Порочный круг

Он пришел ко мне, когда я отчаянно в нем нуждался.

Его имя никогда не произносилось, в этом не было необходимости. Я знал его по моим снам и видениям в Зеркале Еиналеж. Я знал его по фотографиям в семейных альбомах, со слов Ремуса и Сириуса.

Я никогда не звал его по имени или по степени родства, поскольку в том не было нужды, и потому что он вздрагивал каждый раз, как с моих губ слетало слово “отец”.

Его волосы цвета воронова крыла под моими пальцами были подобны шелку, и их непокорность была невероятно знакома мне. Его лицо казалось отражением моего собственного. Если бы только его глаза были зелеными, он бы выглядел в точности как я. Но мне нравились его глаза. Самые прекрасные карие глаза, какие я когда-либо видел. Они были теплыми, но в них всегда таились грусть и сожаление. А руки у него были нежными, с ладонями, мозолистыми от многочисленных квиддичных тренировок, — грубые, но всегда ласковые.

Раньше я полагал, что его улыбка должна быть другой — возможно чуть более детской и самоуверенной. Но он улыбался сардонически, с горечью, с болью. Я всегда думал, что его аромат будет по-отечески нежным, напоминающим о летнем доме, со слабым привкусом сигаретного дыма, свежеиспеченного хлеба, или даже кофе. Но он пах сандалом, свежей травой, свободой, мускусом и сладострастием. Я глубоко вдыхал его запах всякий раз, когда мы сидели обнявшись, а когда он уходил, я чувствовал себя немного странно,. Он улыбался мне, убирал с моего лба непослушную прядь, и однажды я попросил его поцеловать меня.

Сперва это был робкий поцелуй в щеку. Но постепенно он перемещался все ближе и ближе к моим губам, пока окончательно не накрыл их. Поначалу отец отказывался идти дальше, так что мне пришлось приложить усилия, чтобы соблазнить его. Он был таким осторожным в первый раз, но после того, как привык, уже никогда не сопротивлялся и даже не пытался сделать это.

Однажды я спросил его, не является ли то, чем мы занимаемся, кровосмешением. Он лишь неискренне рассмеялся в ответ, и я никогда больше не поднимал этот вопрос. Я знал, что это такое, и он знал, что мне это известно, но мы оба понимали — он никогда не прекратит. И я никогда не стану останавливать его.

Мы предавались греху, и никогда еще в моей жизни я не чувствовал себя таким любимым.

Казалось, он всегда, неохотно брал меня, но я настаивал, чтобы он делал это. Тогда я чувствовал, словно мы едины, связаны друг с другом неразрывной нитью. Мне нравилось ощущать, как его теплое семя вытекает из моего ануса, это напоминало мне о нем, о нашей близости.

Я никогда не сомневался в наших отношениях. Только они и вселяли в меня надежду. Надежду быть любимым. И этого было вполне достаточно для меня в этой, по-видимому, безнадежной ситуации.

Он никогда не оставался надолго. Два или три часа кряду, достаточные только для того, чтобы убедить меня, что это не очередная нездоровая уловка Упивающихся, и для того, чтобы укрепить наши отношения. Рон и Гермиона ни разу даже не заметили его со мной, запертые в своем мирке влюбленных.

Он помог мне с поисками Хоркруксов, и его намеки всегда были верны. Я подозревал, что он имеет отношение к таинственному Р.А.Б. Но я никогда не спрашивал его об этом. Я даже никогда не интересовался его выбором подписи. Значило ли это “Редкостный Августейший Болван”, или же он просто использовал произвольно взятые буквы алфавита, выбирая эти инициалы? Я не осмеливался спросить. Честно говоря, я и не хотел знать этого.

Удивительно, у нас было столько времени для разговоров, но мы ни разу не обсуждали Лили Поттер. Его присутствие, его объятия каким-то образом удерживали меня от упоминания ее имени и от мыслей о ней как о его жене и моей матери. Это казалось мне ирреальным.

Также мы никогда не говорили о том, как он смог прийти ко мне. Однажды он сказал, что это рок, что это было предначертано судьбой, что так и должно было быть. Я не поверил ему, но кто я такой, чтобы отказываться от отца, в котором так нуждался, но с которым был с младенчества разлучен.

Я любил его и сказал ему об этом, но он мрачно ответил: «Я не могу любить тебя больше, чем ты сам можешь любить себя, Гарри». Я не понял его, но он щедро одаривал меня своими привязанностью и добротой, и этого было более, чем достаточно.

Он готовил меня к последней битве с Вольдемортом, которая казалась мне абсолютно безнадежной, стоило мне только подумать о ней. Я был идиотом, считая, что могу победить, вооруженный лишь его любовью и своей храбростью. Я дорого заплатил за свою глупость. Последняя встреча с Вольдемортом отняла у меня то, чем, а вернее, кем я дорожил больше собственной жизни. В некотором роде, Дамблдор был прав: Вольдеморт действительно был побежден силой любви. Вот только это была не моя любовь, а отца. Это была его жертва. Я задавался вопросом, сколько еще на меня будут насылать убийственное проклятье, но тогда я понял — этот раз был последним. Темного Лорда больше не было, но и моя любовь ушла, и я почти мечтал, чтобы Вольдеморт вернулся, и я смог бы убить его еще раз, или же был бы сам убит им, и последовал бы за своей любовью.

Он все еще жил в моем сердце, в моей памяти. Он ушел, но тень его любви была в каждом моем вдохе. И теплое чувство росло внутри меня. Я знал, что мой отец, мой любовник, мой спаситель присматривает за мной, побуждает меня жить дальше, наслаждаться жизнью.

Это чувство не ослабевало до тех пор, пока я не получил посылку от самого себя. В коробке были пара коричневых контактных линз, упаковка маггловской косметики и хроноворот.

Я несколько часов изучал их, прекрасно осознавая, что они значат на самом деле.

И я понял, что должен делать.