В рассвете не было ничего особенного… она вообще не любила рассветов, всегда любила закаты, а вот с рассветами как-то не срослось. Ну не понимала она чем рассвет красивее, не пронзал он ее до той глубины души, на которой хочется стать посреди пространства-времени, послать эту всю научную, обоснованную и по-жизненному циничную дребедень и кричать, смеяться, плакать, потом просто дышать до умопомрачения, а потом гнать от себя ненужные (из соображений лени — это ж сколько писать!) стихи… Для неё это было в закате, она — верная слуга света больше всего на свете любила время, когда тьма вступает в свои права. Парадокс? Давайте оставим парадоксы Уайльду, он знает в них толк гораздо лучше меня, ее, его, а иногда мне кажется, что и лучше всего мира.
После досадного проигрыша тьмы и победы света, после смерти лорда Вольдеморта, после бегства, маскировки или исчезновения Пожирателей смерти, волшебный мир вздохнул с облегчением, попраздновал, порадовался… В общем успокоился и затянулся в насущные дела — его, словно некогда стремительный, а главное живой, ручей, занесло галькой обыденности, стоячего прогресса и бесконечно серой стабильности. Это ли не счастье, когда тебе и твоим родным, близким, знакомым и даже абсолютно незнакомым и ненужным тебе лично людям ничего не угрожает? И все были счастливы… Мальчик— Который-Выжил наконец успокоил свою мятежную душу, затянул шрамы на сердце… и начал играть в квиддич профессионально, сделал тебе предложение, а ты сейчас пялишься в этот глупый, неинтересный рассвет и пытаешься понять, что же тебе со всем этим делать… Кофе давно остыл, в дневнике легли ровные строчки неровного почерка (старая, тупая привычка!), из колонок течет невеселая мелодия, а ты, пялясь в окно, проклинаешь себя такую светлую, такую хорошую, все пытаешься понять чего тебе не хватает в этом спокойном мире, в этом надежном парне и всемирном герое, в этой идиллии, которая такая сладкая, что на твой вкус стала никакой…
Ах он не затмевает тебе всего мира, как было пять лет назад во времена решающей битвы…ах он не смог остаться всем… А чего ты, дура, собственно говоря ждала, безумие бывает временным, а потом кто-то один должен умереть: или ты, или безумие — закон жанра, плавно перетекающий в его кризис. Чего тебе еще надобно: сказки, драмы, а может комедии — вот над чем бы можно было бы посмеяться — а может одиночества, может ты опасна для всего остального мира, для Мальчика, который давно уже не мальчик… что же ты сама от себя хочешь…
Попробуйте поймать ветер, попробуйте бросить камень, не нарушая спокойствия, попробуйте остаться не такой, когда все не такие уже давно стали такими, как надо, попробуйте и вы поймете, что это не стоит той платы, которую вы уже отдали, вот только стоило бы сперва прочитать мелкими буквами между 128 и 129 строками договора, что товар обмену и возврату не подлежит, а администрация ответственности за вашу импульсивную невнимательность естественно не несет.
Легкие волосы разметались по подлокотнику кресла. От безысходности решения не уйти, и она все же уснула, а насмешливый лучик солнца, повозился около нее с полчаса, не смог разбудить и, потеряв всякий интерес, поломался под дверью и сбежал играть в прятки с остальным домом…
Был рассвет, а он не спал… Он вообще, если мог, старался не пропускать рассветов — они заставляли его по-другому смотреть на мир, они были его отдушинами, были временем и местом, когда он на полчаса мог позволить себе свет, когда его душа вдруг вспоминала, что она у него еще есть, когда хотелось писать глупые стихи, которых он не мог себе позволить… Но это была лишь иллюзия, жизнью же была, злоба, которая, нет не разъедала душу, как у этих застывших в своем неинтересном счастье светлых, которая дарила силы, заставляла выживать и прятаться, заставляла быть в тысячу раз более изобретательным, твердым, непоколебимым… Заставляла быть и не бояться. Ты давно подписал свою проигрышную сделку и теперь научился срывать куш с одиночества. Ты запомнил, что не такой, как все, и ты не сдался свету, как все, не перекроил себя, не забыл, что значит поймать ветер, и разбросать, некогда брошенные в тебя камни… Ты не устал ждать, ты просто сменил оружие, как лошадей на переправе, и ты все еще верен тьме, хотя и знаешь, что ее господство выпадет не на твою долю, ты уже выучил свою дорогу, осталось только пройти по ней…
В феврале вдруг выпал снег, декабрь и большую часть января снега не было, погода напоминала вот-вот наступающую весну, а в конце января вдруг одумалась и к февралю выдала снег — по ускоренной программе, так сказать. Вот только снег был февральским и никак не хотел мириться с капризами и перераспределениями планов погоды, поэтому почти сразу стал полупрозрачным, удивительным воздушным серо-серебристым предвесенним чудом, он пах свежестью, лесом — даже в городе — …и подснежниками.
Это очень экстремальное занятие — ходить по снего-льду на каблуках, занятие достойное только фигуристок, хоккеистов и о-очень женственных особ, ну или тех которые хотят такими выглядеть ради произведенного этим впечатления. Она пыталась врубиться в не до конца почищенную от льда улицу каблуками, чтобы не потерять равновесия и не грохнуться на…, в общем навзничь, на радость прохожим. Кое-как справляясь с этим заданием, она успела миллион раз вычитать себя за инфантильную попытку поразить Гарри видом себя на каблуках, а если учесть, что каблук не был ее привычной обувью, то вся опрометчивость поступка была на лицо. Доковыляв до его дома, она в нерешительности остановилась прежде чем взяться за дверной молоток , на секунду ей показалось, что утреннее решение не было верным, но потом понимание того, что от себя и от судьбы бегать бесполезно, повисло над ней грозовой тучей… и стук дверного молотка разбил, как стекло, все ее сомнения.
Гарри смел ее с порога. Он был так счастлив, что сердце предательски сжалось, а потом она почувствовала себя колдомедиком, который должен рассказать семье пациента о его неизлечимой болезни…
— И что ты решила, могу я полюбопытствовать…
— Гарри, не надо сарказма.
— А что тогда, а, верная боевая подруга?
— Я же тебя не бросаю, я не…
— Я просто говорю тебе протяжное "не-е-еа".
— Ну я хочу пожить в маггловском мире немного, разобраться в себе, распутаться, а потом вернуться к тебе, точно понимая, что я чувствую и что мне делать.
— Или НЕ вернуться, так?
— Не превращай все…
–В банальные пошлости. Извини, но подобные разговоры по-другому вести не получается.
— Тогда не надо разговоров, чтобы не превращать жизнь в третьесортную мелодраму!
— Я тебя люблю… — Гарри отвернулся от нее к окну, устало потер глаза под очками, молясь только о том, чтобы она либо сказала, что это все только шутка, либо просто молча ушла…
— Ты не представляешь, как много ты для меня значишь, но чтобы ответить тебе по-настоящему, мне нужно немного пожить в другом мире, чтобы понять себя, я…— она быстро вышла.
— Я не могу лицемерить, только не с тобой… — прошептала она, в последний раз оглянувшись.
Был февраль, когда она решила бросить свою жизнь, чтобы попытаться ее найти.
Обычный маггловский город, каких много, однотипные улицы, безликие дома спального района — такой теперь была его жизнь, такой вот безликой была и его тьма. Учиться заново, чтобы мочь противостоять свету чем-либо кроме магии, пять лет жизни он убил именно на это… Сигаретный окурок полетел в кружевной февральский снег, который благодаря городу был чистым разве что когда падал, и он снова зашел в темный полуподвальный спортзал. Там он учился быть силой без палочек, заклинаний, зелий, без магии, любой… вообще…
Был февраль, когда он понял, что силы в нем достаточно, и сам себе поклялся не тратить ее попусту.
Глава 2.
Большими тихими дорогами,
Большими тихими шагами…
Душа, как камень, в воду брошенный,
Все расширяющимися кругами…
— Ты решила уехать…
— Просто пожить в мире маглов
— И что ты там собираешься делать?
— Найду работу, квартиру, себя…надеюсь…
— Чего же тебе здесь не хватает?
— НЕ ЗНАЮ! Неужели, если бы знала, все это происходило бы здесь, сейчас и со мной?
— Ну, если учесть, что с тобой вечно что-то происходит…
— Главное в нашем деле, подруга, — это вовремя морально поддержать…
— А я не поддержать сюда пришла, если уж на то пошло, то с поддержать — это к Гарри, ты же его кинула, а не наоборот. — Гермиона Грейнжер гневно сверкала глазами.
— Это у тебя сто процентов верных решений, а не у меня, это ты всегда знаешь, как поступать, а вот я иногда путаюсь,… вернее всегда путаюсь…
— Но ты же его любишь…
— Забавно, я этого наверняка не знаю, зато ты берешься утверждать!
–Да…Джинни, ты оказывается права, тебе надо уехать, желательно на другую планету, как следует проветрить мозги, чтобы выбить из них всю дурь, и перекрасить волосы, чтобы перекись восстановила таки у тебя весь кислотно-щелочной баланс, — Гермиона остановилась, чтобы передохнуть, — я просто отказываюсь тебя понимать, чего тебе от жизни еще надо?
— Имея не ценим, потерявши плачем… я знаю, что возможно еще поплачу, но не могу по-другому — это мой выбор, понимаешь…
— Нет, но что делать…
— Перекрасить мне волосы?!
— Только через мой труп, рыжей тебе лучше всего!
— …Я еще не знаю в каком городе буду жить, но совам же это не помеха…
— Тогда переходим в режим общения по переписке
— Гермиона Грейнжер, ты …спасибо тебе…
Нет, у нее была волшебная палочка…на всякий…по привычке, хотя она знала, что не воспользуется ею, даже если придется очень туго. Почему? Она не могла этого объяснить, просто знала это с какой-то отрешенной уверенностью, за которую медленно, но верно начинала себя ненавидеть. Это ужасное чувство — знать, но не мочь объяснить, причем если бы кому-то, так самой же себе не мочь… Какая-то зарисовка из жизни творческих импотентов, комичная до драматических слез. Ой как же это все трудно оказывается, быть честной самой с собой, как же это оказывается никому не нужно, в первую очередь тебе, а Гермиона то права была, оказывается, так вот.
— Если это мой дом, я торжественно обещаю завыть на луну от волчьей тоски, — прервала свои размышления Джинни, старательно сверяя адрес на письме из агентства с тем что некогда было табличкой с адресом. На табличке красовались надписи разного рода: от нечитабельного по причине перегруженности художественными элементами "Дэн" и до Алекса, который любит Анну, как в лучших традициях данного жанра народного творчества.
Это был ее дом, дом № 8 по улице с холодным названием.
Дом — это там, где ты чувствуешь себя под защитой. Ее квартира такого чувства не давала, хотя худшие ожидания Джинни все-таки не оправдались. Это был далеко не центр города, но и не окраина, наводящая ужас, часов так до 7 утра и сразу после 6 вечера. Окна выходили на залив реки, делящей город четко пополам, две аккуратные комнаты, большая кровать на половину спальни, кресло-качалка и некое подобие кухни — так сегодня, оказывается, прячутся от жизни.
За окнами шел февраль, а по другую их сторону была щемящая грусть, которую мы, по-современному, поспешили бы назвать депрессией. Люди склонны клеить поверхностные ярлыки — инакомыслящих они изгоняют из своей песочницы, или те сами уходят, не выдерживая приторного счастья.
Джинни нашла работу… Магглы не отличаются от волшебников, они еще хуже и еще поверхностней, а может просто это настроение такое, и хуже, как раз не они, а она. Работа-дом-работа… люди придумали идеальный маршрут побега от самого себя, только не учли его замкнутости.
Корпоративная вечеринка: замечательное место почувствовать, как тоска тебя покидает. Джинни почти молилась на этот вечер, надеялась на что-то такое, что поможет найти правильную дорогу, и , хотя прошло еще очень мало времени ее добровольного изгнания, она верила, она ждала, она светилась, она заклинала перемены хотя бы пройти рядом, задать вектор движения, принести с собой надежду на хепиэнд.
Ресторан спрятался в хитросплетении внутренних двориков, проходов и арочек. Зал был оформлен в подкупающем своей простотой матросском стиле: деревянные чуть грубоватые столы, низкие лампы на тросах, штурвалы, рыбьи чучела по стенам и старый якорь в конце зала. В придачу ко всему самый обширный ассортимент сортов пива, хотя и не без некоторой изысканности во всем остальном меню. Джинни смеялась… Радость по каким-то необъяснимым причинам поселилась у нее на плече, заражая собой и всех окружающих. Может от того, что ей очень хотелось этой радости, настолько, что она ее себе и наколдовала, а может милосердные небеса промотали пленку ее жизни чуть вперед и увидели что-то, что заставило их подарить девушке это беззаботное мгновение. Как бы то ни было, но это был тот день, который по блеску в глазах назначает тебя на сегодняшний вечер королевой, и тоненькой рыжеволосой Джин осталось только благосклонно принять себе на голову корону… Все-таки полезная это штука — день рождения фирмы.
— Я очень рада Джинни, что вы , не проработав с нами и месяца, согласились прийти, — бухгалтер Дана, сразу прониклась симпатией к новенькой, — многие считают себя чужими, боятся прийти и затягивают свое знакомство с коллективом.
— Я тоже пока еще считаю… Просто я недавно в городе, работаю по рекомендации дальнего друга, никого здесь не знаю и не совсем тяжела на подъем — вот такая вот солянка обстоятельств.
— И слава Богу, без вас было бы втрое скучнее…
— Ну…иногда на меня находит…
Дана саркастически приподняла бровь.
— Правда не надолго…
Саркастическая бровь осталась наверху:
— Тогда будем считать, что нам сегодня повезло… Уникальное по своей новизне предложение: господа и дамы, а поедемте-ка в клуб!
Клуб встретил их, как обычно встречает ночная жизнь: очередь, большое скопление людей, громкая музыка, вспышки света, желание двигаться, оставив все остальное за пределами здесь-и-сейчас, и барная стойка с шоу коктейлей. Клуб встретил их своей расслабленной беззаботностью, клуб встретил их…и затянул в водоворот ночной жизни, не оставив малейшего шанса на спасение.
Как же давно Джинни не ощущала этой безрассудной свободы… Она затягивала настолько, что девушка сама себя не узнавала. Вряд ли в обычной жизни мы позволяем себе столько открытости, а в ночной… почему бы и нет, в конце то концов?!
Настойчиво хотелось праздника, а этот менеджер из соседнего отдела был очень даже очень даже… Настойчиво хотелось праздника, похоже, и менеджеру из соседнего отдела… Что они вытворяли на танцполе… но вину можно свалить и на пару-тройку Маргарит, запитых Голубой Лагуной, а если совесть не заткнется, то можно прибавить в список Tequila Sun Rise.
Джинни была почти счастлива, но ведь почти — не считается, и это почти пришло в лице менеджера из соседнего отдела, который совсем не романтично потащил ее в близлежащий туалет…
Праздника не получилось. Это стало понятно в мгновение, за которое успела разбиться призрачная надежда на то, что светлая полоса в ее жизни все же настала, это стало понятно в мгновение, в которое Джинни натягивала на себя куртку и выбегала на улицу.
На ее носу растаяла редкая февральская снежинка. Растаяла и принесла с собой горькую улыбку о несбывшихся пока что мечтах.
— Ничего, все еще впереди, — успокоила себя Джинни, шморгнув носом, — все еще впереди, только где это впереди…
Она так искала этой новизны излечения и порядка в собственной голове, что совсем не хотелось ждать… Редкие февральские снежинки таяли в ее волосах, от бесцельной ходьбы по небезопасным ночным улицам становилось все холоднее и тревожнее, но от неимения альтернативы (откуда потомственной магичке иметь опыт ловли такси на безлюдных ночных улицах?!) Джинни брела вперед. Никакой магии, она не будет трансгрессировать! Лед на дороге припорошило снегом, скрыв опасные зоны… Никакой магии! Снежинки танцевали в оранжевом свете уличного фонаря… Никакой магии! Она догадывалась, что каблуки записались в список ее проклятий… Никакой ма… Каблук пошел юзом… "Хреновая из меня фигуристка" — успела подумать Джинни, потом что-то немилосердно хрустнуло, потом она неуклюже свалилась на лед, чуть проехалась, благодаря инерции и скользкому льду, и замерла, боясь шевельнуться… Приземлилась она напротив очередного клуба, которые пополнили список проклятий вслед за каблуками… Каблуками…, кажется Джинни догадалась, что только что хрустнуло… "Ненавижу каблуки, — философски заметила Джиневра Уизли, поудобнее усаживаясь на обледенелом асфальте, — особенно левые, — предательски захотелось плакать, — особенно сломанные". Вдруг что-то, вернее кто-то, резко потянул ее вверх. "Как тряпичную куклу," — успела подумать Джинни.
— С тобой все в порядке? — прозвучал самый глупый и банальный в мире вопрос.
Джинни отрицательно покачала головой… И, чтобы не повторить свой полет снова, по причине отсутствия устойчивости на одном целом каблуке, оперлась на плечо в темном пальто…
— Сломала каблук? — вопросительно-утвердительно произнесло низким бархатным голосом пальто, — значит скоро замуж выйдешь. Тебе куда?
— Домой, — пролепетала Джинни.
— Домой так домой, — констатировало факт пальто и подхватило Уизли на руки, — чтобы попасть домой придется все-таки пройти стадию такси, иначе, в ночь, далеко мы в этом деле не продвинемся.
Пальто оказалось высоким спортивным брюнетом с забавно торчащей челкой и глазами цвета февраля. Пальто, вернее высокий брюнет, с легкостью куда-то ее потащил.
— От него пахнет дорогими духами вперемешку с запахом не менее дорогих сигарет и еще корицей, — поймала себя на мысли Джинни, — интересно, куда же он все-таки меня тащит?
Загадочность развеялась, когда брюнет усадил ее в такси и приказал водителю везти даму домой… На прощание Джинни улыбнулась своему галантному спасителю и еще раз заглянула в февральские глаза, глаза поймали ее улыбку, а брюнет шутливо козырнул… В памяти Джинни что-то дернулось, и на мгновение февральская прохлада глаз показалась знакомой, но лишь на мгновение и, вот именно, что показалась, — она не могла его знать, она почти никого не знала в маггловском мире. И этот парень — просто случайный прохожий, лучик галантного света в темном царстве этого вечера…
Такси укатило по ночной улице.
Глава 3.
На, кажется, надрезанном канате
Я — маленький плясун.
Я — тень от чей-то тени. Я — лунатик
Двух темных лун…
Такси укатило по ночной улице. Драко Малфой устало уселся на бровке, холод быстро пронзил его, хотя, наверное тому, у кого холод в душе вдруг начал подтаивать, не помешает дополнительная заморозка. Он сам себя не понимал, впервые за долгое время… И дернул же его кто-то из судьбоносных, выйти прогуляться, вот уж кого не ожидал увидеть, так это Уизли… Он сразу ее узнал, будто еще вчера сталкивался с ней в коридорах Хогвартса, а сегодня вот на маггловской улице… А она его, похоже, не узнала... Еще бы, официально мертвый Драко Малфой, перекрашенный в черный цвет, еще и в маггловском мире — даже звучит нереально! И что самое смешное, зацепила же что-то Джин Уизли в его душе, нельзя же сбросить все на врожденные манеры и галантность, нельзя, а хотелось бы… "Нельзя сбросить на манеры, значит сбросим на алкоголь" — решил Драко и повернулся в сторону клуба. И откуда ему было знать, что все, что он решил было уже не важно и что в игру вступило нечто более сильное, древнее, нечто, что дождалось своего часа и теперь не упустит свой шанс.
Решено, значит решено, и Драко Малфой вернулся в клуб разбираться со своим наваждением при помощи "пол-литра", кальяна и случайных спутниц, благо внешность позволяла выбирать… Ему надо было справиться с наваждениями, и он выбрал типично мужской способ, заранее принимая все его последствия.
Русские — замечательный народ, но самым замечательным из всех замечательных русских был Менделеев, которому вместе с прочей туфтой приснилась ценная гадость — водка, в смысле… А еще замечательный народ — мексиканцы, потому что научились гнать эту самую водку из кактусов, обозвали текилой, и сшибают теперь деньги по всему маггловскому миру… Жаль…жаль, что достоинства великих и замечательных народов в это утро Драко Малфой восхвалить не мог, по определению. Хотя , справедливо будет заметить, что Драко Малфой вообще мало что мог в это утро. Кристально чистое небо и припоздалый морозец за окном, яркое солнце, тянущееся своими лучами к его, с позволения сказать, лицу потерпели фиаско — тело осталось недвижимым…
Последнее, что оставило свой след в памяти Драко Малфоя, то есть текила и блондинка с размытым лицом (все обвинения — предыдущему пункту!), мирно лежало в радиусе досягаемости тела, само же тело было вне зоны досягаемости всего…
Блондинка пошевелилась, потом медленно, дабы дрожащая картинка дрожала как можно меньше, собрала свои вещи и, пытаясь одеться, направилась в сторону поисков выхода. Драко тоже начал подавать признаки какой-никакой жизни, но поскольку все 5 чувств еще не вернулись из пьяного загула, всем, на что он оказался способен, было разлепить правый глаз и закрыть его с прощально-благодарной интонацией. Вообще-то Драко, как и все Малфои, всегда оставался джентльменом…ну, то есть, почти всегда…
Когда все 5 чувств все же решили вернуться вместе с ощущением собственного тела, Драко снова попытался открыть правый глаз, а когда и это ему удалось, особо смелая шальная мысль решила все же проползти в его голове полосу препятствий. Мысль заключалась в том, что память о вчерашнем вечере безвозвратно утеряна. "Клянусь, что стану трезвенником, если мне полегчает в ближайшее время! — Выдала расхрабрившаяся умственная деятельность, — …не прошло, как говорится, и не надо, сами справимся…как— нибудь…когда-нибудь… ".
Ценой титанического усилия, граничащего с мазохизмом, Малфой открыл левый глаз, потом прищурился, чтобы свести 10 картинок в одно целое. Голова распадалась на дольки, как спелый апельсин и бесстыдно (фу, где ее манеры?) требовала рассольчика…
— Подобное надо лечить подобным, — подсказал услужливый голос.
— Доигрался или здравствуй белая горячка, — прохрипел Драко, — уже голоса мерещатся, Вольдеморт вроде умер…а я что тоже?
— Не сказать, что невредимый, но определенно живой, — заметил все тот же голос…
Малфой навел резкость — в кресле сидел странный субъект: источник бесплатных советов страждущим.
— Только не говорите, что вы Воланд и приперлись прямо из классика маггловской литературы, чтобы привести меня в божеский вид и нагло использовать в своих целях.
— Не угадали совсем чуть-чуть, — для наглядности гость продемонстрировал на пальцах насколько ошибся Драко.
— Что ж тогда добро пожаловать и удачи в начинаниях, надеюсь вы прихватили подобное, дабы не выходить за рамки традиций жанра?!
Подобное появилось, за ним — холодный душ и память вместе с умственной деятельностью. Удобно расположившись на кухне за стойкой, Драко перешел к стадии излечения кофе.
— А где… — поинтересовался Малфой.
— Нашла таки выход, правда не без моей помощи, — пояснил гость…
— А-а-а…
— Я вижу, что вы готовы к деловой части нашей обязательной программы.
— И даже так, — Малфой задумчиво уставился в кофе, а потом перенес уже внимательный и ясный взгляд на своего визави, — что ж, я к вашим услугам.
Легко, конечно, сказать: "я к вашим услугам ", сложнее заставить интеллект появиться во взгляде, но все же еще возможно (за годы-то упорных тренировок среди Упивающихся и не такое проделывается с непринужденной легкостью), а вот приступить к деловой части совершенно незнакомой программы тогда, когда в твоей голове кто-то раскачал Царь-колокол, уже сложнее… Малфой мысленно попытался поблагодарить семейное умение "не подавать вида".
— Вы, как Упивающийся смертью, уже, как ни крути, бывший, думаю, заинтересуетесь моим предложением… Это, конечно далеко не власть над миром и победа над светом, но все же и не простое забвение.
— Допустим, и что дальше?
— Я предлагаю вам бои без правил, бои с магами и с магглами, бои на смерть или, по крайней мере до очень глубокого нокаута… Я предлагаю вам риск и шанс… такие не вполне законные бои очень любят очень интересные люди…
— Меня посещает странное ощущение того, что у меня, собственно говоря, и выбора, как такового то нет, — Драко внимательно заглянул в глаза своего странного работодателя, пытаясь растянуть слова в фирменной малфоевской манере.
— А что вообще такое превозносимый всеми вами выбор? И так уж ли он необходим в сложившихся обстоятельствах? Загляните себе в душу и попытайтесь понять, стоит ли то, что вы называете выбором, перед вами вообще…
"Это жестоко говорить такие вещи человеку с перепоя, и еще более жестоко пытаться следовать таким советам" — подумал Драко и уже вслух добавил:
— И что же побудило вас так заботиться о моей весьма скромной персоне?
— Исключительно благие намерения…
— Благими намерениями дорога в ад выстлана, — философски заметил Малфой.
— Я просто дорогу к вам обозначиваю и потом, не забывайте, что "Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо"
— Доктор Фауст?..
— Зовите меня просто Судьей…
— Тогда до встречи перед рингом, Судья.
Когда незнакомец ушел, в душе у Драко появилось странное чувство, что его сыграли, грубо, не спросив разрешения и не дав никаких шансов.
— А вот и цена твоей силе, — горько усмехнулся Малфой и вылил остывший кофе в раковину…
У судеб и судей свои планы и свои расклады, что им за дело до рыжеволосой слуги света, запутавшейся в своей жизни так, что уже не выпутаться, и до хладнокровного слуги тьмы, умершего для своего мира — их судьбы сыграли, да вот только не учли что из этого может выйти… Жажда памяти сильна, только вот пропущенные мгновения подчас сильнее…
Ринг встретил его светом софитов, дорогим до неприличия блеском гостей и железной сеткой, чтобы кто-то из бойцов не передумал после того, как ставки будут сделаны. Судья давал последние наставления перед боем: Драко предстояла схватка с вампиром…
"Ничего себе маггловские развлекушечки" — подумал Малфой, узнавая многие известные в городе и стране личности…
На стороне вампира была сверхсила вампирьей породы, на стороне Малфоя — его ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ сила и серебряный стилет, который при малейшей неточности удара был практически бесполезен. Интересная игра, интересная схватка с минимальными шансами… Кровь замедлилась, замедлив и движение всего окружающего мира; он был готов, и сила переполняла его, стараясь найти выход наружу.
Чрезвычайно голосистый парень начал представление бойцов:
— Поприветствуем нашего любимца публики, многократного чемпиона, и самого неуязвимого вампира нашего мира — Доминика!!!
"Главное — это "оригинальность" и грубая лесть, — подумал Драко, — браво, Судья, честное слово, браво !".
Под одобрительные крики толпы в ринг вышел Доминик — двухметровый бритый мавр с татуированными древнеегипетскими иероглифами плечами, при чем верхние клыки сразу же отбивали все сомнения насчет его происхождения. Доминик поиграл мускулами и оскалился, поймав умиленные вздохи женской части зрительного зала. Тотализатор работал вовсю и отнюдь не в пользу Драко… "пока не в мою пользу," — озлобленно пообещал он себе.
— А теперь вашему вниманию будет представлен претендент на чемпионский титул наших игр — очень самоуверенный и амбициозный парень, — анонсер выдержал традиционную паузу, — поприветствуем, Д-р-ракон!
Тишина… Драко непринужденно, будто это было его обычным делом, вышел в ринг. Гул неодобрения, свист и улюлюканье толпы — полный набор в одном флаконе.
Судья сидел в VIP-ложе, рядом с ним сидел еще кто-то… лицо этого кого-то было скрыто в тени так, что невозможно было рассмотреть его черты:
— Многие ломаются еще до боя, — философски заметил спутник.
— Не этот…
— Почему ты так думаешь?
— Слишком многое он сам себе пообещал, а слово его приучили держать с детства. Этот победит.
— А если нет?
— Значит судьбе придется подождать еще некоторое время, пока не появится новый…
Гонг разорвал замедленную реальность Драко Малфоя надвое — до и после. Время побежало все быстрее и быстрее… Толпа взбудоражено скандировала в поддержку Доминика. По сравнению со своим оппонентом, который еще был и вампиром, Драко со своими метр восемьдесят с копейками и врожденной аристократической худобой казался мальчиком. Весовое соотношение уже хоронило Малфоя, даже до первого более-менее точного удара, поэтому Драко четко осознавал, что шанс остаться в живых хотя бы до следующего поединка был в одном-единственном не очень зрелищном, но точном ударе. Противники обошли круг по рингу, пристально изучая друг друга. Во взгляде Доминика было нечто, что удивило и испугало Драко одновременно: обреченная усталость и в то же время готовность бороться до конца за каждую секунду жизни. Противники обменялись разведывающими ударами… оба выжидали удачный момент. Первым он выпал Доминику: тот занял центр площадки и оттеснил Драко к решеткам. Это должна была быть зрелищная комбинация из прямых и боковых ударов, классическая, по-боксерски выверенная и ведущая, как минимум, к нокдауну… Первым должен был стать боковой в голову левой, при котором Доминик открылся… Драко нырнул ему под руку и по рукоятку загнал стилет в область сердца… На мгновение они встретились глазами:
— Проклятый… — прохрипел вампир и рассыпался в пыль.
— Причем давно, — отметил в пол голоса Малфой.
Зал еще мгновение ошеломленно молчал, а затем со смесью восхищения и сожаления об утраченных деньгах поприветствовал нового чемпиона.
— С тебя мгновение, судьбоносный, — напомнил своему спутнику Судья…
— Может на этот раз у нас что-то и получится с этим мальчиком, возомнившим себя слугой тьмы.., — задумчиво произнес спутник Судьи, — Я верну тебе твое мгновение по первой же просьбе…
— Он сразу выбрал смерть, рационально взвесив все "за" и "против", хочется верить, что он все же закончит это.
— Пути наши неисповедимы, судьбоносный, даже для нас самих…
Глава 4.
Так, руки заложив в карманы,
Стою. Синеет водный путь.
— Опять любить кого-нибудь?
— Ты уезжаешь слишком рано…
За февралем пришел март, а с мартом потускнели в памяти февральские глаза. Утро… колонки пели о том, что не важно и что были, любили, забыли, оставили там… В общем о том, что остается после мгновений вечности.
После всяких мгновений невсякой вечности остаешься только ты и застеколье окна…за которым проносится чужая жизнь в которую тебе до смерти хочется вернуться, и в которую ты уже никогда не вернешься такой, как прежде. Это, наверное, талант — самой создавать себе проблемы.
— И почему я такая глупая? — на всякий случай спросила Джинни. И получила в ответ напутствие идти на свет…
— Да что же это такое, даже музыку нормальную, и ту не могу послушать — вечно на какой-то душевный крик напарываюсь, — Джиневра Уизли сердито тряхнула головой, и начала одеваться на работу…
Март…март…март…мокрый, холодный, зимний…но солнце светит как-то по-другому, и небо синее за серыми тучами, и подчас бело-серый фон города не слепит, когда выходишь на него из помещения.
— Интересно, они знают где я? А Гарри, он уже смирился с моей глупостью или… Я не права, я сама ушла от них, а значит будет лучше, если меня забудут, хотя бы на время…
Ход мыслей Джинни был грубо перерван:
— Джинни? Джин Уизли?
Джинни подняла голову…оторвалась от своих мыслей, оглянулась, наконец…и перед ней возник Блез Забини.
— Забини, вот уж кого не ожидала здесь встретить…
— Не знал бы тебя, подумал, что ты не рада встрече со старым школьным товарищем.
— Что ты, — поспешила заверить его Джинни, выливая в каждой букве цистерны сарказма,— что ты, как можно не быть радой старым добрым 30 тысяч раз проверенным в школьное время врагам?! Я определенно рада тебя видеть…
Обычный, знакомый со школьной парты Блез пустил бы в ее сторону пару-тройку острых шпилек и потопал бы своей дорогой дальше…ну в крайнем случае разродился бы какой-нибудь гадостью в стиле Драко Малфоя… Джинни даже приготовилась достойно защищаться, но… Видимо Блез выступил в войне против Вольдеморта, по причине травмы головы и длительного сумасшествия… Во-первых он, кажется, действительно рад был ее видеть, а во-вторых — он просто потащил ее на импровизированную встречу выпускников (в количестве 2 шт. по причине отсутствия остальных кандидатур).
— Мир катится в пропасть, — успела подумать Джинни, — я сбежала в мир маглов, чтобы поужинать со слизеринцем…с чистокровным магом…и, по крайней мере когда-то, лучшим другом Малфоя (как она помнила, дружба прервалась, когда один стал Упивающимся смертью, а второй — агентом Дамблдора и членом ордена Феникса).
После этой мысленной цепочки во внутренний мир Джинни ворвался Забини и прочно занял все ее внимание…
Они действительно давно не виделись… А еще дольше не общались, точнее они вообще после школы не общались — так, еле-еле (скорее ради приличия) здоровались во время собраний ордена, а потом, когда все закончилось Блез и вовсе потерялся… Понятно, что восстанавливать вражеские, да и какие бы то ни было другие, отношения никто не пытался… В журналах иногда появлялись заметки о причудах отпрыска древнейшего рода, который жил теперь в маггловском мире, но Джинни к категории читающих светскую хронику не относилась…
Кафе — это уже становилось тенденцией для времяпрепровождения — было уютным, разговор из натянутого, стараниями Блеза, превратился в непринужденный, воспоминания всплывали одно за одним, оставляя тихие дорожки тепла на душе. Как-то Гермиона, успокаивая Джинни, вспомнила старую песню, маггловскую, еще из детства ее родителей, Джинни не помнила слов и мелодии, но, сама того не зная, еще тогда совершенно четко поняла, что наше прошлое — наши воспоминания могут подарить столько силы для будущего, что творятся маленькие чудеса душевного масштаба. Сейчас, наверное это и произошло… Стоило Джинни оглянуться чуть дальше, чем она привыкла оглядываться, как ноющее беспокойство в душе начало потихоньку ее отпускать. Она настолько была благодарна Блезу за это чувство, что смогла посмотреть на него совсем по-новому, и теперь узнавала впервые этого странного парня с глазами цвета первой листвы и мальчишечьей улыбкой, которая оставляла на его щеках детские беззащитные ямочки.
Воспоминания унесли их в другой мир, где была определенность и однозначность, где все было проще и понятней, и где они были врагами — смешно, теперь смешно, а тогда… Тогда они были двумя разными мирами.
— Да…, — отсмеявшись над очередной шуткой, вдруг посерьезнел Блез, — "жизнь тасует нас, как карты, и только иногда — и то не надолго — мы попадаем на свое место"… знать бы еще где оно, а Джин Уизли?
Еще чуть-чуть и повисла бы пауза, но наша жизнь вырезала все паузы, иначе нам не успеть по графику…
— И как это чистокровного Забини угораздило оказаться в мире маглов, а Блез?
— Мы все бежим куда-то и от чего-то… Просто далеко не все могут признаться в этом, даже самому себе, — ох какими не детскими были в этот момент ямочки его печальной улыбки…
— А может это…
— Может, — стряхнул с себя меланхолию Блез, — все! На сегодня определенно хватит серьезности — у нас как-никак встреча выпускников тут, а не распитие спиртных напитков с целью пожалеть себя любимых…
— Более того у нас тут встреча бывших заклятых врагов, а я еще не получила ни одной шпильки от сидящего напротив слизеринца, чтобы гордо и по-гриффиндорски на нее ответить!
— Кошмар, — притворно изумился Забини, — теряю квалификацию… Никуда я не гожусь, пора списать меня на пенсию с объявлением строгого выговора…
— Вот-вот, — в разговор начала возвращаться легкость, — ну хотя бы попробуй, я в тебя верю, честно!..
…Они еще долго болтали о совсем не важных вещах.
А потом, когда стало совсем темно, они вышли на улицу и Блез стал набиваться в провожатые домой…
— Не надо меня провожать, не маленькая — сама дорогу найду!
— Еще чего, оставлю я тебя одну на улицах ночного опасного города, щас прям и начну…
— А может я не хочу, чтобы ты знал где я живу…
— Так я с закрытыми глазами, — Блез дурашливо прикрыл глаза ладонями.
— У тебя глаза из-под пальцев сверкают…
— Да? — удивился Блез, — правда… надо будет потренироваться в свободное время…
— Потренируйся, может че и выйдет…
Они почти дошли до дома Джинни. Уличные музыканты со своей акустической гитарой создавали романтическое настроение прохожим… Они стояли очень близко друг к другу… Блез чуть опустил голову, чтобы смотреть в глаза Джинни… Вот так вот стоять рядом, слушать песни о жизни, и узнавать старого знакомого врага заново… Когда-то они были двумя разными мирами, вдруг миры перемешались, и они оказались рядом — странная штука жизнь, странно стоять и понимать, что за вечер можно узнать больше, чем за 7 лет и еще 5… Они просто стояли рядом, и пауза все же затянулась…
— Ну, до встречи, — как-то неуверенно произнесла Джинни.
— До встречи, — подхватил ее неуверенность Блез.
"Я не верю словам…" — пели уличные музыканты.
Джинни развернулась и медленно направилась к дому. Блез проследил взглядом за ее неуверенной походкой и развернулся, чтобы уйти в другую сторону…
"Я с тобой…" — звучало в песне.
— Нет…это просто ностальгия…это нечестно по отношению к Гарри, — твердила себе Джинни, — а убегать от Гарри тоже нечестно и ничего, справилась, — заметил подлый внутренний голос, — …это просто увлечение, ничего, пройдет, — пыталась спасти ситуацию Джинни…
"Я с тобой… пропади оно пропадом…" — подхватил мартовский ветер и разнес эхом по хитросплетению улицы и переулков.
… Джинни шла по бортику вдоль бассейна, легкий ветерок волновал воду, разнося по ней едва ощутимую рябь…
— Откуда в крытом помещении бассейна может быть ветер, — задалась вопросом девушка…
Ответа не последовало, зато к ногам Джиневры Уизли упал маленький кленовый листик, еще совсем зеленый, но уже по-осеннему обреченный. Он поласкал бортик своей пятерней, и тут же был сдут ветерком на водную гладь бассейна… Небо было жемчужно-серым, трепетно-плачущим и в то же время спокойным, как бы затаившимся…перед грозой… Серый и все оттенки зеленого вместе, пугающе сочетающиеся и отталкивающие своим превосходством над всеми остальными красками… Ее, Джиневры, гордость — чудные рыжие волосы, и те казались выцветшими на фоне этого сочетания… Сочетания молчаливого, статичного не то спора, не то неприязни — таких похожих, так подходящих друг другу, но все равно стоящих по разные стороны баррикад времени.
Она должна была прыгнуть в воду — ничто не заставляло ее этого делать, вот только она точно знала, что в конце концов прыгнет…
Стоя на краю бассейна перед ограниченной бесконечностью воды, Джинни будто выжидала, понимая, что вода наверняка холодная… и что лучше… ЧТО лучше?.. ЧТО ЛУЧШЕ?!.. что же все-таки лучше…
Серое в небе не сгущалось, но давило все сильнее своей тишиной. Глядя со стороны на себя и на свое теперешнее одиночество, можно было бы смело предположить, что она на экране драматичного эпизода из немого кино (Гермиона настойчиво знакомила подругу с искусством мира маглов) или на волшебной фотографии из альбома какого-то фотографа ощущений.
Обычно немая тишина оглушительно кричала словами недавно услышанной песни.
"Я с тобой…" — холодок пробежал по спине девушки.
Рябь на воде начала раскачиваться все сильнее и сильнее.
Она хотела спросить у тишины: "кто ты?"…но слова не могли найти выхода наружу. Она пыталась понять. Но можно ли понять, скажем, судьбу, которая привела ее на край этого бассейна или молчание, которое орет у нее в голове, не нарушая при этом общей зыбкости спокойствия зависшего вокруг?...
Вода манила и отталкивала одновременно; Джинни медлила.
Краски решили посмеяться над этой сценой выключенного звука и замелькали в безумном хороводе: зеленый –серый, серый — зеленый… Как будто блики серого солнца, бьющие фонтанами сквозь тусклую листву…
В этом мелькании Джинни увидела зелень глаз Блеза… В этом мелькании Джинни увидела серебро глаз незнакомца, спасшего ее на ночной улице от неприятных последствий сломанного каблука… Глаза цвета февраля и глаза цвета листвы… серый — зеленый, зеленый — серый…
Ветерок стих, гладь воды стала похожей на стекло: разобьешь — разлетится на тысячу осколков…
Если бы Джинни могла обернуться, то она наверняка увидела бы двоих в капюшонах, скрывающих их лица, — они стояли и наблюдали за ней…
Если бы Джинни могла обернуться… Но двое знали, что она не обернется. Людей, завязанных узлами времени; людей, гуляющих по снам; людей, которые живут так давно, что помнят с чего же все это началось, видят только тогда, когда они этого хотят — …они не хотели…
Зеленый — серый, серый — зеленый… Блез и тот, который пахнул корицей… Тот, кого она почти узнала, но никак не могла вспомнить и Блез… Тишина нарастала…
Вдруг она покачнулась…секунда времени полета до воды растянулась до субъективного безвременья…
Джинни стало страшно… так, как никогда еще не было.
"Я с тобой…пропади оно пропадом…"
Джиневра коснулась воды…
— Хоть бы это все было просто страшным сном!
Брызги-осколки…
И грянул гром.
Глава 5.
Так в воздухе, который синь, —
Жажда, которой дна нет.
Так дети в синеве простынь,
Всматриваются в память…
Чемпион… Любимец… Непобедимый… Элегантный… Джентльмен в ринге, покоривший как завсегдатаев, так и случайных искателей адреналина… — всем этим стал он, Драко Малфой. Сила настойчиво требовала выхода и получила его, вместе с практикой и славой в нагрузку. От такого не то что самооценка возрастет — звездность прорежется, тем более после пяти лет пребывания в тени.
Опускаться с такой высоты, само собой, не только неприятно, но еще и больно… Причем опустили с этой самой высоты Драко не в ринге, как полагалось по всем кодексам чести, а на улице. С тренером по борьбе, как известно, может спорить только тренер по стрельбе… Оказалось не только, а еще и три и более (причем чем более, тем радикальнее) среднестатистических юных отморозка. В таких случаях приходит осознание того, что в самой выигрышной позиции оказывается тренер по спринтерскому бегу… Жаль… жаль, что курение идет явно не на пользу скоростным характеристикам.
Малфою достались шестеро и глупый развод на мелочь… потом ему досталось, хотя это слово не совсем передает весь спектр ощущений, непереводимый с игры местного диалекта. Самым обидным было то, что простенькое заклинание коренным образом изменило бы ход действий и их итог, НО…использовать магию среди маглов — значит обнаружить себя и, добровольно отправившись в Азкабан, поцеловать взасос дементора, причем смачно так поцеловать и публично! Заголовки всех газет "Упивающийся смертью Драко Малфой, был героически выслежен и пойман аврорами, после 5 лет упорных поисков" произвели бы фурор, для Драко, правда, — посмертный… Поэтому еще живой, но порядком побитый, Драко с честью (пытаясь огрызаться и обещать найти всех, чтобы потом порвать, как Тузик грелку) вышел из этой ситуации.
Отдыхая в луже, в которой его собственно и оставили, Драко Малфой попытался подвести итоги:
— Пара сломанных ребер, нос в том же состоянии, выбитый зуб, обильные синяки по всей области избиения — неплохое окончание для такого расклада. До Рембо я конечно не дотягиваю, с ножом на весь вьетнамский доблестный народ победоносно сходить не получится, но тоже, в общем, могло бы быть и хуже, — размышлять вслух было неудобно, но особо эффектно язвить у Малфоя получалось только при наличии фамильного саркастического тона, — теперь надо подняться и постараться, добраться до более удобного места лежания, нежели замечательная, но уж очень холодная мартовская лужа…
В такие моменты (а их в жизни каждого нормального ученика школы бывает несколько…в месяц) Драко пробивало на ностальгию и погружало в воспоминания о былых приключениях…пробило и сейчас…(если нам, девушкам, для погружения в воспоминания и ностальгического настроения достаточно мелодрамы или пары бокалов мартини, то им, обитателям другой планеты, нужно или подраться или надраться — эффект сходный, прим. авт.).
Хогвартс… 7 курс… Расцвет звездной троицы Потер — Уизли — Гренжер? Да, они были популярны, но не менее популярными были и лучшие друзья и, по совместительству, главные "оторви и выбрось с аристократическими манерами" школы — слизеринцы Драко Малфой и Блез Забини.
В тот чудесный весенний день одному когтевранцу захотелось отомстить Драко за уведенную любовь этого самого когтевранца… Это было подло, найти их с Блезом именно тогда, когда Крэбб и Гойл куда-то запропастились, тем более потребовать честного поединка, так сказать, дуэли (дуэлянт, блин!); он даже с другом пришел — секундант, так сказать. Умные же вроде бы студенты, а хитрости ну просто как у гриффиндорцев, то есть отсутствует напрочь! Блез, видимо в тот день был в романтическом настроении, потому что идею честной дуэли поддержал весьма рьяно, вызвавшись быть секундантом Малфоя.
Выбрались в ночь к Визжащей хижине, совершили ритуал, ( Драко прямо вспоминать смешно стало) и начали поединок. После обезоруживающих заклятий, которые противники провели синхронно с точностью до миллисекунд, они впали в легкую задумчивость по причине отсутствия у них собственных палочек и невозможности продолжать дуэль… Обмениваться палочками, чтобы продолжить бой было, мягко говоря, неудобно, поэтому проблему решили радикально — перешли к непосредственному выражению трепетных чувств друг к другу, путем банальной драки… Досталось обоим… А по возвращению еще и неделю отработок, для дуэлянтов и их секундантов, лично от МакГонагал, проходящей (не в тему) по тому же коридору, что и использовали для возвращения в башню когтевранцы, которые не придумали ничего лучше, как сдать еще и противника со всеми потрохами.
Репутация хитрых, подлых слизеринцев рисковала подмочиться этой по-благородному глупой дуэлью, в перспективе маячил выговор от отца (Дай бог вам никогда не знать, что такое выговор от Люциуса Малфоя!), но самой важной проблемой была для друзей не эта…и даже не перспектива неделю чистить все награды лучших учеников школы…самым важным было не допустить, чтобы обе девушки Драко (проблемная когтевранка и слизеринка — обе с 6 курса, к тому же) догадались друг о друге в порыве навестить "несправедливо избитого" Дракончика — Дракусика. Малфой лежал на лазаретной койке, Забини сидел у него в ногах…
— А все было так точно спланировано, — Драко поморщился, — нет, надо было ему переломать мне два ребра, теперь сутки виси в больничном крыле — раз, и надейся, что мои дамы не придут сюда одновременно в ночь — два…
— Может еще все не так плохо — втроем даже интереснее, — заметил Блез
— Ага, а лицо расцарапанное потом мне, между прочим, носить… Смею заметить, что царапины чуть-чуть не вписываются в мой безупречный имидж…
— Зато синяки вписываются, — саркастически заметил Блез
— Так это ж в неравном и подлом бою, в котором я выглядел, между прочим, вполне достойно и мужественно! А царапины от двух десятков наманикюренных ногтей на геройство не спишешь…
— А почему бы и нет?
— Мне рассказать Падме об Анжеле, а Анжеле о Падме, и представить их друг другу для верности, чтобы и тебя постигла такая же героическая участь? — невинным голосом поинтересовался Драко…
Блез поперхнулся:
— …давай лучше подумаем, как бы разойтись твоим пассиям во времени…
Школа… Как же это было давно, легко, весело и наивно…совсем не так, как бывает в жизни, поэтому туда нестерпимо хотелось вернуться и не хотелось одновременно и так же нестерпимо. Школа…там еще были друзья, помощь и опека, здесь ее не было.
Зато была лужа, был мартовский ветер, были шестеро сомнительной внешности, интеллекта и вежливости…и надо было подниматься, причем немедленно…
Сколько раз приходилось вот так подниматься тогда, когда все еще было очень просто… Когда было белое и черное — для тех, кому уготована участь темных все было также, как и для светлых и правильных, другими были лишь приоритеты. Воспитание Малфоев обязывало, чтобы их отпрыск всегда был на высоте, никогда не терял контроля даже если еще не успел подняться из очередного падения.
Проявленное благородство, вылившееся в драку было наказано, жестоко, по всем правилам, раз и на всю жизнь, потому что Малфои не допускают ошибок дважды (читать вообще не допускают). "Наглый нахальный и спесивый ловелас, самый плохой парень Хогвартса" (взято для характеристики из дневника одной из поклонниц) не мог показать кому-либо все те чувства, которые обуревали его после воспитательного разговора с отцом и последовавшего наказания. Не мог, потому, что был темным, а темные сами справляются со своей болью, показушно обзывая свое одиночество банальным презрением.
И все-таки здесь Малфой тоже допустил ошибку, фатальную, для него в той же мере, как и спасительную…был этот кто-то, который принимал на себя частичку боли, злости и грусти, не лечил, не поддерживал, а просто разделял ношу на двоих. Этим кем-то был Блез Забини — лучший , друг, почти брат… Как же это их так угораздило? Ведь они всегда поддерживали друг друга… Война, как это ни банально, заученно и книжно звучит, ставит людей по разные стороны баррикад…война…потрясение…ставки ценою во все что у тебя есть, ставки ценою в жизнь… Мы сами выбираем, выбираем по тому чего в нас больше: темного или светлого и еще по тому каким мы видим темное и светлое… Настоящие друзья не расходятся со скандалами, обидами и местью — настоящие друзья расстаются из-за того, что трещина, баррикада, тьма и свет, ставшие между ними делают дружбу слишком сложной, даже для таких сильных. Блез выбрал свет, а Драко — ушел, ушел, как делают только темные: без прощаний, самопожертвований и героизма. Ушел, чтобы друг, сделав свой выбор, не разрывался и не жалел…обо всем — такие как он уходят молча, бросают, рвут по живому, делают больно…не для того, чтобы морально раздавить, а для того чтобы сберечь — странное, страшное, единственное настоящее уважение… Такие как они очень часто жертвуют друг другом ради друг друга — все, чего им не хватает: просто поговорить о том, что давно оба и поняли и приняли… Просто поговорить иногда бывает самым необходимым, а близкие люди прячутся за светлым ли темным ли, благородством ли или честью — в общем то словами, из-за которых однажды приходит вопрос "а если бы?" вместе с горькой болью утраты.
Но судьба не склонна менять свою орбиту, и многие пропасти и трагедии можно было бы изменить при помощи простого и пресловутого "а если бы?"… Чего уж проще, чем просто разговор…
Интересно…почему он вспомнил Блеза именно сейчас? Драко Малфой выглядел по-детски растерянным и нуждающимся в помощи и поддержке? Вот уж железный характер, ничего не скажешь… Хотя…пережил он многое и научился объективно оценивать себя, принимая все слабости и недостатки… Сложившаяся ситуация была донельзя глупой и жалкой, а Драко Малфой нуждался в помощи, только вот помощи ждать было совсем неоткуда, а вместо нее из души горькой струйкой начинала сочиться злость на себя и обида…
Двое в капюшонах скрывались в темноте соседней подворотни.
— История повторяется, и время скоро снова начнет течь ровно, — спутник Судьи явно был доволен.
— История повторяется, только время умеет оборачиваться, — напомнил Судья
— Ты слишком любишь мгновения, для того, чтобы выиграть у вечности, — голос, не смотря на всю его холодность, казался несколько раздраженным, — но мне надоел этот спор, длинною в сотни лет. В мальчике закипает злость, а значит развязка близка…и я доведу до конца то, что ты запустил по кругу своим малодушием…
— Может, — Судья старательно подбирал слова, потом снова посмотрел на Драко, который судорожно попытался откашляться…и мысленно улыбнулся — так тайно и быстро, чтобы никто даже не подумал догадаться, — может…
Прошла неделя, и страшный по своей правдивости сон успел немного выветриться и притупиться сознанием. Даже живя в волшебном мире мы всегда пытаемся победить свои страхи, рационализируя и рассуждая… Этому Джинни научилась у Гермионы — вот уж кто мог найти ответ и объяснение по любому поводу. "Кошмары, как и все остальные сны — лишь простое проявление высшей нервной деятельности; мозг перерабатывает события, которые отпечатались в кратковременной памяти на протяжении дня, и на протяжении активной фазы сна выдает картинки и образы, которые помогают упорядочить полученную за день информацию, хотя на 100% ученые не уверены в правильности данной теории, так как сфера высшей нервной деятельности человека еще не достаточно изучена и имеет большое количество белых пятен и не до конца подтвержденных гипотез…" — этот вывод из энциклопедической статьи (такой себе конденсат двух листов из непонятных терминов меленьким шрифтом) Джинни помнила наизусть… Это успокаивало, по крайней мере она себя в этом искренне убедила… Младшей Уизли еще никогда не было так страшно — настроение сна, казалось, перенеслось в жизнь… Джинни обратилась к науке, а не к прорицательнице, потому что сейчас больше всего на свете хотела, чтобы толкования снов оказались шарлатанством. Даже уроков Сивиллы Трелони хватило, чтобы понять, что ничего хорошего этот сон не предвещает… Сны не являются предсказанием реальности, они — лишь часть высшей нервной деятельности…
…иногда нам удается обмануть даже себя, уж очень сильно мы ждем этого обмана…
Хорошее настроение потихоньку возвращалось вместе с набирающей темпы весной. Блез куда-то уехал по делам, и, оставшись на время без него, Джинни почувствовала что-то вроде небольшого налета грусти и одиночества — ей было хорошо с ним, весело, комфортно, а главное с ним возвращалась определенность и уверенность, что вот оно то самое, за чем она так упорно гналась и бежала.
Блез куда-то уехал по делам и, как в том анекдоте, вот тут-то все и началось…
Глава 6.
So close, no matter how far
Could not be much more from the heart
Forever trusting who we are
And nothing else matters…
Стоит наладившейся было жизни остаться без присмотра, как она быстренько, словно издеваясь, с дикой хитринкой и дьявольским хохотом в глазах разлаживается. Причем иногда выдает совершенно неожиданные повороты. Обычно повороты поворачивают тогда, когда ничего экстремального на ближайшее будущее не планируется.
Джинни просто захотелось булочек, причем так нестерпимо, как иногда хочется только горячую булочку с вишнями и только часам к 11 глубокого вечера, и не было просто ну никаких сил выдержать остаток вечера без этой самой ужасно вкусной булочки, и Джинни, просто таки случайно абсолютно точно знала, что эту горячую вкуснотищу с вишнями можно достать в круглосуточном супермаркете в 15 минутах ходьбы от ее дома… И что уж совсем ни в какие ворота не лезло, ее природная лень взяла в тот вечер выходной, уступив свое место жажде кипучей деятельности. Подчиняясь принципу: "мужик сказал — мужик сделал" Джинни (все ж таки захватив на случай самообороны палочку) устремилась, срезая дорогу дворами, в заветный супермаркет за вожделенными булочками.
Страшно ходить глубоким вечером по темным дворам… Эта свежая мысль посетила Джинни где-то минут через 5 после начала героического похода, поэтому дальнейшая дорога проходила под знаком мысленно высказываемой в адрес себя любимой непереводимой игры местного диалекта.
Пьяные, отдыхающие в ближайшей луже, были для ее города событием далеко не новым, но все еще непривычным для девушки лично. Ну куда ты денешься от природного альтруизма, смешанного с любопытством?! Именно поэтому, Джинни, набравшись храбрости, решила подойти и применить маленькое (совсем крошечное, не для себя предназначавшееся, незаметное) заклинание. К сожалению, добро до добра, как известно, не доводит…"Lumos" — прошептала девушка, достав волшебную палочку, и двинулась вперед.
Подойдя ближе, девушка отметила, что отдыхающий в луже парень совсем еще молодой, что, в свою очередь, расстроило ее еще больше. Парень был довольно таки спортивного вида, прилично одетый, даже какой-то утонченный, что ли, что еще больше дисгармонировало с местом его импровизированного отдыха. Он лежал ничком, не двигался и не издавал ни звука. "Спит, наверное, как младенец" — подумала Уизли и попыталась перевернуть парня к себе лицом…
Она его где-то видела…это лицо, только вот надо собраться и постараться вспомнить… Она его где-то видела, только тогда по нему не была размазана грязь пополам с запекшейся кровью, ровный аристократический нос не был распухшим, синеватого оттенка и неестественно вывернутым в сторону, а на левой скуле не расплывался синяк.
Мысль о том, что он вовсе не спит, пришла сразу после выхода сознания девушки из ступора вместе с мыслью, что парень лежит на холодной мартовской земле в одной рубашке, без какого-либо намека на куртку. Надо было срочно что-то делать, булочки накрылись медным тазиком вместе с принципами и правилами, которые она с таким трудом для себя выстраивала последних 2 месяца…Джинни оглянулась и, отметив, что никого постороннего в переулке не наблюдается, достала ключик-портал (подарок, присланный Гермионой по совиной почте, как она выразилась "на всякий пожарный", и кто ее тянул принять Гермиону в своем новом доме за бокальчиком чая?!) и отправилась вместе с парнем к себе домой.
Как хорошо прослушать курс по колдомедицине, и еще лучше его вспомнить именно тогда, когда кто-то нуждается в помощи. Идея жить без магии улетела ко всем чертям, и Джинни, как сорвавшийся наркоман, чувствовала свою силу, которая так нужна была сейчас, текущую сквозь заученные до автоматизма пассы и латинские фразы. Она уложила парня на диван в гостиной (выбор был сравнительно маленьким, не в спальню же его нести в конце концов), смыла с него кровь и грязь, подлечила, как могла без дополнительных зелий и настоек, лицо. Дальше абсолютно необходимо было его раздеть хотя бы до пояса, так как Джинни, не безосновательно, предполагала у парня пару-тройку переломанных ребер остро нуждающихся в тугой перевязке. Почувствовав что-то вроде стеснения (вот уж совсем одичала) младшая Уизли принялась снимать с потерпевшего незнакомца рубашку.
Законы подлости очень любят как раз стеснительных, поэтому парень естественно не нашел лучшего времени прийти в себя, как в разгар процесса раздевания…
Он точно помнил, что пытался встать на ноги, но тот максимум, который смог из себя выжать, был перевернуться на живот и попытаться встать на колени. Потом что-то неприятно щелкнуло, и он провалился во тьму… Когда сознание готово было вернуться в режим реального времени, а глаза еще замешкались где-то по дороге к этому реальному времени, не в тему вспомнился анекдот про боксера, который уверенно держался первых три раунда, а в начале четвертого вдруг какая-то сволочь посмела выключить свет именно тогда, когда до победы было рукой подать. Подоспевшие за сознанием глаза услужливо подсказали, что свет снова включили, а остальные потихоньку возвращающиеся чувства сообщили Драко о том, что он снова лежит на спине, только лужа какая-то подозрительно мягкая, сухая, теплая и даже комфортная. Все те же чувства с неудовольствием отметили, что с него самым наглым образом пытаются стащить последнюю рубашку. Драко усилием воли раскрыл веки и в кружащемся вокруг него пространстве отметил резкое, шарахающееся движение в сторону.
Стащив с подопечного левый рукав, Джинни начала было входить в азарт, но тут он пришел в себя и довольно резко как для своего состояния открыл глаза, этого девушка никак не ожидала, отскочив с перепугу в другой конец комнаты. "Что это я в самом деле?"— подумала Джинни и осторожно подошла к нему…
Где-то она точно видела эти серые, февральские глаза, только вот память, а она у Джинни на лица была хорошая, похоже, начала давать сбои.
— Очнулся, — произнесла она миролюбиво, — и где это тебя так угораздило, а?
Обладатель до боли знакомого лица простонал что-то нечленораздельное и, видимо решив, что уже очень долго засиделся в сознательном состоянии, снова покинул режим реального времени.
— Ничего, потерпи немного, — сказала она скорее сама себе, — я тебя мигом вылечу…
Когда пространство перестало кружиться, а к способности видеть добавилась еще и сносная резкость, Драко разглядел, что он лежит на диване в абсолютно незнакомой комнате, и в тот момент, когда он очнулся, с него, видимо, снимали рубашку для перевязки. А потом сознание выкинуло очередной фортель, и над ним склонилась галлюцинация…
"Почему, — вдруг подумалось Драко, — почему меня преследует в последнее время этот образ. И дернул же черт меня тогда проявлять неуместное джентльменство и встречаться взглядами с этой Уизли. Все дожил, вместо ангелов или демонов ко мне является Джиневра собственной персоной". Он мимо воли, отчаянно ругая себя за это, смотрел на нее и улыбался, как какой-нибудь придурок типа Поттера, счастливо так улыбался…ну или ему казалось, что улыбался… Вдруг галлюцинация склонилась к нему, и он приложил все усилия, чтобы не раствориться в глазах цвета морской волны, попутно отмечая, что такое поведение является прямым свидетельством тому, что ему, Драко Малфою, отбили последние мозги и он, Драко Малфой, в обозримом будущем прямой клиент больницы святого Мунго. "Интересно, — пронеслась вдруг шальная мысль, — меня признают недееспособным или все же отправят в Азкабан, в одиночку?". А потом произошло совсем из ряда вон выходящее, которое не вписывалось даже в картинку полного сдвига крыши, вызванного тяжелыми телесными повреждениями…галлюцинация участливо поинтересовалась:
— Очнулся…и где это тебя так угораздило, а?
Драко простонал что-то нечленораздельное, что можно было бы перевести, как "Так вот ты какая на самом деле, ШИЗОФРЕНИЯ, цветная, с объемным изображением, а на особо тяжелых стадиях еще и со стереозвуком…", потом что-то снова щелкнуло, и он провалился в уже знакомую темноту.
Галлюцинация произнесла уже скорее самой себе, так как Драко снова оказался временно вне зоны досягаемости:
— Ничего, потерпи немного…я тебя мигом вылечу…
Потом она наколдовала бинты, достала обезболивающую мазь и принялась за работу.
Когда первая помощь (а в нашем случае и вторая, и основная, и, как предполагалось, не последняя) была оказана, к Джинни вернулась способность трезво и рассудительно мыслить, так как в кризисных ситуациях эта функция отключается у 90% человек. Вместе с этой способностью ее начали посещать соответствующие мысли типа: "привела фиг знает кого в дом, а если он преступник какой, которого сейчас ищут все уважающие себя теневые и не только структуры города?", "парень конечно симпатичный, но зачем тебе оно надо с ним мучаться таким нерасторопным?" и самая парадоксальная: "вообще-то ты в данный момент живешь среди магглов, а у них принято потерпевшим скорую помощь вызывать и отправлять этих потерпевших в больницу…"
— Тьфу ты, блин, — вырвалось у Джинни, — приехали, конечная, поезд дальше не едет, просьба освободить вагоны… Вместо того, чтобы доставить человека к врачам, для оказания принятой по местным меркам помощи, ты потащила его домой, занялась самодеятельностью, так, что теперь его и в больницу то не отвезешь… Хотя, с другой стороны, не трансгрессировать же мне прямо в маггловскую больницу, папа меня за это, мягко говоря, по голове не погладит, а обходиться без магии в экстремальных ситуациях с острой нехваткой времени я еще не научилась…пока что… Э-э-эх, смешная и идиотская ситуация — альтруизм до добра еще никого не доводил…
Успокоив таким образом свою рассудительность (хорошо, что она не Гермиона, та бы точно на ее месте так бы легко от голоса разума не отделалась), Джинни решила что все-таки делает все правильно, и вообще, не мешало бы взглянуть, как там поживает ее подопечный…
Неприятности глубокого вечера плавно переросли в неприятности последующей ночи. Глупо было бы предполагать, что все неожиданности закончатся на благополучной ноте благородного и самоотверженного спасения потерпевшего. Но до такого даже не в меру буйная фантазия Джиневры Уизли не могла доразыграться… Она его узнала, неопределенно знакомое мирно спящее лицо в момент стало определенно знакомым, причем дважды знакомым, причем второе знакомство было чертовски приятным, а вот первое — наоборот, причем до крика… Лежащий на диване в ее гостиной парень был тем самым парнем, который самоотверженно спас ее в феврале от последствий сломанного каблука в середине одной не очень приятной по воспоминаниям ночи. Именно от этой улыбки (надо сказать, что подопечный улыбался во сне, широкой, застенчивой, даже детской улыбкой) ей стало тогда так тепло и легко на душе…а потом вспомнился давний страшный сон, в котором фигурировали ЕГО глаза, и в душу закралась необъяснимая, ненавистная, обреченная тревога…а потом она вспомнила его во второй раз, и ей стало страшно…и противно…
Он изменился, изменился его голос, став более низким и до неузнаваемости хриплым — интенсивное курение, как метод маскировки… Последний раз она видела его пять лет назад, когда они заканчивали школу и когда они сражались по разные стороны баррикад, в разных армиях, за разную идею. Он изменился, не мудрено, что она его не узнала сразу, его, официально пропавшего без вести, а неофициально похороненного и забытого, как старый кошмар. Не мудрено…вернуть бы лежащему сейчас парню длинные серебристые, мягко ложащиеся на плечи волосы вместо иссиня черной, торчащей смешной челкой стрижки; вернуть бы ему ухоженную аристократическую бледность вместо загара, плотно въевшегося в кожу до постоянной смуглости; вернуть бы сбитым до мозолей рукам былую аристократичную утонченность; вернуть бы нахально спесивое злое выражение лица, вместо этой идиотской детской улыбки — и она бы никогда и ни за что так долго бы его не не узнавала. Взгляд Джинни мгновенно растерял все тепло и заботу, зато в нем переливались ненависть, презрение и страх…она только что оказала первую помощь самому злейшему из всех оставшихся на земле врагов — на диване в ее гостиной валялся без сознания глупо улыбающийся Драко Малфой.
"Люди не меняются, люди никогда не меняются, особенно такие, особенно опасные, особенно Драко Малфой — твердила себе Джинни, как заклинание, нервно заваривая кофе, — Нужно связаться с министерством, с Гарри, с кем-нибудь, его нужно отправить в Азкабан, где ему и место…нужно…" Но, к сожалению, гриффиндорцы очень хорошо, просто патологически, помнят добро, и Джинни просто не могла, не поговорив сдать его, не выяснив с чего это он вдруг был так добр к ней и помог ей вместо того, чтобы прибить где-нибудь в подворотне авадой, али не признал, али рассекретиться побоялся…потому что для нее это было важно, и она ничего не могла с этим поделать, хоть и очень хотела.
Слизеринец умиротворенно отсыпался на ее диване, а Джинни не то что сон не шел, а прямо таки стоял поперек головы. Она сидела рядом в кресле-качалке, прихлебывала кофе и не отрывала от этого человека настороженный полный противоречивых эмоций, ненависти, презрения и страха взгляд, будто бы силилась разгадать лежащего перед ней и очень сердилась на себя, потому что это у нее никак не получалось.
Он был в какой-то странной, непонятной и незнакомой ему реальности. Галлюцинация, правда исчезла, а вот глаза Джиневры Уизли, будто стояли перед ним, заглядывая в самую душу, заставляя глупо улыбаться совершенно против его воли, а потом против остатков его воли, а потом просто так улыбаться… Он все шел и шел вперед, среди каких-то полуразвалившихся построек из камня, давно поросшего мхом. А еще, кажется, была осень, только какая-то странная, состоявшая всего из двух красок — золотистой и цвета морской волны, как ее волосы и ее глаза… Почему он был уверен в том, что это — осень. Он не знал, но уверенность была непоколебимой, как каменные развалины, мимо которых он шел. Иногда ему попадались деревья, листья с которых стремились упасть, но не падали, потому что стояло полное пугающее неуютное и неудобное безветрие. Он вышел к каменному бассейну, в котором стояла изумительная, чистая, соблазнительная вода, подошел к его краю и замер.
— Сейчас, я раз и навсегда выброшу ее из головы, — пообещал сам себе Драко, — я никогда никаких чувств, кроме презрения, к ней не испытывал, а последний месяц –это всего лишь глупая хандра и ностальгия, я пришел сюда, чтобы избавиться от нее раз и навсегда. Малфои не совершают ошибок, — его слова не переходили грани шепота, а последняя фраза сорвалась с голоса, которому не хватало силы.
Всего один шаг…только надо решить в каком направлении…
Его лицо приняло сосредоточенное выражение…
— Я не позволю играть с собой в игры! — скорее прохрипел, чем проговорил Драко…
Что такое один шаг для человека, который давно разучился бояться?!
С ударом тела об воду, где-то далеко взорвалась вселенная.
В тот же самый миг резкий порыв ветра сорвал с деревьев абсолютно все листья и унес их далеко за горизонт.
Время со злостью вырвалось наружу — дороги назад не стало.
А двое, поежившись от внезапного движения воздуха, скрылись в водовороте листопада. Их ждала дорога к концу, они справлялись со своей очень важной задачей, сегодня все пошло по их плану…впервые за сотни лет…
Будущее верит в тех, кем мы есть на самом деле, а все остальное, как водится, не имеет абсолютно никакого значения…
Глава 7.
Не виню равнодушных — сам грешен
Слишком много над нами проклятий,
Я искал дорогие объятья:
И нашел… И удобно подвешен…
Утреннее солнце, а это, надо сказать, было его прямой обязанностью, начало заглядывать в окна дома №8 по улице с холодным названием, дотянулось до окон 3 этажа, выходящих на залив реки, посмотрелось в свое отражение и проникло, наконец, внутрь, осветив сначала пустовавшую в предыдущую ночь спальню, а затем и гостиную… На диване спал парень, который внешне казался нездоровым (особенный антураж составляли синяки, которые еще не до конца залечились и тугая бинтовая повязка на ребра — одеяло, видимо, сползло за ночь), и девушка, которая заснула прямо в кресле-качалке. Рядом с ней стояла чашка с недопитым, но еще теплым кофе… Солнце осветило их, поигралось с бликами на поверхности кофе, оставило один из своих лучей и двинулось дальше — будить остальной мир. Шаловливый солнечный зайчик осмотрелся, не нашел ничего достойного внимания в пустовавшей спальне и сосредоточил всю свою теплую энергию на самом, по его мнению, интересном месте гостиной — на лице спящего Драко Малфоя. Зайчик примостился у него на щеке и с неудовлетворенным интересом начал поглядывать на закрытое веко…
Темноту прорезала узкая полоска света, он кинулся к ней, надеясь найти выход, и тут свет заполнил все видимое пространство. Веко, на которое нацелился зайчик, дернулось, явив миру серо-голубой глаз — Драко Малфой, похоже, очнулся.
Зрение работало без сбоев, сознание окончательно вернулось в мир живых и, как надеялся его обладатель, душевно и физически здоровых. Приподнявшись на локтях, бывший слизеринец осмотрелся, прислушиваясь к своим ощущениям: обычная комната, скорее всего гостиная, удобный диван, лицо, которое почти не болит, тугая бинтовая повязка на ребрах, чашка с недопитым кофе на полу и его "личный лечащий врач", спящий в кресле. "Личным лечащим врачом" оказалась рыжеволосая девушка. По спине Драко пробежал легкий холодок — галлюцинация грозилась вернуться. Хотя логичнее было предположить, что глюка и вовсе не было, а просто он вчера по причине травмы и рыжих волос перепутал человека. Тем временем девушка повернулась во сне, явив Малфою свое лицо на полное обозрение, и, пока он лихорадочно вспоминал всех своих подружек с рыжими волосами, ввела его в легкий ступор. Это была не галлюцинация, а, что еще хуже, живая, хоть и спящая, Джиневра Уизли.
Драко ругнулся нехорошим словом полу в слух, полу про себя…
Судя по месту засыпания и по попыткам этого самого засыпания не допустить (здравствуй недопитое кофе!), Драко отметил, что Джинни его все-таки узнала, и ругнулся уже нехорошей фразой, при чем скорее в слух, хоть и тихо…обстановка грозила в ближайшее время раскалиться…
Прочистив горло, Малфой настроился на фамильный саркастический тон:
— Кого я вижу, Джиневра Уизли собственной персоной! Чем обязан столь теплому приему?
— Сейчас… уже встаю… еще одну маленькую секундочку…и я…, — сонно заворчала Джинни
— Ну-ну…, — только и смог выдавить Малфой сквозь мерзкую ухмылочку
И тут Джинни Уизли подскочила, как ужаленная. Сон ("Как же я ненавижу эти дурацкие рассветы, которые просыпаю, как запрограммированная!") улетучился моментально, а на лице появилось недавно приобретенное, вместо злосчастных булочек, напряжение — Драко Малфой вернулся вместе с букетом своих неповторимых черт и повадок, а его временное переключение на бессознательное состояние и улыбки от уха до уха (Драко Малфой, оказывается, умеет улыбаться, правда в невменяемом состоянии, но сам факт!), похоже, полностью излечилось…
— Для особо одаренных повторяю вопрос, — пауза, — чем обязан столь теплому приему и отсутствию армии авроров в засаде за спинкой дивана?
Сказать, что Джинни растерялась… Вот он, враг, который не показывался последних 5 лет, человек, которого все с радостью похоронили и забыли о нем, как о страшном сне; вот он живой, вменяемый и в полном сознании… Сказать, что Джинни растерялась… Растерялась, да так что с перепугу стала напоминать рассерженную валькирию, это как минимум…
— Для не менее одаренных замечу, — кровь прилила к лицу гриффиндорки, которая, в свою очередь, почти вплотную приблизилась к лицу ненавистного слизеринца, — что для такого пережитка смутного прошлого, как ты — это, пожалуй, слишком много чести!
— Значит, твой план залечить меня до смерти, перед этим доведя до сумасшествия своими эмоциональными нравоучениями? — потемневшая бровь поднялась в саркастическом вопросе…
— Как и предполагалось — ни капли благодарности и дремучее хамство…
— Исключительно из чувства безумной благодарности я не убью тебя, а просто сотру память.
— А насчет хамства, ты предпочитаешь воздержаться, я правильно поняла? И, кстати, мне почему-то кажется, что ты все же не в том состоянии, чтобы диктовать мне условия, — Джинни незаметно даже для себя лихорадочно сжимала палочку в руках.
— Не будь так уверенна в этом, маленькая рыжая Уизли…
— Насчет хамства ты точно предпочитаешь воздерживаться… Но дело даже не в этом, мне просто любопытно посмотреть как ты будешь держаться на ногах после твоего вчерашнего состояния, — не без удовольствия заметила Джинни.
Вдруг взгляд Драко переметнулся со своей оппонентки куда-то в сторону окна, казалось, он силится что-то разглядеть там:
— Посмотри за окно, — как ни в чем не бывало, заявил Малфой.
Джинни немного опешила от такого разворота на 180 градусов:
— А что там? Я ничего особенного не вижу…
— Вон там вот, ну вон же… сразу за поворотом, — особо драматическая пауза, — вон там не я побежал тебе что-то демонстрировать и доказывать?!
Этот развод был настолько злобно-детским и настолько обидным, что Джинни захлебнулась от переполнявших ее негативных эмоций, потом, взяв себя в руки, невинно поинтересовалась:
— И кто же это так отделал великого и непобедимого Драко Малфоя не ранее, чем вчера, наведался к Гермионе вспомнить школьные времена?
Взгляд Драко от "холодный и презрительный" перешел в разряд "уничтожительный на уровне абсолютного нуля по теплоте ", тем не менее, когда он заговорил ни одна интонация не изменилась и ни один мускул не дрогнул на лице с надменно-презрительной маской:
— Сеанс вопросов и ответов подошел к своему логическому завершению, Уизли, переходим к обязательной программе…
И, прежде чем Джинни успела что-либо понять, Малфой вскочил с дивана, при чем обе палочки — его и Джинни — оказались у него в руках. Все-таки физическое состояние дало о себе знать, и во время маневра он едва удержал равновесие, но своего он достиг и теперь держал Уизли под прицелом.
Но все снова пошло вкривь и вкось, как уже не раз шло на протяжении этой истории: в тот самый момент, когда Драко начал произносить заклинание, стирающее память, во входной двери громко заскрежетал ключ…
— И кто это может быть, — поинтересовался Малфой, — припозднившаяся армия авроров? Так когда это они начали, как магглы, ходить через дверь?
Сквозь открываемые двери послышался голос:
— А вот и я, привез одной нашей общей рыжей знакомой сувениры из Парижа, ставь скорее кофе — отпаивай своего блудного друга прямиком из холодильника… — звук возни в прихожей…
— Палочка! — прокричала Джинни…
— Блез Забини…а вот и первый аврор, — в пол голоса отметил Драко, в то же мгновение приблизился вплотную к Джинни, нажал нужную точку у нее на шее ( плоды службы в армии, от которой всеми правдами и неправдами повально пытались откреститься все магглы мужского пола от 18 и до 26) и трансгрессировал с обмякшим телом в охапку…
— Что-то случилось?!! — через мгновение Блез влетел в комнату в полной боевой готовности…
Но ответом ему был только характерный хлопок — секунду назад Джинни без всяких "привет — пока" и малейших объяснений трансгрессировала. В комнате не было никаких следов явной и неявной борьбы, равно как и любых следов или знаков, не говоря уже о сообщениях. Вывод напрашивался сам за себя — она трансгрессировала, потому что не хотела его в тот момент видеть. Чужая душа, тем более женская — потемки, поэтому он решил не отставать от коллектива и отправился к себе домой, решив послать ей сову с требованиями объясниться. Уж что-что, а навязывать свое общество Блез Забини не привык…
Влага висела в воздухе настолько явно, что его можно было бы попробовать выжать. Острый запах озона заставлял задуматься о том, что в ближайшее время придется вытерпеть весь букет поздних гроз: оглушительный гром, безумную пляску всевозможных молний и беспросветный ливень с последующим надоедливым дождем на протяжении эдак недельки. Стояла ранняя осень.
Права была Уизли в своих смехотворных попытках изобразить холодное ехидство и сарказм, не стоило ему выдавать такую череду подвигов после вчерашнего приключения… Во-первых, он основательно выдохся и сейчас валялся на земле рядом с бессознательной Уизли, силясь восстановить дыхание и хватая наполненный озоном воздух, как рыба, выброшенная на берег, а, во-вторых, он трансгрессировал фиг знает куда вместо своего дома, чего с ним даже в школе не случалось, и в этом определенно осеннем фиг знает где с минуты на минуту должна начаться гроза с последующим затяжным продолжением.
— Что за… — удивленно отметил Драко, не веря своим глазам. Они находились на ровной площадке, декорированной развалинами какого-то очень давнего сооружения. Крыша у этого сооружения отсутствовала, хотя явно когда-то предполагалась, то есть развалины представляли собой систему полуразрушенных стен, арок и дверных проемов в никуда. А в центре этого сооружения располагался поразительно знакомый, правда на этот раз пустой бассейн. Он обошел кругом площадку с целью осмотреться как следует: недалеко от стен росло несколько молодых, совсем неокрепших деревьев, а дальше, через довольно таки приличную степь виднелась кромка леса — с другой стороны начинался обрыв , поросший травой и редким кустарником, а за ним расстилалось уже начинающее терять свою приветливость море. Кто-то непременно бы восхитился открывшимся пейзажем, но только не Драко Малфой и только не в сложившейся ситуации — для Драко Малфоя пейзаж оказался самым что ни на есть неудачным, потому что до ближайшего укрытия, то есть до леса, было прилично идти, а ливень грозился начаться с минуты на минуту…
Наконец Драко вспомнил, что Джинни все еще находится без сознания и соблаговолил нажать ту же самую точку на шее для того, чтобы Уизли наконец-таки очнулась.
Джинни открыла глаза и подскочила так резко, что грохнулась бы опять на землю, если бы Малфой не подхватил ее заблаговременно. Когда земля перестала вертеться перед глазами, Джинни удивленно осмотрелась и потребовала объяснений, причем небезосновательно:
— Позволь полюбопытствовать куда ты нас притащил, ошибка природы, — Джинни попыталась поместить в эту фраз как можно больше яда, чтобы вытеснить оттуда нервный страх за судьбу своей памяти, — и почему, хотела бы я знать у меня не получается трансгрессировать?!
"А Уизли, оказывается, сообразительнее, чем я предполагал," — заметил про себя Драко, а в слух сказал:
— Ты будешь смеяться Уизли, но я знаю об этом ничуть не больше тебя.
— То есть ты хочешь сказать, что ты промахнулся настолько, что не знаешь где мы находимся и почему отсюда нельзя трансгрессировать?!
— Именно это я и хочу сказать, мисс сообразительность, более того добавить, что здесь не действует вообще никакая магия и скоро нас накроет первоклассным осенним ливнем со всеми вытекающими отсюда последствиями.
— Это что же место типа Хогвартса, — начала размышлять вслух Джинни, — только здесь нельзя не только трансгрессировать, но и практиковать любую магию. Тогда возникает логичный вопрос: как ты умудрился перенести нас именно сюда?
— Уизли, ты что решила доконать меня глупыми логичными вопросами?!
— Нет, но мне про…
— Уизли, это был риторический вопрос, то есть тот, на который не нужно давать ответа, — перебил ее Драко, — если успеем проскочить до грозы степь, в чем я, с такими темпами, все меньше и меньше уверен, то сможем найти укрытие в лесу…
— С тобой в незнакомый лес, — фыркнула Джинни, — читай по губам: НИ-ЗА-ЧТО!
— В таком случае, если у тебя есть более рациональное предложение? — Пауза, — тогда потрудись не отставать…
Обычно, если два отрицания обозначают соглашение, то два соглашения никогда не обозначают отрицание… Ага…щас… Они были уже на середине пути, когда небо перед ними раскроила трещина молнии, сделав из одиноко стоящего посреди степи ансамбля из нескольких кустов и деревца весело пылающий факел. Джинни сжалась в тугой комок какого-то первобытного страха и поспешила вплотную приблизиться к Малфою. Через несколько мгновений степью пронесся раскатистый оглушительный звук приближающейся грозы. Первая капля сорвалась, казалось, с самого темного участка тяжело-серой тучи и, минуя траву, глухо стукнулась о землю. Пара секунд, и за ней последовала следующая, потом еще одна, потом послышался неуверенный шелест редких капель, которые еще через мгновение превратились в сплошную стену воды.
Джинни, естественно, была обута не для марш-бросков по степи под удивительно сильным ливнем, размокшая земля вперемешку с травой довольно таки быстро забилась в кожаные ботиночки на шнуровке, поэтому она отстала от нещадно ругающегося Драко Малфоя, чтобы поправить обувь.
Джинни не заметила ее, потому что смотрела не перед собой, а вниз — небо снова пошло трещиной молнии, которая, кажется, избрала себе самый выступающий над поверхностью земли объект…
Позже Драко не сможет вспомнить, как же это у него все-таки получилось, скорее всего сработали не подводившие ни до, ни после рефлексы, а, может, вмешалась судьба, но факт остался фактом: в полете он успел сбить ее с ног и, пролетев уже вместе буквально метр, накрыть собой. Небо окончательно раскололось пополам ослепительной вспышкой света, и в то место, где мгновение назад стояла Джинни, ударила молния… Полежав еще немного, Малфой поднялся на ноги — вид у него был еще более жалкий, чем прежде, потому что к не до конца сошедшим синякам и насквозь промокшей одежде добавились еще и разводы грязи все на той же одежде. Дождь заливал глаза и мешал говорить:
— Уизли, вечно ты все делаешь через нетуда! Кому было сказано не отставать от меня?!
Джинни пропустила его слова мимо ушей…она все так же лежала ничком, только плечи ее как-то нервно подрагивали…
— Тебе что недостаточно мокро, Уизли, или ты решила полностью слиться с природой?! — Драко легонько прикоснулся к ее плечу, — Джиневра, ты меня слышишь?!
Он поднял ее на ноги, как тряпичную куклу, и слегка тряхнул, пытаясь увидеть ее глаза. Они были стеклянными, по лицу текли слезы, смешиваясь с водой, а сквозь шум дождя до него доносились тихие, истеричные всхлипывания.
— Вот только истерики мне и не хватало сейчас до полного счастья, — проворчал Малфой. Он встряхнул ее еще несколько раз более сильно — ноль внимания…Тогда, придерживая Джинни левой рукой и частично левым плечом так, чтобы она не упала и чтобы освободить правую руку, Драко с размаху залепил девушке пощечину — красный след немедленно проявился на перемазанной грязью щеке — потом еще одну, потом еще и еще… Наконец Джинни очнулась и перешла на более громкую стадию нервного потрясения:
— Это все ты, это из-за тебя, — Джинни колотила его руками в грудь, плечи, руки, в общем туда, куда попадала, — это ты приволок меня сюда…это все твоя вина, ты, Упивающийся, ты… от тебя только боль, горе и страдания…
— Ну, слава богу, — с облегчением вздохнул Малфой, — давно пора…
Шок…горячие слезы на щеках, слезы, которые давно копились и, наконец выплеснулись, тем не менее не принеся облегчения, потом несколько немилосердных пощечин, а потом ее наконец прорвало, и она кричала, выплескивая всю свою боль и обиду, а этот, он даже, как будто, обрадовался, если такую эмоцию можно применить к Драко Малфою. Дождь заливал глаза, дождь мешал говорить, дождь хлестал по их одиноким фигурам, словно надеясь сломить, смыть, сдвинуть… А потом ему надоело терпеть, он подхватил ее на руки и быстро понес в сторону леса.
Дождь стих так же быстро, как и начался, поэтому когда они вступили в лес, он уже шелестел монотонными тихими и спокойными каплями — ливень прекратился, уступив второй части барбизонского балета, в виде затяжного скучного дождика на ближайшие пару-тройку дней.
Они углублялись в лес, дождь уже не доставал их, но вот порывы ветра то и дело стряхивали на них целые водопады воды с крон. Джинни молча шла рядом с Малфоем. Темнота все сгущалась по мере того, как дело начинало продвигаться все ближе к глубокому вечеру, а лес становиться все более старым и непроходимым.
— Я думаю мы достаточно далеко отошли, — мысли Драко Малфоя вслух… Он достал палочку, — Lumos!
На конце палочки загорелся теплый огонек, и, как по волшебству (собственно говоря, почему как…), сразу стало немного легче и увереннее себя чувствовать.
Найдя подходящую поляну, с одного края которой стоял раскидистый дуб с очень удачно не начинающей пока опадать кроной, которая могла служить сносным укрытием, Малфой очень проворно собрал хворост и несколько внушительных поленьев, сделанных из упавшего неподалеку дерева. Затем он подсушил заклинанием лиственную подстилку под дубом, высушил дрова, Джинни и себя любимого, а два отложенных подходящих по размеру сука трансфигурировал в два замечательных теплых пледа. Затем неторопливо развел костер, чтобы окончательно высохнуть, согреться и отпугнуть незваных гостей в виде волков и прочей клыкасто-когтистой голодной живности.
Джинни апатично сидела, завернувшись в плед и прислонившись спиной к стволу дерева. Так прошел не один час: они сидели поодаль друг от друга и смотрели на пляшущие языки пламени. Потом Драко в очередной раз подбросил дров, чтобы костер не погас до утра, и начал устраиваться поудобнее в надежде поспать пару часов. Перипетии последних двух дней совсем его измотали, сломанные ребра, хоть и успели срастись, благодаря волшебной мази, но после недавних полетов (куда там тот квиддич) и прочих нагрузок ужасно ныли, усиливая дискомфорт от перспективы сна на сырой осенней земле. Устроившись, наконец, кое-как, уже сквозь обрывки сна он различил тихий такой, какой-то торгательно-жалобный и нетвердый, переживший за прошедший день многое голос Джинни:
— Малфой…Драко…спасибо тебе…
Он все делал сам: сам нашел место для ночлега, сам развел костер, сам трансфигурировал подходящий материал в пледы, сам высушил ее, как маленькую или беспомощную какую… Хотя, наверное, она и была беспомощной, ее как не было все это время. Она пережила войну, которую ее друзья, и с ее помощью тоже, выиграли. Она сталкивалась и со смертельной опасностью и со смертью, но что-то случилось здесь, в этом жутком месте, она вдруг почувствовала себя такой незащищенной, как одинокая травинка в той степи — ветер и ливень основательно прибили ее к земле и ей необходимо было время, чтобы подняться. И рядом был, не бросил, хотя должен был, Драко Малфой — это было странно, это было дико и это было единственным возможным вариантом здесь, в этом странном и страшном месте, для них обоих… Ей нужно было время, чтобы понять и принять мир, в котором она оказалась… По его истечению она тихо так произнесла, обращаясь к уже засыпающему Малфою:
— Малфой… Драко…спасибо тебе…
Он как-то странно дернул плечами, когда услышал слова благодарности в свой адрес и резко открыл глаза, прогоняя дрему. Два серо-голубых глаза внимательно оглядели девушку, но лицо осталось абсолютно нейтральным, не выражающим никаких эмоций — он промолчал в ответ.
— Отсюда все еще нельзя трансгрессировать, — утвердительно произнесла Джинни.
— Успела попробовать? — Его голос был чуть сиплым от усталости.
— Догадалась…
— Правильно догадалась, по крайней мере у меня ничего не получилось.
— Интересно, почему ты перекрасил волосы в темный цвет, — ни с того, ни с сего поинтересовалась девушка, — тебя ведь все считали в начале без вести пропавшим, а потом и вовсе погибшим в одной из решающих битв. И уж тем более никому и в голову бы не пришло искать тебя среди маглов, ты и магглы — это один из признаков апокалипсиса, который пока, вроде как, откладывается на неопределенный срок по техническим причинам.
Драко смерил ее недоуменным взглядом и с даже большей неохотой, чем требовалось, чтобы от него отстали, произнес:
— Моя маленькая личная блажь — имидж захотелось сменить. Не знаю, как ты, Уизли, но я зверски устал и еще не бросил лелеять надежду на то, чтобы поспать…
В воздухе повисла относительная тишина, а через несколько мгновений она уже растворилась в естественных звуках ночного леса: в потрескивании дров в костре, в уханье сов, возвращающихся с охоты, в шорохе ветра, который до утра путался в листьях, и в стуке мелких капель тихого обложного дождя, который, было, остановился, а вот теперь снова пошел…
Утро встретило их утихшим, чтобы , сделав передышку, припустить с новой силой, дождем и клочьями серого мглистого тумана, который рвался об ветви и повисал на них сырыми грустными кусками, никуда дальше не продвигаясь… Ветра не было.
Драко старательно затушил все еще тлеющие, не без помощи наложенного на них ранее заклятия, угли. А потом на коротком и подчеркнуто официальном совете было решено пройти лес и постараться найти людей, желательно, конечно магов, но реально — любых людей, у которых можно было бы найти кров, еду и сменную одежду.
Шли они молча, изредка поглядывая друг на друга. Иногда, в особо густых зарослях, Малфой помогал Джинни пробираться сквозь сплетение ветвей, но все так же не говоря ни слова. Иногда они останавливались, чтобы свериться по ориентирам (солнце пряталось за тучами, а мох упорно не хотел расти на деревьях), которыми служили заклинания компаса, причем двумя сразу, чтобы знать наверняка, продолжают ли они идти в правильном направлении, то есть на северо-восток. Малфой вернул Джинни ее палочку.
Когда они вышли, наконец, к кромке леса, было уже далеко за полдень. Когда они вышли, наконец, к кромке леса, то оба вздохнули с неимоверным облегчением: за небольшим полем виднелись крайние дома селения, а чуть дальше небо разрывали укрепленные башни крепости и шпиль готической церкви.
— Да тут, никак целый город, — нарушил молчание Драко, — только вот что-то мне совсем не нравится его средневековый внешний вид…
— Я бы сказала уж очень средневековый, — согласилась с интуитивными опасениями Малфоя Джинни.
— Значит так, — быстро и резко начал Малфой, — когда мы найдем таверну или какой-нибудь постоялый двор, мы автоматически становимся супружеской парой…
— Еще чего, — возмутилась Джинни.
— Не перебивай, — оставил без внимания ее реплику Малфой, — если мы попали в средневековый город, то без статуса моей жены ты — никто, то есть барышня автоматически причисленная к самым низкопробным дорожным шлюхам, нравится такой вариант?! Да, и еще, пока не забыл, я лично ничего не имею против эмансипации, но они в средневековье ее не признавали, так что придется тебе заткнуться, потому что договариваться буду я, уяснила?
— Уяснила. А если это просто захудалый современный городишко с памятниками древней архитектуры?
— Мне, почему-то так не кажется, но если ты права — спектакль отменяется, уяснила?
— Да ясно мне, ясно, не такая дура, как ты думаешь, — со злостью ответила девушка…
Это все-таки был средневековый город, поэтому смотрелись они странно, особенно в плане одежды, и резко выделялись на фоне всех остальных. Хорошо еще что Джинни была в брюках, а не в одной из маггловских юбок… Ситуацию еще спасали и походные плащи, трансфигурированные Драко из пледов, правда они изрядно потрепались после прохождения чащи леса, но хоть немного роднили их с обитателями города.
В таверне "У Бога за пазухой" после туманных объяснений Драко о недавнем кораблекрушении, которое постигло его с женой, и не менее туманных намеков об их далеко не простом происхождении, после долгих заверений о том, что деньги скоро зазвенят и потекут чуть ли не рекой, хозяин таверны предоставил им комнату, кредит в заведении и сухую соответствующую местным нормам одежду… Правда главным аргументом все же стал фамильный перстень Малфоев с огромным изумрудом, который перекочевал в кошель хозяина, но Драко старался об этом не думать, чтобы не чувствовать себя лишний раз предателем.
Когда они зашли в свою комнату, Джинни взвилась от негодования:
— Ночевать здесь, с тобой в одной-единственной комнате, с одной кроватью и с ванной здесь же, причем без единой ширмочки… Это что неудачная шутка?
— Могло быть и хуже, — глубокомысленно заметил Драко, а потом более раздраженно добавил, — и перестань устраивать комедию, пока что мы подстраиваемся под обстоятельства, а не наоборот, так что будь добра, потерпи как-нибудь меня, спящего на полу в эту ночь, и избавь от своего нытья. Я сейчас выйду на пол часа, а ты будь добра помыться и привести себя в порядок за это время. Вода в ванной горячая, платье на кровати — должно подойти. И постарайся — в голосе явственно проступили стальные нотки, — не дольше, чем я сказал, потому что вода у нас одна на двоих, и я не хочу мыться в ледяной — мне и вчерашнего дождя хватило. — Закончил свою реплику Малфой и вышел, щелкнув ключом в замке.
— Тоже мне, аристократ хренов, — проворчала Джинни, — раскомандовался тут, — закончила она, с наслаждением залезая в горячую ванную.
Драко тем временем спустился вниз, отдал на кухне распоряжение насчет обеда для них с женой и сел у стойки пропустить стаканчик чего-нибудь эдакого и поговорить с хозяином на самые разные темы… В ходе разговора он узнал, что таверна "У Бога за пазухой" считается самой лучшей в городе, самой чистой и с самым вкусным глинтвейном на всю округу. Они тут же проверили данное предположение экспериментальным путем, отметили, что таки да, таки лучший и не только на всю округу, а хозяин тут же похвастался, что в его таверне обедают иногда самые главные люди города: его светлость, граф Малфой (Драко насторожился) и его святейшество, епископ Нанин — настоятель здешнего аббатства и рьянейший друг и соратник Великого Инквизитора — нашего любимого архиепископа.
"Еще один Малфой в городе — это плохо, хотя и не смертельно, потому внешность их рода кардинально поменялась после бабушки-вейлы, тем более, что, скорее всего, этот граф — что-то типа однофамильца. А вот святая инквизиция — это куда хуже, — подумал Драко, — просто хуже уже некуда, но тоже, в общем не смертельно, если осторожно…" Потом они еще поговорили о том и о сем, и Драко, дав Джинни для перестраховки 45 минут вместо обещанных 30, отправился к себе в комнату.
Когда он скрылся от посторонних глаз в темном пролете лестницы, то позволил себе подбросить на руке увесистый кошель хозяина с приличным количеством местной наличности и фамильным перстнем, с которым час назад он расставался впервые за 5 лет. А еще он мятежно улыбался, представляя, как хозяин таверны сейчас с лихорадочным блеском наживы в глазах любовно поглаживает точно такой же кошель, только без полученной практически бесплатно драгоценности — кошель, который Драко мимоходом позаимствовал у уходящего из таверны купца…Его жизнь в этой дыре, похоже, наконец начинала налаживаться.
— И как ты себе это представляешь, — сладеньким голоском поинтересовалась Джинни, — по-твоему, я должна сидеть и наблюдать, как ты отмываешь свою аристократическую тушку?
— Если ты стесняешься, то можешь спуститься вниз и начать обедать, там, наверное уже накрыли, — произнес Драко, раздеваясь по ходу дела, — если возникнут вопросы, скажешь, что муж куда-то срочно отлучился по очень неотложному делу…
— Хорошо, я все поняла, — пролепетала Джинни и выскочила в дверь, потому что рисковала узреть Драко Малфоя ню, как говорится…
Слизеринец усмехнулся про себя, радуясь, что смутил только что Уизли, и с наслаждением забрался в уже поостывшую, но еще чертовски приятную ванну.
Ему казалось, что он закрыл глаза всего на несколько минут, как вдруг он осознал, что прошло довольно много времени, поэтому Малфой стал торопливо одеваться, зная, что такая длительная свобода действий для Уизли ни к чему хорошему не приведет. И Драко оказался прав — внизу вдруг стали разговаривать на повышенных тонах, а потом массовое движение людей в одну сторону и начало коллективных криков, просигналило о подготовке чего-то очень нехорошего…
— Уизли, — Драко не удержался от гневного вскрика… а потом ему захотелось себя хорошенечко выматерить…
Как он мог забыть сопоставить 2 элементарных факта: святую инквизицию, причем в разгаре своей деятельности, и медно-рыжие волосы Уизли?! Драко захотелось взвыть, потому что он знал, что творится внизу — отец Нанин пришел на обед и поймал в таверне "У Бога за пазухой" (!!!) ведьму.
Он лихорадочно собирался, хорошо еще что эта растяпа палочку в комнате забыла, а то начала бы защищаться, и вообще прямо на месте, без суда и следствия, ее разорвала бы толпа разъяренных фанатиков, которые глотки готовы грызть, лишь бы ревностность свою показать, чтобы на них его святейшество часом ничего не подумал, да и страшно, ведь и в правду ведьма же, может единственная в славной карьере отца Нанина. Взяв все необходимое, Драко осторожно спустился в лестничный пролет и попытался осмотреться. Джинни была зажата в круг ревностных католиков во главе с его святейшеством. Отец Нанин что-то усиленно проповедовал, подбираясь все ближе к своей жертве. И тут, как по условному сигналу, десяток рук потянулся к ней. От страха Джинни в начале не могла вымолвить ни слова, только, бледнея, затравленно озиралась на лица вокруг в поисках поддержки, а потом, когда ее схватили и подняли на руках, пронзительно закричала:
— Малфой!!!
— Наш граф хоть и добрый и великодушный, но это еще не значит, что ты смеешь марать его имя своим дьявольским голосом, — провозгласил святой отец. И тут же чья-то грязная грубая рука зажала ей рот. Джинни снова огляделась, перед тем как утонуть в куче рук и вонючих глоток, и, заметив фигуру, притаившуюся на лестнице, ее глаза на мгновение озарила надежда. Фигура, которая была Драко Малфоем, метнулась обратно наверх, а через мгновение послышался отдаленный звон битого стекла. Джинни закрыла глаза, по которым пробежала одинокая слеза отчаяния — на этот раз он бросил ее на верную смерть.
Как только он увидел, что Джинни подхватили на руки, а отец Нанин начал распевать молитвы, то понял, что в данный момент он уже опоздал, его задержал только полный животного страха зов на помощь. А потом, когда ей зажали рот, он ринулся наверх и вылетел со второго этажа на улицу (ой не простят ему этого не так давно сросшиеся ребра), кажется, задев и разбив стекло. Нельзя было терять ни секунды — в любой момент могли вспомнить о спутнике ведьмы и начать охоту за ним.
Он помнил историю и знал, что у него будет еще шанс ее спасти, сегодня из нее будут выбивать признание и добывать доказательства того, что она ведьма, а сожгут ее только завтра. Но для того, чтобы не допустить пыток с последующим сожжением, он сам должен оставаться на свободе…
Ее волокли по центральной улице до самого аббатства, а толпа нараспев выкрикивала "Смерть ведьме!", "Гореть дьявольскому отродью в огне земном и адском!", "Возвращайся в ад к своему господину!"… Потом ее запихнули в ужасный сырой подвал, где огромный монах, раскалял на огне жуткое клеймо, бормоча при этом странные молитвы, а потом ее приковали к каменному столу кандалами и вставили ее ногу в тиски, странно и страшно похожие на уродливый грубый сапог. Она затравленно озиралась, шепча про себя, что это всего лишь страшный сон. Над ней стояли двое: огромный монах с раскаленным клеймом в руках и ее разоблачитель — оба в каком-то религиозном трансе читали молитву, заставляющую дьявола выдать себя, оба были уже не людьми, а какими-то фанатично настроенными машинами смерти… Такие лица были у упивающихся, когда они произносили то самое заклинание… Она смотрела в эти глаза и больше ничего не чувствовала, где-то там, внутри, было очень пусто. Она даже не вскрикнула, когда клеймо начало медленно двигаться к ее лицу. Потом ее легкие захлестнул удушливый запах каленого железа, и ее сознание провалилось куда-то в темноту.
— Никак ведьма сознание потеряла, — задумчиво произнес монах с клеймом.
— Ничего, — заверил своего товарища по правому делу отец Нанин, — когда будем клеймить — очнется; это дьявол мечется в надежде избежать суда Божьего, но Бог велик и дал нам свое благословение вершить его дела на земле и очищать его мир от скверны, чтобы покарать всех, кто продал душу нечистому и осквернил, тем самым венец Его творения. Не человека клеймим мы судом Божьим, но дьявола, завладевшего его обличьем, даруя право грешной душе муками искупить свой грех…
Джинни была без сознания, чтобы услышать, как монахи, охраняющие вход в подвал, коротко вскрикнули и затихли навсегда, епископ же и аббат-палач были в том состоянии религиозного экстаза, что уже слышали еще не вырвавшиеся крики ведьмы и вообще ничего не замечали.
Джинни была без сознания, чтобы увидеть, как ее палач не успевает донести до ее лица клеймо, потому что холодный шепот произносит всего два слова: "Avada Kedavra", и огромный монах падает замертво… Чтобы Увидеть ужас отца Нанина, когда он после все того же шепота, который просто произносит: "Crucio", долго катается по земляному полу от невыносимой боли , а потом смотрит в стальные глаза своей смерти, которые дают ему передышку всего лишь для того, чтобы поднять раскаленное клеймо и поставить епископу его, столь любимую при жизни, отметину. А потом, пока он страшно и долго кричит, вынести все тем же равнодушным шепотом его приговор: "Avada Kedavra"… Джинни не могла видеть, как человек с маской жестокости на лице разбивает заклинанием кандалы и испанский сапог на ней, и как неожиданно смягчаются его глаза, словно с его души тоже снимают тиски, когда он видит, что Джинни цела и что он успел вовремя. Не могла почувствовать, как он берет ее на руки, напряженно озирается и, идя на безумие, выходит из подвала и направляется вглубь аббатства к главной церкви… Она не могла всего этого видеть, но если бы кому-то пришло в голову взлететь над аббатством и взглянуть на него с высоты птичьего полета…в общем…было видно где именно он шел…
Когда она очнулась не было страшного подвала, не было нелюдей с неживым, затуманенным, фанатичным взглядом, не было ужасного клейма… Зато был Малфой, он не бросил ее, он сидел рядом с ней, и его взгляд напряженно убегал в сторону единственного входа в помещение.
— Скажи, что это был сон, — тихо попросила она.
Он обернулся к ней и что-то страшное, словно его прошлое, всколыхнулось в февральских глазах:
— Не могу, — с какой-то несвойственной его голосу горечью произнес Драко, потом устало усмехнулся, — не бойся, самое интересное ты, как раз, пропустила — я успел вовремя…
— Где мы, — пытаясь подавить ужас спросила Джинни.
— В алтаре главной церкви аббатства, — пояснил слизеринец, — скоро рассвет, а поскольку по-хорошему они не хотели тебя отдавать, мне пришлось тебя отбивать, и теперь, боюсь, нас так просто не выпустят отсюда, — в его голосе сквозило спокойствие пополам с горечью…
Он всегда любил рассветы. Рассвет давал ему право побыть полчаса на стороне света, прежде чем снова уйти в тень до наступления тьмы. Первый робкий луч солнца проник в окошко под куполообразным сводом, а затем медленно начал переползать по каменному алтарю вниз… У входа послышалась явственная возня и звон железа. Они одновременно вскочили на ноги. Он заслонил ее собой, успокаивающе придерживая ее одной рукой, а во второй держа наготове палочку…
Все закончилось мгновенно — они стояли в его маггловской квартире, в полутемной гостиной:
— Это ты? — Послышался голос Уизли.
— Я хотел задать тот же вопрос тебе. Чертовщина какая-то, — заметил, разворачиваясь к ней лицом Малфой, — зато мы попали именно туда, куда я с тобой пытался трансгрессировать.
Его лицо не выражало ничего, глаза казались стеклянными.
— Это же мне не привиделось? — Робко переспросила Джинни.
— Только если оно привиделось нам одновременно, причем с костюмированной частью, — снисходительным тоном ответил слизеринец.
На мгновение воцарилось молчание, а потом Джинни сказала:
— Спасибо тебе за мою жизнь и за твою жертву ради меня, я ошибалась, когда думала, что люди не меняются, потому что в тебе есть свет…
Он дернулся как от пощечины:
— Ты совсем, как я посмотрю, отупела на почве вашего гриффиндорского благородства, — презрение било из его слов фонтаном, — я спасал свою жизнь, а не твою. Мне нужно было лишь стереть тебе память, а потом снова исчезнуть. В мои планы не входила твоя смерть, никакая — ни случайная, ни умышленная. Сгори ты от молнии или на костре в этом средневековье, и аврор Блез Забини, забеспокоившись вернется к тебе домой и обшарит там каждый закоулок. Найдя мои отпечатки пальцев, которых там немеряно, он сразу поймет в чем дело, и тогда не миновать мне самой грандиозной облавы, впрочем как и поцелуя дементора. А я жить хочу, потому мне выгоднее оставаться официально мертвым.
Джинни растерянно посмотрела на него, и ей даже не понадобилось ловить его взгляд, чтобы понять, что он говорит чистую правду.
— Ну что ж, — отчужденно протянула Уизли, — тогда я должна тебе.
— Напомню, что это магический долг и его исполнение связано древней и мощнейшей магией…
— Я в курсе, Малфой…
— Тогда, я хочу, чтобы ты запомнила тот день, когда оказалась обязана жизнью своему злейшему врагу. Я беру с тебя долг прямо сейчас — ты никогда и никому не дашь даже понять, что Драко Люциус Малфой жив и здравствует.
— Я привыкла платить по своим долгам, — отметила Джинни. И трансгрессировала с легким хлопком.
Дикая, просто нечеловеческая усталость навалилась на него всей своей тяжестью — из всех тупиков последних двух дней Драко выходил лишь на силе воли да жажде жизни, собственной жизни…
Двое стояли на обрыве возле развалин и глядели на осеннее мятежное море.
— Alea jacta est, — произнес один из них, — жребий брошен, Рубикон перейден…
— Как-то банально, вульгарно и неправдоподобно мы навязали им эту проклятую любовь…
— Я говорил и еще раз повторю: ты слишком привязан к мгновениям, чтобы выиграть у вечности. Что такое проклятая любовь этих, когда она уже прокляла множество поколений?! Нет, именно эти дети свершат наконец судьбу.
— И больше не будет этой любви, — с горечью заметил собеседник, — хоть и проклятой, все равно не будет…
Ветер подхватил эти слова и развеял их над бушующим морем.
Запись сделанная Джинни Уизли в своем дневнике ** марта 20** года:
"Я — маленькая снежинка, я сорвалась с небес замерзшей слезинкой и устремилась вниз в свой последний полет, за пределами которого только пустота. Счастье состоит из маленьких, порой незаметных и легких, как бабочки, улыбок. Счастье — это ощущение моего полета, кружащегося, быстрого и легкого, как воздух, как душа. Счастье — это мгновение, которое длится дольше и стоит дороже, чем вся жизнь… Счастье — это ощущать на своем лице ветерок, понимая, что это твое дыхание… Счастье, когда ты — ветер, и ты несешь меня, маленькую, легенькую снежинку, подхватываешь, не даешь мне упасть, закончить свой полет, не даешь мне превратиться в пустоту.
Я — снежинка, я такая холодная... Нет, я была такой холодной, пока не встретила тебя… Тебя, ставшего теплым морским ветерком, пока не почувствовала твоего дыхания и не захотела лететь вечно…
Я — снежинка, я всего лишь замерзшая слезинка — слезинка, которую уронила в вечность моя душа. Ты прикоснулся мельком, но от твоего прикосновения стало так тепло, что я начала таять, таять и превращаться в слезы…
Ты забыл о своей маленькой шалости, о мимолетной встрече с маленькой снежинкой, а я растаяла, я поняла, что мне не хватает просто наслаждаться полетом, который скоро закончится…
Ты забыл, а я никогда не забуду… Не забуду того, как впервые взглянула на мир по-новому, не забуду, как было хорошо и одновременно очень больно… Не забуду… Ты возразишь: ведь это все иллюзия, иллюзия, в которую ты поверила… Это не имеет под собой никаких оснований, это ничто… Ты вбила себе в голову полеты, растаявшие слезы, боль, пустоту, даже меня — это все ничто; посмотри на мир хоть с маленькой долей здорового прагматизма, хоть с, на секунду обретенным, здравым смыслом, и ты увидишь всю иллюзорность своего мира, ты увидишь реальность…
А я не хочу… Не хочу, потому что за иллюзиями меня ждет настоящая пустота, а еще, еще ощущение собственной глупости и беспомощности…
Уж лучше лететь и свято верить, что совсем рядом с началом пустоты прилетишь ты, подхватишь и унесешь меня навстречу к теплому, солнечному морю, морю, где нет снежинок, а есть только счастье, далекое, редкое, но такое теплое. К счастью не безграничному, а бесконечному…"
Глава 8.
Резать вены стеклом,
Пачкать кровью кровать,
Прятать слезы в ладонь,
Чтоб кому-то соврать…
Курить… Ужасно, неимоверно, бешено хотелось курить… Тот, кто пристрастился хоть к чему-нибудь в этой жизни, начиная с табака алкоголя или кофе и заканчивая утренней зарядкой или просмотром всех абсолютно матчей любимой футбольной команды, так вот, только тот поймет сейчас это состояние. Курить… Два дня без сигареты, два дня без привычки, ставшей частью не только жизни, но и частью твоего организма, то есть тебя самого… Дикая, просто нечеловеческая усталость навалилась на него всей своей тяжестью с высоты пережитого, дикая, нечеловеческая усталость, которая начала ощущаться только тогда, когда все стало сравнительно на свои места и тогда же так же дико и нечеловечески захотелось курить. Дрожат руки, и кончик сигареты подрагивает им в такт, обозначая степень желания… Никак не получается зажечь зажигалку, она лишь высекает бесполезные искры, от которых невозможно прикурить. Неожиданно, когда зажигалка наконец заработала, резкий порыв ветра снова на миг отдалил необходимый как воздух момент первой затяжки. Наконец…горький, чуть тянущий, нервно сводящий дыхательные пути дым проникает в легкие и приносит, нет, не наслаждение и не счастье, а только успокоение и удовлетворение, потому что наконец-таки все так, как должно быть… Даже усталость, как будто, откатывает на мгновение… Сигаретный дым вьется вокруг него струйкой и улетает за ветром, который протискивается в открытое окно и начинает свой путь по полутемной комнате. Надо включить свет, надо, но ему сейчас не до этого… Он опускается на пол прямо там, где стоял — у окна, за которым истекает март, опирается спиной о стену, не спеша, без всякой любовности снова затягивается и начинает выпускать дым колечками, которые своей замкнутой формой почему-то наталкивают на мысли о вечном и глобальном (конечно в масштабе его личной вселенной, потому что до остальной ему нет никакого дела), и устало закрывает глаза.
Малфой — человек, презирающий эмоции и чувства, особенно такие, как любовь, благодарность, привязанность или признательность — его научили их не принимать, его научили с ними не считаться… Одиночество, расчет, самосохранение — три его самых главных бога, те, которые никогда не обнаружат слабину, те, которые никогда не ударят по самому незащищенному месту. Он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО жил так, и это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО подходило его странной душе, оставляя ощущение покоя…
Он снова, не раскрывая глаз, глубоко затянулся тяжелым и горьким, как жизнь, дымом. И пока он выпускал его наружу, успокаивая и упорядочивая течение мыслей, странная параллель возникла у него в душе и опустилась до уровня мозга.
Драко Малфой все же был настоящим аристократом, поэтому книги были неотъемлемой частью его жизни. Недавно он открыл для себя и маггловскую литературу, которая оказалась, местами, не то что неплоха… И вот теперь эта странная параллель никак не хотела его оставлять, стуча у него в голове, словно молотом по наковальне: "Люди, дорогой мой, — нещадно вещал некто Ремарк, — куда более страшный яд, нежели водка и табак".
— Ничего, — произнес его внутренний голос фамильным тоном, — от любого наркотика можно отказаться — все зависит только от твоей внутренней силы, а ее у тебя предостаточно.
И он со злостью сжал наполовину выкуренную сигарету, не обращая внимания на то, что она тухнет об его ладони, и выбросил в окно…не глядя… А потом встал, не без усилия, и отправился в ванную, смывать с себя глупые мысли некоего Ремарка.
Солнце уже спряталось за горизонт, оставив в небе легкий оранжево-красный налет, который пробивался сквозь небольшие тучи и повисал на соседних облаках, на небе, на линии, до которой никогда не добраться…
— Завтра будет ветрено, — машинально отметила сама для себя Джинни, удивляясь трескающейся от еле слышного шепота тишине.
Она любила закаты, потому, что ее сердце замирало, а душа звенела натянутой струной, и она могла на секунду представить себя в другом мире, ее мире — не таком, как этот, даже наверняка не таком счастливом, но ее, настоящем, пьянящем собой. А теперь прибавилась еще одна причина, по которой она любила их, — теперь они приближали ее к нему, даруя полчаса тени, за которую еще может уцепиться свет, даруя полчаса, за которые свет и тень могут быть рядом… Рядом… Она невидящими глазами уставилась в последнюю запись в своем дневнике — наверное, она успела выучить ее наизусть, наверное растаявшая слезинка все-таки сорвалась с ее ресниц, наверное… Она еще никогда и никому ТАК не признавалась в любви. К ней даже пришла уверенность, что никогда больше ТАК и не признается — горько, обреченно, зная, что эта любовь не принесла ей счастья, зная, что она не принесет его никогда, но все равно веря в чудо, которого не бывает. Она еще никогда и никому ТАК не признавалась в любви — только один раз в жизни, только одному человеку, который никогда об этом не узнает по самой простой, пошлой и банальной причине — ему на это абсолютно и совершенно плевать.
Ушел февраль, и природа потеряла цвет его глаз, уходит март, с которым уходит и он, оставляя только длинный ужасный рубец от шрама…навсегда.
Это не ее любовь — она ее не хотела, не искала, она была ей не нужна, она оказалась далеко не успокоением, но она досталась именно ей.
Оранжево-красный налет заката таял, под все крепчающей тенью. Она свернулась калачиком под пледом, большим и теплым, словно мамины руки, и крепко уснула сном, который может подарить лишь сочетание огромной душевной и физической усталости ,— сном без сновидений.
"Бывший, ненужный… никому… даже девушке с солнечными волосами. Все мы бежим от чего-то: бежим от одиночества, возвращаясь к нему же…" — Блез Забини стряхнул с себя невеселые мысли, заходя в магазин за любимыми булочками с вишней. Был вечер — четвертый по счету, как он вернулся из Парижа; четвертый по счету, как она не захотела его видеть; четвертый по счету, как она не захотела объясниться даже письменно. Был вечер, когда он заскрипел обычными маггловскими ключами в своем замке, и навстречу ему ударил свет вместе с запахом свежесвареного кофе (окна кухни выходили во двор)…
— Привет, — как ни в чем не бывало, произнесла она, опираясь о дверной косяк и почесывая пальцами одной ноги голень другой. Было что-то неимоверно детское и домашнее в этой картинке.
— Ну привет, — холодно ответил Блез, отчаянно надеясь, что эта картинка соберет воедино все осколки и вычеркнет последние четыре дня из жизни.
Джинни нахмурилась, подбирая слова:
— Не надо, пожалуйста, не сердись, я все сейчас объясню… Ты проходи на кухню, а то без пол-литра кофе никто никогда и ни в чем еще не разбирался, — она улыбнулась с озорным блеском в глазах.
— А я сегодня совершенно случайно купил наши любимые булочки с вишнями, — просто сказал Блез и удивился тому, как из взрослой девушки Джинни Уизли превращается в маленькую девчонку, которая каждый вечер с нетерпением ждет возвращения папы домой, потому что он всегда приносит что-нибудь вкусненькое.
— А еще, — тихо проговорил он, проходя на кухню, — я на тебя ни капельки не сержусь, потому что на тебя сложно долго сердиться, тем более, если у тебя была уважительная причина…
— Правда, правда?!
— Правда, правда, — улыбнулся Блез, изумляясь тому, как легко оказалось соврать.
— Понимаешь, — начала Джинни, тщательно подбирая слова, — я же тебе рассказывала о Гарри…
— Ну и, — Блез разливал кофе в чашки, а Джинни распаковывала булочки.
— Когда ты пришел, немного внезапно…
— Это подразумевалось как сюрприз, — заметил Блез, тщательно скрывая эмоции.
— Так вот, — Джинни перевела дыхание, собираясь с мыслями, — тогда в комнате была Гермиона, уговаривала меня вернуться, рассказывала, как Гарри плохо и как он скучает… — Соврала небезразличному человеку, а мир не перевернулся, только вот где-то рядом начала вдруг вырастать мощная кирпичная стена из недоговорок и обмана, — ну и… В общем встреча с тобой была бы немного не в тему, поэтому мы отправились к ней… даже не спрашивай какими правдами и неправдами! А потом я побыла пару дней у родителей, поплакалась маме в жилетку — короче, провела незабываемые три дня в состоянии мартовско-апрельской хандры.
— Ну вот видишь, а еще просила не сердиться, — усмехнулся Блез, пряча горечь (примерно так он и думал), — а написать ответ, чтобы не волновался, а? В лом было, да?!
— Почему сразу в лом, — возмутилась Джинни, понимая, что врать становится все легче и легче, а стена из лжи становится все крепче и выше, — просто сложно описать данную ситуацию на пергаменте, не находишь?
— Да уж, — заметил Блез, — ну раз мы во всем разобрались, может, начнем пить кофе, пока он не остыл окончательно?!
Потом они пили кофе, жевали любимые булочки, веселились и не думали ни о чем, что грызло их обоих. А совсем потом, когда кофе закончился, но осталась еще половинка последней булочки, их захлестнула волна безотчетного детства — никто не хотел уступать другому вкусность:
— Ну зачем тебе эта булочка, — ангельским тоном произнесла Джинни, обходя стол таким образом, чтобы можно было удобнее ухватить лакомый кусочек.
— Остатки всегда сладки, — не то проговорил, не то проворковал Блез, разгадав ее маневр.
— А тебе худеть надо, — заметила Джинни, ухватив со стола булочку и начиная забег по квартире.
— А ты уже съела намного больше чем я, — прокомментировал Блез, стараясь догнать ее и помешать сжевать заветный кусочек.
— Не правда не больше, — огрызнулась девушка, ее немного занесло на вираже, при повороте в зал…
Блез, понимая, что булочка ускользает от него, по причине того, что Джинни приземлится в зале в лучшем случае на четвереньки и сможет укрыться под столом, специально повторил ее маневр, и в зал они влетели на четвереньках уже вместе. Джинни, увидев такое шикарное укрытие как стол, двинулась было к нему, но Блез и тут просчитал ее намерения… Следующая картинка поддается описанию, мягко говоря, с трудом — они находились примерно в таком положении: Джинни с булочкой в зубах (пока что она ее не ела, а держала), красная, как вареный рак, потому что давилась от хохота, пыталась доползти на четвереньках до стола, но не двигалась с места, потому что ее еще недавно толчковая нога теперь покоилась на плече у Блеза, который, прямо таки заходился от хохота, упираясь лбом все в туже злосчастно помешавшую девушке осуществить свой прорыв ногу. Наконец их скульптурная группа повалилась на ковер окончательно, а Джинни по-братски откусив себе половинку, половинку же скормила Блезу. Особую пикантность ситуации придавало отсутствие освещения в зале:
— Если бы у меня в руках была палочка, — сквозь смех и наполненный булочкой рот попытался выговорить Блез, — ты бы так далеко не убежала!
— Ах так, — возмутилась Джинни, — значит ступефаем по беззащитной девушке, да? Ну я тебе еще это запомню!
— Ух, какие мы злопамятные, — заметил Забини, откидываясь на спину
— Мы не злопамятные, — отпарировала гриффиндорка, — мы иногда злые и у нас память хорошая… И вообще, чья бы елка зеленела, — сам такой!!!
— Что??? — удивился Блез и полез щекотаться…
Через пять минут существования кричаще-хохочуще-щекочущегося клубка, сил не осталось у обоих. Они лежали на спинах в полной темноте и пытались прийти в себя.
— Да, — не подумав, о ком может спрашивать Блез, ответила Джинни…
— Понятно, он же, как ни как, великий Гарри Поттер, — спокойно ответил ей слизеринец, хотя больше всего хотел спросить: "А я? Как же тогда я?"
— Да, есть немного, — задумчиво произнесла девушка, радуясь, что Блез понял все именно ТАК, а то не миновать бы трудностей…
— А сбежала зачем, ответственности испугалась?
— Ну…, — протянула Джинни, — не только, еще вот друга нашла, — она перевернулась на живот, и в темноте блеснули омутами два сине-зеленых глаза, — самого лучшего, надежного и понимающего, — она шутливо чмокнула его в нос и поднялась с ковра, чтобы включить наконец свет.
"Да, конечно, друга, — подумал Блез, — так наверное и надо, так правильно…" — и он улыбнулся ей в ответ, щурясь от внезапного света.
А стена лжи, не смотря на столь теплую и доверительную внешне обстановку, все крепчала…
И потянулась бесконечная череда ничем не примечательных дней… Зацвели вишни, и апрель сделал ручкой; зацвели яблони, и пришел май. Тепло повисло в воздухе, заставляя забыть, встрепенуться, согреться и начать искать новизны. Джинни была благодарна Блезу за то, что он принял условия игры, за то, что остался другом, за то, что больше ни о чем не спрашивал… Вот только не было настоящей искренности, и была ложь, которая навсегда поставила дистанцию. И было еще кое-что: это кое-что отдавалось тупой болью где-то в области души с каждым закатом (слава богу, что на рассветах она спала), но она привыкла, и кроме этих мгновений оно ее больше не беспокоило. По началу она пыталась забыть, только ничего из ее попыток не получалось…
У него получилось, у него всегда получалось то, чего он хотел: она больше не приходила к нему — он закрывал глаза и больше не видел ее глаз, он больше не вспоминал мировую глупость, высказанную Ремарком. Он не волновался о ней, потому что был уверен, что ей не под силу нарушить магический долг… Почему он все-таки не перестраховался и не стер ей память? Он боялся остаться один на один с воспоминаниями, но никогда не признавался себе в этом, заглушая все простым чувством превосходства…
И только иногда, когда сон практически покидал его, оставляя встречать рассвет в полудреме, только тогда она приходила к нему… в глупых предутренних снах, которые нам не суждено запоминать, и он их, конечно же, не запоминал…
Как-то раз, в самом начале мая Блез Забини получил предложение, от которого просто не смог отказаться… Все произошло так, как происходит только в книжках и фильмах: в обеденный перерыв его нашли… Вернее нашел человек, который представился, как Судья:
— Блез Забини, если я не ошибаюсь, — растягивая слова, произнес Судья.
— Он самый к вашим услугам, — с большей настороженностью, чем надо было продемонстрировать, произнес Блез.
— У меня к вам предложение, от которого вы, как бывший аврор, не сможете отказаться…
— Да ну? И какое же?! — Изумление от слова "аврор", произнесенного в маггловском мире, скользнуло по его голосу.
— Турнир, на котором соберутся достойнейшие обоих миров. Турнир, главным на котором является далеко не призовой фонд, а сама победа…
— Почему вы считаете, что меня заинтересует ваше предложение?
— Может потому, что вижу тоску у вас в глазах?! А может потому, что вы один из немногих, достойных сразиться, держа в руках оружие, у которого вековая история и которое выберет своим хозяином далеко не всякого?! А может потому, что этот турнир даст ответы на некоторые мучающие вас вопросы еще из далекого прошлого?!
— А может это просто турнир в рамках боев без правил, — хитро сощурился Блез, — и вам для экзотики, как раз не хватает бывшего аврора?
— Это действительно турнир в рамках боев без правил, — спокойно ответил судья, — но вот чем он для вас станет — решать вам, не попробовав, все равно не поймете… — И он, оставив на столе визитку некоего спортзала с припиской даты и времени, испарился…
"Трансгрессировал," — мысленно поправил себя немного задумавшийся Блез, да вот только характерного щелчка не было…
Арена в тот вечер была пуста: не готовились в раздевалках бойцы, не принимались ставки тотализатора, именитые гости не сходились к середине вечера, чтобы увидеть схватки любимых бойцов… Арена в тот вечер была пуста, лишь обслуживающий персонал приводил ее в надлежащий вид — шоу должно было стартовать завтра… Драко Малфой в сопровождении Судьи задумчиво обходил сетку ограждения, одновременно и витая где-то в другой реальности, и слушая своего собеседника:
— Этот турнир грозится стать тем самым нечто, которого все ждут с нетерпением, даже если не догадываются об этом…
— Прям уж так и грозится? — лениво растягивая слова, поинтересовался у Судьи Драко.
— Представьте себе, мистер Малфой, — нарочито по-деловому произнес собеседник, — представьте себе турнир полный сюрпризов, где с самого начала и до конца вы не сможете пользоваться магией. Там сражаться будете лишь вы, ваша сила, ловкость и смекалка да оружие, которое выберет вас…
— Которое выберете вы, — поправил его Малфой.
— Вы, вас — в общем намного более схожие категории, чем вы думаете.
— И когда же нас представят друг другу, — поинтересовался слизеринец, — я имею в виду хозяина, — он сделал ударение на этом слове, — и оружие?
— Прошу, — Судья указал на проход в одно из помещений.
Помещение представляло собой некое подобие оружейной. В застекленных шкафах и на специальных столах находилось оружие, принадлежащее к разным эпохам и разным культурам. Приглушенный, как в музейных витринах, свет матово отблескивал от начищенных клинков, в каждом из которых угадывалась кипящая, готовая вырваться наружу сила, надо было только найти тот самый, который уже разделил с тобой и свою силу и свои слабости…
— Я, кажется, понимаю о чем вы мне говорили, — задумчиво произнес Малфой, — но что, если я не найду здесь своего оружия?
— Тогда этот турнир не для вас, — просто ответил его собеседник, — но мне почему-то кажется, что вы, как раз, найдете…
Малфой вопросительно заломил брови и медленно пошел вдоль рядов с клинками. Для него сейчас не имели значения размер, тип, культура, эпоха, к которым принадлежал ЕГО клинок, для него важно было настроится на волну ЕГО оружия, того с которым он мог победить или проиграть, но именно того с которым действовать они будут не по отдельности, а вдвоем. Несколько раз он брал их в руки, примерялся к разным видам, но все время отчетливо понимал, что все это совсем не то, для него… Так, он все же отложил огромный, в человеческий рост, эспадон, пару секунд подержал в руках, даже не вытащив из ножен древний ятаган, сразу отрекся от копий, секир или всевозможных кинжалов, подержал в руках, даже проверил балансировку китайского прямого обоюдоострого меча, общее название которых читалось, кажется, как "цзянь", но тоже отложил его, дожидаться другого хозяина. Наконец, когда, казалось, что все варианты перебраны, его взгляд упал на неприметный деревянный футляр, который был рассчитан на два клинка. В футляре оказались два меча; они даже не представлялись рядом — египетский хепеш, который отливал матовым свечением слоновой кости и золотых иероглифов на рукояти и еще один меч, тоже кривой, который был потяжелее хепеша и привезен явно из другого места, а на его рукоятку были нанесены слова на непонятном, но европейском наречии, которые поблескивали червонным золотом. Драко посмотрел в задумчивости на мечи, а затем вытащил один из них из футляра…
— Малхус, — услужливо подсказал Судья, — Балканы, а на рукоять, если я не ошибаюсь, вынесены строки из Евангелия.
Ножны легко соскользнули с меча, обнажая лезвие клинка, рукоять легла точно по руке Драко, он взмахнул мечом, даже не сомневаясь в том, что балансировка великолепная… Музейный свет поиграл в стальных глазах хозяина, а затем, скользнув по стали оружия, и вовсе рассеялся…
— Мы, кажется, нашли друг друга, — сообщил Драко довольно улыбающемуся судье.
Когда Малфой уже выходил из помещения, неся за спиной, завернутый в чехол Малхус, он вдруг натолкнулся на странную парочку, которая, как и они с Судьей некоторое время назад, прогуливалась вокруг ринга… Человек, лицо которого было скрыто капюшоном, как-то неуловимо походил на Судью, недавнего спутника Драко, а вот его собеседник… Кровь потекла быстрее, заставив изумиться, напрячься и превратиться во внимание… А потом парочка зашла в оружейную — человек в капюшоне повел туда Блеза Забини.
— А как будет происходить сам турнир, — безразличным голосом поинтересовался Драко.
— Два полуфинала, а затем финал — вы выступаете в первом, то есть уже завтра…
— Тогда до завтра, — бросил Малфой, и вышел на улицу навстречу своим сомнениям.
— Как будет происходить сам турнир? — Поинтересовался у своего спутника, представившегося компаньоном Судьи, Блез.
— Два полуфинала, а затем финал — вы выступаете во втором, то есть послезавтра… А теперь время выбора…
Забини огляделся, выхватывая миллион незначительных деталей, выступающих в специфически-музейном освещении, затем он закрыл глаза и с шумом втянул в себя воздух, пытаясь поймать что-то известное лишь ему. Потом просто подошел к простому деревянному футляру на два клинка, который как-то не так лежал, словно его недавно потревожили, и раскрыл футляр. В нем лежал египетский хепеш, словно бы приглашая попробовать его в действии. Блез достал меч из футляра, затем высвободил из ножен клинок — тот доверительно поблескивал, словно полностью одобряя выбор Забини. Слизеринец взмахнул Хепешем, ощущая как тот бесшумно рассекает воздух.
— Этот, — просто произнес Блез своему довольно улыбающемуся спутнику, — а где его сосед, если так можно выразиться?
Человек в капюшоне неопределенно пожал плечами:
— Кто знает?! Но ведь это и не так важно…
— Вы правы, — отметил Забини, выходя из оружейной и направляясь к выходу, — я приду. Ждите меня послезавтра.
Драко шел по улице, пытаясь логически прийти к какому-нибудь наиболее правдоподобному выводу. Во-первых, заметил ли его Забини и если заметил, то узнал ли? Во-вторых, что именно искал Забини в этом клубе: Драко Малфоя или приключений на свои вторые 90 в виде турнира с очень неопределенными правилами? И, наконец, если он искал именно Драко Малфоя, то как, черт возьми, Уизли удалось нарушить условия магического долга? Вопросы, вопросы, вопросы… и, как назло, ни одного ответа…
Двое смотрели на пустой деревянный футляр. Вечность, похоже, сама устала от этой вековой тяжбы и теперь стремилась к решающей битве.
— В клинках спала, но не мертвым сном, злоба людская, — продекламировал строчку из прочитанного ранее Судья.
— А вот теперь, похоже, проснулась, — заметил его собеседник, — и по-моему, становится нам, как и тогда, не подвластна…
— Боже, не допусти повторения, — уставший голос Судьи сделал круг по Арене и запутался, окончательно переломавшись в железной сетке, обрамляющей ринг.
Что Джинни больше всего поражало в ее сотрудниках, так это жажда деятельности и кипучая энергия… С Данной (из бухгалтерии) они подружились почти сразу: она была веселой тусовщицей, которая не спешила набиваться тебе в задушевные подруги, выпытывающие все о твоей личной жизни и изливающие (еще раньше, чем что-то разузнав) всю свою личную жизнь тебе, причем не спрашивая, хотела ли ты все эти подробности изучить досконально, зато она тащила тебя на все приличные вечеринки города, для того чтобы с кем-то познакомиться, как следует отдохнуть и погрузиться в пучину ночной жизни, что должно разукрасить твои не слишком веселые трудовые будни.
С утра Дана пребывала как раз в том состоянии предвкушения и вдохновения, которое означало только одно: в ночной жизни города намечается что-то грандиозное…
-Джин, — начала свой разговор подруга во время очередного кофе-брейка, — а что ты делаешь сегодня вечером?!
— А ты решила пригласить меня на свидание?! — Сделала наигранно-удивленные глаза Джинни.
— Ага, на свидание, — ничуть не смутилась Дана, — я могу на тебя рассчитывать?
— С тобой... Не знаю, надо подумать, взвесить все "за" и "против", и потом, как на это безобразие отреагирует наш весьма консервативный коллектив…
— Короче, я за тобой заеду вечером, — Дана мечтательно вздохнула, — Джин, там такие мальчики…такие спортивные, такие все…и так дерутся потрясающе…
— Эй, я надеюсь, мы не в спортзал на "свидание" идем, а то я в нем не была о-очень долго и надеюсь еще столько же не появляться!
— Ты соображаешь кому ты задаешь подобный вопрос?! Не стыдно?..
— Стыдно, конечно, а что делать, — развела руками Джинни, — ну а все-таки…
— Мы идем в Арену, — Дана вздохнула еще мечтательней, — у них там какой-то турнир, типа боев без правил, а потом party в честь победителей на остаток ночи. Зато там такие мальчики дерутся — словами не описать…
— Что-то я не в восторге, не нравятся мне все эти проявления жестокости, и так на нее насмотрелась по самое "не хочу", так еще и в программе вечеринки какое-то мордобитие, спасибо… А что, чего-нибудь более миролюбивого не нашлось?
— Да перестань ты, тем более мы не с начала будем, а только тогда, когда фавориты в ринг выйдут, а потом сразу и вечеринка, кстати вместе с победителями…Ну пожалуйста, ну я с таким трудом два пригласительных достала… Ну не порть мне вечер, Уизли!.. Вот и славненько, договорились, заеду за тобой ровно в 11 вечера, и чтобы была мне при полном параде! — Дана чмокнула Джиневру в щечку и побежала к себе работать.
Ну вот что с ней, спрашивается, можно было поделать?!
Странное местечко, если честно, была эта Арена. По крайне мере, такое впечатление она производила на Джинни: народ, похоже, как и они, стягивался поближе к выступлению фаворитов, а ринг, огороженный железной сеткой, и вообще ничего хорошего, по мнению девушки, предвещать не мог… Там, как раз, готовились к следующему поединку, и ,как могла понять из объявлений анонсера Джинни, к ее счастью — последнему.
Наверное большей помпы при выходе чем разнообразные бойцы не выдает никто, ну разве что очень известные и успешные бойцы… В зале погас свет (освещение давалось теперь только на ринг), заиграла какая-то ритмичная музыка, и в ринг вышел довольно-таки симпатичный светловолосый и синеглазый парень с внушительным топориком, (если так, конечно можно охарактеризовать двойную секиру), про которого прокричали что-то типа: "Поприветствуем в ринге чемпиона Скандинавии Тора-Громовержца", ну или что-то в том же духе — в реве ошалевшей от счастья толпы разобрать слова было крайне проблематично. А потом музыка стихла, и толпа замолчала в предвкушении… Темноту над залом прорезали легкие серебристые лучи, рассыпавшиеся фейерверком звездочек, и резко зазвучали басы диско-хита "The world is mine", зал взорвался в приветствии. Джинни же больше всего удивила простенькая магия, которая и подарила этот импровизированный фейерверк, принятый публикой за лазерное шоу, и этот факт ее, если честно, начал настораживать…
— Держись за стул, Уизли, — проорала ей в самое ухо Дана, — сейчас выйдет натуральная мечта…
— Я думаю, что наш любимый чемпион и звезда Арены не нуждается в особом представлении, — вещал анонсер, — леди и джентльмены, в ринге Дракон!!!
Свободные черные брюки, обнаженный торс, загоревшие плечи, за которыми в ножнах покоился какой-нибудь меч, рост, стать, и абсолютное спокойствие и настроенность на то, что скоро будет происходить в ринге… Любая бы на месте Джинни абсолютно справедливо точно так же таращилась бы на вышедшего атлета, потому что объективно было на что посмотреть…
— А что я тебе говорила, — постаралась докричаться до подруги Дана, — мечта!
Но Джинни пропустила ее реплику мимо внимания, потому что в ринге абсолютно флегматичный Драко Малфой снял с плеч ножны, вытащил меч и, отложив их, чтобы не мешали, бесшумно рассек воздух Малхусом, словно бы примеряясь в последний раз перед поединком.
В начале Джинни не могла поверить своим глазам, потом она не могла сопоставить Малфоя и холодное оружие, вместо привычных Малфоя и палочки с парой-тройкой запрещенных заклятий наготове, а потом, когда противники закружились в своем смертельно-опасном танце, ей просто стало страшно… Страшно за то, что сейчас Малфой достанет палочку и на глазах у магглов… (думать о последствиях было невыносимо страшнее). Когда она поняла, что магию Драко использовать не собирается, Джинни стало страшно за его жизнь, а когда поняла к какой развязке все клонится — ей вдруг стало страшно за него. Вы когда-нибудь наблюдали, как человек сливается со своим клинком и превращается в некое подобие машины?!
В конце одной из атак меч Драко скользнул по туловищу потомка викингов, рассек светлую ткань рубашки, и на ней отчетливо проступила первая кровь. Порез был не глубоким, но кровь, тем не менее, продолжала сочиться, отнимая у его противника силы, которых и так было не бесконечное количество; слизеринец снова атаковал…
Во время одного очень удачно проведенного приема Малфою удалось лишить противника равновесия: он упал на ринг, а в другой конец ринга полетела его секира, весело звякнув о заграждение. Скандинав пытался восстановить сбившееся дыхание не на секунду не отрывая своих синих глаз от противника и от занесенного над ним Малхуса…
Драко оглядел публику с немым вопросом, и Джинни на мгновение показалось, что она встретилась взглядами с февральскими глазами без пяти минут победителя этого поединка…
Он снова победил — поражение уже читалось в синих глазах его противника, который лихорадочно перебирал в голове все варианты, как попытаться сохранить свою жизнь. Малфой оглядел публику с немым вопросом…и встретился взглядами с сине-зелеными глазами Уизли, которая напряженно следила за поединком. Это поясняло кое-что, но требовало выяснения еще некоторых очень важных деталей…
Он снова сосредоточил свой взгляд на поверженном противнике и опустил меч. Толпа завыла в неодобрении, тем не менее, первая кровь пролилась, победитель однозначно определился, и вскоре Драко уже принимал первые поздравления в ринге.
Он искал ее среди пьющих, танцующих и веселящихся гостей вечеринки. Он знал, что она пришла, чтобы проследить за ним (Забини прямо вырос в его глазах — чтобы не светиться до завтра, он даже подключил к делу маленькую Уизли), его волновало только одно: успеть найти Джинни, пока она не ушла. Наконец он нашел ее — Уизли стояла около барной стойки и разговаривала с какой-то девушкой…
— Дан, я наверное пойду…
— Что значит пойду? Две Маргариты, пожалуйста… Никуда ты у меня без коктейля и маленького безобразия на танцполе не пойдешь!
— Текилу, и запишите коктейли очаровательных девушек на мой счет, — раздался сзади приятный мужской голос.
Дана обернулась, чтобы оценивающе оглядеть набивающегося на знакомство парня… И временно лишилась дара речи от переполняющей ее радости — перед ней стоял успевший переодеться и абсолютно свежий, как для победителя недавнего тяжелого боя, Дракон.
Джинни даже не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто стоит рядом и строит из себя галантного джентльмена…
— Дракон?.. — начала обретать недавно утерянный дар речи Дана.
— Для вас просто Драко, — ослепительная улыбка и девушка (вот и эта тоже) готова идти за ним хоть на край света.
— Дана, а это, — она немилосердно пнула Джинни, чтобы та обернулась в сторону нового знакомого, — Вирджиния.
— Потрясающее имя, — еще одна ослепительная улыбка, которая не прошла только потому, что все время знакомства Малфоя с Даной Джинни занималась аутотренингом, направленным как раз против малфоевских штучек.
— Джинни, — насторожено зашипела подруга девушке на ухо, — ты что творишь? Он обратил на нас внимание, а ты, такое впечатление, что встретила страшного одноклассника, который со школьных времен ни капли не изменился.
— Ты почти угадала причину, по которой я не разделяю твоего безумного ажиотажа.
— Не знаю, какие могут быть причины, но хоть мне то не порть знакомства…
Драко Малфой же уже опрокинул свою текилу и теперь, загадочно улыбаясь, смотрел на переговаривающихся девушек:
— Между прочим, больше двух — говорят в слух, — растягивая слова, произнес Малфой.
— А как же маленькие женские тайны, особенно от незнакомцев в клубах? — Невинно поинтересовалась Уизли.
— А кто сказал что от незнакомцев, — изумился Малфой, — потанцуем?.. Дана, догоняйте, — бросил Драко, уволакивая Джинни подальше от стойки.
— Малфой ты что творишь? — Прошипела Джинни, стараясь высвободить руку.
— Ну ты же здесь, чтобы понаблюдать, так я облегчаю тебе задачу, — Драко уже орал ей на ухо, чтобы донести смысл своих слов.
— Тебе что, последние умственные способности в ринге отбили, ты что несешь? Я здесь вообще совершенно случайно.
Но Драко не вслушивался в то, что лепечет Уизли, он искал более спокойное место…
Дана в начале пыталась не упустить из виду Драко и Джинни, но потом вдруг настроение пропало, и она начала протискиваться к выходу. "И почему это Уизли везет намного больше, чем мне?" — вот уж у кого точно был испорчен вечер…
В коридоре, который вел от раздевалок к рингу, было пусто — все давно были в зале, только дежурный свет ламп да отголоски басов…
— Ну и зачем ты меня волочешь сюда?
Малфой резко остановился, отпустил руку Джинни и отошел, напряженно смотря на нее:
— Есть разговор…
— Ну говори, у меня все равно нет выбора, кроме как тебя послушать…
— И правда нет, — Драко подошел к ней вплотную, оттесняя к стене, а потом уперся руками в стену по обе стороны от нее так, чтобы она точно не смогла уйти, — а ты что и впрямь не догадываешься о цели нашего разговора? — Бровь слизеринца надменно поползла наверх.
— А что, должна? — Глядя в глаза, которые были настолько любимыми, насколько ненавидящий и презрительный взгляд дарили, Джинни стало больно и страшно.
— В таком случае, как тебе удалось нарушить магический долг? — Каждое слово Малфой буквально чеканил, всматриваясь ей в глаза и пытаясь прочитать ответ по ее реакции.
— А такое вообще возможно? — Из глаз Джинни сами собой полились слезы, — я своего не нарушала…
— Что делает Забини среди участников турнира?
— Откуда я знаю? — Голос начал срываться, а слезы застыли в глазах, причиняя дополнительную боль.
— Тогда какого рожна забыла здесь ты, дома в кроватке не спалось, на подвиги потянуло?
Джинни ничего ему не ответила — не могла, да и не хотела. Ситуация, казалось, была еще хуже, чем после их чудесного возвращения.
Драко просто стоял в опасной близости от нее, понимал же, что она действительно ничего не знает и что ответы на вопросы придется искать заново, понимал, что пора ее отпустить, и все равно продолжал так стоять, отведя глаза, чтобы не встретиться взглядами…
Драко стоял в опасной близости от нее, и она физически ощущала его напряженные плечи, его замешательство… А еще она чувствовала его запах — запах корицы и дорогих сигарет, и этот запах мешал ей сказать что-то, чтобы разрушить это дикое мгновение. А потом с ней случилось то, чего она сама от себя никогда не ожидала… Она закрыла на секунду глаза, смахивая ресницами остатки слез, а потом по-детски поднялась на цыпочки и поцеловала его. В начале совсем легко и невесомо — в уголок тонко очерченных аристократических губ, а потом, когда в февральских глазах не отразилось ничего отталкивающего, только недоумение и замешательство, немного смелее … А потом снова случилось невероятное — он заглянул в странно блестящие, сосредоточенные сине-зеленые глаза, что-то совсем новое и странное мелькнуло в его взгляде, и он ответил на поцелуй. Это был странный поцелуй — нежный и чуткий, словно они любили друг друга, и в каждом мгновении пытающийся оттолкнуть, оборвать ошибку и уйти, не оборачиваясь, словно они друг друга ненавидели. Он зарылся пальцами в чудные рыжие волосы, и весь остальной мир исчез, он провел рукой по ее спине, остановившись на талии, и пожалел о том, что нельзя застыть в этом мгновении как можно дольше… Она пыталась оттолкнуть его от себя, но пальцы лишь неуверенно скользили по рубашке, под которой совсем рядом билось его сердце… Это был странный поцелуй, и оборвался он так же внезапно, как и захлестнул их обоих.
Ни слова.
В руках снова оказалась пустота, а в глазах тусклый и холодный свет дежурных ламп.
Ни взгляда.
Он пошел в раздевалку, не оборачиваясь, ничего перед собой не видя.
Она пошла в сторону музыки, чтобы поскорее выйти на свежий воздух.
И оба клялись себе, что однажды посмотрев за черту, никогда ее не переступят.
Глава 9.
Как сонный, как пьяный.
Врасплох, не готовясь.
Височные ямы:
Бессонная совесть…
Это совсем не походило на бой… Это походило на танец, на сражение двух теней от света на темной стене, на завывание Самума или какого-либо из ветров пустыни, на водоворот песчинок — виновников миражей, на что угодно, но только не на бой. И, тем не менее, толпа вокруг ринга заворожено следила за этим действом, тем не менее, оружие со свистом рассекало воздух, и только по этому звуку можно было определить, насколько серьезна схватка на самом деле. Гула вокруг ринга не было: не было воплей поддержки, не было криков неодобрения, никто не скандировал, не свистел — тишина и изящество, с которыми двигались в ринге противники, передались и залу… В ринге встретились два представителя Востока: египетский Хепеш и арабский Шамшер — два воина пустыни, два философа, созерцающих глубины мудрости, дарованной среди песков. Их хозяева были неуловимо похожи, может, благодаря своей бесшумности (они скользили по рингу так, что, казалось, не касаются ногами помоста), а может, благодаря одинаковому стилю ведения боя и стилю одежды (светлые балахонистые брюки и свободные рубашки отличались только оттенком). А может, их хозяева были похожи потому, что на этом странном турнире, где оружие и воин избирают друг друга, хозяева Хепеша и Шамшера не могли не нести в себе частичку своих клинков, а значит и их философию?..
Бойцы сосредоточились на противостоянии и выключили весь мир, чтобы он не мешал им… И мир выключился, выключился и только издали, как бы из-под полы, наблюдал за схваткой.
Дыхание становилось все тяжелее и все труднее было отбивать атаки твоего соперника, но какая-то фанатичная уверенность, потребность в победе гнали тебя вперед…
Атака — блок, обманное движение и новая атака, только уже твоя…
Резкий нырок вперед, хитроумный прием…и Шамшер, который, как сабля, против меча полегче будет, летит в сторону…
Ты, твой клинок и твой противник, в глазах которого отражается резкое нежелание погибать…
Его левый рукав, алеющий от его крови после одной из твоих успешных атак, и ты, немного помедлив, все-таки используешь правило первой крови, хотя никто не запрещал биться на смерть…
Ты победил.
Твоя душа хотела этого, но самым важным для тебя является не этот бой…
Не этот бой?!
Зачем ты сюда пришел?..
Твоя ли душа хотела этого?!
Тебя ведь вообще учили фехтовать по-другому, не так ли?!
Черт знает что.
На сегодня спектакль окончен.
Домой…
Драко сидел в ложе, наблюдая за схваткой Забини: как всегда на высоте, как всегда изящен, как и предполагалось, победил… Чисто, красиво и великодушно, как и подобает аврору, хоть и бывшему. Победил, и обеспечил им двоим очную встречу…в ринге, в финале. Судьба? Или, может быть, простая проницательность?
— Что же это такое? — Спросил сам у себя Драко и сам себе ответил, — судьба… — только это слово годилось как ответ на такое количество вопросов и только это слово все объясняло, объясняло необъяснимое, то есть не объясняло ничего.
Вчера он фехтовал не так, как его учили. Он не акцентировал на этом своего внимания, потому что опасался происков Забини и предательства Уизли. А сейчас, когда наблюдал за Блезом, отчетливо осознавал, что тот фехтует тоже не так…не то, чтобы это его страшило, ведь он все же контролировал ситуацию…
Почему среди весны пришла осень Блез понять не мог, но то, что там была именно осень, он ручался. А еще там были руины какого-то строения, а посреди руин — старинный каменный бассейн, наполненный кристально чистой водой. Интересный бассейн… В него хотелось прыгнуть, очень хотелось, а он стоял около бортика и даже заглянуть в него не смел, только смотрел на тихий листопад с соседних деревьев. Легкий ветерок принес маленький желтоватый кленовый листочек и прибил его к ботинку Забини, робко так, словно в поисках защиты от ветра и одиночества…
И он заглянул в бассейн…
На его дне лежала Джинни Уизли — не сопротивлялась, не пыталась выплыть. На ее лице застыло спокойствие, тихое отрешенное, почти детское. Вода играла с ее медными волосами в известную только ей одной игру…
А чуть поодаль пытался, отчаянно пытался выплыть Драко Малфой, такой, каким Блез запомнил его: верившим только в себя и пытавшемся спасти только себя. Но вода не пускала его, не хотела проигрывать, поэтому держала его в крепких тисках непонятно откуда взявшегося в бассейне водоворота.
На секунду Блезу показалось, что Малфою удастся выплыть…
Он хотел было крикнуть ему, чтобы тот спас Джинни в обмен на все что угодно…
Только слова застряли в горле выключенным звуком.
Всего на секунду, а потом абсолютно неуместный в данном кусочке мира водоворот приложил еще большие усилия…
Малфой, может быть, впервые в жизни, на глазах у Блеза, проиграл.
Сил не осталось…совсем.
Драко медленно опустился на дно бассейна рядом с Джинни. Вода медленно соединила платиновый и медный цвета волос, создав иллюзию разгорающегося огня.
И Блез не выдержал.
Темнота взорвалась от разрывающегося крика — Забини проснулся… Он долго сидел на кровати, отходя от слишком реалистичного сна. А потом долго лежал, уставившись в потолок, пока не начало сереть за окном. А когда рассвет полностью вступил в свои права, он все же заснул, потому что усталость почти всегда сильнее кошмаров, а еще потому что этому сну не суждено было прийти к Блезу снова.
А в трепещущей тени гардин на миг появились двое:
— Скоро, — мечтательно произнес один из них.
— Да уж, скоро, — согласился второй и в его голосе просквозила горечь…
— И даже не думай снова заводить свою песенку о "несчастных по нашей вине детях", я хочу покоя.
— Покоя… Я его уже и не помню и иногда спрашиваю себя, а был ли он вообще когда-нибудь…покой…
— Оставь эти рассуждения вечности, не тягайся с ней — не перетянешь.
Дни до финала они максимально использовали для отдыха. Почему-то финал казался им чем-то сродни крестовому походу, победив в котором можно наконец обрести прощение и успокоение… Как только каждый из них согласился на авантюру турнира, как только Малхус и Хепеш нашли своих хозяев, они перестали владеть собственной судьбой. Это, конечно, очень странно звучит, но их судьбой стала судьба клинков, судьба, которая уже сбылась, но которой они не знали, вернее пока не могли знать… А еще стало понятно почему турнир проводится с запретом практики магии среди его участников — в этих клинках скрывалась такая сильная магия, что по началу она подчиняла, а потом растворяла в себе. Могло показаться, что их неслабые характеры попросту уступили чему-то более древнему чем они, чему-то, чья судьба была намного старше и непримиримей их судеб… Могло показаться, только это было не совсем так — они скорее согласились с предложенными правилами и не стали с ними бороться…
Момент истины — финал, переполненная Арена в ожидании схватки века, сливки обоих миров, как магического, так и маггловского. Если начать перечислять имена присутствующих здесь вперемешку, бок о бок друг с другом магов и магглов, можно было бы предположить, что оба мира этой страны собрались на обсуждение вопроса, как минимум, интеграции и совместного сотрудничества. Тем не менее, это был всего лишь финал, всего лишь схватка двух воинов в рамках отсутствия правил… Люди испокон веков не меняют своей сути — основной массе необходимы хлеб и зрелища…были, есть и всегда будут необходимы. Это было зрелищем, а причины и следствия можно смело оставить тем, кто принимает в нем непосредственное участие.
Ничем не примечательный вечер — такой, как многие другие до него, то есть типично неудачные скучные и домашние вечера, когда нечего делать, и от этого еще грустнее и скучнее на душе. Кофе, чего покрепче… хотя нет, а то пить наедине с собой — это уже признак алкоголизма, телевизор, книга, интернет (вот каким "продвинутым" становишься пожив некоторое время среди магглов) — в общем, стандартный набор, который надоедает куда быстрее, чем кажется на первый взгляд. Короче, вечер откровенно не задался… Джинни даже подумала, было, о том, чтобы в рекордно раннее для нее время пойти спать (00:15 АМ — это просто детское время для ее то биоритмов), вот только какая-то странная, невыносимая и невысказанная тоска поселилась у нее в душе, мешая завершить окончательно потерянный вечер…
Когда видишь в ринге соперника, заглядывая ему в глаза, пытаешься выцепить его характер, что-то, чего не увидишь в процессе подготовки и стороннего изучения, и тут же сломать его, выиграть еще до начала поединка, подчинить не только его страх, но и свой. Только вот в этот раз оба оказались не готовыми к этим секундам перед боем — ни Блез, который заворожено смотрел в глаза призраку своего бывшего лучшего друга, ни Драко, который знал, кого увидит в ринге, готовился к этой встрече и все же оказался к ней не готовым…
Мир оказался квадратным и не захотел отпустить этих двоих в разные стороны, а снова свел их на очень ограниченном клочке пространства. И этот ограниченный клочок не располагал к каким-либо компромиссам, поворотам сюжета или прочим лазейкам…
Не такие, какими запомнились друг другу, едва узнаваемые и, наконец, друг против друга… Все время решающей схватки ордена с упивающимися во главе с Вольдемортом больше всего эти двое боялись встретиться друг с другом, потому что встреча по разные стороны баррикад могла оказаться последней. Им удалось избежать такой встречи… Раньше удавалось… Обстоятельства исправляют свои ошибки, и почему-то в напряженные секунды перед самым началом поединка вдруг отчетливо материализовалась мысль о том, что правилом первой крови в этот раз обойтись не получится.
Гонг.
Мгновение молчаливого ожидания…
Легкое движение, как бы по кругу, предложенное Забини и тотчас подхваченное Малфоем.
Напряженная тишина медленно подползла к точке кипения.
Рваный свет софита скользнул бликом по бесшумному движению Малхуса.
Лязг металла и первые неуверенные крики публики…
Арена завелась.
Публика бесновалась и выкрикивала что-то, но сейчас это было совсем не важно, потому что обычно отвлекающие тебя факторы вдруг куда-то провалились, и все заглушал только неистовый лязг металла да тяжелое дыхание, кузнечным молотом отбивающее ритм в районе твоих висков.
Атака, которую Забини чуть не проворонил, и клинки, скрестившись, свели вас очень близко лицом к лицу.
— Вот и встретились, — Блез вздрагивает от твоего хриплого голоса.
А потом в его глазах цвета молодой зелени вспыхивает недобрый огонек:
— Давно пора, — отмечает спокойно он и начинает новую атаку…
— Вот и встретились, — глухо чеканит тебе в лицо Малфой, сверкая беспощадными, как февральская непогода глазами.
Ты медлишь всего долю секунды и взглядом принимаешь вызов:
— Давно пора, — спокойно отвечаешь ты и начинаешь новую атаку…
Давно ты уже не бился с таким ожесточением. Не то, чтобы этот прием полностью прошел, но все же твоя задумка, на которую ты потратил немало сил принесла дивиденды — Хепеш в последний момент сорвался и скользнул вдоль тела Драко, оставив на нем неглубокую, но кровоточащую царапину.
Какое на фиг правило первой крови?!
Время схватки теперь работает на тебя, Малфой начнет быстрее уставать.
Все еще только начинается.
Ты разгадал этот маневр, но Хепеш все таки сорвался и скользнул вдоль твоего тела, оставив на нем неприятную царапину.
Ты почувствовал, как капельки твоей крови выступают на коже.
Какое на фиг правило первой крови?!
Все еще только начинается, и ты снисходительно улыбаешься своему противнику, даря ему эту промежуточную иллюзию победы…
Кстати, ты снова фехтуешь совсем не так, как тебя учили, и результат этого перестает тебе нравиться…
Одно внутреннее усилие.
Почему знакомый до боли финт получается каким-то вымученным и нескладным?! Так не пойдет…
В темноте зала Судья со своим спутником обеспокоено переглянулись…
У Малфоя не получился его излюбленный финт, который еще во время тренировок в Хогвартсе он отточил до совершенного исполнения?!
Вообще-то он фехтует в совсем не характерной для себя манере…кстати, как и ты…
Внутренне усилие.
Такое впечатление, что для тебя чужды те движения, которые являются рефлекторными… Еще раз…благо ситуация позволяет…
На какое-то врем ритм, в котором двигались противники, вдруг поломался и не стало той идиллии, которую представлял каждый из бойцов в сочетании со своим оружием. Движения стали более резкими, иногда даже неорганичными, но постепенно совсем новый стиль каждого из них становился более легким и совершенным.
"Вот это уже на что-то похоже," — замечаешь ты сам для себя, только тебе не понятно отчего на каждое движение уходит вдвое больше сил. Может это следствие той царапины, которую презентовал тебе своей египетской игрушкой Забини…
Ничего, сил у тебя все еще достаточно, посмотрим что он предпримет на это…
Наконец вы начинаете фехтовать так, как привыкли, правда на это у тебя уходит вдвое больше сил, но это не важно, ведь у тебя есть еще одно преимущество — Малфой устал сильнее.
Атака, которая по отношению к тебе прошла всего раз, в школе на тренировке, да и то потому что ты не знал этого приема… да за кого он тебя вообще принимает этот Малфой?!
Он сам напросился и тебе будет жаль смертельно ранить его в конце этой контратаки.
"Вот Забини и подписал себе смертный приговор," — думаешь ты… А жаль, жаль, что он напорется на финт, которому сам же тебя и обучил когда-то… Довольный-то какой, надеется тебя смертельно ранить и победить…как бы ни так.
Блез атаковал Драко, да так удачно, что Малхус еле выдержал натиск Хепеша, да и блок оказался каким-то смешным и неуверенным — Драко держал Малхус за головой, на уровне шеи, а Хепеш своим лезвием скрестился с лезвием Малхуса практически у его острия.
Противники встретились взглядами и остановились.
Публика недовольно завыла, недоумевая по поводу вынужденной заминки и требуя продолжения…
Только Судья да его спутник подались всем телом вперед и ждали развязки этой ситуации в нетерпении и в небывалом напряжении.
Ты заглядываешь в зеленые глаза своего оппонента — они сосредоточены не меньше твоих, потому что вы оба понимаете, что вот он тот момент, когда все уже решилось, только мало кто еще разделяет с вами это понимание. Что ты хотел увидеть в его глазах за секунду до того, как Забини отправится в мир иной: сожаление, обреченность? Может, желание повернуть вспять прошедшее время? Что ты увидел в его глазах? Готовность?! Ну, конечно, что же еще может отражаться в глазах доброго и хорошего героя перед смертью, если слабость чувства самосохранения так чужда этим светлым. Ну вот почти что и все…
Ты заглядываешь в глаза Малфоя и понимаешь, что серый лед не дрогнет… Публика недовольно воет, требуя продолжения, наверное потому, что не понимает, что продолжения не будет, а то что настанет через мгновение можно описать слишком емким словом "конец". Конец, твой конец, потому что следующим движением Драко перережет тебе горло. Что ты сейчас чувствуешь? Да ничего, потому что смерть еще неосознанна, хоть и неизбежна.
Очень хочется жить, да только выхода нет. Драко, Драко, что же ты сейчас сделаешь?! А ты…будь ты на его месте сейчас, ты бы сделал это? Что-то внутри тебя отчаянно протестует против голоса вечности, который раскатистым "сделал бы" разливается по твоей голове. Сделал бы, наконец понимаешь ты и закрываешь глаза перед смертью.
Она уже почти заснула, как вдруг какое-то непостижимое чувство страха схватило ее в свои объятья и улыбнулось ледяной улыбкой…
— Только не это…только не это…не надо…пожалуйста, не надо…— повторяет она как умалишенная выливая на свое лицо пригоршню ледяной воды, — только…не…надо…
Она срывается уже на что-то похожее на истерику, а в голове пролетает мысль о том, что ее последующим нарядом станет смирительная рубашка в больнице святого Мунго на этаже с тяжелыми душевными расстройствами.
С губ слетают неизвестные слова на неизвестном языке — одна короткая фраза, которую она сама не понимает, но от которой перестает бормотать несвязную чушь да бессильно валяется на полу, жадно хватая ртом воздух…
Ну вот почти что и все… ты шумно вдыхаешь воздух перед последним смертельным движением, и вдруг Забини абсолютно спокойно закрывает глаза, понимая, что это конец. Движение его век работает для тебя детонатором и ты начинаешь разворачиваться. Время тянется мучительно медленно… Драко, Драко, что же ты сейчас сделаешь?! Что же ты делаешь, Драко?! Еще не позд…
А потом случается совсем из ряда вон выходящее…Тогда, когда ты уже не можешь остановить инерцию, разогнавшую Малхус по идеальной смертельной траектории, ты вдруг понимаешь, что происходит непоправимое — ты совсем не то делаешь, в февральских глазах появляется намек на страх перед клинком, который сейчас достигнет шеи Блеза.
Драко, Драко, что же ты наделал?!
Ты не видишь, но ощущаешь как Драко начинает разворачиваться. Ну вот и все, в который раз для этого мгновения отмечаешь ты, вот и все… тебя подхватывает рывком похожим на тот, который ощущаешь при трансгрессировании, и тебе вдруг очень интересно: почему ты не почувствовал прикосновения холодного металла? Разве так умирают??? Ты рискуешь открыть глаза и понимаешь, что ты в каком-то подсобном помещении, возможно, что в одной из раздевалок…
Потом ты еще долго не можешь осознать, что же наконец произошло. Потом рефлексы аврора подсказывают тебе, что в момент решающего удара какая-то очень мощная магия перебросила тебя сюда. А потом до тебя все-таки доходит, что ты живой, ЖИВОЙ, ЖИВОЙ! Ты закрываешь глаза, судорожно пытаешься вдохнуть воздух, а по щекам текут глупые слезы.
"Драко, Драко, что же ты наделал?!" — последнее о чем успеваешь подумать ты перед тем, как закрыть глаза. Тебе доводилось убивать много раз, но сейчас ты не можешь этого выдержать, потому что убиваешь своего лучшего, нет, единственного друга, которого глупая судьба назначила тебе во враги. Резкий рывок — нервное, наверное… Малхус со свистом рассекает воздух, а ты обессилено падаешь на колени и только потом понимаешь, что каким-то чудом промахнулся. Распахиваешь от удивления глаза…и натыкаешься на измученный и затравленный взгляд Уизли.
Наконец-то произойдет тот момент, которого двое в капюшонах давно пытались выпросить у вечности. Наконец они обретут покой, о котором они уже устали мечтать. Наконец вечность сама устала от этой практически бесконечной истории. Наконец…
— Что за…,— восклицает спутник судьи, когда мощная магия за долю мгновения до конца выдергивает Малфоя и Забини из ринга и забрасывает по отдельности в разное "черт знает куда".
— Конец откладывается, — с плохо скрываемым облегчением произносит Судья, — вечность еще не наигралась в кошки-мышки, оружие снова не напилось крови.
А вечность оглушительно хохочет.
Минута молчания. Картина Репина с рабочим названием "Приплыли" — двое на ковре в гостиной: барышня после непонятно откуда взявшегося припадка и парень с внушительным тесаком в руках, которым, еще пара-тройка сантиметров, и он отправил бы в утиль мирно стоящий посреди комнаты столик.
Драко Малфой бросил не совсем вменяемый взгляд на Джинни:
— Уизли, — давясь внезапным смехом, попытался произнести он, — ну конечно же, Уизли!
— С утра, если конечно ничего не поменялось, это была моя фамилия, — немного недоуменно произнесла Джинни, — а что, ты надеялся встретить здесь кого-либо другого?
— В последнее время, — справившись с беспредметным весельем, заметил Драко, — если в моей жизни происходит что-то из ряда вон выходящее, значит ты принимала в этом непосредственное участие…
— По-моему вся твоя жизнь сплошное "из ряда вон выходящее", так что не думаю, что я повинна в том, что ты появился на свет…
— И ты сейчас хочешь сказать, что понятия не имеешь почему и как я тут оказался?!
— Вау, Малфой, тебе бы в Гидрометцентре работать — там такие ценные и проницательные кадры просто днем с огнем, а вечером разогнем…
— Вроде того… Ты только ножичек положи, от греха подальше, а то ты от такого неуважения закипать начинаешь…
— Ножичек??? Обозвать тяжелый меч ножичком… Да что ты вообще понимаешь в этом, женщина?! — веселое настроение похожее на легкий бред начало возвращаться…
"Нервы ни к черту!" — заметил про себя слизеринец.
— Более того, даже не претендую на то, чтобы что-то в этом понимать. А вот оказывать тебе первую помощь и перевязку, пожалуй, скоро начну вообще профессионально.
— Не радуйся раньше времени, от царапин еще никого реанимировать не приходилось. Сейчас, дойдем до логического окончания нашего, с позволения сказать, разговора , и я откланяюсь, — вообще-то Малфой еле держался на ногах, но кто ж в этом признается…
— Ага, и уйдешь…в отключку…прямо посреди моей гостиной, — резонно заметила Джинни, — я бы тебе посоветовала предусмотрительно сесть на диван, чтобы мне не пришлось тебя до него транспортировать…
Взгляд, которым Драко наградил девушку, был из серии "если бы взгляды могли убивать", но так, как жизнь научила Малфоя адекватно оценивать себя и сложившуюся вокруг обстановку, он, скрипя зубами, опустил Малхус на столик и поплелся к дивану…
Казалось, между вами прошла война, дружба превратилась во вражду, а ты все-таки где-то в глубине подсознания надеялся, что Малфой не сможет так просто тебя убить. Ну, то есть, смог бы так просто тебя убить, если бы не вмешалась какая-то третья сила, которая решила, что тебе пока еще рано умирать… Скорее всего, ты просто отчаянно цеплялся за любую, даже самую неправдоподобную надежду выжить… Только это сейчас все логично и правильно, а тогда, когда на тебя вдруг свалилась неожиданная и непонятная магия, подарившая тебе новое рождение, тогда почему-то в душе разлились гнев и разочарование. А сейчас осталось чувство острой незавершенности и мрачная уверенность в том, что второй шанс был подарен тебе не напрасно…
— Ну все, — обратился к пустым стенам комнаты Блез, — пишите письма и поливайте фикус…
Вы больше не друзья даже в твоем диком и несколько романтизированном (есть такой грех, в котором можно признаться разве что себе) подсознании…
А вот сезон охоты, похоже, затягивается на второй раунд.
Глава 10.
Long, ling, long time ago
It used to be the world
Where we had something more
I was happy, now I am drained…
Больше всего спящий Малфой походил на какую-то большую кошку… Тигра, например, причем мечущегося по клетке — Джинни никогда не думала, что из обычного дивана можно устроить полигон для военных действий.
— Вот это фантазия бурная у человека, — заметила для себя девушка после очередного резкого разворота Драко, от которого простынь поменялись с одеялом местами, — боюсь даже предположить какая фигня ему снится, а если учитывать толкование снов с точки зрения местной маггловской науки…
Размышления вслух Джиневры Уизли прервал какой-то странный звук, похожий на…рычание?.. Ну да, так и есть, сдавленное рычание и новое сальто-мортале по ее многострадальному дивану…
— Эй, Малфой, это уже наглость, — Джинни потрясла его за плечо, намереваясь разбудить,— слышишь меня, Малфой?! Просыпайся, мой диван не место для твоих извращенных фантазий!
Ноль реакции…
— Ах, ты меня еще и игнорировать собрался??? Ну я сейчас тебя разбужу, — Джинни попыталась вспомнить, где же положила палочку, намереваясь устроить Драко незапланированный холодный душ посреди раннего утра. И почти привела свое намерение в действие, как слизеринец в очередной раз дернулся и снова глухо зарычал, вот только выражение спящего лица было далеким от удовольствия — судорожно сведенные мышцы лица, будто он чему-то отчаянно сопротивлялся, и капельки пота, выступившие на лбу.
— Малфой, просыпайся немедленно, слышишь, тебе кошмар снится, — снова попыталась разбудить его Джинни, а в душу начало закрадываться беспокойство, — Драко, проснись!!!
Пара незатейливых слов и пассов палочкой, и на Малфоя вылился стакан холодной воды…
Драко открыл глаза, и, по идее, Джинни должно было бы показаться, что он вначале прибьет ее, а уж потом потрудится поинтересоваться, зачем же она использовала столь некомфортный способ пробуждения…
— Я не хотел… — каким тихим, подавленным и несчастным показался его голос, — я не хотел…я не хочу…— февральские глаза полные грусти снова закрылись, а их обладатель резко отвернулся от девушки, будто бы пытаясь спрятать голову. Дыхание Драко становилось все тяжелее — кошмар не отпускал его, давил, лишая такого необходимого ему отдыха…
Он снова и снова переживал момент убийства Блеза: как в калейдоскопе менялись декорации, времена года, одежда, местность, наличие или отсутствие зрителей, но результат оставался все равно тем же — Малхус достигал горла Забини, в этот же момент зеленые глаза мстительно вспыхивали, и все начиналось по новой…
Клинок жег ладони, вот только отбросить его никак не удавалось, он словно прирос к рукам. Иногда Драко казалось, что Малхус светится каким-то магическим светом, и как будто втолковывает ему, что отсрочка была всего лишь досадным недоразумением, и что он должен привыкнуть к своей роли — роли победителя и убийцы Забини… Малхус, словно пытался объяснить ему, что одной смертью больше, одной меньше на совести Драко, ничего в нем и в его судьбе не изменит — его судьба предопределена, и не стоит сопротивляться тому, что все равно сильнее…
Один раз этот страшный сон, так похожий на реальность, дал слабину (Драко открыл тогда на мгновение глаза) — ему удалось остановить Малхус у самой шеи Блеза, но он потратил на это столько усилий, что еле-еле успел проговорить, обращаясь больше даже не на словах, а полными грусти глазами:
— Я не хотел…я не хотел…я не хочу…
— Сезон охоты затягивается на второй раунд, — прозвучал в его голове холодный, но смутно знакомый голос.
Все завертелось по новой.
Джинни не на шутку испугалась, она не раз уже видела, как волшебники становились заложниками собственных кошмаров — раньше такое практиковал Вольдеморт, когда ни упивающиеся, ни он не могли подобраться достаточно близко к очередной жертве, чтобы сломить ее волю и получить, то, им требовалось. Сейчас девушка даже представить себе не могла кому и, главное, зачем понадобилось переплавлять волю Малфоя, про которого в мире магов и вспоминали-то только, чтобы равнодушно заметить: "Давайте не будем сейчас о нем, а то о мертвых принято либо хорошо говорить, либо молчать…— а потом, немного помолчав, с облегчением добавляли, –…Слава Богу…".
И она интуитивно сделала единственное, что могло хоть как-то помочь ему сопротивляться своему сну — присела на край кровати, развернула его к себе, обняла за плечи и начала укачивать, как маленького, при этом неся всякую успокаивающую чушь… Она вытирала со лба Драко липкий пот, гладила рукой по взъерошенным коротким темным волосам, пыталась его укачать и успокоить, заставить его перестать дергаться, почувствовать ее тепло и ту любовь, которую она готова была ему отдать, которой пыталась его оградить… Вот только помогало это Малфою слабо, и она невольно вздрагивала, когда физически ощущала, как его мышцы напрягаются и как он в очередной раз пытается дернуться и не то рычит, не то стонет, не то вообще скулит…
— Кошмары, как и все остальные сны — лишь простое проявление высшей нервной деятельности, — пыталась докричаться до Драко Джинни, — этому можно сопротивляться, так сопротивляйся…пожалуйста…
Предательское сердце разрывалось на мелкие кусочки, а по щеке скатилось слезой бессилие — Джиневра Уизли всего за какую-то неделю второй раз плакала из-за бывшего упивающегося Драко Малфоя…
Снова кошмар, и снова в главной роли с Драко Малфоем — Блез даже начал привыкать к такому порядку вещей… Момент, когда Драко практически сносит ему голову повторялся с завидным постоянством, все сильнее и сильнее втолковывая Забини необходимость отомстить, взять реванш, наказать… При чем, чем скорее, тем лучше… Хепеш, который все время оставался в руках у Блеза, словно бы прирос к ним и все время жег ладони огнем, как бы выжигая чувства и ощущения сна в душе. А потом, когда ролик сна должен был снова перезапуститься, картинка вдруг поменялась — он лежал (в этом варианте сна — на земле рядом со смутно знакомыми руинами), глядя в вечернее небо уже почти неживыми глазами, а Драко уходил…уходил, не оборачиваясь, а рядом с ним уходила, не оборачиваясь, и Джинни Уизли. Прячущееся за горизонт солнце разукрасило небо и облака в оранжевые и золотистые тона, сердце наконец затопило единственное верное желание — желание мести за все, что отобрал у него Драко.
Кошмар закончился.
Остаток утра до полудня Блез проспал самым крепким надежным и полезным для отдыха сном — сном без кошмарных сновидений.
Когда показалось, что он уже просто не сможет противостоять все время повторяющейся картинке своего "триумфа", когда он уже практически смирился с навязанными ему чувствами и желаниями, именно тогда он вдруг вспомнил то, что с такой тщательностью пытался выбросить из памяти и из сердца — вспомнил морские глаза Джинни Уизли, вспомнил… и тогда, когда ролик сна должен был снова перезапуститься, вместо мстительной зелени глаз Забини, он вдруг утонул в теплых волнах глаз Вирджинии… На душе стало спокойнее, он почувствовал тепло, ощущение которого, он уже успел забыть, и кошмар отступил, развеялся, уступив место спокойному сну… Сну, немного похожему на забытые картинки младенческой памяти, когда мама укачивала его, пока капризный малыш не угомонится и не уснет.
Вдруг, практически в одночасье, Драко успокоился — кошмар отступил, его дыхание выровнялось, а выражение лица стало расслабленным и даже немного просветленным. Джинни облегченно вздохнула, только сейчас почувствовав, насколько же она устала. Она боялась отпустить его, боялась, что весь этот кошмар еще вернется, поэтому так и уснула— рядом с ним, пытаясь оградить, уберечь, укрыть.
Смешная и трогательная картинка: довольно таки миниатюрная девушка даже во сне пытается оградить от невзгод намного большего, чем она, парня…
Он так и знал… Не хотел верить, а все же знал, что так все и окажется…
Первое, что он сделал, когда проснулся после ночи, которую, если бы мог, то вычеркнул бы из своей жизни, ни секунды не колеблясь, — это поспешил к Джинни, чтобы все ей рассказать, надеясь, что она поможет, поймет, подскажет, а главное, поверит… А еще поспешил к ней потому, что очень боялся, как бы сон не оказался правдой…до конца.
Он так и знал… И ненавидел сны, потому что они оказались единственными, кто ему не врал.
Утро, теплое, ласковое позднее утро в гостиной Джинни Уизли вколотило последний гвоздь в крышку гроба, гроба, в котором он похоронил все светлое, что было у него в душе. Было…до этого самого момента, потому что на диване в мирной полудреме пытались проснуться девушка, разбившая ему сердце, и бывший друг, готовый убить его, не шелохнувшись… Более недвусмысленного пробуждения сложно было бы даже представить: беспорядочно сбитые простыни, запутавшееся в ногах одеяло и более, чем тесное объятие.
Противно… До тошноты противно… Сразу захотелось убить, при чем обоих, при чем в этот момент сложно было сказать какая из душевных ран, нанесенных Драко Малфоем, требовала мести сильнее. А он, дурак, не взял с собой Хепеш…хотя… авада может стать неплохой альтернативой. Или не может, потому что все произойдет слишком быстро, и Малфой даже не успеет почувствовать и малой доли того, что он заставил его пережить. Поэтому сейчас он просто стоял и смотрел на обломки своего мира, сжимая в побелевших пальцах волшебную палочку…
Словно смеясь над пережитым, пробуждение оказалось очень приятным: солнечный свет ласково согревал щеки, как бы ненавязчиво заставляя открыть глаза, а еще вместе с новым днем приходило некое подобие счастья, которое обнимало его, пытаясь удержать своими ладошками, и он тоже обнимал его, свое счастье… Счастье?! Стоп, полусонный бред измученного кошмарами — определенно не может идти в общий зачет к здравому смыслу!
Драко открыл глаза и чуть отодвинулся от еще спящей Джинни, потягиваясь и одновременно осматриваясь по сторонам…
— И кровавые мальчики в глазах, — только и смог выдавить из себя Малфой, зато сонливость, как серпом отрезало, острым таким…
— И тебе доброго утречка, — холодно бросил Блез, — как ночка прошла, не умаялся, часом?..
— Ну есть немного, — снова потягиваясь и как бы создавая лениво-расслабленное настроение отметил Драко, а сам лихорадочно соображал, что предпринять, когда Забини сорвется, — а что у тебя есть предложения от которых я не смогу отказаться?!
— 10 баллов слизерину за сообразительность мистера Малфоя, — голосом Снейпа продекламировал Блез, — Драко, друг мой, всего на пару слов…
Добраться до палочки Драко не успевал физически.
Джинни открыла глаза, окончательно проснувшись от голосов в своей гостиной…двух голосов… Первое ее движение было практически рефлекторным для данной ситуации, какой бы невинной она не была на самом деле: она вся подобралась, как можно дальше отодвигаясь от Малфоя и соскочила с дивана, пытаясь на ходу поправить пижаму после сна:
— Блез, — в ее голосе совершенно естественно сквозило неподдельное удивление, — а что ты делаешь у меня дома с утра пораньше и без приглашения?
— Cruci…, — не успел произнести Забини (и когда это он перестал внутренне содрогаться от использования запрещенных заклинаний), как Драко в отчаянном прыжке сбил ему руку и перевел противостояние, выражаясь борцовским языком, в партер…
— Akcio палочка! — быстро сориентировалась Джинни… Только толку пока не было никакого — Драко с Блезом образовали настолько плотно сплетенный и отчаянно борющийся клубок, что им бы позавидовали сами составители Камасутры и быстренько бы побежали перенимать опыт.
Какой-то там захват, видимо, удался Блезу, потому что они теперь расцепились, правда Забини усиленно душил Малфоя ногами… Но то, что от них требовалось, выполнил: в несколько раз усиленный и усовершенствованный "ступефай", и Забини в глубоком, а главное долгом нокауте, а весьма побагровевший Драко сидит на полу и с усилием растирает шейные мышцы…
— Малфой, ты меня доконаешь! Стоило мне прилечь поспать хотя бы пару часов, как на тебя кидается с "круцио" разъяренный Блез Забини да еще и посреди моей гостиной, — с явным негодованием в голосе заметила Джинни, — что ты ему уже сделал, а главное, как он сюда попал???
— У меня, между прочим, — сердито ответил Малфой, — все было под контролем, пока некоторые не проснулись и не решили поучаствовать в диалоге…
— Спасай его после этого, — недовольно возразила Джинни, — как же, еще и виноватой окажешься!!!
— Сам бы справился… Кстати, совет на будущее: когда мужчины разбираются между собой, лучше не встревай, дабы не получить… за компанию.
— Шовинист!
Конечно же Драко, на то он и Малфой, нашел бы что ответить, если бы прямо перед ними из самого что ни на есть воздуха не начала бы материализовываться фигура.
Маггловская квартира, ставшая Джинни домом, похоже, таила в себе кучу магических сюрпризов: вот уж везет, так везет совсем — не квартира, а проходной двор!
Фигура оказалась девушкой в бесформенном плаще-мантии:
— Я бы посоветовала вам одеться в что-то более подходящее для передвижения по улицам, нам предстоит небольшое путешествие, в которое желательно бы отправиться до того, как к мистеру Забини вернется дееспособность.
Море близ Неаполя, как и большая часть Средиземного моря, особой чистотой не отличалось… Джинни стояла у борта и смотрела на стремительно отдаляющийся от теплохода порт и на садящееся за доками солнце… Снова начинался закат и снова все мысли были заняты Драко Малфоем, Блезом Забини да девушкой внезапно появившейся у нее в гостиной и расставившей все точки над "I" в этом странном повороте судьбы, вернее клятвенно обещавшей их расставить через пол часа в кают кампании после того, как полностью стемнеет, на столиках накроют ужин, а теплоход отойдет на приличное расстояние в море. Странной она какой-то была эта девушка, непонятной, загадочной и совсем выпадающей из времени. Еще более странным было согласие Малфоя на авантюру с этой поездкой, после того как, его критическое неприятие и подозрение полностью развеяло всего лишь одно имя, вернее даже прозвище — Судья… И вот теперь Джинни доверившись Малфою и незнакомке, материализовавшейся из воздуха (червячок порицаемой всеми, кому не попадя, женской логики упрямо твердил, что так не трансгрессируют) после таинственного портключа, который почему-то привел их в Неаполь (вот уж где не подозревала оказаться!), теперь она стояла на палубе теплоходика, который за ночь должен был доставить их на остров Капри. Почему именно на Капри и почему нельзя было сделать портключ сразу до Капри, раз уж так срочно необходимо туда попасть Джинни не знала и даже не догадывалась, хотя честно пыталась… Выудить какие-либо сведения об этом острове из памяти также не получалось: ну Италия, ну небольшой местами скалистый островок, без магических школ и культовых мест обоих миров — все…исчерпывающий, но не удовлетворяющий природное любопытство (и куда ж это меня так угораздило вляпаться?!), а наоборот разжигающий оное ответ. Оставалось надеяться на то что культурно-просветительная лекция плавно проистекающая из вечера знакомств все объяснит.
"Тоже мне еще "ХА"— надейся и жди,"— подумалось Джинни, — "такой кавардак вряд ли удастся распутать играючись…"
— Уизли, сделай милость, перестань втыкать на воду, — прозвучал над ухом надменный голос (обладателю которого, за тон, захотелось хорошенько съездить по наглой белобры…, пардон, сероглазой физиономии), — не заставляй себя ждать — тебе это не идет!
— Тебе это не идет, — перекривила спесивый тон Драко, снова выскочивший, как чертик из табакерки, Джинни… в пустоту, оторвалась от созерцания пены, появляющейся на волнах по ходу, и недовольная собой в отдельно сложившейся ситуации поплелась в кают кампанию…
У Джинни оказалось намного больше общего с Амелией (именно так звали незнакомку), чем можно было предположить…ну, по крайней мере, внешне: тоже непослушные рыжие волосы и глаза цвета стихии, плещущейся за бортом. Было еще что-то на уровне изломов грусти во взгляде, неуверенности, глубоко запрятанной за немного бравурной маской, и усталости, да только это сейчас не имело никакого значения, ну, по крайней мере, не должно было иметь.
— Мы все во внимании, — известил Малфой Амелию, когда все наконец-то собрались за столиком.
— Может в начале… — попыталась возразить Джинни, но Амелия уже начала свой рассказ…
" Эта история началась невообразимо давно, другим был мир, другой была жизнь, и только благодаря злой шутке судьбы вы оказались замешанными в событиях, которые никак не могут закончится вот уже семь столетий…"
Голос у нее был немного хриплым, будто ей тяжело было произносить каждое слово и, наверное, поэтому она так старательно подбирала их, но Малфой привык проявлять тактичность только когда это выгодно непосредственно ему:
— Может мы оставим долгие и слезливые прелюдии более располагающей обстановке, а сейчас перейдем чуть ближе к сути?!
— Куда уж ближе, — тихо заметила Амелия, сделала паузу, как бы собираясь с силами, и продолжила…
"Человек, которого Драко знает как Судью, я и еще один его спутник не совсем…как бы это лучше выразиться…люди. Некоторые называют нас ловцами снов, некоторые — их пленниками. Просто иногда неиспользованная магия и неизлитые чувства заставляют людей застрять между мирами, при чем настолько, что они не могут стать даже призраками, а просто остаются в заложниках собственной неисполнившейся судьбы до тех пор, пока кто-то не проживет эту судьбу за них.
Не надо выливать столько скепсиса в один мимолетный взгляд, мистер Малфой, вы уже ввязались в игру, в которой отменили слово "назад", так что выслушайте меня до конца и постарайтесь не перебивать…
В середине очень далекого от сегодняшнего дня 13 столетия, столкнулись, как это обычно бывает, три человека. Тогда между магическим и маггловским миром не проходила такая четкая грань, как сейчас и практически все жили вперемешку, это только потом, когда Святая Инквизиция перестала быть актуальной маги начали прятать свои возможности от магглов, а до нее встретить настоящую ведьму или мага на улице можно было запросто. А когда нас начали истреблять понадобилось очень много времени, чтобы изменить свои устои… Наверное, вера в людей иногда становится самой трудноизлечимой привычкой…
Я родилась в Италии, хоть моя внешность и, мягко говоря, нетипична для представителей данного народа, в довольно таки благородной, но не столь богатой семье, как хотелось бы. И только потому, что я была ведьмой, мне удалось получить в те темные времена какое-никакое образование, магическое, разумеется… Уже тогда мы умели бояться, но еще не научились как следует прятаться, поэтому половина из сжигаемых в форме любимой народной забавы ведьм все-таки была настоящей…
Опасаясь этого родители отправили меня жить на остров Капри, где у нас было свое небольшое имение и всего лишь пару небольших даже по тем временам селений, в которых, сами понимаете, святое дело не очень то набрало оборотов — всего одно небольшое аббатство, да и то очень древнее и совсем не готическое и от того не такое "страшное"… Там мы и встретились: на Капри примерно в одно и то же время появилось двое знатных англичан. Капри был частью их дороги домой из путешествий. Когда-то они уехали из дому вместе — друзья ищущие рыцарской славы и избегающие карарающей руки нашей святой церкви, которая держала тогда за горло весь старый свет… А потом их пути разошлись — один постигал магию где-то в горах на Балканах, а второй посетил с той же целью несравненно более лояльный к магам восток. Снова встретились они только на Капри, где я в то время ждала, когда же родители найдут мне подходящую партию, и, поскольку аристократических магических семей на Капри, кроме нашей, не было, мы, естественно познакомились. Я до сих пор проклинаю их маршрут, который, по общей договоренности, пролегал именно через этот небольшой остров, проклинаю, потому что устала ждать покоя, да и вообще вряд ли помню что такое покой — вынужденное бессмертие не таит в себе ничего хорошего. В начале появился Артур — он возвращался с Востока, необычный, непонятный, непохожий, но очень тактичный, обходительный и… родной. Вы его наверняка видели, как спутника Судьи. А сам Судья когда-то носил имя Уильям и вернулся с Балкан, поражая внутренней силой и… наглостью.
Это сейчас мы проклятые судьбоносные, потерявшие право носить имена, а тогда мы были просто Амели Артур и Уилл…
До того как на Капри приехал Уильям, мы настолько сблизились с Артуром, что мне казалось, что я нашла своего лучшего друга, а временами, что и единственную, романтичную и (как в общем-то кажется всем девушкам в моем тогдашнем возрасте) единственную любовь. С ним было тепло, уютно и абсолютно не страшно, с ним можно было забыть о том, что везде сжигают на кострах даже за такие мелочи, как рыжий цвет волос или зеленые глаза, не говоря уже о наличии элементарного образования у женщины(!), которая просто по определению не может не практиковать магию. А когда приехал Уилл… Он как будто выскочил из современной пословицы: "наглые мужчины нравятся мне намного больше, чем другие… Какие другие?!" И… сердце, оно ведь не очень рационально в своем выборе, как бы не хотелось обратного…
На самом деле очень глупая и банальная история, только вот бывшие лучшие с детства друзья стали врагами, мягкий и родной Артур вдруг злым и непонимающим, а самоуверенный Уилл властным, деспотичным и жутко ревнивым. К тому же оба были довольно таки сильными магами для того, чтобы эта история закончилась просто…
На окраине острова, там, где участок степи внезапно переходит в скалы и обрывается отвесными стенами, испещренными внизу гротами, которые облизывает Тирренское море, там стояла заброшенная вилла какого-то сосланного в глушь за проступки римского патриция, возможно даже мага, — развалины, которые стали нашим общим любимым местом с неплохо сохранившимися галереями, и практически замечательно сохранившимся бассейном, куда то Уилл, то Артур периодически наколдовывали теплой прозрачной воды, в которой можно было поплескаться, побаловаться и почувствовать себя детьми или какими-нибудь римскими аристократами, наслаждающимися отдыхом на своей загородной вилле в вынужденной ссылке. И, естественно, что дуэль они могли устроить только там…
Иногда мне кажется, что это уже был не спор из-за любви, а утверждение права собственности, и, хотя я сделала свой выбор в пользу Уилла, это ничего не меняло…совсем ничего. Все произошло из-за слишком большой и дикой для тех времен свободы, которой я просто не умела воспользоваться для обретения счастья.
Они заколдовали свои клинки, влив в них почти всю свою магическую силу, остаток которой пошел на экранные заклинания, глушащие магию в определенном радиусе вокруг руин…для того, чтобы я не могла использовать свою магию и как-то помешать им и для того, чтобы ни у кого не возникло соблазна решить спор нечестно, прибегнув к какой-либо магии помимо клинков…"
— Помимо магии моего Малхуса и Хепеша Забини, как я правильно понимаю, — заметил до того очень внимательно слушающий рассказ Малфой.
— Именно, — слегка кивнула головой в знак согласия Амелия…
"Только излишняя свобода, которой неразумно воспользовались, имеет свою цену: какое-то, как мы узнали намного позже, из экранных заклинаний было наложено неправильно и еще до того, как противостояние закончилось, оно вызвало небольшое землетрясение, и стены, оставшиеся то древнего сооружения частично не выдержали, похоронив под собой Артура и Уилла…спор решен не был, а их магия, ненависть, упрямство и злость до сих пор живут в клинках…"
— А что случилось потом с тобой, и почему вы сейчас вполне живы и материальны?! — не выдержав паузы спросила тихим, пораженным услышанным голосом Джинни.
"Мое сердце осталось тогда с ними, под развалинами галерей и обломками жизни. Меня выдали замуж за молодого Британского графа Георга Малфоя, который недавно получил титул и которому необходимо было подкрепить свои деньги связями и завоевать какое-никакое положение в обществе, ведь он тоже был магом, а значит родство с моей семьей было для него выигрышной партией. В приданное за мной отдали имение на Капри, где я надеялась спокойно досуществовать. Тогда я еще не подозревала, что мне достанется такое странное бессмертие, которое отпустит из своих лабиринтов только тогда, когда кто-то доживет за нас нашу судьбу и решит все-таки спор, который развеет кипящие в клинках магию и злость.
А потом появились они — живые и осязаемые для всех, кроме друг друга и, как выяснилось, меня. Они не могли прикоснуться ни к друг другу, ни к своим клинкам. Нет, немного не так — мы не могли… Равно как и просто умереть, погибнуть, исчезнуть с лица земли.
Нам подарили вечность для того, чтобы научиться свободе и ответу за свои ошибки… Страшное наказание, поверьте мне на слово… "
— Так вы получаетесь моей пра-…
— Не получаюсь, Драко, у нас с мужем никогда не было детей, да и исчезла я довольно скоро после свадьбы… Даже наблюдала за своими похоронами, вернее за тем как самоубийцу, сбросившуюся со скалы в море символически прокляли в местном аббатстве во время одной из месс…
— Постойте, Амелия, вы сказали, что обречены на бессмертие только до того, как кто-то не проживет вашу судьбу за вас до конца, — Джинни пораженно уставилась в одну точку, даже не глядя на то, как Амелия согласно кивнула, — и поскольку вы нам сейчас вкратце обрисовали ситуацию…
— Именно вы, мистер Малфой и мистер Забини уже несколько месяцев как проживаете то, что не удалось прожить нам.
— Спасибо, что спросили, — холодно заметил Драко, — а если я не согласен играть роль вашей марионетки?
— К сожалению у вас уже нет выбора — наши чувства уже стали вашими, просто пока вы еще не осознаете этого в полной мере… Завтра мы будем на том самом месте, и уверяю вас, мистер Забини не заставит себя ждать. Так что вам остается разве что смириться, или не смириться, только это ровным счетом ничего не изменит, а лишь оттянет финал.
Амелия резко поднялась из-за столика и вышла из кают компании, от ее последних слов веяло уверенностью, обреченностью и равнодушием.
Упрямый ветер, поднявшийся над Тирренским морем развевал ее волосы, заставлял ежиться и кутаться в захваченный из каюты плед. Запах моря и настойчивый шум волн, почти перебивающий отдаленный рокот мотора заставлял разбегаться почти все мысли. Почти все, кроме одной… История, рассказанная Амелией, была грустной, жестокой и простой, как тапочки…наверное именно такой должна быть вечная любовь… Только еще она была и до боли неправильной, а самым неправильным было то, что ее втравили в эту историю, сделав непосредственной участницей, против воли и против всевозможных законов логики и здравого смысла… Зачем? За что? Почему именно с ней и с ним?.. Кто дал им право лишить ее покоя, друзей, надежного парня, стабильности и бросить в гущу чьих-то ревности, любви и ненависти?..
Такая же рыжая и растерянная в душе девушка подошла к перилам, ограждающим борт теплоходика и стала рядом…
— А то, что я чувствую к нему — это тоже всего лишь твоя судьба и твои чувства?
— Тоже… Знаешь, когда все это закончится, а это закончится уже скоро, ты будто бы проснешься и поймешь, что все это происходило не с тобой, вроде очень реалистичного сна, сказки, триллера, романтической драмы — в общем всего чего угодно, но только не реальности…
— А он…то есть они…
— Это не они, а Уилл и Артур. Сейчас Драко любит тебя, хоть и не может признаться себе в этом, но и у него все точно так же пройдет, и у Блеза ("по крайней мере у того, кто из них выживет…" — добавила про себя Амелия)…
— И вы считаете, что так поступать честно? — Во взгляде Джинни читался упрек, как у ребенка, над которым глупо пошутили, подсунув фантик вместо конфетки.
— Нет, не считаю. Но, с другой стороны ты узнаешь что такое вечная любовь, о которой все так мечтают в разные периоды своей жизни…
— Узнаю: что такое иллюзия, обман, фокус…не слишком ли вы много на себя берете, распоряжаясь чужими душами? — голос Вирджинии звучал все глуше, отчего слова сразу же сливались с шумом моря и улетали вместе с ветром гулять по ночному небу.
— За 7 столетий чужие чувства становятся все мельче, а жизни пролетают все быстрее, — Амелия развернулась, чтобы снова закончить разговор и уйти, — неразрывным спутником вечности является именно цинизм, и понимаешь это, только став бессмертным…
Ветер все еще трепал волосы да еще и без него потрепанную душу девушки с морскими глазами. Вокруг разлилась пустая и беззлунная тьма.
— Свинство, — одними губами обратилась она к ночи, — и что теперь прикажешь делать с чувствами, которых на самом то деле не существует?.. Уходить спать, потому что завтрашний день совсем не обещает быть легким?..
— Рациональное решение, — язвительно ответил "ветер", — аутотренинг вместе с первыми признаками паранойи… Да тебе вредно слишком много новой информации усваивать за раз, так и перегреться можно…
— Кто здесь? — истерически засмеялась Джинни, вспомнив анекдот про таксиста на завтыке.
— Твой временный психотерапевт, к моему несчастью, наткнувшийся на тебя, разговаривающую саму с собой, а теперь, похоже, начинающую еще и истеричить…
— Неужели ты тоже со всем этим смирился, да еще и так просто…
— Пациенту, как я посмотрю, лучше и он начинает меняться с доктором ролями? — Малфой уже неприкрыто паясничал.
— Вас это беспокоит? Вы хотите об этом поговорить??? — поддержала его Джинни…
— Угу… Какие у вас с Забини отношения?
Джинни удивленно подняла брови:
— С каких это пор ты начал интересоваться моими отношениями с кем-либо, а тем более с Блезом?
— С таких… — шутливо-издевательский тон Драко полностью исчез, уступив холодному и самоуверенному тону, — ты все еще не ответила на мой вопрос.
— И не собираюсь… Это мое личное дело, знаешь ли…
— Судя по тому, как он врывается к тебе домой по утрам, ты с ним спишь, — Малфой не спрашивал, не предполагал, он утверждал. Если бы на палубе в столь поздний час не было так темно, Джинни удалось бы разглядеть в февральских глазах два чувства: злость и ревность, которые грозились выплеснуться наружу в любой момент.
— Малфой, а ты часом не зарываешься? — девушка развернулась, намереваясь уйти…
— Это не ответ, — отчеканил Драко, хватая ее за плечо.
— Мне очень жаль, что я не смогла удовлетворить твое любопытство… А теперь отпусти меня, я иду спать…
Несколько секунд продолжалась молчаливая дуэль двух взглядов, и когда Джинни уже поняла, что еще чуть-чуть и она не выдержит, позорно расплакавшись в который раз из-за этого местами несносного слизеринца, Малфой чуть ослабил хватку… Девушку моментально сдуло с палубы, а соскользнувший с ее плеч шерстяной плед все еще покалывал ладонь Драко.
Темнота никогда не была для него помехой. Он прекрасно видел, как она неспокойно и неуверенно сжалась в комочек на своей кровати, видел как ей тяжело даже во сне и как ей холодно и неуютно. Он стоял, опершись на дверной косяк, смотрел на нее, глупо мял в руках забытый ею на палубе плед и совершенно не знал что дальше делать… Потом он все-таки оторвал от нее взгляд и смог подойти к ее постели. Со всей нежностью и осторожностью, на которые только был способен Драко Малфой, он накрыл ее пледом и присел на корточки рядом. А потом, совсем близко, но все же не касаясь ее лица, он будто бы провел тыльной стороной ладони по ее щеке, замер, прислушался к ее размеренному дыханию и, резко поднявшись, вышел, отчаянно стараясь не оглядываться.
Выдохнул он только тогда, когда закрыл за собой двери и устало пошел в сторону своей каюты. А за бортом уже серела предрассветная дымка, раскрашенная розовой, бирюзовой, сиреневатой, кое-где небесно-голубой и даже желтоватой подсветкой моря, да среди всего этого уверенно светила очень крупная по сравнению с еще не спрятавшимися небесными светилами звезда маяка — теплоход неумолимо приближался к Капри.
Глава 11.
И слезы ей — вода и кровь –
Вода, — в крови, в слезах умылася!
Не мать, а мачеха — Любовь:
Не ждите ни суда, ни милости.
Наверное, я только теперь стала взрослой. По-настоящему… В смысле все-таки попыталась попрощаться с детством, с несбыточными (или просто пока еще не сбывшимися?!) мечтами… И… Уж не знаю кто меня этому научил, но я всегда и во всем, что со мной произошло, ищу свою вину… Наверное потому, что неосознанно всю жизнь понимала, что это именно моя жизнь. Нет черновиков, нет никого: мамы, папы, старших братьев, суровой МакГонагал — никого, кто бы прожил ее за меня… Нет… Поэтому и прецедент всего нужно искать в себе. И поэтому я жалею и одновременно счастлива, что оставила чувства Блеза на грани дружеских (ведь знала же!) и ненавижу свою слабость и свои чувства к Драко…без всяких граней.
И мне ведь, по большому счету, плевать, что они мне говорят о том, что все, что есть, его как бы и нет, правда… потому что даже в том, что вроде как навязано есть доля моей вины (или нельзя называть это виной, но просто другого определения в голову не лезет), потому что я… Да просто так уж вышло, и ничего с этим не поделаешь, хоть и хотелось бы.
Рассветало. Двигатели теплохода своим практически неслышным в каюте рокотом преодолевали прибрежные воды острова.
Совсем скоро она окажется на Капри…снова окажется на Капри. И, словно бы чувствуя это, словно бы не хотя, чтоб так происходило и одновременно желая этого всей душой, Джинни решительно встала и вышла из каюты…на палубу, навстречу надвигающемуся обрыву Капри, навстречу… чему?
Спросите что-нибудь попроще…
Рассвет на море — это что-то непередаваемое, из ряда вон выходящее, непохожее ни на что, никогда, всегда разное и потрясающе разноцветное, как будто все краски мира, не сговариваясь, ринулись навстречу солнцу и встретились как раз над морем. Джинни не любила рассветов, но этот рассвет взял ее в свои нежные объятья и решительно не отпускал от себя. Луна еще зависла над морем где-то в районе запада, а на востоке уже загорелось солнце, озаряя волны и дымку отчетливо видимого берега каким-то безумно дорогим блеском… Рассвет…обычно она спала в это время, как самая что ни на есть убежденная сова.
Ну и конечно же он просто не мог не испортить такой важный момент ее знакомства с рассветом своим присутствием. Явно не выспавшимся присутствием…
Он просто стоял, чуть перегнувшись через перила, и не то медитировал, не то пытался рассмотреть что-то в кипящей пене волн, создаваемых работающими двигателями. Короче говоря, втыкал, причем настолько мастерски, что местами могло показаться, что он решил восполнить часы, которые не доспал, прямо там и тогда, рискуя навернуться вниз и принять незапланированный душ.
— …, — не успело ничего язвительного выдать сознание Джинни (вернее вообще ничего не успело выдать), как Малфой поинтересовался своим презрительно-фамильным тоном:
— Не дождешься.
— Не дождусь чего? — Не совсем поняла юмор девушка.
— У тебя на лице написано, как я наворачиваюсь вниз через перила, — устало, будто бы объясняя в 151 счастливый раз маленькому ребенку, что дважды два равняется не трем не пяти, а именно четырем, пояснил Драко, — так вот: не дождешься.
— И вовсе я не…, — как-то совсем нехорошо стушевалась Джинни под его пристально-безразличным взглядом.
Он отвернулся и снова засмотрелся на воду. Так они и стояли рядом: оба неуверенные в себе, оба в растрепанных чувствах, оба, понимая полное отсутствие перспектив, по крайней мере пока… А потом она вдруг начала вспоминать вчерашний вечер, вспышку его (или не его?!) ревности и, наконец тот глупый и безрассудный поцелуй в служебных помещениях Арены. Почему-то он престал казаться глупым и безрассудным. Почему-то до ужаса захотелось, чтобы он повторился. А вместо этого они стояли и смотрели на утреннее море, шаманили, наверное, шаманы, волшебнички… До тех пор, пока на палубу не вышел кто-то из команды и не попросил их спуститься в свои каюты, так как пароходик в ближайшее время будет пришвартовываться в порту острова.
Первое впечатление от Капри можно было оформить всего двумя словами: много зелени. Безумно много, такое впечатление, что 21 век добрался до этого острова только частично: в виде комфортабельных маленьких отелей, уютных ресторанчиков, утопающих в общей зелени, и нескольких такси, которые были настолько, насколько это возможно, ненавязчивыми и в то же время легко доступными туристам. Капри — остров древнеримских вилл, где сильные того мира любили проводить каникулы в сохранившемся каким-то чудом до сегодняшнего дня провинциальном уюте и спокойствии, которые может подарить только бескрайнее море деревьев и живых изгородей, перемежающихся куполами виноградных беседок. Капри…остров — мечта, остров — сад, остров — маленькая, персонального масштаба, катастрофа.
К тому времени, как первое впечатление отпустило Джинни, Амелия уже успела поймать такси и договориться о конечном пункте назначения и цене за услугу. Поскольку итальянского, к своему стыду, ни Джинни ни Драко не знали, то им пришлось довольствоваться тем, что место, куда они направляются известно только таксисту и их странной провожатой. Узкие улочки и зелень, зелень, зелень… Куда ни глянь, о чем не подумай…дурманящий запах самого начала лета — дурманящий запах листвы, дорожной пыли и солнца. Внезапно Джинни подумалось, что у ее любимого цвета — цвета листвы — странное свойство…стареть со временем… Майская листва на одном и том же дереве отличается от июньской, а та, в свою очередь, от июльской и августовской: цвет незримо меняется, выгорает, успокаивается, переплавляется на другой лад, будто переоценивает заново старое положение вещей. Да, так, именно так, и не важно, что все объясняется намного проще: пигментом хлорофиллом и откладывающимся в клетках листа крахмалом, потому что наука не имеет никакого отношения к тому, что ощущаешь. А Джинни это ощущала.
По всей видимости, место назначения находилось недалеко от порта, потому что дорога оказалась недолгой. Они поселились в небольшой и уютной (семейной, как отметила про себя Джинни) гостинице с видом на живописные развалины какой-то древней виллы причудливо расположенной на обрыве. В открытые окна заботливо забронированных Амелией заранее номеров доносился шум волн, натыкающихся на скалы, и лезли ветки сада, молодого и зеленого, в прочем, как и весь этот удивительный остров.
Живописные развалины?! На этот раз Амелии даже не пришлось объяснять, что именно они и являются конечной целью их внезапного путешествия. Это было понятно. А еще и Малфою и Уизли не стоило особого труда идентифицировать их с декорациями своих тревожных, липких и реалистичных снов.
Молчание — вот что стало девизом их странной компании на Капри. Ни одного лишнего слова: Джинни не горела желанием разговаривать с Амелией, потому что считала поступок этих…этих…(язык не поворачивается как-то прилично их назвать)…слишком жестоким по отношению к ней, с Малфоем же…она не знала о чем с ним говорить, а главное как. Драко…на Амелию ему было просто плевать, как и на многовековую предысторию той переделки, в которую он влип по самое "не хочу", а Уизли… просто он был в шоке…от себя, главным образом, чтобы говорить с ней…да и о чем?! Амелия же просто не считала необходимым что-то добавлять к уже сказанному обоим, тем более, что ей было нечего им сказать — она сама слишком запуталась и слишком устала, чтобы строить из себя вершителя чужих судеб, тем более как можно вершить чужие судьбы, если не можешь совладать с собственной.
Так и молчали. Весь день. Каждый в своем номере.
Первому молчание и ничегонеделание в ожидании "последней битвы" (всегда, когда мысли Драко добирались до этого, на его лице расцветала презрительная ухмылка) надоело Малфою. Поэтому он решил прогуляться к развалинам и, коль уж не судьба покончить раз и навсегда со всем этим порядком надоевшим ему фарсом, так хотя бы оценить обстановку будущего поединка (снова презрительная ухмылка или горькая усмешка…кто его разберет, он же Малфой, как ни как…).
Сумерки спускались на Капри постепенно, окрашивая море в тревожный и предветреный красно-оранжевый оттенок заката, а затем приглушенной тенью переползая, в начале, на побережье, потом на зелень городских улочек, постепенно сгущаясь в ошметки темноты, исчезающей в глубине острова.
Старые добрые, знакомые Драко по снам и по незапланированному путешествию в средневековье, развалины: чудом сохранившийся дверной проем, остатки колоннады, видимо когда-то украшавшей галерею, куски каменных плит, облицовывавших, по всей видимости, внутренний дворик и, конечно же, старый практически развалившийся и замшелый бассейн. Ко всему прочему совсем молодой сад (и сюда добралась эта жизнеутверждающая зелень, оккупировавшая весь Капри без остатка) придавал развалинам некой трогательности и безобидности что ли… Ну и что меньше всего удивило Драко во всем облике данного места, так это высокая темноволосая фигура Забини, сидящего рядом со своим Хепешем на бортике бассейна:
— Блез, куда подевались твои манеры? Ни тебе "здравствуй", ни "как дела" а ведь знакомы вроде…
— Да…знакомы, — со странной интонацией в голосе нарочито тихо согласился с Драко Блез…, — я вот тут сидел и гадал, когда же ты, наконец, доползешь сюда: давно не виделись, соскучился…
первому эта комедия надоела Драко:
— Забини, что с нами произошло? Мы ведь когда-то даже были лучшими друзьями, к чему весь этот фарс?
— Были, только это было давно, так давно, что столько, пожалуй, в наше неспокойное время не живут. Хочешь с этим быстрее покончить? Я к твоим услугам…— Блез соскочил с бортика и теперь стоял с Хепешем в руке, сосредоточенный и напряженный, словно взведенная пружина.
Внезапно Малфой почувствовал, как странная тягучая, граничащая с обреченностью усталость навалилась на него, многовековая, бесконечная…
— Отлично, Забини, — с разведенными в каком-то нелепом приветствующем жесте руками подошел он к Блезу, — давай покончим с этим раз и навсегда. Лови шанс, больше так даром я отдавать свою жизнь не стану…
несколько бесконечно долгих секунд Блез смотрел на Драко, а затем медленно приставил меч к его горлу:
— Ну, что ты теперь чувствуешь, Малфой?
— Усталость.
— Вот те на, Драко Малфой не боится… Все, абсолютно все боятся смерти, так что ты лукавишь, — довольно заметил Забини.
— Ты меня не убьешь, — спокойно практически шепотом проговорил Драко, — по крайней мере сейчас.
— Ты в этом уверен? — Лезвие клинка Блеза чуть подрагивало, видимо, ему передавалось напряжение хозяина.
— Уверен. Я безоружен. И я тебя знаю, так же как и ты меня.
— Все течет, все меняется, — продекламировал Забини, а потом более серьезно добавил, — а если все-таки убью?
— Тогда из меня бездарный игрок в покер, — абсолютно невозмутимо заметил Малфой.
И потянулись бесконечные секунды.
— Нет, не бездарный, — с легкой досадой заметил Блез, убирая клинок, — завтра на рассвете. Пора с этим заканчивать.
— Пора, — Малфой склонился в полушутливом полупоклоне, — я приду.
Затем он развернулся к Блезу спиной и, поднимая облачка пыли с дорожки, направился в сторону отеля.
Некоторое время Забини смотрел в след удаляющемуся врагу (другу?), отмечая про себя, что и этот раунд остался за Малфоем: ему ничего не стоило применить простейшие манящие чары, но нет, надо было показать свое тонкое чутье и понимание психологии противника, чтобы продемонстрировать исконные малфоевские хладнокровие и превосходство. "К черту!" — со злостью подумал Блез и зашагал восвояси: до рассвета еще уйма времени.
Над Капри с маниакальной настойчивостью оплывал закат.
Над Капри с маниакальной настойчивостью оплывал закат. Амелия сидела на самом обрыве, так что из-под ее ног с некоторой периодичностью осыпались мелкие камешки и комья земли, улетали вниз, чтобы наверняка разбиться о пенящуюся бездну. Это место когда-то было ее любимым. Когда-то… Когда-то они с Артуром и Уиллом часто сидели точно так же — на обрыве и наблюдали за уходящим в ночь солнцем. Как же все изменилось с тех пор: развалины стали не величественными, а жалкими (хотя, может просто "жалкость" побитых временем доступна только таким же побитым временем?!), а степь уступила буйной зелени садов современного Капри…нового Капри…чужого Капри.
— Все так же неравнодушна к закатам, — голос Уилла заставил сердце пропустить удар.
— Все так же неравнодушна к обрывам, — устало усмехнулась девушка.
— Как жила все это время, — поинтересовался Уилл (здесь ему не было нужды называть и ощущать себя безымянным Судьей), усаживаясь рядом.
— Жила? — нервно усмехнулась Амелия, — ты мне определенно льстишь.
А потом словно встрепенулась:
— Я…
— Что ты…, — удивленно переспросил он, понимая "что", но предоставляя ей возможность сказать это вслух.
— Я устала, безумно устала, нечеловечески… Вроде и развязка близка, да все как-то не верится в нее, — Амелия попыталась положить свою голову Уиллу на плечо, но вовремя спохватилась, иначе потеряла бы равновесие и стукнулась головой о землю, проскользнув сквозь него, — я превратилась в одну сплошную усталость…Смешно…было бы, наверное…
— Наверное, — с застаревшей, застывшей, заскорузлой, как засохшая на стуле жвачка, печалью в глазах промолвил Уильям, и погладил воздух в миллиметре от волос своей любимой — большего ему было не дано, как бы он не молил и не заклинал об обратном, — я знаю…
Величие, возможность управлять чужими судьбами и вмешиваться в чужие сны, вечность на блюдечке с голубой каемочкой, состояние полубога-полудемона — чушь… Усталость и одиночество — вот что стало наградой этих когда-то очень сильных магов. И еще абсолютное застывшее, вот парадокс, беспокойство…
Тени рваными клочками уползли вглубь острова, сметая по пути все краски с неба, — побережье погрузилось в темноту.
В окнах небольшого провинциального отеля расплывчатой громадой на фоне звездного неба угадывались развалины древней виллы. А еще, там же, хотя и не был виден (как пресловутый суслик, которого никто не видит, а он есть) был бассейн, правда давным-давно осушенный, а перед бассейном была небольшая площадка, выложенная мрамором, которая на удивление хорошо сохранилась. А если открыть окна, что Джинни тут же и сделала, то вместе с невнятными силуэтами руин, которые и привели, собственно говоря, их на этот остров, в комнату врывался еще и шум разбивающихся об отвесные скалы волн Тирренского моря.
"Все в этой жизни когда-нибудь разбивается, — некстати подумалось девушке, — волны вот чаще, а что-то реже, но все равно…".
От окон и от шума прибоя ее отвлекла открывшаяся в номер дверь. Только отвлекла — ей не зачем было поворачиваться, чтобы понять, кто только что вошел:
— Когда?
— Завтра.
— Так скоро?
— На рассвете.
— Так скоро?
— …
— Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать послезавтра, — девушка неловко попыталась усмехнуться.
— Мда…
— Что?
— Да как-то невесело у тебя выходит, если честно, в клоуны тебе явно дорога заказана.
— Да?! Большинство моих друзей совсем другого мнения, — саркастически подняла бровь Джинни.
— Это потому что они не знают тебя так, как знаю я, — спокойно заметил Драко.
— То есть они, в отличие от тебя, меня знают.
— Именно. Я тебя не знаю.
Он подошел к ней, встав за спиной так, что она физически ощутила исходящее от него тепло, заставляющее ее нервно пропускать каждый второй удар своего сердца.
— Я тебя не знаю, — его губы практически касались уха Джинни, — и не хочу знать, я тебя чувствую и, слава Мерлину, этот…хм…дискомфорт закончится на рассвете.
— Дискомфорт, говоришь, — Джинни резко развернулась так, что взметнувшиеся волосы чуть не задели немного отошедшего от нее Драко, — что ж, не только у тебя забыли спросить разрешения и согласия на все это безобразие.
Джинни Уизли уселась с ногами на довольно таки широкий подоконник, отвернувшись навстречу ночному ветру и беспокойному прибою. Драко Малфой, опершись о стену рядом с окном и скрестив руки на груди, с лукавым интересом пытался поймать взгляд девушки, который она от него упорно отводила. Прямо таки полотно какого-нибудь импрессиониста — умилительно и ярко, только вот статично прямо таки до тошноты. Так в жизни не бывает, особенно тогда, когда остается последний шанс!.. Не должно быть…по крайней мере.
А как бывает?!
Именно… Именно так — глупо неправильно, не так…а вот бывает. Почему? Может мы слишком боимся своих ошибок, напрасно вбив себе в голову, что на них родимых и собственных учатся только дураки, а мы — умные, и нам это не к лицу?!
Только стоит ли вечное осознание чужих непопранных принципов у себя, всеми любимого, понятого, белого и пушистого, одной минутной слабости, зато своей, пусть и неправильной, но настоящей?!
Во всем виноват воздух… Точно…именно морской свежий и всегда легкомысленный воздух, доносимый сюда ветром… А еще…еще отброшенные на пару мгновений маски и испарившиеся куда-то чувство самосохранения и боязнь совершения ошибки.
Ну и пусть…ну и пусть на своих ошибках учатся только глупые, пусть…не к чести разыгрывать правильную мину при отвратительно прекрасной игре. Она всегда любила решительных, не жалеющих, таких теплых и нежных, какими могут быть только холодные люди... Это как и с первым поцелуем…его ждешь ровно до того момента, как тебе, разглядывая сочетание носков своих ботинок и поверхности, на которой они расположились, выдадут самое глупое в мире слово: "Можно?!"…потому что налет умности и правильности разрушает магию, более необъяснимую, чем программа Хогвартса для сдачи ЖАБА…
Смешно конечно (и уж точно чертовски неправильно), но она пропустила тот самый момент, с которого все началось. Потому что сознание заработало только тогда, когда его пальцы уже во всю исследовали то, из-за чего же она все-таки будет местами не дышать на протяжении последующих нескольких часов, а губы начали дарить ощущение глупого счастья.
"Потому что по-другому не должно быть," — беспомощно констатировало факт ее сознание и сделало ручкой. "…" — самоконтроль не нашел ничего вообще, чем бы можно было подбодрить на прощание и ушел по-английски, не подавая признаков жизни…
"Чертовы негнущиеся пальцы…"
"Чертова брошка — застежки должны быть удобными, а не хитроумно-красивыми…"
"Еще секунду…чтобы я еще хоть когда-нибудь прикалывала чуть великоватую маечку брошкой к нижнему белью, пусть даже для того чтобы сделать вырез эффектнее?! Да ни за какие коврижки!!!"
"Наконец-то!!!"
"Наконе…ооох…"
"Наверное можно позволить себе довольную улыбку чеширского кота в тот момент, когда чувствуешь себя победителем…"
"Таак, приоткрываем левый глаз (никогда бы не могла подумать, что это так сложно…)…хм…а глазки то закрыты… наверное можно позволить себе довольную улыбку чеширского кота в тот момент, когда чувствуешь себя победительницей…"
А что дальше…
Дальше…сродни латиноамериканскому танго, про которое все кому ни лень сказали, что это вертикальное выражение горизонтальных желаний, — гремучая смесь из страсти, агрессии, нежности и ленивой неторопливости… А главное…ни слова…потому что и так все более чем понятно…нет, не всем, а только вам двоим, и только здесь и сейчас.
Наверное у счастья удивительно простой ритм...намного проще, чем нафантазировали себе многочисленные композиторы…
Вдох — выдох…
Нежная кожа под пальцами и его умопомрачительный запах…
Вдох — выдох…
Она такая…такая…просто твоя…именно твоя…только твоя….
Вдох — выдох…
Это ощущение…да разве его опишешь?!
Вдох — выдох…
Нет…это описать невозможно, это нужно только почувствовать…обязательно почувствовать…выпить до конца, чтобы потом не было мучительно больно…
Вдох — выдох…
Еще…
Так, наверное, рождаются галактики, из очень большого взрыва…безумно большого…хотя что нам до рождения галактик, когда тут бы свой конец света пережить…
Еще…
Вот в такие моменты…нет, не прорезается голос…нельзя назвать ЭТО голосом…язык просто не поворачивается…
Вот так…просто рядом, все еще чуть подрагивая в его руках…у счастья все-таки самый простой и одновременно сложный ритм на свете…
Конец…хотя это как посмотреть, потому что как-то очень смахивает на начало…
Ну и фиг с ним, главное, чтобы не наоборот…
Главное чтобы не наоборот?!
Мало ли…
Она лежала в полной, кромешной, даже пугающей темноте и думала. Думала о том, что завтра она навсегда проклянет себя.… За что? Мало ли за что можно себя проклясть…вот она, например за слезы, горькие слезы, которые будут срываться с ее ресниц, когда никто в этом треклятом благополучном мире не сможет их увидеть. Слезы боли, страха и бессилия, потому что ей будет казаться (а казаться ли?!), что все чувства в ней умерли. Слезы боли, страха и бессилия…потому что она не сможет написать больше ни строчки. Не сможет…как бы ни хотела, как бы не надеялась вернуть тревожно-мятежное чувство…не сможет… Поэтому будет в сотый раз перечитывать когда-то казавшиеся прекрасными стихи, ставшие всего лишь чернилами неразборчивого почерка на бумаге, и вспоминать, глаза, губы, руки… Руки…даже, когда из памяти сотрется его облик (а он обязательно когда-нибудь сотрется, потому что таковы законы, придуманные этой ненавистной вечностью, ведь даже из любящих сердец стираются со временем любимые облики, а уж из ее, обворованного, и подавно)…так вот, даже когда из памяти сотрется его облик, она будет помнить его руки — руки, подарившие ей всего эпизод, мгновение…и пальцы, которые умеют врать лучше всего, и откровенной лжи которых невозможно не поверить. Как прыжок с астрономической башни, без всяких там "vingardeum leviosa", в неизвестность…хотя почему в неизвестность, если наверняка насмерть. Но это будет только завтра, после такого ненавистного ею рассвета… А сейчас… Сейчас еще есть он (хотя и обязательно уйдет, когда будет уверен, что она спит), сейчас ее волосы еще слегка дрожат в такт его дыханию, и рядом все еще есть его руки…весь он. Внезапно Джинни поймала себя на мысли, что ненавидит слово "сейчас" за его хрупкость и непрочность, а потом на еще одной мысли о том, что слишком быстро слишком много вещей стали ей ненавистны…слишком.
Она провела рукой по его непослушным некогда темным, а теперь снова привычно платиновым волосам, болезненно наслаждаясь их мягкостью и легкостью, а потом ее руку поймала его рука, и она почувствовала его губы на своих пальцах…снова. Это было хорошо, слишком хорошо. Слишком, чтобы держать сознание включенным…
Несколько секунд она все еще пыталась цепляться за реальность, за кромешную темноту, за собственное сбившееся дыхание, которое она не раз уже за сегодняшнюю ночь переводила, на мгновение отстраняясь от него, только все было без толку: неторопливо и очень нежно он поцеловал Джинни, усмехнувшись своей знаменитой малфоевской улыбкой ей в губы, и все завертелось по новой.
Китайцы, кажется, поэтично обозначили предрассветный час тем временем, когда уже можно отличить черную нитку от белой. Можно…разве что черную и от белой, потому что в возможности отличить сейчас, скажем, красную от зеленой он здорово сомневался…все мы немножко дальтоники, в предрассветный-то час. Красно-серый огонек сигареты мелькал в пустоте раскрытой оконной рамы, безумно пахло какое-то растение в саду (садах?!...потому что Капри напоминал одно сплошное произведение садово-паркового искусства, окруженное береговой линией), она спала, а ему в голову лезли абсолютно глупые и ненужные мысли. Самой глупой и ненужной из которых была та, что вот сейчас он стоит возле окна невесть какого отеля, невесть где, до кульминации смертельной опасности, нависшей над ним в лице его некогда лучшего друга, а теперь по чьей-то глупой прихоти главного врага, осталось всего пару часов, а он в это время абсолютно и безумно счастлив…счаст-лив…сча-ст-ли-и-и-и-и-в. Настолько, что отчетливо ощущает запах этого счастья, вкус и тепло его прикосновений. Мерлин, что делается — Драко Малфой счастлив. Драко Малфой тоже может быть счастлив, как и Поттер или кто-то из братьев Уизли… И все благодаря рыжей девушке с морскими глазами, которая думает, что его любит. Вернее, искренне любит…но на рассвете все это закончится. Как он тогда назвал сложившуюся ситуацию?.. Дискомфорт, кажется… Как же…дискомфорт. Только неправильный, если вот так готов на все, лишь бы продлить его как можно больше… А нет, мед да еще и ложкой употреблять во собственное благо мало кому удавалось…ему так уж точно…
Время, время, время… Что же теперь делать?..
В окно улетел бычок от докуренной сигареты. Драко Малфой оделся и сел на пол рядом с кроватью. Положил голову на постель и снова вдохнул запах ее тела. Нашарил ее ладошку и тихонько, ласково сжал. Она только успеет проснуться, а все уже закончится. В лучшем случае он погибнет, зато сохранит в душе ее, а в худшем…в худшем все будет как и прежде, да и заботить его будет уже не это. А она…она наверняка вернется к Золотому мальчику, потому что так будет…правильно…пра-виль-но.
Плакал ли в тот момент Драко Малфой?! Ну он же Малфой все-таки, так что в любом случае не признался в этом…даже себе…
Глава 12.
После бессонной ночи слабеют руки
И глубоко равнодушен и враг и друг
Целая радуга в каждом случайном звуке
И на морозе Флоренцией пахнет вдруг…
Не смотря на то, что он пришел к развалинам еще до того, как солнце начало прочерчивать огненную черту над восточным краем моря, ознаменовывая тем самым появление нового дня, его уже ждали… Вернее, их уже ждали, потому что Блез появился на горизонте чуть ли не одновременно с ним. Трое в плащах с капюшонами, трое, играющих бесконечную шахматную партию с вселенной… Трое, которые существовали в этом мире вопреки всем его законам и для всех, кроме тех, кому были действительно необходимы. Жалкая картинка. Потому что у них толком не осталось даже надежды, чтобы хоть как-то окрасить своими чувствами будущий поединок. Потому что им, по большому счету, стало уже все равно, потому что ими двигала скорее привычка — самая противная вещь на свете.
Наверное, звенящее от стремительно нагнетающегося напряжения молчание было лучшим выходом для них. Спокойствие, скрытые глубоко за коркой сосредоточенности эмоции и ничего не выражающие глаза — серые и зеленые.
Хотя…
Драко, будто бы в последний раз, оглянулся на маячащий в отдалении отель, на окна, за которыми спала Джинни…и допустил…ошибку. Сосредоточенность и равнодушие на лице в начале дрогнули, а потом пошли кривой трещиной искренней и теплой улыбки, улыбки, в которой объединилось все, что он чувствовал в тот момент — Драко Малфой сдался еще до начала схватки, сдался тому, что могла отнять у него победа.
И исход оказался предрешенным.
Он ушел… Он просто ушел… А на что ты, собственно говоря, надеялась, не подскажешь?! На то, что он останется, разбудит тебя пред рассветом поцелуем, скажет, что все будет хорошо, что нет безвыходных положений и что вы вместе что-то обязательно придумаете… А потом вы бы вместе пошли к этим чертовым развалинам и постарались бы отыграть то, ЧТО совсем недавно получили, и ЧТО теперь вам причитается?!
Да, надеялась! Да, надеялась! Да, черт бы побрал весь этот мир, надеялась!
Темно. Еще темно, а его нет… Все правильно, все так, как и должно быть, ему проще помахать некоторое время тесаком, убить своего лучшего друга (в конце концов он же Упивающийся, хоть и бывший), и избавиться раз и навсегда от всего этого "дискомфорта", как он точно и емко охарактеризовал вчера сложившуюся ситуацию. Что-то в душе отчаянно сопротивлялось выводам, только что пришедшим в ее голову. Что-то сопротивлялось, но треклятый здравый смысл, смешанный со злостью, упрямо брал свое. Нет, слез, как раз, не было. Просто не хотелось жить…совсем.
Солнце яркой бритвой принялось вспарывать горизонт. Секундомер запущен, и будущее неумолимо затикало, практически осязаемо проскальзывая сквозь пальцы. Пыль подрагивала под легким ветерком, не осмеливаясь закружиться, как следует, над площадкой. Они стояли друг напротив друга, не решаясь начать и понимая, что никуда от этого начала не уйдут. Драко улыбнулся, так, как никогда раньше ему не было свойственно: тепло, будто бы себе и своим мыслям, мечтам или надеждам, и Блезу почему-то стало страшно…на мгновение… А потом он прогнал от себя ненужные мысли… А потом…потом все началось.
Движения обоих юношей, казалось, были налиты свинцом, налиты свинцовой тяжестью какой-то странной и иступленной предопределенности. Никто не хотел допустить ошибку, потому что любая ошибка означала смерть. А умереть, практически не успев пожить, умереть, пройдя чистилище войны и выжив, умереть просто так, по чьей-то чужой воле… Да что там, просто и отчаянно не хотелось умирать, потому что это навсегда, а они, к сожалению, уже примерно представляли себе, ЧТО это значит.
Легкий утренний ветерок поднимал над площадкой пыль так, что она окутывала напряженные боевой стойкой ноги.
Аккуратные шаги по кругу, цепкий зрительный контакт и солнечные зайчики, играющие бликами на клинках…
Амелии вдруг стало дурно, и она с тихим стоном осела на бортик бассейна. В голове закружилось, в глазах потемнело…Словно, вечность боялась отпустить ее и пыталась воспрепятствовать развязке их давней истории.
А Уилл и Артур, казалось, даже не заметили этого, прикованные всеми пятью чувствами к происходящему.
Неподалеку, в небольшом коттедже, предназначенном для отдыха туристов на острове, девушка с пронзительно рыжими волосами вдруг очнулась от полузабытья и ужаснулась: солнце-то уже встало…
Лязг металла о металл, казалось, разорвал пространство на две неравные половинки. Странно даже, как глухой, будто пыльный, звук может разрывать все живое внутри и снаружи.
А со следующим столкновением клинков, все пришло в норму, потому что мир имеет склонность стремиться к константе, делая вид, что ровным счетом ничего не произошло…
Выпады встречались с блоками, попытки провести комбинации ударов чередовались со сменами позиций. Все как обычно, все, как и всегда во время поединков — ничего необычного и сверхъестественного Блез не чувствовал. Если бы только не это странное выражение глаз Малфоя, будто он разучился прятать свои чувства и эмоции под ничего не выражающей колючей холодностью и безразличностью и будто он знал что-то такое, чего не знал сам Блез, и это знание давило на него какой-то странной тяжестью принятия решения.
Удар, потом поворот и встречная комбинация…
Не слишком удачная смена позиции для Малфоя, и, как результат, с трудом отраженная атака…
Выпад, теперь уже со стороны Драко, нарвавшегося, надо сказать, на довольно таки успешную контратаку, потому что Хепеш скользнул по груди Малфоя, рассекая рубашку и царапая кожу. Показалась тоненькая алеющая полоска крови…
Малхус и Хепеш ощутимо завибрировали, реагируя на первую кровь.
Дальнейшие события развивались, по крайней мере, для Драко и Блеза, как в замедленной съемке.
Кровь на собственной груди, словно выключила Драко из этой реальности: руины, деревья, трио в плащах, очертания бассейна, вьющаяся у ног пыль — все это слилось в, словно заретушированную простым карандашом, дымку, а тишина, кромсаемая лязгом оружия и тяжелым дыханием его и Блеза, превратилась в белый шум, который бывает, когда магическое радио начинает барахлить или теряет волну.
Странно, он практически ничего не видел, не слышал и не чувствовал, но инстинкты справлялись с задачей намного лучше, чем справился бы он сам… Драко начал теснить Блеза к тому, что оставалось, по-видимому, от галереи…
Все равно ему не становилось страшно, хотя взгляд Малфоя, казалось, потерял всякую осмысленность, зато практически рефлекторные упрямые и тяжелые выпады не оставляли ему ничего, кроме как отбиваться и пятиться назад.
Страха не было. И мысли о смерти не посещали его сознание, впрочем, как и мысли о жизни.
А потом произошел случай. Вообще-то от случаев никто не застрахован, но в него почему-то не верилось, по крайней мере, в первую секунду…
Драко поскользнулся на небольшом камушке, на мгновение потерял равновесие, опустившись на одно колено…
Но этого оказалось достаточно, чтобы мир вновь приобрел яркость и резкость, а шум в ушах сменился на удивительно трезвую тишину…
Он четко видел, как Хепеш прочертил дугу замаха на тяжелый рубящий удар: сверху вниз, справа налево. И так же четко видел, как меч начал опускаться в его сторону. Видел глаза Блеза, которые не выражали ничего особенного. И видел, что Малхус, хоть он и поставил блок, может не выдержать…по крайней мере ему точно не устоять на одном колене после этого удара, ну никак не устоять.
А потом он что-то вспомнил.
И принял самое важное в своей жизни решение.
Просто убрал меч, упираясь им в землю и оставляя последним препятствием на пути Хепеша свою шею.
Джинни Уизли запретила себе бояться. До последнего момента она верила, что не опоздает, а потом…потом сможет (как?! Да это не важно…) помешать, спасти, повернуть вспять.
Она бежала босиком в наспех натянутых джинсах и все-равно-какой-первой-попавшейся-майке. Острые камушки, то и дело, попадающиеся по дороге, жалили ноги, пыль оставляла сушащее чувство, но все это вдруг стало не важным, потому что она почти успела…почти.
Светловолосая фигурка на коленях, темноволосая фигурка рядом…и поблескивающий зеленым магическим свечением тесак, на котором расползлись темные кровяные пятна.
Трое в откинутых капюшонах, которые неверяще пялились друг на друга.
Светловолосая фигурка рухнула навзничь, Джинни упала на колени, не добежав совсем немного.
Боковым зрением Уилл заметил рыжеволосую девушку, стоящую на коленях, прибитую накатывающим осознанием финала, но ему сейчас было не до этого…
Ему сейчас не было не до чего, кроме слез, стоящих в глазах Амелии. Слез облегчения, осознания, что наконец-то оружие напилось кровью, а многолетняя магия отступила?! Что-то не очень похоже…
Он подошел к Амелии практически вплотную, и впервые за безумное количество времени взял за руки.
Она стояла безумно растерянная, не знающая, что сказать и сделать, и плачущая.
Совсем невесомо Уилл поцеловал ее в губы и сразу же отпрянул, потому что все понял…без слов и взглядов, без оглядок и шумно выпускаемого из легких, будто бы запаянного там навечно, воздуха. Артур тоже все понял, так же как они, и тоже без слов и взглядов.
Блез недоуменно, непонимающе выронил из рук меч и, казалось, не видел ничего: ни светлой макушки за мгновение покрывшейся пылью, ни чернокровного пятна, растекающегося совсем рядом.
Говорят, что пред самой смертью перед глазами человека проносится вся его жизнь. Тогда в ринге, когда Драко должен был лишить его жизни, ничего такого с Блезом не происходило. Зато сейчас…
Сейчас перед ним стоял гордый, нагловатый, самоуверенный и мальчик, и подросток, и молодой мужчина одновременно, враг всеобще любимого Гарри Поттера, настоящий слизеринец, и…его лучший друг. Его единственный друг. Такой, каким мало кто знал Драко Малфоя, — веселый шутник и самый надежный человек в мире. Самый надежный потому, что помощь Снейпа тогда, на шестом курсе, была единственным случаем, когда Драко Малфой не смог сдержать своего обещания.
Наваждение рассеялось. Осталась лишь светлая макушка Драко в пыли да лужица сворачивающейся крови.
И тут до Блеза, наконец, дошло, КОГО он только что потерял и ЧТО он только что сделал.
Джинни удивительно трезво поняла только одну вещь, что ее любовь к Драко никуда не делась, хотя и должна была. Все было намного хуже — в никуда делся сам Драко. Жить по-прежнему не хотелось, да уже и не захочется, наверное…
* * *
Слез не было. Зато рядом с ней рухнул один, в плаще с капюшоном. Нарушая тишину ломающимся голосом он попытался быстро заговорить и, одновременно, поднять ее с колен:
— Это не шанс, конечно, а пародия на него, но я почему-то верю в то, что у вас получится…— он тряхнул Джинни за плечи, — вы меня слышите?
Она испуганно моргнула и чуть заметно кивнула. По крайней мере, ему так показалось…
— У нас совсем мало времени, практически нет, но пока мы не ушли и пока у нас еще есть власть над вечностью, вернее у нее над нами… В общем, Артур должен мне мгновение…
— Должен, — некрасиво сделал петуха голос еще одного в плаще с капюшоном…
— Я попрошу его вернуть то самое мгновение, на которое вы опоздали, он вернет, обязан…
— У вас будет всего лишь мгновение, без всяких там стоп-кадров или минут на размышление…всего лишь ТО мгновение… И да поможет вам Мерлин…
…А потом произошел случай. Вообще-то от случаев никто не застрахован, но в него почему-то не верилось, по крайней мере, в первую секунду…
Драко поскользнулся на небольшом камушке, на мгновение потерял равновесие, опустившись на одно колено…
Но этого оказалось достаточно, чтобы мир вновь приобрел яркость и резкость, а шум в ушах сменился на удивительно трезвую тишину…
Он четко видел, как Хепеш прочертил дугу замаха на тяжелый рубящий удар: сверху вниз, справа налево. И так же четко видел, как меч начал опускаться в его сторону. Видел глаза Блеза, которые не выражали ничего особенного. И видел, что Малхус, хоть он и поставил блок, может не выдержать…по крайней мере ему точно не устоять на одном колене после этого удара, ну никак не устоять.
А потом он что-то вспомнил.
И принял самое важное в своей жизни решение.
Снова мгновение, и снова Джинни запретила себе думать о том, что за доли секунды НЕВОЗМОЖНО ничего предпринять или изменить. Да она даже не успела бы добежать и оттолкнуть Драко, подставляясь под уже неумолимо движущуюся ему навстречу сталь…
Единственное, что ей оставалось — это, молясь, чтобы они ее услышали, закричать, причем закричать так, чтобы голос не сорвался, не смотря на пересохшее, забитое пылью горло.
— Драко! — Тихо, хрипя и с надломом…совсем не так, как хотелось…вряд ли такое можно услышать, когда ты сконцентрирован на поединке…
Но он услышал, и увидел…ее…и, невольно засмотревшись, не успел опустить руки.
Удар был такой силы, что казалось — оба могут попрощаться со своими сухожилиями. Клинки столкнулись с неимоверной силой и вместо того, чтобы пронзительно зазвенеть и завибрировать, гася отдачу от удара запястьями их владельцев, издали какой-то надрывно-глухой полу-звон и сломились пополам…оба.
Блез упал на колени, Драко рухнул навзничь.
Клинки, вернее то, что от них осталось, засветились зеленым магическим свечением, заискрили и тут же погасли.
Блез недоуменно, непонимающе смотрел перед собой и, казалось, не видел ничего: ни светлой макушки за мгновение покрывшейся пылью, ни обломков меча, стремительно нагревшихся и теперь обжигающих сквозь брюки кожу на ногах…
Джинни упала на колени от бессилия. Потом до нее дошло, что у нее, как ни парадоксально, все получилось, и сразу же накатила волна безумного облегчения.
Трое в плащах с капюшонами растворились в утреннем летнем воздухе, постепенно, как чеширские коты, и с такими же загадочными улыбками.
Вечность уступила спокойствию, магия же, в конце концов, рассеялась.
* * *
Блез пришел в себя раньше, недоуменно осмотрелся, тряхнул головой, будто окончательно сбрасывая наваждение…потом, наконец, вспомнил, встал с колен и нетвердой пошатывающейся походкой побрел прочь, не оборачиваясь.
Джинни скорее подползла, чем подбежала к Драко, услышала его тяжелое дыхание и только теперь заплакала, безмолвно, так как и проливаются все слезы облегчения.
Постаралась поднять его с земли, но получилось только чуть приподнять его голову.
Когда Драко открывал глаза, Джинни крепко-крепко зажмурилась, потому что боялась не увидеть в его глазах ничего, кроме свойственного ему февральского пренебрежения.
Она почувствовала, как он привстает, опираясь на ее плечи. Потом, поднимаясь на ноги, тянет ее за собой, почувствовала, как ее тело принимает вертикальное положение, но все еще не могла заставить себя открыть глаза.
Солнце вступило в полноправное владение миром, сумерки безоговорочно капитулировали и отступили до вечера.
Джинни стояла, все еще зажмурившись, и, хотя он и не прикасался к ней, точно знала, что Драко никуда не делся.
От этого становилось легко, как никогда, и в то же время нечеловечески тяжело.
Наконец она открыла глаза.
Поймала его взгляд…
А в голове пульсировали давно выученные строчки, написанные нею целую вечность назад в дневнике…
"Я — маленькая снежинка, я сорвалась с небес замерзшей слезинкой…"
Только теперь в них была надежда.
485 Прочтений • [С точки зрения вечности ] [17.10.2012] [Комментариев: 0]
Vova
