Пластическая хирургия осеннего периода

Ремус Люпин любит раннее утро. Когда дом еще спит и можно спокойно пройтись по этажам, распахнуть рамы и впустить в полумрак Гриммаулд-Плейс, 12, солнечные лучи. Или клочья тумана, похожего на вывалянную в луже сахарную вату. Любимое занятие оборотня — выгонять ночь из их крепости.

Ремус ухмыляется: точно, есть и еще одно приятное дело. Он поднимается на второй этаж, открывает дверь в бывшую спальню Сириуса. Гора одеял на кровати вздрагивает, тревожно ворочается, но через секунду снова начинает сопеть. "Ладно", — улыбается оборотень и запускает руку под ближайшее одеяло.

— Ремус!!! Это моя пятка!!!

— И она должна уже мчаться в университет!

— А я? Я могу остаться?

— Естественно. Сейчас схожу за ножом, отрежем — и ты оставайся, а она поскачет учиться.

— Говорил профессор Снейп, что оборотни — подлые создания… Ну, откуда он это знал?! Он же с тобой не жил! — трагически руки к небу растрепанный герой магического мира и тут же захихикал. — А ведь сегодня суббота! Ты все перепутал и разбудил меня не в тему. За это я хочу…

— Сдать реферат по хвостовой части метлы, я полагаю?

— Мерлин!!! Забыл, забыл, Ремус… а где моя папка… где моя рубашка? Где мои ботинки, какой завтрак?! Что? Есть еще полчаса? Уф… Вечером пойдем с Гермионой и Роном на матч? Чего ты не хочешь? А… будете сидеть и обсуждать свадьбу. Ну, понял.

— Не забудь модель метлы. Она в коридоре, отличник.

— Дразнишься?

— Нет, горжусь и восторгаюсь. И не надо бить меня моделью, я старше и сильнее — и ты ее сломаешь. — Люпин открывает дверь и выпихивает юношу на улицу. Хорошее утро.

Было.

Тонкс приходит в одиннадцать. Садится на диван в гостиной и долго смотрит, как Ремус в перчатках из драконьей кожи чистит остатки столового серебра Блэков, уцелевшего после уборки Сириуса и хозяйничанья Флетчера.

— Правда, гладкие и блестящие они красивее? — девушка кивает на двурогие рыбные вилки в руках оборотня.

— Конечно. Ты хочешь мне что-то сказать?

Аврорша краснеет. Но, увы, вопрос не сбивает ее решительного настроя.

— Ремус… Я хочу, чтобы ты свел шрамы.

Люпин замирает.

— Я этого очень хочу. Помнишь, ты обещал принять мой подарок на день рождения, когда у меня появятся деньги? Так вот, теперь они есть. Погоди, не перебивай. В этом конверте — оплаченный курс лечения в клинике пластической хирургии и косметологии. Не смотри так, я хочу, чтобы ты был самым красивым. Самым-самым, а твои шрамы огорчают меня.

— Нимфадора, дорогая…

— Прекрати. Я — Тонкс. И я хочу, чтобы ты свел эти шрамы. Это из-за них ты думаешь, что слишком стар для меня. Я хочу, чтобы их больше не было! Гарри тоже считает, что без них будет лучше. Вы же с ним собирались провести каникулы на Адриатике? Ему не хочется отбиваться на пляже от любопытствующих на твой счет толп.

— Не уверен, что их можно свести.

— В этой клинике обязательно получится! Вот увидишь! Огромные же деньги заплачены, — она встает и пересаживается на колени Ремусу. — Ты же хочешь доставить мне радость? Пожалуйста, пойди туда. Я так люблю тебя.

Он молчит. Девушка прижимается к шершавой щеке гладким лбом и продолжает:

— Ради меня. Ради Гарри, ну? Как? Согласен? Пожалуйста!

— Да.

* * *

Клиника находится на тихой улочке и расположена так удобно, что можно подобраться незаметно почти к самым ее дверям. Видимо, высокая живая изгородь и выращивалась с тем расчетом, чтобы посетители клиники могли укрыться от глаз прохожих. Что ж… похоже, тут подходят к делу серьезно. Ремус, глубоко вдохнув, толкает удивительно легкую дверь.

В том состоянии тоскливого оцепенения, в которое поверг его разговор с Нимфадо… с его невестой… И что хуже всего — он до сих пор так и не понимает, как же так случилось, что эта маленькая девочка, смотревшая на Сириуса сияющими глазами, стала теперь его, оборотня, невестой! Так вот, в этом оцепенении он даже рад был бы залпу резких запахов, пропитывающих такие места.

Но за дверью пахнет только яблоками. Внутри клиника вся бело-зеленая, и регистратор за стойкой кажется вызывающе розовощеким. Точь-в-точь как младенец, думает Люпин, приближаясь к нему. И вот он-то, похоже, и ел яблоко.

— Чем могу быть вам полезен, сэр? — регистратор улыбается ясной улыбкой.

— Я хотел бы избавиться от шрамов, — невольно улыбается и Ремус, протягивая ему конверт. — Здесь договор об оказании услуг, заключенный от моего имени с вашей клиникой. Вероятно, мне понадобится курс пластической хирургии?

— Одну минуту, — едва дело доходит до денег, как регистратор собирается. Ничего детского в его лице больше нет. — Позвольте, я проверю номер вашего договора?

Ремус терпеливо ждет.

— Все в порядке… — молодой человек отрывается от бумаг. — И оплачено вперед. Вы сможете воспользоваться всеми услугами, которые предоставляет наша клиника. Что же касается хирургического вмешательства, — регистратор окидывает Люпина придирчивым взглядом, — то этот вопрос будет решать специалист. Вам нужно…

Белая дверь в дальнем конце холла распахивается. Из нее стремительно… Фадж! Корнелиус Фадж буквально вылетает оттуда, пересекает помещение и скрывается за другой, коричневой и более солидной дверью. Солидная дверь громко хлопает, белая закрывается без стука. Люпин озадачен.

— Что-то пошло не так? Посетитель хочет жаловаться директору клиники?

— О, нет, — выражения на лице регистратора сменяются так быстро, что Люпин не успевает толком их рассмотреть. Кажется, молодой человек только что улыбался, а теперь суров, как крещенский мороз. — Не беспокойтесь, все в порядке. Это и есть директор и владелец нашей клиники — мистер Фадж. А вам нужно пройти в четвертый кабинет.

Четвертым кабинетом оказывается тот самый, с бесшумной дверью. От двери пахнет немыслимой смесью, отчаянно напоминающей запах кабинета зельеделия в Хогвартсе. Ремус вежливо стучит… потом еще.

— Да входите же! — доносится из-за двери.

Люпин спохватывается. Похоже, это уже не первое "входите", а он все стоит у двери, изучая запахи. "Вечно ты витаешь в облаках", — говорит в таких случаях Тонкс. И верно, дурацкая рассеянность охватывает его всякий раз, когда приходится делать то, чего делать не хочется. В последнее время она нападает на него все чаще. Может быть, Снейп не так уж и ошибался, когда намекал на то, что все оборотни страдают прогрессирующим слабоумием.

— Здравствуйте. Я хотел бы узнать, можно ли будет свести шрамы со всего тела. Меня отправили к вам на осмотр, — произносит Ремус скороговоркой. Не то чтобы он действительно хотел услышать, что это возможно — скорее наоборот, но врачу это знать ни к чему.

— Зайдите за ширму и разденьтесь, — приглушенно звучит в ответ.

Ремус оглядывается. Кабинет состоит из двух смежных комнат и владелец кабинета сейчас находится в дальней. Голос этого человека тоже напоминает о Снейпе. Главным образом — интонациями, соображает Люпин. Должно быть, это потому, что врач все еще раздражен странностями посетителя, а раздражение все выражают более или менее одинаково.

За ширмой обнаруживается застеленная салатовой простыней кушетка, зеленое кресло и вешалка для одежды. Чуть поколебавшись, Люпин разоблачается полностью. В конце концов, прием ведет мужчина; а если Тонкс так настаивает — то пусть сводят и те шрамы, что идут через всю спину до самых бедер.

— Ложитесь, — доносится из смежной комнаты.

Подавив желание уточнить, на кушетку нужно лечь или, к примеру, на пол, Ремус растягивается на зеленой простыне и прикрывает глаза. В кабинете тепло, тихо и спокойно, несмотря на раздраженный тон его владельца. И может быть, все еще обойдется. Сейчас этот человек осмотрит его — и скажет, что ничего нельзя сделать. Или изучит документы — и откажется, сошлется на особый метаболизм оборотней. Вот сейчас… он уже идет.

Человек заглядывает за ширму, и… В гулкой тишине Ремус распахивает глаза.

Снейп стоит над кушеткой со светским выражением лица и молча разглядывает его.

— Люпин, ты болен эксгибиционизмом? Как всякое животное, лишен даже малейшей стыдливости? Или милая привычка обнажаться при первой же возможности как-то связана с твоим нынешним образом жизни? — интересуется слизеринец наконец.

Про себя.

Вслух же он произносит:

— А ты смелее большинства волшебников. Многие хотели бы выглядеть идеально, но немногие решаются что-то сделать. А мужчины в этом отношении особенно консервативны. Определенно, я тебя недооценивал. И ты совершенно прав, больше ничего улучшать не нужно.

Ремус несколько раз открывает и закрывает рот, но так и не находится с ответом. Все это настолько неправдоподобно, что никакие слова не кажутся подходящими.

Снейп окидывает его еще одним задумчивым взором и просит:

— Покажи и спину, пожалуйста.

Неловко, как бывает в страшном сне, Люпин переворачивается.

— Давай, не тяни — музыки все равно не будет. И уж если ты решил устроить мне эротическое шоу, позу можно было бы принять и пособлазнительней.

Ремус так и ждет чего-нибудь подобного. Но звучит другое:

— Да, в остальном все действительно хорошо. Ты что-нибудь чувствуешь? — и оборотень вздрагивает, когда пальцы однокурсника касаются рубца пониже лопатки.

— Да.

— Хорошо. Тут? — рука движется по шраму вниз. Добралась до талии.

— Да. Тоже.

— Тут? — на пояснице рубец толще всего.

— Нет.

— А тут? — пальцы касаются ягодицы.

— Нет, — ложь вообще-то, но… но… но ведь если Снейп это нарочно делает, — а Снейп точно это нарочно делает! — не хватало еще признаться, что да, чувствует!

— И ниже?

А уж ниже…

— Нет. Тоже нет.

— Прекрасно. Можно поворачиваться.

Пользоваться этим разрешением Люпину не очень хочется. Лежать в той же позе, впрочем, еще более неловко. "Что, — скажет ведь сейчас Снейп, — ждешь продолжения"? Лучше сесть.

— Свести твои шрамы можно. Сейчас возьму у тебя кровь на анализ — и завтра же начнем, — говорит слизеринец. — Сроки лечения заранее назвать не могу — тут все зависит от реакции организма. Просмотрим на нее. Режим дня и привычное меню пока можешь не менять.

Ремус, слегка придя в себя, кивает.

— Но одно ограничение тебе придется соблюдать: до конца лечения — никакого секса. — добавляет Снейп невозмутимо. — Тут, знаешь ли, нужен стабильный гормональный фон.

* * *

Люпин ворвался на Гриммаулд-Плейс в настроении горной лавины, обрушивающейся на мирную альпийскую деревню. Ведь наговорил же гадостей сальноволосый упырь! Ласково, нежно, но прямиком под шкуру пролезающих… У Снейпа все фразы — словно рыболовные крючки: отодрал услышанное от себя — но на коже осталось раздражение, ранки продолжает дергать. И конечно, оборотень придумал уже не меньше 52-ух остроумнейших ответов на Снейповы произнесенные и невысказанные каверзы, но время-то ушло! А в процессе их выслушивания он лежал колода колодой.

Тут мысли Ремуса приняли другое направление. Снейп, значит, работает в клинике пластической хирургии, надо же… Хотя, по-человечески понятно — из школы же он ушел сразу после торжеств по поводу победы, после его полного оправдания и возвеличивания как героя (хоть и не равного Мальчику-который-выжил, но более других приблизившегося по статусу к спасителю магического мира). Ушел — и исчез с горизонта Люпина.

Нет, слухи доходили — про получение Орден Мерлина, принятие в число 50-ти кавалеров Эскалибура, а также — про неожиданный и оттого громкий провал попытки Северуса стать директором Дурмштранга… Потом некоторое время новостей о Снейпе не было — до встречи профессора ЗОТИ Р.Дж.Люпина с бывшим учеником Грегори Гойлом. Юноша искал работу. По его словам, после войны устроиться куда-либо людям, некогда связанным с Упивающимися, пусть даже не впрямую, было задачей почти непосильной: "Чего вы хотите, даже профессор, герой и орденоносец, получает отказ за отказом!". Ремус удивился, помнится, но Гойла пристроил в кафе Флориана, и даже передавал Снейпу слова директрисы, что Хогвартс будет рад возвращению своего блудного сына. Разумеется, ответа не последовало.

А оказывается, бывший декан Слизерина стал врачом! Ну, пусть не врачом — целителем. Невероятно… И завтра Ремус должен снова идти в клинику, раздеваться и по-идиотски лежать перед ним кверху голой задницей? Это же уму непостижимо!

— Милый, ты вернулся? — Тонкс спустилась со второго этажа. — Все прошло хорошо? — С кошачьей ласковостью она приникла к спине застывшего в раздумьях оборотня, обняла за плечи, прижалась лицом к загривку. — А у меня для тебя еще один подарок!

— Нимфадора, ты меня совсем избаловала, — Ремус улыбнулся. — Я недостоин.

— Фу, глупый какой! Только не говори, что ты старый, больной и некрасивый. Ты скоро будешь самым-самым лучшим! Я купила тебе куртку.

— Но я не ношу курток. А мантию мне Гарри подарил в прошлом году. И она мне нравится.

— Он славный мальчик. Очень добрый. Но мне будет так приятно увидеть на тебе мой подарок! Ты же не хочешь меня огорчить, любимый?

— Прости, но два подарка в один день — это…

— Должно стать нормальным в нашей семье. Когда мы поселимся отдельно, я стану задаривать тебя одеждой, правда. Не хочу, чтобы ты прятал свое новое шикарное тело в старых тряпках.

Ремус поперхнулся.

— Мне повысили зарплату — сделали меня начальницей отдела. Ты рад? — продолжала щебетать Тонкс.

— Неужели? Так это я должен сделать тебе подарок! Пойдем сегодня на квиддичный матч? Я приглашаю. А после можно будет зайти в ресторан.

Тонкс извернулась, оказавшись перед оборотнем, и повисла у него на шее, радостно болтая ногами:

— В ресторан! В новой куртке! Пусть мне все завидуют!

— Сразу?

— Хочу побыть с тобой наедине, — девушка мило улыбнулась. — Надевай же, — она отпустила Ремуса, подбежала к вешалке и вернулась с черной кожаной курткой, украшенной неимоверным количеством блестящих заклепок. Вещь остро пахла новизной, фабрикой и почему-то машинным маслом.

— Слушай, я где-то видел такую куртку. У Билла… или нет, у кого же?

— Многие сейчас носят такие. О! Тебе потрясающе идет! Погоди, маленький штришок, — девушка достала из кармана черную резинку, и, обежав оборотня, собрала его кудри в хвост, — Мерлин, ты такой стильный!

Ремус повернулся к старинному зеркалу в прихожей. Оттуда смотрел смутно знакомый человек, молодящийся — и от этого смешной и неловкий.

— Неудобно как-то… Ну, хорошо, пойдем. Но волосы я перед началом учебного года обрежу. Они мне будут мешать.

— Думать не смей! — Тонкс смешно надула губы, — они роскошные, а в хвосте — просто блеск. Ох, Ремус, ты такой секси теперь!

— Да, забыл сказать: в клинике мне запретили заниматься сексом, пока будут сводить шрамы. Может, откажемся от этой затеи?

— Я потерплю, — девушка кокетливо погладила пальчиком ширинку на брюках Люпина, — и пока куплю тебе рваные джинсы. А кто там у тебя врач? Женщина? Красивая? Я буду ревновать.

— Не надо больше ничего покупать, — Ремус поморщился. Хорошо, что на прикосновения Тонкс он реагирует не так болезненно, как на изучение шрамов… — И не ревнуй, Нимфадора. Это мужчина. Снейп.

Оборотень отвернулся и открыл входную дверь, пропуская даму вперед.

* * *

В бело-зеленой глубине клиники по-прежнему тихо. Если бы не мысль о том, что его ждет, Ремус назвал бы здешнюю атмосферу располагающей. Однако сейчас… Ну, не струсил же он, в самом деле! В конце концов, это просто смешно.

Оборотень громко стучит в белую дверь и, получив приглашение войти, решительно вздергивает подбородок.

— Добрый день, — приветствует его Снейп. — Рад убедиться в том, что ты не раздумал заниматься собой.

— Здравствуй, Северус, — отбивает подачу Люпин. — Как видишь, я не раздумал. Несмотря на выдвинутые тобой условия.

Слизеринец пожимает плечами:

— Это не мои условия, это необходимое ограничение. И я уверен, что ты в состоянии вынести это. Если, конечно, ты действительно хочешь получить результат.

Люпин на миг задумывается, сыграет ли какую-то роль тот факт, что результат ему вовсе не нужен, если он будет выполнять все предписания. Кто его знает ; магическое лечение — дело тонкое. Может быть, если клиент сам не хочет преуспеть, ничего и не получится. С другой стороны, отзывы об этой клинике — а вчера вечером он послал пару раз сову, чтобы навести справки — все давали самые лучшие. Значит, тут как-то умеют решить этот вопрос.

— Я, конечно, в состоянии это вынести. Но если ты действительно хочешь, чтобы я тут лечился, — а вам не следует терять клиентов, не так ли? — я тоже введу кое-какие ограничения. Для начала — я попрошу тебя сменить тон. Честное слово, твои гадости выносить легче, чем похвалы.

— Тебя так редко хвалят, что ты не привык к этому? Неужели из-за шрамов не оценили по достоинству?

Вот скотина, вспыхивает Люпин. И тут же ухмыляется. Ну, как он и просил, вот оно... сущая язва моровая. Этого Снейпа он знает и умеет ему отвечать. Так намного, намного легче.

— Именно так. Моя невеста убеждена, что без шрамов я лучше.

— Ей виднее, — зельевар направляется в дальнюю комнату. — Ступай за ширму и раздевайся.

Проходя мимо стягивающего новую куртку Люпина, он демонстративно морщит нос — и тут же снова возвращает лицу непроницаемое выражение. Но это уже не задевает оборотня. Маленькой победы, одержанной им в перепалке, хватает для того, чтобы настроение улучшилось. Смущение отступило, и раздеваться оказывается не слишком неловко.

На сей раз и Снейп возится во второй комнате недолго. Ремус еще только укладывается на кушетку, когда слизеринец возвращается с плотно заткнутой бутылью и пакетом. Выливает содержимое бутыли в глубокую миску, отчего комнату немедленно наполняет терпкий и соленый запах, обмакивает в жидкость извлеченную из пакета губку — и проводит ею по спине оборотня.

Люпин дергается. В первый момент прикосновение кажется обжигающе-холодным, но через несколько секунд холод сменяется теплом. Зельевар словно выжидает, когда ощущение холода уйдет — и только потом губка снова проходится по спине, чуть левее. Чуть правее. Снейп не отжимает ее, и к смеси холода и тепла прибавляется щекотка — кусачие капли текут по бокам, и Ремус ежится, а потом еще раз — от потрясающей в своей нелепости мысли: его же… просто моют? Да еще и как младенца!

На пояснице и ниже губку прижимают плотнее; с нее течет сильнее, и запах становится резче — и все это, вместе взятое, невероятно злит оборотня. Какое же это лечение, это просто издевательство!

— Прекра…

— Это ты прекрати, — перебивает зельевар. — Хватит ерзать, не мешай мне.

Люпину страшно хочется огрызнуться. Чему не мешать-то — щупать его всюду, чтобы унизить посильнее? Но Снейп, конечно, скажет, что делает только то, что необходимо для лечения.

— Повернись.

О, прекрасно, экзекуция продолжается. Чтоб тебя, на животе кожа еще чувствительней! Оборотень стискивает зубы. Интересно, что Снейп в ту бутылку намешал? С него станется после запрета на секс постараться как следует испортить жизнь… И сам, смотрите, в перчатках!

— Все, можешь сесть. Больше ничего не делай.

Стаскивая подозрительные перчатки, зельевар удаляется. Где-то шумит вода.

— У тебя там можно принять душ? — Люпин встает. Салатовая простыня уползает за ним с кушетки, противно липнет к телу. Впрочем, кожа сохнет быстро.

— Можно. Но не сегодня. Тебе нельзя это смывать, — доносится из дальней комнаты.

— И что же, мне так тут и сидеть?

— Да. И завтра приходить сюда же.

Снейп, наконец, выключает воду и возвращается.

— Понятно. А когда же ты будешь меня резать? — интересуется оборотень.

Зельевар поднимает бровь.

— Я и не собирался. Извини, что вынужден тебя разочаровать — обычно мы идем навстречу пожеланиям клиентов, в том числе и пожеланиям мазохистского сорта, — но на сей раз это существенно осложнило бы лечение. Кроме того, для любителя болезненных ощущений ты и сам неплохо справляешься. Чего стоит одна эта куртка, рядом с которой даже мне трудно дышать!

— Мерзавец, — шепотом ругается Люпин. Снейп ухмыляется.

— На сегодня все. И, пожалуйста, не мойся вечером.

* * *

Гарри дома. Ремус чувствует присутствие юноши за два квартала от Гриммаулд-Плейс, 12. Всегда. А вот пребывание Тонкс у них — каждый раз сюрприз для него. Оборотень толкнул дверь и тут же наткнулся на Поттера, старательно развозившего тряпкой грязную лужу перед порогом кухни.

— Ремус! Я вино расколотил. Купил и так бездарно грохнул! Она меня заразила своей неуклюжестью. Где ты был так долго? Я успел сбегать за другой бутылкой, лужу вот вытираю, Мерлин… Что это? Откуда ты взял куртку Сириуса?

— Сдал работу? Куртку мне подарила Нимфадора. И почему — Сириуса? Она новая, даже пахнет неприятно.

— Отвратительно воняет, — согласно кивнул Гарри, — слушай, она на тебе смотрится как фартук на гигантском кальмаре! И волосы, — он покачал головой, — распусти, а? А то будто это не ты.

— Гарри, я спросил про твою метлу. Извини, но мой внешний вид — мое личное дело.

— Если б все обстояло так, вряд ли бы кое-кто напялил эту жуткую сбрую. Куртки шли Сириусу, но ты, Ремус, правда, плохо…

— Хватит. Из-за ваших представлений о том, что мне необходимо, я Мерлин знает чем занимаюсь! И поверь, никакого удовольствия не получаю, — внезапно Ремус покраснел.

— Не стоит срывать на мне свое плохое настроение! Я вот не сдал хвостовую часть, а держусь молодцом. И не ору на тебя.

— Так.

— Ну да. Я понимаю; но он сам сказал: мистер Поттер, как герою магического мира я вам могу поставить зачет, а как просто студенту — нет. Я и отказался.

Ремус снял тяжелую куртку, стянул резинку с волос и отобрал у юноши тряпку.

— Я тоже могу магией, но привычка. Глупо, да? Не сердишься, Ремус, а? Я пересдам.

— Завтра первое сентября.

— Меня допустили. Один "хвост" по хвостовой части. Смешно, да?

— Грустно. По-моему, ты просто не можешь четко сформулировать, в чем заключается твоя гениальная идея. Принеси все в кухню, я буду готовить ужин, а ты мне еще раз ее подробно изложишь.

Дверь хлопнула. Мужчины вздрогнули и обернулись.

— Привет! Гарри, как хорошо, что ты дома… Дорогой, нам нужно поговорить, — Тонкс поправила сиреневые кудряшки.

— Привет. — Юноша засунул руки в карманы и прислонился к дверному косяку.

— Нимфадора, здравствуй. Что случилось?

— Тонкс. Честное слово, не понимаю — неужели так тяжело запомнить, что мне неприятно подобное обращение?

— Принесу модель. На кухню, угу?

— Хорошо, Гарри. И да, я помню. Но мне нравится твое имя. Оно ничуть не хуже, чем у других.

— Ты не понимаешь меня, совершенно! Конечно, не тебя же зовут Нимфадорой!

— Дорогая, у меня был трудный день. Пожалуйста, не заводись.

Тонкс отбросила черные нитяные перчатки, села на табурет в прихожей и скрестила руки на груди.

— Мне иногда кажется, Ремус, что тебе абсолютно неинтересны мои желания, мои проблемы и мои радости. Вчера ты сидел, будто тебе в овсянку вместо сахара бухнули стакан соли. А мне так важно это повышение!

— Я был горд за тебя. Счастлив. Не понимаю, что мне необходимо было продемонстрировать, чтобы ты это осознала.

— Нет, Ремус, все это — слова. А действия каковы? Наша свадьба, допустим. Ты все время переносишь дату церемонии. Лето кончилось — и вот, пожалуйста, Хогвартс!

— Послушай…

— Нет, погоди, дай мне высказаться. Ты будешь шесть ночей на неделе проводить в Хогвартсе, так? Какой брак может существовать в таких условиях? Я не хочу видеть мужа только по большим праздникам! Ох, прости, я забыла, что по большим праздникам ты будешь пасти юные гриффиндорские парочки!

— Нимф… Чего ты хочешь?

— Милый, любимый мой, давай ты уйдешь из Хогвартса? В аврориате нужен делопроизводитель, это место как раз для тебя! Я уверена, правила, запрещающие брать в органы оборотней, ради тебя обойдут!

— Мерлин…

— Ведь ты любишь меня, Ремус? Ты же сделаешь, как я хочу?

— Нимфадора, ты понимаешь, чего просишь? Минерва чудом добилась моего назначения! Мне подвести ее? Плюнуть на то, что я мечтал о преподавании? Естественно, в аврориате мне откажут, и я буду просто сидеть дома и целыми днями ждать твоего возвращения?

— А что в этом плохого?

— Я ни разу ни слова не сказал против твоей работы, твоих увлечений, друзей… Почему я все время получаю замечания по поводу моих предпочтений? Внешности?

— Я люблю Гарри, как родного сына! Когда мы переедем отсюда, мне будет очень его не хватать!

— Пожалуйста, давай забудем этот разговор.

— Ты… бессердечный! Так нельзя, нельзя… Я ухожу! — девушка повернулась и, с силой хлопнув дверью, выбежала из дома.

Ремус схватил серую мантию и принялся натягивать на себя. Как неудачно они поговорили! Надо догнать, извиниться, проводить, в конце концов…

— А что ж не куртку-то? И ты обещал ужин. И с метлой помочь хотел.

Ремус обернулся. Гарри стоял на лестнице, прижимая к себе распакованный макет. Худой, голодный, с несданным рефератом; да и чего Люпин сейчас добьется, если догонит? Новой порции упреков. А что предложит взамен? Туманное обещание "подумать над этим"? Глупо. Оборотень снял мантию, аккуратно повесил на плечики и прошел на кухню. Так, вот кастрюля, паста… у них остался пармезан и окорок, если мелко порубить, перемешать, добавить сельдерей, базилик, каплю оливкового масла — должно получиться весьма неплохо.

— Уважаемый профессор! Вплетение в основание хвостовой части метлы более толстых веток дает эффект уплотнения…

Ремус кивал, не перебивая увлеченно размахивающего вилкой и кольцом от салфетки Гарри, и чувствовал себя возмутительно довольным тем, как проходит вечер. Раскаянье пришло позже, когда юноша отправился спать, оставив оборотня одного.

* * *

Утро идет насмарку. За ночь Люпинова совесть превратилась в чудовище не хуже Грейбека и теперь безжалостно терзает Ремуса. К концу завтрака оборотень места себе не находит. Собственно, он толком и не завтракает. Но не оставлять же Гарри за столом в одиночестве! Тем более — в первый день учебного года. И — и не идти же извиняться к Нимфа… к Тонкс на работу! Он только помешает ей. Надо как-то дождаться вечера.

Но стоит Поттеру отбыть в университет, как оборотень не выдерживает — удирает из дому куда глаза глядят. Оказывается — в клинику.

Регистратура почему-то пуста, и спросить о том, можно ли сразу пройти на прием, не у кого. Ремус мнется у кабинета. От белой двери в этот день пахнет как-то незнакомо, и это отвлекает оборотня от переживаний. Наконец Люпин тихо стучит — и получает разрешение войти.

— Здравствуй, Северус. Я не вовремя? Если ты занят — я подожду.

— Нет, проходи, — Снейп любезен, — очень удачно, что ты сегодня так рано. Тебе бы предсказаниями заниматься.

Вешая на плечики тяжелую куртку, Ремус искоса его разглядывает. Издевается зельевар — или в самом деле Люпин в кои-то веки сделал что-то такое, что его устроило? По лицу Снейпа не разберешь. В любом случае, следует пошевеливаться. Уже без указаний оборотень укладывается на кушетку.

— Будет немного неприятно, — предупреждает слизеринец, склоняясь над ним. В руках у Снейпа что-то вроде губки. Опять! Люпин заранее ежится. Дурацкая процедура и дурацкое положение! Его что же, считают неспособным даже помыться самостоятельно?

— Может, я сам? — начинает оборотень, и тут губка касается спины.

Никакая она не губка, а настоящий ком наждачной бумаги! Ремус невольно шарахается от орудия пытки. С чего он вообще взял, что вчера эта губка была мягкой? Или… что Снейп с ней сделал?

Снейп, между тем, держит живодерскую вещь голой рукой, без всяких перчаток. И этот человек подозревал меня в мазохизме, смутно поражается оборотень. Куртка, впрочем, и в самом деле воняет умопомрачительно. Но мотком колючей проволокой по спине — это, знаете ли, не хуже!

Уммм… по заднице — тоже.

— Повернись.

Ай! Это даже не колючая проволока, это еж, и иголки у него преострые! Люпин уверен, что эта, с позволения сказать, губка сдирает кожу начисто. Удивительно, что на груди и животе еще не видно крови.

Но ее нет как нет, а губка, когда он пытается отпихнуть ее ладонью, действительно оказывается мягкой. Чепуха какая-то.

— Хороший мальчик, прекрасно себя ведешь. Повернись еще раз. Сейчас смою лишнее и наложу мазь.

Теперь Снейп обтирает его какой-то прозрачной, слабо пахнущей жидкостью, и Люпин уже не требует предоставить ему бóльшую самостоятельность. Совершенно не хочется снова прикасаться к ноющим рубцам. Но жидкость быстро снимает раздражение, и когда зельевар начинает наносить мазь, неприятных ощущений не остается. Даже напротив… Даже совсем наоборот. Совершенно наоборот. Просто замечательно.

— Теперь лежи спокойно. Мазь должна впитаться. — Снейп стирает остатки мази с рук какими-то салфетками и садится за стол. Люпин спиной чувствует его взгляд. Створку ширмы он, что ли, передвинул, когда выходил? Судя по всему, ширма сейчас загораживает лежащего на кушетке примерно по пояс. Э… с макушки по пояс. Мда. Неловко так лежать. И как там Снейп назвал его только что?

— Так я действительно не нарушил твоих планов? — интересуется Ремус, стряхивая смущение.

— Никоим образом, — доброжелательно откликается зельевар. Ну да, а как еще с такими хорошими мальчиками разговаривать?

— Но меня удивило, что ты еще не в Хогвартсе, — продолжает Снейп. — Учебный год ведь уже начался. Я полагал, что в сентябре ты целыми днями будешь занят и для процедур останутся только вечерние часы.

— Нет, я совершенно свободен до октября, — признается оборотень. И тут же мысленно ругает себя: кто тебя тянул за язык? Соображать надо, как это звучит! Будто он напрашивается на ранние и более продолжительные приемы! — Я отдал свои сентябрьские часы Трелони — она выходит замуж, и в октябре уедет в свадебное путешествие. Тогда у детей вместо предсказаний будет защита.

— Трелони? Замуж? Не может быть!

— А что такого? — притворно удивляется Люпин. — Или ты сам хотел на ней жениться?

— Упаси Мерлин! — Снейп в волнении даже привстает со стула. — Женитьба — бедствие пострашнее извержения вулкана. А кто же счастливчик? Я думал, ты единственный, кому так повезло этой осенью.

— Аластор.

Люпин отвечает лаконично. Настроение падает. Да, ему повезло. Его, немолодого ликантропа, любит прекрасная женщина. Юная. Заботливая. Жизнерадостная. Энергичная. Любит. А он так глупо обидел ее…

Мазь впитывается медленно.

Оставшееся до конца приема время проходит в молчании.

* * *

Ремус сидел в гостиной и мечтал. О том, как из ста двадцати способов примирения с Тонкс он выберет самый лучший, и вчерашняя ссора растает, как паруса "Летучего Голландца" в рассветной дымке. Например, можно послать корзину цветов. Самых лучших — полевых ромашек. Она обрадуется. Хотя…

Ремус вспомнил чахлую гортензию в темной квартире девушки, его букеты, небрежно засунутые в банки из-под огурцов. На дне одной из них плесневел рассол. Да, цветы не трогали сердце аврорши. По крайней мере, живые.

А у Снейпа на столе стоит горшок с пушистым абитулоном, утыканным оранжевыми колокольчиками. И китайская роза на тумбочке. Важная, как ее хозяин.

Ремус потряс головой. Что за ерунда, он же не со Снейпом мириться собирается!

Нет, не так. Он напишет Нимфадоре письмо, в котором объяснит, как важна для него возможность работать, как ему нравится смотреть на смеющиеся детские лица, видеть успехи детей, слушать их ответы, сидеть допоздна за проверкой работ. Они творцы. Не все, но многие, и его задача вытащить спрятанные способности, открыть миру новых Гарри Поттеров и Гермион Грейнджер… О, Мерлин. Тонкс из его письма выудит только желание сидеть допоздна на работе.

Нет, нужно сказать, что он хочет для нее счастья. Чтобы она не знала горестей, бедности и беспросветной тоски, на которую обречена, если выйдет замуж за старого, нищего, опасного… Мерлин!!! Куда его несет, ведь все это сто раз говорено и переговорено. Надо просто пообещать ей исполнение всех желаний.

"Как же, Люпин, — произнесла совесть голосом, подозрительно похожим на Снейпов, — ты ведь исполнение единственного желания девушки умудряешься оттягивать три года, так сколько ей ждать исполнения остальных? Забил бы уже на добрые намерения. Хороший мальчик".

Ремус сжал виски и тоскливо посмотрел на дверь. Хоть бы Гарри пришел! Сколько можно торчать в университете без обеда? И работа — мог бы послать сову, сдал он работу или как всегда? Может быть, они совершили ошибку, остановившись на метлостроении? Снейп говорил, что Гарри не теоретик, а практик, и из него бы вышел прекрасный учитель. Так еще не поздно перевестись, вернется мальчик — и они подумают, как быть дальше. Хотя его идея насчет более жестких кончиков у прутьев имеет смысл…

Дверь открылась. На пороге стояла Тонкс.

— Привет. Не сердишься?

— Дорогая… Я думаю, — Ремус запнулся. Девушка улыбалась. И смотрела на него так, будто их вчерашний скандал был плодом больного воображения оборотня.

— Я согласна. Со всем, что ты думаешь, — Тонкс подошла к нему и забралась с ногами на диван. — В нашей семье все решения будешь принимать ты. Потому что ты мужчина. А я стану прятаться за твою широкую спину.

Девушка ввернулась в пространство между диванной спинкой и Ремусом, уткнувшись лицом между лопатками оборотня. Растянутая кожа начала зудеть, ставшие слишком чувствительными шрамы заныли от неосторожного прикосновения.

— Милый, ты исполнишь мою просьбу?

— Да, конечно. — Люпин попробовал незаметно отодвинуться, — все что попросишь, кроме…

— Как тебе не стыдно напоминать? Я уже все забыла. Просто я так тебя люблю, ты такой потрясающий! Но эта ужасная седина…

— Что не так? — Ремус отодвинулся еще на пару сантиметров, проклиная странную мазь, после которой сначала было так хорошо, а теперь хоть белугой вой.

— Я принесла краску. Седины не будет видно. Ну, удиви меня! Пожалуйста! Я так хочу видеть твои волосы без вечной перхоти.

— У меня ее не бывает.

— Это метафора. Смешной ты, Ремус. Смотри.

Девушка достала из кармана флакон с яркой этикеткой.

— "Долой преждевременную дряхлость! "Титаник" разобьет лед на вашей голове и превратит море ваших волос в Черное, Красное или Желтое. Ваши желания — наше исполнение!" Ним… Тонкс, ты хочешь меня раскрасить?

— Всего лишь изменить цвет гадких волос. Согласен? Или я ошиблась, придя к тебе?

— Нет, я все сделаю.

— Иди в ванную, намажешь, произнесешь заклинание и тут же смоешь! Я в нетерпении, иди же!

Ремус взял флакон и покорно поплелся в ванную.

— Вот видишь — прелесть! Просто прелесть! Ты помолодел лет на двадцать! Сейчас высушу, и ты будешь благодарить меня. Да, любимый?

— Да.

— Инсендио… Ой!!! Ремус!!! Прости!

— Фините инкантатем!

— Я нечаянно, прости, перепутала…

— Ничего.

Запах паленых волос ударил в нос. Ремус посмотрел на обожженные концы и, вздохнув, произнес заклинание сам.

— Аквафините!

— Ох…

Оборотень резко повернулся. В темном стекле буфетной дверцы изображение было смазанным, нечетким. Он вышел в прихожую к зеркалу, судя по степени обшарпанности, бывшему ровесником дома и выбранному за соответствующий возрасту молчаливый и угрюмый нрав. Зеркало крякнуло. Зеркало набычилось. И может быть, плюнуло бы в оборотня, но, увы, выразить свое отвращение таким образом предмет был не в состоянии.

— Урод. Как есть урод, — проворчало отражение. — На себя не похож. Подделываешься, тьфу!

Ремус смотрел на черные волосы, после покраски распрямившиеся (отчего они стали выглядеть вдвое длиннее), и тихо умирал. Вампир в зеркале со странно светлыми глазами на сероватом в тусклом свете коридора лице беспомощно морщился.

— Как хорошо! Как красиво. Ты похож на молодого…

— …жука-дровосека.

Глаза Тонкс наполнились слезами.

— Зачем ты так? Зачем? Мне же нравится.

— Прости, я должен привыкнуть. Все отл… нормально.

— Ох, Ремус, я так люблю тебя, ты такой добрый! Вот теперь я, пожалуй, пойду. До завтра , — девушка подождала минуту, ожидая предложения остаться, но Ремус застыл перед бормотавшим невнятные угрозы зеркалом. — Счастливо, любимый!

— Да. Я выгляжу… необычно.

— Но очень привлекательно! — улыбнулась Тонкс и испарилась.

— Ремус, я сдал на… — ворвавшийся в дом Гарри застыл. У стола стоял высокий черноволосый мужчина в домашней куртке оборотня и наливал огневиски в пузатый стаканчик. — Это что? Зачем? Зачем ты это сделал? Я, было, подумал, что Сириус вернулся! Чем… Чем вы занимаетесь?!

— Погоди, Гарри, Нимфадора просто хотела закрасить мне седину, но результат…

— Закрасить? Ты видел себя? Видел? Что ты наделал! Ты не черный! Ты золотой, ты коричневый… да какая разница! Ты не такой! Ты мне нужен таким, как был! Зачем она это сделала? Зачем это?!

— Погоди… послушай меня, я надеюсь, все сойдет, скоро сойдет, — обескураженный Ремус смотрел на трясущиеся руки юноши и впервые не знал, как успокоить крестника Сириуса.

— Когда? Не могу. Я к себе в комнату! Не хочу я есть! — Гарри развернулся и выскочил из кухни.

Оборотень сел. Затем поднялся и плеснул в стакан еще огневиски. Потер пальцем пятно на столешнице. Нагрузил поднос бутербродами, чаем и пошел наверх. Мириться.

* * *

Ремус проснулся раньше обыкновенного — и отчего-то намного менее счастливым, чем в последние дни. Причина обнаружилась быстро — из зеркала на оборотня смотрела вчерашняя сомнительная и малознакомая личность. И смотрела так, что знакомиться с нею ближе не хотелось. Поэтому Люпин быстренько умылся, наспех почистил зубы и мрачно забрался под холодный душ — в надежде разогнать утреннюю хмарь.

Через несколько минут жизнь вне ледяной воды стала казаться почти прекрасной, и Ремус, старательно отводя взгляд от зеркала, выбрался на сушу. И, растеревшись полотенцем, замер. Мерлин! За всеми вечерними приключениями на Гриммаулд-Плейс он забыл, что говорил ему днем Снейп. Можно ли было мыться? Или он только что пустил псу под хвост все, что сделал зельевар? Те шрамы, что он мог разглядеть без помощи зеркала, казалось, стали только ярче. Или это от купания?

В конце концов, признав, что ничего поделать уже не может, оборотень махнул на все рукой. Ну что ж, испортил дело — так испортил. Если Снейп откажется от такого глупого клиента, он, Ремус, по большому счету ничего не потеряет. Жил со всем этим столько лет — и еще проживет! А Тонкс убедится, наконец, что его не исправишь...

Последняя мысль была по-своему привлекательной. Но на душе все равно было нехорошо.

Завтрак прошел безрадостно. Нет, Гарри больше не возмущался, но новый облик оборотня ему по-прежнему не нравился. И — как быстро убедился Люпин — смотреть на него без крайней необходимости юноша не желал. Поковырял содержимое тарелки, не допил чай — и унесся в университет, предупредив, что вернется поздно.

Ремус вздохнул и пообещал себе вечером вымыть голову еще раз. И еще. И завтра. Должен же этот угольный цвет, которым наделила его волосы Нимф... то есть краска "Титаник", хоть немного смываться!

Допил чай. Не спеша помыл посуду. Навел порядок у мальчика в комнате. Даже готов был покуситься на его письменный стол, который ко второму сентября уже основательно зарос бумагами и пергаментами, но удержался. Зато переставил книги на своих полках. Потом проверил запасы съестного в доме. Составил список необходимых покупок. И...

Все, больше занять себя было нечем. Надо было выходить. Отправляться в клинику.

На улице оказалось неожиданно сыро, и вонючая куртка пришлась почти кстати. Люпин и думать не хотел, как он в ней теперь выглядит. На себя уж точно непохож, не зря мальчик вчера рассердился... Вот, пожалуйста! И юноша в регистратуре смерил оборотня внимательным взглядом — наверняка не сразу признал.

От белой двери пахло тем же, что и накануне. И "Войдите!" Снейпа звучало, как раньше, а на лице при виде Люпина, как и прежде, не отразилось ровным счетом ничего. Может быть, в глазах какое-то чувство и мелькнуло — но в глаза слизеринецу Ремус не смотрел. Незачем было. Повесил куртку, прошел за ширму, раздевшись, улегся на кушетку. Точь-в-точь как раньше делал. Вот только чувствовал он себя при этом намного более скованно, чем вчера.

И процедуры были те же, что днем раньше, — однако прикосновения Снейпа сделались неожиданно жесткими, а похвал не было. Да и вообще разговора: на вопросы зельвар отвечал "да" или "нет", но не более; сам же обратился к Ремусу только с "повернись", "еще" и "все", а сверх того — ни слова. Пока одна из безжизненно-черных прядей из шевелюры Люпина, прилипнув к мокрой после обтирания спине, не попала под руку слизеринца.

Снейп несколько секунд мял эту черную паклю в руках.

— Что ты сделал с волосами?

Вопрос не был любезным, но после откровенно недружественного молчания Люпин был рад и этому.

— Я толком не знаю. Нимфадора принесла какую-то краску. Сказала — она просто скроет седину, а вышло почему-то так. К сожалению.

— К чьему сожалению? — зельевар убрал злосчастную прядь и вернулся к размазыванию мази. На сей раз он, казалось, действовал осторожнее.

— К моему, — вздохнул Ремус. — Ей очень понравилось.

— Несомненно. Она, кажется, всегда отличалась... специфическим вкусом, — ворчливо отозвался Снейп.

Но руки его снова стали вежливыми.

* * *

Вернувшись домой, Ремус решил испечь пирог. Надо же как-то утешить расстроенного героя магического мира. Может, если в руках Гарри будет кусок яблочного штруделя, вид Люпина покажется юноше не таким скверным?

"Хотя, — думал Ремус грустно, — меня вот даже огневиски не утешает. Зачем она это делает? Даже Снейп возмутился. Странно, Гарри говорит, что я устраиваю его таким, как есть — то есть таким, каким был всегда; и Северус еле сдержался, чтобы не вышвырнуть меня за дверь, я же чувствовал его злость… а Нимфадора в восторге. Если ей нравятся брюнеты, то зачем выходить замуж за меня? Северус брюнет, пусть бы увлеклась им… или нет, не хочу, пусть кто-нибудь другой. Мало, что ли, в аврориате брюнетов?".

Ремуса передернуло: он внезапно испугался. Он что же, переживет Тонкс с другим мужчиной, но на Снейпа с кем-либо посторонним не согласен? "Ерунда! Чушь! Просто — он мой врач, и естественно, что мне не хочется его делить ни с кем... Мерлин, идиотизм".

Ремус обмазал форму маслом и поставил на столешницу. Сгреб тоненько нарезанные дольки яблока и засыпал в раскатанный лист теста. И застыл: Гарри был дома. В коридоре что-то шуршало, слышалось ожесточенное пыхтение и треск. Оборотень стряхнул муку с рук и пошел посмотреть.

Вопреки собственному обещанию, Поттер пришел из университета рано. Все равно лекции влетали в одно ухо и вылетали в другое, не задерживаясь в лохматой голове. Может быть, еще и потому, что Гарри буквально кипел от злости.

Да, возможно, он эгоист и не понимает всего того добра, что Тонкс мечтает привнести в жизнь его друга. Но делать из Ремуса Сириуса он никому не позволит! Идиотская фантазия! Сначала куртка, потом волосы: что она еще придумает? А кожаная дрянь воняет в их коридоре как нанятая!

И тут юноша принял решение — неоригинальное, но зато радикальное. Мышкой проскользнув в дом, Гарри прокрался к вешалке. Куртка висела на прежнем месте, нахально попирая серую мантию, подаренную, между прочим, им!

"Редукто!" — прошептал юноша. На черной коже появились длинные порезы, швы расползлись — но морального удовлетворения он почему-то не получил. Гарри стащил куртку с плечиков и вцепился в нее обеими руками. Раз! — и дело пошло веселее. Куски подкладки вперемешку с полосками кожи устилали пол прихожей, с мрачным скрежетом ломались молнии, весело крякали заклепки, отлетая в дальние углы. Гарри торжествовал.

— Вернулся? — прозвучал голос за спиной.

Юноша замер и инстинктивно вжал голову в плечи. Мерлин, а ведь Ремус может обидеться… Как же он не подумал!

— Гарри, я пирог пеку. Будешь?

— Я, я…

— Оборачивайся, я надел твою квиддичболку.

— Вот. — Гарри повернулся и обвел руками коридор.

— Уберешь потом. Ну, идем ужинать?

— Скажи Тонкс, что это я сделал.

— Найду, что сказать.

Гарри облегченно выдохнул.

— А ты не сердишься? Так же лучше, правда? Если хочешь куртку, мы выберем. Вместе.

Ремус подошел к молодому человеку, обнял за плечи и подтолкнул к кухне:

— Лучше. Но я сержусь, пожалуй. Что меня не позвал на помощь.

— А там несколько кусков осталось, — улыбнулся спаситель не только магического мира.

* * *

Вообще-то Ремус всегда стоял за мирное решение вопросов. Но уничтожение куртки оказалось удивительно полезным деянием. С утра на Гриммаулд-Плейс, 12, царили мир и благодушие, хотя троекратное мытье головы и не имело видимых результатов. Волосы у оборотня как были беспросветно-черными, так и остались, разве что стали еще суше. В целом шевелюра Люпина уже вполне соответствовала пережженным заклинанием Тонкс кончикам.

Ну, что поделаешь... В конце концов, если собрать волосы в хвостик, они выглядят не так уж скверно... В общем, лучше, чем если вообще не подбирать их. Даже Гарри это подтвердил.

Показалось это Ремусу или нет — а только на облаченного в мантию оборотня юноша из регистратуры посмотрел словно бы милостивее, чем на... чем днем раньше. А может быть, у Люпина, избавленного от обременительного подарка, просто стало легче на сердце. Во всяком случае, в знакомую белую дверь он постучался почти без опаски.

За привычным "Входите!" последовал сюрприз. Снейп встретил оборотня на пороге.

— Почему ты не надел ту куртку? Погода, кажется, располагает, — поинтересовался он, наблюдая, как Люпин стягивает мантию.

— Выхода не было. Гарри вчера... в общем, она слегка пострадала, — ухмыльнулся Ремус.

— О. Спонтанный выброс магии, должно быть? Мальчик всегда отличался некоторой... непосредственностью. А тут еще последствия войны.

— Что-то в этом роде, — кивнул Люпин.

— Полагаю, твоя невеста скоро об этом узнает? — теперь в голосе зельевара отчетливо слышалось удовлетворение. — Она не рассердится на героя?

— Нимф... Она очень хорошая, ты неправ. И очень любит Гарри. Она не станет сердиться на него из-за пустяков.

— Что ж... Весьма вероятно, что нет. Тем более, что у нее может появиться другой повод для недовольства. Ступай раздевайся.

* * *

По пути за ширму Ремус чувствует, будто что-то касается его волос. Раздеваясь, он убеждает себя в том, что это ему показалось. Снейп не делал... ну, или не имел в виду ничего такого. Он же врач, ну или кто там? И просто обратил внимание на то, что волосы пересушены. И хватит об этом — что он, в самом деле, зациклился на своих волосах... Интересно вот, на какой это другой повод для недовольства намекал слизеринец? Хотя — что ни говори — самый веский повод у Тонкс появился бы, если б она видела, как проходит прием. Оборотень тихо фыркает, представив себе, какими глазами Нимфадора смотрела бы на руки зельевара, гладящие спину ее жениха.

И руки появляются. На сей раз кожи касаются в основном они — губка порхает по спине и животу недолго. Она уже не кажется колючей, а мазь, которую Снейп втирает во влажную кожу Люпина, пахнет иначе, чем предыдущая. Слизеринец наносит ее осторожно: лежа на спине, оборотень видит его сосредоточенное лицо.

Перевернувшись по команде, Люпин зажмуривается, но лицо это словно стоит перед его глазами. Снейп выглядит так, словно с головой ушел в свое занятие. Полностью поглощен им.

Через минуту-другую и Ремус ощущает, что и сам полностью поглощен происходящим.

Наконец зельевар уходит вымыть руки, потом возвращается и устраивается за столом. Разговаривать он как будто не намерен, но нынешнее молчание не тяготит Люпина. В кабинете стоит уютная тишина, и даже кажется, что "можешь вставать" звучит слишком рано.

— Иди за мной, — Снейп направляется в дальнюю комнату.

Ремус тянется за одеждой.

— Не одевайся пока, — судя по звукам, слизеринец открывает кран.

В дальней комнате располагаются шкафчики, раковина и даже нечто вроде небольшой ванны. В ванну течет вода. Душевой кабины нет, но пол совершенно сух. Видимо, на этот угол наложено водоотталкивающее заклинание. Снейп еще раз произносит его, взмахивает палочкой — и оборотень ощущает бегущие по коже мурашки.

— Тебе еще нельзя смывать все это, — поясняет зельевар. — А нам нужно кое-что сделать. Подойди сюда.

Люпин подходит к ванне.

— Ближе. И наклони голову.

А потом с волос оборотня стягивают резинку, сверху льется вода, затем какая-то густая, как сироп, жидкость — и пальцы слизеринца начинают перебирать длинные пряди, размазывая по ним этот душистый сироп. Сперва волосы не слушаются, спутываются в войлок, но зельевар продолжает терпеливо разбирать их, распутывать, начиная с самых кончиков, и понемногу они делаются все более послушными и гладкими; а затем сироп смывается и почему-то оказывается черным; вместо него наносится какой-то новый, скользкий, обильно пенящийся, сладковато пахнущий и щекочущий кожу у корней, и Люпин закрывает глаза и задерживает дыхание; а руки Снейпа продолжают перебирать и гладить волосы, мягко массируют кожу, прикасаются так осторожно, запястье деликатно стирает щекотный сироп со лба, со щеки — и вода снова покрывает все, а пальцы зельевара помогают ей смыть ароматную пену.

Вода схлынула и ушла, но пальцы еще раз проходятся по щеке, словно изучая ее. Затем водооталкивающее заклинание снимается, а волосы высушиваются.

— Можешь выпрямляться. И посиди тут еще минут пять.

Снейп говорит тихо. Люпин поднимает голову. Щеки слизеринца чуть порозовели, но в сравнении с горячечным румянцем, заливающим лицо оборотня, они все еще белее снега. Ох... Ремус и не думал, что так отреагирует на заурядное мытье головы! И конечно, не заметить его... хм, отклика... невозможно.

— По крайней мере, теперь ясно: необходимые ограничения ты соблюдаешь, — хмыкает Снейп и, прихватив собой какую-то баночку, выходит из комнаты.

О да. Хороший мальчик.

Люпин кусает губы. Стыд какой, как это могло случиться! И о чем он, выходит, думает? У него же свадьба на носу! Что сказала бы Тонкс, если б узнала! Нет, конечно, понятно — с этим запретом на интимную жизнь он начинает вести себя не вполне адекватно. И не то чтобы секс как таковой значил так уж много — нет, по всей вероятности, дело именно в запрете. Он, должно быть, и на Нимфадору теперь смотрит такими глазами, что... Наверняка. То-то она к нему все ластится, как никогда прежде.

Успокоившись, оборотень выходит и одевается. Снейп что-то сосредоточенно листает. Люпин напяливает мантию. Берется за дверную ручку.

— До свидания?

— Минуту, — зельевар встает; отрывает баночку, зачерпывает оттуда крем. — Еще лицо. Особенно правая щека.

О. Судя по всему — и губы.

Удивительные у Снейпа руки. А крем моментально впитывается.

— Не стирай сразу. А лучше вообще не мойся до завтра.

Оборотень кивает.

Кажется, Тонкс придется сегодня обойтись и без поцелуев.

* * *

В прихожей дома на Гриммаулд-Плейс вечный полумрак. Ремус повесил мантию, стянул свитер и замер, услышав со стороны зеркала удовлетворенное ворчание. Медленно повернул голову. Скрипучий голос произнес:

— Так лучше. А то бродил, как призрак!

Из зеркала на оборотня снова смотрел он, Ремус Люпин, седой, кудрявый, не имеющий ничего общего с вчерашним черноволосым пугалом.

— Спасибо.

— И не делай так больше. В нашем возрасте смешно прихорашиваться, — буркнуло мудрое стекло и удовлетворенно замолчало.

— Милый, ты уже пришел?

Ремус вздрогнул. Тонкс не только замечательно меняла внешность, но и мимикрировала под окружающую среду так, что даже оборотень — с его-то нюхом — не чувствовал присутствия девушки.

— Я так скучала! Специально убежала с работы пораньше, чтобы устроить сюрприз.

— Спасибо, дорогая. Какой сюрприз?

— Он не получился, увы, — девушка улыбнулась, пытаясь держать дверь в кухню закрытой. Несомненно, чтобы любимый не обрадовался раньше времени.

— Нимфад… Дорогая, там пожар? Или его последствия? Дымом не пахнет, сыростью тянет.

— Забыла закрыть кран, — Тонкс виновато потупилась, — искала в шкафу муку и не подумала про воду. Но я все высушила. Ты любишь меня, Ремус?

— Я…

— И совсем не сердишься, правда? Еще не смогла прикрепить обратно дверцу. Она лежит рядом со шкафом. Пойдем скорее!

Пол кухни напоминал палубу корабля в шторм. Дубовый паркет вздулся буграми, ножки стола и низ шкафа покрылись пузырями, даже кисти на скатерти безжизненно обвисли.

— Нимфад… дорогая, ты где муку искала, у меня в спальне? Это же настоящий потоп!

За спиной Ремуса висело трагическое молчание.

— Скатерть можно выбрасывать… стол и шкаф я заколдую, но пол! Даже не представляю... здесь должна была выпасть годовая норма осадков для всей Англии, чтобы мореный дуб вздулся!

Ни слова, ни звука сзади. Оборотень закатал рукава, опустился на колени, разглядывая ножки стола, похожие на больные водянкой столбики.

— Нет, двухгодовая норма осадков. Пойми, я не сержусь, в конце концов, стол давно требовал ремонта, но как?!! Почему ты молчишь? — Ремус посмотрел через плечо. В кухне было пусто. Зато из коридора неслись странные звуки.

— Что ты там делаешь?

Через минуту бледная, мрачная Тонкс вошла в дверь и, не поднимая глаз, протянула мужчине кусок черной кожи.

— Объясни мне будь добр, что это значит? Или нет, погоди, я сама догадаюсь. Это, конечно, случайность. Мой подарок попал в маггловскую мясорубку, и ты не успел его спасти и очень сожалеешь? Или же на тебя напали бандиты, которые не взяли ничего, кроме куртки, но тебе удалось выпросить на память о моей любви кусочек кожи? Ах, нет, не сходится. Вся корзина забита ее обрывками. За что ты так ненавидишь меня, Ремус? Почему отталкиваешь? Я стараюсь, я работаю над нашими чувствами, во всем иду навстречу, а ты… ты плюешь на мои желания. Не перебивай! Я же знаю, ты меня любишь, тогда к чему такое ослиное упрямство? Тебе твои прихоти, твой консервативный вкус тебе дороже, чем мое расположение? Чем мое желание сделать нас счастливыми? Может быть, ты думаешь, я вцепилась в тебя, потому что никому не нравлюсь? Ты ошибаешься! Скоро мы будем жить отдельно, и я не хочу, чтобы ты портил себе жизнь, потакая своим низменным вкусам! Ну, ладно куртка, да Мерлин с ней! Но что ты сделал с волосами? Это оскорбительно! Меня глубоко обижает твой вид. Да, я хочу, чтобы мой мужчина не ныл постоянно, что он старый, больной и опасный! А тебе плевать! Ты опять каштановый. Нет, пойми, я допускаю, что раньше это было красиво… сейчас у тебя тоже есть пара-другая не седых локонов. Но остальное! Я подобрала самый красивый цвет! И кудри… не знаю, Ремус, прямые черные волосы — это восхитительно, такие были у… моей матери. У Сириуса! А ты… Опять стал похож на куст боярышника в цвету, только с засохшими листьями. Мне это не нравится!

— А мне нравится! Очень! Не кричи на Ремуса, он, между прочим, не виноват. Это был выброс магической энергии, неконтролируемый.

Гарри вернулся после занятий возбужденный и довольный. Его выбрали капитаном квиддичной команды факультета, разве не повод гордиться собой? Его, второкурсника! Такого в истории университета еще не бывало, и статус героя магического мира совершенно ни при чем, просто он великолепно летает! И они сделают Крама и его факультет магического спорта, он, Гарри, постарается! А дома — прежний Ремус, это ли не праздник?

— У меня в школе такое было. Маггловской. Дурсли подстригли меня налысо, и я до ужаса боялся появиться в классе. И так-то меня считали там заморышем и страшилкой. Примерно таким, каким был крашеный Ремус! И у меня тогда волосы за ночь отросли. А у него еще последствия войны. Ничего удивительного!

— Гарри, ты ничего не понимаешь в красоте! Помолчал бы. Когда мы с Ремусом будем жить отдельно, я надеюсь, свое мнение о его внешности ты будешь держать при себе! — огрызнулась Тонкс.

— Нимфадора. Очень прошу, не говори в таком тоне с Гарри. Во-первых, он самый близкий мне человек…

— А я? Кто для тебя я, Ремус? Как ты можешь говорить такие глупости?

— …во-вторых, когда вы сделали мне подарок, ты была другого мнения о его вкусе.

— Погоди, какой подарок? Куртку? Я не дарил тебе никаких сбруй!!!

— Гарри, прости, я не то имела ввиду. Разумеется, ты очень хороший мальчик.

— Я тебе не мальчик! Я почти твой ровесник! Погоди, о каком подарке вы говорите? Какой вкус?

— Как же, — удивился Ремус, — вы с Нимфадорой договорились, что мне нужно свести шрамы. И я посещаю клинику. Каждый день.

— Ка… ка… кую клинику?

— Ремус, я пойду. Поговорим позже. Прощайте . — девушка развернулась и быстро выбежала в коридор.

— Нимфадора! Ох… Гарри, я же сделал все так, как ты хотел. Вы с Нимфадорой оплатили сведение шрамов. Это же твой подарок?

— Я дал деньги на велосипед! На велосипед!!! Я. Не. Могу!

— Какой велосипед? — промямлил ошарашенный Ремус.

— Двухколесный! Летающий! Ты же жаловался, что много сидишь! И я дал ей деньги на велосипед. Мерлин, что я за идиот! Но ты? Как ты мог подумать, что я хочу тебя переделать? Ты мне нужен таким, какой ты есть! Ты красивый! Потому что… А ты что решил? Что мне нужен гладкий Ремус?! Не могу поверить!

— А каникулы на Адриатике, где ты будешь меня… — Ремус запнулся. Мысль действительно показалась абсурдной.

— Стыдиться? Тебя? Это же, — Гарри возмущенно развел руками, — ну, слов нет!

— Прости меня. Пожалуйста.

Гарри молчал, уставившись в корявый пол.

— Ну, хочешь, пойдем посмотрим велосипеды? Я с зарплаты куплю.

— Колесо. Ладно. Пошли лучше на аттракционы? Говорят, в Хогсмите сделали что-то невероятное, а? И Рона с Гермионой позовем, да?

— И... — договорить Ремус не успел.

— Нет, ее не надо. Не обижайся.

— Я думал — Билла и Флер.

— Отлично! А меня сделали капитаном квиддичной команды, представляешь, Ремус? Мы будем играть с командой Крама.

Оборотень улыбался, кивал и думал, что с ним, определенно, не все в порядке. Почему-то он хочет Снейпа и совсем не хочет Тонкс. Может быть, все дело в мазях?

* * *

Ремус просыпается позже обычного — и довольным, как в детстве перед Рождеством. Не спеша, с чувством потягивается. Уфф… как хорошо. И сегодня суббота. Гарри собирался отдыхать, можно пока не будить мальчика. Пусть поспит.

Люпин и сам в кои-то веки расположен немножко поваляться в постели, но солнце вваливается в комнату, смешит, греет нос и заставляет щуриться. Чудесное утро.

И какое теплое! Ремус распахивает окно. Кажется, сегодня Лондону по ошибке выпал летний день. Ни облаков, ни тумана — солнце сияет с ясного неба и уже ощутимо припекает. Нет, лежать в постели просто жалко.

Мурлыча какую-то чепуху, он лезет в душ, а когда выбирается обратно, слышит: "Экий ты сегодня красавчик!".

Зеркало в ванной хихикает над ним. Оборотень вглядывается в отражение: отметина, красовавшаяся на правой щеке больше десятка лет, исчезла! С ощущением именинника он осматривает себя. Почти все шрамы действительно стали менее заметными. Вот это да... Следует поблагодарить Снейпа.

Надо ли сегодня идти в клинику, Ремус точно не знает. А вдруг там выходной? Наверно, можно было бы послать сову, но проще сходить самому: если окажется, что сегодня есть прием, он сразу же и пойдет на процедуры. Да, точно: вот вскоре после завтрака и отправится.

Клиника работает, и в ее бело-зеленой глубине по-прежнему пахнет яблоками.

— Проходите, профессор сейчас освободится, — кивает оборотню молодой человек из регистратуры.

Люпин нетерпеливо стучит в бесшумную дверь. Почти сразу та отворяется. Белокурый юноша, поздоровавшись, пропускает оборотня в кабинет и оборачивается к Снейпу:

— Так я подожду, профессор?

— В холле есть журналы, — кивает зельевар.

Бесшумная дверь закрывается. Люпин провожает юношу взглядом. Ну конечно, это Малфой. Драко Малфой.

— Я не помешал? — Люпин смущен. Сегодня он явился раньше, чем когда-либо.

— Нет, я ждал тебя. Ты уже показал, что относишься к лечению ответственно. Проходи и раздевайся.

Устроившись на кушетке, оборотень не выдерживает:

— Северус... Можно похвастаться? Сегодня я обнаружил, что два шрама исчезли! И остальные изменились: стали короче и тоньше и поменяли цвет. Я и не думал, что результаты появятся так быстро!

Снейп появляется из-за ширмы. Придирчиво осматривает свою Галатею. Наконец кивает:

— Так и должно было быть. Собственно, основные назначения сомнений у меня не вызывали. Но если ты заметил, с несколькими рубцами ничего не происходит.

— То есть они останутся?

— Пока не могу сказать наверняка. Я даже не знаю, чем они отличаются от других. Кое-какие предположения у меня есть, но чтобы их проверить, нужно отправиться за город. Если ты ничем не занят, лучше всего было бы поехать завтра.

— Приглашаешь меня на пикник? — улыбается Ремус.

— Хочу кое-что исследовать. Возможно, это поможет избавить тебя от тех отметин.

— Ты уделяешь этому столько внимания, — качает головой Люпин.

Удивительно. Никогда он этого человека не поймет.

— Профессиональный интерес, — пожимает плечами Снейп и зачерпывает из баночки какую-то желтую мазь. — Это вызов мне как зельевару.

Ремус поджимает губы, чтобы не ответить. Так и хочется сказать что-нибудь неприятное! Не слишком это лестно — когда в тебе видят только задачу, особенно если ты сам уже… Ладно, неважно. Дело не в нем. Его случай — вызов искусству Снейпа. Поле деятельности, на котором тому есть, где развернуться.

Да? А зачем тогда было мыть ему голову? Варить какие-то зелья специально для этого — неужто только для того, чтобы позлить Тонкс? Да какое Снейпу дело до Тонкс? И сведению шрамов волосы не мешали. Выходит, совсем не нужно было мыть, тем более так... Ну, то есть имея в виду не только результат, но и сам процесс.

Ну, вот о процессе лучше сейчас не вспоминать. В поисках более безопасной темы для размышлений оборотень пытается сообразить, что мог здесь делать Драко. Ремус поворачивает голову, чтобы спросить у зельевара о визитере.

— Не вертись, — руки вцепляются в плечи оборотня и жестко разминают мышцы. Проходятся по спине. Ниже. Потом еще раз, мягче. И еще, совсем уже осторожно. — И ты не ответил, занят ли завтра.

— Не особенно. Я готов ехать.

— Тогда встречаемся в десять на платформе девять и три четверти, — Снейп отходит вытереть руки. — Билеты я куплю.

— Хорошо. — Люпину смешно. Так и тянет заметить, что подобным образом свиданий ему еще не назначали. — Что мне взять с собой?

— Что угодно, только не спиртное и не твою невесту. Мы не развлекаться едем.

Вот и Ремуса такое ощущение, что все стало очень серьезно.

Желтая мазь впитывается без остатка, оставляя после себя запах земляники и шалфея и полную расслабленность. Зеленую — с хвойной нотой — наносят и размазывают осторожно, еле касаясь, потом промокают салфетками. После этой зеленой кожа делается необыкновенно чувствительной. Одеваясь через четверть часа, оборотень чувствует себя так, будто пальцы зельевара продолжают касаться его.

* * *

— Потти!

Гарри застыл. Мерлин, ведь чувствовал, что ничем хорошим поход в клинику не кончится! Что он сюда приперся? Жаждал узнать, нельзя ли прекратить издевательства над шкурой друга? Или просто поскандалить в свое удовольствие, раз уж ссоры с Тонкс, планирующей лишить его какой-никакой семьи, под запретом? И вообще она — дама, а с женщинами воюют только полные мерзавцы… даже если очень хочется. И вот — получи, Гарри, удовольствие по полной программе. Может, если повезет, даже подраться удастся.

— Хорек?

— Прекрасный день, Потти! Пришел узнать, сколько стоит свести шрам? Или, наоборот, не все узнают героя, и ты хочешь его углубить и расширить?

— А меня, Малфой, совсем не интересует, что именно ты хочешь увеличить в клинике пластической хирургии, — осклабился Гарри. — И ты абсолютно прав, коли девушки не любят, нужно предпринимать меры.

— О, Потти, как узки твои представления о межличностных отношениях и роли в них определенных частей тела! Кстати, "межличностные" — не слишком сложное слово для тебя? Ты говори, если что непонятно — я объясню. И не хмурься, от этого появляются морщины. Кто-нибудь при их виде решит, что ты умеешь думать, — и ты, Потти, вляпаешься в сложную ситуацию. Пусть лучше будет узко и гладко, как сейчас.

— Малфой, это ты про мой лоб или из тебя лезет эротическая фантастика, навеянная просмотром атласов по анатомии и картинок в медицинской периодике? О! — Гарри выхватил из рук развалившегося на диванчике Драко журнал и раскрыл статью. — "Бывают ли лишними 10 дюймов?" Ну, и как, хорек? Бывают?

— Это статья про увеличение лба. Как знал, что тебя встречу! Готовился к консультации.

— Погоди, ты работаешь здесь консультантом? Правда?

Белобрысый волшебник замялся, вздохнул и неожиданно серьезно ответил:

— Я на колдомедика учусь. Иногда прихожу сюда советоваться по рефератам. Знаешь, сколько задают? И сложное все, а я, между прочим, лучший на курсе.

Гарри разинул рот:

— Ни фига себе! Ты — колдомедик?! А как твой папаша пережил такой позор?

— Поттер, не смей!

— Ладно, ладно… Не злись. Скажи… как тебя угораздило? Тебе же вообще не надо было учиться, Снейп вашу семью обелил так, что Люциусу даже пенсию платят как жертве УпСов? Вот это я понимаю, вот это ловкость!

— Сэру Люциусу, Поттер! — прорычал Драко. Ход разговора требовал того, чтобы Малфой встал и гордо удалился, но как же сладко было дразнить очкарика! До обнаружения подводных камней. И вот ведь еще глупость — он так обрадовался, увидев взъерошенную шевелюру героя магической Англии…

— Отлично! Сэр Драко, раз вы — будущее светило колдомедицины, будьте любезны, снизойдите к моей просьбе о помощи!

— Извинись! И не смей больше говорить в таком тоне о моей семье. Я же молчу. Значит, я повзрослел и поумнел. А тебе лоб бесплатно увеличу, еще и чьи-нибудь мозги вставлю. Гиппогрифьи, к примеру.

— Ты не поумнел, ты трусишь! Но, так и быть, клянусь не упоминать твою семью. И сожалею, что сказал правду о твоем отце. Хватит?

Драко вскочил и собрался было объявить однокурснику, что уходит, как вдруг гриффиндорец улыбнулся и взял его за локоть.

— Прости… привычка. Ну, так объяснишь мне, можно ли прервать лечение, если человеку сводят шрамы?

— Человеку, Поттер?

— Ну, Ремусу. То есть профессору Люпину.

— Ну, при этом воздействие идет не только на все участки кожи, но и на внутренние органы и отчасти на психику. Лечение всегда подразумевает комплекс мер… И если его прервать, то последствия могут быть самыми неприятными. В лучшем случае, у профессора появятся новые шрамы.

— А в худшем?

— Кожа пойдет глубокими морщинами. Бывает такой эффект древесной коры.

— Спасибо… Что ж, зря я сюда пришел. Хотя — с тобой вот потрепался!

— С умным человеком всегда приятно пообщаться да, Потти?

— А тебе еще и полезно! — Гарри ухмыльнулся. — А я вот окончил первый курс — и теперь капитан квиддичной команды факультета. Приходи к нам на тренировку, а? Посмотришь, как мы круты. Ну… может, посоветуешь что.

— Меня мама попросила поступить на колдомедика. И мне нравится. Давай, Поттер.

— Угу.

Гарри вышел на улицу, подумал, что погода чудесная, — даже птицы поют, невзирая на сентябрь, — и решил идти домой пешком. Неожиданная встреча породила в нем странные, но в целом почему-то очень приятные мысли, которые хотелось перебирать и перебирать, проталкиваясь через поток прохожих и уворачиваясь от встречных парочек.

* * *

Ремус влетел в дом на Гримаулд-Плейс и вихрем помчался на второй этаж в свою комнату. Так… рюкзак вот, в шкафу… что же туда положить? Мерлин, последний раз он выбирался на природу не в волчьей шкуре так давно, что даже забыл, какие вещи могут понадобиться. Вот плед, нужен ли он? Наверное… Вдруг трава будет сырая и Снейп простудится! Нет, траву можно высушить заклинанием, но на земле сидеть жестко, неудобно… не ему, он оборотень, для него любая поляна ковром расстелется, а Северус… решено, плед берем. Так, а шорты? Сегодня вон как жарко… ехать в них, естественно, неприлично, но запихнуть в рюкзак — почему нет?

Ремус аккуратно сложил плед, шорты, подумав, добавил теплый свитер. Кто знает, вдруг похолодает — тогда он сможет предложить Снейпу теплую одежду… Так, а костер? Положим, разжечь его можно и без спичек, но рубить магией дрова — сущее варварство. И Ремус кинулся с рюкзаком на кухню — благо он точно знал, что топор находится там же, где и продукты. И к тому же — все равно из комнаты взять было больше нечего.

— Ремус, ты что там ищешь?

Гарри изумленно смотрел на торчащие из-под стола ноги оборотня.

— Уже нашел!

— Я рад, а что?

— Топор!

Ремус вылез и, чрезвычайно довольный, запихнул свою добычу в рюкзак.

— Слушай… Ты что, решил зарубить своего врача? Радикально и опасно. Мне сегодня… случайно… так получилось, что я… Фу, не хочу врать.

Оборотень замер. Уставился на юношу.

— Я заходил в клинику. Хотел узнать, нельзя ли прекратить лечение.

Люпин сглотнул. Неужели Гарри разорвал контракт и он завтра никуда не поедет? И как же, ему ведь уже стало… он ведь смирился!

— Гарри, а что тебе сказали?

— Меня убедили, что это опасно. Придется тебе закончить курс. Честно говоря, ты сейчас выглядишь помолодевшим. Здорово.

— Тогда я завтра на пикник поеду. В программе лечения запланирован выезд в лес.

— Завидую! А мы как-нибудь съездим? И кто у тебя врач? Симпатичная? Или симпатичный? — Гарри довольно захихикал, — слушай… ты не сердись, но если этот кто-то охмурит тебя, то вы никуда не уезжайте! Пусть лучше этот некто селится у нас, а? Я разрешаю.

— Я запомню твое предложение, — рассмеялся Ремус. — Но смотри, не пожалей потом! Хотя между нами ничего нет, я просто хожу на процедуры.

— Тогда не красней. И ты уже третью бутылку упаковываешь! Не многовато ли для лечения?

— Этого требуют особенности пластической хирургии в осенний период, — смутился оборотень. — А что? Какой жадноватый мальчик мне достался!

— Ремус, я не жадноватый, я заботливый! Вдруг вы лопнете!

— Кто лопнет? Ремус, дорогой, о ком вы говорите?

— Привет, — лучезарно улыбнулся вошедшей Тонкс юноша.

— Здравствуй, дорогая. Я завтра весь день буду занят. Из-за лечения.

— Погоди, завтра же воскресенье! Я думала, мы проведем день вместе.

— Ну, дорогая, не я придумал сдать меня в клинику.

— И не я! Мне это на фиг не сдалось!

— А куда ты кладешь окорок? И зачем? — решила сменить опасную тему Нимфадора.

— Ремус едет на природу! Жаль, конечно, что без велосипеда, но хоть погуляет, отдохнет. Ты рада?

— Иногда я жалею, что вытащила тебя из купе Малфоя. Шучу… Ремус, я поеду с тобой!

— Ты не меня, ты потенциального победителя Воландеморта вытаскивала! — Гарри с грохотом отодвинул стул и вышел из кухни.

— Нимфадора, я же просил тебя. Несколько раз!

— Прости. Прости, любимый, я не хотела его обидеть! Но ведь его ты берешь на свой дурацкий пикник, а мне даже не отвечаешь! Мне тоже обидно, в конце концов.

— Я еду только с врачом!

— Со Снейпом? Он скользкий тип! Ремус, я все равно поеду с вами. Мало ли, что он решит с тобой сделать!

Оборотень полез в духовку, куда успел засунуть заготовку для пирога, и попытался усилием воли согнать горячечный румянец с лица. Получилось плохо.

— Почему ты такой красный? Что я сказала?

— Жарко. Я бы с удовольствием поехал с тобой и Гарри, но увы. Мне запрещено брать с собой кого-либо.

— Верю. Верю, что с Гарри ты бы поехал с удовольствием! И что этот тип запретил тебе брать меня с собой! Молли говорит, что он плохой человек. И что его не интересуют женщины! И еще… она с Джинни считают, что ты отвратительно поступаешь со мной.

Ремус вытащил из шкафа банку с вареньем и протянул девушке.

— Вишневое. Твое любимое, возьми. И, пожалуйста, не надо препарировать наши отношения перед посторонними.

— Наши друзья не посторонние! Ты черствый, Ремус. Я уже жалею, что отправила тебя в эту ужасную клинику!

— Прости, дорогая, но уже поздно.

— То есть мне уйти?

— Я не это имел в виду. Но если ты уже уходишь, я провожу тебя.

— Не стоит. Провожальщиков я могу найти и получше.

Тонкс схватила банку, резко повернулась, свалив два ближайших стула, и ушла, оставив в душе оборотня странное облегчение и жгучую жалость. Такая славная девушка.

* * *

"Почему, почему у нас так все нескладно выходит! Вот как только я чего-нибудь хочу, он всегда оказывается занят!" — Тонкс почти бежала по полутемные улицам. Сердитые слезы застилали ей глаза. Вечер испорчен, она направляется домой одна-одинешенька — Ремус не пошел ее провожать! Ну и что, что она отказалась? Неужели он не понимает, что надо было пойти? Жених, называется! Еще и варенье это ей выдал, как пропуск вон из дома!

Тонкс раздраженно взмахнула банкой. Варенье тяжело бултыхнулось в стекле, как огромная лягушка.

Должно быть, это движение и привлекло внимание нетрезвого субчика, который о чем-то сам с собой разговаривал под фонарем.

— Девушка! — обрадовался он.

Тонкс не ответила.

— Девушка, а девушка? — заныл субчик скорбным голосом и направился к ней.

Аврорша ускорила шаг. Незнакомец не отставал.

— Ну девушка же!

"Сейчас денег попросит, — Тонкс сцепила зубы. — На пиво. Видали мы таких!"

— Девушка, а вашей маме зять не нужен? — подвел ее незнакомец. Не о том спросил — на свою голову. Уж лучше б о деньгах!

Метаморфоза пришла мгновенно, как судорога. Тонкс стала выше ростом и раздалась в плечах, волосы и глаза ее потемнели, голос охрип и в нем зазвучали баритональные командирские нотки.

— Пошел вон, болван! — женщина-гренадер, нависшая над незадачливым ухажером, была уже почти вдвое массивней его.

Субчик разинул рот. Субчик втянул голову в плечи. Субчик вскинул руки к лицу. И пылающая гневом волшебница втолкнула в эти руки дурацкую банку с вареньем.

— А ну, брысь отсюда! — гаркнула Тонкс.

Ухажер обомлел. Аврорша на прощанье ожгла его взглядом и удалилась.

— Какая девушка! — пробормотал отвергнутый, провожая ее восхищенным взором. Затем задумчиво встряхнул банку. Варенье бултыхнулось в ней равнодушной к людским горестям лягушкой.

* * *

С утра платформа девять и три четверти была полна народа. Ремус стоял у самого ее начала, под большими часами, и разглядывал толпу. Волшебники и волшебницы, совсем еще юные и уже пожилые, одетые по-летнему и пока не решившиеся сменить теплую одежду, которую пришлось носить в конце августа, на что-нибудь легкое, вышагивали, спешили, неслись по платформе, лавировали, сталкивались, извинялись, смеялись, уступали друг другу дорогу. И над этим радостным муравейником сияло неуемное, летнее, слыхом не слыхивавшее про сентябрь солнце, отражалось в стеклах вагонов, блестело на свежеокрашенных боках поезда. Ремус стоял, ощущая себя таким же сияющим, как этот поезд, и ждал, пока часы над его головой доберутся до десяти.

— Вот твой билет. Нам пора садиться, — произнес голос зельевара у него над ухом, когда истекла последняя, особенно затянувшаяся минута десятого часа.

Снейп был одет отнюдь не для пикника — черная пара (ладно, черные брюки — еще куда ни шло, но жилет?!), белая рубашка, узконосые туфли — и держал в одной руке билеты, а в другой небольшой чемоданчик. И выражение лица слизеринца было самое чопорное, будто он явился на вокзал прямиком из февраля. Оборотень оглядел его — и мысленно похвалил себя за предусмотрительность. Даже если чемоданчик зельевара был полон уменьшенных заклинаниями вещей, не похоже было, чтобы среди этих вещей были предметы первой необходимости.

В вагоне они сели друг напротив друга и долго молчали. Снейп оттаял лишь спустя пяток остановок, когда их случайные соседи по купе, как и большинство пассажиров, вышли.

— Хорошо, что ты пунктуален. Следующий подходящий нам поезд будет только через два часа.

— Нам обязательно забираться так далеко?

— Дело не в расстоянии как таковом. Главное — попасть в чистое и безлюдное место.

— А можно узнать, зачем? Я начинаю волноваться, — улыбнулся Ремус.

— Затем, что в действительности... в действительности я думаю, что твои несходящие шрамы имеют отношение к ликантропии. Нужно выяснить, как и на что будешь реагировать ты — и на что отзовется четвероногое порождение твоей болезни. Как обстоят дела в городе, мне известно. Осталось узнать, что происходит за городом.

Вот оно как... Люпин в первый момент и растерялся, и обиделся. Да нет, пожалуй, только растерялся. И не обиделся, нет, совсем нет. Да что он, в самом деле, не ждал же, что Снейп забудет о его природе!

Слизеринец нахмурился:

— Я видел шрамы и шрамы… у нас перебывало столько посетителей, что я уже, кажется, на ощупь могу отличить шрамы обычного происхождения от шрамов после ран, нанесенных магией. Обычные сводятся легче. У тебя и есть в основном обычные, и сходят они так же, как у всех людей... Рубцы на месте магических ран медленнее, но тоже расходятся. Не поддаются только некоторые — на вид самые что ни на есть заурядные.

Ремус промолчал, озадаченный.

— Так что будешь валяться на травке, нюхать цветочки и купаться, — продолжил зельевар. — А я — изучать проявления твоего заболевания.

— А еще ты будешь завидовать, — неловко пошутил оборотень. А с чего бы шутить умно, если только что — вот только, с запозданием, но — до тебя дошло, что тебя признали человеком? Не чудовищем, как тысячу раз уже бывало, даже и не животным — и, Мерлин мой, признал именно тот, от кого ты меньше всего мог ожидать подобного! И небеса не разверзлись, земля не дрогнула, поезд не сгинул, не перестал быть, пейзаж за окном все так же убегает прочь, приближая неведомую станцию, на которой ты выйдешь, чтобы валяться на травке, купаться и чувствовать, как на тебя смотрят, тебя разглядывают, созерцают, наблюдают за тобой и — видят. Тебя видят.

* * *

Дома не сиделось. Одиночество пряталось в темных углах, таилось за шторами, лежало холмиком пыли под шкафом. Тонкс бросила ключи на стеклянный столик, осмотрелась и решила, что дома находиться физически больно. Тут пусто. А как здорово было, когда они втроем сидели на кухне и Тонкс поила мужчин чаем с травами, а потом Ремус ушел, и как хорошо было кормить Сириуса, вспоминать детство... при нем дом был таким счастливым! И правильным.

Девушка вздохнула и опомнилась. Нет, не так: Ремус жив, она любит его. Тонкс тряхнула розовыми волосами и подошла к камину. Бросила в его пасть щепоть дымолетного порошка и произнесла: "Нора!".

— Дорогая, не расстраивайся. Мужчины часто не понимать, что для них отлично, а что гАвно.

— Флер, милая, кто тебя научил такому слову? Фред? Или Джордж? Ну, я им устрою! А заодно заставлю Артура поговорить с несносными детьми!

— Ох, — Тонкс проигнорировала тираду Молли о воспитании и ответила белокурой красавице, — я делаю все так, как вы обе советуете, принимаю участие в его жизни, строю планы на будущее, все время рассказываю, как я его люблю, какой он прекрасный! Покупаю подарки.

— Бессердечный тварь! Такой красивая девушка, как ты, ухаживает за старый урод, а он еще пендрится!

— Выпендривается, — машинально поправила Молли Уизли невестку, — милая... нет, я обязательно скажу не только Артуру, но и Биллу! Чему тебя учат эти безобразники!

— Не надо, я улучшиль английски и теперь знаю новые слова. Тонкс, а вдруг это не твоя мужчина?

— Как это не ее? Ремус, он... спокойный, выдержанный, домашний. Любит детей. Из него выйдет замечательный муж. А как он относится к Гарри!

— Вот, из-за этого мы тоже ссоримся. Постоянно. Мне так грустно! Гарри меня уже ненавидит. Особенно, когда я планирую наше совместное будущее. По-моему, он ревнует.

— О! Ты иметь в виду, они с Ремусом тыц-тыц?

— Флер! Прекрати! Как ты можешь даже предположить такое про дорогого Ремуса и милого Гарри!

— Нет, — Тонкс грустно покачала головой, — это я бы поняла. Это не так обидно. Мне даже иногда думается, что дело во мне. Что я не смогу сделать Ремуса счастливым, даже если превращусь в коврик для его задницы.

Флер с Молли прыснули.

— Дорогая, зачем ему коврик?

— От геморроя, — Тонкс мрачно вздохнула. — Ничего! Я справлюсь. Все дело в этой проклятой женской интуиции. Ну почему, почему я не чувствую того, что вы ловите из воздуха?

— Тренироваться, тренироваться и тренироваться! Мадам Максим воспитать нас женственный!

— Тебе хорошо, ты вейла.

— Каждая женщин — вейла в душ. Удиви его собой! Секс, желудок и внешность!

— Готовлю я ужасно, сексом его врач нам запретил заниматься, а внешность… ох, лучше б я в это не ввязывалась…

— Измени свой красота! В чем дело?

— Свою внешность? Флер, этим я занимаюсь постоянно.

— Тогда ты должен родить ему наследник!

— Только после свадьбы! — строго вставила Молли. — Мужчины не так просты, как нам кажется.

— Стоп, я понял! Тебе не хватать практика! Практика обольщаться!

— Мне кажется, я только и делаю, что обольщаюсь, — девушка вздохнула.

— Не то! Ох, трудная язык! Ты влюблять в себя кого-нить бесполезный. Пошли.

— Куда?

— Флер! Кого ты считаешь бесполезным? Кого будет обольщать дорогая Тонкс?

— Как кого? Любимый Перси! Его шарман Пенелоп бросил — он готовый тренажер.

— А и правда. Развлечетесь. А то дорогой Перси только работает.

— Но я не знаю… это как-то неприлично…

— Фигнявсе! Если Билли иметь куча холостой брат — этим надо пользоваться!

Флер взяла девушку за руку и потащила на второй этаж. Молли Уизли налила себе еще чаю, посмотрела на стрелку "Артур", указывающую на магазин маггловских чудес, и счастливо вздохнула. По крайней мере, дорогой Артур уже освободился из Министерства и, значит, спешит к ней.

* * *

Четверть часа ходьбы по лесу — и поверить нельзя, что станция так близко. Тропинка в этом месте истончается, а потом и вовсе теряется в траве. Снейп время от времени оглядывается, ищет какие-то ему одному известные вехи, но не слишком часто — должно быть, хорошо знает дорогу. А может быть потому, что ему приходится тщательно смотреть под ноги.

Люпин идет следом, поглядывает по сторонам. Вниз не смотрит: ноги оборотня сами знают, куда лучше наступить. И потому первым замечает блеск впереди. А потом ветер приносит и запах.

— Там вода.

— Озеро. Мы пришли, — бросает Снейп через плечо. — Устраивайся.

Устраиваются они под деревом, в стороне от воды. Разбирая рюкзак, Ремус косится на слизеринца. Удивительное зрелище! Люпин руку может дать на отсечение, что, как ни ищи, в радиусе пяти миль зельевар окажется единственным человеком в жилете.

А Снейп по мере ознакомления с содержимым рюкзака со все большим интересом смотрит на его владельца.

— Ты полагаешь, мы проведем тут неделю? — не выдерживает он, наконец.

— Я думаю, нам скоро захочется есть, — Люпин копается во чреве рюкзака в поисках топора. Вроде и не маленькая вещь, и точно помнит, что клал — а никак не попадается! — У меня на свежем воздухе аппетит прямо... прямо волчий.

— Это присуще только ликантропам? Уже можно записывать? — из чемоданчика зельевара тотчас извлекаются пергамент и заколдованное перо. Снейп садится на землю, укладывает пергамент на крышку чемоданчика, а чемоданчик перед собой, и берет перо в руки.

Ремус, остолбенев с топором в руках, смотрит на него широко распахнутыми глазами.

— Ну? — Снейп проводит кончиком пера по губам, и Люпину кажется, что слизеринец пытается спрятать ухмылку. Да он же... играет в ученого, усмехается оборотень.

— Можешь быть уверен: такое случается только с ликантропами, — отвечает он.

— Пишу, — серьезно кивает зельевар, и Ремус улыбается и вздыхает.

Как хорошо, что они сюда приехали! Тут отличный воздух!

— Ничего, если иногда я буду вести себя как обычный человек? — Люпин озирается в поисках сухостоя. Подлесок тут не слишком густой, но что-нибудь подходящее для костра найти можно.

— Переживу. Но разве обычные люди, выбравшись из города, первым делом хватаются за топор?

— Ну, мы же хотим развести костер?

— Мы? — Снейп задумывается. — Мы, по-моему, ничем еще не… А может, и хотим.

Валежник найден. Нарубить его — дело пяти минут, и вскоре костерок уже трещит и плюется большими искрами. Ремус кормит огонь тонкими ветками, пока тот не вырастает. Оборотень отрывается от своего занятия лишь когда пламя начинает гудеть. Поднимает голову и обнаруживает, что зельевар разглядывает его.

— А ты не хочешь просто заклясть костер, чтобы лучше горело? — спрашивает слизеринец.

— Можно. Но так мне больше нравится. А теперь можно приготовить чай, если хочешь.

— А что тех бутылках? — интересуется Снейп.

Все-то он видел!

— Вино и сок. Тыквенный.

— Сок тебе. И я же сказал — никакого алкоголя! — повышает голос Снейп.

Но потом смягчается:

— По крайней мере — до вечера.

— Тогда чай все-таки нужен, — заключает Люпин.

Вода в озере кажется совершенно прозрачной и теплой, и когда оказывается, что с приготовлением чая можно не спешить, Ремус решает искупаться. Снейп не выказывает желания присоединиться к нему, а потому, вручив слизеринцу плед ("На нем удобнее сидеть, вот увидишь! А мне он пока не нужен"), оборотень возвращается на берег.

Он не взял с собой ничего для купания. Ну и подумаешь! Раздеваться на глазах у Снейпа уже привычно. А еще и тут — даже смешно.

* * *

Люпин плавает, как рыба. В озере он свободен; больше, чем свободен: может забыть о том, что он — оборотень. Плавать Ремус умел еще до обращения, и ликантропия ничего в этом не изменила — вода принимает его так же охотно, как и прежде.

Глубоко вздохнув несколько раз, он ныряет и открывает глаза. Под ним, не очень глубоко, медленно движется дно; солнечные блики скользят по пестрым камешкам; испугавшись случайного резкого движения пловца, прыскает прочь какая-то мелкая рыбешка — и Ремус неожиданно жалеет, что это не море и со дна не достать ничего интересного. Только те же песок и галька, что и на берегу. А значит, что? Значит, их и так можно рассмотреть, стоит только встать с пледа и сделать несколько шагов.

А вот за тем большим камнем что? Нет, то же самое.

Вынырнув, наконец, он обнаруживает, что эти несколько шагов уже сделаны: Снейп стоит над водой, и мелкие волны, поднятые ветром, наперегонки тянутся к носам его туфель. Зельевар не обращает внимания на эту возню.

— Что... случилось? — Люпин пытается отдышаться, и фраза получается только по частям.

— По-видимому, ничего, — слизеринец хмур. — А я, признаться, заподозрил было, что ты решил утопиться.

— С чего мне... топиться? Мне хорошо!

Снейп молча отступает на шаг и оглядывается. Разочарованные волны вздыхают — добыча уходит! И Ремус приходит им на помощь: снова ныряет, быстро плывет к берегу и, вынырнув к футах в шести от зельевара, зачерпывает воду обеими руками, обдавая того фонтанами брызг.

— Идиот! — лицо Снейпа на глазах покрывается красными пятнами.

Люпин не понимает, почему волшебник так сердится. Не так уж он и вымок, пусть даже первая порция воды достигла цели — ведь уже вторую встретили наложенные зельеваром водоотталкивающие чары. А слизеринец продолжает бушевать:

— Кретин! Ты хоть соображаешь, что я мог ответить Авадой?

О, Мерлин и Моргана, действительно, кретин! У мага с таким прошлым, как у Снейпа, первая реакция на нападение должна быть... А он даже и не подумал! Ремус остро чувствует, что ему не хватает волчьего обличья. Сейчас бы прижал уши и выполз из воды на брюхе.

— Извини. Мне и в голову не пришло... Тут так спокойно.

— Вылезай, — хмуро командует Снейп. — Живо. Вода пробуждает у тебя суицидальные склонности.

И возвращается к своему чемоданчику и записям.

Ремус бредет прочь по мелководью, ищет более пологий подъем. "Но ведь не ответил же даже Ступефаем!" — бормочет он себе под нос, выбираясь на берег. Может быть, не такой уж он, Люпин, и кретин! Может быть, и Снейпу тут спокойно и приятно.

Утешив себя этим соображением, он растягивается на траве. Вытираться нечем, разве что взятым на всякий случай свитером, да и к чему? Тепло, он быстро высохнет. Оборотень лежит, зажмурившись, но солнце видно даже сквозь сомкнутые веки. Лучше бы прикрыть глаза чем-нибудь... подойдет любой широкий лист. А, таких растений нет рядом? Ну и ладно, можно и рукой. Нюх говорит ему, что чуть подальше от воды растет репейник, но идти туда лень. Солнце греет ласково, птицы вдали деловито болтают на разные голоса, где-то поблизости усыпляюще гудит пчела, перелетевший озеро ветерок шуршит высокой прибрежной травой, поодаль с чем-то возится и иногда ворчит Снейп, а чуть в стороне от него негромко трещит костер (интересно, он все же наложил на него заклинание или тот сам хорошо горит?) — и все это так уютно, так безмятежно, так уравновешенно, что любое движение будет уже лишним.

Ахх-ха! Что-то ударяет оборотня в живот. Ремус едва не взвивается в воздух от неожиданности.

Снейп громко фыркает, и в ошеломленно озирающегося Люпина летит еще один орех. Вот, оказывается, с чем он там возился!

— Ты... Ты что! А если бы я... — давится словами жертва.

Снейп снова фыркает. Ремус возмущенно качает головой. Ну и ну! У него, между прочим, тоже прошлое!

— Ошибаешься, я как раз не идиот. У тебя нет при себе палочки, — любезно поясняет слизеринец. И еще один орех летит в оборотня.

Мимо! Ремус уже на ногах и следит за движениями зельевара. Уклоняется и кидается вперед. Снейп отступает. Двигается он быстро, но все-таки не так легко, как Люпин, и если бы ни откуда-то взявшийся между ними костер, оборотень нагнал бы слизеринца. Но прыгать через огонь, над которым уже закипает котелок, не хочется.

— А что, ты уже готовишь чай? — удивляется этой картине Ремус.

— Я как раз хотел напомнить о твоем обещании съесть все съестное, что ты прихватил с собой, — кивает зельевар.

— Я не говорил, что съем это один, — защищается Люпин, окидывая взглядом гору провизии.

А вообще-то, есть ужасно хочется. Стоило Ремусу только подумать о еде, как это обстоятельство и обнаруживается. Кроме шуток, он страшно голоден, все не все — но две трети окорока он проглотит с легкостью! Вот только одеться бы надо, обедать голым как-то нелепо. Ну, так... Можно ограничиться шортами. Раз уж тут возникла столь непринужденная атмосфера, что даже Снейп жилет снял и рукава рубашки закатал, — какой уж с оборотня спрос!

Окорок и в самом деле идет на ура. Похоже, Снейпу он тоже приходится по вкусу. Так, что там еще на очереди? Пирог? Давайте сюда и пирог, сейчас мы с ним побеседуем... И ничего, что запивать это Люпину приходится соком, а не вином, так тоже вкусно, и аппетит у оборотня действительно волчий... До того самого момента, пока Ремус не ловит на себе какой-то особенно медленный взгляд слизеринца. Тот закончил обед первым и полулежит, уставившись него. Или все-таки на огонь? И что же он там видит, если у него такое выражение лица, словно... словно ему нравится на это смотреть, чем бы "это" ни было.

— Что? — интересуется Ремус.

— Жду, когда ты доешь, — поводит плечом слизеринец. — Утренние наблюдения, бесспорно, были интересными, но у нас есть и другие дела.

— Опять мази?

Люпин разглядывает руки зельевара. Пальцы одной длины с ладонью, и сами ладони не слишком широки, а те косточки на запястье, из-за которых собственные руки кажутся оборотню похожими на руки кузнеца или фермера, у Снейпа почти не выступают. Умные у Северуса руки, чуткие, но иногда на удивление бесцеремонные.

А иногда деликатные. Удивительно, как мягко они могут прикасаться. Нанося ту зеленую — последнюю — мазь, они были так нежны, что если сейчас предстоит именно это... то, пожалуй, будет еще… мучительней, чем при мытье головы.

Собственно, Ремусу и так-то уже не слишком ловко.

— Не мази, — Снейп качает головой. — Травы.

— То есть?

Люпин озадачен. Что ему предстоит?

— Лови, — зельевар бросает ему несколько пучков растений. Неудачно: пучки слишком легкие, и до гриффиндорца не долетают. Ремус, бросившись вперед, едва успевает спасти их от падения в костер.

— Уф! С орехами у тебя получалось лучше, — комментирует он. — Что теперь делать с этим сеном?

— Нюхать. Все по очереди.

— И все?

— И прислушиваться к ощущениям.

Оборотень ищет смысл происходящего, но не видит ровным счетом никакого. Ну ладно, вероятно, Снейп знает, что делает. Можно и обнюхать весь его гербарий, что ж! Травы все знакомые и ядовитых среди них как будто нет. Во всяком случае, таких, что повредили бы при обнюхивании.

Люпин закрывает глаза и быстро проводит перед лицом первым попавшимся пучком травы. Наверняка он узнает их и по запаху. Это аир. Следующий — осот. Куриная слепота. Как ее там называют правильно... лютик, да. А вот это похоже на клевер. А это...

— Ты неправильно нюхаешь! — перебравшийся поближе Снейп отнимает у него очередную связку.

— А как правильно? — усмехается Ремус. Это же надо! До сих пор еще никому не приходило в голову учить оборотня, как нужно правильно нюхать.

— Ты слишком быстро откладываешь травы. А надо втягивать в себя запах, как заядлые курильщики — дым. Понятно? — серьезно объясняет слизеринец.

— Вполне, — столь же серьезно кивает Ремус. — Я попробую.

И, не выдержав, отворачивается, пытаясь скрыть душащий его смех.

— Нечего тут трястись! — Снейп возмущенно толкает его в спину, и Люпин еле удерживается, чтобы не захохотать в голос.

— Все, извини. Я просто... не курю и так нюхать еще никогда не пробовал, — фальшивым тоном оправдывается Ремус. — А как втягивать? Так?

Он склоняется к пучку травы в руке Снейпа и, закрыв глаза, шумно вдыхает. С озабоченным выражением лица выпрямляется.

— Не так, — ворчит зельевар и, подняв руку, сует пучок травы оборотню под самый нос. Один особенно длинный стебелек даже щекочет Люпину щеку.

— А, вот так? — Ремус открывает глаза, хватает травинку губами и начинает всасывать ее, как макаронину. Снейп не отнимает у него игрушку, но и не выпускает ее, хотя пальцы его уже у самых губ Люпина. Слизеринец даже чуть наклоняется вперед, словно не веря своим глазам, и на лице его проступает какое-то веселое недоверие.

Сейчас я оближу эти пальцы, говорит себе оборотень, а потом поцелую его, обязательно, и мне неинтересно выяснять, в мазях ли дело. Что толку думать о причинах, когда уже неважно даже, просто шалость это или нет, и вообще-то все равно, кто и что об этом скажет, когда узнает. Ничего не скажут, сейчас на такое смотрят проще. Гарри вон дал разрешение перевезти его к нам домой, а уж остальные как-нибудь обой...

Нимфадора.

Да. Тонкс. Что он делает, у него же скоро свадьба!

Люпин выплевывает травинку и отодвигается. Снейп шарахается в сторону парой секунд позже. Ремус отворачивается. Что ему… извиниться… это невообразимо. Еще хуже будет. Еще хуже. Извиниться немыслимо. Вообще заговорить нельзя, и чем дальше — тем невозможней.

— Ближайший поезд отходит через полтора часа, — сообщает Снейп через несколько минут, порывшись в своем чемоданчике. — Костер, вероятно, уже можно залить.

Ремус молча кивает. Во рту горечь.

На озере, куда он идет мыть котелок, ничуть не легче. На пути к станции тоже. В купе поезда... а, да что говорить!

В комнате на втором этаже Гриммаулд-Плейс, 12, только тяжелее.

* * *

Ремус пронесся мимо со скоростью последней модели "Нимбуса" и даже не спросил, как дела у него, Гарри. Это что-то новое! А он ждал… Ведь знает же оборотень, как Гарри не любит сидеть дома в одиночестве!

А что ему было делать? Тренировку Гарри назначил на завтра (игроки команды требовали дать им выходной), Рон с Гермионой уехали на выходные на побережье, и хотя звали его, но Гарри не идиот и прекрасно понимает, что мешает друзьям. Нет, не мешает, но стесняет… Предложение Невилла посетить выставку редких трав Британии его тоже не привлекло, вот и пришлось в прекрасный солнечный день сидеть дома и ждать Ремуса, разучивая характеристики метел для семейного использования. А тот даже не заглянул на кухню — хлопнул дверьми и наверх. Неужели этот врач обидела его друга? Да как она — или он — смеет!

А если у оборотня температура? Нет, Люпин не простужается, но полнолуние близко — и мало ли?

Поттер взял закипевший чайник, заварил в чашке крепкий до черноты чай, бухнул восемь ложек сахара и вытащил из буфета большую плитку шоколада. Водрузив универсальное средство для поднятия настроения на поднос, Гарри отправился на второй этаж.

Ремус, полностью одетый, лежал на кровати, уткнувшись носом в стену. Зрелище Гарри категорически не понравилось. Он поставил поднос на столик у кровати, сел рядом с Люпином и осторожно потряс того за плечо:

— Ремус, я чай принес. И шоколадку. И сахару положил, как ты любишь.

Оборотень повернулся на спину и попытался растянуть губы в улыбке.

— Спасибо. Не переживай, все нормально.

— Ненормально! Ты несчастен. Что тебе сделали?

— Ничего, — Ремус сел, поежившись, будто это несложное движение вызывало боль, и ласково погладил руку юноши. — Я дурак, а так все хорошо.

— Ну, ты чего… они не складываются? Ваши эти… отношения?

— Все нормально, — повторил Ремус, послушно отхлебнул глоток приторной жидкости и снова лег, обхватив себя за плечи. — Я полежу немного и спущусь.

— Я подожду, — грустно кивнул Гарри и пошел к дверям. Открывая дверь, он услышал отчаянный шепот: "Отношения… Мерлин, это триллер, а не отношения… какой же я идиот…"

* * *

Люпин все-таки сошел вечером вниз, и даже разговаривал о чем-то с Гарри. Но что он отвечал мальчику, не смог бы вспомнить и под Веритасерумом. В голове, как злые осенние мухи, жужжали всего две мысли: что он наделал и как теперь быть? И эти же мухи остались там и наутро, только жужжали они теперь сонно. Устали кружить всю ночь без перерыва.

И Ремус устал. Кое-как приготовил скучный завтрак, покормил мальчика, без аппетита прожевал свою порцию, заел шоколадом, невнимательно убрал со стола, непонятно за какими делами протянул еще часа полтора, то и дело забывая, за что взялся. Незаметно съел еще полплитки шоколада. И отправился в клинику.

Мимо знакомых домов, за угол; мимо автобусов и светофоров; мимо прохожих, мимо живой изгороди, мимо регистратуры, мимо молодого человека за стойкой (если он там был, а вообще-то — мог и выйти куда-нибудь) — к белой двери. За которой мухи взвыли оглушительно и сразу заткнулись.

* * *

— Можно? Добрый день, — нейтрально произносит оборотень.

— Заходи, — роняет Снейп, удаляясь в дальнюю комнатку.

По крайней мере, он не выставил меня вон сразу, говорит себе Люпин, неуклюже раздеваясь за ширмой. Хотя едва ли и мог выставить, если то, что Гарри сказали об опасности прекращения лечения, было правдой. Да и не бросит же Снейп дело на полпути!

Судя по звукам в дальней комнате, зельевар что-то переливает из бутылки в открытую посуду. Воздух постепенно наполняется липким, терпким и малоприятным запахом, напоминающим запах болота и совсем не похожим на те, которые были у первых отваров для обтирания. Ремус сосредотачивается на этим запахе, предпочитая не думать о том, что сейчас к нему снова прикоснутся. Он понятия не имеет, как отреагирует. И как лучше было бы отреагировать.

— Это, конечно, не мое дело, но разумней было бы сесть, — комментирует слизеринец, появляясь за ширмой. — Меньше шансов подавиться.

И протягивает Люпину кубок с бурым и вонючим варевом.

— Пей.

Тот пробует питье. Тошнотворное — самое лучшее определение для этого зелья. И горечь во рту, заглушенная шоколадом, возвращается. Но деваться некуда, сказали пить — надо пить.

С последним глотком Ремуса передергивает.

— Спасибо, — машинально благодарит он, возвращая пустой кубок.

— Не за что, — Снейп ускользает прочь почти неслышно, как змея в густой траве. — Когда будешь уходить, захлопни дверь посильнее. У меня там дело, от которого я не смогу оторваться.

— То есть… это что, уже все? — Ремус с трудом переваривает услышанное. — А зачем тогда я раздевался?

— Не знаю. Тебе никто не предлагал, — откликается Снейп с порога дальней комнатки. — Всего хорошего.

И ныряет внутрь.

Выходя из кабинета, Ремус пытается хлопнуть бесшумной дверью. Она, видимо, заколдована от этого, но заклинания явно не учитывали особенности оборотней. Тонкий расчет, как и заведено на свете, уступает грубой силе.

* * *

— Еще раз говорю, Керк: когда ты атакуешь, не нужно отводить хвост метлы влево, от этого движения тебя заносит и удар теряет прицельную точность.

— Да, Гарри! Я стараюсь, Гарри! Посмотри, так, Гарри? — парень ест глазами великого Поттера, вызывая у последнего зубовный скрежет.

Да он же не слышит своего играющего тренера! Просто не воспринимает. Мерлин, полчаса уходит, чтобы юноши и девушки из его команды увлеклись тренировкой и перестали зависать, глядя в рот Гарри или на его шрам! И Ремус еще спрашивает, почему он ни с кем не дружит. Как?! Как дружить, если часть университетских товарищей относятся к нему, как братья Криви в Хогвартсе — со слепым обожанием, а еще часть самоутверждаются, пытаясь его продавить! Нет, есть нормальные ребята и девушки, но им почему-то неловко дружить со "звездой". Гарри поморщился и терпеливо повторил еще раз:

— Керк, ты отличный нападающий, у тебя сильный удар, великолепная скорость, но точность страдает. У физкультурников защитники — звери, за всю игру мы можем иметь всего несколько шансов. Нельзя промахиваться, понимаешь?

Понимает… он понимает только, что его похвалил великий Гарри Поттер! Спаситель магического мира назвал его отличным нападающим, и парень блаженно улыбается.

Гарри вздохнул и взмахом руки отправил команду вниз, переодеваться. В принципе неплохо, надо просто подумать, как выводить Керка на позицию, при которой крен сыграет им на руку, и защитник, Энди… что он там вытворял в последнем упражнении? Гарри подлетел к трибунам и чуть не свалился с метлы от неожиданности. На самой верхотуре сидел Драко Малфой. Развернувшись, юноша направил метлу к бывшему однокашнику.

— У тебя защитник халявит по полной программе. Вон тот, чернявый. Недорабатывает!

— Энди. Заметил, завтра вставлю ему по полной же программе. Привет.

— Ну и поросенок ты, Потти, где в небе можно так испачкаться? — Драко встал и, ухватив героя за нос для удобства, сильно потер рукой его щеку. — О, так лучше. Вы закончили? Где тебя подождать?

— У выхода, — Гарри непроизвольно дотронулся до щеки кончиками пальцев, — полегче, Малфой, дырку протрешь.

— Фу, какие мы нежные! Переодевайся быстрее и умойся, не хочу, чтобы меня видели рядом с таким чучелом.

— А чего тогда пришел? — губы сами разъехались в довольную ухмылку.

— Так ты сам пригласил! Быстрее, Потти, я есть хочу — тоже, знаешь ли, после занятий.

Кошачьи сумерки обступают маленький бар на Диагон-аллее. И совсем не хочется расставаться. Так приятно слушать привычные подколки и смотреть на острый нос, смешно морщащийся перед тем, как его обладатель готовится выдать очередную гадость. Или на пушистые светлые брови, сочувственно хмурящиеся его жалобам на нерадивых игроков или профессора, гонявшего в хвост и гриву по сопротивлению материалов и чуть не зарубившему самый гениальный макет метлы, на который был убит целый месяц законных каникул. Пить тыквенный сок, взятый просто так — поностальгировать о счастливых хогвартских временах.

— Ведь они были хорошими, да, Гарри?

— Да, помнишь, как ты мне нос сломал.

— Еще бы! Это я себя сдержал. Знаешь, что хотел? — Серые глаза мерцают, отражая свечку, поставленную на их столик угрюмым барменом.

— Убить?

— Да ну, Потти, без тебя скучно. Не скажу. Но поверь, ты бы это запомнил еще лучше. Хи-хи!

— Рон с Гермионой поженятся после Рождества.

— Это ты к чему вдруг? Переживаешь, что они тебя забудут? Брось. Кребб женился и дома вообще не бывает. Знал бы ты, что такое семейная жизнь… Идея! Давай сведем его с Роном, а?

Гарри смеется. Так хорошо сидеть с тем, кому наплевать, что ты герой и фетиш. Кому не хочется уходить от тебя.

— Неплохо бы. А он где? Про Гойла я в курсе. Стал кондитером, кто бы мог подумать!

— Не просто кондитером, а победителем уже двух выставок. Он в Италии, осваивает тамошние изыски. А Кребб, не поверишь, владеет уже тремя огромными магазинами и разворачивается дальше. Учится магической экономике.

— Не поверю. Хотя Гойл и в школе был сластеной, а Кребб, по словам Гермионы, разбирался в Арифмантике лучше нее.

— Ага. А ты на ЗОТИ сидел так, что одно ухо весной было рубиновым от солнечных лучей. Я хотел прозвать тебя красноухим, но потом передумал.

— Почему?

— Так. Не хотел делиться открытием со всеми, — Малфой улыбается. Смотрит на ухо собеседника. — Во! Оно опять бордовое. — Протягивает руку и дотрагивается до мочки. Бережно.

— Считаешь, Малфой? Их по-прежнему два. А что у тебя за кольцо?

В отблеске свечки сверкнул тонкий ободок с зеленым камешком.

— Ты обручен?

— Слишком много вопросов, не находишь? — пальцы пытаются спрятать камень внутрь, — сам купил.

— А, цвета факультета, понял.

— Сомневаюсь, что понял. Что тебе еще заказать?

— Ничего не хочу. Мне пора, Ремус, наверное, с ума сходит, что меня до сих пор нет.

И точно, большая полярная сова возникает из теплой сентябрьской ночи, садится на плечо юноше и недовольно треплет прядь волос.

— А, — Драко неожиданно смущается. Замолкает, смотрит, как Гарри разворачивает записку.

— Точно. Ругается. Я пойду. А ты не хочешь придти в пятницу в гости? Я тебе метлу покажу. Пока макет, но ты оценишь. Придешь?

— Да, — согласие звучит торопливо и легко, словно у говорящего свалился камень с души. — Жди, Потти, и я принесу хорошего вина. У нас очень вкусное вино. Коллекционное, представляешь?

— Давай. Ну, пока?

— До встречи.

Ремус сидит у дверей на табурете, бледный и перепуганный. Гарри чувствует себя виноватым. И очень довольным. Там его не хотели отпускать, здесь ждут, что еще нужно для счастья?

— Хотя бы записку прислал. Две строчки. Как так можно?

Ах, вот что. Чтоб Ремус не расстраивался! И Гарри прижимается лицом к седой шевелюре. Обнимает плечи.

— Мой мальчик счастлив… Ну, тогда все остальное прах. А я чай грею. Уже четвертый раз. Пошли на кухню?

* * *

Ремус проснулся совершенно разбитым. С удивлением прислушался к себе: неужели простудился? Когда только успел? И почему вдруг? Не бывало ничего подобного раньше! Или это давление? Молли на давление жалуется периодически, а он даже не представляет, какое оно. Нет, с чего бы? и давления никакого никогда у него не было, вот перед полнолунием он, действительно…

Оборотень подскочил и уставился на календарь. Мерлин!!! Идиот! Конечно же, сегодня будет полнолуние! А он не только не уехал в Хитхолл, но даже зелья не принял. "Так тебе и надо, — думал Ремус, с трудом передвигаясь по дому и вяло кидая в рюкзак очередную ненужную вещь. — Склеротик несчастный! Вчера, вчера надо было отбыть… там воздух, горы… стоп, а лечение? Надо сообщить, что не приду? Нет, Снейп же знает, что полнолуние, а я оборотень. Увидеть бы все же… одним глазком… ладно. Мерлин! И Гарри еще спит!"

Люпин неуклюже доковылял до комнаты юноши и толкнул дверь. Так и есть! Ноги на подушке, голова под простынкой, очки валяются под тапочками.

— Гарри! — Ремус наклонился за драгоценными стеклами и еле разогнулся, так ныла спина. — Вставай, проспали! Тебе лететь пора.

— М…

— Не минуточку, а быстро-быстро!

— М… мр…

— Гарри, я в Хитхолл.

Встрепанная голова высунулась из укрытия.

— Ой! Я же вчера помнил. Утро!

— Ага, если что — портключ на комоде, еда в шкафу и кладовке.

— Давай, провожу, ты такой бледный.

— Нет, все нормально, сейчас выпью зелье и аппарирую. Вернусь… как пойдет, но постараюсь не задерживаться.

— А все-таки? Мерлин с ним, с университетом! Я месяц в горах не был. Там наверное воздух, красиво!

— Не хитри! Я ушел, не скучай.

Через полчаса в огромном доме на Гриммаулд-Плейс стало пусто и тихо.

* * *

Не всякая месть сладка, но лишь та, что имеет продолжение. В этом Снейп был совершенно уверен. То происшествие в лесу... похоже, оскорбление было невольным, но оттого лишь более действенным. И своего отношения к этому слизеринец скрывать не собирался. О нет, он выразит его — но не сразу. Постепенно; будет выражать его постепенно и методично. В планомерности действий есть своя прелесть: жертва должна почувствовать неумолимость жерновов судьбы.

Впрочем, первый ответный ход не принес зельевару облегчения, а продолжение позиционной войны с Люпином пока виделось смутно. По большому счету, хотелось просто сгрести ликантропа за шкирку и, не отвлекаясь, довести до его сведения все, что он, Северус Снейп, думал за последние двадцать пять лет об оборотнях вообще, оборотнях-гриффиндорцах в частности и Ремусе Джоне Люпине в особенности. О, ему нашлось бы что сказать! Снейп думал о них много.

И о том, как с ними следует обращаться. В целом и в этом конкретном случае. В том числе — после того фокуса у озера.

А после, когда все это было бы высказано… да, вот тут и начиналось самое сложное. С одной стороны, дальше предполагалось наслаждаться ужасом и раскаянием отвратительного создания… но, с другой стороны, наслаждаться этим нужно каким-то таким образом, словно бы происшествия у озера не было. Или, вернее сказать, словно бы оно имело иное завершение. И как одновременно выполнить эти столь разные желания, Снейп не знал.

Хотя, казалось бы, что тут сложного? Парочка-другая верно подобранных зелий — и он смог бы высказать Люпину в лицо не только все, что думал о нем, но даже и то, чего никогда не думал. А тот будет только кивать и в рот заглядывать и согласится на любое продолжение, даже если и не имел такого в виду. Еще и сам будет просить об этом! И ни на миг не заподозрит, что поступал так не по собственному желанию.

Только все это было в некотором роде не тем, что хотелось получить.

Снейп побарабанил пальцами по столу и вопросительно уставился на дверь. Та выдержала его взгляд с молчаливым достоинством. Да, уже половина второго, а Люпин не появлялся. Но она-то при чем?

Ни при чем, признал зельевар неохотно. Но день проходит впустую. А он, между прочим, специально отложил прием остальных пациентов до четырех. Вечер выдастся непростым... А этот идиот, конечно, ничего лучше не придумает, как явиться перед самым закрытием клиники! До тех пор будет сидеть дома и лелеять свою обиду.

Впрочем, на Люпина это непохоже.

Тогда где же он?

* * *

Стук в дверь выводит Снейпа из задумчивости.

— Профессор, добрый день. Можно? — Драко Малфой улыбается ему с порога кабинета.

— Проходи, — кивает бывший декан, разглядывая посетителя.

Малфой выглядит вызывающе юным. И довольным, почти сияет. Не похоже, чтобы его что-то заботило.

— Ты хотел поговорить об учебе? Или о другом? Возможно, я смогу уделить тебе не слишком много времени.

— Вы перенесли часы приема кому-то из пациентов на середину дня?

— Почему ты так думаешь?

Драко пожимает плечами:

— Ну… в регистратуре мне сказали, что в последнее время основной прием у Вас по вечерам, а в первой половине дня бывает только профессор Люпин. А сегодня начнется полнолуние, — тут Драко снова чему-то улыбается. — И профессор Люпин покинет Лондон. Поэтому я решил, что не помешаю. Я ошибся?

Полнолуние! Снейп чувствует себя так, будто во время магической дуэли пропустил удар противника. Он что, больше месяца не смотрел на календарь? И если смотрел, где были его глаза!

Смотрел.

— Нет, все верно, пациенты будут только вечером. Но до тех пор мне нужно будет кое-что приготовить. Мне должны доставить некоторые ингредиенты для нового зелья.

— Да, конечно. Я коротко, — снова улыбается юноша, и зельевар, наконец, приглашает его сесть.

— …которое у меня никак не получалось, помните? И вот, понимаете, я подумал, что можно было бы…

Снейп слушает вполуха, отмечая лишь, что в Драко проступило что-то новое. У Малфоя-младшего всегда был критический и даже немного ядовитый ум — зельевар считал его истинно слизеринским, но это было вторично, главным было то, что ум этот был ясным. А теперь стал и гибким. Мальчик еще думает, будто нуждается в его, Снейпа, советах, но в действительности уже вырос. Стал самостоятельным.

* * *

Покидает Лондон, видите ли… Снейп дома, лежит на узком старом диванчике, заложив руки за голову. Дело идет к полудню, но он не спешит в клинику. Сегодня он пойдет туда позже обычного, все равно до четырех никого не будет.

Вчера вечером он не слишком много размышлял на эту тему, но теперь мысль о том, что Люпин проводит полнолуния неизвестно где, то и дело приходит ему в голову. И не слишком нравится. Астрономическое полнолуние длится три ночи. Следовательно, Люпин проводит вне города все это время. То есть трое суток — или больше, если учесть необходимость придти в себя после обратного превращения, — находится где-нибудь в лесу (скорей всего в лесу, это наиболее вероятно). Один. Конечно, один! Поттер же не отбывает каждый раз вместе с ним…

Слизеринец переворачивается на бок. Диван вздыхает.

Хотя мальчишка наверняка знает, где искать Люпина. Вообще говоря, Поттер даже должен иметь возможность быстро туда добраться. На тот случай, если с оборотнем что-нибудь произойдет. Не может быть, чтобы Люпин не подумал о вероятности чрезвычайных происшествий! Уж ему-то хорошо известно: как ни старайся, всего не предусмотришь. А возможности волка, пусть и разумного, весьма ограниченны. Разве что ликантропу, в отличие от зверя, хватит ума выбраться из капкана, если угодит туда.

Зельевар садится. Пружины под ним всхлипывают. Лежать плохо — в голову лезет откровенная чушь. Какой капкан, скажите еще — охотники! И все как один — с ружьями, заряженными серебряными пулями. Как же, дождешься такого! Вполне очевидно, что Люпин выберет самое безлюдное место. К тому же эту территорию можно оградить от нежелательных визитеров магически… Скажем, для всех, кроме Люпина и Поттера, на месте убежища оборотня будет болото. Тогда никто туда не сунется.

Вот только выставили ли эти глупцы защиту? Или понадеялись на то, что местность эта труднопроходима? Если так, то любопытствующие не заставят себя долго ждать.

Снейп вскакивает и тотчас снова садится. Диван крякает. Отношения с хозяином у него сегодня не ладятся.

Ладно, решает Снейп, хватит. Пора взять себя в руки. Ничто не лечит от неуверенности лучше, чем работа. Оторвавшись от многострадального дивана, зельевар быстро собирается и отбывает в клинику.

Домой он возвращается заполночь, с плотно закупоренной бутылкой и озадаченным выражением лица.

Зато в четверг утром от замешательства, томившего Снейпа накануне, не остается и следа. Теперь зельевар твердо знает, что собирается делать — открывает глаза с этим знанием. Тщательно одевается, сосредоточенно ест, уменьшает заклинанием вчерашнюю бутылку, укладывает в сумку. Подумав, сует туда еще несколько салфеток, корчит презрительную мину — и аппарирует в город. К дому 12 на Гриммаулд-Плейс.

* * *

Гарри еще раз оглядел кухню и остался доволен. Зеленый перпитуй лихолистый, перетащенный из гостиной, придавал обстановке вид неформальный и очень свежий. Стол он собственноручно отскоблил от пятен джема и разводов сажи, откуда-то появившихся за сутки отсутствия Ремуса. Даже скатерть постелил, удачно спрятав кофейное пятно под вазой с фруктами.

Так... Гарри замер: что-то в картину не вписывалось. Но что? Ладно, проехали, он все равно настолько издергался, готовясь к приходу хорька, что ничего не заметит. Вот Ремус бы сразу сказал, что плохо. Но он бегает сейчас по вересковым зарослям и даже не думает о том, как Гарри не хватает его совета! Юноша замычал и протер глаза — но, увы, проверенное средство не помогло.

Ну и пусть! Все равно до занятий он ничего не придумает... хорошо еще, что бежать в институт ко второй паре, а то ведь потом тренировка до вечера! Главное, чтоб красота сохранилась до завтра. Пирог он испек и заколдовал — будет свежайший, салат и ростбиф — тоже... правда, продукты кончились, и если после тренировки он захочет есть... а ведь захочет! Как волк!

Кстати, когда Ремус дома, ничего никогда не кончается. Но этому колдовству Гарри пока не научился.

Хлопнула входная дверь — и тут же раздался оглушительный грохот. "Вешалка! Мерлин, я же там три часа все вылизывал!" — разозлился юноша и пошел встречать незваную гостью.

— Прости, я тут немного не рассчитала. Привет, Гарри.

— Ничего. Привет. Ремуса нет, а я тороплюсь, у меня занятия.

— Я ненадолго. Мы будем стоять в коридоре?

Гарри вздохнул. Зная Тонкс, вести ее в тщательно убранную и блистающую чистотой кухню категорически не хотелось. Но гостиная наводила на него такие грустные мысли, что без оборотня юноша ее старался не посещать. Гарри помрачнел и выпалил:

— Проходи. На кухню. И не трогай ничего, я все утро на уборку убил.

— Не волнуйся. С каких пор ты такой чистюля? — девушка открыла дверь, замерла на секунду и звонко рассмеялась. — Гарри! Зачем ты положил в вазу для фруктов огурцы, помидоры и лук? Вперемешку с яблоками и грушами?

— Это дизайн! Для эстетики. Не надо трогать!

"Мерлин… вот оно что, ну и идиот я!" — Гарри потер переносицу. И спросил:

— Чаю? У меня есть еще пирог.

"Точно, идиот. Но она гостья. А, торт куплю!"

— А больше ничего нет.

— У тебя, когда Ремуса нет дома, словно бладжером покати! — девушка села на табурет и случайно зацепила сумочкой скатерть.

— Тонкс! — Гарри еле успел подхватить тяжелую вазу. — Просил же, не двигайся!

— Ты меня не любишь, я чувствую. Почему, Гарри? Ведь мы отлично ладили?

— Я?

— Да. Это смешная детская ревность к Ремусу? Или я все время делаю что-то не то? Но, Гарри, разве друзьям нельзя простить секундную неловкость?

— Послушай, не надо, а? Ну, что ты хочешь от меня? — Гарри поставил вазу на камин и попытался успокоиться. — Не умею я вести такие беседы. Не умею.

— Какие? Пойми, от наших трений страдает Ремус. Нам нужно хотя бы сохранить видимость хороших отношений — ради него. По крайней мере, до нашего отъезда. Хочешь, я покажу тебе, какой чудесный дом нашла? Очень уютный и недалеко от Норы.

— Не хочу. И я опаздываю. Ремус, между прочим, расстраивается, когда я пропускаю занятия.

— Он так добр к тебе.

— Пожалуйста! Что тебе нужно?

— Гарри, ты понимаешь, что с тобой у нас не получится нормальной семьи.

— Мерлин! Я и не претендую!

— А я нравлюсь многим мужчинам.

— Да я-то тут при чем! Ты чудесная девушка!

— Да, и начальник отдела. Очень жаль, что ты раздумал служить в аврориате. Я бы оказывала тебе всяческую поддержку.

— Слушай, мне этого не нужно! Ничего! Как ты не понимаешь?

— Это моя беда, Гарри. Я действительно не понимаю тебя, но я хотя бы пытаюсь! — аврорша поднялась и ударила кулачком по резной спинке стула.

— Так…

— Ой. Прости! Я не хотела.

— Ничего. Они старые. Ты уже уходишь?

— Гарри, ты глух к моим словам!

— Поттер, с каких пор вы перестали закрывать двери? Расслабились? Очень зря. И не предлагайте мне стул. Не хватало еще потом оплачивать счета за поломанную мебель! Где Люпин?

— Зачем он вам?

— Профессор Снейп?

— Он у меня лечится, Поттер, вы не знали? Так вот, еще час — и 36 часов допустимого перерыва истекут, а я обязан закончить лечение. Вы хотите сорвать мою работу? Не выйдет, уважаемые, не получится. Поттер, вы же знаете, где Люпин!

— Профессор Снейп, вы, если мне не изменяет память, уже видели моего Ремуса в волчьем обличье, и это зрелище вас не впечатлило! Не так ли? — Тонкс нахмурилась.

— Я не с вами разговариваю! И, если МНЕ не изменяет память, хозяин с вами уже попрощался! Поттер! Я трачу время впустую!

— Гарри, почему ты молчишь?

— Поттер, дайте мне портключ, и я уйду!

— Какой портключ, Гарри? У тебя есть портключ? Я тоже хочу увидеть Ремуса! Почему он знает про портключ, а я нет?

— Мне сказал Люпин. Видите ли, мисс Тонкс, лечащему врачу доверяют больше, чем многим близким людям. Особенно если те стараются переделать предмет своих чувств под некое подобие другого предмета.

— Но делаете это вы!

— Но мне это не нужно.

— Профессор Снейп, а почему 36 часов? Как вы считаете время?

— Хороший вопрос, Поттер. Дело в том, что Люпин — ликантроп. При превращении весь организм перестраивается, так что отсчитывать срок надо с момента трансформации.

— Ты дашь ему ключ, Гарри? Ему — ключ? Если… если ты это сделаешь — я уйду!

— Держите, профессор. Но тогда вам придется дождаться превращения. Я не смогу ему помочь, если, не приведи Мерлин, что случится.

— Без вас разберусь, Поттер! — Снейп выхватил из рук юноши маленький якорь на белой веревочке, сжал брелок и исчез.

— Прощай, Гарри! Не думаю, что захочу увидеть тебя в ближайшее время.

Девушка выбежала из кухни. В прихожей опять загрохотала вешалка.

На душе у Гарри скреблись кошки размером с солидного гиппогрифа.

* * *

В долинке, куда перенес портключ, густо пахло осенью, а тишина стояла такая, что уши закладывало. Звери и птицы примолкли, ошарашенные внезапным появлением человека.

Снейп поежился и быстро огляделся. Ничего примечательного вокруг не было, разве что покалывание в пальцах говорило о том, что на это место наложены какие-то чары. По всей видимости, оборотень все же догадался замаскировать свое убежище. Но где же он сам?

За спиной зельевара что-то стукнуло. Волшебник обернулся. Палочка сама собою прыгнула в руку и нацелилась на... сороку. Та сидела на коньке крыши домика, почти скрытого кустами, и клевала сосновую шишку.

— Люпин! — слизеринец обогнул заросли и оказался перед крыльцом. — Ты здесь?

Сорока на крыше громко застрекотала.

Где-то вдалеке Снейпу послышался слабый шум, но сорокин голос не давал толком разобрать его. Сейчас эта птица переполошит всю округу, подумал Снейп. Впрочем, это и к лучшему. Авось, оборотень услышит ее.

Сорока, словно подслушав его размышления, из вредности замолкла. Шум стал отчетливей.

— Люпин? — повторил волшебник тише.

Затрещали сухие ветки, кусты расступились, и крупный пегий волк вылетел на поляну. Снейп вскинул палочку — и опустил. "А обидно будет погибнуть именно сейчас, если Люпин снова не выпил зелье, — мелькнуло в голове у человека. — Да и смешно."

Снейп снова взмахнул палочкой — но выговорить Супефай, как того требовала ситуация, не получалось.

А волк, увидев зельевара, по-щенячьи тявкнул, рванул к нему и заскакал, замельтешил вокруг, утыкаясь лбом в колени, наступая на мантию, толкая плечом — и, наконец, сбил волшебника с ног и, восторженно взвизгнув, кинулся вылизывать лицо упавшего.

— Отстань, чучело! — Снейп, вцепившись одной рукой в шерсть на шее зверя, другой пытался оттолкнуть мокрый нос. — Что, не ждал?

Нос послушно отклонялся, тыкался в руки, плечи, шею.

— Ах, ах-ха! — вздыхал волк.

— Не спеши радоваться, я принес новую микстуру для тебя. Отвратительную на вкус, — человек ухватил волка за ухо и обращал свою речь к этому уху. — И ты ее выпьешь!

Ухо тотчас прижалось к голове.

— Но в качестве компенсации я останусь тут до твоего обратного превращения. Идет?

Волк снова тявкнул.

— Только не лай! Слышишь? Волки не лают! И не кидаются на первого встречного с поцелуями! И перестань об меня обтираться, ты наверняка линяешь! И нечего тут обиженно сопеть, ты обязан линять, раз осень на дворе. А ты представляешь, что будет, если твоя шерсть останется на моей мантии и попадет в какое-нибудь зелье?

* * *

— И не фыркай! Конечно, я могу почистить мантию, но все равно — рисковать не стоит.

* * *

— Ну хватит, хватит резвиться! Дай сюда лапу. Да сиди спокойно, я тебя не щекочу! Мне надо проверить, остались ли на ней рубцы.

* * *

— Ага... Теперь другую. И нечего смотреть на меня, как кот на сметану!

* * *

— Какой же ты смешной. Не волк, а корова какая-то... Пегая. Весь в пятнах!

* * *

— Вот хороший мальчик, умница...

* * *

— Да знаю я, что невкусно, пробовал. Но ты все-таки пей.

* * *

— Кому говорят, пей! Не сиди тут с таким лицом, будто тебя вот-вот стошнит! А мне, думаешь, легко было это варить?

* * *

— Я уже говорил, что некрасиво целоваться с первым встречным? Тем более если только что пил такую горькую микстуру! Э, да ты нарочно? Нарочно?! Ну, погоди же!

* * *

— Нечего скулить у меня над ухом. Я устал и не собираюсь больше гоняться за тобой.

* * *

— Ладно, пошли в дом. Тут становится прохладно.

* * *

— Мда, запасы провизии у тебя тут невелики.

* * *

— Что? Не надо согревающих заклинаний? Предлагаешь мне свои услуги? Волки вместо магии? Что-то новенькое!

* * *

— Люмос! А тут неплохо, знаешь... И диван вполне сносный. Ну, куда ты лезешь?! А мне что, прикажешь на краю спать?!

* * *

— Нет уж, залезай обратно. Давай, кому говорю!

* * *

— Да погашу я свет, погашу. Очень мне нужно тебя разглядывать!

* * *

— Хватит тыкаться в меня носом, я уже больше не могу разговаривать. Спи. И вот что: разбуди меня перед превращением. А впрочем, вряд ли это можно будет не заметить...

* * *

— Сперва приди в себя. Что за срочность такая? Провел весь день, не задавая вопросов, — так неужели еще десять минут нельзя потерпеть?

— Не хочу. Ты... не боялся меня. Почему?

— Глупости! Невозможно бояться того, кого лечишь.

— Ясно.

Пауза.

— Ну... Думаю, я... привык к тому, что ты ведешь себя смирно, как тебя ни провоцируй. Бояться тебя может только идиот. А я не идиот.

— О. Нет. Не идиот.

Еще одна пауза.

— Я имею в виду, что в шерсти или без — это все равно ты.

Люпин молчит.

— И шутки у тебя такие же дурацкие.

Оборотень хмыкает.

— И целуешься ты плохо.

Ремус улыбается:

— Я быстро учусь.

* * *

— Я должен учить целоваться полутруп? Не очень заманчивое предложение, — фыркает Снейп.

— Знаешь, — вздыхает Люпин, — в действительности я еще не очень... не вполне готов учиться. И... боюсь показаться циничным... но ужасно хочется есть.

— Так я и предполагал, — зельевар добирается до шкафчиков. — Кто бы мог подумать, шоколада у тебя нет... Хм... Нет даже и сахара! Да вообще почти ничего...

— Все как-то разом кончилось. А я забыл купить, — Ремусу неловко.

— Ладно, можно вернуться в город, — волшебник недоволен, но не сердит. — Помочь тебе добраться до Гриммаулд-Плейс?

— Боюсь, что и там сейчас съестного нет, — оборотень окончательно смущается. — Я обычно оставляю продукты на несколько дней, но у мальчика хороший аппетит...

— Ясно, — подводит итог Снейп, — после него в доме хоть шаром покати.

— Ему нужно расти, — вступается за Гарри Люпин.

— А тебе — придти в себя. Вот что, — решается Снейп. — Аппарируем ко мне.

Одеваться оказывается так тяжело, что об аппарации страшно и думать. "Да я же и не знаю, куда надо попасть! — спохватывается оборотень. — Так что, выходит, мы..."

— Отправимся вместе, — завершает его размышления слизеринец. — Подойди ближе.

"Ближе" — удобное в своей неопределенности слово. Обнаружив себя в маленькой тесной прихожей, Люпин испытывает желание закрыть глаза и сделать вид, что аппарация еще не закончилась. Тактильные ощущения, по его мнению, намного приятнее зрительных.

Но Снейп буквально из рук у него исчезает, проговорив:

— Проходи в комнату, я сейчас.

В комнате, узкой, как пенал, красуется узенький же дивачик. Люпин садится на него. Диванчик горестно всхлипывает. Дожили! Уже и неизвестно кому служить приходится...

Зельевар возится где-то за стенкой — по всей видимости, там у него кухня. И вскоре возвращается с небольшим подносом. На нем красуются сыр, хлеб, большой кусок ветчины, какие-то мелкие копченые колбаски, плошка с паштетом и треть пирога, судя по запаху — рыбного. Все это так благоухает, что Ремус совершенно не замечает блюдечка с несколькими кусками сахара. А его-то Снейп и вручает оборотню в первую очередь.

И чашку чаю с какими-то добавками.

А вкусно!

* * *

— Замечательно, — Ремус, отодвинув опустошенный ими поднос, со вздохом потягивается — и принимается расстегивать свой коричневый кардиган, давно утративший очарование молодости и смиренно принявший звание "кофты".

— Дурацкая бережливость, — кивает оборотень, поймав взгляд зельевара. — Я теперь могу позволить себе новую мантию, а все равно донашиваю старую. И кофта вот... растянулась, но мне и так удобно, — кардиган снят, и пальцы переходят к пуговицам на воротнике рубашки.

— Ты что же, — голос что-то подводит Снейпа, впору откашляться, — полагаешь, у меня здесь есть твои мази? Я не принимаю пациентов на дому.

— И не надо, — руки Люпина уже на пряжке ремня. — Я же не лечиться собираюсь.

— Нет? Ну, Люпин... Если потом... если ты передумаешь, я... будь уверен, ты об этом пожалеешь.

— Конечно. Но я не передумаю, — Ремус стягивает брюки.

В одежде Люпин кажется худым, полубесплотным, похожим на призрака Астрономической башни, — но сейчас, подле узкого диванчика и полураздетый, в косых солнечных лучах он выглядит крепким, наделенным какой-то звериной статью, а тело его блестит новой, послепревращенческой, еще почти прозрачной кожей. Наверняка очень гладкой.

Зельевар сглатывает колючие слова, приходящие на ум под завершение стриптиза. К свиньям слова, и раз уж они — не врач и не пациент... "Чтоб тебя! — спохватывается он. — О диване можно забыть, такой тесный и хлипкий не годится, но пол! Пол немыт уже три дня, а как такого шелкового в пыль?"

— Северус, я хочу реабилитироваться в твоих глазах.

— То есть?

"А пол все-таки грязный. Грязный! А он... Мерлин, что он несет!" — мысли Снейпа скачут, как блохи.

Ладони — широкие и жесткие — касаются его лица, прижимаются к щекам, не давая отстраниться, и совсем близко оказываются светлые глаза, яркий рот с крошечной родинкой над верхней губой. И меньше всего Снейпа сейчас заботит судьба его собственной одежды, всех этих тряпок, которые он не снял, пока было время, а теперь уж... шут с ней, с одеждой, ею он не дорожит; широкие ладони передвигаются ему на плечи, держат крепко, а губы и язык Люпина уже скользят по шее слизеринца, щекочут за ухом, выискивая самые чувствительные местечки. Что за глупость! Зачем искать, они везде, где кожи касаются губы оборотня, его дыхание...

— Я, пожалуй, поторопился с вердиктом, — готов признать зельевар.

Верно, о поцелуях плохого не скажешь, напрасно он придирался к Люпину. Поцелуи ошеломляющие. Головокружительные. На ногах не устоять... Снейп распростерт на полу, прижат к нему тяжелым телом; задыхается от пьянящих запахов волос, разгоряченной кожи, пота; ловит губами вьющиеся пряди; выгибается под руками оборотня. Чувствует себя льдинкой в ладони и беспомощным, как попавшееся в капкан животное. Безобразно беспомощным.

Недопустимо это, неприемлемо... как бы не хотелось закрыть глаза и отдаться ласкам этих рук, таких надежных, ресниц, длинных, острых и танцующих на коже, как мотыльки у зажженной лампы, жарких губ. Нет. Надо... надо перевернуться, сперва на бок... а потом...

Потом — вот так: правая рука Снейпа замирает над сердцем оборотня. Поглаживает кожу, чуть отодвигается и возвращается обратно, невесомо и ловко, как бежит водомерка по поверхности пруда. Четыре пальца над сердцем, пятый — большой — касается соска, кружит возле, еле дотрагиваясь. И левая вступает следом: мизинец касается живота Люпина над впадиной пупка, большой палец скользит вверх, под грудь. Это словно и не ласка — просто игра, почти щекотка. Ремус замирает, и Снейп — тоже, даже задерживает дыхание, сосредотачиваясь на том, что чувствуют его руки, только руки — гладкость кожи и нарастающий жар, почти слышимый под пальцами гул крови, — пока, наконец, подушечки пальцев не начинает покалывать, словно исходящее от них тепло, или магия, или желание слизеринца, или самая его жизнь перетекают в тело оборотня, переполняют его.

Ремус охает, выгибается, подставляет горло — и жесткие губы прижимаются к шее оборотня, язык очерчивает круг подле кофейной родинки. Зельевар прикусывает кожу на горле Люпина и, не отрывая правой руки от точки над сердцем, резко переворачивается, подминая оборотня под себя, пытается оседлать его, вжимает в пол, целуя, глотая его дыхание. Ловит его движения неким ему самому неведомым доселе внутренним зрением — и, выбрав момент, расцепляет руки Ремуса, уходит из объятий, скользит вниз по его груди. Черные волосы щекочут живот Люпина, горячий рот целует яички.

Снейп играет с оборотнем: то вылизывает его член, проводит языком вдоль по стволу, обводит головку; то легко щекочет мошонку, прихватывает губами, дергает — осторожно, так мучительно-приятно, что сил не хватит вытерпеть. И Ремусу ясно, все его тело знает, совершенно уверено — и все же боится (и как же страшно ему этой ясности!) — что их, наконец, двое. Что его человеком, его кровью оказался этот черноволосый, вредный, а то и невыносимый, некрасивый и ... неважно, пусть, пусть такой. Пусть все это, безразлично. Неважно.

Оборотень всхлипывает — и Снейп, задыхаясь и шипя какое-то заклинание, раздвигает руками его ягодицы. Ме-е-рлин, тише... Сначала палец. Один. Люпин инстинктивно отодвигается — и тут же подается навстречу. Теперь-то и нужно бы шептать ему про любовь, про радость свою глупую, радость свою самую желанную, про его аккуратные, маленькие соски, такие яркие от ласк, про его прекрасный член, потрясающий, лучший в мире, — но нет голоса, ушел, иссяк. И если оборотень еще раз так всхлипнет — навсегда. И шут бы с ним, с голосом...

Два пальца. И поцелуй... Нет, багровый засос под сердцем. И... все, невозможно больше ждать. Ноги на плечи, чтобы видеть лицо, глаза. Зажмуренные. И закушенную, припухшую от поцелуев, нижнюю губу. Потом еще поцелует, обязательно — туда, где под ровными зубами побелела кожа. Потом. А сейчас... двинуться через тугое кольцо мышц внутрь, в горячую тесноту. И замереть на несколько секунд, сжав кулаки, вонзая ногти в ладони.

Снова всхлипывает. Потерпи... совсем недолго, сейчас пройдет, ну?.. пожалуйста?.. Может же он? Он оборотень, они терпеливые... Да?

Выдыхает, наконец. Теперь можно дальше. Сначала медленно, поглаживая его толстый, горячий член, лаская яички, перебирая завитки каштановых волос; потом быстрее, охватывая этот член пальцами, сжимая основание, — под рваные вздохи, еле слышные стоны. Почему он так тихо? Стесняется, или все еще плохо? А так?

Да. Так... да. Так да, да.

И, срываясь, уже вколачиваться, вбивать себя в отзывающееся тело, в жадном помешательстве воображая, будто из этого одуряющего удовольствия обязано произойти и нечто другое, еще более желанное — до забвения, до провала во тьму, в обморочную глухоту.

Член оборотня выскальзывает из кольца пальцев Снейпа, покрывая спермой белую кожу. И спустя несколько секунд слизеринец отрывается, наконец, от Люпина и бессильно ложится, опуская тяжелую голову тому на грудь. Ближе к сердцу. Вот тут. Больше ничего не нужно.

Но большая ладонь гладит его спину. И льется в ухо шелковый голос:

— Я совсем не устал, Северус, ничуть...

Врет же! Или нет? Куда он, зачем выворачивается, когда сил хватает только на то, чтобы дышать? Только.

— И почти не насытился...

Ловкие руки оказываются под грудью слизеринца. Оборотень прижимается к его спине, прикусывая кожу на загривке, целуя шею. Интересуясь между укусами и поцелуями:

— Ты же не против продолжения? Нет?

Снейп молчит. Поцелуи продолжаются, а широкие ладони перемещаются вниз, к его паху. Потом Люпин отодвигается и языком... Мерлин! Как он догадался, как выискал эту точку на крестце, в начале разделяющей ягодицы ложбинки! Это же немыслимо, это жестоко и бесчеловечно, в конце концов, — так дразнить того, кто совершенно измотан! И исследовать эту ложбинку языком, проникая все дальше, и... Ох... Оо-ох. Похоже, он устал не так уж сильно, нет.

— Нет.

* * *

Диванчик вздыхает — со всеми возможными предосторожностями. Лучше не привлекать внимания этих двоих на полу, словно прилипших друг к другу.

Спящих.

* * *

— Проснулся, наконец? Поттер, наверно, уже с ума сходит, гадая, что сделал с его оборотнем подлый...

— Доброе утро, — Люпин прижимает ладонь к губам Снейпа. Слизеринец умолкает. — Я не говорил Гарри, когда вернусь.

Снейп хмурится, порывается что-то сказать, и Ремус послушно убирает руку. Прерывать собеседника затыканием рта не очень хорошо. Вот поцелуем — гораздо лучше.

— И он скоро изменит свое мнение на твой счет, — поясняет он свою позицию.

— Ну да, конечно, он и не ду... умммф!

— Ага.

Люпин утыкается носом в шею слизеринца. Тот хмыкает.

— И все равно — тебе пора идти. Поттер, что бы ты там ни говорил...

— Оставь его в покое, Гарри тут ни при чем. Я тебе мешаю? — оборотень поднимает голову, пытаясь заглянуть в глаза обнимающему его волшебнику.

— Не так, чтобы очень... Хотя, если ты заметил, тут не слишком много места.

— Или слишком много вещей, — улыбается Ремус. — И все нужные?

Снейп бросает взгляд в сторону притихшего диванчика. Диванчик молчит — прикидывается мертвым.

— Барахло, в основном, — машет рукой зельевар. — А что?

— Пытаюсь понять, долго ли тебе придется собираться для переезда на Гриммаулд-Плейс.

Снейп деревенеет.

"Ты спятил, — говорят его глаза. — Ты сошел с ума! Несомненно, сошел с ума. Ты же не шутишь — а тогда как? К чему это?"

— Зачем? — выдавливает он из себя.

— Там будет удобнее. Тут действительно тесновато, это верно. И верно еще, что мне пора идти — предупредить Гарри и приготовить тебе комнату. Ну, это-то быстро, а вот ты сколько ты...

— О чем ты, это же не твой дом!

— Правильно. Но его владелец разрешил мне привести туда того, ко...

— Чушь! Поттер никогда не имел в виду меня!

— Северус. Он предложил мне — сам — привести туда кого угодно и насовсем, если я не захочу с этим человеком расстаться. Сколько времени у тебя займут сборы?

Волшебник молчит. Вообще-то для молчания бывают сотни причин, но главная из них заключается в том, что вам просто нечего сказать.

Ремус садится. Еще раз озирает комнатку-пенал. Вспоминает прихожую. Прикидывает размеры кухни.

— К завтрашнему дню закончишь? Мне кажется, можно успеть. Если не получится — пришли вечером сову, я приду помочь.

— Ты... — начинает Снейп.

— Приду, — обрывает его оборотень. Смотрит строго. — Погоди, у тебя вообще есть сова?

Вот пристал, вздыхает слизеринец, какой может быть переезд?

— Есть.

— Не забыл, как их отправлять?

Зельевар усмехается.

— Северус, это не ответ. Так не забыл?

Качает головой.

— Хорошо. Так пришлешь, если что? Если помощь не потребуется, просто приходи.

— Девушка, — говорит Снейп безучастным тоном. — Если ТЫ не забыл, у тебя есть невеста, и она собирается... вы собираетесь пожениться. И как ты себе представляешь дальнейшее?

— Вот поэтому я и должен уйти сейчас. Мне надо поговорить еще и с ней.

— Предлагаешь всем нам поселиться вместе? Она не настолько глупа, чтобы согласиться. И я, представь себе, тоже. Я не хочу ее видеть.

— Северус, — Люпин придвигается, но не касается зельевара, только смотрит в лицо. — Я никогда... я ни на миг не предполагал, что она на такое согласится. Я, собственно, и не собирался ей этого предлагать.

— А что же?

— Я виноват перед ней и...

"Вздор, — скачет в глазах у Снейпа, — бред, какая вина?" Люпин ловит его взгляд и трясет головой:

— Нет, правда, виноват. Я должен извиниться... и предпочел бы сделать это без свидетелей. И поскорее. Так что мне и в самом деле пора.

Он поднимается и принимается одеваться. Снейп вставать не пытается — следит за ним, подложив руку под голову.

— Камина в доме нет, — роняет он.

— Ничего, я аппарирую. Тут можно?

— Да. Иди.

— Пришли мне вечером сову, хорошо?

— Иди, — машет рукой зельевар.

— Иду, — кивает Ремус. — И буду ждать сову. Хотя я бы предпочел, чтобы ты просто появился.

— Иди уже, — вздыхает слизеринец.

— Ухожу, ухожу. — Ремус наклоняется за волшебной палочкой. Выпрямляется, делает шаг в сторону и снова наклоняется. Над Снейпом.

— Сову.

— Ты зану... ум...

— Но в поцелуях я все-таки не безнадежен?

Шумная пауза.

— Нет.

* * *

В центре кухонного стола на Гриммаулд-Плейс, 12, красовались нетронутый пирог и блюдо с фруктами. Вокруг натюрморта кривились в подсвечниках огарки, а рядом с раковиной стояли две тарелки чудом уцелевшего блэковского сервиза. Чистые. Ремус испугался: а что, если Гарри все же ждал его вчера, а он забыл какую-то важную дату?

Оборотень потряс головой, но мыслительному процессу это не помогло. Чушь какая-то лезла в голову — о том, что не нужна Снейпу отдельная спальня (ну что он в ней будет делать?)... хотя — проживая в одном доме с юношей... в общем, лучше пусть спальня будет, туда можно будет просто сложить личные вещи.

Ремус поднялся на второй этаж и толкнул дверь в комнату Гарри. Плотно задернутые шторы не пропускали дневного света, но разве темнота препятствие для волчьих глаз? Полностью одетый юноша спал на краю огромной кровати, прижав руки к груди.

Ремус сел на другую сторону кровати и осторожно отвел рукой непослушную прядь, закрывавшую лицо Гарри. Очень несчастное и обиженное лицо. В следующую секунду герой магической Англии вздрогнул и открыл глаза.

— Ремус. Почему так поздно? Я так ждал тебя, ты был мне так нужен!

— Что случилось?

Гарри потер глаза, сел и переполз поближе к оборотню.

— Он не пришел! Я пригласил хорька в гости, а он не пришел. Почему?

— Боится, что ты пошутил?

— Нет, я хорошо пригласил! Метлу хотел показать. И так... поболтать...

Гарри устроил голову на плече друга и продолжил жаловаться:

— Я не понимаю. Он пообещал, сам! Сказал, что навестит. Я специально выбрал время, когда тебя нет, смущать не хотел.

— Меня? — оборотень ласково пригладил непослушные завитки на затылке юноши.

— Смутишь тебя, как же! А где Снейп? Я был уверен, что он явится с тобой. Не оставлять же такой ценный предмет надолго в ненадежном обществе...

Ремус набрал в грудь побольше воздуха и выпалил:

— Тактынепротив?

— Чего? — Гарри повернулся и подслеповато захлопал глазами, — твоего... э... ну, того что у тебя теперь другая невеста? — юноша довольно фыркнул. — Нет. Нет; особенно если проклятый хорек будет навещать своего любимого профессора.

— Ох, Гарри. Так к тебе должен был придти Драко Малфой?

Гарри уткнулся лицом в плечо оборотня и шмыгнул носом.

— И это единственная причина, по которой ты согласен?

— Ремус, ты зануда! Я люблю тебя. Хочу, чтоб ты был счастлив. И ведь профессор, пусть и не очень приятный тип, не тащит тебя отсюда!

— Вы похожи, — ухмыльнулся Ремус. — Ладно, пойду приготовлю ему комнату. И он, наверное, попросит разрешения занять один из подвалов.

— Хочет подвалы — пусть сам их и разбирает. Ремус! А он будет помнить, что здесь я — хозяин?

— Не волнуйся. Ты не дашь ему об этом забыть, — Люпин направился к двери.

— Ремус! А что ты... того... посоветуешь мне с Малфоем? Послать его? Ну, я же ждал...

— Нет. Не ждал. Ты занимался своими делами. Вспомнил о нем только под вечер.

— Хм, — Гарри стянул нарядный свитер, слез с кровати и направился к ванной, — неплохая идея!

Внизу раздался грохот.

— Нимфадора...

— Иди, если что — кричи. Я приду на помощь!

— Гарри, лучше почисти зубы и умойся. Появляться перед дамой в дезабилье — дурной тон. Даже если мне будет грозить смертельная опасность, — Ремус улыбнулся и вышел из комнаты.

— В вашем доме меня ненавидит даже вешалка! Привет, Ремус.

— Нимф...Тонкс, дорогая, доброе утро. Кофе?

— Нет. Ремус, ты меня любишь?

Оборотень закусил губу. Вот так в лоб — "нет", когда он нарочно пешком шел домой, пытаясь обдумать разговор с Тонкс? Он так долго подбирал слова, путался во фразах, силился не обидеть и удивлялся, насколько труднее признаваться в нелюбви, чем в любви... и ведь сейчас нужно произносить кучу тонких слов, щадить чувства, изворачиваясь, как петли на кружеве...

— Нет.

— Понятно. Я уже два дня знаю об этом. Раньше боялась допустить такую мысль, а теперь знаю.

— Я не хочу говорить банальностей, что могу умереть за тебя или что ты мне — как сестра. Я не готов умирать, тем более сейчас. И к сестре можно быть абсолютно равнодушным. Но... если тебе нужна будет помощь, я в твоем распоряжении.

— Ты полюбил его потому, что он — мужчина? Так?

— Нимф... Тонкс, я не знаю. Я просто прошу прощения. И жалею. Очень жалею, что все так получилось.

— Сама виновата.

— Давай скажем, что ты меня бросила?

— Ремус, очень глупо! Какая разница... Лучше скажи мне что-нибудь хорошее.

— Приходи к нам в гости. И — тебе идет голубой цвет.

Девушка усмехнулась:

— Тебе, как выяснилось, тоже. Счастливо, Ремус. Не хочу тебя видеть! А придется... Счастливо.

И аврорша ушла.

Гарри спустился с лестницы и тревожно посмотрел на чинившего вешалку оборотня:

— Ну?

— Она благородно сказала все то, что собирался мычать я.

— Но ты...

Ремус отрицательно затряс головой:

— Очень счастлив. Очень.

* * *

С уходом Люпина дом стряхивает оцепенение, оживляется, вздыхает и скрипит на сотни робких голосов. Снейп пропускает эти жалобы мимо ушей. Конечно, это чепуха, как и все, что говорил... этот... оборотень. "Гриффиндорец, — бывший декан извлекает из забвения школьную мудрость. — Они все такие — жить не могут без красивых жестов." Но чует, что ему изворотливости не хватит, чтобы обнаружить красивости в предстоящем Люпину объяснении. Разве что тот решил бы принести свое предполагаемое семейное счастье в жертву... чему, кому? Не ему же, Снейпу! С его непростым, признаться, характером и его... уединением. Добровольным, заметьте!

Какое же это счастье, пожимает плечами Снейп, возражая самому себе. Какое тут счастье, если невеста оборотня спит и видит его другим? Фантазия — это еще не счастье. Нет, Люпин, конечно, немного теряет — если вообще теряет... Но вот что он приобретает, ради чего все затевается — слизеринец затрудняется понять. И это беспокоит его. Выводит из равновесия.

Снейп, одеваясь, кружит по комнате, скользит взглядом по полкам. А в самом деле, много ли тут такого, без чего он не смог бы обойтись? Вернее — без чего не пожелал бы, неприятно усмехается сам себе зельевар. Запросы у него небольшие. Буханка хлеба, чистый воротничок — что еще человеку надо?

И, само собою, лаборатория.

Но даже воспоминание об этом столпе мироздания не успокаивает зельевара. Шут знает, что его тревожит! Ведь он не давал никаких обещаний. Да, будь Люпин повнимательней, он заметил бы: Снейп не сказал ничего такого, что можно было бы однозначно истолковать как согласие. И если оборотень считает иначе — то сам это и выдумал. О чем же волноваться? Все в порядке, говорит себе слизеринец, он ничем не связан и никто им не распоряжается. Он поступит так, как сам сочтет целесообразным. Ничто ему не помешает.

Разве что Люпин передумает.

Вот оно что: он же может изменить решение. Если Поттер или... если кто-то из них его переубедит. А кто знает, какие у них сыщутся аргументы! И если они станут действовать сообща... будет, пожалуй, даже более впечатляюще, чем тогда, у озера.

Снейп стискивает зубы. Ну нет, второго раза ему не нужно! Увольте, первого — больше чем достаточно! Парадная мантия, купальный халат и белье летят в извлеченный из-под дивана саквояж. За ними отправляется книга по редким ядам. Начатая монография. Наброски схем лечения двух пациентов. Зельевар еще успевает мимоходом удивиться тому, что успел, оказывается, освободить от посетителей пятницу и субботу — и защелкивает замок на саквояже. Так-то!

И совы Люпин не дождется. Сова отправится в другое место.

* * *

Дверь дома 12 на Гриммаулд-Плейс снова нараспашку и волшебник, не долго думая, стучит о косяк в прихожей. Люпин появляется там, как из-под земли.

— Северус! Ты... погоди, а где же твои вещи?

Снейп покачивает саквояжем.

— Это все? — Ремус не в силах поверить своим глазам.

— Здесь самое необходимое.

— Но...

Зельевар останавливает его взмахом руки. По лестнице спускается Гарри.

— Скажите, Поттер... Вы в курсе планов вашего..?

— Да, профессор, и Ремус уже готовит для вас комнату. И он сказал, что вам, вероятно, понадобится подвал.

— Я могу занять его? — на лице бывшего декана отражается легкое волнение.

— Да, конечно.

— Благодарю. Можно ли получить ключ от этого помещения?

— Боюсь, что я не знаю, где он, — юноша, извинясь, разводит руками. — Но там не заперто. Лестница вниз — дальше по коридору.

Снейп оборачивается к двери.

— Ну-с, молодые люди, слышали? Лестница вниз — дальше по коридору. Вносите.

С полдюжины троллей в форменных комбинезонах компании магических перевозок, нагруженные котлами, тиглями, ящиками, мешочками и ларцами, гуськом вступают в дом. В объятиях последнего тролля в прихожую вплывает диванчик. Почти бездыханный.

* * *

Капитан квиддичной сборной университета оделся, вышел из предбанника душевой и опасливо приблизился к зеркалу. Так и есть — глаз покраснел и начал опухать.

— Гарри, — виновато обратилась к одноглазому герою загонщица Ирен Трейси, — я не нарочно.

— Да я сам идиот, не переживай. Отличная была тренировка, — юноша осторожно дотронулся до саднящей кожи и грустно покачал головой, — эх... красавец.

— Сходи в медпункт, а? Снимут боль. И глаз не заплывет, — девушке было очень стыдно. Это же надо — угодить бладжером в глаз ловцу, когда он хватает снитч, да еще если этот ловец играет в условно твоей команде! — У меня есть галлеон, может, приложишь пока? Я не сильна в лечебных заклинаниях.

— Да ладно, спасибо, — Гарри попытался улыбнуться, но отек, медленно расползавшийся по лицу, мешал. — У меня дома целый госпиталь... сразу два специалиста. Один кинется лечить, а второй ухаживать. Пусть получат удовольствие!

— Но у тебя, может быть, сотрясение мозга...

— Хм... мой теперешний врач считает, что это в принципе невозможно. Пока, Ирен!

— Счастливо, Гарри.

Молодой человек взял сумку и вышел из раздевалки. Теплые, совсем летние сумерки расслабляли, и Гарри решил, что небольшая прогулка ему не повредит. Его окликнули; юноша повернулся, помахал рукой готовившимся к аппарированию приятелям и решил было продолжить свой путь, как вдруг уперся в чью-то ногу, наступившую на развязавшийся шнурок его ботинка.

— Поттер! Куда смотришь? Так и не научился пользоваться при ходьбе глазами? Ух ты!!! Глазом.

— А, Малфой... Дела привели тебя в наши края?

— Нет, я к тебе — полюбоваться. Признайся, Поттер, ждал меня в пятницу? До глубокой ночи? — Драко самодовольно ухмыльнулся.

— А ты сидел под моими окнами и ждал, когда погаснет свет? — Гарри пожал плечами, сожалея, что никакой ехидной гримасы у него не выйдет. — Не мечтай. Ремус не предупредил, что вернется только в субботу, а я волновался. Он мне, знаешь ли, дороже невесть кого.

— Хм... неужели сведения, с которыми я мчался к тебе, уже не актуальны? — Драко разозлился. — В свете высоких чувств, связывающих тебя с оборотнем?

— Ты ревнуешь, Малфой?

— Все ты врешь! Я тебя насквозь вижу, Поттер. А невеста твоего Люпина сидит в кафе с этим надутым индюком Перси Уизли. И миленько щебечет!

— Во-первых — профессора Люпина, во-вторых — твои сведения о ней стары, как ботинки Хагрида. Пока, Малфой, тороплюсь показать свой глаз профессионалу.

— С каких пор Люпин понимает в изуродованных гриффиндорцах? Мне покажи глаз, я хотя бы будущий врач!

— Дома настоящий поселился. Вчера. И, как я понял, очень надолго. Пока, Малфой!

— Какой врач? Какого гиппогрифа ты уходишь, стой! Стой, Поттер!

— Дела, Малфой! У тебя в пятницу, у меня сейчас, — Гарри обезоруживающе улыбнулся нераздутой половинкой лица. — Извини, что не смогу проводить тебя — поздно, за меня волнуются. Но вторник у меня приемный день. Так что... не прощаюсь, Малфой.

— Пошел ты!!!

И гриффиндорец исчез. Драко разочарованно посмотрел на гравий, где только что стоял герой магической Англии, и мрачно заметил:

— Ладно, Поттер. Мы еще посмотрим, кто кого.

* * *

— И во вторник он придет к нам в гости! Сто процентов! Представляешь, Ремус? Я сделал все, как ты меня научил. Ай!

— Не вертитесь, Поттер! Ваша новость, будучи прощебеченной десятый раз, сделалась несвежа. Даже Люпин с его рассеянностью уже выучил, что во вторник к вам зачем-то пожалует мистер Малфой-младший.

— Болит, да? Гарри, а видишь как? Поводи глазным яблоком по орбите направо, налево... Очень хорошо. И сотрясения вроде бы нет... Мерлин, бладжер мог пробить висок!

— Все хорошо, Ремус, я почти цел, а ко вторнику, когда придет Драко, профессор Снейп меня совсем вылечит!

— Обязательно. А мозгу Поттера опасность не угрожала — нечему было угрожать. Не дергайтесь, я же не хочу сделать больно! Сейчас закончу с вами — и дам Люпину успокоительных капель.

— Меня можно успокоить и по-другому, — улыбнулся Ремус. — Гарри, так ты что-то рассказывал про визит Рона в четверг?