Плотно стелющийся серый туман привычно властвовал на улицах Лондона, чувствуя себя вполне по-хозяйски. Хотя к вечеру он стал ослабевать: разъяснилось, мелкий пылевидный дождь, зарядивший с утра, прекратился. Однако поднялся холодный пронзительный ветер, и он был явно противнее тумана.
Мокрые деревья бульвара устало размахивали голыми черными от сырости ветками на фоне темно-багровой полосы закатного неба, выше которой громоздились рыхлые сине-черные тучи. Кто-то бы назвал тревожный закат прекрасным, но, увы, не я. От него делалось холодно и тоскливо на сердце, а в душе — сплошная серая пелена. И рисовать бы я его не стал — люблю живые краски. Такова моя творческая натура — на холсте мне закат будет казаться безвкусным, нарочитым…
Парень в черном плаще шел от часовни, бульвар был пуст. Словно крепнущий ветер выдул с него вместе с туманом и случайных прохожих. Он ощущал острое чувство опасности и тревоги, не спешно шагая по тротуару. Но почему-то состояние его нисколько не удивляло. Был даже рад, предчувствуя встречу со своим страхом. Странным был этот человек. Очень…
Мало кто, всмотревшись в еще юношеское лицо, предположил бы, что перед нами известнейший ученый современности, сумевший достичь небывалых успехов в своей области. Точнее, он возглавляет один из факультетов Академии Магических Искусств. Плотно занимается историей древнего мира и древними магическими искусствами.
Прекрасная и быстрая карьера, уважение всего общества волшебников, всемирное признание своих заслуг — но ЧЕГО это стоило, мало, кто знает, да и тем, кто не в курсе — это вовсе не интересно. Согласиться с тем, что жизненный путь юноши не занимателен, сложно.
С самого раненного детства его жизнь была полна красок, порой — черных. Еще малышом, которому исполнился только год, успел стать знаменитостью и символом победы над злом. Не обладая магическими знаниями он сокрушил величайшего черного мага, чье имя в те времена даже боялись произносить. «Тот-кого-нельзя-называть» — это шептали, страшась говорить вслух, думая, что этим могут навлечь на себя беду. Считанное число магов не боялось произносить имя грозного врага человечества — лорд судеб Воландеморт. Одним из них был великий белый маг Альбус Дамблдор, возглавлявший школу волшебства Англии Хогвартс. Именно в ней началась со стороны красивая история мальчика, который выжил.
Обладая некоторыми способностями, которых не имели люди современной Земли, нашему одинокому путнику бульвара это помогало добиваться успеха там, где обычный человек давно потерпел бы неудачу и оставаться в живых тогда, когда смерть была уже неминуема. Хотя… тогда еще он не чувствовал скрытый в себе потенциал и не старался его открыть. Все изменилось на шестом году обучения. Именно тогда юноша узнал от директора тайну Воландеморта, который снова воскрес. Оказывается, свою душу темный лорд разбил на семь частей, каждая из которых хранится в отдельном предмете и поэтому, для победы над ним, потребуется сначала уничтожить каждую из частичек черной души — крестаж, по научному. Но эта была еще не вся тайна. Согласно пророчеству в последней схватке одержать победу над темным магом сможет лишь этот мальчик, но… для этого его душе придется испытать горечь утраты семь раз…
* * *
Заканчивался седьмой год. Родители, крестный, Дамблдор, Джинни, Рон… — вот кого он успел потерять к этому моменту. Осталось испытать еще одну.
Однажды вечером, всмотревшись в ее глаза, он понял, кто следующий… «Нет, — выкрикнул про себя тогда, — я не позволю этому случиться. Лучше пускай весь мир провалится во тьму, но тебя я не отдам…»
Парню еще раз удалось совершить невозможное, оказавшись сильнее магии пророчества, подобно тому, как однажды удалось остаться в живых после смертельного проклятия. Пустившись на поиски крестажей темного лорда, юноша приобрел знания, и настолько те не совпадали с теми данными, которыми располагала современная магическая наука, что первое время он сам не верил в раскрытые им тайны истории. Его теория опровергала сам фундамент, на котором стояло общество колдунов.
Он знал правду… Да, теперь истина приоткрылась перед ним. Этот мир — не единственный во вселенной, однако, являясь перекрестком, он собирает в себя все сущности остальных измерений. И в одном из них юноша бросил вызов темному истоку лорда, беспрепятственно властвующему у того в сердце и душе, уничтожив присутствие всего другого, что было до того, как маг превратился в «монстра». Тот мир, где состоялась решающая битва, предопределенная пророчеством, был темным, злым, откуда и рождаются черные помыслы в сердцах людей.
Тьма охватила его, стоило последнему крестажу низойти под мощью магии юноши. Словно все демоны преисподней вселились в его душу, протянули к ней свои пакостные ручонки — голодные, жадные — и ничто его не могло спасти, защитить от слуг темного властелина вселенной, превращаясь в точно такого же монстра, более злобного и беспощадного, чем те, что уже подчиняются ему.
«Испытать горечь утрат семь раз…» — вспомнились тогда юноше слова, но смысл теперь был более, чем ясен. Щит — вот, чтобы дали они ему, защиту от сущности темного лорда, от силы измерения тьмы. И пророчество было готово исполниться и не мальчику суждено остаться в живых. Властелин ночной бездны, черной пропасти ликовал в предвкушении рождении нового сына — сильного, возможно будущего приемника…
Парень уже ощущал дыхание «отца», который предстал перед ним во всей своей мощи, но…
Картинки из прошлой жизни потекли перед его взором — одна за другой, словно пытаясь отгородить его от самой страшной смерти, что можно представить сознанием смертных и бессмертных. Отец, мама, — образы пали, — Сириус, Дамблдор, Рон, Джинни, — и им не суждено было сдержать монстра, — Гермиона…
Парень словно ощутил ее присутствие: дыхание его перехватило. Той ночью, когда решился уйти из Хогвартса, всмотревшись в ее глаза, он с удивлением думал, не влюбился ли в нее. Тогда он противился этой мысли, пытаясь быть холодным в том прощании, либо должен был остаться один. Один! — это его война, его битва. Никто не должен более стать ее жертвами. И тем боле — она…
Сейчас он так хотел в последний раз услышать ее нежный голос, хотел почувствовать — пусть и случайно — прикосновение ее руки...
В эту ночь — слишком поздно! — он понял, что действительно любит ее. Но теперь мог только в памяти своей услышать ее голос, почувствовать ее легкую руку в своей или увидеть солнечное сияние ее волос.
Непоправимое дотронулось до него и…
* * *
Ветер усилился, снова закрапал пылевидный дождь, накрывший бульвар серым покрывалом измороси. В далекой перспективе возникла черная фигура. И сердце дрогнуло, замерло: понял, что это она, понял раньше, чем смог ее рассмотреть, и вновь ощутил острое чувство опасности тревоги.
Он искал с ней встречи, но как мог знать, что девушка будет проходить именно здесь и сейчас? Ведь сам этого не знал пять минут назад, его путь был вполне произвольным и мог свернуть в любой переулок, по которому к дому гораздо ближе. И она ведь не за ним шла, хотя даже не догадывался, что и раньше шла ему навстречу…
Девушка ступала не спешно, поднятый воротник пальто слегка спасал ее от ветра. В черной гамме ее одежды выделялось единственное яркое пятно — красный шарф на шее. Она шла, опустив голову, словно погруженная в свои мысли, и было в их неторопливом сближении нечто волшебное, завораживающее — не знаю…
Глава 2. И все-таки они воссоединились.
… и было в их неторопливом сближении нечто волшебное, завораживающее — не знаю…
Прощай! — как я себя ненавидел за то, что однажды смог произнести эти слова. Тогда все было по-другому, я думал, что мы должны расстаться. Но все меняется — и люди, и мир, и боги. Я понял многое. И я свято верил в то мимолетное соприкосновение с твоим взглядом — еще раз, еще бы на мгновение ощутить магию искрящихся карих очей твоих.
Прости! Я в долгу перед тобой. Ты нужна мне всегда. И когда я был чумазым мальчишкой, который тогда думал, что попал в волшебную сказку, и когда я взрослел. Ты всегда была со мной, охраняла, помогала, спасала, давала надежду и избавляла от страха. Нет в этом мире того, чем я могу выразить благодарность тебе, за все годы, в течение которых ты дарила мне силу своего волшебства.
«Почему ты мне так нравишься?» — отчего не задавал себе этого вопроса раньше? Все изменилось. Теперь я задаю его по нескольку раз, и вот нашел ответ. Он в тебе: худенькая, почти хрупкая фигура, темно-каштановые волосы до плеч, бледное лицо, карие глаза — я создал себе бога. И с ним приходит понимание того, что все это время молишься самому себе. Необходимо это понять, иначе заснешь вечным сном с трепещущей надеждой встретить того, кого любил и кому молился всю свою жизнь, а потом пугаешься, когда вместо светлого, лучезарного облика встречаешься с пустотой.
Спасибо! Я теперь не из тех. Я знаю, что меня ждет после смерти — свобода от необходимости обманывать самого себя. Теперь я встретил бога…
О, Богиня Любви! Ты даже не догадываешься, что только искры веселья в твоих глазах, румяный жар щек, пухлые губки привели меня обратно. Благодаря ним этот мир существует, который только зеркало, в котором, бросая взгляд со стороны, мы видим отражение других миров, словно мозаика из кусков стекла создает то, что видим в них. Но ты этого не знаешь, поскольку зеркало глупо, показывая лишь отражение, за которым нет ничего, потому ты и не догадываешься, что пришла из другого мира, уже существующим до этого, где твою красоту всегда стерегут драконы и единороги.
Теперь и я приобщился к истинной вселенной. Я словно странник во Тьме, бредущий все время пустырем без дороги, заблудившись, кажется, навеки в том черном бесплодном мире, где земля солона, воздух горек... А над головой небо Тьмы тлеет багровым жаром, закат красной действительности последними каплями крови стекает за горизонт, и вдруг...
Мерцание струящего света, нежно ласкающего силуэт девушки в этот серый день, пробил дорогу в моем мире, полного зла и враждебных помыслов. И губительный всему живому вал Тьмы, в котором я существую или он во мне, теперь раздавлен живым светом, хрупкое стекло мира разлетелось во все стороны живыми осколками. Теперь мир навеки освобожден от небесного заточения — он заживет отныне своей жизнью. Но… мы остаемся детьми своих вселенных, своих миров, отныне которым суждено воссоединиться. Тьма и Свет…
Наконец! Они встретились….
И магия, чем они являются, зажила собственной жизнью, мир людей — своей. Рождалась новая реальность.
* * *
— Какая красота. Идеальный пейзаж для художника, — проговорю я, глядя со стороны. — Впрочем, не только для художника, для всех, но, увы, — вздохну, — эту красоту никто не замечает, за исключением меня, и никто теперь и не заметит.
Я плотнее заворачиваюсь в плащ-невидимку и устремляюсь прочь.
«Жаль, завтра и для меня этого всего уже не будет, — добавляю я про себя. — Вы хотели этого, так получите в боге невежды, теперь света лишенные. Нам осталось мчаться лишь среди остывающих звезд»
* * *
А что же случилось дальше?
Вокруг них заискрился новый мир. Розовые облака, красное солнце, наполовину окунувшееся в море, небо — полная гамма цветов. Мир, покой, красота. И они плывущие в нем, словно одинокий кораблик, плавно раскачивающийся по спокойному морю под треугольным парусом.
— Я люблю тебя, — еле слышно у самого лица юноши.
Он молчит — сохраняет полный покой. Шелковистая прядь волос касается щеки. Сердце, и до того бившееся слабо, замирает совсем — вот оно... Осторожно-осторожно она правую руку кладет на грудь, совсем рядом с раной — там, где сердце, душа.
Она замирает. И ждет чего-то... непонятно чего, наверное, прикосновения губ... но ничего не происходит — он просто заключает ее в кольце объятий. И от этого дыхание девушки замирает. Юноша так близко, как даже мечтать раньше боялась, теперь даже не смея пошевелиться — только бы не разомкнул рук...
И в этой тишине полыхнули два пламени, зажженные чьей-то неведомой рукой. Два огненных языка — зеленный, страшный Тьмой, и голубой, как летний полдень, — тянуться друг к другу, осторожно соприкасаются краями — и на границе рождается, как новая звезда, ослепительная вспышка, и биение сердец уже попадает в такт друг другу. Отдергиваются и снова касаются, и вдруг — как вздох — вбирают друг друга одним неодолимым движением, и уже нет ни ее, ни его.
«Я ждала тебя всю жизнь».
«Я тебя тоже. Извини, я не сразу понял, что ты — это ты».
«А я сразу поняла. Я узнала прикосновение твоего пламени. Мы уже были вместе... давно, далеко...»
«Теперь мы навеки воссоединились»
А вокруг них, стоявших полностью обнаженных, невинных, словно фавн и нимфа, купались единороги. И теперь, смотря на нее, окунувшуюся в серебристую воду и искрящуюся теперь своей первозданной красотой, он понял, почему людям не удается приблизиться к единорогам. Никому не подвластно сиять такой чистотой, как у нее душа.
«Что это ты на меня уставился?» — спросила она его, поражая своей наивностью
«Никогда не видел такой красоты, — пробормотал он, как в полусне. — Ты — сияние. Нет большего наслаждения, чем быть с тобой».
* * *
«... Впоследствии, когда я вошел в их комнату под тенью мантии-невидимки, они лежали, без одежды, полностью обнаженные, застывшие до такой степени, что можно было бы счесть это оцепенением смерти, если бы их сердца не бились, как одно, а от лиц и рук не исходило зеленовато-голубое сияние. Ничто не могло заставить их пошевелиться, разомкнуть объятия. Они были вне времени и пространства, — низко склонившись перед ними, я вышел из комнаты и бесшумно закрыл за собой дверь.
Теперь мы света лишенные. Нам осталось мчаться лишь среди остывающих звезд»
Я захлопнул дневник — это были мои последние записи.
— Грустишь, Саша? — спросила у меня жена.
— Да, мне грустно оттого, что в реальности я не могу сделать того, что могу выразить на листке пергамента, — в сердцах отвечаю я. — Я люблю тебя, больше всего на свете. Но больше этого не могу дать.
— Ты думаешь, — она запнулась на полуслове, — ...ты думаешь, что я перестану любить тебя?
Я почувствовал едва заметную нотку гнева в ее голосе.
— Я не говорил, что ты перестанешь любить меня. Я сказал, что твое отношение ко мне может измениться.
Таня нахмурилась, пытаясь понять смысл моих слов.
— Я хочу сказать... — я запнулся, не зная, как объяснить ей все — мне всегда не достает слов, когда я говорю в реальном мире. «Какой же ты идиот! — выругал я сам себя. — Ты хочешь любить сильнее, нежели того, на что способен человек!»
— Я поняла тебя, — вдруг скажет она, прервав меня. — Но ты не можешь любить меня сильнее! Отдав себя полностью мне, ты потеряешься, как личность. А я не хочу этого. Я люблю тебя таким, какой ты есть.
Молчание с моей стороны. Я только сейчас замечаю, как в комнате стало темно — подкрался поздний вечер. Я встал и включил лампу, которая стояла на письменном столе, что размещался за моим рабочим местом — где стоит компьютер.
Девушка задумчиво посмотрела на меня. В тусклом свете настольной лампы ее лицо приобрело детскую нежность и какую-то загадочность. Голубые глаза изучали меня — мое лицо, мои зеленные глаза. Я тоже залюбовался ею. Тонкая, изящная фигура — со стороны хрупкая — кожа на ней нежная, словно шелк — она словно рождена в мире единорогов.
— Ты странный, — произнесла она тихо, будто говорила сама с собой.
С трудом оторвав взгляд от нее, я покачал головой.
— Нет. Обычный.
Я сел на диван рядом с ней и обнял ее за плечи. Жена смотрела на меня еще некоторое время, а потом спросила:
Vova
