Через три года после войны. Палочки у него нет. От одежды остались одни лохмотья. Полумертвый от голода, израненный, обессилевший, он с трудом может вспомнить, как его зовут, и уж точно не скажет, как очутился здесь, перед линией охранных заклинаний Хогвартса. То, что случилось раньше, мелькает в памяти бессвязными и смазанными кадрами — ворованные яблоки и сухая земля под ногтями, излучина реки, холод, вспышка зеленого света.
Сейчас он едва ли помнит, что была война. Осталась только одна навязчивая мысль, одно отчаянное желание — вернуться в Хогвартс. Только оно и помогало ему выжить — день за днем, миля за милей.
Если заклинания, от которых покалывает кожу, не пропустят его, он умрет. Умрет и останется здесь кучкой длинных белых костей и изодранной черной одежды. Достаточно маленькой, чтобы сразу стало понятно — когда-то здесь стоял живой человек. На коленях.
Идет дождь.
Он запрокидывает голову, подставив лицо мелким жалящим каплям, и открывает рот. У дождя вкус пепла. Как, впрочем, и у всего остального. Он не может вспомнить, почему остановился здесь. Он хочет встать, но не хватает сил. Тогда он ползет. Трава мокрая и холодная, его лохмотья сразу становятся тяжелыми. Он тащит их за собой, как собственный саван, и в какой-то миг ему начинает казаться, что на самом деле он бесстрастно наблюдает со стороны за ползущей по земле изломанной оболочкой, которая когда-то была человеком. Он распался, он все оставил позади, на земле и на колючих кустах вместе с ошметками одежды. Его гордость. Его самомнение. Гнев, всегда служивший ему лучшей защитой. Ничего не осталось, только эта дорога, которую нужно пройти.
Но он не может. Двигаться становится все труднее, руки скользят по раскисшей земле, острая трава режет пальцы. Когда-то он гордился своими руками. Ноги из полноправной части тела превратились в тяжелые, бесполезные придатки. Он вообще больше не уверен, что у него есть тело. Впрочем, от тела сейчас все равно мало толку. Он не знает, куда ползет. Тепло — вот единственное, что имеет значение. Тепло — впереди. Оно медленно надвигается, оно приближается, огромное, мощное, но не обжигающее. Тепло. Сила.
Теперь он ползет к этому теплу.
* * *
Три часа ночи.
Гарри просыпается.
Он лежит, моргая, глядя вверх, в темноту, которая при дневном свете обернется стропилами и крышей хижины Хагрида, ставшей теперь его домом. В таком пробуждении нет ничего необычного. Гарри плохо спит. По ночам, когда Гарри устает, магия, которую он сам сковал и держал взаперти, рвется на свободу: он швыряет чашки через всю комнату, рвет одеяло в клочья и вызывает дождь. Во сне магия изводит его тошнотворными картинами самых непостижимых вариантов будущего. Дамблдор в цепях, стоящий перед ним на коленях. Он насилует Сириуса. Он насилует Сириуса, а Рем смотрит на это и смеется. Он делает знак, и люди умирают.
Иногда магия показывала ему и другое будущее. Он живет в коттедже с милой женщиной. У них дочь. Гарри хочет сказать: "неужели вы не замечаете темноту в углах, и в щелях, и под порогом?". Но не может. Он сидит за столом, покрытым клетчатой скатертью, и ест яблочный пирог. У пирога вкус пыли и пепла.
Или ему снится, что он преподает в Хогвартсе — какой предмет, он и сам точно не знает. Он входит в класс, и дети поворачиваются к нему, их лица сияют, во взглядах надежда. Они смотрят на него, как на героя.
— Почему вы не видите истину? — злится Гарри. — Посмотрите, я же разбит, я сломлен. Я не могу дать вам того, что вы ищете. Не просите меня ни о чем.
Иногда ему кажется, что он далеко отсюда, бредет к самому себе через выжженные руины, спотыкаясь на осколках стекла. Именно такой сон и разбудил его сейчас, заставил лежать, задыхаясь, глядя в темноту. Он со страхом и смирением думает о том, на что способна его магия. В свое время он заставлял яблони расцветать осенью, на целую ночь делал тестрала белым и зажигал все огни в замке. Он заплатил всем этим, чтобы забелить кровавые следы, оставленные войной, чтобы переписать историю. Такова была цена забвения.
В книгах о прошлом никакого Гарри Поттера не существовало. В приступе ярости и горя он стер саму память о войне, заставил весь магический мир забыть о том, кто он и что он сделал, уничтожил списки погибших и чувство вины у выживших. Остальные считают его практически лишенным магической силы. А он расплачивается за свой выбор снами, о которых никому не может рассказать.
Иногда магия выходит из-под контроля сильнее обычного. Сегодня ему придется встать и проверить, что произошло. Он чувствует, что защитные заклинания замка были нарушены, чувствует знакомый зуд — как будто сам пересек охранную черту.
Гарри, дрожа, слезает с кровати — кровати Хагрида, в метр высотой и два с половиной метра шириной — ему и в голову не приходило сменить ее на что-нибудь поудобнее — и кое-как натягивает одежду. Пальцы свело судорогой. Идет дождь: он слышит, как капли молотят по крыше. Значит, ему понадобится плащ. Уже осень.
Гарри делает четыре шага к двери и замирает. На этот раз не его магия потревожила заклинания. Снаружи кто-то есть.
* * *
Он не может ползти дальше. Но это случилось не так, как он ожидал. Он не рухнул на землю, окончательно лишившись сил — нет: лоб, а потом руки, уперлись во что-то твердое. Преграда не двигается, и ее не получается обогнуть. Она не такая холодная, как камень. Дерево, хотя в его состоянии и дерево — алмаз.
Он смеется. Он уже давно не слышал собственного голоса — хриплого и надтреснутого. Смех получается немного безумным, что неудивительно и только добавляет юмора ситуации.
Тепло с той стороны двери. Но он не может туда попасть. Он всю жизнь провел, будто в изгнании. Неужели напоследок нельзя сделать одно исключение?
А потом был звук — как свист проклятия.
* * *
Он привык ничего не бояться. Он не может воспользоваться каминной сетью, значит, нужно взять плащ и пойти в школу, позвать кого-нибудь — может быть, придет директор Макгонагалл, а может, она уже пришла, услышав сигнал нарушенных заклинаний. Или появится Биннс, который до сих пор поглядывает на Гарри так, будто думает, что должен что-то вспомнить. Только он не вспомнит — заклинание забвения закрывает прошлое надежно, как маска без глаз.
Нет. К тому времени, как подоспеет помощь, тот, кто потревожил заклинания, может исчезнуть.
Гарри не трус. Он открывает дверь.
* * *
Снейп чувствует — но не видит, потому что потерял зрение — он чувствует тепло. Приятное, радостное тепло, ласкающее кожу, похожее на тепло от камина, которое приближается, становится еще ярче, начинает обжигать, как дыхание дракона, как огненная буря лесного пожара. Сила. Магическая сила. Он думал, что уже не способен пошевелиться, но теперь приподнимается. Лучше огонь, чем лед; все равно ему гореть в адском пламени.
Он протягивает руку и касается чего-то… одежды. Вцепляется в нее и поднимается на колени.
* * *
Гарри открывает дверь и видит мужчину. Черного, обгоревшего, в лохмотьях, с кожей, покрытой царапинами и волдырями. Мокрые волосы закрывают лицо. Скрюченные руки в грязи, ногти сломаны. В этом существе с трудом можно узнать человека. Гарри решает, что этот человек мертв, но он шевелится. С трудом поднимается на колени. Его голова покачивается, как слепая змея. Он протягивает руку и хватает Гарри за плащ.
* * *
Это — как прикоснуться к солнцу. Снейп улыбается. Потому что он уверен — это смерть пришла, наконец, чтобы забрать своего верного слугу домой. Он отдаст ей все, что у него осталось — хотя осталось немного: холодные капли дождя на лице, ноющая боль в переломанных ребрах, последние дотлевающие угольки магии. Всего лишь два раза за всю жизнь он позволил себе сдаться. Сейчас — третий. Он падает в темноту.
Падение кажется бесконечным.
Тепло. Он не ожидал, что будет тепло.
* * *
Руки цепляются за мантию Гарри, как за последнюю надежду. Но еще минута, и мужчина падает без сил, а Гарри опускается около него на колени. Он осторожно касается незнакомца. Кожа обтягивает кости так, что становится страшно, что она порвется. Под пальцами холод. Как будто он прикоснулся к мертвому. Но Гарри знает, что этот человек еще не умер. Это истерзанное войной — потому что виновата война, что же еще? — жалкое создание с запавшими глазами еще живо. Оно тянется за помощью к его магии и предлагает свою безо всяких условий, будто путник, надеющийся согреться около чужого огня.
Оно… не боится. Ничего не боится. Страха в нем уже не осталось.
Гарри смотрит на его руку. Незнакомец без сознания, но его пальцы по-прежнему крепко сжимают мантию Гарри. Рука тонкая и элегантная, с длинными пальцами, которые когда-то, наверно, были красивыми, но сейчас каждый сустав выделяется, как звено в цепи. Потом Гарри понимает, что рука мокрая. Идет дождь. Темно, холодно, и если он не втащит этого мужчину — а Гарри думает, что это мужчина — в дом, он умрет. Убивать у Гарри получается лучше, чем спасать, но он не хочет, чтобы этот человек умирал. Он встает, толкает ногой дверь, ухватывает незнакомца подмышки и затаскивает внутрь.
Грязь и листья тянутся за телом, как чувство вины.
Гарри затаскивает незнакомца в комнату и укладывает около камина. Раздувает угли и зажигает лампы на стенах. Рвет ветхую ткань на тряпки и начинает стирать грязь — около его левого локтя уже стоит ведро с водой, и сколько бы он ни опускал туда черную от грязи тряпку, вода остается чистой.
Именно тогда Гарри понимает, что узнает тело, лежащее перед ним, и магию, которую он поглотил, впитал, как губка — воду.
Именно тогда Гарри понимает, что перед ним Снейп.
Время будто замедляется. Понимание, зародившееся где-то в районе живота, растекается по костям и мышцам до самых кончиков пальцев. Гарри замирает, потом садится на корточки. Снейп выглядит так, будто перед ним уже открыли ворота ада. Можно просто позволить ему умереть. Ждать недолго. Но Гарри хочет, чтобы все было по-другому. Когда он убьет Снейпа — а он, конечно, его убьет — этот предатель должен стоять под прицелом палочки, под огнем проклятий и градом слов, обжигающих сильнее огня. Главное — все должно быть честно. Честная битва, которую Гарри честно выиграет, как и подобает герою. А вот так — неправильно. И Снейп будет издеваться над ним за это. Боишься встретиться со мной лицом к лицу, Поттер? Слишком труслив, чтобы драться со мной?
А еще Снейп отдал ему остатки собственной магии. Как будто посмотрел на него, умоляя о помощи.
"Ты сволочь", — думает Гарри.
"Ты ублюдок. Я никогда не прощу тебя за это", — думает Гарри и откладывает губку, чтобы ощупать грудную клетку Снейпа. Сердце под его пальцами бьется слабо и медленно, неуверенно.
"Не смей умирать прямо сейчас, у меня на руках, — думает Гарри. — Не смей".
Он чувствует, как его собственная магия обволакивает затихающее сердце, поддерживая, подпитывая его силы так осторожно, как опытный человек подбрасывает ветки в угасающий костер.
Он не знает, сколько уже простоял на полу на коленях, не чувствуя собственного тела, но ловя каждый вздох, который ему удается вытянуть из умирающего. Он заклинает сердце Снейпа биться, подсказывает ему ритм ударами собственного. Вдох. Вдох. Вдох. На лбу выступает пот. Вдох.
Это труднее, чем все, что он делал раньше. Очень важно точно рассчитать силу — чуть меньше, и Снейп умрет, чуть больше — усталое сердце не выдержит, и Снейп все равно умрет. Шаг за шагом, как по краю пропасти. Не спешить и не останавливаться. Теперь он уже не уверен, чье сердце слышит — свое или умирающего. Вдох.
— Директор говорит, что заклинания… нет! Остановись! — Голос Поппи. Встревоженный, а потом испуганный, какого он не слышал уже три года.
Нет.
— Гарри. Остановись. Перестань. У тебя не хватит сил на то, чтобы помочь ему. Ты убьешь себя, глупый мальчишка. Прекрати!
Все равно он уже сделал, что мог. Гарри садится на корточки. Он устало наблюдает, как Поппи щупает у Снейпа пульс, оттягивает нижние веки, чтобы проверить зрачки — глаза у Снейпа закатились так, что было видно только узкую полоску черного. Пугающее зрелище.
— Одеяла, — командует Поппи. — У тебя есть бутылка с горячей водой?
Гарри поднимается на нетвердых ногах и срывает покрывало с постели.
Поппи даже не обращает внимания на грязь — значит, дела совсем плохи. Зато она говорит: "Гарри, ты не мог бы…", смотрит на него, хмурится, раскладывает покрывало перед камином и очень осторожно перекатывает на него Снейпа.
В глазах Поппи Гарри мало чем отличается от сквиба. Остается только радоваться, что она не появилась десятью минутами раньше.
— …как это произошло? — бормочет Поппи себе под нос. — Это же… он же едва… — она проверяет кожу, измеряет пульс, откупоривает пузырьки с зельями и баночки с мазями, но так и не догадывается убрать волосы, упавшие на лицо Снейпу.
Гарри кипятит воду и готовит им обоим чай. Даже если бы он захотел, после того, что он сделал для Снейпа, у него не осталось магических сил на то, чтобы согреть чашку воды.
Поппи говорит о кровяном давлении, о лимфатической системе, о тромбоцитах. Ее палочка тихонько жужжит. Но Гарри впервые за годы не ощущает магии человека, находящегося рядом с ним — безмолвной с хозяином, но постоянно взывающей к Гарри, вопящей о потерянной истории.
Это приятное состояние — спокойное, отстраненное; состояние, о котором он давно уже мечтал. Но Гарри очень устал. Он сидит на краешке кровати и смотрит, как работает Поппи.
Проходит, пожалуй, полчаса, прежде чем она выпрямляется, разминая себе поясницу, а потом тянется за чаем.
— Спасибо, — говорит она. — Я не видела ничего подобного с тех пор, как… как… — Она хмурится, но Гарри сразу понимает, что за воспоминание ускользает от старой целительницы. Поппи думает о войне.
Так и не вспомнив, что хотела сказать, она удивленно смотрит на чай и легонько ударяет палочкой по чашке. Идет пар. Чай Гарри тоже остыл, но он не пытается его согреть. Так и сидит, обхватив чуть теплую чашку обеими руками.
— Нет, — говорит он. А потом продолжает, и одновременно с этим думает, что лучше бы промолчать, что это не Снейп, Поппи все равно его не помнит, его не существовало, память о нем ушла вместе с памятью о войне. — Вы знаете, кто это? — Воспоминания о Снейпе мелькают перед глазами, яркие и острые, как отравленный нож. Гарри даже приходит в голову, что Поппи может их увидеть.
Возможно, так и есть. Поппи смотрит на Снейпа, на Гарри, снова на Снейпа. Бледнеет. Роняет чашку. Чашка разбивается. Поппи вскакивает на ноги и отшатывается назад, крепко сжимая палочку.
— Пресвятая Дева Мария, — выдыхает Поппи. Должно быть, эти слова пришли к ней из детства, хотя ее нельзя назвать молодой даже по стандартам магического мира. А потом она шепчет: — Северус.
Для Поппи он, конечно, Северус, хотя для Гарри он был и навсегда останется Снейпом, резким, грубым и неприятным. Он решает, что ничего не скажет. И сам не будет вспоминать, как умирал Дамблдор. Вместо этого он выпивает пару глотков холодного чая.
— Должно быть, это он прошел сквозь заклинания, — медленно произносит Поппи. — Поверить не могу. Я считала…
Гарри тоже с трудом верит в то, что видит. Снейпа не должно быть здесь. Снейпа не должны помнить. Он должен был умереть. Умереть дважды — вместе с Волдемортом и вместе с памятью о войне, а Гарри должен был оставаться единственным, кто знает имя этого человека и помнит, что он совершил. Северус Снейп, последний Упивающийся Смертью. Но охранные заклинания школы пропустили его, а Поппи знает его имя.
Возможно, заклинание забвения оказалось слабее, чем он рассчитывал. Но не исключено, что виноват сам Гарри. Он узнал Снейпа и не стал этого скрывать, поэтому Поппи… Гарри старается как можно быстрее и как можно глубже спрятать воспоминания о преступлениях Снейпа.
— Я должна сообщить директору, — сказала Поппи. — Ты… все будет в порядке?
— Не думаю, что сейчас он сможет кого-нибудь убить, — бурчит Гарри, неосторожный из-за усталости. Хотя, конечно, если здесь произойдет убийство, то жертвой окажется не тот, за кого боялась Поппи. Вот только Гарри не собирается никому об этом говорить. И не убийство, а приведение приговора в исполнение. Правосудие. Правда, на какой-то миг его охватывает ужасное, глупое чувство, что задуманное всего лишь месть.
Поппи очень странно смотрит на него, но вслух произносит только:
— Поверить не могу, что заклинания позволили ему пройти. — Она качает головой. — На самом деле… Гарри, где у тебя дымолетный порошок?
— У меня его вообще нет, — отвечает Гарри.
— Ах, да. Конечно. Ну что ж. Я вернусь минут через пятнадцать, а ты просто посиди здесь.
— Да, — отвечает Гарри, провожая Поппи взглядом. Он устал, замерз и вообще чувствует себя не в своей тарелке. Ведь он остался в одной маленькой комнатке с убийцей Дамблдора.
Вдруг Гарри становится любопытно, как выглядел Снейп в те дни. Отразилось ли на его надменном худом лице то, что он совершил? Появились ли новые морщины? Что их породило — гнев или раскаяния?
Гарри ставит кружку на стол и снова опускается на колени около Снейпа. Он откидывает волосы с его лица, убирает их назад, хотя мокрые грязные пряди липнут к пальцам. Волосы стали длиннее с тех пор, как Гарри в последний раз сталкивался со Снейпом на поле битвы и на уроке, но спутались и поредели. Голод оставил от Снейпа кожу и кости. Нос торчит, как широкий нож, резко выделяются скулы, под запавшими глазами синие тени. Но даже сейчас он кажется жестоким и опасным. Возможно, дело в том, что Гарри всегда казалось, что профессор Снейп еле сдерживает в узде свой гнев и презрение к окружающим. При виде Снейпа приходит в голову, что он пленник в этом истерзанном теле и будет кусаться, царапаться и визжать, как зверь, попавший в ловушку.
— Где он был, — спрашивает у самого себя Гарри, и думает о разбитом стекле и о какой-то ползущей твари. — Ладно, теперь-то он здесь.
Да, теперь он здесь. Даже думать об этом странно. Может… Но Снейп без сознания, а Волдеморт мертв и Дамблдор тоже. Больше никто не смог бы забраться в сознание Гарри, как ночной воришка. Он тянется к левому запястью Снейпа, чтобы проверить. А потом вдруг понимает, что он идиот, что Снейп все помнит. И быстро, очень быстро, пока не вернулась Поппи, Гарри собирает магию, всю… нет, не всю, не так много — ровно столько, сколько понадобится, чтобы заставить Снейпа забыть войну. Собирает и начинает…
* * *
Снейпу тепло. Это настолько необычно, что пугает его, хотя он считал, что уже неспособен на эмоции. Тепло. Снейп почти забыл, на что это похоже. Может быть он уже перед вратами ада? Может через миг раздастся: "Встань, Снейп. Пора ответить за свои преступления". Когда-то, в Хогвартсе, он не знал, какой ужин окажется для него последним ужином приговоренного.
Но сейчас ему тепло. Это приятно. Как будто кто-то набросил на него одеяло. Мягкое, укутывающее…
Он — Снейп. Никто не станет укрывать Снейпа одеялом. Снейп — холодный, ядовитый, весь в шипах ярости и в грязных пятнах презрения. Об него можно пораниться или запачкать руки. Он осознает себя и злится, потому что считал, что оставил все на мокрой траве. Бросил за негодностью свою разбитую человеческую оболочку, вместе со всеми надеждами и ожиданиями. Но нет. Оказывается, он остался сам собой. Хотя пожалуй… не совсем. Что-то мягко и осторожно вторглось в его разум, окутало его и нашептывает, нашептывает. Войны нет, говорит оно. Нет и не было. Все прошло. Отдай мне свою боль, а взамен я подарю тебе покой.
Снейп не заслужил покоя, да и никто не даст ему этого даром. Снейп хочет остаться самим собой, а он никогда не был спокойным человеком. А вот война — была. Он падал на колени перед Волдемортом, лгал по его приказу, убивал по его команде. До конца своих дней и после смерти он — убийца Дамблдора. Он заслужил проклятия, а не прощение. Покой — это ложь, он не доверяет людям, предлагающим покой. Снейп вцепляется в остатки самосознания, опирается на чувство собственного достоинства и пытается сопротивляться вторжению.
* * *
У него ничего не получается. Даже в таком состоянии Снейп борется как человек, которому есть что терять. Гарри не удается найти в разуме Снейпа ничего, за что можно зацепиться. Он впервые не может ничего сделать. А потом слышит шаги, голоса, дверь открывается… Они не должны ничего знать. Гарри рвет связь и садится на корточки.
— Гарри, — взволнованно окликает его директор, — Гарри, с тобой все в порядке? — Она медленно, неуверенно идет от двери. — О, Бог мой, — выдыхает она.
Теперь, с убранными назад волосами, Снейпа легко узнать.
— О, Бог мой, — повторяет Макгонагалл. — Северус.
— Он в тяжелом состоянии, — говорит за ее спиной Поппи. — Истощение, обезвоживание, сломано ребро — причем в опасной близости от легких. Подозреваю пневмонию. И его ноги, Минерва… его ноги…
— Северус.
— Нужно срочно перенести его в госпиталь.
Минерва Макгонагалл очень медленно подходит к Снейпу. Сейчас у нее странные глаза — круглые, с узкими зрачками, как будто в стрессовой ситуации они приближаются к анимагической форме.
— Северус.
Она опускается на колени рядом с Гарри и протягивает руку. И Гарри не может понять, что с ним, потому что единственное, чего ему сейчас хочется — яростно оттолкнуть эту руку в сторону. Снейп принадлежит ему. Это Гарри его нашел. Только Гарри имеет право на последний, смертельный удар. И никто не должен вмешиваться.
— Минерва?
— Не думала, что увижу его снова, — Макгонагалл произносит это так тихо, что Гарри едва разбирает слова. И чуть ли не нежно.
Потом она встает.
— Надо вынести его наружу, — говорит она. — Гарри, ты возьми с одной стороны, а я — с другой. Поппи, открой дверь, пожалуйста, — теперь она полностью в роли директора, уверенная и решительная. — Давай перенесем его на матрас. Вот так, еще немного… хорошо. Leviosa!
Матрас поднимается на полметра, слегка покачиваясь, а потом замирает. Одна из рук Снейпа соскальзывает с него и повисает, вяло и безжизненно, как дохлая ворона на ограде фермера.
— Пойдемте, — командует Макгонагалл и выходит. За ней плывет матрас, а следом идут Гарри и Поппи.
Поппи устала, и Гарри знает, что должен бы предложить ей руку, но он не любит прикасаться к другим людям. Это началось после войны. Кожа Джинни была такой мягкой… Она тоже умерла.
Макгонагалл знает, что нужно делать. Около двери в замок их уже ждут домовые эльфы, много света и какао для Гарри, потом лестницы, лестницы, лестницы, люди и еще больше света, одеяло, горячий поссет, заламывания рук, восклицания и причитания, и слишком много шума. Но Снейп без сознания. Снейп — единственный, кто не суетится и не шумит. Снейпу на все наплевать. Гарри идет за матрасом, как собака за хозяином, хотя, конечно, на самом деле хозяин здесь он.
Снейпа укладывают в кровать. Гарри кажется, что из-за общей суеты на это уходит часа два. Поппи хочет, чтобы его вымыли, Макгонагалл хочет, чтобы его одели. Эльфы снуют туда-сюда то за горячей водой, то за пижамой, то за подушками, то за настойкой арники и эвкалиптовым маслом. От Снейпа остались одни кости. Впечатление такое, что костей больше, чем должно быть у нормального человека. Практически невозможно сказать, какого цвета его кожа — она вся сплошной синяк. Суставы опухли, а ноги в таком состоянии, будто он шел пешком от самого Дувра, не останавливаясь. А может, так и было? Гарри понятия не имеет, где была последняя битва.
Он и сам устал. Он ложится на одну из кроватей, но спать, разумеется, не собирается.
Просыпается Гарри позже, чем хотелось бы, но все-таки раньше Поппи. Светает. Кто-то снял с него ботинки и укрыл одеялом.
Напротив — голова Снейпа, повернутая вбок. Остальное закрыто одеялом. Рот Снейпа приоткрыт, чистые волосы рассыпались на подушке — черные на белом. Его кровать ограждена заклинаниями, но для Гарри это не преграда. Можно еще раз попытаться заставить Снейпа забыть войну.
Но Гарри решает не делать этого.
Он живет в аду, а теперь появился человек, который может составить ему компанию.
Ведь кто заслужил такое, если не Снейп?
Еще несколько минут, и кто-нибудь войдет. Если что-то делать, то только сейчас.
Он встает с кровати. Глаза Снейпа закрыты, но они движутся под веками, как будто следят за каждым движением Гарри. Как будто Снейп его видит. Но он не видит — он не может, он спит. Гарри подходит к кровати и смотрит. Спящий Снейп не похож на чудовище. Он выглядит как несчастный больной человек — просто человек, такой же, как Гарри. Наклоняясь, Гарри ожидал, что Снейп окажется уродливым — открытые поры, вздувшиеся вены. Но нет, кожа между синяками бледная, но гладкая. Только подергивание глаз нервирует. А потом Снейп что-то произносит и Гарри машинально шарахается от кровати, но сразу же возвращается и наклоняется еще ниже, что бы расслышать. Даже не звук, а тень звука и ни намека на ненависть — спокойное "Поттер".
— Ты что, решил, что я буду исповедоваться тебе в своих грехах? — чуть слышно спрашивает Снейп, и Гарри оглядывается, потому что не хочет никаких свидетелей. — Да пошел ты… — говорит Снейп.
Гарри смеется. Или скорее удивленно фыркает. В какой-то момент он чувствует… не симпатию, конечно, но… уважение.
— И тебя туда же, — бурчит Гарри себе под нос. — Сэр.
Он не успевает уйти вовремя. Дверь открывается. Поппи. Два домовых эльфа, бульон, полотенца, бутылочки с зельями. Гарри, раз уж ты здесь, не мог бы ты…
Но он не хочет оставаться здесь надолго. Он хочет выйти из замка, в котором стены разговаривают с ним. Снейп может подождать. Магия Снейпа теперь принадлежит Гарри, и сам Снейп тоже, хотя он об этом еще не знает.
* * *
Гарри не появляется в госпитале целую неделю. Зачем? Как ни старалась Макгонагалл свести слухи к минимуму, о возвращении Снейпа шепчется весь Хогвартс. Гарри идет мимо квиддичного поля и слышит…
— Мастер Зелий.
— Темные искусства.
— Профессор, — и имя Снейпа.
Перешептывания в темноте под трибунами, обрывки сплетен в саду среди кустов роз, сдавленное хихиканье на берегу озера. Гарри не обращал на это внимания. Преступления Снейпа никто у него не отнимет. Это знание он забрал себе и надежно спрятал в ожидании личного триумфа, пусть даже и с привкусом вины.
— Он очнулся.
— Я слышал, что он не хочет ни с кем разговаривать.
— Он просил позвать директора, чтобы поговорить с ней наедине.
— Она что, плакала? Она не может плакать. Она — директор, — однажды Гарри слышал и такое.
— Помфри заказала херес. На завтрак!
— Домовые эльфы его боятся.
— Я сам его боюсь. Он же слизеринец, так ведь?
— Нет, он из Хаффлпаффа.
— А разве не из Равенкло?
— Папа Джулии говорит…
— А мой двоюродный брат слышал…
— Джон сказал, что видел кого-то в окне.
— Он больше двух метров ростом.
— Он выглядит, как чудовище!
— Нет — он полувейла. И вампир. Он может…
— Останавливать смерть. Он дрался с драконом. Он анимаг — ящерица. Кот. Змея.
Гарри смеется. Он хорошо спит последние несколько дней, свернувшись калачиком вокруг воспоминаний об истерзанном теле, распростертом перед камином, и ощущений от взятой в плен магии Снейпа. Ему снится голос Снейпа и прикосновение к ничем не защищенному разуму врага. Ему не нужно идти в госпиталь, он и так знает, что этот человек жив, что он очнулся.
* * *
Через неделю он снова приходит в госпиталь. Время выбрано удачно — после ужина и перед тем, как все отправляются спать. Сегодня был день магических игр, Слизерин против Равенкло: проклятия и тайные маневры. У Поппи появилось семь новых пациентов и масса хлопот, включающих заказы из Св.Мунго. А Гарри предусмотрительно запасся букетом фрезий и запиской к одному из неудачливых равенкловцев.
Снейп не спит.
Гарри стоит в дверном проеме и смотрит. В палате две пустые кровати — Снейп лежит один. Гарри подозревает, что дело в ядовитом языке этого типа. Но может и в доброте Поппи. Трудно сказать, о ком она заботилась — о Снейпе или о студентах. Снейп сидит в кровати, над его коленями висит в воздухе поднос с маленькими разноцветными бутылочками, мерная ложка и перо. Гарри наблюдает за тем, как Снейп надписывает этикетку и приклеивает ее на одну из бутылочек. На посетителя он внимания не обращает.
Гарри резко чувствует собственную кожу. Он еще не принимал душ — так и пришел сюда липкий от пота, на мятой мантии пятна от травы. Наверно и волосы слиплись на кончиках. В какой-то миг — вот странно! — Гарри приходит в голову, что при других обстоятельствах ему было бы страшновато. Но не теперь.
Он проходит вперед с цветами в руке. Снейп не смотрит на него. Это обижает Гарри. Он не садится, не говорит "здравствуйте" или "добрый вечер" или "как вы себя чувствуете" и не опускает цветы на стол. Он стоит и ждет.
Снейп разливает зелья по бутылочкам. Его руки в ужасном состоянии. На два пальца наложены шины, а большой палец щелкает при каждом движении. На правой руке — шрам, пересекающий все сухожилия. Как он держал палочку? Но каждая доза зелья, каким бы оно ни было, отмерялась с исключительной точностью и аккуратностью.
"Может мы так ничего и не скажем", — думает Гарри.
— Я слышу.
— Ты не можешь.
— И все же я слышу, — Снейп поворачивает голову.
Гарри и забыл, какие черные у этого человека глаза. Он не видел больше ни одного человека с глазами такого цвета. Или Снейп вообще не…
— И это я слышу тоже.
— Как? Я же установил… — ну вот, он не хотел, а слово вырвалось. Гарри припоминает, как кто-то говорил, что его когда-нибудь погубит собственная глупость. Кто-то, кого Гарри ненавидел.
— Квиррелл, насколько я знаю. Или, точнее говоря, его вынужденный квартирант. Я видел воспоминания Дамблдора о том разговоре.
У Гарри перехватывает дыхание. Он уже три года не слышал, как кто-то упоминает Дамблдора. Великий маг, спрятанный за завесой забвения, стал сейчас мифом, смутным воспоминанием о давно минувших днях, а не человеком, который подарил Гарри семью, а потом снова ее отобрал.
— Ты все еще злишься.
Гарри не собирается отвечать. Это не легилименция и вообще не магия. Это просто знание, и Гарри ощущает его вместе со странным покалыванием в мозгу. Как будто они могут обмениваться мыслями, не обращая их в слова. Как будто их связала магия Снейпа. И тогда Гарри пытается блокировать Снейпа. Это ему удается, хотя и требует больше усилий, чем он обычно решается прикладывать, делая что-то на территории школы.
Снейп еще некоторое время пытается прорваться через его защиту. В будущем придется быть осторожнее.
— Ты решил стать хозяином прошлого?
— Нет, — говорит Гарри.
— Тогда почему?
— Потому что так захотел, — отвечает Гарри. — Потому что смог это сделать.
Снейп ничего не говорит в ответ. Он разливает зелья по бутылочкам. Стекло звякает об стекло.
Гарри чувствует себя так, будто его судили и нашли легким. Он уже и забыл, каково это — ждать, что скажет Снейп.
— Вам больше нечем заняться, мистер Поттер?
Гарри уже готов уйти…
— Нет, — решительно заявляет он и садится. Причем специально садится так, чтобы занять все кресло, расставляет ноги и укладывает локти на подлокотники. В глубине души ему хочется забиться в угол и съежиться, как поступал когда-то мальчик, живший в чулане. Но нет, так не пойдет, только не перед Снейпом.
А Снейп продолжает разливать зелья. Гарри наблюдает за ним. Эти монотонные движения успокаивают — раз-два-три, подписать этикетку, наклеить. У Гарри масса свободного времени, он может сидеть здесь хоть весь вечер.
Через какое-то время Снейп говорит:
— Рано или поздно оно не выдержит. Заклинание.
Гарри пожимает плечами.
Он сидит еще немного, потом поднимается и уходит. И только вернувшись в хижину вспоминает о фрезиях.
* * *
Через две недели после того, как Снейп поскребся в дверь Гарри, он возвращается в подземелья.
На переезд уходит несколько послеполуденных часов. Это целая процессия, хотя Гарри узнает о ней не сразу. Он укрывает на зиму ревень и малину и думает о ногах Снейпа — стертых, израненных, в волдырях и загноившихся порезах — и о том, какой голос был у Поппи, когда она прошептала: "Северус".
Он обрывает головки с позднего лука и перекапывает грядку, на которой летом росла спаржа. Гарри пользуется записями бабушки Невилла, и до сих пор в саду не пропало ни единого кустика, хотя он подозревает, что рано или поздно потери будут. Заканчивает он вечером, и пока чистит лопату и тачку, успевает стемнеть.
Последние три года Гарри после работы возвращался домой, но на этот раз направляется к темной громаде замка.
Три года назад, после смерти Волдеморта, после возвращения в Хогвартс, после подведения черты под длинным списком погибших, Гарри спустился в комнаты Снейпа. Это было еще до того, как он обуздал собственную магию, и она сжигала его изнутри, неукротимо рвалась наружу. Он словно с ума сошел. Защитные заклинания Снейпа падали одно за другим, сморщиваясь и тая, как шелк в огне. Комнаты оказались именно такими, какими он и ожидал их увидеть — настолько знакомыми воображению, что трудно было поверить в то, что он тут впервые. Гарри прекрасно помнит, как стоял тогда на пороге, с палочкой в руке.
Книжные шкафы, книжные полки, книги, свитки, стопки бумаг, журналы, стол, кожаные кресла, факелы на стенах, потертый ковер — Гарри уничтожил все это. Сжег все деревянное. Сбросил книги с полок и разодрал их. Разбил бутылки с виски, чернилами и зельями — их содержимое растеклось по полу и впиталось в ковер. Он методично крушил все подряд той самой палочкой, с помощью которой расправился с хозяином Снейпа.
Потом он пожалел об этом. Нужно было сначала поискать улики, доказывающие измену Снейпа, его ненависть и злобу. Но тогда Гарри смотрел на полностью разгромленную комнату, которая была для него символом самого Снейпа, и наслаждался зрелищем. Он больше не появлялся там и сомневался, что кто-то другой открывал ту дверь.
Новый преподаватель Защиты не из тех, кому нравится жить в подземельях. Кажется, у него комнаты в одной из башен, хотя Гарри не приходило в голову уточнять.
Но Гарри знает дорогу к логову Снейпа так, будто всю жизнь только и делал, что ходил туда и обратно. Его не удивляет, что дверь приоткрыта и что комнаты никак не защищены, хотя прежние заклинания были самыми сильными из всех, с которыми ему доводилось иметь дело. Сильнее тех, которые ставил Дамблдор.
Гарри останавливается в дверях и смотрит, что происходит.
Там ничего не изменилось. Разве что зажжены лампы, укрепленные на стенах. Вдоль стен стоят покосившиеся книжные шкафы, из камина торчат обгоревшие обломки кресла. Пол черный и блестит — жидкость на нем загустела, но почему-то не высохла. Повсюду валяются бумаги и растерзанные манускрипты, обрывки мыслей и открытий. Гарри сомневается, что здесь можно найти хотя бы одну целую книгу.
В центре комнаты — Снейп. На коленях. Одетый. Кто-то нашел ему черную мантию. С чужого плеча — она плохо сидит на плечах, морщит на бедрах и собирается сборками на рукавах. Голова опущена. У волос цвет крови в темноте. В одной руке Снейп держит страницу из какой-то печатной книги, а в другой — изуродованную кожаную обложку. Даже издали Гарри видно, что обложка и страница не подходят по размеру.
Снейп ничего не делает. Он просто смотрит.
И даже не это. Он просто стоит там. На коленях.
Гарри смотрит.
Он и не представлял, что зашел так далеко в своем желании не оставить в комнате ничего целого.
Он сам не знает, сколько прошло времени. Наконец Снейп опускает книгу на пол и поворачивает голову. Во взгляде ни ярости, ни страха, ни боли — ничего.
— Это помогло? — спрашивает Снейп. Он больше не пытается читать мысли Гарри.
— Не знаю.
— Полагаю, ты и понятия не имеешь о том, что уничтожил, — говорит Снейп. В голосе тоже нет злости, только усталость. Конечно, он устал. И скорее всего он плохо себя чувствует — на скулах красные лихорадочные пятна, взгляд мутный.
— Я не…
— Ты что, в самом деле думал, что я оставил бы здесь что-нибудь, что не должно попасть в чужие руки? — бесстрастно продолжает Снейп.
Гарри не отвечает.
Снейп медленно поднимается. Мантия испачкалась и липнет к коленям.
— Договор с дьяволом, подписанный кровью? Свидетельство о браке моих родителей? Убитых младенцев, невыполненные обещания? Ты что, думал, это все лежит, сложенное аккуратной стопочкой, и сверху записка: "Для Гарри Поттера"?
Снейп выпускает из руки лист бумаги, который все это время держал. Лист опускается плавно, по спирали, как снежинка.
— Я не прав? — говорит Снейп.
Гарри молчит.
Лист зацепляется за планку, торчащую из груды переломанного дерева. Замирает.
— Ну извини, — говорит Снейп.
Падает. Наверно тут еще осталась магия. Среди тихо гниющих на полу обрывков бумаги, в тоненькой струйке дыма, поднимающейся к потолку.
Снейп говорит:
— Пожалуй, вам лучше уйти, мистер Поттер.
Гарри чувствует себя виноватым. Он много чего разрушил за свою жизнь. Комната Снейпа — это еще мелочи. Но тут… тут есть нечто настолько личное, что ему становится больно. Он смотрит на книгу, которую Снейп держал в руке.
— Я могу чем-нибудь помочь? — чуть слышно спрашивает Гарри.
И Снейп начинает смеяться. Это даже и не смех вовсе. Точнее — не смех, который хочется поддержать. Это мрачный, утробный звук, который вырывается из горла, как кровь.
Гарри уходит.
* * *
У него и у самого всегда было мало личных вещей. Но кое-что он хранит очень бережно. Несколько фотографий, ленту, отцовский плащ. А Снейп… У Снейпа, наверно, и того нет. Одни дохлые крысы и книги на мертвых языках.
Гермиона перед смертью начала изучать греческий.
Невилл умирал пять дней. От проклятия, которое высасывало из него силы. Если бы там был Снейп — Снейп, а еще котел, огонь и двадцать семь достаточно редких ингредиентов, и пять книг о клеточной структуре организма и антивирусных реакциях…
Гарри замирает на ступенях замка и с чувством сообщает вепрям, охраняющим дверь:
— Я идиот.
Но эта ночь не щедра на ответы. Он возвращается в хижину и заваривает чай, у которого оказывается привкус пыли, хотя Гарри открыл новую коробку. Он пьет, лежа на кровати и не обращая внимания на то, что ботинки испачкали покрывало.
У Гарри тоже есть несколько книг. Учебники, пара справочников по квиддичу, толстая маггловская "Война и мир", которую читала Гермиона.
А еще у него есть учебник по Высшим Зельям принца-полукровки. И Гарри впервые со дня смерти Волдеморта осознает, чей он на самом деле.
Это же книга Снейпа, и в ней есть записи, которые оставил Снейп. Снейп, а не принц-полукровка, хотя в сознании Гарри это всегда были два разных человека. Принц терпеливый, старательный, он разговаривает с Гарри, как с другом.
Но эта книга — единственная из вещей Снейпа, оставшаяся целой.
И Гарри она больше не нужна.
Он наливает себе еще одну чашку чая.
Если бы ему принесли любую вещь, перевязанную ленточкой, с запиской "от Северуса Снейпа", Гарри испепелил бы ее, не раздумывая.
Это глупо. Но он встает и снимает книгу с полки. Снова идет дождь, а ему нечем прикрыть учебник. Не заворачивать же его в поношенную майку с эмблемой Пуляющих Пушек, которая когда-то принадлежала Рону. А наволочка у него только одна, и та сейчас на кровати.
В конце концов Гарри заворачивает книгу в ярко-красное полотенце для рук и надевает плащ Хагрида. Сверток как раз умещается в кармане, прорезь которого Гарри для верности сжимает рукой. Возвращение в подземелья занимает меньше времени, чем он рассчитывал. Он оказывается перед дверью раньше, чем хотелось бы. Волосы намокли, с плаща капает.
Дверь по-прежнему приоткрыта, только около стены стоит швабра, а пол сухой. Книжные шкафы куда-то делись, а бумаги сложены грязными стопками вдоль стен. Снейп так и стоит на коленях. Почему-то волосы у него спутались, будто он постоянно запускал в них руку, хотя Гарри никогда не замечал за ним такой привычки. Перед ним маленькие стопочки, бережно собранные из вырванных страниц.
— А Reparo не помогает? — спрашивает Гарри, когда становится ясно, что Снейп не намерен замечать его присутствия.
Снейп не удосуживается повернуть голову.
"Будем считать, что не помогает", — думает Гарри. И говорит:
— Я кое-что принес.
— Хорошую дозу мышьяка?
— Нет. Книгу, — говорит Гарри. — Я подумал… мне кажется, вам она понравится. — Он слишком нервничает и не узнает собственного голоса.
— Ох, только не надо говорить глупостей, — Снейп резко поворачивает голову, потом вскакивает и на этот раз не скрывает гнева. Это понятнее и привычнее.
Гарри протягивает ему сверток двумя руками. И только тогда вспоминает, что прихватил это полотенце месяцев шесть назад из ванной для старост. В углу красуется гриффиндорский лев.
Снейп швыряет сверток на пол.
Из-за полотенца звук от удара об пол получается глухим.
— Мне ничего твоего не нужно, — говорит Снейп тихим, очень злым голосом. Он совсем рядом, в полуметре от Гарри. Хорошо видно капельку слюны в углу его рта, заплатку на мантии, правую руку, сжатую в кулак.
— Это не мое, — говорит Гарри.
— И это все тоже было не твое! — взрывается Снейп. — Разве это тебя остановило? Кто дал тебе право вломиться сюда и порвать мою жизнь в клочья? Ты хоть понимаешь — нет, куда тебе понять! — сколько лет я провел в этой комнате? Я бы убил тебя за это, — рычит Снейп. — Пристукнул разбитым думоотводом, а потом, можешь не сомневаться, с радостью сплясал бы на твоей могиле. Твоей и твоего отца. Ты этого от меня хочешь? Нравится тебе такой вариант? Слава без малейших усилий. Ты снова стал бы героем, на этот раз посмертно.
— Заткнись, — огрызается Гарри.
— Спаситель магического мира снова пожертвовал собой ради общего блага — тебе это не надоедает? Это так важно для тебя?
— Заткнись!
— Так продолжай! — говорит Снейп. — Подумаешь — еще одна смерть. Ну, давай, смелее.
— Нет, — отвечает Гарри.
— Не смей говорить мне "нет"!
— Не указывай мне, что делать!
Голос Снейпа как шелк:
— Каково тебе было, когда умирали твои друзья, Поттер? Ты не думал о том, что здесь есть зелья — ох, не сейчас, конечно, а тогда — способные их спасти? И книги, уникальные книги, в которых можно найти заклинания, останавливающие смерть, чары, возрождающие душу.
— Я тебе не верю, — говорит Гарри.
— Мир не делится на черное и белое, Поттер, — продолжает Снейп. — Не все обещания даются с намерением их выполнить. Не все прописные истины верны. Не пора ли тебе подумать… Ах, да… — Снейп качает головой. — Ты же у нас не думаешь. Ты сразу кидаешься все крушить.
— А ты, можно подумать — нет, — Гарри очень зол.
— Не говори мне о…
— Из-за этого и я пришел сюда. Я искал объяснений. Я искал что-нибудь, что помогло бы мне понять. Но тут ничего не было, Снейп — ни объяснений, ни намека на причины, ни…
— Так ты рылся в моих книгах…
— Я хотел понять…
— Ты, невежественный идиот…
— … что ты прячешь.
— Можно подумать, я бы оставил здесь хоть что-то для тебя!
— Тогда где ты все прячешь?
— С чего ты взял…
— Да ладно тебе, Снейп. Подписанное признание, записка на случай смерти, завещание? Какое-нибудь зелье, узнав о котором мир поймет, что ты — непризнанный гений? Доказательства твоей невиновности?
Снейп побелел, его трясет от гнева. Гарри еще не видел его в такой ярости, но Гарри тоже далеко не тринадцать и время баллов и взысканий давно позади.
— А может, ничего и нет, — признает Гарри. — Может быть, тебе просто нравилось все это — власть, смерть. Нравилось убивать. Ты когда-нибудь…
Удар.
Не открытой ладонью. Кулаком, прямо в лицо, резко и изо всех сил. Гарри отклоняется, но поздно: судя по звуку, что-то сломано, а через секунду на него обрушивается боль и становится ясно, что разбита скула. Плохо видно… нет, это не глаз, просто очки забрызганы кровью… Гарри, шатаясь, отступает и снимает их. Когда проклятая комната перестает лениво кружиться перед глазами, он вытирает очки об одежду и прячет их в карман. Починить можно и потом. Снейп превращается в расплывчатое черное пятно.
— Ну да, — говорит Гарри. — Именно так.
Снейп не шевелится. Гарри медленно идет к нему.
— Итак, профессор Снейп. Сэр. Сколько человек вы убили?
Он уже подошел ближе, чем был до удара, и продолжает наступать. Снейп начинает пятиться.
— Ты их считаешь? А может, даже хранишь что-то? Трофеи, а? Прядь волос, палец или, к примеру, глаз? — Он толкает Снейпа назад. Тот не сопротивляется. — Это были маги? Ты еще не сбился со счета? Или это секс, Снейп — может, тебе секс был нужен? Это что, был единственный способ трахнуть кого-нибудь?
Снейпу некуда отступать, он упирается в стену, и Гарри держит его, руками и голосом, но так и не добивается реакции, на которую можно было бы ответить.
— Так вот что ты прячешь? — Гарри еще сильнее повышает голос. — Женщины, маленькие девочки. Ты заставлял их называть тебя папочкой, снимая перед тобой трусики? Или это были мальчики?
Он орет прямо в лицо Снейпу, но тот не отворачивается, не пригибается — вообще не двигается. Гарри плохо видно, но ему кажется, что и лицо Снейпа неподвижно, как маска.
— Ты фотографии прячешь, а, Снейп?
Вот на это Снейп реагирует. Он дрожит мелкой дрожью — Гарри даже не видит это, а чувствует бедрами и руками, прижатыми к груди Снейпа. И дрожь не прекращается.
Гарри победил. Он ликует. Потому что он прав. Это фотографии, и Снейп знает, где они.
— Ты их вынимал и рассматривал? Их у тебя много?
Но Снейп не отвечает. Снейп не собирается отвечать.
Глубокий вдох. Гарри отстраняется.
— Надо было дать тебе подохнуть, — говорит он. — Но это слишком легко, правда? Мы же с тобой не будем выбирать самую легкую дорогу, правда, Снейп?
Он опускает руки. Снейп стоит, как стоял, как будто только стена и взгляд Гарри держат его на ногах.
И тогда Гарри бьет Снейпа в живот. Это намеренный, обдуманный удар, Гарри наносит его со всей силой руки и плеч, натренированных за целое лето работы в саду, вкладывает в движение всю свою ярость. Этот удар повалил бы Снейпа на пол, но Гарри прижимает его к стене коленом, а правой рукой сжимает и слегка выкручивает мошонку. Снейп сгибается пополам, прижимает руки к животу: он не кричит, а скулит чуть слышно, не разжимая губ, но этот звук радует больше крика.
— Предложи мне хотя бы одну причину, — цедит Гарри, — по которой я не могу выдрать тебе яйца?
Он не ожидает ответа. Снейп сейчас не сможет говорить. Он корчится, скрючивается еще сильней, но не пытается защищаться.
Гарри может убить Снейпа. Никто ничего не узнает. Он может убить его медленно: вырвать яйца, как обещал, выколоть глаза, растерзать, отрывая плоть от костей.
Даже больше того. Снейп сейчас все равно что ворох мятой одежды, а Гарри возбужден, как никогда. Дело не в желании, не в сексе — в том, что Гарри чувствует сейчас, нет ни намека на сладкую дрожь предвкушения удовольствия. Это власть. Он может швырнуть Снейпа на пол и разорвать его пополам своим собственным телом, своими руками, своим членом. Снейп не сможет сопротивляться.
И Гарри это понравится.
Прямо как Снейпу.
Черт.
Гарри отпускает Снейпа. У него не получается твердо шагнуть назад, он спотыкается, а Снейп падает на пол, лежит, свернувшись клубком и дышит со свистом.
— Я — не ты, — говорит Гарри. — Я не хочу стать таким, как ты.
Потом он так и не смог вспомнить, как вернулся в хижину. В памяти осталась бессонная ночь, дрожащие руки и сладкий чай, который он пил чашку за чашкой.
Он никогда больше не вернется в подземелья. Он не хочет видеть Снейпа. Он корчится от отвращения к самому себе, к своей реакции: получается, он хуже Снейпа, потому что Снейп в тот момент позволил бы ему сделать с собой все, что угодно. И Гарри, который раньше, мечтая о сексе, представлял себе мягкое податливое женское тело, ловит себя на мыслях о сильных мускулах под пальцами, о щетине, царапающей кожу, о том, на что это похоже…
Да, именно об этом он и думает. А если бы он не остановился? Если бы он разорвал мантию Снейпа, задрал бы свою, и ворвался в горячую тесноту чужого тела? На что бы это было похоже? Тесно — это точно, в этом он уверен. Чужая плоть сжимает, давит, но что это будет — объятие или отторжение? Ему придется прокладывать себе путь силой, останавливаясь, проталкиваясь удар за ударом, или он войдет легко, одним движением, как домой?
И Гарри снова кончает в свою стиснутую ладонь.
* * *
Слухи о Снейпе понемногу затихают. Он спустился в подземелья и исчез, и если бы не случайные встречи с испуганными домовыми эльфами, несущими поднос с едой по длинным коридорам — или портретным галереям, или аркадам, или холлам с зеркалами на стенах — можно было бы подумать, что он никогда не возвращался в Хогвартс. Гарри дважды перекапывает картофельные грядки и с ожесточением обрезает яблони, хотя и знает, что это не по сезону. Теперь он ужинает в Большом Зале, где не слышно звука собственного дыхания. В момент временного умопомешательства он даже решается спросить у Биннса, играет ли тот в шахматы, но Биннс не играет и никогда не умел играть, да Гарри и сам знает, что всего лишь тянет время.
Он хочет видеть Снейпа.
Ох, только не нужно понимать все неправильно. Гарри уже не хочет трахнуть Снейпа — не больше, чем снова стать юной знаменитостью тринадцати лет. Он стал старше, холоднее, отдалился от общества; он чувствует, что балансирует на хрупкой грани магической культуры. Он больше не уверен в своем рассудке.
Но железная хватка, которой Снейп держится за реальность, возбуждает его сильнее сексуальных фантазий.
* * *
Через две недели после того ожесточенного и бесполезного несостоявшегося разговора Гарри возвращается домой и обнаруживает перед дверью сверток. Небольшой, размером с коробку для сигар, обернутый коричневой бумагой и перевязанный веревкой. Узлы сложные и завязаны очень тщательно. Имя не написано, но Гарри знает, что это для него и что это от Снейпа.
И не сразу решается поднять сверток.
Это ужасно глупо. У Снейпа не осталось магических сил. А Гарри их девать некуда.
Он подхватывает сверток и несет его в комнату.
Значит, Снейп знает, где Гарри живет и когда работает, иначе он не смог бы незаметно подкинуть сверток. Снейп наблюдал за ним. Гарри осторожен — он развязывает веревку вместо того, чтобы просто перерезать ее, и медленно разворачивает оберточную бумагу.
Внутри не книга. Это коробка — деревянная, тонкая и легкая. Заклинаний нет.
Но ведь их и не могло быть.
Гарри открывает коробку и заглядывает внутрь.
И шумно втягивает в себя воздух. Это картина из его худших ночных кошмаров: пустые глазницы, черная дыра рта, белый фарфор, мерцающий из тени. Маска Упивающегося Смертью. Первая, которую он видит так близко и может схватить, от чего она нисколько не теряет своей устрашающей силы. Он смотрит на нее, как загипнотизированный, не решаясь дотронуться. Она оказывается тяжелой, жесткой, из странного материала — холодного, липнущего к пальцам. Эта вещь полна Темной Магии и оставляет на пальцах следы старых непрошеных воспоминаний. В какой-то миг Гарри решает надеть ее, потому что хочет знать, на что будут похожи его глаза в овальных прорезях. Но тут же к горлу подкатывает тошнота.
Достаточно с него масок. Гарри ставит ее на стол, прислонив к кофейной чашке.
Под маской фотографии.
Фотографии, принадлежащие Снейпу.
На верхней — мертвый человек, мужчина, распластанный на операционном столе. От вида торчащих наружу внутренностей Гарри начинает мутить.
Он хочет захлопнуть крышку.
Но не может.
Он берет фотографию и только тогда замечает, что мужчина еще дышит.
Все в нем корчится и содрогается от омерзения. Самообладание отказывает. Он роняет фотографии, будто они ледяные и обжигают пальцы, встает, и стул опрокидывается назад, а пол плывет под ногами. Во рту горько.
А чего он ожидал? Летний пикник или детский праздник? Он не хочет смотреть. Он не может не смотреть.
Вторая. Другой ракурс, другой мужчина. Поза та же. Третья. Обнаженная женщина с ребенком на руках. Та же женщина, еще живая. Ребенок — Гарри кажется, что ребенок тоже тот же самый — очень худой, весь в синяках. Еще несколько чуть живых людей. Несколько крупных планов, все оттенки серого и кроваво-красного — Гарри был бы рад никогда такого не видеть, и все же смотрит.
Девочка-подросток, вырывающая сама у себя ногти.
Серия кадров — пожилой мужчина корчится под пыточным проклятием. На последней фотографии он мертв.
Лаборатория зельевара, которую Гарри не узнает.
А потом — Гарри бьет по фотографии ладонью так, что кожа начинает гореть — Драко, распластанный на старомодной кровати с балдахином. Он крепко привязан, вся спина исполосована ремнем, которым орудует Люциус. Ремень снова разрывает кожу Драко, оставляя яркую кровоточащую рану. Почти идеальный полукруг.
Люциус улыбается.
А в руках у Гарри еще больше половины пачки. И только упрямство заставляет его продолжать.
Женщина, которую он не знает. Мужчина, который ему знаком.
Незнакомый мужчина, и женщина, которую он предпочел бы не знать… но увы.
Он понимает, что дальше может быть только хуже. Так и есть.
Студенты его колледжа, обнаженные, с дорожками слез на щеках. На их телах практически не ран и синяков: самое ужасное в этой фотографии — абсолютная неподвижность.
Секс. Не секс — изнасилование. Момент проникновения. Половые губы женщины грубо разведены в стороны двумя большими пальцами, которые Гарри как-то раз видел цепляющимися за его мантию, но больше привык наблюдать за ними во время приготовления зелий. Длинный, тонкий, бледный пенис — Люциуса? Кадр кажется тошнотворно банальным — пошлая фотография из порнографического журнала.
Мужчина кончает другому мужчине в лицо. Еще один такой же кадр. Этих Гарри не знает.
Избитый ребенок. Мальчик с короткими темными волосами.
Тот же мальчик неумело, дрожа от страха, берет в рот член Макнейра. Это тоже не секс. Это унижение.
Маленькая девочка привязанная к столу. Золотистые волосы, вьющиеся на кончиках, почти закрывают ей лицо. Она еще совсем мала — пальцы пухлые, с маленькими мягкими ноготками. На запястьях синяки.
Та же девочка, только снятая ближе.
Гарри выворачивает на пол рядом со стулом, снова и снова, под конец уже одной разъедающей горло горечью.
Ее ягодицы грубо разведены, на бедрах пятна крови, анус безжалостно разодран.
Ей, наверно, лет семь, не больше.
И еще одна фотография.
Гарри вытирает рот и глаза. Наливает себе стакан воды. Выпивает и наливает брэнди.
На последней фотографии девочку насилуют. Рядом со взрослым мужчиной она как игрушка, бьющаяся в прочных путах под безжалостными ударами своего мучителя. Мужчина в плаще и маске. Это Снейп.
Гарри смотрит, как камера меняет угол, и показывает сначала член Снейпа — болезненно налитый кровью, напряженный, снова и снова с силой проталкивающийся в слишком маленькое для него отверстие. Камера смещается, чтобы было видно руку, накручивающую светлые локоны, а потом отступает. Снейп оборачивается.
Лица под маской не видно.
Снейп, не останавливаясь, перерезает девочке горло.
В желудке у Гарри больше ничего не осталось. Но все равно его сотрясают рвотные порывы.
Сейчас ему хочется лишь одного — чтобы он никогда не открывал коробку, не смотрел на фотографии. Ощущение такое, будто он только что собственными руками впустил невыразимое зло в дом и в рассудок. Он их уничтожит. Все до одной. Сожжет вместе с коробкой и веревкой. Он вообще не может понять чего от него ожидает Снейп. Зачем он прислал ему это?
Гарри быстро запихивает фотографии в коробку и захлопывает крышку. Ему хочется вымыть руки. Грязным кажется все — тело, разум, мысли.
Но он не хочет мыться, пока фотографии в доме. И дотрагиваться до коробки тоже больше не хочет.
Но делать нечего. Он берет коробку, выносит туда, откуда взял — на порог дома — и маскирует ее самыми сильными из известных ему охранных заклинаний. Потом пытается смыть с себя невидимую грязь, ожесточенно трет мочалкой кожу. Наливает себе бренди, выпивает.
И идет возвращать коробку Снейпу.
* * *
Кажется, что ноги Гарри сами знают, куда идти. Дверь в комнаты Снейпа по-прежнему открыта. Гарри все же осторожничает, но зря — охранных заклинаний так и нет. Снейп ждет, сидя за столом.
Обломки книжных шкафов, полок и стульев исчезли. В комнате остались только потрепанное кресло около остывшего камина, стол и стул, на котором сидит Снейп. В руках у него ничего нет, на столе тоже пусто, но вид у Снейпа такой, будто он сидит тут, не двигаясь, уже несколько часов. Сидит и чего-то ждет.
И вдоль стен — стопки бумаги, разодранные страницы погубленных книг.
Гарри заходит в комнату и швыряет коробку в камин. Следом летит заклинание — сильное, резкое, раскаленное добела, от которого дерево мгновенно вспыхивает.
— Мне не нужно было этого видеть, — говорит он. — Я не хотел смотреть.
Снейп не отвечает. И не похоже, что он собирается заговорить.
Гарри мысленной командой — да, он неосторожен, но такой уж сегодня день — призывает еще один стул и садится напротив Снейпа.
— Зачем?
Снейп медленно поворачивает голову и смотрит на Гарри. Его глаза мутные и пустые, и лишь через несколько минут ему удается собраться, заставить себя вернуться к реальности. Но голос у него так и остается безжизненным.
— Я думал, тебе нужна компания в аду, — говорит Снейп.
На первый взгляд слова из серии "Снейп в своем репертуаре", но Гарри понимает, что за ними стоит яростная ненависть к самому себе. Ненависть, которая сжирает Снейпа заживо. Он дрожит и конвульсивно сжимает правую руку на запястье левой.
— Мне не нужно было на это смотреть, — повторяет Гарри.
— Поттер, — спрашивает Снейп, — почему ты тратишь столько времени на разговоры?
И тогда становится понятно — Снейп надеется, что Гарри его убьет. Снейп дал ему повод и оставил дверь открытой.
Но Гарри не станет тем, в кого этот человек хочет его превратить.
— Кто фотографировал, Снейп?
Тот отвечает не сразу. Только через минуту или две вяло и небрежно пожимает плечами. Гарри уже решает, что больше ничего не услышит. Но ошибается.
— Он любил смотреть, — произносит Снейп.
Уточнять о ком речь не нужно.
Гарри молча призывает бренди и бокалы. Наполняет оба и ставит один из них перед Снейпом.
У которого вдруг вырывается:
— Мне больше никогда в жизни не захочется понюхать розу.
Гарри чуть слышно произносит: "Satyrosa." Это зелье, о котором он слышал лишь однажды. В ту ночь никто не мог заснуть, и Гермиона читала им вслух. Она выбрала в оглавлении именно эту статью, потому что вспомнила кусты роз около Хогвартса, и вместо рассказа о цветах обнаружила инструкцию по приготовлению зелья, вызывающего болезненную эрекцию. Разумеется это зелье в списке запрещенных Министерством.
— Да, — подтверждает Снейп.
— А это…
— Побочные эффекты плачевны и хорошо известны, — продолжает Снейп. — Боль при эякуляции. Достаточно часто — импотенция. — Его голос обрывается.
Гарри подталкивает поближе к нему стакан бренди.
— Не то чтобы это имело значение, — Снейп выпивает бренди одним глотком, как актер в ковбойском фильме.
Гарри подливает еще.
— Теперь ты знаешь все, что хотел? — Гарри нравится, с какой горечью в голосе Снейп задает этот вопрос.
— А ты ничего больше не хочешь мне рассказать?
Снейп выпивает вторую порцию бренди. Потом, впервые за этот вечер, смотрит в глаза Гарри.
— Тебе обязательно нужно разыгрывать сцену из плохого детектива?
Теперь Гарри пожимает плечами, потому что чувствует себя неловко. Он оглядывает комнату. Снейп раскладывает страницы растерзанных книг стопками на черные лакированные подносы. Должно быть, у него есть какая-то система.
— Ты хочешь восстановить книги? Я могу, — медленно произносит Гарри, — попробовать чары.
— У Минервы уже ничего не получилось.
— Так что же тогда ты делаешь? Они что, собраны — ну я даже не знаю — по размеру страниц?
— По типу бумаги.
— Что?
— Я сортирую страницы по типу бумаги, Поттер. Надо же с чего-то начать.
— Да, но… я думал, что бумага — она и есть бумага.
Снейп вздыхает:
— Возьми какой-нибудь лист.
— Любой?
— Да. Любой. Нет, только не этот.
— А говоришь любой. Вот.
— Нет, держи сам. Потри его между пальцами. Чувствуешь, какая толстая бумага? Она шершавая на ощупь и на срезе слегка расслаивается.
— Да. Да.
— Это бумага из древесной массы. Девятнадцатый век, изготовлена скорее всего из восточноевропейской сосны с добавлением кальцинированной соды. — Снейп хмурится. Он косится на бокал с бренди, на секунду задумывается и сбрасывает его со стола легким движением запястья. Потом откидывается на спинку кресла. — Отметь, что мы уже исключили из рассмотрения три четверти из всего, что было в моей библиотеке. Теперь обрати внимание на печать — на нажим, на то, глубоко ли проникла краска в бумагу. Эта страница была напечатана на прессе, а не одним из современных способов. Значит, книгу напечатали примерно в то же время. Положи ее в стопку, ближайшую к двери.
— А что, на слова ты вообще не смотришь?
— На шрифт? Это позже. Пока я сортирую их только по физическим качествам. Когда закончу, начну разбирать каждую стопку по шрифту.
— Вообще-то я имел в виду сам текст, — уточнил Гарри.
— Возможно. Позже, — отвечает Снейп. — Если хватит времени.
— У меня есть время, — говорит Гарри Поттер. Магия Снейпа в его разуме теплеет, как угли в заново разожженном очаге.
* * *
Это не самая легкая из задач, за которые он когда-либо брался.
Гарри и не представлял, сколько всего можно узнать о бумаге. Требовательного и в то же время неразговорчивого Снейпа безмерно раздражает невежественность неопытного помощника и его глупое нежелание обращаться за помощью. По началу Гарри как будто идет по узенькой тропинке над пропастью, то и дело поскальзываясь на ошибках в хронологии и находя опору в коротких неохотных вопросах. Оба они напряжены и не столько разговаривают, сколько огрызаются.
Но потом Гарри сам себя удивляет. Через несколько часов он обнаруживает, что легко определяет тип бумаги, взяв лист в руки. Подносы наполняются один за другим, он пропускает обед и вспоминает об этом только когда отправляется искать туалет, открывает одну из дверей и обнаруживает за ней испуганного домового эльфа с подносом.
— Возьми поднос, Поттер! — бросает Снейп, не поднимая головы.
Практически вся еда достается Гарри.
Это каторжная работа, которая не приносит удовлетворения, потому что стопки не рассортированной бумаги не становятся меньше, но как раз перед тем, как Гарри открывает рот, чтобы сказать:
— Ну, уже поздно, я пошел спать (как будет говорить в конце каждого из бесконечных вечеров, последовавших за этим)
На что Снейп поначалу ничего не отвечает (хотя через некоторое время начнет снисходить до какого-то невразумительного бурчания)
Случается чудо. Маленькое, но очень важное.
Гарри смотрит на лист бумаги, который держит в левой руке и собирается положить его на соответствующий поднос — это прекрасная бумага, изготовленная в Индии сразу после Второй Мировой войны — а потом переводит взгляд на тот лист, который только взял в правую руку. Линия обрыва одинаковая.
Это две половинки одного листа.
Гарри моргает. Он не может поверить собственным глазам. Вот это удача!
Снейп, скрючившийся в дальнем углу комнаты, приподнимает голову.
— Смотри, — говорит Гарри. — Он поднимает два листка и подносит их друг к другу. Потом чуть слышно шепчет: Reparo.
Половинки страниц плавно соединяются. Слова на них обретают смысл.
Гарри ухмыляется.
А Снейп?
Гарри опускает восстановленную страницу на поднос и успевает заметить выражение, промелькнувшее на лице Снейпа: нетерпение, раздражение, и еще — если бы Гарри не оказывался в течении шести лет в одном классе с Драко Малфоем, он бы этого не заметил — одобрение, каким бы невероятным оно не было.
Гарри доволен. Такую радость ему доставляли разве что последние победные мгновения квиддичного матча. Он выходит из комнаты, снова и снова прокручивая в памяти свой первый успех, и ловит себя на том, что по пути домой мычит какую-то жизнерадостную мелодию..
На следующий день, вечером, Гарри принимает душ, тщательно отмывает руки, а потом идет и стучит в дверь Снейпа. И его впускают.
* * *
Осень сменяется зимой. Гарри подвязывает молодые деревья, заменяет разбитые стекла в теплице и обрезает сухие хризантемы. По вечерам он сортирует бумагу.
Поначалу это занятие кажется практически бессмысленным — ощупывать кончиками пальцев мятую бумагу с обрывками слов и предложений. Позже это становится интересной игрой. Гарри обнаруживает, что нахватался новых сведений и узнал о существовании доселе неизвестных ему заклинаний. "Кто такой пресвитер Иоанн?" — спрашивает он как-то вечером, получает в ответ пятнадцатиминутную лекцию о торговле с Африкой, и в ту ночь ему снится золото. "А что за заклинание Oculus Colorare?" — и ему приходится выслушать несколько возмущенных комментариев по поводу цветовой гаммы и нарушений фоторецепторов. Бессмысленное становится реальным: Снейп читает книги по языкознанию, философии, истории заклинаний. Он любит поэзию девятнадцатого столетия и испытывает особую слабость к памфлетам — за первые же три ночи Гарри научился безошибочно узнавать характерный шрифт того, что осталось от подшивки "Панча".
Есть вещи, которые Снейп не обсуждает. Гарри берет лист, кажущийся пергаментом, но вместо ставшей хорошо знакомой слоистой структуры под пальцами оказывается кожа. На лбу выступает пот. Листок выскальзывает из ослабевших пальцев, Снейп резко разворачивается и подхватывает его так быстро, что Гарри не успевает моргнуть.
— Что это? — бормочет Гарри. — Это кожа.
— Да, — соглашается Снейп. И после паузы: — Не исключено, что она магически активна.
Он не говорит, что нужно быть осторожнее, но и так ясно, что именно это он и имеет в виду.
Гарри не спрашивает, что это за кожа. Чья она.
А чуть позже он находит ленту из крыла летучей мыши, исписанную рунами. Снейп говорит, что ее нужно сжечь. Попав в огонь, эта штука кричит, и ночью к Гарри возвращаются прежние кошмары. Что-то крадется к нему. Что-то явилось за ним.
Он вспоминает это ощущение, когда на следующий день открывает дверь в комнаты Снейпа.
Дверь ничем не защищена. У Снейпа не осталось магической силы. А у Гарри она есть, только запрятана подальше. И все же Снейп, сам совершенно беззащитный, пытается оберегать Гарри.
Он думает об этом, сортируя бумагу.
И потом, разрешая домовому эльфу войти с подносом — ведь сколько он ни старался, домовые эльфы отказываются входить без разрешения, а в Зал на обед Гарри больше не ходит, потому что в подземельях Снейп хотя бы немного ест вместе с ним — он снова думает о том же.
Той ночью он заканчивает работу позднее обычного. Пожалуй, уже успевает перевалить за полночь, когда он отправляет на место последний лист из шестой за сегодня пачки и хмурится. Тянуть уже некуда.
— Тут нет ни одного охранного заклинания, — говорит он.
В углу что-то шуршит. По крайней мере ясно, что Снейп слушает.
— Я думаю, мы должны установить хотя бы какую-нибудь защиту, — продолжает Гарри.
— Не говори глупостей, — сухо отвечает Снейп.
— А почему бы и нет?
Гарри чувствует, как злится хозяин комнаты. Секунд тридцать уходит на смену декораций — Гарри всегда втайне восхищала способность Снейпа передавать эмоции не только жестами, но и складками на мантии — и Снейп, стоящий со скрещенными ногами и руками, сложенными шпилем, говорит:
— Возможно это и ускользнуло от вашего внимания, Поттер, но я лишен магической силы.
— Мне кажется, тут все не так просто, — возражает Гарри. — В любом случае, попытаться можно. Я могу сделать все сам.
— И как мы объясним это Минерве?
Ну вот Снейп и признал, что у них с Гарри есть общие тайны.
— А зачем объяснять? — жизнерадостно откликается Гарри. — Знаешь, я сплю…
Снейп отводит взгляд.
— …гораздо лучше, когда не опасаюсь, что домовые эльфы… наведут меня порядок без разрешения. И тебе будет спокойнее, я уверен. — Снейп никогда об этом говорит, но он слишком часто пропускает парные фрагменты страниц, а пару раз даже пролил кофе.
— Нет.
А если спросить, Снейп язвительно бросит: "А зачем объяснять?".
Значит, Гарри тоже ничего объяснять не будет.
Снейп выше, но Гарри крепче и у него прекрасно отточены рефлексы. Ему хватает секунды на то, чтобы схватить Снейпа за запястье, развернуть спиной к себе и прижать их соединенные руки к двери. Несмотря на то, что даже по спине видно, в какой ярости хозяин комнаты, Гарри держит его крепко и уверено. Он произносит заклинание и одновременно с этим обращается к магии Снейпа и отпускает ее.
Это сравнимо с силой небольшого взрыва. Заклинания оказываются на месте за секунду: магия Снейпа как зажигательная смесь и, что совершенно неожиданно, идеально совместима с магией Гарри.
Это больно, это обжигает, это подобно удару молнии: когда все заканчивается, Гарри без сил приваливается к двери, а Снейп, дрожа, падает на колени около его ног.
Это ужасно больно.
Это восхитительно, как лучший из оргазмов, которые у него были.
Гарри напоминает себе, что должен дышать. Думать пока не получается.
Он смотрит вниз. Со Снейпом вроде бы все в порядке — он просто переводит дух, и еще не успел подняться на ноги. Гарри прижимает ладонь к двери, проверяя, и чувствует мягкое журчание магии. Теперь эта дверь всегда будет открываться перед ним. Более того — он понимает, что при желании сможет спокойно пройти прямо сквозь стену, и не удивляется.
— Работает, — говорит он.
Снейп не реагирует. Или, возможно, до сих пор не в состоянии реагировать. Гарри смотрит на то, как мантия очерчивает длинную линию его спины и худые опущенные плечи. Волосы у Снейпа прилизанные и плохо расчесанные.
Гарри осторожно опускает руку ему на плечо.
Этот жест вызывает у Снейпа абсолютное и очень резкое неприятие. Его передергивает, и не успевает Гарри убрать руку, как Снейп оказывается на ногах, в двух метрах от двери, напряженный и злой. Весь он — воплощенное требование не прикасаться к нему.
— Что ты сделал? — хрипло спрашивает он.
— Установил заклинания. — На самом деле он, конечно, сделал больше. Даже воздух в комнате стал другим; Гарри чувствует заклинания, но вообще-то вся комната наполнена магией. Возвращенной магией Снейпа и проснувшейся магией Гарри.
— Как ты это сделал?
— Я сам не знаю, что у меня получилось.
— Что ты имеешь в виду? Ты не…
— Зажги огонь, Снейп.
— Какое право…
— Зажги чертов огонь!
Пламя вспыхивает мгновенно, как будто Снейп капнул бензин на угли, шумно всасывает в себя кислород и выбрасывает его в трубу искрами и дымом. А через пару мгновений прогорает, оставив Снейпа и Гарри стоять, уставившись в камин.
— Нет, не так, — говорит Гарри.
Снейп расправляет мантию. Стряхивает пыль с рукава, поправляет манжеты. Потом закрывает глаза — похоже, считает до десяти. Смотрит на свои руки. Щелкает пальцами.
Над ладонью загорается крошечное, но яркое и горячее пламя.
Снейп поднимает бровь, но смотрит на огонек, а не на Гарри.
— Что ты сделал? — Голос тихий, но требовательный — Гарри такого еще не слышал.
Огонек начинает вращаться.
— Я только хотел установить охранные заклинания.
Огонек красивый — в середине он серебристый, а мерцающие язычки светлее. Гарри смотрит, как завороженный…
Нет, это неправильно. Отвести взгляд оказывается труднее, чем Гарри ожидал, и хотя это должно было его разозлить, он чувствует только смутное разочарование. Сейчас надо бы радоваться, а они продолжают подозревать друг друга.
— Не нужно ничего со мной делать, — говорит Гарри. — Я все равно не знаю, как это получилось. Но я рад, что твоя магия вернулась, и что заклинания нормально работают. Пора мне, пожалуй, отправляться спать.
Он ждет.
Потом желает Снейпу доброй ночи и уходит.
* * *
Они больше не вспоминают об этом.
Но следующим вечером Снейп призывает очередную кипу бумаг, щелкнув пальцами, и кофе с тех пор всегда свежий. Но чинить мебель он не пытается и, насколько известно Гарри, никто в замке понятия не имеет о существовании охранных заклинаний. Будто бы ничего не изменилось. Гарри даже не может сказать, что теперь он больше знает о Снейпе. Долгое время, с той памятной ночи в сентябре, он прятал магию Снейпа в глубине своего разума, и это присутствие ощущалось как… как присутствие самого Снейпа — такая же насыщенность и острые грани. Гарри не хочет думать об этом, и рад, что больше не чувствует в себе чужой магии, пахнущей серой и пеплом. Темной Магией.
Первые пять лет школьной жизни Гарри Снейп преподавал зелья. Но исчезнув из школы он оставил незанятой другую должность — профессора Защиты от Темных Искусств. Защиты, а не использования, хотя Гарри было прекрасно известно, что Снейп лучше разбирается в практике, а не теории.
Теперь Защиту преподает Томас. Профессор Лайм Томас, худощавый молодой человек из Гламоргана с нервным тиком на глазу. Гарри никогда не пытался узнать о нем побольше — нужды не было. Если верить школьным слухам, Томас приходится дальним родственником профессору Спраут и является членом Валлийского Ордена. Он остается в замке в полнолуние и не разговаривает сам с собой — этой информации Гарри вполне достаточно.
После того, как Снейп получил назад свою магию, ему хватает трех недель и трех дней, чтобы получить назад работу. Потом Гарри узнает подробности — разумеется, о таком событии шепчутся на каждом углу. О появлении Снейпа на пороге классной комнаты. О том, как профессор Томас был вынужден пригласить его присутствовать на уроке. О том, как Снейп сидел на задней парте — молча, но не обращать на него внимания не получалось. Про его короткие, в одно слово, ответы на вежливые вопросы профессора Томаса.
К концу первого дня четверо учеников попадают в госпиталь, а профессор Томас не появляется на ужине и, говорят, что он унес с собой в комнату бутылку огневиски.
Тем вечером Гарри не говорит ни слова на эту тему. Он принес из школьной библиотеки справочник по водяным знакам и не теперь не замечает, как летит время, изучая образцы. Снейп определенно предпочитает девятнадцатый век с его готическими шрифтами и пейзажами, перегруженными деталями.
На второй день профессор Томас заикается на уроках и окончательно ломается, столкнувшись с боггартом. Что и не удивительно, учитывая то, что он увидел.
Если верить Робертсону-младшему, совершенно случайно проходившему мимо профессорской двери, у молодого специалиста по Защите состоялся очень длинный и малоприятный разговор с матушкой.
Гарри обнаруживает Эдварда Лира и несколько листов из американского анатомического атласа восемнадцатого столетия. Он начинает размышлять над тем, как усовершенствовать заклинание — или найти какую-нибудь замену Reparo, а то слишком часто первых букв не видно под переплетом. Снейп настроен скептически, но зарубать идею не спешит.
На ужин приносят картофельную запеканку с мясом. Хороший вечер.
— Не мог бы ты быть… ну, знаешь… немного добрее к этому бедняге? — говорит Гарри, уходя.
Снейп молчит. По его виду невозможно понять, прислушается он к просьбе или нет.
На третий день профессор Томас сдается.
Последней каплей для него становится совершенно незначительное событие. Он лихорадочно шарит взглядом по классу, в поисках мази, исцеляющей ожоги от боботуберового гноя, потому что заранее заказать ее в госпитале не смог из-за стресса, похмелья и длинного письма от матушки, полученного за завтраком. И тут Снейп протягивает ему требуемую баночку.
Профессор Томас выкинул зелье в окно, сжег журнал успеваемости и всего за четыре минуты ухитрился написать одно из самых коротких заявлений об увольнении в истории Хогвартса. В ту же минуту, как на заявлении высохли чернила, оно лежало на директорском столе, а еще через двадцать минут профессор Томас уже тащил наскоро упакованный сундук и клетку со встрепанной совой мимо поля для квиддича к ближайшей точке аппарации.
Чай пил он уже в Гламоргане. Через две недели он уже преподавал в деревенской школе. И хотя профессор Томас стал первым учителем двух будущих премьер-министров, выдающегося специалиста по квантовой физике и первого в мире профессора космоархеологии (не говоря уже о многочисленных юристах, врачах и артистах), в Хогвартсе он больше не показывался.
В полдень Снейп коротким кивком выразил свое согласие вернуться на прежнюю должность.
Для Гарри ничего не меняется. Дожидаясь Снейпа, он экспериментирует с распознающими и соединяющими заклинаниями. И даже добивается кое-какого успеха с Colingare, но только с одинарными страничками. Позже, ночью, он долго думает об этом.
Он вообще подолгу размышляет о восстановлении библиотеки, потому что если думать о соединяющих заклинаниях, получается не думать о Снейпе.
Так что в те дни он много, очень много думает о соединяющих заклинаниях.
Особенно старательно Гарри не думает о прикосновениях к Снейпу. О том, что это казалось естественным и правильным. Об элегантной, длинной спине Снейпа, о его узких бедрах, о его волосах, о линии подбородка. Гарри никогда не думает о том, каково это — запустить обе руки в эти волосы, или о том, как секс затуманивает глаза Снейпа, и вырываются ли у него какие-то звуки во время оргазма. Хотя Гарри кажется, что…
… есть интересный вариант заклинания Constringere, опубликованный в Acta Diurna Veneficium за 1944 год. Маги — члены отрядов противовоздушной обороны использовали его для восстановления фамильных фотографий. Возможно на бумагу оно тоже подействует, хотя понадобится небольшая модификация, чтобы учесть особенности…
Вот Гарри, к примеру, очень чувствителен к прикосновениям. А Снейп? Должно быть, поначалу он бывает сдержанным. А может во время секса он забывает обычную сдержанность? Вдруг он вообще не хочет Гарри?
По ночам Гарри много думает о Снейпе.
Конечно, он не забывает посеять капусту для рассады и починить вентиляцию в овощехранилище. Все пакетики с семенами у него аккуратно подписаны и разложены по трем садовым каталогам и справочнику травника. Декабрь. С деревьев облетели последние листья, и первый в этом году снег сыпется из безоблачного неба.
Они разбирают последнюю пачку.
Гарри отмечает это событие куском шоколадного торта. Снейп призывает первую из начерно разобранных пачек и новые карточки с новыми признаками сортировки.
* * *
В первый вторник декабря Гарри случайно сталкивается с новой ассистенткой инструктора по Магическим Играм и Спорту и получает приглашение на ужин. Примавера довольно привлекательная женщиной — невысокая, со светлыми волосами и приятным материковым акцентом, но Гарри без сожаления говорит ей "спокойной ночи" и даже не думает о поцелуе, которого девушка, пожалуй, ожидала.
Он нисколько не удивляется, когда позже, ночью, представляет себе, как пальцы Снейпа ложатся на его руки и направляют их, задают темп. Наверно, он сам навязал своей сексуальности слишком формальные рамки. Придется смириться с фактом, что ей в них тесно.
* * *
В зеркале, обнаженным, Гарри выглядит очень даже неплохо. У него хорошая, чистая кожа и красивый золотистый загар. Мускулы на руках и груди — не чрезмерно накачанные, а именно слегка выделенные; то, что надо. Подтянутый живот и чистые волосы. И — что покажется Снейпу неоспоримым преимуществом — он не девушка, не блондинка и ему не семь лет.
И ему удавалось заставить Снейпа улыбнуться, правда всего один раз и при обстоятельствах, которые не хочется повторять.
Но с другой стороны — Снейп привык терпеть его общество, чего с другими не случалось. И еще магия — вечно эта магия.
Гарри обговаривает с домовыми эльфами изменения в меню. Он спускается на кухню впервые после войны и удивлен тому, насколько там все просто и знакомо. Он проводит два часа, обсуждая кулинарные предпочтения профессора Снейпа и образцы четырех видов шоколадного торта. Получив приглашение на ужин с чаем в среду, Гарри уходит.
Вечером он не осиливает собственный ужин, но бурчание в животе — цена, которую он готов заплатить за то, что Снейп наконец ест. Не ковыряется в тарелке, а нормально ест и пирог с мясом и почками, и пюре из картофеля с острова Принца Эдуарда.
Утром он снова достает каталоги семян и неспешно перелистывает, стараясь оценивать их с учетом вкусов Снейпа.
Следующим вечером Гарри начинает понемногу сокращать расстояние между собой и Снейпом. Момент чрезвычайно удачный — он как раз перешел к современной маггловской литературе. Стандартные страницы, цифровая печать — их чертовски трудно сортировать. Гарри приходится разложить множество подносов и все время бегать вдоль них. Он крайнего подноса до стула, на котором сидит Снейп, метра два, не больше. Что называется "тщательно продуманная случайность".
Поначалу Снейп вздрагивает при каждом приближении Гарри и напряженно наблюдает за ним, пока парень не уходит к дальним подносам. Проходит почти неделя, и Снейп привыкает. Он все еще следит за беспокойным помощником, но уже лениво, как старый барсук.
Тогда Гарри обнаруживает, что несколько подносов нужно дополнительно разобрать по типу шрифта. Каждый вечер он придвигается на ширину еще одной странички, и в результате оказывается у самых ног Снейпа.
В середине декабря Гарри предпринимает еще кое-что. Одолжив у Примаверы каталог, он заказывает себе три новых мантии и несколько рубашек — более облегающих, чем то, что он обычно носил. Возможно, это всего лишь игра воображения… а может и вправду Снейп начинает поглядывать на него с намеком на интерес. Трудно понять, упрямец слишком быстро отводит взгляд. А Гарри регулярно забывает застегнуть парочку пуговиц, и частенько потягивается, когда подозревает, что за ним наблюдают.
И магия. Гарри постоянно использует магию, когда они со Снейпом вдвоем, хотя от всех остальных свои способности по-прежнему скрывает. Осторожные, вроде бы случайные, вспышки магической энергии. И он не столько видит, сколько чувствует, что Снейпу… нравится его магия. Нет, даже не так — притягивает. Чуть слышно пробормотанное заклинание — и Снейп моргает, оказавшиеся на его пути защитные заклинания — и он вздрагивает, загорается огонь в камине — и он застывает, напрягается как змея, готовая к броску.
Гарри приходит к выводу, что такие моменты не подходят для того, чтобы попытаться прикоснуться к Снейпу. Хотя… может быть после того, как загорится огонь…
С приближением Рождества Снейп становится все более неразговорчивым, раздражительным и язвительным.
Гарри цитирует Персидскую любовную поэзии — точнее, отрывки в переводе — и обнаруживает, что научился находить своеобразную красоту в самой структуре текста. В один прекрасный день он замолкает посреди строфы, потому что продолжение на другом листе, и слышит, как Снейп заканчивает отрывок. После этого Гарри отправляется в библиотеку и обнаруживает у двух молоденьких библиотекарш неплохое чувство юмора и любовь к грубоватым шуточкам.
С Примаверой они тоже неплохо ладят. Гарри часто пьет с ней чай в перерыве между занятиями и слушает самые свежие сплетни из учительской.
Снейпу выписал себе "Ежедневный пророк" и пьет кофе за завтраком.
Ему предлагали должность декана Слизерина — он отказался.
Если бы Снейп согласился снова взять на себя ответственность за колледж, у него больше не оставалось бы времени на вечера с Гарри.
Тем вечером он экспериментирует с заклинанием Liber Constringere и ему удается восстановить полное собрание сочинений Диккенса. Снейп бурчит себе под нос что-то про "глупые фантазии", но минутой позже взмахивает палочкой над своими отсортированными страницами.
Ничего не получается.
Гарри пробует еще раз. Отобранные Снейпом страницы оказываются анализом Индокитайской торговли опиумом — сухим научным трудом с множеством примечаний. Заклинание работает. Оно как вихрь, как мини-торнадо, насыщенное магией. Его выполнение требует точности, а последнее движение палочки — личное изобретение Гарри — еще и ловкости.
Усовершенствование заклинания занимает у Гарри четыре месяца.
Для уверенности он решает опробовать заклинание на нескольких отсортированных им подносах. В результате к книгам добавляются Киплинг, избранные работы Ллойда по Преобразованиям и два тома левантийского словаря. Ну и инструкция по мерам предосторожности при работе с белладонной.
Снейп молчит.
Гарри осматривается, потом идет к готовым подносам Снейпа, и наконец заканчивает работу со своими. Лукреций "О молекулярной структуре" и Овидий "Наука любви".
Снейп стоит, вцепившись в край стола.
Гарри ухмыляется так, будто только что исполнилось самое заветное его желание. Он снова смотрит на книги, потом на Снейпа.
А потом резко подается вперед и загребает в кулаки черную мантию. Снейп неподвижен как фонарный столб, но Гарри все равно целует его: сначала это лишь быстрое, осторожное прикосновение губ, но второй поцелуй уже спокойнее и нежнее. Снейп так и не двигается, поэтому у Гарри сколько угодно времени на исследование новой, неизведанной территории, ее очертаний и вкуса. Губы у Снейпа не холодные, а, как ни странно, очень теплые и солоноватые.
Глаза закрываются, но Гарри тут же открывает их, потому что не хочет ничего упустить. Снейп смотрит на него с ужасом, но медленно поднимает руку и накрывает ладонью пальцы Гарри. Который останавливаться не собирается. Сегодня он намерен взять все, что сможет.
Теперь он чувствует себя уверенней. Теперь местность ему знакома, и он не желает даже слышать о перемирии. Ему нужно другое. И напряженные губы сдаются перед его быстротой и натиском, и Гарри берет все, до чего может добраться. Язык у Снейпа мягкий, а зубы острые — изучение их очертаний завораживает. Губы такие же сильные, как у самого Гарри, а слюна не кислая, а чуть горьковатая... Гарри втягивает в себя воздух, а выдох разделяет со Снейпом — как секретное послание, как желание, зашифрованное непонятным для непосвященных кодом. Его руки теряются в волосах Снейпа.
А потом мир раскалывается.
Грохот такой, будто обвалился потолок. Что-то со страшной силой отбрасывает Гарри назад. Ужасно болят нога и левое плечо: позже он обнаружит четыре шрама в форме полумесяца.
Стол упал. Нет, не так. Снейп повалил стол на пол, и теперь он лежит между ними вверх ногами, а бумаги рассыпались. Снейп отскочил метра на три и теперь стоит, прижавшись к стене. Его глаза... Господи, сколько же в них боли и безысходности.
Гарри молод, но совершенно неопытным его не назовешь. Он видел в этом взгляде желание, он уверен в этом. Он смотрит на Снейпа через поле брани из невысказанных слов, и его уверенность только растет.
Он не знает, что сказать, но легко может предсказать, что сейчас услышит. И не ошибается.
— Убирайся, — говорит Снейп.
Гарри уходит.
* * *
На следующий день, спускаясь в подземелья, Гарри опасается, что Снейп откажется от его помощи. Но этот странный человек сидит на обычном месте — сцепленные руки на столе, спина прямая, взгляд в стену. Его поза заставляет Гарри вспомнить одну ночь в сентябре и поежиться. У охранных заклинаний странный привкус — как будто Снейп пытался сменить их, но не смог.
— Я не собираюсь извиняться, — заявляет парень.
— Считаешь себя центром вселенной? — пожимает плечами Снейп. — Твое раскаяние интересует меня не больше, чем твои внезапные вспышки страсти. Твои знаки внимания мне неприятны, а твоя склонность к самообману просто изумляет. Прекрати дурить.
— Ты все решил и выбора мне не оставил, — подытоживает Гарри.
— Да, — говорит Снейп.
На какой-то миг кровь приливает к его щекам, и тут же уходит, но Гарри внимателен, как новорожденный феникс, и ничего не упускает. У парня заготовлен длинный список убедительных доводов, начиная с "мы оба очень одиноки" и заканчивая неспешным стриптизом. Но пока он только прячет руки в карманы и прислоняется спиной к двери. Он и не ожидал, что это будет просто.
Снейп подравнивает стопку бумаг, возвращает перо в чернильницу, поправляет рукава. И говорит: — Я не подходящая компания для тебя, Гарри. Поищи кого-нибудь другого.
— Ясно, — комментирует Гарри. — Ты хочешь сказать "да", но не можешь, потому что давно привык говорить "нет". Ничего, я с этим справлюсь.
— Все гораздо сложнее, чем ты пытаешься представить, — заявляет Снейп. — И не надейся, что сможешь заставить меня изменить свое мнение на этот счет.
Он говорит, а его руки перекладывают бумагу, и он не может смотреть Гарри в глаза.
В этот миг Гарри хочет Снейпа так, как никого и ничего не хотел. То, что было любопытством, превратилось в отчаянное желание. То, что было игрой воображения, стало реальным — кажется, протяни руку, и поймаешь.
И Гарри впервые после смерти Волдеморта открывает свой разум. Обращается к своей магии и выпускает ее из плена. Она накатывает, как мощная волна, которой он сам едва способен управлять; она словно огонь в промерзшей комнате, ливень в пустыне. От нее тревожно шелестят листы бумаги на подносах, вспыхивают свечи в светильниках, а Снейп поднимается со стула, как марионетка, которую потянули за ниточки.
— Ты зря считаешь... — начинает Снейп, и все же медленно, шаг за шагом, двигается к Гарри.
По сравнению с магией Гарри, магия Снейпа темнее и не такая яркая. Сейчас Гарри способен деформировать ее, как угодно, подмять под себя и заставить Снейпа стать таким, каким он хочет его видеть.
Но это было бы неправильным. Хотя искушение велико: на какой-то миг Гарри представляет себе, как правит миром, и бросает Снейпа к своим ногам.
Невероятное будущее.
Снейп уже так близко, что к нему можно прикоснуться.
И Гарри... отпускает его. На этот раз он не загоняет магию назад, в клетку, а лишь снижает ее накал до фона, до глухого шума на заднем плане. Он делает это, хотя знает, что Снейп — а с закрытыми глазами Гарри видит перед собой Снейпа не таким, каков он есть, а еще более высоким, темным и угрожающе соблазнительным — собирается с силами и ждет, пока Гарри даст слабину.
— Все хорошо, не волнуйся, — парень открывает глаза и обнаруживает, что Снейп замер в двадцати сантиметрах от него. — Все хорошо. Я этого не сделаю.
А потом Снейп сам тянется к нему. Как будто ничего не может с собой поделать, как будто желание Гарри выпустило тайные мысли Снейпа на волю, придало им реальности. Он прикасается к плечу Гарри, к отвороту мантии, к пуговицам рубашки, а потом — еще осторожнее — к ключице и шее. У него испуганные, негнущиеся пальцы, а во взгляде не страсть, а скоре шок. Но Гарри — точнее, его телу — все равно. Это легчайшее прикосновение возбуждает не хуже, чем рука на обнаженном члене. Гарри выгибается навстречу этим прикосновениям, затаивает дыхание и широко распахивает глаза. Он царапает стену, ища какой-нибудь опоры, чего-нибудь... чего угодно, лишь бы занять руки, ведь если прикоснуться к Снейпу, он остановится, Гарри в этом уверен.
Он слышит собственный стон и видит, как Снейп удивленно наклоняет голову. Прикосновения становятся более уверенными. Десять сантиметров становятся пятью, а потом и двумя. Гарри не выдерживает и закрывает глаза. Его рот раскрыт, но воздуха все равно не хватает.
В поцелуе Снейпа нет ни сомнений, ни нерешительности — только отчаяние. Да это трудно назвать поцелуем — это напряженная борьба, в которой атаки чередуются с ложными отступлениями. Можно подумать, что Снейп сам не знает, что делает, а Гарри дошел до такого состояния, что напрочь позабыл этот древнейший язык губ, рук и кожи. Это яростное столкновение. Снейп, закованный в броню плотной саржевой мантии, тяжело наваливается на Гарри, неловко хватает его за плечи, за бедра. Между ними пять... нет, шесть слоев одежды. И все же это Гарри не может припомнить ничего, столь же возбуждающего.
— Молчи, — говорит Снейп ему в рот. — Не говори ничего.
Мысли не подчиняются Гарри. Но он все-таки пытается понять, не помогут ли слова придать происходящему реальность. Но сначала не получается подобрать нужную фразу, а потом выясняется, что он не может представить себе, как произнесет такое вслух. И вообще, его губы сейчас отданы Снейпу. Им не до слов.
Гарри понимает, что может кончить уже от одного этого. И секунд через так и выходит — он чувствует себя абсолютно беспомощным и проигравшим, к тому же ему приходится оторваться от губ Снейпа и прикусить собственную руку. Иначе у него обязательно вырвалось бы что-то глупое вроде "Господи" или "черт" или даже "Снейп" — в этот миг эти три понятия сливаются в его сознании в нечто ослепительно яркое.
* * *
Снейп резко и тяжело дышит ему в ухо. Их руки сцеплены, но Гарри понятия не имеет, когда и как это получилось. В трусах липко. Вес Снейпа давит на грудь, а пряди волос щекочут лицо.
Снейп не шевелится. Он что, кончил? И что же полагается делать в таких случаях? Гарри не хочет показаться невежливым, но он никогда не слышал и не читал, как полагается вести себя, если все закончилось так быстро. Не успев подумать дважды, Гарри дотрагивается до бедра Снейпа — кость все еще пугающе близко к коже. Тот вздрагивает. Гарри чувствует, как напряжены его мускулы и как пульсирует кровь под кожей. Похоже, несмотря на неподвижность, Снейп еще не кончил, он возбужден — там, под мантией.
Эта мысль заставляет Гарри опуститься на колени. Теперь его голова на одном уровне с пахом Снейпа и пятнадцатью — нет, шестнадцатью пуговицами. Он закрывает глаза, трется щекой о ткань, и пуговицы позвякивают одна об другую.
Но он ничего не чувствует под этой мантией. Разве что мягкую выпуклость. Но зато его ноздри ловят мускусный аромат чужого желания, и мышцы на бедрах Снейпа подергиваются, сокращаются, он даже чуть заметно подается навстречу Гарри, как будто хочет чего-то, но отказывается сознаваться себе в этом.
Гарри задумчиво расстегивает пуговицы и прижимается к бедру, такому теплому под его щекой. Теперь он видит, что Снейп не кончил. Он даже не возбужден — член тяжело и безвольно лежит на мошонке. Кожа на нем плотная и бархатная, к ней так и хочется прикоснуться. Но Гарри не дотрагивается до него руками — он один раз, для опыта, проходится языком по кончику и вбирает все в рот.
Мягкая. Она такая мягкая, эта кожа, и покладистая, совсем не давит на язык и на небо, и она легче, чем он ожидал. Гарри изучает языком колокольчик крайней плоти и бороздку за головкой. Он пока еще неловок, он очень старается быть нежным и осторожным и держать зубы подальше, хотя для этого и приходится неудобно выгнуть шею.
Но член не твердеет, хотя Снейп тяжело дышит, и мышцы на его животе напрягаются под пальцами Гарри. Желание смешивается с любопытством. Гарри опускает одну руку и обхватывает яички. Они такие же вялые, тяжелые, с редкими волосами. Гарри перекатывает их в руке — сначала неуверенно, потом смелее. Реакции нет. Он продолжает посасывать безвольный член, заменяя привычный ритм новым и довольно странным. Он не знает, что чувствует Снейп, приятно ли ему и можно ли надавить еще сильнее. Дыхание над его головой по-прежнему тяжелое и прерывистое, но плоть у него во рту отзывается разве что чуть заметной дрожью.
Гарри начинает забывать о собственном возбуждении, о стремительности и силе этого неожиданного сексуального столкновения: он увлечен борьбой с непокорной мягкой плотью, он потерял связь разума с телом. Разочарование делает его руки настойчивыми — вот так, теперь провести пальцем по туго натянутой коже за мошонкой… чуть сильнее… снова ничего. Снейп не помогает ему, не двигается навстречу, но Гарри, не дожидаясь приглашения, ощупывает его ягодицы, сжимает их. Он все еще неловок, подбородок начинает болеть, ноги затекли. Теперь это настоящее сражение между Гарри и упорно сопротивляющимся телом Снейпа — сражение, в котором он, похоже, не сумеет одержать победу.
Потом Гарри чувствует, как член Снейпа медленно, так медленно, что в это даже не вполне верится, твердеет у самого основания. Но это не требовательное давление полноценной эрекции, а легкая пульсация крови, способной наполнить разве что пару сантиметров плоти. Гарри втягивает щеки, сосет еще сильнее; пальцы находят колечко ануса и нажимают на него… но даже те едва заметные признаки хотя бы какой-то реакции исчезают и не возвращаются, несмотря на все усилия.
Да, это все, на что он может рассчитывать.
Он проиграл.
Может, Снейп что-то и чувствовал, но это никак не отразилось на его плоти.
Гарри выпускает член Снейпа изо рта и снова прижимается щекой к бедру. Во рту острый мускусный запах сексуальной близости, челюсть болит, колени ноют. Он не может — не хочет — поднимать взгляд. Он боится того, что может увидеть в глазах Снейпа. Неприятие. Равнодушие. Раздражение. Гарри только сейчас понял, насколько не хочет вызывать подобные эмоции.
Он вздрагивает, когда Снейп касается его волос. Прикосновение очень осторожное, такое робкое, будто это их первый интимный контакт. Гарри льнет к его руке: он чувствует себя как ребенок, ищущий утешения там, где его просто быть не может.
— В этом нет твоей вины, — шепчет Снейп. У него сейчас невыразительный, но неожиданно мягкий голос.
Гарри целует теплую кожу и закрывает глаза.
Через десять минут становится невозможно не обращать внимания на боль в коленях.
Он садится на корточки и, не поднимая глаз, прячет вялые гениталии Снейпа под трусы и начинает застегивать пуговицы его нижнего белья — одну за другой, снизу вверх. Заканчивает и начинает сначала. Пуговицы на мантии холодные, черные внутри, покрытые тонким слоем перламутра. Гарри понимает, что может больше никогда не увидеть их так близко, и поэтому не спешит.
В конце концов ему все-таки приходится подняться на ноги. Снейп стоит, прижавшись затылком к стене, а Гарри смотрит на его шею. Воротник высокий и жесткий, приходится повозиться с мелкими пуговками. Но к тому времени, как последняя из них оказывается застегнутой, Гарри находит в себе силы поднять взгляд.
Глаза Снейпа открыты. В какой-то миг — короткий, как удар сердечка колибри — Гарри успевает заметить что-то… Сожаление? Но тут же все исчезает. Ставни захлопнуты.
Он говорит — и Гарри угадывает его слова прежде, чем они слетят с губ:
— Удовлетворен, Поттер?
У него равнодушный… нет, безжалостный взгляд. Гарри не может придумать, что ответить. А потом оказывается, что уже поздно — Снейп отбрасывает его руки, одергивает мантию, поправляет рукава.
— Второй попытки не будет, — говорит он.
Гарри хочется ответить "Почему нет?" или "Ты же сам это начал", или даже ребяческое "Ты хочешь меня". Но он молчит. Молчит и смотрит, как Снейп выравнивает ряд подносов, призывает перо и раскладывает перед собой новые карточки. Все ясно, как белый день, как слова, написанные белым мелом на черной школьной доске — инцидент исчерпан.
Но нет уж.
* * *
Гарри выжидает. Он не пытается устроиться поближе к Снейпу, не задает вопросов — хотя составляет в уме список на будущее, — не тратит времени на чересчур тщательное облизывание ложки, и мантия не соскальзывает, как бы случайно, с его плеча. Если все-таки приходится говорить, тон его безупречно сдержан, и уходит он заметно раньше обычного.
Ему хочется принять тяжелое молчание Снейпа за сожаление, хотя он ужасно боится, что это облегчение. И не решается спросить, можно ли ему вернуться следующим вечером.
* * *
Через два дня Снейп подходит, опускает слева от Гарри заполненный поднос и молча замирает рядом. У Снейпа по-прежнему ничего не выходит с соединяющим заклинанием, а Гарри без каких-либо объяснений прекращает им пользоваться. По сути, он отказывается восстанавливать подготовленные книги. Усовершенствованное заклинание — это его единственное преимущество перед Снейпом.
Поэтому Гарри не смотрит на Снейпа — он смотрит на поднос, на гладкие кремовые страницы с четким элегантным шрифтом, а потом берет одну. Это Джон Дон, хотя Гарри узнает его только по одному, случайно знакомому ему четверостишию, которое когда-то слышал, и которое очень ему понравилось.
— Тебе... нужна эта книга? — уточняет Гарри.
— Это, кажется, очевидно, — резко бросает Снейп.
— А мне нужно кое-что от тебя, — говорит Гарри. Он поднимает голову. Снейп смотрит сверху вниз с таким видом, будто видит этого зарвавшегося типа впервые. — Мне понравилось то, что мы делали, — продолжает Гарри. — Очень. И я хотел бы повторить.
Снейп поджимает губы.
— Я знаю, что тебе это удовольствия не доставляет, — продолжает Гарри, — так что предлагаю сделку. Каждый вечер я прихожу и восстанавливаю книги. Но взамен я хочу, чтобы ты разрешал мне пятнадцать минут побыть с тобой. Прикасаться к тебе. Каждый вечер.
— Нет, — бросает Снейп.
Поднос стоит около самого локтя, но Гарри делает вид, что не замечает его. Вдоль стены выстроились подносы, с которыми работает он сам. На них Купер, альманах аптекаря и весьма кровожадный справочник по лунным циклам календаря ацтеков.
Но это не книги, а стопки бумаги.
Уходит Гарри рано. Они с Примаверой договорились поболтать и сыграть в настольный хоккей.
* * *
К тому времени, как он, следующим вечером, снова появляется в подземельях, подготовленные подносы стоят один на другом, местами поднимаясь чуть ли не до потолка, и даже по спине Снейпа видно, в какой тот ярости. В воздухе явственно ощущается запах неудавшейся магии, электричества и чего-то сгоревшего. В камине валяется... книга? Вид у этого предмета такой, будто кто-то три года собирал списки покупок, а потом решил соорудить для них обложку из двух непарных шоферских перчаток.
Гарри улыбается и принимается за странички в четверть обычного листа.
Через неделю подносы выстраиваются вдоль всего коридора. Снейп постоянно хмурит брови, и его мантия потрескивает при ходьбе. Они почти не разговаривают, но Гарри это не беспокоит. Он регулярно чувствует на своем затылке тяжелый взгляд Снейпа и знает, что место рано или поздно закончится.
За ужином Снейп демонстративно читает новую биографию Корнелиуса Фаджа — "Искусство управления в мирный период".
Гарри совестно, но он с невозмутимым видом жует гороховое пюре.
И только когда подносы начинают загораживать портреты, а два домовых эльфа один за другим отказываются приносить ужин в комнаты, кое у кого заканчивается терпение. Но не у Снейпа, который, как понял Гарри, решил сортировать страницы, пока не соберет все книги или не научится справляться с заклинанием. Согласно традиции, решение исходит от "бога из машины" с шотландским акцентом. Минерва Макгонагалл стучит в дверь с нетерпением человека, обладающего властью.
— Можно... — начинает Гарри, но Снейп открывает сам. Директор стоит на пороге — в строгой мантии, шляпе, очень официальная. Войти она не может — в комнате нет места. Она смотрит туда, где за теоретически должны быть стены, на полностью заставленный пол, на Гарри, окруженного подносами и на Снейпа, полускрытого за стопками бумаги. Потом она снимает очки, протирает их и снова водружает на нос.
— Это не может так продолжаться, — говорит Минерва голосом, которому подчинялись двадцать поколений гриффиндорцев, а в последние три года и вся школа. — Это становится невыносимым. Северус. Домовые эльфы сервируют чай на блюдах для рыбы и отказываются проходить мимо твоего... не знаю, чем ты тут занимаешься. Я требую немедленно прекратить...
Снейпово "Это невозможно" звучит одновременно с жизнерадостным "Конечно", брошенным Гарри.
Макгонагалл смотрит на одного, потом на другого:
— Невозможно — это не ответ, Северус. Тебе прекрасно известно, что я не одобряю твои методы преподавания, но никогда не возражала и не мешала тебе. Я понимаю, что у тебя был трудный период. И к тому же, чем бы ты тут ни занимался, ты делаешь это в свободное от учебного процесса время. Но сейчас ты перешел все мыслимые границы. Я требую, чтобы ты остановился.
Гарри разглядывает белую линию вокруг плотно сжатых губ Снейпа.
— Тебе все ясно? — спрашивает Минерва.
— Да, — выдавливает Снейп.
— Разберись тут побыстрее, друг мой, — говорит Минерва уже гораздо мягче.
Снейп едва заметно наклоняет голову в знак согласия.
А Макгонагалл смотрит на Гарри. Это долгий, холодный, оценивающий взгляд, под которым хочется расправить плечи и одернуть мантию.
Вроде бы она собирается что-то сказать, но потом задумчиво кивает и уходит.
Гарри решает сменить надоевшую позу и осторожно переставляет ноги, чтобы ничего не уронить. Снейп хмурится, нервно барабаня пальцами по палочке.
Гарри ждет.
Наконец Снейп поднимает голову — он смотрит свысока, и сразу понятно, сколь долгий пусть пришлось проделать его взгляду, прежде чем опуститься до уровня Гарри.
— Так чего ты хочешь? — раздраженно спрашивает Снейп.
— Пятнадцать минут. Каждый вечер, — говорит Гарри. Он готов согласиться на пять. — Ты позволишь мне прикасаться к тебе.
— Раздеваться не буду, — твердо заявляет Снейп. — Пять.
Гарри не требуется время на размышление.
— Снимать одежду только по обоюдному согласию. Начинаем с сегодняшнего вечера. Десять минут — пусть будет ни по-твоему, ни по-моему. — Он старается сохранять спокойное, незаинтересованное выражение лица, хотя на самом деле его душа поет и ликует от радости — Снейп попался.
— Я начну с твоего Дона, — предлагает он.
— С завтрашнего дня, — заявляет Снейп. — И никакой магии.
— Если только с твоего согласия, — заверяет Гарри.
Снейп опускает взгляд на бумаги, которые только что разбирал. Гарри этого не знает, но сейчас перед ним лежит четырехтомник формата инфолио — первое издание поэмы Альбуса Дамблдора "Несчастный случай в Македонии". Сей эпический труд, написанный двадцатидвухлетним Альбусом сразу после университета, отличается разнообразием размера стиха и смехотворными структурами рифм, и тем не менее Снейп любит эту книгу. Он опускает ладонь на собранные в стопку страницы и говорит:
— Да.
— Значит, договорились, — откликается Гарри.
* * *
Гарри идет поговорить с Поппи. Он не любит школьную больницу. В его памяти она осталась госпиталем, в котором слишком много раненых и слишком мало кроватей, и на халате Поппи пятна крови, потому что у нет времени на очищающее заклинание, а его собственная магия все еще нестабильна после смерти Волдеморта. В тот день ему не всегда удавалось контролировать лечение. Гойл выжил. Гермиона погибла. У Макгонагалл остались ужасные шрамы. Луна умерла от сердечного приступа.
Три года назад.
А теперь тут чисто и пусто. Поппи у себя в кабинете. Гарри стучит в открытую дверь, как студент.
— О, Гарри, — улыбается ему Поппи. — Заходи, садись. Хочешь чаю? Что случилось?
— Можно я дверь закрою? — спрашивает Гарри.
Поппи уже начала возиться с чайником, но теперь оборачивается. У нее живой, проницательный взгляд, и она сама закрывает дверь, взмахнув палочкой.
— Никто не услышит, — спокойно произносит она и протягивает Гарри чашку крепкого сладкого чая с молоком. — Ну так что у тебя?
— У меня есть друг, — начинает Гарри.
Поппи склоняет голову набок, подчеркивая, что она вся внимание.
— Мой друг, — повторяет Гарри. — И у него проблема. В постели. Ну… с эрекцией. — Он обхватывает обеими руками кружку.
— О, дорогой мой! — сочувственно восклицает Поппи. — Гарри, да это же очень просто. Я так рада, что ты обратился ко мне. У меня есть замечательное зелье, я сейчас…
— Нет, только никаких зелий, — говорит Гарри. — Понимаете, Поппи… нужно как-нибудь по-другому, нужно обойтись без зелий. Я не могу объяснить.
Поппи уже шла к шкафчику с готовыми лекарствами, но теперь останавливается и смотрит на него. Он внимательных глаз не ускользает ни румянец Гарри, ни его скованная поза.
— Ох. Спортсмен? В таком случае можно попробовать заклинания. Есть парочка очень простых, я найду тебе описание. Ты только не стесняйся…
— Заклинания тоже не подходят. Надо обойтись без магии.
— Ну и конечно… — продолжает Поппи. — Что ты сказал?
— Никакой магии, — повторяет Гарри.
— Совсем? — Поппи поворачивается к нему лицом.
— Только маггловские средства, — говорит Гарри.
Поппи возвращается за свой стол. Ее плечи слегка опущены. Впервые с самой войны Гарри смотрит на нее по-настоящему, отбросив три года борьбы с прошлым и постоянных головных болей. Она старше и ниже ростом, чем целительница, которую он помнил со школы.
— Может, ты все же объяснишь? — вздыхает Поппи.
И Гарри объясняет. Нет, конечно же он не упоминает об истинных причинах и не говорит, о ком речь. Он лишь рассказывает, что партнер — и он в этом уверен — был возбужден, описывает едва заметные толчки крови в его пенисе, оставшиеся единственным физическим откликом на ласку. Говорит о частом применении зелий. О принудительном сексуальном стимулировании магии — он не вполне уверен, хорошо это или плохо.
Когда он с облегчением замолкает — оказалось очень трудно подбирать слова — Поппи хмурится и трет подбородок.
— Что-то знакомое, — говорит она. — Как будто я уже от кого-то слышала... я уверена, что припоминаю похожий случай. Может, читала? — она встряхивает головой. — Я стала часто забывать, а вспоминать — все труднее. Должно быть, это возраст, — голос у нее спокойный, даже небрежный, каким говорят банальности, но во взгляде тревога и недоумение.
— Можно попробовать… хотя нет, не тот случай. Полагаю, что люди, имеющие отношение к его состоянию, не заинтересованы в излечении. Но я уверена, что видела что-то в каком-то журнале, — она проводит рукой по корешкам подшивок, теснящихся на полках над столом, но ни один не начинает подрагивать или светиться, или еще как-то подсказывать, что именно он хранит нужную информацию.
— Может, в вырезках или рефератах, — не сдается Поппи. Она встает, выдвигает первый ящик картотеки, вытаскивает стопку бумаг и начинает разбирать их, бормоча что-то себе под нос.
Гарри пьет чай. Раздосадованная Поппи достает статью за статьей и швыряет их на стол, на невысокий шкафчик, а потом и на пол. Наконец она останавливается.
— Я знаю, что это должно быть где-то здесь. Я уверена, что читала... — у нее потерянный вид.
— А может, в маггловских книгах что-нибудь есть? — предполагает Гарри.
— Возможно, — соглашается Поппи. — Но сейчас мне пора в госпиталь Св.Мунго. Гарри, я не собираюсь сдаваться. Ты можешь зайти через неделю?
Морщинки на ее лбу стали глубже, и она пощипывает кончик носа, как делает и сам Гарри, когда начинает болеть голова.
— Я подожду, — говорит Гарри. — Это не к спеху, но если что-нибудь найдете, скажите мне, пожалуйста.
— Если найду, сразу же тебе сообщу, — обещает Поппи. — Проклятая забывчивость!
Гарри уходит, думая о том, от кого Поппи слышала похожий рассказ. Может, Снейп уже обращался к ней? Но как теперь узнаешь...
* * *
Полночь. Снейп практически полностью отгородился шаткими стопками листов бумаги — он весь вечер выстраивал перед собой эту непрочную баррикаду, и теперь, когда он сидит, Гарри видит только самую макушку.
Он прокашливается:
— Снейп?
— Что? — макушка застывает.
— Десять минут, — напоминает Гарри. Ему вдруг становится страшно. Что, если Снейп воспримет все это как тяжкое наказание? Гарри больше не уверен, что поступает правильно.
— Оставайся там, — говорит он. — Я сам подойду.
Снейп не двигается. Но когда до него остается метра три, он опускает плечи, когда Гарри подходит еще ближе — сжимает несколько страниц будущей книги так, что они начинают дрожать. В полуметре Гарри останавливается. Глаза Снейпа открыты, но смотрит он в сторону.
— Все нормально, — негромко произносит Гарри. Сглатывает. Горло пересохло. — Сейчас я дотронусь до тебя. До твоего плеча. Вот и все.
Он становится чуть-чуть сбоку от Снейпа и протягивает руку. Движение получается неуверенным. Воздух между его пальцами и плотной тканью мантии Снейпа густой и вязкий — чуть ли не пружинит, отталкивая. Гарри втягивает воздух.
— Вот. Дотрагиваюсь, — еще раз предупреждает он. Это как… как прикосновение к оголенному проводу. Снейп напряжен настолько, что кажется еще немного, и сломается. А Гарри не удается сдержать конвульсивную дрожь. Он скорее чувствует, чем слышит, резкое поверхностное дыхание Снейпа.
— Хорошо, — говорит Гарри, потому что слова помогают ему держать себя в руках. — Вот и все, что я собираюсь сделать. — Он слегка надавливает на твердые, как камень, мышцы. Очерчивает пальцами ключицы, длинную и элегантную линию косточки, четко вырисовывающейся под бледной кожей. — И больше ничего. Тебе же не больно, правда?
Снейп едва заметно качает головой. Нет.
— Ты знаешь… — начинает Гарри. Волосы Снейпа секутся на кончиках, и очень хочется завязать их сзади, но только не сейчас, не этим вечером. Пряди падают на пальцы и приходится быть очень осторожным, чтобы случайно не дернуть. — Еще немного, — это совсем не то, что он собирался сказать. Он снова и снова поглаживает мышцы, находя подходящий ритм. Ему кажется, что Снейп немного расслабился.
— Все, — время вышло и Гарри убирает руки.
Он отходит на метр. На два. И старается не думать о внезапной пустоте внутри, о зуде в пальцах, а главное — о столь же настоятельных, сколь и неуместных пульсациях крови в члене.
— Тебе ведь не было плохо?
Снейп смотрит на него из-под волос, упавших на глаза:
— Нет, — сейчас у него низкий, чуть хрипловатый голос.
— Вот и хорошо, — он уже стоит на пороге, но не спешит выходить. — Спокойной ночи.
Снейп не отвечает.
* * *
— Не могу понять, — говорит Снейп спустя три дня. До полуночи еще два часа. — Не могу понять, чего ты всем этим пытаешься добиться.
Гарри складывает книги в стопки. Скоро им понадобится книжный шкаф.
— Я и сам не знаю, — признает он. — Пожалуй, мне просто это нравится. А тебе? Тебе неприятно?
Он успевает пристроить на место еще двенадцать томов, прежде чем слышит ответ.
— Нет, — произносит он, но это не твердое "нет", которое Гарри хотел бы услышать — в голосе чувствуется неуверенность, кажется даже, что Снейп вздрогнул, отвечая.
Гарри продолжает складывать книги. Он надеется, что сегодня сумеет уговорить Снейпа довериться его рукам и расслабить плечи. Но он не уверен.
* * *
— Ты целыми вечерами пропадаешь в подземельях. Что ты там делаешь? — спрашивает Примавера.
— Книги, — отвечает Гарри.
— Это чертовски романти-и-ично, — насмешливо протягивает она.
Гарри смеется.
* * *
Январь. Снег пятнадцатисантиметровым слоем укрыл клумбы и крыши. Гарри каждый день разбивает лед на бочках с водой и надевает вторые носки. Один из шкафов в комнатах Снейпа уже полон книг, и между стопками в кладовой можно пройти, ничего не свалив. Гарри, как ни старается, не может вспомнить вкус Снейпа. Он никогда еще не чувствовал себя настолько странно, колеблясь между желанием и конечной целью, боясь и действовать и бездействовать. Снейп взял за обыкновение завязывать волосы в хвост по вечерам, и Гарри решает, что это хороший признак. Он снова заходит поговорить с Поппи, и та дает ему три маггловские статьи и книгу, от которых, впрочем, нет никакого толка.
Снейп больше не застывает от каждого прикосновения. Он привык к ним, к шелесту мантии о мантию, к случайным столкновениям рук, к тому, что Гарри предпочитает разбирать листы бумаги, сидя у самых его ног. Этому пора бы уже стать обычным и удобным, как бывает у близких друзей. Но ничего подобного. Гарри чувствует каждый миллиметр занимаемого ими пространства, все слои одежды, закрывающие кожу, слышит малейший шорох ткани — и все слова, оставшиеся непроизнесенными.
— Неужели ты не хочешь меня? — думает Гарри. — Возможно ли сделать так, чтобы ты меня захотел?
Ему постоянно приходится бороться с соблазном прибегнуть к магии.
Перед тем, как спуститься к Снейпу, Гарри поспешно и виновато удовлетворяет себя в ванной. Вернувшись, он снова идет туда, но теперь его рука движется плавнее, медленней, и он не забывает про любрикант. Да-да, по вечерам Гарри Поттер дрочит, как озабоченный школьник. Ночью, в кровати, он закрывает глаза и представляет себе, что это рука Снейпа обхватывает его член. В такие минуты движения Гарри осторожны и даже неуверенны, но кончает он сильнее, чем обычно. Примавера смеется над ним и говорит:
— Почему бы не сходить куда-нибудь вечером? Ну же, соглашайся! Съездим в Лондон на выходные, — она имеет в виду, что надо найти кого-нибудь — безымянного и согласного на все, теплое тело, к которому можно прижаться. Но это совсем не то, что нужно Гарри.
Вместо поездки он помогает ей с ремонтом школьных метел. Впрочем, они не особенно и потрепаны, а некоторые даже запылились.
— Похоже, квиддич уже не так популярен, как раньше? — спрашивает Гарри.
Примавера удивленно вскидывает голову:
— О чем это ты?
— Раньше мы играли все свободное время, — объясняет Гарри. — Когда я в школе учился. — Он уже несколько лет не думал о квиддиче. И хотя он не собирался сознательно обрекать когда-то любимую им игру на забвение, иногда ему казалось, что действие заклинания оказалось шире, чем он предполагал.
Примавера пожимает плечами:
— Их на метлу не загонишь. По крайней мере так было, пока я тут работаю, — и добавляет: — А в какой школе ты учился?
Накануне вечером Гарри, поморщившись, будто от боли, уронил голову на колени Снейпу и застыл минут на десять, не меньше. Когда стало ясно, что парень не собирается уходить, Снейп опустил руку ему на голову. Прикосновение было легким, как лист бумаги.
— Послушай, а пошло это все к черту, — заявляет Гарри. — Давай сходим куда-нибудь.
Они отправляются в Хогсмид. Гарри кажется, что в "Трех метлах" стало теснее, темнее и тише, чем было в его школьные годы. Мадам Розмерта, похоже, не узнает его, и подает незнакомый Гарри эль, которого оказывается немного больше, чем надо бы. Эль не заполняет пустоту внутри, а только притупляет боль, и хотя Примавера оставляет его на пороге хижины с ключом в руке ("Гарри, ты что-то шатаешься. Все будет в порядке? Точно?"), в половине первого ночи он стучится в комнаты Снейпа.
Снейп впускает его. Усаживает на скамью со спинкой и поит чаем, обращаясь с ним, как со слизеринцем, ввалившимся пьяным в спальню после отбоя. Стоит над Гарри и смотрит, как тот пьет странный горьковатый чай, а потом спрашивает, сможет ли он дойти до дома.
— Я уже дома, — заявляет Гарри. Он не понимает, почему Снейп смеется над его словами, но этот сухой смех напоминает ему о чем-то… только вот сейчас он не может вспомнить, о чем именно. Он наклоняется, чтобы разуться, но голова тут же идет кругом. Гарри жалобно смотрит на Снейпа. — Возьми меня в кровать, — говорит он, чувствуя, что это не совсем те слова, которые стоило бы произносить, потому что у них есть еще какой-то смысл. Снейп не двигается. — Пожалуйста, — просит Гарри. Потолок начинает поворачиваться. Все оставшиеся силы уходят на то, чтобы удерживать магию под контролем. Последний стакан был лишним. Когда-нибудь его глупость его погубит. Только вот… чьи это слова?
У Снейпа в руке палочка.
— Leviosa, — небрежно бросает Снейп, и Гарри чувствует внезапную легкость во всем теле, но в том же момент его магия выбирается-таки на волю, быстро набирает силу и встречается с магией Снейпа. Это как… радостное узнавание, как встреча с чем-то близким и родным, как тепло… которое исчезает, когда Гарри с гулким стуком валится на скамью. Он открывает глаза и натыкается на взгляд Снейпа — взбешенный и в то же время испуганный.
— Ты что?
— Я же сказал, что еще одной попытки не будет, — сухо напоминает Снейп. Пару секунд он смотрит на Гарри, потом берет одеяло, висевшее на спинке скамьи, и укрывает им ноги Гарри. — Доброй ночи, мистер Поттер.
Глаза слипаются. Гарри наблюдает за тем, как Снейп гасит свечи, не прибегая для такой мелочи к магии. Парень уверен, что не сможет заснуть, но тут же засыпает, сознание гаснет, как задутая свеча.
* * *
Он просыпается в тепле. Это первое, что он осознает, проснувшись — тепло. В голове туман, но уже не тот, что вечером. Одежды на нем больше нет, а под боком — жесткий матрас. Это не его кровать.
Это кровать Снейпа.
По ночам, когда он спит, его магия вырывается на свободу. Она заставляет яблони цвести осенью, делает тестралов белыми и зажигает все огни в Хогвартсе. Сегодня она перенесла его в кровать Снейпа. Гарри смеется, но это безрадостный смех. Он оказался там, где хочет быть, но увы — нежеланным гостем. Он лежит на спине, уставившись в темноту. Матрас то натягивается, то снова провисает — спит Снейп беспокойно. Гарри прислушивается к неровному дыханию и хочет, но не решается, обнять неожиданного соседа по кровати. Ему практически удается убедить себя, что это непозволительная вольность, но Снейп, как будто прочитав мысли Гарри, поворачивается на бок и роняет руку ему на грудь. Дыхание Снейпа замирает, Гарри тоже боится вдохнуть, затаившись, как загнанный заяц. Но Снейп не просыпается. Гарри начинает думать о весне. В северной теплице сломаны две рамы, надо будет попросить кого-нибудь восстановить их. Пожалуй, Примаверу. Пора высевать травы. В этом году он собирается немного изменить свой обычный список, вырастить то, что пригодится Снейпу для исследований.
Что-то теплое касается его бедра.
В прошлом году белокрылка уничтожила половину морковки, прежде чем он понял, в чем дело и попросил профессора Спраут установить защитные чары. Надо учесть эту оплошность и договориться с ней раньше, до того, как у этой противной бабочки начнется период размножения. А чары и от слизней защитят. Блюдечки с усладэлем тоже неплохо помогали, но Гарри ужасно не нравилось их вычищать.
Снейп шевелится. Очень медленно, сонно прижимается к бедру Гарри.
Скоро подойдет время высевать салат-латук…
А ведь это член Снейпа касается его кожи. Твердый член Снейпа.
Гарри охватывает возбуждение. Кровь приливает к члену, мурашки бегут по коже, становится очень трудно сдержать дрожь. Но хуже всего — безвыходность ситуации. Он не решается ни пошевелиться, ни даже вздохнуть. Член Снейпа тыкается в него, как слепой щенок. Он больше и тверже, чем Гарри представлял в своих фантазиях. Теплое дыхание Снейпа ерошит волосы около уха, вкрадчиво уговаривая расслабиться, нырнуть под руку Снейпу, подтолкнуть его руку к жаждущему прикосновений члену, раздвинуть ноги и впустить Снейпа в себя. Во рту металлический привкус. Он хочет откинуться на спину и сдаться на милость победителя. Или хотя бы заставить Снейпа кончить, сплетая руки и ноги, завладевая губами.
Но он не может. Снейп спит. Гарри злится. Он чувствует себя обманутым, как будто Снейп одной рукой дал ему что-то ценное, а другой тут же отнял. Это глупо, потому что Снейп сейчас контролирует себя не лучше, чем под заклятием Империус. Так что Гарри вцепляется в простыни, напоминает себе, что не должен распускать руки и терпит. Наконец Снейп пыхтит во сне, обмякает, перекатывается на другой бок и замирает.
Гарри осторожно сует руку под одеяло, как будто ему двенадцать и рядом спят четверо одноклассников. Нет, все даже хуже, чем он ожидал. От первого же прикосновения к горячей коже члена его охватывает дрожь. Только что казалось, что ему хватит пятнадцать секунд и трех резких движений, чтобы кончить, но он боится, что скрипнет кровать, боится случайно толкнуть Снейпа, не решается пошевелить бедрами. Рука скользит медленно и робко, почти не задевая одеяло, и это пытка, а не удовольствие, но ему все же приходится прикусить наволочку, чтобы не закричать. Он уже на грани, совсем близко. Он был так осторожен.
— И что же ты делаешь, скажи на милость?
Гарри готов закричать. Он балансирует на грани оргазма, ему не хватило единого мига. Снейпу достаточно было бы дохнуть на него…
— Если вы намеревались сделать то, о чем я подумал, мистер Поттер, — говорит Снейп около самого его уха, — то придется вам отвечать за последствия.
Безжалостные пальцы обхватывают его запястье. Гарри хочет сжаться, свернуться в клубок, но бедра Снейпа вжимают его в матрас, грудь придавлена весом неожиданного тяжелого тела, а руки подняты, разведены в стороны и стальная хватка Снейпа надежнее наручников. Черт побери. Теперь он ухмыляется — чуть насмешливо, властно, с уверенностью человека, контролирующего ситуацию. Гарри пытается пошевелиться, но не может. Пытается подстроиться под ритм, заданный Снейпом, но в очередной раз осознает свою беспомощность. Слышит собственный шепот, и тут же губы Снейпа заставляют его замолчать. Перед глазами пятно ослепительно белого света, расползающееся по краям. Медленное скольжение влажной горячей плоти Снейпа — пытка, а не облегчение. Гарри дрожит, и умоляет, и поскуливает от отчаяния.
— Ты этого хотел? — спрашивает Снейп, но Гарри не может ответить. Снейп очень худой, его тазовые кости — как камень, они должны бы больно давить на живот, но на деле только придают реальность происходящему. Гарри никогда не было настолько неудобно во время секса. Это даже и не секс совсем, а нечто катастрофичное, чему и слова не подберешь.
Гарри не кричит, когда кончает, но это только потому, что у него во рту три пальца Снейпа, а большой палец упирается в подбородок и утром от него останется заметный синяк. Он словно выброшен на берег штормовой волной, не помнит кто он и где он, не в состоянии напрячь ни единый мускул.
Чьи-то руки, грубые и костлявые, приподнимают его, подхватив подмышки. Это больно. Он слабо протестует и ударяется затылком о спинку кровати. Через секунду на него снова наваливается тяжелое горячее тело, большой палец раздвигает губы, а потом на его месте оказывается член — уже наполовину твердый и быстро наливающийся кровью. Гарри покорно открывает рот. Ему не остается ничего, кроме как прижимать язык к набухшей вене, принимать довольно грубое вторжение и дышать через нос. Ему больно и ужасно неудобно, головка члена задевает гортань, а Гарри еще не готов к этому и давится… Но это Снейп, и Снейп его хочет. И Гарри стискивает его бедра, и Снейп кончает, выплескивает ему в горло слабую струйку спермы — сейчас Гарри не способен оценить ее вкус.
Снейп медленно приходит в себя. Он падает — не скатывается, а именно падает на спину рядом с Гарри, все еще тяжело дыша. Гарри сползает на подушку и прижимается к руке Снейпа, гладкой и холодной по сравнению с его пылающим лбом. Он понятия не имеет, что теперь делать и как себя вести. Хочется устроиться поудобнее под рукой Снейпа, положить голову ему на плечо, но страшно показаться навязчивым.
Так что они лежат неподвижно и дышат в унисон.
Гарри уже начинает засыпать.
Но потом Снейп вдруг поворачивается и берет Гарри за руку. Подносит руку к губам, слегка сжимает пальцы и мягко, даже нежно целует костяшки.
Гарри так и засыпает — губы Снейпа касаются его пальцев.
* * *
Он просыпается в одиночестве и растерянности. Постель холодная, а кожа Гарри неестественно сухая, как после сильных очищающих чар. Он морщится от боли в самых неожиданных местах, но похмелья вроде бы нет.
Каких действий ожидает от него Снейп?
Может он хочет, чтобы Гарри ушел и никогда не возвращался?
Такой вариант Гарри не устраивает. Он скатывается с кровати и натягивает первое, что попадается под руку — ночную рубашку с порванным подолом. Его собственной одежды нигде не видно, а вещи Снейпа аккуратно сложены стопками около стены. Шкафа в комнате нет. В ней вообще нет ничего, кроме кровати, но слегка приоткрытая дверь ведет в ванну, оборудованную только самым необходимым. Снейп живет как монах или как человек, готовый исчезнуть, как только его обнаружат.
Гарри смотрит на свое, слегка расплывчатое, отражение в зеркале. Ничего нового. Волосы в беспорядке, пора побриться, синяк на подбородке. Обычное лицо. Даже не скажешь, что он тот, кто есть на самом деле.
Любовник Снейпа.
Возможно. Был один раз. Гарри строит себе рожу и вздыхает, сожалея, что здесь нет хотя бы его трусов. Но делать нечего. Он поправляет ночную рубашку и шлепает босыми ногами к двери.
И чуть не налетает на Снейпа.
Гостиная преобразилась. Вдоль стен снова стоят книжные шкафы. Лежит ковер, стоят на своих местах стулья, на стене — гобелен, а на столе ни одной царапины. В камине горит огонь. На полке несколько квиддичных кубков — Гарри не знал, что у Снейпа они есть. Наверно, не заметил.
Все выглядит точно так, как до разгрома.
Если не считать стопок бумаги на подносах.
И директора посреди комнаты.
Снейп молчит. Минерва Макгонагалл озирается по сторонам с палочкой наготове. Дверь открыта — должно быть, Снейп сам ее впустил.
На столе красный поднос с двумя чашками и оловянный подсвечник.
— Может быть, один из вас, — начинает Минерва, — удосужится объяснить, что здесь происходит?
Снейп молчит. Гарри выглядывает из-за его плеча, но своей одежды не видит.
— Половина четвертого ночи, — говорит Макгонагалл. — и вдруг самый мощный выброс магии, какой я ощущала с… с тех пор, как работаю в школе. Источник здесь, — она указывает пальцем в пол. — В твоей комнате, Северус. И это была твоя магия. И… твоя, — она смотрит на Гарри. — Хотя я всегда считала, что ты сквиб. — Минерва Макгонагалл делает глубокий вдох и продолжает, подчеркивая каждое слово: — Но то, что я почувствовала ночью, исходило от вас обоих. И когда я спустилась сюда, чтобы выяснить, в чем дело — потому, что это входит в мои обязанности, и потому, что на меня возложена ответственность за безопасность нескольких сотен детей — я не смогла войти. Объяснитесь.
— А, вы про это, — подает голос Гарри. На подлокотнике кресла что-то висит. Кажется это мантия, но видно плохо. — Ну да, тут охранные чары. Я сам ставил.
— Ты не способен колдовать, — говорит Минерва. — Ты всегда утверждал это. Это отражено во всех касающихся тебя бумагах — я специально их просмотрела. Ты не обучался ни в одной из известных мне школ. Ты не зарегистрирован ни в одном из списков Министерства. Если верить бумагам, в этой школе тебя тоже нет. Я даже не уверена, что знаю твое имя.
Гарри вздыхает.
А Снейп произносит:
— Гарри.
Он не оборачивается. И это не предупреждение. И не команда. Он просто напоминает Минерве, кто перед ней.
— Если только это его настоящее имя, — отмахивается Минерва.
— Настоящее, — говорит Гарри.
— И полагаю, все это каким-то образом связано с тобой, — продолжает Минерва.
— Да, — соглашается Гарри.
— Тогда я предлагаю тебе, — говорит Макгонагалл тоном, не оставляющим сомнений в том, что это самый настоящий приказ, и уж ни в коем роде не предложение, — одеться и через час подняться ко мне в кабинет, чтобы обсудить ситуацию.
Гарри кивает.
Директор уходит, и ее туфли выбивают из ковра маленькие облачка пыли. Она не хлопает дверью, но Гарри уверен, что это лишь благодаря сердитому взгляду Снейпа.
Через некоторое время стук каблучков по камням коридора затихает.
Снейп поворачивает голову. Он медленно оглядывает Гарри — всего, сверху донизу: волосы, ночную рубашку, босые ноги.
— Что ты натворил? — спрашивает Снейп.
— Это время от времени случается, — объясняет Гарри. — Обычно во сне. Магия своевольничает. Я делаю самые странные вещи. Но раньше всегда успевал все исправить и никто ничего не замечал.
Снейп молча смотрит на него. Потом наливает чай. В две чашки, хотя, похоже, и не думает предлагать вторую Гарри. У Гарри мерзнут ноги.
— Ты хочешь, чтобы я остался? — спрашивает он.
— А что это изменит? — говорит Снейп. Под его глазами — тени, которых прошлой ночью не было.
— Я совсем не то имел в виду. Я не собираюсь…
— Прикасаться ко мне? Пытаться изменить что-то к лучшему? Вернуть прошлое? Нет, Гарри Поттер, именно этим ты и занимаешься. Я только хочу понять, что еще ты собираешься сделать, чтобы добиться цели.
— Я не собираюсь просить прощения за то, что вернул комнате нормальный вид, — заявляет Гарри. — Мне давно этого хотелось. Я не собираюсь извиняться за то, что… — он сглатывает, — … забрался в твою постель. Этого тоже одно из моих давних желаний. И я не чувствую себя виноватым за то, что заставил всех о многом забыть. Я считаю, что поступил правильно.
Гарри замолкает, уставившись на чашку с чаем.
— Но этого не стоило делать, так ведь?
Снейп молчит.
— Я не могу просто взять и… вернуть все назад, — сознается Гарри.
Снейп смотрит на подносы с бумагой, расставленные на полу.
— Я потеряю тебя, — шепчет Гарри. — Я этого не хочу.
— Одевайся, — говорит Снейп.
Одежда Гарри и правда висит на ручке кресла. Он собирает ее и одевается в ванной, за запертой дверью.
Вспомнит ли Снейп, что между ними было?
Гарри поправляет складки мантии и распрямляет плечи. Потом возвращается в гостиную. Снейп сидит за столом, перед ним гора свитков с сочинениями. Вторая чашка чая осталась нетронутой, и от нее все еще идет пар.
При свете дня восстановленная комната Снейпа кажется совсем другой — открытой и в то же время менее гостеприимной. Как будто Снейп создал картину собственной жизни — такой, какой она должна быть — спрятался за нее и выглядывает наружу. Гарри не знает, уместно ли ему задержаться, сесть в кресло, выпить чаю. Может, Снейп скажет еще что-нибудь? Пытаясь побороть упрямое ощущение того, что он здесь лишний, Гарри присаживается на край дивана.
У Снейпа есть не только чай, но и тосты. Гарри ест свой, стараясь не хрустеть. Снейп пьет кофе, глядя на золу в камине. Он так и не причесался. Ткань его мантии чуть заметно приподнимается и опускается от дыхания. Гарри изучает легкие тени в удивительно симметричных складках и понимает, что оба они не знают, что сказать.
— Когда Рон и Гермиона решили жить вместе, Добби усыпал всю спальню лепестками цветов, и разбудил их в шесть часов утра, появившись около кровати с шампанским, — рассказав об этом, Гарри понял, что воспоминание больше не причиняет боли. Напротив, от него стало теплее на душе. — Они потом шесть недель находили лепестки по углам и под кроватью. Никак не могли все убрать. Но Гермионе они нравились.
Снейп закрыл глаза.
— Все хорошо, — заверяет Гарри. — Если я смогу пользоваться магией, я никогда не стану применять ее для таких целей.
— А почему — если? Ты никогда не терял способности колдовать.
Между бровями Снейпа глубокая складка, по которой очень хочется провести пальцем. Если он это сделает, Снейп вздрогнет. Прошлой ночью его трясло.
Но Гарри очень хочется разгладить складки на его лбу.
Поднимите коврик — и увидите под ним обычные половые доски. Отодвиньте книжный шкаф — под ним обычная штукатурка. Снимите мантию со Снейпа — и обнаружите обычного человека, такого же, как Гарри.
Гарри опускается на колени около кресла и ждет, пока Снейп откроет глаза и посмотрит на него.
— Я вернусь вечером. Ладно? — просит он. — Я ничего не прошу и не жду. Я даже притрагиваться к тебе не буду, если не хочешь.
— Спасибо, — говорит Снейп.
* * *
Разговор с директором оказывается нелегким. Минерву Макгонагалл так просто не проведешь, она прекрасно понимает, что Гарри рассказал ей далеко не все. И не исключает того, что правды так и не услышала. Однако надо сказать, что Гарри ухитрился обойтись без откровенной лжи, уворачиваясь от опасных вопросов с ловкостью опытного софиста. После нескольких месяцев, проведенных в обществе Снейпа, это удалось ему без особого труда.
Кабинет директора он покидает уже общепризнанным магом. Его имя теперь значится в списке персонала — он проверил это, спускаясь по лестнице. Причем буквы не новые, а покрытые паутиной, как будто они тут не первый год.
А может так оно и есть? Гарри рассеянно изучает доску объявлений: расписание дуэльного клуба, шахматный турнир, первоклассникам предлагают принять участие в карнавале, список погибших…
Список учеников школы, погибших на войне. Новенькие, сверкающие, бронзовые буквы.
Гермиона Грейнджер.
И Рональд Уизли.
Гарри зажмуривается и снова открывает глаза, но буквы не исчезают. Проходит десять минут, а он все еще смотрит на список, но потом подходит Примавера и хлопает его по плечу.
— Ты свободен?
— А что такое?
— У меня после перерыва смешанный класс. Слизерин и Гриффиндор. Ты же хорошо летаешь на метле, правда?
* * *
Когда, гораздо позже, Гарри заходит в комнаты Снейпа, тот стоит около камина, разглядывая один из Кубков Школы.
— Что там такое?
— Сегодня утром здесь была надпись, датированная днем последнего квиддичного матча в том году, когда ты учился в шестом классе. А сейчас — смотри.
Он наклоняет кубок к свету и читает список, очерчивающий потерянное время. Сегодня Гарри починил рамы во всех теплицах, вымыл горшки, предназначенные для пересадки, и впервые за три года полетал на метле. Это было… как возвращение к самому себе.
— Слизеринцы разговаривали о квиддиче, — сообщает Снейп.
— Среди второклассников — гриффиндорцев есть парень, из которого получится замечательный ловец, — откликается Гарри и хитро улыбается.
Гарри не нужно смотреть на часы, чтобы точно знать, когда наступит полночь. И он обещает себе не смотреть, но все-таки поднимает голову. Снейп бросил разбирать бумаги. Он сидит в кресле перед камином и смотрит на языки пламени.
— Можно я…
— Иди сюда, — говорит Снейп. Он сдвигает колено, убирает локоть, и становится понятно, что около него есть место для Гарри. Там жестковато, но тепло, и руки Снейпа лежат на коленях, едва не касаясь плеч Гарри. Близость этих тонких пальцев, очертания мантии, биение сердца — все ощущается так же четко, как и освобожденная из-под ареста магия, струящаяся по телу.
Он так и засыпает, привалившись к ногам Снейпа. И не удивляется, проснувшись на диванчике, под одеялом. Он может уйти потихоньку, до завтрака, но не делает этого.
* * *
На второй день обнаруживается, что в "Хогвартс. История" 72 главы, а не 68. Поппи находит статью о влиянии злоупотребления зельями на пещеристую ткань, и передает ее Гарри в учительской, за чаем, обернув белой бумагой. Макгонагалл заходит в теплицу и добрые полчаса беседует видах вереска и о том, что неплохо бы учредить фонд Лонгботтома для талантливых специалистов по Гербологии.
В "Ежедневном пророке" впервые появляется статья с заголовком "Памяти героев" — маленькая и спокойная, как будто годы забвения унесли с собой горе и боль потери и оставили только любовь.
Гарри и Снейп долго спорят, стоит ли восстанавливать один из гримуаров — его магия не просто темная, а беспроглядно черная. Снейп побеждает, но Гарри не в накладе. Вечер опять заканчивается около камина, что компенсирует проигрыш. Спит он снова на диванчике.
* * *
На третий день в "Пророке" пишут об Упивающемся Смертью, обнаруженном в библиотеке района Кенсингтон. Преступник был опознан архивистом, который сразу же связался с Министерством, но потом поделился новостью с сестрой, сестра поговорила через камин с подругой, а та — с женщиной, знавшей кого-то еще… Министерским аурорам осталось только убрать то, что осталось от этого человека.
Гарри редко читает газеты, и эта попадает ему в руки случайно. У одной из библиотекарш есть брат, чья заметочка о муртлапах напечатана в том же номере. Проглядывая страницы, Гарри краем глаза замечает сокращение УС. Молча читает и просит разрешения забрать газету с собой.
Преступления Снейпа. Гарри запрятал их как можно глубже, в дальний уголок сознания. Коробка, завернутая в коричневую бумагу, принадлежит теперь ему одному. И он пока — а может и никогда — не намерен делиться тем, что из нее узнал.
У Гарри не так уж много работы. Закончив, он бродит по замку, по его длинным коридорам, вспоминая тайные местечки и секреты. Комната. Зеркало. Дверь. Мгновения во времени и пространстве, за каждым из которых маленькая история, воспоминания о канувших в прошлое людях и поступках, разрозненные, как страницы порванной книги.
— Правильно ли я поступаю? — кричит Гарри в гулкую пустоту, но ему отвечает только эхо.
Потом он возвращается в комнаты Снейпа, но за столом хозяина нет. Снейп стоит перед камином. Новая мантия, аккуратно расчесанные волосы, застывший взгляд. В комнате необычно чисто. Последний из подносов с бумагами убран и последняя из книг поставлена на полку. Должно быть, Снейп наконец освоил заклинание Liber Constringere. Теперь он ждет Гарри.
Который замирает на пороге. Дело не в строгой элегантности мантии — хотя Гарри никогда не видел его настолько тщательно одетым. Нет. Останавливает взгляд Снейпа — напряженный, ничего не выражающий, каким Гарри не видел его с одного памятного вечера в сентябре. С тех пор Гарри стал другим человеком. Снейп — тоже.
— Что случилось? — спрашивает Гарри.
Снейп говорит:
— Пошли в постель. Твои заклинания достаточно надежны.
А потом добавляет: — Могу сначала принять зелье, если ты так предпочитаешь.
Он смотрит на Гарри. Во взгляде никаких эмоций.
— Не надо, — это даже не ответ, а неосознанная реакция, вроде коленного рефлекса. Потом Гарри едва слышно спрашивает: — Ты серьезно?
Снейп поднимает правую руку и расстегивает первую пуговицу на мантии. Черную пуговицу, такую четкую на фоне вышитого воротничка. Потом вторую.
Именно это он и хочет сказать.
— Дай мне посмотреть, — говорит Гарри и не слышит собственных слов — так шумит в ушах. — Пожалуйста.
Мантия Снейпа строга и формальна, под стать хозяину, но на ней уже расстегнута третья пуговица. И четвертая.
— Может, пойдем в спальню? — предлагает Гарри, пока еще может что-то сказать. Он не хочет, чтобы это произошло как бы между прочим. Ему нужна вся ночь, и утро. Если Снейп сможет, если Снейп позволит ему… И Снейп вскидывает голову, смотрит на Гарри и направляется к двери в спальню.
— Ты уверен, что этого хочешь? — спрашивает Гарри, следуя за ним. — Потому что… ну, знаешь… мы же можем и подождать…
Снейп останавливается в дверном проеме. Худые плечи и склоненная голова дают Гарри возможности разглядеть разобранную постель и две свечи на передней спинке.
— … пока…
Мантия Снейпа медленно, сворачиваясь тяжелыми складками, падает с плеч. На секунду задерживается на бедрах — у Гарри вдруг пересыхает во рту — и соскальзывает к ногам. Под ней ничего нет.
— О, Боже, — выдыхает Гарри. — Ох.
Снейп поворачивается к нему. Его глаза… его глаза черные, широко раскрытые, решительные.
— Сними очки, — говорит Снейп. Такого голоса Гарри еще не слышал.
Гарри подчиняется. Правда он сам не понимает, что сделал с очками — он идет вперед, под его ногами холодный шелк мантии, а под руками — кожа Снейпа, мягкая как замша. В поцелуе Снейпа нет спешки и безысходности — он неторопливый, уверенный и глубокий.
Теперь в их распоряжении все время мира.
478 Прочтений • [Темная история ] [17.10.2012] [Комментариев: 0]