Давай начнем сначала

I hear, a voice say:

And now I'm done with you.

«Saliva».

Дурмстранг горел. Последний оплот темных сил поглощало безжалостное пламя. Но там, на верхней площадке башни, еще шел последний бой, самый яростный, предопределенный Предсказанием, неотвратимый, как борьба Света и Тьмы. Сквозь рев бушующего огня, летели зеленые молнии, гнал ветер отзвуки самых страшных проклятий, еще не поглощенных временем.

Те, кто остался в живых, последние уцелевшие в битве с обеих сторон, одни — уже побежденные и сломленные, другие — еще сохраняющие остатки сил, чтобы утвердить свою победу, забыв обо всем, со священным трепетом внимали этим звукам. На самой верхней площадке решалась судьба всего магического мира. Эта судьба висела на тонком волоске, на одном оголенном нерве, на одном касании, на одном взмахе палочки.

Безжалостная война, что унесла столько жизней, давала зрителям свое последнее представление. Она уже закончилась, — независимо от исхода боя. Последней судорогой, рукой умирающего, что тянется к остающимся на этом свете и бессильно падает на одеяло. У подножия рушащегося замка стояла тишина, — та самая, что ощущается у постели отходящего, чтобы не стать святотатцем и не нарушить границы, что отделяет Бытие от Небытия.

Последний столб ревущего огня взмыл в небо. Зеленая молния утонула в проклятии, хриплом и громком, последнем всплеске ненависти, способном разрушать камни. Зеленый росчерк заклятия ударил в высокую фигуру в черном плаще, а тот, кто остался, обессилев упал на камни пола. Палочка покатилась по горячим плитам, выскользнув из мокрой руки. Тот-Который-Выжил, с трудом встал на колени и чувствовал, как по щекам текут слезы. Страшная тяжесть, что лежала на его плечах десять лет, свалилась, как лавина с горы, но вместо освобождения им владела пустота. Слезы не могли унять эту пустоту, смыть её с души, как вода смывает грязь и усталость. Они только промывали рану, но не лечили её.

Он встал — плиты пола дрожали под его ногами, готовые в любую секунду лопнуть осколками, похоронить в своих недрах его тело. И он пошел, спотыкаясь на каждом шагу, падая и вновь поднимаясь. И снова падая.

Ноги сами несли его, ослабевшего, обезумевшего, одинокого среди осколков дверей, сгорающих комнат, лестниц, черных и скользких, державших его подошвы липкими кляксами. И он скользил на этих кляксах, вытирал руки об остатки обгоревшей мантии, о пропитанную гарью одежду. И плакал. Он плакал, перебираясь через обгоревшие трупы, разорванные заклятиями куски плоти, неподдающиеся опознанию, дымящиеся груды тех, кто когда-то были магами, дышали, во что-то верили и на что-то надеялись. Кого-то любили и кого-то ненавидели. И жили, Мерлин Великий, жили! Сколько их осталось здесь? Друзей и врагов, близких и ненавистных, кому он когда-то желал самой мучительной смерти. Старших и ровесников, тех, которые уже никогда, никогда….

Он падал, катился кубарем с лестниц. Пламя иссушало мозг, плавило в своем горниле с этой кровью и этими телами в один неразрывный клубок, в одну сущность, из которой он никогда уже не сможет восстать прежним. Он скользил, поднимался, брел наугад, по наитию, как животное. Медный привкус на губах, пятна, засыхающие на руках:

«Сколько крови, Годрик Всемогущий, сколько крови! На мне, во мне, на моих руках!»

Он выполз, интуитивно найдя выход из этого горящего ада, и упал на землю, под ноги тем, кто ждал его появления. Кто сделал все возможное и невозможное, чтобы он оправдал свое предназначение.

Он, ничего уже не соображающий, ничего не помнящий, чувствовал на себе чьи-то руки, смотрел на кляксы лиц, слышал голоса, зовущие его:

— Ты убил его? Убил?

— Гарри, очнись! Ты слышишь меня, Гарри?

— Дайте ему воздуху, расступитесь!

— Гарри, скажи, что его больше нет! Что ты молчишь?!

И он отталкивал от себя эти руки, рвался из них, удивляясь, откуда сейчас взялись силы, когда внутри все пусто, все сгорело в горниле, когда не осталось ничего, кроме одной мысли, что эхом пульсировала в голове:

— Больше никто не умрет! Слышите! Я вам приказываю! Никогда, слышите! Не будет смерти! Никому! Хватит!!! БОЛЬШЕ НИКТО НЕ УМРЁТ!!! ….

* * *

— Ну что за глупость, а? Где это видано, скажите на милость?

Свежий номер «Утреннего пророка», уже порядком засаленный и измятый, лег на стойку, чтобы тут же быть схваченным другими руками. Шарканье многочисленных ног говорило о том, что посетители «Дырявого котла» сгрудились вокруг, стараясь увидеть крупные строчки передовицы как можно ближе.

«Указом Министерства магии от … числа … года, смертная казнь отменяется как мера наказания для бывших преступников, несмотря на тяжесть содеянного. Ранее утвержденные смертные приговоры заменяются на полное магическое развоплощение и последующий запрет осужденным пересекать Переход и посещать любое магическое место на территории страны. С настоящего момента вступает в силу строжайший запрет изгнанникам когда-либо возвращаться на места своего проживания под страхом пожизненного тюремного заключения».

— Ну, видали? Что я вам говорил? Это ли не чушь?

— Бросьте, любезный. Азкабан не резиновый, а в Сером Замке сейчас набито, как сельдей в бочке!

— Тем более в этом нет никакого смысла!

— Говорите тише, умоляю! Я не хочу рисковать своим заведением!

— Кому пришла в голову эта безумная идея?

— Тсс! Слышал, что так хотел ОН.

— Ну, конечно! Будем слушать бредни мальчишки!

— Замолчите! Иначе я сдам вас аврорам!

— Как же, сдашь ты, старая облезлая шляпа! Я тоже участвовал в войне! И не собираюсь радоваться, что эти ублюдки расползутся по миру, как гадюки!

— Я слышал, семьи погибших выступили с протестом.

— Лучше бы скинулись галеонами и заплатили «добрым людям».

— Говорят, так и поступали. И крысы объявили голодовку. Влетело же потом кое-кому!

— А что ты хотел? Кому приятно получить отраву в жратве?

— А теперь выпустят, за здорово живешь!

— Страшные времена, страшные!

— Бросьте вы кудахтать! Читать разучились? Тут же сказано: «с полным разоплощением»! Не хотел бы я в одну минуту стать магглом!

— Лучше магглом, чем покойником!

— Кому как, дружище, кому как. Посмотрел бы я на этих чистокровных! Не один, слово мое помяните, вышибет себе мозги в камерах, пока есть такая возможность!

— Заткнулись, я всем сказал, заткнулись!!!

Тяжелая глиняная кружка нашла свою гибель на полу трактира, прыснув во все стороны черепками. Густой запах пива с примесью «Огденского» виски ударил в нос болтливым посетителям «Дырявого котла». Огород голов повернулся, оглядывая бушующего посетителя со смешанным чувством опаски, жалости и брезгливости. Посетитель, молодой человек со всклоченными волосами, в узких вытертых джинсах, с трудом поднимался из-за стола, обводя присутствующих взглядом, полным испепеляющей ненависти:

— Что вы, драл бы вас Мерлин, в этом понимаете?! Вы прятались в норы, как крысы! Пока он, пока мы…. — Он едва не упал, вцепившись в столешницу так, что побелели пальцы. — Вы не видели, не знаете! Что вы понимаете в смерти? Вы её видели, смерть? Знаете, как она пахнет? Когда ничего кругом, только кровь, горелое мясо, пыль, просто костная пыль! Кто вам дал право рассуждать о Нем? Кто вас спас, сукины вы дети!

Ему никто не возражал. Они толпились у стойки, тихо перешептываясь между собой. Косясь на него, воздвигая между ним и собой прочную стену отчуждения.

«Напьются как… через день такая история…. Что поделать? ... были слишком молоды…» — осторожный шепоток блуждал по трактиру.

Невысокая плотная девушка с золотистыми толстыми косами протолкалась через скопившихся людей и подошла к говорящему. Ласковые руки усаживали его на лавку, гладили по рукам, по каштановым волосам. И на лице её была мука, пополам с отчаянием:

— Ну что ты, Шейм. Они же понимают, они все понимают…

— Отстань от меня, Браун! Ты там была, ты видела! Чего ты их защищаешь?

— Хорошо, Шейм, хорошо. Я уйду. Только провожу тебя, и сразу уйду…

— Смерть? Что они понимают в смерти?

* * *

Азкабан был щедр на иллюзии. Он не знал, что было тому причиной: эмоции заключенных, оставшиеся после ухода дементоров, а может количество узников, нарушивших уединение камер-одиночек. Но не проходило и дня, чтобы эти стены не дарили ему забытье, страшное и мерзкое, заставляющее его снова и снова видеть одно и тоже: залитую кровью лестницу в горящем аду Дурмстранга.

«— Уходи, Лив!

Горячее переплетение пальцев, липких от его крови. Как мало времени, ничтожно мало!

— Я тебя не брошу, Марк!»

Сколько он так просидел, прижимая к себе самого дорогого для него человека? Сколько бессердечно убегающих секунд? Они уже поднимались по этой проклятой лестнице, его друзья и соратники шли по следам убийцы, положившего минутами раньше десяток авроров, чтобы пробиться наверх, туда, где еще шел бой. Они нашли его. И теперь он лежал на ступенях, настигнутый их заклятиями, истекая кровью и теряя силы. Не способный больше к сопротивлению. Только к ненависти. Они шли, чтобы увидеть врага на руках того, кто должен был добить, а вместо этого прижимал к себе и молил их, закрывая собой искалеченное тело:

— Не убивайте, умоляю! Не убивайте его!

— Ты спятил, Вуд! Отойди, гоблин тебя побери!

— Не убивайте!

Что он мог сделать, выходя против них? Поднять палочку? Защищать, впервые в жизни направив заклятие на своих друзей? Тех, с кем прошел эту войну, последнюю войну магического мира? Готов ли он был тогда? Невозможность выбора, убивающая его. От своей слабости он сделал это. Из-за своей слабости вставал перед ними на колени, глядя в знакомо-незнакомые лица, просил там, где Марк сражался бы. Если б мог.

— Не проси, Лив! — Хриплый голос, в котором боль билась вольфрамовой раскаленной дугой, не физическая, другая. — Не смей просить!

— Не убивайте! Только не убивайте его!

— Не проси!

Знакомо-незнакомые лица, как каменные маски. И он понимал тщетность своих просьб и своей мольбы, разбиваясь в кровь об их молчание, о взгляды, в которых уже не осталось дружеского участия, — эта тонкая, стертая черта между расположением и ненавистью. Недоумение, брезгливость. К нему, предавшему память своих погибших друзей.

— Беги, Марк! Аппарируй! Беги, Марк!

Росчерк палочки, летящей в воздухе в искалеченные пальцы раненого.

«Я не побегу. Пусть так, Мерлин, мне все равно, что со мной станет. Только ты живи!».

Плиты пола, уходящие из-под ног. Он падал. Бился головой о неотзывчивые камни. Отзвук связывающего заклятия.

А потом?

" — за содействие бегству Упивающегося Смертью, тяжкое предательство Ордена Феникса, Уизенгамот приговаривает тебя, Оливер Джеймс Вуд, к пожизненному заключению в тюрьме Азкабан. Да помилует Мерлин твою заблудшую душу».

И он очутился здесь, в маленькой сырой камере, навсегда закрывшей его от света, от ветра, от жизни. Наедине с собой, со своим глухим отчаянием. С вопросом, иссушающим сознание: «Где ты Марк? Что с тобой стало? Если ты выжил, почему не даешь о себе знать? Почему не приходишь за мной? А если нет, почему я не чувствую твоей смерти?».

Что осталось ему в этом мире? Жалкое подобие существования. И бесконечные иллюзии Азкабана.

До этого самого дня.

— Просыпайтесь, преступнички.

Сначала шаги, поворот ржавого ключа, — болезненный скрип железа о железо. Шаркающая походка Альберика, — с должным уважением к старости стража, ему дали в подчинение самых «спокойных» заключенных. Он приходил к Оливеру каждый день в течение последнего полугода, и Лив узнавал его шаги из всех других, раздающихся за дверью камеры. Его сосед по заключению, старый, измотанный маг, уличенный в меркантильных связях с Упивающимися, всякий раз поднимал свою лохматую, седую голову и уныло опускался на место.

— Что нового, Альбер?

— Да что нового? — Стражник деловито поставил на пол глиняные миски с похлебкой, вытряхивал ломти хлеба из необъятных карманов старого плаща, отчего хлеб всегда имел привкус табачных крошек. — С тех пор, как издали этот проклятущий указ, тюрьма словно с цепи сорвалась. Не, помяни мое слово, бардак будет с этим помилованием. Слышь, орут в конце коридора? Каждый день такая дребедень. Салливан, бедолага, уже и не знает, кого слушать. Совсем от скаредности помешался!

— А что случилось-то?

— Да вишь, какая история. Перевели ему, значит, под ведомство смертника. Давно уже перевели, пару месяцев как. Почитай, что первым убийцем был у Сам-Знаешь-Кого. До указа, значит, пустили бы за Арку и вся недолга. А тут, покамест лечили его, чтоб до суда дотянул, указ вышел. Значится, теперь развоплотят и выкинут. Тут и потянулись к старине Салли эти, стало быть, кровные родные жертв. Денег сулили, дабы он заключенного своего удавил или отравил там. Зельем каким оно конечно надежнее, потому как такого оно, ясна мантикора, не удавишь. Галеоны Салли ручьем потекли, тока он, убивец значит, такое дело как собака чуял и есть ничего не стал. А тут еще мамаша его, ну как тех родственничков перебивать галеонами-то. Оно конечно, у богатых куда более монет будет. Вот так и рядятся, не един уж день. Салли, дурак, с ума сходит: травить, стало быть, али не травить? Уж очень ему, паскуднику, хочется с двух рук монетки грести, на безбедную, так сказать, старость.

Оливер слушал его рассеянно, собирая в ладонь крошки хлеба. Ежедневная болтовня старика отвлекала его от безрадостных мыслей, кроме того, от старика была одна ощутимая польза, — продажные стражники составляли весь штат Азкабана, ибо галеоны не пахнут, а жить всем охота. От него Оливер знал, что его родители подали прошение о замене пожизненного на развоплощение и изгнание. Два раза им отказывали, пока мать, доведенная до отчаяния, не бросилась за помощью и содействием к Поттеру. Где-то впереди замаячила возможность пересмотра приговора, подавшая Оливеру слабую надежду. Альберик служил Вуду последней связью с миром. Ради этого, он стоически терпел бесконечные разглагольствования старика.

— Я ведь его, Салли — то, не осуждаю, Мерлин упаси! Сам грешу, чего же на других пенять? Он, язви его мантикора, и так страху натерпелся. «Как глянет, — говорит, — на меня убивец этот, душа в пятки уходит. Волчий взгляд, как ножом по горлу. Родного отца порешит, как плюнет. И рожа у него, ну совершенно жуткая! Такие тока мамке с папкой понравиться могут. Как сожмет кулак, чую, таким кулаком только приложить и дух наружу». А енти говорят, души. Тут уж кто кого скорей придушит и так видать. Кинул он раз в Салли тарелку, до сих пор на двери вмятина. Говорят, до войны в квиддич играл, с большим, стало быть, успехом.

— Кто играл?

Квиддич! Забытое слово вспыхнуло в голове Оливера ослепительной молнией. До внезапной дрожи в руках.

— Уж не Салли, точно, — фыркнул Альбер, — каратель этот, говорю. Я его в окошко видал, — как оскалится, так прямо душа в пятки уходит.

— Подожди, подожди, подожди! — сердце колотилось, как яйцо в кипятке, Оливер вскочил на ноги, роняя на пол миску с остатками похлебки. — Ты его видел, да? У него татуировка здесь, да? На правой руке? И шрам от виска? Вот здесь?

— Ну, я такие штуки не разглядывал, — лихорадочный блеск в глазах всегда такого тихого и спокойного узника, напугал Альбера. Он попятился назад, но горячие, дрожащие пальцы не отпускали, впиваясь в руку.

— Ты знаешь, как его зовут? Ты знаешь! Маркус Флинт, да? Да?

— Кто тебе сказал? — недоверчиво покосился старик, но Оливер уже не слышал его.

— О, Мерлин! Мерлин!

— Что с тобой, парень? Колдомедика может? Мамаша твоя и папаша платили, чтобы если чего с тобой не того, простуда там, али приступ какой нервный, али расстройство…

— Идиот! — старый маг, впервые со дня своего пребывания нарушил молчание, и в бешенстве уставился на стража. — Ты что, дел наших не читал? Этот дурак, — кивок в сторону Оливера, — за то и сидит, что тому дураку уйти дал.

— Он был здесь! Всё это время! — Оливер не слышал уже ни того, ни другого. — Я думал, что он забыл, что… или погиб….

Слезы текли по щекам, словно прорвалась плотина беспросветной обреченности. И он размазывал их по лицу, улыбаясь бестолковой, безумной улыбкой.

А потом рванулся к двери и закричал, ударившись лицом в холодную решетку маленького окошка:

— МАРК!!!!!!!!!

* * *

— ЛИВ!!!!!

Когда сильная рука железной хваткой сомкнулась на горле Салливана, припечатывая к стене и приподнимая над полом, незадачливый страж Азкабана еще успел удивиться, как этот ублюдок смог схватить его, невзирая на цепь, приковавшую узника к стене. А в следующий момент, все, что ему оставалось, это дрыгать ногами и молиться Мерлину о спасении жизни.

— Пощади! — тоненько, словно придавленная мышь, заверещал стражник, вцепившись в державшую его руку.

— Заткнись, крыса! — глухой голос бывшего командира карателей ясно давал понять, что от смерти стража отделяет одно движение покрытых шрамами пальцев. — Сейчас я тебя отпущу, ты выйдешь отсюда, потом вернешься и скажешь мне, каким образом я слышал в этом гадюшнике голос Оливера Вуда. Ты меня понял? Оливера Вуда. Как он здесь оказался? Ты все узнаешь и скажешь мне. Иначе, Салазаром клянусь, я найду способ свернуть тебе шею!

Пальцы разжались, но другая рука все еще держала стража за шкирку, давая понять, что о свободе пока можно забыть. Салливан засипел, потирая рукой шею:

— Это не мой узник, господин! Это Альберика, Мерлином клянусь!

— Кто это такой, гоблин тебя побери? Еще одна жадная крыса?

— Страж, господин, как и я.

— Ты его сюда приведешь. Прямо сейчас. Пусть говорит через окно, если боится войти. Ты меня понял?

Стражник убрался, — так быстро, как только смог. Эти минуты показались Марку вечностью. Он боялся всего: ошибок, недоразумений, помех, людской глупости — всего, что отделило бы от этого голоса, что вернул силы жить. Услышанного им не ушами, но всем его существом. Тот самый голос, что когда-то слышал он сквозь океан боли, ревущей в каждой клетке его тела: «Беги, Марк! Аппарируй!». Лив! Салазар Великий, как он здесь очутился?! Что они с ним сделали, эти долбаные радетели добра и справедливости?!

Он метался по своей клетке, рисуя в своей голове самые ужасные картины.

Дверь не открылась, но Марку было достаточно шороха, чтобы понять, что за ней кто-то находится.

Он сделал шаг вперед, выходя из темноты угла, чтобы увидеть лицо, мелькнувшее за решеткой.

— Чего тебе надо? — услышал он голос стража, который хотел оставаться спокойным и грубым, но его выдавал страх. Уж что, а страх Марк чувствовал на расстоянии, как хищник чует кровь.

— Ты Альберик?

— Ну?

— Ты знаешь Оливера Вуда?

— А тебе-то что?

— Знаешь или нет? — Марку стоило большого труда сохранять спокойствие.

— Знаю. Сидит в моей камере, в конце этого коридора.

— Как давно?

— Да почти год уже.

— За что его сюда посадили?

— А то ты не знаешь? За то, что отпустил Упивающегося. Тебя, надо думать.

— Когда он выходит?

— А он не выходит. Пожизненное у него.

В камере звякнула цепь, когда он рванулся вперед,— отзвук отразился от голых стен.

— Сволочи!!!! — крик был таким яростным и громким, что Альберик невольно отпрянул от зарешеченного окна. Он не видел узника, но по звукам понимал, что тот яростно дергает свою цепь, ударяя ногой по лежанке. Салли, трясясь от страха, схватил напарника за руку.

— Эй ты, крыса! — теперь Альберик понимал Салли в полной мере, — ни за какие коврижки он не согласился бы зайти в эту камеру. — Передай ему, что я здесь! Слышишь, сука?

— Да он и так знает. — Альберик сам не понимал, почему стоит здесь и терпит оскорбления. Но в этом голосе было столько силы, что он просто не мог ослушаться, словно под заклятием Империо.

— Скажи, что я его люблю. Понял, сволочь? Так и передай. Я заплачу тебе столько, сколько запросишь!

Альберик скривился и сплюнул на грязный пол. А он еще считал, что охраняет несчастного парня, который попался по глупости! А он вот какой гусь, этот Вуд! Фу, гадость какая!

— Ага, передам. Вон оно, любовничка, стало быть, спасал?

— Не твое дело, ублюдок!

— Ты пасть-то закрой, кровопийца! — в самом деле, с чего Альберик должен был терпеть оскорбления? Пусть бесится. Это ж не его заключенный, в конце концов, а Салливана. Вот пусть Салли и слушает. — Руки коротки до меня дотянуться!

— Дотянусь, гнида тюремная, не сомневайся….

Марк отступил назад и тяжело опустился на жесткую лежанку.

«Лив! Как же так, Лив! Пожизненное! За что? Дорого же они меня оценили! Ну, ничего. Я знаю теперь, что ты жив, ты где-то рядом со мной! Теперь ничего уже не страшно. Я еще увижу тебя, Лив! Теперь я точно знаю, что увижу!»…

* * *

Тонкс смотрела на него с жалостью — этот жалостливый взгляд преследовал Оливера с той самой секунды, как его ввели в эту большую, холодную комнату, лишенную мебели. Только гладкие каменные стены и запах влаги, сочащейся с потолка.

Ему было стыдно, — взгляд Тонкс, непроницаемая маска профессора Снейпа, кто там еще из знакомых? Кингсли смотрит с плохо скрываемым презрением. И это презрение жжет, как раскаленное железо.

— Осужденный Вуд, встаньте на колени.

Он опускается, стараясь не смотреть на них, ничего не видеть, кроме плит пола.

— Милостью Уизенгамота, справедливого суда Света, а также ввиду ходатайства Гарри Джеймса Поттера, пожизненное заключение осужденного заменяется на полное магическое развоплощение и изгнание. Приговор окончательный и милости не подлежит.

Оливер хотел побороть постыдную дрожь, но только сжимал руки в полном бессилии. Кингсли подошел совсем близко и Оливер невольно зажмурился. Он не мог открыть глаза даже тогда, когда услышал над своей головой треск сломанной волшебной палочки. Аврор отбросил её далеко в сторону, как отбрасывают вещь, ни на что уже не годную. Оливер, до боли закусывая губы, слушал, как она катится по полу.

— Ветонум Магикум!

В первую секунду Оливер ничего не понял, ни о чем не успел подумать, а потом мир вспыхнул перед его глазами. Тяжесть в груди и это ощущение ожога между лопатками, такое сильное, будто заклятие клеймило его. Оливер повалился на пол, сжимая руками грудь, чтобы унять это жуткое ощущение, словно в теле поворачивают проволоку. Кто-то невидимый тянул из него жилы, сразу из всего тела. Тьма взорвалась снопом искр, перед глазами плясали красные пятна. Ничего уже не соображая от этой боли, он вскрикнул только один раз, пытаясь встать на колени.

«Когда же кончится, когда же…» — промелькнула в голове быстрая мысль, пока тошнота не забила ему горло, выплескиваясь наружу, под ноги Кингсли. Аврор брезгливо отошел в сторону. Оливер корчился у них в ногах, пока огненный шар заклятия, висевший над ним, не начал переливаться перламутровым цветом — цветом магической силы, навсегда оставившей Оливера. Шар рос, надуваемый невидимыми легкими, а потом оглушительно лопнул, тая в воздухе. Но боль не ушла, — она сверлила уши ржавым скрежетом. Оливер почувствовал, как кто-то подхватил его, чьи-то сильные руки потащили прочь, держа за плечи.

— Следующий. — Услышал он, теряя сознание….

* * *

«Будь оно все проклято!»

Эта нехитрая мысль преследовала Нимфадору Тонкс весь этот гребаный день, когда её «осчастливили» пребыванием в тройке наблюдателей от аврората Ордена. Надо было послать приказ к черту. Никогда больше не переступать порога этой проклятой тюрьмы. Не слышать этих бесконечных воплей, последних попыток молить о пощаде или проклинать, воя обреченных, корчившихся фигур, скрюченных рук и ног, бесконечного «Ветонум Магикум». До начала развоплощения тюрьму сотрясала волна самоубийств весьма изощренными способами. Бывшие маги вешались на удавках, сплетенных из одежды, разбивали себе головы о стены, травились, вонзали в горло отточенные предметы, — Мерлин Великий, иногда ей казалось, что на войне было проще!

Нимфадора мечтала только об одном: чтобы поскорее кончился этот проклятущий день, чтобы дверь скрипела в последний раз. Вот еще один. Еще. Ну, это точно последний. Нет, еще.

— Осужденный Флинт, встаньте на колени.

Она видела, как побелел Кингсли, Мерлин, она так устала, что не осталось сил даже на ненависть, хотя этот ненависть заслужил в полной мере.

Он не собирался вставать на колени, — стоял напротив них, сжимая в кулаки закованные руки. Мерил их презрительным взглядом исподлобья, оскалившись в паскудной и гадкой улыбке.

— На колени, сволочь!

Кингсли не выдержал первым — размахнулся и ударил кулаком в кривящуюся ухмылку.

Удар был достаточно силен: Кингсли вложил в него всю свою ненависть. Флинт покачнулся, но устоял на ногах, только кровь брызнула из разбитых губ. Он собрал её во рту и плюнул под ноги своему бывшему декану. Снейп, окаменев лицом, не отрываясь смотрел на своего недавнего ученика, стоически принимая на себя черную ненависть карих с прозеленью глаз.

— Чего уставился, придурок? — бывший командир карательного подразделения Волдеморта перевел взгляд на Кингсли. — Ждешь чистосердечного раскаяния? Или благодарности Поттеру?

— Ублюдок! — Кингсли бросился вперед, ударил ногой один раз, потом другой.

— Кингсли! Прекрати! Возьми себя в руки!

— Эта тварь еще и улыбается! После того, что сделал с Доджем! С нашими!

— Прекрати! Так решил суд! Наша задача…

— Не надо мне говорить про нашу задачу! Меня мутит от одной мысли, что эта скотина будет дышать, когда они…

— Возьми себя в руки!

Тонкс поморщилась. Если бы только эти вспышки вполне оправданного гнева могли хоть что-то исправить! Так решил Гарри. Он больше не хотел смертей. И она не смела его осуждать, даже во имя элементарной справедливости.

— Ветонум Магикум!

Бывшего карателя Азкабан не сломал. В нем было достаточно силы, чтобы выкарабкаться, когда это казалось невозможным. Она помнила, каким чудом им вообще удалось поймать Флинта: только потому, что он вырубился от боли в переломанном теле, сразу после аппарации. Что давало этому мерзавцу столько силы жить? Улыбаться. Не терять сознания когда магия темно-зеленым потоком уходила из тела, скручивая мышцы в узел, заставляя кровь литься из носа и горла. Пытаться встать на ноги, подняться, буравя их ненавидящими глазами, пока Кингсли не вырубил его ударом в солнечное сплетение.

«Мерлин Великий, сделай так, чтобы все уже кончилось»! — Устало подумала Тонкс, безучастно смотря на распростертое тело. — «Будь оно все проклято!»

Ей не хотелось думать о том, что им еще предстоит участвовать в последнем спектакле, — навсегда закрывать для осужденных Переход в этот мир….

Так и начался этот день, один из трех дней, отведенных Министерством Магии для тех, кто был осужден на вечное изгнание. Для тех, кто теперь ни при каких обстоятельствах не мог перейти через грань и очутиться в Косой аллее, выйти на платформу 9 и 34, попасть в Министерство Магии и огромное количество иных мест, куда магглам был путь закрыт.

Один из трех дней, похожих друг на друга, как две капли воды.

Каменный коридор Косого Переулка, где на три дня, по приказу Министра, были закрыты все магазины и лавки. Те, кто оставались здесь, стояли теперь на бордюрах мостовой, лепились за стеклянными витринами и окнами, теснились на балконах, и смотрели на уходящих, кто с ненавистью, кто с гневом, кто с презрением, кто с осуждением, кто с брезгливой жалостью. Оставшиеся в живых родные и близкие осужденных, мешались с ненавидящей толпой, используя свой последний шанс увидеть живыми тех, кто перестал быть магом и теперь покидал этот мир. Усиленные отряды авроров стояли вдоль тротуара, держа наготове волшебные палочки, чтобы пресечь любую попытку осужденных забиться в щель и остаться. В их задачу входило не допустить контакта изгоев со своими родственниками. Но уже в первый день Исхода стало понятно, что это просто невозможно.

Шеймус Финниган оглох в первый же день. Его слух, обострившийся за время службы в разведывательном отряде Ордена, ежесекундно сотрясали вопли, выкрики, обрывки слов, рыдания, угрозы, звук бесконечных шагов по камням мостовой. Непрерывный, заунывный вой звучал в его голове, заставляя проклинать все на свете. Мельком он посмотрел на Гарри, — Победившему было куда лучше, стоя на балконе, в обществе руководителей Аврората и бывшего профессора Снейпа. Его лицо было похоже на маску. Лицо от всего уставшего человека, когда уже нет сил ни на ненависть, ни на привязанность, ни на месть, ни на сочувствие. Изредка выходящее солнце отражалось в его круглых очках, делая их отсюда, снизу, похожими на два зеркала. Он был там, а Шеймус стоял здесь, мучительно кривясь от каждого нового вопля, потому что вчерашняя доза огневиски еще плутала в его голове, раздирая череп до зеленых кругов перед глазами.

Они уходили. Бывшие пособники Волдеморта, которым каким-то чудом удалось уцелеть в мясорубке последней битвы у стен Дурмстранга, недобитые остатки Упивающихся Смертью, убийцы, шпионы, предатели, бывшие маги, уличенные в связях с Волдемортом, продававшие ему информацию, снабжавшие деньгами, артефактами, зельями, секретами старинных гримуаров. Те, кто воевал на стороне Темного Лорда и сочувствующие, выявленные аврорами. Те, кто попал по глупости или от жадности, или из-за личных привязанностей, или по какой другой причине. Теперь это было не важно и ни кому не интересно. В чем бы ни были уличены те, кто шел по каменной мостовой, они больше не были магами. Но и магглами пока тоже не были.

Шеймус на секунду прикрыл глаза, пока новый вопль не разорвал его слух, заставляя морщиться от боли. В этом потоке он уже видел знакомые лица. Тех, с кем сталкивался в бою, с кем учился в школе, сидел когда-то в одних кабинетах, ссорился, задирался, на кого смотрел в Большом зале, играл в квиддич, а потом держал волшебную палочку перед лицом, в который раз произнося: «Именем Света, ты арестован как пособник Волдеморта и убийца».

Прямо напротив него, на участке Рона и Лавгуд, шла перепалка. Луна изо всех сил пыталась удержать престарелую ведьму, что рвалась вперед, к кому-то из осужденных, поливая авроршу отборными ругательствами, всё протягивая к кому-то руки. Со всех сторон висли в воздухе имена, выкрикиваемых провожающими.

Осужденные вели себя по-разному. Смирившиеся и одинокие просто брели, не смотря ни на кого, а только себе под ноги, — понурые, грязные, потерявшие силы жить. Кто-то рыдал. Другие, на что-то еще надеявшиеся, жадно высматривали в толпе знакомые лица, кричали в ответ, так же тянули руки, стараясь удержаться в потоке хоть на секунду, на миг, на полмига.

«Крысы!» — Плюнул себе под ноги Шеймус Финниган, ветеран последней магической войны, кавалер Ордена Мерлина третьей степени и Ордена Дамблдора второй степени. Он хотел отвернуться, но его измученный взгляд внезапно споткнулся о еще одно знакомое лицо.

Маркус Флинт, бывший капитан сборной Слизерина, командир «Разящего Стилета», шел по мостовой, ни от кого не прячась. Шел, крепко припечатывая тяжелыми шагами камни Косого Переулка. Взгляд его блуждал по рядам таких же осужденных. Усталость и боль сняло как рукой, — Шеймус почувствовал себя так же, как чувствовал на переднем крае боя, глядя на черные фигуры Упивающихся. Эта сволочь теперь ничего не боялась, и не покорилась своей участи, — стоило только взглянуть на лицо Флинта, испорченное шрамами, стиснутые зубы, холодный взгляд глубоко посаженных глаз. Судя по крикам, его узнал не только Шеймус. Из толпы, прямо перед Шеймусом, вылетел камень. Раздался крик кого-то из осужденных, потом снова полетели камни, которые, судя по проклятиям, предназначались именно Флинту. Камни? На кой гоблин камни! Проклятый приказ, проклятая лояльность! Где, дери их, была лояльность, когда эта сволочь убил Дина? И вот сейчас он просто возьмет и уйдет за Переход? Ничем не заплатив за кровь на своих руках! Нет! К Мерлину Гарри и его приказ! Пусть докажут! В этакой-то толпе, кто узнает, откуда полетело заклинание. Нельзя дать уйти, ради памяти Дина, нельзя!

Шеймус бросился назад, в толпу, расталкивал людей руками, стараясь не упустить из виду черноволосую голову и высокую фигуру бывшего командира карателей. Палочка, которую он сжимал в руке, жгла ему пальцы. Вот сейчас он почти поравнялся, вот сейчас…

— Марк! Маркус!

Кто-то толкнул его в спину, и Шеймус едва удержался на ногах. Немолодая ведьма, с разметавшимися волосами, вся в черном, выскользнула из-под руки зазевавшегося аврора. Бросилась к Флинту, повиснув у него на руках.

— Уйди, мама!

— Марк! Мальчик!

Авроры сориентировались довольно быстро, схватили женщину, оттаскивая её назад, за ограждение, но она вцепилась в грязную куртку Флинта мертвой хваткой. Белые руки что-то засунули за пазуху Флинта, какой-то маленький сверток.

— Пустите! Он мой сын! — вопль магички рвал слух авроров. Они морщились, пытаясь оторвать её руки от куртки Флинта.

— Не надо, мама! Уходи, я сказал! Прощай!

Она выла, царапалась в руках авроров, но им все-таки удалось оттащить её в толпу. Шеймус больше не обращал на нее внимания, двигаясь вперед. Флинт не оглядывался. Ни разу не повернув голову в сторону матери, он шел вперед. Шеймусу удалось пробиться в первый ряд. Он направил палочку в широкоплечую фигуру, но новый вопль помешал ему, потому что Флинт остановился и развернулся так резко, что заклятие пролетело бы впустую.

— Марк!!! Марк!!!

Там, позади, в понуро бредущих рядах, началось волнение: кто-то пробирался сквозь толпу, расталкивая осужденных. И Флинт, судя по всему, отлично понял, кто это, потому что бросился на голос, не обращая внимания на предупреждающие крики авроров.

— Лив!!!

Шаг. Еще один шаг. Кто-то полетел на ограждение, отброшенный ударом в плечо. Толпа расступилась, и Шеймус увидел своего бывшего соратника Оливера Вуда. Исхудавшего, грязного, со следами слез на впалых щеках. Предателя. Он и Флинт оказались прямо перед лицом друг друга. Несколько мгновений они просто стояли и смотрели, а потом Вуд сделал нетвердый шаг вперед и повис на шее своего бывшего врага. Шеймус увидел, как Флинт подхватил его, сжимая в руках, уткнулся лицом в отросшие по плечи каштановые волосы гриффиндорца. Толпа осужденных обходила их, как горная река огибает кусок скалы посредине своих вод.

«Проклятье»! — Пробурчал себе под нос Шеймус, опуская палочку. Он хотел поднять руку, избавиться от обоих одним заклятием, — и не смог. Стоял и смотрел, как на них налетали, толкали, а они все равно стояли, тесно прижавшись друг к другу. Губы Вуда шевелились, он что-то говорил, а Флинт кивал, поглаживая рукой каштановые волосы. Шеймус не слышал, о чем они говорили, но ему вдруг показалось, что он прекрасно понимает, о чем идет речь.

— Я знал, Марк, знал! Я не мог тебя больше никогда не увидеть! Я так боялся, Марк! Что больше никогда…

— Тсс, тихо, тихо. Успокойся. Я здесь, вот я, видишь?

— Мы вместе, скажи, вместе?

— Конечно вместе, Лив.

— Ты ведь не бросил бы меня? Да?

— Нет. Я теперь всегда с тобой, пока жив…

— Марк! Марк! Как мы будем там?

— Не бойся. Теперь ничего никогда не бойся…

— Марк!

— Пойдем, пойдем! А то твои бывшие дружки уже готовятся отправить нас к праотцам. Я не хочу еще раз тебя потерять!

Оливер шел, обнимая Марка за пояс, чувствуя сильную руку друга на своем плече. И физически ощущал, что идти стало легче. Они шли мимо «Квоффлов и бладжеров», — лавки, в которой Оливер покупал свою первую метлу, мимо «Мантий на все случаи» мадам Малкин, и чувствовал, как сжимается сердце. Он больше никогда этого не увидит! Мерлин! Никогда не пройдет по этим камням! Никогда не вдохнет запахов Косого Переулка, никогда, никогда! Не почувствует, не взмахнет палочкой, не аппарирует, не увидит своего отца, сестру, свою мать…

— Олли!

Она не смогла вырваться из-за ограждения, но Оливер успел увидеть в толпе заплаканное лицо матери. Он бросился к ней, в одном безотчетном порыве, чтобы дотянуться до теплой руку, вдохнуть одним глотком аромат её цветочных духов и почувствовать, как слезы сами текут из глаз.

— Олли! Солнышко мое, мальчик мой!

— Мама!

— Возьми, возьми, мы с отцом… — толпа снова скрыла её, отбросила куда-то за спины. Оливер дернулся следом, но палочка аврора уперлась ему в грудь, преграждая путь.

— Олли! — ей снова удалось пробиться. Теперь они шли, разделенные строем авроров, но все-таки используя последнюю возможность дотянуться друг до друга.

— Мама, передай отцу,— я никогда вас не забуду…. Я люблю вас…, просто помните, что я вас люблю!

Он говорил быстро, срывая голос, пользуясь тем, что некоторые авроры, узнавая его, делали вид, что ничего не происходит.

— Олли! Олли! Что же вы, люди, за что????

— Мама!!!

— А ну куда! Марш в колонну, сволочь продажная!

Оливер не помнил этого лица. Он не знал того, кто оттолкнул его от матери с такой силой, что Оливер не удержался на ногах и полетел спиной в толпу осужденных. Перед глазами стоял туман, но он смог увидеть, как Марк ударил аврора кулаком в лицо, невзирая на ощетинившуюся волшебную палочку.

— Марк, не надо!

Оливер вскочил на ноги, бросился вперед, вставая между Марком и аврором, утиравшим рукавом разбитый нос. Марк обнял его, смотря на аврора взглядом, полным угрозы. Воспользовавшись перепалкой, миссис Вуд выскочила на мостовую.

— Не трогай его, не трогай моего сына, гадина! — её слабая рука одарила Марка по лицу, потом по голове, вслепую, ничего уже не видя перед глазами. — Из-за тебя! Будь ты проклят, Флинт! Мой сын погиб из-за тебя!!! Будь ты навеки проклят!!!

— Мама!

На помощь аврору уже спешили другие, её отволокли назад, но, потеряв возможность подойти, она еще могла видеть, как людской поток уносит её сына прочь. Навсегда, навечно. И она смотрела на него до тех пор, пока знакомая голова не исчезла из поля зрения. А потом без сил повалилась на колени, мешая проклятия со слезами. Кто-то поднял её, отвел в сторону, и она медленно сползла по стене.

А мимо, по мостовой, по-прежнему шли осужденные. Как много их еще было…

«— Все так, как ты хотел, Гарри?

Снейп старался говорить тихо, повернув лицо к выцветшим зеленым глазам за стеклами очков.

— А вы хотели бы Арку? Для всех этих…. Я хотел быть милосердным.

— Как знать. Скольким из них Арка была бы милосердием.

— Я дал им проститься с близкими. Я не убивал их семьи, не мучил их детей, чтобы узнать, где находятся родители. А если я что-то и делал их методами, то не ждите от меня раскаяния! Шла война! Если бы мы оказались на их месте, если бы он победил, вы сами знаете, чтобы тогда случилось. Он не стал бы с нами церемониться, а вы еще упрекаете меня!

— Я ни в чем тебя не упрекаю. Ты победил, и у меня нет на это права.

— Я больше не хочу убийств.

— Это тоже убийство.

— Я не могу вернуть погибших, и больше не стану осуждать на смерть. Думайте, что хотите!

— Они будут выброшены в маггловский мир, туда, где три четверти из твоих врагов даже не знают, как называются предметы.

— Они сами выбрали свой путь!

— Несомненно. И все же…

— Вы так говорите, потому что там так много ваших бывших!

— Ну что же ты, договаривай. Моих бывших дружков, учеников, кого еще? На самом деле их очень мало. Куда больше уже удобряют землю.

— Значит, по-вашему, это не милосердие? Пусть так. Но на моих руках их крови не будет! Даже если никто не выживет!

— Ну, кое-кто выживет, я знаю это точно. Знаю кто…

— Да? И кто же?

Он не ответил, — две фигуры, одна широкоплечая и темноволосая, другая, жавшаяся рядом, как тонкая травинка к стволу дерева, уже скрылись от его глаз, утонув в толпе.

— Я никогда не верил, что есть вещи сильнее изгнания, сильнее смерти… — пробормотал он про себя.

Выцветшие зеленые глаза смотрели на Снейпа с недоумением. Но он не стал объясняться…..»

* * *

— Пойдем!

Марк настойчиво тянул его за руку, но Оливер еще стоял, не в силах оторвать взгляда от пляски камней, что навсегда закрывали для них проход в Косую Аллею. Они стояли в стороне, смотрели, как многие бывшие маги бьются в ставшую гладкой стену, царапают её, ломая ногти, словно эти жалкие попытки могут что-то изменить. Может быть, в глубине души Оливер просто еще не мог поверить, что всё кончено. Целая жизнь оставалась там, за стеной Перехода, чтобы никогда больше не вернуться.

Там остался аккуратный домик под черепичной крышей, на которую летом падали лепестки яблонь, укутывая дом в бело-розовую шаль. Там оставалась мать, что выбегала встречать его на крыльцо, запах её цветочных духов, теплота щеки, её бесконечная нежность. Там оставалось тепло комнаты и непередаваемое ощущение спокойного умиротворения, когда день закончен, а он сидит на ковре у камина. Читает сестре историю квиддича, обижаясь на неспособность Аманды запоминать простые вещи.

Там остались стены Хогвартса, привычные перелеты лестниц, приветливые портреты и малиновый полог кровати, задернув который, можно всласть помечтать о блестящем будущем. Там оставалась громада квиддичного поля. Свист ветра в ушах, тепло древка метлы. Эйфория побед и горечь поражений, схемы и планы, до слез знакомый запах раздевалки. Уроки, проделки братьев Уизли, скрипящий снег под ногами, россыпи огоньков Хогсмита. Скрип пера по пергаменту. Длинные столы Большого Зала.

Его жизнь. Привычная гладкость волшебной палочки.

И теперь ничего не осталось.

Только Марк.

Оливер повернулся к нему, несколько минут вглядываясь в лицо человека, перевернувшего его жизнь. Где был сделан тот шаг, что отделял ненависть от любви? В какой момент эти черты перестали вызывать стойкое желание стереть его в порошок, а вместо этого пришло понимание, что он сможет ради него умереть.

— Жалеешь? — Марк крепче сжал его руку, не отводя взгляда от лица.

— О чем?

— Что связался со мной.

«А что это изменит?» хотел сказать Оливер, но промолчал, потому что знал ответ.

Ничего не изменит. Проклятая Южная башня! Проклятая квиддичная раздевалка! Рука, протянутая навстречу. Жар тела, способный заставить потерять голову от животной, нерастраченной силы, рядом с которой ты становишься слабым и зависимым. Проклятые ночи, связавшие их вместе неразрывной цепью, самым мощным заклятием мира, от которого не существует контрзаклинания. Проклятое осознание того, что он не может жить, не может дышать без этого человека. Все могло быть по-другому…

— Лив. Так случилось.

— Я понимаю.

— Я люблю тебя. Ты единственный человек в моей жизни, которого я люблю.

Его лицо дернулось, — глубокий шрам, пролегающий от виска до подбородка, придавал лицу Марка болезненное выражение. Оливер протянул руку, дотронувшись пальцами до его лица.

— Прости, Марк. Я просто… ничего. Прости.

— Ладно, — Марк попытался улыбнуться, но улыбки не получилось, — пойдем. Нам нужно найти, где переночевать и все такое.

— Куда?

— Пока в город. Но я не хочу, чтобы ты оставался в Лондоне.

— Почему?

— Слишком близко. Ты будешь… не важно. Подумаем, куда направиться.

— Тебе совсем не страшно?

— Пока ты со мной — нет. В любом мире можно выжить. Пойдем. Нам здесь больше нечего делать.

— Может мы когда-нибудь…

— Нет, Лив. Мы не вернемся. Попробуй научиться с этим жить….

В прошлом месяце ей исполнилось 23 года, но она временами уже ощущала себя старой клячей. Особенно в такие вот дни, когда приходилось подписывать счета, рыться в толстой домовой книге, в сотый раз прикидывать, как уменьшить расходы. Это утро для Джейн Бредфорд выдалось именно таким. Теперь она грустно пялилась в окно, предаваясь философским мыслям.

«Просто в какой-то момент понимаешь, что ничего необычного в твоей жизни уже не произойдет. В детстве мир кажется наполненным чудесами, которые только и ждут, чтобы выскочить тебе навстречу, а потом обнаруживаешь себя запертой в собственной квартире, с отцом в инвалидном кресле, домом, в котором сдаешь квартиры внаем и кучей бытовых проблем. И в такие моменты все становится бессмысленным. Дни похожие друг на друга, бестолковые вечеринки, где легче встретить русского шпиона, чем приличного парня, безрадостное утреннее пробуждение рядом с кем-то, о ком тут же хочется забыть. Дружище Эд, от которого воротит так, что легче повеситься. А дальше? А дальше мы будем жить по заранее известному сценарию, от которого сводит скулы и разыгрывается несварение желудка. Работа, дом, препирательство с сиделкой, ничего не значащие знакомства, которые, в лучшем случае, подарят тебе чужую зубную щетку в ванной на пару-тройку дней, а в худшем лишат последних иллюзий. Дура Люси потащит по магазинам, где можно будет купить себе шмотки, которые потом по полгода будут пылиться в шкафу. Выслушивание её бесконечных жалоб по поводу того, что все мужики просто жадные ублюдки, которым жалко на девушку пару фунтов. И так до бесконечности, — с понедельника по пятницу. В конце концов, когда её это достанет, она плюнет на все и выйдет замуж за Эдди. Будет просыпаться рядом с его рыхлым телом, принимать уверения в любви и утренние мягкие поцелуи, нарожает ему парочку детишек, состарится и помрет к едрене матери! Какой изумительный жизненный опус! Неужели ради этого стоит жить? Дышать, ходить, механически переставляя ноги и делая необходимые вдохи-выдохи?»

— Дженни, звонят!

«УУУУУУ!» — мысленно взвыла Джейн, отходя от окна. С чем, а со слухом у отца было все в порядке. В прихожей противно разрывался звонок. Она поковыляла к двери, на ходу отметив про себя, что с её внешностью и умом она заслуживает лучшей доли, чем Эд.

— Добрая утро, милочка.

Старая карга миссис Трудди. Иногда чертовски трудно выдавить на лицо улыбку, когда хочется послать и захлопнуть дверь перед вездесущим носом.

— Доброе утро, миссис Трудди. Как ваша поясница?

— Я не спала всю ночь, милочка. Это просто ужасно! Доктор Рейли говорит, что…

«Бла-бла-бла. Далее отрешаемся, умно киваем головой и пропускаем всё мимо ушей. Все равно ничего нового не услышишь. Когда я думаю, что тоже стану такой вот надоедливой, старой макакой, желание удавиться возрастает в геометрической прогрессии».

-… и сначала я подумала, что это пахнет с улицы. Я даже выглянула в окно, хотя для меня это и не легко. Сквозняки действуют на меня просто убийственно. Но знаете, когда я убедилась, что это не с улицы и закрыла окно, Бруно заскребся в дверь. Он умный песик и безошибочно чует опасность. Я вышла на площадку, прошла весь коридор, что для моей поясницы просто адское испытание. И поняла, что газом…

— Каким газом, миссис Трудди?

— Бытовым, милочка. Газом из газовой горелки.

Старуха смотрела на Джейн в упор, словно готовилась обвинить в невнимании к старому человеку.

— Да, конечно, — поспешно кивнула Джейн, соображая, какую часть разговора она пропустила. — Так, где же пахло газом? Я вас правильно поняла?

— Совершенно верно, милочка. И когда я пошла до конца коридора, то почуяла, что этот ужасный запах идет из второго номера по правой стороне. Ну, оттуда, куда вы поселили этих странных ирландцев.

В одну секунду, перед глазами Джейн нарисовалась картина маслом: старая карга в своем халате и чепце, ползет по коридору, обнюхивая двери, отчего её вездесущий нос вытягивается на неимоверную длину. Джейн едва смогла сдержаться, чтобы не прыснуть вредным смешком.

— Я не хочу лезть не в свои дела. В конце концов, вы хозяйка дома и сами решаете, кому сдавать квартиры, а кому нет. Но я бы, на вашем месте, не была такой неосмотрительной. Лично мне стоило увидеть их один раз, чтобы понять, что это террористы. А, может, и кто похуже. Двое мужчин, не вылезающих из дома, могут даже оказаться гомосексуалистами! — торжественно поведала карга, наклоняясь прямо к лицу Джейн.

— Не беспокойтесь, миссис Труди, — Джейн подавила в себе рвотные позывы: от старой мочалки мерзко пахло лекарствами и несвежим бельем, — я разберусь прямо сейчас.

— Я бы на вашем месте поостереглась идти туда одной.

— Не беспокойтесь, миссис Трудди. Я сумею за себя постоять.

— Обещайте, что вызовете полицию.

— Конечно. Я же тоже несу ответственность за безопасность моего дома.

— Вот именно, милочка. Хорошо, что вы не забываете об этом.

— Разумеется. Всего доброго, миссис Трудди.

Джейн едва удержалась, чтобы не захлопнуть дверь прямо перед носом мымры. Вместо этого она выдержала необходимую паузу, и только потом отрезала себя от противной посетительницы.

— Кто там приходил, Дженни? Миссис Трудди? — подал голос отец.

«Чего спрашиваешь, если сам знаешь?» — хотела ответить Джейн, но промолчала.

— Не беспокойся. Она учуяла запах газа и поставила меня в известность. Я разберусь.

— Может, вызовешь газовщиков?

— Сначала просто посмотрю, хорошо. Вдруг у нее опять разыгралась паранойя?

Отец не ответил. Джейн облегченно вздохнула, бессознательно провела рукой по волосам, и посмотрела на себя в зеркало. Ей было лень даже лишний раз взмахнуть расческой. Люси сказала бы, что это тревожный симптом и ей давно пора обратится к специалисту. «К дьяволу!» — оборвала себя Джейн и вышла за дверь.

Вообще-то, положа руку на сердце, Джейн могла признаться, что в тот момент, когда эта странная пара нарисовалась на пороге её квартиры, он была в шаге от того, чтобы нагло соврать, будто все квартиры заняты. Не то, чтобы они ей с первого взгляда не понравились, но как-то насторожили, что ли? Парни казались, по меньшей мере, странными. Наверное, её конечное согласие объяснялось присутствием того парня который договаривался с ней — Джейн с первого взгляда отметила, как красив он был. Бледный, стройный, как лоза, грустные ореховые глаза, длинные ресницы. Он выглядел очень неуверенно, говорил медленно, с трудом подбирая слова. И все время бросал взгляд на своего приятеля, будто в поисках поддержки. Несмотря на то, что «красавчик» стоял впереди, у Джейн создавалось впечатление, что он в любую минуту был готов спрятаться за широкую спину друга.

— Недавно приехали? — спросила она, пока несчастный красавец не начал заикаться от волнения.

— Нет. Мы ненадолго.

— Откуда вы? Из Ирландии?

Секундная пауза, быстрый взгляд друг на друга.

— Да. Из Клер, — ответил второй. У него был глухой, неприятного тембра голос, что карябал слух, как наждачная бумага.

— Учитесь где-нибудь? — просто клещами приходилось вытягивать из них каждое слово.

— Уже нет. Мы просто хотим снять квартиру. Это возможно?

Этот второй пугал Джейн, а её трудно было назвать пугливой. Сначала она не могла понять, что именно так насторожило её. Он был высокий и сильный, но Джейн случалось видеть и более великолепные экземпляры красивых мужских фигур. Шрамы на лице? Навряд ли. В конце концов, всякое случается в жизни. Когда Рей, единственный парень, которого она хотела оставить в своей жизни, разбился на своем байке, его лицо было так испещрено ими, что не осталось ни одного живого места. Некрасивый рот? Серебряные нити, вплетающиеся в смоляную шевелюру прямых, жестких волос? Тоже нет. Тогда она так и не смогла ответить себе на этот вопрос.

— Возможно, почему нет? — ответила она, потому что красавчик смотрел на нее с таким умоляющим выражением лица, словно от её ответа зависела его жизнь. — Сейчас почти все занято, но есть квартира из одной комнаты и кухни, постоялец съехал на днях. Подойдет?

— Конечно, мисс, — сразу оживился красавчик. — Мы будем очень рады.

— Ну и хорошо. Оплата раз в месяц, 20 числа. Электричество за свой счет. Деньги за месяц вперед. Мне, сейчас. За порядком будете следить сами. Так, вот еще. Я не разрешаю своим жильцам устраивать громкие попойки и водить компании. Понятно?

Оба кивнули. Пожалуй, еще её поразило, как долго они пытались расплатиться. Создавалось нездоровое впечатление, что фунты эти двое видят первый раз в жизни.

— Так, вот ключи. Кровать там одна, устраивайтесь как-нибудь. Могу порекомендовать отличную контору. Приличная мебель. По кредиту платите почти ничего. Дать телефон?

Ни тот, ни другой не ответили. В полном молчании она проводила их до квартиры и еще пять минут наблюдала очень странную картину: «чудовище» сосредоточенно возился с замком, а когда наконец-то открыл, на лице его было такое удивленное выражение, словно подобный способ открывания дверей был для него вселенским открытием.

— Эй, парень, ты что, из тех мест, где двери не запирают? — попыталась пошутить Джейн, но столкнулась с ним глазами и осеклась. В тот момент она поняла, что так насторожило её во втором жильце. С виду ему было лет 25, но глаза…. Эти карие с прозеленью глаза на молодом лице были глазами старика. Видевшего и испытавшего в своей жизни такое, о чем большинство людей знают только из кино. И Джейн поймала себя на мысли, что она бы не хотела вставать такому человеку поперек дороги.

И еще она обратила внимание, что с собой у них не было ни каких вещей. Совсем.

— Оставили вещи на вокзале? — ляпнула она.

— Да, — ответил ей мрачный тип, всем видом давая понять, что она его уже достала.

— Ну ладно, — ей захотелось убраться от него подальше. — Располагайтесь. Если что понадобится, можете обращаться ко мне. Меня зовут Джейн Бредфорд. Запомните? А вас?

— Оливер, — ответил красавчик, протягивая ей руку и улыбаясь так, словно он за что-то извинялся. — А он — Марк.

«Мрак. — Мысленно поправила Джейн. — Самое имя для такого типа».

Позже, рассказывая о парочке Эдду, она обмолвилась, что просто предчувствует проблемы с этими двумя.

И, похоже, проблемы уже начались. Несмотря на то, что с момента их водворения в дом прошло неполных два дня. Добравшись до второго этажа, Джейн была вынуждена признать, что на этот раз старая мочалка миссис Трудди не ошиблась. В коридоре явно тянуло газом. И по мере приближения ко второму номеру запах усиливался. Размышляя о том, почему миссис Трудди считает, что гомосексуалисты опаснее ирландских террористов, Джейн дошла до двери и решительно нажала на звонок.

Дверь открыли не сразу. Джейн протиснулась мимо внушительной фигуры Мрака и тут же впала в ступор. На несколько секунд. Окна в квартире были распахнуты настежь, но это обстоятельство не сильно помогало. Джейн, как полоумная, влетела на кухню и кинулась к газовой плите. Так и есть! Все четыре конфорки были включены. Газ уходил в комнату. К счастью, никто из двоих не догадался зажечь спичку. Существование на плите чайника и сковородки, при данных обстоятельствах, показалось Джейн полным идиотизмом.

— Вы что делаете, придурки! — дипломатия кончилась. Джейн с ужасом представила, чтобы было, если б эта старая дура не унюхала запах и не направила её по верному следу. — Охота свести счеты с жизнью, выбирайте другое место! А не в моем доме! Мне только чокнутых самоубийц здесь не хватало!

Оба смотрели на нее такими глазами, словно она сказала несусветную глупость.

— Почему самоубийц? — поинтересовался Мрак, озадаченно почесывая голову.

— Да потому! Вы и самоубийцы какие-то недоделанные! — Джейн не собиралась успокаиваться. — Тогда какого черта надо было открывать окно?!

— Потому что здесь жутко воняло, — совершенно серьезно ответил Мрак.

— Ясен пень, что здесь воняло! А ты чего хотел? Если открыть колонки то будет вонять газом, не знал? А если еще и закрыть окно, то через десять минут можно сыграть на кладбище!

Они переглянулись между собой.

— Вы что, за идиотку меня держите? — потеряла терпение Джейн. — На кой хрен вам понадобилось устраивать тут представление с газом?

— Хватит орать. Мы не глухие.

— Да что ты?! Тогда может быть тупые? Дауны? Обкуренные? Чего тебе больше нравится?

— Значит, если повернуть этот рычаг в сторону, то пойдет этот твой газ? — совершенно серьезно произнес Мрак, пропуская остальную часть тирады Джейн мимо ушей.

— Какой рычаг?

— Ну, этот, который ты сейчас повернула.

— Хватит надо мной стебаться! Я что, по-китайски с тобой говорю?

Вместо ответа, Мрак подошел к плите, повернул горелку, потом выключил, потом снова повернул, снова выключил. Ошеломленная Джейн стояла, испытывая непреодолимое желание протереть глаза.

— Ты что делаешь, мать твою?

— Этот рычаг? Этот, я спросил?

— Какой еще к дьяволу рычаг?

— Который оживляет и замораживает эту вашу... — он выразительно щелкнул пальцем по плите.

Джейн почувствовала, что сейчас хлопнется в обморок. Или взорвется. Этот парень или действительно обкурился, или непревзойденный актер. Нельзя же, на самом деле, поверить в то, что в таком возрасте можно не знать, что такое газовая плита!

— Слушайте, парни, я не желаю знать, что вы только что тут торкали. Если выяснится, что вы как-то завязаны с наркотой, я скажу, что первый раз вас вижу, понятно? Но вы мне тут только что чуть дом не взорвали к такой-то матери! А если бы кто-то из вас закурил? Чирк зажигалочкой. И все мы уже на небесах!

— Огонь! Вот чего не хватало!

Джейн развернулась, едва ли не в прыжке — красавчик Оливер, до сего момента мыкавшийся в углу, подал голос, в котором было столько торжества, словно он только что сделал величайшее открытие.

— Это как катализирующий ингредиент! — радостно вещал он из угла. — Как я сразу не догадался?!

— Маггловед! — скорчил презрительную гримасу Мрак, а потом вдруг засмеялся.

Оба захохотали, а Джейн так и осталась стоять с раскрытым ртом, переводя взгляд с одного на другого.

— Мы приносим вам свои глубочайшие извинения, мисс Джейн, — красавчик Оливер перестал смеяться и густо покраснел. — Мы не хотели неприятностей. Только сделать еду, и… вот…

Он красноречиво указал глазами на сковороду и чайник. А Джейн всерьез подумала, не сошла ли она с ума.

— Ну вы, придурки. Отличное представление, но с меня хватит!

— Подождите, не обижайтесь! — Оливер покинул облюбованный угол, и сделал шаг к ней. Джейн, неизвестно почему, попятилась. — А огонь, вы берете из…

Он не договорил, — Джейн почувствовала, что покрывается красными пятнами от злости.

— Костер на полу разжигаем! — Не вытерпела она.

По их лицам было видно, что шутка осталась неоцененной. Испугавшись, что двое психов на самом деле решат поэкспериментировать с костром, Джейн сочла за благо отделаться малой кровью.

— Ок, сыграем по вашим правилам, — «А потом я позвоню куда надо. И выясню из какой лечебницы вы сбежали, супчики». — Это зажигалка. Открываем газ, щелкаем на кнопку, подносим к горелке. Получаем огонь. Еще можно воспользоваться спичкой. Берем коробок, чиркаем спичкой, зажигаем.

Демонстрируя потрясенной парочке, как зажигать плиту, Джейн заметила, что у нее дрожат руки. Двое идиотов смотрели на нее, как на дети на фокусника. Мрак шевелил губами, словно старался запомнить, что она только что говорила.

— Спасибо, мисс Джейн, — счастливо улыбался Оливер. — Вы даже не представляете, что сделали для нас!

— Отчего же! Отлично представляю!

Джейн мелко трясло. Она неуклюже повернулась и сбила крышку на сковороде.

— Господь всемогущий!

Это было единственное, что она могла сказать. На сковороде, нагло издеваясь над её рассудком, лежало филе морского окуня, аккуратно упакованное в пластиковый брикет. Веселое шкворчание расплавленного пластика противно заполняло кухню, добавляя к здешним ароматам еще один не самый изысканный запах.

— Не смотри так на меня, Лив! — Мрак нахмурил брови, смотря, как красавчик Оливер старательно зажимает нос. — Там было написано, что это рыба.

— Господь всемогущий! — Повторила Джейн, хватаясь за сковороду. Проклятый брикет ни как не хотел отлепляться от дна. Ей ничего не оставалось, как бросить сковороду в раковину и включить воду. Нагретый металл обдал её облачком пара.

— Так это была не рыба? — невозмутимо поинтересовался Мрак. — Опять какая-нибудь отрава?

— Это была рыба, — Джейн решила, что ей нужно быть терпеливой, как врач в дурдоме. Несмотря на злость, ею овладело стойкое желание добраться до истины.

— Тогда зачем ты выкинула её под воду?

— А затем, придурок, что прежде чем рыбу жарят, её вынимают из упаковки, солят, а на сковороду льют масло. Пластиком можно только отравится и больше ничего. Его не едят, понял?

Мрак кивнул головой, с сожалением поглядывая на сковороду. Джейн перевела взгляд на Оливера и увидела, как тот судорожно сглотнул комок в горле.

— Ладно, парни, вы захотели меня разыграть, у вас это получилось.

— Так её теперь точно нельзя есть?

Мрак её словно не слышал. Оба смотрели на раковину такими по-настоящему голодными глазами, что Джейн стало страшно.

— Слушайте, я знаю, что многие мужчины не умеют готовить, хотя с таким запущенным вариантом еще не сталкивалась. Вы когда ели последний раз?

Вопрос поставил «придурков» в тупик, — Джейн видела это по их лицам. Красавчик Оливер беспомощно взирал на Мрака, тот хмурился, стискивая некрасивые зубы. Было ясно, что оба мучительно соображают, стоит ли говорить ей правду.

— Ну? Оглохли?

— Позавчера, — наконец произнес Оливер. — Мы искали дом, а там была какая-то лавка или трактир, где мы…

Мрак дернул его за рукав, так, что Оливер тут же заткнулся.

«Трактир? Лавка? О чем он, черт дери, говорит?»

— Понятно, — Джейн решила, что будет разбираться с вопросами по мере поступления. — Так, парни, или вы немедленно расскажите мне, кто вы такие и откуда вылезли, или я вызываю полицию. Что такое полиция вы знаете?

Мрак воззрился на Оливера, — Джейн услышала, как тот прошептал какое-то странное слово, похожее на «аврорат».

— Мы не хотели ничего плохого, — голос у Оливера дрогнул. Джейн почувствовала болезненный укол жалости, но желание узнать правду, взяло верх над минутной слабостью.

— Считаю до трех! — она старалась не думать, что Мрак может открутить ей голову одним движением.

— Это долгая история, — похоже, что если у Мрака и возникло такое желание, то он его быстро подавил.

— Да неужели? А я сегодня вечером совершенно свободна.

«Ну, Эдда всегда можно отшить», — подумала она про себя. — «В конце концов, это может быть интересно. Хоть какое-то разнообразие. А вызвать полицию никогда не поздно».

— У нас еще есть дела, — Мрак, похоже, не особенно спешил с откровениями.

— Какие? Еще что-нибудь спалить?

— Нет.

— Неужели? — ядовито поинтересовалась Джейн. — Тогда буду ждать вас обоих. У себя. Вечером. Выслушаю со всем вниманием, а потом решу, что с вами делать: оставить здесь или выкинуть к чертовой матери. Понятно?

Мрак скривился: перспектива провести вечер в её обществе ему не улыбалась.

— Да, так и быть, ужин с меня.

Оливер попытался улыбнуться. Расценив его потуги как знак согласия, Джейн прошла в коридор и открыла дверь. Мимоходом она заметила, что кровать в комнате стояла одна. Выйдя за дверь, она подумала, что история становится все интереснее и интереснее….

… — Зачем ты согласился?

Марк подождал, пока шаги Джейн Бредфорд стихнут по коридору, и вернулся на кухню.

— А что нам делать? — Оливер прибывал в том состоянии, когда злость лишала его остатков рассудительности. — Сидеть здесь и ждать, когда магия вернется?

— Мы теперь знаем, как работает эта штука, — Марк сел напротив него и устало привалился затылком к стене, — могли бы снова сходить в лавку, купить еще этой проклятой рыбы и сделать все правильно.

— Да? — взвился Оливер. — Снова сходить? Пока на твои эксперименты не уйдут все деньги?

— Мерлин тебя побери, Лив! Это не я ходил на курс маггловедения, а ты!

— Конечно, я! Ты в это время носился со своей долбаной чистокровностью! Магглы тебе были неинтересны!

— А ты чертил свои дебильные схемы! — начал терять терпение Марк. — Какого Мерлина ты вообще там сидел, если ничего не слышал!

— Ага! Я теперь во всем виноват, да? В том, что это случилось, в том, что мы сидим в этой дыре, едва не переубивали всех этих магглов! Ты об этом хотя бы подумал? Куда там, зачем тебе ломать голову!

— Потому что мне и без магглов есть, о чем думать!

— Ну, конечно! О том, что я во всем виноват, потому что плохо слушал на уроках!

— Я этого не говорил!

— Говорил! Ты меня обвинял!

— Лив, перестань. В конце концов… — он осекся. Закрыл глаза, решая не продолжать разговор.

— Что ж ты замолчал?! Договаривай! Хотел сказать, что ты меня не просил, да? Не просил тебя спасать, терять ради тебя все, сидеть из-за тебя в тюрьме! Это ты хотел сказать?

— Прекрати!

— Я, в отличие от тебя, правды не боюсь!

— Какой правды, Лив?

— Этой самой! Да, я был идиот и признаю это! Я думал о квиддиче, когда надо было слушать маггловедение, потому как я всю жизнь мечтал побыть в шкуре маггла! Доволен?

— Лив!

— И если тебе не хочется со мной разговаривать — пожалуйста! Я тебя не держу! Если ты думаешь, что я не справлюсь без тебя, то ошибаешься, Флинт! Я смогу! Потому что, в отличие от тебя, я умею признавать свои ошибки! И разговаривать с людьми так, чтобы они не переходили в спешке на другую сторону улицы! Потому что я уважаю людей, даже если это магглы!

Тяжелый кулак ударил по столу, так, что подпрыгнула одинокая чашка.

— Может, ты заткнешься? Хотя бы на пару минут!

Оливер вздрогнул. Он покраснел, закусывая губы, с тем болезненным и потерянным выражением, которое Марка бесило. Он ненавидел этот взгляд, появившийся у Оливера с того самого дня, как они навечно оказались отрезанными от магического мира. Взгляд, полный покорности судьбе.

« Ууууууу!» — Взвыл Марк, вцепившись себе в волосы. С минуту он смотрел на Оливера, — несчастное выражение на бледном лице Вуда его просто убивало. Обругав себя за неумение сдерживаться, он подошел к Оливеру, присел перед ним на корточки, и взял за руки.

— Лив, прости! Я не хотел на тебя орать. Прости, родной.

Тонкие пальцы в его руках вздрогнули. Марк прижался лицом к этим ладоням, осторожно прикасаясь губами.

— Только не молчи, хорошо? Я не могу, когда ты молчишь! Послушай, я пытаюсь как-то приспособиться ко всему этому, понимаешь? Пусть у меня не всегда это получается, но я пытаюсь, Салазар все это подери! Хочешь пойти вечером к этой маггле? Хорошо, давай пойдем. Я сделаю так, как ты захочешь.

— Я не хочу тебя заставлять, — по глазам Оливера было видно, что он еще не отошел от обиды, — не хочешь ходить, не надо. Но так ведь будет проще, тебе не кажется? Зачем создавать себе какие-то придуманные трудности, а потом их героически преодолевать, если можно просто послушать и посмотреть, как делают другие! Я этого не понимаю!

— Послушай, мы её видим второй раз в жизни!

— Ты еще напомни, что она маггла!

— Салазар! Ну это тут при чем?

— Себя спроси!

— Слушай, да мне плевать, кто она такая! — Марк почувствовал, что снова теряет терпение. — Будь она хоть болотным гоблином, мне все равно!

— Оно и видно! Что, слизеринская гордость не позволяет принять чью-то помощь?

— Нет! Гриффиндорская беспечность позволяет кидаться за ней к кому угодно!

— Тебе не нравится? Ты её совсем не знаешь! Конечно, куда проще просто пойти и свернуть ей шею!

— Салазар, Лив! Если тебе так противно со мной находится, какого гоблина тогда…

— Такого, что у меня теперь нет выбора! — выкрикнул Оливер.

На лице Марка резко обозначилась горькая усмешка. Шрам дернуло, — он отпустил руки Оливера и встал, отворачиваясь к окну. Оливер прикусил язык, — он только что понял, что сказал, и ему стало стыдно. Минуту он смотрел на Марка, на его склоненную голову и руки, вцепившиеся в подоконник. Он сам не знал, почему эти слова так часто срывались у него с языка.

«Мерлин! Я ведь на самом деле так не думаю! Почему тогда говорю ему все это?»

Отвратительное молчание повисло в воздухе.

— Извини, — он поднялся с табурета, встал за спиной Марка и обнял его за пояс, прижимаясь лицом к широкой спине, — я ляпнул ерунду. Я просто никак не могу ко всему этому привыкнуть. Прости. Нам только ссориться с тобой не хватало.

«Тогда следи за своим языком!» — хотел сказать Марк, но промолчал. Теплое прикосновение лишало его способности злиться.

— Ладно, забудь. Давай придумаем, что будем врать, чтобы не вляпаться...

... — Джейн, звонят!

— Это ко мне, не беспокойся.

Джейн выключила газ, мрачно улыбнулась, глядя на плиту, и пошла открывать дверь.

«Ирландцы» стояли на пороге, недоверчиво посматривая на нее, словно ожидали, что приглашение в итоге окажется шуткой. Джейн кивнула обоим, приглашая войти.

Оливер двинулся первым. Джейн отметила про себя, что ей приятно на него смотреть, — светлая футболка шла ему, мягко обтягивая стройное тело, ореховые глаза с любопытством оглядывали обстановку. Второй мыслью было острое желание выставить Мрака за порог и остаться с Оливером один на один. Желательно в полумраке спальни. Желательно до утра. Но эти мысли она отбросила, как нелепые, или, по крайней мере, несвоевременные. Мрак тоже оглядывался по сторонам, но в ином ключе. Его взгляд быстро пробежал по комнате, ненадолго останавливаясь на окне и двери, будто он просчитывал варианты бегства, если Джейн пришло в голову спрятать в комнате пару полисменов.

— Все чисто? — Джейн не смогла удержаться от подкола.

— Что? — Мрак, похоже, шуток не понимал.

— Да так. Забудь. Можешь расслабиться — я никого не прячу в шкафу.

Оливер зыркнул на него довольно неприязненно. Этот факт Джейн порадовал.

— Не поможешь мне на кухне? — обратилась она к Оливеру. — Сможешь увидеть плиту в действии.

Она старалась говорить спокойно, но чем-то все-таки выдала себя, потому что Мрак пропустил мимо ушей обращение к Оливеру и потащился за ними. Джейн обругала себя, похоже, ей придется примириться с мыслью, что избавиться от присутствия Мрака не удастся.

В духовке весело скворчало мясо. От божественного запаха Оливер просто позеленел. Он судорожно сглотнул слюну и безуспешно попытался придать своей физиономии незаинтересованное выражение. Мрак оставил дипломатию и бесцеремонно отодвинул Джейн в сторону.

— Эй, ты что делаешь?

Мрачный тип не реагировал, открыв заслонку, смотрел на огонь.

— Тебя не учили, что это неприлично? — Мрак раздражал её. Джейн с трудом удавалось это скрывать. — Если нечем заняться, бери нож и чисть овощи. Ножи в стойке, овощи в раковине. Миска рядом с тобой.

В его взгляде Джейн прочла красноречивое обещание жестокой мести, но вслух не было сказано ни слова. Мрак ловко выхватил нож из стойки. Выглядел он с ножом в руке довольно устрашающе.

— Давай я научу тебя открывать банки, — Джейн наклеила на лицо самую обольстительную улыбку и потянула Оливера за руку. — Хватит подпирать стену, садись сюда. Не бойся, я не кусаюсь. Это консервы. Это консервный нож. На некоторых банках есть кольца для открывания. Как здесь. Берешь пальцем за кольцо…

Она намеренно зашла ему за спину, перегнувшись через плечо Оливера и касаясь его лица волосами, — ну совершенно случайно и невинно. Знакомясь с мужчиной, Джейн всегда обращала внимание на два обстоятельства: как от него пахло, и какими были его руки. Она ненавидела толстые, короткие пальцы и «мужской» запах убийственной смеси пива и пота. Подобные личности сразу вычеркивались ею из сферы интересов, несмотря на прочие достоинства кандидата. От Оливера приятно пахло, — ни какого пива и сигарет. И что-то еще, — сладкое? Как конфеты…

— Тащи на себя. Аккуратно. Оторвешь кольцо, останешься без содержимого. Вот так.

Отлично получается! Теперь вторую. Смелее…

В конце концов, это не преступление — положить руку на его пальцы, почувствовать тепло гладкой кожи. Он повернул голову, — ореховые глаза оказались так близко, что Джейн увидела в них свое отражение. Он улыбался. Джейн улыбнулась ему в ответ.

— Так?

— А какие еще варианты? Ничего чудесного, просто консервированная фасоль.

— Никогда не ел консе… ну такую фасоль.

— Все радости впереди. Если делаешь мясо с овощами, то я беру консервы или свежезамороженные. С ними меньше возни. Складываешь в жаровню, кидаешь в духовой шкаф. И готово. Конечно, если на такой ужин я не жду гостей.

— А это что?

Она не думала отодвигаться, да и Оливер тоже не спешил отстраниться. Обнадеживающее обстоятельство. А эта кровать на двоих…. Ну, про это мы просто забудем. Бредни. Не может он спать с этим…. Насилие какое-то над личностью.

— Микроволновка. Печка, только электрическая. Складываешь еду, устанавливаешь время. Когда время закончится, она сама выключается. Хочешь посмотреть?

— Конечно, хочу.

— Ну и славно. Вставай.

Джейн снова потянула его за руку, несильно подтолкнула к холодильнику. Извлекла замороженную пиццу.

— Открывай дверцу. Клади пиццу. Нет, стоп! История с рыбой повторяется? Что я говорила про обертку? Вытаскивай.

«Как там говорила Люси? Тактильный контакт. Вот именно. Чтобы расположить к себе».

— Теперь клади на тарелку. Закрывай дверцу. Это таймер. Смотри, здесь написано, сколько требуется времени. Видишь? Нажимай на эту кнопку, пока цифра не покажется на индикаторе. Вот так. А теперь старт.

— И?

— И всё. Сиди и жди. Когда время кончится, будет готово.

Он кивнул, сел на табурет, не сводя с печки очарованного взгляда. Джейн, чувствуя необычную легкость на душе, села напротив, подпирая рукой голову и не сводя с него взгляда. И еще Оливер очаровательно смущался. Ей казалось, что она могла бы сидеть напротив него очень и очень долго, хотя бы просто наблюдая.

Острое лезвие ножа мелькнуло перед её глазами со скоростью и внезапностью молнии. Она вскрикнула — это получилось рефлекторно — отпрянула назад, едва не упав с табурета. Нож на дюйм вошел в деревянную столешницу. Секунду она смотрела на вибрирующее лезвие, а потом повернула голову.

Всадив нож в несчастный стол, Мрак стоял напротив, сжав пальцы в кулак, и, подняв на него глаза, Джейн почувствовала, как по спине пополз отвратительный холод.

— Ты… ты что делаешь!

— Твой нож, — глухо прорычал он. Джейн видела, что его глаза потемнели от бешенства.

— Я тебя попросила почистить овощи, а не портить мою мебель!

— Я тебе не домовик!

— Эй, не заводись, ладно?

Джейн поняла, что на самом деле слегка перегнула палку. Надо быть осторожнее. Этот придурок взбесился с пол-оборота, — было чего опасаться. Она даже не успела заметить, как он подошел к ним. Черт, что за дурость! Она пригласила в дом двух незнакомых и очень подозрительных людей, как малолетняя идиотка потеряв голову от взгляда красивого парня. А если этому жуткому Мраку взбрело бы в голову вогнать ножичек вовсе не в стол? Да она бы и пикнуть не успела!

— Марк, перестань, — Оливер не выглядел испуганным, скорее расстроенным, — мы просто разговаривали.

— Я это вижу, — ядовито произнес Мрак и поставил перед Джейн миску с картофелем. — Так?

— Не знал, что ты это умеешь, — озадаченно произнес Оливер.

— А я не знал, что ты так долго будешь разбираться, как потянуть за кольцо. Раньше с кольцами у тебя не было проблем.

Джейн переводила взгляд от одного к другому. Оказывается, Мрак умел не только зыркать исподлобья. При желании, этот субъект становился настоящей язвой.

— Без обид, ладно? — Джейн примирительно подняла ладони вверх. — Пока я буду тушить овощи, вы мне откроете страшный секрет откуда взялись, хорошо? Вам самим не кажется, что это все уже чересчур?

— Тебе обязательно это знать? — скривился Мрак.

— Обязательно. Потому что я первый раз в жизни вижу двадцатипятилетних мужчин, которые не знают, как зажигать плиту, открывать замки ключом и расплачиваться фунтами.

— Можешь считать, что мы жили в таком месте, где это было не нужно.

— Нет, дружок, так не пойдет, потому что в любой глухомани пользуются деньгами.

— Не в нашем случае.

— Вы что, из пещеры вылезли? Или из коммуны каких-нибудь долбаных социалистов?

— Считай, как тебе будет удобно.

— Понимаете, мисс Джейн, — подал голос Оливер.

— Просто Джейн, — поправила она.

— Джейн. Да. Понимаете, просто там, откуда мы приехали, все было действительно… совсем по-другому.

— И что же это за волшебное место такое? — хмыкнула она.

Мрак и Оливер переглянулись между собой с таким видом, словно она только что угадала правильный ответ. Было совершенно очевидно, что они не собирались говорить ей правду.

— Ну, наше общество, оно было очень закрытое, — Оливер продолжал таращиться на Мрака,— Джейн это просто бесило. — Мы не пользовались ни чем из того, что у вас здесь есть. Этим газом, вашими лавками и электричеством.

Последнее слово он произнес едва ли не по слогам. Зато теперь Джейн полностью убедилась, что «ирландцы» её не разыгрывают.

— Слушайте, я поняла, — усмехнулась она. — Вы должно быть эти, новые друиды. Господи, я же читала об этом. Эти ваши псевдосредневековые сборища, всякое там натуральное хозяйство, поклонения стихиям. Как оно там? «Новые друиды», общество «Святого Мерлина» и все такое…

Слово «Мерлин» заставило обоих вздрогнуть, — даже Мрак не смог сдержаться. Джейн поняла, что напала на верный след.

— Ну, в общем, да, — кивнул головой Оливер, — что-то такое.

— Сколько же вы там прожили?

— Всю жизнь.

— И что случилось? Почему ушли?

Оливер покраснел. Мрак окаменел лицом, — и последнему дураку было понятно, что это неприятная тема для обоих.

— Нам пришлось уйти, — с трудом выдавил из себя Оливер. — Так получилось. Мы больше не могли там оставаться. Или вернуться потом.

«Господи, сделай так, чтобы их не выгнали потому, что эта парочка уединилась под каким-нибудь кустом! — Взмолилась про себя Джейн. — Что за сволочной мир! Все приличные мужики либо женаты, либо голубые!»

— Понятно, — Джейн узнала все, что хотела, и решила не пускаться в дальнейшие расспросы, во всяком случае, сейчас.

— И что вы теперь собираетесь делать? — Джейн приподняла крышку и принюхалась к запаху.

— Жить, — коротко отрезал Мрак.

— Да? И каким образом?

— А как живут?

— Ты меня не понял. На что жить? Чем заниматься? У вас хоть какое-то образование есть? Ну, школу вы хотя бы закончили?

— Закончили, — Мрак, скрестив на груди большие, сильные руки, исподлобья смотрел на Джейн.

— Нормальную школу. Не всякие там ваши… не знаю, как это назвать.

— Какая была.

— Писать и читать умеете?

— Очень смешно.

— Да какой там смех! Над вами рыдать надо, а не смеяться. Здесь так не живут. Деньги рано или поздно кончатся, вам придется где-то их зарабатывать. Что вы умеете вообще?

Этот вопрос снова поставил их в тупик. Мрак без конца сжимал и разжимал кулаки, Оливер совсем сник, рассматривая столешницу.

— Эй, — Джейн легко потрясла его за плечо, — не грусти. Раз уж вы свалились мне на голову, что-нибудь придумаем. А теперь помогайте мне. Пойдем ужинать.

Ужин произвел на «ирландцев» небывалое впечатление. Наблюдая за жующими парнями, Джейн в который раз поразилась, какими разными они были. Эта разность выражалась во всем, даже в способах поглощения пищи. Оливер отбросил всяческое смущение. Уплетал так, что за ушами трещало. Мрак смотрел на него с какой-то болезненной жалостью. Джейн заметила, что он автоматически разделил свою порцию на две части, словно намеревался отдать вторую Оливеру.

— Ладно тебе, — произнесла Джейн, — тут на всех хватит. Можешь не делиться.

Она накрыла ужин в комнате, — нужно было привезти отца. Не то, чтобы она его стеснялась. Но больше всего на свете, Джейн ненавидела жалостливые взгляды. Она вообще не переносила жалость к себе ни в какой форме, может быть, поэтому редко приглашала к себе на ужин незнакомых людей. Но сегодня случай был исключительным. Отец сидел, меланхолично поглощая содержимое своей тарелки, но Джейн видела, что его глаза внимательно изучают незнакомцев.

— А чем мы можем тут у вас заняться? — Оливер первым оторвался от тарелки.

— Ну, это зависит от того, что вы умеете, — Джейн старалась всячески смягчить щекотливую тему. — Ты не расстраивайся. Есть работы, которые никакого особого умения не требуют. Научишься, если голова на плечах есть.

— Например?

— Могу поговорить с Эддом — это мой приятель — и попробовать устроить тебя в магазин. Особого ума не надо чтобы прочитать надписи на коробках. А с техникой я тебе помогу. Ты парень приятный, так что думаю, проблем не будет.

— А Марк? — тут же отозвался Оливер.

«Только народ распугивать», — вертелось на языке Джейн.

— Мрак парень крепкий, — уклончиво произнесла она, — можно на первых парах устроиться разгружать или что-то в этом роде. Нужно подумать.

— Не слушай её, парень.

Джейн от неожиданности едва не выронила вилку. Меньше всего на свете она ожидала, что отец подаст голос. Он вообще редко с ней разговаривал, а уж при посторонних тем более.

— Нашла занятие для солдата — таскать коробки! Ты еще посоветуй ему податься в уборщики!

— Папа, перестань, — Джейн поморщилась, — у тебя бзик на этом!

— Иногда ты бываешь глупа, как курица! — Рей Бредфорд не обратил на её возмущенную физиономию ни малейшего внимания. — И слепая к тому же! А ты, парень, если не хочешь, чтобы об этом догадались, не смотри так на человека. Умный всегда поймет. И только не начинай мне ничего парить про автокатастрофу.

— Почему? — спокойно возразил Мрак, разворачиваясь лицом к Рею. С явным интересом во взгляде. Джейн просто глазам своим не поверила.

— Шрамами меня не удивишь. Глаза тебя выдают. Какой счет?

— Я не считал.

«Дьявол! Они говорят о том, о чем я подумала?»

— Ладно, не хочешь говорить и правильно. Не надо.

— Не хочу.

«Может, его за это вышибли? — лихорадочно соображала Джейн, — но тогда чего ради Оливер здесь оказался? Не мог же он тоже?! Дьявол, отца на мякине не проведешь. Рыбак рыбака, как говорится. А Мрак, похоже, не отрицает».

Самым разумным в сложившихся обстоятельствах было перевести разговор в другое русло.

— Телефон видел когда-нибудь? Телевизор? Пульт управления? — обратилась она к Оливеру. Тот, как и следовало ожидать, отрицательно замахал головой.

— Отлично, тогда начнем с начала.

С одной стороны, в этой идиотской ситуации были свои плюсы. Мрак, похоже, успокоился (или сделал вид) и больше не обращал на неё внимания. Остаток вечера он уединился с отцом и вел с ним разговор, явно интересный для обоих. Он отвернулся, и предоставил своему другу и Джейн созерцать его широкую спину и гриву жестких черных волос. Для Джейн такое положение вещей было удобным, как никогда. Избавившись от всевидящего надзора приятеля, Оливер совершенно перестал смущаться и полностью сосредоточился на премудростях телефонной связи. Через полчаса он переместился в кресло. Джейн села на подлокотник и воспользовалась возможностью прикасаться к парню без страха быть пришпиленной к стене каким-нибудь острым предметом.

— Завтра беру тебя с собой. Пошатаемся по городу. Сможешь все увидеть собственными глазами. Договорились?

— А Марк?

— Ну, ты потом ему все сам расскажешь.

— Но…

Мучительное сомнение на его лице отрезвило Джейн, почему секунду назад ей казалось, что стоит только позвать, как Оливер тут же согласится? Позже она подумала, что всему виной было ощущение, что эти двое рядом вещь настолько неправильная, что она постоянно забывала об этом самым естественным образом.

— Да вы что, дня друг без друга прожить не сможете? — ляпнула Джейн первое, что пришло ей на ум.

Мрак оглянулся. С минуту он смотрел на Оливера, а потом резко встал с места и, ни слова не говоря, направился к двери.

— Марк!

То, с какой поспешностью парень вылетел из кресла и рванулся за Мраком, неприятно поразило Джейн. Чет, она и не предполагала, что все будет так сложно!

— Простите! — Виновато бросил Оливер, устремляясь следом за приятелем. — Подожди! Марк!

Тот обернулся, — резко, как развернувшаяся пружина.

— Тебе нужно мое ободрение, Лив? Хорошо, можешь считать, что я не против!

— Это нужно нам обоим!

— Все-таки нам? — Мрак ухмыльнулся, Джейн в жизни не встречала такой злобной ухмылки, — тогда я тебя отпускаю.

— Послушай, это глупо!

Эту фразу Джейн услышала уже из коридора. Мраку потребовалось мгновение, чтобы вылететь за дверь. Она еще надеялась, что Оливер вернется. Но дверь захлопнулась, а она осталась сидеть на подлокотнике, беспомощно таращась в пустоту.

— Дьявол, что я такого сделала?

— А то ты не поняла?! — отец презрительно фыркнул, глядя на нее в упор, а потом нетерпеливым жестом потянулся к своему креслу-каталке, — в общем, так, Дженни, я никогда не лез в твои дела, не обсуждал твоих приятелей, но ты липнешь к этому парню, как…

— Не продолжай!

— Вот и умница. Я знаю, что тебе глубоко наплевать на мои советы.

— Ладно, — Джейн обреченно махнула головой, — советуй.

— Оставь этого парня в покое. Не разделяй их. Для твоей же пользы.

— Господи, ты что-то узнал такого, чего не узнала я?

Отец неопределенно хмыкнул, и, подтянувшись на руках, пересел в каталку.

— Он просто свернет тебя шею. И будет прав, — спокойно произнес отец, даже не уточняя, кто «он». Тут и так все было понятно.

— Спасибо за совет, сэр, — кисло улыбнулась Джейн.

— Просто подумай об этом на досуге….

Когда они вернулись в квартиру, Оливер ждал крика или упрека, но Марк молчал. Молча отпер дверь, молча вошел. Ни слова не говоря, отправился на кухню. Оливер в нерешительности стоял посреди маленького коридора, не зная, что предпринять. То ли пойти к нему и выяснить, что же такого произошло, то ли оставить в покое и подождать, пока Флинт перебесится. Не то, чтобы он боялся попасться под горячую руку вспыльчивому слизеринцу. Они были вместе не первый год. Оливер знал, что при любых обстоятельствах, Марк мог сдержать себя, — не опуститься в их отношениях до рукоприкладства — но в такие минуты, он был злым и колким на язык, иной раз лучше бы ударил. Поэтому, помыкавшись неизвестностью, Оливер счел за благо оставить Марка в покое. Он тихо прошел в комнату. Чтобы хоть как-то занять себя, убрал по местам разбросанные вещи, потом разделся и юркнул в постель.

С кухни доносился звук приглушенных ругательств и бесконечное чирканье электрической зажигалкой. Потом полилась вода. Затем загремел чайник. Марк довольно громко помянул Мерлина. Потом все стихло. Оливер лежал, прислушиваясь к тишине, еле слышным шагам Флинта, и перебирал в голове события вечера.

«Он завелся из-за того, что Джейн предложила сходить в город только мне. Это совершенно ясно. Нет, с одной стороны, конечно, правильно. А чего он ждал? Если бы с самого начала он не грубил ей, то она бы так не сделала. Я не виноват, что всегда располагаю к себе людей куда лучше, чем он. Можно подумать, он раньше этого не знал! Она предложила это мне, именно потому, что я ей больше понравился. Вот и все. Но это же ничего не значит! Зачем на мне было срываться? Как будто это я её куда-то пригласил! И потом, ну сходили бы мы с ней, потом бы я пошел с ним и все ему рассказал! В чем проблема-то? Где повод, чтобы вот так переться прочь, даже с людьми не попрощавшись! Это все потому, что он никак не привыкнет, что мы теперь такие же магглы! И этот мир не будет к нам приспосабливаться. Нам придется это делать. Смотрит на меня так, словно я его бросил! Чушь! Просто чушь! Неужели всего, что с нами было, ему мало, чтобы во мне не сомневаться? Ну что я такого сделал? Сидел с ней в кресле? Ну и что? Я же просто сидел! Да у меня и в мыслях ничего не было! А вместо того, чтобы беситься, куда полезнее было бы просто расспросить её отца, если этому магглу он понравился больше! А то получается, что это я опять в чем-то виноват! Что я не делаю, все делаю не так!»

Чувствую себя непонятым и несчастным, Оливер вздохнул и лег на бок. Ему захотелось встать и пойти к Марку на кухню, но он почему-то не мог заставить себя сделать это. Лежал, вглядываясь в темноту, и ждал, пока Флинту надоест сидеть в обществе чайника, и он наконец-то вернется в комнату.

«Невыносимый человек! Мерлин, и самое ужасное что он, скорее всего, никогда не изменится».

— Марк.

Имя скользнуло с губ само собой, — секунду назад Оливер был твердо уверен, что не собирался его звать.

— Что? — донесся с кухни глухой голос Флинта.

— Ты сердишься?

— Да.

— Почему?

— А то ты не знаешь.

— Потому что она позвала только меня?

— Нет.

«Вот это новость!»

— Тогда почему?

— Не строй из себя идиота, Лив.

— Послушай, я, правда, не понимаю.

— Охотно тебе верю.

— Марк, это глупо.

— Что именно? Сидеть и смотреть, как она вешается тебе на шею?

— Что за чушь!

«Только этого мне не хватало!» — Оливер сел на постели, по-прежнему вглядываясь в темноту. И чувствуя, как у него горят щеки.

— И не смей мне говорить, что ты этого не заметил!

— Это просто ерунда! Джейн хочет нам помочь, вот и все. Неужели так трудно это понять?

— Да что ты говоришь! — в глухом шепоте с кухни послушался сарказм.

— Потому что это правда!

— Брось, Лив! Ты все прекрасно понял. Тебе просто это понравилось. Признайся в этом?

— Что мне понравилось?

— Её «желание помочь», чего же еще? Ты так и ждешь, чтобы я тебе не мешался в этой «помощи»!

— Ты себя только послушай!

— Я себя слышу. И еще вижу. Знаешь, Вуд, в отличие от тебя, я все прекрасно вижу.

— Ты что, меня ревнуешь?

— Нет, Лив, ну что ты! Это я так развлекаюсь!

Молчание. Затянувшаяся пауза. Нужно только откинуть одеяло, встать и сходить на кухню. Два паршивых шага.

— Марк, тебе не кажется, что это глупо?

— Что именно?

— Разговаривать вот так.

— Ты сам начал. Я тебя не звал.

— Ну спасибо, Флинт! Я не собираюсь тебе навязываться!

— Сделай одолжение.

Просто отвернуться, взбить подушку, накрыться одеялом с головой. И уснуть. А он пусть сидит себе на кухне и дуется на всю эту чушь! Вот так и поступить! Главное — успокоиться. Укутать ноги, вот так. Ударить подушку. Нет. Подняться, взять за уголки, хорошенько потрясти. Вот так. Теперь с другой стороны. Ну, почти сносно. Теперь расправить простыню. Очень аккуратно. Отлично. Теперь лечь. Завернуться в одеяло, как в кокон. Пусть спит под чем угодно! Он же у нас закаленный в боях! Ветеран Последней Магической, Мерлин его побери! Это я должен был обижаться! Вот теперь мне тепло и хорошо. А он пусть спит, где хочет, хоть на полу! Я засну. Назло ему засну.

Неслышный шорох в дверях. Даже если лежать лицом от двери, все равно можно узнать, что он делает. Два шага до дивана. Металлическое звяканье молнии, шелест одежды, глухой стук пряжки ремня об пол. Еле слышный скрип кровати — как ему удается делать все так бесшумно? Я его не вижу, но чувствую все. Как он ложится, как кладет голову на подушку. Гордый. Даже одеяло на себя не потянул! Ну и пожалуйста, ну и не надо!

— Ты замерзнешь.

— Не надо, Лив.

Надо. Зовите меня кем хотите, но я не могу так просто лежать. И спать не могу. Потому что мне надо прикоснуться к нему. К Мерлину под мантию все это! Я просто не могу по-другому. Я хочу его трогать. Подвинуться ближе, прижаться щекой к его спине. Вдыхать запах его тела. Чувствовать, как у меня легко кружится голова. Прикасаться к нему губами. Скользнуть рукой по твердым мускулам, погладить его по груди. Запустить пальцы в эту черную, жесткую гриву. Приподняться, чтобы поцеловать его там, где ему нравится — под волосами, у основания шеи. Без слов. Ничего не говоря вообще. Только слышать, как он дышит. Чувствовать, как пытается не замечать меня. Лежит рядом, как каменная статуя, словно ничего не происходит. Но я-то знаю, что все не так. Дыхание выдает его. И еле заметная судорога тела. Какой дурак называл его бесчувственным? Теперь придвинуться совсем близко, прижаться всем телом, чтобы стало тепло и уютно. И очень спокойно. Почувствовать, как ломается лед этого тупого молчания. Как рука сжимает мою руку, прижимая к себе.

— Я люблю тебя, Марк. Тебя, понимаешь?

Короткий кивок головы. И это всё?

— Мы с тобой столько пережили вместе! Ты готов взять и все забыть? Из-за какого-то недоразумения?

«И не надо мотать головой!»

— Ты что, на самом деле подумал, что для меня все это может хоть что-то значить? Я хоть когда-то давал тебе повод так думать?

«Нет, так дело не пойдет! Не надо думать, что, гладя меня по руке, можно молчать, словно в рот воды набрал! Я хочу тебя слышать. Хочу, чтобы ты говорил со мной! Я люблю твой голос. Люблю, когда ты называешь меня «Лив», люблю те слова, что ты шепчешь мне в ухо. Может быть именно потому, что знаю, я — единственный человек в твоей жизни, кому ты когда-нибудь это говорил. И то, что ты даешь мне, никогда и никому больше принадлежать не будет. Да, я собственник. И не стыжусь этого. Ни капельки».

— Поговори со мной. Пожалуйста.

Глубокий вздох.

— Иди ко мне, Лив…

«Ну вот, теперь я спокоен. Теперь все в порядке…».

... «Я не буду такой чертовой дурой. Больше не будет дебатов с папочкой, не будет недовольства Мраком. Не будет проколов. Если нужно, я полюблю его, как родного».

Джейн выключила воду. Потянулась к полке с косметикой.

«Дьявол! Ну почему я никогда не могу ничего достать с этой чертовой полки, чтобы не грохнуть её на хрен! Потому, что ни один урод не может взять и забить сюда гвоздь?»

Она оперлась двумя руками о раковину. Подняла глаза, рассматривая в зеркало свое отражение. Мечта, а не девушка! Джейн с удовольствием провела щеткой по непокорной гриве золотисто-рыжих волос. Здоровый цвет лица, миндалевидные зеленые глаза, отличная фигура. По поводу внешности она не комплексовала никогда. Она уже и не помнила, когда у нее уходило столько времени на то, чтобы привести себя в порядок. Не было стимула? Или всему виной этот чертов сон?

Джейн обхватила себя руками. Застонала, скорчившись на краешке ванны. Да что же это происходит такое? Она не просыпалась среди ночи, с трудом отходя от эротического сна, с тех самых пор, как умирала по Рею. И его близости ей всегда не хватало. Уже четыре года она не шла среди ночи в ванну, не становилась под душ. Что это, черт дери, такое? Девочке захотелось любви? И других кандидатов не нашлось, кроме красивого парня, у которого есть дружок-псих, способный скрутить её в бараний рог? Она пыталась быть пай-девочкой. Просто успокоиться и выкинуть Оливера из головы. И не смогла. Вместо этого, с утра пораньше, поперлась с извинениями.

Нет, само собой разумеется, ей не было стыдно. За эту ночь в голове сложился ясный план операции «Оливер». И Джейн приступила к первому этапу. А что, черт дери, вы хотите от дочки бывшего легионера? Чтобы она сидела и ждала, пока Мрак сам собой куда-нибудь испарится? Она никогда не отступала, если какая-нибудь идея плотно поселялась в голове, а тем более, такая вот идея фикс. Поэтому, нет ничего проще, как состроить на лице выражение полного покаяния, и позвонить в дверь.

Оливер повел себя так, как она и рассчитывала, то есть засмущался, но извинения принял охотно. Более того, стал извиняться сам. Не за себя, понятное дело, за Мрака и его невыдержанность. Мотивируя тем, что они, видите ли, еще до конца не привыкли к такой жизни. Джейн проникновенно кивала головой, заверяла, что все это ерунда, что она все понимает, что не стоило ей так себя вести. Оливер её вину решительно опроверг. И так далее. Он стоял перед ней, босой, в джинсах и распахнутой рубашке, беспомощно стискивая ткань на груди. Джейн с сожалением смотрела, как прячется под материей гладкое, стройное тело, испытывая жгучее желание прикоснуться к его коже. Просто сделать один шаг, убрать его руки. А потом с кухни засвистел чайник, он извинился, бросился к плите. Этой минуты отсутствия ей вполне хватило, чтобы сделать шаг внутрь квартиры, заглянуть в комнату.

Эх, не зря её насторожила эта чертова кровать. Мрак спал, обнимая во сне подушку. Быстрым взглядом Джейн скользнула по глубокому шраму, исполосовавшему его спину, по сбившемуся одеялу, по одежде, сваленной на полу. И по пустому месту рядом с Мраком. Поспешно ретировавшись восвояси, Джейн прижала ладонь к губам. Вот оно как, да? Значит, пока она тут после длительного перерыва переживала глупый сон, пока курила в потолок, просчитывая ходы, Оливер спал с этим… этим самым…. А она тут целые хитроумные комбинации настроила! Дура!

Странно, но за эту минуту, пока Оливер не вернулся, она подумала, что теперь ей станет противно даже смотреть на него. Не то, чтобы прикоснуться или поцеловать эти припухшие губы, а просто посмотреть, просто рядом стоять. И не будет надобности в планах захвата — просто скажи «пока», развернись и уйди. Вернись к Эдду… Но в тот момент, когда Оливер снова нарисовался на пороге, отвращения к нему Джейн не почувствовала. К Эдду, говорите? Ну, это мы еще посмотрим!

Через десять минут она выйдет из дома, душевно улыбнется Мраку. Будет целый день сама любезность. Потому что нутром чует, Оливер стоит этого!

— Ну что, готовы к походу в большой мир?

Джейн попыталась изобразить на лице располагающую и беззаботную улыбку. Оливер выглядел просто потрясающе. Вообще-то, они с Мраком представляли собой довольно колоритную пару: мягкая красота и грубая сила, притяжение и отторжение. Но, при всём этом несходстве, Джейн была вынуждена признать, что они гармонично дополняли друг друга. А вчера это совсем не бросалось в глаза.

— Только за руки не держитесь, лады? Неправильно могут понять. И вообще, лучше встаньте от меня по разные стороны.

Оливер без всяких слов произвел перестановку. Они будили в ней совершенно разные ощущения: будто с одной стороны светило солнце, а с другой дул ледяной, северный ветер. Джейн взяла обоих под руки.

— Куда мы идем? — Мрак был настороже, будто боялся нарваться на засаду. Джейн подумала, что в чем-то её отец был прав, — парень вел себя так, словно только что вылез из окопа.

— Расслабься, Мрак. Никто здесь на тебя не нападет.

— Почему ты так меня зовешь?

— А ты посмотри на себя со стороны.

Оливер умоляюще посмотрел на своего приятеля, и Мрак сразу же заткнулся, только широкие брови сошлись на переносице в хмурой гримасе.

— И все-таки?

— Вы хотели увидеть, как жить в городе и не вести себя словно дикари из леса? Вперед, я вам предоставлю такую возможность! Или передумали?

— Нет, — улыбнулся Оливер, — теперь ты просто так от нас не отделаешься.

«Ну, от одного из вас, я бы отделалась прямо сейчас с превеликим удовольствием», — невесело усмехнулась «про себя» Джейн.

— До центра доедем на автобусе, потом я покажу вам метро. Но если куда-то надо доехать быстро, просто подойдите к дороге и вытяните в сторону руку. Любое такси остановится, вам останется только назвать адрес и заплатить. Такси — это машина, понятно? Вот такие железные банки, в которых мы переезжаем с места на место.

— Мы знаем, что такое машина, — прорычал Мрак.

— Да? — деланно улыбнулась Джейн. — Никогда бы не подумала! Хочешь сказать, что вы еще на них и ездили?

— Представь себе, — огрызнулся Марк.

— По лесам? — не выдержала Джейн и тут же себя одернула. — Извини, Мрак.

— Мы не так дремучи, как ты думаешь. И даже знаем что такое автобус. Так что можешь не стараться нас этим удивить.

— Да неужели?

«Он выведет меня из себя!»

— Марк! — осадил его Оливер. — Не обращай внимания, Джейн. Он просто…

— Спал плохо?

Мрак ухмыльнулся, обнажая ужасные крупные зубы под короткой верхней губой.

«Ну и улыбочка, Господи!» — содрогнулась Джейн.

— Ладно, знаете, так знаете. Наверное, гномы прорыли метрополитен под вашими горами. Значит, отправимся в метро.

Мрак явно хотел что-то ответить, но получил от Оливера хороший пинок в спину и промолчал.

Оказалось, что он не врал, — эти двое довольно уверенно втиснулись за ней в автобус. Джейн исподволь наблюдала за ними. Мрак стоял, вцепившись в поручень, и на лице у него застыло брезгливое выражение. Оливер, напротив, с любопытством вертел по сторонам головой, стараясь увидеть сразу всё: содержание книги, что читал мужчина, сидящий перед ним, мелькание авеню за окнами, полисмена на перекрестке.

— Медленно едет, — неожиданно произнес Мрак. Джейн поразилась, как в одно мгновение изменилось выражение его лица. Взгляд на Оливера смягчал резкие черты, колючий взгляд исподлобья стал почти доброжелательным. — Да, Лив?

— Не «Ночной рыцарь», это точно, — грустно улыбнулся Оливер.

— Прости, я больше не буду об этом.

— Да ладно, ничего. Я на «Рыцаре» ездил только один раз в жизни. Никогда, знаешь, не попадал в затруднительное положение.

Они замолчали, но Джейн сразу отметила, что воспоминания обоим неприятны. Любые воспоминания о своей прошлой жизни. Они отчаянно хотели начать жить с чистого листа. Но прошлое шло за ними по пятам, напоминая о себе.

— Видите красный круг с синей полосой? Это метро. Поезда под землей.

— Почему под землей?

— Так удобнее. Чтобы не прокладывать пути наверху. Не занимать место, понятно? К тому же, так быстрее. Поэтому на метро все ездят. Идите за мной и разуйте глаза.

После летнего солнца, прохлада «трубы» приятно холодила тело. Джейн ловко втерлась в людской поток, ведя за собой своих спутников. Неизвестно почему, метро подействовало на них угнетающе. Мрак весь собрался, как хищник перед прыжком. Оливер с трудом давил в себе желание вцепиться ему в руку.

— Спокойно, парни. Теперь запоминайте. Входите в метро, берете билеты. Не забудьте посмотреть, куда едете. По карте ориентироваться умеете? Понятно. Вопрос был глупым. Так, смотрим сюда. Мы здесь, нам нужно вот туда, — Джейн ткнула пальцем в карту. — Видите цвет линии? Чтобы не уехать черт знает куда, запомните, в вашем вагоне поручни будут такого же цвета. Ясно?

— Ясно, — выдохнул Оливер и тут же закрутил головой по сторонам.

Джейн всучила им билеты и двинулась к турникету. Они встали в хвост проходящих. Джейн заметила, как Оливер снова напрягся.

«Пусть это глупо, но я просто не могу удержаться», — подумала Джейн. Положив руку на его напряженный кулак, легко погладила пальцами.

— Не бойся, — промурлыкала она, наклоняясь почти к самому уху, — просто иди вперед.

Предупреждение было своевременным. Оливер смотрел на подмигивающий индикаторами турникет, не решаясь протянуть руку и тормозя стоящих за ним.

— Давай, Лив! — Джейн ослепительно улыбнулась тем, кто уже закипал за его спиной, как чайник при ста градусах. Стоящий рядом полисмен подозрительно оглядывал Оливера с головы до ног.

— Эй, парень, ты там уснул?

— Пошевеливайся, черт!

Мрак взял его за локоть, и это прикосновение подействовало. Джейн от досады закусила губу, — Оливер взял себя в руки, и наконец-то миновал турникет. Нервный пассажир, с ноутбуком под мышкой, который стоял прямо за Оливером, оттолкнул его плечом, сдавленно прошипел ругательство, устремляясь в сторону перронов. Мрак интуитивно рванулся вперед, — нервному типу явно не поздоровилось бы. К счастью, Джейн успела ухватить его за рукав. Только стычки перед полисменом ей не хватало!

— Эй, он просто спешил! Понял? Держи себя в руках!

— Это здесь относится только ко мне? — взвился Мрак.

— Ко всем относится. Если будешь таким нервным, кончишь день в участке. Пошли.

Оливер как-то сразу притих. Джейн стало его жаль. Она взяла его за локоть, настойчиво подталкивая к эскалатору. Мрак скрипел зубами за спиной, но Джейн это больше не волновало. Встав на ступень лестницы, она оставила Мрака за их спинами.

«Защитник нашелся! Без него бы не разобрались!»

— С поездом, надеюсь, все понятно?

— Не сомневайся.

«Ух, ну какие мы самоуверенные!»

— Не зевайте по сторонам, — произнесла она с некоторым злорадством.

Мрак кивнул. Поезд вихрем подлетел к перрону, утренняя толпа добропорядочных трудяг устремилась в утробу вагона. Джейн и Оливер скользнули внутрь. Дама внушительных размеров в окружении группы голосящих подростков преградила Мраку дорогу, пытаясь запихнуть свой выводок в вагон, и никого при этом не потерять. Конечно, Джейн могла крикнуть Мраку, чтобы он пошевеливался, так как поезд не будет ждать его вечно, но не воспользоваться таким случаем было просто грешно. С самым невинным выражением лица она наблюдала, как тинэйджеры оттеснили Мрака от дверей, ловко запрыгнув в вагон. С упреждающим шипением, дверь закрылась прямо перед его носом, отсекая от нее и Оливера. Господи, она все утро мечтала увидеть на этой угрюмой физиономии такую растерянность. Мрак, раскрыв рот, смотрел на стеклянную преграду двери, а потом с силой ударил по ней кулаком. Рука скользнула по касательной, естественно, безо всякого эффекта — поезд медленно и уверенно уходил со станции. Джейн уже приготовилась изобразить на лице волнение, когда неожиданный вопль Оливера на секунду оглушил её:

— Марк! Марк! — завопил он, бросаясь к дверям.

Джейн на секунду опешила. Огород голов тут же повернулся в их сторону, с любопытством наблюдая, как странный парень пробует раздвинуть двери, отчаянно цепляясь ногтями за створки.

— Лив! — Джейн бросилась к нему, пытаясь оторвать от двери. На лице Оливера было написано невообразимое отчаяние. — Господи, да что с тобой!

— Он остался там! — кричал Оливер, трясясь всем телом, как в лихорадке. — Как это остановить?! Сделай что-нибудь!

— Да успокойся ты! — она не на шутку испугалась, только истерики в людном месте ей не хватало для полного счастья! — Никуда твой Мрак не денется! На следующей станции сойдем. Вернемся назад. Думаю, ему хватит ума никуда не уходить!

Он повернулся к ней лицом, — пальцы все еще беспомощно скользили по стеклу двери.

— Ты что, не понимаешь! Я не могу его потерять!

— Черт дери, да заткнись ты! — не вытерпела Джейн, зашипев ему в лицо. — На тебя весь вагон смотрит! Что значит потерять? Испарится он?!

— Ты не понимаешь…. — жалобно простонал Оливер.

— Вот уж действительно, не понимаю! Чего ради истерики устраивать на пустом месте! Всё! Вздохни глубоко! Мы сейчас выходим и возвращаемся за твоим Мраком.

Он глубоко вздохнул, как всхлипнул. Кажется, только в эту минуту парень понял, что на него пялится столько народу, потому что тут же пошел алыми пятнами от стыда. Он отвернулся к двери, но Джейн увидела, что руки у него дрожали. «Сумасшедший дом!» — подумала она про себя, впервые пожалев, что вообще увидела его. Попутчики потихоньку теряли к ним интерес, — Джейн ненавидела становиться объектом такого пристального внимания. Она не могла дождаться, когда поезд доберется до следующей станции. Едва двери открылись, Оливер пулей вылетел из вагона. Она едва успела ухватить его за руку.

— Ты бегом бежать собрался? — окончательно потеряла терпение Джейн. — Спятил совсем! Пошли, придурок истеричный!

Пришлось едва ли не силой тащить его на другую сторону.

— Вы оба чокнутые, — шипела Джейн, наблюдая, как Оливер нетерпеливо вглядывается в темноту тоннеля, откуда должен появиться поезд, — а твой придурок еще говорил, что вы знаете, что такое поезда! Да если б вы знали, то не забыли бы, что в вагон надо входить быстро! Что ты за корриду тут устроил? Позорься сам, только меня в это дело не впутывай!

— Я не могу его потерять снова, — жалобно пролепетал Оливер, пропустив всю предыдущую тираду Джейн мимо ушей.

— Что значит «снова»?

— Как тогда. Я думал, что он погиб. Что я навсегда останусь там сидеть. Никогда его больше не увижу. И помилования не будет.

— Где сидеть? Какое еще помилование?!

Он открыл рот, чтобы ответить ей, но тут поезд вылетел из темноты тоннеля. Оливер рванулся к вагону. Дипломатия кончилась. Спокойный и доброжелательный парень из второй квартиры исчез, уступив место нервнобольному субъекту, расталкивающему пассажиров, чтобы запрыгнуть в вагон. Джейн просто глазам своим не верила, — подобные метаморфозы ей еще наблюдать не приходилось. Уяснив, что в спокойном состоянии парень бывает только в присутствии Мрака, Джейн с ужасом ждала, пока они доберутся обратно, но действительность обманула самые «смелые» её ожидания. Потому что на платформе, среди снующих по своим делам людей, Мрака не было. И Джейн поняла, что оказалась на грани катастрофы….

-Что, опоздал? — сочувственно бросили за спиной Марка, когда вагон показал ему хвост, увозя Оливера вместе с этой проклятой магглой.

Марк оглянулся,— на лавке примостился старый, неряшливого вида человек, с бумажным пакетом в руках. Взлохмаченная борода придавала незнакомцу флегматично-философский вид.

— Да ты не гоняй, парень. Сейчас другой приедет. Сядешь и поедешь себе. Знаешь, что я тебе скажу? Все зло в мире от баб. Особенно от этих самостоятельных, фригидных куриц, помешанных на свободном образе жизни. Вцепятся мертвой хваткой, как бульдоги, — не оторвешь.

Марк не ответил, хотя, похоже, маггл не слишком и нуждался в том, чтобы ему отвечали. В пакете что-то подозрительно булькнуло, старик сунул в него физиономию и блаженно оскалился. Марк беспокойно вглядывался в тоннель. Он решил не повторять прошлой ошибки и подвинулся как можно ближе к краю перрона. Магглы прибывали, не прошло и минуты, как перрон снова забился под завязку. На него никто не обращал внимания: кто-то читал газету, кто-то смотрел на часы, рядом разговаривали, не особенно приглушая голос. Старик не соврал, довольно скоро Марк услышал гул приближающегося поезда. Но едва вагон оказался прямо перед его носом, выяснилось, что он не учел одного важного обстоятельства: магглы не только входили в вагон, но и выходили из него. Он оказался прямо перед распахнутыми дверями вагона. Толпа тут же отнесла его довольно далеко от занятой позиции. Опасаясь, что поезд опять уйдет без него, Марк с трудом вынырнул из людского потока, а потом попер напролом, сконцентрировав все внимание на закрывающихся створках. Кто-то толкнул его, получил от Марка локтем в бок, смачно выругался. Марк не совсем понял, что маггл имел в виду, но решил, что к штурму вагона это не имеет отношения. Он успел в самый последний момент. Дверь закрылась за его спиной. Едва поезд тронулся, он постарался выработать план действий. Очень хотелось верить, что Лив не позволил маггле увезти себя далеко. Заставил её сойти на следующей остановке, полагая, что Марк приедет следом. Решив, что это самое разумное, Марк вышел на следующей станции.

Лива нигде не было. Марк остановился у стены, ожидая, когда схлынет поток входящих и выходящих из вагона, беспокойно осматриваясь по сторонам. Он обежал весь перрон, вглядываясь в толпу. Перешел на другую сторону, где поезда уходили в обратном направлении, а потом разочарованно опустился на скамью и задумался.

« Так, спокойно. Если его нет на этой станции, значит, он просто решил, что я останусь на месте. И вернулся за мной. Он не мог меня здесь бросить. Нужно немедленно вернуться обратно».

Когда поезд показался из темной утробы тоннеля, он, учтя все прошлые ошибки, ловко втиснулся в вагон. В конце концов, практика еще никому не вредила…

… Естественно, не стоило ожидать, что Оливер воспримет положение вещей спокойно. Джейн устало прислонилась к стене и отрешенно наблюдала, как он мечется по перрону, вглядываясь в толпу и выискивая знакомую фигуру. Вид у него при этом был, как у бестолковой гончей, что никак не может взять след. Зрелище взмыленного Оливера, мечущегося взад вперед, было бы очень смешным, если бы не было так грустно.

Джейн в который раз за день прокляла Мрака. Поймала себя на мысли, что было бы здорово, если бы этот придурок уехал как можно дальше. «Надеюсь, мы его никогда не найдем», — злорадно подумала Джейн.

— Его нигде нет! — Оливер остановился прямо перед ней, все еще продолжая отчаянно обозревать толпу. — Его нет!

— Я слышу, Лив, — она старалась говорить спокойно. — Ты уже три раза это повторил.

— Я не понимаю! Почему он не остался тут! Куда его вообще понесло!

— Откуда я знаю? — начала заводиться она. — Я не умею читать мысли! Может, твой дружок просто решил в одиночестве погулять по городу!

Оливер посмотрел на нее так, словно она сказала величайшую глупость в мире.

— Ты его не знаешь, поэтому так и говоришь! — осуждающе произнес он. — Марк никогда так со мной не поступит.

— Да в чем криминал-то! — потеряла терпение Джейн. — Вы что, никогда не ходили никуда друг без друга? Футбол, вечеринки, пиво, девочки? Что, все на двоих, включая постель?

Оливер поперхнулся, покраснел до корней волос. Джейн поспешно прикусила язык. Ага, если бы еще можно было взять слова обратно!

— Извини, лады? Это не мое дело. Я просто сморозила глупость. Ты так волнуешься, словно жить без него не можешь. И черт, меня это злит. Ты уже взрослый человек, а ведешь себя…

— Я должен его найти! — упрямо произнес Оливер.

— Да найдем, куда денемся! Если его нет здесь, значит, поехал за нами. Теперь сидит, наверное, на следующей станции.

— Тогда поедем туда! — тоном, не терпящим возражения, произнес Оливер, направляясь к перрону.

И Джейн ничего не оставалось, как потащиться следом. Когда они снова сели в вагон, она подумала, что сказать, будто её это злило, значило ничего не сказать…

… Закончив второй круг по уже знакомой станции, Марк недобрым словом помянул Мерлина, магглов и Джейн Бредфорд. Старикан с пакетом приветствовал его кивком головы, как старого знакомого. Озверев от перспективы весь день проездить между двумя станциями, он решил, что его спасет только скорость. Логично было бы предположить, что если он передвигается один, а Лив таскает с собой спутницу, то можно смело надеяться, что в один прекрасный момент он его догонит. Конечно, можно было остаться здесь и подождать, пока Оливер приедет сюда. Но где гарантия, что он не подумает то же самое? И не останется ждать его там? И в итоге они будут сидеть в пяти минутах езды друг от друга. Ждать, пока кто-нибудь приедет первым. Поэтому Марк птицей перелетел на другую сторону, и на полном ходу запрыгнул в вагон…

… — Все, хватит! — всякому терпению рано или поздно приходит конец. Для Джейн такой момент настал после третьего круга перемещений между станциями.

Схватив неугомонного Оливера за руку, она резко остановила его и оттащила в сторону.

— Мне черт, уже надоело носиться туда-сюда! Сто пудов, мы просто гоняемся друг за другом, как белки в колесе! Он за нами, а мы за ним! Может просто стоит сесть? Подождать следующего поезда? Рано или поздно, он все равно сюда притащится...

… Марк, сидя на скамье рядом с похрапывающим стариканом, тупо смотрел перед собой. Ноги ныли, в голове в единый гудящий фон слился звук приходящих поездов, обрывки фраз, шарканье подошв, топот бегущих ног. Подъезжал очередной поезд, распахивались створки, он вскакивал на ноги, пробегал по перрону… и вновь опускался на эту самую скамью. Более глупой ситуации придумать было сложно. Марк просто нутром чуял, что в это же самое время, Лив также носится по перрону соседней станции. И не было бы ничего проще, как аппарировать ему навстречу. Если бы. Если. Хорошее слово «если». Конечно, быть живым магглом значительно лучше, чем мертвым магом, но как же сложно, Салазар Великий! Весьма соблазняла перспектива просто вернуться домой. Но стоило только представить, что Лив на целый день останется в обществе этой прилипчивой девки, как всякая идея о возвращении тут же вылетала из головы.

«Ты просто боишься, что ему может понравиться её общество! И что Лив решит, что с ней проще и лучше, чем с тобой!» От этой мысли по спине прошла неприятная дрожь. Марк спешно вскочил на ноги. Он никогда не сдавался, поэтому и выжил. Никогда! И сейчас не сдастся!

— Сэр.

Он сделал только один шаг от скамьи и сразу понял, что обращаются именно к нему. Марк оглянулся. В шаге от него, стоял молодой парень в форме местных авроров, которых магглы называли «полисменами».

— Да?

— Проблемы с транспортом?

— С чего бы? — огрызнулся Марк, не ожидая от такого «внимания» ничего хорошего.

— Вы уже несколько раз уезжаете в одну сторону, а через десять минут возвращаетесь обратно. Ждете кого-нибудь?

— Жду. Это у вас запрещено?

— Нет, сэр. Но вам не кажется, что это выглядит странно?

— Не кажется. Я могу ездить, где хочу.

— Конечно. Но я мог бы вам помочь.

— Мне не нужна помощь!

— Уверены?

— Абсолютно.

Марк недобро хмыкнул. Магглы на перроне, как по команде, переместились от них на безопасное расстояние, и теперь наблюдали с любопытством профессиональных зевак. К счастью для полисмена, Марк не успел наглядно продемонстрировать, насколько ему не нужна помощь. Очередной поезд со свистом подлетел к перрону, и он увидел в толпе выходящих из вагона пассажиров знакомую каштановую шевелюру.

— Марк! — немедленно закричал Вуд, расталкивая людей и устремляясь к месту происшествия. Через минуту он уже намертво вцепился в куртку Марка, всем своим видом давая понять, что не двинется с места.

— Какие-нибудь проблемы, офицер?

Джейн подоспела как раз вовремя.

— Вы знаете этого человека, мэм?

— Это мои кузены из Ирландии. Приехали погостить на пару месяцев. Мы разминулись на станции, и вот…

Она подмигнула полисмену, ловко выхватила из внутреннего кармана куртки Марка карточку. Передала в руки второму подошедшему офицеру.

— Стало быть, в гости, мистер Флинт? — тот придирчиво изучил содержимое, внимательно посмотрел в лицо Марка, потом отдал карточку обратно.

Тот кивнул, освободил руку и поправил куртку. Разжать пальцы Оливера оказалось не так легко.

— Все в порядке, Лив, — как можно спокойнее произнес он.

— А что, мой кузен похож на какого-нибудь преступника? У Марка нет проблем с наркотиками. Конечно, он может позволить себе лишнего в пабе… — Джейн щебетала, глупо хлопая ресницами, но глаза оставались злыми.

— Нет, мэм. Всего хорошего, мэм.

Едва полисмены отошли на безопасное расстояние, Джейн перестала улыбаться.

— Какого черта ты просто не остался на месте!

— Какого черта вы не могли приехать сразу же! — не остался в долгу Марк.

— Марк не надо! — встрял Оливер. Джейн в сердцах сплюнула.

«Всё, прилип!» — скривилась она, смотря на Оливера. Лив крепко держал за руку своего нервного дружка. Он был полон решимости вклиниться между ними, не допустить перепалки, во что бы то ни стало. Джейн почувствовала себя совершенно разбитой.

— Ладно, закончили. Не знаю, как вам, но мне хочется сейчас просто промочить горло.

Ей никто не возразил. Видимо, оба «кузена» прекрасно понимали, что это было бы самым разумным.

Через некоторое время они прочно обосновались в пабе. Мрак, как ни в чем не бывало, спокойно поглощал жареную картошку, в то время как перенервничавший Оливер только вяло ковырял в своей тарелке. Джейн бесцельно крутила на столе свой бокал с пивом. Официантка отошла к стойке, и оттуда бросала призывные взгляды на Оливера. Джейн почувствовала подступающий приступ мигрени.

— Ну что, еще вопросы есть? Теперь вы умеете зажигать плиту, платить в магазине, ездить в метро. Надеюсь, сегодняшнего больше не повторится?

Она делала вид, что разозлилась на эту глупую заварушку в метро. На самом деле, её куда больше бесило, что Оливер при любой возможности мертвой хваткой вцеплялся в Мрака. Теперь сидел, то и дело прикасаясь к нему, словно хотел удостовериться, что присутствие Мрака за столом не обман зрения.

— Не повторится, — Мрак оторвался от тарелки. — Думаю, теперь мы справимся самостоятельно.

«Можешь катиться со своей помощью на все четыре стороны», — ясно говорили его глаза.

«Размечтался!» — мысленно ответила ему Джейн, не отпуская взгляда.

— Без проблем, — вслух произнесла она, беспечно откинувшись на спинку стула. — Завтра познакомлю Оливера с Эддом. Обсудим насчёт твоей работы. И избавлю вас от своего присутствия.

Оливер встрепенулся, переводя взгляд от одного к другой.

— Ты мне не мешаешь.

Джейн заметила, как у него вздрагивают руки. Черт, ну и кашу она заварила. «И не ври, что ты не хотела поставить его перед выбором: ты сама или Мрак. Вот только не похоже, чтобы выбор был в твою пользу. Ему просто неловко. Вот и всё, чего ты добилась».

— А мне мешаешь, — безо всякой дипломатии выдал Мрак.

— Не поделишься чем? — в конце концов, подумала Джейн, терять ей уже нечего. — Чем я так тебя раздражаю?

— А то ты не понимаешь?!

— Слушай, Мрак, если хочешь что-то мне сказать, давай просто обсудим это.

— Мне нечего с тобой обсуждать.

— Я тебя не понимаю.

— Понимаешь.

— Хватит! — потерял терпение Оливер. — И прекратите говорить друг с другом так, словно меня тут нет!

Они замолчали. Мрак больше не произнес ни слова, отвернувшись к окну. Он не возмущался, даже когда Джейн заговорила с Оливером по поводу предстоящей работы, когда, игнорируя его, рассказывала смешные истории из жизни. На их половине стола, обстановка постепенно приобрела непринужденность. Мрак оторвался от окна, и теперь бесстрастно смотрел в экран телевизора над стойкой, демонстрирующего футбол.

— Принесешь еще пива?

Конечно, она могла подозвать официантку или дойти самой, но стойкое желание до конца выяснить отношения с Мраком взяло вверх. Она просто нутром чуяла, что его спокойной физиономии доверять не только нельзя, но и опасно. Едва Оливер отошел к стойке, она повернулась к Мраку лицом:

— Так в чем проблема?

— Ты проблема, — он тоже повернулся к ней, сохраняя внешнее безразличие.

— Неужели? А, может, ты?

Она не договорила. Рука Мрака схватила её под столом. Он сжал кисть с такой силой, что Джейн поняла, — ему достаточно только посильнее сдавить пальцы, чтобы раздробить ей кости.

— Слушай меня внимательно, маггла. Я не буду повторять по три раза. Лива ты не получишь. Я просто сверну тебе шею. Тебе и любому, кто попробует к нему подобраться.

— Отпусти руку, придурок! — похоже, разговор предстоял предельно честный. — С чего ты взял, что ты предел его мечтаний? Кто тебе сказал, что ему будет лучше сидеть около тебя, чем найти себе девушку, работу, дом с двумя кроватями, жить нормальной жизнью?

— Потому что я рядом с ним уже 8 лет, дура! И знаю, что ему нужно.

— Ни черта ты не знаешь! Думаешь, я не вижу, что его от тебя скоро затошнит? Ты его душишь! Он веселый, открытый парень. И он, черт дери, заслуживает лучшую жизнь, чем вечно лицезреть твою хмурую рожу!

— Это не тебе решать, а ему!

— Так дай ему возможность решать! Или боишься, что выбор будет не в твою пользу?

— Не смеши. Мы значим друг для друга больше, чем ты можешь себе вообразить.

— Представляю, — презрительно хмыкнула Джейн, — старая добрая игра «раб-хозяин»?

— Ты хорошо слышала, что я тебе сказал?

— Угрожаешь?

— Предупреждаю. Я никогда не угрожаю, просто делаю. И советую не проверять меня. Даже чуть-чуть.

Они замолчали. То, что он не договорил словами, сказали глаза. Джейн почувствовала, как пробежали по спине мурашки, — на нее смотрели холодные и безжалостные глаза убийцы.

— Что опять не так? — подошедший Оливер поставил на стол бокалы. Подозрительно посмотрел на Марка и Джейн.

— Все в порядке, — она с трудом нашла в себе силы отвести глаза и посмотреть на Оливера. Холодившее душу напряжение ослабло, — мы просто говорили. Теперь без недомолвок, правда, Мрак?

Он кивнул головой, бесцеремонно взяв бокал Оливера, потряс им перед лицом Джейн. Она передернула плечами, в свете услышанного, приглашение выпить звучало как издевательство, но Джейн ответила ему улыбкой.

«Ничего, Мрак. Удача приходит к тому, что умеет ждать. Скоро ты убедишься, что ждать я умею»…

(спустя 6 месяцев)

— Марк! Подожди, ну подожди же!

— Чего ждать, хороший мой?

— Я еще не проснулся!

— Так просыпайся. У тебя осталось два часа.

«Почему я никогда не могу проснуться, когда он приходит? Не слышу поворота ключа, а когда он возится в ванной, я не слышу звука льющейся воды. Только когда он ложится рядом, я сразу просыпаюсь, но делаю вид, что сплю. И он об этом знает. Я люблю это, Мерлин! Люблю чувствовать его руки по утрам, прикосновение губ к затылку. Когда он говорит, какой я теплый со сна. Он будит меня самым приятным способом на свете. Почти всю неделю он приходит под утро, когда я еще сплю. Мы встречается только по утрам. Сейчас я встану, с трудом заставляя себя выскользнуть из его объятий, умоюсь, выпью кофе, оденусь и убегу на работу. А когда вернусь — он уже выспится и уйдет. И так до утра. Но я весь день буду думать о нем. И буду знать, что он думает обо мне».

Ползаю по полу, заглядывая под кровать, чтобы найти все, что вчера вывалилось из кармана. Странно, — раньше я всегда считал себя аккуратным. Теперь на меня часто нападает лень, когда я сбрасываю одежду и забираюсь под одеяло, даже не развесив вещи на место. Если Джейн не вытаскивает меня по вечерам в бар, что случается не так часто, я валяюсь под одеялом, с леденцами за щекой, и смотрю телевизор.

Все это бредни снобов, что магглы тупые. Я не перестаю поражаться, сколько они создали для облегчения и разнообразия собственной жизни, и сожри меня мантикора, если это не настоящие чудеса! Взять хотя бы этот самый телевизор — коробка, показывающая целый мир безо всякой магии, заклинаний и хрустальных шаров. И все что тебе надо, это нажать на кнопку.

— Как ночь прошла?

Я приподнимаюсь с пола и смотрю на него. Марк лежал на спине, закрыв глаза, а теперь поворачивается на бок, поддерживая рукой голову, и смотрит на меня.

— Отличная поза, Лив. Сколько тебе еще до выхода?

— Нет! — я смеюсь, потому что отлично знаю, что это просто подкол. — Ты мне не ответил.

— Да нечего отвечать. Все, как вчера, позавчера, и три дня до этого. Ненавижу магглов.

— Тебе просто с ними не повезло.

— Точно.

— А еще ты сноб.

— Спасибо, Лив.

— Людей надо любить. Тогда и они будут тебя любить.

— А можно, я буду любить выборочно?

— Например?

— Например, тебя, как представителя людей.

— Ты жуткий человек, Флинт.

— Ага. Но ты меня все равно любишь, правда?

— Ну…

— Ну?

— Я не назвал бы это любовью.

— Ага! А как это назвать?

— Я тебе лучше покажу.

— Прямо сейчас?

— Сейчас.

— А работа?

— У меня есть еще 10 минут в запасе.

— А успеешь?

— Успею дать общее представление. Согласен?

— Нет. Я очень бестолковый, ты забыл? Мне нужно, по крайней мере, часа два.

— Тогда подождешь до выходных.

— Ладно, уговорил.

— И за кредит заплати, ладно?

— Ладно. Зайду перед работой.

Честно говоря, мне совершенно не хочется уходить. Я меланхолично варю яйца, борясь с желанием нырнуть в постель. В ту минуту, когда я закрою дверь и выйду в коридор, он уже будет спать в своей любимой позе лежа на животе. А я отправлюсь в новый день.

Первое время до метро меня подвозила Джейн. Сейчас я езжу на автобусе, завидуя тем, кто может передвигаться на велосипеде. В конце концов, Марк оказался прав, главное -научиться с этим жить. Просто принять, что прошлое никогда больше не вернется и нужно находить радости в том, чтобы быть магглом. И этих радостей не так мало, как кажется на первый взгляд. И еще я благодарен ему, что он тогда увез меня из Лондона. Здесь мне ничего не напоминает о том, что я потерял. Сейчас я смирился. Я такой же, как все люди вокруг меня. И магглы воспринимают меня как двадцатипятилетнего мужчину, молодого, симпатичного, располагающего к себе. И я этим вполне доволен.

Я выпрыгиваю из автобуса, ныряю в метро. Всякий раз, когда я погружаюсь в эту хаотичную прохладу, я не могу сдержать улыбку. Вспоминаю, как мы с Марком впервые оказались здесь. Мерлин, я вел себя, как идиот. Теперь этот проклятый турникет, что так меня напугал, кажется совершенно естественным и привычным. Я беру билет, поезд несет меня по извилистым, как мышиная нора, тоннелям. Я стою, держась за поручень, смотрю на попутчиков. Скоро я вообще перестану разделять их на «они» и «я». Конечно, Марку труднее, чем мне. Ему эту градацию вдолбили с младенческого возраста. И он до сих пор не может преодолеть это презрительное отношения к магглам, ни на чем, кстати, не основанное.

Я такой же, как все они. Так же просыпаюсь по утрам, умываюсь, пью кофе, еду с ними вместе в метро. Даже чокнутая миссис Трудди здоровается со мной при встрече, — от Марка она шарахается на другую сторону коридора. Я нахожу прелесть в чтении маггловских газет, глазею на вывески и витрины, мне нравится сидеть в пабе. Я даже смотрю футбол. Это маггловская игра популярна у них не меньше, чем у нас квиддич. Мне интересно смотреть, как магглы нервничают, болея за свою команду, орут благим матом, бросают свои дела, чтобы поспорить о последнем матче. Наверняка, со стороны мы выглядели также. Я не говорю Марку, но мне хочется научиться играть в этот самый футбол. Может, я просто скучаю по спорту, даже если это маггловский спорт.

В метро я еду около получаса. Один раз выхожу, перехожу на другую линию, потом выныриваю из вагона, бегом преодолеваю лестницу, выхожу на поверхность. Первую секунду в ушах гудит, а потом я привыкаю к звукам улицы. Мне надо перейти дорогу, но я сразу вижу неоновую вывеску супермаркета, в котором я работаю. Он принадлежит Эдду Вильсону, другу Джейн вот уже Мерлин знает сколько лет. Конечно это не Marks&Spenser, но тем не менее. Уж во всяком случае, по сравнению с нашими лавками, это просто гигант. Таких магазинов по городу пруд пруди. Мы покупаем там еду и кое-какую бытовую мелочевку, платим на кассе, возим тележки, — одним словом ничего из ряда выходящего. Плитка, пластик, электричество. Тихая музыка, попискивание штрих-кодов. Я работаю здесь 5 дней в неделю. Собственно, я бы не назвал это работой, во всяком случае, в моем понимании этого слова. Не нужно большого ума, чтобы выставить товар на стеллажи, а потом целый день фланировать вдоль рядов, наблюдая, чтобы всего хватало, попутно отвечая на вопросы, где и что найти. У меня всегда кто-то что-то спрашивает. Нет, не то чтобы я был против, но иногда мне кажется, что я освоился с магазином быстрее магглов, которые всю жизнь тут живут. Впрочем, Люси, сидящая за одной из трех касс, утверждает, что они и без меня прекрасно разобрались бы. Просто им хочется со мной пообщаться. В качестве аргумента она приводит довод, что спрашивают меня, в основном, женщины и девушки. Она называет это словом «подцепить». Сейчас я понимаю почти все, что она говорит, а первое время это была проблема из проблем. Впрочем, «шутников» я до сих пор понимаю через раз, и они никогда не упустят случая поставить меня в глупое положение. Конечно же, не со зла.

Ну вот, я заворачиваю за угол, рысью перебегаю стоянку для машин, нажимаю на звонок черного хода. Так я совершенно вовремя прибываю на работу.

— Привет, малыш Пино!

Я захлопываю дверцу в своем шкафчике. Барри сидит на скамье в шаге от меня и лучезарно улыбается лягушачьим ртом. Он лысый как колено, в свободное время носит какие-то жуткие цветные майки и имеет совершенно гипертрофированное чувство юмора. Лари, напротив, с виду настоящий мачо — жгучий брюнет с бархатным взглядом. И между тем, они настолько похожи друг на друга, по ощущениям, что ли, что первоначально я их путал.

— Привет, — в отношениях с ними я всегда насторожен, хотя у меня за плечами долгий опыт общения с умниками Уизли.

— Слышал последнюю новость? — Лари совершенно спокоен.

— Какую?

— С сегодняшнего дня Джакузи выплачивает премию в двадцать фунтов за каждую соблазненную покупательницу. За старушек от сорока — в двойном размере. Мы с Барри решили, что это не честно. У тебя больше шансов заработать в зале, чем у нас на складе. Чуешь, чем это пахнет?

— Чем?

— Дискриминацией.

— Очень смешно.

— А кто смеется, Пино? Мы на полном серьезе. Можешь сам у него спросить. Вчера он развел какую-то очкастую крошку на два лишних пакета молока и вдохновился на новое правило. Так что уж ты постарайся. Мы твои друзья, и не можем спокойно смотреть, как какой-то лысый хрен будет охмурять девочек и подслеповатых леди. И заграбастает премию, которая могла бы достаться нашему Пино.

— Не называй меня так, ладно? Я же вас просил!

— А почему, Пино?

Говорить с ними на эту тему бесполезно. Когда я пережил свой первый рабочий день, они подарили мне деревянную куклу с длинным носом. Я не нашел между нами ничего общего, но Лари заявил, что я просто не знаю, о чем говорю, потому что они целый день за мной наблюдали и нашли феноменальное сходство. Теперь этот «подарочек» стоит на моем шкафу, и избавиться от него нет ни какой возможности.

— Слушай, малыш, а что если мы сделаем так: мы подбираем кандидатуру, а ты направляешь её в нашу сторону? Денежки тебе. Девочку нам. Ну как?

— Я лучше направлю к вам двойную премию. Ну, вроде, что лучшая говяжья вырезка в нашем магазине находится за этой дверью.

Пять минут они смотрят на меня вытаращенными глазами, потом друг на друга, а потом опять на меня. Наконец Лари не выдерживает, — бьется лбом о дверцу шкафчика.

— Пакуй чемоданы, брат!

— Я не вынесу такого унижения!

— Малыш Пино понял нашу шутку!

— Все гораздо хуже, брат! Это я бы как-то пережил. Но он ответил! Вдумайся, брат! Он ответил нам!

— Такого позора я не переживу!

— Мы не переживем!

Это может продолжаться до бесконечности. Я пожимаю плечами, вешаю на рубашку бейдж. И иду к выходу. Завтра они придумают что-то еще, и так будет продолжаться каждый день.

Я иду между идеальными, словно начерченными по линейке, рядами. Мой наметанный глаз уже обнаружил пустые провалы на полках бакалеи. Я делаю первую пометку в блокноте. «Шутники» пусть занимаются делом. Я улыбаюсь. К вечеру весь Sollymarket будет знать, что «Пино» научился адекватно реагировать на шутки. И каждому захочется это проверить.

— Привет, Люси! Привет, Керри!

— Привет, Олли.

Люси машет мне рукой, Керри кивает.

Люси мне нравится, с ней почти так же легко, как с Джейн. Она всегда выглядит так, словно в любую минуту готова принять приглашение на вечеринку. Или познакомиться с героем своей мечты. При чем эти самые герои и мечты меняются с завидной скоростью. Это называется «быть в поиске».

Судя по всему, они уже закончили обсуждать сериал и красить губы. И очень вовремя, потому что на горизонте показался Джакузи, обозревая окрестности. Ищет, кому бы с утра испортить настроение.

На самом деле его зовут Джерри Братт. Он управляющий нашим маркетом. "Джакузи" его назвали Барри и Лари, хотя вряд ли это стоит расценивать как комплимент. У нашего управляющего просто бзик на всем, что касается богатеньких. Бьюсь об заклад, он начинает свое утро со смаком перечитывая «Из жизни знаменитостей». И всеми силами старается показать всем вокруг, что его нынешнее пребывание здесь просто дань служению обществу. И если бы он захотел…. Лари целую теорию выдвинул по поводу латентного желания мистера Братта унижать ближнего и унижаться перед сильным. В Solly его тихо ненавидят, хотя в лицо, конечно, мило улыбаются и кивают головами. У меня тоже был печальный опыт общения с этим человеком. Про это здесь не знает ни одна душа. И не узнает. После короткого и продуктивного разговора с Марком, мистер Братт поменялся в лице, а затем принес мне свои извинения, и про то, что он позволил себе лишнего в раздевалке никто не узнал. Зато теперь он общается со мной подчеркнуто строго и холодно. И это меня вполне устраивает.

— Долго еще намерены чесать языками? — он величественно выплывает из-за стеллажей, хрустя накрахмаленной рубашкой и поправляя галстук. — Вуд, проверьте бакалею. И прекратите торчать по утрам у кассы. То, что вы протеже хозяина, не дает вам право манкировать своими обязанностями.

— Хорошо, сэр, — я киваю, разворачиваюсь в обратном направлении, но тут Люси задерживает меня за рукав.

— Стой, стой. Повтори по слогам его последнее слово.

Я не могу удержаться от смеха. Люси лезет под кассу, вытаскивает замусоленную тетрадку, в которую заносит все незнакомые ей перлы, слетающие с языка «высокообразованного» мистера Братта. Тетрадку завел Барри. Для наших нет большего удовольствия, чем потом ввалиться в подсобку и ржать над управляющим, которого Барри изображает просто идеально.

— Манкировать.

— Ман-ки-ро-вать, — Люси высовывает от усердия кончик языка. — Потрясно! Олли, а что это такое?

— Представления не имею. Если брать всё предложение в целом, то это, наверное, что-то вроде «кинуть».

— Хрен надутый, — выносит свой вердикт Керри, а я спешно ретируюсь в сторону бакалеи, потому что «хрен» уже разворачивает в обратном направлении. Его физиономия просто светится от желания кого-нибудь оштрафовать.

Мой день начался. Первые полчаса вокруг еще стоит тишина, нарушаемая только тихой нейтральной музыкой из динамиков. Пол еще блестит, ноги покупателей еще не шаркают, тележки еще не скрипят, жизнерадостные тинэйджеры еще не облепляют полки, не стараются что-нибудь умыкнуть, так, из-за спортивного интереса и желания прослыть «крутыми». Я еще не чувствую сухость во рту от бесчисленных вопросов и ответов. Барри и Лари еще никого не разыграли, не устроили регби рулонами туалетной бумаги, или гонку на тележках, от входа до холодильников и обратно. Люси еще никого не закадрила, а Керри не успела поругаться со своим парнем. Я уже знаю, что такое затишье будет продолжаться еще около часа, а я смогу увидеть всех наших немногочисленных посетителей. За это время, я успею составить список, отнести его на склад, вежливо попросить шутников на минуту отвлечься от своих насущных занятий, чтобы немного мне помочь.

— Это правда, Пино? Джакки выдал новый перл?

— Правда. Лари, вылезай из тележки, — во втором закончилась овсянка и сахар.

— А что это было за слово?

— Манкировать. Люси записала. Ты вылезешь или нет? И захвати индейку в третий.

— Манки… как там дальше?

— Манкировать. Кидать, пропускать, забивать. Игнорировать.

— Брат, а может заведем еще одну тетрадку для малыша?

— Хватит, брат. Не видишь? Перед нами серьезная шишка, знающая много-много очень сложных слов.

В дебаты я не вступаю. Моя задача сказать, и я сказал. Шутники все сделают… пусть и не очень скоро.

— У вас еще остались наборы?

— Боюсь, что нет, мэм. Возьмите цыплят.

— Цыплята очень дорогие.

— Скажите, эти консервы еще можно есть?

— Конечно, мэм. Срок годности выбит внизу на упаковке.

— Вы уверены, что это так?

— Конечно. Тем более, что вы всегда сможете предъявить претензию.

— Кому? Коронеру?

— Тогда возьмите свежую рыбу.

— Где тут у вас фасоль?

— По проходу прямо, затем направо.

— Вы не поможете мне с тележкой?

— С удовольствием, мэм.

— Вуд, у нас кризис в колбасном отделе. Пусть Спенсер привезет заморозку и немедленно становится за прилавок!

— Что-то случилось, сэр?

— Случилось! Эта идиотка Тереза отравилась! Вот уже второй час её тошнит в раковину.

— Вызвать врача?

— Обойдется. Я буду ставить вопрос об увольнении перед мистером Вильсоном.

— Это возмутительно! Я уже двадцать минут не могу дождаться вырезки! Вы знаете, что я мог бы пойти в любой другой магазин, но каждый раз прихожу к вам?!

— Простите, сэр. Мы очень ценим ваше доверие, сэр.

— Тогда цените и мое время! Я не могу целый день торчать перед пустым прилавком!

— Лари, встань в колбасный.

— Один момент, Пино. Я должен вымыться, побриться, привести себя в порядок для цыпочек.

— Цыпочки будут только в замороженном виде.

— Нежные ляжки?

— В рубленном.

— Мягкая грудинка?

— В расфасованном.

— О Боже, Барри! Я не пойду туда!!!

— Они заманивают этих крошек, а потом безжалостно рубят на нагетсы.

— Пощади, Пино! Клянусь, я никому не скажу, что ты маньяк!

— А помнишь, мама всегда предупреждала нас не доверять тихим и порядочным мальчикам. В очках.

— У него нет очков.

— Пино, у тебя есть очки?

— У меня нет очков, я хорошо вижу. Теперь будь добр, перестань биться об пол. Вставай! И не лапай меня за ноги.

— А я всего лишь кидался к нему за помощью!

— Гадкий шалунишка.

— Сейчас вам обоим влетит. Я вас уже час упрашиваю.

— Дай мне простится с братом! Я могу просить о милосердии?

— Барри, индейку так никто и не дождался. Вырезку тоже.

— Это теперь так называется.

— Что?

— «Индейка» — труп, снятый с крюка в холодильнике. Свежак, так сказать. «Вырезка» — расчлененка. Как шифр, шаришь?

— Вуд! Что здесь происходит, черт побери! Почему Спенсер валяется у вас в ногах?

— Это не то, о чем вы подумали, сэр.

— А подумал о штрафе, Джонс. В зале хаос, а те, кто должны его урегулировать, занимаются неизвестно чем в подсобке! Я доложу об этом мистеру Вильсону.

— Простите, сэр.

— Вуд, немедленно в зал, Спенсер — за стойку. И если я через минуту не увижу индейки, Джонс….

— Я понял, сэр.

Вы видели когда-нибудь, как танцуют сиртаки? Я видел недавно по телевизору. Сначала танцоры движутся медленно, потом темп ускоряется, все быстрее, быстрее, быстрее….

День в Solly похож на этот танец. Сначала ты раскачиваешься, потом идешь по кругу, потом ускоряешь шаг, потом бежишь, так, что перед глазами все начинает кружиться.

— Псс, Пино, подойди сюда!

— Чего тебе?

— Что ты видишь?

— Колбасу.

— Примат! Это фаллический символ!

— Оставь колбасу в покое!

— Я тебя, что ли, ею трогаю? Девушка, неужели вам не жалко это резать? Полагаю, в нетронутом виде палочка смотрится куда естественнее. Посмотрите, какая потрясающая, обтекаемая форма.

— Спенсер! Ты что делаешь, идиот?!

— Ничего, сэр. Рекламирую товар, сэр. Мисс, если я вас ненароком оскорбил, может, оставите свой номер телефона? Я хочу принести извинения лично.

— Последнее предупреждение, Спенсер.

— Вуд, немедленно успокойте эту леди в кондитерской.

— Какой счет, Пино?

— 160 фунтов.

— Мало! А у меня телефон той крошки, которой понравился мой размер.

— Ты себе льстишь.

— Ах, нехороший, противный мальчик!

— Мэм, я немедленно принесу вам другую коробку. Это недоразумение. Конечно, нет, что вы. Я думаю, это пахнет упаковкой. Тогда возьмите кофейный бисквит. Он очень свежий. Я с удовольствием попробовал бы его вместе с вами, но у меня аллергия на кофе.

— Сливочный? Конечно, мэм, натуральные сливки.

— Высший пилотаж, Пино. Она так к тебе придвигалась, — просто вот-вот выпрыгнет из платья.

— Олли! Этот парень не хочет платить.

— Сэр, просто положите на место, иначе я буду вынужден вызвать полицию.

— Мисс, пройдите до конца стеллажа.

— Да, это наша карточка. Она будет действовать до конца месяца.

— Конечно, мы привозим молочные продукты каждый день.

— Только свежие яйца, сэр.

— Сукин сын! Я уже начал входить во вкус!

— Трехярдовый! Лови, брат!

— Твоя подача!

— Прости, Пино! Я не хотел засветить тебе в глаз.

— Да, брось! Это всего лишь бумага для сортира. Я же не знал, что ты сюда попрешься.

— Без обид, лады?

— Олли, пойдешь с нами вечером?

— Отстань, Барри! Я приглашаю его выпить. И больше не для чего. Завидно, что ли?

— Отвяжись! Никто больше не пойдет с вами в китайскую закусочную. Смотреть, как вы играете клецками в футбол не для моей больной души.

— Прошу вас, мэм. Я сейчас принесу вам молоко.

— Нет, простите, у нас нет доставки до машины.

— Люси, детка. Может, поедем к нам с Барри? Закажем пиццу…

— Я знаю, чем заканчивается твоя пицца, извращенец.

— Только если ты будешь настаивать, дорогая!

— Вуд, в четвертой секции кто-то свалил стойку. Уберите немедленно.

— Вуд, разберитесь, наконец, с мясным отделом!

— Вуд, проследите, чтобы эти коробки не валялись, где попало.

— Вуд…

— Забей, Олли. Этот сукин сын просто хочет тебя достать. Ты знаешь, он даже как-то приглашал Джейн с ним поужинать! Ну что, идешь с нами вечером? Обещаю, что никто не будет к тебе приставать!

К вечеру мой танец замедляется. Я начинаю спокойнее передвигать ногами, время вокруг течет, словно сквозь силу, устало и по инерции. Вечерняя смена заступает на наше место. Я сдаю свои записи и проблемы Ренди, очень серьезному типу, племяннику управляющего. В раздевалке стоит гвалт — Барри декламирует вновь узнанные слова Джакузи, как стихи, с экспрессией и чувством. Я переодеваюсь. Можно было бы, конечно, сразу отправиться домой, но дома я один, поэтому, когда балаган в отдельно взятой подсобке заканчивается, мы выходим с черного хода и переходим на другую сторону улицы. Никто не возразил бы, если б я предложил проехать несколько остановок до «Paradise night». Это клуб, в котором работаем Марк, но мы с ним решили, что я больше никогда не появлюсь у него на работе. В моем присутствии он начинает себя вести совершенно непрофессионально.

Так что мы пересекаем улицы и заваливаемся в «Beer mugs» Стива Беркли. По вечерам сюда стекается вся обслуга из ближайших магазинов. Мне здесь нравится. Недавно поймал себя на мысли, что совершенно не помню вкуса сливочного пива мадам Розметты. Совсем не помню. Мы входим, Джейн уже приветливо машет нам из угла. Это тот столик, который всегда занимает Solly. Она сажает меня рядом с собой. Целует в щеку. И я отвечаю ей тем же. Джейн это, если хотите, мое прикрытие. Она предложила играть роль дамы моего сердца, чтобы ни у кого не возникало лишних вопросов, почему я ни с кем не собираюсь встречаться. И я чертовски благодарен ей за это. Поверьте, такое предложение было для меня как нельзя кстати, ввиду какого-то непонятного интереса к моей скромной персоне. Лари называет это «внутренним магнетизмом». Не знаю я ничего про магнетизм, но меня такое внимание просто убивает. У Марка начинается паранойя по этому поводу, хотя он и знает прекрасно, что мне никто, кроме него, не нужен. Так вот, общественность успокоилась, мы с Джейн достойно играем роль влюбленной пары, наши знакомые спокойно глотают тот факт, что я отбиваю женщину у своего работодателя. В общем, все довольны. Ну или почти все.

— Что у тебя с головой? — Джейн поднимает мне челку, и пристально вглядывается в лицо.

— Да, ерунда.

— И все–таки? У тебя синяк будет к вечеру.

— Забудь. Лари засветил мне в лоб. Синяка не будет.

— Это была просто бумага для сортира.

— Все веселимся, мачо?

— А что еще делать? Из отдела-то меня сегодня выкинули! Все бабы достаются малышу Пино, потому что это он плавает по залу, а я торчу в обществе пустой тары.

— Ну, спасибо, брат! Так меня еще никто не называл.

— Барри, ты даже не тара. В тебя ничего нельзя засунуть.

— Лив, к тебе опять приставали?

— Конечно, приставали! Одна крошка звала его вечером на чашку кофе со сливками. Ну, ты знаешь, как это делается. Кофе стынет на столе, сливок закупается побольше…

— И вишенка, брат.

— И вишенка. Покрываем Пино ровным белым слоем сливок, а в ротик кладем вишенку.

— Нет. Пино возьмет вишенку зубками за черенок. Сначала крошка съест вишенку, а потом получит сладкий поцелуй нашего малыша.

— А сливки?

— А что сливки? Сливки слизывают горячим язычком.

— Я слышал, ванильное мороженное тоже хорошо идет.

— Шоколадное! И с ванильным соусом.

— Это тоже можно. Главное не класть его, сама понимаешь, куда. Туда больше подходят сливки.

— Или ванильный соус.

— Да. Но соус все же лучше предварительно остудить.

— Проклятые калории!

— Спокойно, брат. Ученые подсчитали, что хороший секс равен двум часам аэробики.

— Пино, ты способен на хороший секс?

— Потому что плохой секс даже к прогулке до мусорного бачка и обратно нельзя приравнять. По части энергозатрат.

— Ну, понесло!

Я стараюсь не обращать внимания, но меня выдают уши.

— Йес! Пино покраснел! Хороший бросок, брат!

— Я заслужил пиво?

— Большую, очень большую кружку.

— Вы отстанете от него когда-нибудь?

— Никогда! Ты же не хочешь, чтобы мы от тебя отстали, правда, Пино?

— Хочу.

— А мы тебе не верим.

Их треп может прервать только появление тарелок, хотя и ненадолго. А я чертовски хочу есть. Так что пусть болтают, о чем хотят, а я пока буду опустошать тарелки.

— Кушай, Пино, кушай. Набирайся сил. Дженни, детка, а сколько раундов от выдерживает?

— Заткнись ты, наконец, а? Озабоченный придурок.

— А чего ты хочешь? Керри занята тупицей Маком, Люси меня не любит. У Пино есть ты, а мне достался только этот лысый идиот.

— Ну, так иди и подцепи кого-нибудь!

— Да кого я могу здесь подцепить? Ты тут видишь хотя бы одно незнакомое лицо?

— К кому ты еще не приставал? Нет, не вижу.

— А кассирша из Marks?

— Которая?

— Мегги, кажется.

— Она мне не подошла.

— Отшила.

— Не подошла. Мы по-разному смотрим на будущее, вот и все. Я мечтаю о лучшей доли, а она хочет её сейчас. А потом у меня есть долг перед лысым недоумком.

— Она не захотела платить за вашу квартиру на троих?

— Слишком меркантильна.

— С тебя полфунта.

— За что?

— За слово из словаря мистера Братта.

— Мне нужна порядочная, серьезная и красивая девушка. Как Пино.

— Я тебе не девушка!

— Вот в этом то и все дело. Потому что, если бы ты был девушкой….

— Отвали! Место занято! Понятно?

Джейн обнимает меня за шею, и я чувствую легкий запах череды от её волос. Мне нравится, как она пахнет. Иногда мне хочется прижаться щекой к её волосам, дышать этими запахами. И от этих желаний мне тоже стыдно.

— Ладно, Дженни, сегодня тебе повезло.

— В чем же?

— Посмотри на эту киску у стойки!

Лари мгновенно преображается, — лохматит волосы, наклеивает на физиономию неотразимую улыбку, слизывает каплю кетчупа с манжеты рубашки.

— Она тебя отошьет!

— Люси, детка, ты забыла главное правило неотразимости Лари Спенсера.

— Просвети меня.

— Брат, ты пока просвети Люси насчет правила, а я пойду и займусь делом.

— Удачи, брат.

— Видишь цель?

— Вижу цель.

— А в нашем деле главное….

— Видеть цель и не замечать препятствий!

— Это и есть ваше главное правило?

— Да, и сейчас брат покажет тебе, как оно работает.

— Лари, это случайно не та девушка, которую ты сегодня соблазнял колбасой?

— Какой стыд!

— Протестую, мэм. Где написано, что нельзя использовать подручные средства?

Лари вылезает из-за стола и отплывает к стойке. Я смотрю, как он улыбается. Удивляюсь, почему девушки принимают его треп за чистую монету? Так они и живут. От одной случайной знакомой к другой. От постели до постели. От прикола до прикола. От вечернего посещения паба до вечеринки. И так по кругу. Джейн называет это «не заморачиваться». Жить легко, просто, без обязательств и привязанностей. И она права, — узнай эти парни правду, они бы меня не поняли.

— Как Мрак? — на холодном стекле бокала от её пальцев остаются следы. Джейн кладет мне голову на плечо. Мы просто тихо разговариваем, пользуясь, что нас уже некому подслушивать.

— Нормально. Ты же знаешь, я его почти не вижу. Но все равно, я очень благодарен твоему отцу.

— Брось, Лив. Мой папаша на него скоро молиться начнет. Он просто заново родился, с тех пор как твоего Мрака увидел.

— А это плохо?

— Да нет, почему плохо? Надо же было и ему найти себе, о ком заботиться и опекать.

— А ты?

Она медлит с ответом, — пальцы скользнули в мои волосы. Я чувствую, как по коже пробежали огненные мурашки. Наверное, мне надо сказать ей, что она не должна этого делать. Надо, но я не говорю.

— Лив, я уже давно могу позаботиться о себе сама. И он прекрасно это знает. Он как твой Мрак, — должен иметь при себе того, кому можно навязывать свою волю, заявляя, что это забота.

— Дженни, Марк ничего мне не навязывает. Я не делаю ничего, чего бы мне ни хотелось.

— Как тебе может этого хотеться?

— Чего?

Хорошо, что мы сидим в углу, в полумраке, и она не видит, как я краснею, потому что до меня вдруг доходит, что именно она имеет в виду. Я не знаю, что ей ответить.

Я не могу этого объяснить. Хотя и пытаюсь, снова и снова.

— Дженни, я его люблю. И я ничего не могу с этим поделать. Мы уже столько вместе, что я уже не знаю, не помню, как это жить без него. Я знаю все его гадости, все мелкие и крупные его недостатки, знаю, в чем его сила и слабость, а он знает всё обо мне. И это делает меня его, а его моим. Так случилось уже очень давно.

— А ты хотел, чтобы этого никогда не было?

— Иногда хотел. Думал, что если бы мы с ним не сошлись тогда, моя жизнь была бы совсем другой, спокойной или нет, не знаю, но хотя бы правильной, что ли. А потом я его вижу, слышу, как он говорит со мной, пытается быть бережным. И я просто понимаю, что еще раз смогу все пройти, каждый самый поганый мой день, и никогда об этом не пожалею. Только бы он был со мной.

— Ты так и не рассказал мне. Что с вами случилось на самом деле?

— Лучше тебе этого не знать. Ты все равно не поверишь.

— Тебе? Да ты не умеешь врать! Даже если тебе пятки поджарят.

— Это ты сейчас так говоришь.

— Лив, разве мы не друзья?

— Конечно, друзья. Я и так тебе все рассказываю. Я никому никогда столько про себя не рассказывал.

— Тогда расскажи всё.

— Я просто не могу, Дженни. Может быть, когда-нибудь потом.

Она рассеянно кивает, палец рисует узоры на моей руке. Мне не нравится эта двойственность положения. Я сижу, обнимая её за плечо, чувствую её волосы у своего лица, прикосновение её пальцев. Сижу и говорю с ней о Марке. И не могу понять, что же я предаю больше — нашу любовь или её доверие. Она часто повторяет, что мы друзья. Почему же я постоянно ловлю себя на мысли, что здесь что-то не так? Мне хорошо с ней. Хорошо сидеть вдвоем, в полутьме зала, когда никто не мешает. Но именно в такие моменты, я готов согласиться весь вечер выдерживать подколы шутников, жалобы Керри, сплетни Люси, только бы не оставаться с Джейн наедине. Иногда мне кажется, я просто запутался.

И еще я не говорю об этом Марку. Я еще не вру ему, но уже не договариваю о многих вещах.

В одиннадцать бар закрывается, а мы идем пешком по ночным улицам. Наша компания существенно поредела: Лари утащил новую подружку в неизвестном направлении, Барри повел Люси в клуб, Керри забрал Мак. Мы выходим последними. Джейн держит меня за руку. Неторопливо бредем по тротуару, глазея на светящиеся витрины.

— Эдди устраивает рождественскую вечеринку. Я тебе говорила?

Я киваю.

— Надеюсь, ты пойдешь? Так каждый год происходить. В Solly это традиция.

— Ты рассказывала.

— Ну и?

— Я не знаю, Дженни. Как Марк. Я же не могу привести его с собой, да?

— Можешь, если хочешь. Только зачем? И что ты про него скажешь?

— Тогда я лучше останусь дома.

— Лив, тебя никто не поймет.

— Придется заболеть.

— Но ты сам-то хочешь пойти?

— Не особенно. Конечно, интересно, но я больше хочу побыть с ним.

Она отпускает мою руку. Несколько минут мы идем рядом, касаясь друг друга плечами, но уже не за руку.

— Так сильно хочешь?

— Так сильно. Я устал видеться по утрам на пару минут, по выходным, которые редко совпадают. К тому же, Рождество — семейный праздник. А он — моя семья.

— Лив, прости, но меня от этого просто тошнит! Ты ведешь себя как ребенок, который зацепился за мамкину юбку, потому что боится сделать шаг в сторону.

— Дженни, почему мы всегда об этом говорим и ссоримся? Какой в этом всем смысл? Почему тебе все время кажется, что я боюсь? Я ничего не боюсь. А ты не можешь отделить мое желание быть с ним от какой-то там выдуманной боязни!

Она смотрит на меня с таким видом, словно сейчас развернется и уйдет. А потом вдруг снова берет меня за руку, пытается улыбнуться.

— Я всегда тебя мучаю этими разговорами. Прости, Лив. Все время обещаю, что никогда больше об этом не заговорю и все равно не могу удержаться. Ладно, не буду больше тебя мучить, поступай, как знаешь. Я постараюсь принять твое решение, мы же друзья.

Она улыбается, но глаза остаются грустными. Она становится другой, когда мы наедине.

— Спасибо, Дженни.

— За что?

— За то, что пытаешься меня понять.

— Господи, Лив, ты иногда такой наивный.

Я не понимаю, почему она это сказала. Мне хочется отплатить ей за то участие, что она приняла в моей жизни, за то, что она столько возится со мной, бывает терпелива к моим ошибкам, за то, что я могу быть с ней откровенным, за то, что она пытается понять меня, помочь мне. И я произношу слова благодарности, чувствуя, что делаю что-то не так. Словно она ждет от меня чего-то другого, чего я не могу ей дать.

— Ладно, не будем загадывать. До Рождества еще есть время.

— Дженни, прости, я не хочу тебе врать, но я все равно не изменю своего решения.

— Господи, Лив! Как ты дожил до своих лет такой честный?

Мне нечего ей возразить. Мы садимся в такси. Пока мелькают за стеклами огни города, я сижу рядом, ловлю краем глаза отсветы этих огней на её лице. На улице уже глубоко за полночь. Мы прощаемся у её двери, и я иду к себе, смываю с тела усталость прошедшего дня, завариваю чай, ныряю в постель. Уже засыпая, я еще успеваю подумать, что до выходных осталось всего два дня. И что сегодня утром, я опять пропущу момент, когда Марк войдет в квартиру, пока он не ляжет рядом.

Я почувствую надежную силу его рук.

И все начнется сначала.

Ненавижу это всё! Ненавижу это метро, толпы, снующие по переходам, как паразиты по кишкам. Ненавижу эти улицы, ненавижу поток машин, запах горелого железа. Ненавижу эти магазины, ненавижу этот слепящий свет, что бьет мне в глаза. Ненавижу вечерний город, дневной ненавижу тоже. Дневной — за вечно озабоченные физиономии магглов, на которых столько важности, словно они тут ежесекундно мир спасают. Ночной город ненавижу за ту же самую толпу, которая теперь преображается, забивает свои пустые головы тупым футболом, идиотскими проблемами, где бы надраться, потрясти телом под идиотскую музыку и запрыгнуть в чью-нибудь кровать. Ненавижу их самодовольные рожи. Их сознание собственной исключительности.

Лив говорит, что магглы это очень здорово. Он ими восхищается. Ему нравится этот мир, опутанный проводами, эта техника, эта музыка, эти разговоры, эти магазины, телевизоры, компьютеры, пульты дистанционного управления. Он просто в экстазе бьется от сотовых телефонов. Он обожает ходить пешком там, где можно было бы аппарировать, чиркать спичками, нажимать на кнопки, жевать бесконечную жареную картошку, торчать в сомнительных пабах со своими придурками из магазина. Я ему не напоминаю, что всего полгода назад он цеплялся за мою руку и собирался здесь помирать. Не то, чтобы я злился, видя, как он постепенно перестает во мне нуждаться, хотя и это тоже, чего врать-то? Просто странно, что он куда быстрее меня влился во всю эту жизнь. Нашел в ней необъяснимую прелесть. Завидую я ему? Есть немного. Мне не хочется найти здесь друзей магглов, по вечерам торчать у стойки и пялиться в телевизор. Просто я сознаю, что если со мной что-то случится, он сможет без меня обойтись. А я без него не смогу. Все, на что сейчас уходят мои силы, так это на то, чтобы нам не отдалиться друг от друга. Чтобы его по-прежнему тянуло ко мне. Чтобы он хотел возвращаться в наш дом, делить со мной свою душу и свое тело. Эта бесконечная, непрекращающаяся война за него. Прежде всего, с этой проклятой магглой, которая строит из себя его друга, а сама только и думает, как бы затащить его в кровать. Эта сука ведет свою игру — и все это прекрасно видят, кроме моего Лива. А он, вытаращив глаза, наивно утверждает, что у меня паранойя, что она хочет ему помочь, и, вообще, нельзя все время думать о людях плохо. Старые гриффиндорские привычки, совершенно неистребимые, даже когда от прошлой жизни остались одни воспоминания.

Знаете, о чем я сейчас мечтаю? Увезти его очень далеко отсюда. Купить дом в какой-нибудь глуши, где не будет никого, кроме меня и его. И количество магглов на одну милю будет минимальным. Так, чтобы раз в неделю ездить в какой-нибудь городишко за продуктами, а потом снова возвращаться в уединение. Дышать нормальным воздухом, избавиться от поездки в метро, никуда не спешить, а воспоминания о пребывании в толпе забыть, как страшный сон. Просыпаться по утрам, слушая его сонное дыхание на моем плече. Ждать, пока он откроет глаза. Салазар свидетель, может быть, даже завести свое хозяйство и навсегда забыть о пластиковых упаковках. Пусть недалеко будет река, где можно будет купаться, небо, в которое можно смотреть, просто лежа на траве, даже зная, что в это небо нам с ним больше не подняться. Чтобы никого вокруг, только я и он, рядом со мной. Я скучаю по тишине. Чтобы никто не ходил за дверью, скучаю по тем местам, где нет общих коридоров и тупых соседей, никто не долбит по стенам, не включает музыку, не газует под окнами. Я скучаю по открытому огню камина, на который можно смотреть. Камин я завел бы нам в первую очередь. Деревянный пол, камин и тишина. Я ненавижу шум, крики, суету, эту бесконечную гонку. Рей говорит, что у меня «поствоенный синдром». Еще он считает, что у меня какой-то особый вид беспамятства, когда забывают ни кто ты такой, а что умел делать раньше. Я с ним не спорю. Если в этом проклятом мире и есть хотя бы один нормальный маггл, то это Рей. И по скверному стечению обстоятельств, он вынужден целый день проводить дома в обществе этой тупой курицы. За что я его уважаю, так это за то, что он не лезет мне в душу, а просто помогает, без всякой корысти. И я уже убедился, что его помощь действительно неоценима. У нас есть один маленький секрет. Об этом никто не знает, даже Лив. И пока я не смогу приблизиться к воплощению моей мечты, я ничего ему не расскажу. Он, конечно, побрыкается для начала, но, в конце концов, поймет, что я это делаю для него. Только для него.

Пока он многого не знает. Просто потому, что не надо это ему знать. Например, куда и зачем мы ездили с Реем на протяжении двух недель. Все-таки, я вынужден признать, что кое-что общее между нами и магглами есть. Я видел, как изменило калеку одно только прикосновение к оружию, дающую власть над жизнью другого существа. По части лишения жизни ближнего, магглы очень изобретательны, тут нам с одной только «Авадой» до них бесконечно далеко. Мы убивали быстро. Они изобрели столько способов болезненного и мучительного убийства, что Повелитель просто бы удавился от зависти. Чем больше я узнаю мир магглов, тем больше убеждаюсь в том, что Лорд совершенно зря его игнорировал, тут потенциальных Упивающихся столько, что нашему миру просто не снилось. Та же техника — маггловская магия, которая одинаково служит негодяям наравне с праведниками, при чем парадокс в том, что негодяям она служит лучше. Ну конечно, если мыслить маггловскими категориями. Собственно, весь их прогресс это бесконечное изобретение орудия убийства. Власть над другими, честолюбие, деньги, высокомерие, эгоизм — все те качества, что в нашем мире считали истинно слизеринскими, способными привести только под знамена Лорда и больше никуда, здесь правят всеми. И ради этой власти они на все готовы. Салазару в голову бы не пришло изобрести разрывные пули. Или пули со смещенным центром, что крутятся в теле, разрывая мышцы, круша кости. Бомбы, сносящие с лица земли города. Автоматы, сеющие смерть с огромной скоростью. И при этом даже палочкой махать не надо, ни каких затрат энергии — знай себе прицеливайся и жми на курок.

Рей знал, куда меня везти. Я не особенно сопротивлялся, раз уж Мерлину было угодно забросить нас с Оливером в эту помойку, моя задача защитить его теми способами, что у меня остались, и если в этом мире предпочитают стрелять из кусков металла, я буду пользоваться тем, что есть. Эти парни, что встретили меня и Рея, сначала таращились на меня довольно подозрительно, но вопросов не задавали, а просто рассказывали. Собственно, ничего сложного не было. Кажется, я довольно быстро со всем освоился, раз они поверили в эту «амнезию», — так магглы называют последствия Обливайте. Глупо, конечно, но, получив в руки оружие, даже маггловское, я почувствовал себя увереннее. Уже забытое ощущение защищенности. Да и с меткостью у меня никогда проблем не было. Через пару дней я уже сносно палил по мишеням, сожалея о том, что маггловское оружие почти всегда очень громкое. Рей усмехнулся и подарил мне такую навинчивающуюся штуку, сводящую шум к минимуму. Его приятели переглянулись между собой и зачем-то спросили, нравится ли мне бесшумная работа. Из той поездки я увез в качестве подарка «Пустынный орел» — отличная штука, словно для меня сделанная. Несмотря на мои явные успехи, Рей не остановился на достигнутом. Потом я еще получил массу знаний, о которых точно не стану распространяться.

В общем-то, работу нашел мне он. Позвонил кому-то, а на следующий день я попал в этот проклятый клуб. Лив, конечно, пофыркал, но потом признал, что работа как раз по мне.

Рей сказал, что это временно, на тот срок, пока меня не пристроит к настоящему делу. Что-то вроде того, что на меня должен кто-то там посмотреть, на что я годен. Мне не особенно нравится, что какие-то магглы будут меня «оценивать», но спорить я не буду. Этот мир не для меня придумали, да и не в моем положении показывать тут характер. Потому что я на все пойду, лишь бы рано или поздно вытащить Лива из этой помойки, насколько это вообще возможно. Это моя вина, что он тут оказался, из-за меня Лив попал в такой переплет. Как не горько мне это осознавать, но это правда. Он мог бросить меня, я бы его понял. Просто отдать меня Уизли. Или добить на той проклятой лестнице, чтоб не мучился. Вспомнить про долг перед Орденом. Ведь не его вина, что я выбрал тогда свой путь, отдаливший нас друг от друга. Но он не сделал этого. И я жизнь свою теперь положу, не то что гордость, чтобы он никогда не пожалел о том, что сделал ради меня. Без него я ничто, можно сразу поднять пистолет и разнести себе голову.

И вот теперь я, Маркус Флинт, бывший чистокровный волшебник, потомственный слизеринец, адепт магии, командир «Разящего Стилета», карательного подразделения Упивающихся Смертью, живу по поддельному удостоверению личности, работаю вышибалой в маггловском ночном клубе «Paradise night». Навсегда забыв о своем фамильном поместье, живу в съемной квартире на втором этаже. Родители уже похоронили меня, может, только вспоминают иногда. Я для них теперь все равно, что покойник. И это очень смешно, если б не было так грустно.

Ну вот, сейчас шесть часов вечера, я вылезаю из метро, десять минут иду пешком по не самому престижному району города. Проклятый неон уже вовсю преследует меня. Сейчас еще один поворот и я увижу мигающую красотку у шеста. С определенной периодичностью она поворачивается к магглам задницей, обещая горячее зрелище в темной утробе своих залов. Магглам такие штуки нравятся.

Сейчас я войду в боковую дверь, протиснусь по узкому извилистому проходу мимо кухни и раздевалок. Местные магглы относятся ко мне вполне дружелюбно. В этом нет ничего странного: там, в залах, на первом месте стоит толщина кошелька, здесь прежде всего ценят силу. Я сменю на своем посту Дарена — здоровенного и толстого детину, бывшего боксера-тяжеловеса. В мой первый день нас поставили друг против друга, заставив помериться силами. Он был уверен, что размажет меня по полу одной левой. Я знал, что этого не будет. Остальные собрались вокруг и проверяли мои способности. Спасибо Рею и урокам его ребят, ну и квиддичу, конечно. А так же моему опыту уворачиваться от заклятий, что бросают со всех сторон. Когда вокруг только кольцо врагов можно рассчитывать лишь на быстроту своей реакции. И бить в ответ. Я сломал Дарену нос и свалил его на пол прежде, чем он успел сообразить, как нужно защититься. Самое смешное в этом, что каждый нормальный человек должен был меня возненавидеть. Но здесь другие законы. Здоровяк угощал меня пивом, а к концу вечера всем говорил, что я его самый лучший друг, достойный всяческого уважения.

— Привет, Марк, — Дарен жмет мне руку и от переизбытка чувств пытается приподнять над полом.

— Привет, — я решительно пресекаю дружеские объятия, киваю головой в сторону залов. — Народу много?

— Да рано еще. У тебя сегодня бешеная ночка будет.

— Почему?

— Бинго сказал, что к нам пожалует Кейси Флиппер со всей своей кодлой.

— Ну и что?

— Ты еще в это дерьмо не попадал. Слышал про него?

Я киваю. Местная криминальная шишка, попутно совладелец клуба. По слухам, стоит ему перебрать, то у него напрочь сносит колпак. Изредка, желание устроить безобразный загул становится у него непереносимо, и в такие моменты он очень любит завалиться сюда на «спецобслуживание». Новенькие девочки ждут таких ночей со страхом, а бармены кидают жребий кому оставаться, а кому свалить подальше.

— Заранее тебе сочувствую, друг.

— Не надо.

— Хочешь дружеский совет?

— А у меня есть выбор?

— Черт, я тебя люблю за это просто.

«Очень обрадовал»!

— Не связывайся с ним на хрен. Пусть делает, что хочет. Нам платят бабки, чтобы мы не пускали посторонних. Вышвыривали проветриться всяких пьяных ублюдков. Вот и не отступай от этих нехитрых правил, а остальное — не наше дело.

— А с чего ты взял, что я собираюсь делать что-то еще?

— Я ж тебя знаю. Ты только с виду такой непрошибаемый, а тронь, — костей не соберешь. Кейси такого дерьма не прощает, если кто против него вылезет. А уж когда в нажоре, то вообще. Мне чертовски не хочется, чтобы с тобой чего нехорошее приключилось.

— Например?

— Например, маленькая дырочка посреди лба и мозги на стенке, понял? Этот хрен потом протрезвеет, поймет, что поступил нехорошо, заплатит твоим друзьям отступные, но тебе от этого легче не станет, шаришь?

— Ладно, я это учту.

— Вот и правильно. Удачи тебе, друг.

Я прохожу мимо, чувствую, как Дарен смотрит мне в спину. А про себя, небось, тоже радуется, что смоется сегодня от всего этого дерьма подальше. Залезет в свою железную банку на четырех колесах и уедет до завтра.

Я выкидываю наш разговор из головы, потом отправляюсь исполнять свои обязанности. На все воля Мерлина, так что нечего забивать голову.

Пока не началась ночь, у меня не так много дел: пройти по этажам, заглянуть в залы, удостовериться, что все в порядке. И я иду, оглядываюсь по сторонам, киваю головой местным. Новость обсуждается только одна, — как без особых потерь пережить нынешнюю ночку. Нижний зал большой, в середине помост в форме трех соединенных кругов, длинные лучи подиумов. Здесь девочки исполняют свои номера, а магглы рассаживаются по столикам и пускают слюни. Меня зрелище танцующих красоток как-то не возбуждает. Их самих тоже — работа такая вот и все. Самые озабоченные занимают места вдоль подиумов и готовят бумажники. В зале всегда темно, светятся только помосты и стойка бара. По периметру зала тоже стоят столики, для тех, кого красотки не интересуют. В мою обязанность входит обход этого зала раза три за ночь, если никто из барменов не вызовет. По бокам зала две лестницы на второй этаж. Там VIP — кабинеты и зал для игры. Туда я не хожу. Там своя охрана есть, которая относится ко мне и Дарену с плохо скрываемым презрением. Вроде они тут настоящие профи, заняты чрезвычайно ответственным делом :охраняют покой всяких золотых задниц. Это вам не озабоченные алкаши, а настоящие «клиенты», самодовольные ублюдки с толстыми бумажниками. Меня это дерьмо не интересует ни в каком виде. Я уже давно уяснил для себя, чего они стоят на самом деле. А Дарен брызжет слюной на добрую милю вокруг, стоит только задницам показаться на горизонте. Но хотя эти "профи" носят оружие, а я стою с голыми руками, я прекрасно знаю, мне потребуется полсекунды, чтобы отнять пушку и любому из них разнести башку.

Ну вот, пока все тихо и спокойно. Теперь можно выходить к дверям и занимать свое место. Я уже почти покинул зал, когда меня окликнули с лестницы:

— Марк, Марк, подожди.

Её зовут Кэтрин. Она пришла сюда на месяц раньше меня, поэтому среди девочек считается новичком. Не знаю, что у нее там приключилось, почему она попала в это дерьмо, но, видит Мерлин, эта маггла заслуживает лучшей доли.

— Что?

— Мне надо с тобой поговорить. Я не займу много времени. Пожалуйста, Марк.

Она пытается быть спокойной, но её выдает голос и то, как она цепляется за мою руку. И хотя мне уже давно пора занимать место у входа, я отхожу с ней в сторонку, в темноту зала. Она стоит напротив, нервно теребя кольца своих густых, белокурых волос, не зная с чего начать.

— Кэт, в чем дело?

Пожалуй, она единственная маггла здесь, которая не вызывает у меня отрицательных эмоций. Она танцует лучше всех, за что остальные «девочки» её недолюбливают. И еще она очень красива. Не то, чтобы для меня это имело хоть какое-то значение, но только она одна не считает меня уродом. Она говорит со мной, смотря в глаза, а не отводя взгляд.

— Ну, чего молчишь? Мне уже идти пора.

— Марк, они сказали, что сегодня моя очередь.

— Кто они и какая очередь?

— Бетти и Кармен. Что Кейси уже спрашивал обо мне и приказал приготовиться.

— К чему, Кэт?

— Он… он называет… это называет… спектакль….

— Кэт, перестань рыдать и объясни внятно.

— Когда они… а он смотрит… и все смотрят….

Я беру её за плечи и встряхиваю, как куклу. Мне все ясно и так, этот ублюдок возбуждается, когда смотрит, как другие трахаются. А еще любит рядить кандидаток в белое платье, чтобы они изображали невинность. Кричали там и плакали. Салазар Великий, Лив восхищается магглами, потому что никогда этого не видел.

— Марк! Я все для тебя сделаю, все, что ты захочешь…

— Кэт, прекрати! Мне ничего от тебя не нужно.

— Я тебе заплачу.

— И денег мне тоже не надо.

— Марк!!!

Ну вот, опять пошли по кругу. Ненавижу, когда плачут. Меня от этого тошнит, мне от этого просто хреново.

— Кэт, что ты от меня хочешь?

— Если это правда, если так и будет, Марк? Я не хочу, как они.

— Так не делай.

— Меня выкинут отсюда.

— Невелика потеря, Кэт. Какого черта ты тут забыла?

— Бобби, он проиграл, я тебе говорила. Мне нужны деньги.

— Слушай, ты определись, наверное, что тебе больше нужно.

— Но только не так, не так!

Что хотите говорите, но я вам не специалист по спасению и успокоению девиц, которые сами не знают, чего им больше надо, а она тут бьется в истерике, ждет от меня какой-то помощи.

— Хватит, Кэт! Ну успокойся. Может, все еще утрясется. Спрячься что ли, если не хочешь.

— Они меня достанут. Я больше нигде не смогу работать. А Бобби меня просто убьет!

Ну только этого еще не хватало: её тут трахнуть хотят при всем честном народе, а она думает о каком-то уроде, который толкает свою подружку танцевать голой у шеста. Нет, что-что, а женщин мне никогда не понять.

— Всё, вытри сопли. Мне идти уже пора.

— Ты мне поможешь, если что? Поможешь? Я же знаю, что ты не такой, как они все, ты же не оттолкнешь меня, да?!

— Кэт, ты сама не лезь на рожон, лады?

— Поможешь?

— Постарайся им не попадаться.

Мне ей нечего сказать, правда. Хорошо еще, Дарен этого диалога не слышал, а то он бы уже развел целую лекцию по поводу курочек, от который у мужиков бывают одни неприятности. Нашла героя освободителя, черт меня дери. Мне и без нее есть о ком заботиться. И никто в этом мире не станет защищать Лива, если со мной что-то случится. И из-за кого? Из-за девки? Не знаю, чего она там себе навоображала про меня, но я точно не собираюсь лезть в это дерьмо.

Она стоит в темноте и смотрит мне вслед. Я этого не вижу, но чувствую, пока иду к выходу, злой, как взбесившаяся мантикора.

Ну все, ребята, поехали. Начинается еще одна проклятая ночь. Я ловлю себя на мысли, что уже устаю от всего этого. Не к месту вспоминаю, что я единственный, кто выжил из «Стилета». Все они легли на том мосту, ведущем в Восточную башню. И когда я чувствую вот эту паршивую усталость, я немного, но жалею, что не остался лежать там, среди них. Сейчас я стою у входа, безразличный взглядом скользя по сукиным детям, что тащатся в «Paradise night» в поисках развлечений. Мое сознание словно раскалывается на две части: одна зорко следит, чтобы в клуб не проползли нежелательные посетители, а вторая уже не здесь. Я никогда не говорил об этом Олли, но память все чаще уносит меня туда, в горящий ад Дурмстранга, из которого он вырвал меня когда-то. Долбаные радетели добра и света смогли лишить меня магии, но никто не лишит меня памяти, и я все равно буду помнить, как мы защищали этот мост парами, прикрывая друг друга. Знали, что если впереди показались авроры, значит тех, кто стоял перед нами, уже нет в живых. И я остался тогда один, когда «лучезарный щит» разнес Уоррингтона на куски. Что я чувствовал тогда? Ничего, кроме ярости. Белой, раскаленной, как расплавленный металл. Знал, что не уйду из этого мира, не прихватив с собой хотя бы десяток моих врагов. Эта ярость меня спасла. Я их всех там положил, а потом пополз в башню, сам уже не зная зачем. Хотя нет, вру, конечно, что не знал. Пополз, потому что жить хотел. Словно меня что-то держало еще на этом свете. Я тогда думал, что это ненависть меня держит. Та самая ярость, что помогла мне победить. А потом открыл глаза и увидел его лицо.

В какой-то момент я стряхиваю с себя воспоминания, как стряхивают пыль. Я действую, как автомат. Спускаю с лестницы парочку тинэйджеров с их размалеванными подружками, которые решили, что так они старше выглядят. Еще один, пьяный в дымину, тоже получает пинка под зад. В 1001 раз слышу, что я урод. Вот всегда мне интересно, они что, серьезно считают, что меня этим можно достать? Я знаю об этом со школы. Да, я урод. А маленьким еще и заикой был. Исправление этого дела, было единственным заклятием для поправки моей внешности, что мама и отец согласились ко мне применить.

Я торчу у входа. Пока все спокойно. И будет спокойно, пока нас не посетит «хозяин». Даже девочки танцуют в полсилы, берегут энтузиазм для того, кто хорошо за это заплатит.

Все это дело продолжается до половины двенадцатого ночи. Я так думаю, что это бармен пустил по залу слушок, что сейчас здесь будет очень шумно и грязно, потому что все здравомыслящие магглы начали расползаться в более спокойные места. И это было очень вовремя сделано. Минут через двадцать на стоянке стало тесно до невозможности. Я уже давно заметил, что на своих железных банках магглы просто помешались. Просто выпрыгивают из штанов, чтобы завести себе такую банку, которой ни у кого больше нет. Ясное дело, что Кейси не исключение, — у него не машина, а просто какое-то плоское недоразумение. А по маггловской моде это просто верх совершенства. На лестнице этот козел три раза споткнулся, пока дошел. Отсюда я сделал нехитрый вывод, что он уже в нажоре. С виду Кейси лет сорок, — невзрачный такой тип, с серыми, словно приклеенными волосами, бледная рожа, а глаза такие тусклые, как стекла. На двух руках у него болтаются какие-то девицы, впереди и сзади шагают персональные телки, ростом где-то с меня, только пошире в плечах. Я для него интереса не представляю: открыл дверь, вся эта компания проперлась мимо, дверь закрыл — всё, конец представлению. Теперь будет зрелище только для избранных. Но это не мое дело. Там теперь своя охрана, мне на этом празднике жизни делать нечего. Можно было со спокойной душой идти домой.

Я сажусь на узкий диван без спинки, вытягиваю ноги и закрываю глаза. Можете не верить, но у меня нет желания преодолеть коридор, посмотреть, как они там развлекаются, но что-то мне подсказывало, что я недолго таким спокойным просижу.

Когда Бинго вышел ко мне, я сразу понял, что дело дрянь. Он бы никогда стойку не покинул на Миллера. У него нервы, как стальные канаты, а тут прикуривает, а руки трясутся. Дарен рассказывал, Бинго такие погромы переживал, что не дай Мерлин. Ко всему привычный, а тут трястись начал.

— Ну, сейчас начнется.

Он на меня не смотрит, вроде как сам с собой разговаривает, но тут понятно, что ему просто выговориться хочется.

— Позвони Стиву.

Стив — это второй владелец. Рей, когда меня сюда устраивал, с ним разговаривал, вроде они старые друзья или что-то такое. Он в таких вот пиковых ситуациях всегда приезжает, ставит Кейси на место.

— Толку, а? Только перестрелки мне здесь не хватало. Эта скотина и нажрался, потому что они со Стивом что-то там не поделили. Вроде Стив его кинул. Может, клуб отберет.

— Ты откуда знаешь?

— Ты что не слышал, как он там орал?

Ясное дело, что я не слышал, потому что мне это не надо. Ну орал кто-то, грохот стоял, мне какое дело?

Я не ответил. Бинго швырнул сигарету и потащился обратно. Скотская у него работенка. Сейчас войдет в зал, за своей стойкой спрячется, начнет оттуда улыбаться, словно он тут всем доволен, всё просто отлично. А я остался сидеть, где сидел. Через пять минут еще выпускал какую-то парочку придурков, которые намеков не понимали и остались в клубе, когда все нормальные взяли ноги в руки и покинули наш клуб. Теперь, видимо, поняли, что тут по чем и быстренько к выходу. Я их выпустил и дверь снова закрыл, а когда услышал, как кто-то несется к двери по коридору, решил, что кто еще одумался. Но тут все оказалось куда противнее.

Она меня чуть с ног не сшибла. Ударилась в дверь, как слепая. Начала дергать её на себя, будто сразу не поняла, что дверь закрыта. Видок у Кэтти был тот еще: физиономия вся в слезах, краска по щекам течет, пугало пугалом, как у Хагрида на огороде. Волосы дыбом, платье на ней такое белое, как у какой-то актрисы, которая поет у вентилятора, а сама это платье держит, чтобы юбка выше головы не улетала. Как она дверь не выломала, я не знаю. Бьется в нее, едва не головой. Я её схватил, оттащил в сторону, она меня бить начала, а глаза слепые. Потом поняла, что это я. Вцепилась мне в футболку, царапается, как кошка. Я её по щекам ударил, не сильно, чтобы в себя привести. Она сразу обмякла вся, начала оседать на пол.

— На ногах стой! — тут одной пощечиной не обойдешься, я это сразу понял.

Тут она как завизжит, словно её режут на части:

— Марк!!! Выпусти!!!

Я даже не сразу понял, чего она от меня хочет.

— Я тебе все сделаю, как захочешь, так делать буду, только выпустиииии!!!

— Что случилось, черт тебя дери!

Невменяемая, честное слово. Я её трясу, а она орет, как безумная:

— Лучше ты один! Выпусти, выпусти!!!

Ну ясно. Значит, этот ублюдок все-таки до нее добрался. Стало быть, девочка-маггла решила, что лучше такой вот урод её поимеет, чем все и по очереди. И Кэтти даже про своего Бобби забыла и его долги. Ситуация для меня была не ахти какая. Мне её, дуру, жалко, хотя и маггла. А с другой стороны, ребята Кейси мне башку отвернут, если я сейчас дверь открою. Такая вот дилемма. Пока я над этим делом размышлял, стало уже поздно дергаться. Потому что дверь открывается, и эти на племя выращенные хранители тычут мне в физиономию стволами. Нехороший расклад. Их четверо, я один. И с голыми руками. Двое сразу потащили Кэт в обратном направлении, а двое взяли меня в оборот. Не знаю, чего они там подумали, а когда тебе в затылок тычут железом, выход только один — иди, куда ведут, соображая по дороге, как это положение вещей поменять.

Вот тут я, сам того не желая, оказываюсь в этом проклятом зале. Большое спасибо, что пригласили, хотя не очень-то и хотелось.

— Шагай!

Вот чего я не люблю, это когда меня трогают руками. Но пока терплю.

Вечеринка тут у них в полном разгаре. Я даже не скажу, чем там больше воняло. Судя по стеклу на полу, стаканы уже метали и не только их. Наш главный сукин сын валяется на диване уже без пиджака и осмысленности во взгляде. На столе белым бело, они тут этим порошок посыпались уже. Это такая штука, вроде нашего «Зеленого гоблина», которым промышляли в Ночном переулке, только мы его курили в сигарах, а магглы нюхают через полые стеклянные трубки или просто так. У них это называется кокаин, но, собственно, один тролль, действие практически тоже. Без этого дела у них вечеринок не бывает. Есть еще кое-чего покруче, но порошок этот, как визитная карточка. Кармен валяется на соседнем диване в объятиях какого-то старого маггла, — этой все равно, лишь бы платили. Любой каприз за ваши деньги. Если хорошо заплатят, она тут всех обслужит прямо на подиуме, и будет при этом лучезарно улыбаться. Этакая знойная красавица без предрассудков.

Наше появление тут всех сразу встряхнуло. Видно было, что магглам сильно хочется нового зрелища, и они решили, что сейчас его получат, не вставая с дивана. Эти два тролля-переростка швыряют Кэт прямо под ноги Кейси. Придурок собрался её поймать, но промазал. Она стол свалила, когда падала, весь порошок рассыпала. Какая-то красотка, из тех двоих, что с Кейси с самого начала пришли, ей такую затрещину отвесила, я думал, голова лопнет. Сукин сын Кейси заржал, хлебнул из бутылки. Потащил её на диван за шиворот. Кетти второй раз по голове получить не захотела, поэтому села, как паинька, и даже не возразила, когда он её за плечо обнял.

— Хотела от меня убежать, сучка?— а сам хохочет, словно сказал что-то смешное. — Я тебе мало дал? Назови цену. Я сегодня очень щедрый. Или тебе мои друзья не понравились? Ты знаешь, что такое друзья, девочка? Это для кого не жалко самого лучшего. А ты тут самая лучшая. И если я сказал своим друзьям, что дам лучшее, значит, я им это дам.

Тут он задирает башку и видит меня. Два его гоблина держат меня на прицеле, а он, вроде бы, только что на это внимание обратил.

— А ты кто такой?

Хороший вопрос, только я на него отвечать не собираюсь. Пусть маггл соберет остатки мозгов и ответит на него самостоятельно. Кейси с дивана слезает, решив рассмотреть меня поближе.

— Хотел сделать доброе дело и выпустить птичку?

Дохляка просто качает. Я его пополам сломаю двумя пальцами, но вынужден стоять и терпеть.

— Не помню, чтобы я тебя нанимал. Мой дружок Стиви вечно тащит сюда всякую дрянь. И при этом очень непослушную. Ну, кто тебя ему подсунул, а? Ты что, немой?

Нет, внутренне я понимаю, что должен отвечать, только ничего не могу с собой поделать — мне противно даже рот открывать.

— Рей его привел, — Кармен отрывается наконец от своего старикана.

— Какой к черту Рей?

— Из «стальных».

Рожу у Кейси просто перекривило.

— А ты крутой сукин сын, да? Хотя и немой.

— Его Марк зовут, — опять встряла Кармен. Кейси на нее заорал, чтобы она заткнулась. Девочка сразу язык прикусила.

— Значит, мои друзья крошке не нравятся, а ты нравишься, а, Марк?

— Ты у нее спроси.

Все, молчать я больше не буду, бесит меня все это дерьмо.

— Ого! Не мистер Флиппер, даже не сэр. Очень наглый язык для такого уродливого сукиного сына. Невежливость! Это еще хуже, чем неблагодарность. Это тебе Стиви сказал, что меня можно называть на ты и тебе ничего не будет? А?

— Нет.

— Нет? Тебе не кажется, Марк, что для простого мяса ты слишком много на себя взял? Огрызаешься хозяину, хотел выпустить крошку, лишив меня законного удовольствия. Все это пахнет убытками для моей репутации. А ты знаешь, что значит репутация у делового человека?

— Даже не догадываюсь.

— Это поправимо. Нравится девочка?

Ну смешно, честное слово. Кэт смотрит на меня, как на последнюю надежду. Мне нужно было сказать, что девочками я не интересуюсь, но им это знать не обязательно.

— Чего ради ты влез, а? Думал, она тебе бесплатно даст? Такие девочки хотят денежек. Эти ножки нужно оплачивать. Как грудинку в магазине, пофунтово. У тебя есть бабки на эти ножки?

А эта дура опять в слезы. Нет, понятно, кому приятно, когда тебе юбку задирают. И до этого задирали, потому что сейчас видно было кружевные трусики, а в них купюры. Просто Кэт с такой силой рванула на свободу, что даже забыла избавиться от оплаты.

— Я за свободу выбора.

Ублюдка это дело просто заводит, я же вижу.

— Хороший ответ, Марк. Мы же в свободной стране живем. Минуту назад, я просто хотел научить тебя вежливости. А вот сейчас ты мне даже чем-то понравился. Хочешь свободу выбора? Давай так. На кон десять кусков. Кто поднимет, пойдет против тебя на эту стойку. Выиграет — десять кусков ему. Ты выиграешь — возьмешь девочку. Проиграешь….

Сукин сын нажимает на воображаемый курок. Мне сразу вспоминается Дарен.

— Ну?

Железо от моей головы сразу убирают. Есть очень соблазнительный вариант рвануть отсюда. Я успею свалить из этого гадюшника раньше, чем они поймут, что произошло. Останавливает меня только одно обстоятельство. Этот сукин сын будет очень активно меня искать. И рано или поздно узнает про Оливера. Нет, Салазар свидетель, Лива я так не подставлю, поэтому я, как можно спокойнее, пожимаю плечами и запрыгиваю на подиум.

Ясно, что его дружки за десять кусков против меня не полезут. Полезут гоблины. Скотство. Пол под ногами гладкий, не знаю уж, как девочки на такой льдине на каблуках своих танцуют. Ну ничего. Что мне теперь, лапки кверху и помирать?

И тут судьба подкладывает мне большую свинью. Этот сукин сын видимо почуял, что меня просто так на лопатки не положишь. И предложил «уравнять шансы».

— Руки за спину.

Правильно, когда в моей жизни все было сразу и легко? Но я даже не предполагал, что будет так все запущено. Я это понял, когда гоблин завёл мне руки за шест и щелкнул наручниками, а потом так приложил мне в челюсть, что я тут же свалился на колени.

Ну ладно, гады. Это называется "без объявления войны". Кто-то наивно посчитал, что если у меня руки скованы, если я отойти теперь от этого шеста не могу, то со мной так легко справиться. Плюю кровь под ноги, а потом бью этого урода головой в живот, потому что сейчас самое главное — встать с колен и не дать ему возможность очухаться. Успеваю вскочить на ноги. Как раз вовремя, потому что гоблин уже отправил свой немалый кулак навстречу моей многострадальной челюсти. Почему все и всегда норовят прежде всего заехать мне по зубам? Со школы это помню. Первое, что бросается в глаза, да? Я уворачиваюсь в сторону, мне это удается, кулак врезается в шест. Пока гоблин соображает, как это получилось, я хватаюсь за этот шест двумя руками, подпрыгиваю на месте и бью его ногами. Закрыться он не успевает, получает в грудь и едет прокатиться до другого края. А у меня появляется возможность перевести дух.

Правильно, от десяти тысяч никто так быстро не отказывается. Гоблин поднимается и прет напролом. Я уклоняюсь от ударов как могу, учитывая мое положение. Сукин сын кидается ко мне, вытянув руки, хватает за волосы, очень существенно прикладывает затылком к шесту. Скажу честно, перед глазами у меня все поплыло. Сам не знаю, как мне удалось засветить уроду по яйцам. В какой-то момент, тело начинает действовать само, на одних инстинктах. Пока ублюдок хватает ртом воздух, получает ногой по черепу и валится на пол. Я в тайне надеюсь, что больше желающих не будет. И жестоко ошибаюсь. Желающие находятся. И тут я попадаю в настоящий переплет.

Их двое, я один. Их двое, значит, пока я пытаюсь увернуться от одного, на меня наваливается другой. Я уже не думаю. Как сказал мне Уорри, тогда, перед последней нашей битвой? «Человек в подобной ситуации, это уже не человек. Это зверь. В его поступках нет логики, есть только голый инстинкт — выжить. А тебе еще надо спасти свою стаю, Марк. Потому что ты — вожак». Сейчас у меня больше нет стаи, я её не спас. Только выжить самому. Поэтому так важно — не думать. Просто двигаться, не стоять на месте. Не обращать внимания на боль. Уворачиваться, приседать, отбиваться, пропускать удар, чтобы ответить наверняка. Тот, что справа, явно слабее. Хорошо, что не со спины, иначе мне бы точно наступил конец. Скидываю одного с помоста, второй прикладывает мне по ребрам. Салазар, кажется, ребро мне все-таки сломали. Не думать! Просто бить. Не дать себя свалить. Я не такую боль переживал, там, на лестнице Дурмстранга, и потом, в тюремной больнице, когда мне сращивали кости. Уклониться, ударить, вытерпеть удар в живот, чтобы снова ударить. Настырный гоблин заваливается назад, поскользнувшись на моей крови. Снова подпрыгиваю, чтобы оттолкнуть его подальше от себя. Кисти дернуло так, что я едва не взвыл. Если сейчас еще кто-нибудь полезет добывать себе куш на моих костях, мне конец. В глазах туман, я просто свалюсь здесь сейчас.

И тут случается непредвиденное. В зале вдруг становится очень шумно. Мотаю головой, чтобы понять, что произошло. А все очень и очень просто. Со стороны черного хода, заходят такие знакомые гоблины Стива и он сам, во всей красе. И я ловлю себя на мысли, что мне чертовски приятно их видеть. Все, кончились игры. Дело принимает серьезный оборот: сейчас эти два ублюдка или перестреляют друг друга или отправятся выяснять отношения без свидетелей. Так оно и получается. Мне на это наплевать с Астрономической башни, но вот Стиву явно не нравится моя поза у шеста, потому что он меня не в танцовщики нанимал. У них с Реем, какая-то договоренность насчет меня была, раз первым делом он послал своего гоблина, чтобы меня от этого шеста наконец отцепили.

Не знаю в чем тут дело, но что-то гонору у Кейси поубавилось.

— А ты крепкий.

Я как раз сполз с подиума, в трех шагах от того, чтобы проломить ублюдку башку. Этот маггловский недоносок еще и хлопает меня по плечу!

— Сколько хочешь за работу?

Только этого мне еще не хватало!

— Ты столько не начеканишь.

Кейси сверлит меня очень недобрым взглядом, но мне на это совершенно наплевать. До конца моей смены еще два часа, но Стив отправляет меня домой. А тут эта дура Кэт бросается мне на шею, хотя я едва на ногах стою. Хоть какая-то польза от идиотки — довести меня до стоянки такси. Я еду домой. Мысленно представляю, что сейчас скажу Ливу, если он еще не спит. Пока я терзаюсь этими мыслями, чертов неон преследует меня.

Я заползаю в квартиру — Лив спит, свернувшись калачиком под одеялом, а я стою в дверях, как последний идиот, и смотрю на него. Я люблю смотреть, когда он спит. На тени у его виска, на его ресницы, пытаюсь услышать, как он дышит. Сегодня я не буду его будить. Не потому, что не хочу его, а потому что просто не могу. Ползу в ванную, включаю воду, снимаю майку и смотрю на себя. Губы разбиты, на скуле опухоль — синяк будет тот еще. И никаких тебе заклинаний, только холодная вода и лед из морозильника. Ребро, правда, сломано или треснуто, на боку кровоподтек. Нет, я ему таким не покажусь. Не хочу, чтобы он расстраивался. Не хочу, чтобы причитал над моим разбитым телом. Становлюсь под струю холодной воды. Я буду стоять так, замерев под струями, пока не смою с себя даже само упоминание о магглах. Достаю эластичный бинт, пытаюсь перетянуть ребра. Надеваю футболку. Потом выйду, прокрадусь в комнат, и осторожно, чтобы не разбудить его, лягу рядом. Я не притронусь к нему, просто буду лежать, слушая, как он дышит.

Пусть спит сладко. Пусть дремлют на щеке его ресницы. Он моя тайна. И я эту тайну храню от того проклятого гадюшника, в котором пребываю каждый день. И этим я его не испачкаю.

— Лив! Что это такое?

— Заткнись и помоги мне!

— Салазар Великий! Это что?

— Это ёлка. Ёл-ка! И прекрати ржать, я сейчас упаду.

— Прости, я просто никогда не видел ёлку на двух ногах.

— Может, все-таки возьмешь её? Я ударился о косяк…

— Держу, держу.

— О, Годрик Великий, я вообще не знаю, как её дотащил!

— Где ты её достал?

— Купил, где же еще! Осторожно с пакетом, там стекло! Я просто не мог удержаться. Можешь смеяться, но они такие симпатичные.

— Кто?

— Я же сказал, осторожно! Эти красные шарики с ленточками. И эльфы, как в сахарной пудре. Ну что опять? Да прекрати ты ржать!

— Это нервное.

— Ты разморозил птицу?

— Я даже поставил её в духовку.

— Я же просил!

— Ну, перестань, я сделал все, как ты написал!

— А специи?

— И специи и яблоки.

— От кожуры очистил?

— Очистил. И даже вынул семечки.

— Не верю!

— Иди и проверь.

— Вот пойду и проверю. Марк…. Пусти.

— Ни за что. Ты не ответил на один очень важный вопрос.

— Какой?

— А как же твоя вечеринка? Эй, эй….

Лив налетел как ураган, гибкому телу требуется чуть больше мига, чтобы выскользнуть из рук и теперь теснить Марка к кровати. Марк споткнулся, падая спиной на убранную постель, Лив кошкой запрыгнул сверху, стискивая сильными ногами его бедра, а руки прижимая к подушкам.

— Лив…

— Повторяй за мной, слово в слово.

Каштановые волосы падают на лицо, он наклоняется так близко, что Марк видит на дне зрачков золотистые искорки.

— Я полный и непроходимый идиот…

— Лив!

— Повторяй!

— Я полный и непроходимый идиот…

— Потому что сомневался в том…

— Сомневался в том….

— Что Оливер хочет чего-то больше, чем быть со мной.

— Что Оливер хочет быть со мной…

— Дубина! Что Оливер хочет….

— И в этом я тоже сомневался.

— Заткнись, Флинт, и повторяй!

— Да я уже повторил!

— Повторяй правильно!

— Что повторять, родной?

— Больше всего на свете…

— Больше всего на свете…

— Оливер хочет быть со мной….

— А Оливер хочет?

— Да, и сейчас наглядно продемонстрирует, как он хочет.

— Ёлка, Лив. И красные шарики в сахарной пудре.

— Заткнись и целуй меня.

«Я растворяюсь в тебе. Пью сладкое дыхание с твоих губ. Слушаю, как ты стонешь от нетерпения. Чувствую, как твои руки жадно скользят по моему телу. Ты даже не даешь мне раздеть тебя, стаскиваешь через голову свитер и рубашку, рывками освобождаешься от одежды. Прижимаешься ко мне всем телом, трешься щекой, скользишь губами по моей коже. Я с ума схожу от твоих поцелуев. У меня кружится голова, и я могу только стонать, слыша, как ты шипишь сквозь зубы, борясь с пряжкой моего ремня. Жаркая влажность твоего рта, ты ласкаешь меня губами, так яростно и ненасытно, словно это наша последняя ночь вдвоем, а завтра ничего уже не будет. Я обожаю твою страсть, которую ты прячешь за застенчивой маской красивого лица. Я знаю эту страсть, чувствую её, когда ты со мной. Как сейчас. Когда ты дрожишь в моих руках, не даешь мне перевернуть тебя на спину, и только твои глаза смотрят в мои, только твой шепот: «Бери, Марк, умоляю, бери». Ты садишься сверху, я вижу, что тебе больно, но ты хочешь этой боли, ты всегда её хотел. Ты хочешь чувствовать меня всего, целиком, до основания. Ты всхлипываешь при каждом движении, бьешься в моих руках. Я двигаюсь тебе навстречу так осторожно, как могу. Я пытаюсь сдерживаться, а ты наклоняешься к моему лицу, целуешь, до крови кусая мои губы. « Я хочу, Марк! Родной, еще». Меня ведет, в голове огненная каша, я с трудом нахожу в себе силы перевернуть тебя, уложить на спину. Твои руки тянут мою голову за волосы. Ты мой, весь мой, каждым изгибом, каждой клеточкой своего тела. Мой. И ты даешь мне это почувствовать, так щедро отдавая себя, как можешь это делать только ты».

«Ты со мной, мой, во мне. Я ничего не хочу больше, чем этой минуты. Я люблю тебя, Марк, если бы ты знал, как сильно я тебя люблю! Я ни о чем не могу думать. Не хочу, нет мыслей, ничего нет, кроме тебя. Дышу тобой. Каждой секундой с тобой, каждым твоим объятием. Силой твоих рук, твоим огнем. Лаской твоих губ. Как надежно в твоих руках! Я люблю на тебя смотреть. Люблю, когда твои глаза так близко, когда волосы падают вдоль виска, когда ты кладешь меня на спину и нависаешь надо мной. Тебе стоит только приподняться на руках, а я уже тянусь за тобой, потому что без тебя я не живу. Почему у тебя на лице опять это неловкое, виноватое выражение? Как тогда, в школе, помнишь? Ты боишься сделать мне больно? Но я ведь сам прошу тебя об этом! Мне мало тебя, всё время мало. Я хочу выполнять все твои желания, чего бы ты ни попросил у меня, чего бы ни потребовал. Но ты ничего не требуешь. Я хочу быть твоим, Марк. Хочу, чтобы ты владел мной полностью, безраздельно. Я всегда этого хотел, даже раньше, когда не признавался в этом самому себе. Моя душа, мои мысли, мое тело — разве ты не понимаешь, что моего уже ничего не осталось? Я хочу, чтобы ты принимал все решения, чтобы распоряжался мной. И даже если для вида я начинаю возмущаться, это ничего не значит. Хочу твоей защиты. Хочу лежать с тобой, замирая от твоей близости, упиваясь ею. Засыпать с тобой, просыпаться с тобой. Все, что угодно! Для тебя одного. Зачем ты меня спрашиваешь, хорошо ли мне с тобой? Что я смогу тебе ответить, чтобы ты понял мои чувства? Ты только не отпускай меня. Не разжимай рук».

— Лив, звонят.

— Ну и что?

— Это за тобой твоя маггла.

Нет ответа, Лив повернулся поудобнее. Потерся носом о его плечо.

— Я же сказал, что никуда не пойду. Ты что, глухой?

— Так иди и скажи ей об этом.

— Не могу.

— Почему?

— Потому что я голый.

— Так оденься.

— Пока я буду одеваться, она и так уйдет.

— Поросенок.

— А ты против? Хочешь меня отправить?

— И не мечтай! Не сегодня, это точно.

Лив улыбнулся, прижался теснее, скользнув губами по виску Марка. Если это Джейн, то она просто зря пришла. Оливер еще вчера сказал ей, что все равно никуда не пойдет, и если она подумала, что он передумает, то он в этом не виноват. Конечно, это было свинство. Стоило просто открыть дверь, но он, впервые за эти полгода, не хотел думать о чем-то другом, кроме вечера, которого они с Марком и так ждали очень долго.

— Пахнет вкусно. Кто пойдет смотреть?

— Не я.

— И не я.

— Значит, пусть горит синим пламенем?

— Значит, пусть горит.

— Кинем жребий?

— Лежи, лентяй. Я сейчас.

Марк встал, натянул джинсы, не оглядываясь, набросил на Оливера покрывало.

Лив притворно засопел, демонстративно скинул одеяло на пол, с вызовом смотря на Марка. Флинт усмехнулся. Оливер с сожалением проводил его взглядом. Лежал, слушая шаги Марка, случайный скрип пола, металлический звук открываемой и закрываемой дверцы духовки.

— Ну что?

— Почти, почти.

— Марк, я есть хочу.

— Потерпи, родной. Еще полчаса, не больше.

— А ты что, все полчаса собрался там торчать?

— Где? — Марка почему-то всегда безумно забавляли такие их разговоры через всю квартиру.

— Там.

— А что?

— Маркус Флинт, сейчас ты немедленно вернешься в постель.

— А то что?

— Узнаешь.

Скрип постели, быстрый шелест босых ног по полу.

— А ну иди оденься!

— И не подумаю! Тебе что, неприятно на меня смотреть?

Салазар, за эти полгода, у Марка было не так много возможностей вспомнить, каким ненасытным мог быть его Лив. Флинт попытался увернуться, но Лив тесно прижался к нему, не оставляя между телами ни одного дюйма.

— Мне приятно на тебя смотреть, — пальцы вплетают прикосновения в мягкие россыпи каштановых волос, и в груди так много нежности, что кажется, будто сердце сейчас разорвется. — Ты очень красивый, Лив, и…

— Что и? — и губы скользят по губам, но теперь в поцелуе нет требования или нетерпения. Только нежность. — Ты сказал «и»….

— Я тебя люблю, Лив. Просто помни всегда, что я тебя люблю. Чтобы не случилось.

Лив хмурится, на мгновение по гладкой коже пробегает мимолетная тень.

— Не люблю, когда ты так говоришь.

— Прости, хороший мой.

— Марк, ты меня иногда просто убиваешь.

— Чем?

— Вот такими словами. Словно ты до сих пор не можешь понять, что я без тебя не живу.

«Ты так смешно надуваешь губы, Лив, пытаешься отстраниться. Ох уж эта твоя привычка — развернуться и гордо уйти. Хотя прекрасно знаешь, что я тебя не отпущу. Задержу за руку, рвану к себе, заставив прижаться ко мне спиной. И ты сразу расслабишься, замрешь в моих руках, как попавшая в плен птица. Тебе нравится, когда я показываю силу. Сейчас я не вижу твоего лица, но знаю, что ты улыбаешься».

— Успокоился?

— Нет.

«Я шепчу тебе в ухо, прижимаясь щекой к твоим волосам, и ты отвечаешь мне так же тихо. А потом поворачиваешь голову и тянешься к моим губам. Твои поцелуи снова становятся настойчивыми, требующими, жадными. Ты же знаешь, что теперь я точно тебя не отпущу. В твоих глазах озорные огоньки, и ты отступаешь к столу. Тянешь меня за собой».

— Лив… — нет сил сопротивляться его рукам, — все сгорит…

— Пусть…

— Слезь со стола!

— И не подумаю. Ну? Иди ко мне…

— Ты же есть хотел!

— Я передумал. А ты променяешь меня на птицу, пусть и очень вкусную?

А потом мир уходит куда-то, растворяется, расползается клочьями тумана в голове, потому что больше ничего нет. Только губы, только податливое тело в руках, только горячий шепот в ухо. Стройные ноги крепко охватывают бедра, заставляют прижаться сильнее, задают ритм движений. Скользят по мокрой спине тонкие пальцы. До долгой судороги тел, до хриплого дыхания, что мешается с самым сладким на свете стоном. Чтобы потом замереть в объятиях друг друга.

— Так лучше?

— Иди в ванну, маньяк. Что соседи подумают?

— Марк?! Ну с каких пор ты стал таким ханжой?

— Иди уж, парень без предрассудков.

Пока из-за двери ванной слышался звук падающей воды, Марк вытащил из духовки уже слегка кремированную птицу и после некоторых раздумий поставил на стол. Лив любил плескаться под душем, так что можно было смело рассчитывать на полчаса свободного времени, например, для того, чтобы вернуться в зал и обратить внимание на многострадальную ёлку. Марк поднял её, пачкая пальцы в золотистых слезах смолы, и попытался установить на крестовину. Тяжелый запах хвои заполнил комнату. На него нахлынуло старое, уже почти забытое ощущение праздника. Осторожно, чтобы не спугнуть это чувство, он встал на колени и прижался лицом к колючей зеленой ветке. Этот запах заполнял его сознание, проникал в кровь, заставляя вздрагивать всем телом, в болезненной судороге сознания.

— Марк?

Прикосновение рук к плечам, его достаточно, чтобы наваждение схлынуло, потихоньку возвращая к действительности. И от этого возвращения становилось горько до слез.

— Ничего. Так.

— Вспомнилось?

— Дом. Ёлка у нас стояла недалеко от камина. А мать все время твердила, что когда-нибудь мы её спалим. Я всегда хотел сам вешать игрушки, не знаю почему. Но отец не разрешал, говорил, что для этого есть домовики. А потом, когда приезжал на каникулы, она уже стояла. А пахло также.

— Ты поэтому всегда стоял и смотрел, как Флитвик наряжает нашу ёлку в Хогвартсе?

— Ничего я не смотрел!

— Я же помню. Стоял в углу и смотрел. Только у тебя все время такое выражение лица было, словно ты хотел в нее бладжером заехать.

— Ты что, за мной следил?

— А ты думаешь, нет? Забыл? Я на тебя внимание обратил раньше, чем ты на меня.

— Откуда ты знаешь, когда я на тебя обратил?

— Марк!!! Да если бы я тогда не пришел в вашу раздевалку, ты бы никогда….

Сильные плечи вздрогнули под обнимающими руками. Оливер почувствовал, как подкрадывается к горлу комок, щемит там что-то внутри. Полгода они не давали себе возможности вспоминать свою прошлую жизнь, потому что боль была слишком сильна. Что случилось сейчас? Это потому, что память держала их рядом так же сильно, как любовь? Или потому, что теперь не было надобности скрывать друг от друга даже те, прошлые, последние тайны.

— Я был таким ужасным в школе?

— Дурак, — Оливер поудобнее сел за его спиной, обнял за талию, улыбнулся, когда Марк прислонился к нему, сложив голову ему на плечо. — Ты столько сил тратил, чтобы изобразить из себя непробиваемую скалу, что у тебя их на радости жизни просто не оставалось.

— Тебе хорошо говорить, от тебя никто не шарахался.

— Да от тебя шарахались, потому что ты каменный был, неживой.

— В самом деле? А я думал, потому что я такой урод.

— Придурок, — несильный подзатыльник, от которого не больно. — Никто бы не обращал на это внимания, если бы ты не зациклился, что никому не нужен. Ты сам всех от себя отталкивал. Всё твоя идиотская гордость!

— А тебе предстоит с ней мириться всю оставшуюся жизнь.

Оливер не ответил, — улыбнулся чему-то своему.

— Ну, чего разлегся? Сегодня будем исполнять твои детские мечты.

— Какие?

— Украшать ёлку, горе ты мое.

Марк нехотя поднялся, потянулся к пакету, почувствовал, как у него горят щеки и совершенно невозможно согнать с лица глупую улыбку.

— Руками?

— Совершенно верно. Поверь, это куда интереснее, чем палочкой. Давай, доставай игрушки, только осторожно.

— Слушай, а в Хоге они поразнообразнее были. Ты что, специально одинаковые купил?

— Где твое чувство стиля, а?

— А оно у меня было?

— Ладно, уговорил. В следующем году я куплю для тебя все, какие будут: кораблики, медвежат, и золоченые орешки.

— Салазар! Орешки. Лииив….

— Ну что опять?

— Нет, ты просто с таким восторгом про эти орешки рассказываешь, и заметь, орешки, а не орехи…

— Марк! Осторожнее! Ты как будто в руках никогда ничего хрупкого не держал. Поздравляю, сэр! Вы только что водрузили на ёлку свой первый шар! Поделитесь ощущениями. Мерлин, Марк, видел бы ты сейчас себя!

— Я уже знаю, что выгляжу очень тупо.

— Дурак. Ты самый прекрасный на свете.

— Лив, прекрати.

— И румянец тебе очень идет.

— Хватит!

— Ну, чуть не разбил! Давай вместе, ладно уж, а то ты их все поколешь.

«Ты держишь коробку передо мной, а я не могу оторвать глаз от твоих тонких пальцев. Эти ангелы очень красивые, Лив. Словно покрытые сахарной глазурью, как пирожное. Хочется их лизнуть. Научи меня любить все это, Лив. Научи любить жизнь, как ты её любишь».

« Твое лицо такое сосредоточенное, словно ты выполняешь какую-то сложную и серьезную работу. Я стою за твоей спиной, слушаю, как ты дышишь. Еловая ветка вздрагивает под твоими руками, а потом выпрямляется, получая в награду сахарного ангела с блестящими крыльями. А ты улыбаешься чему-то своему, гладишь рукой иголки. Ты действительно никогда не делал этого раньше. Словно учишься жить заново. Не бойся, Марк, не бойся, любимый мой. Я научу тебя больше никогда не прятаться за свою маску».

— А это что?

— Что?

Оливер поставил пустую коробку на пол и придирчиво осмотрел ёлку. Конечно, не как дома или в Хогвартсе, но по-своему еще лучше. «Потому что это наше, — мелькает в голове мысль. — Как этот вечер. Только для меня и для тебя»

— Салазар!

Обертка порвалась в руках так неожиданно, что Марк ничего не успел сделать. Только стоять и смотреть, как золотая, блестящая пыль падает на пол. Лив кинулся вперед, подставил под блестки лодочки ладоней.

— Ну вот, весь пол в блестках.

— Ты прав. На полу это как-то не то.

— Тогда держи пакет.

— У меня другая идея.

— Какая? Марк!!!

Оливер вскочил на ноги, но было поздно. Блестящий вихрь закружился перед его лицом, оседая на лице и волосах.

— Теперь тебя можно сажать под ёлку, как самого большого ангела.

— Ну держись!

Он свалил Марка на пол, едва не опрокинул ёлку. Собирал с пола блестящую пудру, безжалостно бросая на черные волосы. Марк уворачивался, пряча лицо, пытался перехватить руки Оливера, перевернуться, подмяв его под себя. Обоих разбирал смех. Они катались по полу, блестящие от позолоты, стремясь взять верх друг над другом. Наконец, Марк уступил, замер, смотря на Оливера.

— Все-таки тебе идёт золото.

Лив не ответил. Стряхнул золотую пыль с черных волос. Сжалось сердце от болезненной щемящей жалости, когда пальцы касались седых нитей, так щедро вплетенных в смоляные пряди.

— Слишком много своего серебра, да? — казалось, Марк читал его мысли, а может быть, Лив не смог скрыть эту жалость в своих глазах.

— Люблю тебя, — тихо произнес Оливер, нежно целуя полураскрытые губы. — Лежи, я сам все принесу.

— Птица остыла.

— Не привередничай, я и на холодную согласен.

Марк остался лежать на теплом полу, лениво скользя взглядом по разбросанным коробкам, по обертке, золотой пыльце блесток, которой было не суждено покрыть терпкую хвою. Только что заметил, как из пакета выкатились свечи, переплетенные золотистой нитью. По губам скользнула улыбка. «Романтик ты, Лив. Неисправимый, сентиментальный романтик. Ну ладно, сделаем так, как ты захочешь». Он вытащил свечи из пакета, поставил на пол. Сжал кулак, избавляясь от рефлекторного желания щелкнуть пальцами и затеплить фитили.

— Лив, где у нас спички?

— Сейчас принесу, а лучше тащись сюда и помоги мне.

Марк быстро поднялся с пола и направился на кухню.

— Что брать?

— Бутылку и бокалы, а я возьму птицу. Марк, тебе тарелка нужна?

— Не особенно.

— Отлично, значит возьму салфетку.

— А где ключ?

— Я её уже открыл.

Марк кивнул, сунул в карман коробок. Пока Лив искал салфетку, вернулся в комнату и зажег все четыре свечи. Огоньки вспыхнули на кончиках фитилей маленькими робкими искрами. Смотря, как пламя набирает силу, как расступается полумрак комнаты перед растущим пламенем, как переливается позолота, попав под отблеск света, Марк неожиданно подумал, что их отношения с самого начала были похожи на свечу .На искру, что едва затеплилась тогда, ужасно давно, в полутьме квиддичной раздевалки. А потом, вспыхнув, осветила собой всю его жизнь.

За окном крупными белыми хлопьями кружил снег, а они сидели друг перед другом на полу, уничтожая птицу самым варварским способом. И смеялись.

«Я почти забыл, как это прекрасно, Лив. Сидеть вот так, кормить тебя с руки, вздрагивать, когда ты слизываешь сок с моих пальцев, а в твоих глазах я снова вижу эти золотистые искорки».

«В моей голове туман, но он не от вина: мы все равно не смогли осилить больше бокала — а ты ворчал, что магглы понятия не имеют о хорошем вине. Я смеюсь, слушаю, как ты рассказываешь о детских набегах в винный погреб своего отца. Ну и шуточки у него были, Марк. Кто бы, кроме слизеринца, стал пугать своего сына, что в бочках плескается кровь врагов семьи? Представляю, как ты крался мимо этих бочек! Озирался по сторонам, потому что твоя мать уверяла, что в подвале живет неугомонный мертвец, зачарованный на нарушителей, как сторожевая собака. Ты хотел посмотреть, как выглядит кровь врагов семьи. Сейчас ты смеешься, Марк. Рассказываешь мне, как выпил целую кружку из какой-то бочки, как у тебя сразу помутнело в голове, а ты подумал, что так и надо. Мерлин, Марк, если бы ты знал тогда, сколько крови еще тебе предстоит увидеть! Тебя уже тошнить должно от одного красного цвета».

— Будешь пирог?

— Я уже объелся. Ладно, только если дашь мне маленький кусочек.

— Совсем маленький?

— Совсем.

— Знаешь, я когда-нибудь сам научусь печь.

— Не сомневаюсь, у тебя получится лучше, чем из магазина.

— Это не из магазина. Это Джейн для нас сделала.

— И ты мне раньше не сказал?

— А ты боялся, что она тебя отравит? Мы же вместе его едим.

— Успокоил! Значит, яда можно не бояться.

«Твои глаза напротив. Мы лежим рядом, держась за руки, и смотрим друга на друга. И мне так хорошо, что я даже не хочу перемещаться на постель».

— Лив.

— Что?

«Мы снова говорим почти шепотом — в нашем уединении нет места звукам».

— Я все время хотел тебя спросить…

— Спрашивай.

— Почему ты пришел тогда в раздевалку? Я никогда не верил, что ты просто шел мимо…

— Это не важно теперь.

— Мне важно. Всегда было важно, но ты ловко увиливал от ответа.

Лив улыбнулся, прижался губами к знакомым покрытым шрамами пальцам.

— Я просто знал, что тебе не понравится мой ответ.

— Правда?

— Да.

— Ну теперь-то ты мне можешь сказать?

— Наверное. Ты только не злись, ладно?

— На что, родной?

— Просто я видел…. Словом, я случайно тогда забрел в Южную башню, не помню уже зачем. За месяц где-то, до начала турнира школы.

— И?

— Я видел, как ты там плакал, Марк.

— Глупости!

— Ну вот, ты злишься. Поэтому я тебе и не говорил. Я сначала просто глазам своим не поверил. У тебя истерика была. А я, я тогда не думал, что ты умеешь.... ну, что ты можешь плакать. Ты такой был, я же говорил тебе, не живой, а тут…. Я хотел уйти, но не мог. Стоял, спрятавшись, и смотрел на тебя. Мне тогда вдруг очень захотелось к тебе подойти. Но я не смог.

По губам Марка скользнула горькая усмешка.

— Вот все и выяснилось, да? Ты пожалел меня когда-то.

— Дурак. При чем тут жалость? Я просто понял, что ты не такой, каким хочешь казаться.

— Ну и что?

— Ничего. Но я перестал тебя ненавидеть. Я потом стал обращать на тебя внимание, это само собой как-то получалось. За столом, на тренировках, в классе. И чем больше я на тебя смотрел, тем как-то…

— Что?

— Не знаю, как это объяснить. Будто я в первый раз тебя увидел. Совсем другого.

— Лив, я был таким же. А тогда, это просто слабость вот и все.

— Вот так ты и жил всегда. Слабость…. Чего стоит жизнь без этих слабостей? Ты каждый день себя насиловал, считая, что со слабостями борешься.

— Как ты вообще тогда в раздевалку попал?

— Я видел, как ты упал и как Пьюси с Монтегю тебя поднимали. Я тебя не знал что ли? Если ты даже на ноги встать не мог, значит, дело плохо. Я хотел убедиться, что с тобой все в порядке. Не подойти, конечно, а так, издалека. А у Помфри тебя не было. Ну, я и вернулся. Думал, что твои тебя бросили. А потом видел, как они у входа в школу ругались, идти за тобой через час или раньше, если ты не придешь. К тебе даже друзья боялись подойти, когда ты говорил «нет».

— Думаешь, я их специально пугал?

— Да нет, конечно, но ты так себя поставил. Вспомни, когда ты принимал чью-то помощь?

— Помню. Твою.

— Да уж. Когда я сам навязался.

«Я не люблю об этом вспоминать, Марк. Как я стоял под дверью и мучался, войти или не войти. Стоял и слушал, как ты там стонешь. Весь ты в этом был — забиться куда-нибудь в угол, как зверь в нору, и сидеть, терпеть боль. Чтобы никто только, не дай Мерлин, не бросился тебе помогать. Не увидел, что тебе может быть больно.

Я даже сейчас не могу сказать, как я тогда осмелился войти. Ты сидел на лавке, прижав колени к груди, и раскачивался из стороны в сторону. Скрипел зубами, а по щекам слезы текли. А когда ты меня увидел, помнишь? Хотел на меня заорать, а говорить не мог. Я сказал тебе тогда, что ты придурок. Просто сказал «дай, посмотрю», а ты от меня так шарахнулся, словно я тебя убивать пришел. А потом опустил руки. Я помню, как расшнуровал твою мантию и задрал свитер. А ты на меня смотрел круглыми глазами и все старался схватить меня за руки. Не удивительно, что ты тогда говорить не мог: у тебя на груди такой синяк был, я не знаю, как ты вообще дышал. Я хотел тебе помочь, но ты отпихнул меня ногой. Вскочил с лавки и упал. Я сказал, что позову Помфри, а ты только мотал головой. Я еще никогда не видел тебя таким беспомощным. Помнишь, я тебя тащил в лазарет, а ты все пытался идти без моей помощи? Я был тогда очень зол на тебя. И в тоже время чувствовал, что больше никогда тебя не брошу».

— А потом ты в лазарет пришел. Вечером, чтобы со своими не столкнуться.

— Это второй раз было, Марк!

— Что второй раз?

— Когда я вечером пришел, это второй раз было. А первый раз я днем приходил, но так и не вошел. Тебя там Снейп поил каким-то настоем. С ложки.

— Смешно, да?

— Нет. Но вряд ли ты бы хотел, чтобы это кто-нибудь видел.

— Да уж. Я и вечером тебя увидеть не ожидал.

— У тебя это на лице читалось.

— Ты бы себя со стороны видел! Сидел с такой сосредоточенной физиономией и молчал.

— Да разве с тобой можно было говорить? Я у тебя спросил «ты как?», а ты мне что ответил?

— «Тебе какое дело, Вуд?»

— Вот именно. Вместо благодарности. Ты не верил, да?

— Конечно, не верил. Думал, что ты уже всем своим растрепал, что Флинт, как размазня, свалился в обморок, а ты тащил меня на себе в лазарет.

— Я никому не сказал, дурак.

— Ну, я потом только это узнал. Помнишь, что ты мне сказал тогда?

— «Тебе не надоело воевать, Флинт?»

— Ты взял меня за руку.

— А ты дернулся от меня и чуть с кровати не упал.

— Сколько тогда времени прошло, прежде чем мы встретились в Южной башне?

— Три недели. Ты три недели пялился на меня в Большом зале.

— А ты на меня.

— Лучше вспомни, сколько ты сидел потом в трех футах от меня, зажавшись в угол.

— Не всегда.

— Ага. О чем ты тогда говорили?

— О квиддиче, ясное дело. Три дня обсуждали стратегию «Викингов» и еще два дня «Уимблдонских Ведьм».

— А потом поругались.

— Поспорили, — засмеялся Оливер.

— Поспорили. Ты распсиховался, стал чертить схему на подоконнике, и мне пришлось сесть поближе. Знаешь, чем от тебя пахло?

— Чем?

— Липой.

— У меня настой был такой — липа. Я им голову мыл. Не знал, что ты меня обнюхивал.

— Это был приятный запах. А потом ты попросил у меня прощение, помнишь?

— Помню. За то, что называл тебя уродом. И что говорил тогда. Про твоих родителей. А ты опять забился в угол.

— Ты был очень близко. Подвинулся ко мне…. Как будто хотел меня поцеловать.

— Я и хотел. А ты испугался и удрал.

— Я три дня потом не спал. Мне все казалось, что ты это специально сделал. Сейчас только я тут расчувствуюсь, как из-за угла выпрыгнут Уизли и вы будете смеяться.

— Мерлин! Марк, ты что, правда, так думал?

— А, по-твоему, мне с тобой целоваться не хотелось?

— Я тебе нравился тогда?

— Ты был очень красивый. Слишком красивый для меня…

— С ума сойти! Я уже представить себе не могу, что мы полтора месяца сидели на подоконнике и просто друг на друга смотрели.

— А потом еще две недели держались за руку.

— Я очень хотел, чтобы ты меня обнял.

— Почему, Лив?

— Что значит почему? Почему влюбляешься?

— Я не мог в это поверить.

— Да уж. Я сказал тебе «поцелуй меня», а ты начал заикаться.

— Перестань, Лив! Я с детства заикался. Как я мог тебе верить тогда? Вспомни, каким был ты и каким я? Как я мог поверить, что могу тебе хоть чем-то понравиться?

— А я, как последний маньяк, не давал тебе спокойно вжиматься в стену на безопасном расстоянии.

— Представляю, что ты тогда обо мне думал.

— Я готов был убить тебя за бестолковость.

Марк не ответил. Лежал, ласково поглаживая лицо Оливера, наслаждаясь прикосновениями к гладкой коже. Лив ловил эти прикосновения, его теплые губы скользили по жесткой ладони Марка.

— Марк, что же все-таки тогда случилось?

— Когда?

— Тогда, в Южной башне.

— Помнишь, я говорил тебе, почему мои родители не использовали заклинания, чтобы этого вот не было, — он отнял руку от лица Оливера, быстрым движением скользнул по своим губам, по располосованному шрамом подбородку.

Оливер кивнул.

— Чтобы тебя любили не за внешность. Таким, какой ты есть.

— Какой есть, — Марк усмехнулся, губы скривились в безрадостной улыбке, как тогда, в школе. — Я все время говорил себе, что меня это не интересует. Любовь и все такое. Что это для слабаков. А Пьюси, Монтегю, Уоррингтону, им все равно, как я выгляжу. Знаешь, вот так настраиваешь себя, убеждаешь, вроде бы успокаиваешься, а потом слышишь от кого-нибудь, что ты урод.… И внутри там… все болит. Как от удара. Это я украл колдозеркало у этой дуры Помфри. Помнишь, наш Малфой наколдовал вашей Грейнджер кроличьи зубы, А Помфри исправила их колдозеркалом? А когда начался скандал, стало ясно, что если я это сделаю, то все сразу поймут, кто зеркало взял. Я выкинул его в озеро. А потом как-то навалилось, все сразу.

— Прости, Марк.

— Лив, за что тебя прощать? С тобой все по-другому стало.

— Марк, почему мы раньше об этом не говорили?

— А когда было говорить, Лив? В школе нам было не до этого. Потом мы встречались раз в полгода.

— А потом ты ушел.

— Лив, я думал, что поступаю правильно, что не могу по-другому. Они поручились за меня, мои родители. Головой. Там были все мои друзья. Я не мог остаться с тобой, а ты не мог пойти со мной.

— И ты ушел.

— Я знаю. Давай не будем больше об этом.

— Только про школу?

— Помнишь, как мы прятались, Лив? От всего белого света: профессоров, Филча, друзей. Ты очень боялся, что твои гриффы узнают.

— А ты не боялся?!

— Мои знали. Узнали прямо перед выпуском.

— Не вспоминай про выпуск!

— Конечно, это же ты поперся туда со Спиннет.

— Это была конспирация.

— Издеваешься?

— Нет. Ты что не помнишь, как мы потом сбежали?

— О да, такое забудешь! Тьмой проклятые розовые кусты!

— Зато нас никто не видел.

— Точно. Кто был еще таким дураком, чтобы лезть через розовые кусты?

— Марк, но если твои знали, как же ты выкрутился? Никто ведь даже виду не подавал!

Флинт ответил не сразу, — лег на спину, рассеянно скользя взглядом по потолку.

— Я не выкручивался, Лив. У нас все по-другому было. Вы, гриффиндорцы, вечно жили нараспашку. У вас там все общее: жизнь, дела, плохое, хорошее. Вы во все дыры лезли сломя голову. И к друг к другу тоже. Чтобы никто и ничего не скрывал. Это у вас называлось сплоченность и искренность. А у нас не так. У нас всегда уважали тайны. Личное дело каждого, понимаешь? Куда никто не имеет права совать свой нос. Ни осуждать, ни вмешиваться. Так что они просто сказали: «поступай, как знаешь», вроде каждый имеет право на школьную блажь. Вот и всё.

— Ну а что бы они сейчас сказали, если б узнали, что мы живем вместе? Что это не просто школьная блажь?

— Откуда я знаю, Лив? Никого же в живых не осталось. Не у кого спросить. Я один.

— Ты не один. Ты со мной. Улавливаешь разницу?

— Напомни мне.

— Ну хорошо….

— Тихо, тихо, Лив. Пойдем в постель. Хватит уже валяться на полу.

— А мне нравится на полу.

— Знаешь, о чем я подумал.

— Обо мне?

— О рождественских подарках. Я ничего не купил тебе в подарок.

Оливер улыбнулся. Марк протянул руку, поднимая Оливера с пола. Они снова очутились лицом друг к другу, как когда-то очень давно в полутьме Южной Башни. Стояли, не двигаясь, и только сплетение пальцев вело свой собственный разговор.

— Ты подарил мне самый дорогой подарок, Марк. За все дни Рождества на свете. Прошлые и будущие.

— Не припомню, чтобы я был таким щедрым, родной мой.

Медленный взмах длинных густых ресниц. Тонкие пальцы скользят по груди, пока кровь стучит в висках от этих прикосновений.

— Люби меня, Марк. Дари мне... себя.

… Под утро свечи погасли с тихим, усталым шипением, и неуловимый рассвет проник через мягко летящий снег, через стекло окна, сюда, в маленькую квартиру на втором этаже. Прокрался, чтобы блуждать по спящим лицам тех, кто самым чудесным образом отдавал друг другу всё, что осталось им от жизни.

Просто рассвет знал, что на свете нет ни одного дара, который нельзя потерять.

(2 месяца спустя)

— Марк, к Повелителю.

Он открыл глаза, поднимаясь с жесткой лежанки в углу комнаты. Хрустнул суставами — Тьмой проклятое осадное положение не располагало к отдыху. Монтегю с безучастным видом прислонился спиной к стене.

— Скоро начнется, да, Марк?

— Не знаю, Мон. Отдохни лучше.

— Как Пьюси?

— Плохо. Эта гоблином трахнутая сука все-таки его достала. Булстроуд сделала, что смогла. Она же не Снейп, будь он проклят.

Говорить не хотелось — хотелось спать. Вчерашний рейд вымотал последние силы, если они и были — на крайний, пиковый случай спасения жизни — то вчера он оставил их в ледяной пустыни, окружающей лагерь осаждающих. Тьма, сколько же их было, сколько!

Он махнул головой, прогоняя из памяти бесчисленные огоньки вражеских палаток, патрули авроров. Забыть, что два раза пришлось убивать часовых, трансфигурировать тела, снова ползти в снежной пелене, скрываясь за Щитом Невидимости. Бессмысленно. Неизвестно на что надеялся Лорд, но Марк точно знал: дело уже не в спасении жизни. Теперь вопрос стоял по-другому. Не как выжить. Как умереть достойно.

В Восточной башне гулял ветер. Он беспрепятственно прошел короткий коридор, открыл тяжелую дверь, ведущую в Ледяной зал. Изгнал из головы все лишние мысли, оставил только усталость. В Ледяном зале собрались почти все Высшие, ну, во всяком случае, сколько их вообще осталось. Марк устало скользнул глазами по лицам Упивающихся, служивших Лорду уже не одно десятилетие: окклюменция, непроницаемое выражение лиц. А в глазах та же усталость.

Здесь, в Ледяном зале Дурмстранга, они готовили последний ритуал, козырную карту в колоде, последнюю в этой игре. Марку было все равно. Он не был силен в высшей магии, и ничего не понял бы в этих письменах и кругах по полу. Если Повелитель считал, что от всего этого будет какой-то прок, значит пусть так и будет.

— Встань, мальчик. Подойди ко мне.

Лорд называл его так только в самых исключительных случаях, стало быть, такой момент опять настал. Пусть. Все что угодно, только бы скорее это кончилось.

Черные провалы глаз с алыми зрачками впились в его лицо. Марк выдержал этот взгляд.

— Сколько осталось от «Стилета»?

— Восемнадцать, мой Лорд.

— Восемнадцать с тобой?

— Со мной.

— Сколько вы сможете продержаться?

— Пока не умрем, мой Лорд. Сколько по времени, не знаю.

— Что ж, ты всегда отвечал честно, — Лорд выдержал минутную паузу, потом указал на ритуальные круги на полу. — Знаешь, что это?

— Нет, милорд.

— Я доверяю тебе, мой мальчик, — тонкие длинные пальцы коснулись его плеча, впервые за пять лет службы, но Марк даже не вздрогнул. — Ты оказал мне неоценимую услугу этой ночью. Теперь, когда блокада аппарации снята с Башни, я смогу провести Ритуал Призыва и заманить сюда моего главного врага. Они вложили в него всю свою силу. Мне стоит только убить его, чтобы эта сила перешла ко мне, а потом число уже не будет играть роли.

Теперь прикосновение пальцев жгло, как раскаленные щипцы. Марк стиснул зубы, силясь закрыть от Лорда одну единственную мысль.

— Довольно, — для окклюменции Марк слишком устал, Лорду стоило только копнуть поглубже,— не пытайся от меня закрываться. Ты не хочешь, чтобы я знал, кто из наших врагов снял блокаду с Башни? Теперь это не важно. Запомни, Маркус, никто, повторяю, никто не должен помешать ритуалу! Этот мост — единственный путь к Башне. И ты будешь защищать его во что бы то ни стало. Пока я не покончу с Поттером, ни один аврор не должен вступить в эту Башню! Ты понял меня?

— Да, милорд.

— Эта игра зависит от тебя так же, как и от исхода моей битвы. Это ясно?

— Да, милорд.

— Тогда ступай.

Он поклонился, развернулся и направился к выходу. Пусто. Как же пусто внутри, Салазар Великий! На пороге Лорд окликнул его:

— Без сомнения и сожаления, мой мальчик?

— Без сомнения и сожаления, милорд.

«У меня нет сил, просто нет. Я вымотался так, что больше ничего не хочу. Сейчас я приду, чтобы сказать своим, что все кончено. Может у Лорда и есть шанс, но только не у нас. Кто из них кого отправит во Тьму, какая разница! Нам этого все равно не увидеть».

Они выслушали молча, слишком уставшие, даже для того, чтобы возмутиться.

— Значит, мы теперь как мясо, да, Марк?

— Ты знал, на что шел, Нотт. Знал, когда получал вот это.

Прикосновение к стилету, татуированному на правом запястье, отозвалось холодом. Или ему это просто показалось? Нотт усмехнулся, зло и устало. Как все они.

— Кинем жребий. Разобьемся на пары. Сражаться будем по очереди.

— Ты же знаешь, Флинт, что у тех, кто пойдет первым, шансов не будет.

— Я же сказал тебе, Нотт. Кинем жребий. Кто считает, что у него есть шанс выбраться отсюда, надеясь на милость авроров, может попытаться это сделать прямо сейчас.

— Ты же видел, что там творится! Никому не прорваться через авроров! Это самоубийство!

— Чего ты хочешь от меня, Нотт? Что я могу еще сделать? Каждый из вас мог попробовать уйти раньше, до того, как мы отступили в Дурмстранг!

— Если бы мы знали, что всё будет так... Так, как сейчас... что шансов не будет. Можно было бы рискнуть, — Нотт уже кричит. Скверно, значит, окончательно сдали нервы.

— Говори за себя, Нотт, — осадил его Уоррингтон. — Я не побегу, а вы все — как хотите.

— Ты не пройдешь через авроров, Нотт, — пробурчал из угла Гойл. — И аппарировать не сможешь из-за блокады на аппарацию. А вдруг у нас еще будет шанс? Если Лорд победит Поттера?

— А если нет?

— Тебе не все равно тогда, где умирать? — вяло поинтересовался Монтегю. — В бою лучше, чем в плену. Никому из нас не видать помилования, ты же знаешь. Лично я останусь с Марком.

— Флинт-то пойдет последним! — поддел его Нотт

— Я пойду, как решит жребий, Нотт, — ответил Марк как можно спокойнее.

— Я просто…

Марк поднял глаза: Нотт стоял перед ним, дьявол, он, наверное, слишком сильно хотел, чтобы не дрожали руки. Марк смотрел на его бледное лицо — щека нервно подергивалась. Салазар Великий, только истерик сейчас не хватало!

— Я не хочу умирать, Флинт, — Только слова, выплюнутые сквозь стиснутые зубы.

— Я тоже не об этом мечтал, Нотт.

«Мне нужно встать, нужно встряхнуть его за плечи. Напомнить о том, что он должен. Всё слова. Мать и отец вбивали с рождения, будто это дело нашей жизни — поддержание фамильной чести, служение величию, верность темному искусству. Нерушимая Клятва, которую я принес Лорду, получая татуировку "Стилета"… Обещание, что дали родители за мою службу.… А они знали, что я закончу свою жизнь в 24 года, подыхая под заклятиями авроров, чтобы подтвердить пустоту этих слов? Этих клятв? Что важнее для меня? Жизнь? Родители? Верность? Не Лорду даже, друзьям, тем, кто остался со мной? Тем, с кем еще в школе поклялся, что мы никогда не бросим друг друга. Клятвы, Обещания. Тупик. Всё равно умирать. Нарушив Клятву или при попытке сбежать отсюда, спасти свою жизнь, как подобает "настоящим слизеринцам"».

Он остался сидеть, смотрел остановившимися глазами, как тянули жребий его друзья и подчиненные. Он оказался третьим. Третьей парой, вместе с Уоррингтоном. «Конец, — скользнула вялая мысль. — Теперь уже скоро».

— Замок соединяет с Восточной Башней только один мост. Лорд приказал нам, чтобы ни один аврор не должен вступил в Башню, пока он не покончит с Поттером. От входа в замок до моста четыре перехода. От холла до первого коридора встанет первая пара. На втором этаже — вторая. Мы с Уорри — на площадке лестницы третьего этажа. И возьмем на себя коридор, ведущий к лестнице на четвертый этаж. Три последние пары встанут на мосту. Двое в начале, двое на середине, двое у входа в Башню. Остальные пусть рассредоточатся по четвертому этажу. Всё. Готовьтесь. У нас часа два, не больше.

Никто ему не ответил. Так и остались стоять, как статуи, провожая его взглядом. Больше от него ничего не зависело. Он сделал для них все, что мог.

— Марк! — окликнул его Монтегю.

Он обернулся. Черные глаза друга смотрели на него спокойно и обреченно.

— Что, Мон?

— Прости меня, если что. Если я тебя когда обидел или сделал что не так…

Он усмехнулся, подождал, пока Монтегю подойдет, и стиснул его плечи в последнем объятии. «Молодец, Мони. Ты сделал все, как надо. Разорвал это невыносимое молчание. Мы же не бараны на бойне».

— Ты тоже меня прости, если что, Мони.

— Я рад, что был твоим другом.

— Я тоже. Тоже.

«Как глупо! Как глупо всё! Они заперты здесь, в замке, как крысы в норе!»

Он вышел из комнаты, — еще немного времени, чтобы проверить место последнего боя.

«Я многое сделал не так, Салазар Великий. Я уже ни о чем не прошу. Просто дай мне прожить достойно то время, что ты мне отмерил. Не на коленях, не в плену. Дай не дрогнуть когда будет нужно. Не сломаться, в самый неподходящий момент».

Перед мостом круглая площадка. Если поставить Щит, то можно будет продержаться достаточно долго. Если Нотт не удержит этот пост, тех, кто будет защищать мост, просто сметут. Там, внизу, нужно сделать все, чтобы забрать с собой как можно больше ублюдков, не пропустить их сюда. Плохой жребий. Не потому, что умру рано, а потому что почти ничего не сумею сделать.

Он шел по пустому коридору, скользил глазами по темным провалам, где когда-то висели портреты, по шипящим чашам, исходящим последними каплями масла. Это ничего, пусть будет темно. Пока авроры очухаются и найдут его, можно много, ой как много дел наворочать. Он дошел до конца коридора, свернул в маленький тупик, остановился перед стрельчатым окном. С минуту стоял, опираясь руками на подоконник.

«— Любишь ты эти подоконники, Лив! Что за кайф сидеть, как куры на насесте?

— А слабо свесить ноги на ту сторону?»

Только этого еще не хватало! Проклятые выверты памяти! Только не сейчас, Салазар Великий! Я не хочу это вспоминать сейчас, когда знаю, что больше никогда его не увижу!

Зачем я это делаю? Открываю окно, сажусь на подоконник, свесив ноги на ту сторону, как раньше, в Южной Башне. Хотя и знаю, что все не так. И я не увижу, как блестит вдали серебряное зеркало озера. Ночной ветер не будет ласкать лицо. Повернув голову, я не посмотрю на него, сидящего рядом со мной. Не почувствую, как он накрывает своей ладонью мои пальцы. Я сожму рукой воздух вместо его тепла. Громада мертвого замка нависает надо мной черными башнями. Я в могиле, Лив. Я так никогда и не узнаю, смог ли ты меня простить.

— Марк.

Теплая ладонь легла на плечо. «Не его», — бессознательно, как факт, отметил он про себя. Марк оглянулся: Милисент Булстроуд стояла перед ним, пряча руки в широких рукавах мантии.

— Уорри сказал, что ты хочешь меня видеть.

Он кивнул. Еще несколько минут просто стоял и смотрел на нее, единственную, что осталась с ними до конца. Мил Булстроуд. Сама взявшая на себя обязанность лечить, ухаживать, следить, чтобы они отдыхали после рейдов, кормить, слушать. Безвозмездно. Ничего не прося. Ни у кого. Полукровка в Слизерине. Высокая, массивная, лишенная внешней женской привлекательности. Навсегда осознавшая, что она никогда не будет счастлива и любима. Хранящая это знание в глубине грустных черных глаз. Она осталась со «Стилетом», и это дало ей возможность никогда не расставаться с Пьюси, к которому Милисент испытывала фанатичную, религиозную привязанность. Без всякой надежды на взаимность. В ней Марк всегда чувствовал родственную душу. Они были очень похожи: и он когда-то знал, что это такое — жить, понимая, что никто не будет любить тебя ради тебя самого.

— Марк?

— Вот, возьми.

— Что это?

— Именной портключ. Когда начнется, бери Пьюси и тащи его в Башню. Из Башни можно перемещаться куда угодно, запомни, только из Башни. Ты окажешься в маленьком коридоре, за спиной будет лестница вниз. Иди три пролета. Там будет стена из красного гранита. Пароль — девиз «Стилета». Там откроешь портал. В Англии не оставайтесь — уезжайте как можно дальше. Пока тут будет мясорубка, успеете выскользнуть незамеченными.

— Я не пойду! Энди никогда не простит, если я…

— Пойдешь!

— Но Обещание!

— Он без сознания, себя не осознает. Никто не упрекнет его в предательстве.

Она дернулась испуганно, когда Марк схватил ей за плечи и сжал крепко, до синяков.

— Если Пьюси выживет, скажешь, что это был мой приказ.

— Марк, но вы…

— Замолчи! Иди и делай, что должна!

— Я должна быть с вами! — Салазар Великий! Он и забыл, что она была такой же упрямой, как он сам. — Если кого-то ранят, то…

— Не будь дурой, Мил. Не будет раненых. Просто уходи.

Она обняла его, на секунду обволакивая теплом своего тела. А Марк поймал себя на мысли, что Мил стала второй женщиной в его жизни кроме матери, кто обнимал его.

— Я тебя не забуду, Марк. Никогда.

Он не ответил. Разжались теплые, мягкие руки. И она ушла, — не посмела ослушаться. И если они выживут…. Салазар, пусть хотя бы они!

....Откуда этот грохот? Почему он ослеп? Тьма перед глазами, как плотная черная штора, за которой где-то, очень далеко, кто-то движется. Вспыхивают то здесь, то там багровые искры.

— Мааааарк!!!

Кто это кричит? Чьи руки тянул его куда-то?

— Марк! Очнись, очнись, Салазара ради!!!

Пелена тьмы вспыхнула перед глазами, и вместо черного марева режет глаза ослепительная огненная вспышка. Он вынырнул из этого пламени — к сознанию, к бледному лицу Уорри, перепачканному сажей. Это лицо и широко распахнутые глаза тянули за собой нить памяти, снова наматывали проклятый клубок. Грохот падающих колонн, выкрики боли, лучи заклятий — ты их не видишь, только отблески, что на секунду освещают темноту лестницы. Сознание того, что ты стоишь здесь, в узкой нише коридора, и слушаешь, как они умирают там внизу, твои друзья и подчиненные. Те, кто вытащил первую и вторую двойку и теперь прикрывает тебя. Дают тебе лишние минуты жизни ценой собственной головы, а ты можешь только стоять здесь и ждать своей очереди. Сколько было этих кратких минут тишины? Когда ты понимаешь, что их больше нет. Что случилось? Вопль Гойла, потом тишина, а потом этот грохот.

— Марк, они нас обошли!!! Ты слышишь?! Слышишь?!!

Он слышал.

— Там Мон и Даггер! Марк!

— Заткнись!

Он пришел в себя в считанные секунды, будто кто-то выплеснул ему на голову ведро ледяной воды, которая сразу отрезвила. Я в игре, проклятье! Еще в игре! Бой еще не кончился!

— Щит, Уорри! В два касания! Не лезь вперед, кретин! Только вместе!

Минута бега по темноте коридора, петляющего между стен, как ползущая змея. На свет, на росчерки заклятий. Ты думал, что это ослепительные вспышки энергии бьют тебе в лицо, а это смерть. И бледные нарциссы в её руках…

— Назад!

Проклятые секунды, которых никогда не хватает! Попал в самую банальную ловушку. Он не успел. Уорри вылетел вперед, в маленький зал третьего этажа, опережая Марка на шаг и принимая на себя заклятие «Огненного Щита». Секунды, которых не хватило, чтобы выставить перед собой полноценный «Щит Башни». Уже падая на землю, Марк бросил заклятие, пытаясь закрыть Уорри. Ему не хватило мгновения! Столб огня прямо перед лицом, жар, опаляющий волосы. Увидеть Уорри — смазанный темный силуэт, сожранный пламенем. И ты один.

— Скиенилансус!

Перекатится по плитам пола — у тебя только миг, чтобы вскочить на ноги, пока твои враги отражают "темное разрушение", миг, чтобы увидеть серую пыль, оседающую на холодные камни, все, что осталось от школьного друга, принявшего с тобой этот последний бой. Лицо Мона и его остекленевшие глаза, смотрящие в пустоту. Трое впереди. Нет, четверо. И те, кто сейчас зажмут тебя в капкан со стороны лестницы. И тебе никто уже не прикроет спину.

Ненавижу! Ненавижу! НЕНАВИЖУ!!!!!

— Живым!

«Живым? Попробуйте! Ну, кому не терпится во Тьму?»

— Брось палочку, крыса!

«Да, крыса. И крыса сейчас покажет вам, как бывает опасно, если её загнали в угол».

Прыжок вперед, перекатиться через голову, сотворив Щит Башни — тайное знание Повелителя, которым он наделил избранных. Щит принимает на себя Инсениратиус. Шар стихийного огня летит в обратном направлении, заставляя врагов отпрянуть в стороны. Замешкаться на ту секунду, когда возможен ответный удар. Чей-то вскрик, не важно, Салазар, я должен! Ты сказал, что я не умею любить, Лив. Но я умею убивать. Меня научили этому. Без сомнения и сожаления. И сейчас это важнее. За Мона и Уорри, за тех, кто лег на холодные камни Дурмстранга, за тех, кто больше никогда не встанет, за скотскую мою жизнь! Щит выдержит любое заклятие, не всякая Авада пробьет его, если только не будет управлять ею настоящая, из глубины сердца идущая ненависть. Но я же знаю, как сильно они меня ненавидят!

Прыжок вправо, Щит закрывает с правой стороны, чтобы послать Аваду туда, в ненавистные фигуры с золотым фениксом на эмблемах. Кто-то падает, а ты автоматически поднимаешь планку своих шансов — один есть. Нет, двое. Один раньше попал под собственный огненный шар. Заклятия летят в тебя с двух сторон, а ты бросаешься вперед. Уходишь из под удара. Перемещаешь защиту над головой. Какой-то придурок собрался остановить тебя заклятием «Локомотор Мортус». И ты еще успеваешь усмехнуться, прежде чем бросить из-под щита еще одну Аваду.

Снова прыжок, перекат через правое плечо:

— Интандеум!

Выталкивание бьет точно в цель — аврора впечатало в стену, разбивая голову, как спелый арбуз, до кровавых брызг на темный камень зала.

«Жалкие твари! Вы еще аврорами себя называете?! Ну, сколько осталось? Трое?»

Еще один Инсинератус, Щит принимает на себя удар, трещит под напором заклятия, но выдерживает. Скотство! Еще одно такое попадание, и ты останешься без защиты. Кружишь по залу, уворачиваешься, заставляешь врагов раскрыться хоть на секунду. Отражаешь заклятия остатками Щита, спотыкаешься о чье-то тело, падаешь, понимая, что это падение спасает тебе шкуру от еще одного огненного шара.

— Фризио!

Аврор замешкался на мгновение, этого оказалось достаточно, чтобы заклятие попало ему в грудь, превращая в ледяную статую. Его напарник совершает одну очень большую ошибку, наверняка бывший гриффиндорец, какой еще идиот бросится помогать ближнему, когда речь идет о собственной шкуре? Отбросив Щит, ты используешь эту блестящую возможность. Без сомнения и сожаления. Кретин не успевает даже пикнуть. Ты мог бы убить его Авадой, но ненависть не дает тебе сделать это. Слишком быстро. Слишком легкая смерть для вас, долбаные ублюдки!

— Спиритум Мортус! (Spiritum Mortus (дух смерти) — высшее заклятие боевой магии. Обладает эффектом растворять человеческую плоть. Отразить заклятие можно, но крайне сложно. Входит в Великую Шестерку Андрада — группу заклинаний боевой магии высшего порядка, считавшихся утерянными две тысячи лет назад, но снова обнаруженных Волдемортом. Обладать знаниями Великой Шестерки могли только избранные Лордом, без права передавать эти знания кому бы то ни было).

Алый луч летит из твоей палочки, вгрызается в спину врага. Разметал тело в кровавую жижу. Ты с трудом стоишь на ногах, смотришь, не отрываясь, как аврор распадается на куски, плавится, словно кусок сахара, брошенный в кипяток. Лужа растекается по плитам. И ты видишь застывший ужас в остекленевших глазах заледеневшего врага.

— Хочешь жить? — с усталой яростью шепчешь ты, сжимая в руках палочку. — А Уорри? А Мон? А Даггер, Нотт, Гойл, а все мы? Ты нас об этом спрашивал?

Он не может ответить тебе, но ты знаешь, что он слышит. Наверное, там, в ледяном плену, молит Мерлина о спасении своей жизни.

«Может Мерлин тебя и услышит. А я — нет».

И вот ты остаешься один среди пустоты, разрушения и смерти. И чувствуешь, как клокочет что-то в груди, подступает к горлу ком, когда ты бредешь к Мону, падаешь на колени, чтобы дотронуться рукой до холодного лица.

«Я не успел, Мони. Прости меня!»

Ноги гудят и в голове туман. Хочется упасть на плиты пола, упасть и умереть, здесь, сейчас, чтобы не было нужды идти вперед, навстречу смерти, что ждет за поворотом. Но ты встаешь, смахиваешь пот со лба и идешь. Долг, фамильная честь, верность клятве, помощь тем, кто остался, не сбежал. Пустые слова, но они толкают тебя, поднимают с колен, заставляют сделать шаг вперед. Пересечь зал, шатаясь подниматься по лестнице навстречу крикам, росчеркам заклятий, туда, где идет бой. Потому что это твоя война, и ты объявил её тем, кто загнал тебя в угол, когда бежать уже некуда. Ненависть встряхивает тебя, заставляет собраться, обрушиться на новых врагов, не ожидающих нападения со спины. Ты делаешь шаг. Зеленое пламя смертельного заклятия летит тебе в лицо, а ты не успеваешь понять, откуда оно взялось, когда все должно происходить по-другому. Ты это точно знаешь, помнишь. Не было зеленой вспышки Авады, не было крика и мерзкого звона в ушах. Ты делаешь последний шаг, взмахиваешь рукой и…

... просыпаешься.

Мерзкий звон в ушах, который Марк слышал в плену сна, оказался вполне реальным звуком. Взгляд скользнул по обоям, цепляясь за реальность, воздвигая её перед собой, как щит. Не было каменного зала Дурмстранга, вспышек, ощетинившихся палочками авроров. Только этот звон, совсем рядом.

— Салазар!

Проклятый телефон, он сам забросил его под подушку. Марк потянулся, пошарил рукой, нащупав разрывающийся сотовый.

— Да?

Глаза сами закрывались, голову бессильно клонило к подушке. Он попробовал встряхнуться — возвращаться в кошмар памяти совершенно не хотелось.

— Марк, это Рей.

— Я понял.

— У меня хорошие новости.

— В чем дело?

— Мне только что звонили, насчет тебя. Собирайся, я вызову такси.

— Куда?

— Не беспокойся, парень. С тобой хочешь встретиться очень серьезный человек.

— Почему сегодня?

— Марк, мальчик, такие люди не подстраиваются под наши планы.

— Рей, ты же знаешь, я обещал Оливеру пойти с ним!

— Марк, послушай, второго такого шанса может не быть. Тебе предлагают реальную работу за реальные деньги. Очень хорошие деньги. Насколько я помню, тебя это интересовало?

Марк недобрым словом помянул Мерлина.

— Интересовало.

— Тогда какого черта ты паришь мне мозги?

— Потому что на сегодня у меня были другие планы.

— Планы отменяются. Просыпайся и приводи себя в порядок. Я позвоню, когда приедет такси.

— Хорошо, Рей.

Именно сегодня. Ну почему, а? Почему именно сегодня? Лив два месяца уламывал его пойти наконец-то вместе на эту чертову вечеринку. И Марк знал, что для Оливера это было очень важно. Если он был готов показать своим приятелям и сослуживцам, с кем он живет в квартире, это могло означать только одно: Лив ставил их отношения друг с другом выше общественного мнения, выше возможных косых взглядом и сплетен за спиной. Он готов был наглядно продемонстрировать Марку, что не стесняется его общества. Не стоило думать, что это решение так легко ему далось. И вот когда они уже обо всем договорились, именно в этот день, Рей заявил, что нужно бросить все и отправляться на встречу. Почему сегодня, а? Почему не вчера, не завтра? По закону всемирного свинства? И что теперь? Кинуть Рея? Пустить прахом все усилия, которые прилагал бывший легионер, чтобы Марк перестал вышвыривать алкашей из этого проклятого клуба и занялся настоящим делом? Или Оливера, который прилагал не меньше усилий, чтобы показать Марку, что он для него значит? Проклятье!!!

Марк сел на кровати, запустил пальцы в волосы, пытаясь принять единственно верное решение. Он хотел нормальной работы, чтобы увезти Лива как можно дальше отсюда. От этого города, от придурков из Sollymarket, а самое главное — от Джейн Бредфорд. Потому что прекрасно видел, что прилипчивая маггла не оставила своих попыток, просто действовать стала осторожнее. Она проводила с его Олли куда больше времени, чем сам Марк. Была рядом, говорила, выслушивала, давала практические советы, поддерживала, её неотступное внимание становилось для Олли привычным. И это будет продолжаться до тех пор, пока Марк не найдет способа вырваться из цепких лап клуба, чтобы проводить с ним больше времени. А для этого нужны деньги. А для денег нужно сейчас встать с кровати, умыться и поехать с Реем в неизвестном направлении. Потому что лучше пережить один скандал с Олли и постараться все ему объяснить, даже если опять придется о многом недоговаривать, но это временно, пока они не уедут отсюда далеко-далеко. Тогда наступит время для правды. Лучше один раз нарушить слово, что он дал Оливеру, вымолить потом прощение за этот обман, чем отдать Лива маггле.

Потому что это меньшее из зол.

Спустя десять минут они выбрались из дома и теперь выворачивали в сторону пригорода.

— Куда мы едем, Рей?

— Я же сказал тебе. Это недалеко, за городом.

— Ты не мог предупредить меня пораньше?

— Не злись, мой мальчик. Я узнал о встрече за пять минут до того, как позвонил тебе.

— Слушай, никогда так меня не называй, хорошо?

— Почему?

— Плохие воспоминания.

Рей усмехнулся.

— А Мрак звучит лучше? Ты что-то не сильно против этого выступаешь.

— Привык. Мраком меня еще никто не называл.

Они замолчали: Рей выразительно показал глазами на водителя. Все расспросы пришлось отложить. Если в этом вообще будет необходимость. Рей не соврал — прямо за городом машина резко свернула вправо. Минут двадцать они ехали по проселочной дороге, затем, у пролеска, машина сделала еще один поворот. Марк краем глаза заметил предупреждающую надпись: «Частные владения». Дорога несла их мимо стройных рядов вековых лип, посаженных по обеим сторонам. Впереди Марк увидел возвышающиеся электронные ворота. В трех ярдах от ворот, Рей приказал водителю остановиться и расплатился. Марк вытащил из багажника его коляску, помог пересесть.

Машина развернулась и вскоре скрылась в конце аллеи. Все это время Рей просто стоял и ждал. Затем подъехал к переговорному устройству и нажал на кнопку.

— Владения мистера Рэндома, — послушался в трескучем устройстве женский голос.

— Крыс Бредфорд и Марк Флинт. Нам назначена встреча, — ответил Рей.

Марку показалось, что бывший легионер нервничал. Стоя в ожидании, Марк скользил взглядом по окрестностям. За воротами возвышался нехилый особнячок в викторианском стиле. Ничего лишнего. Строгость и чистота. Аккуратно постриженные газоны, ни какой вычурности. Каменная ограда, украшенная неким подобием стилизованных пик. Ограда, скорее всего, была под напряжением. Кажущееся спокойствие данного места его не убеждало.

— Мистер Рэндом ждет вас. Проходите.

Ворота медленно распахнулись. Марк покатил коляску Рея прямо к каменной лестнице. Из дверей дома показались двое ребят внушительного вида, видимо, из местной охраны. Они обменялись с Марком быстрыми, оценивающими взглядами. Парни были отлично выдрессированы — без лишних слов помогли Марку с коляской. Едва они достигли верха лестницы, один тут же встал у Марка за спиной, второй открыл дверь, пропуская гостей в прохладную утробу дома.

Внутри особняк оказался не менее величественным, чем снаружи. Догадка о хорошем вкусе хозяина подтвердилась с лихвой. Дом был декорирован натуральным деревом и гобеленами, рыцарские доспехи, оружие по стенам. Все было призвано сообщить посетителям, что здешний хозяин не только ценитель старины, но и явно претендует на родство с аристократией. Марк шел позади Рея, автоматически отмечая повороты и коридоры, куда они сворачивали. Картины на стенах тоже, без сомнения, были подлинными, хотя и написаны маггловскими живописцами. Но, в общем-то, Марк предпочел бы увидеть что-то более «маггловское», например, стекло и пластик, дабы отогнать от себя совершенно неуместные ассоциации и воспоминания.

— Сюда.

Они свернули направо. Идущий впереди охранник распахнул перед ними тяжелую дубовую дверь и отошел в сторону. Марк сделал шаг за порог. Они оказались в большой светлой гостиной. Тяжелые шторы были отведены в сторону, давая дневному свету гулять по дорогой мебели из натурального дерева, шкафам, полным книг, низкому мягкому дивану. Прямо на антикварном письменном столе, покоящемся на резных львиных лапах, лицом к вошедшим сидел человек. Едва они ступили в комнату, он покинул свой насест и сделал шаг вперед, протягивая Рею руку.

— Рад наконец-то увидеть тебя лично, Крыс. Я оценил то небольшое дельце, уж можешь мне поверить.

Рей крепко пожал протянутую руку.

— Это было не так сложно, мистер Рэндом.

— Мы еще потолкуем об этом, — Рэндом кивнул головой и повернулся к Марку.

— Так значит, ты и есть тот самый Марк Флинт? — Марк кивнул.

Рэндом оказался ниже его на полголовы, но внешнее впечатление хрупкости было обманчивым. Он был жилист и наверняка очень быстр. Спокойные движения выдавали в нем профессионала. Светло-голубые глаза в одно мгновение оглядели Марка с головы до ног, подмечая каждую мелочь. Он был опасен, и сознавал свою силу, безо всякого сомнения.

— Знаешь, парень, если бы я не наслушался о тебе из самых разных и очень мной уважаемых источников, я бы сказал «нет». И не потому, что не верю в твой профессионализм, а потому, что с такой примечательной внешностью, ты будешь бросаться в глаза каждому встречному. Но, те люди, что рекомендовали тебя, заявляют, что твои способности исключительны. И я знаю об этом очень много, поверь мне.

— Неужели?

Наверное, это было глупо. Марк видел, как напрягся Рей.

— Представь себе. Я знаю, кто ты и кем ты был раньше.

— Сомневаюсь.

— Почему же?

— Навряд ли кто-то может знать меня здесь.

— Ты мне не веришь? А если я тебе скажу, что рекомендацию тебе давал отнюдь не Крыс, и не Стив Уандер, а кто-то, кто знает тебя очень много лет?

— Я бы сказал, что кто-то дурил вам мозги, потому что таких людей здесь нет.

— Уверен?

— Абсолютно.

— А ведь даже Крыс не знает, кто ты такой, верно?

— Вы тоже этого не знаете.

Рэндом не ответил. Его светлые глаза оценивающе сощурились, а на тонких губах обозначилась ехидная улыбка.

— Что скажешь о моих владениях, Марк? — совершенно неожиданно спросил Рэндом, окидывая рукой окружающую обстановку.

— Хороший дом, — в тон ему ответил Марк.

— Не замок Малфоев, конечно, но тоже требовал немалых вложений.

Марк повернулся на голос так резко и быстро, как только мог. В первую секунду ему показалось, что это сон. Что угодно, только не правда.

Справа от него, между очередным книжным шкафом и гобеленом ручной работы, находилась узкая дверь — Марк обратил на нее внимание, когда осматривал комнату, но не заметил, как она открылась. Теперь в распахнувшемся проеме, отвергая реальность происходящего, стоял Теодор Нотт, бывший боец «Разящего Стилета», давно похороненный своими родителями, аврорами и самим Марком. Марку потребовалась почти минута, чтобы побороть изумление. Нотт не сводил с него насмешливого взгляда серых глаз, а потом сделал несколько шагов навстречу и стиснул пораженного командира в крепком коротком объятии.

— Не ожидал, капитан?

— Нотт! Что это значит, черт дери?!

— Салазар Великий, Флинт! Маггловские выражения?

— А ты забыл, что я теперь маггл?

— Нет, Марк, — ответил Нотт и перестал улыбаться.

— Мы вас оставим, господа, — подал голос Рэндом, давая знак охраннику, который тут же взялся за коляску Рея. — Все, что должен был сказать я, скажет мистер Нотт. Думаю, это будет куда эффективнее. Свой ответ, Маркус Флинт, ты тоже можешь дать ему.

Марк не ответил. В полном молчании он и Нотт смотрели друг на друга, пока магглы выходили из комнаты. Когда в гостиной не осталось больше никого, Нотт жестом указал Марку на кресло и сел напротив.

— Выпьешь, Марк? — Нотт извлек из кармана легкого черного пальто знакомую пузатую бутылку. — Настоящее «Огденское виски», не какое-нибудь маггловское пойло.

Марк окинул взглядом его пальто с отложным воротником, шелковую рубашку, булавку для галстука в виде змеи.

— Берешь пример с покойного Люциуса?

— Ну, ему нельзя было отказать в умение производить впечатление.

Нотт вытащил палочку и призвал два тонкостенных бокала, — Марк едва слышно скрипнул зубами.

— Не боишься? — Он кивнул головой на палочку, почувствовав острый приступ зависти к Нотту. Да, Салазар свидетель, Марк был рад его видеть, но к этой радости горькой нитью примешивалось раздражение.

— Этого? — тонкие пальцы бывшего подчиненного вертели палочку в руках. — А ты думаешь, что после смерти Оливандера в аврорате остался хотя бы один специалист, способный восстановить магический реестр? Да и потом, мне уже глубоко на это наплевать, Марк.

— Что так?

Нотт медлил с ответом. Янтарная жидкость наполнила хрупкое стекло. Бывший «стилет» рассеянно вертел в руках бокал и его лицо было мрачнее тучи.

— Ты и так понял, да, Марк? Я просто сбежал. Сбежал, когда была благоприятная возможность. Я был у моста, ты знаешь. Авроры появлялись из аппарации, как призраки. Ударили наверняка. Все рушилось, я и хотел бы, не мог их удержать, даже со Щитом. Меня выкинуло за парапет, я даже не видел, кто бросил заклятие. Я же знал, что шансов нет. Все мы это знали. Понял, что если они ворвались сюда, значит, вас никого уже нет в живых. Зацепился за обломок башни, не знаю, как мне это удалось. Я мог вернуться в бой. Но не вернулся. Я знаю, что ты сейчас скажешь. Что Мон, Уорри, Даггер, они тоже знали, что это конец, но все равно не ушли, не сбежали как я. Так?

— Тебе нужен мой ответ, Тео?

— Нужен, Марк. Они все были к тебе привязаны. И эта привязанность была сильнее даже инстинкта самосохранения.

— Я в этом виноват?

— Нет. Только я не такой, Флинт.

— Думаешь, я об этом не знал?

«Ну что же ты, капитан? Назови меня трусом. Скажи, что в то время, как все выполняли свои клятвы, я сбежал с поля боя, чтобы спасти свою шкуру. Скажи, что я сижу теперь напротив тебя, когда все они удобряют землю в какой-нибудь братской яме. Их же никто не хоронил. Даже те останки, что еще можно было собрать по лестницам и залам. Обвини меня в этом! Потому что с той минуты, как я узнал, что ты жив, капитан, не проходило и дня, чтобы я не ждал этой встречи и этого обвинения».

Марк молчал. Потом перевел взгляд на бывшего подчиненного и поднял бокал.

— За них, Нотт. Чтобы не случилось, кроме нас в живых никого не осталось.

Нотт кивнул, — Марк видел, как он с трудом протолкнул ком, стоящий в горле. Трус он или нет, но ему тоже не легко. Совесть слизеринца? А кто говорил, что у нас её не было? Особенно, если дело касалось своих брошенных друзей?

Огневиски обожгло горло. Марк махнул головой, наблюдая, как Нотт вытащил портсигар и задумчиво вытряс из него тонкую сигару.

— Ты меня презираешь, Флинт?

«Вот он, тот самый вопрос, что ты хотел мне задать, Нотт. Если я скажу да, ты будешь до конца дней убеждать себя, что тебе глубоко плевать, как я к тебе отношусь».

— Нет, Нотт. Это твой выбор. Выжил и слава Салазару.

Нотт едва заметно вздрогнул. Марк понял, что он ожидал совсем другого ответа.

— Что у тебя за дела с магглами? Ты хочешь сказать, что этот Рэндом, или как его там, знает про наш мир? Знает, кто ты на самом деле такой? И верит в это?

— А что тебя так удивляет, Марк? Среди магглов тоже есть избранные, у которых была возможность убедиться, что волшебство это не бабушкины сказки. Просто их не так много. И потом, когда маггл видит Аваду в действии, Аваду, ставящую весь их аврорат на уши, он сразу существенно расширяет свой кругозор. Если бы Лорд не был в этом плане таким упертым бараном, наши шансы на победу существенно бы возросли.

— Это уже не важно, Нотт. Мы проиграли. Точка. Ты выжил и неплохо здесь устроился, если свободно пользуешься палочкой и даешь мне рекомендации.

Нотт молча разлил виски. Марк понимал, что сейчас они ходят вокруг главной темы, из-за которой и была организована эта поездка. Эта недоговоренность начала его бесить.

— Скажем так. Этот Рэндом, если ты понял, очень крупная фигура в маггловских играх. Здесь куплено все, что можно купить, включая их политиков. И большей частью куплено на его деньги. Но время от времени, всегда появляется некто, кто путается у него под ногами. Если путается средне, его убеждают, если начинает надоедать — его убирают. Но в исключительных случаях, когда нужно убрать птицу высокого полета, чтобы не было НИКАКИХ следов в прямом смысле этого слова, он пользуется моими услугами.

— Хорошо, Нотт, это я понял. А что тебе понадобилось от меня? Я не могу колдовать, ни с палочкой, ни без. Я маггл, Тео.

Нотт смотрел ему в глаза — очень долго, а потом ответил, медленно, тщательно подбирая слова.

— Я был очень удивлен, когда узнал, что ты жив, Марк. Хочешь знать, почему? Хочешь знать, сколько родственников орденцев и их шавок хотят твоей смерти независимо от того, маг ты или маггл? Хочешь узнать, сколько галеонов лежит на кону за твою голову? Я думал, что за такой куш тебя уже давно достали, а потом узнал, что ты здесь, недалеко от резиденции Рэндома, работаешь на его шестерку, ездишь на работу в метро. Даже фамилию не сменил. Стало быть, пока я тут посыпаю голову пеплом по поводу своего предательства, пока считаю, что остался один, мой командир преспокойно живет у меня под носом. С бывшим гриффиндорцем.

Они действовали одинаково быстро — через мгновение рука Марка сжимала горло Нотта, а палочка Тео упиралась в переносицу Флинта.

— Марк, не надо. Я не за этим тебя искал. Ты выжил там, где никто больше не выжил. Ты всех положил, кто встал у тебя на пути, и это были не какие-нибудь щенки, пару дней назад заработавшие эмблему, — Нотт говорил с трудом и все-таки Марк знал, что у него хватит времени бросить заклятие, даже если на это уйдет последний вздох.

— Если с Олли…

— Ничего с твоим Вудом не случится. Никто на пушечный выстрел к нему не подойдет.

Рука разжалась. Острие палочки исчезло в ту же секунду.

— Никто кроме тебя не смог бы справиться с двумя десятками авроров. Без сомнения и сожаления. Ты и маггловское оружие освоил, как я знаю. По слухам, тебе потребовалось на это не так много времени.

— Нотт, я устал от загадок.

— Нет никаких загадок. Мне надо лечь на дно, а Рэндому нужен тот, кто сможет меня временно заменить. Ни один из его чистильщиков не сравнится с тобой. Я это знаю. Я предлагаю тебе заработать денег тем, что ты умеешь лучше всего.

— Я больше не хочу убивать.

Нотт усмехнулся, казалось, что он предполагал именно такой ответ.

— Тебе нравится быть простым магглом, Флинт? Они забрали у тебя магию, но Салазар свидетель, я никогда не поверю, что чистокровный маг и аристократ Маркус Флинт будет довольствоваться ролью цепного пса у маггла! Что тебе нравится получать гроши, терпеть приказы этих ничтожеств и никогда не помышлять о большем!

— Это не имеет значения, что мне нравится, а что нет. Шла война. Я убивал, чтобы не убили меня, но больше я этого не хочу.

Нотт медлил с ответом. Еще некоторое время они просидели в молчании, друг напротив друга.

— Ты меня не понял, капитан, — произнес он наконец, — никто не предлагает тебе с утра до вечера бегать с пистолетом и отстреливать магглов десятками. Это штучная работа, как у ювелира. За каждое дело ты будешь получать такие деньги, что очень скоро сможешь забрать своего Вуда и уехать хоть на край света. А тебе придется это сделать, рано или поздно. Потому что они не успокоятся. Ты знаешь, о ком я говорю. Если ты не дорожишь собственной головой, подумай о Вуде. Или кто-то из них будет щадить предателя, который спит с карателем Темного Лорда, хоть и бывшим? Подумай об этом, Мерлин тебя побери! Я не настаиваю на ответе сейчас. С Рэндомом я буду говорить сам. Это не такое плохое предложение. Просто подумай, Марк, а потом сообщи мне. Я буду ждать. В конце концов, лучше выбрать меньшее из зол…

…Нет. Он знал ответ уже тогда, когда прощался с Ноттом и выходил из особняка.

Нет. Он знал его, когда машина с молчаливым охранником везла их до дома. Рей ни о чем не спрашивал, только поглядывал на него с немым вопросом, который так и не озвучил.

Нет. Не потому, что его устраивала такая жизнь. Не потому, что не понимал, что Нотт был прав. Не потому, что рано или поздно его спокойной жизни должен был прийти конец.

Нет. Потому что он еще видел по ночам залитые кровью лестницы. Потому что в горле еще стоил запах сгоревшей плоти. Потому что он еще мог вспомнить липкость крови на своих руках. Потому что еще терзал его этот одуряющий привкус железа. Запах, что пропитал его насквозь, каждый дюйм тела, каждую клеточку, каждый вздох. Потому что не уходили кошмары, и он еще вскакивал в постели, ловил ртом воздух от безумного пробуждения, всякий раз, когда сознание совершало свой выверт. Потому что он вспоминал, что в крови, пролитой им когда-то, можно было утонуть.

Нет. Потому что он жил с этим. И никакие деньги этого проклятого мира не смогут заставить его погрузиться в смерть. Тонуть в ней, как когда-то, за неполных пять лет последней магической войны.

Он простился с Реем в его квартире, взял такси, и поехал в «Beer mugs». И всю дорогу, не мог отделаться от ощущения, что его жизнь, с трудом налаженная, уже готова совершить петлю Вронского, и не в самую лучшую сторону. Но он никогда не согласится, это точно.

Его ответ — «нет».

Судя по всему, вечеринка в «Кружках» была в самом разгаре. По количеству пьяных магглов он безошибочно мог определить, что вечер удался на славу. Марк знал, что в этот вечер универмаг Оливера снял заведение для собственных нужд, пригласив туда всех своих подруг и друзей. С трудом протискиваясь среди танцующих, он осматривал столики и танцпол. Ему еще предстояло объясняться с Ливом по поводу своего отсутствия. Стоило заранее приготовиться к неприятному разговору.

В зале Оливера не было. Из всех присутствующих, он выудил одно знакомое лицо лысого маггла, которого Оливер как-то показывал ему. Бесцеремонно оторвав маггла от подружки в короткой голубой юбке, Марк развернул его за плечо и попытался перекричать орущую музыку:

— Где Оливер? Оливер Вуд!

Маггл несколько секунд таращился на Марка совершенно дикими глазами, словно обдумывая вопрос, а потом махнул рукой в сторону стойки бара. Марк оставил маггла в покое и пошел в указанном направлении, оттесняя в сторону всех, кто попадался ему на пути. У стойки Лива не оказалось, пришлось звать бармена и задавать ему тот же вопрос.

— Откуда я знаю, а? — окрысился разозленный бармен. — Если его нет в зале, посмотри в подсобке. Все парочки рано или поздно оказываются там. Особенно из тех, кто заказывает музыку.

Тупая игла, заскочившая в сердце еще во время разговора с Ноттом, снова неприятно кольнула его. Марк решил пропустить сообщение о «парочках» мимо ушей и через минуту оставил орущий зал за плотно закрытой дверью.

Он прислонился к стене, потому что не мог заставить себя открыть последнюю дверь.

Стоял, справляясь с дыханием.

Его голос он услышал сразу. Оливер говорил, и ему отвечали. И Марк сразу узнал, кто.

И стоять вот так было очень глупо. Тем более, если ты все слышишь.

И все понимаешь, сразу, с пугающей ясностью. Так ясно, что можно уже не ходить.

Потому что меньшее из зол уже выбрали за него.

Но он сделал над собой последнее усилие и с треском распахнул эту проклятую дверь.

— Лив, ты идешь?

«Он даже не позвонил. Ничего не сказал! Просто уехал, как будто так и надо! Ни записки, ни слова! Мы же договаривались! Еще вчера! И он обещал! Обещал, Мерлин побери, что сегодня мы пойдем вместе! И после этого он еще будет говорить, что это я отдаляюсь от него?! А никто не подумал, чего мне стоило вообще на это пойти? Конечно, какое ему дело до моих переживаний! Или до того, чтобы держать свое слово! Да он делает, что хочет, ни о чем меня не спрашивая! Я уламывал его два месяца! Наплевав на то, что будет чувствовать Джейн, которая ничего мне не сделала, кроме добра! И что в итоге? А в итоге его просто нет! Я уже полчаса как должен был выйти из дома! И выйти вместе с тобой, Флинт! Это просто свинство по отношению ко мне, ты знаешь об этом?»

Оливер сжал в руке телефон, — он уже раз десять звонил, чтобы услышать неотзывчивые гудки и сообщение, что отвечать ему никто не собирается. Хотел набрать еще раз, но потом махнул рукой и спрятал телефон в карман. Ведь мог хотя бы позвонить, нет? Трудно так, что ли?!

— Иду.

Он вышел из ванной, схватил ключи со столика в коридоре. Ну и пожалуйста! Не хочешь — не надо!

Джейн ждала его, нетерпеливо постукивая пальцами по двери. Оливер окинул её взглядом. Выглядела она просто потрясающе. Светлый костюм изумительно шел к её рыжеватым волосам. Оливер принюхался, — ему нравились её духи, с горьковатой, травяной ноткой. Иногда Оливер ловил себя на мысли, что Джейн Бредфорд напоминает ему сестру братьев Уизли. Она была такой же: похожая на яркое солнце, свободная, сильная, притягательная своей независимостью. И ему это нравилось.

— Не отвечает? — сочувственно поинтересовалась Джейн.

— Нет, — настроение было из рук вон плохое, но он постарался хотя бы не испортить его ей. — Недоступен.

— Не расстраивайся. Судя по всему, они куда-то отправились с отцом. Мало ли где пришлось задержаться. Уверена, он тебе позвонит. Или сразу приедет в бар.

— Он мог меня предупредить! — не сдержался Оливер. — Я ненавижу, когда не держат своего слова! Я бы не понял разве, если у него вдруг возникли дела? Но вот так, ни слова не сказав!

— Да утрясется всё! Эй, не раскисай, ладно?

Джейн легко потрепала его по плечу, заглядывая в светло-карие глаза, и Оливер снова подумал, что по отношению к ней ведет себя, по меньшей мере, глупо. Зачем Джейн жаловаться? Она — то тут чем может помочь?

— Поехали, — ответил он, осторожно разворачивая её за плечи по направлению к двери. — Там уже все собрались, наверное.

Джейн выскользнула из квартиры и направилась к машине. Лив переживал, это и слепому было бы видно. Еще бы! В коем-то веке решил показать свое огородное пугало общественности, а тут здрасте вам! У Мрака должно было быть просто безграничное самомнение, если он смог прокатить Лива в такой момент. Ей то что?! Можно только радоваться и петь "аллилуйя" папочке, который уволок своего дорогого Мрака в неизвестном направлении. Она не могла высказать Оливеру, что своим непонятным желанием потащить Мрака на вечеринку он ставил Джейн в совершенно идиотское положение. Они столько времени изображали влюбленную пару, и вот, в один прекрасный момент, им придется целый вечер сидеть отдельно друг от друга. А рядом с Ливом будет торчать это чучело. Теперь все складывалось как нельзя лучше. Ну, если не считать, что настроение у Оливера было отнюдь не для вечеринки.

— Успокоился?

Как только они сели в машину, Джейн положила руку на ладонь Оливера и легко сжала пальцы.

— Нет, — Лив швырнул свой телефон на заднее сидение.

— Вздохни глубоко, задержи дыхание, а потом резко выдохни. Очень помогает выкинуть все из головы и успокоиться. Поверь мне. Если ты всю вечеринку намереваешься дуться на Мрака, то лучше давай никуда не поедем. Потому что толку от такой вечеринки не будет никакого. Только разозлишься еще больше.

— Нет, мы поедем, — Оливер почувствовал, как досада сменилась каким-то холодным злорадством, навязчивым желанием сделать назло. — И будем развлекаться!

Джейн улыбнулась и повернула ключ зажигания. Вечер обещал быть замечательным.

В «Beer mugs» они, естественно, прибыли с опозданием на целый час. Припарковав машину, Джейн бросила быстрый взгляд в зеркальце и хлопнула дверцей.

Оливер выбрался первым и теперь стоял и смотрел на неё.

— Что?

— А Эдди там будет?

— Ревнуешь или опасаешься?

Оливер улыбнулся:

— Скажем так, я должен знать, как мне себя вести, чтобы сохранить рабочее место и не подставить тебя.

— Успокойся, — Джейн обошла машину и потянула его за руку к входу, — Эдди не любит вечеринки. Он уже поздравил всех, выпил символический бокал вина и укатил к своим заумным приятелям. Так что будем вести себя, как обычно.

Они пошли к бару. Оливер не отнимал руки. Джейн не знала, стоило ли ей принимать такую покорность за чистую монету. Но, в любом случае, она умела радоваться тому, что было здесь и сейчас.

Поднимаясь по ступеням, Оливер почувствовал нервное возбуждение. Он поймал себя на мысли, что сегодня ему уже не будет нужно изображать из себя благопристойного джентльмена. Что ему хочется поскорее окунуться в полумрак бара, выпить коктейлей, достойно отвечать на подколы шутников, танцевать, говорить ни о чем. Веселиться, черт побери. Снять с души груз морали и ответственности перед Марком, забыть о верности и обещаниях. В конце концов, Флинт сам толкнул его на это.

— Ооо!!!

Их приветствовали радостными выкриками, и Оливер улыбнулся, с головой погружаясь в атмосферу праздника.

— Я что-то не понял, Дженни?

Лари тут же оторвался от Керри и изобразил на лице изумление, поверить в которое мог только тот, кто шутника не знал.

— Ой, не начинай! — отмахнулась Джейн. — Дай нам хотя бы выпить!

— Нет, позвольте! Я слышал, ты хотел прийти с другом, так, Пино? А что мы видим? Нет никакого друга! Только наша сладкая парочка! Он приедет позже? Или все это шутка?

— А есть какая-то разница? Для тебя лично? — сощурилась Джейн.

— Конечно, есть! Если бы я знал, что все это лажа и у Пино нет никакого дружка, я бы помылся, приоделся и попытал счастье. Может еще не поздно, а?

— Лари, а как же я? — Керри скорчила оскорбленную физиономию и притворно ударила мачо по плечу.

— Керри, детка, так исключительный же случай! — вытаращил честные глаза Лари.

— Олли, не соглашайся!

— Не верь ей, Пино! Это она от ревности! Я тебя буду холить и лелеять! — промурлыкал Лари.

— Верь мне, Олли! Он тебя использует и бросит!

— Лари, упокойся! Твой поезд ушел!— вмешалась Джейн, пресекая попытки мачо подвинуться поближе.

— Никогда в это не поверю!

— Хочешь убедиться?

— Давай, сестренка, разбей мне сердце!

Джейн усмехнулась. Не давая Оливеру опомниться и хоть как-то воспрепятствовать ей, она взяла его лицо в свои ладони и прильнула к губам долгим глубоким поцелуем. Растерявшись, Оливер схватил её за руки, но теплая влажность губ, которые ласкали его губы, сделали свое дело. Он замер. Горячая волна неожиданных ощущений прошла по спине. Мерлин это было… совсем по-другому. Что было не так? Вкус, сладкая влага помады? Прикосновение её языка, нежно исследующего его рот? Или мгновенное воспоминание, что последний поцелуй женщины он испытывал 9 лет назад, на шестом курсе школы, когда Марка еще не было в его жизни? Марка.

Он отстранился, инстинктивно, не думая. Просто вздрогнул, сделав попытку прервать поцелуй, но Джейн мгновенно поняла его, опуская руки.

— Прости, — еле слышно, одними губами, произнесла она. — Надо же было как-то спасать тебя от Лари.

Само собой, никто её не услышал. Поцелуй потонул в бурных аплодисментах. Лари воздел руки к потолку, а потом ударился головой о столешницу.

— Я потерял его, Керри!!! — завопил он, сотрясаясь в притворных рыданиях. — Потерял последнюю надежду! Слушайте все! Наш Пино — натурал!!!!

— Не плачь, Лари! — Керри тут же поддержала игру, похлопывая шутника по спине. — Он еще горько пожалеет, что сказал тебе «нет».

— Мое сердце разбито! — не унимался мачо, размазывая по щекам вполне натуральные слезы.

— Я чем-нибудь могу тебя утешить, мой котеночек? — проворковала Керри.

— Пара пива заставит меня забыться на часок, моя сладенькая. И твои клятвенные заверения, что я все равно самый красивый парень на пару миль вокруг.

— Так в чем проблема? Клянусь, что Лари Спенсер самый красивый парень «Solly» и прилегающих окрестностей, и да будет так во веки веков. Что б мне спать с Джакузи, если я вру.

— Аминь! — проникновенно произнес Лари. — Ну, и где же мое пиво?

Керри направилась к стойке. Оливер сел за стол и откинулся на спинку стула. Впечатление от поцелуя немного отпустило его, осталось на губах ощущением приятного тепла.

Через минуту за столиком стало необычайно многолюдно. Барри и Люси выскользнули откуда-то из толпы, Оливер заметил, что Люси уже побывала в чьих-то жарких объятиях, судя по помятой блузке и довольной улыбке на губах.

— Ну, как охота? — поддела её Джейн.

— А! — махнула рукой Люси, потянувшись к своему бокалу. — Видишь того мальчика у стойки? Того, что болтает со Стиви?

— Вроде бы ничего.

— Вроде бы, — Люси пожала плечами. — Помнишь эту дуру из воскресной смены, Лиз Браун? Мы еще встретили её в «It-Shic», где эта корова пыталась впихнуть себя в маленький блестящий топик?

— Который ты хотела купить?

— Ну да. Так вот, представь. Этот мальчик уже во всю строит мне глазки и посылает призывные улыбочки из-за своего столика. Ну, я решаю воспользоваться моментом, пока его корова торчит в сортире, — Люси возмущенно фыркнула, совершенно не заботясь, что её слышит не только Джейн, — Даю понять, что согласна на продолжение знакомства.

— Ты дала ему свой номер телефона, — кивнула Джейн, зная подобные истории Люси наизусть, — а потом пошла припудрить носик. И его подружка Лиз едва не утопила тебя в унитазе? Так?

— Всё-то ты знаешь! — ответил за Люси Барри.

— Это простая логика, дорогой, — улыбнулась Джейн. — Если мальчик торчит у стойки, а Люси зажигает в твоем обществе, значит, у неё что-то обломалось.

— Дженни, я всегда знал, что ты меня не любишь!

— Нашли о чем поговорить! — вмешался Лари. — А меж тем, у меня тут появилась одна идейка.

— Про секс? — толкнула его Керри.

— Нет!

— Ооооо! — Такое заявление было встречено общим удивленным возгласом.

— Лари, ты меня заинтриговал! — сказала Джейн. — В чем подвох?

— Раз Пино не ответил на мою любовь, я хочу отомстить.

— Да неужели?

— А ты думала, я так просто это забуду?

— Лари! Будь великодушным! — засмеялась Джейн.

Мачо мстительно посмотрел на Оливера:

— Ну уж нет! Во мне проснулась генетическая память. Моя бабушка, между прочим, была родом с Корсики. Дедушка украл её из церкви прямо под носом у родни и увез в Англию, в трюме корабля, замаскировав под тюк с бельем. Естественно, за ними отправилась погоня. И дедушка потерял её где-то на юге Франции. Или Италии? Не помню уже. А потом встретил какую-ту крошку с отменными ножками и забыл за бабушкой вернуться. И она дала себе слово отомстить этому сукиному сыну.

— Лари! Имей совесть! Все знают, что твоя бабушка в жизни не выезжала за пределы Уэльса!

— Хватит, Дженни! Пино это не спасет. Тебе что, было трудно оценить мою романтическую историю?

— Твою романтическую лажу.

— Очень романтическую лажу.

— Очень.

— Ладно, считай, что я её оценила.

— Вот и умница. Пино, я вызываю тебя на состязание в самой древней в мире игре «кто кого перепьет». Слыхал про такую?

— Ни за что, мачо! — вступилась Джейн.

— Молчи, женщина! Мужской разговор! — сделал зверские глаза Лари, расставляя по двум концам стола стопки. — Ну что, мой сладкий Олли, поднимаешь? Кто проиграет, танцует стриптиз на этом столе.

— Ни за что! — замотал головой Оливер. — Эта ставка мне не подходит!

— На стойке?

— Ни за что!

— Ладно, на танцполе. Штаны можно не снимать.

— Брат, что это за стриптиз в штанах? — возмутился Барри.

— Ну, тогда по желанию. То есть, если с тебя кто-нибудь захочет их стащить, Пино, то ты не будешь драться.

— А с чего ты взял, что я не выиграю?

— Потому что я буду очень стараться этого не допустить, наш сладенький.

— Лив, не ведись на эту ерунду! — Джейн попыталась оттащить его от стола, но Оливер, видимо, хотел доказать Лари, что он тоже способен на безумные поступки.

— Ну что, поднимаешь? — подначивал его Лари, тряся перед лицом бутылку «Johnnie Walker».

— Поднимаю! — запальчиво выкрикнул Оливер.

— Так, все слышали? — Лари обвел присутствующих победным взглядом и, перегнувшись через стол, потрепал Оливера по щеке. — Ну, сладенький Пино, ты попал!

Известие о споре уже разнеслось по соседним столикам, и народу посмотреть представление тут же образовалось больше, чем достаточно.

— Так, все свидетели! — надрывался Барри. — Выигрывает тот, кто быстрее закинет в глотку все эти милые стакашки. Люси, ты разлила, детка?

— Готово! — Люси, с профессиональной расторопностью, будто всю жизнь только и делала, что разливала порции, опустошила бутылку в стаканы Оливера и теперь проделывала то же самое для Лари. «Полпинты виски! Помоги, Годрик!» — взмолился Оливер про себя, отлично помня, что самой большой дозой спиртного для него были три стопки огневиски, после чего братья Уизли едва доволокли его до спальни.

Отступать было поздно. Оливер сам позволил Лари обвести его вокруг пальца. И теперь, когда вокруг столика толпился народ, а задние наседали на передних, чтобы видеть лучше, осталось только вздохнуть и собраться с силами. Чтобы действительно не свалиться под стол.

— Всё, мальчики, валяйте! — Люси выцедила последнюю каплю и осмотрела стол с видом художника, любующегося на творение своих рук.

— На счет три! — в полном восторге от происходящего, выкрикнул Барри.

— РАЗ! — принялись считать зрители.

— ДВА!

— Олли, пей залпом, через один вздох,— шепнула Джейн. — Главное не останавливаться, —

Оливер кивнул. Лари усмехнулся и потянулся рукой к стопкам.

— ТРИ!

«Не останавливаться!» — напомнил себе Оливер и схватился за первую стопку. Рука дрогнула, щедро облив подбородок. Но и одного глотка было достаточно, чтобы дыхание перехватило. Он в панике схватился за вторую стопку, попытался проглотить виски залпом, и почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Он проигрывал Лари две стопки, и теперь отчаянно старался наверстать упущенное, зажмуриваясь при каждом новом глотке. В голове стоял туман, Оливер пытался сфокусировать взгляд на механическом движении— схватил стопку, опрокинул, схватил следующую — но его все равно вело. Содержимое очередной стопки он просто расплескал по столу, но исправлять было поздно.

— ВСЁ!!! — услышал Оливер победный вопль Лари.

Мачо стучал по столу пустой стопкой. В голове Оливера зашумело, кровь оглушительно била в виски, и он почувствовал такой приступ тошноты, что едва удержался, чтобы не оставить на столе только что поглощенную выпивку. Оливеру понадобились все силы, чтобы сфокусировать взгляд на довольной рожице Лари.

— Пино! Пино! Пино! — орали со всех сторон.

Оливер сделал попытку подняться на ноги и едва не упал на Джейн.

— Твой выход, сладенький! — злорадно усмехался Лари. — Прошу освободить танцпол!

— Я… — Оливеру казалось, что ему в рот засунули кусок теста. — Не… ум… ю тан … це…ть.

— Поздно лепить отмазки, Пино! — Барри протянул Оливеру руку, но Джейн оттолкнула его.

— Вы что наделали, кретины! — заорала она на Лари.

— Брось, Дженни, он сам согласился! — оправдывался Лари. — Не такой уж он и пьяный! Просто нашего стриптизера нужно привести в чувство. Брат, неси испытанное средство!

Оливер так и не понял, что произошло. Барри метнулся куда-то со скоростью, которой позавидовал бы любой аппарирующий маг, и через мгновение вылил на голову Оливеру целую бутылку ледяной минеральной воды. Оливер вскочил на ноги, даже не успев удивиться, как ему это удалось.

— Ну вот, теперь точно придется раздеваться! — обрадовался произведенному эффекту Барри.

Оливер отчаянно замотал головой,— капли полетели во все стороны. В голове частично прояснилось, и он смог выбраться из-за стола.

— Танец! — надрывалась публика, предчувствуя бесплатное представление.

Отступать было поздно.

— Я, правда, не умею танцевать! — взмолился Оливер.

— Хочешь, помогу? — вкрадчиво поинтересовался Лари.— На самом деле, это совершенно не трудно.

— Отвали от него, идиот! — рассвирепела Джейн. — Без тебя справимся.

Дорогу моментально очистили. Джейн вывела Оливера под свет разноцветных огоньков. Зрители дружно двинулись за ними, с нетерпением ожидая продолжения шоу. Вездесущий Барри уже настраивал подходящую мелодию, и Оливер окончательно понял, что танцев не миновать.

Конечно же, без Джейн он так бы и стоял столбом, потому что танцевал один раз в жизни, на собственном Выпуском Балу, и помнил это действо весьма смутно. Джейн пришла ему на помощь как нельзя вовремя. Ему осталось только расслабиться, отдавшись её инициативе.

Её руки нежно легли на его бедра — Джейн встала за его спиной. Сейчас тесное прикосновение её тела не вызвало у Оливера сопротивления. Он закрыл глаза, чтобы не видеть перед собой лиц, сливающихся в одно размытое пятно, и повиновался её рукам. Всё оказалось не так страшно, главное, просто забыть о том, что на тебя глазеет столько народу. Просто двигаться. Почувствовать, как теплые надежные руки медленно расстегивают пуговицы на многострадальной рубашке, как ладони раздвигают мокрую ткань. Он уже не слышал восхищенного свиста, освободиться от рубашки, ощутить, как пальцы Джейн скользнули по соскам. Нет, где-то в дальнем уголке сознания билась мысль, что сейчас на его тело таращатся чужие люди и ему должно быть мучительно стыдно. И, конечно, нужно было воспротивиться, когда Джейн расстегнула ремень брюк, но руки не слушались. Плывя в медленном колышущемся потоке музыки, он повернулся к Джейн лицом. Её руки все еще лежали на его бедрах. Опустив глаза, Оливер сконцентрировался на белой ложбинке её груди. Джейн медленно сползла по его телу, повторяя щекой, а затем губами, каждый изгиб, прижавшись на мгновение к бедрам, и снова поднимаясь на ноги.

— Дальше! — закричал кто-то из толпы.

Голос разума уже забился в самый дальний уголок сознания и теперь сидел там, задавленный безрассудным желанием сжать в руках её податливое тело, провести ладонью по полукружьям груди, скользнуть по спине. Джейн улыбалась. Сейчас эта улыбка была для Оливера путеводной нитью, которую нельзя потерять. Озорные огоньки заплясали в её глазах. Быстрым, неуловимым движением она на мгновение спустила уголок его брюк, открывая зрителям его тело, мелькнувшее и снова спрятанное, дразня воображение присутствующих.

-Ооооооооо!!!! — её жест был встречен бурным восторгом и аплодисментами.

И Оливер, сам не зная почему, вдруг засмеялся, зарываясь лицом в её теплые, мягкие волосы. Что-то неуловимо менялось в его жизни. Рушилось, чтобы возродиться в иной форме. Совсем новое, совсем другое.

— Ну ты даешь, Пино! Я едва не кончил! — радостно завопил Лари, хлопая его по голому плечу.

— Хватит его лапать! — засмеялась Джейн, по-прежнему обнимая Оливера за талию. — И только попробуй сказать, что мы не выиграли!

— О чем речь, Дженни! Конечно, выиграли! — Лари с сожалением убрал руку. — И за это надо выпить!

— Нет! — В один голос закричали Джейн и Оливер.

— Он из-за вас мокрый весь, кретины!

— Можно сделать растирание, — предложила Люси.

— Да, хорошее растирание в укромном уголке, — поддержал её Барри. — Чтобы наш сладенький Олли не замерз после моего обливания, его теперь надо хорошенько прогреть.

— Без тебя разберемся, — отрезала Джейн. — Пойдем, Лив. Приведем тебя в порядок. А остальные пусть вытрут слюни, которые тут напускали, и закажут нам чего-нибудь вкусного.

— Помощь не нужна? — не утерпел Лари. — Полотенце там подержать, или еще чего.

Джейн не ответила, — из-за спины показала Лари не совсем приличный жест, и потащила Оливера за собой.

— Куда мы идем? — Оливер поймал себя на мысли, что вопрос вырвался сам собой, а на самом деле, ему уже было глубоко наплевать, куда именно идти.

— Подальше отсюда, — засмеялась Джейн, открывая дверь сбоку от стойки бара.

Он тоже засмеялся, в голове было пусто, легко, как давно уже не было. Джейн толкнула еще одну дверь, в лицо ударило тепло маленького помещения, куда почти не долетали звуки из зала. Джейн деловито сняла с вешалки полотенце.

— Наклони голову, Лив. Я тебя вытру.

На секунду он ослеп. От полотенца пахло чьим-то лосьоном после бритья, но Оливер даже не обратил на это внимания. Теплота помещения, присутствие Джейн, здесь, рядом, только протяни руку. Он махнул головой, стряхивая полотенце, чтобы снова увидеть её смеющиеся глаза. На мгновение она замерла, не отводя от него взгляда, а потом приподнялась на носки и прильнула к его губам. Полотенце упало на пол — Оливер, как в тумане обнял её, прижимая к себе. Её поцелуй, мягкий и осторожный, похожий на мятный шарик, падая на губы, проникает внутрь и блуждает от губ до самого сердца. Мучает и жжет, требуя продолжения. В голове пусто: нет прошлого, нет будущего. Даже мысли нет о том, что это неправильно, что он стоит здесь с ней, полуголый, так и не застегнув брюки.

— Лив! — Её севший голос. Её тело, что воском плавится в его руках.

— Дженни…

— Я хочу тебя, Лив. Сейчас. Пожалуйста.

Их отношения, балансирующие на грани чего-то запретного, неправильного, ненужного, вдруг приобретают свою окончательную ясность. На какую-то секунду Оливеру показалось, что так и надо, именно так. Что это правильно, нужно, необходимо. Стоит только сказать «да».

А потом дверь распахнулась. Так неожиданно и резко, что Оливер вздрогнул, инстинктивно разжимая руки. Он повернул голову. Пряное тепло, только что владевшее им, вдруг разбилось вдребезги. Холодный озноб ударил по позвоночнику, как плеть.

— Марк…

Флинт стоял в дверях, разом загородив выход широкими плечами. И одного взгляда карих глаз было достаточно, чтобы все вернулось: стыд, хлесткой, удушливой волной зажавший горло, вина, не позволяющая дышать. Осознание, что он только что сделал, от которого уже не хотелось жить. Мерлин, если бы Марк кричал, хоть как-то выражал свой гнев, презрение! Но он молчал.

— Марк, это…

— …не то, что я думаю?

Оливер повернулся, сделал к нему шаг. Быстрый внимательный взгляд Марка скользнул по телу Оливера. Его лицо исказила мучительная гримаса. Секунду они еще смотрели друг на друга, а потом Марк резко развернулся и вышел из комнаты, хлопнув дверью. Этот звук оглушил Вуда. Он слышал удаляющиеся шаги, слышал, как хлопнула еще одна дверь, а он все еще стоял, не в силах сделать шага. Ноги словно приросли к полу, горячий озноб полз по спине.

«Иди! Догони его!» — кричал внутренний голос. — «Сделай шаг. Еще не поздно. Просто догони его!»

Какая-то сила держала Оливера. Держала так крепко, что ему потребовалось еще несколько минут, чтобы стряхнуть с себя оцепенение, схватить рубашку, рвануться к двери. Джейн что-то крикнула ему — Оливер уже не слышал, что именно. Пытаясь застегнуть пуговицы на ходу, он вылетел за дверь, снова туда, в полумрак бара. Быстро пересек зал, уже не замечая недоуменных взглядов, толкнул стеклянную дверь. Увидел, как Марк садится в такси, и бросился к стоянке, так быстро, как только мог. Марк не остановил машину. Даже головы не повернул. Оливер сам не понял, как у него получилось так быстро добежать до дороги, выскочить перед машиной, упираясь руками в капот, словно он мог остановить такси.

«Придурок!» — заорал на него водитель, высовываясь из окна.

Воспользовавшись заминкой, Оливер подбежал к стеклу, изо всех сил ударил в него кулаком.

— Марк!

Дверь не открывалась — Лив видел, как Флинт щелкнул замком. Он не хотел ничего слышать, ему не нужны были объяснения, и он давал Оливеру это понять.

— Открой эту чертову дверь! Ты можешь хотя бы выслушать меня! — закричал Вуд, дергая на себя дверь, еще раз и ещё. Флинт смотрел на него из-за стекла. Этот взгляд разбивал всякую надежду на понимание и примирение. Рука Оливера соскользнула с металлического бока дверцы так быстро, что он едва не упал. Он смотрел, как такси разворачивается, чтобы влиться в поток машин, оставив Оливера на обочине. Два выхода — полярные, как плюс и минус — вернуться в бар или рвануть за ним следом, используя самый последний, призрачный шанс хотя бы объясниться. Оливер бросился к ближайшему такси.

— За этой машиной, пожалуйста.

У Марка не было друзей, и он слишком презирал магглов, чтобы искать утешения на работе, так что, скорее всего, он поедет домой. Оливер, вцепившись в панель, мучительно всматривался в лобовое стекло. Ему вдруг стало очень важно не упустить из виду такси, которое увозило от него Марка. Сейчас, сидя в машине, Оливер уже не мог представить себе, что в этот вечер, не больше получаса назад, он мог забыть о том, кто был для него важнее всего на свете. Что это он, Оливер Вуд, играл в эти игры с Лари, танцевал с Джейн, так спокойно шел с ней в теплоту маленькой комнаты. И считал, что так и надо. Оливер вспомнил поцелуй, вспомнил её руки, нежно скользившие по его телу, и от мгновенно накатившего чувства стыда ему стало дурно.

По дороге они потеряли такси Марка из виду: сначала их разделил светофор, потом два большегруза, перегородивших дорогу. Когда такси остановилось у подъезда, Оливер быстро расплатился с водителем, посмотрел наверх, до трясущихся рук надеясь, что сейчас его встретит свет окна на втором этаже. Он несколько минут еще простоял на тротуаре, всматриваясь в темноту. Простоял, мучаясь от страха, что Марк все-таки не поехал домой, что эта гонка по ночному городу была бесполезной. Был только один способ это проверить: хлопнуть дверью подъезда, взбежать по лестнице, броситься к знакомой двери. Ругая себя, он вытащил ключ, с трудом залезая ладонью в мокрый карман, с трудом попал ключом в замочную скважину. Справившись с замком, Оливер распахнул дверь и влетел в темноту квартиры:

— Марк!

Ему никто не ответил. Оливер со стоном привалился спиной к стене, ноги подкашивались от самого дурного предчувствия. Слепо шаря ладонью по стене в поисках выключателя, он наткнулся на кожаную куртку Марка. Почувствовал, как сердце сделало болезненный скачок.

— Марк! — снова позвал он, с трудом переводя дыхание. — Ты можешь хотя бы послушать меня?

— Могу, — долетел до него голос Флинта. Оливер сполз на пол коридора. Он был здесь. Спокойно. Теперь только спокойно.

— Я понимаю, как тебе неприятно…

— Навряд ли понимаешь.

«Мы сидим в темной квартире, в паре футов друг от друга. Ровный круг от фонаря за окном ложится на подоконник кухни, его отблески бродят по полу, как отпечатки ног невидимки. Я здесь, в углу коридора, не вижу ни подоконника, ни пятен от фонаря, только тьма квартиры редеет, переходит к серой гамме, напоминая мне, что даже во мраке есть свет — его только надо увидеть. Я знаю, ты сидишь на постели. Если шторы не закрыты, ты должен быть похож на черный силуэт. Но сейчас я тебя не вижу, только слышу твой голос. Знаю только одно: мы должны объясниться. Я должен заставить тебя понять меня».

— А тебе не кажется, что ты сам в этом виноват?

— В чем?

«Почему у тебя такой пустой голос? Как у человека, который так устал, что больше не может даже чувствовать».

— В том, что я так себя вел!

— Да? И в чем же я виноват? В том, что стоило мне отлучиться, как ты кинулся целоваться с этой магглой? Или не только целоваться?

«Ты хлещешь меня словами, и от них к щекам приливает обжигающая волна».

— Я не стал бы этого делать, если бы ты был рядом!

«Нет ответа. Только слышно, как ты хрустнул пальцами».

— Мне больно, Лив.

«Не говори так, Марк! Не смей говорить со мной таким голосом, что у меня все рвется внутри!»

— Не потому, что ты поехал туда без меня. И не потому, что ты целовался с этой сукой. Мне больно, потому что я не могу тебе верить, понимаешь? Стоит мне только зазеваться, как ты окажешься с ней в постели, уверяя меня потом, что я во всем этом виноват!

— Прекрати! — поморщился Оливер.

— Почему? Ты хотел, чтобы я всегда говорил тебе то, что я думаю. А теперь ты не хочешь знать правду?

— Это твоя правда! — Оливер почувствовал, что не может больше оставаться спокойным.

— А твоя правда другая, Лив? — с горьким сарказмом в голосе произнес Флинт.

— Я ждал тебя! Тебя! Я хотел, чтобы мы пошли туда вместе!

«Я говорю и понимаю, что это глупо, что я ору на тебя, как последний придурок. Но я не могу уже молчать. Не могу не высказать тебе то, что меня мучает».

— А ты? Ты даже не позвонил! Просто взял и уехал по своим делам, даже не предупредив меня, где ты, что с тобой! Это правильно, да? Тебе можно было так поступать со мной? А если бы я сделал то же самое по отношению к тебе?

— Я, Мерлин тебя побери, не надрался бы маггловского пойла и не рванул утешаться к маггле! И я никогда не делал ничего подобного раньше, когда мы с тобой ссорились! У меня никого не было с тех пор, как мы с тобой стали встречаться! Даже раньше! Ни в школе, ни на войне! Никого, кроме тебя, Лив! И я никогда не давал тебе повода во мне сомневаться.

— Марк, можно было просто позвонить! Что мне нужно было делать?! Сидеть и дожидаться, пока ты не закончишь свои важные дела и не соизволишь явиться?! Сколько раз уже я оставался здесь один? Отказывался идти с людьми, которые меня уважают, которые хотят меня видеть, только потому, что ты не можешь пойти со мной!

— Ну и что? — голос из комнаты утратил тоскливую усталость, Марк не кричал, но теперь в его сдавленном шепоте звучала злость. — Я не позвонил, потому что так получилось. Что ты поймешь! Я ездил с Реем по поводу моей новой работы. Хочешь узнать, зачем мне было это нужно?

— Вот именно. Тебе нужно! — Оливер почувствовал, что эти обвинения, загоняют его в угол. — Ты всегда думаешь, прежде всего, о том, что нужно тебе!

— Это нужно не мне! Это нужно нам с тобой! Или ты до сих пор не заметил, что все, что я делаю, я делаю ради нас?!

— А почему ты ни разу не спросил меня, что мне нужно?

— Я думал, что знаю. До сегодняшнего дня.

— А теперь ты не знаешь?

— Теперь нет. Я думал, что ты хочешь быть со мной. Чтобы мы были вместе.

— А, по-твоему, я этого не хочу? — Оливер едва не задохнулся от возмущения.

— Лив, я все видел. Даже если ты делал мне назло, я видел, что тебе это нравилось.

— Я был пьян.

— Не до такой степени, чтобы не соображать, что ты делаешь.

— Это получилось само собой! Я не хотел.

— Чего ты не хотел, Лив? Обниматься с ней в укромном уголке? А может мы ничего не знали про твою магглу? Может она и не маггла вовсе? И пока ты накачивался виски, она взяла и наложила на тебя «Империо»?

— Я не об этом говорю!

— А о чем? Как бы все это не случилось, но оно случилось! И я видел то, что видел! Я всего лишь не позвонил тебе, Лив! А ты так быстро нашел мне замену!

«Ты считаешь себя правым, Марк. Твой сарказм, твоя боль и горечь, — все это от сознания правоты».

— Ты никогда мне этого не простишь, Марк?

— Салазар Великий, Лив! Да разве дело в том, прощу я тебя или нет?!

— А в чем дело? В чем?!

— В том, что я перестаю быть тебе нужным! — голос Флинта из комнаты, был готов сорваться в крик. — Я это чувствую. Раньше были я и ты, и я был тебе необходим! А теперь я для тебя как чемодан без ручки — нести тяжело и выбросить жалко! Я вижу, что мешаю тебе, твоей новой жизни! Сначала ты едешь веселиться без меня, потом целуешься с этой магглой, а в один прекрасный день решишь, что я только путаюсь у тебя под ногами!

— Хватит, Флинт! — Оливер почувствовал, что больше не может оправдываться. И не хочет этого делать. — Тебе напомнить, почему я оказался здесь? Почему я не играю в квиддич в «Танцующих Саламандрах», не ношу палочку, не почиваю на лаврах победившей стороны? Почему сижу здесь, когда мог бы быть там?! Дома, с родными и друзьями! И я отдал ради нас с тобой больше, чем ты! Мне было что терять! Потому что на моих руках нет крови!

— Лив! Не надо!

«В твоем голосе столько горечи, что можно захлебнуться. Ты простонал мое имя, и этот стон рвет меня на куски. Сейчас надо бы остановиться, но почему я не могу прервать поток слов? Почему мне так хочется говорить тебе то, что для тебя больнее всего, добить тебя этим! Может потому, что я не хочу чувствовать себя виноватым?!»

— Ты же хотел правды, Флинт? Вот она, правда! Я хотел быть с тобой, зная, кто ты такой! Зная, сколько авроров ты убил! Зная, какие гнусности вытворял твой «Стилет», которым ты командовал, Флинт! Ты! И эти люди на твоей совести! Но я все равно остался с тобой! И я не виноват, что ты и здесь остался таким же, каким был там! Даже когда мы начали все с нуля, что ты сделал в первую очередь? Оттолкнул от себя всех, кого только можно было оттолкнуть! И теперь ты упрекаешь меня в том, что у тебя нет и не может быть друзей, кроме бывшего наемника?! Что ты не веришь мне, потому что никому не можешь поверить?! Что теперь тебе осталось сделать, чтобы чувствовать себя, как дома? Пойти и убить кого-нибудь? Тогда ты снова почувствуешь себя человеком?

Ему ответила тишина. Полная, мертвая тишина, как если бы случилось невероятное, и Марк просто исчез из комнаты. Оливер сидел на полу, ожидая ответа, хотя бы одного слова оправдания, попытки защитить себя, вздоха, нового хруста пальцами, но ему отвечала только тишина. Недоумевая, что могло произойти, Оливер поднялся и осторожно заглянул в комнату.

Марк сидел на кровати, закрыв лицо руками. Оливер почувствовал, как все сжалось у него внутри — смотреть на Марка было невыносимо. Проклиная себя за те слова, что он только что говорил, Оливер осторожно приблизился к нему, сел перед Марком на колени, попытался отнять его ладони от лица. Ему удалось это не сразу, только когда опустились руки, покрытые шрамами, взглянули на него карие с прозеленью глаза, блестящие в темноте — иногда достаточно только взгляда.

— Прости, Лив. Прости меня.

Сердце глухо забилось.

«Ну, доволен? Ты хотел заставить его почувствовать себя виноватым? Тебе это удалось. Чего же ты не радуешься?!»

— Марк, я не хотел… — простонал Оливер.

— Ты прав, не извиняйся. Я должен был измениться, хотя бы ради тебя. Дай мне еще один шанс, Лив. Я попробую стать другим. Только… не уходи.

— Святого Мерлина! Марк… подожди! Что значит…

— Ты… я понимаю. — Марк отвечал ему очень тихо, путаясь в словах. — Ты должен хотеть уйти, потому что я… я не стою…

— Марк!!!

«Когда из груди рвется крик, уже ни о чем не думаешь. Хочется только прижаться, охватить руками твои ноги, спрятать лицо у тебя на коленях, чтобы ты не видел, Марк, как мне до одури, до безумного стыдно, и шептать тебе, зная, что ты меня слышишь»:

— Никогда не говори мне этого! Никогда не говори!

— Лив! — твой потерянный голос над моей головой. — Я… я не понимаю…

— Я люблю тебя, Марк! Почему ты этого не видишь? Я понимаю, что не должен был так поступать! Но я так устал, Марк! Так устал, что тебя все время нет! Ты даже ничего мне не рассказываешь! Я не хочу, чтобы мы что-то скрывали друг от друга!

— Олли, родной, я… я просто боюсь, что потеряю тебя! Я хочу заработать денег, чтобы мы уехали отсюда. Куда угодно, чтобы только мы были с тобой, чтобы я смог тебя защитить.

— Мерлин, Марк, от кого?

Оливер поднял голову — Марк быстро отвел взгляд, вопрос словно застал его врасплох, заставил проговориться о том, о чем он теперь жалел.

— Я иногда… мне кажется, что…. Что это не конец, что когда-нибудь…. И я подумал, что если кто-то вспомнит о нас и найдет…

Флинт чего-то не договаривал, пытался найти какое-то объяснение случайно сорвавшимся словам. Тогда Оливер подумал, что всему виной, должно быть, были воспоминания, причиной которых стал он сам, те обвинения, что были брошены им в горячке. На лице Флинта была написана такая мука, что смотреть на него было невыносимо.

— Иди сюда.

Он стащил Марка с кровати, заставив сесть с ним на пол. Прижался к нему всем телом, утопая в знакомых, сильных объятиях. Чувствуя, как губы быстро, невпопад, целуют его волосы.

— Это просто досадное недоразумение. — Пробормотал Оливер, закрывая глаза и сильнее сжимая руки. — Давай забудем об этом, Марк.

— Давай забудем. Досадное недоразумение, да.

— И больше никогда такого не повторится.

— Не повторится, да.

— Мы больше никогда ничего не будем скрывать друг от друга. Только правду.

— Не будем. Только правду.

Марк вторил ему, как эхо. И Оливеру изо всех сил хотелось верить в это. Защитить их от повторения ошибок этими словами, как молитвой. Он старался отогнать от себя смутное ощущение, что Марк о чем-то не говорит ему. И искренне надеялся, что эта размолвка будет последней.

Дождь лил третьи сутки. Свинцовое марево висело над домами, испытывая на прочность стекла окон и зонты. Ливень стоял непроницаемой стеной, долбил по жести водостока. От монотонной, однообразной дроби по окну и карнизу неумолимо клонило в сон.

Оливер лежал на кровати поверх покрывала, бездумно вторя дождевым руладам перестуком пальцев по деревянному изголовью кровати. Телевизор давно молчал — по экрану мерцал крупный «снег», но у Оливера не было ни сил, ни желания перейди на другой канал. Пульт валялся под кроватью, вместе с раскрытым пакетиком карамели. Наверное, правильнее было бы поправить подушку, лечь поудобнее, достать конфеты и переключить канал, но он уже битый час не мог заставить себя сделать это.

Глаза скользнули по раскрытому зонту, который он сам поставил сушиться у окна — приличная лужа, которая натекла на пол, теперь подсыхала, не было особой нужды вытирать её тряпкой. Мысль о зонте сбила его с выбиваемого ритма, Оливер лег на бок, спрятал ладони между колен и уставился в окно. Дождь сменил ритм: теперь капли плясали тарантеллу, оставив успокоительный блюз в прошлом.

Вуду это не мешало. Он вернулся домой чуть больше часа назад, и его вновь встретила пустота. Пустота и серые тени сумерек. Он знал, что именно так и будет, и все же надеялся, что, открыв дверь, увидит Марка. Его не было уже двое суток. Два дня прошло с тех пор, как он ушел рано утром, осторожно прикрыв за собой дверь. Два дня и две долгие, томительные ночи. Времени для безрадостных мыслей более чем достаточно.

Сейчас, лежа на постели, Оливер вспомнил их последний ночной разговор. Он всплыл в голове сам собой, может быть потому, что Оливер чувствовал: Марк что-то хотел сказать ему, что-то, на что Оливер просто не обратил внимания. А надо было.

— Лив, давай уедем.

Они лежали на этой самой кровати, а за окном так же шел дождь. Лил, как из незакрытого крана. Похоже, что у небес случилась истерика, и теперь они просто сотрясались в рыданиях.

— Марк! Ну что опять? Мы же с тобой уже говорили об этом!

— Лив, пожалуйста! — теперь Оливер был уверен, что ему не показалось: Марк умолял его, как может умолять человек, не способный по каким-то причинам раскрыть истинное значение своей странной просьбы. — Так будет лучше, просто поверь мне, прошу тебя!

— Перестань! — если Оливер и злился тогда, то только на то, что подобный разговор Марк начинал уже третий раз, не объясняя, что происходит. — Не знаю, что на тебя нашло, но это глупо! Мы здесь уже устроились, у нас есть знакомые, работа, дом. Я не понимаю, чего ради мы должны все это бросить и начать сначала! Думаешь, нам где-то будет лучше?

Марк не ответил, черты его лица исказила тоска, та самая, на грани невысказанных слов.

— Я не понимаю. Просто не понимаю!

— Лив, я хочу, чтобы мы были вдвоем.

— Да мы и так вдвоем! Годрик Великий! Это пять из-за Джейн?

— Да, — Марк ответил слишком быстро, сейчас Оливер понимал, что эта поспешность объяснялась тем, что он сам подсказал Марку причину, не имеющую к правде никакого отношения. Но вполне удобную для объяснения.

— Ты что, совсем мне не веришь? Я же сказал тебе, что поговорил с ней, что между нами ничего нет! Ну сколько можно, Марк? Зачем?

— Лив, пожалуйста! Я просто чувствую, знаю, мы должны уехать отсюда, никогда не возвращаться…

— Хватит! Успокойся и перестань мучить меня этими разговорами. У тебя паранойя, Марк, честное слово. То ты собираешься спасать меня неизвестно от чего, то этот отъезд. Это глупо, ужасно глупо. Ты нашел новую работу, все уже устоялось. Ну что не так? Что опять не так?

Ответа он не услышал — снова. Только вздох, такой тяжелый и обреченный, что Оливеру стало не по себе.

— Прекрати вздыхать так, словно собрался умирать. Ты просто устал, наверное. Ну?

Он повернулся к Марку лицом, убрал с лица прядь смоляных волос. Марк смотрел на него, долго, пристально. Его глаза кричали — отчаянно, слепо, пытаясь сказать Оливеру то, что не смогли произнести губы.

Оливер передернул плечами, даже вспоминать о том, как Марк смотрел на него, было больно и неприятно, сел на кровати, скрестив ноги и обхватив руками голову.

«Что происходит, скажет мне кто-нибудь?! Что происходит за моей спиной?! Где он? Где он на самом деле? Эти отлучки, эта работа, этот чертов пистолет! Я не понимаю, я ничего уже не понимаю! Все началось с этой новой работы, это точно, я просто в этом уверен. С того дня, как он уехал, не предупредив меня, с отцом Джейн. С нашей первой серьезной размолвки. Или я просто не замечал? Может, что-то случилось раньше, просто я не обратил на это внимание?»

Он сидел на кровати, раскачиваясь из стороны в сторону, пытаясь вспомнить, было ли раньше что-то такое, чтобы его насторожило в поведении Марка. Эта странная дружба с отцом Джейн? Да, Оливеру эти отношения не особенно нравились, но тут ничего не поделаешь. Марк не переносил друзей Оливера, не говоря уже о его отношении к Джейн, но так было с самого начала. Нет, не то.

Их отлучки? Непонятные дела, та скорость, с которой Марк расстался с прежней работой в клубе? Все получилось слишком быстро и хорошо, и пары дней не прошло, как Марк сказал ему, что Рей устроил его телохранителем к одному очень влиятельному магглу, который много разъезжает по стране и поэтому он будет отлучаться на несколько дней. И что он будет получать за это во много раз больше, чем в клубе. Великий Мерлин, с самого начала эта идея Оливеру не нравилась! Он до сих пор не мог понять, почему Марку стало так важно заработать как можно больше денег. Это стало у него навязчивой идеей.

И ещё ощущение, что Марк лжет ему. Лжет, сам же запутываясь в этой лжи. Этот месяц был странным, пугающим. В карих глазах Флинта появилось неистребимое виноватое выражение. Оливер видел, что Марку тяжело смотреть ему в глаза, что он всеми силами пытается избежать любых расспросов, потому что не может рассказать правду. Нужно было что-то делать. Вынудить его, заставить объяснить, что значат его разговоры по телефону, когда он уходит из комнаты, чтобы Оливер не смог его услышать. О чем и с кем он разговаривает? Что его мучает, что заставляет с каждым днем мрачнеть все больше и больше? Твердить о том, что нужно уехать, так, словно он собрался сбежать от чего-то или от кого-то. Что он натворил? Куда вляпался? Как тогда, в тот черный год, о котором Оливер старался забыть всеми доступными в его положении способами. В тот год, когда Марк ушел под знамена Волдеморта. Сначала считая, что поступает правильно и единственно возможно, а потом, зайдя по этому пути так далеко, что возвращение стало невозможным. Но здесь? Среди магглов? Когда больше не осталось друзей, с которыми он не смог расстаться, чтобы не стать в их глазах предателем, нет родителей, что поручились за его верность своей головой? Когда уже не страшно оказаться чужим среди своих? Что можно было сделать теперь? И зачем? Ради чего?!

«У тебя все-таки паранойя, Вуд? Ты просто не можешь заставить себя поверить, что Марк тебя не обманывает и все обстоит именно так, как он говорит? Что маггловский пистолет ему нужен для работы, что нет секретов по телефону, что он не делает ничего, за что ему потом было бы стыдно перед тобой. Любимому человеку не верит только тот, кто сам способен обмануть. Может в этом все дело? А вовсе не в Марке и его неожиданных отъездах? Но я не вру ему! Я просто хочу правды! И мне обидно, что он думает, будто я не смогу его понять!»

«А ты сможешь? — задал он себе новый вопрос. — Понимание, прощение — тебе хватит этого, что бы ни случилось? Или есть что-то такое, чего ты не сможешь простить, и Марк просто чувствует это?»

В дверь позвонили. Несколько секунд Оливер еще просидел на кровати, ловя себя на мысли, что многое отдал бы за то, чтобы звонок сменил тихий поворот ключа, а потом встал, пошел открывать дверь, зная, кто будет за ней стоять.

— Привет, — Джейн стояла на пороге, улыбаясь немного виноватой улыбкой. — Я не вовремя?

— Да нет, почему? Я один, — ответил Оливер, стараясь, чтобы досада не слишком бросалась в глаза.

— Можно войти?

— Да, конечно. Извини, — Оливер отошел в сторону, чтобы дать ей пройти. — Не хотел быть невежливым. Просто задумался.

Джейн кивнула, вошла в комнату. Несколько секунд постояла в нерешительности, а потом села на край постели. Оливер вошел следом, забрался на кровать с ногами и посмотрел на нее.

— Что-то случилось? — спросил он.

— Нет, все в порядке. Разве я не могу зайти просто так?

— Можешь, конечно.

Она кивнула. Здесь не было нужды прикрываться их игрой во влюбленную пару, и Джейн понимала, что такими визитами она просто мучает себя. Сидеть рядом с Оливером, не имея возможности дотронуться до него, было невыносимо.

— Опять сидишь один? — спросила она.

— Марк еще не приезжал, — Оливер нахмурился, Джейн затронула больную тему. — Уже два дня его нет. Кто-то позвонил, и он уехал. А я вот…— Он беспомощно обвел рукой пустую комнату.

— … весь вечер просидел голодным, — закончила за него Джейн, изо всех сил стараясь выглядеть непринужденно. — Давай я тебе что-нибудь приготовлю, а то, пока твой Мрак вернется, ты заморишь себя голодом.

— Я не хочу есть, — вяло возразил Оливер, но Джейн уже встала и направилась на кухню.

Он сидел на постели, слушал, как хлопнула дверца холодильника, как Джейн чиркнула зажигалкой. Нужно было встать, сказать ей, что она совершенно зря старается. Нужно. Почему в последнее время, ему так тяжело делать то, что нужно? Нервы сдают? Или его так выматывает ощущение, что происходит что-то очень плохое? Марку бы все это не понравилось. Оливер нехотя поднялся на ноги, кое-как заправил постель и вышел на кухню. Джейн приготовила тосты с ветчиной, электрический чайник уже выводил тихие рулады пара, готовясь закипеть.

— Сколько тебе сахара? — спросила Джейн, повернувшись к нему.

— Две ложки, — он ответил автоматически, не задумываясь.

— Я буду кофе, не против?

— Нет, конечно.

Разговор ни о чем. Разговор на кухне, под аккомпанемент дождя и сумерек. Свет лампы, чашки на столе. Дружеский визит. Она старалась вести себя буднично, без подтекста и намеков, но густая тень недоговоренности витала между ними, накрывала с головой, не давая забыть, что все это — фальшь, игра, неправда.

Он опустился на табурет, и она села напротив него. Есть не хотелось, но, чтобы не обидеть её, Оливер взял тост, отпил чай из чашки, стараясь не смотреть на нее. Джейн сидела, подогнув под себя ногу. И тоже делала вид, что просто пьет кофе. Неужели ей это надо: сидеть вот так и молчать, зная, что его мысли сейчас очень далеко отсюда?

— Лив?

Она сорвалась первой. Каждый раз, направляясь от своей квартиры к его двери, Джейн давала себе слово, что сможет держать себя в руках. Вообще приходить вот так, пользуясь отсутствием Мрака, отчаянно надеясь на чудо, было глупо, невыносимо глупо, но желание видеть его побеждало разум. Дотронуться до красивого лица, мучая себя воспоминаниями, что не так давно Оливер был с ней не во сне, а наяву. И Джейн снова шла сюда, где даже воздух напоминал ей о Мраке, о его незримом присутствии между ними. Сидела рядом с Оливером, борясь со своими желаниями. И проигрывая им.

— Дженни!

Она протянула руку, ласково коснулась его лица — тонкие пальцы гладят кожу, и в её зеленых глазах столько мольбы и просьбы, что смотреть в них просто невыносимо.

— Дженни, не надо! Пожалуйста!

— Лив.

Пальцы замерли рядом с его губами, и Оливер отстранился, чтобы воздвигнуть между ними преграду, которую она не сможет преодолеть.

— Зачем, Дженни? Мы же обо всем уже говорили! Я же все тебе объяснил!

Она убрала руку, сжала пальцами свои виски. Он встал, отошел к стене, готовый на всё, что угодно, чтобы не видеть отчаяния на её лице, не слышать, как она застонала, сжимая голову руками. Не видеть, как в глазах появился блеск от подступающих слез, которые она всеми силами пыталась загнать обратно.

— Лив! — её голос был наполнен тоской, которую не удавалось скрыть. — Прости, я знаю, что мучаю тебя, но я не могу, пойми, просто не могу с этим смириться! Просто не могу!

— Дженни, не надо. Я не буду врать Марку. Постарайся меня понять!

Она зло усмехнулась, быстрым движением вытерла слезы. Эта усмешка смыла с лица несчастное, потерянное выражение. Джейн старалась быть гордой, наверняка ругая себя за эту минутную слабость, за эти подступившие слезы, которые он не должен был видеть. Это преображение напугало Оливера.

— Ты такой правильный, Лив! — это звучало, как обвинение. — Значит, ему можно тебе врать, а ты будешь сидеть здесь как дурак, и блюсти клятвы верности?

Её слова неприятно кольнули его.

— Дженни, с чего ты взяла, что он мне врёт?

— А где он, по-твоему, бывает? Почему ты сидишь здесь один?

— Это работа. Ты сама прекрасно знаешь. — Оливер ненавидел такие разговоры, но Джейн опять удалось втянуть его в это.

— А ты никогда не задавался вопросом, что это за работа?

Она так быстро стала другой. Слез больше не было. Джейн встала из-за стола, отошла к подоконнику и теперь смотрела на него с жалостливой насмешкой, как на человека, который по наивности дает другим водить себя за нос.

— Ты же знаешь, — Оливер старался выглядеть уверенным, хотя эта насмешка в её голосе сильно сбивала его с толку, — это же твой отец устроил его телохранителем к какому-то бизнесмену!

Она засмеялась, коротко и зло. Достала сигарету, закурила, немного нервно, выпустив в его сторону тонкую струйку дыма. Оливер вжался в стену — у него появилось ощущение, что Джейн загоняет его в угол.

— Лив, — произнесла она, после короткой паузы, — ты знаешь, кто такой мой отец?

— О чём ты?

— Это же простой вопрос.

— А что я должен про него знать?

Она снова усмехнулась. Оливер поймал себя на мысли, что она говорит с ним, как учитель с бестолковым учеником.

— Лив, мой отец отдал пятнадцать лет жизни Французскому Иностранному Легиону. Знаешь, что такое Иностранный Легион? Это международная военная организация наемников, хотя официально Легион считается принадлежащим Франции. Хочешь знать, чем они занимаются? Каковы их принципы или, вернее, отсутствие таковых? Военные операции, вмешательство в чужие дела, карательные экспедиции. Убийства, за которые не призовут к ответу. Так вот, мой папаша ездит в инвалидном кресле, и, тем не менее, совершенно точно знаю, что он входит в организацию «Стальные лбы», этакое сообщество бывших легионеров, которым не сидится тихо и мирно. Знаешь, чем они занимаются? А тем же, чем занимались в Легионе, но теперь за другие деньги и для других людей. А поскольку мой папочка уже не может делать это самостоятельно, он ищет талантливых парней. Для этого самого дела. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю?

— Прекрати!

Джейн вздрогнула, Оливер никогда не кричал на неё, и по тому, как исказились черты его лица, Джейн поняла, что ударила больнее и глубже, чем предполагала.

— Что бы ни сделал твой отец, Марк больше никогда не…

— Никогда больше что?

Он осекся на полуслове, прижав руку к губам, словно хотел забить обратно в горло случайно произнесенные слова. Повисла долгая, мучительная пауза.

— Значит, он делал это раньше, да? За это вас выгнали? — она говорила тихо и осторожно, словно боялась, что он сейчас сорвется. Джейн почувствовала, что головоломка их внезапного появления и тех странностей, что она замечала за Оливером и Мраком, их необъяснимого притяжения друг к другу, эта мозаика тайны, что так её раздражала, стала наконец-то складываться в ясную картину, как задача, которая постепенно начинает сходиться с ответом. Желая этого или нет, но Джейн подтолкнула Оливера к краю. Ей осталось нажать совсем немного, чтобы узнать наконец правду:

— Лив, какой бы невероятной не оказалась ваша история, обещаю, я никогда не усомнюсь в правоте твоих слов. Ты можешь мне все рассказать. Я не могу стать твоей девушкой, но, Богом клянусь, я могу быть тебе самым верным другом! Мне невыносимо смотреть, как ты мучаешься, а я ничем не могу тебе помочь, потому что ты скрываешь правду. Ты же не думаешь, что правда нужна только тебе?

Он поднял на нее глаза — Джейн видела, что в душе Оливера происходила борьба. Он хотел ей довериться, но боялся. И этот страх побеждал несмотря на все её старания. Значит, ещё не настало время сказать правду.

— Джейн, — его голос дрогнул, но только на мгновение. Джейн видела, что в последний момент Оливеру удалось взять себя в руки, — чтобы не сделал Марк в прошлом, он обещал мне, что больше никогда не сделает этого снова. И я верю, что так и будет.

— А если он обманет тебя? — осторожно произнесла Джейн. — Ты говорил, что он никогда не нарушал своего слова, но, прости, что напоминаю, один раз он уже сделал это.

— Это было недоразумение. Он всё мне объяснил, — упрямо заявил Оливер. — Он думал, что я пойму, он делал это ради нас. Но не явиться на вечеринку — это одно, а то, о чем говоришь ты, — совсем другое. В этом он не может меня обмануть. Марк знает, что это будет конец наших отношений. Я прощу ему что угодно, только не это. Он знает, что я не смогу … снова это пережить…

«Пережить что?» — вертелось на языке Джейн, но она одернула себя. Не сейчас. Потушила сигарету, подошла к Оливеру, и, приподнявшись на носки, поцеловала его в лоб.

— Всё будет хорошо, — произнесла она. — Как бы я не относилась к Мраку, я верю, что он не сможет тебя обмануть. Потерять тебя. Я бы никогда так не сделала.

Они замолчали. Снова сидели напротив, но Джейн видела, что Оливер уже не видит её и не слышит, занятый мыслями. Можно было смело прощаться и уходить. Хотела она этого или нет, но зерно сомнения было брошено в благодатную почву. Она пошла ва-банк, потому что терять Джейн было нечего. Отец сказал бы, что она начала опасную игру. И теперь сделала первый ход.

— Почему бы тебе не поговорить с ним об этом?

— Дженни, он уходит от разговора, а то, что он говорит мне, я не знаю, как это объяснить, но чувствую, что это неправда. Вернее, не вся правда. Как верхушка айсберга. Он не может мне сказать. И от этого все только хуже.

— Лив, я помогу тебе. Ради тебя же. Я постараюсь узнать, во что отец впутал твоего Мрака.

Мы с тобой во всем разберемся. Обещаю. Ты хочешь этого?

Он ответил не сразу. Джейн видела, как борется в нем желание нащупать почву под ногами и страх правды, что может быть непереносимой. Он думал, она ждала.

— Я хочу правды, — наконец выдохнул Оливер, побледнев так сильно, что Джейн на мгновение испугалась. Она взяла его за руку, и на этот раз Оливер не отпрянул от неё.

— Тогда узнаем её вместе. Что тебя настораживает, кажется странным в его поведении? Просто расскажи мне обо всём…

* * *

*

— Ты нервничаешь, Теодор?

Нотт оглянулся: Рэндом сидел в глубоком кресле, закинув ногу на ногу, его серые глаза лениво смотрели на Нотта из-под полуопущенных ресниц. Рэндом казалось, был абсолютно безмятежен , но бывший «стилет» в это спокойствие не верил.

— Скажем так: я вполне естественно опасаюсь. — ответил Нотт, задернув тяжелую портьеру.

Рэндом усмехнулся, поднял бокал с мускатом, лениво посмотрел на просвет.

— Надеюсь, опасаешься все-таки за успех нашего предприятия, а не за своего дорогого сослуживца?

— Тебе ответить честно? — улыбнулся Нотт. Сел в кресло напротив, повертел в руке фужер, сомкнув длинные пальцы на тонкой ножке.

— Не надо. — Рэндом, казалось, вдоволь налюбовался на блики, играющие в янтаре вина, и сделал маленький глоток. — Тут и так все ясно.

— Тогда к чему этот вопрос? — поднял брови Нотт.

— Ты хорошо его знал? — ответил Рэндом вопросом на вопрос.

— Пожалуй, — Нотт тоже пригубил вино и откинулся на спинку кресла. — Мы не были близкими друзьями, но таких людей, как Флинт, узнаешь куда лучше, когда внимательно наблюдаешь за ними со стороны, а я, поверь, очень наблюдателен.

— Он, кажется, был твоим командиром? Ты полностью уверен, что он не кинет нас, если что-то пойдет не так?

— Фу, ты же стратег, Рэндом! Ну или считаешь себя таковым.

— Объяснись.

— Как там было сказано в вашей маггловской книге про сотворение мира? Ловец человеков? Ты же считаешь себя таковым? Нет?

Рэндом засмеялся, этот разговор явно его забавлял:

— Ну, в какой-то степени, мой друг маг, я действительно считаю себя Богом.

— Значит, ты должен знать, что ловля людей это как рыбалка. Тут главное — иметь хорошую наживку. В нашем случае — мотив. Предложение, от которого нельзя отказаться.

— И у тебя есть такая наживка?

— Для Марка? Конечно.

— Деньги?

— При чем здесь ваши деньги? — брезгливо произнес маг.

— Заложники?

Нотт медлил с ответом. Рэндом укоризненно покачал головой:

— Брось, Теодор. Я все равно узнаю всё, что мне нужно. Это все-таки мой мир!

— Скажем так, сосед по квартире.

В этот момент Рэндом поперхнулся, отпивая вино. Мгновение он непонимающе смотрел на Нотта, а потом оглушительно расхохотался:

— Ты шутишь, да? Господи! Хочешь сказать, что у нашего Джона Уэйна есть мальчик?!

— Ну, я не назвал бы его мальчиком, — усмехнулся Нотт.

Рэндом, всё еще смеясь, достал из кармана шелковый платок и вытер узкие губы.

— Ты меня удивил, Теодор. Тоже из ваших?

— Если ты имеешь в виду мой мир, то да. Из наших. Бывший, конечно.

— Значит, если твой дорогой капитан станет вести себя плохо, мы сможем нажать на нужную кнопочку…

— Но, но! — губы Нотта все еще улыбались, но в глазах не было улыбки, Рэндом понял это сразу. Он уже достаточно общался с беглым магом, чтобы уяснить: несмотря на то, что это он, Рэндом, платил за услуги и формально отдавал приказы, навряд ли его можно было назвать хозяином положения. Нотт всего лишь соблюдал правила. До поры, до времени. — Его мальчика никто, повторяю, никто пальцем не тронет. Я прослежу за этим лично, будь уверен. Эта карта лежит в моем рукаве, Рэндом. Запомни это. На самый пиковый случай.

Рэндом миролюбиво развел руками.

— Не сочти за обиду, Теодор, считай, что я тоже просто наблюдателен, но сейчас ты хочешь уверить меня, что в этом нет ничего личного?

— Личного в чем?

— В твоей заботе о бывшем командире.

— Ты тоже не считай за обиду, Рэн, но я не буду отвечать на этот вопрос. На том простом основании, что тебя это не касается.

— Никаких проблем.

Рэндом улыбнулся. Его взгляд оторвался от лица собеседника и теперь скользил по маленькому столику, где между бутылкой вина и фужерами лежала волшебная палочка Нота. Аргумент, с которым приходилось считаться прежде всего.

— Что такое?

А еще Рэндома глубоко уязвлял тот факт, что маг без труда мог читать его мысли.

— Мне просто пришло в голову…

— Что будет, если ты попробуешь ею воспользоваться? — закончил за него Нотт, снисходительно посматривая на маггла. — На чем основала моя беспечность, в то время как ты никогда не расстаешься со своим пистолетом?

— В общих чертах, — в тон ему ответил Рэндом. — Итак, на чем же основана твоя беспечность, Теодор?

— В твоих руках это всего лишь кусок дерева, — золотистые глаза Нотта смотрели на него в упор, в них не было никакого выражения: ни злости, ни недовольства, ни превосходства, но было что-то такое, отчего всемогущий мистер Рэндом внутренне содрогнулся. Что-то такое, чего он не видел ни у одного убийцы своего мира. — Моя беспечность основана на том, что ты маггл, друг мой.

— Как и твой драгоценный Флинт. — Рэндом чувствовал себя под взглядом Нотта довольно неуютно, но старался не подавать виду. — И тем не менее…

Договорить он не успел. Ноутбук на письменном столе издал характерный писк: установленная аппаратура ожила, настойчиво призывая обоих покончить с пустыми разговорами и заняться делом. Рэндом быстро подошел к столу, включил переговорное устройство.

— Я на месте, — раздался в миниатюрном динамике глухой голос Флинта.

— Отлично, — Рэндом сел на стул и настроил монитор. — Видишь железные ворота впереди в конце причала? Отлично. Когда попадешь внутрь, увидишь серое двухэтажное здание. Разберись с охраной, потом свяжешься со мной.

Он отключил микрофон, повернулся к магу, замершему за его спиной.

— Ну что, дорогой друг Теодор, начались настоящие дела? Посмотрим на твоего капитана в действии…

* * *

*

Причал был старым и заброшенным. В общем-то, вся окрестность выглядела пустынно и уныло, словно люди покинули это место уже очень давно. Легкий ветерок играл с пылью, взвивая над брусчаткой маленькие смерчи и тут же гася их, убивая, как ленивый кот убивает надоевшую жертву одним ударом лапы. День потихоньку уступал место сумеркам. Краски, и без того бледные, умирали в сиреневом мареве вечера. Внушительных размеров крыса шмыгнула в куче хлама. Загремела и покатилась пустая жестяная банка из-под консервов. Рассохшееся дерево сходней скрипело под ногами, впереди, где начинался подъем к пирсу, было выломано несколько досок.

Закончив разговор с Рэндомом, Марк убрал переговорное устройство во внутренний карман плаща и проверил пистолет. Ворота, о которых говорил маггл, возвышались прямо перед ним, стоило только перейти брусчатку. Скверно, что придется идти по открытому пространству. Но, с другой стороны, навряд ли магглы ожидают нападения. На нем не написано, зачем он идет к воротам. Да и что теперь думать об этом? Не к чему это.

На мгновение Марк замер и закрыл глаза, собираясь с мыслями. Отступать нужно было раньше, до того как он позвонил Нотту и сказал «да». И теперь, сожалел он о своем согласии или нет, он уже ничего не мог изменить, только сбежать отсюда, сбежать вместе с Оливером, зарыться в такую глушь, где его не смогли бы найти люди Рэндома. Но куда? Есть ли на свете такие места?

«Вечное бегство? Вечный страх быть узнанным и, что куда хуже, подставить Оливера? А ему еще предстоит все объяснить. Лив никуда бежать не собирается! Марк зло усмехнулся, объяснить? Что ты будешь ему объяснять, Флинт? Что ты нарушил самое главное свое обещание? Больше никогда не убивать. Не тащить смерть в их дом. Что ты ему скажешь? Почему согласился? Будешь пытаться рассказать, что ты почувствовал, когда увидел его и эту магглу? Ты уверял Оливера, что согласился считать эти объятия и поцелуи досадным недоразумением, но знал, что это ложь — не будешь ты так считать. Просто не сможешь. В том проклятом баре ты испугался так, что мир вокруг разлетелся на куски. Так ты никогда не боялся — ни авроров, ни Лорда, ни смерти. Вот он наяву, твой самый главный страх. Потерять Лива. Остаться жить без его присутствия, без его любви, без тепла его тела, без нежности его рук, без звуков его голоса. Не жить, нет, разве это могло остаться жизнью? Умереть в тот миг, когда он скажет, что устал, что сможет быть счастливым только тогда, когда Маркус Флинт исчезнет из его жизни вместе с прошлым, когда Джейн Бредфорд поможет ему начать все с чистого листа. И этот страх ничто не смогло изжить: ни уверения Лива в его любви, ни уговоры, ни жалкие попытки рассуждать логически. В ночь после объяснения, когда Лив спал на твоем плече, утомленный любовью, ты не сомкнул глаз. Лежал, смотря в потолок, потому что стоило тебе только закрыть глаза, ты снова видел их. Его опущенные ресницы, рука магглы, нежно скользящая по его телу. Она ласкала его, и Ливу это нравилось! Ты же видел, что нравилось! Это только вопрос времени: сначала Лив научится получать от этого удовольствие, а потом поймет, что на Флинте не сошелся свет клином, что в мире есть другая любовь и против этой любви он тоже ничего не имеет. Почему нельзя забыть? Салазар Великий, теперь я знаю, о чем стоит сожалеть, потеряв магию — о невозможности забыть! Стереть свою память, вытравить её Обливиэйт! И, промучившись так до утра, я заперся в ванной, включил воду, чтобы заглушить свой голос — привет, жизнь маггла! — и позвонил Нотту. И сказал «да». Меньшее из зол, думал я тогда. Я заработаю денег — одно, два дела, не больше. Лучше кровь на руках, чем потерять Оливера! Лив ничего не узнает. Пусть это будет вечным скелетом в шкафу, только бы уехать. Не давать себе думать, что если дело не в Джейн Бредфорд, а в самом Оливере, на её месте может оказаться другая маггла…»

Не думать. Всё. Довольно. Правильно или нет, чтобы ни случилось потом, но он уже согласился. Он уже стоит здесь, на пустом причале. Он уже пришел сюда, и вовсе не для того, чтобы подумать о своих просчетах.

« Меня нет. Это не я, Лив. Тот человек, в плаще, который вышел сейчас на пыльную брусчатку, — не я. Он просто похож на меня. Как голлем, сделанный с оригинала. Но это не я, Лив. Меня просто нет. Это он, Лив. Он будет действовать, как автомат. Он знает все, что когда-то знал и умел я. Но он без души. Моя душа с тобой. А он просто двигает руками и ногами, как машина. Я не отвечаю за него, Лив. Это не я».

Он шел вперед — ворота черной громадой возвышались перед ним. Быстрым взглядом он уловил движение в тени приземистого серого здания. Маггл — охранник вышел ему навстречу. Он видел, как маггл отбросил в сторону недокуренную сигарету, как чиркнула искра, перед тем как утонуть в сумерках. Ожидая, пока охранник подойдет, он взялся рукой за ворота и легко потряс их, металлический звук ясно давал понять, что сигнализации не было.

— Тебе чего? — охранник стоял напротив. Он хотел выглядеть крутым и грубым, тщетно пытаясь понять, что здесь понадобилось этому странному типу в черном кожаном плаще. — Проваливай! Жить надоело?

Маркус не ответил, ждал, пока охранник подойдет поближе. Это был естественный шаг, ответ на молчание. Если твой враг молчит, не отвечая на выпад, любой сделает интуитивный шаг вперед. Если хотите, это рефлекс. И большая ошибка. Когда все было кончено, он подумал, что наверняка маггл так и не понял, что произошло. Не успел уловить молниеносное движение руки, которая проскользнула между прутьями, схватила за шею и ударила о железное тело ворот. Охранник мешком свалился на землю. Флинт присел на корточки, протянул руку, нащупал в кармане ключи. Вошел, забрал у маггла оружие. Вряд ли бы он скоро очнулся, но таковы условия игры.

«Это не я».

Одно быстрое движение рук, хруст ломающихся позвонков. Он поднял мертвеца, оттащил за кучу щебня и старых досок. Пока этого достаточно. В сером приземистом здании находился только один охранник. Марк тихо прошел по пустому помещению, автоматически отмечая, куда можно спрятать тела. За пыльным окном негромко переговаривались два маггла. Зверь в нем недобро оскалился — он встал так, чтобы открытая дверь закрывала его, и ударил ногой по ближайшему столу. В полу пустом помещении, звук прозвучал довольно громко.

— Что за черт, — донеслось с улицы. — Джеки, какого хрена ты там гремишь? Твое дело смотреть за воротами, а не шариться по углам!

Он молчал. Это молчание должно было вынудить маггла прекратить орать в пустоту, а самому посмотреть, что происходит. Он ударил ногой снова, ему даже интересно стало, что предпримут его жертвы. В последние минуты их никчемных жизней. Жаль, что они об этом не знают. Как он и думал, магглы входили по одному — да и будь они вдвоем, это ничего бы не изменило. Черная тень мелькнула за спиной, поглотила незадачливого «охранника». Замерла за дверью — ждать вторую жертву, которая, как баран, повторила ту же ошибку. Грязный туалет, размером не больше шкафа, надежно спрятал обоих. Он заклинил дверь и оскалился: вонючий гроб для грязных магглов. Путь был свободен. Он подождал еще несколько минут, — за дверью стояла тишина. Темнота вечера захватила пустой двор. Вдоль каменной стены лежала черная хищная тень, она поглотила его, дала возможность спокойно добраться до здания, о котором говорил наниматель.

— Я на месте.

— Хорошо. Вентиляционная шахта в комнате охраны. Обратно уйдешь тем же путем. Он будет здесь еще 20 минут, не больше. Не задерживайся.

Он кивнул и выключил маггловскую игрушку. Ни к чему. Быстро сверился с картой. Усмехнулся. Приоткрыл дверь и скользнул внутрь. Он хорошо видел в темноте: помещение оказалось довольно большим, заваленное всяким хламом, сломанными стульями, креслами с красной обивкой. Огромный рекламный щит пылился в углу, щерясь огрызками разбитых лампочек. Маркус пересек комнату, нырнул в коридор, быстро дошел до конца. Железная решетка, преграждающая путь, была закрыта изнутри и перемотана толстой цепью. Он остановился, достал из внутреннего кармана маленький флакон, который дали ему с собой, вылил на цепь несколько капель тягучей жидкости. Зелье моментально испарилась. Вместе с цепью и замком. Ему осталось только стоять и смотреть, как цепь совершенно бесшумно тает в воздухе. Вот и все премудрости. Войти, подняться по лестнице, оказаться еще в одном коридоре. В полу зияла огромная дыра — он оттолкнулся и прыгнул вперед. Длины его прыжка едва хватило на то, чтобы приземлиться на другую сторону провала. Взмахнуть руками, удержать равновесие. Пройдя коридор, он остановился перед дверью с маленьким стеклянным оконцем. Из-за двери слышались голоса — теперь охранников было трое. Выманивать их по одному не было смысла: дверь открывалась внутрь, а в коридоре совершенно некуда было спрятаться. Да и не надо.

Он резко толкнул дверь. Всё, на что хватило магглов, — это вскочить из-за стола и схватиться за оружие. Три выстрела, стремительных, точных, едва уловимых для взгляда. Он мог собой гордиться: редко кто обладал такой реакцией. Три глухих щелчка — магглы повалились на стол, заливая кровью незаконченную партию в покер. Он втянул ноздрями запах пороха и крови. И улыбнулся.

Вентиляционная шахта находилась прямо над столом. Марк аккуратно залез на стол. Стараясь не испачкать в крови подошвы своих ботинок, поднял решетку. Подтянувшись на руках, влез в узкое пространство шахты и снова закрыл за собой люк. Пополз вперед по узкой темной кишке вентиляции, держась левой стороны. Стена на правой стороне была, вероятно, довольно тонкой: время от времени, он слышал голоса охраны, звуки тяжелых шагов по галереи. Затем все стихло. Шахта упиралась в тупик — справа крутил лопасти вентилятор, прямо под ним находился еще один люк. Он замер: сквозь мелкоячеистую решетку маячила ещё одна фигура. Марк выждал момент, пока маггл отойдет, обходя вверенное для охраны пространства. Осторожно приоткрыл люк, замер в тени шахты. Даже если тот заметит открытый люк, он наверняка поднимет голову. И получит пулю между глаз. Всё оказалось еще проще, он даже почувствовал легкое разочарование. Охранник даже не посмотрел наверх, вернулся и встал под ним, оставив разверзнувшийся потолок за спиной. «Сам виноват», — безо всякого выражения подумал он, упираясь двумя руками в края шахты.

«Я призрак».

Маггл упал на пол — ни звука, ни хрипа. Быстро и относительно безболезненно. Прятать тело некуда: освещенный коридор, дверь лифта, на стене чудом сохранившаяся распределительная коробка. Не важно. Через десять минут его здесь просто не будет. Всё, что ему нужно, — попасть в соседнее помещение и нырнуть в другую шахту. Подтянуться вверх, закрыть за собой люк, двигаться вперед. Теперь недолго.

Он добрался до точки назначения и остановился. Под ним было еще одно помещение, тот кусок обстановки, что он смог увидеть, давал представление, что здесь было все не так запущено, как во всём этом заброшенном здании. Он увидел вполне сносный кожаный диван, пластиковые стулья, перевернутые на стол. Тот, кто доживал последние минуты своей жизни, его цель, говорил по телефону, он Марк не видел его, но слышал голос:

— Где ты, черт дери? Я не собираюсь сидеть здесь всю ночь! Мне плевать на это! Если через пять минут ты не дотащишь сюда задницу, я сваливаю. Это был твой последний шанс, надеюсь, ты это понимаешь?

Голос звучал справа, чуть впереди. Он развернулся. Придется прыгать вниз и сразу стрелять. Магглы не любят смотреть вверх. А когда они орут по телефону, они вообще ничего не видят.

Он спрыгнул почти бесшумно. Будь он сам на месте маггла, даже такого тихого звука ему было бы достаточно, чтобы повернуться, а этот несчастный придурок остался стоять к нему спиной, разоряясь в мобильный телефон. Он пожал плечами, сделал маленький шаг вперед.

Мужчина заметил его отражение в темном пространстве окна и выронил телефон, в котором кто-то, на другом конце провода, что-то кричал и отчаянно матерился. Флинту показалось, что на мгновение он увидел себя со стороны — глазами маггла: высокую тень в черном, бледное лицо, крупные неровные зубы, делавшие его уродом в глазах всего мира.

Их взгляды столкнулись на десятую долю секунды. Рука судорожно нырнула за борт пиджака. Поздно. Пальцы дрожали так, что он никак не мог дотянуться до уже бесполезного оружия.

Потому что дуло пистолета уже смотрело ему в затылок.

«Это не я, Лив», — угрем скользнула в голове чужая мысль, из чужой, ненужной сейчас жизни.

«Не я», — повторил он вслух и нажал на курок…

* * *

*

Он ушел так же, как пришел: по вентиляционным шахтам. Ушел до того, как оставшиеся охранники обнаружили тело своего босса в коротком освещенном коридоре рядом с лифтом.

Марк сидел на жесткой лавке моторной лодки, которая привезла его сюда, а теперь рассекала темные воды реки, похожие на черное масло. Он сидел, свесив руки между колен, и смотрел в одну точку. Уже садясь в лодку, заметил на рукаве кровь. Вытер пятно ладонью и теперь машинально, не думая, потирал пальцы. И чувствовал эту кровь всей своей кожей.

Сознание, загнанное им в угол на то время, что он ползал по шахтам, вернулось. Это сознание теперь было горьким, как хина.

«Что теперь тебе осталось сделать, чтобы чувствовать себя как дома? Пойти и убить кого-нибудь? Тогда ты снова почувствуешь себя человеком?»

Он никогда не был в ладах с воспоминаниями. Память в самый неподходящий момент норовила подсунуть что-нибудь неприятное.

Эти слова. Ужас в глазах маггла, осознавшего, что его жизнь кончилась…

Он тряхнул головой, отдавая память ветру и черной воде.

« Нет, Лив. Я не чувствую себя человеком»….

Против воли никто никого не спасет

И заставить нельзя любить…

— Долго ты там? Джейн! Ты же знаешь, как я ненавижу эти долбаные больницы! Ты специально меня злишь?

— Иду. Наберись терпения, а? Я должна высушить голову.

— На кой черт? Ты что, на свидание собралась? Хочешь подцепить какого-нибудь докторишку?

— Заткнись! Я не могу ехать по городу как чучело. Даже если мне нужно просто довести тебя до этой чертовой больницы и проторчать там два часа в обществе калечных придурков.

— Ты бываешь настоящей сукой, доченька. Тебе это известно?

— Уже давно. Можно я не буду говорить тебе, кем ты бываешь чаще всего, папочка?

Джейн выключила фен, и отец ничего ей не ответил, что было на него непохоже.

Из комнаты послышался скрип коляски, потом звук запираемой комнаты. Джейн усмехнулась: молодец, папочка! Она давно сделала дубликат с его ключа, только не было нужды воспользоваться. Когда-то все эти шпионские игры: замок на двери, запрет входить к нему посторонним — казались ей чудачеством больного человека, она помнила, как всё это раздражало сиделок. Теперь, когда ей вплотную предстояло заняться отцовскими секретами, Джейн почувствовала, что испытывает к этому человеку брезгливое презрение. Она и раньше не пылала к нему безумной дочерней любовью, но считала, что отец заслуживал сочувствия и поддержки. Теперь она перестала так считать.

— Ладно, я готова. — Она вышла из ванной. Отец смотрел на нее в упор, постукивая пальцами по подлокотнику своей коляски. Джейн поймала себя на мысли, что смотрит на него, как на незнакомого человека. Почему раньше она этого не замечала? Его цепкий взгляд — взгляд хищника, выслеживающего добычу, — седина в коротко остриженных рыжеватых волосах, эти морщины, дьявол, как она вообще могла когда-то считать его безобидным инвалидом?

— Наконец-то! — проворчал отец, окидывая её с ног до головы быстрым взглядом.

— Не нуди, — ответила она и открыла дверь квартиры.

Джейн подогнала машину к подъезду, помогла отцу залезть внутрь и поместила коляску в багажник.

— Я довезу тебя до доктора Мартина, а потом вернусь за тобой, — девушка уверенно крутила руль, стараясь лавировать в потоке машин. — Думаю, часа два тебе хватит на визит?

— Куда ты собралась, черт тебя дери? — Рэй Бредфорд оторвался от созерцания улиц за окном.

— У меня дела.

— А в другой день их нельзя было сделать? — ворчливо произнес отец, сверля её недоверчивым взглядом. — Ты же знала, что сегодня нужно ехать в клинику!

— Хватит! Мне нужно ехать сегодня, и я поеду. Я уже выросла из того возраста, чтобы отчитываться перед тобой, что и когда мне нужно сделать. И потом, чем ты вообще недоволен? Я отвезу тебя к Мартину, потом заберу обратно. Я же все время торчу в коридоре, и пользы от моего присутствия там никакой. Чего ты тогда переполошился?

— А если все окончится раньше?

— Подождешь. К тому же, это никогда не заканчивалось раньше. Пока ты проедешь по всем специалистам….

Отец буркнул что-то неразборчивое, но возражать не стал. Это все равно было бессмысленно, он прекрасно это понимал. Как не крути, у него было только два выхода: оставаться на её попечении или отправиться в «Вишневые сады». А этот вариант ему не подходил абсолютно.

Они добрались до клиники безо всяких приключений. Даже извечная пробка на Гарднер— стрит рассосалась на удивление быстро. Джейн спокойно сдала отца на попечение доктора Мартина. И даже нашла в себе силы вытерпеть пять минут разговора о папочкином самочувствии, прикидываясь любящей и заботливой дочерью. Но когда дверь кабинета закрылась, Джейн испытала острое желание броситься к машине бегом.

Это был самый блестящий план из всех её стратегических задумок. Проработанный до мелочей после разговора с Оливером. Этот вечер всё расставил на свои места. Она наконец-то нашла в обороне Мрака самое уязвимое место. «Он знает, что это будет конец наших отношений», — звучали у нее в голове слова Оливера. «Конечно, конец, — ответила она сама себе, — теперь уже точно. Я в лепешку расшибусь, чтобы так и было, Лив. Не беспокойся. Ради тебя и ради себя. Ради нас с тобой. И меня не будет глодать совесть. В любви каждый сам за себя. И еще я отчаянно не могу допустить, чтобы ты остаток своих дней прожил с убийцей. Теперь все ясно. Теперь я знаю, почему вас выгнали из этого вашего загадочного общества. Он грохнул там кого-то, и вам пришлось бежать так поспешно, что вы явились в мой дом, не имея с собой даже личных вещей. И ты простил его, взяв обещание больше никогда не убивать. Но я-то знаю, если Мрак связался с моим папочкой, значит, снова идет по этому пути. И я сумею раскрыть тебе на это глаза, чего бы мне это не стоило! Тебе и так пришлось два дня терпеть, пока не настал благоприятный момент убрать папочку из дома. И две ночи. Как я представлю, что ты спал со своим Мраком, меня тошнит. Мой бедный Лив! Мне просто блевать хочется, когда я представляю, что он тебя трогает. Больше этого не будет!»

Джейн примчалась домой так быстро, как только могла. В коридоре стряхнула туфли и вытащила из сумки заветный папочкин ключ. Перед дверью она остановилась, стараясь выровнять дыхание. Потом коротко выдохнула и вставила в замок ключ.

«Ну ладно, папочка, посмотрим, какие тайны ты там скрываешь».

В комнате пахло ружейной смазкой и чем-то ещё. «Опасностью и ложью, — мелькнуло в голове Джейн, — твоим махровым враньём».

Джейн стояла посредине комнаты, рассеянно вертя в руках ключ. Всё, как обычно: постель, заправленная коричневым покрывалом, стол, компьютер, который отец просто заставил купить для себя — она тогда неудачно подколола его, не хочет ли папочка найти себе по переписке спутницу жизни — книжная полка, шкаф, картина на стене. Джейн стояла, с ненавистью глядя на загорелого легионера в белом кепи, изображенного на фоне пустыни. Она плохо себе представляла, что когда-то таким был её отец. Может быть, потому, что впервые увидела его, когда ей было 13 лет, а он уже сидел в инвалидной коляске. «Хрен бы ты вспомнил о нас, папочка, если бы до сих пор ходил на своих ногах», — мысленно обратилась она к портрету, испытывая непреодолимое желание плюнуть на изображение. Теперь эта комната, которую она уже столько раз видела, показалась ей чужой. Еще несколько минут она оглядывала вымпелы на стене, вытертые на паласе следы от коляски, а потом тряхнула головой и попыталась сосредоточиться.

«Ну что, папочка, начнем наши игры, сукин ты сын?»

Ею овладел охотничий азарт, как у гончей, ищущей след.

«Лады, где ты можешь прятать что-то, не предназначенное для чужих глаз? Я бы спрятала в компьютер. Но не ты. Проверить, конечно, не мешает, но я нутром чую, что это не так. Ты очень подозрительно относишься к компьютерам. Причину этому я объяснить не могу, но знаю, что это так».

Тем не менее, на всякий случай, она все же включила компьютер, подождала загрузку системы и разочарованно хлопнула кулаком по столу. Пустышка, как она и думала, иначе папочка поставил бы на вход пароль. Она лениво полазила по папкам, так, для успокоения собственной души. Самым ценным оказалась его переписка с такими же, как он, вышедшими в тираж легионерами, в основном теми, кто проживал за границей. Читать все эти ностальгические байки у нее не было ни времени, ни желания. Ясно, что папочка не изменил своим привычкам и компьютеру свои секреты не доверил. Значит, здесь что-то другое. Но что? С ходу отметаем верхние полки шкафов, потому что без посторонней помощи он туда не дотянется. И уж точно никого не будет просить. Джейн села на стул и мысленно примерилась, чтобы соответствовать уровню досягаемости с инвалидной коляски. Подволакивая за собой стул, она приблизилась к книжной полке, вытянула руку, чтобы понять, какой полкой следует ограничить свои поиски. Джейн вынимала книги, перетряхивала их, тщательно осматривала корешки и обложки. Этот осмотр заставил её нервно хихикать над собой. «Дорогая, ты шпионских фильмов насмотрелась, да? — подумала она. — Только там бывают книги с пустой серединой, для хранения микропленок и шифров»! Разумеется, такой осмотр ничего не дал, это были только книги и ничего больше.

Придерживая стул, Джейн мелкими прыжками добралась до платяного шкафа и распахнула створки. Ну, здесь точно пусто. Парочка костюмов, белая форма с «фруктовым салатом»* на груди, джинсы, рубашки, несколько футболок, стопка белья на полке. Пусто. Ничего интересного. Джейн разочарованно пнула дверцу шкафа. Ну, что остается? Двойное дно? Полость под кроватью? Ага, только это тебе не кино, детка! И там не будет выдвигающейся доски в полу. По банальной причине линолеума. Джейн залезла с ногами на кровать, попрыгала, потом попыталась, не пользуясь ногами, добраться до края постели. Упираясь руками в матрас, она наклонилась вниз, но не удержалась и свалилась прямо на пол, больно ударившись о проклятый стул.

«Черт! Черт! Черт!» — Джейн встала на ноги, потирая ушибы и с ненавистью глядя на стул. Наплевав на достоверность, заглянула под кровать, пошарив рукой по деревянному дну. «Чушь! Он просто сюда не залезет!» Она представила папочку, слезающего с коляски и карабкающегося под кровать, подтягиваясь на руках, и ей стало смешно.

Варианты отпадали сами собой. На всякий случай, она сняла со стены картину и придирчиво осмотрела её со всех сторон, но картина осталась картиной, безо всяких признаков секрета.

«Ну, что у нас остается? Письменный стол? Банально, но все же?»

Джейн подняла стул и подвинула его к столу. Первый ящик оказался почти пустым, если не считать всякой мелочи, вроде карандашей, ручек, ножниц для бумаги, старого компаса и банковских счетов от доктора Мартина. Джейн закрыла верхний ящик и взялась за второй. Тут пришлось повозиться немного дольше. Джейн перебирала бумаги отца, письма, фотографии, лежащие безо всякого порядка, документы, собранные в потертую кожаную папку. На самом дне она даже обнаружила свою старую домовую книгу, видимо, сохранившуюся с тех времен, когда отец еще собирался вникать в хозяйственные расчеты. Она усмехнулась — потом отец махнул на все рукой, предоставив ей полную свободу действия. Тогда она ещё была удивлена, с чего это вдруг отец перестал считать деньги и совершенно самоустранился от вопросов содержания дома. Теперь она, похоже, понимала, в чем тут дело. Папочка нашел себе новое применение, гораздо более интересное, чем счета от электрических компаний, вопросы отопления и переписка с мусорщиками.

Третий ящик был последним. Джейн даже подумала сначала, что сукин сын закрыл его на замок. Ящик равнодушно реагировал на дерганье, будто испытывал терпение Джейн на износ. Но уже по одному этому обстоятельству, Джейн поняла, что наконец-то напала на след. Она встала на колени и попробовала увидеть замок. Никакого замка не было. Джейн двумя руками схватилась за ручку и потянула ящик на себя. Только с третьей попытки она услышала характерный скрип, оповещающий, что её усилия не проходят даром. Наконец ящик поддался. Джейн потеряла равновесие и села на пол, но оно того стоило. Злополучный ящик оказался практически пустым, лишь в глубине мелькнул металлический бок какого-то предмета. Джейн засунула руку и извлекла на свет металлическую коробку с двумя боковыми ручками и кодовым замком. «Давно бы так, — хмыкнула она, снова садясь за стол и поставив импровизированный сейф перед собой. — Надеюсь, папочка, что ты положил сюда что-то посерьезнее, чем свой любимый пистолет».

С виду ничего необычного в кодовом замке не было — искомая комбинация набирается с помощью букв и цифр. Но какая комбинация? Какой код? Джейн начала с простого. Как и следовало ожидать, ни даты рождения, ни имена, ни место появление на свет и проживания в настоящий момент, никаких результатов не дали. Это была риторическая попытка. Папочка должен был зашифровать свой сейф, чтобы быть уверенным, что никто посторонний его не вскроет. Так? Так. И это совершенно очевидно не набор цифр, поскольку мистер Бредфорд терпеть не мог запоминать цифры. Только самые необходимые и легкие. Джейн просто нутром чувствовала, что шифр состоит из слов или дат, значимых для него, как для легионера. На том простом основании, что этот чертов Легион был для папочки единственным, что он знал в жизни, и чему придавал хоть какое-то значение.

Джейн сжала пальцами виски и попробовала вспомнить все, что ей было известно о его службе.

«Так, начнем сначала. Дата вступление, дата выхода, дата ранения. Нет, не то.

А если написать слово Легион, как бы это писалось по-французски? Нет. Не подходит хотя бы потому, что эти буквы английские. Скорее наоборот, придется подбирать французские слова так, как если бы они звучали на английском.

13DBLE — 13 полубригада, в которой он служил после поступления. Мимо. Сформирована в 1940 году, в Сиди-бель-Аббесе. Расположена в казармах Монклер в Джибути. Так…. Монклер, Джибути. 1940. Всё не то! Ладно, а если пойдем дальше? Потом его перевели во второй парашютно-десантный полк. Ну, что можно отсюда выжать? 2 REP. Нет, не то. Создан в 1955 году. Не то. Казармы Раффали на Корсике. Раффали, Корсика. Нет,

НЕ ТО! CRAP — спецназ Легиона. Ах, папочка, ты до сих пор не можешь успокоиться, что тебе доверили такую честь там служить! Тебе даже не жалко, что из-за этой гордости ты вляпался в переделку и теперь катаешься на двух колесах!

Полковой праздник: День Святого Михаила, 29 сентября. Мимо!

Дзинь. Простите, леди, но вы опять не угадали. Хотите сделать ещё одну попытку?

Право хода переходит к вашему противнику.

« Ненавижу тебя, папочка! Что ты здесь зашифровал, а? Может, я тут напрасно голову ломаю? Может, ты взял и сделал кодом какую-нибудь галиматью? Или имя красотки, которая тебя развлекала в далеких жарких странах? Тогда я никогда, ни за что не догадаюсь»!

Джейн почувствовала, как ею овладело глухое отчаяние. Она едва сдерживала себя, чтобы не бросить эту чертову коробку об пол. Столько комбинаций, столько вариантов, и все не то!

Бель Эр — ты когда-то любил мне рассказывать, как вас там муштровали. Неужели и я когда-то любила слушать всё это дерьмо? Мимо.

Ну что теперь делать? Потрясти бубном, исполнить ритуальную пляску? Сказать волшебные слова? Сделать пассы руками и понадеяться на чудо?

Джейн затрясла головой. Пока она изнывала от попыток впихнуть в шифр всю историю Иностранного Легиона, которую могла вспомнить, папочка уже наверняка освободился от доктора Мартина и теперь ездит по коридору, злой, как черт! Джейн на мгновение представила его сведенные брови, жестко сжатые губы. Он будет стучать по подлокотнику пальцами, и насвистывать «Westerwald». Боже, а раньше она обожала эту песню! Неужели когда-то она сидела в этой комнате, подпевала ему, жадно слушая легионерские байки! Как давно все это было!

Она набрала «Westerwald» машинально, и прозвучавший щелчок был похож на величайшее откровение. Он прозвучал так резко, что она не поверила своим ушам. Но глазам поверить пришлось. Крышка коробки открылась. Джейн потребовалось еще около минуты, чтобы справиться с удивлением и унять предательскую дрожь в руках. А потом забыть обо всем.

В коробке оказалось не так много вещей. Потрепанная записная книжка, две чековые книжки и визитка бара «West Land». Чувствуя, что вот сейчас и настал момент истины, Джейн раскрыла книжку и почувствовала, что ей не хватает воздуха.

Она сразу узнала почерк отца, быстрый, неразборчивый, словно он делал записи второпях. Книжка была почти полностью использована и изначально напоминала еще один шифр. Фамилии, напротив непонятные значки, слово, похожее на прозвище, и сумма. А в скобках еще одна, обведенная красным. Двадцать листов фамилий и цифр. И красных кружков. Некоторые фамилии подчеркнуты зеленым, некоторые синим. Напротив других Джейн заметила восклицательные и вопросительные знаки. Некоторые зачеркнуты красным. Скорее даже, вычеркнуты. Рядом с другими, зачеркнутыми черным маркером, стояла звездочка. Джейн листала книжку, пытаясь разобраться с шифром непонятных значков, и картина начинала вырисовываться перед ней с пугающей ясностью.

«Ты как сутенер, папочка. Хозяин публичного дома, мать твою так! И я сейчас листаю твою «маленькую черную книжку»! Да её хватит, чтобы упечь тебя в тюрьму вместе с твоей проклятой инвалидной коляской! Несчастный калека, а? Кто-нибудь из тех, кто тебя жалеет, знает правду? Даже моего ума хватит, чтобы понять, что именно я держу в руках! Сколько ты уже этим занимаешься? Лет пять, судя по записям! Пять лет ты ищешь придурков, согласных и дальше закладывать свою голову. Беспринципных, жадных дураков, которые ни во что не ставят ни свою, ни чужие жизни. Или тех, кто оказался за бортом армии, но так и не смог с этим смириться. Ты хуже, чем сутенер: они торгуют телами, а ты торгуешь жизнями! Я же не дура, тут все понятно! Здесь, в этой книжке, ты назначил им цену. И себе процент за ту кровь, что они прольют. Ты любовно обвел свою цифру красным. Что ж, недалеко до истины. Цвет просто для тебя! А тех, кто по каким-то причинам остался лежать с простреленной башкой, на кого нашелся свой охотник, ты просто красным вымарал. А кого ты вычеркивал черным? Что значит эта звездочка? Повышение? Тюрьма? Хотя вряд ли. Скорее всего, на каждого неудачника, провалившего дело и попавшегося полиции, нашелся свой убийца, из другой такой вот черной книжки, спрятанной у другого сукиного сына. Сколько их тут? Навряд ли это настоящие фамилии. А вот клички наверняка настоящие. Ну что ж, посмотрим, во сколько ты оценил своего дорогого Мрака? Ты же его просто как родного сына полюбил! Пылинки с него сдуваешь! Хороший процент получил, да, папочка?»

Он стоял последним. DARK. Три раза подчеркнула его зеленая линия. Жирный восклицательный знак и сумма. Увидев, СКОЛЬКО было там написано, Джейн присвистнула. «Что же он делает за такие деньги! ТАКИЕ деньги! Он купил тебя, Мрак! Купил дорого, как раритет, но все-таки и на тебя нашлась своя цена. Когда же это случилось, черт? Сколько ты уже успел «заработать»? Скольких зачислил на свой счет, который ты не вел раньше? Теперь-то ведешь, теперь тебе за это платят!»

Джейн нервно усмехнулась. Можно было закрывать коробку; она из чистого любопытства взглянула на чековые книжки. Одна из них принадлежала папочке, другую он завел для Мрака. Увидев сумму, она вторично едва не потеряла дар речи.

«СКОЛЬКО?! Сукин сын! Урод! Проклятый ублюдок! И ты еще смел при таких сбережениях заикаться о «Вишневых садах»? О своем пособии?! Сидеть у меня на шее! Жрать то, что я тебе готовила?! Ныть о дороговизне сиделок! Ты, лживый, поганый сукин сын!!! Зная, что при желании можешь купить себе дом на жарких островах и гарем длинноногих красоток в коротеньких белых халатиках! Ненавижу! Господи, как же я тебя ненавижу! Почему ты не сдох там, в своей Африке! Интересно, кому ты хотел всё это оставить? Уж, наверняка, не мне! Сколько ты еще собирался дурить мне голову! Вы со своим Мраком хорошо устроились! А Лив еще считает, что… Господи!»

Она швырнула чековые книжки на дно коробки. «Так, Дженни, успокойся. Лив просто обязан все это увидеть! Так, сейчас наводим порядок и быстро ищем ближайший копир. А потом вернемся за папочкой, только бы не задушить сукиного сына! Только бы сдержать себя в руках!»

Она быстро переложила в свою сумку все содержимое коробки. Хотела оставить визитку бара, но потом взяла её тоже. На визитке стоял телефон Мрака и непонятное слово GHOST. Призрак. Тоже кличка? Но чья? Внизу была накарябана дата. Сегодняшняя дата. Это обстоятельство надлежало тщательно проверить.

Джейн постаралась успокоиться, схватила сумку и выскочила за дверь своей квартиры…

…. Как и следовало ожидать, папочка был в бешенстве. Джейн еще никогда не испытывала такого сильного желания распахнуть дверцу машины и выпихнуть его ногой, желательно на полной скорости, чтобы мистер Бредфорд свернул себе шею. Она вцепилась в руль и скрипела зубами, пока папочка брызгал слюной, стараясь пнуть её побольнее.

— Где тебя носило, чертова дура! Я полтора часа ездил по этой проклятой клинике!

— Вызвал бы такси, — прошипела сквозь зубы Джейн.

— Какого черта тратиться на такси, если у меня как бы есть любимая доченька, которой совершенно плевать на то, что нужно сделать дело, а потом мотаться черт знает где! Думаешь, я не знаю, куда ты ездила?

— Не твое дело!

— Конечно! Мне нет дела, что моя дочь, как последняя сучка, бегает в супермаркет, трахаться в подсобках! Пудришь Эдду мозги!

— Какая забота об Эдди! — зло ухмыльнулась Джейн. — Может, хочешь позвонить ему и все рассказать?

— Да какого черта ему звонить? Уверен, и без меня нашлись добрые люди, которые давно раскрыли ему глаза на твою большую любовь! Если бы Вильсон был мужиком, а не тряпкой, давно бы выкинул тебя к черту вместе с этим смазливым недоумком!

Джейн с такой силой нажала по тормозам, что отец едва не разбил себе голову о панель.

— Тебе какое дело, а? — не выдержала Джейн, срываясь в крик. — Хочешь, чтобы я оставила тебе дом и смылась куда подальше? Мечтаешь поселить с собой твоего зубастого урода и зажить насыщенной, интересной жизнью?

— Хорошо бы было!— заорал в ответ отец. — Будь Марк моим сыном, он бы не бросил меня в долбаной клинике на три часа!

— Он бы тебя просто пристрелил, чтоб ты не мучался! — взвизгнула Джейн.

— Заткнись!

— Сам заткнись! Я вожусь с тобой вместо того, чтобы заниматься своей личной жизнью, а ты еще смеешь меня упрекать?!

— На свою личную жизнь ты никогда не жалела времени! — ядовито прошипел отец. — Всегда вела себя, как сучка во время течки! Я уже со счета сбился!

— Не твоя забота! И запомни: я буду делать, что хочу и с кем хочу! А ты, если тебя что-то не устраивает, можешь отправляться в «Вишневые сады»!

— Не смей так со мной разговаривать!

— Я буду с тобой разговаривать, как ты того заслуживаешь! Если ты думаешь, что я буду спокойно сидеть и слушать, как ты поливаешь меня грязью, то тут ты просчитался!

— Спасибо, доченька.

— Не за что, папочка!

Весь остаток дороги они проехали молча. Отец заткнулся, а у Джейн не было ни сил, ни желания, продолжать такой продуктивный диалог. Мысленно она была уже не здесь. Ей не терпелось как можно скорее отвезти папашу домой и поехать к Ливу. Содержимое сумки жгло её так, что от нетерпения чесались ладони. Представив физиономию мистера Бредфорда, если бы он узнал, что сейчас она везет в этой машине, Джейн едва не расхохоталась. Папочка больше не возникал, она довезла его до квартиры и мстительно хлопнула дверью. Обычно она сначала кормила отца ужином, но теперь решила, что сукин сын сам в состоянии доехать до холодильника. Путь до Sollymarket впервые в жизни показался ей таким долгим. До окончания смены Оливера оставалось еще полчаса.

Она сидела в машине на стоянке, собираясь с мыслями перед предстоящим разговором.

Минуты казались часами — еще никогда время не текло для нее так медленно.

Оливер не задержался — Джейн увидела, как он показался из дверей черного хода, и её сердце глухо забилось от волнения. Она подождала, пока он сядет в машину, и только тут заметила, каким бледным и потерянным он выглядел. Сердце кольнула глупая мысль, что всё, что она задумала, это неправильно. Мерзко. Она намеренно разлучала его с человеком, с которым он прожил долгие годы. С которым его связывало что-то, чего она так и не узнала. И не только любовь и постель. И она рвала эту связь, резко, с кровью, как вскрывают зажившую рану. Что, может быть, было бы лучше для Оливера, если бы он и дальше оставался в счастливом неведении, но был бы счастлив. Улыбался бы. Чтобы эта бледность и эта несчастная гримаса никогда не искажала красивого лица.

«Хватит! — оборвала она сама себя. — Не бывает лжи во спасение! Чего ты хочешь? Чтобы он всю жизнь прожил с убийцей? Чтобы рано или поздно, когда правда всплывет наружу, ему было еще больнее? Непереносимо больно? А, может, поздно? Куда бы Мрак его втравил, ты об этом подумала? Так что прекрати сомневаться! Всё правильно! Ради него и ради себя!»

— Ты очень бледный, Лив. Не спал совсем? — Она поймала себя на мысли, что оттягивает этот разговор, словно, несмотря на все уверения, еще сомневается.

— Я не мог спать, Дженни. Просто не мог. Все время думал, права ты или нет. Я как подумаю, что все, о чем ты говорила, может оказаться правдой, у меня все болит.

— Лив, ты не сможешь жить в постоянном вранье.

Он поднял на неё глаза, и по этому взгляду Джейн поняла, что он до последнего момента будет надеяться на то, что Джейн ошиблась. Но она не ошиблась.

— Ты узнала? — с трудом выдавил он из себя.

— Я нашла это в сейфе отца. Смотри сам.

Её пальцы дрожали против воли мелкой противной дрожью. Пока Джейн пыталась открыть свою собственную сумку, она едва не сломала ноготь, с силой дергая заевшую молнию. У него тоже дрожали руки. Оливер взял распечатку записной книжки и невидящими глазами смотрел на нее.

— Что это?

— Его книжка. Тут все, кого мой отец завербовал за пять лет. А там, на последней странице… Там про твоего Мрака. И его чековая книжка. Сколько ему уже заплатили за… дела.

Листы распечатки упали на колени и пол машины, вывалились из ослабевших пальцев. Лив сжал голову руками и застонал, тихо и страшно, отчего сердце Джейн совершило болезненный скачок и забилось где-то в глубине с тоскливой противной болью. Она сидела и слушала, как он стонет. Не в силах произнести ни звука, только гладить его по плечу. Если бы она могла, она бы забрала с собой всю ту боль, что скручивала сейчас его душу. Боль, причиной которой являлась она сама.

— Лив, я понимаю…

— Нет.

Он поднял на нее глаза, блестящие от подступивших слез, которые он не скрывал.

— Ты не можешь этого понять…

— Лив!

— Я должен с ним поговорить. Показать ему все это и потребовать объяснения.

— Лив, послушай…

— Я больше не могу так жить, Дженни. Все еще надеяться на чудо, что все это не так. Что он делает что-то еще, что мы с тобой просто ошибаемся. Он так долго был для меня всем…

— Лив…

Он не слышал — в изнеможении откинулся на спинку сидения, смотря в пустоту. И голос его звучал тихо, словно ему приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы говорить:

— Ты хотела знать, что он сделал? Почему мы здесь... Джейн, Марк был командиром карательного подразделения. Мы, я и он, мы были на войне. По разные стороны. Сражались друг против друга. Так получилось. Нам пришлось разойтись, когда началась война. И он… он…. Он убивал, Джейн. Его «стилеты» истребляли всех, кто сражался против его хозяина. И он… тоже…. Он не мог уйти…. Его родители поручились за него головой. А потом, когда он стал командиром, он принес клятву, которую нельзя нарушить, пока жив Лорд. Неважно. Ты все равно не поймешь. Моя сторона победила. Я нашел его, когда он умирал. И я его спас. Я не мог допустить, чтобы он погиб. Я слишком сильно его любил. Даже такого. Ему удалось сбежать, а меня посадили за это в тюрьму. Пожизненно. Я должен был там умереть, но... Меня помиловали. И его тоже. Нам сохранили жизнь, а взамен изгнали из нашего… Оттуда, где мы жили. Мы были вдвоем — он и я. Ни какого шанса выжить здесь. Но мы были вместе и выжили. Он поклялся мне, что больше никогда не совершит убийства. Не прольет ни чьей крови. Ради меня. Ради того, что я ему поверил. Чтобы мы навсегда были вместе...

Она слушала его, затаив дыхание. Черт, она и раньше догадывалась, что отец не зря вцепился в Мрака рачьей хваткой, но чтобы так всё было! Она понимала, что Лив находился на грани отчаяния, если говорил ей всё это. Что он уже стоит у последней черты, и осталось сделать только маленький шаг.

— Теперь ты понимаешь, что всё это значит для меня? Почему я должен всё выяснить! Чтобы он сказал мне, глядя в глаза…

— Лив, послушай. — «Ну, как тебе каша, которую ты заварила, а, Дженни?» — Давай сначала до конца все выясним! Ты еще успеешь с ним поговорить! Если сейчас ты покажешь это Мраку, то мой отец сразу догадается, что это я украла книжку! Это поменяет всё. Мою жизнь, ты понимаешь? Отец никогда мне этого не простит. И я готова на это пойти, но мне надо знать, знать, понимаешь, что ты согласишься начать новую жизнь со мной!

Его глаза широко раскрылись — одинокие слезы быстро покатились по щекам. «Дура! — выругала себя Джейн. — Не время сейчас для этих разговоров!»

— Позволишь мне помочь тебе, Лив? Избавиться от прошлого и все начать сначала?

— Что ты хочешь сделать? Сколько мне еще терпеть эту неизвестность?!

— Помнишь, в той визитке стояла сегодняшняя дата? Я хочу пойти туда. Ты должен с ним поговорить, я согласна. Но пусть тогда у тебя будут все доказательства, что мы были правы! Чтобы Мрак не мог снова обмануть тебя! Может, ему звонил кто-то, или он кому-то звонил? Вспомни, что он говорил тебе о сегодняшнем вечере?

— Он говорил, что придет поздно, вот и всё. Да, подожди… Он утром говорил по телефону. А потом сказал, что вернется поздно.

— Хорошо. — Джейн старалась говорить спокойно и уверенно. — Значит, я пойду туда и посмотрю, что это за место. А ты должен пообещать мне, что до моего возвращения не будешь пытаться вызвать Мрака на разговор. Лив, прошу тебя! Ради меня! Потерпи еще совсем немного!

Он горько всхлипнул и кивнул головой. Джейн протянула руку и вытерла слезы с его щек. Какими горькими и солеными на вкус они, должно быть, были.

— Обещаю тебе, что как только я вернусь, ты сможешь с ним поговорить. Я ненавижу себя за то, что вытащила всё это наружу, но, Лив, разве жить в постоянной паутине лжи лучше для тебя? Ты слишком дорог мне, слишком много значишь для меня, чтобы я могла позволить кому-то испортить тебе жизнь. Что бы ни было раньше, это уже прошлое. Не надо всю жизнь жить прошлым, старыми обещаниями! Подумай о себе! Ты еще можешь быть счастлив. Ты достоин этого, Богом клянусь! Потерпи! Если все это окажется неправдой и Мрак все тебе объяснит, клянусь, я никогда больше не напомню тебе, что мы когда-то его подозревали. Для меня самое главное, чтобы тебе было хорошо. Ты обещаешь, что потерпишь до завтрашнего дня?

Он не заподозрил ни какого подвоха в её словах. Кивнул головой, вытер слезы со щек.

— Обещаю. Ты только сразу скажи мне, когда вернешься. Иначе я просто сойду с ума…

Джейн кивнула и включила зажигание. Нужно было отвезти его домой. Туда, куда он впервые — Джейн остро это ощутила — уже не хотел возвращаться…

* * *

… Она нашла злосчастный бар, оставила машину у тротуара и прошла внутрь. С виду это было ничем не примечательное, маленькое заведение — обыкновенный паб для работяг, водителей большегрузов и завсегдатаев местного масштаба. Джейн пришла пораньше, заказала пиво и села в уголке, неподалеку от входа. Господи, если бы раньше кто-то сказал ей, что она будет сидеть в таком месте, надев черный парик Люси, она бы хохотала над этой нелепостью как сумасшедшая. «Ты бы и в папочкину комнату раньше не полезла! И не была бы готова черту душу заложить из-за парня».

Она отпила пива, щелкнула зажигалкой и улыбнулась паре местных парней, которые сидели за стойкой и поглядывали на неё. Оставалось только надеяться, что Мрак не будет озираться по сторонам со своей обычной подозрительностью. Джейн закурила, главным образом, чтобы чем-то себя занять и не отвечать на призывные улыбочки и подмигивания придурков у стойки. Бар был почти пуст. Сбоку от нее трое водителей уплетали картошку, шумно прихлебывая пиво и споря о чем-то своем. Влюбленная парочка впереди — для этих всего белого света уже не существовало. В дальнем углу, наискосок от неё, за столом сидел субъект в черном длинном пальто. Этот тоже, видимо, кого-то дожидался. Стараясь не привлекать к себе внимания, Джейн попыталась рассмотреть его получше. Видно было плохо, Джейн даже показалось на мгновение, что парень был одет в шелковую рубашку с блестящей застежкой у горла. Она нервно хихикнула: чего только не померещиться в темноте! Этот паб явно не был тем местом, куда хотят типы в шелковых рубашках. На вид ему было лет 25, может, чуть меньше. Остроносое лицо с хищными тонкими ноздрями, бледная кожа, пухлые губы. Он был красив. Парень сидел за пустым столом, и официантка даже не пыталась предложить ему сделать заказ.

Джейн посмотрела на часы — Мрак должен был появиться уже 10 минут назад. А если он вообще не придет? Может, он уже дома, и Оливер, не утерпев, выложил ему все карты. Тогда вся её работа шла насмарку. Мрак переубедит Оливера, а ей всерьез придется вспомнить о предостережении папочки по поводу свернутой шеи. Джейн почувствовала глухое отчаяние, но тут дверь раскрылась, и Мрак показался на пороге.

Она поспешно опустила голову, чтобы не встретиться с ним глазами. Мрак на нее внимания не обратил. По всему было видно, что он уже не раз бывал в этом заведении. Не глядя ни на кого, Мрак прошествовал к незнакомцу за столом и, сев напротив, положил руки на стол. Джейн выругалась про себя — ей оставалось только наблюдать их со стороны. Нужно было выбирать другое место, если она хотела услышать, о чем они разговаривают. Какой смысл тогда было тащиться в эту дыру, если она все равно не сможет ничего узнать! Оставалось только сидеть и пытаться прочитать по губам. Черт, она не сильна в этом искусстве! Время уходило. Уже не пряча взгляд: Мрак все равно сидел к ней спиной — она смотрела на них, пытаясь понять, что делать дальше. Говорил в основном незнакомец, Мрак изредка отвечал ему, все больше просто кивая головой. Она ждала, что незнакомец что-то передаст ему, подаст какой-то знак, но они просто сидели и разговаривали. Внезапно, в этом черном парике Люси Джейн почувствовала себя полной идиоткой. А потом она заметила нечто, что заставило её полностью пересмотреть свое впечатление.

Незнакомец, видимо, замолчал — пухлые губы не шевелились, взгляд намертво прирос к лицу Мрака. А потом из широкого рукава пальто показалась белая узкая рука, и даже при скудном освещении бара она успела заметить на его запястье татуировку, резко выделяющуюся на фоне белой кожи. У Мрака тоже есть татуировка, и тоже на правом запястье! Тонкие длинные пальцы незнакомца медленно дотронулись до руки Мрака. «Я ослепла, или он его поглаживает? Я просто слепая дура! Чтобы Мрак позволил кому-то гладить его по руке? Господи, да они должны были быть знакомы лет десять! И еще эти татуировки на одном и том же месте. Что там было у Мрака? Узкий нож со змеей на рукоятке. Нет, не нож — стилет. А у этого? Издалека похоже, но чтобы быть уверенной, нужно было подойти поближе. Так, Дженни, рассуждай логически. Лив говорил, что их изгнали. Значит, никого, кто знал их раньше, здесь быть не должно. И, тем не менее, мы видим, что Мрак встречается в занюханном пабе с каким-то типом, который имеет право гладить его по рукам, и носит похожую татуировку. И, судя по лицам, они очень давно знакомы. Если учесть, что Лив никогда не говорил, что у Мрака есть такие знакомые, стало быть, Мрак это знакомство тщательно скрывал. Но зачем? Почему? Что это за тип? Если бы Лив был здесь! Он наверняка узнал бы, кто это такой, если этот тип из их чертового общества. Черт, он на Мрака так смотрит! С такой заботой, чуть ли не с любовью! Кто ж ты такой, а? Владелец еще одной «маленькой черной книжки»? Не могу же я сейчас вытащить фотоаппарат и начать их фотографировать! Мраку нужно только присмотреться получше, и ни какой парик меня не спасет. И тогда он точно не откажет себе в удовольствии со мной поквитаться»!

Самым разумным было покинуть паб и сесть в машину. Подождать, пока эти двое выйдут, и сделать фото на память. А потом очень быстро свалить отсюда. Джейн сделал последний глоток, бросила на стол купюру и мышью выскользнула за дверь. Ждать пришлось довольно долго. Она сидела в машине с выключенными фарами и напряженно всматривалась в лобовое стекло, нервно сжимая в руке «Никон». Мрак первым вышел из стеклянных дверей. Незнакомец был его ниже примерно на полголовы — стройный, изящный, похожий в своем пальто на аристократа прошлого века, невесть каким ветром заброшенного в эту помойку. Они отошли от двери, Мрак что-то сказал ему. «Аристократ» стоял к ней лицом, и Джейн про себя помолилась, чтобы он не обратил внимания на вспышку. Фотоаппарат щелкнул. Незнакомец снова взял Мрака за руку, несколько мгновений задержал его ладонь в своей, чем Джейн не преминула воспользоваться. Потом Мрак развернулся и зашагал прочь, ни разу не оглянувшись. Незнакомец остался стоять, провожая его взглядом. При свете неона он был хорошо виден, словно специально позировал для фотографии. Когда Мрак скрылся из виду, «аристократ» завернул за угол паба и скрылся из виду. Подстрекаемая бесом любопытства, Джейн выскочила из машины и едва ли не бегом устремилась за ним. Она успела выскочить за поворот, чтобы увидеть фигуру парня в черном пальто, идущего с таким видом, словно весь мир вокруг принадлежит ему. Джейн прибавила шаг. Самое смешное в этой погоне было то, что Джейн понятия не имела, зачем она это делает. Нужно было убираться куда подальше и благодарить Бога за удачу, а вместо этого, ноги будто сами несли её вслед за незнакомцем. Он свернул в один проулок, потом в другой. Джейн почти нагнала его — их разделяло не более двадцати шагов. Она нырнула вслед за ним в темную подворотню и тут же замерла, как вкопанная. Это был тупик. Не более 20 ярдов каменных стен, что нависали с обеих сторон. Ни дверей, ни пожарных лестниц, ни поворотов. Только гладкие каменные стены и три грязных мусорных бака в конце тупика. Дьявол! Джейн не могла пропустить, если бы он отсюда вышел, убедившись, что дальше не пройти! Он не выходил. Завернул сюда и просто испарился. Исчез. Растворился в воздухе.

В полной прострации Джейн дошла до конца тупика и остановилась перед баками, забитыми всякой дрянью под самый верх. Смешно даже представить, что «аристократу» пришло в голову спрятаться в кучах мусора. Она подняла голову. Гладкие каменные стены смыкались над головой, немилосердно давя на сознание. По спине пополз неприятный холодок. «Ты как те дуры из низкопробных ужастиков, — сказала себе Джейн, — прешься неизвестно куда, чтобы стоять в темноте и ждать, пока маньяк подкрадется к тебе сзади. Поезжай домой, а то можно подумать, что этот шпионаж уже начал доставлять тебе удовольствие».

Почему-то выход из тупика показался ей теперь ужасно далеко. Она топнула в сердцах ногой и решительно направилась в сторону покинутой улицы, не заметив, как от кирпичной стены неслышно отделилась черная тень, и внимательный взгляд золотистых глаз впился ей в спину …

… Марк вошел в квартиру и аккуратно прикрыл за собой дверь. Лив спал — в комнате было темно и тихо. Марк осторожно приблизился к постели, осторожно разделся и лег рядом. Сначала ему показалось, что Оливер спит, но он не услышал привычного сонного дыхания, того тихого посапывания, которое всегда умиляло его. От Оливера исходила волна умиротворяющего тепла — больше всего на свете Марк ценил это ощущение покоя и безопасности, что мог подарить ему только Лив. Марк коротко выдохнул, закрыл глаза и обнял его, прижавшись всем телом.

— Марк, не надо.

Он вздрогнул он неожиданности, Марку потребовалось несколько секунд, чтобы поверить, что он не ослышался. Лив передернул плечами, стряхивая с себя его руку, он не спал. Приподнявшись на локте, Флинт увидел в темноте блеск широко распахнутых глаз, уставившихся перед собой невидящим взглядом.

— Что не надо? — голос прозвучал незнакомо и хрипло.

— Просто не надо. Я устал.

— Лив… Прости, я только хотел…

— Просто не трогай меня, ладно? — Лив не повысил голоса, Марк не услышал в словах обиды или раздражения. Фраза была произнесена сухо и безжизненно. И очень спокойно.

— Лив, что случилось? Что с тобой?

— Я же сказал, я просто устал. Я не хочу сегодня. Я могу просто устать и хотеть спать?

— Да… конечно… изви… — слова сорвались, застряли где-то глубоко в горле.

Лив высвободился из его рук, лег на край постели. Пустота, еще хранившая тепло его тела. Пустота, которую он из последних сил старался преодолеть. Хотя бы просто протянув руку. Просто дотронуться до него…

— Марк! Я же просил! Мне лечь спать на пол?

Он поспешно одернул руку. Страх сжал душу липкой удушливой волной. Крупная судорога прошла по телу, сменившись тошнотой. Ему отчаянно захотелось встать, встряхнуть Лива за плечи, выяснить, что происходит. Выяснить прямо сейчас, даже если на это уйдет весь остаток ночи. Только не это молчание. Спокойный, равнодушный голос. И эта пустота в постели. «Он больше тебя не хочет,— забилась в глубине сознания отчаянная, злая мысль. — Ему противно даже спать с тобой рядом. Как будто он знает».

— Лив!

Не было ответа. Имя одиноко повисло в воздухе квартиры, куда он возвращался еще вчера, зная, что здесь он найдет тепло и любовь. А сегодня нашел только холод. И тишину в ответ.

Марк встал, вышел на кухню. Стоял у раскрытого окна, слепо вглядываясь в темноту улицы. Словно надеялся проснуться. Мерлин, пусть это будет только сон! Пусть сейчас всё кончится! Пусть сейчас он вернется в постель и Лив крепко прижмется к нему, скользнут по щеке и по плечу его горячие нежные губы. Пусть он скажет, что скучал, что это хорошо, что он вернулся. «Мне плохо! Мне очень страшно, Салазар Великий! Я ничего не понимаю, ничего! Что произошло? Что могло произойти?!» В детстве мать учила его бороться с ночными кошмарами. «Просто скажи там, во сне: раз, два, три, проснуться! Раз, два, три, проснуться! Проснуться! Проснуться!»

Марк возвращался в комнату очень медленно — эти несколько шагов от кухни до комнаты, показались ему бесконечно долгими. Он не прошел их, прополз, держась за стену. «Лив!» — рвался из глубины души отчаянный крик.

Лив спал, или делал вид, что спит, сжавшись на краешке кровати, как бездомный котенок. Марк сел на другой край постели, вытянул ноги, стараясь не задеть его даже ненароком. Они лежали, впервые, на разных сторонах постели, не касаясь друг друга, будто кто-то воздвиг между ними невидимую стену. «Ничего, — попробовал он успокоить себя. — Может, это просто мне кажется. Может, он действительно устал». Марк уговаривал себя, отлично зная, что это не так, и ещё отчаянно на что-то надеясь. Пытаясь хотя бы делать вид, что ничего не произошло, он приподнялся, накрыл Оливера одеялом и замер на своей половине.

На всю оставшуюся, бессонную ночь…

* * *

Джейн попала к Оливеру только к вечеру. Как назло, Мрак полдня был дома, и ей оставалось только мерить шагами свою комнату и ждать звонка от Оливера. Поэтому, как только раздался звонок, она устремилась ко второму номеру бегом. И ей потребовалось чуть больше минуты, чтобы успокоить дыхание и не показать Оливеру, как сильно она к нему спешила.

— Ну что? Что было вчера?

Он встретил её вопросом прямо с порога — Джейн взглянула на его лицо, со следами высохших слез, на упрямо сжатые губы, и поняла, что сейчас в его чашу упадет последняя капля.

— Ты опять не спал? Говорил с ним?

— Нет. — Оливер скрипнул зубами, сморщившись, словно от острой боли. — Я обещал тебе, а я свое слово держу. Только не мучай меня! Я больше не могу молчать!

— Лив, он встречался в баре с каким-то типом в длинном пальто, и мне показалось, что они давно знакомы. Он Мрака за руку держал и все такое. Ты его знаешь?

Она протянула Оливеру фотографии, и он схватил их с жадной поспешностью, словно от этого зависела его жизнь. Ему было достаточно только одного взгляда, и он, вздрогнув всем телом, тяжело привалился к стенке, пытаясь устоять на ногах. Белый прямоугольник фотографии выскользнул из пальцев, медленно фланируя на пол.

— Лив! — она бросилась к нему, поддержала за плечи. — Ты его знаешь? Кто это такой?

Оливер побелел, его губы задрожали. И по тому, как страшно исказилось его лицо, Джейн поняла, что игра окончена.

— Его бывший подчиненный. Теодор Нотт.

… В случившемся был виноват он сам. Два неосторожных шага за поворот коридора вместо того, чтобы остановиться и проверить путь впереди; такое возможно, лишь когда в голову лезут посторонние бою мысли. Когда ты нарушаешь главную заповедь — не думать ни о чем, не относящемся к делу. Когда личные эмоции пробивают защиту и концентрацию, делая тебя уязвимым. На какую-то минуту — но и её оказывается достаточно, чтобы провалить задание. Хорошо еще, он попал в переделку уже после того, как цель навсегда успокоилась от земных забот в своем кабинете.

«Будь я проклят», — было первой мыслью, что скользнула в голове в момент, когда Марк сделал эти два проклятых шага и очутился с бдительным охранником едва ли не нос к носу. На сей раз ему не повезло. Маггл не сплоховал, не замешкался, быстро сориентировавшись в обстановке. А именно — попятился и рванул по коридору, лишив Марка возможности свернуть ему шею. Если бы маггл выхватил оружие и попробовал решить проблему самостоятельно, у Марка был бы шанс. Но маггл не понадеялся на себя, и в его положении это было мудрым решением. Догонять беглеца бессмысленно — маггл все равно успеет добежать до тяжелой резной двери первым. Добежать и оказаться там, где охраны было больше чем достаточно. Марк скрипнул зубами и выстрелил. Это не самый умный ход, но давал ему преимущество на пару секунд. Вернуться обратно в кабинет и попробовать по балкону на крышу. Глухой хлопок выстрела даже не создал эха в коридоре, а маггл уже нелепо взмахнул руками и повалился на красный ковер пола, не добежав до спасительной двери пары шагов. Нужно выстрелить еще раз, но грохоту и так уже больше чем достаточно. Крик маггла, топот, звук падения. Пора убираться. Если охрана и не бросится на шум бегом, то, во всяком случае, обязательно найдется кто-нибудь очень исполнительный — посмотреть, что же там происходит. И тогда от каждого шага будет зависеть всё. Он едва ли не бегом вернулся в кабинет покойного конкурента всесильного господина Рэндома и запер за собой дверь. Теперь каждое препятствие между ним и охраной имело значение. Каждая минута. Всё пойдёт в ход — когда охрана пойдет проверить сохранность босса, когда найдет тела тех двоих, которые несли службу у входа. Или если, не дай Салазар, тот бегун из коридора сможет доползти до двери. Да много чего ещё. Сюда попасть очень сложно, а уйти, похоже, еще сложнее. Тот маггл из службы слежения, которого Рэндом перекупил и который обеспечил двухминутный перебой в работе датчиков на ограде, должен был ждать его внизу, чтобы вывести с территории особняка. Марк посмотрел на часы. Время вышло. Из-за своей оплошности, Флинт потерял возможность встретиться с магглом, и теперь об этом можно было забыть. Придется уходить своими силами. Главный вопрос — как?

Марк выскользнул на балкон — повезло еще, свет прожектора не был направлен в эту сторону. Не иначе покойный не любил, когда ему светят в окна. Марк встал на бортик балкона и подпрыгнул, ухватившись за выступающий каменный карниз. Добрался до стены и подтянулся на руках. Хорошо еще, цель не жила в современных коробках, — он не умел карабкаться по отвесным стенам. С карниза до крыши расстояние в один прыжок. Он взмахнул руками, удерживая равновесие. С этого момента лимит удачи был исчерпан.

Магглы подняли тревогу в тот момент, когда он балансировал на краю крыши. Сразу стало очень шумно и светло от прожекторов, ощупывающих территорию, от рева сирены и криков, поднятых в доме. Марк пластом упал на крышу, чтобы избежать участи быть пойманным в перекрестье клинков ослепляющего белого света, жадно искавших его.

«Ну ладно, выбрался ты сюда, — сказал он себе. — А дальше-то что?»

Он повернул голову — сейчас самое время найти укрытие, где можно переждать пик тревоги. Добраться до ограды немыслимо — прожектора освещают каждый дюйм пространства. Создалось впечатление, будто теперь магглы включили даже то, что раньше было выключено. Ни деревьев вокруг, ничего, за чем бы можно укрыться. Он лежал на плоской крыше, даже встать сейчас было бы глупо. Некуда спрятаться. Справа и слева две небольшие стилизованные башенки, две двери, ведущие сюда, на крышу. Справа от него раскинулась «тарелка» спутниковой антенны — единственно доступное укрытие. Если сейчас заползти за неё, то можно будет попробовать добраться до правой башенки; Салазар, сделай так, чтобы там оказалось что-то вроде чердака, любое помещение, в котором можно укрыться! Ну, чет или нечет? Вправо или влево? Откуда полезут те, кто будет проверять крышу? Слева или справа? Или с двух сторон, и ты останешься открытым пулям? Выбирай, Флинт, только выбирай быстро. Он дополз до антенны, на долю секунды приподнялся над пластом крыши, чтобы в прыжке нырнуть к спасительной двери башенки.

«Проклятье!!!» Дверь была заперта изнутри. Марк в бешенстве дернул на себя металлическую скобу ручки. И почти сразу услышал за дверью голоса. Марк отпрянул от двери, уже не прячась особенно, рванулся к противоположной башенке, на ходу выхватывая пистолет. Его сразу заметили — Флинт понял это по крикам охраны и по тому, как быстро распахнулась дверь. Он упал, перекатился через плечо, стреляя на голоса, не целясь. Только бы добраться до башни, укрыться, забиться в угол, откуда можно было бы отстреливаться. Теперь уже не уйдешь. Если вторая дверь тоже окажется закрытой…

Всё оказалось еще хуже. Они загнали его в ловушку — дверь из второй башенки распахнулась — охрана покойного маггла по всем правилам стратегического искусства взяла его в клещи.

Они стреляли почти одновременно, — вылезали на крышу, прикрывая друг друга, и не давая ему даже пошевелиться. Марку удалось в совершенно безумном прыжке, нырнуть за каменную тумбу, высотой не более фута. «Проклятье! Проклятье!» Куда там спрятаться! Все что он мог сделать — полулежать за ненадежным укрытием, ругая на чем свет стоит родителей за то, что не родился маленького роста. Судя по звукам, магглы и не думали вести обстрел из-за укрытия. Они приближались, и если не делать ничего, то очень скоро шансов не останется вообще. Марк с огромным трудом развернулся, встал на колени и приподнялся над укрытием. Два выстрела — вправо и влево. Нырок вниз, переждать ответные выстрелы, снова приподняться, снова выстрелить. Сколько так? Пока не кончится магазин?

Салазар! Он явно недооценивал магглов все это время. Один выстрел не попал в цель, а другой настиг его, отбросив назад. Боль разорвала плечо чуть выше легкого — маггл промазал совсем немного. Марк стиснул зубы — боль была сильной, но терпимой. Пистолет дрогнул в руке — зажав рану пальцами, он сразу почувствовал, как течет кровь. Горячая, толчками уходящая из тела. Правая рука слабела — он переложил оружие в левую руку, и окровавленные пальцы скользнули по металлу, мешая удерживать пистолет. Время уходило. Он ранен — теперь они знали. Еще минуту магглы будут ждать его выстрелов, чтобы понять, насколько плохи у него дела. А когда поймут — двинутся с двух сторон. В пистолете три пули — последняя обойма. Всего их было две — кто же знал, что придется отстреливаться от настойчивых магглов на крыше?

«Ну, что делать будешь? Две в магглов, а третью себе в лоб? Может, так лучше будет? Теперь уже никто тебя отсюда не выпустит. Салазар! Как глупо всё…. Ну что, капитан Флинт, последний выход? Они не будут убивать тебя сейчас, захотят взять живым. Или нет?».

Ещё раз приподнявшись над тумбой, он выстрелил, уже не целясь. Последняя пуля. Магглы уже так близко, что видно их головы. И они знают — отвечать ему нечем.

Конец игры.

«Я с тобой, капитан. Я держу тебя…».

Сильные руки подхватили его, крепко прижимая к себе. Мгновение — и мир перед глазами становится похож на сюрреалистичный смазанный узор, сопровождающийся свистом в ушах. Всё произошло настолько быстро, что Марк ничего не успел заметить: ни лиц магглов, которые должны были быть очень удивлены его внезапным исчезновением, ни того мига, когда крыша сменилась пятном ковра под ногами. Он повалился на колени прямо на этот ковер, давясь тошнотой. Он перенес аппарацию, как маггл — дикое головокружение, острая боль в висках и дурнота. В голове шумело, но сквозь этот шум, он слышал звавший его голос:

— Марк! Марк! Видишь меня?

Пятна перед глазами плясали сумасшедшую джигу — он закрыл глаза, почувствовав, как те же заботливые сильные руки, что вытащили его из заварушки, теперь поднимают на ноги, поддерживают, укладывают спиной на что-то мягкое. Он подчинился, лег и сделал попытку открыть глаза. Пелена медленно рассеялась, и он увидел склоненное над ним лицо Нотта. В серых блестящих глазах плескалась тревога:

— Ну, слава Салазару! — пухлые губы Тео тронула нервная полуулыбка. — Знаешь, как это называется у магглов, капитан? «Словить пулю». Ты просто словил пулю, капитан.

— Как… — закончить Марк не смог — голова закружилась, боль в плече резанула с новой силой, и вслед за ней подступила душная липкая слабость.

Пальцы бывшего подчиненного, такие приятно прохладные, скользнули по его лицу, зарылись на секунду в волосы, замерли в жестких черных путах.

— Тихо, тихо. Не говори ничего. Лежи тихо, тебе нельзя разговаривать, — произнес Нотт, погладив Марка по виску, легким движением прикасаясь к шраму на щеке.

— Я вызвал врача, — услышал Марк голос Рэндома где-то совсем рядом, но повернуть голову было выше его сил.

— К гоблину твоего врача, Рэн. Я сам, — бросил Нотт. — Сам.

Серые глаза просили его потерпеть — это решительное и в то же время виноватое лицо, что бывает у человека, который должен причинить боль. Ради блага, во спасение.

— Потерпи, Марк. Хорошо? Совсем немного потерпи.

Флинт кивнул — боль затаилась где-то, словно человеческое участие изгнало её на время. Он стиснул зубы, чтобы не стонать; видел, как вертикальная складка сосредоточенности залегла на гладком лбу Нотта. Он осторожно отвел в сторону полу кожаной куртки, потянул набухшую от крови майку вниз, и затем с силой разорвал материю, обнажая рану. На лице Тео читалось болезненное сострадание, и Марк почувствовал, что тянется к этому ощущению, как к глотку воды, способному спасти от жажды.

— Навылет, Марк. — Нотт попытался улыбнуться. — Это хорошо, что навылет. Ты только крови много потерял.

Флинт не отвечал — смотрел, как Нотт берет волшебную палочку, как шевелятся губы, шепча заживляющее заклятие. Он никогда не думал, что Нотт знает, как это делается. Хотел спросить его, но еле слышные слова заклинания лишали сил. Заставлял сознание расслабиться, впустить разум в мягкое лоно забытья. Марк закрыл глаза — на мгновение захотелось уснуть, просто лежать вот так, чувствуя, как исчезает боль. А потом в голову ударила мысль, словно всем телом в закрытую дверь. «Лив. Домой».

Наверное, он сделал попытку встать — боль, как задремавший страж, встрепенулась, заставляя заскрипеть зубами.

— Лежи! — смешно, но сейчас Нотт оказался сильнее его. У Марка вдруг не хватило сил, чтобы стряхнуть с себя участливые руки и подняться на ноги. — Куда тебя несёт! Тебе надо поспать, хотя бы немного.

— Мне надо домой, — непослушными губами прошептал Марк.

— Не надо! — Нотт нахмурился. — Мне тебя заклятием привязать к дивану? Всё, что тебе нужно сейчас — отдохнуть! Хотя бы пару часов! И не думай, будто я тебя сейчас отпущу. Даже не надейся. Здесь я командую, капитан.

Марк хотел усмехнуться, но только поморщился от боли.

— Так то, — Тео присел на краешек дивана и призвал в руки квадратный кожаный футляр.

— Рэн, пусть принесут теплой воды и полотенце.

Должно быть, мистер маггл Рэндом сильно удивился, что в его доме от него что-то требуют, а не просят — Марк не видел выражения его лица. Мысль, что нужно повернуть голову, пугала заранее. Тем не менее Рэндом не стал возражать и отдал распоряжение, выполненное на удивление быстро. Марк закрыл глаза, лежал, чувствуя осторожные прикосновения Нотта, вытирающего кровь с его тела. В воздухе явно запахло чем-то травяным и пряным. Почувствовав запах, Марк приоткрыл глаза, с трудом фокусируя взгляд на склянке и вспоминая каменные своды потолка в кабинете зельеварения. Алые пятна жара на углях тигля, ощущение деревянной глади пестика в руке. Это было с ним? Как давно, Салазар! Как давно!

— Как ты меня нашел?

Язык ворочался с трудом, словам приходилось пробиваться сквозь сухость рта, сквозь медленную, вязкую трясину слабости.

— Дурак, — немного по-детски, что совершенно не вязалось с его обликом, произнес Нотт. — Я тебя отметил. Заклинание Связи. Ты что, забыл, как это делается?

«Нет, он не забыл. Они никогда не уходили на вылазку, не отметив друг друга этим заклятием. На тот непредвиденный случай, если нарвутся на засаду авроров и потеряют кого-нибудь из вида».

— Никогда не думал, что мне оно еще пригодится, — пробормотал Марк, заработав от Нотта взгляд, полый негодования. Сейчас ничего в Тео не напоминало уверенного в себе мага, который встретил Марка в этом доме. Марк чувствовал, как вздрагивают его руки, прикасаясь к ране. Волнение заставляло Нотта забыть о том, что нужно сохранить лицо, как подобает истинному слизеринцу.

— Не думал он! — проворчал Нотт. — По-твоему мне все равно, что с тобой будет?

— Я едва не провалил дело, да? Думаю, тебя это волновало.

Лицо Нотта болезненно скривилось, будто Марк сказал несусветную глупость. Грустная улыбка скользнула по губам:

— Просто поспи. Тебе надо отдыхать.

Нотт легко поднялся с дивана — Марк даже не вздрогнул. Слышал, как он произнес заклятие чистки, убирая кровь с ковра Рэндома. Нотт не спешил уходить. Ходил по этой комнате, как у себя дома. Быстрым взмахом палочки опустил тяжелые шторы, погружая комнату в полумрак.

— Тео, — позвал Флинт, чувствуя — еще минута, и он просто не сможет держать глаза открытыми.

— Что? — Нотт оглянулся. Его фигура уже расплывалась перед глазами Марка, теряя четкость очертаний. — Я же велел тебе не разговаривать!

— Спасибо, что вытащил меня.

Должно быть, Нотт усмехнулся — Марк услышал этот звук, но уже не увидел его лица. Не заметил, как он подошел к дивану, пока не почувствовал, как ложится на лоб узкая ладонь.

— Не за что, капитан. Считай, я просто возвращаю долги. Надеюсь, ты не считаешь, что чем-то мне за это будешь обязан?

Марк не ответил. Прикосновение принесло ощущение покоя, или заклятие вступало в силу — теперь уже не важно. Сознание проиграло сну по всем статьям. Его последний отблеск еще поймал теплоту руки, а затем угас, словно задутая свеча.

Он не видел глаза Нотта. Не видел взгляда, скользнувшего по его лицу, не почувствовал, как вздрагивали длинные пальцы. Не слышал шепот, блуждающий на припухших губах, теперь закушенных до крови. И слово «никому», что сорвалось в тишину комнаты, он тоже не слышал. Нотт встал на ноги, осторожно снял с соседнего кресла мягкий плед, накрыл неподвижное тело. И осторожно вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.

— Ну что? Надеюсь, вы не очень испачкали мой новый диван?

Рэндом ждал возвращения Нотта, как обычно сидя на краешке стола. Нотт не ответил. Прошел в комнату, устало опустился в кресло.

— Если бы я не знал тебя, друг мой Теодор, я бы подумал, что ты ОЧЕНЬ волновался. Так волновался, что кинулся сломя голову, рискуя своей драгоценной персоной.

Нотт отвернулся от проницательных глаз Рэндома, якобы для того, чтобы расправить манжеты. Спрятать волнение и мысли, наклеить на лицо холодную, высокомерную маску превосходства. Те атрибуты, к которым привык маггл. Нотт поморщился — он и так дал Рэндому возможность увидеть себя взволнованным и испуганным. И это после всех своих рассуждений про заложника, про козырную карту в его рукаве! Самому смешно — какая игра, какие козыри, если он потерял голову, едва увидев здесь Марка. Разве маггл мог все это понять? Что значило для Нотта одно присутствие капитана здесь, рядом? Видеть его, слышать его голос, смотреть на его руки, ловить такой знакомый тяжелый взгляд.

«Возьми себя в руки! Хочешь, чтобы Рэн имел козырь против тебя? Ты же знаешь — он спит и видит, как бы найти у тебя ниточки, за которые можно безвозмездно дергать!».

— Успокойся. Я ничем не рисковал.

— Надеюсь на это, — произнес Рэндом. — Что случилось с твоим Мраком?

— Откуда я знаю, Рэн? С каждым может случиться.

— Если бы не ты… — Рэндом выразительно завел глаза к потолку — Тео видел, что, несмотря на равнодушный тон, Рэндом внимательно наблюдает за ним.

«Салазар Великий, он, должно быть, считает, будто видит меня насквозь. Нет, друг мой маггл, ты даже не представляешь, что это значит — видеть насквозь. Против тебя даже не нужна окклюменция. А вот я могу сказать, о чем ты думаешь. Я подал тебе пищу для размышления — как далеко я могу пойти ради Марка. Ты мучительно хочешь понять, что он значит в моей жизни. Ручной маг Тео — вот о чем ты подумал. Эта идея и страшит тебя, и притягивает».

— Я устал, Рэн. Не хочу об этом говорить.

— Как хочешь, Теодор, — Рэндом примирительно поднял две руки вверх и слез со стола. Нотт проводил его взглядом — маггл неторопливо наполнил два бокала вина и, вернувшись, протянул один из них Нотту.

— В конце концов, дело сделано, а твое эффектное появление и этот фокус с исчезновением дадут богатую почву для слухов. А если бы еще кто-нибудь, кроме меня, видел, как ты затягиваешь огнестрелы легким взмахом руки и своей абракадаброй…. Ты знаешь, дорогой Теодор, сколько денег ты мог бы заколачивать у нас этим своим умением?

Нотт взглянул на него холодно:

— Рэндом, спасение жизни магглов меня не интересует.

— Конечно. Я должен быть тебе благодарен вдвойне, ведь мне даже не пришлось тратиться на доктора. Так? Твой Мрак пару дней поваляется дома, а потом можно начать готовить его к нашему очень важному делу. Думаешь, он согласится?

— Согласится, — как можно небрежнее бросил Нотт.

— А его дружок? Ты говорил, что возникли некоторые проблемы. Кстати, Теодор, сегодняшняя неприятность — не результат ли тех самых проблем?

Нотт отставил бокал и потянулся. На минуту Рэндом залюбовался ленивой грацией его движений. Маг развалился в кресле, похожий на спокойного сытого леопарда. Но Рэндом отлично знал, насколько ложно это впечатление. Только глупец мог доверять обманчивой безобидности чувственных губ, спокойствию смазливого лица, мягкой волне русых волос. Тот, кто не услышал, глядя на этого аристократичного кота, как металлически лязгнули когти.

Но Рэндом знал, с кем имеет дело.

Маг вне закона. Теодор Нотт.

Кастет под бархатной перчаткой.

— Ты помнишь наш уговор, Рэн? — в глазах лед. На губах насмешка. — Эту ситуацию контролирую я.

— Разве я спорю, Теодор? Просто удивляюсь, почему ты так упорно не хочешь применить старую добрую тактику с заложником. Дадим ему понять, что….

— Ты так ничего и не понял, — Нотт знал — Рэндом это ненавидел. Снисходительный тон, усталую улыбку человека, вынужденного в сотый раз повторять одно и то же. — Заставить Марка что-либо сделать можно, но крайне непродуктивно. Ты же не хочешь, чтобы всё сорвалось? Он сам должен войти во вкус, захотеть сделать дело. Наберись терпения. Обещаю, что очень, очень скоро, Марк будет принадлежать нам полностью. Поверь мне.

— Ты ведь знаешь, что делаешь, верно, Теодор?

— Конечно. Тем более, мне это нужно не меньше, чем тебе.

— В это я верю, Теодор.

Нотт удивленно поднял бровь, собираясь спросить, на чем основана эта уверенность, но не успел. Дверь в соседнюю комнату открылась. Марк показался на пороге, держась рукой за притолоку.

— Тебе нельзя вставать!

В присутствии Рэндома Нотт не мог позволить своему голосу дрогнуть. Ему хотелось броситься навстречу Марку, поддержать его за плечи, закрыть эти проклятые двери, не дать возможности уйти. Флинт был смертельно бледен — Нотт видел — ему стоило большого труда стоять на ногах.

— Мне надо домой, Нотт. Прямо сейчас. Я должен.

— Полежи хотя бы по утра, Флинт!

— Мне надо!

Нотт шагнул к нему — он знал, куда лучше Рэндома, что значит этот упрямый взгляд исподлобья и эти сжатые губы.

— Что-то случилось, Марк? — он постарался говорить тихо, так, чтобы Рэндом не слышал.

— Да. Мне надо к Оливеру.

— Ты едва на ногах стоишь! — голос Нотта был злым.

— Не важно. Если хочешь помочь, отвези меня домой. Только без аппарации.

«Мерлин бы побрал твоего Вуда! У меня просто руки чешутся избавиться от этой проблемы раз и навсегда» — подумал Нотт.

— Хорошо, хорошо. Только не отключай телефон, ладно? Если не хочешь, чтобы я аппарировал прямо в ваше уютное гнездышко.

Флинт не ответил — тяжело оперся на плечо Нотта. Они вышли из гостиной, спустились вниз по широкой лестнице. Должно быть, Рэндом уже позвонил насчет машины. Во всяком случае, когда Марк и Нотт вышли из дверей особняка, водитель не мешкая распахнул перед ними дверцу.

— Не отключай телефон, — снова напомнил Нотт. — Обещай, что позвонишь, если тебе станет хуже или вообще… если что случится.

Марк кивнул, тяжело откинув голову на спинку сидения.

— Довезешь туда, куда он скажет, — холодно бросил Нотт водителю.

Марк его не слушал. Тео не спешил закрыть дверцу. Водитель включил зажигание, а он еще стоял, не решаясь отпустить машину. Он видел — Марк уже забыл о его существовании, ни о чем больше не думая, кроме Вуда, и от этого знания становилось невыносимо горько. Когда руки еще помнят прикосновение к обнаженной коже, когда терзали его глупые противоречия: идти медленнее, чтобы подольше побыть с ним рядом, или перенести его к проклятому гриффиндорцу, именно потому, что он видел, как убивает Марка каждая секунда промедления. И скрутив в узел свои мысли и желания, Нотт хлопнул дверцей. А затем стоял и смотрел, провожая машину взглядом, пока она не скрылась за воротами.

Марк не заметил переживаний Нотта. Он мог думать только об одном — как можно скорее оказаться дома. Он не ждал сочувствия — от кого? Это было удачей, двойной удачей за этот день. Нотт спас его дважды: когда вытащил из безвыходной ситуации и когда затянул его рану, избавив от надобности объяснять Оливеру, кто и когда его подстрелил. И за что. Сейчас надо было добраться до квартиры, снять с себя майку. Железный запах засыхающей крови раздирал его ноздри. Он пожалел, что не попросил Нотта убрать кровь заклятием. Почему-то эта мысль не пришла ему в голову. Мерлин, сделай так, чтобы Оливер спал! Он не должен ничего видеть. Уходя из дома, Марк собирался сразу по возвращению поговорить о том, что было прошлой ночью. Не был уверен, сможет ли найти слова, но знал, что на крайний случай он просто не выпустит Оливера из рук, пока тот не объяснит, что же случилось с ним и с чем была связана эта первая холодность, это нежелание даже лежать рядом. Лив должен хотя бы назвать причину — Марк ненавидел это состояние неизвестности, убивающее его, когда всё было в порядке, а потом оборвалось, как лопнувшая струна.

Пока машина несла к дому, он судорожно перебирал в голове все возможные причины такой резкой перемены. На что он мог обидеться на этот раз? На то, что Марк так редко бывает дома? Это они уже обсуждали. Маггла? Но после той страшной ночи Лив ни разу не дал Марку повода для ревности. Как он сказал тогда? Досадное недоразумение? Что тогда? Что? Он узнал правду? Самое простое и самое невероятное объяснение. Просто невозможное, потому что кроме Рея, сказать об этом Ливу никто не мог. А подозревать Рея в таких откровениях — самый большой бред, вообще возможный на этом свете. И потом, если бы Лив на самом деле узнал, чем именно занимается Марк, то простой холодностью дело бы не закончилось. Марк вздрогнул, — не думать! Только не об этом! Не о цене, что пришлось бы тогда заплатить. Где-то в глубине души он знал такой риск имел место, но Марк пошел на него. И всё же думать об этом, даже допустить мысль, невыносимо.

Машина мягко затормозила у подъезда — водитель быстро вышел, открыл Марку дверь. На лице маггла не было никакого выражения — идеально вышколенный слуга. Марк с трудом выбрался из машины, стараясь сохранить твердость шага, вошел на лестницу. Он добрел до квартиры, держась за стену, — хорошо еще, магглы в большинстве своем спали сном праведников. Открывать замок левой рукой было не слишком удобно. Он вошел внутрь едва ли не на цыпочках. По счастью дверь в комнату была закрыта — Лив или уже спал, или вообще не пришел домой. Марк поморщился — допустить такой поворот событий значило вспомнить про магглу. Если Олли снова начнет жаловаться ей на жизнь, где вариант, что она не повторит попытку?

«Не сейчас!» — оборвал Марк эти мысли. Не включая в коридоре свет, он осторожно прошел в ванную. С трудом стащил с себя куртку, положил её на бортик ванны. С майкой все оказалось куда сложнее. Марк включил воду — от потери крови и слабости его вело, ноги подкашивались. Он оперся обеими руками о раковину, стараясь переждать головокружение. «Чертова маггловская жизнь! — он был зол на себя. — Ноешь, как развалина, Флинт! Совсем разучился терпеть? Из-за какой-то пули! Тебе заклятиями все кости сломали, а ты выжил. Был бы раньше таким слабаком, сдох бы на той лестнице! А теперь что? Боли испугался»? Сжав зубы, он рванул с себя майку. Прислонившись к стене, простоял несколько минут, ловя ртом воздух. В зеркале отражалось его бледное лицо с испариной на лбу. Нотт сработал на совесть. Вместо рваной дыры, на бледной коже остался только алый след, круглый, схожий с оттиском монеты на горячем воске.

Сейчас умыться, застирать кровь с майки, добраться до кровати. Даже если бы Лив был дома и ждал, Марк сейчас не мог разговаривать ни о чем. Тео был прав: хотя бы поспать — вот что ему нужно. Он почувствовал, что голоден и смертельно устал. Нечеловеческое напряжение, в котором Марк пребывал последние несколько часов, наконец-то дало о себе знать. Кто бы мог подумать, что в таком состоянии он еще смог затеять стирку.

— Значит, это правда? Это всё — правда!

Марк увидел его в зеркале. Взгляд Оливера огненной плетью ударил его по затылку, по голой спине. Он появился так неожиданно, так тихо, и теперь стоял в дверях, скрестив руки на груди, неумолимый и строгий, как судья. Марк почувствовал, как снова закружилась голова. Он хотел закрыть кран, но руки не слушались — соскальзывали с гладкого мокрого металла. Вода, окрашиваясь в грязно-розовый цвет, уносила кровь в бездну водостока.

— Что правда, Лив?

Повернуться к нему лицом стоило Мраку неимоверных усилий. Гнев ореховых глаз бил в него без пощады и без промаха. Смотреть на Оливера было невыносимо стыдно. Этот стыд сжигал, заставлял пылать каждую клеточку тела, до боли стискивать руки, пытаясь скрыть дрожь. Отпираться было бессмысленно.

— Ты знаешь что! — Оливер, судя по всему, хотел говорить спокойно, но сорвался в крик, рвущийся из глубины сердца. Крик, который он просто не мог сдерживать. — Джейн предупреждала, что ты не просто так связался с её отцом, но я не верил! Не хотел верить!

— Лив!

Марк бросился к нему — боль была забыта в ту же секунду, когда он увидел его лицо. Использовать любую, пусть самую последнюю возможность, любой шанс…

— Не прикасайся ко мне!

Вуд отпрянул, уходя с порога в глубину коридора. Его лицо исказила гримаса ненависти, такой страшной и отчаянной, заставившей Марка замереть, не смея ослушаться и приблизиться к нему.

— Я оправдывал тебя все это время! Говорил, что ты не убийца, что шла война! Что тебе приходилось! Что ты убивал, чтобы выжить! Но нет! Уже нет войны, а ты всё равно стал делать это! Кто ты такой, Флинт? Кто дал тебе право распоряжаться их жизнями?! Чтобы решать, кому жить, а кому нет?

В голове бешено стучала кровь. Отчаяние, захлестнувшее горло мертвой петлей, заставило Марка сделать шаг вперед, поскользнуться на мокром полу, с трудом удержавшись за стену. Животный ужас оттого, что происходит непоправимое, толкнул вперед, в последней надежде как-то исправить, сохранить любой ценой то, что составляло главный смысл его существования, биения его сердца, всей его жизни. Крикнуть, веря — этот крик долетит до родного сердца, заставит остановиться:

— Лив! Выслушай меня, умоляю! Я всё тебе объясню!

— Мне не нужны твои объяснения! Ты убивал их! За деньги! Ты так низко опустился, Флинт! Её отец купил тебя! Я видел твою чековую книжку, я знаю, сколько тебе платили за кровь!

«Нет. Нет. НЕТ! Я не потеряю тебя! Не потеряю»! Разбивая душу в кровь о презрение и ненависть, что читались на любимом лице, Марк преодолел последнее расстояние, разделяющее их, схватил Оливера за руки. Прижал к себе, обнимая с отчаянной силой обреченного. Вуд вырывался, удары сыпались на Марка, но он не чувствовал боли, все стискивал руки, прижимаясь лицом к растрепанным каштановым волосам, крича ему сорванным до хрипа голосом:

— Лив, я… я согласился… мне пришлось, — воздуха не хватало, и Марк захлебнулся словами, чувствуя, как они бьются о глухую стену ненависти, что отделяла от него Оливера. — Я хотел, чтобы мы уехали, хотел увезти тебя отсюда. Чтобы у нас был свой дом, и никто больше не стоял между нами, никогда. Я потерял голову, когда понял, что могу потерять тебя здесь! Лив, послушай.... Я люблю тебя, я никого в жизни так не любил, как тебя! Тебя одного, на разрыв сердца! Лив! Я не могу без тебя жить! Всё ради тебя…. Ради тебя одного!

Слова лишали Марка сил. На какую-то секунду его руки дрогнули, разжимая объятие. Оливеру оказалось достаточно этой секунды, чтобы отпихнуть его от себя, так резко, что Марк не удержался на ногах и упал на пол. Нужно было вскочить, тянуться за ним, но руки и ноги не слушались. Тело отказалось подчиняться. Он остался на полу, глядя на Лива снизу вверх.

— Ради меня? Ты делал это ради меня? — Слёзы брызнули из глаз Вуда, голос вдруг сорвался, повис в воздухе на одной тонкой ноте. — Чтобы эти люди, эта кровь, — на мне? Это ради меня?

Как хочется заткнуть уши! Не слышать этого! Не видеть, как Лив тряхнул головой — гордо и отчаянно, точно осужденный, что делает первый шаг на эшафот. «Пощади меня! Лив»! — рвались в голове нити сознания, щипцами вытаскивали из него душу. Лив больше не кричал. Прислонившись к стене, он смотрел на стоящего на коленях Марка так, как смотрят на незнакомого человека.

— Я думал, ты другой, Флинт. — Его голос вдруг стал тихим и безжизненным. — Наверное, я придумал себе тебя — другого. Но теперь знаю, что ошибся. И мне горько от этого. Так больно.

Марк заткнул уши руками. Слышать этот голос было невыносимо. Волна душевной боли, исходящая от Оливера, рвала на части. Он впитывал её, пропуская через свое тело, но боль не уходила, застревала в нем, пряталась в уголках сознания. Его ужас и отвращение, что пришли туда, где еще недавно не было ничего, кроме обожания и любви. В эту минуту он в полной мере ощущал, какую муку принес Ливу.

— Ты убийца, Флинт. Не невольный, не жертва обстоятельств. Ты убийца, потому что это твоя природа. Это в тебе. И никогда не изменится.

— Лив! Умоляю! Не бросай меня! Лив!

Мрак хотел крикнуть, но губы не слушались. Соленая влага слез текла из глаз, второй или третий раз в жизни. Эта соль, горькая и безнадежная, раздирала лицо. Он больше не делал попытки приблизиться — стоял на коленях, склонив голову, и слушал свой приговор.

— Убирайся. Убирайся из моей жизни, Флинт. Уходи. Я не могу быть с тобой. Меня уже от себя тошнит, когда я вспоминаю, что жил с тобой. Спал с тобой, когда все эти люди… и ты приходил и врал мне, зная, что ты весь в этой крови…

— Лив! — не слова, не стон — всхлип, незнакомый, словно произнес его другой человек. Кто-то, чья участь уже решена и смерть смотрит в лицо, а он еще по инерции, слепо надеется на чудесное избавление. Жалкий и обреченный всхлип мертвеца.

— Уходи! Убирайся куда угодно. Или оставайся здесь — уйду я.

Марк поднял глаза, быстро скользнули по лицу руки, вытирая слёзы. Нет прощения. В этом лице, в этих глазах — спокойных и пустых. «Трус, жалкое ничтожество! Получил всё, что хотел? Будь мужчиной хоть сейчас, не мучай его еще больше. Мало горя ты ему принес?»

— Нет. Не надо, Лив. Я…. — Проклятое заикание вернулось, видимо для того, чтобы развеять последнюю иллюзию сильного и уверенного в себе человека. — Я уйду. Если ты хочешь, чтобы я ушел…

— Я хочу, — звучал в ушах неузнанный голос. — Хочу, чтобы ты ушел и больше никогда не возвращался.

— Хорошо. Ты, только не волнуйся. Я сейчас…. Я уйду, если ты хочешь…

«Не мямли! Не смей смотреть на него! Чего ты повторяешь одно и то же? Надеешься, что он передумает»?

— Убирайся!

Голос Оливера сорвался в визг. Спокойствие было истеричным, державшимся на обрывке воли.

«Вставай и убирайся! Ты видишь? Он закрыл глаза, потому что ему даже смотреть на тебя противно».

И он встал, с трудом поднимаясь с колен. Его тошнило от отчаяния, от собственной дрожи, от мыслей, что вязким комом висели в голове и не могли подсказать ни одного решения, ни одной лазейки вернуться. Марк развернулся — как слепой, тычась в стены и не сразу находя дверь, он вошел в комнату. Перед глазами всё кружилось и плыло. Он механически, не думая, не осознавая, что делает, натянул на голое тело первую попавшуюся майку. Вытащил сумку, но рука разжалась, отпуская кожаный ремень. Комната вдруг показалась ему маленькой, стены и потолок сжимались вокруг, выдавливая из своего нутра, как чужеродное тело. Он не смог заставить себя приблизиться к кровати, даже чтобы поставить сумку и собрать вещи. Они так и остались лежать у раскрытой дверцы шкафа, брошенные и ненужные здесь так же, как он сам. Не оглядываясь, Марк вышел в коридор, трясущейся рукой снял с крючка плащ, хотел надеть, но руки запутались в рукавах. Лив стоял напротив, не сводя с него взгляда. По его глазам Марк видел, какими невыносимо долгими кажутся Оливеру минуты. Как отчаянно он хочет, чтобы Флинт как можно скорее вышел за эту дверь, избавил его от своего присутствия. Поскуливая от отчаяния, Марк положил на столик ключи от квартиры — жалобное звяканье кольца одиноко отразилось от стен. Он проклинал себя и все же медлил — желание дотронуться до Оливера, самый последний раз, стало непереносимо.

Он оглянулся, хотел сделать шаг, но натолкнулся на измученный взгляд ореховых глаз. Поспешно отступая к порогу, Марк не мог видеть, как пальцы Вуда до боли впились в притолоку за спиной.

Флинт вышел, тихо закрыв за собой дверь. Почти неслышно, но Оливер оглох от этого звука, словно от взрыва. Вся сила его обиды и презрения, что он копил, дожидаясь возвращения Марка, покинула его в ту минуту, когда стихли за дверью удаляющиеся шаги. Лив медленно сполз по стене. Слез уже не было — лишь пустота. Он не знал, сколько просидел вот так, утонув в тишине пустой квартиры, в которой он только что, своим желанием, остался один. Держась за дверь, он поднялся на ноги, вошел в комнату на негнущихся ногах. Здесь еще всё напоминало о Флинте: постель, брошенная сумка. «Он ничего не взял, — мелькнула в голове запоздалая мысль. — А как же…» «Не могу поверить, что ты сам выгнал его. Что же ты делаешь? Верни! Сейчас, пока он не ушел далеко. Верни!» — вторила ей вторая.

АААААААААА!!! — он закричал, но одинокий вопль сожрала оглушающая тишина. На столе еще лежала фотография Нотта, которую Лив хотел предъявить, как неопровержимое доказательство, но забыл. В этом не было нужды — Флинт ничего не отрицал. А теперь просто ушел, туда, в ночь, ничего не взяв с собой. Оставив его здесь, свободным ото лжи, от крови, от ощущения вины. И от себя самого.

Он сел на кровать — нужно было что-то делать, убрать разбросанные вещи. «Ты избавился от его присутствия, и что теперь? Позови Дженни — ты закроешь глаза, а она уберет из этой квартиры всё, что когда-либо напомнит тебе о нем. Одежду, чашку, куртку, воздух, постель, что еще так долго будет хранить ощущение его тела. Что еще? Что ты сделаешь с собой, чтобы никогда о нем не вспомнить? Ты поступил так, как он того заслужил, как считал нужным. Ты вычеркнул его из этой квартиры, не дав ему оправдаться. Скажи себе сейчас, положа руку на сердце, что ни на минуту не жалеешь об этом? Что тебе НА САМОМ ДЕЛЕ все равно, куда он ушел? Что ты на самом деле считаешь, что поступил правильно и единственно возможно. Ну, ты сделал это. Ты выгнал его в ночь, ты уже не представляешь, как он бредет сейчас где-то, под начавшимся ливнем, вжимая голову в плечи и размазывая влагу по лицу. И слёзы, которые ты видел в его глазах. Теперь твоя совесть чиста. Он обманул тебя, нарушил свое слово, и ты не смог ему этого простить. Ты не переступил через чужую кровь. Ты остался честен с собой. И твое желание остаться чистым оказалось сильнее любви. А ты любил его? Случись обратное, как бы он поступил с тобой? Минутами раньше, неужели ты на самом деле его ненавидел? Того, что так долго был единственным близким тебе человеком. На которого сегодня тебе не хватило оправдания.

Ну, вот и всё. Его больше нет. И ты сидишь в пустой квартире. Ты честен с собой. Ты чист. Ты знаешь, что был прав. Его нет и больше никогда не будет.

А дальше?»

Телефон молчал. Тео уже несколько раз протягивал руку к маггловской игрушке и снова опускался в кресло. В комнаты, что выделил ему Рэндом, никто не мог зайти без разрешения гостя. В прямом смысле этого слова. Теперь, сидя в полумраке, была возможность сбросить все маски. Перед собой нет нужды притворяться.

Нотт был один — сколько себя помнил. Родной особняк, глядящий на мир строгим взором готических окон, располагал к этому одиночеству. Тео рос в лабиринтах комнат, посещаемых лишь бесшумными домовиками, в тишине и отдалении от всего, что можно назвать бьющей ключом жизнью. Дом ассоциировался в его голове с огромным склепом, некрополем, в котором не было место ничему живому. Стены дикого камня, мертвый взгляд статуй, рыцарские доспехи, смотрящие вслед черными провалами забрала. Он ходил по дому — низкорослый, похожий на изломанную линию — и спиной чувствовал холод этих взглядов. Здесь он отвык от звуков. Ничто не нарушало тишину особняка — даже крысиный писк. В его доме не было крыс. Только пустота. И отец, где-то среди своих комнат, невидимый, чье присутствие скорее просто подразумевалось. Сидя в особняке маггла, Тео думал, как сильно напоминает отца. Это не было внешним сходством. Скорее неким внутренним ощущением, сознательным желанием выключить себя из биения жизни. Запереть среди серых стен в обществе закрытых портьер и догорающего камина. Пустоты и одиночества.

До двенадцати лет Теодор Нотт мог по пальцам пересчитать дни, когда отец звал его к себе. Давая понять, что в этом фамильном склепе Ноттов есть еще одна живая душа.

Голос отца вдруг отражался от стен библиотеки, возникал в анфиладе вечерних покоев. Еще не звучал, неожиданный и неминуемый, но Тео ощущал его вторжение струнами своего сознания, чуткими, как камертон. «Теодор». Только имя. И этот звук приказывал оставить мелкие мальчишечьи дела и пуститься в долгое путешествие среди стрельчатых арок, широких лестниц, мрачных комнат и мертвых взглядом статуй. На третий этаж, в покои Редгрея Нотта — одинокого и властного хозяина дома, проводившего предзакатные часы нелегких раздумий в уединенной тиши своих комнат.

Тео ждал зова и боялся одновременно. Чувство, которое он питал к отцу, состояло из болезненной смеси ожидания и страха всегда с горькой ноткой жалости и разочарования. Он входил в кабинет, всегда заставая отца стоящим у окна. Он вызывал сына, но сам какое-то время был еще очень далеко — во власти горестных дум, начиная с каких-либо житейских неурядиц до скорбных и безнадежных рассуждений об уходящей жизни. Но Тео все равно остро ощущал, что кроме них двоих ни единой тени не возникнет в этих древних стенах, завещанных предками. О чем они говорили в те редкие встречи? На лице отца всегда застывало мученическое выражение, как у человека, пытающегося подобрать нужные слова. Но он так и не находил этих слов. Говорил с сыном, словно не видя — Тео хорошо помнил взгляд, устремленный куда-то мимо него. И глупое желание вскочить на ноги, подбежать к отцу, трясти за руку. Сделать что угодно, лишь бы взгляд этих усталых серых глаз, утонувших в лучиках морщин, обратился на еще одного обитателя этого мрачного дома. Оторвался от портрета матери, оставившей отца слишком рано, от задумчивого движения руки, поглаживающей предплечье. Тогда Тео не знал, что прячется под дорогим черным сукном. Это незнание длилось недолго. Чертов Поттер не спешил держать язык за зубами. Имена Упивающихся, увиденных им на кладбище, быстро облетели школу…

«Сколько мне было тогда, отец? Четырнадцать? Я потребовал от тебя правды. Впервые в жизни. Это был самый долгий разговор с тобой за всю мою тогдашнюю жизнь. Ты говорил, а я слушал. Ты смотрел на меня такими глазами, словно только увидел. Твой сын, вечно находившийся где-то в отдалении, тенью скользивший среди этих стен, вдруг вырос. И ему пришло время узнать, что его ждет дальше. Тень Лорда, витавшая в моем сознании наравне с персонажами учебников по истории магии, вдруг оказалась реальной, осязаемой фигурой. В полутьме кабинета возникло это имя и осталось третьим присутствующим в нашем добровольном затворничестве. И ты говорил, для меня это большая честь. Что я обязан, это мой долг. Ты оторвал меня от созерцательного одиночества, стряхнул с пыль фолиантов и поставил перед действительностью — я готов. Ты можешь начать мое обучение. Я продолжу твое дело. Салазар Великий!

Тем летом ты внезапно заявил, что мы поедем в Малфой-манор. Я удивился, но не подал виду — последний раз мы выбирались из нашего склепа вдвоем, когда ты готовил меня к школе. Тебя приветствовали знакомые маги, ты высокомерно и холодно кивал головой, а я подсознательно копировал твою манеру. Я стал таким же, как ты? Отчужденным, холодным, высокомерным. Гордился своим превосходством, потому что считал других заведомо ниже меня. Я не видел тогда никого, с кем мне хотелось бы вступить в какие-либо близкие отношения, к чему тогда предаваться пустопорожним разговорам? В конце концов, сдержанность — сестра краткости. Драко утащил меня в сад; по-детски блестя глазами, пытался выпытать, что мне известно о Лорде, рассказывал ли что-нибудь отец. Он не был особенно умен, его влияние на факультете передалось ему по наследству. Скорее уважение к фамилии, чем к нему самому.

Я развлекался наблюдением. Вы замечали когда-нибудь, как много можно узнать о людях, глядя на них со стороны? Маленькие смешные живые фигурки, что ты сажаешь на ладонь и рассматриваешь.… Помню, первоначально меня все время пытались заманить в какую-нибудь факультетную группировку, но потом отстали. Держались на расстоянии. Но разве я не сам так себя поставил? Не этого хотел?

Мы вернулись в школу — безумный год. Все эти слухи, что ползали за нашими спинами, смешное разделение магов на тех, кто верил Дамблдору, и тех, кто верил Министерству.… Для Малфоя это еще была какая-то игра, а я уже тогда понимал — всё слишком серьезно. Догадываясь, что не могу открутиться от службы Лорду, я дал себе слово никогда не быть бараном на бойне. Считал это ниже моего достоинства, ума… Я займу приличествующее мне положение…

Сейчас я, пожалуй, могу посадить на ладонь самого себя. Рассмотреть со всех сторон.

Кто он, этот самый Теодор Нотт? Самодостаточный одиночка, развлекающийся наблюдениями за сокурсниками и умеющий делать выводы? Гордящийся своим отточенным умом, холодной замкнутостью. Считающий, будто никогда не станет пешкой в чьей-либо игре. Я сохранял дистанцию, даже когда получил метку «Стилета». Может, мои сослуживцы тогда были мне смешны? Повязанные своей школьной дружбой, своей слепой преданностью Флинту. Монтегю, Уоррингтон, Пьюси, Боул, Деррик. Гойл, видевший смысл жизни в рабском служении Малфою. Они говорили «мы». Кажется, я этого слова не признавал вообще. А затем наступил час икс и мое самодовольство рассыпалось, словно карточный домик. Не их, а моя гибель вдруг оказывалась пустой, пешечной, именно потому, что я ни к кому не был привязан. Не верил ни в идеи своей стороны, ни в дружбу. Не испытал любви, не был любим. Не было в моем правильном, умном существовании ничего, за что можно было бы рискнуть головой. Сейчас я думаю, что сбежал тогда не от смерти как таковой. Я сбежал от своих разбитых иллюзий, от своей «правильной» жизни. От убеждения, будто одиночество есть самое достойное состояние уважающего себя человека.

Я хотел величия — и оказался пешкой в последней битве у стен Дурмстранга. Я хотел восхищения — но кто бы мной восхищался, если я никого никогда не любил? Только себя. Кто вспомнил бы обо мне? В чьей душе я оставил хоть какой-то след?

Я считал, будто знаю, что такое одиночество. Ирония судьбы? Шуточки Мерлина? Как назвать мое глупое знание, если настоящий вкус одиночества я понял именно тогда, когда остается СОВСЕМ один. Без друзей, без родных, без какой-нибудь мало-мальски сердечной привязанности. Когда ты находишься в обществе и то же время ты вне его — это одно. Ты можешь себе позволить мысли, что тебе никто не нужен и ты просто наблюдатель, без чувств и эмоций. Но на тебя хотя бы иногда реагируют. Ты слышишь их голоса, просьбы, приказы, ощущаешь тепло их тел, слышишь дыхание. Можешь быть не с ними, но в окружении тех, в чей круг попал. Но вот ты остаешься один, без этих людей... У тебя даже нет врагов, потому что враги считают тебя покойником. Тебя нет. Ни для кого, кроме самого себя. Ты — призрак. Понимаешь, что лишился всего... так как вся твоя жизнь заключалась в наблюдении, в пренебрежении этими людьми... И как только не стало их — исчез и ты...

Мои дни и ночи, сотканные из воя в пустоту. Из ужаса, потому как именно тогда я понял, что такое настоящее одиночество…

Может быть, у кого-то и повернется язык назвать это спасением от смерти.… То, как я жил… Мой фамильный особняк принадлежал Министерству. Конечно, зачем пустовать отличному жилью, даже такому негостеприимному и мрачному. Зачем мертвецам имущество? Вы же умерли, мистер Нотт, забыли? Вас нет. Чужие люди ходили по комнатам, в которых я вырос. Я был похоронен всеми — врагами, оставшимися в живых дальними родственниками, всеми, кто знал меня лично и уцелел в войне. В мире мне не оказалось места. Я не шел за Переход в толпе осужденных, и авроры не вытягивали из меня магию заклятием. Я дышал, сжимал в руке волшебную палочку… Но я все равно умер. Сколько раз я жалел тогда, что избежал смерти. Сколько раз эта жизнь становилась мне в тягость…

А потом появился Марк. Появился в тот момент, когда я неплохо устроился в мире магглов. Когда злость на весь белый свет, что пришла на смену апатии и малодушным мыслям о смерти, бросила меня в водоворот другой жизни, где я наконец-то стал не пешкой, не разменной монетой в чужой игре, а хозяином положения. Появился неожиданно, как обычно случаются самые главные события в жизни. Стив Уандер, заплативший Рэну за смерть своего бывшего партнера Кейси Флиппера. Поскольку некое представление в спорном клубе «Paradise night» переполнило чашу его терпения. А мне потребовалось все самообладание, чтобы не подпрыгнуть до потолка от удивления, прямо при магглах. Я понял, это не ошибка — так оглушительно билось мое сердце. А глупый незадачливый маггл, за чьей жизнью отправили меня, подтвердил все догадки.

Я уже тогда знал, что сделаю все возможное и невозможное, но Марк будет со мной. Кто хотя бы раз испытал такое же одиночество, поймет меня.

Он жил здесь, со смазливым гриффиндорским недоумком Вудом, который в подметки ему не годился. Еще со школы… твоего Мерлина, да об этом знал почти весь Слизерин, а мой бесстрашный капитан был уверен, будто скрывает страшную тайну. Но будь я проклят, если позволю кретину Вуду путаться у меня под ногами. Я больше никогда не отпущу Марка. Сейчас остается лишь набраться терпения. Ждать, пока предпринимаемые мною ходы начнут давать свои результаты.

Я никому тебя не отдам, капитан. Не из-за моего мелочного эгоизма. Не потому, что смалодушничал тогда и теперь пытаюсь искупить свою вину. Твое появление вернуло мне силы жить, знать — я больше никогда не буду один.

Ты спасешь меня от одиночества…».

Он схватил телефон на последнем слове разговора с самим собой, не оставив времени задуматься. Словно боялся, что если не сделает это сейчас, в эту минуту, то так и не осмелится набрать номер, чтобы услышать его голос. Ночь уже сменилась утром. Или в данный момент, в далекой от особняка Рэндома квартире, Марк еще спал, или…

Дурное предчувствие? Внутренний голос, который вдруг ясно и отчетливо произнес: он в беде. Позвони, Нотт. Просто возьми телефон и набери номер. Это так трудно сделать?

Он сидел в кресле и слушал долгие гудки. Сбрасывал и набирал снова. Марк не отвечал.

Тео встал из кресла и подошел к окну. Внезапно он поймал себя на мысли, что, должно быть, смотрится комично — с мобильным маггловским телефоном в одной руке и волшебной палочкой в другой. «Самый видок для тебя, Нотт, как для застрявшего между мирами. Свой среди чужих, чужой среди своих…».

Есть не хотелось. Он покосился на звонок для прислуги и снова вернулся в кресло.

«Я подожду до обеда. Потом позвоню. Мерлин! Я же просил его не отключать телефон!»

В последнее время с Ноттом происходило нечто, что совсем ему не нравилось. Раньше Тео не составляло большого труда сесть, закрыть глаза и, отрешившись от мыслей, просто сидеть и ждать. Но теперь, если дело касалось Марка Флинта, он с трудом мог держать себя в руках. Требовалось все самообладание, чтобы удерживать себя в этом кресле. Часы на стене мерно отбивали четверти — ладонь Тео в такт движению стрелок поднималась и опускалась на подлокотник кресла. Наконец, он не вытерпел.

Рэндома в особняке не было. Тео нисколько не заботило, где маггл мог находиться, но в сложившейся ситуации это даже хорошо. Не возникнет нужды снова читать на лице маггла немой вопрос, чего это друг Теодор так волнуется.

Он мог при желании аппарировать прямо к двери Марка. Показаться на глаза Вуду, высказать гриффиндорскому ублюдку, что он о нем думает. Невероятно глупая, но соблазнительная мысль. Тео усмехнулся. По его расчетам, Вуда вообще не должно быть дома. Но, в любом случае, его появление вряд ли понравилось бы Марку.

«Он в беде», — кольнуло сердце с новой силой. Тео поморщился. Метаться по комнатам было невыносимо и бессмысленно.

Он набрал номер еще раз, заранее зная, что ему ответят лишь гудки. Спустился в столовую, маленькую, обшитую дубом, предназначенную только для него. Салазар! Он с большим трудом привыкал к маггловскому способу приготовления пищи, до истерики скучая по стряпне домовиков. По свежевыпеченному в очаге хлебу, даже по проклятому тыквенному соку Хогвартса. На кухне магглов магия была бессильна. Нотт брезгливо включил кофеварку — соблазнительный запах кофе не улучшил его настроения. «Ты сам его себе портишь. Создаешь какие-то трудности, когда можно лишь позвать прислугу и приказать принести кофе. Все боишься испачкаться о магглов? Или лишний раз показаться им на глаза?». Пить кофе расхотелось. Он сделал маленький глоток и отставил чашку.

«Возьми трубку, Марк! Где ты, твоего Мерлина, можешь быть?».

* * *

Последнее, что Марк помнил — дождь. Он вышел из подъезда и попал под косые хлесткие струи, в одну секунду промочившие его до нитки. Дождь стекал по волосам за ворот плаща, пробегал по измученному телу ледяными прикосновениями, быстрыми и невесомыми, точно лапки паука. Уже неосознанным движением он втянул голову в плечи, хотя ему были совершенно безразличны дождь и вода, хлюпающая в ботинках. Марк почти ничего не видел — слёзы, мерзко застилающие глаза, мешались с водяными струями с небес, превращая улицу в смазанный рисунок. Нетвердыми шагами спустившись с бордюра, едва не упал — проклятая вода, проклятая пелена перед глазами, мешающая сделать последнее, что он хотел теперь от жизни. Оглянуться на ИХ окна, самый последний раз увидеть на фоне стекла стройный силуэт.… Надеялся его увидеть. Не быть уверенным, но отчаянно этого хотеть.

Марк остановился. Быстрым движением, уже не обращая внимания на разламывающую боль в плече, размазал слезы по щеке, но они все равно текли — кто бы мог подумать, что слез бывает так много? Или их столько накопилось за восемь лет, что минули с тех пор, как он плакал последний раз? Не имело значения. Он поднял голову. Взгляд все еще тянулся к свету окна, но силуэта не было. Лив не хотел смотреть на него — даже в самый последний раз. И вместо света Марк увидел лишь размытое пятно, будто даже дождь, безразлично льющий на всех, отказывал ему в праве оглянуться.

Весь этот мир. Дождь и холод ночи. И Лив. Лив, оставшийся внутри его сердца, именем, теплым взглядом светло-карих глаз, голосом, который еще мог звучать в памяти Марка стройным силуэтом, что казался сотканным из света.

Он прошел несколько ярдов, все еще отчаянно борясь со слезами. Оглянулся снова, в упрямой и безумной надежде, но света больше не было. Окно погасло, потерялось среди десятка таких же безликих и слепых окон. Закрыло от него путь домой, как когда-то сомкнулись камни Перехода, сделав его изгнанником.

Это последнее, что он помнил. Темнота и дождь.

А потом Марк Флинт умер.

Тело еще жило. Билось сердце, он дышал. Грудь вздымалась в такт дыханию, сокращались мышцы, позволяя делать шаги, вздрагивали пальцы рук, ныла затянутая рана. Расплывались перед глазами предметы — организм уже исчерпывал резервный запас сил, отпущенный природой, чтобы бороться с недостатком крови. Слабость, точно сидевший в засаде зверь, сделала свой верный прыжок и вцепилась ему в затылок, чтобы повалить на землю и медленно прикончить, упиваясь своей властью над беспомощной жертвой. Он уже не понимал куда шёл. Только заученная механика движений. Ошметки рефлексов, умирающие последними. Им еще кажется, что они наконец-то вырвались на свободу от подавляющего их разума, но эта свобода недолговечна и иллюзорна. Они тоже умирали. Просто делали это медленнее.

Наконец он упал. Сознанию это было безразлично. Оно не задавалось вопросом, где и куда, сколько он будет лежать в незнакомом темном месте, чувствуя под щекой холодный асфальт улицы. При падении он разбил лицо. Тоненькие струйки крови, которой и так катастрофически не хватало организму, щедро питали асфальт. Легкомысленное сознание даже не позаботилось о том, чтобы он закрыл глаза. Марк все равно ничего не видел перед собой. Если бы он был жив, то, наверное, думал о смерти. Но у него не было мыслей. Мысль, как визитная карточка жизни, оставила его. Его глаза, должно быть, видели перед собой грязную стену, испещренную граффити, как наскальные рисунки в пещерах дикарей, пустые жестяные банки, нашедшие последний приют в грязной луже. Выброшенные за ненадобностью, пустые и испорченные, как он сам. Глаза это видели, он — нет.

В какой-то момент Марк услышал голоса. Глаза видели чьи-то ноги, две или три пары грязной и мокрой обуви. Кто-то засмеялся над головой, кто-то ткнул его носом ботинка. Кто-то, глядя на его открытые глаза, обозвал «обкурком». Кто-то выдвинул предположение, что он просто подох. Это было недалеко от истины, но проклятое тепло тела и дыхание опровергали это утверждение. Кто-то ударил — Марк даже не пошелохнулся. Уже не чувствовал рук, терзающих его, стаскивающих с тела кожаный плащ. А когда неизвестные ушли, он остался лежать, устремив взгляд в одну точку.

Потом время провалилось. В этой вязкой черной трясине тонули рефлексы, замерев подобно мухе, попавшей в смолу. Где-то текли минуты, где-то ходили люди, где-то утро оборачивалось днем, где-то на смену дню приходили сумерки. Должно быть, приходили. Марк не знал. Слух пробудился первым. Вероятно, его разбудил звук подъехавшей машины. За слухом проснулось зрение, сфокусировалось на еще одних ногах в рабочем комбинезоне. Затем последней судорогой дернулось осязание. Отметило чьи-то цепкие руки, вздернувшие его на колени. Летаргически настроенное тело каким-то чудом приняло вертикальное положение, ноги сделали несколько шагов к стене. Он ударился об нее грудью. С трудом оторвался от холодного камня. Ноги вновь двигались, несли куда-то. До слуха долетел звук машин, визг тормозов, глаза видели море, океан безумного неона. Чувства ощущали, Марк — нет.

Что-то ударило его в бок. Он упал бы и от легкого прикосновения. Удар оказался настолько сильным, что отбросил далеко вперед. Визг тормозов разорвал слух, раздирая барабанные перепонки. А потом все смешалось в жалких осколках его сознания — этот раздирающий визг, руки, что тащили его вверх, глухой звук удара, брань, слишком громкие голоса, свист сирены. Он стоял, удерживаемый чьими-то руками, световые пятна перед глазами мигали, словно праздничный фейерверк в Хогсмите.

Что-то происходило перед его глазами, он стоял в эпицентре этого события немой и безучастный, точно сломанная кукла. Пока кто-то внутри не включил мир вокруг него, как включают телевизор. Звуки превратились в слова, цветовые пятна — в картинку.

— Бросился прямо под колеса, офицер!

— Что я мог сделать, черт дери!

— Я опаздываю на встречу! Дьявол! У меня нет времени на ваши бумаги! Этот урод и так остановил движение отсюда до Лейтон-стрит!

— Успокойтесь, сэр!

— Черт, вы мне говорите о спокойствии? Просто заберите этого кретина в участок!

— Сейчас я вызову машину. Сэр, вы сможете спокойно ехать дальше.

Лица снова подернулись пеленой. Сначала тот толстый маггл в костюме превратился в кляксу, потом еще двое, что стояли рядом с ним. Последняя потуга сознания выхватила из окружающих пятен колышек полицейской фуражки.

— Я должен вызвать медиков. Согласно инструкции…

— К черту ваши инструкции! Посмотрите на этого сукиного сына? Он здоров, как бык! Просто нашырялся…

— Подождите, подождите, офицер!

Это был последний образ, уже не цельный, уже переходящий в кляксу, где самым четким оставались белые волосы, уголок щеки и штрих накрашенных губ. Изображение потухло, только голоса продолжали звучать в голове.

— Вы знаете этого человека, мисс?

— Марк, Марк, очнись! Очнись же…

Голос был знакомым, и если бы затухающее сознание продержалось еще немного, он, должно быть, узнал… Руки подхватили его, Марк почувствовал сладкий цветочный запах.

— Мисс?

— Мы вместе работали, да знаю….

— Кэт, что это за урод, твою мать?

— Заткнись, Бобби!

— Ты что, спятила, сука?

— Заткнись нахрен, самодовольный ублюдок!

— Марк… — звал его этот неузнанный женский голос. — Марк!

— Куда ты собралась, дура?! Я тебе не дам притащить в мой дом…

— Это мой дом! И он спас мне задницу, когда ты, сукин сын, шлялся по казино! И если тебе что-то не нравится…

— Ну всё, ты нарвалась!

— … знаю, что делаю, офицер…

— … проваливай к черту!

— … себе в…

— … недалеко отсюда…

— … мисс…

Звук пропал. Обрывки слов смыло водой беспамятства, как разбушевавшийся поток смывает на своем пути всё, что совсем недавно имело право на жизнь. Он больше не слышал голосов.

НИ-ЧЕ-ГО…

* * *

… — Рей.

Инвалид маггл ответил сразу. В трубке прозвучало не больше двух гудков.

— Это Призрак.

— Слушаю, сэр.

Подготовочка! Никаких фамилий и имен. Маггл, что был старше Тео вдвое, называл его сэр. Наверное, раньше он обратил бы на это внимание.

— Где Марк?

Этот звонок был последним, что Нотт мог сделать, прежде чем отправиться на поиски самому. Промучившись неизвестностью до вечера следующего дня, он успел возненавидеть звук длинных гудков так, что услышь он их еще раз, просто разбил бы телефон о стену.

— Вы, кажется, живете недалеко друг от друга?

— Да, сэр.

— Он срочно мне нужен. Ты можешь связаться с ним прямо сейчас?

— Я могу доехать, сэр.

— Так сделай это. Я перезвоню через десять минут. Пусть включит телефон.

В трубке раздались гудки. Нотт поспешно сбросил вызов — этот звук доводил его до бешенства. Десять минут показались ему годом. Он прошел комнату от шкафа до стены, развернулся и двинулся в обратном направлении, считая шаги. Один шаг — одна секунда. Два шага — две секунды. Двадцать шагов до стены — двадцать секунд. Обратно — еще двадцать. В десять минут умещается ровно пятнадцать обходов комнаты… К Мерлину!

Какие еще действия можно уместить в десять минут? Выкурить одну сигарету?

Он бросил в пепельницу дымящуюся сигарету и пробежал пальцами по кнопкам. Только не длинные гудки, Салазар Великий!

— Ты узнал? Где он?

В трубке молчали, словно маггл собирался с мыслями, прежде чем принести самую неутешительную новость. Тео почувствовал, что на мгновение у него перехватило дыхание.

— С кем ты говорил?

— С тем парнем, который с ним живет, сэр, — похоже, маггл наконец-то собрался с духом. А ведь он по определению не мог быть трусом. — Он заявил, что Марк здесь больше не живет.

— Что это значит? — Тео стоило неимоверного труда сохранить в голосе высокомерную холодность, когда хотелось просто заорать.

— Сэр, я думаю, они повздорили и Марк ушел.

— Куда?

— Тот парень не знает. Это еще ночью было. Похоже, он что-то пронюхал про Марка.

— С чего ты взял?

— Он сказал, будто мне должно быть лучше известно, где он и куда мог пойти. Мне попытаться разузнать?

— Нет. Я сам разберусь.

— Сэр… — Маггл мялся, похоже, он хотел сказать что-то еще.

— Да.

— Моя дочь… думаю, она что-то вынюхивала. Сэр, она вбила себе в голову, что ей нужен Оливер — парень, живший с Марком…. Джейн не могла узнать ничего важного. Но если вдруг… сэр, она моя единственная дочь, и пусть она настоящая сука…

— Не продолжай.

— Сэр, я найду его, можете на меня по…

— Я найду его сам. Но если с Марком что-нибудь случиться…

Тео не стал продолжать — просто отключил телефон и тут же забыл про маггла. Куда он мог уйти, ночью, едва стоящий на ногах?! Прошли почти сутки! Нотт бросил телефон, поспешно схватил пальто и вызвал машину. Он знал — исполнительность магглов в доме Рэндома доведена до совершенства. Ему оставалось теперь лишь спуститься по лестнице. Тео поспешил в спальню. На поиски «ключа» не потребовалось много времени — он хранил его с войны, спрятав на время в маленькую бархатную коробочку. «Ключ» представлял собой прозрачную сферу диаметром в два дюйма. В ней, на манер маггловского компаса, в багровом мареве плавала маленькая стрелка. В голове пронеслась горькая мысль, что он хранил «ключ» как память и совершенно не предполагал, что когда-нибудь будет искать Марка. Там, на войне, его самого однажды искали таким образом. В тот день, когда Нотт пережил массу неприятных минут, нарвавшись на авроров. Иногда Тео еще вспоминался заброшенный склеп, в котором дожидался помощи наедине со старыми гробами и умирающим Боулом. Но сейчас Нотт мог только обругать себя. Вытащив Марка с той проклятой крыши, он совершенно забыл о Заклятии Связи. «Знаешь, на кого ты похож, Нотт? — сказал он сам себе. — На идиота, который расставил ловушки, забыл где и упал в собственную яму. Это нервы, Теодор, нервы. Стоило плести столь хитроумную сеть, чтобы, когда она сработала, быть совершенно к этому не готовым? Кто тебе отшиб память? Или ты не ожидал, что «связка» с Марком понадобится тебе еще раз и так скоро?». Теперь ругать себя было бессмысленно. Он не мог определить место нахождения Марка немедленно, чтобы аппарировать туда прямо из собственных апартаментов. Оставалось только воспользоваться «ключом», действующим как собака ищейка. Достаточно лишь вещи. Или крови. Вещей Марка у него не было. Ничего, что можно было бы использовать для поиска, кроме того полотенца, которым он вытирал кровь с тела Флинта. Но этого было больше чем достаточно.

Настройка «ключа» отняла у Тео еще десяток драгоценных минут. Водитель маггл, как и следовало ожидать, уже давно дожидался его у ворот. Нотт сел на заднее сидение — створки разъехались, выпуская машину за пределы поместья. Тео положил «ключ» на ладонь, следя за стрелкой и машинально указывая магглу, куда надлежало его везти. Его мысли в этот момент были далеко.

«Ты ублюдок, Вуд! Тупой гриффиндорский ублюдок! Я знал, что встанешь на дыбы, но даже не предполагал, что ты способен выгнать его ночью, раненного и едва стоящего на ногах! Не мог подождать утра? Неужели, сожри тебя мантикора, не обратил внимания, что ему плохо, из стороны в сторону шатает?! Мог подождать, потом устроить скандал, вопить, что между вами всё кончено или какую-нибудь подобную банальность. Ты сделал бы это рано или поздно. Продал его задешево. Дочка Крыса обвела дурачка вокруг пальца. Она ведь ничего тебе не сказала, Салазаром клянусь. Я заметил её неумелую слежку еще в баре. Когда девица играла в Риту Скитер в машине, а после потащилась за мной по улице.… Это оказалось так просто. Одно «Империо», чтобы узнать всё необходимое, потом немного подправить память. Интересно, какую красочную картину она нарисовала? А ты купился! Не потребовал от Марка объяснений. Кипел праведным гневом, затмившим голос разума. Но так, прожив с ним годы! У тебя никогда не было мозгов, Вуд. А если и были, их давно вышибли в квиддиче. Лишь безголовый идиот сначала сломает свою жизнь ради командира карателей, предаст свой Орден ради него же, а потом выкинет за порог из-за каких-то магглов! Если это называть любовью — я был прав, никогда и никого не любя! Да я не поступил бы так даже с собакой, не говоря о бывшем любовнике! Молись Мерлину, чтобы с Марком ничего не случилось! Клянусь, Вуд, это единственное, что тебе сейчас осталось! Вся эта тупость сыграла мне на руку, но если я его потеряю из-за тебя.… И тебя уже некому будет спасать!»

— Остановись здесь.

Стрелка замерла на месте. Маггл остановил машину на полутемной улице прямо напротив многоэтажного дома. Тео выждал некоторое время, крутя «ключ» в разные стороны, чтобы избежать ошибки. Потом вышел из машины и, подняв голову, осмотрел дом. Ржавые пожарные лестницы отбрасывали тень на мокрый асфальт улицы — похоже, ими не часто пользовались по назначению. Это был обычный многоквартирный дом в не престижном районе — дешевое жилье на тонкий кошелек. Но «ключ» не умел лгать. Впрочем, Тео и без магии чувствовал, что Марк где-то здесь. Это была уверенность, предчувствие, крепнувшее с каждой секундой. Он вошел в подъезд, инстинктивно поморщившись. Воняло мерзостно. Амбре из человеческой мочи и крысиного помета раздражало обоняние Нотта. Стрелка снова пришла в движение. Повинуясь этому вращению, Нотт двинулся вдоль облупленных стен, расписанных мыслительной деятельностью магглов и рисунками скабрезного содержания. В конце коридора он поднялся по лестнице, затем еще на один этаж. «Ключ» повел его вдоль еще одного коридора, похожего на первый как брат близнец, и замер напротив одной из дверей.

Тео остановился. Ключ не мог ошибиться, но тогда что, разрази гром, Марк в его состоянии забыл в этом гадюшнике? Как он сюда попал? Гадать бессмысленно. Нотт, на всякий случай, достал волшебную палочку из внутреннего кармана пальто и позвонил в дверь.

Квартира не подавала признаков жизни. Тео приложил ухо к двери и прислушался. Тишина была обманчивой — за дверью кто-то стоял. Маггл боялся — Тео почувствовал этот страх даже из коридора. Он прозвонил еще раз, так, на всякий случай.

— Кто там? — голос оказался женский. Маггла. Салазар, да нашим изгнанникам просто везет здесь на женское внимание! — Я сказала, Бобби, что не пущу, и я тебя не пущу. А если ты, сукин сын, будешь продолжать меня доставать, я вызову полицию!

Нотт мог попытаться её уговорить. Было совершенно очевидно — его приняли за другого. Следовало попытаться войти без применения силы, но у Тео не находилось на это ни времени, ни желания.

— Alohomora.

Дверь открылась, и Тео осталось только войти внутрь. Маггла встретила его появление оглушительным визгом.

— Silencio! — Салазар! У него не было времени разбираться с визжащей магглой.

Крик оборвался на одной ноте — Тео видел, как она схватилась за горло. Маггла раскрывала рот как рыба, выброшенная на берег. В широко распахнутых глазах дрожал безумный, неконтролируемый ужас.

— Где Марк? — пожалуй, её можно было назвать красивой — куда привлекательнее, чем дочка Крыса. Растрепанные белокурые волосы, гибкая стройная фигура. Но Тео уже тошнило от маггл. Если бы сейчас она сделала хоть какую-нибудь глупость, он просто убил бы её, без сожаления и без эмоций.

Она оказалась не такой дурой, чтобы искушать человека, без ключа открывшего дверь и лишившего её голоса. Махнула рукой в сторону закрытой двери, и забилась в угол коридора. Его появление парализовало её волю, маггла не могла даже двинуться с места. Нотт снял действие заклятия, и разом забыв о её существовании, толкнул дверь и замер на пороге.

— Марк…

Флинт спал так крепко, что даже оглушительный визг не разбудил его. Тео с трудом устоял на ногах — накатила внезапная слабость. Забыв закрыть за собой дверь, он подошел к кровати и осторожно присел на краешек. Мертвенная бледность, разбитое лицо в корках засохшей крови — лишь медленно поднимается и опадает грудь в дыхании.

— Что же ты, капитан…

Тео не знал, почему сказал это — волна болезненной щемящей нежности, испытанная им с такой силой впервые в жизни, накрыла его с головой. Нотт аккуратно убрал с лица Марка налипшую прядь грязных волос, стараясь не задеть свежие ссадины. Взгляд скользнул по сильному телу — было странно, что маггла вообще смогла дотащить Флинта до кровати. Должно быть всё, на что её хватило — снять с Марка ботинки. Нотт даже почувствовал к этой простачке что-то вроде… нет, не уважения, а нечто, отдаленно напоминающее чувство благодарности.

Во сне Марк вздрогнул, по телу прошла судорога. Тео дотронулся до его лба — Флинт был горячим, как раскаленная печка. «Хватит на него пялиться! — выругал себя Тео. — Ему помощь нужна! Насмотришься еще».

Он стряхнул с себя странное оцепенение. Осторожно поднял майку — шрам от ранения покраснел, на боку багровел здоровенный кровоподтек. Переместившись поближе, Тео прикоснулся к телу Марка палочкой, негромко шепча заживляющие заклинания. Флинт снова вздрогнул и тяжело застонал, сквозь стиснутые зубы.

— Всё хорошо, хорошо… Теперь всё будет хорошо…

Он не знал, кого уговаривал больше: себя или Флинта. Тео безумно хотелось, чтобы сейчас Марк открыл глаза. Он жаждал этого взгляда и боялся одновременно. Боялся зияющей пустоты в карих глазах, боялся — её будет так много, что он не сможет заполнить собой эту пустоту. Несмотря на ночные злоключения, жизни Марка ничего не угрожало. Флинт без сил и потерял много крови, но это восполнимо. Долгий глубокий сон, хороший уход, красное вино. Мерлин, неожиданно Тео сам себе напомнил Милисент, которая так же выхаживала раненных «стилетов». Это было глупое сравнение, глупое и неожиданное. Но его жизнь менялась на глазах, что-то пробуждалось в ней. Доселе замерзшее, застывшее в неизменной форме. Будто кто-то снял с него заклятие «Frizio» и Нотт оттаивал теперь, впуская в душу забытое тепло. Здесь они не останутся. Он подождет, пока Марк проснется, и увезет его отсюда. Не к Рэндому, разумеется. За два года скитаний, прошедших со времени побега из Дурмстранга, Тео завел себе несколько убежищ, снятых под разными именами. И в этом городе нет нужды оставаться. В конце концов, Рэндом всегда сможет с ними связаться, если будет такая нужда.

«Веришь, Марк, я стер бы из твоей памяти все, что связано с Вудом. Сделал бы так, чтобы у тебя не осталось ничего — ни воспоминаний, ни его голоса, ни образа. Эта мысль сильно искушает меня. Сейчас самый благоприятный момент — ты без сознания, твоя память открыта для меня, как книга. Ты будешь помнить школу, ты не забудешь войну, даже ту проклятую битву. Но его там не будет. Я могу это сделать с тобой… но не делаю. Сажусь в изголовье, осторожно приподнимаю тебя. Сижу у тебя за спиной, прижав к себе двумя руками. Я видел тебя смертельно усталым, я видел тебя яростным, видел равнодушным. Видел страстным и видел опустошенным. Но я никогда не видел тебя слабым. Я прижимаюсь губами к твоим волосам. Великая Тьма, а мне ведь на самом деле все равно, как ты выглядишь! Что сейчас ты грязный и пахнешь кровью. Я раздуваю ноздри и замираю, прижавшись к твоему виску. Теперь я знаю, зачем живу. Но я не повторю твоих ошибок. Как бы я не боялся потерять тебя, только обретя, это будет честная игра. Я заслужу тебя. Не украду, а заслужу, завоюю, как самую желанную победу, самый дорогой мой приз. Ты станешь для меня всем: моим искуплением перед нашими парнями, моей первой любовью, которую я не испытал, моим другом, которого никогда у меня не было. Тем, помня о ком, я буду говорить «мы». И когда-нибудь ты это оценишь… поймешь… и тоже…».

— Л… и… — Шевельнулись потрескавшиеся губы — возникший голос был хриплым, едва слышным, но он пытался произнести имя, разбивающее иллюзии будущего счастья Теодора Нотта безжалостно, как давят тяжелым ботинком хрупкое стекло.

Сердце Тео забилось быстро и болезненно, заставив стиснуть зубы.

— Всё хорошо, капитан… хорошо… — прошептал Нотт, поглаживая плечо Марка.

«Не искушай меня, Вуд. Мне нужно лишь произнести заклятие — и тебя не станет. Во всех смыслах слова».

— Н…

— Я здесь. Я с тобой, капитан. Как ты?

Флинт не ответил. С трудом поднял на Нотта глаза. Тео поймал его взгляд и утонул в боли. Он боялся пустоты, но пустоты не было. Было отчаяние, глухое, всепоглощающее отчаяние человека, увидевшего свою смерть. Этот взгляд сказал Тео всё, что не смогли вымолвить пересохшие губы.

— Я хотела вызвать врача.

Маггла возникла на пороге комнаты так неожиданно, что Тео едва заметно вздрогнул. Он совершенно забыл о её существовании, а девчонка оказалась не такого робкого десятка. Похоже, она уже немного пришла в себя от потрясения, вызванного появлением мага в её квартире.

— Ты кто такая? — Тео вперил в нее холодный немигающий взгляд.

— Кэт, — она сглотнула ком в горле, но постаралась не отводить взгляда. — Мы с Марком раньше работали вместе. Он меня спас.

— Где ты его нашла?

— На Лейтон-стрит. Он едва не попал под машину. Как будто не видел ничего…

— Не надо врача. У тебя есть молоко, маггла?

— Что? — у неё был такой голос, словно девушка решила, будто ослышалась.

— Молоко.

— Есть.

— Тогда принеси мне стакан теплого молока. И влей туда красного вина, если есть.

Она кивнула, развернулась и ушла на кухню. Марк больше не произнес ни звука. Но Тео почувствовал, как пальцы Флинта несильно сжали его руку.

— Это пройдет, капитан.

Флинт хотел что-то сказать — Нотт видел, как шевельнулись губы.

— Не говори ничего. Ты сейчас отдохнешь, и мы уедем. Больше никогда сюда не вернемся. Салазар! Почему ты мне не позвонил?! Из-за тебя я пережил отвратительный день.

Нотт принял из рук магглы стакан с молоком.

— Тебя не надо предупреждать, что ты ничего не видела, да, маггла? Ни меня, ни Марка.

— Я не дура, — Кэт казалась едва ли не оскорбленной. — Но Бобби, он знал, что я повезла Марка домой.

— Твой маггл тоже хочет жить, не так ли?

— Он не мой, — она брезгливо передернула плечами. — Если ты избавишь меня от этого сукиного сына, я буду тебе очень благодарна.

Нотт пропустил её фразу мимо ушей:

— И запомни. Мне достаточно только щелкнуть пальцами, и твое хорошенькое личико поменяется местами с задницей. Если только кто-то из вас распустит язык.

Она кивнула, снова облизнув губы.

— Не беспокойтесь, мистер.

— Я не беспокоюсь, маггла. Потому что смогу вернуться сюда в любой момент.

Нотт отдал ей стакан. Марк закрыл глаза, но Тео был уверен — он не уснул.

— С ним будет все в порядке? — в голосе Кэт послышались жалостливые нотки. Тео подумал, что в другом положении, Марк никогда бы не позволил никому себя жалеть.

— Будет, — кратко ответил он.

«Я знаю, о чем ты подумал, капитан. О том, что тебе все равно, безразлично, что теперь. Сейчас ты чувствуешь одиночество. Это неправда. Через неделю, или через месяц, или через полгода проснешься в моем доме и почувствуешь — я рядом. Тебе будет нужно только протянуть руку, только позвать меня. Только сказать, что я нужен. Ты потерял своего гриффиндорца, капитан, но нашел меня.

И ты научишься с этим жить»…

(два месяца спустя)

— Я просто пытаюсь понять вашу позицию, мисс Бредфорд.

Мистер Руни, преуспевающий адвокат, закаленный в битвах по разделу имущества, лениво крутил в пальцах ручку и смотрел на Джейн из-за стекол очков в модной оправе.

— Мою позицию я излагаю вам уже месяц. Это услуги адвоката или психолога?

— Моя дорогая мисс, любой нормальный адвокат обязан быть психологом. Я не выиграл бы ни одного процесса в своей практике, если бы не понимал, что движет моими клиентами. В вашем случае это затруднительно. Во всяком случае, с моральной стороны.

Дьявол бы побрал их моральную сторону! Джейн едва сдерживалась, чтобы не послать этого самодовольного урода. И послала бы, если б не понимала, что такая реакция последует от любого другого адвоката. Они уже допекли её этими взглядами, полными молчаливого осуждения — надо же какая сука, затеять раздел имущества с родным отцом, прикованным к инвалидной коляске! И самое противное во всей этой ситуации — она не могла никому из этих задниц рассказать об истинных причинах своего решения! Приходилось признавать, что папочка был прав. Она в очередной раз заварила кашу, над которой потеряла контроль. И это варево нагло лезло из котла.

« — Ты дура, Дженни, — сначала они с папочкой орали друг на друга до посинения, а потом он замолчал и заговорил на удивление спокойно. — Но даже будучи дурой, ты прекрасно понимаешь, что лезешь с голой задницей в клетку с голодными львами. Они сожрут тебя и выплюнут косточки.

— И тебя, папочка. Почему бы не признаться, что ты боишься за собственную шкуру?

Он удивленно посмотрел на нее и затем расхохотался словно гиена:

— Не надейся. Мне-то как раз ничего не угрожает. Я влез в это дело уже слишком давно. И знал слишком много. На моей репутации нет ни единого пятна. А ты засунула себя в глубокую задницу. Сходи в полицию и настучи, что я поставляю неким плохим парням наемников. Можешь даже показать то, что ты, как последняя сука, украла из моей комнаты. Ты даже не выйдешь из участка, дорогая. Совершенно очевидно, что громкого судебного процесса не будет и ты не прославишься на всю страну, как смелая девочка, борющаяся с преступностью. Те, кому ты успеешь попасться на глаза, навсегда запомнят, как выглядит самая большая дура на свете. А теперь просто подумай, Дженни. Ты затеяла бучу, и что в итоге? Лады, ты добилась своего. Твой придурок выгнал Марка. Место в койке свободно. А что ты с этого поимела? Насколько я понимаю, он с тобой все равно не спит.

— Заткнись! — она помнила, что закричала на отца именно за неудобную, режущую уши правду.

— А почему? — он просто убивал Джейн своим спокойным голосом. — Я соврал? Это не так? Ну ладно, ты выставишь себя бессердечной сукой, разделишь со мной имущество, и я перееду от милого родного очага, навсегда избавив тебя от своего присутствия. А дальше что? Какая тебе в этом выгода?

— А тебе не приходило в голову, что я просто не могу больше жить под одной крышей с таким лживым сукиным сыном? Что я терпела тебя, когда думала, что ты пропадешь без меня, что о тебе надо заботиться! А теперь я больше не буду мучиться угрызениями совести по этому поводу! Потому что у тебя хватит денег! Так что нанимай себе сиделок, покупай жилье и проваливай из моей квартиры!

— И кто из нас кому лжет, Дженни? Разве раньше ты не знала, или не догадывалась, кто я и чем занимаюсь? Но не помню, чтобы тебе это мешало жить. Или ты полагала, что это благотворительная деятельность? Или тебе было совершенно накласть на мои грязные руки, пока это не касалось тебя лично?

— Можешь говорить что угодно! Нанимай агента и ищи жилье. Пока ты не уберешься из моего дома, я буду жить у Оливера! И чтобы ты не говорил, я смогу…

Его смех был похож на лай. Дьявол, папочка смотрел на неё едва ли не с сочувствием.

— Это иллюзии, Дженни. Твои тупые иллюзии. Ты всеми силами хочешь залезть в постель парня, который всю свою сознательную жизнь прожил с мужчиной. С одним мужчиной. Которого этот мужчина трахал, как хотел, и которому это очень нравилось. Даже слишком нравилось, если учесть, где он в результате оказался. К парню, который сидел на инъекциях крепкого мужского секса, как наркоман на игле. Так бывает только в кино, Дженни. В глупых сопливых мелодрамах.

— Это не твое дело! — Джейн почувствовала, что краснеет. Чертов сукин сын дергал за самые болезненные, самые чувствительные струны. Соло на нервах, Дженни. Веселая зажигательная джига на оголенных нервах.

— Да. Теперь не моё. Мы поделим имущество, я уеду, а ты потратишь годы, чтобы понять, что я прав. Что рано или поздно мальчик вернется к своей большой любви, если теперь найдет и место все еще будет вакантно. Поступай, как знаешь. Только не наделай глупостей, Дженни. Выброси из своей головы ту книжку и того мистера с фотографии. Забудь об этом. Лучше быть всеми презираемой бессердечной стервой, чем такой же стервой, только мертвой. Я даю тебе этот совет, потому что, какой бы ты не была, но ты моя дочь.

— Сейчас я зарыдаю от умиления!

— Просто не делай глупостей».

По большому счету папочка был прав, хотела Джейн признавать это или нет. Все пошло не так, валилось из рук, как у человека, сделавшего работу, отнявшую все силы, а потом впавшего в состояние крайней степени усталости. Она пошла на раздел имущества, столкнувшись с такими трудностями, о каких даже не подозревала. Невозможность раскрыть карты поставила её в двусмысленное положение. Джейн тошнило от осуждающих взглядов адвоката, от презрительной гримасы доктора Мартина, от брезгливого отношения социальной службы, без визы которой она не могла выселить отца из дома.

«— Мисс Бредфорд, мы не можем поместить вашего отца в наше учреждение без его на то согласия. Мистер Бредфорд психически здоров, и ни о каком принуждении не может быть и речи.

— Но он не может себя обслуживать.

— Тогда наймите сиделку. Насколько нам известно, ваше материальное положение позволяет это сделать. Конечно, если вы психически нездоровы, или…

— Мисс Бредфорд, вы понимаете, что при разделе имущества мы должны учитывать расходы на содержание вашего отца, медицинскую страховку и так далее. Боюсь, что большая часть вашего имущества достанется ему.

— Мне все равно! Вы можете понять, что я не могу больше поддерживать отношения с этим человеком!

— Я могу порекомендовать вам отличного психиатра, мисс Бредфорд. Возможно, вам нужна помощь.

— Мне не нужна помощь! Я просто хочу…

— Это бывает. Порой нам кажется, что жизнь с родителями невыносима, что они усложняют нам жизнь. Что мы устаем от…

Сука. Сука. Бессердечная сука. Избавляется от родного отца. Делит деньги со своим отцом. Выкидывает за порог беспомощного инвалида. Хорошенькое долбанное дело. Они не произносили этих слов вслух, но Джейн чувствовала их. Видела, как если бы эти слова семафорили на их лбах».

Она вышла от адвоката в состоянии, близком к бешенству. Он не собирался помогать ей, не собирался ускорить процесс. Донимал идиотскими вопросами, почему она согласна поступиться львиной долей своего имущества. В большей мере мистер Руни играл на руку папочке, нежели ей самой. И меж тем это было не самое страшное. Она пережила бы это. Если бы Лив…

Лив. Господи, а ведь она на самом деле считала, что теперь все будет хорошо. Что пройдет самое большее неделя, ну две… Прошло два месяца, но всё стало еще хуже, чем было при Мраке. Нет, Лив прекрасно понимал её. Нет, он сам предложил Джейн переселиться к нему, пока отец не найдет жилье, не окончится раздел и она не будет свободна. Ну и что? Он предложил ей всего лишь крышу над головой, как не дико это звучало. Крышу над головой в её же собственном доме. Вам не смешно, а? В пору кататься по полу и дрыгать ногами. Ничего больше. Джейн хорошо поняла это, когда увидела, как он стелет себе постель на полу. Лив не собирался с ней спать — у него просто мысли такой не возникало. Она думала, будто это пройдет. Что Лив просто не такой, чтобы в первый же день тащить её в кровать.

Да, не такой. Теперь она это понимала. Ничего не прошло. Стало только еще хуже.

Лежать с ним в одной комнате.

Смотреть среди ночи на его фигуру, сжавшуюся под одеялом, словно бабочка в коконе. На его руки, представляя, как эти руки ласкали бы её.

Видеть его губы. Вспоминать их вкус, воображать, как бы они скользили по её телу.

Слышать его беспокойное дыхание.

И как он зовет его ночами.

Марк.

Марк.

Марк.

Лив тосковал. Отчаянно, дико, по-животному. Ненавидел себя за это и ничего не мог поделать.

Ей оставалось только смириться. Но все существо Джейн, каждая клеточка её души протестовала против этого смирения. «Забудь об этом. Где бы ни был Мрак, он всегда будет стоять между вами. Разве ты не знала об этом, глупая девочка? — настойчиво шептал в голове голос, подозрительно похожий на голос отца. — Он будет здесь, в этой квартире. Будет приходить к нему во сне, будет ласкать его так, как никогда не сделаешь ты. Шептать ему на ухо те словечки, что Лив любил слушать, что заводили его, о которых ты не имеешь ни малейшего понятия. Напоминать ему о том, что было между ними, в той, другой жизни. И он будет просыпаться, хватая ртом воздух. Просыпаться с влагой на щеках, в невыносимом возбуждении, которое так непросто будет побороть. Он будет уходить на кухню, умываться холодной водой, нервно курить, вглядываясь в темноту за окном. Нет, утром, днем и вечером он будет говорить с тобой. Вы будете обсуждать что-то, ходить в бар, общаться с друзьями. Он будет улыбаться тебе, и, скорее всего, ему будет казаться, что он поступает искренне. Он будет убеждать себя, что все правильно и ты нужна ему. Что он ни о чем не жалеет. Но это будет ложь. И с каждым днем, с каждым сном, в котором он будет встречаться со своим персональным инкубом, эта забитая на задворки памяти боль будет отравлять его. Ты всерьез думаешь, что получила Оливера Вуда, с которым познакомилась год назад на пороге собственной квартиры? Нет, Дженни. Ты получила его жалкое подобие, его тень. Положи руку на сердце и скажи, что он улыбается так же, как раньше? Что нужно только немного подождать, и он забудет Мрака, счастливо успокоится с тобой? Ну, получается? И кто ты после этого? Будешь еще спорить, что ты не дура? Заткнись, папочка! Просто заткнись!»

Она тряхнула головой, пытаясь избавиться от мыслей. Вышла на улицу и закурила. Хватит чесать себе мозги, Дженни! Ты же не слабачка! Тебя этим не сломаешь. Пусть будет хреново еще месяц. Еще год, но в конце концов Лив забудет свое чудовище. Просто постарайся ускорить этот момент. Никого нельзя помнить вечно…

* * *

… Оливер сидел в тишине подсобки, прижимая к себе неотзывчивую коробку с овсяными хлопьями и устремив взгляд в пустоту. Ему уже давно пора было встать, выйти в пустой зал, поместить содержимое на полки. Ещё раз пройти мимо стеллажей; может быть, подойти к Люси и поболтать с ней, пользуясь отсутствием управляющего и относительной свободой ночной смены. Он попросился в ночную смену сам. Если бы его спросили, зачем он это сделал, Лив, скорее всего, еще раз произнес бы заученную версию о том, что для него играет роль лишняя пара фунтов. Конечно, все это понимали. Оливер уже пережил подколы шутников, бесконечные поздравления с тем, что они с Джейн наконец-то решили жить вместе. Шутки, неизбежные вопросы, не пора ли начинать готовиться к свадьбе. Шепот за спиной, каким образом Вуду удалось сохранить за собой место в Sollymarket, уведя невесту работодателя. Слухи, сплетни, комментарии к знаменательному событию за кружкой пива. Постепенно все успокоились. Его больше не донимали расспросами. В ночной смене проявлялись свои очевидные плюсы. Ночью в Solly почти никто не заходил. Редкие покупатели пива и горячительного не создавали давки у стеллажей, а быстро брали товар и отчаливали в сторону кассы. Обилие народа стало угнетать его. И если бы Лив нашел силы быть честным с собой, он бы признался в причине своего страха. Сейчас, сидя среди металлического блеска пустых шкафчиков, он сказал бы, что боится толпы, потому что подсознательно скользит глазами по фигурам людей, чтобы увидеть среди тысяч лиц одно единственное. Споткнуться глазами о высокую широкоплечую фигуру.

Марк не ушел из его жизни. Он остался в памяти, глубоко под кожей, в мыслях, в ощущениях, в диком желании вычеркнуть из жизни ту проклятую ночь. Если бы кто-нибудь спросил Оливера, жалел ли он о своем поступке, он бы сказал «нет». Он бы доказывал любому спросившему, что поступил правильно и не раскаивается ни в одном своем слове. Он никогда бы не рассказал этому кому-то, как стоял в вагоне метро, за спиной высокого парня в кожаной куртке. Как жадно смотрел на гриву черных волос, рассыпавшихся по плечам, как давил в себе желание приблизиться еще на дюйм, прижаться к широкой спине, почувствовать щекой прикосновения кожи. И когда вагон качнуло, он не схватился за поручень, отдав за это секундное прикосновение стыд извинений, негодование на лице незнакомца, любопытные взгляды попутчиков. Вылетел на следующей остановке, пылая от стыда, долго сидел на скамье, впившись ногтями в ладони. Он не рассказал бы, ни за что не рассказал, как кричал внутри его отчаянный голос: «Марк! Марк! Мерлина ради! Мне так тебя не хватает!».

Этого никто не должен знать. Оливер Вуд перешел в ночную смену не потому, что ему все время казалось, что сейчас откроется входная дверь, и Марк войдет сюда. Ни на кого не глядя, подойдет к Оливеру. Скажет, что жизнь без него бессмысленна. Что он просит только об одном: «дай мне шанс, Лив! Давай начнем сначала! Давай попробуем начать!». Оливер Вуд перешел в ночную смену не потому, что до одури боялся снов. И не потому, что не хотел возвращаться в дом, который вдруг стал пустым, независимо от того, что он не был один. Не потому, что так невыносимо смотреть в глаза Джейн. Не потому, что он считал её в чем-то виноватой. В конце концов, он сам просил правды. И не её вина, что теперь он этой правдой объелся. Что она давно встала ему поперек горла. Разве Джейн Бредфорд виновата, что он не мог взять себя в руки? Что видит эти сны? Что сидит теперь один, в пустой полутемной подсобке, в обществе коробки с овсяными хлопьями? Что воспоминания, открывшие на него охоту, неожиданно нападают и рвут его душу на части. Что он старается, пытается изо всех сил, но не может укрыться от собственной памяти.

Как сейчас…

…«Я помнил эту ночь так хорошо, как если бы это было вчера. Странно, но пока Марк был рядом, мне казалось, будто она давно ушла из памяти. Эта страшная зима, последняя зима войны. Холодный, резкий ветер, рвущий стены палатки, пробирающийся сквозь завесу тепла. Лагерь Ордена, раскинувшийся неподалеку от стен Дурмстранга, горящий сотнями огней. Каждый аврор в этом замершем в предчувствии лагере хотел казаться спокойным и непоколебимым — в конце концов, мы сражались на правильной стороне. Но мне почему-то казалось, что это спокойствие напускное. Не только у моих друзей, у всех, начиная от Хмури и МакГонагалл и заканчивая молодняком, только вчера окончившими Хогвартс. Понимали, что для многих этот штурм будет последним, что они увидят в жизни. Потому как тем, кто скрывался за стенами Дурмстранга, нечего было терять. Осажденные были загнаны в ловушку, запечатаны антиаппарационным барьером, лишавшим всякого шанса на спасение. Кто бы ни остался в замке — это была их последняя ночь. Они знали об этом? Не могли не знать. Проиграв сражение на Ледяном Перевале, Волдеморт отступил сюда, прикрываемый своим элитным отрядом. «Разящий стилет» стоял насмерть и почти полностью полег на обледенелых отрогах Перевала, как верные псы, умирающие за своего хозяина. Но кое-кто выжил — теперь они находились там, за стенами, что я мог бы различить среди завывающей снежной крупки, безжалостно бьющей в лицо. Сидел среди обманчивого тепла палатки, сжав голову руками и глядя на потухающий огонь лампы.

Он был там. Мой Марк. Всю эту проклятую войну я подсознательно ждал момента, когда судьба поставит нас друг против друга. Когда в горячке боя я увижу перед собой его лицо, знакомый яростный блеск глаз, когда наша тайна вырвется наружу и я обрету свою смерть от руки Марка. Потому что сам никогда не подниму на него оружие. Даже ради спасения собственной жизни. Но за все годы войны, хотя и казалось это невероятным, мы ни разу не столкнулись лицом к лицу. Почему? Во имя чего хранил меня Мерлин от этой встречи? Той самой, что я ждал и боялся одновременно. О которой думал, пытаясь узнать после каждой битвы, был ли Марк среди убитых. Я только слышал о нем постоянно. Голова Флинта ценилась в Ордене выше иных Упивающихся, измеряющих свою службу Волдеморту не одним десятком лет. В первом десятке. Смертный приговор, вынесенный заочно. Было время, когда я честно пытался его возненавидеть. Но всякий раз, лежа без сна и глядя прямо перед собой, всякий раз, когда я пытался представить себе тех, кто пал от руки Марка, мне вспоминалось совсем иное. Я пытался вырастить в своем сердце злость и ненависть к врагу, но вместо этого щемила душу так и не изжитая любовь. И нечеловеческая тоска по утраченному.

Робкий лепесток пламени отчаянно рванулся вверх и погас, погружая палатку во тьму. Я потянулся к потухшей лампе, возвращая жизнь погибшему свету, когда неясная тень мелькнула за моей спиной. Реакция несостоявшегося вратаря «Танцующих саламандр» сделала свое дело — я резко развернулся, хватая со стола волшебную палочку, но тот, кто очутился за моей спиной, оказался быстрее. Мне потребовался миг, чтобы очутиться с врагом лицом к лицу, но острие палочки противника уже смотрело в лицо. Я помню, как сердце совершило болезненный скачок, как мелькнула в голове молния мысли, что вот так глупо встречу свой конец, застигнутый врасплох, в центре лагеря Ордена, куда по определению не мог проникнуть ни один Упивающийся. И от зеленого луча Авады меня отделяет одно мгновение, один взмах палочки. Но враг медлил. Секунды текли мимо — я не помню сейчас, как нашел в себе силы оторвать взгляд от острия, и перевести глаза на того, кто мог убить, но не убивал.

Я не видел лица, скрытого капюшоном, но сердце уже тогда сказало вещее «да», медленно и болезненно стуча в груди. Не осознавая, что делаю, по наитию, я отбросил палочку в сторону и потянулся к этой безмолвной фигуре, стащив с головы уродливый черный капюшон плаща.

— Ты… ты… — В горле пересохло, в одно мгновение мир закружился перед глазами в дьявольской свистопляске. — Ты… ты…

И я двинулся вперед, как слепой, уже не обратив внимания, как дрогнула рука Марка и оружие выпало из непослушных пальцев. Один шаг, чтобы вцепиться пальцами в холодную мантию, очутиться во власти его запаха, его дыхания. А потом ударить по широкой груди кулаком, по крепкому плечу, бить, не осознавая уже, что и зачем делаю, выплескивая на Флинта всю свою боль, всю ненависть, навсегда сросшуюся с любовью.

— Лив… — хриплый голос возник прямо над ухом, руки, что поймали меня в капкан своей силы, прижали к себе, так крепко, что перехватило дыхание.

С моих глаз словно упала пелена. Я замер, жадно всматриваясь в знакомое лицо, втискивая в память растерянный взгляд карих с прозеленью глаз, уродливый шрам, змеящийся по щеке до подбородка, полураскрытые губы, которые не забывал ни на секунду.

— Лив… — голос вернул меня к действительности. Напомнил, со всей очевидностью, что Мерлин послал эту встречу, чтобы напомнить, ради чего он хранил меня долгие годы войны. Ради этой минуты, ради последнего шанса сказать те слова, что давали жить среди этого ада, ежедневных смертей и отчаяния.

— Люблю… люблю тебя… мой… мой… люблю…

Я повторял эти слова, повторял между жадными поцелуями, которыми покрывал лицо Марка, быстро, невпопад, зная, что у меня больше никогда не будет такой возможности. Флинт хотел отстраниться, но я не отпускал его, и он сдался этой последней нежности. Это было безумие. Сумасшествие, захватившее обоих. Здесь. Сейчас, когда безопасность висела на волоске, когда в любую минуту в эту палатку могли войти орденцы. Наверное, мы оба забыли об этом?

Нет, теперь я знаю. Это ты забыл об этом, Вуд. Не Марк, а ты потерял голову от тоски и страсти, забыв не только о собственной жизни, но и о его. Застань нас тогда орденцы, меня бы не убили. Никто ведь ничего не знал, верно? Подумали, что он напал на меня, а я оказывал яростное сопротивление. Это его распяли бы здесь, на моих глазах. Но я ведь не думал об этом? Потому что животное желание очутиться в его объятиях, чувствовать силу его рук, было во мне сильнее инстинктов самосохранения. Я бездумно рисковал его жизнью, потому что мои чувства казались тогда самой важной вещью на свете. А разве когда-то я был другим? Это я еще в школе орал на свою команду, бился головой об стену раздевалки и бегал топиться после каждого неудавшегося матча. Мои чувства, мои желания. И совсем недавно именно я осмеливался упрекать Марка в эгоизме?

— Лив! Мерлина ради, не мучай ты меня!

Марк очнулся первым. Схватил меня за руки, попытался остановить, оторвать от себя. А я не отпускал — сполз на колени, прижавшись лицом к его ногам.

— Я люблю тебя. Всегда тебя любил.

Тянул его настойчиво вниз, к себе. Сколько мы простояли так, на коленях, прижавшись друг к другу всем телом? Сколько драгоценных секунд замирало дыхание, чувствуя, как ласкали волосы сильные пальцы.

— Я еще увижу тебя?

— Нет, Олли. Ты же знаешь… — голос Марка сорвался, запутался в волосах, где-то рядом со щекой. — Ты знаешь…

— Я не потеряю тебя, не потеряю….

— Лив!!! Что ты делаешь? Я грязный, я…

— Пусть. Пусть.

Пусть. Мы очутились на полу. В темноте палатки, потому что лампа опять погасла. Я ломал ногти о застежку твоего плаща, расстегивал пуговицы, в поспешном, неутолимом желании коснуться обнаженной кожи. Осыпал поцелуями твое тело, повторял губами каждый его изгиб, каждую черточку, словно боялся что-то пропустить, но мне было мало, мало, мало. А ты не прерывал меня. Стискивал руки, прижимая к себе. Тебя выдавало дыхание. Твое тело выдавало тебя. Ты хотел остановить меня, но не мог. И в какой-то момент мое отчаянное желание, мои безумные ласки победили твой разум. Ты перевернул меня на спину, и я почувствовал вожделенную тяжесть твоего тела. Получал то, чего так хотел, о чем грезил долгими одинокими ночами — в занесенной снегом темной палатке, на холодном полу. Я не видел тебя, но зрение было не нужно. Я чувствовал тебя так остро, как никогда раньше. Может быть, потому, что у нас не было возможности и времени на осторожность и ласки. И я давил в себе крик, вцепившись зубами в запястье, жадно вслушиваясь в твои приглушенные стоны. Я тогда еще сознавал, что это не вовремя, глупо. Отчаянная, безумная любовь, что мы пытались успеть подарить друг другу, не могла насытить нас. Оставляла в глубине души неприятный осадок чего-то незавершенного. Даже когда я не смог сдержать вскрик, когда сладкая судорога накрыла меня с головой. Даже в эту минуту мне было так обидно, что на глаза наворачивались слёзы.

— Ненавижу! Ненавижу! — я повторял это слово снова и снова, а ты прижимал меня к себе, собирая губами слезы с моих щек.

— Я знаю, Олли, знаю.

— Как они могли так с нами поступить? Зачем все это? Эта война… это… мы могли бы быть вместе, всегда. Марк, мы могли бы!

— Тихо, Олли, ну? Тихо. Конечно. Мы всегда были бы рядом. Я и ты.

— Ты меня любишь, Марк? Ты всегда меня любил, верно? — я уже не кричал и не шептал — я стонал ему в лицо, сквозь слезы отчаяния, которые не мог унять.

— Всегда, — он и тогда был крепче, сильнее меня. Старался держаться… — Я всегда любил тебя, Олли.

— И будешь?

— Конечно, буду. Пока жив, пока… В общем, весь завтрашний день и…

— Не смей!

Я взвизгнул, хорошо это помню. Это даже не было страхом — тогда я испытал ужас. Животный ужас, рвущий меня на куски.

— Этого не будет! Не будет! Я не могу тебя потерять!!!

— Олли!

Я дернулся, а ты вдруг схватил мои руки в стальные захваты ладоней, прижал меня к полу, так сильно, что я не мог пошевельнуться.

— Олли! Послушай меня! Да послушай же ты!

Там было темно, но я видел твои глаза. Я помню это совершенно точно.

— Олли! Не важно, что случится завтра. Ты знаешь, что будет. У нас нет шансов! У меня их нет. Салазар Великий! Мне нужно было обойти эту палатку стороной!

— Ты не хотел меня видеть?

— Олли!!! Ты не понимаешь. Не хочешь понять. Я люблю тебя. Я люблю тебя сильнее всего, что есть в моей жизни. Но видеть тебя сейчас, любить тебя, зная, что это последний раз, что я больше никогда не дотронусь до тебя, не возьму, не скажу, не… Пойми меня наконец! Это все равно, что приказ о помиловании, который показали, а потом передумали и…

Я плакал. Он разомкнул объятия, встал с пола. Я видел, как дрожали его руки, поправляя одежду. Как он путался в пуговицах… будто насмехаясь над нами, над нашими разбитыми надеждами, в лагере вдруг стало светло, как днем. Мы оба знали, что это. Орденцы проверяли готовность к штурму, активировали артефакты стихий. По лагерю пронесся треск, будто не было войны, а был палаточный городок загулявшего карнавала. И в свете всполохов ложного фейерверка мы стояли с тобой, глядя друг другу в глаза.

— Сколько вас там?

— Сорок. Может чуть больше. Восемнадцать моих и…

— Марк!!!

Нас было почти две тысячи. Почти две тысячи против сорока магов, восемнадцать из которых были не старше меня по возрасту.

— Ты можешь еще уйти, Марк! Сейчас еще не поздно!

Я уже не кричал — эта страшное давящее чувство обреченности, в котором разум еще пытался найти лазейку. Он сделал шаг ко мне, положил руки на плечи, дотронулся губами до моего лба.

— Олли, ты же знаешь, что поздно. Куда я побегу? Брошу их всех? Как я буду жить с эти дальше? Они остались со мной до последнего. Могли уже давно разбежаться, наплевать на эти клятвы, на всю эту чушь. Думаешь, мы до сих пор остались живы, потому что преданы Лорду? Потому что мы сильнее вас? Нет. Мы живы только потому, что мы рядом. Это не наша война, Олли. Мне, тебе, моим друзьям… Мы не хотели этого. Может, и кое-кто из твоих не хотел. Но так вышло. Вы выиграли, мы проиграли. Я хочу, чтобы ты знал — что бы я ни сделал, я не горжусь этим…

— Марк!

— Послушай, не перебивай меня. О чем ты просишь? Предать их? Мона, Уорри, Нотта, Даггера? Их и так осталось очень мало. Я не сумел их сберечь. Не сумел сделать так, чтобы они жили. Если так вышло, я буду с ними. Я был дурак, может быть. Может, ты был прав тогда — мы должны были уйти еще до войны. Но теперь это уже случилось и…

— А я? А обо мне ты думаешь? — истеричный придурок Вуд не хотел ничего слушать, да? Поливал тебя слезами, вцепившись в мантию. — Как я буду жить без тебя? Что я буду делать, зная, что ты погиб, а я ничего не сделал, чтобы тебя спасти! О них ты думаешь… а обо мне, обо мне?

Он только покачал головой. Протянул руку, вытирая слезы с моих щек. Но я видел по его глазам, что Марк уже все для себя решил.

— Ты так и не понял, да, мой глупый гриффиндорец. Ты уже меня спас. Что любил все это время. Ты должен был меня ненавидеть…

— Я ненавижу тебя, Марк! Ненавижу за то, что так тебя люблю.

Ты криво улыбнулся, прижался ко мне всем телом. Как я хотел тогда растворить тебя в себе, укрыть, спрятать от неизбежного. Мерлин и Моргана! Ты был смыслом всей моей жизни!

— Марк. Я сделаю это. Я не ты, мне плевать, слышишь? Мне плевать на Орден, на друзей, на войну. Мне уже на все наплевать! Я отключу аппарацию, и вы уйдете. Заберешь своих проклятых слизеринцев, и аппарируете куда угодно! Я не могу снять всю блокаду, только ту часть, что держит Восточную башню, но ты уйдешь!

Ты странно смотрел на меня.

— Я люблю тебя, Олли. Просто всегда помни о том, что я тебя люблю. Чтобы со мной не случилось. Помни.

— Заткнись, Флинт! Обещай мне, что ты уйдешь! Обещай! Я не переживу твоей смерти!

— Олли, перестань! Послушай себя! Они узнают, я даже думать не могу, что они с тобой сделают!

— Мне плевать, плевать!

— А мне нет!

Ты впервые крикнул на меня. Встряхнул за плечи, а потом отпустил вдруг и отступил на шаг. И я тогда понял, по твоим глазам, по тому, как ты стиснул кулаки, что ты не уйдешь. Я только сейчас понимаю, что для тебя было легче погибнуть, чем сделать меня предателем. И еще я понимаю, что тогда я был готов сделать для тебя всё. На самом деле, всё что угодно.

Я окаменел тогда. Не мог двинуться с места, когда ты уходил. Стоял, безвольно опустив руки. Я не смог даже удержать тебя. Но я уже тогда знал, что всё равно сделаю это. Я спасу тебя, чего бы мне это не стоило. Я не мог допустить, чтобы ты погиб. Даже мысли такой допустить не мог. Я рискнул всем. Я всё потерял, но я спас тебя.

Ради чего?»

Он очнулся. Сидел, вперив взгляд в нарисованную беззаботную пчелу, несущую в лапках туесок с медом и улыбающуюся ему издевательской улыбкой.

«— Ну и кто ты после этого, Вуд? Импульсивный ты наш борец за жизнь магглов.

— Дело не в магглах! Он обманул меня! Обманул мое доверие!

— Да что ты! Ты любил его, когда дело обстояло куда хуже! Помнишь тот дом в Дерри? Ту бойню, что устроили «стилеты» Марка, попав в засаду? Помнишь, как тебя тошнило, потому что ты знал лично половину тех, от кого остались только куски плоти, разорванные заклятиями. Лестницы Дурмстранга, по которым ты полз, ища его. Ты шел по его следам, а эти следы были смертью, что он сеял за собой, вокруг себя. Но ты простил его. Даже это простил. Потому что любил. А теперь что?

— А теперь я повел себя, как идиот.

— Хорошо, что согласился. Может, признаешься себе, что жалеешь?

— Да, я жалею. Легче? Все довольны? Да, я жалею! Мы выжили в бойне, чтобы я потерял его сейчас.

— Признать ошибку уже полдела. Правда?

— Заткнитесь! Заткнитесь все!

— Ты мог его найти. Не просматривать эти два месяца сводки криминальной хроники, втайне от Джейн, с замиранием сердца открывая газеты, боясь найти сообщение о высоком белом мужчине со шрамом на левой щеке, погибшем в перестрелке. Догнать его в ту же ночь, перевернуть весь это город и найти. Вернуть. Сказать, что согласен уехать куда угодно, чтобы только быть с ним. А что сделал ты?

— А я ничего не сделал! Я его выгнал. Я сам его толкнул…

— Ну что, продолжай. Ты же сразу об этом подумал. Вспомнил этого лощеного аристократика, неизвестно каким чудом выжившего в стенах Дурмстранга. Марк, наверное, обрадовался, когда его увидел — он столько мучился, что остался один! Теперь им там хорошо, наверное. Нашли друг друга!

— Ты этого не знаешь.

— Знаю! — он смотрел на проклятую пчелу с ненавистью, словно видел перед собой брезгливо-насмешливую ухмылку Теодора Нотта. — Я чувствую! Я начал ощущать его присутствие, когда Джейн показал мне ту фотографию! Уверен, Марк где-то рядом с ним!

— Ну и что? Теперь-то какая разница? Кто-то теряет, кто-то находит…

— А я?

— А что ты? Ты теперь начнешь новую жизнь. У тебя есть Джейн, которой ты уже достаточно попортил кровь. Ты избавишься от воспоминаний, ты прекратишь сидеть один, уставившись на эту пчелу с коробки хлопьев. Ты больше его никогда не увидишь. И кто бы ни был виноват, но ты потерял его, Вуд. Так что поднимайся. Позвони Джейн. Всё, что тебе осталось — смириться и попробовать наладить с ней нормальные отношения».

* * *

— Привет. Устал?

Она встретила его в дверях, поцеловав в щеку и приняв из рук бумажный пакет.

— Знаешь, я почему-то очень захотел рыбы.

Он деловито всучил ей пакет, пытаясь вести себя непринужденно.

«— Марк! Подожди, ну подожди же!

ХВАТИТ!!!»

— Лив?

— Что?

— Я спросила, как тебе сделать рыбу.

— Прости, я, кажется, задумался…

— Поможешь мне?

— Конечно. Только переоденусь и приму душ.

Всё в порядке. Всё в полном порядке. Я пришел домой. Я не один — Дженни ждала меня, она рада меня видеть. Сейчас я вылезу из ванной, поцелую её, мы приготовим рыбу и…

«— Так это была не рыба? Опять какая-нибудь отрава?

НЕТ! НЕТ! Просто в следующий раз я куплю мясо».

Возьми себя в руки, Вуд! Возьми себя в руки!

Он выключил воду, вышел на кухню в спортивных брюках, заткнув футболку за пояс.

Всё в порядке. Всё в полном порядке.

— Отлично выглядишь, Лив!

Несильный шлепок по руке. Этот тонкий, шелковый халатик шел ей. Струился по телу, разжигая желание прикоснуться к скользящему шелку. Это ведь совсем не страшно. Встать за её спиной, пробежать пальцами по спине. «Я научусь этому. Я научусь жить заново».

— Лив?

На лице Джейн отразилось удивление — Мерлин, он так давно не прикасался к ней? Даже попытки не делал?

— Что? — можно хотя бы попытаться. Просто улыбнуться ей. Взглянуть в зеленоватые глаза, прочитать в них её страх и принять желаемое за действительное.

— Ничего. Будешь вино?

— Что это? Завтрак при свечах?

— Ну, если ты настаиваешь на романтической обстановке…

«— Что брать?

«— Ты романтик, Лив. Неисправимый романтик».

— Можно просто позавтракать.

— Ты точно не хочешь спать?

— Точно не хочу. Сделаешь мне скотч?

— С утра? Лив!

— Разве я не имею право снять усталость?

Она улыбается. С первого взгляда кажется, что её улыбка искренняя. Что в ней нет никакого подтекста, никакой настороженности, потому что она не может понять причину его перемены к ней. Румяные кусочки форели перекочевывают на фарфоровую тарелку. Она ставит на стол стакан и, прежде чем содержимое обжигает его горло, он несколько секунд сидит, сконцентрировав взгляд на кубиках льда, плавающих среди янтарной жидкости.

Он никогда не переносил алкоголь, даже на войне, когда три четверти орденцев просыпались по утрам с тяжелого похмелья, ставшего привычкой. Но он знал, что сейчас ему это необходимо. Как оружие против демонов воспоминаний, против принужденности в разговоре с Джейн.

Они завтракали, болтали ни о чём. Джейн взяла его за руку, сидела напротив, поглаживая пальцы. Он не отнимал руки. Нужно расслабиться. Нужно поймать тот момент, когда по пальцам пробежит легкая, приятная судорога от её прикосновений. Ведь это было раньше, да? Был момент, когда он хотел прижать её к себе. Запутаться в рыжеватых волосах, ощутить её поцелуи на своих губах. И раз это было, раз он смог тогда… значит, он сможет снова. Нужно только захотеть.

— Лив?

Только не думать. Не думать о том, что делаешь. Плыть на волне инстинкта. Приподняться на стуле, потянуться к её губам. Помнишь, на пятом курсе ты думал, что влюбился в Спиннет? Помнишь, ты пригласил её на свидание?

— Лив…

— Дженни, я…

Не надо ничего говорить. Ни к чему. Чем скорее ты докажешь себе, что сможешь быть счастливым назло ему, назло им всем… Все в порядке. Все в полном порядке. Её прохладная, упругая кожа и этот запах, который всегда ему нравился. Он чувствовал, как Дженни дрожала в его руках, как скользили по его голой спине её руки, мягкие, нежные прикосновения. Он поднял её, подхватил под упругие ягодицы и понес в комнату. Джейн охватила его бедра ногами, прижалась, обнимая за шею. Он аккуратно уложил её на постель, лег рядом, не размыкая поцелуя и не открывая глаз.

— Лив… посмотри на меня…

Она перевернулась, села сверху, стянула с плеч шелк своего халатика. Он смотрел, как шелк освобождает для взгляда мягкие полусферы её груди. Дженни взяла его за руку, нежно поцеловала пальцы. В эту секунду Оливер Вуд чувствовал нечто, похожее на легкую панику. Он протянул руку, осторожно провел пальцами по малиновым соскам, похожим на маленькие вишенки. Дженни застонала, откинув назад голову. Он старался делать ей приятное, отчаянно надеясь, что её тело, такое нежное и стройное, сможет пробудить в нем желание.

Джейн опустила голову, скользнула губами по его щеке. Он почувствовал влажный язычок, ласкающий напряженное тело, мягкие поцелуи, спускающиеся все ниже, по порогам груди, по животу. Она чуть отодвинулась, скользнула теплой ладонью за пояс его брюк. Он почувствовал, как тело отреагировало на ласку, на осторожные поглаживания. Оливер закрыл глаза, чтобы не спугнуть проснувшееся возбуждение, десятым, сотым отголоском сознания понимая — то, что он пытался испытывать сейчас, не шло ни в какое сравнение с тем, что он чувствовал с Марком.

В первую секунду он ничего не понял. Она вздрогнула, замерла на нем. Оливер заставил себя открыть глаза и тут же закрыл, потому что смотреть на Дженни было невыносимо.

— Я не понимаю, Лив… ты не хочешь… ты…

Он ничего не мог ответить — жгучая волна стыда обожгла все его существо. Он протянул руку, пытаясь обнять её, прижать к себе, сделать еще одну попытку. Она отшатнулась, прижала руку к щекам.

— Дженни, я, наверное, просто… я не знаю.

От обиды на себя, на свое тело, на свой стыд и отчаяние ему хотелось плакать. Она встала с постели — он отвернулся, чтобы не видеть её обнаженного тела, не видеть растерянности на её лице. Растерянности, граничащей с такой обидой, что ему хотелось взвыть. Она ушла, а он еще несколько минут лежал, подтянув колени к груди и смотря в одну точку.

Самообман.

Они не могли жить вместе, не могли спать вместе.

Потому что можно было сколько угодно врать себе и уговаривать. Но он не хотел её. Его тело не хотело. Тело, что до сих пор жило воспоминаниями о ЕГО руках. ЕГО ласках. ЕГО губах. О тяжести ЕГО тела. О безумном, неутолимом желании, что овладевало сразу и поглощало без остатка, когда Марк касался его.

Мерлин! Что же это? Он никогда не излечится от этого наваждения.

Никогда не забудет…

— Ты никогда его не забудешь, да?

Оливер даже не заметил, как она вошла, как оделась. Прошла в комнату, устало опустившись в кресло, не сводя с него взгляда, полного упрека.

— Прости.

— Боже, я думала, что все уже закончилось! Что ты все понял, что мы сможем жить с тобой, Лив. Но ты даже не хочешь спать со мной! Я думала, пройдет какое-то время, но оно прошло, а все стало только еще хуже! За каким чертом тебе нужно было выгонять своего Мрака, если ты жить без него не можешь! Меня от тебя тошнит! От твоей чертовой порядочности! От твоего желания остаться чистым! Ты хотя бы понимаешь, что ты сделал со мной, Лив? С моей жизнью, будь ты проклят!

— Я не хотел, Дженни.

— А чего ты хотел? Ты сам знаешь, чего хотел?!

Её голос звенел истерикой. Вцепившись руками в волосы, она кричала, а слезы, которые он впервые видел в её глазах, безостановочно текли по лицу.

— Я ненавижу тебя, Лив! Я тебя просто ненавижу!

Он поднялся с постели — одному Годрику известно, как ему это удалось. В каком-то секундном, безотчетном порыве. Он прошел на кухню, плеснул в лицо холодной водой. Сигарета выпадала из пальцев, он ронял её, доставал следующую.

«— Тебе не кажется, что это глупо?

— Вот так разговаривать через коридор?»

Теперь разговора не было. Даже разговора. Они сидели в разных углах квартиры, жертвы собственных разбитых иллюзий.

Только дым, окутывающий кусок оконного стекла.

И пустота, которую еще предстояло заполнить.

Или научиться с ней жить…

Нежное утро будило Марка ласковыми прикосновениями солнечных лучей, проникающих в номер с осторожностью деликатного слуги. Он потянулся, все еще не открывая глаз. Лежал в мягком плену постели, слушая звуки, невнятно доносящиеся из-за приоткрытой двери балкона. Вставать не хотелось. Им овладело блаженное желание продлить этот утренний экстаз спокойствия и умиротворения. Лежать вот так, сонно потягиваясь, наслаждаясь пробуждением, впитывая в себя утро чужой жаркой страны.

Позади остался перелет — Генуя встретила их вечерними огнями, в одно мгновение захватив в звуковой капкан аэропорта. Гул голосов, непонятный язык диспетчеров, стоп-сигналы такси, толкотня у дверей и головокружительная атмосфера ночного города. Нотт ориентировался в этом водовороте, как рыба в воде. Марку оставалось только следовать за его узкой стремительной фигурой, таща с собой сумку с вещами. Быстрые блики фар проезжающих машин выхватывали из сгустившихся сумерек уголок бледной щеки, прядь русых волос, на мгновение зажигали в серых глазах золотистые искры. Такси, облако итальянской речи, окутывающее своими темпераментными интонациями, проплывающие за окном люди и улицы.… Здесь все было не так. Бесконечно далеко отодвигало в памяти Англию, знакомые прямые линии. Этот воздух грел Марка, заполнял тело неосознанным еще теплом, заставлял впустить в сердце шумный калейдоскоп чуждой страны. В конце концов, Марк окончательно расслабился, отдавая бразды правления в руки бывшего подчиненного. В тот миг, когда они добрались наконец до отеля, Марк поймал себя на мысли, что не потрудился даже запомнить дорогу.

Нотт привез его в "Villa Cora", значащийся в проспекте как «пятизвездочный отель с изысканной атмосферой истинного палаццо прошлого», что в принципе соответствовало истине. Марк бросил вещи и вышел на балкон, а Теодор развернул кипучую деятельность, с легкостью отдавая распоряжения на чистом итальянском языке, пока от бесконечного «Si, Signore» у Марка не зазвенело в ушах. Решив оставить все расспросы до утра, Марк рухнул на широкую кровать и почти сразу же уснул.

Этой ночью, как не странно, он ничего не видел во сне, или сон его был так глубок и ровен, что сновидения не отложились в памяти.

Утро началось с уже ставшего привычным:

— Si, Signore. Grazie, Signore.

Марк лежал, лениво слушая голос Нотта, доносящийся от входной двери, не особенно желая понять, о чем идет речь. В эту минуту он думал о том, как сильно изменилась его жизнь. День и ночь, а за ними еще день и еще ночь, и так бесконечно. Мили, уносящие его от Оливера все дальше и дальше. Туда, где прошлому не было места. Ласково, как прибой, они гладили его душу, стараясь унести с собой непреходящую боль утраты. День за днем, просыпаясь в незнакомых домах, отдавший себя стремительному вихрю событий и дел, он должен был забыть россыпь каштановых волос, ореховые глаза, прикосновения знакомых рук. День и ночь, когда память затягивала рану, когда он все реже просыпался, вскакивая с постели от душивших его снов, отчаянного «Убирайся из моей жизни, Флинт». От тех первых ночей, когда будил Нотта среди ночи кошмарами своей памяти. Тео проявил чудеса ангельского терпения. Марк невесело усмехнулся, представив себе, какой жалкой нервной развалиной он достался бывшему подчиненному. Должно быть, у Теодора были веские причины столько с ним возиться. Нотт не дал ему забиться в нору и покончить со всем этим раз и навсегда. И, наверное, это было к лучшему…

— Хватит валяться!

Влажное полотенце полетело в лицо Марка с меткостью бывшего охотника слизеринской сборной. Нотт прошелестел мимо, распахивая шторы и заставляя Марка зажмуриться от нахлынувшего в номер солнца.

— Si, Signore, — механически проворчал Марк, послав полотенце в обратном направлении не менее метким броском.

— Ого, что я слышу! Говорите по-итальянски, сеньор?

— Заткнитесь, сеньор, — беззлобно отмахнулся Марк, смачно, до хруста в суставах, потягиваясь в постели. — Кто-то говорил, что мы приехали в эту макаронную страну отдохнуть?

— А что ты сейчас делаешь?

— Я пытаюсь встать. Не видно?

— Не особенно. Пока все, что я вижу — ты валяешься в кровати и делаешь вид, будто я тебя разбудил.

— А на самом деле?

— А на самом деле ставлю сто галеонов, что ты проснулся, когда портье постучал в дверь.

— Какого гоблина он вообще притащился в такую рань?

Марк сел на постели и потянулся к прикроватному столику в поисках сигарет. Прикурить он не успел. Тео кошкой скользнул к постели и выхватил сигарету у него из руки.

— Фу, сеньор! Курить до завтрака — плебейская привычка.

— Иди к Мерлину, Тед! Мой аристократизм остался за Переходом.

— Чушь! Если бы ты попал в племя каннибалов, стал бы есть пленников?

— Нет, что ты! Я бы сначала потребовал вилку, нож и специи.

Тео засмеялся, поудобнее усаживаясь на постели. Светло-серый шелк пижамы льстиво льнул к его стройным ногам, и Марк опять поймал себя на мысли, что разглядывает его.

— Что такое?

— Что? — должно быть, его взгляд был слишком пристальным — лицо Нотта выражало удивление.

— Со мной что-то не так?

— Я просто не помню, чтобы ты набирал с собой столько вещей. И не говори, что я тащил в сумке этот жуткий халат.

— Успокойся, — хохотнул Нотт. — Этот жуткий халат входит в счет. И все это время висел в ванной, чего ты естественно не заметил. И потом это дурной тон, выходить к прислуге в белье.

— А расхаживать по номеру?

— Я тебя смущаю, капитан? Тогда могу принести тебе такой же.

— Нет, спасибо. Лучше закажи завтрак. Я есть хочу. В этой норе надеюсь, возят завтрак в номер?

Тед изобразил на лице обиду.

— Норе? Сеньор, вы живете в отеле высшего класса…

— С изысканной атмосферой истинного палаццо прошлого … — уныло закончил за него Марк. — Это не мешает мне хотеть есть.

— Тогда поднимайся и тащись в ванную. Я распоряжусь.

— Ну, Тед, ты истинный мажордом, — поддел его Марк, вылезая из-под одеяла.

— Кто? — Нотт просто задохнулся от возмущения и швырнул в него подушкой. — Такие оскорбления смываются кровью, сеньор!

— Дуэль? — последние остатки сна растаяли, как утренний туман. Марк сдернул с кровати шелковую простыню нежнейшего абрикосового цвета и помахал ею на манер тореадора.

— Дуэль! — выкрикнул Тед, бросаясь в атаку.

Марк ловко увернулся — через мгновение Нотт оказался окутанным скользящим шелком. Он вырвался, змеей скользнул за спину Марка и запрыгнул на него, оказавшись недосягаемым для захвата сильных рук. Марк наклонился вперед, сбрасывая через голову гибкое тело на развороченную постель. Нотт вскрикнул. Марк схватил с пола подушку, прижимая её к лицу Тео.

— Сдаетесь, сеньор? Поднимите вверх правую руку, и я буду считать, что вы капитулировали.

Из-под подушки донесся невнятный придушенный вопль, тонкие, но сильные руки Нотта заскользили беспорядочно по его рукам, по спине, силясь найти слабое место в обороне. Прикосновения к обнаженной коже были быстрыми, удары безболезненными, а скорее даже… приятными? Такие мысли не в первый раз за последний месяц посетили Марка. Эффект холодной воды. Когда лучше уйти, прямо сейчас, прекратить возню и скрыться в ванной, оставив Нотта лежащим на постели. Уйти быстро, не оглянувшись, потому что это… неправильно?

Да, это было неправильно. Включив воду, Марк замер перед зеркалом с бритвой в руках. Уставился на струю льющейся воды и постарался прогнать ненужные мысли. Между ним и Ноттом не было ничего, кроме внезапно вспыхнувшей дружбы. Жизнь как всегда совершила чудо эквилибристики, и он оказался связанным с человеком, что когда-то предал его отряд, а затем стал для Марка кем-то вроде персонального ангела-хранителя.

Того, кто дважды спас его жизнь — когда в этой жизни еще был смысл и когда его не стало. С тем, кто наполнил её новым смыслом. Кто медленно, но уверенно возвращал Маркусу Флинту веру в то, что жизнь продолжается, и он сможет увидеть в ней что-то еще, кроме глухого и беспробудного отчаяния. Но когда тонкие руки касались его, когда он ловил на себе пристальный взгляд серых глаз, их отношения утрачивали ясность, приобретая едва уловимые оттенки чего-то большего, способность перерасти во что-то иное, о чем Марк старался не думать, в чем он запрещал себе нуждаться. Нет, не потому, что он хранил верность. Кому? Оливеру? Марк не питал никаких иллюзий на этот счет. Шаг, что отделяет любовь от ненависти, Олли переступил в ту ночь, когда разорвал все узы, что связывали их друг с другом. Он читал эту ненависть в ореховых глазах, в отчаянном крике, в пустом окне, на которое он тогда оглянулся. Скорее памяти, на которую он был обречен. Памяти и любви, одной, на всю жизнь, что вросла в его кровь и от которой он не мог избавиться, как бы ему этого не хотелось. Это было неправильно, потому что он сам поступил бы так, как когда-то поступил Олли. Он потянулся бы к новому чувству, к человеку, окружившему его заботой и вниманием, но не в этом ли он обвинял Оливера? А если сам окажется точно таким же, к чему тогда он сломал свою прошлую жизнь?

— Ты что, утонул?

Стук в дверь оборвал поток мыслей. Марку не потребовалось много времени, чтобы привести себя в порядок. Он вышел из ванной с полотенцем на шее, с удивлением увидев Нотта полностью одетым и говорящим по телефону.

— Scusi (извините) … — Нотт прикрыл рукой трубку и повернулся к Марку:

— Мне нужно отлучиться, кэп. Я заказал тебе завтрак.

— Куда ты собрался?

— Узнаешь. — Хитро улыбнулся Тео, возвращаясь к прерванному разговору:

— Va bene. Va bene , d'accordo. (Хорошо, хорошо. Я согласен)

Марк не стал вдаваться в подробности. Периодически Нотт отлучался в неизвестном ему направлении, но ни разу не дал Марку малейшего повода усомниться в себе.

— Собирай вещи, я позвоню где-то через час.

— Может, все-таки скажешь… — Начал было Марк, но Тед нетерпеливо перебил его:

— Не скажу. Это сюрприз.

— Мы уезжаем?

— Скажем так. Мы едем домой.

— Тед, что ты еще придумал?

— Спокойно, кэп. Мы здесь всерьез и надолго, так что успеешь еще насмотреться на местные достопримечательности, — подмигнул Тед, получив от Марка хлесткий удар полотенцем по спине.

Дверь хлопнула. Теперь, когда никто не упоминал про плебейские привычки, можно было выйти на балкон и спокойно закурить. Собирать было особенно нечего. Тед еще вчера куда-то отправил их основной багаж, а все что осталось уместилось в одну спортивную сумку. Поэтому он оделся и спустился вниз, в ресторан отеля. Вероятно, Нотт уже предупредил здешний персонал, что сеньор не говорит по-итальянски, потому что Марка обслуживал парень, вполне сносно владеющий английским. Марк поймал на себе мимолетный изучающий взор и одарил итальянца одним из самых мрачных своих взглядов, от чего тот, немедля опустил глаза:

— Scusi, Signore, — парень счел за благо как можно скорее удалиться, а Марк подумал, что этот тип, скорее всего, сравнивал его с Ноттом. Он уже давно заметил, что мужчины провожают Теда взглядом ничуть не реже женщин.

Ему это было безразлично. Поглощая завтрак, он подумал о том, что кроме жажды жизни, Тед вернул ему кое-что еще — память о том, кем он был рожден. То, о чем Марк уже, кажется, благополучно забыл за годы войны и жизни маггла. В отличие от Нотта, ему не удалось пронести память о своем происхождении через все жизненные коллизии.

« — Посмотри на свои руки, капитан. Что ты видишь?

— А что я должен увидеть, Нотт?»

Он оборвал свои мысли — если бы Марку дали выбор избавиться от какого-нибудь недостатка своей личности, он бы в первую очередь распрощался с этими всегда неожиданными вывертами памяти, периодически подбрасывающими ему обрывки слов и мыслей. Он вернулся в номер, меланхолично закурил и теперь сидел на кровати, время от времени бросая взгляд на телефон. С недавних пор Марк не любил оставаться наедине со своими мыслями.

Звонок прозвенел как всегда неожиданно. Марк приподнялся и взял трубку, наверняка зная, чей голос он сейчас услышит.

— Готов? — слышно было отлично, будто Нотт находился в соседней комнате.

— Готов. Где ты?

— Спускайся вниз и увидишь. Не забудь отдать портье ключ.

— Слушаюсь, сеньор.

Марк отключился, взял куртку и сумку, попутно подхватил ключи с декоративного столика у входной двери и захлопнул номер. Коридор был пустым, темно-зеленая ковровая дорожка глушила звук его шагов. Он легко спустился по лестнице, кинул ключ на стойку портье.

— Arrivederci, signore, — портье привстал со своего места, провожая Марка легким поклоном головы.

Марк не ответил — распахнул дверь, выходя под лучи окончательно проснувшегося солнца. На минуту он остановился недалеко от входной двери — оживленная улица падала ниц перед ажурной оградой отеля, отрезанная от него трехсотлетними секвойями.

Каменные чаши фонтанов, утопали в необъятных клумбах, яркими пятнами лежащих на зеленом ковре газонов. Белокаменная лестница, ведущая к отелю, вбирала в себя ослепительное солнце. За оградой раскинулась маленькая круглая площадь: уже отсюда до слуха Марка долетали гудки машин, тарахтение мотороллеров и гул голосов. Уже не медля он сбежал по лестнице, широкими шагами преодолел дорожку и вышел из ворот отеля.

Нотта не было. Оглядывая площадь, Марк скользил взглядом по машинам, не сразу обратив внимание на мотоциклиста в шлеме, сидевшего на блестящей черной спине спортивного байка. Впрочем, мотоциклист и без него собрал свою долю внимания — прислонившиеся к ограде юные итальянцы тыкали пальцами в мотоцикл, перемежая свой разговор восхищенными восклицаниями. Байк оставил Марка равнодушным. Он уже почти отвернулся, чтобы продолжить поиски в другой стороне площади, когда мотоциклист быстрым жестом стащил с головы шлем, и знакомый вихрь светло-русых волос привлек его внимание. Марк едва сдержал смех. Тед, затянутый в черный кожаный комбинезон, картинно опирался о бордюр тяжелым ботинком с высокой шнуровкой. Смотрел на Марка, чуть склонив голову на бок и явно наслаждаясь произведенным эффектом.

— Нравится? — Тео подождал, пока Марк подойдет ближе, и удовлетворенно похлопал по гладкому черному боку топливного бака.

Марк усмехнулся. Оперся рукой на лобовое стекло, выразительно оглядывая его с головы до ног:

— Не только мне.

Тед удивленно поднял бровь — серые глаза опасно близко. Марк усмехнулся, оторвал взгляд от пухлых влажных губ Нотта и кивнул головой на проходящего мимо пожилого итальянца. Мужчина, не скрываясь, пожирал глазами стройную фигуру мага.

— Дурак, — Нотт выглядел обиженным. — Я говорил про байк!

— Да? — Марк состроил удивленное лицо и лениво стукнул по колесу носком ботинка. — Что ты хочешь, чтобы я сказал?

— Ты невозможный! Это между прочим Ducati! 999 модель! Ты хоть представляешь, что это такое?

— Нет, — детский восторг Тео забавлял Марка. — Но я точно представляю, что никуда на нем не поеду.

— Хватит, Флинт! — взвился Тед, хватая Марка двумя руками за полы куртки и притягивая к себе. — Забирайся на сидение и вперед!

— Нотт, забудь об этом! Если я на него залезу, ты будешь собирать свой самокат по частям!

— Боишься, кэп, так и скажи! — в серых блестящих глазах плясали расшалившиеся демоны.

— Боюсь?

— Боишься.

— Ну, хорошо… — Марк притворно вздохнул и перекинул ногу через сидение. Попрыгал на нем, скорее чтобы позлить Теда, чем по необходимости. Последний писк поколения супербайков, протестуя против такой бесцеремонности, угрожающе закачался под мощным телом.

— Эй, эй, осторожно! Ты и так тяжелый! — Тед с трудом удержал равновесие. — Обними меня за пояс и держись крепче.

— Не могу.

— Почему?

— Сумка, Тед, — усмехнулся Марк. — Лишает меня блестящей возможности лезть к тебе с объятиями.

Нотт стрельнул по сторонам глазами, повернулся к Марку и вытащил из внутреннего кармана куртки палочку.

— Reducio! Так лучше?

— Значительно.

— Теперь отмазки кончились?

— Вполне.

Марк поджал ноги — сидеть было не очень удобно. Он возвышался над Тедом на целую голову и, наверное, выглядел со стороны просто монументально.

— Ты будешь за меня держаться или нет? — Нотт нетерпеливо топнул ногой.

— Так лучше? — Марк обнял его за пояс, тесно прижимая к себе.

— Значительно, — вернул укол Нотт и выжал газ.

К удивлению Марка, байк тронулся с места на удивление легко. Осторожно лавируя мимо выстроившихся машин, Нотт вывел байк по булыжникам мостовой. Улица едва заметно уходила вниз — мимо каменного сооружения фонтана, полосатых тентов торговцев фруктами. Площадь осталась позади — Тед нырнул между сходящимися линиями узких двухэтажных домов с деревянными балконами, увитых зеленью. Постепенно улица расширялась, увеличивающееся число машин ясно давало понять, что очень скоро они вывернут на автостраду. Теплым одеялом окутывал нагретый воздух. Через минуту они влились в поток машин, устремившихся к выезду из города.

В путешествии на двух колесах было свое явное преимущество — они быстро преодолевали возникающие на дороге заторы. Нотт уверенно скользил между сигналящими машинами — Марку оставалось только смотреть на темпераментных итальянцев, переругивающихся друг с другом через открытые окна машин. Мимо проплывали улицы, яркие вывески магазинов, бесчисленные «Tavola calda», «Pizzeria» и «Trattoria», знакомые полосатые тенты. Смотря по сторонам, Марк ловил себя на мысли, что ему нравится эта страна. Впереди, где архитектура ловко лавировала между двухэтажными домами и вполне современными зданиями из стекла и камня, поток машин усилился. Служащие в строгих костюмах обособленно выделялись в толпах свободно одетых граждан, стайка тинэйджеров, громко хохоча и жестикулируя, оглядывали бледных европейских туристок, еще не успевших схватить загар. Ему захотелось остаться здесь еще на несколько дней. На секунду Марк представил, как выскажет Нотту это желание, и заранее усмехнулся.

Вскоре город остался позади. Автобан вывел их из капкана улиц и площадей. Нагретый воздух сменился бьющей в лицо прохладой, и Марк с удовольствием предоставил ветру возможность бить в лицо. Тед прибавил газу — байк набирал приличествующую спортивному мотоциклу скорость.

Такой была свобода. Босыми ногами по раскаленному полотну автобана, с крыльями вольного ветра за спиной. Он пришла, бросив под протекторы трассу, что началась сразу за Генуей. Они летели вперед — на головокружительной высоте, вдоль огромных виадуков, оставивших внизу, во впадинах маленькие городки с кирпичными крышами апельсинового цвета. Ветер гнался за байком, нырял в черные рты тоннелей, насквозь прошивающих горы. Пытался догнать их на следующем виадуке, но Тед обманывал его, скрываясь в разверзнувшейся глотке нового тоннеля. Проигрывая заезд, ветер менял тактику, бил в лицо, швырял в Марка мелкие камешки, летящие из-под колес. Путался в волосах, всеми силами мешал увидеть очередной городок, лежащий под виадуком. Дома, вытянутые в линию вдоль побережья, бросающиеся в лазоревый плен воды своими белыми телами. Стоящие вдоль линии прибоя, по колено в воде, укрытые зеленым плащом безумной зелени. Распахнутая пасть заливов глотала города, сжимала каменные челюсти гор. Марк одной рукой, расстегнул куртку, ловя грудью соленый морской ветер. Прямая автобана пересекала синусоиду городов посередине. Парные виадуки парили над землей: широкие полосы, разделенные магнолиями и ядовито яркими фуксиями, чередовались с узкими, в одну полосу мостами, несущими машины навстречу друг другу.

— Это Империя, — Нотт повернул голову, силясь перекричать ветер.

— Что? — Марк не услышал слов, наклонился ниже, прижавшись щекой к гладкому черному пластику шлема.

— Провинция называется Империя... — Голос Теда уносил ветер. — От Генуи до границы…

— Понятно, — Марк кивнул. В это мгновение ему почему-то захотелось снять с Тео шлем и почувствовать щекой светлый вихрь его волос.

— Скоро остановимся…

Марк не ответил — крепче сжал руки, чувствуя ладонями скрипящую кожу комбинезона.

Ему не хотелось останавливаться! Хотелось лететь над землей, ловить взглядом блики апельсиновых крыш, дышать обжигающим ветром. Раскинуть руки и поймать ветер. Он не обращал внимания, сколько времени они провели в пути — минуты и секунды, унесенные ветром, теперь были не важны. В конце концов, он больше не жалел, что взгромоздился на этот «самокат».

Через четверть часа виадуки закончились, и Тед свернул на трассу, прыгающую с горы вниз, к голубеющему зеву моря. Как только они нырнули в черту очередного городка, Нотт сбавил скорость. Пойманный в плен узких улочек, байк угрем заскользил по каменной мостовой. Пропетляв около десяти минут, Тед остановился возле уютного маленького кафе с ничего не говорящим названием «del Mare». Марк слез с мотоцикла и потянулся. Тед тоже наконец-то стащил с головы шлем и тряхнул головой, расправляя влажные волосы.

— Выглядит не особо презентабельно, но поверь, здесь отличная кухня, — извиняющимся тоном произнес он, кивая головой на полосатые зонтики столиков.

— Что ты меня уговариваешь? — Марк отвесил Теду несильный подзатыльник, ероша светлые волосы. — Мне здесь нравится.

Нотт усмехнулся. Оставив байк на стоянке, он поднялись по каменной лестнице, ведущей на некое подобие смотровой площадки. «Del Mare» уютно гнездилось над линией моря, предоставляя своим посетителям прекрасную возможность поглощать дары моря, не спуская с него глаз. Официантка, наметанным глазом выудившая их из толпы редких посетителей, подождала, пока они смоют с себя пыль и расположатся за столиком.

— Buongiorno signorina, — Нотт ответил на улыбку девушки.

Марк откинулся на спинку стула и лениво смотрел на Теда. Ему действительно нравилось на него смотреть. Тео делал заказ с неторопливым достоинством истинного аристократа. Неопределенный жест тонких белых пальцев. Неторопливый росчерк изящной руки, взгляд девушки, пытавшейся вести себя профессионально, но против воли скользившей глазами по точеным линиям гладкого тела за расстегнутой молнией комбинезона. Прищур серых глаз, движение губ, голос, произносящий названия на незнакомом языке:

— Gamberetti… si… Condito? Mi piace, signorina…

Теду «шел» этот язык, если так можно было сказать. С каждым днем, внимательнее рассматривая Нотта, Марк делал маленькие, удивляющие его открытия. Например, о том, что Марку нравится его редкая улыбка, или о том, что, провоевав рядом с Ноттом бок об бок четыре года, он совершенно не предполагал, что в Теде самым непостижимым образом уживается столько крайностей. Холодный аристократизм и детская непосредственность, замкнутость и страстность, расчетливость и щедрость. Или о том, чего раньше Марк совершенно не замечал — как Нотт по-настоящему красив…

— Марк?

— Что ты сказал?

— Ты меня слышишь?

— Сейчас слышу.

— Я спросил, будешь десерт или нет.

— Без разницы.

— No… The freddo alla pesca... Grazie. (Нет. Холодный персиковый чай. Спасибо)

— Где ты только что витал, кэп?

Тонкие пальцы осторожно дотронулись до руки Марка. Марк усмехнулся, прогоняя остатки своих мыслей:

— Что ты заказал?

— А… В Англии ты такого не попробуешь, — Нотт хитро подмигнул Марку, так и не убрав руки. — Это, мой друг, нечто волшебное. Называется... маринара.

— Спагетти?

— Само собой. Сверху кладут пармезан, а внутрь заворачивают королевские креветки, колечки кальмаров, мидии… Салазаром клянусь, ты умрешь только от запаха.

— Надеюсь, в хорошем смысле этого слова?

Нотт обиженно фыркнул.

— Ты на что намекаешь, кэп? Что я вез тебя за двести пятьдесят миль, чтобы…

— Всё, всё! — Марк замахал рукой. — Я верю твоему гастрономическому вкусу. В конце концов, твоя марината не может быть хуже того замороженного…

— Тьфу на тебя! — Тед молниеносно вскочил, зажимая Марку рот ладонью. — Даже не смей об этом вспоминать! Тот рейд унес у меня половину жизни!

Марк затряс головой, с трудом стряхивая с губ ладонь Нотта.

— Помнишь, Уорри утверждал, что это был снежный тролль, который подох от...

— Заткнись! — Тед сделал вторую попытку, но Марк ловко увернулся.

— Ладно, ладно, больше не буду. Просто всякий раз, когда мне предлагают незнакомое блюдо…

— Давай так, кэп. Если после маринары ты скажешь, что ел что-нибудь вкуснее, я станцую ральеду на этом столе. Голым.

— Я специально теперь так скажу, Тед. Чтобы полюбоваться на это зрелище.

Нотт фыркнул, хотел что-то добавить, но, завидев официантку, несущую заказ, только улыбнулся. Марк не стал продолжать щекотливую тему, похлопав его по плечу, как бы невзначай касаясь обнаженной кожи. Они и так танцевали ральеду, во всяком случае, последний месяц. Вальсировали по острой грани случайных прикосновений, взглядов и слов. Достаточно сделать только один неосторожный шаг…

— Ну как?

— Тед, ты был прав. Это самое вкусное блюдо, что я ел в своей жизни. Конечно не то, чтобы я отказался от мысли увидеть твой зажигательный танец…

Нотт фыркнул, подавившись креветкой. Марк похлопывал его по спине, а потом протянул руку, стирая с узкого подбородка каплю соуса.

— Это было так смешно?

— Скорее неожиданно.

— Кто бы говорил о неожиданностях, Тео? — Марк усмехнулся, откинувшись на спинку стула, и закурил. — Оказывается, я совсем тебя не знаю.

— А ты хотел? — прищурился Нотт.

— Ну, теперь самое время восполнить кое-какие пробелы.

— Например? Спрашивай, кэп. Ты же знаешь, у меня нет от тебя тайн.

— Даже так? — Марк пристально смотрел на Нотта, но тот не отвел взгляд.

— А ты сомневался? Конечно, у тебя могли быть причины для сомнений, но…

— Тсс… — И это уже непреодолимое желание, дотронуться, которому Марк не хотел противостоять. Во всяком случае, в эту минуту. — Я уже считаю, что этого не было. Я забыл, и ты забудь.

Лицо Теда приобрело мученическое выражение. Марк видел, как он стиснул зубы, рассеянно водя вилкой по тарелке.

— У меня осталось только одно сомнение. Где ты, гоблин тебя побери, так научился говорить по-итальянски?

Тед поднял на него глаза. По его лицу было видно, что он ожидал совсем другого вопроса. Напряженные плечи расслабились.

— Ну, скажем так — я очень часто бывал в Италии. Мы с отцом жили здесь, когда ему нужно было уехать из Англии. После Уизенгамота… Его оправдали, и было самое время исчезнуть из поля зрения.

— Почему сюда?

— Здесь жила родня моей матери. Потом мы вернулись в поместье, но на каникулы он все равно часто отправлял меня сюда. А после войны… — Он замолчал. Марк не торопил его. Сам он мог забыть или сделать вид, что забыл, но Тед помнил — в этом Марк не сомневался. — Я тебе как-то рассказывал, что чем-то похож на своего отца. Здесь было неплохо спрятаться от авроров. Как он когда-то…

— То-то я смотрю, тебя все принимают за своего, — Марк сделал попытку перевести разговор в другое русло. Он уже жалел, что начал этот разговор, стирающий с лица Теда беззаботную улыбку.

— В смысле? — Нотт все же сделал попытку усмехнуться.

— Все эти сеньоры и сеньориты.… К тому же такая практическая польза…

— От меня?

— Но не от меня же. Нет нужды таскать за собой разговорник. Или не дай Салазар, нанимать переводчика.

— Тебя это напрягает?

— Совсем нет. Мне нравится тебя слушать. Скажи еще что-нибудь.

— Что?

— Все равно. Можешь даже не переводить.

— Ты так мне доверяешь, кэп, после того, что я сделал?

— А что ты сделал, Нотт?

Серые глаза, долгий взгляд от которого Марк не спрятал глаз. Они сидели напротив друг друга, будто играли в странную игру. Отчаянно балансировали на грани откровенности, для которой еще не пришло время, но которую оба чувствовали. Иногда глаза говорят больше слов. Тонкое запястье, что Марк чувствовал сейчас под своей рукой, непроизвольная дрожь, прохладная гладь кожи… И слова на чужом языке, не имеющие смысла:

— Amo guardarti. Tutto quello che mi e' rimasto e' guardare. Non prendero' mai il suo posto nel tuo cuore. Mi abbracerai ma penserai a lui. E io lo so. (Мне нравится смотреть на тебя. Все, что мне осталось — это смотреть. Я никогда не займу в твоем сердце его место. Ты будешь обнимать меня и думать о нем. И я это знаю.)

— Что ты сказал?

— Ты же вроде доверяешь мне, кэп.

— Я доверяю тебе, Тед. Просто интересно.

Еле заметный румянец на щеке. Казалось, Тед делал над собой усилие, чтобы не отводить глаз.

— Я сказал, что обычно ем мало, но на морской бриз разжигает во мне зверский аппетит, и я просто не могу остановиться.

Марк усмехнулся:

— Я это учту. А ещё?

— Vorrei tornare nel passato e diventare il primo della tua vita. E rimanere l'unico. (Я хотел бы вернуться в прошлое и стать первым в твоей жизни. И остаться единственным).

«Почему мне кажется, что ты говорил совсем не это, Тед? Если ты спросишь, на чем основана моя уверенность, я не сумею тебе этого объяснить. Предчувствие? Странное ощущение, что ты боишься мне сказать о чем-то? Но ведь и я не скажу тебе того, что мог сейчас произнести. Сделаю заинтересованное лицо и спрошу почти буднично»:

— А сейчас?

— А сейчас я сказал, что здесь отличное место для покупки недвижимости. Продолжать?

— Продолжай.

— Guardami. Non ti lascero' mai. (Посмотри на меня. Я никогда тебя не брошу) .

«Это не ложь друг другу. Это, наверное, последняя преграда. Мы боимся делать этот шаг. Раньше я думал, что боюсь сильнее, Тед. Что не хочу, не имею права привязывать тебя к себе. Но это твой страх я сейчас чувствую в каждом слове».

— И это значит…

— Что очень скоро мы приедем на место. Ещё?

— Ещё.

— Rimani con me. Dimenticalo. Soltanto con te posso non avere piu paura della solitudine (Останься со мной. Забудь его. Только с тобой я могу больше не бояться одиночества).

— Ну?

— Я знал, что тебе здесь понравится. Местные пейзажи надолго остаются в сердце.

— Может мне стоит выучить итальянский?

— Mi sembra di amarti. (Мне кажется, что я люблю тебя)

— Что? — Горячая волна, молниеносно пробежавшая по спине. Отчего? Что было в твоих словах, Нотт? Что ты так ловко прятал за незнакомым мне языком?

— Если хочешь, я тебя научу.

— Di amarti значит «я тебя научу»?

— Ну, в общих чертах. Марк…

Это уже было с ним. Горячие пальцы, сжимающие руку и слова, что застывают на губах, не в состоянии сорваться вслед за именем. И взгляд полный невысказанной тоски.

Вот только он уже не школьник, а Нотт не…

— Что? — лишний вопрос. Не нужно спрашивать. Погладь по дрогнувшей руке, прогони из мыслей так некстати всплывшее имя. — Так куда мы едем, Тед?

— А? — он ждал невысказанных слов. «Не надо, Тед. Просто не надо. Поверь, так лучше. Мне и тебе».

— Я спросил, куда же мы все-таки едем.

«Ты же игрок, Тед. Ты умеешь держать себя в руках».

— Итальянская цветочная Ривьера. Слышал такое название?

— Не припомню, — «Вот и умница, Тео».

— Тогда лишнее спрашивать, слышал ли ты о Себорге.

— Ты мой гид, Тед. Рассказывай.

— Зачем? — озорные искры в серых глазах. Когда ты улыбаешься, Тед, кажется, что ты становишься еще красивее. — Приедем, и сам все увидишь. Это недалеко.

— С недавних пор я не люблю сюрпризы, Тед.

— Это приятный сюрприз. Маленькое княжество, богатая история и отличные виды. Всего 14 квадратных миль и 2000 жителей.

— Настоящая итальянская глушь, — усмехнулся Марк.

— Это очень дорогая глушь, кэп, — поправил его Нотт. — «Villa Silva» обошлась мне в кругленькую сумму.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что мы едем домой, кэп. Поверь, это самое прекрасное место на свете. Ты не захочешь уезжать.

— Тогда чего же мы сидим?

Нотт усмехнулся и взял шлем. Вскоре Марк вынужден был убедиться, что Тео его не обманывал. Через пару часов езды они снова свернули с трассы, держа путь к низкой линии скал. Где-то в отдалении угадывались снежные, почти призрачные шапки гор. Байк скользил среди царства мимозы, эвкалипта, оливы — по долине девственного леса. Трассы больше не было — мощеная дорога петляла среди океана зелени, опускаясь все ниже, к побережью. Распрощавшись со скоростью на автобане, Ducati нырнул в лабиринт петляющих дорог.

Они въехали в небольшой городок — один из таких же, что Марк видел в изумрудных распадках, лежащих под виадуками. Прошлое и настоящее, повинуясь чьей-то причудливой воле, сливались здесь в страстном танце, вальсировали между скалами, переходя друг в друга. Узкие мощеные улочки, обнимали вполне современные здания, вели за руку по горячему полотну дорог. Каменная кладка уступала позиции блокам многоэтажных домов, круглые фонтаны маленьких площадей кружились вокруг широких дорог. Легкий бриз доносил запах моря: несколько раз лазоревая гладь мелькала среди зелени и белых линий домов, кокетливо показываясь на мгновение и снова прячась среди каменных кружев. Небольшую часть пути они проделали почти по самой кромке побережья — пляжные зонтики строгими рядами плавали в коктейле каменистого пляжа.

Дорога забирала вверх, змеей скользила между двухэтажными домами. Брызгало по камнями стен лиловыми и розовыми штрихами цветочных ящиков на маленьких балконах. Дома тесно прижимались друг к другу, ни на дюйм не разлепляя объятий. Справа, над апельсиновыми крышами, тянулся к небесам голубой купол собора. Они пересекли широкую площадь, обогнули искрящиеся брызги фонтана, где капли замирали на лепестках роз сверкающими бликами. Какое-то время Ducati нес их среди других машин, чтобы затем снова оставить в одиночестве очередной улицы. Город выпустил пришельцев из своих объятий, позволяя продолжить свой путь мимо изящных игрушечных палаццо, прячущихся за витыми оградами. Дорога опять ушла вниз, нехотя подарила еще несколько поворотов. Теперь Марк увидел их цель — в некотором отдалении от остальных, одиноко и обособлено, прятались за кронами кипарисов белые филигранные башенки виллы.

Нотт остановился, слез с мотоцикла, разминая затекшие ноги. Марк последовал его примеру, с интересом разглядывая черную кованую ограду. За ней, раздвигая занавес цветущей зелени, начиналась широкая каменная лестница, ведущая к дому.

— Мы без предупреждения, — усмехнулся Тед, заводя мотоцикл в узкую боковую створку ворот. — Дверь закрой за собой.

— А, Тед, теперь я, кажется, понял твой план. Тебе не хватало привратника, — засмеялся Марк, закрывая за ним створку.

Тед фыркнул, поставил мотоцикл у каменной чаши фонтанчика, и бесцеремонно поволок Марка за рукав куртки к белокаменным ступеням. Они поднимались мимо стройных тел пальм, часовыми высившихся над кипарисовыми зарослями. На беглый взгляд Марка, Вилла Сильва отличалась немалыми размерами.

— Когда ты был здесь последний раз, Тед?

— Почти два года назад. И, как видишь, сэкономил на садовнике. Пока меня нет, здесь живет управляющий и экономка. Но это мы исправим, если захочешь.

— Конечно захочу, — Марк скорчил обиженное лицо. — Ты же знаешь, какой я капризный аристократ! Без штата слуг, снимающих для меня кожуру с яблок, я просто жить теперь не могу.

Тед захохотал, повалившись грудью на каменную балюстраду.

— Чего ты смеешься, Нотт? — Марк пытался выглядеть серьезным. — Я тебе не позволю на мне сэкономить.

— Не беспокойся, кэп. Будет всё, как ты захочешь.

Они стояли перед белой дверью, в уютной прохладе арки. Через некоторое время, в глубине дома послышались шаги. Марк легко подтолкнул Нотта вперед, не снимая руку с его плеча.

— Ты вроде бы пока хозяин, — негромко произнес он.

Дверь открыл высокий суховатый мужчина, лет пятидесяти, в белой рубашке и безупречно отутюженных брюках. Увидев хозяина, он отвесил церемонный учтивый поклон, и на гладком, до синевы выбритом лице, Марк увидел взволнованное выражение.

— Сеньор, Тео! — в голосе итальянца слышалась укоризна. — Я мог приехать за вами. Вы даже не позвонили.

— Ничего, Алехандро. Мы прекрасно добрались сами.

— Но, сеньор, это моя обязанность и…

— Твоя обязанность следить за домом, и ты прекрасно с этим справляешься.

Марк отошел в сторону — итальянец говорил на английском, хотя и с ярко выраженным акцентом. Флинт огляделся по сторонам. Опровергая все разговоры об экономии, Тед явно не пожалел денег. Холл, декорированный в персиковой и нежно пастельной гамме, указывал на безупречный вкус хозяина. Две широкие лестницы меж строгой колоннады, поддерживающей свод холла, уводили на второй этаж мягкими полукружиями поворотов. Лепнина в римском стиле, строгий рисунок мраморных плит пола, античные статуи на постаментах — дорого и изящно. Здесь ничего не напомнило об Англии, будто Нотт сознательно воздвигал когда-то непреодолимую преграду между двумя своими жизнями. Его созерцание было прервано громко хлопнувшей боковой дверью. На Нотта обрушился ураган темпераментных итальянских восклицаний. Марк с удивлением смотрел на пожилую итальянку внушительных размеров, в цветастом ярком платье с обилием рюш. Яростно жестикулируя, она топила Нотта в шквале пламенной речи, из которой Марк мог разобрать только бесконечное «сеньор Тео». В одну секунду Нотт был подвергнут безжалостному осмотру. Сдобные пухлые руки вертели его как куклу, но, похоже, Тед не имел ничего против такого бесцеремонного обращения.

— Она говорит, что я очень худой, — он повернул голову к Марку, и Флинт увидел на его лице по-детски счастливую улыбку. — Что, должно быть, эти два года меня держали в тюрьме на хлебе и воде. И что… всё, всё, Лючия, хватит. Да, я обещаю, что дам тебе блестящую возможность откормить меня до своих размеров.

Алехандро предупредительно кашлянул в кулак и что-то сказал экономке по-итальянски.

Она с сожалением выпустила Теда из своих рук и тоже воззрилась на Марка.

Нотт взял его за руку и почти насильно подвел к замолчавшим слугам.

— Алехандро, Лючия, представляю вам сеньора Марка. С этой минуты его желания и распоряжения для вас так же обязательны, как мои. Отныне сеньор — хозяин этого дома, такой же, как я. И еще хочу вас обрадовать — мы останемся здесь надолго.

— Сеньор, — вышколенный управляющий ничем не выдал своего удивления.

— Signore, — толстушка одарила его цепким оценивающим взглядом.

— Лючия, сеньор Марк пока не говорит по-итальянски. Имей это в виду.

— Si, Signore, — с притворным смирением произнесла экономка.

— Она испытывает к тебе материнские чувства, — поддел Теда, Марк, когда они поднялись по лестнице на второй этаж.

— Знаю, знаю, — беззаботно отмахнулся Тед, трансфигурируя их сумку в исходное состояние. — Но, знаешь, я не против. Может, мне тоже периодически хочется ощутить материнскую заботу? Ладно, пойду узнаю, что с нашими вещами. Располагайся и готовься к серьезному испытанию.

— Какому?

— Через час нас будут долго и усиленно кормить.

* * *

Постепенно Марк привыкал. Прошла первая ночь в огромной комнате, что Тед выделил ему под спальню, когда он не мог уснуть и курил на балконе, вслушиваясь в отдаленный шорох прибоя. Теперь это стало едва ли не привычкой. Стоять перед сном, бесконечно всматриваясь в ночную темноту, курить, медленно пуская дым, и не думать ни о чем. Вернее стараться ни о чем не думать.

Вилла Сильва стала его новым домом — во всяком случае, ему все чаще так казалось. Он привыкал просыпаться в одиночестве на огромной кровати, поражаясь тому, что теперь это пробуждение все реже начиналось с болезненной судороги сердца. Может быть, потому, что он знал — ему нужно только позвать. Только выйти в коридор, и толкнуть дверь напротив. Только произнести имя. Поймать взгляд серых глаз, смотрящих на него то нежно, то насмешливо, то внимательно.

Он привыкал. К излишне шумной Лючии, кормившей их на убой, изобретающей такие соусы к неизменной итальянской pasta, что Марк начинал забывать, как выглядит иная еда. Экономка быстро выучила его собственные вкусы и часто повторяла, что теперь у нее двое «мальчиков», которые неизвестно как дожили до своих лет при таком ужасном европейском питании. Привыкал к тишине виллы, за которыми зорко следил Алехандро. Привыкал к бесконечным пешим прогулкам по мощенным мостовым городка, к жаркому солнцу, к размеренному спокойствию жизни. Сразу по приезду, Нотт отключил в доме телефон. Тед нагло заявил Марку, что мир потерял их. «Можешь считать, кэп, что я тебя похитил». И против этого «похищения» Марк не возражал.

В этот день они вернулись домой только к вечеру. Тед утащил его на очередную пешую прогулку. Оставив Ducati у въезда в город, они целый день мотались по Себорге, бесцельно шатаясь по узким улочкам. Просто так, безо всякого определенного маршрута, нырнув в петли дикого камня, прохладных арок и переходов.

Себорга не спешила выпускать из своего лабиринта две одинокие фигуры, бредущие по древним камням, что, казалось, только вчера распрощались с коваными копытами рыцарских коней. Маленькая столица маленького княжества манила, а они шли, ведомые причудливыми изгибами улиц, удивительными цветами, трепещущими от ласкового ветерка, делая по пути маленькие и удивительные открытия. Себорга разбрасывала на пути тайные знаки и символы, а Марк отгадывал их, рассеянно слушая рассказы Тео. Собирал, наполняя душу новыми впечатлениями: мозаику креста тамплиеров, брошенную под ноги на площади святого Михаила, замерших со щитами в руках статуи рыцарей, бело-голубое полотнище флага, гордо смотрящего со стены замка, что казался миниатюрным, под стать самому городу. Некоторые улицы были так узки, что они уже с трудом могли пройти по ним рядом. Эти улочки прижимали их друг к другу, заставляли Марка так опасно близко видеть блестящие серые глаза, чувствовать кожей прикосновение белой льняной рубашки Тео, против воли вдыхать его запах.

Один раз они попали в тупик, остановились, задрав головы, ловя между сходившимися каменными стенами домов манящее голубое небо.

— Ничего, кэп, — в тот момент Тед, казалось, прочитал его мысли. Сжал сильнее руку, словно напоминал о своем присутствии. — Ты когда-нибудь обязательно еще поднимешься туда. Вот увидишь.

Они не говорили об Англии. Ни разу за все время своего совместного путешествия. Даже здесь, среди каменной кладки дорог, которые отдаленно, но все же напоминали обоим о мостовой Косого переулка. Даже здесь, среди маленьких лавок, украшенных причудливыми цеховыми знаками, почти таких же, как дома. На выщербленных временем каменных ступенях, что вели в прохладу нижнего яруса улочки, совсем как спуск в Ночной Переулок. Неистребимый дух старины и истории десятым отголоском напоминал о домах и улочках Лондона, навсегда оставленных обоими за Переходом. Всего лишь напоминал, когда камень крошился под прикосновением ладони, пачкал пальцы кирпичной пылью. Всего лишь напоминал — звоном дверного колокольчика при входе в лавку, распахнутой деревянной ставней, полумраком очередного перехода рядом со зданием тюрьмы, которое насмешило Марка до слез.

— Что ты смеешься, кэп? Что смешного? — удивленно спрашивал Тед, когда Марк прервал его рассказ об ордене святого Бернара неожиданным взрывом хохота. И осекся на полуслове, когда Марк прислонился спиной к стене и сжал виски руками.

«— Марк! — голос возник из недр памяти, так ясно, как не возникал уже долгие месяцы. Вернул из небытия ощущение холода ржавеющей решетки под щекой. Возник и исчез, не оставив ничего, кроме нахлынувшей боли».

Тед ничего не сказал тогда. Без слов и расспросов увел из капкана памяти, вперед, к свету и воздуху, к чайному блюдцу площади и каменному обручу фонтана. Позже, когда они сидели друг напротив друга в маленьком ресторанчике, утоляя голод фирменной крольчатиной, Марк почувствовал, как нахлынула на него волна благодарности молчаливому терпению Нотта.

Больше он не вспоминал — заставил себя не вспоминать. К вечеру они вернулись домой и теперь сидели на широком балконе, лениво переставляя шахматы и опустошая бутылку красного вина, заботливо принесенную Алехандро.

— Твой ход, кэп.

Марк рассеянно окинул взглядом доску. Впервые увидев здесь изящество костяных фигурок, он не был особенно удивлен. Тед отлично играл в шахматы, кажется, еще со школы. Марк уже заметил, что Нотту эта игра доставляла особое удовольствие. Он мог провести целый вечер, уставившись на доску и продумывая какую-нибудь хитроумную комбинацию.

— Беру ферзя, — решение комбинации было очевидным. Если бы не ехидная усмешка Тео, Марк ни за что не заподозрил бы неладное.

— И снова шах, кэп, — Тед на секунду отставил бокал и произвел перестановку на ровных клетках поля. — Потому что ты, как обычно, не задумался над альтернативой.

Марк озадаченно запустил пальцы в пряди жестких волос. Казавшаяся беспроигрышной комбинация была с легкостью разрушена одним ходом Теда.

— Прости, Тед, тут я тебе не соперник. Из меня хреновый стратег.

— Глупости! — возмущенно фыркнул Нотт. — Если бы из тебя был хреновый стратег, мы не дожили бы и до середины войны. Ты играешь не хуже меня. Мы просто смотрим на шахматную партию под разным углом зрения.

— Да? И под каким углом смотрю на нее я?

— Ты действуешь так, как тебе подсказывает интуиция, — Тео откинулся на спинку кресла и нравоучительно поднял тонкий палец вверх. — Это как в жизни. Когда заканчивается расчетливая игра, начинается игра на удачу. А это не всегда верный путь.

— Значит, мне повезло вдвойне, Тед, — усмехнулся Марк, поднимаясь на ноги.

— Почему?

— Когда мне изменила удача, мы выплыли на твоем расчете.

Нотт не ответил — только плечи вздрогнули под тонкой рубашкой. Он встал. Качнувшийся от неосторожного движения шахматный столик ответил жалобным стуком упавших фигур.

— Тед?

Нотт ответил ему быстрым взглядом через плечо. Уходил из-под света яркого фонаря, белой изломанной линией в полумрак ночи. Марк недоуменно проводил его глазами. Тед ушел в другой угол балкона, тянущегося вдоль всего второго этажа, остановился, оперся локтями на мягкий ворс ковра, перекинутого через каменный парапет. Марк двинулся за ним, несколько минут простоял за спиной, не спуская глаз с узких плеч.

— Да что такое? Я тебя обидел?

Тед ответил не оглядываясь, смотря куда-то вперед, на лунную дорожку, бегущую по темно-синей глади моря. Только пальцы вцепились в парапет, нестерпимо белели, сливаясь с камнем балкона.

— Значит, ты считаешь, что это расчет, да? Как я жил, как я живу... Что во мне ничего нет, кроме холодного расчета? Что я все просчитал? Все мои чувства, все желания, всё, что я делаю…

— Эй!

Ральеда. Терпкий букет вина, что ударил в голову. Иначе, почему раньше это казалось таким трудным — подойти близко, перешагнуть через самим же проведенную черту, сжать в руках эти узкие плечи.

— О чем ты говоришь, Тед?

— Я приучен к этому с детства. И не считаю недостатком, что я привык долго думать над каждым своим шагом, потому что это правильно. Потому что часто от этого расчета зависит жизнь. От каждого нашего поступка, от того, насколько верно ты понимаешь сложившиеся обстоятельства!

— Тед, Салазара ради! Я же не упрекаю тебя ни в чем! Я просто не могу тебя упрекать! Где бы я был сейчас, если б не ты? Ты думаешь, я хоть на минуту забыл, что всем тебе обязан? Что я по гроб жизни не расплачусь с тобой за то, что ты для меня сделал!

— Марк, не надо!

Узкое тело развернулось в его руках, быстро, как мангуст. Может, впервые они стояли друг к другу так нестерпимо близко.

— Что не надо?

— Я не хочу, чтобы ты считал себя чем-то мне обязанным!

— А это не так?

— Нет. Если тебе так легче, можешь считать, что я возвращаю свои долги.

— Ты ничего мне не должен, Тед.

— Должен!

Нотт почти кричал. Ральеда совершала свой последний поворот перед финалом. Еще не отзвучал заключительный аккорд гитары, но танцорам, замершим на освещенном луной балконе, было уже абсолютно ясно, что время недоговоренностей кончилось.

— Ты так считаешь, Тео. А я считаю по-другому. Почему тогда ты отказываешь мне в таком же праве, считать себя твоим должником? Или ты решил, что для меня это не важно? Что я не плачу по своим долгам?

Невидимый гитарист ударил по струнам, сделав последний перебор и обрывая мелодию. Что-то изменилось вокруг. Ночной воздух, желтый глаз луны — немой свидетель случая, что совсем недавно казался невозможным.

— Ты хочешь этого, да, Марк? Заплатить мне по счетам?

— Хочу. Мне это надо, Тед.

— Хорошо. Ты можешь сделать это прямо сейчас. Закрыть счет. А дальше пусть будет, как решишь.

— Сейчас?

— Сейчас. Дай мне то, что я хочу, и будем считать, что ты сполна со мной расплатился.

Странное ощущение, сковавшее тело. Всё так же подсознательно, когда разум не может понять, почему даже воздух вокруг, казалось, звенел от напряжения.

— Чего же ты хочешь, Тед?

До скрипа на зубах.

— Ночь, Марк. Ночь с тобой.

— Что?

Воздух вытек из легких — от крайнего удивления, ударившего неожиданно и метко.

— Одна ночь, Марк. Разве я многого прошу?

Стальные глаза, искра, в центре вздрагивающих зрачков.

— Тео, Салазара ради…

На какую-то секунду Марк почувствовал себя обманутым. Тед заставил его пообещать то, чего он не мог ему дать. «А почему? — Мелькнуло в голове. — Разве ты не знал? Не догадывался? Когда он смотрел на тебя все это время?»

— Я не могу попросить у тебя шанса? — голос Тео зазвенел от напряжения. — Я же не прошу любви… только ночь.

— Ты же знаешь! Знаешь, что я…

— Знаю что? Что ты не любишь меня? Да, я это знаю. Я всегда это знал. Все время, что мы вместе. Я не глухой, Марк. И хотя теперь ты реже зовешь по ночам своего гриффиндорца, я не настолько глуп, чтобы думать, что ты о нем забыл.

Он старался говорить спокойно. Медленно выдавливая из себя слова, не отвод глаз от лица Марка.

«— Ну, ну, Флинт. Сколько еще будешь ломаться? Убеждать себя, что ты его не хочешь? Ты прячешься за свою память, как за ширму.

— Ты сам-то в это веришь?»

Сейчас было бы самым разумным развернуться и уйти. Вот только ноги намертво приросли к мраморным плитам пола. В тот миг, когда узкое лицо напротив и когда ты понимаешь, Флинт, что никуда уже не уйдешь.

— Ты так хочешь жалеть, Тео?

— Я ни о чем не буду жалеть, Марк.

Его лицо было так близко — тонкие черты и полураскрытые губы, влажные и чувственные. В серых глазах плескалась мольба, и Марк почувствовал, как странное напряжение отпускало, сменялось теплотой, что рождалась где-то внутри, разливалась теперь по телу. Теплота, с которой он перестал бороться. Что подтолкнула его сделать последние полшага, что отделяли их друг от друга и прикоснуться к красивому лицу. Тео подался вперед, почти прижимаясь к Марку, оставляя между ними не больше дюйма. Это неосознанное движение заставило Марка улыбнуться. Последние колебания рассыпались в прах. Он осторожно прикоснулся к губам Тео пальцем, медленно блуждая по изгибу рта, пробуя на ощупь розовую упругость. Нотт вздрогнул, — черные ресницы задрожали, губы пробовали поймать палец Марка, скользили невпопад, продолжая навязанную игру.

— Тео…

Он вздрогнул, смотря на Марка с нетерпеливым непониманием.

— У тебя уже был кто-то?

Нотт опустил взгляд. Эта заминка, совершенно неожиданная, заставила Марка остановить ласку, стиснуть его лицо рукой, заставляя смотреть в глаза. Тео передернул плечами — в блестящих серых глазах, что смотрели сейчас на Марка, читались гордость и вызов.

— Это имеет значение?

— Имеет. Для меня имеет…

— Я не боюсь!

Он выкрикнул эти слова с такой отчаянной заносчивостью в голосе, что Марк снова не смог сдержать улыбки. Оскорбленный этой улыбкой до глубины души, Нотт рванулся из его рук. Развернуться, может быть, гордо уйти…

— Разве не ты просил ночь, Тед?

— Не смей надо мной смеяться, Флинт, не смей…

Нотт не успел договорить — Марк прижался к его губам, молча, без прелюдий овладевая пухлыми губами Тео, вовлекая в долгий, глубокий поцелуй. Тед вздрогнул — стон, что готов был вырваться наружу, оказался заглушён горячим языком, нежно и неторопливо скользящим по внутренней стороне губ, по небу, по гладкому перламутру зубов. Поцелуй Марка проникал в него, наполняя его существо ощущением сладкой расслабленности. Забыв о гордости и обиде, Тео обнял Марка за шею, прижимаясь к его телу и жадно отвечая на поцелуи.

— Тихо, тихо, не так быстро…

Марк остановил его, дразня горячим дыханием, ложащимся на губы там, где только что был прерванный поцелуй. Сильные руки развернули Тео спиной. Нотт повернул голову, стараясь вернуть дурманящее, властное прикосновение губ. Он ловил темную прядь волос, прикосновение к щеке, но губы Марка уже скользили по его шее, прикусывая гладкую кожу. Тео почувствовал, что ему трудно стоять на ногах — неверным движением он оперся ладонью о каменную лепнину балкона.

— Ты такой нетерпеливый…

Шепот блуждал совсем близко, покрытые шрамами пальцы медленно расстегивали мелкие пуговицы рубашки, мяли податливый скользкий шелк. Тео почувствовал касание ночной прохлады — обнаженное тело было беззащитно против долетающего с моря бриза. Прикосновения к губам вернулись, вместе с глуховатым шепотом рядом с маленьким ухом:

— Оближи их, Тео. Ну…

Это был приказ, высказанный мягко, но непреклонно. Впервые в жизни Тео ощутил болезненный восторг от необходимости починиться. Он скользил губами по пальцам Марка, прилежно облизывая их языком, щедро смачивая слюной — если бы сейчас он смог заглянуть Флинту в глаза, это был бы взгляд преданного щенка, исходящего восторгом от близости хозяина.

— Умница… — Шелест дыхания вызывал нервную, покалывающую дрожь. — Умница, мальчик…

Мокрые пальцы скользнули по шее, опустились ниже, к рельефу груди. Тео стиснул зубы, с трудом давя в себе стон. Марк ласкал его грудь, нежно поглаживая затвердевшие от прикосновений соски, слегка сжимая их пальцами, массируя, потирая розовые окружия.

— Так хорошо?

— Да… — Тео застонал.

Марк улыбнулся — тело Теда била крупная дрожь, которую он не мог сдерживать. Растягивая удовольствие, Марк расстегнул пуговицу его брюк, медленно стягивая последнюю одежду со стройного тела. Тед помогал движениями бедер, нетерпеливо, жадно, пытаясь освободиться от одежды как можно скорее. Марк не спешил. На минуту замер, лениво рассматривая стройную линию спины, упругие полусферы белых ягодиц, с детскими восхитительными ямочками. Без сомнения, Тед чувствовал его взгляд — Марк видел, как вздрагивает обнаженное тело, как Тео нетерпеливо переступает ногами. Затягивая паузу, Марк скользнул руками по бедрам Нотта, ладони аккуратно и неторопливо ощупывали гладкую нежную кожу на внутренней стороне бедер, едва касаясь возбужденного члена. Нотт стонал в голос, извиваясь в его руках, уже не в силах сдерживать желание.

— Тихо, тихо… мы только начали… не спеши…

Горячие губы пробежали по спине, оставляя на коже влажную тропинку — Тед всем телом впитывал эти прикосновения. Марк опустился на колени за его спиной, заскользил языком по вздрагивающим ямочкам. Тед наклонился вперед, тяжело опираясь руками о кромку балкона. Частое дыхание Тео ясно говорило, что он находился на грани — казалось, было достаточно лишь еще одного движения руки, одного прикосновения к влажному от смазки члену, чтобы Тед кончил. Марк осторожно прикусывал гладкую белую кожу, его палец, все еще влажный от слюны, вкрадчивыми, мягкими движениями кружил вокруг горячей, пульсирующей точки входа, осторожно проникал, двигался внутри. Наконец он поднялся с колен, одной рукой прижал Тео к своим бедрам, давая почувствовать собственное возбуждение, другой осторожно взял в руку напряженный член Теда. Ему ответил жалобный всхлип и долгая, мучительно сладкая судорога — только провел несколько раз по всей длине, сжал горячую головку, и Тео кончил, истекая в ладонь Марка. Тонкие пальцы вцепились в его руку, царапая ногтями кожу.

— Ты… ты… — Тед дрожал всем телом, уже не скрывая слез в голосе. — Ты даже не… ты меня не тронул, ты.… Почему, Марк? Ты…

— Глупенький…

Марк отпустил его, повернул к себе растрепанную русоволосую голову. Тео часто моргал, пытаясь согнать слезы обиды с длинных ресниц:

— Я же сказал тебе, что мы только начали.

Тео хотел что-то сказать — слово родилось и замерло на полураскрытых губах. Марк поднял его на руки — стройное обнаженное тело Нотта показалось ему на удивление легким. Он понес его в комнату, осторожно опустил на постель. Тед немного успокоился: широко распахнутыми глазами смотрел, как Марк разделся и теперь нависал над ним, упираясь коленями о край кровати. Тео нервно облизнул пересохшие губы.

— Боишься?

— Нет, — голос вздрогнул, выдавая его чувства.

Это не было страхом, скорее нетерпением. Марк оперся руками о постель, окутывая Теда своим запахом, своей животной силой, от которой тот сразу потерял голову. Сдаваясь на милость победителя, чью силу и главенство он признавал в полной мере, Тео покорно развел ноги, охватывая коленями бедра Марка. Его глаза, блестящие в полумраке, говорили ясно, безо всяких произнесенных слов:

«Бери меня. Я готов, Марк. Бери меня всего, до конца, как и сколько ты хочешь. Я твой. Твоя собственность, твой раб, я стану для тебя тем, кем ты захочешь. Только не мучай меня больше».

— Не волнуйся, — быстрое ласковое касание лица, щеки, полураскрытых губ. — Я аккуратно.

Марк входил в него медленно и осторожно. Тео отвечал на каждое новое движение глубоким вздохом, ловя ртом воздух. Он не отводил глаз, не сдерживался, нетерпеливо пытаясь двигаться навстречу Марку, превозмогая боль, словно желал раскрыться еще сильнее, больше, не пропустить ни одного проникновения, ни одной сладкой судороги. Руки тянулись к нему — Марк чувствовал, как скользят по спине влажные пальцы Тео, сжимая кожу.

— Потерпи немного…. Тебе же нравится…

Он мог не говорить. Тело, дрожащее под ним, стоны и широко распахнутые серые глаза, не могли лгать. Он был потрясающим любовником: красивым, чувственным, нежным. Его тело так прекрасно реагировало на ласки, что остановиться казалось просто невозможным. Чувствуя, что еще чуть-чуть и наслаждение захлестнет его с головой, Марк осторожно вышел из него, быстрым движением поставил Тео на колени. Теперь войти было не так трудно. Войти, двигаться в горячей, узкой лунке. Тед вскрикнул — Марк почувствовал, как он обмяк в его руках, прижавшись к груди влажной спиной, и кончил сам в несколько быстрых движений, изливаясь в горячее, покоренное тело. Марк не вышел из него сразу — держал в руках, убаюкивая как ребенка, нежно целуя маленькое ухо, уголок щеки, вздрагивающие последней судорогой плечи. Гладил его по волосам, давая успокоиться, выводя из потрясения ласковым шепотом в ухо:

— Всё, всё… ну… всё хорошо… уже всё…

— М…а… — губы не слушались. Тео хотел позвать его по имени, но не смог.

Марк осторожно уложил его на спину и лег рядом, поглаживая по груди, ожидая, пока дыхание придет в норму, пока он немного успокоится. Наконец Тед смог сделать глубокий вздох:

— Ты специально был таким, да? — жалкая, виноватая улыбка скользила по чувственным губам.

— Каким, Тео? — Марк улыбнулся и поцеловал его в уголок рта.

— Осторожным. Нежным. Чтобы я никогда не смог даже подумать о другом?

Марк не ответил. Мимолетная тень скользнула по лицу, спряталась где-то в глубине карих с прозеленью глаз.

— Прости, я…

— Ты великолепный любовник, Тео. И знаешь что…

— Что?

— Я жалею, что пообещал тебе только одну ночь. Не против, если я захочу еще раз повторить?

«Так получилось, Тео. Мы словно нашли друг друга в темноте. Ночь кажется бесконечной, но потом будет утро. Оно подкрадется к нам медленно. Я увижу, как полощутся первые тени зари, крадутся через балкон, прилетая на крыльях легкого бриза. Сон сморит меня под утро. Я закрою глаза, чувствуя твое легкое дыхание на моей груди. Сожму руки и почувствую твое тепло. Ты другой, Тео. Ничего в тебе не напоминает его. Закрыв глаза, я хотел представить Олли, но не смог. Потому что различаю вас. Плохо это или хорошо. Мне нужно просто примириться с этим. Я засыпаю, скользя рукой по светлым волосам. Скорее всего, мне не нужно было так поступать, но сделанного не воротишь. Ты просил одну ночь, Тео, но я уже знал, что это не будет лишь одной ночью во искупление моих долгов. Это будет начало совсем другой жизни. Ты говоришь, что украл меня. Это правда. С каждой секундой, с каждым твоим взглядом, ты крадешь меня у моей памяти. Если бы я мог, сейчас я бы учился любить тебя. И я злюсь на себя за то, что не могу сделать этого. Может быть когда-нибудь, может быть…. Я не торопил эту ночь. Я хотел тебя, снова и снова, и давил свои желания. Мне нужна твоя любовь, Тео. Как бы эгоистично и скверно это не звучало, но ты нужен мне. Твое тепло. Твое участие. Твои ласки. Твои глаза и прикосновения твоих губ. Твое тело и твоя любовь. Я лечусь тобой. А ты говоришь, что это я спасаю тебя от одиночества. Нет, Тео. Это ты спасаешь меня. В который уже раз. И я снова погряз в долгах, но этот долг я не могу тебе выплатить. Чем я должен расплатиться теперь с тобой? Любовью за любовь? Я приподнимаюсь и целую тебя. Прости меня, Тео. За то, что не могу дать тебе того, что ты ждешь. Просто прости…».

… Узкая белая лестница убегающая вниз. Спускаясь по ступеням, Марк подумал, что с балкона она напоминала пунктир, теряющийся среди разросшихся магнолий. Лестница переходила в гравиевую дорожку, выводила к узкой кованой калитке. Он проснулся утром в одиночестве, но не стал дожидаться Тео, потому что прекрасно знал, где его искать. Для Тео это был утренний ритуал: выскользнуть из дома, жалобно звякнуть калиткой, выйти на пустынный каменистый пляж.

В это утро ничего не изменилось. Марк шел по теплым, гладким, отточенным прибоем камням вперед, где замерла по колено в воде узкая фигурка в белых льняных одеждах.

— Не спится?

Больше не нужно ни преград, ни условностей. Подойти, обнять, крепко прижимая к себе. Почувствовать, как сжимают твои руки его узкие пальцы, как русоволосая голова прислоняется к груди.

— А тебе?

— Я первый спросил.

— Я не спал.

Это приятная теплота волос, к которым можно прижаться губами.

— Знаешь, я передумал насчет увеличения штата.

— Да? Думаешь, мы становимся слишком шумными?

— За завтраком узнаем. Лючия не ты, эмоции скрывать не умеет.

Губы скользят по рукам, рождая приятную судорогу. Повернись ко мне, Тео. Я хочу видеть твое лицо. Мне нравится целовать тебя. Ты тянешься к моим губам, прижимаясь всем телом. Я касаюсь тебя, расстегивая мелкие пуговицы льняной рубашки.

— Что?

Ты уворачиваешься, отступаешь на шаг. Мы и так по колено в воде, но ты тянешь меня дальше, в ласковые соленые брызги. Ветер проникает под твою распахнутую рубашку вместо меня. Ласкает там, где должны быть мои руки.

— Пойдешь?

— Ну нет. Во всяком случает не сейчас.

Ты улыбаешься, отпускаешь мою руку и отступаешь еще на шаг. Ты знаешь, что я лягу на берегу, буду смотреть, как ты исчезаешь в воде, как море поглощает тебя, словно русалку. Буду лежать почти у кромки воды, на влажных камнях, и слушать легкий шум моря. Теперь я наяву знаю, что значит выражение «шепот прибоя». Это первое утро моей совсем новой жизни. Она началось именно сегодня. Не в тот день, когда ты нашел меня, не тогда, когда привез в свой дом. Не тогда, когда мы переезжали с места на место, не тогда, когда очутились в этой стране, отрезанные от всего, что было с нами раньше. Оно началось сейчас. Когда память хранит твою руку в моей руке, когда я ловлю кожей соленые брызги, как ловил твои стоны этой ночью.

Я лежу и смотрю на тебя. Ты плещешься в воде. Сначала заплывая далеко-далеко, так, что я вижу только твою голову, которая кажется такой маленькой. Плывешь назад, на секунды мелькая в прозрачной глади мелководья белой рубашкой. Ложишься на воду, дразня меня, ныряешь, возмущаешь тишину этого утра громким всплеском. Я ложусь поудобнее, подпирая голову рукой, терпеливо дожидаюсь, когда ты выйдешь из воды.

Ты выходишь медленно, не спеша, словно даешь мне возможность подольше полюбоваться на тебя. Лён обтекает твое тело точно вторая кожа. Я смотрю на тебя не отрываясь. Смотрю, как вода течет с волос, и от этого таким пронзительным становится блеск твоих глаз. Я вижу капельки, стекающие по белому телу, и ловлю себя на мысли, что мне хочется слизывать их языком. Ты выглядишь безумно сексуально, не скрываясь от меня, давая скользить взглядом по твоим ногам, бедрам, узкой талии. Ты открыт. Ты — книга, которую я только начал читать, каждая страница открывает мне твои тайны. Я улыбаюсь, не желая, чтобы ты знал, что мне все ещё больно.

Ты опускаешься на колени рядом со мной. Ты меня дразнишь. Я делаю вид, будто спокоен, а потом резко бросаюсь к тебе, ловлю за руку, осторожно, насколько могу, укладываю тебя на спину. Ты замираешь подо мной, касаешься моего лица.

Мне хочется сказать тебе что-то, какие-то особенные слова, но я говорю совсем не то:

— Вот скажи мне, Тед, зачем ты все-таки лезешь в воду в одежде, а? Это же жутко неудобно.

— Чтобы не сгореть, дурак, — ты смеешься, пальцы скользят по моему затылку, блуждают в волосах. — Иначе я буду красным, как вареный кальмар. Потом кожа начнет слезать, и я останусь лежать в доме и ныть, как мне больно. Хочешь?

— Это серьезно. Знаешь, Тео, пожалуй, мне это не подходит. Кальмарам место на кухне, а не в постели.

— Ого, Марк, что я слышу! Как будто мне не пришлось уговаривать тебя целый вечер…

— Ну, если подумать, не так уж ты меня и уговаривал…

— Что?!

— А что? — я стараюсь сохранить серьезное выражение лица. — Откуда ты знаешь, может быть, все эти дни я ловко притворялся.

Ты шипишь, будто дикая кошка. Отталкиваешь меня от себя, валишь на камни. Это игра. Будь на то твое желание, ты не сдался бы мне без боя.

— Здесь довольно жестко для борьбы, не находишь, Тед? Не мог купить дом с песчаным пляжем?

Ты фыркаешь, садишься ко мне спиной в притворной обиде. Нетерпеливо смотришь на меня через плечо. С каких пор я научился понимать твои желания, Тед? Знать, что ты ждешь, когда я сяду за твоей спиной, обниму тебя, и ты прижмешься ко мне всем телом.

— Марк…

— Что?

— Давай больше никогда не вернемся. К Салазару всё.

Ты ждешь моего ответа. Подталкиваешь меня к согласию, наклонив голову и целуя мои руки. Ты хочешь, чтобы я сказал, что согласен, что я больше никогда не захочу вернуться в Англию, что я забыл обо всем. Хочешь услышать, что все, случившееся со мной раньше, для меня не важно, пока у меня есть ты. Наверное, я должен так поступить. Но я не могу сказать тебе этого, Тед. Может быть, поэтому ухожу от ответа:

— Ну не знаю, Тед. Предлагаешь стать итальянскими безработными?

Ты с досадой мотаешь головой. Твои влажные волосы пахнут морем.

— Если тебя так тянет, можем найти работу здесь. А потом наших денег и так хватит надолго.

— Эх, Тед, а я уже собрался учиться у тебя прагматизму.

— Поздно.

— Почему?

— Потому что я уже научился у тебя беззаботности.

— Это я беззаботный?

— А это я прагматик?

— Ты говоришь колкости, потому что знаешь, что я не отвечу?

— Хорошо, не отвечай. Прости, Марк, может, я слишком тороплю события и…

Я прижимаю ладонь к твоим губам.

— Хочешь, чтобы я ответил?

Ты киваешь, не делая попытки освободиться.

— Я не знаю, что будет дальше Тео. И не хочу знать. Но я рад, что ты рядом.…

Здесь, на этом пустынном берегу, когда ты замер в моих руках. И это единственная правда, которую я знаю и в которой уверен сейчас.

А дальше…

Пустой холл, откликающийся на любые шаги чутко, как камертон, вполне его устраивал. Теперь он любил быть один.

Когда-то давно, в иной, «не его» жизни, одиночество было способно ввергнуть в долгую депрессию. В той, «не его» жизни, он не мог провести наедине с тишиной ни единого дня. В той, «не его» жизни, осталась глупая любовь к дружеским попойкам, шумным компаниям, бессонным ночам и небезобидным розыгрышам. В той, «не его» жизни, у него было имя, были друзья. Тогда он умел любить и радоваться, огорчаться и смеяться.

В той, «не его» жизни.

Между этими «двумя» жизнями стоял ничтожно малый отрезок в два с половиной года. Но он не вспоминал об этом. В пустом холле, среди серых камней стен, он стоял безмолвный, точно статуя, и смотрел на живую картину — немое свидетельство грани между двумя его жизнями.

Горящий Дурмстранг. Последняя судорога войны. Картину писал кто-то из орденских художников — в этом не приходилось сомневаться. Как и в том, что неизвестный живописец был там. Был, чувствовал, осязал, вместе со всеми вглядывался в черное от сажи небо, за плотной завесой огненных искр пытаясь увидеть осколок Восточной башни, в которой решалась судьба Магического мира. И верил в лучшее, отчаянно надеясь на чудо, потому что иначе он не изобразил бы над черной пеленой лицо Избранного. Того самого, которого он, стоящий теперь перед картиной, помнил своим другом и однокурсником в глупых круглых очках.

Они все верили в лучшее. В то, что теперь всё закончится, воцарится мир и покой. Что теперь, когда со злом покончено, они забудут эту войну и заживут счастливой и безмятежной жизнью. Что в магическом мире не станет отныне распрей и опасных тайн, угрожающих всеобщему благоденствию. Они ошибались. Победить под горящими стенами оказалось недостаточно. Равно как и сравнять с землей замок, сбросить в огромную безымянную яму тела своих врагов. Сейчас он думал, что так, вероятно, устроен мир. Человек никогда не бывает всем доволен. Отнимите у людей насилие, дайте мир и тишину, и через какое-то время они захиреют. Изобретут для себя новых врагов, потому что их будет тошнить от унылого благоденствия и всеобщей любви. Жизнь покажется безвкусным супом, в который нужно бросить щепоть жгучего перца и соли для остроты и вкуса. Проклятое противоречие — стремиться к миру, оплачивать этот мир смертями друзей и кровью родных, чтобы потом оказаться пресыщенными этим миром по горло.

Не в его случае. Он влез сюда не от скуки. Просто кое-кто сильно ему задолжал. И он намеревался вернуть этот долг.

Полтора года назад он бросил беспробудно пить, старательно топя в огневиски собственную память и бессилие что-либо изменить в сложившемся положении. Полтора года назад он впервые попал в этот неприметный дом, покрытый снаружи сложнейшей сетью маскирующих заклинаний. Полтора года назад он доказал на что способен. Полтора года назад его жизнь разделилась на ту, что закончилась у Дурмстранга, и ту, что началась после. Полтора года назад он отказался от своего имени. Полтора года назад он умер. Пропал, исчез, однажды выйдя из дома и больше туда не возвращаясь. Полтора года назад он ушел в ночь, ни разу не оглянувшись на окно и ставни, за которыми еще спала Браун, и аппарировал сюда, сжимая в руке портключ в виде маленькой ониксовой фигурки феникса.

Полтора года назад он стал тем, кем являлся сейчас.

Лучший охотник за головами, фигура почти мистическая даже среди своих, лучший истребитель Ордена Возмездия.

У него не было имени. Только кличка, наводящая ужас на тех, по чьим следам его направлял Магистр.

Мантикора.

Тот, кто не прощает.

«Vendicta». Орден Возмездия. Щепоть перца, брошенная в унылое варево магического сообщества, порядка, установленного Избранным. Строгая конспирация: пароли, отзывы, явки, именные портключи. Злые языки утверждали, что Магистр Вендикты использовал тактику Темного Лорда — бойцы Ордена не знали друг друга в лицо. Только клички, не подкрепленные ничем кроме слухов. В любом случае, это оправданная тактика. Особенно сейчас, когда, по решению нового Министерства, Орден был объявлен вне закона.

Что поделать — на поверку новый мир оказался уродливым, полным парадоксов и несуразных глупостей. Возмездие было запрещено. Вам не смешно? И все потому, что Избранный не хотел больше крови. Что ж, в чем-то Мантикора его понимал. Если бы только это было так просто. Сказать «нет» и переделать мир, излечив людей от привычки истреблять друг друга. Круговорот насилия в природе — естественная вещь, которую не изменить ни какими приказами и желаниями единиц. Даже если ты победил Темного Лорда. Даже если перед тобой склонились все маги этого мира. Даже если ты — Избранный. Потому что всегда найдутся недовольные.

Так устроен мир. Должно быть, это так просто — отменить смертную казнь, проявить благородство, выбросить вчерашних врагов за Переход, лишив их магической силы. Должно быть, он считал, будто этого предостаточно, чтобы покончить со смертью раз и навсегда. Избранный пытался избавиться от насилия, чтобы породить насилие внутри — теперь уже с иной стороны. Великий Годрик, да он наверно даже не предполагал, как все обернется. Что теперь, когда с Лордом и его кликой покончено, вчерашние благодарные и добропорядочные маги, которых он спас, возьмутся за палочки, чтобы отнимать жизнь у немногочисленных родственников тех, кто навсегда стал магглом. Что своим желанием вернуть на эти улицы мир, он возродит средневековую дикость — обычай кровной мести, платы кровью с тех, кто счастливым образом избежал смерти от Уизенгамота, от рук орденцев. Совершеннейший парадокс: авроры и Орден Феникса отныне оказались вынуждены защищать тех, против кого боролись два года назад. Защищать от своих же бывших товарищей. Из этой мутной пены, из этих парадоксов родилась Вендикта. Орден Возмездия. Запрещенный, преследуемый Министерством и … востребованный. Очень востребованный.

Потому что охотники Возмездия устанавливали понятную справедливость, убивая тех, кто этой смерти давно заслуживал. Единственная надежда на справедливость, единственный шанс отомстить за смерть погибших близких. Просто сделай заказ — заплати и получи голову кровного врага, чье заклятие оборвало жизнь твоего сына или дочери, твоего отца или матери, твоего друга, брата или любимого. И они платили. Щедро. Полноценными галеонами. Под носом Министерства и Избранного, наплевав на вчерашнюю благодарность и восхищение. Потому что месть — на редкость сладкая штука. Потому что это — правильно. Потому что именно на этом построен мир. А не на глупом милосердии.

Его вчерашний друг и однокурсник, семь лет проживший с ним в одной спальне факультета Гриффиндор, измученный Предназначением и людскими ожиданиями, мальчик в круглых очках, когда-то тоже жаждал мести. Он был счастливчиком. Убив Лорда, он отомстил сполна. Теперь между ним и Мантикорой лежала пропасть. Жизнь развела их по разные стороны, хотя еще вчера такой расклад казался невозможным. По слухам, Гарри учредил в аврорате целый отдел, занимающийся поисками проклятой Вендикты. Когда Мантикора представлял себе, как его вчерашние товарищи по борьбе с Упивающимися в далеких кабинетах Министерства собирают сведения, пытаются выйти на след Магистра или подшивают очередной пергамент в его собственное дело, им овладевал приступ истерического хохота.

Он отошел от картины, передернув плечами и оборвав мысль. Он слишком часто думал об этом последнее время. О том, как раскидала их судьба... Но он сам сделал выбор, сам посвятил этому жизнь. И не его вина, что сейчас, вместо того, чтобы идти рядом с Гарри, он стоял в пустом холле штаб-квартиры Вендикты.

Он пришел сюда за особым заказом. Возможно, тем самым, о котором мечтал все эти полтора года. Во всяком случае, в это очень хотелось верить.

Его бой продолжался. Он все еще вел свою войну. Потому что, в отличие от Избранного, не смог ни забыть, ни простить. Все еще видел во сне лестницу в сердце Дурмстранга, красную от пролитой крови. И Дина, навсегда вмерзшего в глыбу льда. Его лицо, искаженное мукой, которое все еще снилось ему по ночам. Плата кровью за жизнь его лучшего друга, которую он еще не взял. И этот долг душил его.

— Прости, что заставил тебя ждать.

Магистр вырос за его спиной неожиданно, но не настолько, чтобы Мантикора не успел резко развернуться, угадав появление десятым чувством. Глава Ордена не скрывал довольной усмешки — палочка охотника смотрела ему в лицо еще несколько секунд, после чего вернулась за полог мантии.

— Я ожидал увидеть тебя только к ночи. Хотя, возможно, оно и к лучшему. Заказчик здесь.

— Вы хотите, чтобы я поговорил с ним сам? — охотник несколько удивился таким поворотом событий. Магистру, как никому другому известно, что Мантикора старался свести свои контакты с работодателями к нулю.

— Почему бы нет? Тебе это может быть интересно.

— Мы знакомы?

— Не думаю. Если только косвенно. А потом, это не имеет значение.

— А что имеет?

Магистр потер руки, словно человек, попавший с холода в теплое помещение. На его лице, так хорошо знакомом охотнику, читалось несколько отсутствующее выражение.

— Сам заказ, друг мой. Двойная цена, хотя сдается мне, ты согласился бы выполнить его даром.

— Я не работаю даром, — буркнул себе под нос охотник, скрывая предательскую судорогу, волной пробежавшую по спине.

— Не в этом случае.

Мантикора не ответил. Магистр в его словах не нуждался. Под действием заклинания стена справа от них плавно отошла в сторону, открывая узкую каменную лестницу, винтом уходящую вверх. Обычно заказчиков доставляли в этот дом с завязанными глазами, тщательно обыскав на предмет любого отслеживающего заклинания или артефакта, и Магистр принимал их в своем кабинете. То обстоятельство, что на этот раз прием состоялся в личных покоях главы Ордена, говорило о том, что Магистр придавал этому делу очень большое значение. Впрочем, Мантикора не имел привычку делать умозаключения на основании догадок и домыслов. Через минуту все и так разъяснится. Он медленно двинулся вслед за Магистром, даже не оглянувшись, когда стена за его спиной приобрела начальное положение, оставив их обоих в темноте перехода. Охотник затеплил огонек на конце своей палочки, хотя вполне мог обойтись и без этого. Пятьдесят восемь ступенек и три поворота лестницы. Он помнил это наизусть.

Они добрались до верхней площадки, и, пока Магистр отпирал дверь, охотник успел накинуть капюшон мантии, полностью скрывающий его лицо. Кем бы ни являлся заказчик, ему совершенно не обязательно видеть больше, чем это требуется для получения заказа.

Магистр волен поступать, как ему вздумается. Охотник не собирался менять свои привычки для кого бы то ни было.

В маленькой приемной оказалось достаточно света, чтобы охотник про себя выругался. Создавалось странное, но скорее всего обманчивое впечатление, что Магистр заставлял его раскрыться перед неизвестным посетителем. Сам глава Ордена, похоже, ничего уже не опасался. Он свободно прошел в комнату, сел в широкое темное кресло прямо напротив камина и сомкнул пальцы перед собой. Мантикора отступил в единственный затемненный угол, прислонившись к стене и не отрывая взгляда от окна. Неизвестный заказчик, стоявший к ним спиной, оторвался от созерцания оконного витража и повернулся к ним лицом, откинув с головы капюшон.

Мантикора не знал эту девушку, хотя что-то знакомое было, казалось, в густых, цвета меда волосах, неаккуратно заколотых на затылке. Она оказалась совсем юной, не старше семнадцати лет. Свет камина освещал её достаточно ярко — хрупкая фигура, более чем скромное платье серого, мышиного цвета. На её лице читалась гордость и холодная яростная решимость. Ни тени страха или сомнения. Так выглядят люди, доведенные обстоятельствами до последней грани.

Магистр сделал приглашающий жест, указывая на кресло. Она села без лишних вопросов, не отрывая взгляда от фигуры охотника.

— Это он? Вы и есть Мантикора? — она заговорила первой, старясь казаться спокойной, но голос выдал всю степень её волнения. Охотник кивнул. Девчонка его злила. Слишком юная, слишком нетерпеливая. Видит Мерлин, он просто не мог понять, чем она заслужила личную аудиенцию у Магистра.

— Вы просили самого лучшего, не так ли, мисс Вуд?

Охотник поморщился — скорее рефлекторно. Дело с каждой минутой становилось все интереснее. Ему часто платили родные жертв, но еще никогда не пытались заплатить родные тех, кто ушел за Переход. Кого, Мерлин дери, она собирается оплачивать, чью голову? Он сделал шаг вперед, встав теперь за спинкой кресла Магистра, чтобы рассмотреть её получше. Кое-какое фамильное сходства действительно угадывалось — светло карие глаза, пухлые губы, взволнованное, красивое лицо. Младшая сестра, кажется? Он не помнил, как её звали, отметил степень родства бессознательно, как факт. По нехитрому подсчету она пошла учиться в Хогвартс в тот год, когда началась война. Какого гоблина, собственно ей теперь понадобилось, вот в чем вопрос?!

— Просила, — и еще в её облике не было той обманчивой мягкости, что отличала в школе бывшего гриффиндорского капитана. — Суммы, что я назвала, хватит на оплату услуг?

— Более чем, — Магистр кивнул. — Это очень щедрое предложение, мисс.

— Это всё, что есть у моей семьи, — резко оборвала его девушка. — До последнего галеона все наши сбережения. Мой отец заложил дом.

Охотник ничем не выдал своего удивления, хотя внутренне присвистнул. Вуд был из чистокровного шотландского рода, кажется, они никогда не бедствовали. Конечно, после войны семье осужденного предателя должно было приходиться туго, но больше в моральном плане.

— У вас должны быть очень веские причины.

— Не сомневайтесь. Если вы откажете, Мерлином клянусь, я сделаю это сама!

Магистр едва заметно улыбнулся, но и эта тень улыбки привела девушку в бешенство. Она уже собралась что-то возразить, но Магистр знаком остановил её.

— К чему? Пусть каждый занимается своим делом.

Она в который раз постаралась взять себя в руки.

— Если вы согласны, что еще требуется от меня?

— Ничего. Вы внесли задаток, теперь достаточно только назвать имя и набраться терпения.

Она кивнула. С чем, с чем, а с терпением, кажется, дело обстояло неважно. Мантикора ухмыльнулся — похоже, семейная черта.

— Итак?

— Я хочу, чтобы вы убили его. Мне все равно, как вы это сделаете, где, когда и как он подохнет. Но эта мразь не должна жить. Я требую плату кровью и смертью.

— Чью голову вы оплачиваете, мисс Вуд?

Она не произнесла имя — выплюнула сквозь стиснутые зубы:

— Маркуса Флинта.

— Услышано.

Про себя Мантикора грязно и смачно выругался. Магистр знал, кого она заказывает, какого гоблина надо было ломать перед ним комедию? Теперь он прекрасно понимал, что значили эти слова про работу даром. Да, он сам бы ей заплатил за возможность добраться до того, чьей смерти он желал больше всего на свете. Магистр прекрасно знал об этом. Знал, что выходя на каждый свой заказ, колеся по стране, Мантикора не оставлял попыток выудить хотя бы кроху информации, напасть на любой, едва заметный след, что мог привести его к бывшему командиру «Карающего Стилета».

— Я вас оставлю, — Магистр поднялся с кресла. — Если вы что-то знаете, мисс Вуд, любую информацию, что поможет в поиске, советую ничего не скрывать.

Она не ответила. Охотник наблюдал за тем, как она всеми силами вглядывается в черный провал его капюшона, пытаясь разглядеть лицо. Магистру потребовалось не так много времени, чтобы выйти из комнаты, но наверняка ей эта минута показалась вечностью.

— Я ничего не знаю. Только то, что он должен быть где-то рядом с моим братом. И если вы найдете Лива, то найдете и его. Разве вы сами не знаете, как искать преступника?

Она произнесла эти слова с вызовом, будто хотела дать ему понять, что он зря получает огромные гонорары, если не в состоянии сам додуматься до таких простых вещей.

— Как тебя зовут? — он впервые подал голос, все еще стоя за спинкой кресла. Девчонка пыталась достать его колкостями, — ничего глупее и придумать было нельзя.

— Аманда.

— Вуд твой брат?

— Он был моим братом.

Охотник усмехнулся. С этим он уже сталкивался. Большинство семей осужденных отказывались от степени своего родства с преступниками — правильно и своевременно, особенно учитывая, что никто из них не мог спать спокойно, зная, что в любую минуту на их дверях могла появиться буква «V», предупреждающая о том, что с них хотят взять плату кровью. Отказывались, выбивали на могильных плитах дату ухода за Переход, как дату смерти. Не очень то им это помогало.

— Ты хочешь, чтобы я нашел их обоих? Как тогда с твоим братом? — он намеренно проигнорировал её отказ. — Если они вместе, он будет мешать. Тогда мне придется убить его тоже.

Он ожидал увидеть на её лице замешательство, но не увидел его.

— Пусть.

— Что пусть?

— Пусть умрет. Сделайте то, за что я вам плачу, чего бы это ни стоило.

— Он твой брат, Аманда, — охотник поймал себя на мысли, что ему нравится злить её.

— Он перестал быть моим братом, когда предал нас! — девчонку уже била крупная беспокойная дрожь — еще чуть-чуть — и она, кажется, бросится на него как дикая кошка. — Вы не понимаете! Не понимаете, что это значит! Когда ты в списке, когда на тебя смотрят как на чумную! Не подают руки, закрывают перед тобой двери! Что вы об этом знаете?! Когда от тебя отвернулись все друзья! Когда стоит им только услышать фамилию, и они начинают врать тебе в лицо, изобретать какие-то глупые причины, чтобы отказать! Я не могу найти службу, мой отец каждый день должен смотреть, как моя мать сходит с ума! День за днем смотреть, как она накрывает стол на четверых! А когда в Хогвартсе начинаются каникулы, сидит на пороге и смотрит на дорогу.… Словно он может придти… Вы можете это понять? Он сделал нас проклятыми! Он даже не подумал, что будет с его семьей! Или в Ордене было мало подходящих кандидатур, с кем можно было лечь в постель?! И вы хотите, чтобы этот идиот продолжал оставаться моим братом?! Пусть расплачивается за свои глупости сам! Если этот слизеринский ублюдок для него дороже всего на свете, пусть подыхает вместе с ним! Потому что лучше знать, что твой брат умер, чем каждый день надеяться на то, что когда-нибудь он вернется! Знать, что этого не будет, но продолжать тешить себя глупыми иллюзиями, как моя мать! А потом, вам-то что до него? Вы его знали, да? Знали то, он сделал? Что он дал Флинту сбежать…

Мантикора кивнул. Девчонка кричала, распаляя саму себя, словно хотела вызвать его злость. Бессмысленно. Он знал куда больше, чем она. Она считала, что её братец Оливер был осужден за то, что дал Флинт сбежать. Но сделай он только это, приговор Уизенгамота был бы куда мягче. Орден Феникса судил Вуда не за глупую любовь к «стилету». Её братец Оливер получил тогда пожизненное за то, что снял барьер на аппарацию с Восточной башни Дурмстранга. Что, если бы не Гарри, неизвестно чем бы закончилась эта война. И за то, что в последней битве co старшими Упивающимися, что находились в той башне, полег тогда почти весь цвет Ордена: все, кто пошел вместе с Избранным. Весь его отряд. Его судили за эти смерти, не за Флинта. Охотник мог рассказать девчонке об этом, но к чему? Она и так ненавидела своего братца так сильно, что желала ему смерти.

— Я знаю, что он сделал. И спросил тебя только для того, чтобы к моей работе потом не было претензий, — он говорил спокойно и буднично, давая ей понять, как мало значат для него её крики.

— Никаких претензий не будет, — она несколько сбавила тон. — Когда найдете его, скажите, как сильно я его ненавижу. Пусть знает. Если бы не мать, я заказала бы вам Лива.

Он снова кивнул и промолчал — неприятно с ней говорить. Охотник смотрел на это красивое лицо и думал о том, что девчонка понимает — она и так заказывает своего братца. Он покойник в любом случае. Убитый заклятием Мантикоры при попытке в очередной раз спасти своего уродливого дружка или увидевший смерть того, ради которого он все потерял. И неизвестно — что хуже и мучительнее. Охотник думал, что как раз последнее. Остаться вечным магглом и потерять того, кто значит для тебя всё — что еще может быть страшнее? Аманда Вуд прекрасно это понимает. Такая извращенная месть брату за загубленную репутацию своей семьи? Или желание остаться чистой от прямого братоубийства? Уверять себя потом, будто поступила правильно: отомстила ублюдку, сбившему порядочного гриффиндорца Оливера Вуда с пути истинного, и она чиста, как лилия.… Видит Годрик, как он это ненавидел! Этих добропорядочных магов, которые сидели по своим норам, когда они воевали, а теперь решивших поиграть в мстителей. Пощекотать себе нервы запахом крови, которая прольется для них чужими руками.

— Если я чем-то могу помочь… — голос почти спокоен. Девчонка наконец-то взяла себя в руки, но не перестала его раздражать.

— Мне нужна любая вещь твоего брата для магии поиска. Надеюсь, у тебя найдется что-либо, чем он долго пользовался?

Она кивнула.

— Это всё. Принесешь в «Мудрую сову» в ближайшие дни, передашь трактирщику для мистера Сеина. Томаса Сеина. Запомнила?

— Да. Как я узнаю, что Флинт мертв?

Он нехорошо усмехнулся.

— А чего бы ты хотела? Его голову на блюде? Руку? Какую-то часть тела или весь труп целиком? А как с твоим братом, если что? Заспиртовать тебе их обоих, как символ вечной любви? Или предпочитаешь чучела?

Она брезгливо фыркнула. Так он и думал.

— Я должна знать.

— Не доверяешь моей репутации? — ехидно поинтересовался охотник.

— Я никому не доверяю, — бросила она с вызовом. Похоже, их неприязнь оказалась взаимной.

— Успокойся. Я дам тебе возможность убедиться, что дело сделано.

Он отвернулся, давая понять — разговор окончен. Появившийся в комнате домовик поклонился посетительнице и указал серой ручкой на дверь. Охотник больше не смотрел на неё, но чувствовал спиной напряженный взгляд светло-карих глаз. Ждал, пока она выйдет из приемной, чтобы исчезнуть из этого дома через односторонний портал.

— Что ты думаешь об этом? — Магистр появился через минуту после того, как Аманда Вуд скрылась за дверью. Само собой, он все слышал и теперь был не прочь поделиться своими мыслями.

Мантикора оглянулся — сейчас он никого не хотел видеть, и Магистр не являлся исключением. Гоблин его раздери, он мог принять заказ сам, а не устраивать эту тупую комедию с личным присутствием, рискуя раскрыть инкогнито своего лучшего охотника.

— Как обычно, мистер Кингсли, — в конце концов, иногда очень трудно удержаться от маленькой мести. — Как обычно…

* * *

… Он спал чутко — словно собака, которая в состоянии проснуться от одного предчувствия опасности. Полудремотное состояние, в котором он пребывал, когда за дверью послышались шаги, улетучилось с первым стуком в дверь. Мантикора вскочил на ноги. Выхватил волшебную палочку из-под подушки быстрым, едва уловимым глазу движением. Многолетняя, неистребимая привычка. Всегда настороже, всегда в состоянии боевой готовности. С минуту он стоял у постели, прислушиваясь к ощущениям. Конечно, неизвестный посетитель постучал в дверь условным стуком, но всякое могло случиться. Никому еще осторожность не мешала. Ничто не предвещало беды — внутреннее чутье подсказывало, что за дверью стоял тот, о ком он подумал, и нет нужды заставлять его ждать еще дольше. Он двинулся вперед, держа палочку в руке — не то чтобы на всякий случай, а скорее повинуясь привычке.

— Кто?

— Это Роджер, открой.

Охотник снял засов с двери и отошел на шаг назад. Посетитель не заставил себя долго ждать — вошел внутрь, закрывая за собой дверь.

— Тебе принесли там, Том. Девица. Молоденькая.

Охотник кивнул, принимая из рук трактирщика аккуратный сверток.

— Сколько я проспал?

— Полдня почти. На дворе вечер уже давно.

— Как внизу?

— Да как обычно. Суббота сегодня — сам знаешь, сколько по субботам народу.

Мантикора кивнул, бросил сверток на кровать — никуда он не убежит, позже посмотреть можно.

— Ты принес, что я просил?

— А как же? — старый трактирщик немного обиженно кивнул. Прошел в комнату, поставил на прикроватный столик аккуратный фетровый саквояж. — Все по списку.

— Заплатил?

— До последнего кната. Все, как написал. Флетчер, правда, говорил, что ты ему должен два галеона за какой-то эликсир, но я сказал, что ты сам с ним разберешься.

Охотник кивнул. Старина Наземникус в своем репертуаре — использовал любую возможность облапошить ближнего. Если бы этот сукин сын не умел добывать редкие эликсиры и свитки, Мантикора никогда бы не стал с ним связываться. Вот по кому Уизенгамот давно плакал. Ни для кого ведь не секрет, что этот пройдоха черпал свои запасы из конфискованного имущества бывших Упивающихся и тех, кого хватали за поддержку Волдеморта. Мародерство в чистом виде. Мантикора знал — у старика везде были связи: в обеих тюрьмах, в комиссии по конфискации, на складах ингредиентов, среди скупщиков всех мастей и рангов. Но на предмет «достать» чего бы то ни было, Флетчер не знал равных. Но и цены драл не малые. Было понятно, почему ублюдка терпели клиенты. Почему терпело Министерство — вот это вопрос из вопросов. Может, он и им чего-нибудь доставал?

— Спасибо, Родж. Получишь свою долю, когда вернусь.

— Новое дело?

— Да есть кое-что, — уклончиво ответил охотник.

— Ладно, ты знаешь, я не любопытный, — трактирщик кивнул и развернулся к двери. — Спустишься?

— Может, попозже.

— Я тебе оставил твое местечко, на всякий случай.

Охотник кивнул — подождал, пока Роджер выйдет за дверь, и снова опустил засов. На секунду из-за двери долетели голоса из зала трактира, запахло жареным луком и пивом. Мантикора отступил к окну, распахнул решетку, наслаждаясь вечерней прохладой. Память о запахах настойчиво звала спуститься вниз, заказать себе мяса на ребрах и пинту пива. Конечно, он мог приказать Роджу принести ужин в комнату, но время от времени на охотника накатывало желание побыть в людском обществе. Не для общения, разумеется. Просто иногда бывало достаточно посидеть в окружении людей, лениво прислушиваясь к гулу голосов, чтобы не впасть в окончательную мизантропию. Так сложилось (почему именно, Мантикора ответить не мог), что чаще всего подобное желание посещало его перед Охотой. Он на минуту высунулся из окна, жадно раздувая ноздри и вдыхая запах улицы. Трактир «Мудрая сова», притулившийся за поворотом улицы Искр, не был таким популярным местом, как «Дырявый котел», или респектабельным, как «Приют радости», но и захудалой дырой вроде «Крикливого ворона» его тоже нельзя было назвать. Мантикора снимал здесь комнату уже почти год — трактирщик «Совы» Роджер Билиус был информатором Вендикты, и, стало быть, ему можно было доверять. Время от времени он исполнял кое-какие поручения мистера Томаса Сеина, который по сведениям трактирщика работал на Орден Возмездия — а большего знать ему не обязательно.

Закрыв окно, Мантикора вернулся к кровати и развернул сверток. Почему-то так он и думал. Сестрица Аманда притащила ему спортивную мантию своего брата. Он усмехнулся, раскладывая на постели до боли знакомый бордовый шелк, порядком измятый, кое-где вытертый от частого использования. Он бесцельно прикоснулся к материи, бессознательно провел пальцем по полу стёртой надписи на спине. «Вуд». Первый номер, дырки от капитанского значка. Годрик Великий, как давно все это было! Орущий стадион Хогвартса, свист и вопли, когда красавец капитан гриффиндорской команды выводил игроков на поле. Как они тогда все смотрели на него.… Как он сам, отчаянно скрываясь, завидовал Гарри, принятому в команду. Мерлин видит, как он хотел играть. Носиться в небе, собирать рукоплескания школы за особо удачно выполненный финт. Ловить на себе восхищенные взгляды девчонок… Он так хорошо все это помнил, что стоило только закрыть глаза, чтобы память подсунула ему картинку из детства, когда не было проблем острее, чем сдать зелья Снейпу, нарваться на драку со слизеринцами, выиграть Кубок школы по квиддичу. Сидеть на трибуне, размахивая факультетским шарфом, втайне мечтая стать капитаном команды. Как Вуд… Вуд… Кто он теперь? Маггл, предатель, заказанный собственной сестрой. Кому? Тебе, парню, который когда-то восхищенно провожал его глазами…

Он усмехнулся, прогоняя воспоминания. Раскрыл саквояж — имело смысл приготовиться заранее. Он разбирал все нужное точными и быстрыми движениями профессионала. Ни одного лишнего жеста — все выверено, экономично, по делу. Сложить нужные свитки и эликсиры, проверить мантию-невидимку, еще раз осмотреть «компас Мерлина». Уменьшить мантию, сложить на дно саквояжа. Через некоторое время он выйдет отсюда — неприметный человек с саквояжем. Выйдет за Переход, почувствует покалывание в пальцах — верный сигнал к началу Охоты. Он еще раз оглядел свои нехитрые сборы, бросил на постель дорожную мантию — когда переход останется позади, будет время трансфигурировать мантию и саквояж в спортивную сумку и куртку. Среди магглов надо выглядеть как маггл. Оставшись довольным приготовлениями, он открыл ящик столика и достал оттуда засаленную колоду магических карт. Еще одна прихоть — перед Охотой он всегда бросал карту, определяя для себя время выхода — раннее утро или глубокую ночь. Козыри — залог успешной Охоты. Он не знал, зачем это делал. Зачем сам себе изобретал какие-то приметы и ритуалы, в которых не было никакого смысла. Чтобы забить пустоту, что нападала на него между заказами?

Не думать. Просто достать карты, изгнав из головы все мысли, перетасовать колоду тщательно и аккуратно. Сделать глубокий вздох и вытащить из середины потрепанный прямоугольник. Рыцарь Мечей. Неплохо. Сила и хладнокровный расчет, которые ему понадобятся. Да, об этом задании он мечтал долгие два года. Это будет его лучшая Охота. Вот только добыча — маггл Флинт или нет — не из тех, кто задешево продает свою жизнь. И с этим обстоятельством приходилось считаться.

Траурная кайма по бордюру карты. Козыри ночные.

Он усмехнулся — игра с судьбой, придуманная им самим. Задумчиво приколол рыцаря на пожелтевшую шпалеру, украшающую стену. Двадцать первая карта. Пока еще не перечеркнутая черным крестом. Двадцать первая Охота. Первая в третьем десятке. И, вполне возможно, последняя. Потому что нельзя искушать Мерлина бесконечно.

Он отошел от стены, потратил еще несколько минут на наведение личины и вышел из комнаты. Запахи тут же окутали его плотным саваном. Пока охотник спускался в зал, теперь уже точно ни кем не узнанный, глаза привыкали к неяркому свету трактира, живущего своей обычной вечерней жизнью.

… В самом углу зала за его столиком никто не сидел. Он кивнул Роджеру, протиснулся между пьяной компанией загулявших магов в возрасте и уселся на свое место под оленьей головой. Запылившиеся рога и единственный уцелевший стеклянный глаз чучела приветствовали его, как старого знакомого. За соседним столиком кто-то спал, уронив голову на руки — парень видимо перебрал и теперь мазал носом об стол в опасной близости от недоеденного ужина. Роджер послал к нему Вили — почтенного домовика в замызганной зеленой наволочке на сером тельце. Охотник повел носом — ребрышки и пиво в «Мудрой сове» как всегда были выше всяких похвал. Он не спеша приступил к еде, исподволь разглядывая зал. В основном завсегдатаи, плюс несколько новых компаний. Группа почтенных магов, из которых половина уже едва стояла на ногах, две молоденькие ведьмы секретарши из близлежащей конторы по магическому градостроительству, в компании какого-то напыщенного юнца в темно синей мантии. Шум, гам, обрывки слов, густой пивной запах. Видит Годрик, жалкое подобие непринужденной домашней атмосферы, но ничего другого у него в жизни не было.

Он глубоко вздохнул, настраиваясь на ужин и благоговейно впитывая в себя тепло от камина и божественные ароматы жаркого. В конце концов, он пришел сюда просто поужинать.

— Эй, ну смотри, Джастин! Стоило только отойти на пару минут!

Голос оказался очень знакомым, настолько, что Мантикора вздрогнул. Ошибиться он не мог. Сознание дернулось на мгновение — скорее рефлекторно, он ведь прекрасно знал, что наведенная личина делает его совершенно неузнаваемым. Мимо стойки, извиняясь и протискиваясь между загулявших магов, прямо к соседнему столику пробирался его бывший однокурсник Невилл Лонгботтом, собственной персоной. Следом за ним, не отставая ни на шаг, скользил Джастин Финч-Флетчли.

«Твоего Мерлина!» — выругался про себя Мантикора, крепче сжав пивную кружку. Самым разумным было сейчас уйти. Подняться, бросить Роджеру, чтобы притащил ужин в комнату. Но почему-то он не мог заставить себя двинуться с места. Присутствие бывших друзей по Ордену Феникса внезапно наполнило его сознание совершенно противоречивыми чувствами. Что-то давно забытое, отвергнутое за ненадобностью, всплывало в памяти. Непонятная теплота, которая вдруг нахлынула на какой-то краткий миг и удержала его за столом. Он злился на себя за эту теплоту и некстати нахлынувшие чувства. Пугающая двоякость: не хотеть ничего, что напоминало ему о прежней жизни, и радость оттого, что он видит их. Даже осознавая, что бывшие друзья понятия не имеют о том, кто смотрит на них из-за соседнего столика.

— Терри, ну, сколько можно, а? Ты меры совершенно не знаешь.

С тех пор как Мантикора последний раз видел Невилла, тот почти не изменился. С полнотой и мягкой округлостью Лонгботтом расстался еще в школе — после пятого курса и заварушки в Министерстве магии. Война высушила последний жирок, заменила мягкость дубленой кожей и морщинками около глаз — Нев всегда воспринимал смерть с повышенной болезненностью, острее и глубже чем они.

— Оставь его, Нев, — Финч-Флетчли напротив как-то слишком быстро после войны налился одутловатой округлостью. — Пусть лучше спит. Иначе мы опять потратим целый вечер на его политически вредные стенания.

Лежащий головой на столе зашевелился и повернулся лицом к охотнику. Мантикора теперь уже без труда узнал Терри Бута. Уныло свисающие светлые волосы с заметными седыми прядями и осунувшееся лицо райвенкловца слишком сильно напоминали охотнику его самого в недалеком будущем. Том самом, когда он не мог прожить без виски ни одного дня, и преданная Браун вытаскивала его из сомнительных заведений магического Лондона. Тут никакие объяснения не требовались — бывший отличник Райвенкло сломался. По какой-то своей, неизвестной Мантикоре причине, но сломался, топя свою боль в бутылке.

— Не надо, Джастин, — несмотря на суровость лица, голос Невилла оставался по-прежнему мягким. — Он не виноват.

— А кто виноват? — Джастин передернул плечами и жестом подозвал Вили. — Я? Ты?

Бут еще со школы должен был понимать, с кем имеет дело. И на чьей стороне окажется его дорогой Эдриан, если что, а не носиться в подземелья с видом преданной собаки.

— Хватит, я сказал. Это здесь не при чем. Ты до сих пор не понял, какая это была глупость? Вся эта вражда между факультетами. А потом, не один Терри еще в школе находил в себе силы, чтобы через нее перешагнуть…

Финч-Флетчли засмеялся — раздергано и зло:

— Да, конечно. Ты еще Вуда вспомни! Ну, и к чему это твое перешагивание их привело? Один предал нас, а другой спивается у тебя на глазах!

Невилл поморщился, жалея, что начал этот разговор.

— Хорошо, — похоже, Джастин его отлично понял, — пусть спит. Потом дотащим его до дома.

Невилл кивнул, заботливо убрал с лица Бута прядь волос и вернулся к теме, видимо обсуждаемой ими до прихода в трактир:

— И что он тебе сказал?

— Я хочу скорее об этом забыть, Нев. Уизли будет мне говорить, что я не вижу очевидного! Уизли, который в жизни ничего не сделал без помощи своей дорогой Гермионы! Мерлин, Нев, с меня достаточно этого дерьма! Что-то не припомню, чтобы он сам блистал стопроцентной раскрываемостью!

— Всё было серьезно?

— Более чем. Весь отдел стоит на ушах, а толку? Эти долбаные мстители, мать их, хитрые сволочи. И работают очень аккуратно. Два трупа, буква «V» и никаких зацепок. Мы переворошили всю ауру — пусто! Они как сквозь землю провалились. Парни из аналитического отдела считают, что ублюдкам известно заклятие, которое позволяет чистить за собой ауру места. Я просил Гарри узнать у Снейпа, как такое вообще возможно. Что ты думаешь, мне посоветовали сделать? Порыться в долбаной библиотеке! Снейп, видите ли, знает, что такое заклинание когда-то существовало, да вот только потеряно лет эдак тысячу тому назад. Уизли дерет с меня три шкуры и требует результатов. Пусть выходит сам, если считает себя таким умным! Мерлин, я все это уже ненавижу!

Финч-Флетчли сделал жадный глоток и поморщился:

— Иногда я тебе завидую, Нев. Ты там, в Хогвартсе, копаешься в своих теплицах, вдали от всего этого дерьма. Как там сейчас? Про мамашу Спраут ничего не слышно?

— Она все ещё в клинике, Джаст, — Невилл рассеянно водил рукой по столу. — Так и не оправилась. Сын для нее был всем, ты же знаешь. И погиб так глупо. Директор МакГонагалл говорит, что скорее всего я останусь в Хогвартсе на постоянной работе.

— Там тебе самое место Нев, — усмехнулся Джастин. — Девочки студентки наверняка тебя провожают восхищенными взорами.

— Вот без намеков, пожалуйста!

— Да ладно тебе! Я знаю, что ты морально устойчив! Кстати, как там Джинни?

— Нормально, спасибо. Время все лечит. Хотя пока я не рискую говорить при ней о Гарри.

— Ты так и не знаешь, что у них произошло?

— Зачем? Я не лезу ей в душу. Она разрешила мне быть рядом, пока этого достаточно.

— Ты как всегда, Нев! В своем репертуаре. Не знаю, как можно жить с женщиной, если ты знаешь, что она тебя не любит. Тут у вас с Браун очень много общего… Ты не сказал, МакГонагалл взяла её на работу?

— Взяла. Флоранс сейчас помогает ей войти в курс дела. Работа — вообще лучший душевный лекарь.

— Про Шеймуса ничего не слышно?

— Ничего. Как сквозь землю провалился. Мы сначала думали, он вернулся в Ирландию, списались с его родней.

— И что?

— Они его не видели с начала войны. Не понимаю, как можно было так с ней поступить! В конце концов, это просто свинство! После всего того, что она для него сделала!

— Он просто не любил её, Нев, — Финч-Флетчли залпом допил пиво и сделал знак Вили, чтобы принес еще одну. — Не все же такие как ты! Понял, что не может с ней быть, и просто ушел.

Лонгботтом нахмурился:

— Это не оправдание. Лаванда и так не тешила себя напрасными надеждами. Но она бы все поняла. А так он просто сбежал.

— Мерлин, ну от кого я это слышу! Ты же всех оправдываешь, Нев! Вот и оправдай старину Шейма. Может, он не ведал, что творил. Бут вот тоже ползет по той же дорожке. И что мы можем сделать?

— Не вижу связи. Что ты думаешь, Шейм вышел за очередной бутылкой, свалился в кустах и умер от запоя?

— Да… — нехорошо усмехнулся Джастин. — Вот была бы ирония судьбы. Пройти всю войну, а потом помереть под кустом. Знаешь, что я скажу тебе, Нев? Я и Буту об этом постоянно твержу. Нет ничего легче, чем взять и спиться к свиньям! Приспособиться к новой жизни всегда труднее.

— Иногда это невозможно, Джаст.

— Хватит! Не знаю я такого слова! Пусть тогда берут пример с Паркинсон.

— В смысле?

— А ты что, не слышал? Она вышла замуж за Смита и укатила с ним во Францию. Он там занял какой-то непыльный пост. Вот чья карта была бита по всем статьям! Вдова Малфоя — это тебе не просто черный список. Там все конфисковали до последнего кната. Нашла же себе лазейку. Иногда я думаю, что у змей было чему поучиться.

— Мы другие, Джаст, — голос Лонгботтома погрустнел.

— Что ты говоришь! — сощурился Финч-Флетчли. — А кто мне полчаса назад втирал про равноправие факультетов?

Невилл открыл рот, чтобы ответить, но внезапное пробуждение Бута лишило его такой возможности. Терри обвел собеседников мутным взглядом и попытался сесть прямо.

— Знаете, ребята, Энди всегда говорил, что…

— Всё! Хватит, я сказал! — тут же завелся Джастин. — Мерлином клянусь, Бут, еще слово про Пьюси, я и тебе башку этой кружкой разобью. Достал, честное слово!

— Перестань, Джаст! — вступился за Бута Лонгботтом. — Давай просто выведем его на воздух.

— Я ему не домовик! — взвизгнул Финч-Флетчли, но Невилл уже не слушал.

Перекинув руку Бута через свое плечо, он сделал попытку поднять райвенкловца из-за стола и отвести к выходу. Джастину не оставалось ничего другого, кроме как последовать примеру нынешнего преподавателя Травологии.

Охотник проводил их глазами. Пропасть, Годрик Великий, какая же пропасть! Между этими столиками, не дюймы, и даже не ярды. Непреодолимое расстояние, которое навсегда разделило его с теми, кого когда-то он называл друзьями. Охотник горько усмехнулся, глядя на остывший ужин — он так и не притронулся к еде. Сидел, словно завороженный, жадно вслушиваясь в обрывки сплетен и новостей из той, «не его» жизни. Он ничего этого не знал. Значит, Браун уехала в Хогвартс…. Что ж, может оно и к лучшему. Она всегда бесила его своими приметами, предчувствиями и прорицаниями. Еще со школы…. Там она будет как дома, во владениях Трелони. А старина Рон выбился в люди. Командует аврорами, сбивающимися с ног, чтобы раскрыть Вендикту. Кто же, интересно, ловит Мантикору? Мерлин! Знали бы они сейчас!

Он встал из-за стола, все еще нервно посмеиваясь. Есть уже не хотелось. Поднимаясь наверх за вещами, он ощущал какое-то странное, похожее на зависть чувство. Он что, правда завидовал им? Невиллу, Финч-Флетчли, Мерлин, даже Буту.… Но чему? Что они еще способны на чувства, радовались, горевали, переживали…. Или тому, что, несмотря ни на что, были вместе?

Внезапно, войдя в свою комнату и оглядевшись по сторонам, он почувствовал холодное, почти физически ощущаемое одиночество. На какое-то мгновение ему захотелось бросить все, снять личину, догнать их, увидеть удивление на их лицах. Доказать, что он не спился и не умер под кустом. Сесть за стол в трактире, пить пиво и обсуждать последние новости, перебирать в памяти тех, кого он встретил из своих бывших друзей, спорить, может быть, ссориться, а может просто упиваться тем, что жизнь продолжается вопреки всему. На какую-то секунду, пока глаза не скользнули по рыцарю мечей, по траурной карте, вызывающей из памяти лицо Дина, навечно вмерзшего в лед.

Нет. Просто пути слишком разные. Каждый выбирает свою дорогу в жизни. Он не Невилл Лонгботтом. Он не умеет прощать. И по своему пути он пойдет до конца. Просто наденет мантию, возьмет саквояж и выйдет из трактира.

Потому что ночь уже вступила в свои права.

А козыри — ночные.

Его Охота началась…

Снова этот сон — уже не впервые с тех пор, как Мантикора получил заказ. На этот раз неожиданное сновидение, больше похожее на пограничное состояние полусна-полуяви, увилось ему в поезде, куда он сел, ведомый «ключом Мерлина». Настраивая «ключ» уже за Переходом, Мантикора еще раз добрым словом вспомнил чокнутого Хмури, упокой Мерлин его безумную голову. Старикан часто его раздражал, но вот оставленный в наследие «ключ» — это совсем другое дело. По слухам, секрет «ключа» он раздобыл гоблин знает как давно, едва ли не в Первую Магическую. В таком славном месте, как пыточная Азкабана. Вроде кто-то из старых Упивающихся, а может из сочувствующих — не важно уже, выдал пытливому мракоборцу механизм заклятия поиска, основанный на вещи или крови того, кого надо разыскать. Даже по очень старым следам. Даже если прошли годы.

Мантикора усмехнулся. Все что требовалось — снять комнату в мотеле на окраине Лондона и купить маггловскую карту страны. Он почему-то был уверен, что парочка осталась в Англии. Флинт, может быть, и подался бы куда подальше, а вот Вуд… Этот всегда отличался излишней сентиментальностью. Поиск не занял много времени — сестрица Аманда знала, что тащить. Мантикора мог поклясться бородой Мерлина, колпаком Годрика и собственной головой, что именно в этой мантии Вуд переживал ярчайшие всплески эмоций в своей юности. Просто сгусток эмоций, вибрирующий в зоне «ключа» и заставляющей стрелку как заговоренную парить над картой. Охотнику осталось только усмехнуться — далековато от Лондона, но и не самая уж последняя глушь.

Этой ночью он так и не уснул. Стоял у раскрытого окна и курил, медленно выпуская дым в ночную прохладу. Он не помнил, о чем думал тогда. Мысли скакали, словно галопирующие кони. Сначала некстати вспомнилась Браун, её взгляд, полный собачьей преданности, что так его. Он попытался вспомнить, когда в первый раз заметил, как она смотрит на него. Перед глазами пронеслась смазанная, полу стертая памятью картинка: Большой Зал, он о чем-то возбужденно рассказывает, размахивая руками. Мешанина запахов, пыль библиотечных книг, где-то еще витают ароматы еды от недавно завершившегося обеда…. Случайный поворот — чтобы наткнуться на взгляд, пристальный, отчаянный…. О котором он тут же забывает, потому что есть вещи поважнее…. О чем он еще думал тогда? Просто какие-то бессвязные обрывки. Сна не было. Во всяком случае, в постель он так и не лег. С утра пораньше отчалил на вокзал. Взял билет на самый ближайший поезд. Не было ничего легче, чем слиться с толпой магглов. Среди них он чувствовал себя свободно — охотник никогда не скрывал, что был полукровкой.

Уснул он в поезде. Расположился на сидении, завернулся в куртку и уставился в окно. Теперь было самое время выкинуть все мысли из головы. Он никогда не пытался построить какой-то план на предстоящую охоту, угадать, как пойдут события. Может, это было и правильно — предусмотреть, рассчитать ходы, но опыт подсказывал, что в его случае это пустая трата времени. Он был уверен в себе, в том, что в состоянии отреагировать незамедлительно на любой, даже самый мерзкий «сюрприз». Кто-то назвал бы это беспечностью, но Охотник знал, что «беспечность» просто являлась чертой его характера. Не больше и не меньше.

Он даже не помнил, как закрыл глаза. Тот момент, когда секундная темнота выбросила его не к виду стекла и пролетающего пейзажа за окном, а заставила ухнуть с головой в каменный мешок Уизенгамота.

«Когда охотник попал туда в первый раз, то подумал, что за века своего существования, этот зал никогда не менялся: так же неистребимо пахло сыростью, и так же капли влаги переливались на стенах, в неверном свете факелов. Эти скамьи, отполированные многочисленными задами, эти щербатые ступени, сонное дыхание занавеси Арки, как уснувший хищник, готовый в любую минуту очнуться и заглотить жертву. Перед самой войной каменное сидение с цепями, на которое сажали подсудимых, снова заменили клеткой, что поднималась из круглого жерла в полу. И туда же исчезала, в зависимости от того, насколько счастливым родился преступник. Но запах оставался неизбывным — сырости и смерти, страха и глухого отчаяния, крови и ненависти, пропитавшей стены. Раскаяния, в которое никто не верил. Как в тот день.

Они собрались тогда почти все — охотник помнил, что не видел почти ни одного незнакомого лица. Сейчас на этих скамьях сидели выжившие у Дурмстранга, те, кто уцелел в войне. Они пришли сюда, потому что знали, кого будут судить на этот раз и за что. Он помнил, что перед тем, как железная круглая клетка выплыла из каменного люка в полу, он смотрел на судий: Кингсли, Артур Уизли и Макгонагалл. Присутствие бывшего декана Гриффиндора могло заставить его засомневаться в том, что приговор будет суровым и справедливым. Но… не ему было решать.

— Оливер Джеймс Вуд. Суд Света обвиняет вас в тяжком предательстве Ордена Феникса и правого дела, которому он служит, — голос Кингсли, усиленный «Сонорусом» — негромкий, твердый, не оставляющий никаких надежд на снисхождение. В мгновенно наступившей тишине зала. — Суд Света обвиняет вас в том, что презрев свой долг перед Орденом, вы совершили военное преступление, убрав антиаппарационный барьер с Восточной башни Дурмстранга. Суд обвиняет вас в том, что…

Охотник помнил, что в те минуты, пока Кингсли читал обвинения, он смотрел на Гарри. Они все на него смотрели, кто открыто, кто украдкой. Они почти ничего тогда не успели сделать. Охотник сам видел, как разгорелось над Восточной башней темно фиолетовое свечение. Он бросился тогда в палатку штаба, но опоздал. Как рассказывали потом те, кто был внутри, все произошло слишком быстро. Ничего удивительного — никто просто не ждал нападения, уверенный, что антиаппарационный барьер надежно удерживает тех, кто засел внутри Дурмстранга, сковывая их действия. Говорили, что все произошло в считанные доли секунды — фиолетовое пятно портала разверзлось едва ли не под ногами Гарри. Они видели, как Поттер сжал голову руками, слышали, как он закричал. А потом шагнул в портал, будто тянула его туда какая-то невидимая сила. Счет шел на секунды. Четверо авторов из штаба успели прыгнуть за ним, потом портал закрылся. Двое не успели — захлопнувшаяся ловушка перехода превратила их в горстку пыли на глазах у остальных. Крики, шум, мгновенно сориентировавшийся Хмури приказал начинать штурм немедленно. Те четверо, посмертно возведенные в герои, не позволили Волдеморту расправиться с Гарри в ту же секунду, как он очутился в башне, — отвлекли на себя Упивающихся, что находились вместе со своим Лордом по ту сторону портала. Лучшие авторы, пожертвовавшие собой во имя победы, ради Поттера. Так, наверное, будут писать в новой магической истории.… А еще охотник подумал тогда, что если бы умники Уизли не нашли тогда Вуда на лестнице, если бы не сделал он этой бессмысленной попытки вытащить Флинта, предатель мог бы и отвертеться. Но не сейчас.

— Подсудимый Вуд, вы можете что–то сказать в свое оправдание?

Кингсли мыслил правильно — не надо лишних соплей. По его лицу Охотник видел тогда, что аврору этот суд казался бесполезной тратой времени. И он был с ним полностью согласен. Но, к сожалению, старший Уизли и Макгонагалл считали по-другому.

— Подождите, Бруствер, — Уизли остановил его тогда, и Макгонагалл согласно закивала головой. — Полагаю, нам нужно все-таки досконально разобраться в случившемся.

— Вы полагаете, что остались неясные моменты? — Кингсли говорил с плохо скрываемым сарказмом, за которым пряталась ярость.

— Мы вершим сначала суд, а потом наказание, и ни в коем случае не наоборот, — Артур Уизли мог быть твердым, когда этого требовали обстоятельства.

Кингсли развел руки, жестом давая понять, что он думает по поводу досконального разбирательства. Охотник знал, что сейчас темнокожего аврора поддерживают почти все присутствующие в этом зале.

— Мистер Вуд, — Артур Уизли взял дело в свои руки. Его голос тоже тверд, но в нем не было непримиримости. Скорее действительно желание понять, что произошло. Тогда Охотник подумал — все это потому, что Уизли повезло, — его семья выжила. Он не хоронил своих детей и близких. — Вы признаете, что намеренно сняли антиаппарационный барьер с Восточной башни Дурмстранга?

— Признаю, — ответ очень тихий, едва слышный. Бывший гриффиндорский капитан выглядел скверно: осунувшееся лицо, грязные волосы, липнувшие на лицо восковыми прядями. Затравленный, обреченный взгляд, полный тоски. Было видно, как он отчаянно хотел спрятаться, исчезнуть из-под прицела взглядов сидящих в зале. Тонкие пальцы, сжимающие прутья решетки — казалось, он изо всех сил старается устоять на ногах.

— Говорите громче! — голос Кингсли подстегнул его точно плетью — Охотник видел, как Вуд вздрогнул.

— Признаю.

— Вы знали, что Волдеморт использует снятие барьера для того, чтобы заманить в ловушку мистера Поттера? — Артур Уизли снова взял инициативу в свои руки, неободрительно посмотрев на Кингсли.

— Нет, сэр. Я хотел… я не для того чтобы… — Вуд из последних сил старался говорить твердо. У него это не получалось — слишком сильно дрожал голос.

— Что вы не знали? — Кингсли было совершенно наплевать на мнение Уизли. — Прекратите лгать! Или нам использовать Веритасерум, чтобы вывести вас на чистую воду? Вы продались Волдеморту и знали, что…

— Это неправда! — Вуд рванулся вперед, так резко, что клетка зашаталась. — Я не служил Волдеморту! Это глупость! Я хотел только спасти Марка! Чтобы он смог уйти!

— Разве это не доказательство? — Кингсли развернулся к Уизли, ткнув в сторону Вуда пальцем. — Спасти одного из Проклятых! Что же вы не хотите напомнить ему, во что для нас вылилось это «спасение»? Сколько авроров положил «Карающий Стилет»! И кто именно погиб в Восточной Башне!

Зал загудел — Кингсли наверняка чувствовал, что его поддерживают.

— Тишины! — крикнул Уизли. — Иначе я прерву заседание!

— Мистер Вуд, — он повернулся к клетке. — Вы имеете в виду Маркуса Флинта, командира «Карающего Стилета»?

— Да.

— Почему вы решили его спасать? Вы утверждаете, что не предавали Орден и не желали намеренно способствовать Волдеморту. И вместе с этим говорите, что сознательно отключили аппарацию, чтобы дать уйти от справедливого возмездия одному из злейших наших врагов. Почему вы молчите? Что вас связывало с Флинтом?

— Да ясно тут всё! — Охотник оглянулся: выкрикнул Фред Уизли, смотревший на своего бывшего друга Оливера Вуда с нескрываемым презрением.

— Тишины! Иначе я выведу вас из зала!

— Как скажешь, папа, — негромко отозвался умник, так, чтобы его услышал только брат и те, кто сидел рядом.

— Мистер Вуд, вы не ответили на вопрос суда.

«А чего ему отвечать? — снова долетела до Охотника презрительная реплика Фреда, благо Уизли сидели недалеко. — Хочешь, чтобы Вуди признался, что все это время его попка очень скучала по твердому члену? Мог бы тогда попросить своих друзей, мы бы ему помогли не чувствовать себя одиноким!»

— Вас связывали какие-то личные отношения? — Артур Уизли комментариев сына к счастью не слышал.

— Да, — Вуд опять почти шептал. Годрик Великий! До чего же жалок он тогда был! — Со школы… и потом… мы… я и Марк… а потом началась война, и мы…

— Вы хотите сказать, что в школе дружили с Флинтом? — Макгонагалл явно была просто ошарашена таким признанием.

— Ага, «дружили», — теперь в дело вступил Джордж, не желая отставать от брата. — В основном в квиддичной раздевалке и прочих укромных уголках.

Зал прыснул вредным смешком — злым и безжалостным. По белым щекам Вуда пошли алые пятна.

— Мы… Он был моим… мы были…

— Любовниками? — потерял терпение Кингсли.

Что-то изменилось в лице Вуда в эту секунду. Он дернулся, выражение покорности судьбе и жалкой затравленности исчезло. Годрик Великий, да он смотрел на Кингсли с ненавистью!

— Да, были! — выкрикнул он. — Я его любил, да! И если бы не война, если бы все это не случилось…. Вы его не знали совсем. Это все война!

— Да неужели? — зло сощурился Кингсли. — Может, нам тогда прощение стоит попросить у мистера Вуда? Правое дело, за которое наш Орден отдавал жизни, помешало ему свить уютное семейное гнездышко! И если бы не справедливая война, Проклятый был бы просто невинной овечкой!

— Замолчите! — вот это Охотник помнил со школы: загнанный в угол обстоятельствами, Вуд окончательно терял голову. Теперь он кричал — отчаянно, на слезах, когда не было уже дела не до злорадного хохота в зале, не до взглядов, что клеймили его презрением. — Я хотел спасти Марка! Чтобы он не сделал, он не гордился этим, я знаю!

— Откуда такая уверенность мистер Вуд, если вы не имели со сворой Волдеморта ничего общего? — Кингсли криками было не пронять.

— Когда вы последний раз видели Проклятого, мистер Вуд? — Артур Уизли поднялся со своего места.

— Перед войной.… И в тот день, когда… в ту ночь, когда… когда должен был начаться штурм.

В зале загудели.

— Ты можешь в это поверить? — Джастин Финч-Флетчли перегнулся к Охотнику с задней скамьи. — Ты можешь поверить, что Вуд столько времени все это скрывал?

Охотник тогда не успел ответить — Джастина услышал Фред Уизли.

— А мы всегда догадывались, что тут дело нечисто, особенно на последнем курсе в Хогге.

— При каких обстоятельствах? — Артур Уизли по-прежнему пытался быть объективным.

— Я дежурил в палатке, — Вуд смотрел теперь только на Уизли. — Он оказался у меня за спиной, я сначала думал, что это враг и… — Его слова покрыл злорадный хохот, но он, кажется, не обратил на это внимания. — Марк сказал, что их там сорок всего и что они знают, что не выживут. Я не мог, не мог, чтобы он погиб, понимаете?!

— Проклятый заставил вас сделать это? Снять барьер.

— Нет, — Вуд быстро провел рукой по лицу. — Он сказал, что не побежит все равно.

— Почему?

— Он не мог их бросить.

— Кого?

— Своих.

— Но вы все равно убрали барьер. Почему тогда?

— Я думал, что, может, он передумает. Их было всего восемнадцать, они тоже могли бы уйти.

«— Ну и дебил! — Джастин задохнулся от удивления. — Он же сам себе Арку готовит».

— Что вы на это скажите? — Кингсли обвел взглядом зал. — Восемнадцать «стилетов», оказавшихся на свободе! Потребовалось куда меньше этих подонков, чтобы уничтожить отряд Джонсон в Дерри! Ты играл с ней в одной команде, так, Вуд? Ты помнил о ней, когда собирался поиграть в великодушие?

«-Куда там! — фыркнул за спиной охотника кто-то из Уизли. — Ему до того, что ли было? Как сейчас вижу эту романтичную картинку. Ночь, палатка и прощальный трах, со слезами и клятвами в вечной любви!»

— Заткнись! — не вытерпела Алиссия Спиннет. — Если вы раньше знали и молчали, какого гоблина тогда сейчас лезете?

— Сама заткнись, Лис! Джонси была твоей подругой, между прочим! — взвился умник. — Нечего его защищать! Зато ты теперь точно знаешь, почему Вуди кинул тебя на выпускном.

— Не твое дело! — огрызнулась Спиннет. — Мы были рядом с ним десять лет! И чтобы Лив ни сделал, он заслуживает хоть каплю снисхождения!

— Ой, да я сейчас заплачу от умиления! Сочувствия заслуживали те, кого Флинт положил в Дурмстранге! Додж, Томас, Робертсон. И Анжелина заслуживала! И все остальные тоже!»

Спиннет не ответила — нечего ей было отвечать. Охотник никого уже не слышал. Он снова видел Дина — глазами памяти, своего сердца, что сжималась черной, сосущей тоской, всякий раз, когда кто-то произносил имя его друга. Думал о том, что если бы тогда чертов Вуд поднял тревогу, если бы не дал тогда Флинту уйти, Дин сидел бы сейчас с ним. И в кошмарах своих ночей, охотник не видел бы его лицо, искаженное отчаянием и ужасом, не видел бы эту ледяную глыбу, что навсегда заковала в себе его лучшего друга. Вуду нужно было только взмахнуть палочкой! Только сделать что-нибудь! Мерлин, охотник чувствовал такую ярость, что если эти сопли разжалобят Уизли и Макгонагалл, он сам найдет способ затолкать ублюдка за Арку!

Джастин толкнул его тогда локтем в бок — погруженный в собственные мысли, охотник пропустил часть разбирательства и теперь видел, как судьи удалялись на совещание, а железная клетка с преступником опять опустилась в каменный люк до вынесения приговора».

А в следующий момент поезд дернулся и остановился. Мантикора открыл глаза и замотал головой, прогоняя остатки сна.

Так уже бывало с ним. С каждым шагом по незнакомому городу, с каждым мгновением, что приближало его к объекту охоты, его чувства обострялись, как у волка, почуявшего добычу. Возбуждение, едва заметная дрожь предвкушения, что начиналась с легкого покалывания в пальцах. Он чувствовал, как напрягаются мышцы — сейчас он был хищником, быстрым, собранным, готовым к любой неожиданности. Мантикора не спешил — заставлял себя не спешить. Купил подробную карту города, здесь же, на вокзале, и, уединившись в первом попавшемся укромном уголке, вытащил «ключ». Он был совсем рядом. Нервное покалывание в пальцах усилилось, пока «ключ» блуждал по карте, чтобы остановиться, наконец, на точке с еще ни о чем не говорящим охотнику названием. Он усмехнулся. Несколько раз внимательно прочитал название улицы, зрительно запоминал точку, на которой остановился «ключ». Неизвестно почему ему вспомнились рассказы Люпина, будто анимаги в таких ситуациях способны найти искомое место по запаху. Он не был анимагом, хотя такие мысли и посещали его время от времени. Тем не менее, сейчас он готов был поклясться Годриком, что его обоняние обострилось, так ясно, что он казалось, мог отсюда учуять запах долгожданной добычи. Это было только ощущение — рассудок ясно говорил ему об этом — но ощущение очень яркое, полное, почти реальное. Он свернул карту, убрал «ключ» и направился к стоянке такси. Водитель смерил его ничего не выражающим взглядом — молодой парень в синей нейлоновой куртке, темно-русые волосы, веснушки, нос картошкой. Ничего примечательного, сотни таких. Кивнул охотнику, выслушал адрес и потерял к Мантикоре всяческий интерес. Охотнику повезло: водитель не был настроен на разговоры с клиентом и молча крутил руль, даже не оглядываясь на пассажира. Это оказалось очень кстати — Мантикоре нужно было унять охотничий азарт. Раньше он никогда этого не делал, но сейчас случай выдался особый. Он ни на минуту не забыл по чьему следу он шел. Флинт, даже став магглом, не переходил в разряд слишком легкой добычи. Поэтому, пока такси несло его к точке охоты, он закрыл глаза, откинулся на сидение и постарался расслабиться. Нет, он не убьет «стилета» сразу, хотя это, наверное, самый лучший выход. Одна Авада, быстро и аккуратно. Нет, этот вариант ему решительно не подходил. Сначала набросить «сеть», лишить всякой способности к сопротивлению, «приколоть» к стене, а уж потом…. Мантикора нехорошо усмехнулся — ему вспомнилось, сколько раз он думал об этом, какие пытки придумывал для Флинта, тогда, раньше, когда лежал по ночам без сна, мечтая об этой охоте. Заставить его заплатить за всё, за смерть Дина и его друзей, заставить ощутить такую боль, чтобы ублюдок каждой своей клеткой чувствовал агонию. И делать это снова и снова, раз за разом, заставляя захлебываться этой болью. Очень соблазнял вариант забрать его с собой, в подвалы штаба Вендикты, заставить его умирать не часами даже — днями, каплю за каплей теряя жизнь.

Погруженный в свои мысли, Мантикора даже не заметил, как машина остановилась. Водитель потряс его за плечо, и тогда он открыл глаза, сунул деньги и вылез из машины. Ладони снова оказались неприятно мокрыми — всякий раз, когда он представлял себе лицо Флинта, искаженное болью, он сжимал кулаки с такой силой, что на ладонях выступала кровь.

Машина уже отъехала, а он все еще стоял на том месте, где вышел из такси, не двигаясь и жадно вглядываясь в горящие окна. Вечер вступал в свои права — большинство магглов уже наверняка вернулись домой. Мантикора закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Он был уверен, что теперь сможет без ключа угадать, за каким из этих окон, за какой из этих дверей сейчас находится его добыча, ничего не подозревающая, уверенная в своей безопасности. Мантикора передернул плечами — не нужно столько самоуверенности. С другой стороны, спешить теперь некуда. Он еще раз пристально оглядел дом. Старая постройка, сейчас подобное уже не строят. Ноги несли его к парадному — он поймал себя на мысли, что старается идти медленнее. Внутри было чисто, две широкие лестницы справа и слева от него приглашали сделать выбор. Мантикора понадеялся на предчувствие — в случае неудачи можно вернуться. Поднялся на второй этаж и огляделся. Желтые стены, недавно покрашенные заново, остатки лепнины в углу, неподалеку от старомодного лифта, кадка с неким растением, отдаленно напоминающим фикус. Он сделал еще несколько шагов, остановился, рассматривая двери. Предчувствие? Дверь с цифрой два притягивала внимание, хотя он сам не мог объяснить чем именно. Охотник достал «ключ», скорее машинально. И не смог сдержать улыбки. Он на месте. Предчувствие не подвело. Он усмехнулся снова, сделал глубокий выдох. Достал палочку и скинул с головы капюшон.

«Воспитанные люди всегда звонят в дверь», — скользнуло в голове, когда вместо того, чтобы применить «Алохомору», он нажал на кнопку звонка.

Первую секунду ничего не происходило. Он нажал снова, чувствуя, что не может согнать с лица усмешку. Наконец послышался звук отпираемой двери — ах, как неосмотрительно даже не поинтересоваться, кто это пришел в гости.

Оливер Вуд стоял на пороге, держа в одной руке джемпер. По не застегнутым пуговицам рубашки было видно, что он куда-то собирался. Охотник сориентировался быстрее — сделал шаг вперед, чтобы не дать отступнику захлопнуть дверь. Впрочем, это оказалось излишней предосторожностью. От неожиданности увиденного Вуд впал в состояние близкое к ступору. Джемпер выпал из рук, знакомые ореховые глаза широко распахнулись — бывший гриффиндорский капитан не верил собственным глазам.

— Хорошо выглядишь, Вуд. Особенно для потенциального покойника.

Профессионализм впервые изменил охотнику — может, не стоило Магистру поручать это задание именно ему, когда тут столько личного? Мантикора и сам не понял, откуда пришла злость. Почему вместо того, чтобы просто взмахнуть палочкой, он изо всех сил толкнул Вуда двумя руками. В грудь, отбрасывая к стене коридора.

— Не узнаешь?

— Ше… Шеймус?

— Для тебя мистер Финниган, усёк?

Вот тогда и пришел страх. Пришел, сменив собой первое удивление. Вспыхнул в глазах, заметался по побледневшему лицу. Вуд даже не пытался сопротивляться — остался стоять, держась за стену. Он смотрел на Шеймуса взглядом, который Финниган уже видел у него во время Уизенгамота. Так смотрят те, кто без борьбы опускает руки. Когда страх парализует, превращая человека в безропотную жертву. Или ему просто так показалось? Первоначальное впечатление было обманчивым: несмотря на аккуратность и отглаженную одежду, Вуд не производил впечатление довольного жизнью. Что-то согнуло его, сломало, вытравило из глаз жизнь, наполнив их тоской. То, что Шеймус принял за обреченность жертвы, на самом деле было рождено этой самой нечеловеческой тоской. И в ту минуту, когда Шейм понял это, пришла уверенность, что он не найдет Флинта в этом доме.

— Где он, Вуд? У тебя нет другого шанса сохранить свою шкуру, Годриком клянусь! Скажешь где он — останешься жив.

Вуд молчал. Смотрел в лицо Шеймуса тем же потухшим взглядом, из которого теперь исчез даже страх. Шеймус встряхнул его — бесполезно. Ни слова. Ни одной мысли, лихорадочной попытки скрыть от Шейма правду, что теперь, без окклюменции, было бы практически невозможно. Но Вуд и не скрывал ничего. Ни одной мысли, только образ, вдруг такой яркий, что Шейм поморщился. Пустое квиддичное поле в темноте подступившей ночи. И снег, летящий с небес пушистыми белыми хлопьями…

«— Взлетаем?

— Заткнись, Олли. У тебя губы горячие…».

Удар — только судорога скривившихся от боли губ. И не звука. Он был похож на куклу. Большую бледную куклу. Рука потянулась, рваным, марионеточным движением скользнула по щеке, размазывая кровь. Шейм понимал, ясно и отчетливо, что он может сейчас разорвать предателя на части, испробовать весь пыточный арсенал, одно заклятие за другим, но не услышит ни одного слова. И если Шейм хотел добиться от отступника хоть какого-то толка, он должен был вывести его из этого мертвого состояния, не болью, чем-то посильнее, снова сделать его живым, вернуть эмоции: страх, ненависть, душевную боль, отчаяние — что угодно.

Шейм схватил его за шиворот, толкнул в комнату. Ну кто бы мог подумать, что когда-нибудь он станет таскать за шкирку капитана гриффиндорской команды? Вуд не удержался на ногах — упал у кровати и остался сидеть на полу, не сводя с Шеймуса взгляда.

«Это всё?» — ясно говорили его глаза. — «Что ты еще со мной сделаешь, Финниган? Ну ударь меня снова, можешь даже Круцио применить, если тебе от этого полегчает. Или тебе не ясно, что я все рано ничего тебе не скажу?»

— Скажешь, — Шейм скривился. Его раздирали на части, в общем-то, противоречивые желания. Не трогать, чтобы не пачкаться о ту брезгливость, что Вуд у него вызывал, и желание причинять ему боль. — Годриком клянусь, скажешь. Ты не понял еще, Вуд? Я здесь надолго.

— Я не знаю, где Марк, — Вуд сделал попытку подняться, неуклюже опираясь о кровать. — Он ушел. Куда — я не знаю.

Шейм усмехнулся — ну хоть что-то. Если Вуд начал лгать….

— Во что ты хочешь, чтобы я поверил, а Вуд? Afficere!

Он даже не вскрикнул — прикованное магией к стене, тело бывшего гриффиндорского капитана лишь слабо дернулось. Эта равнодушная покорность бесила Шейма.

— Ну, пока прохлаждаешься, исполняя роль настенного украшения, я тебе расскажу кое-какие интересные новости, Вуд. Думал, что всё уже забылось, да? Не знаю, где ты прячешь своего урода, но даже если ты говоришь правду, даже если ты не знаешь, где он, во что я, конечно же, не верю. Я пришел за Проклятым, и я до него доберусь, чего бы мне это не стоило.

— Чего ты хочешь, Финниган? Я же сказал тебе, что не знаю, где Марк.

«Убирайся. Убирайся из моей жизни, Флинт. Уходи! Хочу, чтобы ты ушел и больше никогда не возвращался».

Мысль была слишком яркой — Шейму не потребовалось никакого труда, чтобы «услышать» её. Мерлин, пошли чокнутому Хмури личную тюрьму на Авалоне, которую можно будет бесконечно наполнять и наполнять, к полному удовольствию его упокоенной души! Подумать только, а когда-то Шейм считал, что искусство чтения мыслей нужно только аврорам-дознавателям, и пытался отбрыкаться от «уроков».

— Ого, Вуд! Не могу поверить? Ты выгнал своего дружка? Вечная любовь разбилась о быт?

Вуд не ответил — просто не успел. Шейм услышал поворот ключа в замке и отпрянул к входной двери. Сейчас между ним и вошедшим будет преграда, и это очень кстати, чтобы не дать Флинту ни малейшего шанса к сопротивлению.

— Лив?!

У Шейма не было времени на промедление. Хотя уже по звуку голоса он слушал, что вошедший человек не был «стилетом», он не дал себе времени придаваться удивлению.

Девушка стояла к нему спиной — он схватил её за рассыпавшиеся по плечам рыжеватые волосы, толкая внутрь комнаты. Она вскрикнула от неожиданности, попыталась увернуться, повернуться к нападающему лицом. Это была бессмысленная попытка.

— Дженни!

Шейм не обратил на крик Вуда внимания. Пока. Хоть какие-то эмоции, значит, дело сдвинулось с мертвой точки. Он пихнул девушку в стоящее кресло, она тут же попыталась вскочить на ноги. Очень неугомонная маггла.

— Торпериус!

Она не сразу поняла, что произошло. Шеймус молча наблюдал, как искажаются черты её лица. Сначала безуспешная попытка двинуть хотя бы пальцем, неверие, еще одна попытка, затем еще одна. Страшная догадка о том, что она больше не властна над своим телом. И в ту же секунду ужас, рожденный в глазах, рот, приоткрытый в немом крике.

— Отпусти её! — Шейм не оглянулся. В этом не было нужды — он и так знал, что Вуд рванулся вперед, в не менее глупой попытке оторваться от стены. — Она здесь не при чем! Мерлина ради, Финниган!

— Лив… — Дрожащий голос, слезы уже совсем близко — маггле не удается взять себя в руки, несмотря на все попытки. Жалкий, потерянный голос. — Лив, что он сделал со мной?! Что происходит?! Лив…

— Вуд, да я глазам своим не верю! — Шейм засмеялся. Маггла смотрела на его смеющееся лицо с ужасом. — Вот уж не ожидал, что ты решишь вернуться на путь правоверного натурала! Значит, ты вышвырнул Флинта, потому что нашел себе подружку?

— Заткнись, Финниган! — Вуд кричал, отчаянно дергаясь в путах заклятия. — Какого гоблина ты делаешь?! Хочешь поразвлекаться — бери меня, только отпусти Дженни!

— Так ты, стало быть, Дженни? — Шейм так и не повернулся к Вуду лицом. Равнодушно оставил его орать у себя за спиной. Присел на корточки, все еще держа палочку наготове. — Чего молчишь? Ты не можешь двигаться, но ты можешь говорить.

— Что вам нужно? — страх все еще сидел у нее в глазах, изгоняя мысли. Но маггле нужно отдать должное — она явно была из породы тех, кто использует любую возможность и не сдается без борьбы.

— От тебя ничего. Считай, что просто оказалась в неудачное время и в неудачном месте. У меня есть несколько вопросов и новостей к твоему другу Вуду, но он оказался очень упрямым.

Взгляд магглы быстро скользил по его лицу. Шеймус почувствовал проснувшийся интерес — похоже, охота приобрела неожиданный оборот.

— Ну, если ты уже здесь, тогда слушай внимательно. Сейчас я сниму заклятие, ты снова можешь двигаться. И кто знает, может быть, даже отпущу твоего приятеля Вуди, если ты докажешь мне, что не будешь делать глупостей. Понимаешь?

Она кивнула, облизнув пересохшие губы.

— Ты же его подружка, да? Тогда можешь кое-что знать. Меня интересует некий Маркус Флинт. Слышала такое имя?

— Лив, он ищет Мрака? Господи!

— Мрака? — Шейм усмехнулся. — Очень метко. Значит, ты точно знаешь, о ком идет речь. Мрак.… Это ты придумал, а Вуди?

— Дженни, не надо! — Простонал Вуд.

«Марк! Марк! Я не верил… ты говорил, что хочешь защитить меня от этого.… Спасти от этого.… Когда они вернуться… Что это не конец, что когда-нибудь…. И ты подумал, что если кто-то вспомнит о нас и найдет…»

Шейм повернулся к бывшему капитану, с той же холодной усмешкой рассматривая его лицо, искаженное рвущим на части отчаянием.

— Ага, Вуд, так Флинт предполагал, что так обернется, да? Даже хотел тебя защитить? — это оказалось довольно приятно — смотреть, как Вуд пытается неуклюже закрыть свои мысли. Он же с ума сходит оттого, что Шейм знает обо всем, что происходит в его голове! — Не лопни от натуги, Вуди. Окклюменция теперь игра не для тебя.

— Лив, о чем он говорит?

«Закрыться, закрыться! Просто знай, что я люблю тебя. Чтобы не случилось… Марк!»

— Очень трогательно. Я люблю тебя, Марк! Что бы не случилось! — Шейм передразнил Вуда гротескным, писклявым голосом.

— Какого дьявола, Лив! О чем он говорит?!

«Закрыться! Думать о чем угодно!»

— Так она ничего про тебя не знает, да, Вуд? Ты все это время прикидывался урожденным магглом?

— Отпусти её, Мерлина ради, Финниган, — Вуд уже просил — хорошо, так дело пойдет значительно лучше. — Она здесь не при чем! Ты же знаешь!

— Приор инкантантем!

Шейм взмахнул палочкой, освобождая обоих от заклятия. Маггла Дженни все еще оставалась в кресле, словно отказывалась верить своим глазам. Вуд, отпущенный заклинанием, тяжело рухнул на пол, лицом вниз, попытался подняться, зашипев от боли. Этого оказалось достаточно, чтобы маггла дернулась всем телом и, почувствовав освобождение, бросилась к Вуду.

— Лив?! — она встряхнула его за плечи. — Что происходит, черт побери! Кто этот человек, кто?

— Никогда не понимал тебя, Вуди, — усмехнулся Шейм. — На кой гоблин ты все это время подставлял Флинту задницу, если девушки всегда пачками на тебя вешались?

С ним всегда было сложно — никогда не знаешь, что Вуди выкинет в следующий момент. Покорно сложит лапки или ринется на тебя. Сейчас, например, стряхнув с себя руки участливой девицы, он сделал неуклюжую попытку вскочить на ноги. По щекам бывшего гриффиндорца плясали алые пятна.

— Вас всех это так всегда волновало, Финниган! — острие волшебной палочки, направленное в лицо, могло остановить от бессмысленной попытки оказать сопротивление, но не могло остановить слов. — Почему я его любил, да? Потому что он лучше вас всех! Потому что он никогда ни кем не прикидывался! И не размахивал палочкой перед лицом магглов, зная, что они не могут ответить!

— Просто святой, да, Вуди? Чего ж тогда я его с тобой рядом не вижу?

— Это не твое дело! Даже если бы я знал, где он сейчас, я никогда не сказал бы тебе!

— Хочешь поспорить, что это не так?

Ореховые глаза, посветлевшие от ярости.

— Чего ты ждешь, Финниган? Давай, начинай! Веритасерум? Или может сразу Круциатус? Я же для вас предатель, слизеринская шлюха, да? Может, переломаешь мне все кости, как Марку? Это же так приятно, наверное! Вам всем, таким собой довольным, героям второй магической, вашу мать!

— Заткнись, сука!

Круциатуса не потребовалось — Шейм ударил его по лицу, наотмашь, сильно, разбивая в кровь губы:

— Еще раз услышу неуважительный отзыв о моих друзьях, которых ты предал, эта маггла полюбуется на настоящий, полноценный Круциатус. Ты бы уже сейчас хлебал кровь, если бы это могло вернуть тех, которых убил твой Флинт. А может, сделать, как он поступил с Дином? Или на куски тебя разрезать, как «стилеты» Джонси? Или просто сказать тебе, кто заказал мне Флинта и тебя заодно? Кто дал мне твою квиддичную мантию, чтобы я нашел тебя? Кто заложил дом, чтобы заплатить за ваши головы? Двойную цену за Проклятого и тебя, в качестве бесплатного довеска, если опять вздумаешь в спасателя поиграть? А она стала красавицей просто! Такая гневная кошечка!

Бледное лицо так близко — глаза в глаза. Шейм поморщился. Надо было успокоиться, не зачем руки марать. А он сорвался, дал злости выплеснуться наружу. «Он просто здорово разозлил тебя, Шейм!»

— Твоя сестрица Аманда, Вуд. Она оплатила голову Флинта. И твою, если будешь путаться под ногами. Я обещал ей, что скажу тебе об этом, когда увижу. Что б ты знал, как они все тебя ненавидят. Хочешь знать, что ты сделал со своей семьей, ублюдок?

Несколько секунд Вуд еще смотрел на него.

«Нет! Не верю. Нет!» — мысли такие отчетливые, словно прописанные у Вуда на лбу. Шейм видел, как стекленели его глаза. «Услышал» его отчаянное и тоскливое:

«Мама!».

Осколок мысли перед темнотой.

Финниган разжал руку, и Вуд рухнул к его ногам. Взвизгнула маггла. Бросилась к своему Ливу, попыталась привести в чувство. Шейм наблюдал за ней безучастным взглядом.

«Слякоть, — безо всякого выражения подумал он. — Он даже не вспоминал свою семью все это время. Ублюдок! Про маму раньше надо было думать».

Маггла кинулась на Шейма, как разъяренная кошка. Он успел перехватить её за руки. Развернул к себе спиной. Она не сдавалась: продолжала лягаться, пытаясь ударить его ногами.

— Скотина! Долбаный Копперфильд! — чем сильнее Шейм сжимал руки, тем громче она кричала. Этот крик резал его слух. — Кем ты себя считаешь, мать твою?! Недотраханым колдуном? Можешь врываться в чужой дом? Какого черта ты к нам пристал! Мрака ты все равно здесь не найдешь! Думаешь, я боюсь эту твою палку, которой ты тут машешь? Играй в свои блядские игры в ваших лесах или откуда ты там выполз! Новые друиды, мать твою! Поклонники природы!

Он засмеялся — она несла Мерлин знает что, похоже, орала в горячке все, что в голову придет. Шейм разжал руки, отталкивая её к креслу.

— Инкарцеро! — Шейм бросил связывающее заклинание, маггла забилась в путах, привязавших её к креслу. Она еще рвалась на свободу, недоуменно пытаясь скинуть неизвестно откуда взявшиеся веревки. Шейм не мешал ей. Взял стул, стоящий в углу комнаты. Оседлал его напротив магглы, намереваясь дождаться, пока она закончит трепыхаться и смириться с неизбежным. Наконец она замерла, буравя его ненавидящим взглядом зеленоватых глаз.

— Успокоилась? Уши раскрыла? — он говорил с ней нарочито грубо, — маггла принадлежала к тем людям, что вежливость принимают за слабость, и не стоило давать ей каких-либо бесполезных надежд.

— Раскрыла. Что теперь делать будешь? В жертву меня принесешь? Или что вы там у себя делаете с пленниками? — её голос просто сочился сарказмом. Как бы то ни было, Шейм видел, что магглу было за что уважать.

— У тебя странные представления о магии, Дженни.

— Я тебе не Дженни, сукин ты сын, — огрызнулась она.

— Как хочешь, маггла.

— И не называй меня этим словом, кретин.

— Я называю тебя тем словом, каким мы обозначаем тебе подобных.

— Мне подобных — это каких? — ядовито усмехнулась она.

— Простаков. Обычных людей. Не магов.

Она прыснула — ну точь-в-точь девчонка шкодница с задней парты.

— А ты значит маг?! Летаешь на помеле в Брокенские горы и варишь живыми черных котов.

Шейм засмеялся, она вторила ему, но в её глазах не было веселья.

— Нет, дура. Но с помощью этой палки, как ты её назвала, я могу делать множество вещей, что кажутся тебе невозможными. Например, убить тебя, произнеся только одно слово. Сломать кости, не прикасаясь к тебе пальцем. Узнать о чем ты думаешь. Или заставить тебя обо всем забыть.

— Да что ты, — она презрительно сощурила глаза. — Тогда прочитай, о чем я думаю, и отвали.

«А если, правда? Ублюдок… сука… иди на хер, урод… Правда… Привязал меня к этому долбаному креслу… Правда, то одним махом избавиться от Мрака… Пусть переубивают друг друга… И больше никогда не появится здесь… сука… все из-за него…».

— Ну, если выкинуть брань, то ты сомневаешься, правда это или нет, и пытаешься просчитать, смогу ли я помочь тебе избавиться от Мрака. От Флинта, надо понимать?

По её лицу прошла судорога. Шейм видел, что маггле с трудом удалось побороть изумление.

«Откуда он знает? Черт! Это невозможно! Просто невозможно! Ненавижу! Из-за этого ублюдка… Я на куски его порву, если увижу! Лив! Его тут на части резать будут, а он про своего урода думает! Господи, я его ненавижу! Не обо мне! О нем!»

— Удивлена? — спокойно поинтересовался Шейм. Из разрозненных обрывков, что проносились в голове магглы, можно было почерпнуть много интересного. — А ты думала, что Вуд начнет думать о тебе? Ему на тебя плевать. На твою безопасность, на то, что я могу с тобой сделать. Ты что, думала, что если он выгнал Флинта, он о нем забыл?

«Говорит, как папочка…» — Еще одна мысль, которую она не смогла скрыть.

— И папочка твой так считает? У вас тут смотрю, никаких секретов нет. Просто большая семья! Ладно, Дженни, ты надеюсь, поняла, что передо мной можно не ломать комедию. Тебе накласть на этого слизняка с высокой башни. И сейчас ты думаешь о том, как спасти свою жизнь, правильно?

— Ты ж все знаешь, а? Мысли читаешь, экстрасенс долбаный. Тогда какого хрена ты пристал к Ливу? Ты же знаешь, что он понятия не имеет, где Мрак.

— А ты имеешь? Может, нам следует просто поговорить?

Он перестал улыбаться, впиваясь взглядом в её лицо. Маггла судорожно просчитывала варианты. Сейчас её стоило только немного подтолкнуть в правильном направлении:

— Для начала запомни, Дженни. Не будешь делать глупостей, тебя никто не тронет. Я сделаю то, зачем пришел сюда, а потом ты просто все забудешь. Будешь жить дальше, в твердой уверенности, что никогда меня не видела.

— Что ты сказал про семью Лива? Это правда? — перебила его она.

— Правда. Как и то, что раньше и он и Флинт были такими же, как я.

— Чего же тогда они не делают эту всю вашу абракадабру сейчас? Лив сказал, что их выгнали.

— И не сказал за что, верно?

— Сказал! — выплюнула она. — Он сказал, что Мрак был карателем, но потом их помиловали…

— Дженни… Не надо.

Шейм оглянулся на этот жалкий стон. Вуду удалось встать на колени, и теперь он сидел у кровати, сжав голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону, словно от невыносимой боли.

— Надо же, кто зашевелился, — Шейм сплюнул на пол. — Теперь ползи сюда, гадина, и садись, чтобы я тебя видел. Раз магглу Дженни пока от тебя не тошнит, можешь сесть рядом с ней.

Он подождал, пока Вуд сядет на пол рядом с креслом, по-прежнему сжимая голову руками.

— Я тебе кое-что скажу про него, Дженни, — Шейм с трудом поборол желание пнуть Вуда носком ботинка и сделать это как можно больнее. — Он тебе не со всем врал. Хотя не думаю, что рассказывал в красках, какой у него был замечательный любовник. Но на вряд ли Вуди поведал тебе о самом главном. Чтобы вытащить своего зубастого урода, он предал всех своих друзей, всех, кто ему доверял. И он его спас — их головами. В том числе, головой моего лучшего друга. Помнишь Дина, а Вуди? Знаешь, что Флинт сделал с ним? А Доджа, Робинсона, Фламери? Этого ты девочке не рассказал?

Вуд его все равно не слышал — только губы что-то шептали. Ему было наплевать на слова Шеймуса, потому что сейчас Вуд думал о своих родных. Довольно поздно, не находите?

— Ждешь весточку из дома, Вуди? — улыбнулся Шеймус, зная, что сейчас ударит его СЛИШКОМ больно. — Я тебе помогу. Твоя семью едва сводит концы с концами, потому что они все еще семья предателя. Твоя сестрица закончила Хогвартс, но это ей все равно не поможет, потому что никто не берет её на службу. Из-за тебя. Твоя мать, похоже, спятила и дожидается тебя на пороге. Сестрица говорит, каждый вечер накрывает стол на четверых…

Он ждал, что Вуд закричит. Что когда слова, падающие на душу как раскаленная лава, станут невыносимы, он заорет во все горло от той боли, что рвала его сильнее Круциатуса. Но он не кричал. Согнувшись на полу, стонал в голос, зажимая руками губы.

«Мама! Я только… мама! Почему? Я тебе ничего не сделал, Менди! Почему ты так! Не хочу!»

— Прекрати! — маггла Дженни закричала за него, смотрела широко распахнутыми глазами на слезы, крупными каплями катящиеся по его помертвевшему лицу. — Прекрати это!

Шейм не смотрел на неё. Не отводя глаз от лица Вуда, давил его, размазывал по этому полу, по этому отчаянию, по невыносимой, одуряющей боли.

— Скажи ему, как сильно я его ненавижу. Пусть знает. Так сказала твоя сестрица, Вуди. Она сказала, что у нее больше нет брата. И что если ты вздумаешь сопротивляться, или мешать мне, я могу убить тебя. А теперь скажи мне, Вуди. Ради чего? Ради кого ты на все это пошел?

Вуд поднял на него глаза — зеркальные от слез, ореховые плошки.

— Чего ты ждешь, Финниган? — его голос еще дрожал. Вуд судорожно смахнул слезы со щек. — Тебе меня заказали — вот я. Убивай. Только побыстрее. Ты же и так понял, что мне все равно. Я всё потерял… у меня уже ничего нет…

Старая, добрая игра. Крокет сгустками боли — кто в кого.

— Слушай ты, маг! — если бы Шейм снял заклятие, она перегрызла бы ему горло. — Я не знаю, где Мрак, но я могу это узнать. Могу найти его для тебя, если ты поклянешься, что вышибешь ему мозги, а потом уберешься отсюда!

— Не смей, Дженни!

— Будьте вы с ним оба прокляты, Лив! Вас вышвырнуть надо было обоих, в первый же день, когда я вас увидела! Мне надоело на тебя смотреть, надоело слушать твои вопли, как тебе без него плохо! Ты сломал мне всю жизнь, педик долбаный!

— Я с самого начала понял, что могу положиться на тебя, Дженни, — Шейм улыбнулся. — Я доходчиво объяснил, что меня очень трудно обмануть?

— Мне незачем тебе врать, — она нетерпеливо тряхнула головой. — Ты так Мрака ненавидишь, просто искры летят, но сам не многим от него отличаешься. Он тоже, как ты, убивает за деньги. С этим своим, в шелковых рубашках…

— О чем ты говоришь?

— Лив сказал, что тот тип его бывший подчиненный. Найт? Нитт? Такой лощеный хмырь с серебряной брошкой. Лив! Говори же, черт тебя дери!

Она нетерпеливо повернула к Вуду голову. Совершенно бесполезно — предатель как в рот воды набрал.

— Как эта девочка еще тебя терпела, а, Вуд? — скривился Шейм. — Сначала выгоняешь своего красавца, а теперь подохнуть ради него готов? Не вижу логики в твоих поступках. Ну, о ком она говорит? Только не надо мне вешать на уши дерьмо, что тут воскрес покойный Нотт.

Вуд смотрел на него с ненавистью.

— Я его видела, кретин! — маггла моментально перехватила инициативу в свои руки. Шейм вдруг представил, что было бы, если б маггла Дженни не вошла сегодня в эту дверь. — Этого покойника, который был жив, здоров, и держал Мрака за ручку! Если ты уберешь эти долбаные веревки, я тебе докажу! Мой отец сказал, что он очень опасный тип, этот ваш, как его. Чтобы я забыла о нем, если хочу живой остаться. Он у них самый крутой сукин сын, что ли.

— У кого это у них? — Шейм не спешил убирать связывающее заклинание.

— У тех, на кого мой отец работает. Кому вербует убийц, вроде тебя и Мрака.

— Очень интересно. Видимо, тебе придется позвать своего папашу, Дженни. Пусть тащится сюда.

— Мой отец инвалид, кретин! — она фыркнула, как дикая кошка. — И никуда уже дойти не может. Но я могу ему позвонить. Прямо сейчас. Если Мрак еще не кормит червей, то он точно должен быть с этим вашим Ноттом.

Шейм протянул руку и похлопал её по щеке — сам не зная зачем. Годрик Великий! Он сам себя не узнавал. Никогда бы не подумал, что будет так себя вести. Как в дешевых маггловских фильмах. Она дернулась, потом в молчании сидела напротив, потирая затекшие от веревок руки.

— Звони папе, Дженни. Скажи ему, что ты и этот слизняк, здесь заложники. Что я не выпущу вас за пределы этой квартиры до тех пор, пока папа не найдет способа передать Флинту, что случилось с его дорогим, или уже не дорогим, Вудом. Поняла? Пусть поторопится — для вашего же блага. И не вздумает привести сюда никому не нужных лишних людей. Сделает — я вас отпущу. Не сделает — я возьму его жизнь, — он ткнул палочкой в сторону Вуда. — Тебя я возьму с собой и буду искать дальше. Сначала нанесу визит твоему отцу и всем, кто видел Флинта. Поняла?

Она кивнула, облизнула пересохшие губы и потянулась к телефону.

— Не надо, Дженни, пожалуйста!

Вуд схватил её за руку, чуть ли не на колени перед ней падал. Шейм с интересом ждал, как маггла поведет себя, и Дженни его не разочаровала. Похоже, дружок Оливер уже довел её своими закидонами до ручки.

— Заткнись, Лив! — она вырвала руку — плотно сжатые губы, в глазах даже не злость уже, окалина ярости. — Я не собираюсь подыхать ради Мрака! И если тебе греет душу, что этот ублюдок будет жизни радоваться, пока ты за него голову складываешь, то мне нет! Пусть подыхает, раз он это заслужил!

— Ты не понимаешь! Это бессмысленно! Даже если ты найдешь их! Марк уже никогда сюда не вернется!

Этот скулёж был смешон. И бесил. До такой степени, что желание заткнуть пухлые, кривящиеся губы оказалось слишком сильным:

— Он придет, Вуд. Годриком клянусь. Или ты своего дружка хуже меня знаешь? Он не сбежал из Дурмстранга, чтобы свою свору не бросить. Неужели ты так плохо о нем думаешь, если решил, что Флинт бросит тебя?

За его спиной слышались быстрые, поющие звуки набираемого номера — маггла Дженни, путая от волнения кнопки, звонила по телефону, ставшему для нее единственным шансом выбраться из этой квартиры…

«Кто?» — безмолвно заданный вопрос, взгляд на секунду оторвался от карточного стола.

— Я скоро, не отвлекайся, — губы Тео, легким прикосновением к волосам. Конечно, это неприлично. Но игрокам по-крупному можно простить маленькие грехи против приличия, не так ли?

— Кажется, мы нужны королеве, Марк.

— Не задерживайся. Без тебя я просажу кучу денег, — Марк усмехнулся, скользнув рукой по спине Тео. Садясь за игровой стол надолго, Тео позволял себе снять пиджак, оставшись в шелковой сорочке, такой приятной на ощупь. Марк поймал себя на мысли, что ему уже наплевать на игру. Хотелось послать всех к черту, прижать Нотта в укромном уголке … Нотт улыбнулся, уже с порога, кажется, прекрасно догадавшись, о чем Марк сейчас подумал.

«Последняя партия — и в отель». — Марк попытался вновь сосредоточиться на игре.

Про себя он усмехнулся: похоже, вопрос о том, зачем им звонил Рэндом, волновал его куда меньше, чем чертово желание очутиться с Тео наедине и как можно скорее. Партнер по игре смотрел на Марка с недоумением — дивился, должно быть, беспечности англичанина, позволяющего себе отвлекаться, невзирая на размер ставок.

Марк кивнул крупье, давая понять, что готов продолжить. В конце концов, волнение тут неуместно — Тео все расскажет, когда вернется.

Не стоило кидать деньги на ветер из-за десяти минут…

… Тео вышел из зала, на минуту замешкавшись в дверях, пропуская пожилую леди со спутником, годившимся ей в сыновья. Маленький холл пустовал, только у лестницы, спиной к нему, стоял охранник. Все еще сжимая телефон в руке, он огляделся по сторонам. Похоже, лишних ушей вокруг не наблюдалось, так что не требовалось идти в VIP-комнату. Остановившись в двух шагах от входной двери, Тео оглянулся. Через стекло он смотрел на Марка и не мог сдержать улыбки. Он обожал смотреть на Флинта, особенно в те секунды, когда Марк не видел его пристального взгляда. Видеть, как сейчас, его профиль, черную гриву волос по крепким плечам, сцепленные перед собой длинные пальцы. Они жили вместе уже полгода. Полгода, прошедшие с той ночи на вилле, когда Тео впервые в жизни ощутил, что значит любовь. Восторг и боль, радость отдаваться, утопать в объятиях этих рук, что умели держать так нежно, так бережно, словно он мог разбиться. Засыпать и просыпаться рядом, неожиданно для себя стать маленьким мальчиком, уверенным в том, что его защитят и обласкают, и будут любить, обязательно будут. Он больше не боялся ни будущего, ни одиночества, потому что отныне не был один и знал, что никогда не будет. Потому что Марк рядом. Поднося телефон к уху, Тео подумал, что, в сущности, он теперь совершенно счастливый человек.

— Да?

— Мистер Нотт…

Это был не Рэндом. В первую секунду Тео даже допустил мысль, что ослышался.

— Мистер Нотт, вы меня слышите? Это «Крыс» Бредфорд. Мистер Нотт…

Тео вдруг захотелось сбросить звонок. А после раздавить этот телефон каблуком. Прямо здесь, сейчас, на глазах у изумленного охранника. Сделать что угодно, только не продолжать разговор. Волна дурного предчувствия накатила на него, обожгла по спине, заставила дрогнуть пальцы. Он слышал Крыса, но не мог заставить себя произнести хотя бы слово. Просто не мог заставить себя произнести.

— Мистер Нотт.

— Слушаю, — ответ потребовал усилия: встряхнуться, облизнуть пересохшие губы. — Откуда ты узнал этот номер? Рэндом дал?

— Да, сэр. Мне нужен Марк. Это срочно. Мистер Рэндом сказал, вы можете знать, где он и как с ним связаться.

— Вот как? А зачем он тебе?

— Вы знаете, где он, сэр?

Тео не нравился этот звонок и еще меньше ему нравился голос Бредфорда. Спокойствие, в которое не верилось. Совсем. Сейчас он медлил с ответом, выстраивал в голове цепочки фактов — быстро, привычно, отсекая всё лишнее в виде эмоций и своего дурного предчувствия. Этот номер не знал никто кроме Рэндома. Тео оставил его для связи со своим «нанимателем» на самый крайний, пиковый случай. За полгода, проведенных вдали от Англии, он согласился лишь на два «дела» — не хотел рисковать Марком. Даже чуть-чуть. Все остальные звонки и заказы он просто проигнорировал. Кроме того, Рэндом держал связь именно с ним, и Тео ни разу не обмолвился, что Марк живет в его доме. Этого Рэн не знал. Просто предполагал, что Нотту известно, где Флинта можно найти. Не более того. Сейчас Тео пытался предугадать, какие обстоятельства заставили Рэна дать этот номер своему вербовщику. Проблема с полицией? Не остроумно — выйди маггловские авроры на такую фигуру как Рэндом, его портрет уже давно не сходил бы с полос газет. Слежка? Они пытаются засечь, где Нотт? Смешно! Рэндому, как никому другому известно, что Тео стоит только взмахнуть рукой, чтобы просто переместиться в любое другое место и засечь его не смогут никакими средствами. Значит, это не ловушка. Но что? Что надо Рэну? Убрать их с Марком? Скользкий маггл задумал что-то против них лично? Но что?

— Просто ответь на вопрос, зачем он тебе нужен.

— Это касается Вуда, того парня, с которым он жил.

— Я тебя слушаю.

Секундная пауза — где-то там, в Англии, бесконечно далеко от Монте-Карло, бывший легионер собирался с мыслями, чтобы разбить кажущееся таким прочным и незыблемым ощущение счастья Теодора Нотта. Одним ударом, как бьют об каменный пол стекло. Одним именем.

Тео перевел взгляд на дверь: сердце совершило болезненный скачок, забилось быстро и гулко в груди. Марк, откинувшись на спинку кресла, лениво скользил взглядом по столбикам фишек. Машинально, не отдавая себе отчет, зачем он это делает, Тео подошел вплотную к стеклу, прикоснувшись ладонью к гладкой поверхности. Должно быть, Марк почувствовал его взгляд — повернулся к двери. Кивнул головой, задавая молчаливый вопрос. «Я потеряю его. — Тоскливо кольнуло сердце. — Марк…». Тео заставил себя улыбнуться, успокаивающе кивнуть головой. Нужно было отвернуться. Но Тео не мог этого сделать. Стоял, не сводя взгляда с лица Марка, с наклеенной на лицо улыбкой. И слушал голос Бредфорда. Как приговор:

— Мистер Нотт, он сказал, что держит их в заложниках. Мою дочь и этого Вуда. Будет держать по тех пор, пока Марк не придет. Сказал, что знает про вас и Марка…. Вы слышите меня, сэр?

Он слышал. Мелкая дрожь поселилась внутри тела и теперь терзала сердце.

— Продолжай.

— Если Марк не приедет, он убьет их и будет искать вас сам…. Вас и Марка.

«Я не могу оторвать глаз от тебя, Марк. Салазар Великий, я слышу все, что говорит мне маггл, и смотрю на тебя. У меня не было памяти, я оставил так далеко мою родину, и все, что было с этим связано. Ради тебя. Я увез тебя, чтобы больше никогда не вернуться.

Ты — это все, что мне нужно в этом мире. Но сейчас я стою за дверью и чувствую, как мир рушится. Ощущаю почти физически, словно эти стены у меня на глазах зашатались, обросли трещинами, чтобы лопнуть, взорваться, погребая нас под обломками. Всё, что я создал для нас, Марк. Мне нужно быть твердым. Говорить спокойно. Чувствуя, как я тебя теряю».

— С чего такая паника, Бредфорд? Или Рэн не может разобраться с этим магглом самостоятельно?

— Он не такой как мы, сэр. Он может творить такие вещи…. Мистер Рэндом велел передать вам, что он как вы… вы поймете…. Он называет Марка Проклятым…

— Ты уверен?

— Да сэр.

— Как он выглядит? Твоя дочь сказала, как его зовут? — «Глупые, ненужные вопросы. Зачем, когда я и так уже все понял? Я задаю их механически, все еще надеясь на ошибку».

— Какой-то ирландец, сэр. Шеймус, кажется… Ферриган или как-то так…

«Финниган, — поправил Тео про себя. — Финниган, Бредфорд».

Он прикрыл глаза на мгновение. Рука сама сжалась в кулак. «Он зовет Марка Проклятым.… Не только Марка, всех нас…»

— Сэр, вы скажите Марку? Сможете с ним связаться? Этот ирландец говорил что-то про плату кровью…. Мистер Рэндом запретил вызывать полицию, сказал, что вы сами сможете разобраться, только вы…. Сэр…

«Сволочи! Плата кровью! Он заплатил за всё, все мы! Почему бы вам не оставить нас в покое, мстители трахнутые!»

— Я разберусь, маггл…

Он сбросил звонок — механически закрыл телефон, сжал в руке. Прислонившись затылком к стене, на ощупь отключил маггловскую игрушку, спрятал в карман. Руки все еще дрожали.

«Иногда не замечаешь, как прошлое на тебя наваливается. Я когда-то говорил тебе, Марк, что они не забудут, хотя сам в это не верил. Бросал в твою душу сомнение, чтобы подтолкнуть к себе. А теперь стою здесь и чувствую, как наша прошлая жизнь врывается сюда, хватает меня за волосы. Нельзя убежать от того, что ты сделал».

— С вами все в порядке, сеньор?

Он открыл глаза. Охранник стоял напротив, участливо на него поглядывая.

— Все в порядке, спасибо. Помощь не нужна.

Отделиться от стены. Выпрямиться. Попробовать улыбнуться магглу. И сесть на диван, потому что ноги дрожат и нет сил сделать хотя бы шаг. «Нет. Нет. НЕТ! Я тебя не потеряю, Марк! К Мерлину Вуда, магглов, весь этот мир! Я просто ничего тебе не скажу. Забуду об этом звонке. Потом ты меня поймешь. Я увезу тебя так далеко, что никто нас не достанет. Ни магглы, ни Финниган, ни один долбаный мститель. Бежать всю жизнь? Да, всю жизнь. Пока нас не потеряют окончательно. Сколько потребуется, бежать, отсрочить то, что будет, хоть на день, на месяц, на год, на какой угодно срок, только бы провести его с тобой! Мне один день с тобой, как жизнь! Это моё! Моё счастье! Моя любовь! Моя жизнь! И я никому не позволю тебя у меня отнять! Никому! За любой из дней, что я отвоюю у тех, кто вздумал мешать мне, кто решил, будто в праве разделить нас, я пойду на что угодно. Я убью, предам, обману тебя, но я тебя не отдам! Ты мой! И моим останешься, чего бы мне это не стоило. Ты поймешь меня, я знаю. Тебе просто не к кому будет возвращаться, когда Вуда не станет. А Финниган… Салазаром клянусь, я горло ему перегрызу, если он только к тебе приблизится! Сейчас я просто вернусь к тебе, и ты ничего не узнаешь. Я не позволю тебе узнать!»

— Ну, что я тебе говорил? Из меня отвратительный игрок!

«Улыбайся, Нотт! — Приказ себе, подстегивающий, как плеть. — Улыбайся, ради него. Положи руки на плечи, заставь себя не дрожать, когда Марк возьмет тебя за руки. Ты же можешь! Не подавать вида. Во что бы то ни стало, не подавать вида».

— Это всего лишь деньги, Марк. В следующий раз мы просто пошлем к черту все телефонные звонки.

— Что хотела королева? Верной службы?

— Я сказал, что мы в отпуске.

«Смотри ему в глаза! Не смей отводить взгляд!»

— Что-то серьезное?

— Нет. Иначе я бы согласился.

— Ты дрожишь…

— Да? Там в коридоре довольно прохладно.

— Тогда надевай пиджак, и поехали отсюда.

— Сеньор не хочет отыграться?

— Нет. У сеньора есть дела поважнее.

«Я не буду об этом думать! Не буду думать! Не было звонка. Ничего не было. Есть ты, Марк, я буду чувствовать твои руки, впитывать в себя каждое твое прикосновение, смотреть, как ты застегиваешь на мне пуговицы.… Как в последний раз.… Не думать!»

— Возьмем машину?

— А ты хочешь прогуляться пешком?

— Ну, нет. Это слишком долго и далеко до постели.

«Тебе плевать на охрану, Марк. На любых свидетелей. Мне тоже плевать. Ты прижимаешь меня к стене в коридоре, так сильно и тесно…. Я льну к тебе, трусь макушкой о твою щеку. Дышу тобой. Мы идем по коридору, провожаемые взглядом участливого охранника. Моя рука в твоей руке. И я сжимаю твою ладонь с такой силой, будто от этого зависит моя жизнь».

— Марк, ты уверен, что хочешь в отель?

— А ты нет?

— Я бы съел чего-нибудь сладкого.

— Тео, ночью кондитерские не работают.

— Тогда заедем в "Tavola calda".

— Ну если ты не боишься, что я буду приставать к тебе в машине, то пожалуйста.

— Не боюсь. Ты еще никогда не приставал ко мне в машине. Хочется попробовать.

— Тогда залезайте, сеньор, и чур не звать на помощь!

«Я больше не буду думать об этом звонке. Запрещаю себе думать! Залезу в темноту машины, брошу водителю купюру, способную заставить его стать молчаливым и очень терпеливым, и прижмусь к тебе так сильно, как только могу».

— Vada sempre diritto. (Поезжай прямо).

— Знаешь, чтобы я хотел съесть?

— Что?

— Pasta dolce con panna montata. (Пирожное с взбитыми сливками)

— Взбитые сливки, да?

— Марк! Не прошло и полгода, как ты стал понимать по-итальянски!

«Ты прижимаешь меня к сидению. Слушаешь мои слова, нетерпеливо расстегивая пуговицы пиджака. Твои губы так близко, Марк… Я тянусь к тебе. Обнимаю за шею, притворно пытаюсь увернуться от поцелуя, продолжая игру. Мне уже жарко — вслед за твоей рукой, скользящей по моим ногам. Я развожу колени, давая тебе ласкать меня. Успокоенный суммой водитель, даже не смотрит в зеркало заднего вида. Делает вид, что ничего не происходит».

— Ты и так dolce, Тео… — Шепот над ухом, горячее дыхание, заставляющее тело вздрагивать в сладких судорогах.

— А какой я еще?

— Caldo…

— А еще?

— Нежный мой… ласковый…

Любимый…. Хотя бы сейчас скажи мне это слово, Марк! Скажи, что я любимый.… Хотя бы сейчас.… Прижаться к твоим губам. Замереть. Почувствовать ненасытный жар твоего поцелуя. Пусть будет одна долгая, бесконечная ночь. Пусть будут твои поцелуи, твои ласки, огонь твоих рук, гладящих меня по лицу. Я закрываю глаза — ты целуешь меня так глубоко, так нежно.… А я дрожу, потому что сейчас твоя нежность убивает меня. Мне больно, Марк!

— Хочешь меня? — на секунду прерывая поцелуй, чтобы так близко увидеть карие глаза.

— А ты не чувствуешь? Я не доеду до проклятого отеля…

«Он зовет Марка Проклятым.… Не думать! Не смей выуживать эти слова, Нотт! Думать о них…».

— Наберись терпения.

— А магазин, Тео?

— К Салазару магазин, Марк! Я ведь и так сладкий, да?

— О, да! Очень сладкий, очень…

— Puo' portarmi a questo indirizzo… «Grand Ferra»…

— Si, Signore, — водитель кивает головой. Не оглядываясь.

— Piu veloce, per favore, — Марк потянулся вперед, бросил на сидение рядом с водителем еще одну купюру.

— Марк!

— Что? Хочешь, чтобы я взял тебя прямо сейчас?

— Хочу!

— Это будет стоить нам денег. За молчание.

— Плевать!

— И кто это только что призывал к терпению?

«Ты смеешься. Я вернул тебе эту возможность — смеяться. Быть беспечным и открытым. Не скрывать своих желаний. Я хочу спросить у тебя, был ли ты счастлив со мной. Хочу непременно услышать эти слова. Что за все это время, которое мы провели вместе, ты думал только обо мне. Хотел только меня. Обмани меня, Марк, но скажи об этом. Я буду рад обманываться. Такси набирает скорость. Несет нас к отелю по улицам, светящимся огнями. Ночь кажется светлой. Мимо пролетают по своим делам машины — не только нам одним не спится в этом городе удовольствий. Я ложусь тебе на грудь, обнимаю, расстегиваю пуговицы твоей рубашки, чтобы прижаться щекой к обнаженному телу. Я слышу, как бьется твое сердце, Марк. Я хочу переместить свое сознание в это биение, в эти частые, ровные удары, сконцентрироваться на них, как на звуке метронома, чтобы этот упорядоченный стук убаюкал меня, лишил мыслей и тоски. Ощущать, как ты гладишь меня по голове, путаешься пальцами в моих волосах. Ты думаешь обо мне? Скажи, обо мне? О том, как сейчас мы перешагнем порог нашего номера, и ты отнесешь меня на постель. Ты говоришь, что я такой легкий, и тебе приятно носить меня на руках. Ты ведь больше не о чем не думаешь, правда, Марк? Не о чем не догадываешься, ни о чем не вспоминаешь…. Тебе ведь хватает меня, верно? Моего тела, моей любви к тебе…. Тебе ведь, правда, больше ничего сейчас не нужно? Дай мне поверить в это. Хотя бы сегодня, Марк!»

— Grazie, Signore! — водитель пытается выглянуть из окна, наверное, чтобы рассмотреть своих пассажиров получше.

— Ciao!

«Казаться беспечным, махнуть рукой удаляющейся машине. Даже если это смотрится глупо, и Марк смеется».

— Тео! Мы еще вроде бы ничего не пили! Ты и так был немыслимо щедрым.

— И кто это говорит? А кто кидался деньгами на сидение и просил ехать быстрее?

— Я! И теперь тоже время тратить не буду.

«Ты тащишь меня за руку в отель. Мы проносимся мимо портье, словно спеша на поезд, и ты не перестаешь при этом смеяться. Мы толкаемся около лифта, и когда дверь закрывается, ты опять прижимаешь меня к стене. Мне кажется сейчас, или лифт едет быстрее, чем обычно? Ты этого не замечаешь, Марк. И когда мы вываливаемся из лифта на своем этаже, я уже держу в руках пиджак, и моя рубашка расстегнута до ремня. Ты тащишь меня за руку, доставая ключи на ходу. Мы вваливаемся в номер, едва не растянувшись на пороге. Ты закрываешь дверь ногой, потому что твои руки заняты. Я бросаю пиджак на пол, путаюсь в твоих пуговицах — на ощупь, скользя по груди, потому что ты целуешь мое лицо, сжимая его в ладонях.

— Мой? — на выдохе, между поцелуями.

— Твой! Всегда твой!

Не дойдя до постели… не нужно. Не сейчас. Моя одежда разбросана по всему коридору — плевать. У меня больше нет времени на аккуратность. Ты становишься передо мной на колени — как в тот первый раз. Твой жаркий рот, изматывающая ласка языка. Ты лижешь меня, стараясь не пропустить ни одного дюйма плоти. Я смотрю на тебя сверху вниз, сжимая в руках твою голову. Ты даешь мне входить глубже, смотреть, как двигаются твои губы. Тебе нравится ласкать меня так, нравится слушать мои стоны, пить меня до капли. Я почти кричу, мне тяжело устоять на ногах. Ты поднимаешь глаза, смотришь на меня. Некоторое время мы не отводим взгляда друг от друга, я с трудом справляюсь с дыханием. Ты встаешь, приподнимаешь меня, поддерживая за ягодицы. Я охватываю твои бедра ногами, прижавшись спиной к стене. Чувствую кожей выпуклый рисунок подделки под шёлк. И принимаю тебя, повиснув у тебя на руках.

— Больно?

— Немного.

Я не даю тебе выйти, прижимаюсь к тебе еще сильнее, всем телом, давая понять, что хочу этой боли. Я принял бы от тебя любую боль.

— Потерпи, мой хороший… я сейчас… Тео… нежный мой… сладкий…

— Марк… — Ты закрываешь мои губы поцелуем, но я уворачиваюсь, потому что хочу сказать тебе. Сказать тебе сейчас… — Будь со мной… во мне… будь…

Слов нет. Времени нет. Есть ты. Ты во мне. Твои стоны в мое плечо. Запрокидывая голову, ловлю ртом воздух. Ты поднимаешь лицо, ты, поймав мой стон губами. Мне не больно. Не тогда, когда ты берешь меня снова и снова, уже не нежно, а сильно, жестко, с каждым движением болезненно припечатывая к стене. Боль где-то в сердце, внутри моей души, я хочу выплеснуть её, дать ей вытечь из меня, когда рай снова накрывает меня с головой, и я только бесконечно глажу твою вздрагивающую влажную спину. Но боль не уходит. И меня пронзает суеверная мысль, что она будет жить во мне вечно.

— Прости, маленький. Я не сдержался…

Я стараюсь улыбнуться, мне надо улыбнуться — проклятая боль давит меня, ещё чуть-чуть и я просто не смогу сдержать слез. Но этого нельзя допустить, ты не должен видеть…

— Я хочу тебя. Марк… ещё…

— Тео…

— Сейчас. Ещё сейчас…

Ты смотришь на меня удивленно. Обнимаешь, стискивая руки, словно хочешь заглушить мое желание.

— Пожалуйста, Марк…. Здесь, где угодно… хочу тебя…

Ты не отвечаешь. Я волоку тебя в ванну, и пока вода бьется каплями в белое днище, сам встаю перед тобой на колени. Ты всегда был нежен со мной. Позволяя мне ласкать тебя, ты замираешь. Не даешь себе воли входить меж моих губ, даже если бы я просил об этом. И отводишь мое лицо в самый последний момент. Ласково, но настойчиво. С ним ты был таким же? Ему позволял? Почему я думаю об этом? Приказываю себе забыть, но не могу выполнить этот приказ. Впервые в жизни…

— Давай, маленький, ну…

Твои руки скользят по моему телу. Гладят соски, соскальзывают по животу, мягко, но настойчиво ты ставишь меня на колени. Дурманящий запах кокоса. Этот сладкий аромат повсюду, забивает мне горло, и я поворачиваюсь к тебе, чтобы утолить этот привкус вкусом твоих губ. А ты целуешь мои волосы. Зажимаешь губами прядь, тянешь мою голову назад. Я чувствую тебя. Снова. Но мне опять мало. Так мало…. Неутолимая жажда, дурман. Быть с тобой и уже тосковать по тебе. Хотеть тебя всего, раскрыться так, чтобы уместить в себя твою плоть, до конца, до звука, до болезненной судороги. Твои руки скользят по моим бедрам, ты еще пытаешься остановить меня, избавить от этой боли, но я сам насаживаюсь на твой член плотно и глубоко, до судорог, до тумана перед глазами.

— Тео… Тео… что ты…

Ты не успеваешь договорить, стонешь от удовольствия, прижимаясь губами к моей спине. Я не соскальзываю, как делал раньше. Я остаюсь стоять, глотая слезы, которые ты не сможешь увидеть и почувствовать. А если б и увидел, я до последнего убеждал бы тебя, что это только брызги воды на моих щеках.

Ты не можешь понять меня, мои безумства и мою ненасытность, здесь, в ванной, в постели, когда я отказываюсь успокоиться — просто лежать рядом с тобой, как лежал еще сегодня утром. Но это — моя ночь. Моя последняя…

— Тед.

Ты силой останавливаешь меня, усаживая напротив себя на кровати.

— Тед, что происходит, Мерлин тебя побери! Что с тобой?

Я не могу оторвать взгляд от тебя. Я хотел бы быть слепым, чтобы никогда тебя не видеть. Глухим — чтобы не слышать твой голос. Немым — чтобы иметь возможность ничего тебе не отвечать. Я никогда и никому не скажу больше о любви. Хочу лишиться разума, не понимать, что ты никогда меня не полюбишь.

— А что со мной? — я жалок, слышу это по голосу. — Тебя так удивляет, что я хочу быть с тобой? Что я тебя хочу?

— Ты сейчас же скажешь мне, что происходит! Немедленно!

— Ничего не происходит.

— Тогда почему ты плачешь?

— Я не плачу.

— Я вижу…. Иди ко мне, маленький…

И я иду к тебе. Мы стоим друг перед другом…. Ты прижимаешь меня к себе, гладишь по голове, успокаивая. Я молчу. Трусь макушкой о твое плечо, целую тебя, и на твоей коже мокрые следы…

Ты ложишься в постель, притянув меня к себе. Я лежу на твоей груди, вжимаясь в тебя всем телом. Я ненавижу себя. За то, что хлюпаю носом. За то, что плачу. За то, что не смог сдержаться. За то, что сдали нервы. За то, что всего этого, видимо, оказалось чересчур, слишком много даже для Теодора Нотта — хладнокровного «стратега», который умеет вести хитроумную игру, просчитать любую комбинацию, выйти победителем даже из самого пикового положения. Всё напрасно. Я слышу тебя, вижу тебя, говорю и думаю, но не стану тебе ближе. Не смогу заменить.… Никогда.

— Тед, — твой голос тонет в моих волосах. — Я не буду спрашивать у тебя сейчас. Но обещай мне, что завтра ты все мне расскажешь. Объяснишь мне всё это. Я тебе поверю, что бы ты ни сказал, потому что знаю — ты никогда не обманешь меня. Обещаю — что бы ни произошло, я всегда буду на твоей стороне.

Я хочу закричать, но не могу. Киваю головой. Не говори мне о доверии, Марк. Еще немного, и я сломаюсь.

«Я никогда не задумывался, где проходит эта грань: между естественным желанием сделать все, чтобы быть счастливым, и тем первым, противоестественным порывом поступиться своими интересами ради другого. Остаток ночи я не спал. Сначала сидел и смотрел на него. На спящее лицо и приоткрытые губы. На четкие очертания тела. Татуировку стилета на его запястье. На шрам на щеке. На серебряные нити в волосах.

Смотрел, пытаясь представить себе, что когда-то жил без него. Когда-то ходил рядом, в тайне восхищался им, выполнял его приказы. Но никогда не хотел умереть ради него. Никогда внутри меня, как иная жизнь, не билась вместе с кровью, по венам, через сердце, нежность к нему. Тепло, наполняющее грудь, когда я просто смотрю на него. Огонь, сжигающий изнутри, когда меня касаются эти руки. Когда в сердце, в мыслях, так много нежности, что в ней можно захлебнуться. Они рвут мое сердце — чувства, которых я никогда прежде не испытывал. Я тихо поднялся с постели и, не одеваясь, вышел на балкон. Курил, слепо глядя перед собой и ощущая непереносимое желание оглянуться в комнату, чтобы его увидеть. Я пытался приучить себя не видеть Марка хотя бы несколько минут. Пытался заставить себя жить без него.

Любовь — это боль. Вечная, ломающая тебя боль. Я говорю о той любви, когда ты понимаешь, что, перечеркивая все твои убеждения, всё, чем ты жил раньше, поселяется в тебя глупая уверенность — твое личное счастье не имеет никакого значения перед счастьем человека, внушившего тебе такую любовь. Ты вдруг становишься способным отказаться от своих интересов ради него. До самого утра я мучительно пытался забыть его слова о доверии. И так и эдак выстраивал картины нашей дальнейшей жизни. Дни и ночи рядом, с вечным страхом внутри себя — вот мой обман раскроется, застанет в самую неожиданную секунду. И глаза Марка. В то мгновение, когда он поймет — я предал его. Я обещал себе, что это будет честная игра. Я его заслужу. И он поймет — я лучше. Когда не Оливер Вуд, а я, Теодор Нотт, стану тем человеком, без которого его жизнь бессмысленна. Ведь я вернее и честнее, он может доверять мне как себе.

Я был в раздоре с собой: всю ночь до утра. И я прощался с ним. Даже в те минуты, когда склонялся к мысли, что ни за что не скажу ему про Вуда. Возьму на себя этот обман. Прощался, потому что в эти же самые минуты знал — я не сделаю этого. Каким бы глупцом не казался сам себе. Хочу, чтобы он был счастлив.

Моя последняя игра. Мой последний ва-банк — позволить ему решать, с кем жить эту жизнь. Оставить выбор за ним. Я понял, что слишком люблю его. Слишком сильно…»…

… — Давно не спишь?

Марк открыл глаза, потянулся, одновременно пытаясь сесть в постели. В первую минуту пробуждения он не ощутил на своей груди сладкой тяжести Тео, как это было все полгода их совместной жизни здесь. Сейчас он обнаружил Теда сидящим перед кроватью на стуле. Нотт, обычно способный до завтрака разгуливать по комнате в пижаме, уже был полностью одетым: джинсы, черная футболка, обтягивающая худощавое тело. Ночью Тед вел себя довольно странно, и похоже странности не закончились.

— Давно. Я заказал тебе кофе.

— Спасибо, малыш.

Умываясь в ванной, Марк подумал — ему не нравится решимость на лице Тео. Нехорошее предчувствие поселилось где-то внутри, острой иглой кололо сердце. Он не мог понять природу этого предчувствия, ничего, кроме одного: что-то случилось вчера вечером. Что-то, заставляющее Нотта вести себя так, словно они видятся в последний раз.

Он вышел, молча выпил кофе и потянулся за сигаретами.

— Салазара ради, Тед. Может, ты все-таки скажешь мне, что происходит? Куда ты собрался? Мы уезжаем? Или ты решил уйти и почему-то подумал, будто я тебя отпущу?

Нотт смотрел на него, и Марка поразила невиданная тоска, молнией промелькнувшая в серых глазах.

— Тео! Да что с тобой?! Что случилось? Это из-за звонка? Что сказал тебе Рэндом? Не молчи, малыш. Ты же знаешь, как я ненавижу неизвестность!

Тед вздохнул, как всхлипнул. С минуту они сидели и смотрели друг на друга, и Марк почувствовал, как тяжело Нотту заговорить.

— Тед…

— Это был не Рэндом, Марк. Я думал, что не скажу тебе об этом. Может быть потом, может быть никогда. Но я не могу, Марк. Я тебя люблю…

— Тед, Салазара ради…

И тогда он заговорил — сбивчиво, путая слова. Марк почувствовал, как ухнул с головой в черный, леденящий омут самой плохой новости, что услышал за эти полгода. Он слушал, слова летели сквозь сознание, и ему приходилось внутренне повторять их про себя — сейчас он сделал бы что угодно, чтобы это не оказалось правдой. Ошибкой, досадным недоразумением, только не правдой. Олли…. Полгода он заставлял себя не думать о нем. И в последние месяцы ему почти удалось забыть. Трудно оплакивать прошлое, имея под рукой такое безмятежное настоящее. Вспоминать о том, кто вырвал тебя из сердца, когда каждый день, каждый миг твою рану зализывало участие, любовь, нежность и преданность человека, который подарил тебе себя. Всего, без остатка. Трудно думать о существовании ада, когда ты в раю. Когда он рядом — твой персональный ангел, способный отвести любую беду. Только не эту. Ангелу выпала незавидная участь — вернуть прошлое, от которого он сам же тебя и избавил.

— Марк!

Он остановил Тео движением руки, не дав рвануться вперед, к нему. И Тео замер в этом отчаянном порыве. В комнате, где еще вчера он был счастлив, Марк почувствовал, что ему не хватает воздуха. Встал резко, вышел на балкон, прислонился спиной к стене. Память вернулась к нему. Захлестнула потоком, будто тугой петлей, сжимающей горло. Светло карие глаза напротив и тяжелые слезы в этих глазах.

«— Мы вместе, скажи, вместе?

…— Я люблю тебя, Олли. Просто всегда помни о том, что я тебя люблю. Что бы со мной ни случилось. Помни…»

Память крутила его, точно щепку, попавшую в водоворот. Била о воспоминания, слова и образы, как было с ним всегда. Выуживала из подсознания события и минуты, которые он клялся никогда не забывать и от которых хотел избавиться. Вперемешку, без хронологии и смысла. Разбивала его сознание: вдребезги, как бьют о камень стекло. Он стоял сейчас на балконе отеля, в итальянском городе Монте-Карло, переживая в эти бесконечные минуты все то, что было с ним раньше, кажется, в другой, не его жизни. Которая теперь вернулась к нему. Пока не подсунула ему напоследок еще одно воспоминание, еще один голос…

«— Amo guardarti. Tutto quello che mi e' rimasto e' guardare. Non prendero' mai il suo posto nel tuo cuore. Mi abbracerai ma penserai a lui. E io lo so. (Мне нравится смотреть на тебя. Все что мне осталось — смотреть. Я никогда не займу в твоем сердце его место. Ты будешь обнимать меня, и думать о нем. И я это знаю.)

— Тед!

Марк сам не знал, как это получилось. Голос полоснул его, словно лезвием по живому. Дернуть дверь балкона, в два шага оказаться внутри комнаты, чтобы застыть, не в силах оторвать глаз от согнутой фигурки, замершей в углу комнаты.

— Тео…

Неверными шагами Марк пересек комнату, рухнув перед ним на колени, прятал лицо во вздрагивающих ладонях Нотта.

— Тед… — Он шептал слова, чувствуя, как его голос растворяется в прохладной коже ладоней. — Тео… маленький… я должен. Я должен вернуться. Прости меня. Но я не могу. Не могу не придти…

— Я знаю, — вздох, как всхлип. Рука по тонкому лицу, чтобы убрать слезы. Еще один фунт холодящего железа в глубину сердца. — Видишь, Марк… я… не обманул тебя.… Хотел, но не смог…. Ты меня простишь?

— За что, маленький? — протянуть руку и погладить по щеке. Ещё несколько дюймов, еще несколько глотков боли. — Я знаю… понимаю…

— Ты мог бы полюбить меня когда-нибудь, верно? — не рви мне сердце, Тео! Ты говоришь так тихо…

— Конечно. Да, маленький. Но я должен вернуться…

— Мы вернемся.

— Мы?

Серые глаза. С тем выражением, как будто сейчас Теодор Нотт услышал самую большую глупость на свете. Он тряхнул головой, с горькой, чуть презрительной усмешкой на губах.

— Мы. А ты подумал, я отпущу тебя одного? Какого гоблина стоит вся моя любовь, если я отдам тебя аврору, пережившему вторую магическую на переднем крае?

— Тео, я сам смогу…

— Ты маггл, Флинт!

Пелена упала с глаз в тот момент, когда Тео крикнул. Нежный, утонченный мальчик исчез перед глазами Марка, как по велению магии, чтобы уступить место холодному, сосредоточенному бойцу. Крик, вернувший лед в серые глаза, заставивший заметить черную, полированную гладь волшебной палочки. И теперь он стоял перед Марком. Не Тео. Нотт.

— Я сбежал от него тогда, кэп. Это Финниган выбросил меня за парапет, там, на мосту. Но больше я не побегу. У меня тоже есть к нему свой счет. За тот день, за мое бегство, за наших парней. А сейчас он пришел за тобой. Он хочет платы кровью? Я возьму с него эту кровь, если смогу. И потом ты сам решишь. Если это «потом» настанет.

— А я буду стоять и смотреть? Так, Нотт? Спрячусь за твою спину, так? Как маггл… — Марк старался говорить спокойно и ровно, даже если ярость билась внутри него, толкала стиснуть плечи Нотта, трясти его как куклу. — Я забуду все, что между нами было, и подожду того момента, когда ты избавишь меня от Финнигана. Или умрешь у меня на глазах. Может, мне вообще лучше остаться здесь? Сидеть и решать, пока ты будешь меня защищать, с кем же это я хочу остаться: с тобой или с Ливом. Так будет куда безопаснее…

— Марк, ты ничего не сможешь против него сделать… — Нотт попытался улыбнуться. Две его сущности вели битву между собой: в голосе, в глазах, в неосознанном жесте навстречу.

— Неужели? А тебе не говорили, что выстрел в голову для мага так же смертелен, как и для маггла.

— Ты упрямый.

— А ты нет?

Дернуть его за руку, к себе. Ты научился разделять их, Флинт. Два человека достались тебе в одном лице. Нотт был раньше. Даже если теперь он вынужден вернуться, он не придет на место Тео. Во всяком случае, сейчас, здесь. Тео спрятал лицо у тебя на груди, Тео поднял глаза и теперь смотрел на тебя. Но строгая складочка Нотта лежала между его бровями.

— Помнишь тот маленький ключ, что я тебе отдал в Англии? Он у тебя?

— Да.

— Это от хранилища в Гудвинском банке. Там спросят пароль. «Без сомнения и сожаления». Наш девиз, помнишь? Мой поверенный купил недвижимость на твое имя. Правда, я не успел поинтересоваться где. Смешно, да? Наш счет будет в твоем полном распоряжении…

— Заткнись, Тед! Не смей оставлять мне завещание!

— Это я так, на всякий случай.

— Даже на всякий случай.

— Он ждет тебя…. Что ты его спасешь, вернешься за ним. Вуд все равно любит тебя. Просто не так, как я. По-своему….

— Прекрати.

Он надел куртку, сунул в карман еще одну обойму. Поставил «Орла» на предохранитель, убрал оружие во внутренний карман.

— Марк, это не пригодится.

— Пригодится, хороший мой.

— Марк…

— Что?

— Ничего. Забудь. Просто держись за меня. Жаль, я никогда не был в твоей квартире. Мы могли бы аппарировать прямо туда. А теперь только к дому.

— Это не важно.

— Да, не важно.

— Тео…

— Что?

Голос захрипел и сорвался. Но Марк смог выдохнуть эти слова:

— Mi sembra di amarti. (Мне кажется, что я люблю тебя).

Тед хотел улыбнуться, — вздрогнули пухлые губы. Жалобно скользнувшая улыбка. «Это не жалость, Тео. Как сказать тебе, что я произношу эти слова, не оттого что мне жаль тебя, не потому, что хочу отблагодарить красивыми словами, в которых так мало правды?»

— Mi sembra…. Марк…. Я не должен верить в это…. Но я верю. Обещай, что будешь помнить обо мне…. Если все пойдет не так. Хотя бы помнить…

— Обещаю.

— Тогда держи меня крепче. Просто не разжимай рук….

Если бы я только знал, что я знаю сегодня,

И увидеть твой ответный взгляд.

На третий день ожидания, Оливер впал в состояние, близкое к беспамятству. Тяжелое, свинцовое отчаяние с каждым часом, уходящим от него, точило силы и веру в то, что в какую-то минуту он услышит звонок в дверь. Эти дни, уже не обращая внимание на присутствие Финнигана, он с головой погрузился в память — все, что ему осталось. Прошлое проносилось перед глазами, как странный маггловский кинофильм. Без начала и конца, без внятного сюжета, набором фрагментов и слов, где детство мешалось с Хогвартсом, где война отступала перед памятью о счастливых днях, когда они встречались с Марком в комнатах «Крикливого ворона», строя планы бегства от всего мира. Его сознание разламывалось, разрываясь от невыносимого желания увидеть Марка, и надеждой, что Флинту хватит ума никогда сюда не возвращаться.

В эти часы и дни Оливер пытался представить, как закончится его жизнь. Он понимал — Финниган не будет ждать вечно. Еще сутки, может еще одни, и для Оливера Вуда настанет момент, когда зеленый росчерк «Авады» оборвет его жизнь. Он хотел представить себе этот момент. Как это будет? Когда наступит та секунда, мгновение, когда магия ворвется в его тело, парализуя и высасывая все жизненные силы, превращая в пустую телесную оболочку. Как долго это длится? Он успеет о чем-то подумать? В книгах пишут: «его последней мыслью было…». Это правда? Перед мгновенной смертью можно успеть о чем-то подумать? Тогда о чем? О своем доме? О Марке? О том, как глупо все получилось? Или о том, что все могло быть по-другому? А потом? Как это — его не станет? Он будет ощущать? Его душа, лишенная тела…. Сохранится ли возможность — осознавать происходящее? Быть мертвым…. Как это, быть мертвым?

Почему он никогда не задумывался об этом раньше? Наверное, именно сейчас, именно в эти часы и дни, Оливер вдруг ясно осознал — разделенные на две враждующие стороны, Орденцы и Упивающиеся занимались в сущности одним и тем же. Убивали, но не видели смерти. Кто-то, падая под лучами заклятий, чувствовал тоже, что сейчас предстоит почувствовать Оливеру? Как это было? В каждом конкретном случае? Почему смерть ощущаешь только в тот момент, когда она приходит за тобой? А все остальное просто растворяется в словах. Тебе только кажется, что ты понимаешь. Но не можешь понять, кожей не почувствуешь, пока она не постучится в твою дверь…

Всё могло быть по-другому. Никогда еще Оливер не понимал этого так ясно.

Он отчетливо помнил, как родители сажали его в Хогвартс-экспресс. Мама держала Менди на руках…. Аманда устала, ей хотелось домой, из этой шумной, галдящей толпы…. Он был потерянным и испуганным. Папа все встряхивал его за плечо, просил обещать, что сын никому не позволит собой понукать. И злился на маму — она отказалась подстричь Лива перед школой.… В те же самые минуты, по всей вероятности, где-то среди этой толпы, Гаральд и Агнесс Флинты давали Марку приблизительно такие же наставления. Вероятнее всего…. Они должны были находиться на этом перроне вместе: не зная друг о друге, даже не подозревая, что жизнь сведет их когда-нибудь. До смерти, в прямом смысле этого слова. Пути могли никогда не пересечься. Они могли никогда не узнать друг друга. Если бы не квиддич, если бы не Южная башня. Его тайна…. Когда, прячась за раскрытыми страницами книги, можно увидеть пристальный взгляд. Поймать его, ответить — долго, не отрывая глаз. Вокруг бушует вечерняя жизнь, сухо потрескивают факелы в медных подставках. Ты делаешь вид, что продумываешь схемы и смотришь на него. До теплоты по венам, до желания ощутить, как дрожат стальные мускулы под твоей рукой. Никто не знает. Только ты. Там, где Маркуса Флинта нельзя было сломать силой, ты сломал нежностью. Сейчас вечер, а потом наступит ночь. И ты будешь красться среди статуй и рыцарских доспехов, как принцесса в доме Жиля де Реца, вздрагивая от каждого шороха. Он так хорошо это помнил…. Пляска гигантов, — тени за спиной, камень лестниц…. И силуэт у подоконника.

Проклятье! Все могло закончиться после школы. И не закончилось. Год глупых писем — потому что не можешь забыть. Хочешь до судорог, до отчаянной боли увидеть, чувствовать, вжиматься в сильное тело, в стонах, разрываясь на части оттого, что мало, всегда мало. Прятки с очередным письмом, зачитанном перед сном до дыр, наизусть, как заучивают клятвы. Встречи в захудалом трактире, где все разговоры на потом, оттого что всё слишком зыбко. Кроме одной единственной мысли — без него жизнь бессмысленна.

Воспоминания жгли — все могло быть по-другому, но не было. Жизнь подарила ему любовь — слишком большую для него.

Когда-то он обещал, что ради Марка готов умереть. Теперь пришло время выполнить обещание. Уже не слова. Реальность. Еще от силы день и ты умрешь за него. Ты понял со всей отчетливостью, понял именно сейчас, что простил ему всё. Ложь во спасение, кровь на руках, Нотта, слабость, и… невозвращение. Ты не хочешь, чтобы он вернулся. Ты на самом деле не хочешь. Пусть живет — где-то там, пусть остается рядом с Ноттом, с кем угодно, только живет. Без боли, ошибок, разочарования….

В тот миг, когда Оливер понял это со всей ясностью, он перестал смотреть на дверь. Сознание отключилось, замерло. По-прежнему реагировало на внешние раздражители, без осмысления увиденного и услышанного.

Финниган что-то говорил ему — Оливер не отвечал. Смысл сказанного перестал до него доходить. Джейн больше не подходила к нему. Так же отстраненно Оливер слушал, как она общается с Шеймом. Она боролась за свою жизнь, как могла. Прежде всего располагая к себе «тюремщика». В первый же день она рассказала Финнигану все, что знала. О происходящем между ними с того самого дня, как Марк и Оливер переступили порог этой квартиры. Сейчас они смеялись — Оливер слышал этот смех с кухни. Так же отчетливо, как вчера слышал обрывок разговора:

« — Что же ты его к креслу не привязываешь? Не боишься, что Лив просто откроет дверь и уйдет, пока ты тут сидишь?

— Абсолютно. Некуда ему идти...».

Финниган был прав. Ему действительно некуда было идти. От себя не уйдешь. Ты жизнь свою отдашь, чтобы еще раз увидеть Марка. И душу — никогда не смотреть, как он переступит порог этой квартиры.

« — Хочешь, скажу тебе, о чем он сейчас мечтает?

— А ты хочешь, чтобы это был комплимент?»

Она пыталась флиртовать. Маг перед ней или нет, все равно мужчина. А Финниган позволял ей делать это. Оливер был уверен — Джейн ничего не угрожало. Финниган не стал бы её убивать. Всё это время Лив просидел в комнате, около кресла. Там, где они его оставили. Он слышал, как она что-то готовила — крепко пахло кофе и сандвичами.

Он попросил у нее стакан воды. Она принесла — безмолвно, будто боялась испортить свою репутацию завоеванного у Финнигана доверия. Оливеру было безразлично. Все безразлично, кроме шагов за входной дверью. Пару раз он слышал. Вчера ночью — когда сидел на том же самом месте без сна. Услышал, как кто-то шел по коридору — так ясно среди тишины дома. И этим утром. Чувствовал, как по спине бежит горячая волна отчаяния. Оливеру казалось, будто прошло несколько часов, пока звук удаляющихся шагов не вызволил из сердца острую иглу ужаса и желание закричать, броситься к двери, предупредить….

Это предчувствие, с которым бессмысленно бороться. Как сейчас. Оливер обхватил себя руками, безуспешно пытаясь отвлечься, забить свою голову какими угодно мыслями — от попытки вспомнить последний увиденный им матч мирового кубка по квиддичу, до навязчивых глупых слов популярной песенки, что изо дня в день крутили в Solly для развлечения клиентов. Только не думать, не произносить имени, не звать, умирая от глупой, суеверной мысли, что Марк услышит этот зов. Пусть это невозможно, пусть только самообман, но Оливер должен был исключить даже такую невероятную возможность дотянуться до него душой, своим отчаянием, своими мыслями.

— А ты его ждешь, Вуд. Не хочешь ждать, и ждешь.

Он не видел, как Шеймус подошел к нему. Звук голоса над головой заставил Оливера очнуться. Взгляд вперился в черные ботинки Финнигана. Он поднял голову и почувствовал боль в затылке.

— Он не придет, Финниган. Я говорил тебе об этом. Ему наплевать на меня. — Оливер произносил эти слова снова и снова, как заклинание. — Всё не можешь в это поверить? Иначе он давно бы вернулся. Не исчез бы полгода назад. Теперь он где-нибудь с Ноттом. Ты такой расклад не учел? Так что кидай «Аваду» и отправляйся восвояси. Моя сестра тебе заплатит. Ты возьмешь деньги и будешь до конца своих дней считать, что совершил Мерлину угодное дело. Гордиться собой будешь. Это же не убийство, Финниган. Как таракана раздавить. Не человека. Будешь спокойно засыпать таким самодовольным сукиным сыном.

Едва уловимый взглядом взмах палочкой — полмига, чтобы рука Шеймуса выхватила оружие из кармана, еле слышный свист рассеченного воздуха. Но Вуд почему-то не отводил взгляда. Даже не поморщился.

— А ты успокоился, Вуди. Ничего теперь не боишься.

— Да не боюсь. — Оливер сам был удивлен, как спокойно ему давались слова. Внутренняя дрожь исчезла куда-то, уступив место усталому безразличию. — Только валяться у тебя в ногах и выпрашивать «Аваду» я не буду. Справлюсь без твоей «помощи». У магглов, поверь мне, есть множество способов.

— Верю, Вуд. Ты долго не протянешь. От тоски подохнешь. Спорим, ты и так постоянно думал об этом? Представлял себе своего урода, и как он трахает Нотта по ночам. Думаешь, Нотту это нравится так же, как тебе?

— Знаешь, Финниган, мне еще в школе говорили, что ты на сексе просто помешан был. — «Мерлин, я даже не думал, что смогу найти в себе силы на усмешку. Может, я просто перешагнул за черту?» — Наверное, все время хотел попробовать, как это?

Тяжелый ботинок опустился на его ногу — Оливер только скрипнул зубами.

— Чего ты ждешь, Вуди? Что ты разозлишь меня, и тебя быстрее не станет? Можешь не надеяться. У меня крепкие нервы. Но даже если бы мне тоже захотелось променять девочек на мальчиков, я не стал бы вести себя, как течная сучка. Улавливаешь мою мысль? Но с другой стороны, раз ты решил тут проявлять чудеса выдержки и героизма, я тебе сообщу одну радостную новость. Сегодня твой последний день, Вуди. Я дам тебе время до вечера дышать воздухом и поныть от жалости к себе. Можешь начинать отчет….

…. — Марк…

— Дай мне минуту…

Тео кивнул, положил руку на плечо Флинта. Марк стоял перед ним, согнувшись, упираясь руками в колени и пытаясь преодолеть неприятные последствия аппарации. Тед слышал, как он хватает ртом воздух, справляясь с тошнотой. Он думал, что будет считать последние секунды, когда счет пойдет на прикосновения, на взгляды, разделяющие их друг с другом навсегда. Но в голове было ясно и пусто. Тео ощущал себя на удивление спокойно. Больше не было смысла искать лазейки, не было нужды лгать себе. Только делать. Ради него.

— Легче?

Марк поднял на него глаза. Они стояли перед знакомой до боли дверью с цифрой «два», которую, как еще вчера казалось, он больше никогда не увидит. Он хотел понять, что чувствует сейчас. Волнение? Почему вместо этих понятных ощущений ему хотелось только смотреть на Тео? Не отводя глаз.

— Думаешь, он догадывается?

— Кто?

— Финниган, мать его. Догадывается, что мы здесь?

— Не думаю.

— Что будем делать? «Алохоморой»? Или позвоним в дверь?

— Подожди с заклинанием. Я первый пойду.

— Не пойдешь! «Аваду» захотел?

— Брось, Тео. Он меня просто так не убьет. Удовольствия не то. Салазаром клянусь, этот сукин сын ночами не спал, придумывая, как меня убивать будет. Медленно и со вкусом. Так что риска никакого.

— Хочешь, чтобы я стал для него приятным сюрпризом?

— Ну, раз уж ты решил, что пойдешь со мной.

— Решил.

— Тео…

Есть время. Ты пришел в гости к Вечной Повелительнице Нарциссов, но она еще не открыла дверь. У тебя пока есть возможность обнять, притянув к себе стройное тело. Безвольно опала рука, сжимающая волшебную палочку. А пухлые губы так близко….

— Обещай, что не будешь закрывать меня собой, или делать еще какие героические глупости. Я не хочу терять тебя, Тео…

— Не буду обещать, капитан.

Преграда, воздвигаемая из слов. Когда «капитан», не Марк. Когда узкое лицо вздрагивает, отворачиваясь, чтобы не дать еще раз почувствовать упругую припухлость губ. Не дать запомнить…. И разумом ты понимаешь — Тед прав. А сердцем не можешь заставить себя понять и принять его выбор.

— Ты обещал, помни.

— Я помню, Тед.

— Готов?

Щелчок обоймы. Вместо ответа.

— Будет лучше, если сначала он будет думать, будто ты один. Поэтому, когда войдешь, открой дверь пошире. Я должен видеть, куда аппарировать.

— Хорошо, Тед.

— Мы играем, капитан? Без сомнения и сожаления?

— Без сомнения и сожаления, Тео….

… — Зачем же ждать целый день, Финниган…

Оливер хотел сказать что-то еще. Что-то, о чем он мгновенно забыл, когда звонок, резкий, бьющий по нервам, разорвал тишину квартиры. И он успел увидеть, как хищно блеснули глаза Шеймуса.

— Начинай молиться за упокой своего урода, Вуд. Я же говорил тебе — он никуда не денется.

— Марк!.

— Куда!

Финниган оказался рядом. Сильная рука схватила Оливера за ворот рубашки, встряхнула, заставляя выпрямиться и почувствовать, как острие палочки упирается в спину. Шеймус бесцеремонно подтащил его к себе, удерживая впереди, как щит.

— Не вздумай рыпаться, Вуди. Сделаешь только хуже. Дженни, открой замок и сразу назад, за дверь. Когда Флинт войдет сюда, выбирайся и сваливай к папе. Тебе больше нечего здесь делать. И держи язык за зубами. Поняла меня?

Оливер видел, как она кивнула головой. Невзирая на предупреждение Финнигана, он рванулся вперед, слыша, как трещит по швам материя. Шеймус ударил его ногой под колени, заставляя осесть на пол. Оливер упал, все еще продолжая рваться из держащей руки. Удары посыпались на него — он не чувствовал боли.

— Будешь дергаться, ублюдок, твоего дружка сразу встретит «Авада». Я тебе это обещаю. А так я дам ему еще несколько минут пожить, понял? Посмотреть на тебя… — Злой сдавленный шепот в ухо, заставляющий Оливера взвыть от собственного бессилия.

Ему пришлось подчиниться. Встать на ноги, позволить Шеймусу сдавить горло локтем, в уродливом, принуждающем объятии. Он бросил взгляд на Джейн. Она стояла на пороге комнаты, нервно кусая губы и смотря на их борьбу. А в уши все так же бил звук долгого, непрекращающегося звонка.

— Готова, Дженни.

— Да. Ты там поосторожней, Шейм.

— Не беспокойся. Давай, открывай. Сделай всё, как я говорю.

— А если я хочу остаться и посмотреть. — Она глупо и нервно хихикнула. — Не каждый день такое увидишь.

— Я сказал нет! Открывай дверь и проваливай.

На секунду Оливеру захотелось закрыть глаза. Не видеть. Он проклинал себя — за беспомощность, что стоит сейчас, закрывая Финнигана своим телом, не может сделать ничего, чтобы не впустить Марка в этот дом.

Глухой стук широко распахнувшейся двери. До самого последнего мига он надеялся на ошибку. На то, что за этой дверью находится кто угодно, только не Марк. Но ошибки не было….

…Два широких шага, чтобы пересечь коридор и оказаться в комнате.

Теперь Марк стоял напротив, даже не обернувшись на захлопнувшуюся за спиной дверь. Разумом Оливер понимал — сейчас он должен закричать, вырваться, не дав Финнигану возможность использовать его против Марка. Но слова костью застряли в горле. Ничего, даже неясного хрипа. Только глаза видят знакомую фигуру в кожаной куртке, руку, уверенно сжимающую блестящий маггловский пистолет, направленный на Финнигана. Против воли он смотрел на Марка, с ужасом находя в знакомых чертах незнакомое выражение холодной, рассудочной решимости. Отголоском сознания Оливер понимал — сейчас перед ним стоит не тот Марк, которого он знал и любил все это время. В одно мгновение он понял, кого видели перед собой его бывшие соратники по Ордену. Проклятого. Капитана «Стилетов». В карих глазах не было даже отголоска теплоты — в упор, тяжелым взглядом исподлобья, смотрели на него и Шеймуса глаза убийцы.

— Видишь, Вуди. — Насмешливый голос касался щеки, но Оливер шестым чувством почувствовал как далеко Финнигану до спокойствия. — Можешь меня поблагодарить. Если бы я не нанес тебе визит, кто знает, сколько бы ты еще ждал счастливой встречи.

— Отпусти его, Финниган.

— Зачем? — Финниган сильнее сжал руку. Оливер захрипел, силясь глотнуть хотя бы глоток воздуха. — Это, если хочешь, моя гарантия что ты не начнешь делать глупостей.

— Боишься? — Марк говорил ровно и холодно. Этот холод Оливер ощутил всей своей кожей.

— Маггла?

— Тогда отпусти Лива и поговорим.

— А ты решил, что я буду с тобой разговаривать, Флинт? О чём? О приговоре? О цене за твою уродливую башку? Или о традиционной формулировке Платы Кровью, которую хочет взыскать с тебя его сестрица? И родные тех, кого ты убил, сукин сын.

— Будешь. Иначе ты давно бы бросил «Аваду».

— А к чему спешить, Флинт? Или ты всерьез решил, что остановишь меня этим?

Лив не видел лица Финнигана, только острие палочки, указывающее сейчас на пистолет Марка.

— Тебе нужно время, чтобы выкрикнуть заклятие и взмахнуть палочкой. Или только взмахнуть, Финниган. А мне — только двинуть пальцем. Хочешь проверить, кто быстрее? — Марк оскалился в жуткой, знаменитой ухмылке, которую Оливер не видел у него со школы. Ухмылке, предназначенной для врагов. Недрогнувшая рука, палец, слившийся с курком в единое целое.

— Так стремишься на тот свет, Флинт? С Ноттом попрощался? Выходит, я был прав. Вся ваша змеиная компания расползается по норам, как только запахнет жаренным. Что-то я его с тобой не вижу.

— А хотел? — Насмешливо протянул Марк, но его глаза оставались холодными.

— Почему бы и нет? Твой аристократик так быстро удирал от меня на мосту в Дурмстранге. Вдруг в этот раз мне повезет лицезреть не только его спину?

— Рад что у тебя хорошая память, Финниган. А я вот никак не могу упомнить весь свой счет. Всех ваших ублюдочных «фениксов», которые почему-то решили, будто они маги. Там, наверное, было очень много твоих приятелей, мститель долбаный.

Шеймус скрипнул зубами и Лив, услышав этот звук, сделал последнюю попытку вывернуться из держащих его рук.

— Ох, не стоило тебе этого говорить, Флинт. Кто быстрее говоришь? Тогда лови!

Всё произошло слишком быстро. Оливер почувствовал пинок в спину. Не удержавшись на ногах, полетел вперед. Росчерк заклятия рванулся вслед за ним, лишь по счастливой случайности не вонзившись в спину. Падая, Оливер успел увидеть зеленый луч, летевший туда, где стоял Марк. Финниган промазал — Марк увернулся в молниеносном прыжке — и выстрел прогремел одновременно с этим неуловимым для взгляда движением. Оливер болезненно ударился плечом о кровать, развернулся, увидел, как Финниган взмахнул палочкой…

— Сектусемпра!

На этот раз аврор просчитал, куда двинется Марк — инстинктивно в сторону от Вуда, значит к стене, больше некуда. За первым заклятием устремилось второе, по спирали, закручивая смертельный штопор, чтобы вонзиться в открытое тело. Лучи соединились — за миг до вторжения в цель. И когда спасение казалось невозможным, прямо перед Марком выросла стена Щита, принимая на себя удар магии. Финниган не сумел отреагировать так быстро, как это было необходимо. Отраженные защитой, лучи устремились обратно. Один из них по касательной задел бывшего аврора, рассекая руку чуть выше локтя. Финниган чудом не выронил палочку, вскрикнул от боли. Еще не веря своим глазам, он непонимающе уставился на Щит Башни, который не видел со времени войны. Появление Щита могло означать только одно — в эту комнату аппарировал Упивающийся. И Шеймус прозевал его появление.

Оливер замер. Теодор Нотт стоял прямо перед Марком, закрывая его от заклятий Финнигана. Красивые пухлые губы бывшего «стилета» кривила презрительная усмешка.

— Ого! Кого я вижу. — Надо было отдать Финнигану должное. Он довольно быстро оправился от удивления. — Мне сегодня определенно везет. Два Проклятых — двойная оплата.

— Возьми сначала. — Скривился Нотт.

— Трусишка Нотт решил стать героем. Ты даже выглядеть стал по-другому. А как же надушенные носовые платки и кружевные манжеты? Позволь хотя бы надеяться, что сегодня ты не побежишь.

— Не побегу, будь уверен. Ты мне задолжал, Финниган.

— Что именно? Хорошую трепку?

— Наших парней, ублюдок. Но в этот раз ты выбрал добычу себе не по зубам.

— Ого, Нотт, как смело. Это кого же? Флинта?

— Меня. Ты влез на мою территорию. Но мы больше не в Дурмстранге. Здесь нет твоих приятелей, так что можешь забыть о старой доброй тактике «десять на одного».

— Ты чем-то был недоволен, Нотт?

— Ну что ты. Это же так честно и благородно. Я бы сказал по-гриффиндорски.

— С болотными гадюками не играют в благородные игры, Нотт. Их давят каблуком.

— А ты забыл, Финниган? Болотные гадюки могут ужалить.

— Я думал, что возьму последнего «стилета», Нотт. — Финниган перестал улыбаться. Теперь они стояли друг напротив друга, разъединенные несколькими шагами маггловской квартиры. Глаза в глаза. — Но ты сам сюда притащился, облегчив мне задачу. Такое поведение требует поощрения. Поэтому скажи нашему троллю, чтобы опустил свою игрушку и убрался в уголок к ненаглядному Вуди. А мы с тобой поговорим. В конце концов, магглом я всегда успею заняться.

— Как самоуверенно, Финниган. Магглом… Должно быть, ты уже забыл, сколько галеонов тебя отстегнули за этого «маггла».

— Я не забыл, Нотт. Но это не меняет расклада. Просто хочу, чтобы ты запомнил: я не успокоюсь, пока ни одного, кто когда-то носил Метку, не останется в живых. Ни в нашем мире, ни в магловском. Если хочешь, это моя миссия.

Нотт одарил аврора взглядом сверху вниз. Презрительно и брезгливо:

— Не лопни от жадности, грязнокровка.

— Оппидемптум магикус!

Финниган сорвался первым. Ядовитое «грязнокровка», выплюнутое Ноттом сквозь зубы, сделало свое дело. Шеймуса захлестнула ярость. Он произнес заклятие разрушения магической преграды, надеясь одним махом оставить врагов без Щита. Однажды этот маневр сработал, там, в Дурмстранге. Правда, тогда они кидали заклятие втроем, одновременно. Но он помнил, что Щит Деррика не выдержал напора, образовав такой мощный откат магической энергии, что «стилета» просто размазало по стене. В этот раз Шеймуса ждала неудача. Щит Башни дрогнул, завибрировал, но выдержал разряд.

— Инсениратиус!

Нотт бросил испепеляющие чары, почти одновременно с ударом заклятия Финнигана о Щит, не давая бывшему аврору времени для передышки. То, что бывшему орденцу удалось закрыться наспех сооруженной преградой, можно было считать чудом или высшим мастерством. «Оппиконтум» создал перед ним непроницаемое поле, поглотившее огонь Стихийной магии. Следующие заклинания противники выкрикнули почти одновременно.

Фаэрболл Нотта столкнулся на середине своего пути с водяным смерчем Финнигана. Почти равная сила заклинаний породила оглушительное шипение. Комната наполнилась клубами горячего пара, непроницаемыми для взгляда, как самый густой туман. В этой пелене Финниган наугад послал в Тео «Ступефай», но промазал.

Вынужденная пауза длилась несколько секунд. В этом обжигающем тумане, Марк почувствовал руку Тео, с силой сжавшей его плечо:

— Бери Вуда и выбирайся отсюда!

— Я тебя не брошу, Тео!

Они не видели друг друга, руки действовали наощупь, пытаясь удержать осязаемое тепло кожи, силу знакомого прикосновения.

— Марк, Салазара ради! Сделай, как я прошу, капитан!

— Мы можем ударить вдвоем, Тео!

— Ты не сможешь стрелять! Он отведет пули. Ты только себя и Вуда ранишь! Ради меня, Марк! Уходи!

— Клиарио Эйрос! — Голос Финнигана оборвал их разговор на полуслове.

Подчиняясь разгоняющему туман заклятию, пар расползался в сторону, вновь возвращая видимость. Когда последние клочья рассеялись, Тео увидел, что комната приобрела совсем другой вид.

— Ну, так лучше, Нотт? А то нам становится тесновато.

Финниган знал, что делал. Пользуясь завесой, он привел в действие формулу измененного пространства. Теперь Джейн, будь она здесь, не поверила бы своим глазам. Обычная квартира увеличилась в десяток раз, и теперь смело могла поспорить размерами с залом Букингемского дворца. Бывший аврор заведомо поставил противника в очень невыгодное положение: теперь он мог атаковать Нотта с любой точки пространства, не стесняясь в перемещениях и приобретя свободу маневра, в то время как Нотт должен был забиться в угол, чтобы закрыть Щитом троих.

— В благородных поступках есть свои минусы, правда, Нотт?

Насмешливый голос Финнигана, усиленный «Сонорусом» гулко отражался от стен.

— Ну, кого выкинешь из-за Щита первым, чтобы удержать защиту? Предлагаю избавиться от Вуда. Мне от него все равно никакого проку, да и тебе полегчает.

Тео быстро скользил глазами по измененному пространству, пытаясь понять, откуда шел голос. Финниган, защищенный заклятием Невидимости, использовал эхо, чтобы сбить его с толку. Нотт чуть было не пропустил мощный двойной фаэрболл, направленный откуда-то сверху, и едва не превративший всех троих в обугленное мясо. Марк, увидавший заряд первым, толкнул его под руку, заставив переместить щит вверх. На этот раз они оба почувствовали откат — Нотт едва удержался на ногах, со всей силы прижавшись спиной к груди Марка. Тео из последних сил старался сохранить хладнокровие. Но он отлично понимал, что сейчас терял перед Финниганом почти все свои преимущества. Он не мог вести бой. Вынужденный расходовать энергию на защиту, он мог лишь отражать заклятия аврора, до тех пор, пока Финнигану не удастся разрушить Щит. И тогда его появление здесь становилось совершенно бессмысленным. Мысли проносились в голове со скоростью пули. Он должен был принять единственно верное решение. Прямо сейчас, потому что нет больше времени на раздумывание. Единственно верное решение.

Он оглянулся. Позволил себе сделать это, чтобы так близко увидеть рядом карие глаза Марка. Если бы у него было время, Тео сказал бы, как нелегко ему решиться на то, что он сделает сейчас. Сказал бы — никогда в своей жизни он не был счастлив так, как был счастлив эти полгода. И что теперь он понимает — за минуты между ними действительно можно рискнуть своей жизнью, так долго считавшейся единственным приоритетом. И что это невыносимо — ловить его последний взгляд. Знать — ты сам оставляешь его. И не можешь поступить по-другому.

Но этого времени не было. Нельзя даже дотронуться — руки заняты.

Только смотреть.

Одну долю секунды. Сделать шаг вперед и произнести, оглянувшись через плечо:

— Прости, кэп. Я должен это сделать. Ты только помни…

«Я не думаю».

Счет шел на секунды. Выполнить задуманное, где одно из двух, без вариантов. Прыгнуть вперед, отделить Марка от себя коконом Щита. Не слышать его крика, не видеть, как он бьет кулаком в прозрачный, но непроницаемый барьер, не в силах придти к тебе на помощь.

«За тебя, капитан». — Последней мыслью, чтобы с этого мгновения утратить способность сомневаться. Сожалеть об утраченном. И надеяться, что когда-нибудь сможет вернуться. В его истории не будет счастливого конца. И сейчас, отдав Марку защиту, он наконец-то примирился с этим.

«Ступефай».

Финниган едва не сбил его с ног. Тед сумел блокировать заклятие в последнюю секунду, по наитию развернувшись в сторону опасности. Когда он перестал думать о Марке и том, что потерял, обострилось внутреннее чутье, феноменальный нюх на опасность — его способности, всегда составляющие предмет тайной гордости. Сбить врага с толку, измотать молниеносными аппарациями в разные части комнаты. Две задачи — заставить Финнигана обозначить свое местонахождение и выполнить свой план. Его расчет был верным — Финниган должен был допустить ошибку, купившись на беззащитность Нотта. Тед мог применить заклятие Невидимости и превратить их дуэль в долгий изощренный поединок, но делать это было слишком рискованно. Щит без подпитки энергией не мог закрывать Марка долго. Защита распадется, открыв капитана под заклятия Финнигана. Нотт мог побиться об заклад — изматывая его невидимостью, аврор рассчитывал именно на это.

— «Иллюзиус»!

Примитивно, да, но в данный момент у него не было времени на создание полновесного обмана. Нотт бросился вправо, зная, что в эту же секунду три его двойника устремились в разные стороны, сбивая Финнигана с толку.

— Петрификус Тоталус!

Заклятие оцепенения ударило в одну из иллюзорных фигур, и она рассыпалась столбом зеленоватых искр. Реакция Нотта была молниеносной.

— «Фините инкантатем! Экспелиармус»!

Финниган понял свою ошибку слишком поздно. Он выбрал цель и ошибся. Ценой этой ошибки была потеря Невидимости и оружия. Выбитая заклинанием волшебная палочка покатилась по полу. Охотник отчаянно закрутился на месте, пытаясь вычислить своего противника из трех одинаковых фигур, замерших в разных углах комнаты, подобно каменным горгульям. Нотт мог бы поспорить, что в эту минуту Финниган ждал от него нападения, смертельного заклятия, ударившего с одной из трех сторон. Внутренне Нотт усмехнулся — он приготовил Финнигану еще один сюрприз. В ту секунду, когда аврор призывал палочку, Тео открыл портал. Этот раунд Финниган проиграл. Аврор все еще должен был выявить Нотта среди иллюзий или хотя бы развеять заклинание обмана, потратив на это драгоценные секунды. По его лицу Тед понял, что гриффиндорец отлично понимал свое положение. Его обманули, опередили на один шаг, слишком важный, чтобы можно было что-то успеть сделать.

— «Аппаро Фините Алиас»!

Больше не было нужды прятаться. Нотт выкрикнул заклятие насильственного аппарирования в тот момент, когда Финниган взмахнул палочкой. Он опередил бывшего аврора на долю секунды, но этого оказалось достаточно. Гриффиндорец успел только вскрикнуть — в тот момент, когда его выбросило в раззявленное жерло портала.

Всё было кончено. Тед коротко вздохнул, пытаясь справиться с дыханием, и оглянулся на дальний угол комнаты, где за прозрачной стеной кокона, Марк смотрел на него. На лице капитана Тед видел недоумение. Не нужно было читать мысли, чтобы понять: Марк не понимал, почему Нотт не закрывает портал. Почему не убирает заклятие измененного пространства и не гасит Щит. Почему стоит в шаге от перехода и смотрит на него, не отводя глаз.

«Это хорошо, что ты далеко, Марк. Я уже почти готов сказать «спасибо» Финнигану, за идею сделать эту комнату такой большой. Так мне легче не приближаться к тебе. Потому что в тот миг, когда я сниму Щит, когда услышу тебя, почувствую тепло твоей руки, я не смогу уйти. Но я должен сделать это, капитан. Я здесь лишний, не важно, что ты решишь. Я не позволю тебе выбирать между мной и им. Потому что никогда не смогу поверить в честность твоего выбора. Избавиться от разъедающего сомнения, что ты выбрал меня из жалости. Из благодарности. Только не по любви. Знаешь, сейчас ты смеялся бы, но я чувствую с твоим Вудом даже какое-то подобие родства душ. Мы оба рисковали своими жизнями, потому что любим тебя. Я и он. Посмотри на него, Марк. Если бы ты мог читать мысли, тебе бы куда больше сказал его взгляд. Я слышу Марк. Слышу, как он молит меня убраться из твоей жизни. Оставить тебя ему. Этот взгляд напоминает мне, что он когда-то сделал ради тебя. «Я пошел на предательство, я пережил Уизенгамот и тюрьму, ненависть бывших друзей, я довел до края своих родителей и свою семью. Я сделал это из-за любви к нему. — Об этом кричат мне его глаза. — А что сделал ради него ты, Нотт?». Я ничего ему не отвечу, Марк. Я мог бы сказать, что моя плата больше. Потому что ради любви к тебе, я отказался от тебя. Ты обещал, что будешь помнить обо мне, Марк. Я знаю, ты не нарушишь этого обещания. Не осуждай меня. Я знаю, что делаю. Это необходимо — раз и навсегда покончить с охотником за твоей головой, знать, что больше никто не придет по твоему следу, не будет угрожать твоей жизни. Но даже если мне это удастся, я не вернусь к тебе. Я говорил, что не знаю, где мой поверенный купил для тебя недвижимость. Это ложь. Я не стал узнавать, чтобы раз и навсегда избавить себя от искушения еще раз тебя увидеть. Знаешь, иногда оказывается, что самое большое выражение любви это не быть рядом в горе и радости. Смешно. Сейчас, здесь, в шаге оттого, чтобы проститься с тобой, я понял, что такое настоящая любовь. Не сохранить рядом. Отпустить. Суметь отпустить ради того, кого любишь. Я отпускаю тебя, Марк. Именно потому, что люблю. Просто помни…»…

…. — Нет, Тео! НЕТ! Не смей, не смей!

Раз за разом, понимая всю тщетность своих попыток, но не в силах остановиться, Марк бился телом в невидимую преграду Щита, а по щекам ползли слезы. Там, на другой стороне комнаты, Нотт не отрываясь смотрел, как он пытается пробиться сквозь магический барьер. Минуту? Две? Когда Нотт вдруг улыбнулся, жалко и криво и шагнул в портал, послав вместо прощальных слов «Фините Инкантатем».

Щит Башни лопнул, освобождая Марка из вынужденного плена, и одновременно с ним лопнул портал. В одно мгновение ничего не стало: ни Щита, ни перехода, ни огромного зала вместо квартиры. Магия исчезла, оставив среди этих стен двоих — как в самом начале. Но ничего уже не было как прежде. Оливер понимал, что задумал Нотт. Оливер просил его уйти. И Нотт ушел, но часть души Марка он забрал с собой. Оливер чувствовал это физически. Ему не досталось от Флинта даже взгляда. Упал на пол бесполезный пистолет, Марк бросился вперед, замер у равнодушной стены, а потом закричал, долго, на одной ноте.

Ноги стали ватными. Держась за стену, Оливер чувствовал, как где-то внутри невидимая рука сдавила его сердце, выжимая досуха. Давила, как давят спелые ягоды, и сердце сочилось этой болью. Марк не хотел держать себя в руках. Оливер отстраненно смотрел, как Флинт бьет кулаком в неотзывчивую стену, методично, раз за разом, разбивая руку в кровь, и оттого на светло-бежевых обоях тянулись багровые полосы.

«Он твой, Нотт. — Билась в голове вялая, обреченная мысль. — Уже не мой. Больше никогда моим не будет. Не захочет этого. Тебе всё-таки удалось забрать его. Странно… Я никогда не мог предположить, допустить даже мысли, что Марк сможет не любить меня. Думать о другом, кричать от боли потери, когда я рядом. Он пришел сюда не потому, что не мог меня потерять, как я когда-то. Это просто долг прошлому, ведь Флинт всегда возвращал долги. Я потерял его, не на войне, не в тюрьме. Судьба, рок, предопределение? Что осталось? Мои иллюзии? Пустота в душе? Жизнь, которая без него бессмысленна? Мне нужно было покончить с этим ещё в тюрьме…»

Он посмотрел на Марка еще раз. Где-то на задворках сознания надеясь, что Флинт оторвет свой взгляд от стены, повернется к нему лицом, скажет хоть что-то.… Хоть что-нибудь…

А потом медленно отделился от стены, и подобрал с пола пистолет…

… Ощущение реальности возвращалось медленно, как сознание после долгого беспамятства. И в тот миг, когда отчаяние отступило, Марк услышал щелчок предохранителя. Он повернул голову на звук, все еще упираясь в стену разбитым кулаком. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как Лив поднимает руку, отягощенную его «Пустынным Орлом».

Он мог не успеть. Если бы не дрожали так руки Оливера. Если бы не скользил по металлическому телу пистолета тонкий палец, и все никак не мог лечь на курок. Если бы слёзы, стоящие в ореховых глазах не мешали видеть. Если бы чуть больше было холодного рассудка и уверенности в своих действиях. Если бы не держал Лив маггловский пистолет впервые в жизни. Все произошло бы слишком быстро — без возможности исправить.

Марк рванулся к Оливеру, обхватил сзади, вытягивая вперед его руки и разворачивая Вуда в сторону окна. Дрожащий палец, как раз в этот момент нащупавший курок, дернулся. Выстрел грянул в тишине квартиры, разбивая стекло.

Они боролись молча. Только частые всхлипы Лива и тяжелое дыхание, когда один пытается отобрать оружие, а второй отвоевать свое право распоряжаться собственной жизнью.

— Ты что делаешь! Лив, что ты, черт тебя дери, задумал! Разожми руки, разожми, я сказал! — Пусть! Пусть!

— Что пусть?! Жить надоело?

— Я не могу… не могу…. Ты…. Я знаю, что ты…. Я больше никогда, Марк, никогда….

Пистолет упал на пол — разжались ослабевшие пальцы. Марк не спрашивал, что именно «никогда». Сжал в ладонях такое знакомое лицо, мокрое от слёз, на котором горечь боролась с отчаянием. Вглядывался в блестящие, и оттого кажущиеся очень большими ореховые глаза. Смотрел, как в первый раз на человека, которого он, к счастью или нет, никогда не переставал любить. Как бы ему этого не хотелось.

Вуд шмыгнул носом, пытаясь прогнать слезы — совсем по-детски. В отчаянном порыве обнял Марка за плечи, прижимаясь к нему, уткнувшись мокрым носом в шею. Сейчас, чувствую кожей горячее дыхание Оливера, Марк ощущал острое, не проходящее чувство вины за то, что не мог заставить себя отпрянуть от знакомого стройного тела. Разжать руки, выпустить Оливера из объятий. Преодолеть в себе это странное чувство возвращения прежних, казалось утраченных чувств. Пока он еще не понимал, чем было вызвано это ощущение: покорным раскаянием Лива, его близостью, бессвязным лепетом в плечо. Или тем, растущим в душе ощущением, что судьба вновь вернула его в этот дом, к этому человеку, потому что здесь его место. Жизнь дарила ему и Ливу еще один шанс простить обоюдную вину друг друга и снова быть вместе. Почти суеверная мысль — если сейчас он выйдет из этой квартиры, то судьба все равно сведет их, найдет способ столкнуть, соединить. Когда, кажется, все уже прошло и никогда не будет по-прежнему.

Невозможность расстаться….

— Я знаю, Марк… Ты никогда не простишь мне…

— Ты идиот, Лив. Салазар Великий! Какой же ты идиот!

Лив поднял на него глаза. Он ждал решения, как ждут приговора. Не веря в милосердие, но все равно, в глубине души, надеясь на лучшее. И понимая — им все равно не суждено расстаться. Слишком дорогой ценой была оплачена возможность снова быть вместе. И должно быть поэтому Марк произнес единственное, что мог сейчас сказать:

— Давай начнем сначала, Лив. Попробуем начать….

Вуд кивнул, всхлипнув в последний раз, постепенно успокаиваясь. Он не сказал ни слова — боялся спугнуть новое, зарождающееся между ними.

Пока пришло понимание — ему и Марку нужно было пройти через катарсис этого дня, чтобы понять: у них все на двоих.

Потери и обретения.

Свет дня.

Утраченные небеса.

Дни.

Ночи.

И неразделенность самой жизни…

The end.