Обыкновенное волшебство

Свернув в неприметный дворик в самом начале лондонской Флит-стрит, можно обнаружить в этом дворике темную деревянную дверь, над которой болтается круглая вывеска: «Старый чеширский сыр — перестроен в 1667 году».

Здесь работает Гарри. Заглянув в подходящее время, вы без труда обнаружите его: он носится туда-сюда по скрипучему деревянному полу, мимо темных дубовых скамей и столов, частенько натыкаясь на их углы и дребезжа посудой («Ой! Простите, мэм!»). Чаще всего это случается потому, что утром он забывает надеть очки — так спешит шлепнуть по будильнику, чтобы тот заткнулся, и натянуть чистую футболку. И он никогда не успевает заскочить за очками домой — после того как проводит всю первую половину дня в Университете, близоруко щурясь и корябая в конспектах какую-то чушь. Впрочем, он врезается в столы не настолько часто, чтобы это всерьез разозлило начальницу, — та обычно ограничивается парой строгих взглядов.

Гарри чаще всего работает в общем зале, где в свое время, бывало, обедал за самым большим столом Чарльз Диккенс, а еще раньше столовался Сэмюел Джонсон — так часто, что у него здесь даже был собственный стул, а много позже появился еще и портрет на стене. Напротив этого исторического стола располагается целый ряд столиков поменьше, заметно менее популярных среди туристов. Впрочем, в таком историческом заведении, как «Чеширский сыр», «менее популярные» — понятие весьма относительное. Даже у самого редко посещаемого стола в углу есть свои завсегдатаи: вот как тот старик, который всегда сидит на дальней от входа скамье. Как и большинство постоянных посетителей, он — человек привычки: неизменно заказывает «Деревенский обед» (5,75 фунтов), или суп дня (3,5 фунта), или просто чай (1,55 фунта).

Он никогда не делает заказов больше чем на пять-шесть фунтов и не слишком щедр на чаевые, но Гарри это совсем не расстраивает. Зато старик не оставляет после себя крошек и плевков, которые Гарри пришлось бы вытирать, и сливается с окружающей обстановкой, тихо попивая чай за своим столиком, — костлявые пальцы обхватывают чашку, черные пряди волос свисают на лицо. Чаще всего Гарри его вообще не замечает — пока не приходит время забрать пустую тарелку.

* * *

Но однажды Гарри его все-таки заметил. Старик читал за обедом — ничего необычного в этом не было, но в тот день Гарри не забыл дома очки и тут же понял, что это за книжка, — только взглянув на обложку. «Евгений Онегин» — его задание по литературе к завтрашнему дню, которое он не выполнил, потому что не сумел достать книгу. Гарри не осмелился беспокоить клиента, но надеялся, что тот просидит в своем углу до четырех: у Гарри в это время заканчивалась смена, и он смог бы выйти за стариком на улицу и попросить книгу там.

Старик неторопливо листал страницы и потягивал чай — так что к тому времени, когда он направился к выходу, Гарри смог проследовать за ним через подворотню на Флит-стрит. Он и не думал, что достать эту книгу будет так сложно: завтра последний срок сдачи работы, а в библиотеке не осталось ни одного экземпляра — сколько он ни спрашивал; к тому же он поистратился, так что вариант покупки книги тоже отпадал. Гарри совсем отчаялся. Отчаяние вело его за посетителем и даже готово было подтолкнуть к тому, чтобы остановить старика прямо посреди улицы.

«Ужас, до чего неловко, — думал Гарри. — Какого черта я должен просить об одолжении у совершенно незнакомого мне человека?» Он шел за незнакомцем и перебирал в голове всевозможные варианты просьб и объяснений — но все они звучали совершенно дико. И вот он все шел, и все думал, и так глубоко погрузился в отчаяние и замешательство, что даже не заметил толком, что уже очутился в парке Линкольн Инн Филдз и шагает по покрытой опавшими листьями тропинке, петляющей между оголившими ветви деревьями. Тут человек, за которым он шел, неожиданно уселся на скамейку, достал из кармана книжку и явно собрался продолжить чтение. Гарри уставился на него, все еще не зная толком, что сказать. «Неужели я столько за ним прошел?..»

— Гм… Здравствуйте. Э… Я тут увидел книгу и подумал… — Гарри сглотнул. — Можно мне ее у вас попросить? Пожалуйста! Не насовсем — только на время. Ненадолго. Я верну — обещаю! Просто она нужна мне для занятия, а в библиотеке все разобрали.

Мужчина приподнял бровь. Слова Гарри явно не произвели на него впечатления. Впервые глядя на него при свете солнца, подаренного на прощание ноябрем, Гарри понял, что заблуждался относительно возраста — он явно моложе: не старик, а человек средних лет.

— Возможно, стоит поискать в другой библиотеке? — строго спросил он.

— Э… — Гарри отвел взгляд. Это ему даже в голову не пришло.

— Эссе нужно написать к завтрашнему дню, я правильно понимаю?

Вот козел! Гарри ненавидел людей, которые словно бы читали его мысли, — особенно издеваясь при этом. Но книга была ему очень нужна.

— Да. Вам необязательно… Может быть, вы просто расскажете мне, чем там все заканчивается…

Уголки губ незнакомца чуть дрогнули.

— Нет.

— …и я больше не буду к вам приставать. — Гарри сморгнул. — Что? Почему нет?

— Я не позволю, чтобы мои мысли об «Онегине» были торопливо втиснуты в убогую студенческую работу.

Гарри прищурился. Незнакомец ответил сердитым взглядом. Даже его нос, похожий на клюв, казался оскорбленным, резче выделившись на лице.

— Вы литературу преподаете, да?

— Вовсе нет. Не делайте таких допущений лишь на основании того, что я в состоянии распознать безответственное поведение и читаю классическую литературу.

— Гм… Простите.

— Извинения принимаются. И не литературу, а химию. Бывший профессор.

«Ха! — Гарри в душе усмехнулся. — Я угадал — учитель, хоть и бывший. И редкостный урод, чем бы ни зарабатывал сейчас на жизнь. Наверняка его уволили из-за того, что заваливал по полкласса в каждом семестре». Но вслух он ничего не сказал — только кивнул и выдал понимающее «А!». Лучше не нарываться.

Мужчина больше не смотрел на него, полностью погрузившись в чтение.

— Э… Простите, что побеспокоил. Ну, я пойду тогда.

Гарри сделал три шага по шуршащей листьями тропинке и вдруг услышал:

— Подождите!

«Неужели сердце смягчилось? Если у него вообще есть сердце», — подумал он.

— Я дочитал. Можете взять.

Гарри осторожно приблизился и взял книгу, подсознательно ожидая подвоха, как будто книга — или человек — сейчас вцепится в него или сделает еще какую-нибудь гадость. Он даже почувствовал странное разочарование, когда ничего подобного не случилось.

— Мой адрес указан сзади на форзаце. Надеюсь, вы вернете книгу, когда напишете эссе.

Мужчина взглянул на него. «Да нет, он вообще не старый, — подумал Гарри. — Чуть больше сорока». Морщин на лице почти не было — только глубокие тени под глазами.

* * *

В полночь строчки начали расплываться перед глазами, и Гарри поймал себя на том, что читает одну и ту же строфу пятый раз. Тогда он просто проглядел текст до конца, небрежно перелистывая страницы, и дошел до адреса, написанного выцветшими чернилами. Буквы были узкими и заостренными. Поверх адреса было выведено: «Мистер Северус Снейп». «Северус? Ну и имечко! — подумал Гарри. — Бедолага! Это ведь не его вина, что родители у него были помешаны на римлянах. Да и нос ему явно для комплекта достался…»

* * *

Через три дня Гарри отправился разыскивать квартиру Северуса. Ему еще никогда не доводилось забираться так далеко на север района Камден Лок Маркет, и он петлял целый час по лабиринту улиц, пока наконец не нашел нужную. Она шла параллельно железнодорожным путям, отходившим от вокзала Кингс-Кросс, и заканчивалась многоквартирным кирпичным домом, очень старым на вид. Гарри поднялся по грязной гулкой лестнице, ловя отголоски доносящихся из-за закрытых дверей разговоров и скандалов (говорили и кричали не только по-английски — были слышны то ли польские, то ли русские фразы) и вдыхая спертый запах застарелого сигаретного дыма. На третьем этаже он поперхнулся и отогнал от себя здоровенную моль — она так яростно трепыхалась у него перед носом, что он еще секунд десять чихал и отплевывался от пыли с ее крыльев. И вот наконец Гарри увидел на двери нужный номер — и обрадовался, что не нужно подниматься дальше по узкой лестнице. Постучав в дверь, он почувствовал себя жутко неловко: растрепанный, в заношенных кроссовках и свитере с истертыми, слишком короткими рукавами… «Хоть бы его дома не оказалось! — подумал Гарри. — Тогда я смог бы просто вложить в книгу записку с благодарностью и сунуть ее в почтовый ящик». Он готов был пнуть себя за то, что не подумал об этом раньше. Может, еще не поздно так поступить?..

Но было уже поздно — дверь со скрипом отворилась.

— Что вам нужно?

Гарри моргнул и заслонился «Онегиным» как щитом, пытаясь разглядеть хоть что-то сквозь царящую в квартире темноту. К счастью, перед ним стоял тот же мужчина, которого он видел в «Чеширском сыре» и Линкольн Инн Филдз. Гарри неловко повертел книгу в руках, а потом перевернул вверх обложкой — на всякий случай.

— Вот. Ваша книга.

— Понятно. — Голос казался слегка удивленным. «Он что, не верил, что я верну?» — подумал Гарри, молча протягивая книгу. Но мужчина ее не взял — вместо этого он выглянул на лестницу, прислушиваясь к шагам и громким, визгливым голосам, доносящимся сверху и быстро приближающимся. Нахмурившись, он шагнул назад.

— Проходите.

Гарри заколебался и тоже посмотрел наверх.

— Что? Что там такое?

— Скорее! — настойчиво произнес Северус. И вот Гарри уже был в квартире — дверь захлопнулась за ним с громким стуком, от которого он вздрогнул.

— Старые сплетницы, — пробормотал Северус в качестве объяснения — или извинения. Гарри молча моргнул. У него никогда не было проблем с соседями. Дама, живущая слева, разве что иногда награждала его сердитым взглядом, если он громко включал телевизор поздно вечером, а молодожены из квартиры справа слишком увлеченно вопили друг на друга, чтобы обращать внимание на Гарри. Похоже, у соседей Северуса было слишком много свободного времени… Или он просто параноик — что гораздо более вероятно.

Северус Снейп провел Гарри по узкому коридору в темную комнату, полную книг и свечей на полу, а оттуда — на кухню. Гарри словно оказался в совершенно другом мире — намного старше того, в котором он жил. Промчался поезд — и Гарри услышал, как в оконной раме задребезжали стекла. Старенький, обшарпанный кухонный стол был весь завален бумагами, испещренными красными пометками. На кухне вкусно пахло: в кастрюле на плите тушилось какое-то рагу. На краю стола стояла полная тарелка этого рагу, рядом лежала поварешка. Гарри шумно втянул воздух, пытаясь определить, что это за блюдо.

Северус, потерянно стоявший посреди кухни, при этом звуке с легкой улыбкой приподнял бровь.

— Проголодались?

Что это еще за вопрос?

— Э…

— Вы вообще ели сегодня что-нибудь? Вот, держите. — Он достал еще одну тарелку и положил в нее рагу.

— Да что вы! Не нужно!

— Ерунда. Для меня этого более чем достаточно. Теперь моя очередь предлагать вам еду.

Он смахнул в сторону бумаги и вытащил из-под шаткого стола второй стул. Ну, раз он все это выставляет в таком свете… Гарри не смог отказаться от навязанного гостеприимства. Было бы неудобно отвергнуть предложение, которое, как он понимал, Северус повторять не будет. Он сел. Рагу было отвратительным: перетушенным, безвкусным и недосоленным, да и специй в нем явно не хватало. Но Гарри решил, что сказать об этом было бы грубостью. Кроме того, он действительно был голоден. Северус сидел напротив и ел гораздо медленнее, параллельно внося какие-то исправления в лежавший перед ним лист бумаги. Они не разговаривали. Гарри чувствовал неловкость, но спрашивать о чем-нибудь Северуса было бы еще более неловко.

И все-таки он спросил, указывая на бумаги:

— Что это? Для школы?

— Для публикации. Статьи, — ответил Северус, не поднимая взгляда. — Я состою в редакциях нескольких исследовательских журналов.

После еды Северус отнес «Онегина» в освещенную свечами комнату и поставил на полку высокого стеллажа. Гарри последовал за ним. Комната выглядела так, словно Северус ограбил библиотеку. Там стояли диван, стул с кожаной обивкой и еще, кажется, кровать — нечто, похожее на ее спинку, выглядывало из-за ряда книжных полок. Все остальное пространство было занято книгами, газетами и журналами.

— Ого! — выдохнул Гарри, застыв в дверном проеме и ошеломленно озираясь. Больше всего его потрясли свечи — они стояли везде, посреди царящего беспорядка, и явно горели уже много часов. «Интересно, как это он квартиру до сих пор не спалил?»

Северус, видимо, неверно истолковал восклицание Гарри — судя по тому, что выражение его лица смягчилось и во взгляде, который он бросил на Гарри, мелькнул оттенок гордости. Гарри заметил этот взгляд и, чтобы подыграть Северусу, осторожно прошел по заставленной свечами комнате к забитым книгами стеллажам. Он оглядел полки и легко провел пальцами по корешкам толстых томов, выхватывая взглядом некоторые названия. Похоже, книги были расставлены как попало: «Терминология неорганической химии» стояла прямо над «Балладой Реддингской тюрьмы» Оскара Уайлда.

Когда Гарри был препровожден к выходу, он приостановился на пороге. Казалось неправильным вот так взять и уйти, ничего не сказав. Ведь он сдал свое эссе вовремя, да и рагу было не таким уж ужасным на вкус. Если бы Северус работал или учился вместе с ним в Университете, выразить свою благодарность было бы гораздо легче.

— Спасибо, — в конце концов пробормотал Гарри. И быстро добавил, пока не передумал: — А можно вас как-нибудь пивом угостить?

— Нет, спасибо. — Северус явно был удивлен. — Я не пью, — добавил он, слегка поморщившись — так же, как морщился Гарри, когда кто-нибудь предлагал ему прикурить и он отвечал: «Спасибо, я бросил».

— А. Я тоже. — Гарри пожал плечами. — Во всяком случае, не часто. — Больше ему было нечего сказать.

— Подождите, — остановил его Северус. — Как вас зовут?

Гарри протянул руку и представился.

Рукопожатие Северуса было крепким и уверенным: он коротко встряхнул руку Гарри и тут же отпустил.

— Гарри, — повторил он, и почему-то это обычное имя в его устах прозвучало официально и серьезно. Точно так же учитель английского в начальной школе выговаривал: «Мис-тер Поттер».

— Можете заходить еще — если захотите взять почитать другие книги.

И Гарри пришел.

* * *

Гарри был таким же обыкновенным, как и его имя. Короткие черные волосы, постоянно торчащие в разные стороны, за стеклами очков — пытливые глаза, слишком светлые для его цвета кожи. Восторженность и неловкость, внезапные улыбки и неуемное, не доводящее до добра любопытство... Северус был уверен, что Гарри никогда не вернется.

Тем большим было его удивление, когда через три дня он услышал робкий стук в дверь и, открыв ее, увидел улыбающегося до ушей Гарри. Еще сильнее Северуса удивил обрушившийся на него нескончаемый поток вопросов. «И что бы ему не обратить свое любопытство на более полезные вещи? — размышлял Северус. — На учебу или чтение, например. Уж я-то точно не заслуживаю столь пристального внимания».

— Так вы живете один, да? — спросил Гарри, осматривая квартиру Северуса. Вообще-то, квартирой это можно было назвать с натяжкой — так, однокомнатная клетушка. Единственная комната была разделена на две книжными стеллажами; к ней примыкали крошечная ванная и узкий коридор, ведущий на кухню.

— Да.

— А семья?

— Никого нет. Оставалась только мать — она умерла прошлой весной.

Гарри, вздрогнув, смущенно и сочувствующе посмотрел на него.

— Извините.

— Да ничего.

Северус чаще вспоминал не похороны, а тот день, когда ему сообщили о ее смерти, — как он сидел вечером в пустом кабинете химии, с опущенной на руки головой. И другой день, через неделю, — когда он покинул этот кабинет навсегда. Дверь захлопнулась за его спиной, и он пошел по пустынному в тот поздний час коридору, не оглядываясь… Заявление об увольнении он послал по почте, но до сих пор не знал, получила ли его администрация, — ответа он так и не дождался. Ему самому это казалось странным, но он совершенно не скучал по школе. После стольких лет преподавания даже сейчас, проведя много месяцев вне школьных стен, Северус вспоминал о ней с презрением.

— Какой она была? — спросил Гарри.

— Говорят, что я похож на нее. Она хотела, чтобы я стал учителем. — В памяти возникла яркая картинка: ему пять лет, какая-то его дальняя родственница: тетка, или кузина, или еще кто-то, — склонилась над ним, воркует и пытается задобрить сладостями. «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь, пусечка?» Северус ненавидел сладости и терпеть не мог, когда взрослые считали, что с детьми обязательно нужно сюсюкать. «Учителем», — тут же ответила за него мама. Она никогда даже слышать не желала ни о чем другом.

— Ну да, вы же преподавали химию, правильно? — усмехнулся мальчишка. — А я химию в школе терпеть не мог. Все эти лабораторки… И учитель у нас был мерзкий.

— А где ты учился? — спросил Северус. Оставалось только надеяться, что Гарри не был в числе банды хулиганов, отморозков и лоботрясов, каждый год неизменно сменявших друг друга за задними партами в его кабинете. Это было бы слишком неловко.

— Центр Святого Брутуса для неисправимо преступных подростков, — сказал Гарри — и хихикнул, когда Северус недоверчиво приподнял бровь. — Вообще-то нет, но так говорили мои дядя с тетей. Мне это название даже вроде как понравилось — вот я и стал тоже так говорить.

— У тебя странное чувство юмора, — сухо заметил Северус.

— Ага, точно. — Гарри просиял. Северусу даже пришлось восстановить в памяти предыдущую фразу и убедиться в том, что он действительно сказал «странное», а не отвесил случайно Гарри комплимент.

— А твои родители?.. — спросил он, пытаясь увести разговор в сторону от своей биографии.

— Умерли в автомобильной катастрофе, когда я был маленький. — Гарри пожал плечами. — Я их совсем не помню. Я вырос в тетиной семье, а потом переехал жить сюда.

— Хм-м… — Северус решил больше не распространяться на тему сиротства Гарри. «Надеюсь, он проявит ответную деликатность и не будет расспрашивать о моей семье, — подумал он. — Впрочем, я, наверное, вообще зря волнуюсь. Гарри уже удовлетворил свое любопытство — и очень скоро навсегда исчезнет из моей жизни». Его удивило, насколько неприятной оказалась мысль о том, что Гарри уйдет. Он попытался отмахнуться от нее, как от назойливой мухи. «Почему это вообще должно меня волновать? — спросил он себя. — Что общего у нас с Гарри? Абсолютно ничего, если не считать нелюбви к урокам химии».

* * *

«Так, значит, у Северуса тоже нет семьи, как и у меня, — думал Гарри. — Дурсли ведь не считаются семьей — я даже ни разу не бывал в Суррее с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать. Да, в общем, семья — это ведь и не важно… Кому она нужна, если есть друзья? Друзья в тысячу раз лучше — ведь их сам выбираешь, а семья… Когда твоя семья — такие засранцы, как Дурсли... Ну уж нет, хватит — я наелся этим досыта. — Гарри, сидевший по-турецки на полу в комнате Северуса, с улыбкой оглянулся на разложенные вокруг пыльные стопки книг. — Тетя Петуния, может, и считается моей семьей, но она бы точно не разрешила мне так обращаться с ее вещами. А дядя Вернон! Да ни за что на свете он не сказал бы, что я могу в любой момент вернуться к нему домой и читать все, что мне захочется».

Гарри вытащил из стопки томик сонетов Шекспира и принялся его листать, бормоча под нос строчки, на которые падал взгляд.

— «В твоей груди я слышу все сердца…»* Хм… «Прекрасным не считался черный цвет…» Пф-ф. «И черной проволокой вьется прядь…» Ой, нет, только не это!

Ему нужно было подобрать что-то для чтения вслух на завтрашнем занятии. Гарри перелистнул еще несколько страниц и уже готов был отложить Шекспира в сторону, когда заметил в дверном проеме Северуса — тот стоял и смотрел на него со страдальческим выражением на лице.

— Дай. Мне. Это. — Северус пересек разделяющее их расстояние в три широких шага и, взмахнув рукой, выхватил у Гарри книжку. Гарри вздрогнул и тут же выпустил ее, гадая про себя, что же он натворил и можно ли это исправить.

Губы Северуса тронула улыбка, хоть он и наградил Гарри слегка раздраженным взглядом. «Все в порядке, — подумал Гарри. — Может, он и не вышвырнет меня отсюда — во всяком случае, не в этот раз».

Северус шагнул назад, оглядывая книгу с облегчением, — словно только что спас семейный альбом от вооруженного цветными карандашами трехлетки. Затем пролистал ее и начал читать. Голос его был глубоким, темные глаза мерцали.

«Ее глаза на звезды не похожи…»

Гарри очень скоро понял, что «читать» — это слабо сказано. Северус вкладывал в каждую строчку сердце и душу, вдыхая жизнь в архаичные слова. Учитель по литературе всегда призывал их к тому, чтобы они «чувствовали поэзию», но Гарри до сих пор просто не понимал, что это значит. Ему пришло в голову, что Северус очень правильно подобрал сонет — действительно подходящий для его голоса. Слова звучали цинично и веско, обличая всех этих поэтов, писавших романтическую дребедень, — так, словно он на самом деле пережил все то, что они могли видеть только в мечтах.

Гарри и не представлял себе, что можно добиться такого сильного воздействия обыкновенными словами и фразами: ведь он их и сам читал, хоть и прекрасно понимал, что произнести вслух так, как Северус, не сможет никогда. Все, что он мог, — это слушать и внимать бархатному тембру Северуса, пока тот не дошел до заключительных строк. «И все ж она уступит тем едва ли… — сколько страсти было в его голосе! Северус на секунду оторвал взгляд от книги и приподнял уголки губ, увидев, как реагирует на его чтение благодарная аудитория. — Кого в сравненьях пышных оболгали».

В ушах у Гарри зазвенела тишина. Он не мог выговорить ни слова — и все смотрел на Северуса, не в силах отвести взгляд. «Да что это со мной?! — думал он. — Ну почему каждый раз, когда мне уже кажется, что я знаю его, он берет и вытворяет что-нибудь этакое — совершенно сногсшибательное!»

Северус захлопнул книгу и с триумфальным взмахом руки протянул ее Гарри.

Гарри молча моргал.

— Ух! — выдавил он наконец. — Вот бы ты вел у нас литературу! Ты уверен, что преподавал химию?

— Преподавал я химию, — самодовольно усмехнулся Северус. — Но читаю я литературу.

Гарри немного сдвинул стопку книг, лежавших у него на коленях, и они вдруг посыпались на пол, забивая нос запахом пыли, старой бумаги и чернил. Гарри глубоко вдохнул, пытаясь сказать в ответ что-то важное — насчет того, что Северусу исключительно хорошо удается читать эту самую литературу, — но вместо этого глотнул слишком много пыли и дважды чихнул.

— Всегда знал, что ты чихать хотел на Великую Литературу, — фыркнул Северус. — Несносный мальчишка.

И он разразился целой речью о том, как такие вот невежды, гордые своим наплевательским отношением, порочат и очерняют светлое имя литературы.

«Его послушать — так речь идет чуть ли не об охоте на ведьм», — подумал Гарри, перестав вслушиваться в смысл монолога Северуса. Вместо этого он повторял про себя слова, которыми Северус к нему обратился. «Несносный мальчишка». Это звучало… почти ласково.

В итоге Гарри решил выбрать для занятия в Университете отрывок из Чосера. Он понимал, что ему никогда не удастся сравниться с Северусом в чтении Шекспира.

* * *

Завести в своем доме приблудившегося студента оказалось чревато большими проблемами, чем предполагал Северус. Гарри все время приносил грязь с улицы, забывал варежки или шапку, которые Северус постоянно находил в самых неожиданных местах и молча протягивал через порог, когда Гарри бегом поднимался за ними по лестнице. Каждый раз после ухода Гарри Северус недовольным взглядом окидывал созданный им беспорядок в книгах и бумагах, но никогда не отчитывал за это, когда тот появлялся на пороге в следующий раз. Северус очень скоро понял, что у него не получится сделать из Гарри тонкого ценителя литературы. Гарри любил читать, но, кроме заданий по литературе, читал только то, что ему нравилось: от сказок братьев Гримм до комиксов в газетах и графиков в редактируемых Северусом статьях. Все остальное вызывало у него зевоту. Через неделю или две Северус полностью отказался от попыток заполнить пробелы в образовании Гарри и просто слушал его болтовню: о прошедшем дне, посетителях «Чеширского сыра», лекциях в Университете. Гарри всегда было о чем рассказать, а Северус неожиданно понял, что с удовольствием его слушает.

Было очень странно обнаружить, что чья-то болтовня не вызывает желания положить этому человеку в чай мышьяк. Это стоило того, чтобы периодически раскладывать по местам разбросанные вещи и время от времени заваривать чай (не доливая в него яду).

* * *

Гарри торопливо шел привычной дорогой — от станции метро к дому Северуса. Он поднял воротник и пригнул голову, надеясь, что ушам станет хоть немного теплее. Ледяной ветер определенно пытался превратить его в сосульку. Гарри в стотысячный раз пожалел, что бросил курить. Он бросил тоскливый взгляд на рекламу сигарет в витрине винного магазина, сунул руки поглубже в карманы и, поморщившись от ветра, пошел дальше. Чтобы не думать о холоде, он попытался представить чашку горячего чаю, которую получит сразу же, как только окажется у Северуса. Они в последнее время много разговаривали за чаем. Северус заваривал очень темный чай насыщенно-теплого цвета — такой темный, что Гарри видел в чашке свое отражение. Северус обычно обхватывал чашку руками и погружался в ее слабое тепло — так, что его глаза светлели, приобретая теплый чайный оттенок.

С надеждой подумав о том, что Северус, должно быть, уже поставил чайник на плиту, Гарри ускорил шаг. Скоро он придет — и ему больше не будет холодно. При одной мысли об этом по всему телу разлилось приятное тепло, словно он уже выпил горячего чаю, сидя вместе с Северусом за шатким столом в приятной тишине его кухни. Когда Гарри был у Северуса, ему всегда было о чем поговорить — и чем заняться.

* * *

— Так партия закончится в два хода: шахом и матом.

— Отлично, — пробормотал Гарри, внимательно глядя на доску.

— А это будет стоить тебе ферзя.

— Ты опять! — повысил голос Гарри, еле-еле удерживаясь от того, чтобы со злости не смахнуть с доски все фигуры.

— Что? — Этот мерзавец изображал из себя воплощенное спокойствие.

— Пытаешься прочесть мои мысли! Прекрати!

— Это совсем несложно: у тебя такие выразительные глаза, — протянул Северус и съел своим слоном пешку Гарри.

— А. — Гарри опустил взгляд и принялся протирать рукавом очки, пытаясь скрыть смущение. «Сосредоточься! — приказал он себе. — Это ведь совсем несложно!» Но фигуры на доске обескураживали его: каждый раз, как только он думал, что сделал правильный ход, они словно немного смещались — и это полностью опрокидывало его стратегию. Прищурившись, он попытался вспомнить, когда это произошло в последний раз.

— Э, погоди-ка! Вот этот слон — разве он не там стоял?

— Какой такой слон? — Голос Северуса был нарочито скучающим и невозмутимым, что только удвоило подозрения Гарри.

— Вот этот! — Гарри ткнул в фигуру, которая должна была стоять рядом с королем.

— Он съел твою ладью три хода назад.

Гарри наморщил лоб и попытался вспомнить.

— Нет, не съел!

— Съел!

— Да ни хрена!

Северус скептически приподнял бровь:

— Я не виноват в том, что ты не запоминаешь ходы.

— Ой, да ладно! Ты смухлевал! В шахматах! Не могу поверить! Ладно еще в картах, но в шахматах! Как ты мог?!

Он думал, что Северус начнет все отрицать или разозлится, но тот только усмехнулся:

— Докажи!

Вот ублюдок!

— Ну все! Начнем сначала.

— Ладно. — Северус, нахмурившись, взглянул на часы. — Только скажи честно — ведь ты хотел сдвинуть мою пешку на клетку назад, когда она дошла до края доски, а?

Гарри возмущенно уставился на него. Он ненавидел, когда Северус угадывал мысли. То ли у него это действительно хорошо получалось, то ли у Гарри и впрямь все было на лбу написано.

— Но ведь я этого не сделал, так? — пробурчал он, заново расставляя фигуры.

* * *

На висевших в углу часах было десять минут второго, когда Гарри добился наконец своей первой ничьи. Он зевнул, потянулся, повертел затекшей шеей, и тут до него дошло, что уже очень поздно.

— О черт, у меня же завтра первая пара в восемь!

— Какая жалость, — протянул Северус. Он все еще выглядел обиженным — с тех самых пор, как ему не удалось настоять на своей версии исхода предыдущей партии. — Надеюсь, ты успеешь на последний поезд метро. А на улице жутко холодно и дождь идет. Тебе стоило бы носить с собой зонтик… Я, конечно, мог бы одолжить тебе свой — но я не даю вещи людям, которые обвиняют меня в жульничестве.

У Гарри действительно не было с собой зонтика. И даже теплое пальто он сегодня не надел. Но в данный момент его это не беспокоило — он был занят другим: отчаянно проклинал про себя Северуса за ослиное упрямство и детское стремление всегда выигрывать.

Он продолжал ворчать даже после того, как свернулся калачиком на диване и положил голову на плоскую, бугристую подушку, укрывшись небрежно брошенным в его сторону серым шерстяным одеялом. Его отяжелевшие веки закрылись, а мысли — обо всех сегодняшних шахматных ходах, о ближайшем пути на метро до Университета, по которому он отправится отсюда завтра утром, — продолжали крутиться и путаться в голове.

Этой ночью Гарри постоянно просыпался. Он не привык к внезапному и резкому звуку проезжающих поездов, от которого звенели стекла и разбивалась вдребезги царящая в комнате тишина. На кухне все еще горел свет, и Гарри гадал, когда же Северус вообще умудряется спать. Иногда до него доносились шуршание газеты и тихие, осторожные шаги: то в кухне, то в коридоре. Один раз Гарри спросонья показалось, что Северус подошел к двери в комнату, но, открыв глаза, он никого не обнаружил. Свет на кухне по-прежнему горел, отбрасывая на пол тусклый желтый прямоугольник. Гарри не хотел засыпать, не дождавшись, когда же Северус выключит свет и угомонится — чем бы он там ни занимался. Но когда он в следующий раз открыл глаза, было уже утро, а кровать Северуса, стоявшая в углу за книжными стеллажами, выглядела такой же пустой и нетронутой, как вечером. «Ага, теперь все понятно, — подумал Гарри. — Он робот. Сует по ночам три пальца в розетку на кухне — и подзаряжает свои аккумуляторы».

Северуса на кухне не было, зато на столе лежали хлеб с маслом и стоял горячий кофейник. Когда Гарри уже собрался уходить, он засомневался, стоит ли ему просто захлопнуть дверь или сначала выяснить, где же Северус. И тут он услышал, как Северус говорит с кем-то на лестнице — несколькими пролетами выше. У его собеседницы был высокий, визгливый голос, и разговаривали они то ли по-польски, то ли по-русски. Гарри хотел было подняться и спросить, откуда Северус знает этот язык так хорошо, что может бегло на нем говорить, но взглянул на часы и бросился вниз по лестнице, перескакивая через ступеньки. Он явился в Университет как раз к концу первой пары и заработал от преподавателя взгляд еще почище того, которым наградил его Северус на прошлой неделе, когда он случайно опрокинул стопку газет.

* * *

Гарри показалось, что он увидел знакомую черную спину, сворачивающую из проулка на многолюдную Флит-стрит. Северус уходил! «Вот знал же, что надо было прийти на работу пораньше!» — отчаянно подумал Гарри и, не обращая внимания на красный свет, выскочил на дорогу прямо перед приближающимся грузовиком. Водитель рассерженно загудел, но Гарри к этому моменту уже почти перебрался на другую сторону и бешено вертел головой, пытаясь снова углядеть в толпе черное пальто и черные волосы. Куда же он делся?!

Чья-то рука ухватила его за плечо и вытащила с проезжей части на тротуар.

— Идиот! — прошипел Северус ему в ухо. — О чем ты думал вообще?!

— Привет! — расплылся в глупой улыбке Гарри. — Я тоже рад тебя видеть.

Он одернул куртку и попытался сделать вид, что ничего необычного не произошло — словно он имел обыкновение каждое утро перебегать дорогу перед носом у мчащихся машин.

Северус хмыкнул.

— Как ты? — все еще сурово спросил он. — Помимо подвигов на поприще схваток с грузовиками?

Гарри прыснул и покатился со смеху; сквозь сердитую маску на лице Северуса проступила еле заметная ухмылка.

— Хорошо. — Гарри одарил Северуса широкой улыбкой. — А сейчас так и вообще отлично.

Северус слегка дернул бровью.

— Ну… вот и ладно.

— Ой, слушай… — Гарри внезапно опомнился, взглянув на большие часы, висевшие на соседнем доме. — У меня смена через три минуты начинается. Так жалко…

На лице Северуса появилось равнодушное выражение.

— Конечно. Иди.

— Мне правда жалко! — повторил Гарри. «Надо было пораньше появиться! — расстроенно подумал он. — Тогда бы я смог присесть к нему, пока он ест, и спросить про русский или польский или еще про что-нибудь… Он бы не возражал».

И тут Северус спросил:

— Во сколько ты заканчиваешь работать?

Гарри улыбнулся:

— В пять.

— Ну, если у тебя нет никаких планов…

— Супер! — воскликнул Гарри. — Увидимся, значит.

Они договорились. И на работу Гарри опоздал всего на минуту — видимо, ему это засчитали как приход вовремя. А может, его спасла от разборок с начальницей блаженная улыбка, которой он так и светился?..

* * *

Мост Ватерлоо был всего в пяти минутах ходьбы. Именно туда Гарри и потащил Северуса: по Флит-стрит, мимо витрин Стренда — и на набережную. Было холодно и ветрено, он продрог до костей; огни на мосту, слишком яркие на фоне черного неба, слепили глаза. Но вода, и раскинувшееся внизу темное пространство, и потрясающее ощущение глубины — все это по-прежнему было с ним. Как и захватывающее дух наваждение, которое всегда накрывало Гарри, когда он останавливался на краю: казалось, что, если он перегнется через парапет и соскользнет вниз, — он будет падать и падать, и лететь сквозь воздух, и никогда не коснется темной поверхности воды. От этого острого чувства каждый раз бурлила кровь, и, видимо, именно потому это место так нравилось Гарри. Днем ли, ночью ли он приходил сюда — оно всегда выглядело по-разному. Сейчас здесь было темно и таинственно; от черной воды тянуло холодом, желтые блики танцевали на волнах, и по всей реке были рассыпаны отражения городских огней. Перила парапета слегка вибрировали от проезжающих мимо машин, и Гарри думал, что, если бы ему каким-то образом удалось забраться под мост, он мог бы услышать эхо волн.

— Здорово, правда? — Он расплылся в широкой улыбке. — А днем здесь еще лучше. Хочешь, вернемся сюда завтра? Или я приду к тебе.

Северус задумчиво разглядывал свои сложенные на перилах руки.

— Гарри, неужели тебе больше нечем заняться? Я не хочу отнимать у тебя все свободное время.

— Чем заняться?

— Да чем угодно — чем занимаются твои ровесники. Гулять с друзьями. Встречаться с девушкой.

— У меня сейчас нет девушки. — Гарри пожал плечами и посмотрел на показавшийся из-за облаков тоненький серп луны. — Последняя бросила меня после второго свидания.

— Понятно.

— Они всегда так. — Гарри взмахнул руками, обрисовав в воздухе какие-то неясные очертания. — Второе свидание — и бац! Или бросают, или требуют определенности — и после этого бросают. Понимаешь?

Северус покачал головой:

— Не совсем.

— А, — сказал Гарри. Добавить что-либо к этому «А» было очень сложно — хоть Северус и не смотрел на него, уставившись в воду. Иногда добиться чего-то от Северуса бывало так же тяжело, как попытаться разглядеть глубины Темзы сквозь ее поверхность. Гарри постарался собрать разбежавшиеся мысли и попробовал еще раз, нерешительно пробормотав:

— Ты когда-нибудь относился к кому-нибудь серьезно?

Северус смерил его взглядом:

—— Я практически всегда ко всем отношусь серьезно.

Гарри фыркнул:

— Ты ведь прекрасно понял, о чем я!

Ему показалось, что он увидел лукавую усмешку, но было слишком темно, чтобы быть в этом уверенным.

— Возможно… Я только не понимаю, с чего ты вдруг этим так заинтересовался.

Гарри пожал плечами:

— Да так… Мне вот никогда не везло. А тебе?

Северус так неопределенно мотнул головой, что это можно было принять и за «да», и за «нет».

Гарри попробовал догадаться:

— Тоже нет?

— Нет… Не настолько, чтобы успеть выяснить все тонкости взятых на себя обязательств.

«Понимаю, — подумал Гарри. — Мне их тоже не разу не довелось выяснить».

— Иногда я думаю, что со мной что-то не так, — сказал он. — Что дело в очках, или в моей одежде, или в том, как я разговариваю, или в том, что я неуклюжий, или еще в чем-нибудь…

Когда Северус заговорил, его голос был тихим и низким, на лицо падала тень от свисавших по бокам прядей длинных черных волос:

— Гарри, если ты начнешь менять себя, пытаясь прогнуться под окружающий мир, ты уже не сможешь остановиться. Ты хорош таким, какой ты есть. И если кто-то не желает этого видеть — это его проблемы.

Гарри слушал, завороженный густым и глубоким голосом Северуса. В его голове снова зазвучали строки Шекспира, и он подумал о ледяной темной воде под ними и обо всех пустынных и темных местах на земле — о том, как их можно было бы заполнить одним только звуком этого голоса…

— Что? — искоса взглянул Северус.

Гарри подскочил. Ох, пожалуй, не стоило ему так таращиться.

— Нет… ничего. Просто… это лучший совет, который мне когда-либо давали. Спасибо!

Северус приподнял бровь.

— Но кое-что ты действительно можешь изменить, — проговорил он осторожно.

— Что?

— Постараться лучше есть и больше спать. Ты выглядишь усталым.

Гарри засмеялся, подумав, что, должно быть, выглядит сегодня просто ужасно, раз даже Северус это заметил.

* * *

Перед началом сессии Гарри в течение трех дней не вылезал из дома. К вечеру вторника он понял, что если прочтет еще хоть страницу этой бредятины, то вышвырнет все учебники в окно с десятого этажа. Или выбросится сам. В среду он отправился к Северусу — на час раньше чем обычно.

Северус выглядел встревоженным.

— Что-нибудь случилось?

— Ничего особенного. — Гарри пожал плечами. — А почему ты спрашиваешь?

— Да так. — Северус покачал головой. — Входи.

Гарри кивнул. Он чувствовал себя неловко из-за того, что не пришел в понедельник, как обычно. Северус взглянул на него, прищурившись. Гарри моргнул. Он очень надеялся, что Северус не заметит его покрасневших глаз и глубоких теней под ними.

— Что происходит?

— Да ничего! — взорвался Гарри. — Все классно! — Тут он сообразил, что, должно быть, выставляет себя полным кретином, и добавил, стараясь говорить спокойно и степенно: — В шахматы сыграем?

Северус приподнял бровь и не сдвинулся с места, перегораживая входную дверь.

— Просто сессия, — сдался Гарри. — Ничего такого. — Он надеялся, что теперь с этим будет покончено.

И зря. Северус нахмурился:

— Ничего такого? Ты же должен сидеть дома, с конспектами и учебниками. Ты занимался?

«Да меня уже тошнит от занятий!» Гарри поморщился.

— Не сегодня. Остался всего один экзамен.

— Какой? Литература? Ты знаешь, какие книги для него нужны? Давай поищем, есть ли они у меня. Если нет…

— Слушай, да все нормально. У меня с собой учебник. Просто… — Он хотел сказать: «Просто прекрати так волноваться», но осекся. Ведь вообще-то это было очень мило — то, что Северус так волнуется. Гарри поправил ремень сумки на плече и протиснулся в квартиру, пока Северус не передумал и не решил все-таки выставить его вон.

«Я просто присяду и закрою на секунду глаза, — убеждал себя Гарри, плюхаясь на диван, пока Северус искал книги, которые могли бы ему пригодиться. — Ну, на пару минут», — уточнил он, глядя на такие знакомые книжные полки, залитые светом расставленных повсюду свечей.

Очнулся он от осторожного толчка в плечо. С кухни доносился сильный запах кофе, на часах было четыре. Спросонья он влил в себя две чашки обжигающе горячего и горького кофе, после чего Северус всучил ему сумку с книгами и отправил домой, строго наказав позаниматься перед экзаменом.

Гарри поразился тому, как хорошо все запоминается, когда занимаешься на рассвете. Один их вопросов на экзамене был о сонетах Шекспира. Гарри выбрал сто тридцатый и написал о нем на полстраницы больше, чем требовалось.

* * *

Рождество Гарри встретил в одиночестве. К Дурслям он совершенно точно не хотел ехать, а с Северусом они об этом не говорили — но у того могли быть другие планы, другие друзья… Гарри решил не навязываться. Ни с кем другим на Рождество встречаться он не хотел, так что провел праздник один в своей квартире, как и обычно — с того момента, как ему исполнилось шестнадцать и он приехал в Лондон. Вот только в этом году ему казалось это неправильным.

На Рождество ему приснился Северус.

Во сне он был в черном одеянии — как викарий или священник. У него было перо, которым он что-то выводил в свитке пергамента. Это напомнило Гарри о средневековых монахах, которые годами переписывали старинные тексты узким, заостренным почерком — кстати, как раз таким, как у Северуса.

Северус поднял глаза и уставился на Гарри. Смотрел он долго и молча, и Гарри не мог отвести взгляд от этих черных глаз.

— Что? — в конце концов спросил он. — У меня что-то на лице?

Северус сухо улыбнулся — этой своей кривой полуулыбкой, которая ни на чьем другом лице вообще не показалась бы улыбкой.

— Такие выразительные глаза, — прошептал он.

Гарри заметил, что губы Северуса вообще не двигались, но при этом тихий голос совершенно отчетливо прозвучал в его сознании.

Гарри проснулся, задыхаясь. Сердце билось как сумасшедшее — словно после ночного кошмара или сна совсем другого рода… Впрочем, возбуждения он не чувствовал — только ошеломление от яркости и странности видения. Глубокий голос Северуса эхом отдавался в голове — гораздо четче, чем если бы Северус прошептал ему эти слова на ухо. Гарри долго не мог уснуть. В конце концов он встал, облокотился на подоконник и выглянул наружу: он всегда так делал во время редких приступов бессонницы. Внизу шумели машины. Жилой комплекс Амптилл-сквер, в котором он жил, располагался совсем недалеко от центра. Это были три высокие башни из серого бетона с яркими полосами под крышей: синей, желтой и красной, — последние два года Гарри обитал в башне с красной полосой.

Гарри всегда думал, что с ним, в общем, все в порядке. Он встречался с девушками, которые бросали его после нескольких свиданий, время от времени болтал с симпатичной веснушчатой соседкой — конечно, у него никогда не было шансов на успех, но Джинни по доброте душевной сверкала улыбкой и не посылала его куда подальше.

Но все это было до того, как он познакомился с Северусом. Ему казалось, что Северус что-то с ним сделал — каким-то образом подействовал на него: словом ли, взглядом, явлением ли во сне… И теперь Гарри чувствовал себя совсем другим человеком, и с ним начало твориться что-то очень странное. Время от времени, когда Северус смотрел на него — черными глазами на резко очерченном лице, — Гарри казалось, будто он слышит где-то на задворках сознания глубокий голос, нашептывающий что-то безумное и страстное, говорящий слова, которые он был пока не в состоянии понять.

* * *

Иногда Гарри думал, может ли Северус читать по его глазам будущее — как цыганка предсказывает судьбу по ладони. Ему не хотелось представлять себе Северуса одиноким, как монах из его сна, и он думал о нем как о цыгане, обитающем в мире, где девушки с глазами и волосами такими же черными, как у Северуса, носят цветастые юбки и сияющие монисто и танцуют вокруг костров под зажигательные гитарные ритмы и душераздирающие романсы. В мире, где Гарри сможет сколько угодно прокручивать в голове музыку голоса Северуса и где никто не обратит внимания на его растущий интерес к сорокалетнему мужчине. В мире, где карточные фокусы так искусны, что кажутся настоящими чудесами, и где волшебство — такое же обыкновенное явление, как любовь.

* * *

На второй день Рождества Гарри пришлось выйти на работу — отрабатывать дни, которые он пропустил за время сессии. Он так и не успел отоспаться за выходные и ужасно ворчал из-за того, что нужно было вставать в такую рань. Утро было тоскливым и ветреным. Гарри пришлось пропустить завтрак — времени хватило только на то, чтобы побриться и выудить из сваленной на полу кучи чистую футболку.

Около одиннадцати он заметил в пустом зале Северуса — тот сидел в своем привычном уголке у камина, под полкой, на которой стояла большая салатница с изображенным на ней улыбающимся львом огненно-красной расцветки.

Гарри тут же почувствовал, что день определенно задался. Он поспешил принести Северусу заказанный кофе, старательно добавив в него сахар и сливки (Гарри знал, что, в отличие от чая, черный кофе Северус не любил).

Гарри устроил себе перерыв пораньше. Он подсел в уголок к Северусу и съел наконец свой поздний завтрак под одобрительным взглядом улыбающегося льва. Его широкая, обнажающая клыки улыбка всегда поднимала Гарри настроение, хотя сегодня, в компании Северуса, оно и так было хоть куда.

— Ну, — проговорил Гарри с набитым ртом. — Как Рождество?

— Как всегда, — пожал плечами Северус.

— Ой, да ладно! Расскажи, куда ходил, с кем встречался?

— Я был дома.

— Один? — Гарри неожиданно почувствовал себя полным кретином из-за того, что даже не предложил Северусу провести Рождество вместе.

Северус приподнял бровь.

— Конечно.

Вот придурок!

— Так что ж ты мне не сказал! Я бы пришел!

— Не смеши меня. Очевидно, что у тебя были другие планы. — Северус, сощурившись, сконцентрировал все свое внимание на обычной белой кружке, которую держал в руках.

— Вообще-то нет, не было, — признался Гарри. — Слушай, на Новый год… Я могу прийти в семь. Как ты насчет китайской еды? — выдал он на одном дыхании.

Северус долго молчал — видимо, пытался понять, что Гарри только что сказал. Гарри уже подумал, не стоит ли ему повторить, когда Северус наконец произнес:

— Меня это устраивает.

— Отлично! — воскликнул Гарри. — Просто идеально! — Он обменялся победной ухмылкой со львом на салатнице. Гарри не был уверен — но ему показалось, что на лице Северуса мелькнула улыбка, прежде чем он скрыл ее, склонившись над полной кружкой кофе.

— И в следующий раз, когда принесешь мне кофе, убедись, пожалуйста, в том, что он горячий. Или хотя бы теплый.

— Что? — Гарри моргнул. — О, черт! — Он опустил голову, пытаясь спрятать лицо, ставшее почти одного цвета с львиной мордой. — Я идиот. Погоди — сейчас принесу тебе другую.

Гарри потянулся к кружке и, дотронувшись до ее ручки, неожиданно соприкоснулся с пальцами Северуса. Рука того тут же отдернулась испуганной, готовой упорхнуть птицей. «Мог бы и догадаться, что он не любит, когда его трогают», — подумал Гарри, заметив, как на лице Северуса сквозь привычную сдержанность на мгновение проступило что-то неуловимое.

— Доешь сначала. — Теперь в его взгляде читалась мягкая улыбка. — Я никуда не тороплюсь.

И Гарри остался доедать — тем более что его перерыв уже подходил к концу. Северус испарился еще до того, как Гарри принес ему счет. Он оставил на столе деньги — ровно столько, сколько был должен, без чаевых (впрочем, Гарри их и не ждал). Гарри подобрал монеты и начал считать часы до Нового года.

* * *

Когда Гарри вернулся на кухню, коллега, заметив его отсутствующую улыбку и взъерошенные волосы, фыркнул и, проходя мимо, толкнул Гарри локтем.

— Повезло наконец, а, приятель?

— Нет! — воскликнул Гарри. — Ничего подобного!

Действительно, ничего подобного, подумал он. Просто увидел Северуса за завтраком, и увидит его снова на Новый год, а еще экзамены закончились, и жизнь прекрасна, и вообще — не все же должно крутиться вокруг девушек!

— Ну да, ну да, — ухмыльнулся коллега. — Кто она?

— Да я серьезно! — настаивал Гарри. — Никто.

Но он не мог с такой же легкостью врать себе. Дело было в Северусе: в его голосе и в его глазах, которые снились Гарри, и еще в том, что Гарри каждый раз при виде Северуса то улыбался, как идиот, то терялся и не мог выполнять простейшие задания. Отрицать это просто не имело смысла.

* * *

И все же этот пустячный вопрос не оставлял Гарри в покое целый день, как он ни пытался отогнать его от себя. И чем больше Гарри об этом думал, тем гаже ему становилось.

«Что же это значит — я голубой, что ли? — мрачно размышлял он. — Не может быть! Мне ведь никогда не нравились парни! Да и вообще — это ж каким надо быть тупицей, чтобы за столько лет не понять, что ты гомик? И что дальше? Однажды я проснусь и с какого-то перепугу обнаружу, что превратился в чокнутого пидора? Еще парочка таких снов — и кто знает, чем все это обернется…»

Улыбка Гарри испарилась под бременем таких невеселых мыслей. Дождавшись конца смены, он не пошел ни домой, ни к Северусу (правда, о последнем варианте он старался даже не думать), а завис в пабе.

«Все со мной в порядке, — думал он. — Просто я в последнее время жутко много работал. Ничего страшного, пинта-другая — и все будет хорошо».

* * *

Гарри подул на пенную шапку и отхлебнул из своей… четвертой? пятой? Какая это уже была по счету пинта? Да пошло оно все в жопу! О-о-о, нет, только не в жопу, — тут же поправился он. На хер. Он прищурился. Определенно, надо бы протереть очки — а то все вокруг начало слегка расплываться. Ну и плевать. Он фыркнул, сделал еще один приличный глоток и нахмурился. «Все классно. Классно. Просто пью пивко. В пабе. Как все мужики. Нормальные мужики. Смотрю футбол по телику и оттягиваюсь по полной. Как, блин, нормальный мужик».

Хотя…

Оттягиваться что-то не получалось… Вот дерьмо! «И даже не в том дело, что я тут один сижу», — подумал Гарри, оглядываясь. В пабе многие пили в одиночку. И тем не менее явно получали удовольствие — радостно кричали или возмущенно свистели по ходу игры. И когда это футбол успел стать таким отвратительно скучным?.. Вот зараза! Гарри пришел к окончательному выводу и с грохотом поставил пустую кружку на стойку. «Я могу пить здесь до полной отключки — и все равно, очнувшись, буду хотеть к нему. Все футбольные матчи в мире не заменят одной-единственной шахматной партии с этим старым мухлевальщиком — а ведь я НЕ голубой, и это, блин, он и только он во всем виноват!»

Тут бармен объявил, что разливает по последней, — и Гарри со всей очевидностью понял, что пора уходить. Он неуклюже — гораздо более неуклюже, чем обычно, — слез, с трудом распутав ноги, с высокой барной табуретки и вывалился из паба на улицу. Его глаза сверкали пьяной решимостью.

* * *

БУМ! БУМ! БУМ! Он колотил кулаком по знакомой двери — щепки так и летели во все стороны. Наконец послышался щелчок замка, и в проеме появился Северус. Худющий старый засранец, одетый во что-то длинное и серое — о, да это же ночная рубашка. Ну просто вылитый Крошка, мать его, Вилли-Винки!** Из груди Гарри вырвался смех — больше похожий, как он с ужасом понял, на рыдание.

На носатом лице отразилась тревога.

— Гарри! С тобой все в порядке?

«Да какое там, к черту, в порядке, — пронеслось в голове Гарри. — Ведь это он-то все и подстроил!» Гарри перевалился через порог и, схватив Северуса за плечи, невнятно промычал:

— Ш-што ты смной с-сделал?

Черные глаза округлились, Северус попытался было отскочить — но Гарри держал его крепко — так, что даже чувствовал выступающие плечевые суставы.

— Ты не в себе… — Северус говорил спокойно, но Гарри был сыт по горло этим спокойствием — он был сыт по горло вообще всем.

— Урод! — выплюнул Гарри. — Это ты во всем виноват!

— Пусти, Гарри! Да в чем дело?

— В чем дело? — заорал Гарри. — Да много в чем! — Он отпустил Северуса — ему нужно было освободить руки, чтобы размахивать ими, подчеркивая каждое слово. — Как только я с тобой познакомился — все стало не так. То, как ты говоришь со мной. То, как ты смотришь на меня. То, что я постоянно думаю о тебе. То, что ты все время торчишь в моих снах. А сейчас еще стоишь тут — сама невинность — и делаешь вид, что ни черта не понимаешь. Что ты со мной сделал? Боже! Я хочу тебя, ублюдок, а ведь я не должен тебя хотеть! Откровенного педрилу из меня пытаешься сделать? Не выйдет!

Воцарилась мертвая тишина. Северус смотрел на Гарри в упор.

— И это все, что тебя беспокоит? — наконец сухо спросил он.

Его тон был настолько невозмутимым — после только что отгремевших обвинений, — что стал для Гарри глотком здравого смысла, слегка проясняющим царивший в голове туман.

— Все? — откликнулся он — уже гораздо тише: ярость и пьяное лихачество начали потихоньку испаряться. — А что, этого мало?

— Боишься, что внезапно станешь манерным и томным, начнешь носить розовые кофточки с кружевами? — сухо и язвительно спросил Северус, давая понять, как смехотворно нелепы опасения Гарри. Затем продолжил более мягко и серьезно: — Послушай, Гарри, я хоть раз заставлял тебя делать что-нибудь против твоей воли?

От этого вопроса Гарри съежился. И почувствовал себя очень виноватым.

— Я… Н-не… не знаю.

И снова на лице Северуса появилась эта полуулыбка — та самая, которую Гарри видел во сне. Северус шагнул ближе и спросил необыкновенно низким голосом — у большинства людей так никогда бы не получилось:

— Скажи, Гарри, я когда-нибудь производил на тебя впечатление откровенного педрилы?

О-о-о, этот голос, мгновенно проникающий в голову (и в головку)! Его не затмит и не заглушит никакой алкоголь. Гарри почувствовал растущее напряжение в штанах и понял, что, если попытается сейчас что-то сказать, ничего, кроме «и-и», у него изо рта не вырвется. Поэтому он только молча сглотнул и помотал головой.

— Хорошо. Потому что ты прав.

Твою мать! От нахлынувшего смятения Гарри буквально сплющило. «Он, оказывается, даже не извращенец! Я все понял неправильно! И выставил себя полным придурком!»

Но Северус придвинулся еще ближе — Гарри поднял взгляд и замер, позабыв даже о своем замешательстве. Его ухо обдало теплым дыханием, когда Северус шепнул: «И тем не менее…» — и мягко провел руками по груди Гарри, завершая начатое предложение без слов.

— Понимаешь? — пробормотал он — на таком расстоянии этот низкий, глубокий голос звучал еще лучше. От прикосновения губ к уху вся кожа Гарри покрылась мурашками, а эти руки… ох, то, что они делали с ним, было так хорошо: вот они уже оказались под рубашкой, гладили кожу и… он и не знал, что у него такие чувствительные соски!

— Да, — выдохнул Гарри. — Обожееще!

Он просто дурел от потрясающе прекрасных прикосновений — медленных и дразнящих… Коленки Гарри подогнулись, и он уткнулся лицом в покрытое щетиной горло, прижался к твердой груди, в которой вибрировал голос, с каждым словом все больше сводивший его с ума. — Если уж я за все эти годы не превратился в неженку и слабака…

* * *

— Северус продемонстрировал, что он вовсе не слабак, одним сильным и ловким движением кисти скользнув по плоскому животу Гарри — в его свободно болтающиеся на поясе штаны и трусы. — И у тебя все будет прекрасно. — Теплые и сильные пальцы, сомкнувшись в кольцо вокруг ноющего затвердевшего члена, держали его так правильно. — Просто прекрасно.

Все и так было хорошо, но с каждым движением, каждым прикосновением становилось еще лучше: острее, яростнее… Северус знал все секреты: как скользить, и двигать, и крутить, — и да, да, да — в его руках у Гарри все будет не просто прекрасно. У него все будет идеально. Просто. Охренительно. Идеально.

* * *

Северус сидел у дивана, глядя на довольно улыбающегося во сне Гарри. Мысли то и дело уводили его от этого соблазнительного зрелища и переносили на несколько лет назад, в другой вечер. Он тогда жил один — как и сейчас. Мать была еще жива, и он занимался преподаванием, которое презирал и считал бесполезным. Из-за этого он пил — слишком много и слишком часто.

«Гарри не стоит этим злоупотреблять, — думал он. — Мне это не принесло ничего хорошего…» В тот вечер он заплетающейся походкой возвращался домой из паба «Конец света», в который ходил тогда постоянно. Паб располагался на Камден Хай стрит, над ночным клубом «На том свете». Северус, как всегда, иронически ухмыльнулся, увидев зеркальное отражение названия паба в окнах напротив — оно в полной мере подводило итог его жизни на тот момент. Вывалившись на проезжую часть, он пошел по ней куда глаза глядят, — и это чуть не стало фатальной ошибкой. Какая-то машина резко выскочила из-за угла, а Северус был слишком пьян, чтобы вовремя ее заметить. Только счастливая случайность позволила ему не влететь головой в лобовое стекло. Водитель загудел, резко крутанул руль и снова исчез за поворотом, а Северус остался у тротуара — одинокий и до дрожи перепуганный.

Это событие мгновенно его отрезвило — и не только в буквальном смысле. Под влиянием момента он отдал все оставшиеся на выпивку деньги бездомному на ближайшей станции метро. Тот улыбнулся ему как любимому сыну и в благодарность всучил стеклянный шарик. Шарик был голубым, оттенка метилена. Каким-то образом это напомнило Северусу о тех областях химии, которые не вызывали у него раздражения: исследованиях, написании научных работ — обо всем, что не было связано с учениками-отморозками. Поэтому Северус сохранил его — и с тех пор часто вертел в руках во время особо острых приступов нервозности и одиночества. Этот шарик был чем-то, что можно было взять в руки, кроме денег и ключей; он хорошо отвлекал от желания выйти из дома и отправиться в паб.

Северус очнулся от воспоминаний и, подоткнув под Гарри одеяло, улегся в свою постель. Он долго не мог заснуть, молча слушая тихое сопение Гарри в темноте. Впервые мысли о метиленово-голубом шарике не могли удержать от опасения, что он совершил ужасную ошибку. Первый раз в жизни Северусу так нестерпимо хотелось поддаться искушению и дать волю рукам — и он уже поддался, не устояв перед яркими глазами Гарри, его переживаниями, смятением и возбуждением.

* * *

Гарри проснулся, гадая, кого же он умудрился разозлить до такой степени, что ему в рот засунули грязный носок и всю ночь колотили по голове. Было бы здорово врезать этому кому-то в ответ, но вот беда — он совершенно не мог пошевелиться. С трудом разлепив глаза, он подождал немного, пока окружающие его предметы не обрели четкие очертания — и тогда маячившее перед ним темное пятно превратилось в Северуса — тот протягивал ему на раскрытой ладони очки и какие-то красные таблетки. О, эти руки… Воспоминание о прошлой ночи обрушилось на Гарри внезапно, и на какое-то мгновение ему показалось, что его мозг взорвется. Но мозг не взорвался. Он только отяжелел, разбух и начал давить на череп, в дополнение к бешено колотившемуся сердцу.

— Что случилось? — Гарри неловким движением нацепил очки и, моргая, затуманенно взглянул на Северуса. — Я почти ничего не помню…

Он поморщился от падавшего из окна света и от всей души понадеялся на то, что его не поразит молния за такое бесстыжее вранье, а еще больше — на то, что Северус не заметит его пылающих щек.

Губы Северуса изогнулись в усмешке.

— Да не о чем, в общем-то, и вспоминать. Я буду тебе очень признателен, если в будущем ты изберешь несколько более ранний час для того, чтобы колотить в мою дверь под воздействием пьяных инстинктов.

— Прости! — простонал Гарри. — Я сам не знал, что делаю. Наверное, думал, что иду домой… Э… А мы можем сделать вид, что последней ночи вообще не было?..

На резко очерченном лице Северуса на мгновение мелькнула тень, но тут же исчезла, сменившись бесстрастным и скучающим выражением. Он протянул Гарри стакан воды и таблетки и, дождавшись, пока тот их проглотит и запьет, выгнул бровь и протянул:

— Какой еще последней ночи?

Головная боль испарилась через полчаса после того, как Гарри ушел от Северуса, но это облегчение показалось ему незаслуженным.

* * *

На следующий день Северус услышал знакомый стук в дверь, но не открыл. Он напряженно застыл в кресле, до синяков впиваясь в плечи пальцами скрещенных рук. Гарри выкрикнул его имя — раз, второй, третий. Затем постучал еще раз — и наконец сдался. «Надеюсь, он решил, что меня нет дома», — подумал Северус, слушая удаляющиеся по лестнице шаги, пока их не заглушил проходивший поезд.

«Так легче, — думал Северус, — все равно рано или поздно Гарри ушел бы. Не было еще никого, кто терпел бы мое общество, не имея на это корыстных мотивов. У Гарри вроде бы их нет… Но он заслуживает лучшего — человека, у которого хватило бы смелости наутро рассказать правду о том, что случилось ночью… В любом случае, я слишком стар для него. У нас ничего бы не получилось. Он еще почти ребенок — студент, совсем ненамного старше тех остолопов, с которыми я воевал в школе столько лет… В нем нет ничего особенного… А может быть, и есть, — тут же одернул он себя. — В любом случае — у него, в отличие от меня, еще вся жизнь впереди. И я сомневаюсь, что в этой жизни есть место для меня. Но смогу ли я положить конец этим нелепым встречам?..»

* * *

Гарри уже в сотый раз думал, почему же Северуса вчера не оказалось дома. Мгновенное облегчение, которое он испытал, не застав дома Северуса, сменилось тревожными гаданиями о том, что же могло произойти, — и мысли эти продолжали терзать его до сих пор. «А что, если Северус больше не хочет иметь со мной ничего общего?.. — думал Гарри. — Наутро он так легко отмахнулся от всего, что произошло ночью… Хотя как я могу винить его после того, как так жутко на него наорал? О чем, к чертовой матери, я вообще думал?!»

Он вошел в общий зал «Чеширского сыра», кинул взгляд на столик в углу — и замер. Северус барабанил пальцами по поверхности стола. Красный лев над его головой, как всегда, развязно ухмылялся. Гарри провел рукой по взъерошенным волосам и неуверенно сказал: — Привет?..

Северус в ответ поднял бровь. Он выглядел еще более недовольным, чем обычно по утрам — даже если считать ужасное прошлое утро.

— Хорошо бы, кофе на этот раз был горячим.

Гарри улыбнулся — еще шире, чем лев.

* * *

Последнее утро уходящего года Северус начал с того, что перебрал книги на полках и сдвинул в угол газеты. Затем он сполоснул и поставил на кухонный стол посуду и столовые приборы — извлек по такому случаю из дальнего угла буфета праздничный сервиз, купленный в свое время матерью. Он и сам не понимал, зачем накрывает на стол, — ведь наверняка дело кончится тем, что Гарри плюхнет на стол коробки с китайской едой и станет есть ее палочками прямо из этих коробок.

«Дурак! — корил он самого себя. — Не стоит к этому привыкать … Очень скоро Гарри утомится однообразием и уйдет навсегда». Гарри опаздывал. Крайне раздражающая привычка. Северус просто не выносил такого на своих занятиях, когда работал учителем.

Около часа он делал вид, что читает, но в конце концов остановился на той же странице, с которой начал. Тогда он отложил книгу и долго смотрел на догорающее за окнами солнце — от соседних домов расползались пурпурные тени, все постепенно погружалось во тьму. Совсем недолго Северус притворялся, что вовсе не высматривает невысокую, худую фигуру, которая должна была появиться из-за угла. Он смотрел и смотрел на улицу, пока на ней можно было еще хоть что-то разглядеть, а потом стал слушать — когда же раздадутся знакомые шаги по лестнице и стук в дверь.

Через полчаса он подошел к входной двери и немного постоял перед ней. Кинул на нее тяжелый, злой взгляд, обозвал себя идиотом и двинулся на кухню. Поправил вилки и ножи — так, чтобы они лежали строго перпендикулярно краю стола, — и вернулся в комнату. Начал заново переставлять книги на полках и чуть не уронил стакан с водой, который вчера забыл унести на кухню, — подхватил его в последний момент и жутко на себя разозлился.

Неаккуратность — это ведь характерная черта Гарри. Тот вечно ронял очки и разбрасывал вещи, в его руках все ломалось — совершенно случайно; он и сам был ходячий несчастный случай. Его волосы торчали во все стороны, блуждающий взгляд ярких глаз был вечно устремлен куда-то вдаль; с отсутствующей улыбкой, обращенной к новому посетителю, он запросто мог не глядя врезаться в стол. Северус иногда удивлялся, как это он до сих пор умудрялся не вылететь с работы.

В девять тридцать Северус снова отправился на кухню. Убрал посуду и столовые приборы и тут только сообразил, что еще не обедал. Но голода он не чувствовал, так что решил заодно и ужин пропустить — все равно аппетита нет.

В десять часов Северус приказал себе прекратить ждать и забыть обо всем. Но как только он лег в постель, в голове начали роиться жуткие видения: Гарри, избитый уличными бандитами; Гарри, сбитый пьяным водителем, слишком резко вывернувшим из-за угла… «Не будь дураком! — тут же строго отчитал он себя. — Наверняка он просто встретился с друзьями — какими-нибудь ровесниками, как я его и уговаривал, и забыл об обещании прийти ко мне. На молодых совершенно нельзя положиться…»

Но тут у него мелькнула виноватая мысль: «А что, если он вспомнил о том, что случилось той ночью?.. Не нужно мне было поддаваться смятению и мольбе в его глазах… — Он фыркнул. — Для начала мне, черт побери, не нужно было давать ему почитать «Евгения Онегина».

Но видение лежащего на улице и истекающего кровью Гарри никак не желало исчезать. А вдруг он ранен? А вдруг ему нужна помощь? В конце концов, после двух часов ворочанья в узкой постели, Северус встал и на ощупь пробрался на кухню, к телефону. И тут только понял, что не знает номера Гарри — и даже его фамилии.

Этой ночью он так и не смог заснуть.

* * *

В шесть вечера в дверь Северуса раздался знакомый стук в ритме дурацкой мелодии: «Там-та-та-та-там-ТАМ-ТАМ». Он стремительно бросился открывать, стараясь скрыть затопившее его облегчение. Гарри стоял на лестничной площадке — с обычной своей улыбкой до ушей. Его челка, яркий красный свитер и расстегнутое пальто — все было совершенно обледеневшим. Северус изо всех сил сдерживался, чтобы не заорать: «ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?», схватить его за руки и затащить в квартиру.

Гарри смотрел на него с таким блаженно-счастливым выражением лица, словно это не он только что заявился с двадцатичетырехчасовым опозданием и без единого слова извинения.

— За дружбу старую — до дна! За счастье прежних дней!

* * *

— вместо объяснений затянул он, безбожно перевирая мотив. — Ну да, я опоздал, но вот наконец я здесь. У тебя есть скотч?

«Самоуверенный засранец! — скривился Серерус. — Могу себе представить, сколько квартир он вот так обошел вчера вечером, — с его-то внешностью, идеальной для первого гостя, их, должно быть, было очень много. Я должен проучить этого щенка — чего бы мне это ни стоило! Появляется тут как ни в чем не бывало — после того как я чуть не умер от волнения, — и еще считает, что я должен его принять с распростертыми объятиями?! Да что он вообще себе воображает!»

Северус шваркнул дверью.

Когда он снова ее открыл, выждав невыносимо долгую, звенящую от тишины минуту, Гарри уже ушел. Северус очертя голову — невиданное для него состояние! — бросился вниз по лестнице, всего за несколько секунд добежал до первого этажа и выскочил наружу. Он заметил красный свитер Гарри рядом с подъездом. Гарри сидел, прислонившись к мрачной кирпичной стене, его лицо и очки были залиты ледяным дождем — а он даже не пытался отряхнуться. Северус в очередной раз спросил себя, почему именно ему досталось эта тяжкая доля — иметь дело с неряшливым юнцом, обладающим повадками мокрой, шелудивой дворняжки. Он ведь наверняка притащит на кроссовках грязь в квартиру и нальет целую лужу воды на пол. Этот вопрос с новой силой вызвал в нем желание трясти Гарри за грудки, орать на него — за то, что он такой идиот и не мог укрыться от ледяных струй, — и затащить срочно в сухое и теплое место, пока он не простудился и не помер под этим проклятым дождем.

Гарри поднял голову и взглянул на Северуса, когда тот остановился в нескольких шагах от него. Его несчастное лицо как нельзя лучше дополняло сквозившую унынием позу.

— Они заставили меня работать на Новый год, — пробормотал он. — Не надо мне было подходить к телефону… Или надо было просто отказаться, притвориться больным или что-нибудь в этом роде. Но у них и так людей не хватает — и совершенно некому было взять эту смену.

Северус представил себе, как Гарри выкручивается, пытаясь увильнуть от работы. Ха! Да этот тип и ради спасения своей жизни соврать не сумеет — даже по телефону.

— Все в порядке, дурачок, — буркнул Северус, чувствуя укол вины за то, что захлопнул дверь у него перед носом.

— Я бы тебе позвонил, — продолжил Гарри, — но у меня нет твоего номера. Я везде его искал, но он нигде не записан и…

— Ну конечно, нигде не записан! — высокомерно откликнулся Северус. — Никогда не знаешь, кто… — Он спохватился и умолк, пока не выставил себя еще большим параноиком.

— А дождь начался, только когда я вышел из метро, — добавил Гарри. — Поэтому я не захватил с собой зонтик.

Северус окинул взглядом мокрую, прилипшую к телу одежду Гарри и пряди влажных волос, падающих на скорбные, полные робкой надежды глаза. Его пронзила дрожь — и вовсе не от холодного дождя, как он ни пытался себя в этом убедить.

— Я так и понял, — тихо сказал он. — Пойдем.

— Так ты на меня не злишься? — еле слышно спросил Гарри.

Нет.

— Больше не злюсь.

Лицо Гарри озарилось улыбкой.

— А, ну тогда погоди — надо бы попить водички, прежде чем ты начнешь усердно угощать меня скотчем. — Гарри запрокинул голову и раскрыл рот, как птенец, ловя высунутым языком капли дождя.

Северус смотрел на этот открытый рот и представлял его за совсем другим занятием… «Глупый маленький выпендрежник, — подумал он с нежностью. — Неужели он не знает, сколько ядовитых химикатов содержится в лондонской дождевой воде в наше время?..»

Гарри усмехнулся и так быстро рванул к двери, что поскользнулся на обледенелой грязи и чуть не упал. Северус удержал Гарри за плечи, а затем его рука, двигаясь словно сама по себе, поправила съехавшие набок очки. Большой палец при этом нежно провел по коже над бровью, смахивая обледеневшую челку с глаз Гарри. От этого прикосновения Гарри на мгновение задержал дыхание — и Северус тоже словно забыл, как дышать.

— Ну, хоть что-то хорошее есть в этом дожде, — сказал он, просто чтобы разрядить возникшее напряжение. — Он пригладил твои волосы.

Гарри в ответ улыбнулся.

— И как это твой голос умудряется оставаться таким сухим, когда кругом так мокро?

— Кстати, о том, что кругом так мокро, — ответил Северус. — Давай-ка доставим тебя в тепло и вытряхнем из этой… — Он осекся, испугавшись, что, договорив эту фразу, растеряет последние остатки благоразумия. — Высушим тебя, — неловко закончил он.

— Совершенно согласен, — кивнул Гарри. Его руки его лежали на плечах Северуса, глаза за стеклами залитых дождем очков были совершенно шальными. Вода стекала по его лбу и щекам, капала с кончика носа и подбородка. Гарри выглядел напряженным, кожа его была холодной и влажной, волосы, в которые зарылись пальцы Северуса, мягкими, а дыхание, коснувшееся запястья, теплым.

— Сев’рус… — шепнул Гарри.

И это было так естественно и неизбежно — преодолеть, склонив голову, последнее расстояние между ними и согреть его холодные губы своими. Поначалу Северус только слегка коснулся губ Гарри — несмело и осторожно (и как это легкое и простое движение могло вызвать такую ощутимую боль в груди и комок в горле?..). Потом Гарри крепче сжал плечи Северуса и подался вперед, отчаянно впиваясь в его губы. Гарри обвил руками шею Северуса, защищая от влаги, стекавшей с волос, и крепко удерживал его на месте, пока этот неистовый и неумелый поцелуй длился и длился. В конце концов они оторвались друг от друга, задыхаясь вовсе не от холода.

Они переводили дыхание, выпуская в воздух белые струйки пара. И тут тишину разорвал чей-то смех и громкий свист. Северус поднял голову. На пятом этаже соседнего дома кто-то курил на балконе — в темноте был виден тлеющий огонек сигареты.

— Пойдем? — Северус кивнул в сторону подъезда.

— Ага! — Гарри расплылся в широкой улыбке — промокший насквозь, бессовестный нахаленок.

И они торопливо зашли внутрь, оставляя за собой улицу, вечер и дождь.

* * *

Поднимаясь по лестнице, Северус чувствовал себя все неуютнее в отсыревшей одежде. Каково же было бедному промокшему Гарри?! Но тот, похоже, совсем не переживал из-за этого. После того как Северус спустился за ним, настроение у Гарри было хоть куда. Остановившись перед дверью в квартиру, Северус вдруг растерянно моргнул, заметив на лестничной площадке полиэтиленовый пакет, в котором лежали картонные коробки с едой. Судя по запаху, заполнившему всю площадку, Гарри все-таки не забыл прихватить с собой обещанную китайскую еду. Видимо, он оставил здесь пакет, когда Северус захлопнул дверь у него перед носом.

Гарри перевел взгляд с Северуса на еду и поднял пакет.

— Что-то не так? — нерешительно спросил он. — Это китайская еда. Ты ведь не против?

— Совсем не против. — Северус очень надеялся на то, что его щеки покраснели исключительно от тепла, в которое он попал, зайдя в подъезд. — Просто я не заметил пакет, когда выходил из квартиры. — Он открыл дверь и, кашлянув, признался: — Видимо, я слишком спешил, чтобы обратить на него внимание.

То, как Гарри улыбнулся Северусу, мокрым телом протискиваясь мимо него в квартиру, с лихвой компенсировало всю испытываемую им неловкость.

Заперев дверь, Северус сразу же направился в ванную — пока Гарри относил на кухню пакет с едой. Он нашел второе полотенце — к счастью, чистое, — и протянул его Гарри, когда тот появился на пороге ванной.

— Возьми и вытрись как следует, пока не заполучил воспаление легких, — приказал он. — И развесь мокрую одежду над батареей.

Гарри кивнул — так быстро, что это было больше похоже на дрожь, вошел в ванную и забрал у Северуса полотенце, слегка коснувшись его пальцев.

Северус отодвинулся в угол, скинул мокрое пальто и последовал собственному совету: схватил свое полотенце и начал вытирать лицо, шею и волосы. Гарри так яростно растирал голову, что его волосы встали дыбом. Застенчиво улыбнувшись уголком рта, он встряхнулся, как лохматый пес, и Северус неожиданно подумал — а гори оно все синим пламенем, и, протянув руку, зарылся в эту копну волос, скользнул ниже — к основанию шеи, и нежно обвел подушечками пальцев следы влаги на коже.

— Э-э… А тебе кто-нибудь говорил, что когда ты так делаешь — это очень… отвлекает?

Северус покачал головой и набрал было воздуха в легкие, чтобы сказать: «Я никому еще так не делал», но с испугом обнаружил, что произносит вместо этого: «Никто до тебя не вызывал у меня желание так сделать». Он отвернулся, внезапно разволновавшись, и твердо решил вести себя как разумный хозяин. В данный момент это означало, что он не набросится на Гарри прямо в ванной, а даст человеку спокойно вытереться, даже если эта сдержанность убьет его — что было чертовски вероятно.

Выходя из ванной, Северус бросил придирчивый взгляд в зеркало — на свои взъерошенные полотенцем волосы. «Н-да, я еще и это умудрился перенять от мальчишки!», — подумал он, чувствуя, как внутри тугим узлом сворачивается нервное предвкушение. Войдя в гостиную, он раздраженно откинул с глаз влажные пряди волос и пригладил их пальцами, чтобы лежали ровно. Поиски спичечного коробка в темной комнате заняли целую вечность. Когда Северус наконец зажег свет, его сердце болезненно колотилось.

* * *

Гарри застыл в дверном проеме, глядя на то, как Северус зажигает десятка полтора свечей, расставленных на полках между книгами. Мерцание крошечных огоньков пробуждало к жизни тени, и комната в этом теплом и дрожащем свете обретала таинственность и потусторонность, словно это была вовсе и не комната, а келья одинокого монаха из его сна или заваленное книгами и свитками обиталище средневекового волшебника… Чародея, который может сотворить заклинание — произнесенным глубоким голосом словом или одним только взглядом черных глаз.

* * *

Северус зажег последнюю свечу и поднял взгляд. В дверном проеме стоял Гарри — его силуэт четко выделялся на фоне падающего из коридора света. Он нерешительно застыл на пороге, словно готовая упорхнуть в любой момент птица. Одежды на нем не было — только туго обернутое вокруг бедер полотенце.

«Где-то, — подумал Северус, — кто-то: Бог ли, Судьба, или тот курильщик с балкона соседнего дома, — сейчас смеется надо мной или улыбается мне — хотел бы я знать…»

Он смотрел на эту обнаженную кожу — розовую от яростного растирания полотенцем (или от смущения?..) — и чувствовал звон в ушах, словно вся кровь, отхлынув от головы, устремилась к паху. Уже много лет возбуждение не накатывало на него так стремительно.

«Сосредоточься! — одернул он себя. — Он явно впервые оказался в такой ситуации, и это пожирание глазами только смутит его еще сильнее. Прекрати пялиться! Немедленно, черт тебя побери! Лучше поговори с ним, одурманенный старый осел, — ему это, похоже, нравится».

Но Гарри опередил его и, запинаясь, пробормотал:

— Я тут это… Моя одежда, в общем, вся намокла, так что я… ну, короче… — И он неопределенно махнул рукой в сторону ванной. — Я ее там всю развесил.

— Понятно. — Северус позволил себе еще раз взглянуть на Гарри — на этот раз с легкой улыбкой, — после чего предложил: — Присаживайся. Чувствуй себя как дома.

Похоже, только легкого ободрения Гарри и не хватало. Он тут же ухмыльнулся, сказал: «О’кей» — и плюхнулся на диван, развалившись на нем так вальяжно, словно действительно был у себя дома. Северус, в общем, и не возражал — он был слишком сосредоточен на скользящем движении мышц под гладкой юной кожей. И все же он поспешил сесть рядом с Гарри — пока этот нахаленок не занял весь диван.

Как только Северус сел, Гарри тут же выпрямился, пододвинулся ближе и, сняв очки, небрежно отбросил их на высокую стопку книг, которая образовывала импровизированный столик рядом с диваном.

Северус сокрушенно кивнул — ну конечно, Гарри не очень-то хочется на него смотреть. Гарри с пугающей легкостью заметил этот жест — возможно, он разбирался в Северусе гораздо лучше, чем тому хотелось бы.

— Все нормально. Они все равно мне не нужны.

Северус с сомнением приподнял бровь, и Гарри покачал головой.

— Честно! Ты ведь совсем близко — мне тебя и так видно. Только… ну-ка, замри. — Ладонь Гарри обхватила плечо Северуса и двинулась выше. Пальцы нежно очертили линию подбородка и повернули лицо к свету — так, словно он был статуей тонкой работы, а не безнадежно заурядным немолодым мужчиной.

Почувствовав легкую неловкость от такого пристального разглядывания, Северус вернулся к фирменному поддразниванию.

— Ты что, пьян? — сухо поинтересовался он.

Гарри фыркнул:

— За весь день ни грамма в рот не взял!

— Так вот почему ты заявился ко мне на порог, распевая «За радость прежних дней» и требуя, чтобы я напоил тебя скотчем?

— Так ведь обычай такой!

— Ну конечно! — Северусу было что сказать о подобных обычаях и людях, которые прикрываются ими в качестве оправдания…

— Не шевелись! — пробормотал Гарри, другой рукой зарываясь в его волосы и откидывая пряди со лба. Без очков, подумал Северус, его глаза еще пронзительнее: последнее напоминание о летней зелени зимой. — Да, вот так! — шепнул Гарри, словно более громкий звук мог бы разрушить нечто хрупкое и драгоценное. — Идеально!

Ничего идеального в нем — старом носатом уроде — совершенно точно не было: уж об этом-то Северус забыть не мог, даже если бы растерял остатки разума.

— У тебя галлюцинации, — проворчал он. — Ты явно наглотался кислотного дождя.

Хрипло хохотнув, Гарри выдохнул: «Ш-ш» — и нежно прижал ко рту Северуса кончики пальцев. Взгляд Северуса затуманился, веки отяжелели; губы, изогнувшись в кривой усмешке, начали покрывать пальцы и ладонь Гарри поцелуями, слегка прихватывая кожу. Гарри задохнулся от острого удовольствия, его лицо без очков в тяжелой оправе казалось таким открытым и беззащитным, ярко-зеленые глаза широко распахнулись… Он убрал руку и набросился на Северуса, с силой вжимая его в диван. Они целовались — жадно, неумело, горячо; их зубы стукнули друг о друга, когда Северус начал возиться, стараясь удобнее пристроить свой нос, — и Гарри скользнул рукой в гладкие волосы, удерживая его на месте.

Вобрав язык Северуса в свой теплый рот, Гарри замычал и придвинулся ближе — Северус чувствовал, как эти локти-коленки-полотенце готовы забраться на него, проникнуть под кожу. Северус выдохнул в страждущий рот и, опрокинувшись на бок, растянулся на диване. Гарри упал сверху, полностью накрывая его своим телом.

Да… Так лучше — гораздо лучше… Северус сходил с ума от жажды — жажды тепла, прикосновений, жажды Гарри. Он притянул Гарри ближе, и его холодные пальцы мгновенно согрелись, скользнув по линии плеч, — такая мощная и неукротимая энергия переполняла каждую клеточку этого юного тела. Руки Северуса оказались захвачены в плен магнитным притяжением Гарриной кожи — не в силах оторваться, они без устали бродили по широкой спине, постепенно спускаясь вниз, пока пальцы не скользнули под махровую ткань. Выдохнув, Гарри приподнял бедра, и полотенце соскользнуло. Руки еще чуть-чуть опустились — и замерли. Раскрытые ладони так удобно легли на мускулистые половинки, словно были для этого созданы. Северус заурчал от удовольствия и начал медленно их поглаживать.

Он раскинул ноги, и Гарри тут же оказался между них, прижимаясь твердым членом к паху Северуса, где через два слоя одежды проступала горячая, возбужденная плоть. Дыхание Северуса сбилось, бедра подались навстречу этим дразнящим прикосновениям — беспорядочным, диким, сводящим с ума. Он выгнулся снова — выше, отчаяннее, когда Гарри, приподнявшись на руках, начал покачивать бедрами, пытаясь найти нужный угол. Ахнув, Гарри с силой прижался к его промежности, потом на мгновение отпрянул — и прижался снова. Северус задавал ритм этим движениям, жадно стискивая упругую задницу. Он не мог отвести глаз от яростно вжимавшегося в него Гарри: эти яркие, как вспышки, образы он будет лелеять в памяти, подобно сокровищам. Он хотел запомнить все: и запрокинутую голову со спутанными волосами, и смежившиеся веки, и сосредоточенно закушенную губу, и мышцы, перекатывающиеся под влажной от пота кожей… Северус с усилием оторвал руку от задницы Гарри, протиснул между их телами, смыкая ладонь вокруг горячего, налитого ствола, — и Гарри с криком кончил, широко распахнув изумленные глаза. О боже, если бы Северус был моложе — или обнаженнее — он бы и сам кончил от одного только этого зрелища, без единого прикосновения к себе.

Придавленный приятной тяжестью рухнувшего сверху тела, Северус обхватил его руками и ногами и прижал к себе, слушая, как медленно выравнивается дыхание Гарри. Его собственный член тем временем настойчиво пульсировал от желания разрядки. Северус оказался на самой грани и чуть не кончил в штаны, как подросток: от ощущения сжимавшихся под его ладонью крепких ягодиц и взорвавшегося от первого же его прикосновения члена, а больше всего — от искаженного страстью лица Гарри и его глаз, озаренных вспышкой блаженства.

Неугомонный любовник очень быстро пришел в себя: поднял голову и, сияя, посмотрел на Северуса сквозь прядки волос — такие встрепанных, словно он всю ночь проворочался в кровати с мокрой головой, — а ведь до кровати-то они еще даже и не добрались. Но затем он шевельнулся — и его бессознательная, бесстыжая, сияющая солнцем улыбка внезапно погасла. Северус отчаянно надеялся на то, что в этом виновато неприятное ощущение от прикосновения ткани к чувствительному после оргазма члену, — но Гарри пробормотал: «Прости меня» — и у него в горле встал комок.

— За что? — осторожно спросил он.

— За… За это. — Гарри взглянул вниз, на их тела, отчего спутанные волосы упали ему на глаза. Он застенчиво показал рукой и продолжил, прежде чем Северус успел выдавить из себя что-нибудь еще: — Я уже… Я уже всё, а ты даже не…

Северуса затопило облегчение, почти равное по силе оргазму, о котором так беспокоился этот нахаленок.

— Т-с-с, — тихо перебил он Гарри, нежно откидывая челку с его лба. — Все в порядке.

— Правда? — чуть ли не пискнул Гарри.

Заметив в его глазах испуг, Северус улыбнулся еще шире, подумав: «Неужели он действительно из-за этого переживает? Что я могу не хотеть? С ним?..»

Он уверенно кивнул и, опустив взгляд и понизив голос, шепнул обещающе:

— Пойдем. — Теперь настала его очередь прижимать палец к губам Гарри. — В постель, — настойчиво продолжил он. «Кое-кто из нас, пожалуй, уже староват, чтобы кувыркаться всю ночь на диване…»

— А. Ладно. — На лице Гарри снова просияла широкая улыбка — словно солнце выглянуло из-за туч, — и он, подскочив, спрыгнул на пол.

Если Северус и помедлил мгновение, прежде чем последовать за ним, то только ради того, чтобы насладиться этим достойным зрелищем.

* * *

Ютившаяся в самом углу комнаты кровать была из серии «не на что смотреть» — простая, узкая, жесткая, — точь-в-точь как ее хозяин. Тем не менее, когда Гарри, обогнув книжный стеллаж, взглянул на нее, его лицо загорелось от предвкушения. У Северуса перехватило дыхание, когда он увидел это выражение на лице обернувшегося к нему Гарри.

Гарри без малейшего стеснения потянулся к нему и начал возиться с пуговицами на рубашке. Но Северус перехватил его руки, не давая им развернуть активные действия, и, не обращая внимания на Гаррино: «Что?.. Нет! Я хочу тебя видеть!..», забрался на кровать, к стене, притягивая Гарри за руки и побуждая последовать за ним. В конце концов оба растянулись на постели, которая до этого никогда не была ложем для двоих.

Северус прижался спиной к стене и приподнялся на локте — эта поза открывала ему чудесный вид на лежавшее рядом юное тело.

— Зачем? — спросил он с еле заметной кривой усмешкой. — Ничего интересного ты все равно не увидишь.

Он вытянул руку, и Гаррино протестующее «Но…» окончилось шумным выдохом, когда пальцы Северуса дразняще прошлись по его соску.

И Северус протянул — глубоко, медленно, веско, вкладывая в слова все переполняющие его чувства:

— Но ты потрясающе сексуален.

Гарри задышал быстро и прерывисто, не отрывая яркого взгляда от лица Северуса; и тот, вздрогнув, увидел в расширившихся зрачках желание: откровенное, чистое, неподдельное.

Северус никогда не напрашивался на комплименты, давно считая себя никчемным уродом, но по какой-то неведомой причине Гарри нравился его голос — и он не намерен был упускать это преимущество. Он развернулся, встал на колени и, отпуская руки в свободное путешествие по телу Гарри, попытался вложить все свои чувства в страстную речь опытного соблазнителя. Но вышло немного по-другому: эмоции взяли верх над разумом, и в итоге с языка сорвалась правда:

— Я так хочу тебя. Я уже целую вечность хочу прикоснуться к тебе.

И он прикоснулся. Скользнул ладонями по предплечьям Гарри — и переместился выше, к плечам. Задержался там, чтобы размять мышцы, чувствуя, как они перекатываются под пальцами, и расслабляя их, — Гарри в ответ шумно выдохнул и медленно изогнулся, сминая простыни.

— Твое тело… твоя кожа… — Северус понизил голос до бархатистого шепота, неспешно поглаживая гладкие, упругие мышцы на груди Гарри. — Я хочу гладить тебя везде, чтобы узнать о тебе все. Что пробудит в тебе стон. Что вызовет у тебя дрожь… — Ответом ему был еле слышный всхлип, прорвавшийся сквозь неровное дыхание Гарри. Северус взглянул в его потемневшие, полуприкрытые глаза — и утонул в них. — Можно?

— Ода-а, — выдохнул Гарри с неприкрытой чувственностью.

Северус склонился ниже, пока его волосы не коснулись кожи Гарри, от чего на ней появились мурашки, и глубоко втянул в себя густой, влажный запах пота, семени и теплой плоти.

— Ты весь пылаешь, — выдохнул он на разгоряченную кожу, скользя открытым ртом по линии натянутой мышцы между плечом и шеей и еле сдерживая себя, чтобы не впиться в нее зубами. Слишком рано для таких вольностей — неизвестно, как он на них отреагирует. Возможно, позже… Он улыбнулся чудесной мысли о том, что будет еще «позже», и прикоснулся губами к теплой ямочке у основания горла.

— Мне нравится твой вкус, — шепнул он, почти не отрывая рта от кожи Гарри. — Интересно, ты везде такой вкусный?

И он начал выяснять это, смыкая губы на упругом кончике соска, целуя и посасывая, дразня языком и нежно прихватывая зубами. Гарри отчаянно выгнулся, подаваясь навстречу этим прикосновениям. Его руки изо всех сил вцепились в простыню, ноги бесстыдно раскинулись в стороны.

— О да. Такой отзывчивый… — Кончик пальца, нежный, как перышко, прошелся по чувствительной, туго натянувшейся коже мошонки. Северус улыбнулся, увидев, как член Гарри подпрыгнул, умоляя о прикосновении.

Как он мог ему отказать?

— Такой твердый. — Он провел пальцем по стволу и нежным движением растер выступившую капельку влаги по всей поверхности налитой головки. Натянутое как струна тело Гарри содрогнулось. Северус улыбнулся. Да. Вот так.

Он наслаждался открывшимся ему видом: Гарри, сходящий с ума от вожделения, дрожащий на грани, полностью загипнотизированный словами Северуса и его легчайшими прикосновениями.

— Да, — выдохнул Северус. — Такой твердый. Такой длинный, и толстый, и Такой Охренительно Твердый. — Голос его становился все громче и глубже; он отбросил нетерпеливые руки Гарри и подчеркивал каждое произносимое слово ощутимым сжатием пальцев. Удивительно, как ему вообще удавалось что-то говорить, — он и сам, растворяясь в желании, стремительно терял способность связно мыслить. — Ты хочешь кончить, да? Ты хочешь, чтобы я касался тебя, — и я буду касаться тебя, о да, я буду. Руками, ртом — всем, чем ты захочешь. Позже. Сейчас тебе даже не нужен мой рот. Ты сейчас кончишь — о, как сильно ты кончишь. Всего лишь вот от этого. О да, Гарри! Да!

* * *

Обернувшись вокруг лежавшего рядом костлявого тела, Гарри чувствовал, как его переполняет тепло. Оно расходилось от него волнами, как от печки, полной углей. Он смутно припомнил, как пытался коснуться Северуса — но был остановлен, а потом Северус сводил его с ума своими прикосновениями — не там, где хотелось бы Гарри, но достаточно близко для того, чтобы он желал большего… И еще было столько всего интересного в процессе — после чего все мысли растворились в тихом голосе Северуса, взявшего самую низкую ноту, которая всегда безотказно действовала на Гарри, проходя через все его тело насквозь — прямо к члену.

— Ты просто невыносим, ты в курсе? — прошептал он в угловатое плечо. — Ты так всегда будешь на меня набрасываться — каждый раз, когда я захочу к тебе прикоснуться?

Это было совершенно несправедливо — он в таком состоянии, а Северус все еще практически полностью одет. Гарри попытался исправить ситуацию, дотянувшись до пуговиц на рубашке Северуса и начав их расстегивать.

— Теперь моя очередь. Хорошо?

Но Северус остановил его.

— Ты не должен…

— Вот придурок! — улыбнулся Гарри. На этот раз он не даст себя отвлечь. — Конечно, я не должен. Я хочу.

Ответом ему послужила вопрошающе приподнятая бровь.

— Я знаю, что делаю, — попытался заверить Северуса — а заодно и себя — Гарри. — Я читал книгу.

— Книгу? — Северус широко ухмыльнулся. — Звучит весьма обнадеживающе.

— Ну… вообще-то, не всю книгу… — признался Гарри, продолжая при этом активные действия. — Но я пытался! Правда, там было… много отвлекающих моментов.

Северус бросил на него полный сомнения взгляд.

— И что же это была за книга?

Что за книга? И он еще спрашивает!

Гарри дерзко усмехнулся:

— Хорошая такая книга. С картинками.

— А! Так ты, значит, не читал — ты просто на картинки пялился.

«Супер! — обрадовался Гарри. — Уже давно нужно было сообразить, что он отвлекается на поддразнивания — и можно, воспользовавшись этим, спокойно избавить его от всего обмундирования». Вслух он, правда, ничего не сказал — только широко улыбнулся и, стянув с плеч Северуса рубашку, принялся снимать с него остальную одежду. Северус слегка приподнимался, помогая Гарри, и смотрел на него широко открытыми черными глазами. Не отрываясь, молча и очень серьезно.

Какой же он скованный! Гарри кончиками пальцев прошелся по его ключицам, опустился к бокам, где можно было пересчитать каждое ребро, погладил впалый живот между остро выступающими костями таза, худые бедра — и добрался до твердого и горячего члена. Легко коснулся его костяшками, потом подушечками пальцев — и почувствовал, как Северус, ахнув, сжал бедра — словно изо всех сил удерживая побуждение толкнуться вверх.

— Да, идеально, — выдохнул Гарри.

Северус насмешливо хмыкнул — и Гарри нахмурился. Это неправильно, он не должен так себя принижать.

— По-твоему, я ничего не понимаю в мужчинах? — поддразнивающе спросил Гарри.

— Ты хотел сказать, в одном-единственном мужчине, — парировал Северус. — Или ты занимался этим еще с кем-нибудь?

— Ну да, в одном, — нимало не смущаясь, подтвердил Гарри. — И этот «один» не смог бы настолько изменить мои пристрастия, если бы не был таким классным.

— Я не…

Но Гарри оборвал Северуса, еще раз легко пройдясь рукой по его члену, и сказал — тихо и уверенно:

— Заткнись. Ты — классный.

Северус промолчал, но за него высказалась Бровь.

— Классный! — настойчиво повторил Гарри, словно Северус высказал свой протест вслух. Но сомнение, несмотря на все убеждения, так и не покинуло лицо Северуса — и Гарри решил убедить его другим способом, без слов.

Он вытянул шею, коснулся губами лба Северуса, чувствуя, как постепенно разглаживается пересекавшая его складка, и ткнулся носом в густые гладкие волосы, обрамлявшие лоб. Он никогда не облысеет — это уж точно, — подумал Гарри, улыбаясь мысли о том, что впереди у них столько времени — и ему еще предстоит в далеком будущем порадоваться сохранности волос Северуса. Нежно гладя рукой тяжелые, чуть засалившиеся за долгий день, все еще влажноватые после дождя пряди, Гарри прошелся губами по высокой скуле и прижался к мягкой, тонкой губе, сцеловывая с нее напряжение.

Затем он двинулся ниже, ведя губами по нежной впадинке ключицы, в то время как его пальцы, зарывшись в редкие и жесткие волоски на груди Северуса, набрели на сосок — и задержались там, поглаживая и пощипывая.

Дыхание Северуса прервалось, по всему телу прошла дрожь возбуждения. Стоя перед ним на коленях, Гарри увидел, как рука Северуса, вздрогнув, испуганной птицей взмыла в воздух. Он вспомнил, что однажды уже видел этот жест — на работе, когда их руки соприкоснулись на кружке с кофе. Ого! Вот это чувствительность!

Сместившись еще ниже, Гарри провел пальцами по дорожке темных волос, расширяющейся от пупка к промежности, и улыбнулся, увидев, как напрягся впалый живот и дрогнул от поддразнивания налитой член. Северус был мужчиной — самым типичным, безо всяких округлостей и мягкостей, и это настолько выходило за рамки ограниченного опыта Гарри, что он не мог отказать себе в удовлетворении разбиравшего его любопытства — с каждым прикосновением, каждым поглаживанием, каждым поцелуем. Правда, все его старания определить самые чувствительные уголки тела Северуса, похоже, оказались обречены на провал: ни одно его прикосновение не осталось без какого-нибудь отклика, хотя в основном это были попытки отклик сдержать.

Ну, это мы еще посмотрим, подумал Гарри, перемещаясь на постели к бедрам Северуса. Порочно улыбнувшись, он склонился над лопающимся от напряжения членом и, решительно прижавшись языком к его основанию — у самой мошонки, медленно скользнул вверх по всей длине. Слизнув влагу с головки, он дразняще щелкнул по ней языком и, поднимая взгляд на Северуса, облизал губы. «Забавно, — подумал он, — вкус почти такой же, как у меня. По крайней мере, на этот раз я смогу разглядеть толком, что беру в рот, да и столько волосков сплевывать не придется». От взгляда широко раскрытых в изумленном восторге глаз Северуса Гарри обдало теплом, и он, снова склонив голову, принялся неопытно, но вдохновенно доказывать Северусу, что действительно его хочет.

Северус по-прежнему молчал, но по тому, как он прерывисто и хрипло дышал, как крепко сжимал плечи и шею Гарри, тот решил, что все делает правильно. Гарри подумал, что должен, по идее, чувствовать большую неловкость — делая это другому… с другим мужчиной… нет, поправил он себя, — с Северусом. Но никакой неловкости не было. Было хорошо. Он наслаждался тем, как пальцы Северуса сжимали и разминали его плечи, как сквозь хриплое дыхание прорывались еле слышные стоны…

Пока Северус не вцепился в плечи сильнее и не подтянул его наверх, сливаясь с ним в глубоком, засасывающем поцелуе и урча от вкуса собственной смегмы на губах Гарри. Затем он обхватил запястье Гарри и направил вниз, между их телами. Впервые Северус просил Гарри о чем-то — и он с готовностью откликнулся на просьбу, делая все так, как надо: быстрее, сильнее…

— Я помню, что случилось той ночью, — шепнул Гарри. — Твои руки на мне — вот так, как сейчас. — И он сильнее обхватил ладонью член.

— Я так и знал, — ухмыльнулся Северус.

Гарри стер эту ухмылку поцелуем — и сам ухмыльнулся в ответ:

— Ты всегда меня хотел? С того самого момента, как мы встретились?

О да, сработало! Глаза Северуса широко раскрылись.

— Наглый мальчишка! Ты… о-о-о… — Северус, не договорив, глухо и протяжно застонал. Голова его склонилась набок, глаза закрылись. Головка члена заблестела от выступившей смегмы.

Да, отвлекаться и ругать Гарри в такой момент Северусу, конечно, не стоило. Гарри задвигал рукой быстрее, другой ладонью обхватив и сдавив плотно прижавшиеся к телу яйца. Теперь настала его очередь поддразнивать.

— Ты мечтал о том, чтобы я так делал? — выдохнул он в рот Северуса. — Ты так меня представлял себе, да? Тебе это нравится?

Северус поначалу отвечал молча: толчками навстречу уверенным движениям руки Гарри, но вот наконец сквозь его сдавленные выдохи прорвались слова: «Га… Гарри, да!»

Было так странно и так прекрасно — видеть Северуса таким. Обнаженным — как физически, так и душевно, отбросившим в сторону свою вечную сдержанность, растворившимся в наслаждении. Кончающим от прикосновений Гарри, выкрикивающим его имя. Осознание того, что именно он сумел так раскрыть этого зажатого и замкнутого человека, было просто сногсшибательным. Гарри был потрясен. Он почувствовал себя сильнее — в совершенно неожиданных аспектах. В этот момент его навсегда покинуло опасение, что любовь к мужчине сделает его самого менее мужественным, и на месте этого опасения возникло чувство защищенности.

— Все хорошо, — шепнул он, замедляя движения рукой, когда Северус, изогнувшись и задрожав, выплеснулся в его ладонь. — Ты — мой. — С улыбкой глядя на то, как из раскинувшегося перед ним долговязого тела постепенно уходит напряжение, он отбросил со лба Северуса спутанные пряди. — Никому тебя не отдам.

Их взляды встретились, и Гарри подумал о мосте и падении во тьму, но вместо реки увидел перед собой бездонные глаза Северуса. Он опять услышал глубокий, страстный голос, снова и снова что-то шепчущий в его сознании, только на этот раз, он, кажется, понял, что именно этот голос пытается сказать. Гарри поддался ему — и упал во тьму, растворяясь в ленивом, неспешном поцелуе.

Когда они оторвались друг от друга, Гарри прошептал:

— Ты совсем не такой, как я себе представлял. — Почему-то ему казалось, что этими словами он выдает свою сокровенную тайну.

— А. — Ответ прозвучал очень ровно, но Гарри достаточно знал Северуса, чтобы заметить мелькнувшую на резко очерченном лице тень тревоги.

Вот дурак!

— Ты лучше.

Он улыбнулся и растянулся на Северусе. Хорошо. Уютно. Руки Северуса, нежно скользнув в его волосы, обхватили затылок — и он счастливо вздохнул.

* * *

Гарри смутно помнил, что чуть позже Северус встал задуть свечи — одну за другой — и лег обратно в кровать, накрыв их обоих одеялом. Волосы Северуса пахли свечным дымом.

Гарри ужасно хотелось пить — горло совершенно пересохло, но встать или даже открыть глаза не было никаких сил, так что он просто перекинул руку через тощую талию и зарылся холодным носом в щель между костлявым плечом и подушкой, забираясь поглубже под одеяло, ближе к теплу, исходящему от Северуса. И заснул — в непривычной постели, чувствуя приятную тяжесть руки Северуса на своем плече.

Проснулся он от жуткого холода.

Кто же знал, что можно так дико закоченеть, когда спишь голым! Он прислушался к мягкому посапыванию Северуса и пошарил рукой в поисках одеяла. Прищурившись, он взглянул на окно — сквозь черные занавески пробивался мутный серый свет. Жадный свинтус, лежавший рядом, отвернулся к стене. Одеяло было плотно обернуто вокруг него, как плащ. В результате упорной борьбы Гарри удалось заполучить в свое распоряжение примерно треть. Он забрался под одеяло и перекинул через сопящего типа руку. Рядом с Северусом было тепло и уютно, и Гарри поерзал, пристраиваясь поближе к этому теплу. «Все-таки не робот», — подумал он, подавляя зевок. И снова заснул, убаюканный растворяющимся вдали звуком утреннего поезда.

* * *

Северус проснулся в одиночестве. Но он был уверен в том, что всю ночь рядом с ним кто-то сопел, по-щенячьи неугомонно возился и закидывал на него руки и ноги — ему это явно не приснилось. Из ванной доносился звук льющейся воды. Проходя на кухню, он недовольно взглянул на полосу слабого света из-под закрытой двери. Плескание продолжалось еще какое-то время.

В конце концов дверь ванной распахнулась, и оттуда в облаках пара появился Гарри — в одном полотенце, низко обернутом вокруг бедер. Северус чуть не выронил кофейник, который собирался ставить на плиту.

— Как насчет тостов? — жизнерадостно спросил Гарри, кивнув на лежавший на столе хлеб. — Я хочу потемнее — такой… соблазнительно поджаристый.

Северус, услышав эту чушь, прищурился.

— Правда, что ли? — протянул он.

Глаза Гарри на мгновение остекленели. Он моргнул, и его лицо медленно расплылось в улыбке.

— Во-от. Именно так соблазнительно.

Он мягко вплыл в кухню — ни малейшего стеснения перед раздвинутыми занавесками — и обвил влажными и горячими после душа руками талию Северуса.

— Добрутр, Сев’рус, — пробормотал он, утыкаясь носом Северусу в ухо. — Чем думаешь заняться сегодня?

— Ничем таким… — У Северуса встава… возникало — да, возникало все больше сложностей с концентрацией внимания в последнее время. И с избеганием непрошеного внимания тоже — особенно если учесть, что на самом деле оно вовсе не было непрошеным.

— Супер! А я тут как раз подумал — может… — И Гарри, обхватив спину Северуса, с надеждой ткнулся в него вставшим членом — в качестве тонкого такого намека.

— Просто чтобы ты знал… — Северус переступил с ноги на ногу — отчасти из-за легкого замешательства, но в большей степени — в надежде заполучить еще парочку соблазнительных прикосновений члена Гарри. — Я не привык заниматься этим… ни с кем, вообще-то. — Черт побери, и откуда оно взялось, это признание?! Северус смутился еще больше. — Но особенно — с кем-либо твоего возраста.

— Здорово! — просиял Гарри. — Вот и не начинай этим заниматься с другими. Не хочу тебя ни с кем делить — моего возраста или какого там еще. — И он, перехватив руки Северуса, направил их вниз, к краю полотенца на своей талии. — Вот. Потяни, — прошептал он, целуя Северуса в шею. — Оно соскользнет.

— Гарри! — выдохнул Северус. Но от того, что Гарри сделал дальше, все, что он хотел сказать, вылетело у него из головы.

* * *

После того как они с таким приятным опозданием позавтракали, Гарри закинул на плечо рюкзак и уехал в Университет. Он вернулся днем, сияя улыбкой, нимало не потускневшей за несколько часов учебы. Небрежно скинул кроссовки и зубами стянул вызывающе-красные варежки. Северус поднял взгляд от статьи, которую ему нужно было отредактировать к десятому числу, и сделал вид, что его вовсе не интересует, чем это занимается Гарри (хоть его поведение утром и доказало совершенно обратное).

— Вот, у меня тут для тебя кое-что есть, — сказал Гарри, протягивая ему свернутую распечатку.

«Оценки!» — сообразил Северус. По мере изучения распечатки его брови поползли вверх. Мальчишка умудрился сдать все экзамены. Причем в основном неплохо — и это несмотря на то, что в последнее время он больше околачивался у Северуса, чем занимался. «Но дело-то совсем не в этом, — тут же отругал себя Северус. — А в том, что я умудрился связаться с кем-то, кто получает оценки, у кого есть рюкзак, и экзамены, и красные варежки, которые он бросает где попало. Никогда еще в моей жизни не было столько иронии — во всей этой ситуации ее просто море».

На следующее утро на пути в ванную Северус споткнулся о рюкзак, брошенный посреди коридора, — и вдоволь наворчался под душем, высказав все, что думает о манере Гарри разбрасывать вещи под ногами. Выходя из ванной, он перевел гневный взгляд с болтавшегося на ручке двери нового полотенца на бритву и зубную щетку Гарри, которые лежали на краю раковины. Он даже не помнил, чтобы Гарри приносил все это. Вещи как будто появлялись в его квартире сами по себе: разбросанные учебники, конспекты, ярко-желтые и оранжевые маркеры, свисающая со спинки кресла рубашка… Да что же это такое — неужели нет никаких пределов этому дерзкому вторжению в его личное пространство?!

К тому времени когда он вышел из ванной, рюкзак уже был сунут под кровать — вместе с кроссовками, а книги убраны обратно в стеллаж. Гарри, все еще полураздетый, оглядывал книжные полки с решительным видом, который явно не предвещал ничего хорошего. Северус от всей души понадеялся на то, что решительность, написанная у Гарри на лице, не имела никакого отношения к планам перестановки его книг на полках. Он подошел и встал между Гарри и стеллажом, надеясь, что его строгий взгляд и угрожающе скрещенные на груди руки предотвратят запланированные Гарри нововведения. Это не сработало, и тогда Северусу пришлось прибегнуть к самому надежному способу отвлечения наглого мальчишки от всех его гнусных планов книжных перестановок.

После того как попытка Гарри переставить книги провалилась, они только что пылинки друг с друга не сдували. До одиннадцатого января. Одиннадцатого днем Гарри устроил Северусу скандал из-за того, что тот не сообщил о своем дне рождения, который был девятого. И что это был за скандал! Гарри размахивал руками и орал как ненормальный, его глаза при этом бешено сверкали, а волосы стояли дыбом. Северус, конечно, тоже весьма воодушевленно проорался в ответ, тем более что поводов у него было более чем достаточно: Гарри постоянно оставлял его — и свои — книги в беспорядке, перекладывал вещи, забывал на кухонном столе на всю ночь заказанную на дом еду, ни разу нормально не запер дверь, да к тому же еще и разбил его любимую чашку!

Гарри слушал все это, и выражение его лица постепенно менялось от ярости к полной ошарашенности. В конце концов он пожал плечами и со словами: «Ну и ладно, в следующем году отметим» — набросился на Северуса. Он заставил Северуса замолчать единственным известным ему способом и изо всех сил постарался (что, надо сказать, у него очень и очень хорошо получилось) возместить пылкостью и рвением отсутствие подарка на день рождения. Северус потерял дар речи — то ли от намерения Гарри быть с ним в следующем году, то ли из-за внезапной атаки — в любом случае, возражать ни против того, ни против другого он не собирался.

Они не вылезали из постели до самого вечера.

И так продолжалось до конца зимы.

* * *

— Давай сходим в зоопарк? — предложил Гарри однажды утром, пару месяцев спустя. — Или в музей — мне, в общем, все равно.

«Сумасшествие! — подумал Северус. — Полное безумие — и время как раз подходящее. Вспомнить хотя бы, что произошло на Мартовские Иды. Не зря мама была одержима римлянами — только одержимый человек мог заставить меня учить биографию Юлия Цезаря, когда мне было одиннадцать лет».

— Ну пойдем! — В ответ на полный сомнения взгляд Гарри жизнерадостно ткнул его локтем в выступающие ребра. — А я тебя ужином угощу.

Северус не соглашался никуда идти, пока они не обсудили все детали предстоящей прогулки и он не решил, что они его устраивают. В итоге остановились все-таки на зоопарке, а Северус выбрал ресторан.

Пока Гарри наслаждался разглядыванием огромного боа-констриктора, Северус, чтобы не думать о возможных скрытых причинах этого воодушевления, размышлял о том, как удивительно хорошо он справляется с внезапным вторжением Гарри в его жизнь.

Значительно позже они вернулись домой: варежки Гарри в карманах пальто Северуса, запасной ключ от квартиры — у Гарри в руках. Варежки и раньше бывали в карманах пальто, а вот запасной ключ был нововведением, причем сегодняшним. Северус был вполне удовлетворен тем, как прошло обсуждение этого вопроса. Он даже удержался от резких слов по поводу вызывающе-яркого брелока, к которому Гарри прицепил ключ.

— Вот это день! — Гарри, сияя, посмотрел на него. — Просто волшебный!

— Волшебный? — хмыкнул Северус. — Волшебства не бывает.

— Да ты говоришь, прямо как моя тетя! Выше нос! — Гарри вытянул шею и прошептал, слегка касаясь губ Северуса своими — мягкими и убеждающими: — Конечно, бывает! Где-нибудь.

Северус уже целую вечность не разглядывал деревья, подмечая признаки наступающей весны. Но были и времена, когда он так делал, — цвет глаз Гарри напомнил ему об этом. Множество весен пришло и ушло незамеченными, и вот в его руках, его доме, его жизни появился Гарри — он был здесь и сейчас, и Северус снова стал замечать смену времен года и постепенно начинал верить в то, что невероятная удача не отвернется от него. И что такое какая-то там вера в волшебство в сравнении с постоянным убеждением себя в том, что Гарри все еще захочет быть с ним на следующий день?

«Возможно, волшебство, — подумал Северус, — как этот бессовестный зеленоглазый нахаленок: давным-давно уже умудряется оставаться незамеченным прямо перед моим носом, просто потому что я не ожидал его найти».

— Да, — выдохнул он в губы Гарри. — Наверное, все же бывает.

end

Примечания переводчика:

*Все цитаты из сонетов Шекспира приводятся в переводах С. Маршака

**Персонаж шотландского фольклора, является к детям по ночам, навевает сны

* * *

К сожалению, здесь не удалось передать в полной мере игры слов. Северус говорит: without developing a limp wrist. Limp wrist — “слабое запястье” — характерный манерный жест руки, выдающий в человеке женоподобного гомосексуалиста; это словосочетание используется в английском для обозначения соответствующей сексуальной ориентации.

* * *

Гарри поет популярную шотландскую песню на стихи Роберта Бернса Auld Lang Syne (строчка приводится в переводе С. Маршака). Вот здесь можно послушать ее мотив: http://www.easybyte.org/syne/syne4a.mid

Распевание этой песни — один из обычаев празднования шотландского праздника окончания года Hogmanay, который обычно отмечается 31 декабря — 1 января. Другой обычай Hogmanay — “первый гость”: человек, который первым переступает после полуночи 1 января порог жилища друзей или соседей и приносит в этот дом удачу. Первый гость должен принести с собой символические дары: соль, уголь, виски, фруктовый пудинг и т.д., хозяева в ответ тоже его угощают и предлагают выпить. Первый гость должен иметь подходящую внешность. Идеально, если это высокий, красивый и темноволосый мужчина.

Текст 130 сонета Шекспира в переводе С. Маршака:

Ее глаза на звезды не похожи,

Нельзя уста кораллами назвать,

Не белоснежна плеч открытых кожа,

И черной проволокой вьется прядь.

С дамасской розой, алой или белой,

Нельзя сравнить оттенок этих щек.

А тело пахнет так, как пахнет тело,

Не как фиалки нежный лепесток.

Ты не найдешь в ней совершенных линий,

Особенного света на челе.

Не знаю я, как шествуют богини,

Но милая ступает по земле.

И все ж она уступит тем едва ли,

Кого в сравненьях пышных оболгали.

Вот здесь можно послушать, как этот сонет читает Алан Рикман:

http://rickmanworld.narod.ru/theatre/Whenlovespeaks/whenlovespeaks2.htm

Выражаю огромную благодарность двум Светам и Наташе за неоценимую помощь в работе над переводом, а также авторам — Sinick и Ac1d6urn — за то, что написали этот текст, в который я влюбилась с первых строк. А еще большое спасибо читателям, которые голосовали за этот перевод на конкурсе, благодаря чему он выиграл приз читательских симпатий :-)

При чтении этого фика рекомендуется заглянуть в оригинал по приведенным выше ссылкам: текст проиллюстрирован замечательными фотографиями.

Примечание от авторов:

Мы начали писать «Обыкновенное волшебство» в прошлом ноябре, когда Ac1d6urn работала над восьмой и девятой главами фика The Price of Magic. Sinick предложила отвлечься от мрачных и апокалиптических сюжетов и написать что-нибудь значительно более легкое: «Безо всяких решений судеб магического мира, оказывающегося на краю бездны, без трагических ранних смертей. Просто историю о Гарри, который врывается в жизнь одинокого человека и ненамеренно рушит все возведенные им преграды».

В это время как раз объявили АУ-челлендж Dusk til Down Wave X (не здесь, не сейчас, без магии). И хоть мы не стали принимать в нем участие, Acid было никак не избавиться от образа, который появился в ее голове, когда она писала девятую главу Price of Magic: когда Северус думает о призраке Гарри как о живом человеке: «Я вспомнил об официанте из «Чеширского сыра» — молодом пареньке, очень похожем на Гарри, и на пару мгновений позволил себе помечтать. Я представил себе, как Гарри работает там, периодически налетая на столы — из-за того что забывает дома очки, усмехаясь посетителям — а иногда даже посылая и мне нерешительные улыбки. Они бы, конечно, тут же испарились, как только он бы понял, кто именно сидит за одним из обслуживаемых им столиков. После этого он стал бы гораздо более неохотно и осторожно улыбаться посетителям, сидящим в темных углах».

Именно этот незначительный отрывочек и стал отправной точкой «Обыкновенного волшебства». В этой истории герои The Price of Magic переносятся в абсолютно маггловскую обстановку. Те, кто читал Price, могут узнать некоторые места, темы и персонажей оттуда, тем не менее “Обыкновенное волшебство” — самостоятельная история. По мере того как мы работали над ней, она обзавелась многими дополнительными сценами, и в итоге изначально придуманный сюжет претерпел значительные изменения.

Мы так долго были погружены в сочинение The Price of Magic, что рано или поздно от нее просто обязана была образоваться собственная АУ. Эта история — подарок для тех, кто, возможно, читал следующий отрывок и хотел бы, подобно Снейпу, еще раз вернуться к этому образу:

«Я снова подумал о Гарри — о том, как он выходит из «Чеширского сыра», не замечая меня. Но на этот раз я останавливаю его до того, как он пройдет мимо и скроется в толпе на Флит-стрит. Я окликаю его и смотрю в глаза, не давая возможности отвести взгляд. Я подхожу ближе и ближе, отрезая ему пути к отступлению, пока он не вжимается в кирпичную стену. И тогда я подаюсь вперед, вытягиваю руки, удерживая его, не давая пошевелиться, и, не думая о последствиях, хватаю за плечи и прижимаюсь к его губам, впитывая их тепло, — самозабвенно и страстно, как это сделал бы он. Как он это уже делал. Я представлял нас без нашего прошлого, проблем и тревог в совершенно другом мире, отделенном от нас тысячей мечтаний».

Sinick & Ac1d6urn