Реквием о Гарри Поттере

Он умер. Как легко сказать — и как сложно, катастрофически сложно, поверить. Сознание снова и снова упрямо отторгает эту мысль, как что-то абсолютно чуждое. Невозможное. Теперь я часто просыпаюсь по ночам от телефонного звонка — а ведь у меня нет и никогда не было телефона — и мне кажется, что сейчас я подниму несуществующую трубку и услышу его голос, по-мальчишески звонкий, с упрямыми, требовательными интонациями. А потом я просыпаюсь окончательно и долго лежу в темноте. А окружающая меня вязкая тишина только тихо смеется надо мной, потому что она-то прекрасно знает — он умер.

Он умер — а у меня нет даже его могилы, чтобы я мог прийти к ней в шорохе осенних листьев и долго сидеть там. И говорить с ним, замолчавшим навсегда, даже не сомневаясь в том, что, на самом деле, он меня внимательно слушает — как слушал всегда. Так умеют слушать только друзья.

Он умер — и сегодня я поймал себя на том, что уже не могу вспомнить, как он был одет тогда, на платформе вокзала «Кингс Кросс». В день, когда мы впервые встретились. Я все напрягаю и напрягаю память, напрягаю, пока не начинает болеть голова, но все равно не могу вспомнить. Воспоминания струятся сквозь пальцы, словно песок, и прошлое становится все более мертвым и чужим. С каждой минутой.

Он умер — а я все продолжаю вспоминать того красивого, в общем-то, мальчишку в дурацких круглых очках и с вечно лохматыми волосами. Больше ни у кого в мире я не видел таких волос. Они всегда торчали во все стороны, сколько не причесывай, и никто не мог ничего с этим поделать — ни он сам, ни моя настойчивая матушка, ни Джинни, которой, без сомнения, передалось по наследству немало вышеупомянутой настойчивости, ни все эти газетные фотографы, мечтавшие заполучить парадную фотографию Мальчика-который-выжил и Победителя-того-кого-нельзя-называть. У него были зеленые глаза.

Он умер — и у него была замечательная улыбка. Даже потом, после всей этой войны, после Вольдеморта, когда складка его губ загрубела и стала жесткой — даже тогда — как он улыбался!

Он умер — но в тот год, год его, год нашей победы, мы смотрели на море. Тогда от журналистов попросту не было отбоя. И он решил просто исчезнуть. И он попросил меня. Именно меня — так что лучше не вспоминать все те тирады, которые позже обрушивали на наши повинные головы Гермиона и Джинни. Мы зачехлили волшебные палочки, обменяли галеоны на эти дурацкие магловские деньги и уехали в Европу. Маглам было не до нас. И мы пользовались этим. Мы исколесили автостопом весь материк, жили в палатках, пили вечерами пиво и смотрели на звезды. Я все время попадал впросак потому что, оказывается, не знал ни черта о маглах, а он только смеялся над моей неосведомленностью. А когда мы, свесив ноги, сидели на причале в том маленьком французском порту, он сказал, что никогда раньше не видел моря. И тогда мы просидели всю ночь — смотрели на море и слушали шорох волн. Я накачался вином так, что у меня еще три дня болела голова. Впрочем, если честно, он был не лучше.

Он умер — и он был единственный, кто был согласен принимать меня таким, каков я есть. Он был единственный, кто умел по-настоящему слушать. Он был единственный — друг. Я читал, что потерять друга — это то же, что потерять руку или ногу. Неправда. Потерять друга — это потерять себя. После смерти друга снова стать собой — таким, каков ты был — невозможно.

Он умер — и я уже больше не я. Я — это маленький мальчик, потерявшийся в пугающе бесконечной темноте. Темноте и тишине, которая смеется надо мной. А я один.

Он умер — и мне хочется кричать об этом. Мне хочется говорить о своих чувствах много и долго, только вот никак не могу найти человека, которому я бы мог все это рассказать. Гермиона, Джинни, братья — все это не то. На самом деле больше всего я хочу говорить о нем с моим новым лучшим другом. Хочу — и прекрасно знаю, что никогда ничего не скажу.

Мой новый лучший друг — замечательный человек. Он — Министр магии, самый лучший из всех министров. Он умен и красив, он носит самые дорогие мантии и модные очки в тонкой золотой оправе и всегда аккуратно причесывает волосы. Он всегда принимает только верные решения. Но он не капли не похож на того умершего вечно растрепанного мальчишку — даже несмотря на то, что у него точно такие же имя, фамилия и волшебная палочка.