From the Blood

Ты мне доверяешь?

Конечно.

Если я причиню тебе боль, ты возненавидишь меня?

Нет, конечно нет. Зачем?

Потому что я сделаю это. Твоя кровь будет на моих руках, как и твои слезы. Ты ведь не боишься боли?

Нет. И я не буду ненавидеть тебя. Только не теперь. Кроме того...

Продолжай.

Боль не вечна. Ты прекратишь ее, когда будешь целовать мои раны. Я знаю тебя.

Вижу. Помни: я проведу серебряным лезвием по твоей ладони... кровь закапает на пол, а я не буду жалеть, когда ты начнешь задыхаться от боли...

Я верю тебе.

Хорошо.

* * *

Ты знаешь, они удивлены.

Утром я видел Дамблдора и эту старую корову МакГонагалл. Они, как и остальные преподаватели, внимательно изучали красные отметины на стене Большого Зала. Они не желали знать, что случилось. Хотя, конечно, они обсудят это позже, с комфортом расположившись в кабинете директора.

Рисунки были ярко-красными. Действительно, их цвет настолько насыщен, что это может быть только кровь. Я видел струйки, стекающие по стене, и, хотя не вижу сейчас этого, я понял, что крови очень много. Это на гриффиндорской стене; рисунок получился большим и красочным.

Хаффлпафф перешептывается, отворачиваясь и отводя глаза. Бедные, они испуганы и не желают видеть это безумие. Их головы сейчас склонены над тарелками, а те из них, кто имел несчастье находиться достаточно близко от зловещей стены, стараются смотреть на что-нибудь другое. Только не на это.

В глазах рэйвенкловцев застыло любопытство. Им хочется узнать, кто это сделал, зачем и с какой целью. Но я сомневаюсь, что они преуспеют в этом.

Слизеринцы усмехаются, всем своим видом выказывая презрение и несогласие. Они найдут козла отпущения и будут сверлить взглядами того, кто по своей глупости понесет за это ответственность. В их глазах — ненависть, и они тихо обсуждают, что сделали бы с автором этого.

Гриффиндорцы бросают на это свирепые взгляды. Они считают, что это глупо, неправильно, не должно быть нарисовано. Это же символ их факультета, изображенный вместе с символом Слизерина!

Я и не думал, что рисунки окажутся так велики. Они смотрятся великолепно, даже на отдалении. Превосходно нарисованный Лев и Змея, обернувшаяся кольцами вокруг головы хищника, готовая в любой момент нанести удар. Кроме нас, это творение не вызывает восторга ни у одного человека.

Я вновь перевел взгляд на картину. Она выглядит так, словно художник потратил много времени, чтобы создать такое великолепие. Я знаю, как тяжело это будет уничтожить: кровь плохо стирается с холодных каменных стен.

Забавно все-таки, правда? Змея. Лев. Вместе?

Это прекрасно, — сказал Лев.

Я знаю, — ответила Змея.

* * *

Я вижу, на тебе рубашка с длинным рукавом?

Я не хочу, чтобы кто-нибудь увидел.

Ты стыдишься, не так ли?

Нет, конечно, нет! Почему ты так...

Ты скрываешь это, вот почему.

... я скрываю, потому что порезы слишком глубоки, чтобы выставлять их напоказ.

И поэтому ты стыдишься.

Я НЕ стыжусь!

Ладно.

* * *

Холодно, и тебя нет рядом. Но я как всегда жду, потому что знаю: ты придешь, когда наступят сумерки. Когда ты появишься, я могу и не заметить тебя, ведь обычно ты прячешься под своей мантией-невидимкой.

Я все приготовил. Кисть посверкивает в пламени свечи, когда я рассматриваю ее на свету. Сейчас она чиста — ни следа краски; ни живого темно-красного, ни других цветов.

Все, что тебе нужно сделать — это прийти, и мы снова сможем рисовать. Когда мы смешаем нашу кровь, это будет так красиво, что мы заплачем. И когда я нарисую это... Это будет для нас. Для нас, понимаешь? Неважно, что послужит мольбертом — главное, чтобы мы могли рисовать.

Я слышу, что ты пришел. Ты не оставляешь следов — неудивительно. Мгновением позже я чувствую твои губы на своей шее. Пока я вытаскиваю нож, смотря на свечу, твой язык творит что-то невообразимое, а руки скользят по всему моему телу.

Я готов, — говоришь ты.

Уверен?

Ты уткнулся носом в мою шею, и я понял, что ты ответишь.

Всегда.

* * *

-Ты слышал?

-Да, Снейп говорил нам об этом утром. Он думает, что это кто-то из Гриффиндора.

-Конечно, это гриффиндорцы! Слизеринцы не настолько глупы, чтобы рисовать такие вещи в коридоре Чар.

-Странно. Дьявол, похоже, этот человек привык рисовать кровью.

Я слышал, как они говорили — шепотом, сдавленными голосами, а я притворялся, что читаю лекцию по Чарам, которую Флитвик надиктовал нам сегодня.

-Ты действительно думаешь, что это гриффиндорцы?

-Я не знаю! Это может быть Томас, он всегда рисовал таких львов на квиддичных матчах.

-Или это та 13-летняя девочка. Она очень хорошо рисует змей, я видел ее рисунки!

-Это могут быть они вместе! Оба!

-Тссс, тихо! Кто бы это ни делал, он явно пытается нам что-то доказать.

Это все, что мне было нужно услышать. Пять баллов Слизерину.

* * *

Сегодня ты одет в другую рубашку, но тоже с длинными рукавами.

Потому что...

Потому что тебе стыдно?

Нет! Прекрати говорить так, я...

Но это так. Я вижу это, когда ты смотришь на меня, а твои друзья гадают, что бы это могло значить. Я же не одет в такую рубашку, мой гриффиндорец.

Потому что никто не посмеет подозревать тебя. Они не настолько смелы, чтобы спросить, откуда эти раны на твоих руках.

Это верно. Но когда-нибудь они спросят, и тогда я просто скажу то, что знаю.

И что же ты знаешь?

Я знаю, что все это не напрасно. Возможно, однажды они поумнеют и догадаются, что это мы. Дай им немного времени, и они поймут.

Могу я посмотреть на твою руку?

Разумеется.

Твои раны глубже моих. Это... это больно?

Конечно. Они глубже, потому что ты сказал, что веришь мне. Если бы я сильнее поранил тебя, я бы вызвал твои слезы. А если бы мои раны были меньше, то крови было бы недостаточно.

Ох. Я бы не плакал, ты же знаешь.

Нет, это бы случилось. Я уверен. Но...

Я хочу, чтобы ты сделал их глубже.

Зачем?

Чтобы показать тебе, что я не стыжусь.

Сегодня в полночь. Никто не увидит этого, кроме меня, а утром ты наденешь свитер поверх рубашки. Будем надеяться, что твои друзья ничего не заметят.

Я...

Что?

...

Перестань. Я не стыжусь, и ты не должен. Знай — я буду с тобой, даже если все остальные отвернутся.

Я знаю...

Всегда, я обещаю.

Спасибо.

Не за что. А сейчас надо торопиться, у нас мало времени этой ночью.

* * *

Твоя кожа такая нежная, знаешь? Ты хихикаешь, когда я целую твой живот, даришь мне мимолетную улыбку перед тем, как я устраиваю голову у тебя на коленях.

В комнате устойчивый запах секса, желания и страсти. Мы обмениваемся взглядами, в которых сокрыты все наши истинные чувства, я легонько провожу языком по твоей груди. Ты снова улыбаешься. Это может быть бесконечной игрой.

Я когда-нибудь рассказывал тебе о своем первом наборе для рисования? Мне подарила его мама в пять лет. Там было десять волшебных кисточек, двенадцать красок и пять больших мольбертов.

Первой нарисованной вещью был цветок. Я помню это, потому что мама похвалила меня. В те времена единственное, что я мог нарисовать — это простой незатейливый цветок.

Ты рассказывал, что твой кузен получил набор для рисования на свой седьмой день рождения. Не со множеством кисточек, красок и мольбертов, как я, но тем не менее. И что он бросил рисовать, как только ему подарили машинку с дистанционным управлением — на следующий же день. Ты рассказывал, как взял у него бумагу, немного красок, и пытался рисовать пальцами.

Еще я рисовал змею, — большую, черно-зеленую, с красным язычком, торчащим изо рта.

Ты говоришь, что никогда не умел хорошо рисовать.

Кто сказал тебе это? Я не согласен. Животных, особенно из семейства кошачьих, ты рисуешь великолепно.

Ты рассказал мне, как однажды твой дядя обнаружил, что ты взял немного красок. Он сказал, что рисунки ужасны, и твой кузен (Его зовут Дадли, да? Впрочем, какая разница…) делает это гораздо лучше.

Я не согласен.

Я говорил тебе о реакции отца на мой набор для рисования? Он выбросил его и заявил, что это для девчонок. Но он не знал, что я сохранил рисунки. Я не очень хорошо рисовал, но это было развлечением, гораздо лучшим, нежели слушать эту идиотку Пэнси, рассказывающую о своих куклах.

Ты осторожно отводишь прядь волос с моего лица, а я целую тебя в давно облюбованное местечко. На этот раз ты не улыбаешься. Просто обнимаешь и целуешь меня в ответ.

Ты спрашиваешь, сможем ли мы дорисовать завтра. Я говорю да, потому что вижу, как ты устал. Твои руки наверняка болят, и прошлой ночью я видел слезы, когда немного углубил твои раны. Тогда я обнимал тебя и слизывал соленые дорожки с твоих щек.

Мы будем рисовать завтра. И сделаем все гораздо лучше прежнего.

* * *

У тебя вышли отличные наброски...

С гривой намного лучше получилось у тебя, мой гриффиндорец.

Можно я сегодня буду спать в твоей комнате?

Что-то не так?

Нет, просто...

Да?

Ничего. Я все время скучаю по тебе. Вот и все.

Что ж, если ты так хочешь, то можно.

Спасибо...

Скажи мне, что-то случилось?

Ни... Ничего.

Врешь. Я вижу это в твоих глазах. Что-то не так, верно?

Все хорошо.

Скажи мне.

Прекрати спрашивать!

Тогда перестань лгать!

Я не вру, правда. Мне все равно, я могу спать и в своей постели...

Нет-нет, я... я просто спросил, понимаешь? Я согласен.

Хорошо... т-ты согласен?

Конечно... а сейчас иди сюда.

* * *

Я слышал, как твои друзья разговаривали сегодня около класса Зелий. Они обсуждали новый рисунок, который получился гораздо больше предыдущего. На этот раз все его детали были хорошо прорисованы, и я искренне гордился нашим творением.

Теперь Лев и Змея нарисованы около входа в Большой Зал. Голова Льва выглядит огромной, грива ярко окрашена, а кровь придает всему этому великолепию особое значение. Змея уютно свернулась кольцом вокруг головы хищника; размеры рисунка гипнотизируют невольных зрителей.

Я слышал, как твои друзья — точнее, девчонка из вашей неразлучной троицы — сказала, что это прекрасно. Твой рыжеволосый приятель ответил, что это смешно, но мы знаем, что люди, подобные ему, никогда не смогут оценить рисунок. Эй, не смотри на меня так, я просто дразню его!

Мои сокурсники тоже говорят об этом. Одному из них ужасно понравилась чешуя змеи. Другой действительно оценил и сказал, что это необычно и загадочно. Что это — другое, так непохожее на обычное марание бумаги. Остальные ничего не говорили, они лишь молча таращились на картину.

Это действует, — тихо прошипела Змея.

Только потому, что мы делаем это вместе, — прорычал Лев в ответ.

* * *

Они знают.

Они знают что?

Они знают, что часть крови на стене — моя.

Иди ко мне, я хочу обнять тебя. Что они сказали?

Пока ничего, но Гермиона пристально смотрела на мои раны.

Я заметил, что сегодня ты не надел свой свитер. Я думаю, это делает тебя жутко секс...

Пожалуйста, я не в настроении шутить! Особенно об этом.

Хорошо. Иди сюда.

Спасибо.

Перестань. Забирайся под покрывало, и я обниму тебя.

Драко?

Да?

Если она спросит... что мне сказать?

Все зависит от тебя. Что ты хочешь сказать? Ты можешь сказать правду, сказать, что это действительно твоя кровь на стене, и эта кровь украшает все рисунки, сделанные ранее. Или ты можешь солгать и сказать ей, что просто... поранился.

А что если она спросит, кто рисовал это?

Аналогично. Мы оба рисовали. Могущественный Лев и хитрая Змея. Мы оба использовали нашу кровь...

Ладно... просто... хотелось бы знать, что скажешь ты.

Все будет хорошо. А даже если нет — ничего страшного. Главное, мы вместе.

Мне это нравится.

Как и мне. Давай спать, нам еще рисовать завтра ночью.

Но МакГонагалл сказала, что...

Снейп тоже. Они оба сказали, что назначат взыскание тому, кто это делает. До самого окончания школы. Но ведь у нас есть твоя мантия-невидимка...

Верно. Где ты хочешь рисовать на этот раз?

Выбери ты, а я буду выбирать в следующий.

... я знаю где.

* * *

Снейп внимательно смотрел на меня, пока я практически спал на Зельях. Я чувствовал его свирепый взгляд, но в ответ мог лишь сонно моргать. А он даже не спросил, почему я едва не рассыпал все крылышки Pixie Dragon по столу.

Я сильно устал, да и ты тоже. Это заметно. У тебя синяки под глазами, плечи понуро опущены. Но ты все равно улыбаешься, стойко перенося все это. Удивительный чудо-мальчик. Мой.

МакГонагалл и Снейп сильно раздражены, потому что это вновь случилось. Теперь рисунков сразу два: один в классе Зелий (где мы и находимся прямо сейчас), а второй — в классе Трансфигурации

Утром, по пути в гостиную Слизерина, я слышал громкие гневные речи МакГонагалл. Довольно забавные, на мой взгляд.

Рисунок у МакГонагалл не так хорош, как в классе Зельеварения. Лев там выглядит безумным: создается ощущение, будто человек, создавший его, был не в себе.

Снейп в настоящем бешенстве, и я никогда не видел МакГонагалл такой же рассерженной.

Даже хаффлпаффцы говорят об этом сейчас. Шепотом, естественно. Они обсуждают, почему кровь такая яркая, и что же все-таки означают эти рисунки кровью.

Рэйвенкловцы считают, что изображения напоминают старые рисунки на камнях, которые они недавно видели в книге. И конечно, они по-прежнему теряются в догадках, кто же является художником.

Слизеринцы на удивление спокойны. Они примерно представляют себе, что все это значит. Они понимают, что Змея — символ их факультета, они же не идиоты. Так что пока они просто взирают на происходящее с презрительным любопытством.

Гриффиндор? О, они тоже догадываются. Подозрительные взгляды сверлили твою спину, когда вчера ты покинул стол раньше всех, отговорившись тренировкой по квиддичу. Я видел, как Грейнджер смотрела на твои руки. Как ты ни стараешься скрыть раны, они по-прежнему глубоки и воспалены. Она знает.

Дамблдор улыбается, я видел. Он тоже знает, что происходит. Как всегда.

Я пошлю тебе сову сегодня вечером. Нам нужно поговорить.

* * *

Это совсем не забавно!

Да нет же, забавно. Я сейчас умру от смеха.

Эй, мы же просто солгали, идиот.

Упс. А разве ты уже не должен быть в постели?

Заткнись, это не смешно!

Ну конечно. Между прочим, ты первый захотел нарисовать два рисунка вместо одного... в классах МакГонагалл и Снейпа! А я пытался нарисовать гриву льва. И не моя вина, что ты уснул на мне.

Кхм.

Знаешь, когда ты дуешься, то выглядишь ужасно сексуальным.

Перестань!

И не подумаю. О, да ты покраснел.

Ничего подобного!

Сам знаешь, что это так. Вот почему ты отворачиваешься теперь, мой смешной гриффиндорец.

Сейчас ты получишь! И... и я не покраснел.

Зато я знаю, что заставит тебя покраснеть по-настоящему...

Да ну?

Точно.

Например?

Иди ко мне... и я покажу тебе.

* * *

Она пыталась поговорить со мной этим вечером. Знаю, она хотела поцеловать меня, поэтому я сразу ушел в свою спальню и запер дверь. Я хочу ощущать прикосновение только твоих губ, другие люди меня не интересуют.

Я думаю, они знают, откуда эти глубокие порезы на моих руках. Знают, почему, забываясь, я смотрю исключительно на тебя. Они видели мои раны и видели твои. Иногда они смотрят на меня испытывающими взглядами, но я спокойно встречаю их. Они первыми отводят глаза. Всегда.

Зачем мне бояться? Я знаю, ты окажешься рядом, если что-то произойдет. Почему? Да потому что это ты. Мы принадлежим друг другу, и я знаю, что ты сделаешь все для меня. Ты доверяешь мне, позволяя причинять боль и использовать твою кровь, чтобы создавать наш рисунок.

Но.

Ты в порядке?

Ты плохо выглядишь.

Что-то случилось с тобой или твоими друзьями? Не то чтобы я беспокоился о них, но все же.

Приходи ко мне сегодня. Хотя нет, подожди. Приходи в Астрономическую Башню, лучше мы поговорим там.

* * *

Ну, что еще она сказала?

Сказала, что это очень странно и глупо. Она не может понять, почему я так делаю, зачем расписываю кровью стены замка. Я сказал, что делаю это потому, что... ммм... так надо, однажды я вместе с кое-кем... о, Мерлин... позабочусь о ... Знаешь, я скажу ей. Я расскажу им всем.

Хм.

А Рон говорит, что я сумасшедший. Он не знает, что мы делаем, но слезно просил прекратить это. Он не доверяет тебе, потому что ты слизеринец — недостойный, мелкий... ну и так далее. Ты же знаешь Рона.

Да.

Симус, Дин и Невилл тоже поняли. Они пялились на мои раны весь день и ... Я видел, как они смотрели на т-тебя в Обеденном Зале.

Я заметил.

И-и Джинни плакала сегодня, бедняжка, она наконец поняла, что я люблю только тебя и ...

... Иди сюда, Гарри. Да... вот так. Наверное, мы не должны больше рисовать. Ты плохо выглядишь. Похоже, мы использовали слишком много крови.

... Последний раз. Давай сделаем это в последний раз.

Нет, Гарри, мы не можем.

Пожалуйста... сегодня и больше никогда... Мы должны создать шедевр, помнишь? Пожалуйста.

Гарри...

Дра-ако...

...Черт, ладно. Но в последний раз. Выбирай.

* * *

Они смотрели, как я иду по коридору. Они рассматривали мои глубокие и яркие порезы, когда я заходил в Большой Зал. Они ловили мой взгляд, а я не отводил глаз. Профессора наблюдали, как я сажусь на свое обычное место. Крэбб и Гойл, поколебавшись, плюхнулись рядом.

Хаффлпаффцы смотрят на меня, открыв рты. Их потрясенные взгляды скользят по моим рукам и лицу. В ответ я лишь презрительно изогнул бровь.

Рэйвенкловцы угрюмы и раздражены. Знаете, почему? Потому что они так и не смогли догадаться и вычислить виновников всей этой кутерьмы. Не потому что это был я, вовсе нет.

Слизеринцы тоже смотрят на меня. В их глазах — неописуемая смесь эмоций, а я отвечаю им спокойным и ясным взглядом. Я не нападаю, и они тоже. Все сели на свои привычные места. Рядом со мной. Пэнси, Трейси и Миллисента слабо улыбнулись мне, Крэбб, Гойл и Забини взглянули удивленно, но промолчали.

Гриффиндорцы переводят взгляды с меня на тебя. Я сразу сказал, что Змея вышла великолепно — длинная, свернувшаяся в кольцо, будто готовящаяся к прыжку. Мне показалось, что она будет очень красиво смотреться вокруг твоего шрама, и я нарисовал ее пальцем на твоем лице, используя только свою кровь. Красная, яркая, живая — я могу видеть ее даже со своего места.

Я не знаю, как выглядит Лев на моем лице. Он нарисован на щеке — твоей рукой, твоей кровью.

Все смотрят молча и потрясенно. МакГонагалл открывает и закрывает рот точно рыба, выброшенная на берег. Возникает ощущение, будто еще чуть-чуть — и она трансфигурирует. Снейп смотрит странно — без ненависти, без возмущения, без злобы. Хотя я и ожидал от него чего-то подобного — с его сложным характером.

Я думаю, они наконец-то поняли, Гарри. С помощью нашей крови и нашего доверия они увидели, что Лев и Змея могут жить в согласии.

И они осознали, что мы действительно можем любить друг друга. И наши факультеты могут не враждовать, а дружить.

С помощью нашей крови, Гарри. Они поняли, это только из-за нее. Вся наша любовь, боль, страдания, мучения, страсть — все было в ней.

Спасибо за все, — сказал Лев, и ты посмотрел на меня.

Не за что, — ответила Змея, и я улыбнулся, наслаждаясь выражением твоих глаз.

И тогда я обвел взглядом комнату, и понял: такое больше никогда не повторится вновь.