Сорок четыре тридцать

Дуло.

Маленький черный кружок, отсвечивающий буро-красным в лучах утреннего солнца. Дуло магглского пистолета в пяти сантиметрах от его носа, он мог дотронуться до него и сосчитать все царапинки на опаленной поверхности металла.

Звонок, он открывает дверь, и пушка упирается в щеку. Все произошло так быстро, что он не успел даже отшатнуться. Так и застыл на месте, глядя ничего не выражающими глазами в одну-единственную точку — центр окружности. Только потом, спустя несколько секунд, он сообразил, что двигаться и не следовало, и даже хорошо, что он спросонья не дернулся и не отскочил в сторону.

Боковое зрение ужасно раздражал ослепительный блик на дверном звонке: Северус Снейп, Спиннерс Энд, двадцать один.

— Эй, — сказал гость, и дуло тут же потеряло свою четкость, стало расплываться, зато зрение сфокусировалось за дулом — на бледном лице с опухшими красными глазами и ввалившимися щеками, изменившемся, но по-прежнему узнаваемом лице Гарри Поттера.

— Поттер.

— Вы меня узнали. Доброе утро…

* * *

— Да уберите вы чертов пистолет. Вы действительно собираетесь меня убить?

Теперь уже лицо Гарри Поттера стало расплываться, и зияющее страшной темнотой дуло снова стало четким, ясным, осязаемым.

— Вы думаете, я вас пугаю?

— Нет, непохоже на то. Вы слишком храбры, правда, Поттер?

Сердито:

— Не вам сейчас задавать вопросы!

— Выходит, вы хотели о чем-то меня спросить. Может, пройдем тогда в дом? Не очень удобно вести разговор, когда ваш пистолет упирается в переносицу.

Пауза.

— К тому же, вас могут увидеть, — напомнил Снейп, — у меня нет палочки. Можете меня связать, если вам угодно. А если умирать от ваших рук, то, прошу вас, дайте мне яду. Все приятнее, чем проломленный череп и запачканная кровью мебель.

— Я вам поговорю, — совершенно бестолково пригрозил Поттер, но пистолет опустил, — я не спектакль перед вами разыгрываю, профессор.

— О, да, вы полны решимости и праведного гнева.

* * *

Ветхие стеллажи и выбеленные временем оконные рамы.

— Я не доверяю этому дому.

— Я сам ему не очень верю…

— Замолчите! — вскрикнул. — Дайте мне руку.

— Неужели мириться вздумали? — не удержался.

Пауза. Шорох, пыхтение, бряканье, скрип.

— Руку, — снова потребовал Поттер, выпрямившись. В его кулаке что-то блеснуло металлом.

— У вас там больше ничего нет? Фуражки, шерифского значка, свистка полисмена?

— Вы не смеете, — глухо и отрывисто, — вы не будете надо мной смеяться.

Пауза.

— Дайте руку.

И в тишине — щелчок наручника. Второй наручник звякнул где-то позади.

Мерлин.

Он что, приковал его к батарее?

— Да вы совсем рехнулись, Поттер… ну, хорошо, хорошо, сижу.

— Я не хочу, чтобы вы думали, что я играю.

Очень тихо.

— Я не Драко Малфой. Я не дам в последний момент заднего хода.

— Вы хотите сказать, что живым я отсюда не выйду?

— Да.

Продолжительно молчание.

— Что вы делаете?

— Я? Рассматриваю вашу записную книжку.

— Нет. Что вы вообще делаете, вы отдаете себе отчет? Что вы делаете или хотите делать, заявившись с пистолетом в дом законопослушного человека и приковав его к батарее?

Поттер. Поттер. Чертов Поттер…

Поттер приподнял пистолет и вновь шваркнул его на стол.

— Можно? — он серьезно полагает, что от прикованного к батарее хозяина ему требуется какое-то разрешение. — Можно, я открою окно?

— Хотите, чтобы кто-нибудь вас увидел в моем доме?

Пауза.

— Да мне все равно. Тут нечего терять.

— А как же вилла в Брайтоне, на первой линии? Или та детка… как же ее звали…

— Мне нечего терять.

— Странно слышать это от такого счастливого человека, как вы.

Пауза. Пауза…

— А много ли вы знаете.

— Знаю лишь то, что известно всем. Богат, знаменит, обожаем… не так ли? После войны мы к обоюдному удовольствию уничтожили все наши связи. Однако от вас же так просто не отделаешься. Ваше лицо смотрит на меня с каждого газетного лотка, Поттер. Герой на пике своей популярности, герой, оправдавший всеобщие надежды. Спаситель… как вас там величают…

— Чудесный спаситель, — автоматически, — это такая птичка-невеличка, дарующая волшебный меч и вмиг решающая все ваши проблемы.

— Что-то в вашем голосе не слышно воодушевления. Птичка-то все же была?

Интересно, как рычат василиски? Или они… шипят?

— Была. Если бы мне сейчас пришлось вызывать патронуса, я представил бы себе тот день.

— Не ночь после битвы?

Пауза.

— Нет, — негромко произнес он, — тогда все было… как-то честнее. Наивнее. Проще.

— О, ну только не говорите мне сейчас, что вас окружает ложь и лицемерие и что все мы будем гореть в аду.

— Никто этого не заслуживает.

Продолжительное молчание.

* * *

— Нет, серьезно. Чего ты добиваешься?

— Добиваюсь? Боюсь, что ничего. Из существенного.

Пауза.

— Поттер. Нет… черт. Дай мне собраться с мыслями. Нет, серьезно: чего не хватает человеку, у которого есть девушка из «Крошек Мейз» и вилла в Брайтоне на первой пляжной линии? Острых ощущений? Тогда я могу постонать и побиться головой о стену. Если хочешь — отрезать себе запястья, чтобы вырваться из тисков.

— Я не настолько глуп, чтобы подобным образом гнаться за адреналином.

Пауза.

— Черт. Черт. Месть? Нет, погоди. Я не насолил тебе настолько. Или ты до сих пор обижаешься на «нашу новую знаменитость»?

Пауза.

Молчание.

Долгое молчание.

— Если подумать серьезно, то это должно было быть сладким воспоминанием моего детства.

— Это бред, Поттер. Вам повторить по буквам? Их четыре. Б. Р. Е. и Д.

Нервно:

— Да. Да. Я отвлекся.

Пистолет на столе как символ. Символ что-то символизирует. Снейп медленно закрывает глаза.

Пистолет на столе как символ одинокой жизни. Скрытая угроза.

Пистолет на столе как квинтэссенция человеческого отчаяния.

* * *

Судорожный вздох. Капли стучат по стеклам, стекают вниз бурой жижей. На столе — потрепанная записная книжка и несколько магглских фунтов образца 1997 года — таких, где королева ещё не старая.

На монетах 2000 и 2003 годов у нее появляется второй подбородок. Посмотрите, если выдастся случай, это, в самом деле, интересно.

— Хорошо, — говорит Снейп, — давайте. Не будем молчать. Давайте поиграем в одну… игру.

Пауза. Угрюмое молчание.

— Я буду угадывать. Знаете, это то, что у меня хорошо получается. Я буду угадывать. А если угадаю, вы мне ответите. Вы скажете мне правду. Хорошо?

Пауза.

— Договорились?

— Да.

Стук. Стук. Стук дождя по стеклам. Тук-тук-тук.

— Каждый вечер, перед тем как лечь в постель, она заходит на несколько секунд в душ, чтобы перевоплотиться из порядочной ведьмы в деловом костюме в одну из цыпочек «Чип энд шик». Натягивает на себя кожаные трусы и капает в декольте «Сексуальной магией пачули» или чем-нибудь в этом роде. Ну? Так ведь, я угадал?

Пауза.

— Почти. У нее трусы из латекса, а у меня хронический гайморит. Я уже давно не чую никаких возбуждающих запахов.

Снейп мучительно борется с желанием постучать головой о батарею.

— Но она та ещё штучка, верно?

Поттер. Стоит, опустив руки, смотрит исподлобья и как-то недоверчиво.

— Это нечестно. Вы читали о ней в «Пророке». Это не третий глаз.

— Вы думаете, в «Пророке» пишут об этом, да? Да когда вы в последний раз читали газеты. Там ваши с ней улыбающиеся физиономии на разворот. И она рассуждает о том, сколько хочет от вас детей. И как скоро.

Молчание.

— Она правда хочет от вас детей. Верите?

— Да… нет… не знаю. Я давно с ней не разговаривал.

Пауза. Тук-тук. Черти-что. Поттер…

— Дайте, я угадаю ещё. Нет, постойте! Она тыкала наманикюренным пальчиком в сторону своей беременной подружки Карен и щебетала о том, как, наверное, прекрасно вынашивать ребенка от любимого человека. И какое у этой долбаной Карен восхитительное обручальное колечко. На что вы многозначительно хмыкали и глядели в другую сторону. Угадал?

— Да. Ее звали Люси. Подружку.

— О, поздравляю. В их женской лиге вас уже наверняка определили в категорию чайников и перспективных скупердяев.

— Нет никакой женской лиги.

— Я пошутил. Люди иногда так делают. В ответ на это принято слегка приподнимать уголки губ. Попробуйте, это совсем не сложно.

— Я не верю в то, что вы со мной шутите.

— Ах, ну да, простите. Действительно, как я мог. Столько лет поддерживать репутацию препода-монстра-из-ваших-ночных-кошмаров, и так глупо пропалиться в ответственный момент. Хотите правду, Поттер? Ничто человеческое мне не чуждо.

Молчание.

Долгое молчание.

— Поттер? Как я буду вытаскивать вас из транса, если вы приковали меня к батарее?

— А?

— Поттер…

— Нет, ничего. Я помолчу немного. Мне не просто это понять. И привыкнуть.

«Какого черта привыкать, псих. Ты грохнешь меня в припадке минуты через три. А, может, мне суждено дотянуть до вечера».

Какого черта.

— Угадайте что-нибудь ещё. У вас, кажется, получается.

— Вам недостаточно славы за все ваши деяния, и вы чувствуете себя обделенным. То, что происходит сейчас, — совсем не то, что вы ожидали. Это как будто ты обнаружил, что тебе не доложили сметаны на выходе из магазина, когда деньги уже заплачены. И ты не можешь повернуть ничего вспять. И столько человек погибло. И сейчас ты понимаешь, что награда за все это, все, что ты вытерпел и чего достиг — ничего, ноль, дырка от бублика, кукиш с маслом. Поэтому ты находишь человека, на которого все свои несчастия можно было бы свалить.

Того, кого ты всегда ненавидел. И ты берешь из ящика стола старенький «Браунинг» Вернона Дурсля и идешь к этому человеку, звонишь в дверь и приставляешь ствол к левому виску. Тебе кажется, что это принесет тебе облегчение. Со смертью этого злосчастного типа уйдут и многие твои проблемы. Так?

Очень долгая пауза.

— Так ведь? Я угадал?

Пауза.

— Поттер.

— Нет. Это не так. Вы все лжете.

Пауза.

Пауза.

Пауза.

— Ладно. Я все лгу.

* * *

— Почему вы ни с кем не разговаривали в школе? Вас ненавидели учителя.

Быстрый взгляд на часы.

— Сорок четыре минуты тридцать секунд — отличный результат, Поттер.

Пауза.

— Чего?

— Вы разговариваете. Вы подали первый признак жизни через сорок четыре тридцать после нашего последнего разговора.

— А.

Молчание.

— О, только умоляю, не затыкайтесь. Давайте, давайте, раз начали. Что вы там спрашивали?

— Почему вы ни с кем не общались в школе. Вас ненавидели коллеги и ученики. А сейчас вы производите впечатление общительного человека.

— Ну, Поттер. Это было другое время. Я был другим. Мы столько лет жили под постоянной угрозой, Поттер. В таком положении сложно думать о чем-то, кроме спасения собственной шкуры. У меня было слишком много проблем, и все они бухнулись мне на плечи, задавили, аж дышать больно. Я способен проявлять чудеса красноречия в двух случаях: когда я всем удовлетворен и ни о чем не беспокоюсь — и когда я балансирую на лезвии бритвы.

— Две крайности? Какая из них руководит вами сейчас?

— Посмотрите на этот прелюбопытнейший предмет на столе и попытайтесь честно ответить на этот вопрос.

Молчание.

— Мне кажется, у вас не очень много проблем. Сэр.

— Мне кажется, у вас их вообще быть не должно. Герой на пенсии, самый уважаемый и обожаемый персонаж в этой чертовой стране. Черт подери, да у вас вообще есть все, что только душе угодно. Давеча мы установили, что вам этого вполне хватает, сметаны столько, сколько было заказано. Это ставит меня в тупик. Черт.

— Вы много чертыхаетесь.

— А вы, черт вас подери, постоянно обгрызаете ноготь на левом мизинце. И это, к чертовой бабушке, выводит меня из себя. Угнетает почти так же, как тяжесть металла на моем запястье. Черт. Черт.

— Профессор…

— Черррр-рт, — с громким стоном, дернувшись вперед так, что с батареи посыпались кусочки желтоватой эмали, — да что вы ожидаете от человека, которого приковали к гребаной батарее и держите на мушке уже сорок четыре тридцать… уже пол гребаного дня. Я не в состоянии острить сейчас, Поттер. Это отвратительно. Заткнитесь и посидите в чулане, пока не соберетесь меня застрелить. А когда решитесь, спускайтесь тихо, возьмите долбаный пистолет и просто сделайте это.

— Я…

— Четвертая сверху ступенька шатается. Ради Мерлина, постарайтесь не свернуть себе шею. Все. Тушите свет. Я больше не функционирую.

Очень долгое молчание.

Раздраженно:

— Да сделайте это. Или стреляйте, или катитесь отсюда к чертовой матери. С Темным Лордом было проще. С Дамблдором было проще. Никто не парил тебе мозги. Если ты получал по носу, то точно зная за что. А здесь у меня даже нет никаких предположений. И я никак не могу из вас это вытянуть.

Пауза.

Чертова пауза, черт ее задери.

Пауза.

— Вы хотите знать почему.

Вы никогда не задумывались о звучании аплодисментов в гробовой тишине? Вызывает мысли о сумасшествии.

— Да! Да, черт вас подери, где шампанское и фанфары! До него дошло! Я не могу в это поверить! Неужели он догадался! Поттер, у меня мигрень. Дайте мне, пожалуйста, по голове пистолетом.

Пауза.

— Я сделал это потому, что… блин.

Стон.

Продолжительное молчание.

* * *

— Я таким вас не видел.

— О, поздравляю. Знаете ли что? Поттер. Идите вы…

— К черту. Да.

Молчание.

— На первом курсе Гермиона получила кучу баллов за умение сохранять трезвую голову перед лицом пламени.

Очень серьезно:

— Это хорошее качество. Я думал о ней хуже. Она ненавидела меня, я — ее, а теперь выясняется, что из нас двоих именно я — долбаная истеричка. Замечательно.

— Вы зря. Она вас очень уважает.

— Если бог даст и я выберусь отсюда живым, приглашу ее на ужин.

Долгая пауза.

— Вы шутите. Я думал, что вы… В смысле, я читал…

Крайне неловкая пауза.

— Что? Как-нибудь разберитесь со словами, Поттер. Что вы там читали?

— Что вы…

— Ну? Кто я?

— Что вы предпочитаете мужчин.

Продолжительное молчание.

— Это ведь правда?

Язвительно:

— А что это вы так заинтересовались? Я вот возьму и промолчу. Буду Шехерезадой. Вы не прикончите меня из банального любопытства.

— Нет. Я и так вас прикончу.

— Хорошо. Усек. Заткнулся. Все. Господи, как вы действуете мне на нервы.

Приглушенный смешок.

— Что смешного? — очень раздраженно, почти зло.

— Это был такой анекдот. «Господи? Меня раньше так не называли».

Угрюмое молчание.

— Что?

— Дождь кончился.

— Предлагаете мне взять совочек и отправиться в парк?

Смешок.

Это почти истерика.

Это, черт её подери, истерика, истерика, истерика.

Дай ему бог выбраться отсюда в здравом уме. Если за эти сорок четыре трид… Черт, если за эти чертовы четыре часа Поттер сведет его с ума, то лучше бы ему сдохнуть. По размышлении зрелом, сумасшедшим он будет вызывать у самого себя меньше раздражения. С другой стороны, он будет в десять раз больше раздражать других людей.

— Поттер!

— Что?

— Для кого вы живете? Для других или для себя?

— Ради других. Так вернее.

— А мне кажется, вы погрязли в своих же долбаных мозгах, они прогнили до самого черепа, до сердцевины. Я! Я! Я! Да вы хоть раз о ком-то думали, кроме самого себя? Черт подери, если бы вы были художником, вы рисовали бы исключительно автопортреты. Если бы вы были талантливым художником, вы бы вкладывали весь свой талант в то, чтобы отразить самые разнообразные эмоции и ощущения на своем собственном гребаном лице. Черт. Мерлин. Меня от вас тошнит. Включите радио.

* * *

— Heeey Jude… — горланит во все горло, — mmm… take the bad song and make it beeeetteeer… Или как там, старое-доброе? Давайте погромче, Поттер, я ни хрена не слышу!

Шипение радиоприемника. Щелчок.

— Это отвратительно. Перестаньте орать песни вслух.

— Как? Вы предлагаете мне орать их про себя? Знаете, это нужно попробовать! Нет, ну в самом деле. Что вы там слушаете, а? Небось, каких-нибудь очередных «Поющих полудурков», а?

— Мне больше нравилось, когда вы молчали.

— А я больше не собираюсь молчать. Я намереваюсь перебудить всех соседей, пусть все меня слышат, пусть все придут сюда с кастрюлями, сковородками, или с чем там ещё прихо…

— Я наложил на дом заглушающие чары.

— О, как интересно! Так у вас есть палочка, Поттер? А какого черта, пардон, Поттер, вы таскаете с собой магглский пистолет? Или на это есть очередная значительная и, конечно, все объясняющая причина? Вы делаете это из религиозных соображений, признавайтесь?

Пауза.

— А? Какого черта вам дурслиевская пушка?

— Не ваше дело.

— Извините, — щелчок приемника, — мое. Видите ли, в чем дело. Если я не ошибаюсь и между нами не произошло некоего досадного недопонимания, вот этим самым дивным блестящим предметом давеча вы намеревались к чертовой матери вышибить мне мозги.

Молчание. Безнадежно затянувшаяся пауза.

Не-дай-мне-бог-сойти-с-ума.

— …when I`m sixty four! Oh!

— Хватит.

— Мне дозволено последнее желание.

— Я вас внимательно слушаю.

— Я хочу дожить до глубокой старости.

— Знаете что? Идите к черту.

— О! О! Вы посмотрите на него! Да так не говорит даже техасский дальнобойщик после четырехсот километров по прерии! Сколько страсти, сколько злости, сколько чувства вкладывает он в эти слова! А вы — знаете что, Поттер? Мое искреннее мнение? Вы просто зажрались до неприличия, вот и все. У вас есть слишком многое, и вас уже от этого тошнит. Перекушали, что называется. Да вы, черт вас задери, и понятия не имеете о том, что значит неудавшаяся жизнь. Вы, черт вас… Черт, да вы просто идиот, а вовсе никакой не спаситель.

Пауза.

— Правда? Вы серьезно думаете, что вам живется хуже?

— Да вы что, смеетесь, что ли? Ну разумеется, думаю.

На удивление без паузы.

— Спор.

— Что?

— Предлагаю спор.

— Вы не черта не соображаете, о чем говорите. Хотя я не откажусь сыграть со смертью в кости.

— Именно. Только вы же знаете, что мне нечего терять. Я не знаю, что мне на кон поставить.

Пауза.

Очень Важная Пауза.

— Как это не знаете? У вас есть я. Это то, чем вы в данный момент всецело и неоспоримо владеете. Я весь в вашей власти. Я прикован к чертовой батарее. Сам я даже не могу повернуть ручку чертового приемника. Черт. Прекратите грызть ногти.

* * *

Возьмите мою душу!

Кроме меня вам нечего терять.

Черт. Ненавижу идиотские обороты речи.

* * *

— Притащите поближе радио. Помирать — так с музыкой.

— Никакого радио, вы опять начнете петь. Я правильно понимаю, что мы играем на вашу жизнь?

— Обалдеть, как правильно, Поттер. Да.

Дождь. За окном темнеет. Пистолет на полу зловеще поблескивает в отблесках заходящего солнца, тускло сияет не выключенный ночник.

— Начинайте, Поттер.

— Вы никогда не оказывались в бешеной толпе репортеров, которые мечтают разорвать вас на части. Это вызывает какую-то дикую, животную злость. Им плевать на то, что вы хотите или не хотите. Они мечтают заснять вас в самом ужасном ракурсе, и чем больше шумихи вокруг, тем лучше. Иногда мне кажется, что это не люди, а какие-то порождения ада.

— «Есть одна вещь хуже, чем то, что о тебе все говорят. И это когда о тебе не говорит никто». Оскар Уальд, Поттер. Обо мне не говорил никто очень и очень долгое время. Это основа моей шпионской деятельности. Ты никогда никому не будешь нужен.

— Будто вы хотели быть кому-то нужным, — тихий фырк, — ладно. Ваш черед.

— Вы не служили двум хозяевам сразу. Когда так разрываешься, самое страшное — это боязнь потерять себя. Забыть вообще, кто ты, чего ты хочешь и что ты сам — сам! — считаешь справедливым. Так бывает, когда очень много врешь. И это действительно страшно.

— Вы не принимали во внимание тот факт, что я постоянно вру? Для всего внешнего мира, как вы успели заключить, у меня чудесная жизнь, профессор. Я просто должен парить на флюидах своей радости. Но я заявляюсь к вам с пистолетом и говорю, что мне нечего в этой жизни терять. Это не наводит вас на мысли, что и у меня не все так здорово?

Пауза.

* * *

— Вас не подвергали двойному крусио.

— Вы не были вынуждены терпеть женских истерик.

— Вас не игнорировали.

— О вас не пеклись как о младенце. Это унизительно.

— Зато вы в своей жизни получали валентинки.

— Да, целых две. Одну от малолетней Джинни, опозорившей меня перед всей школой, а другую — от домового эльфа, пытающегося свести меня с той же Джинни.

— Вам не устраивали темную в школьном сортире.

— Вы не падали с метлы и не бухались в обморок перед всей школой.

— Вы не мешали водку с мартини и мочой гиппогрифа.

— Вы не пробовали «Сладких Слизняков Уизли».

— Вам не пытались выкрасить волосы в цвета радуги.

— Вас не заставляли одеваться в идиотские свитера с собственными портретами.

— Так, все, Поттер. Это несерьезно. Включите мне музыку.

Пауза.

— А что, по вашему мнению, серьезно?

* * *

Что серьезно. Что серьезно. Снейп медленно закрывает глаза. Поттер смотрит серьезно — черт, серьезно — и выжидающе.

— Вы не…

— Ну же, что это вы замолкли.

— А что вообще вы можете посчитать серьезным?

— Ну, есть же такие вечные понятия.

Молчание.

— Вроде дружбы, любви там. И так далее. Как насчет: я никогда не любил?

— Как насчет: у меня никогда не было настоящего друга?

— Это, в общем-то, хорошо. Не о ком плакать, когда потеряешь.

— Так может, они на пользу? Эти слезы, а?

Тихо. Пауза. Дождь.

И поспешно:

— Н-нет, нет. Я так не думаю.

Сидит и вертит в руках пистолет, придурок.

* * *

Любовь — это черное дуло пистолета, это щелчок, это вылетающая пуля, тот самый момент, когда она летит к твоей голове, тот самый свист, что должен стать последним, что ты услышишь в этой гребаной жизни. Черт.

* * *

Глубокий вздох.

— Хорошо, — очень тихо, очень медленно, взвешивая каждое слово, — я скажу, но это будет все, Поттер. После этого ты просто признаешь поражение и оставишь меня в покое. И свалишь, наконец, из этого дома. И чтоб глаза мои больше тебя не видели.

Я не буду звонить в полицию.

Я не буду вызывать авроров.

Никто, черт подери, ни о чем никогда не узнает.

Все?

— Ясно. Андерстэнд. Ферштейн. Дако. Продолжайте.

— Ты никогда… — собраться, собраться с мыслями, — ты никогда не любил, да. Ты говоришь об этом, как о ужасном факте из твоей жизни, но на самом деле это не так. Любовь — это не только прогулки под луной и посиделки на лавочке. Это может стать такой отравой, Поттер… ты не представляешь.

— Я попробую представить. Продолжайте.

— Ты… Ты никогда не любил так отчаянно, мучительно, так отвратительно безнадежно. Когда кажется. Что ты сам начинаешь пожирать себя изнутри, что просто на глазах разлагаешься. Когда каждый день — как мордой по стиральной доске, как снова и снова скручивает тебя, словно половую тряпку, выжимая все, и кажется, что уже больше ничего не остается.

— Сбивчиво, но поэтично. Я слушаю.

— Ты никогда не влюблялся в человека, с которым у тебя не может быть ничего общего. С которым у тебя нет будущего. И — знаешь, в такие моменты возникает это чувство какого-то злорадного, мстительного удовольствия, и ты ничего не можешь с собой поделать, и смотришь больше, и все больше времени хочешь проводить рядом. Это ужасно. Я ненавижу себя за это. Ненавижу.

Молчание.

— Вставай, Поттер.

— Что?

Недоуменная пауза.

— Ты проиграл спор. Вставай.

— Нет… нет! Как так? Я же в сущности ничего не услышал.

— Я договорю на пороге. А сейчас ты встанешь, возьмешь долбаный пистолет и выйдешь в холл, предварительно отстегнув наручники. Давай, пошевеливайся.

Пауза.

— Я не буду вас отстегивать. С какой стати я должен вам доверять.

— Ты не должен, — произнес Снейп устало, — ты ничего мне не должен. Просто выйди в коридор и возьмись за ручку двери, Поттер. Пожалуйста.

Стук дождя резко обрывается. И раздается стук шагов.

* * *

— Расскажи мне пока, что все-таки не так в твоей жизни. Давай, пока я собираюсь с мыслями.

— Серьезно? Да, видно, правда то, что каждый герой должен умереть молодым. Сдохнуть в этой финальной битве, предварительно порубив всех в капусту. Просто невыносимо жить с мыслью, что лучшее в твоей жизни уже позади и ничего более грандиозного, как ни старайся, не сотворишь. Нет стимула, нет желания жить дальше. Кажется, что все дальнейшие годы — скучная, тошнотворная, бесконечная благотворительная акция с ярмаркой снисходительных улыбок и этим балаганом с газетными статьями и эдакими похлопываниями по плечу: молодец, сынок. В твои-то годы!

Все достало. От магии и магического мира просто тошнит. Уж луше пуля в лоб, чем чертова "Авада Кедавра". Ненавижу палочку. Выброшу её когда-нибудь. И пистолет тоже... когда-нибудь.

В определенный период жизни, когда ты обводишь замыленным, привыкшим ко всему взором окружающий мир, тебя все больше тянет получить от этой жизни ещё хоть немного. И ты послушно топаешь к тому единственному, кто мог выжать из тебя хоть какие-то эмоции. Злость, ненависть — что угодно. Но что-то, что ты ещё мог почувствовать.

Хочется покончить с этим раз и навсегда. Как во сне. Хоть немного провести времени рядом, пусть даже для этого придется приставить пистолет к его голове, а потом выйти на улицу, оглядеться по сторонам и всадить себе в лоб пулю.

Да, это именно то чувство, которое ты испытываешь, пялясь на меня на уроках. Это именно то чувство, что испытывает ребенок, расчесывая до крови ранку на колене — больно, а все равно. Раз уж жизнь не удалась, надо втоптать ее в полное говно, чтобы почувствовать все по полной программе. Чтобы хоть на короткое мгновение почувствовать себя живым.

— Это все?

Молчание.

— Да.

* * *

Снейп медленно поднял голову. За окном совсем стемнело.

— Поттер. Слышишь меня?

— Да.

— Ты на пороге?

— Да, но если вы не назовете имя, я отказываюсь выходить. Почему спор должен базироваться на доверии? Это противоречит самой сущности спора.

— Ты особо не умничай-то. А то мало ли что…

Пауза. Громко:

— Рассказывайте. В кого вы там безнадежно влюбились?

— За такую слащавость прибить бы тебя, Поттер. Это один из моих учеников. Ну, что ты хихикаешь? Мужчина, Поттер, мужчина. Вернее, тогда ещё мальчик. Мальчик, не сводивший с меня глаз, и с ненавистью на меня смотревший, то с подозрениями, то со злостью, то с ненавистью. А я, старый дурак, просто не мог отвести от него глаз. Хотя, надо признать, очень старался.

— Он знал об этом?

— Нет, дурачок, — сам от своих слов вздрогнул, — конечно, нет. Как я мог ему сказать? Я вообще, знаешь ли, не привык впустую сотрясать воздух, я лучше делом. Семь лет и больше вытирал ему сопли, вытаскивал из передряг, спасал ему жизнь, отчего он только больше меня ненавидел. А сам по вечерам сидел в своих подземельях и тупо бился головой о стену. Вот… А в остальном все было прекрасно.

Молчание.

— Черт. Черрт. Ты уйдешь уже, наконец? Я сам справлюсь с наручником, слышишь? Просто уходи. Я думал, я надеялся какой-то разумной частью своей дурной башки, что никогда его больше не увижу. О чем напрямую и заявил ему в выпускной вечер. Только жизнь повернулась так, что в одно прекрасное утро этот мальчик, предмет моих воздыханий, явился ко мне и приставил пистолет ко лбу на пороге моего собственного дома.

Молчание.

— Все, я выиграл. Вали.

Молчание.

— Вали, слышишь? Я не могу больше говорить. Сейчас я начну петь, и ты сам пожалеешь.

Странный звук, то ли всхлип, то ли стон. И ещё какой-то истерический, сдавленный хрип.

— А лучше пристрели меня, короче, сам знаешь. Я устал, я измотан этим долбаным днем, я, наконец, хочу в туалет. Сам решай, что со мной делать, Поттер. Я отказываюсь думать за себя. Я сейчас просто так сдохну, без твоей чертовой помощи.

Молчание.

Молчание.

Молчание.

* * *

Спор не имеет смысла. Я сдохну в любом случае.

Пока тебя нет рядом, мне все равно, когда это произойдет — сейчас или позже. Но теперь хоть совесть не мучает за то, что не сказал. Да. Теперь ты все знаешь.

* * *

Истерика. С третьего этажа «Северус Снейп, Спиннерс Энд, двадцать один» упал пистолет и прибил ворону.

* * *

Он вылетел из дома и чуть не угодил под машину. Пока разъяренный водитель махал кулаками, мальчишка стоял с отсутствующим видом и глотал капли дождя, бегущие по лицу.

Никому не было ясно, плакал он или нет, ведь такие красные глаза могут быть ещё от долгого чтения, пьянства или бессонницы. Мальчишка стоял под дождем, запихнув озябшие руки в карманы куртки, стоял лохматый, явно уставший, близоруко щурился в пространство.

А потом он вынул из кармана какой-то странный продолговатый предмет, и это могло бы быть интересным, но это была всего лишь волшебная палочка. Такие каждый год изготавливают сотнями.

Парень неуклюже обернулся, будто ждал преследования или хотел скрыться, а потом взмахнул рукой с палочкой и вывел в морозном воздухе кривыми, расплывающимися буквами:

Я ОБЯЗАТЕЛЬНО ВЕРНУСЬ.

В окне дома напротив проскользнула чья-то долгая тень, но, может, это просто показалось.

Мальчик потоптался ещё несколько минут на одном месте, а потом вышвырнул палочку в ближайший мусорный бак и ушел.

Всё.