Forever young

Forever young, I want to be forever young

do you really want to live forever, forever and ever

Forever young, I want to be forever young

do you really want to live forever? Forever young

Миссис Уизли вздыхает и с трудом взбирается на высокий стул на манер барного. Ей тяжело — у близнецов все в доме рассчитано на них самих: и барная стойка вместо кухонного стола, и высокие стулья с кожаными сидениями, и все кухонные приборы, механизированные, автоматические, так что только близнецы знают, как ими пользоваться. Джордж спешит к матери, чтобы помочь ей сесть, но она грубовато отталкивает его руку.

— Сама усядусь, не старая еще, — ворчит она, и Джордж возвращается на место.

Так они и сидят. Она с одной стороны стойки, сыновья — с другой. Близнецы смотрят на мать, нежно улыбаясь, и Молли кажется, что ее сыночки ничуть не изменились, что они все такие же забавные, милые, но взрывоопасные, мальчики. Они и одеты-то не по возрасту — яркие алые футболки поверх серых водолазок, голубые джинсы-клеш; на правом мизинце у каждого по кольцу; и серьги в ушах. О прическах вообще можно промолчать — разве успешные бизнесмены с сетью магазинов по всему волшебному миру носят такие длинные челки? Как-то несолидно для их возраста, думает Молли, впрочем, разве близнецы когда-то были солидными?

— Вы бы почаще к нам наведывались, — говорит она. — Ведь раньше-то аппарировали.

Близнецы виновато переглядываются.

— Там и без нас, наверное, слишком шумно, — говорит Фред, а Джордж подхватывает:

— К тому же, Гермиона ужасно боится, как бы мы не научили младшее поколение своим шуточкам.

Молли смеется вместе с ними.

— Что верно, то верно! — говорит она. — Перед новым учебным годом такой шум-гам стоит! Джесси в этом году идет в школу. А Роберту мы купили метлу. Он хочет быть загонщиком.

— Как, уже?! — изумляются близнецы. Они потрясены: вот же только недавно поздравляли Рона и Герм с рождением первого, а потом и второго сына и прикалывались над дважды папашей. Как же так?! Неужели время летит так быстро?! Кто бы его остановил?!

Молли достает откуда-то из своих многочисленных сумок бумажный сверток. Аккуратно развязывает ленточку.

— Вот. Посмотрите. В ваши годы я не могла такое вам купить. — Внутри лежит бесподобно красивая мантия из чистого шелка. Да уж, Фред и Джордж в те годы могли только мечтать о таком. Впрочем, шмотки никогда не были предметом их вожделения. А сейчас одежды у них хоть отбавляй. Или выбрасывай, как часто любит говорить Джордж.

— Мам, выпьешь чего-нибудь? — спрашивает Фред.

— Чего?

— Хочешь, клубничного ликера налью? — предлагает Джордж. Взмах палочкой — хромированная дверца кухонного шкафа открывается, и оттуда вылетают три рюмки и красивая бутылка с пестрой этикеткой.

Молли сначала отказывается пить — «И как я по-вашему домой заявлюсь?» — но под натиском неугомонной парочки сдается и берет протянутую Фредом рюмку. Он бросает туда щепотку корицы и наполняет рюмку до краев.

Клубничный ликер сладкий и вкусный. И аромат корицы делает свое дело — Молли расслабляется и больше не чувствует себя не в своей тарелке. Она почти дома. Ну и что, что здесь все такое другое? Не такое уж и другое, раз тут живут ее бесподобные сыновья…

Ее Фред и Джордж на самом деле всегда были ангелами. Непослушными, шаловливыми, да, но разве от их шуток кому-то становилось плохо? Наверное, на лице миссис Уизли сейчас играет такая довольная улыбка, потому что близнецы смотрят на нее и смеются.

— Как у папы дела? — спрашивает Джордж. — Ему лучше?

Молли кивает.

— Да, благодаря тем чудесным корешкам, что вы достали в Африке, швы его уже беспокоят. Доктора говорят, что приступов больше не будет.

Лицо Фреда озаряется радостью.

— Как выздоровеет, приводи его к нам, он так хотел посмотреть наш новый джип!

Молли обещает привести Артура, как только он полностью поправится. Она глотает горечь. Артуров колдомедик сказал, что корешок снимает боль, но не может предотвратить действие застарелого яда, который, как видно, не до конца вымылся из ран мистера Уизли. Так что Молли спокойна: она знает, что муж умрет тихо и безболезненно. Но ходить уже не будет. Вряд ли. Но ее мальчики, зачем их так огорчать? Когда они узнали про существование этих корешков, то помчались на другой конец света и, не задумываясь, втридорога купили их у предприимчивой африканской знахарки-сквиббши. Зачем же близнецам знать, что их старания не спасут жизнь отца? Нет, Молли ничего не скажет.

— Прохладно у вас, — миссис Уизли кутается в шаль. Несмотря на то, что сейчас лето, она носит шаль. Наверное, это у нее уже старческая привычка, как у всех старушек, страдающих от ревматизма.

Фред делает взмах палочкой и убавляет мощность кондиционера. Глядя на то, как органично сочетаются здесь маггловские вещи с магическими, Молли удивляется. Их квартира начинает нравиться ей еще больше.

— Милое у вас местечко, — говорит она. — Жаль только, придется его оставлять…

Близнецы удивленно переглядываются.

— Что значит, оставлять?

— Эта квартира тесновата даже для одной семьи, а уж для двух-то и подавно.

Они не понимают.

— Ваших-то детей я дождусь понянчить или так и помру? — спрашивает она с легким раздражением. Не в первый раз.

Ни Фреду, ни Джорджу не хочется говорить матери, что она «помрет», так и не дождавшись их «потомства»… Детей они не хотят. Они их боятся. Для Фреда и Джорджа нет никого страшнее и ужаснее, чем их племянники.

“Мы теперь старики, Фредди, а? Как думаешь?”

“Не смей даже говорить так. Мы молоды. Всегда!”

Нет, своих детей они «заводить» не хотят тем паче. Уж лучше они «заведут» собачку. Или кошечку. Сову, в конце концов.

Поэтому Джордж говорит матери то же, что и год назад; то же, что и три, пять, восемь лет назад:

— Мы как-то об этом еще не думали, ма.

— У нас есть бизнес, — подхватывает Фред. — Зачем нам еще дети?

Молли становится несговорчивой.

— Дети, дети… Женились бы сначала.

— Жениться? — Фред смеется. — Увольте!

— Мне моя свобода дорога! — говорит Джордж, но поправляется, обнимая братишку за плечи:— НАМ наша свобода дорога!

Молли озирается. В принципе, их квартира может считаться просторной, но лишь только для двоих. Гостиная, она же спальня, совмещена с кухней. Отсюда же дверь в маленькую уютную ванную — вот и вся жилплощадь. Молли усмехается.

— Вы так странно живете. Вам же совсем неудобно, — она смеется, заливаясь краской — видимо, ликер ее здорово пробрал, — девушек водить.

Братья смотрят на нее так невинно и удивленно. Точно так же они смотрели на мать, когда она лет пятнадцать назад хотела провести с ними урок полового воспитания. Четырнадцатилетние, близнецы уверяли ее, что даже целоваться-то не умеют, куда им до «полового»?

— Ты что, мама?!

— Какие девушки?!

Молли улыбается и смотрит на своих мальчиков. Ну ничуть не изменились. С детства их интересовали только фокусы и розыгрыши. Вот и вся их любовь. Вот и вся их страсть.

— Что, совсем никаких? — лукаво спрашивает она, подмигивая Джорджу. Тот качает рыжей головой. Тогда Молли вопросительно смотрит на второго близнеца.

— Зачем нам девушки? — удивляется Фред. — Нам и без них хорошо. И уж точно мы бы не подумали водить их домой. Это наш мир, наша жизнь. Здесь место только для нас и семьи.

Они всегда были странными. Близнецов не интересовало то, что интересовало других. Возможно, любовь, страсть, секс — не то, что им нужно от жизни. А то, что нужно, они уже нашли. Ее сыновья счастливы, думает Молли, так зачем угнетать их догматами общества? Они всю жизнь вдвоем, с самого рождения. Молли улыбнулась, вспоминая непростые роды. Ни один из близнецов не хотел «пропускать» другого — настолько крепка была их связь. Фред тогда вышел первым, подталкиваемый Джорджем. А потом они были неразлучны. И проживут так всю жизнь. И если в этом их счастье, то пусть так оно и будет, думает Молли, радуясь за сыновей. За ее маленьких мальчиков, которые всегда будут молодыми, сколько бы им не исполнилось.

Ошибка Молли в том, что она, как и любой родитель, видит в своих детях только детей — маленьких, беспомощных, неопытных. Она все анализирует с точки зрения матери. Для миссис Уизли Фред и Джордж навсегда останутся четырнадцатилетними проказниками, не умеющими целоваться.

Молли наклоняется к близнецам, они чмокают ее в обе щеки, и она аппарирует в Нору — помогать внукам собираться в Хогвартс.

Близнецы переглядываются, и Джордж замечает в глазах Фреда грустную искорку, какое-то болезненное сияние, которое редко там появляется, зато не покидает груди Джорджа. Они больше не четырнадцатилетние подростки. Лицо матери — в морщинах, голос ее, раньше звонкий и громкий, сейчас звучит с сипотцой. Черт возьми, у Рона второй сын идет в школу! Да сколько же лет прошло, Мерлин Великий?!

Им двадцать девять, а когда-то ведь было четырнадцать.

Фред и Джордж не лгали Молли — они действительно никогда не приводили в квартиру девушек. Никого не приводили, потому что никому нет места в этой жизни.

Нецелованную жизнь они сбрасывают вместе с этой одеждой, и…

Let us die young or let us live forever

We don’t have the power, but we never say never

Кислотные огни, лавины клубной музыки, бешенные электрические ритмы, как разряды электрошока.

Ночной нонстоп по автострадам в черном джипе; несмолкающая музыка.

Литры экзотических коктейлей, пряных, как маленькие оргазмы — надо сначала подготовиться, втянуть в себя чуть-чуть, прочувствовать вкус на языке, а потом осушить бокал в три-четыре глотка-приступа и «кончить» взбитыми сливками, слизанными с трубочки.

Близнецам нравится район, где все другое. Все другие. Там уважают твою индивидуальность, кем бы ты ни был. Стереотипы и догматы? Прочь! Никаких границ и рамок, и Фред и Джордж находят себя в этом раю-хаосе. Каждую ночь, и без этого они уже не могут.

Фред любит танцевать. Рыжих безбашенных близняшек знают почти в любом клубе, но они идут в «Вечность», чтобы забыться в танце и потерять счет времени.

Фред занимает место на сцене и вскоре, как, впрочем, и всегда, оказывается единственным королем танцпола. Все пытаются повторять движения его изящного тела. Белая рубашка, завязанная узлом на груди, кажется ярко-фиолетовой в неоновых лучах, глаза Джорджа пробегаются по прекрасно сложенному телу близнеца: нет, никто не может двигаться так пластично, как он. Фред прекрасен, когда ловит телом пульсирующие ритмы и пропускает музыку через себя. Джордж любит наблюдать за близнецом. Но стоит ему заметить какого-нибудь миловидного мальчонку, подбирающегося к Фреду, чтобы танцевать рядом с ним, как Джордж выскакивает на сцену и всей толпе в клубе показывает, кому принадлежит этот танец. Фредди танцует только для него. Даже если это стриптиз у шеста перед целым залом. Все равно, танец — их жизнь; ее они будут танцевать только друг с другом.

На лице Фреда играет счастливая улыбка, ресницы ловят блики вращающегося серебряного шара, волосы растрепаны, он сдувает челку с губ.

Джордж наклоняется к близнецу и завладевает этими губами, как и танцем. И вот они пульсируют вдвоем, одинаково одетые, почти сливающиеся в одно. Одинаковые.

Руки Фреда.

Руки Джорджа.

Спины.

Бедра.

Вращается. Вращается. Все в движении.

И пульс ритма, как удары сердца.

Их танец.

Они молоды.

Девушки? Мама сказала, девушки. Они были в Хогвартсе и первых года три после него. Их было так много, что Джордж может считать своих подружек только группами по пять-шесть человек. А потом пальцы на руках заканчиваются. Фред может преспокойно умножить Джорджево число на три и отнять/прибавить еще парочку. Вот как много подружек. Еще больше секса и страсти.

Странно, когда достигаешь чего-то в жизни и остаешься без цели, тебе кажется, что ты уже стар. Что ты отжил свое. Фред и Джордж многого достигли и многим насладились. Сеть магазинов развивается, конечно, им приходится все время изобретать новые «ужастики», но процесс поставлен на конвейер и уже не так интересен. «Исчерпан флирт», — говорит Джи. И он абсолютно прав: когда не ждешь падения, жизнь становится неинтересной и скучной. Как девушки. Изученные и познанные. Не то, что в четырнадцать лет.

Гей-тусовку они открыли для себя попозже, и быстро влились в толпу без стереотипов. И стали королями. Многие могли только мечтать ночами о том, чтобы вцепиться пальцами в рыжую голову кого-то из близнецов во время минета. И это была новая жизнь, новый флирт, новые впечатления. Новые танцы, более раскованные, «грязные», как объяснила бы мама им четырнадцатилетним.

Ну а сейчас Джордж не знает на свете более прекрасного явления, чем танцующий Фред, и не может вообразить себе более щемящего и сладкого чувства, чем-то, которое рвет его грудь изнутри каждый раз, когда он танцует вместе с близнецом.

Пол ночи проносится, меньше, чем за три минуты. Танец бесконечен, неиссякаем, как энергия ди-джея, и Фред не устает отдаваться новым и новым ритмам. Иногда не на танцполе.

Джордж всегда довольно улыбается, когда Фред ведет какого-нибудь симпатичного парня с челочкой в VIP-зону клуба. Джи не видит их, но чувствует, как подрагивают фенечки на запястьях Фреда, почти слышит, как его близнец стонет. Еле слышно. Выкрикивая его имя.

Джордж сидит на высоком стуле в баре и неспешно потягивает «Французский поцелуй». И улыбается, подзывая с другого конца широкого танцпола мальчишку в узких джинсах в белой футболке.

— Я тебя искал всю жизнь, — говорит очарованный парень Джорджу, а рыжий усмехается и, склоняясь к его губам, шепчет:

— Вот и нашел. На пять минут.

Джорджу нужна компания, чтобы не заскучать, пока Фред не закончит развлекаться с очередным поклонникам. Рыжие близнецы всегда нарасхват, поэтому Джи может выбрать самого симпатичного мальчика и утащить его на танцпол. Или угостить коктейлем. Или пойти в VIP-зал к Фреду и прямо там заняться с ним сексом. Все что угодно на выбор. Все что угодно по настроению...

Фред выходит довольный и пьяный. Даже под кайфом.

— Привет, — выдыхает Джордж, смахивая рыжую прядь со лба близнеца. Фред улыбается совершенно дико и по-сумасшедшему.

— Поехали отсюда, — говорит он и, повисая на шее у близнеца, медленно бредет вместе с ним к выходу.

— Что за дурь ты глотал на этот раз? — спрашивает Джордж.

— Ничего особенного. Просто маленькие... беленькие... таблеточки, — лицо Фреда расплывается в улыбке, и Джордж тоже тает.

Это происходит каждый день. То есть, каждую ночь. Кто-то скажет, они попросту прожигают жизнь. Нет, они просто живут.

Шаг. Два. Три. Они оба пьяны, и сил хватает только на то, чтобы доползти до кровати и рухнуть на нее. Поперек. Один на другого. Фред тяжело дышит и вообще с трудом что-то понимает. Он чувствует под собой горячее тело близнеца, инстинктивно нащупывает руку Джорджа и сжимает ее. Губы Фреда приоткрыты и он мечтает только об одном. Чтобы Джордж его поцеловал. И если только он это сделает, Фред сойдет с ума, и уже не будет отдавать отчета своим действиям. Он так хочет, чтобы брат разрешил ему безумие.

— Джи, — он склоняется над близнецом. — Я хочу...

— Глупо, Фред, — перебивает его Джордж.

— Черт, нам уже скоро тридцать... Гребаный тридцатник, понимаешь?

Джордж понимает. Конечно, понимает. Но он хочет жить дальше. Еще и еще. И чтобы жизнь не кончалась. Все в этом мире рано или поздно надоедает. Но если есть впереди еще безумия, еще невероятные ощущения, в предвкушении которых ты закрываешь глаза каждой ночью... Тогда ты жив, тогда жизнь не закончится, а ты останешься навеки молодым.

Джордж ласково проводит рукой по лицу близнеца, Фред вздрагивает от удовольствия и прижимается к руке щекой. Рыжие ресницы подрагивают, губы приоткрыты.

— Нам четырнадцать, — шепчет Джи в раскрытые губы брата.

— И мы молоды, — так же тихо отвечает Фред. Его розовый язык мимолетно скользит по губам Джорджа, Фред касается его губ на мгновение, а затем отрывается.

Forever young, I want to be forever young

do you really want to live forever, forever and ever

Forever young, I want to be forever young

do you really want to live forever? Forever young