Не покидай меня

… Всю свою жизнь я, Оливер Джеймс Вуд, жил так, как подсказывала мне совесть и тот негласный «кодекс чести», что привили мне мои родители. До тех самых пор, пока в моей жизни не появился ты. Я не имею в виду те шесть лет, когда я каждый день встречал в коридорах Хогвартса твою широкоплечую фигуру. Кое-как завязанный бело-зеленый галстук, и твое сопровождение, в виде сероглазого красавчика Деррика, дылды Уоррингтона и вечно сонного Монтегю. Неразлучная слизеринская четверка злейших врагов.

«С дороги, Вуд!», «Гриффиндорский выскочка!», «Рыжие крысы Годрика и квиддичный маньяк Вуд!». Что там было еще? «Надо же, Вуд! Да я вобью его в землю по уши одним ударом!». Наши «милые» отношения, завязавшиеся насмерть с тех самых пор, как мы оба стали капитанами факультетных команд. Я буду говорить о другом. О тех временах, когда ты заменил мне весь мир. А я отказался от тебя.

Впрочем, обо всем по порядку.

Конечно, все началось с Хмури и его идиотских «полевых испытаний». Они всего месяц отучились на последнем курсе. Профессор Люпин, пытающийся преподавать ЗОТС своими оригинальными методами, объявил, что заслуженный аврор Аластор Хмури уже договорился с ректором, и их не минует чаша сия. Надо было быть абсолютно больным на голову, чтобы такое придумать! Судя по изможденному лицу Люпина, он тоже считал эту затею полной дурью, но не стал связываться с руководством.

Как бы то ни было, но в начале октября выпускной курс толпился в Общей Зале, и внимал красочному описанию предстоящих «приключений». Судя по унылому виду выпускников, эта идея никого не вдохновила. Четыре команды забрасывались через порталы неизвестно куда и зачем, дабы с помощью полученных знаний и умений, доблестно избежать расставленных магических ловушек и прочих препятствий. А затем, явиться «кто вперёд» к некоему месту в Запретном лесу. И как только Дамблдор клюнул на эту затею! В итоге, через пару дней, они стояли в состоянии «боевой готовности», имея при себе волшебные палочки и 1 (один) флакон быстрозаживляющего зелья, разрешенные доблестным аврором. В последний путь их провожали: печальное лицо профессора Люпина, жизнерадостное напутствие ректора Дамблдора, улыбающегося хитро, как сенсей. Испуганное причитание профессора Спраут, декан Макгонагалл, скорбно поджавшая губы, кисло-ехидная гримаса Снейпа. А ещё воинственный стеклянный глаз Аластора Хмури, — красноречивое свидетельство о навсегда упорхнувшей чердачной птице.

В последствии оказалось, что в тот момент, когда «команды» обреченно приближались к раззявленным порталам, они даже не догадывались, что их ждет. Оливер Вуд вспоминал эти два дня «испытаний», как худший из сбывшихся кошмаров.

В первый же день, команда Гриффиндора безнадежно потерялась в совершенно незнакомой местности. Что это, и куда они попали, не смогли определить даже лучшие умы факультета. Идея искать отставших принадлежала умникам Уизли, — единственным, кто находил в этом топтании в неизвестном направлении какую-то извращенную прелесть. После того, как численный состав Гриффиндора кое-как удалось восстановить, они вляпались в Измененное Пространство. Самое интересное, что никто даже пикнуть не успел, когда каменная тропа под ногами исчезла сама собой, погружая цвет и гордость Хогвартса в зловонную жижу самого мерзкого болота, о котором Оливеру доводилось слышать. Тут такое началось, — вспоминать не хочется. Грязные и злые, как стадо йоркширских поросят, гриффиндорцы с трудом выбрались на близлежащий островок, и неостроумно обругали заслуженного аврора. Сюрприз, как положено, подкрался неожиданно и сзади, так что следующим этапом стала совершенно нешуточная свара с болотными троллями, взявшимися неизвестно откуда. Впрочем, поначалу это нельзя было назвать битвой. Краса и гордость Хогвартса применили на первых парах старую, добрую тактику «быстро бежать и громко кричать», после чего попрыгали за все имеющиеся в наличии укрытия. Оттуда была открыта пальба самыми разнообразными заклинаниями из тех, что успели усвоить на занятиях, или выудили из «внеклассного» чтения. Когда туман рассеялся, и последние огненные заряды перестали полыхать, освещая окрестности, выяснилось, что болотные тролли исчезли, а вместе с ними сгинуло и само болото. Вместо него, в пугающей близости от выпускников, возник довольно мрачный лес, ошибочно принятый ими за Запретный.

Естественно (Оливер и не ожидал другого), умники Уизли выдвинули его кандидатом в герои-разведчики, мотивируя это сомнительное решение тем, что «капитан всегда должен быть впереди». Всё, что произошло потом, оказалось продолжением кошмарного сна.

Оливер глубоко вздохнул, и сделал шаг на опушку леса. Оставшиеся члены команды неуверенно затопали след за ним. «Ничего страшного. — Уговаривал он сам себя. — Просто мрачный лес. Это бывает. Взять хотя бы Запретный лес. Самое страшное, что я могу встретить на своем пути, это оборотни».

В лесу стояла мертвая и зловещая тишина. Вуд не услышал ни дуновения ветерка, ни голоса птиц и насекомых, которые попадались даже в Запретном лесу. Деревья стояли мертвыми, сухими, лишенными листьев. Заросли вокруг них отливали сталью, и казались острыми, как бритва. Под ногами трава постепенно утрачивала зеленые цвета и становилась коричневой. Прямо под ногами Вуда петляла тоненькая тропка, и Вуд решил, что ни за что не будет с нее сходить. Но как только он ступил на тропинку, как та предательски закачалась у него под ногами. Вуд взмахнул руками, но не удержался, и оступился прямо на коричневую траву. В тот же момент его ноги пронзила такая боль, словно Оливер наступил на острия кинжалов. Закричав, он отпрыгнул назад, на тропинку, и рванулся к выходу из леса.

— Назад! — Заорал он, но было поздно. Вместо опушки перед гриффиндорцами возвышалась каменная, гладкая стена. Вуд едва не взвыл от досады и страха. Они попались в ловушку, и ловушка эта захлопнулась. Он наклонился и посмотрел на свои ноги — ботинки в нескольких местах были прорезаны насквозь. Теперь не оставалось ни какого сомнения — команда Гриффиндора попала в Серые Дебри, худшее из зачарованных мест. Похоже, что его догадку разделяли и умники Уизли, потому как через секунду раздался их истошный вопль:

— На деревья!

Не заставив себя уговаривать по два раза, выпускники львиного факультета гроздьями повисли на ближайших исполинах. Забравшись повыше, гриффиндорцы попытались вспомнить все, что знали об этом месте.

Серые Дебри еще называли Ложным лесом. Коричневая трава без сомнения была голодной травой, — волшебным растением, разрывающим в клочья любую обувь и ноги. За теми, кто по воле дурного случая оказывались в этих местах, охотились Оборотни Ложного Леса. Внизу, в кустах сухостоя, что-то промелькнуло, — лес, как по команде, огласился заунывным, жутким воем. Кусты зашевелились и первый оборотень оказался прямо под деревом, на котором прятался Вуд. Сверху было хорошо видно, как вервольф потянул ноздрями воздух, принюхиваясь к чужому запаху. Вуд затаил дыхание. Оборотень снова завыл, — справа и слева ему ответили. Вскоре весь лес наполнился одним невыразимо тоскливым воем. Серые тени замелькали то тут, то там.

Один из них обратил к Оливеру оскаленные клыки и прыгнул к дереву, на котором прятался Вуд. Оливер едва не свалился с ветки. Он не знал точно, кому из его товарищей по несчастью пришла в голову идея вспомнить сражение с троллями и применить к новым врагам Испепеляющие чары. Это был гениальный, но совершенно неожиданный для Оливера ход. Огненный шар пролетел так близко от его головы, что Оливер отпрянул, теряя равновесие, и камнем ухнул вниз.

От страха Оливер совсем потерял голову. Когда горящие глаза вервольфа оказались прямо перед ним, он принял единственно верное решение, — применил формулу Измененного Пространства. В случае удачи, заклинание переносило его в Любое Другое Место, прочь из Серых Дебрей.

Сначала он подумал, что заклятие не сработало. Но в следующий момент мир вокруг изменялся. Через мгновение под Вудом уже чернел бесконечный провал, а еще через мгновение он кубарем полетел куда-то вниз с огромной скоростью. Падение продолжалось бесконечно долго, а затем он ударился обо что-то твердое и открыл глаза. Вуд оказался в маленьком темном помещении, скупо освещенном светящимся мхом. Над головой его белел квадрат дверцы, закрытой крупной решеткой, через которую пролезть было невозможно. Кроме того, Оливером овладела нечеловеческая тоска и отчаянье. «ПОМОГИТЕ! НА ПОМОЩЬ, Я ЗДЕСЬ!» — закричал он, но крик глухо и одиноко отразился от стен.

«Все ясно. — Сказал он себе. — Я в Доме Заблудших. Мне конец»!

Он хорошо знал историю магии и понимал, что выбраться отсюда самостоятельно невозможно. Кто-нибудь должен был найти его. Но на это рассчитывать не приходилось.

Сколько он там просидел, Оливер понять не мог. А затем, над решеткой люка промелькнула чья-то тень, и Оливер, из осторожности, отполз подальше в угол. Тем не менее, тот, кто находился наверху, уходить не собирался. Ржавая решетка скрипнула, а вслед за ней вниз наклонилась чья-то массивная фигура.

- Вуд? — Услышал Оливер над собой знакомый голос. — Ты как сюда попал?!

Вуд поднял голову, щуря глаза от проникающего в темноту света. Прямо над ним, загородив своей фигурой пятно выхода, сидел на корточках капитан Слизерина Маркус Флинт.

- Я упал. — Нехотя признался гриффиндорец. — Прямо из Серых Дебрей.

- Гриффы вляпались в Ложный лес! — Усмехнулся Флинт.

- Да. Можешь радоваться! А ты как узнал, что я здесь сижу?

- А я и не знал

Наступило молчание. Вуд ждал, что сейчас клетка снова захлопнется и Флинт отправится своей дорогой, посмеиваясь над незадачливым врагом. Но этого не произошло.

- Можешь до меня дотянуться? — Услышал он голос Флинта, а вслед за ним, в просвете показалась сильная рука слизеринца. — Держи мою руку, и я тебя вытащу.

- Я не допрыгну до тебя.

- Понятно. — Почему-то не стал смеяться Флинт. — Ладно, я сейчас спущусь.

- Не надо! — Закричал Оливер, но было поздно.

Флинт легко спрыгнул вниз, и решетка, как и следовало, ожидать, сразу за ним захлопнулась.

- Ты чего наделал! — Заорал на Флинта Оливер. — Как мы теперь отсюда выберемся!!!

Маркус пожал плечами, и невозмутимо осветил пространство Люмусом.

- Отличник Гриффиндора! — Насмешливо протянул он. — Дом Заблудших до тех пор закрыт, пока тебя не нашли. Смотри!

Флинт оказался прав. Как только он спрыгнул вниз, стены вокруг них раздвинулись, и превратились в темный коридор.

— Чего ради ты вообще сюда полез, а, Флинт? — Оливер почувствовал, что им наглухо овладело чувство противоречия.

— Иди к черту, придурок! — Потерял терпение Флинт. — Думаешь, я не знаю, что этот чокнутый, одноногий маньяк сидит где-нибудь и таращится на все это через какой-нибудь долбанный хрустальный шар?!

— Тебе-то что за хрен? — Тогда Оливер сам не понимал, почему в обществе Флинта его так и тянуло на грубость. Он прятался за этой грубостью, как за башенным щитом.

— Ну да, как же! А потом вся ваша кошачья свора завоет на весь Хогг, что гад слизеринец бросил несчастного гриффа подыхать в ловушке!

— Ах, ну как благородно! — Съязвил Оливер, чувствуя, что хотел сказать что-то другое, но язык тянул его на привычную «схему» общения.

— Заткнись ты! — Огрызнулся Флинт. — Я нашел тебя, потому что искал Мона, понял?! Но лучше бы я этого не делал! Тащи тебя теперь!

— Что, малышка Соня потерялся? — Оливер даже не предполагал в себе такого львиного запаса язвительности. — Слизеринская отара потеряла заблудшую овечку.

— Хочешь, будет очень больно, а, Вуд? — Оскалился Флинт. — На себя бы посмотрели! Борцы с троллями, мать вашу!

— Ты откуда знаешь? — Насторожился Оливер.

— Тебе какая разница? — Взвился Флинт. — Ты чего расселся? Так и будешь здесь сидеть?

— А ты что предлагаешь? Полететь?

— Да пошел ты к Мерлину, Вуд! Нанялся я, что ли тут с тобой цацкаться! Хочешь оставаться идиотом и сидеть здесь, — оставайся и сиди.

Это был не испуг, — в тот момент, когда Флинт повернулся к нему спиной, так резко, насколько позволяло узкое пространство. Это было какое-то странное чувство подступающего одиночества, словно что-то важное в жизни Оливера Вуда вдруг показалось, а теперь исчезло, как тающий туман. И он потянулся за Флинтом, по наитию, как животное, выпалив на одном дыхании слова, которые сам от себя не ожидал:

— Эй, Марк, подожди!

Наверное, это было первый раз со дня их знакомства, когда Оливер назвал его по имени. И от этого звука Флинт вздрогнул, как от удара. Несколько минут они смотрели друг на друга. За все семь лет их совместного обучения в Хогвартсе, Флинт мог по пальцам перечислить все случаи, когда Вуд первым обращался к нему по каким-либо причинам, не касающимся очередного матча. Ни для кого не было секретом, что между ними существовала стойкая взаимная ненависть, не стихающая ни на минуту. По этой причине, Флинт таким поворотом дела был, мягко говоря, удивлен.

Их глаза встретились.

Впервые за семь лет, Флинт поймал себя на мысли, что Вуд не такой задавала и мудрила, каким Флинт привык его считать. Как всегда казалось Марку, показное благородство Вуда, вдруг перестало так его бесить. Да, они были капитанами враждующих команд, ну и что? Может не обязательно переносить спортивную вражду на всю оставшуюся жизнь? В конце концов, лично Марку, Вуд ничего не сделал — не то, что Уизли.

Вуд тоже смотрел на него. Внезапно (и это даже испугало гриффиндорца), Флинт приобрел в глазах Оливера вполне человеческие черты. За семь лет Вуд привык считать Флинта этакой злобной гориллой, с железными мускулами и куриными мозгами. Кроме того, среди гриффиндорцев бытовало устоявшееся мнение, что слизеринцы ни на дружбу, ни на взаимовыручку просто не способны. Неожиданно оказалось, что страшный Маркус Флинт способен и на то, и на другое. И вообще, стыдно считать слизеринца монстром, только потому, что тому просто не повезло родиться красивым.

И тут, неожиданно для обоих, Флинт протянул руку вперед. Вуд, по привычке, шарахнулся в сторону.

— Не бойся, Вуд. Я не собираюсь тебя бить. Вставай и пошли.

Оливер ничего не ответил, но руку протянул и поднялся. Порезы на ногах причиняли ему боль, но он решил Флинту об этом не говорить. Они смогли пройти только несколько минут, как вдруг землю вокруг потряс сильнейший грохот.

- Бежим! — Крикнул Флинт, и потащил Оливера за собой.

Вуд успел оглянуться, и увидел, что сзади, на том месте, где они только что стояли откуда-то сверху посыпались каменные глыбы, заполняя собой все пространство. Выпускники Хогвартса пулей понеслись вперед, но камнепад не отставал. Впереди лежал бесконечный коридор, а сзади вырастала каменная стена. Скверным было то, что как ни быстро они бежали, камни не отставали от них ни на шаг. Оливеру на мгновение показалось, что коридор будет гнать их вперед до тех пор, пока они оба без сил не упадут на землю.

Поворот налево Марк заметил первым.

— Сюда! — Заорал он, дергая Вуда за собой.

Это было верным решением. В конце коридора забрезжил свет, красноречиво указывающий на то, что выход был совсем близко. Подгоняемые начавшимся обвалом стен и потолка, капитаны рванулись к свободе. Флинт «рыбкой» нырнул в образовавшийся проём, и Оливер незамедлительно последовал его примеру. Через секунду он пожалел об этом, но злиться здесь можно было только на себя. Земля под ногами снова исчезла (какой раз, за этот проклятущий день!), и Оливер в грациозном полете отправился в разверзнувшиеся дали. Где-то внизу блеснула гладь водной поверхности, но в следующий момент, сильная рука схватила Оливера за шиворот.

— Вуд! — Гаркнул над ухом натянутый голос, отчего Оливеру послышалось «у…у…д».

Падение прекратилось.

— Руку! Руку, черт! — Орал Флинт.

Материя издала весьма характерный треск, и это было первым предупреждением. Оливер беспомощно дрыгнул ногами, и поднял голову. Флинт каким-то образом сумел ухватиться за толстый корень, выступающий из земли прямо под той дырой, откуда они вывалились. Оливер видел, как вздулись бугры мускулов на его руках, понимая, что Флинту приходится напрягать все свои силы, чтобы удержать Оливера и не свалиться самому.

— Хватай руку! — Хрипел Флинт.

Оливер неловко повернулся, подтянул тело в немыслимом кульбите, пытаясь дотянуться до руки Флинта, но этот финт ему не удался. Рука скользнула по ладони Марка, куртка порвалась с треском, и Оливер окончательно устремился вниз. Он летел пару секунд, а потом с головой ухнул в черную, ледяную воду. Холод сковал его, забил легкие, и Вуд отчаянно рванулся к поверхности, черным зеркалом сомкнувшейся над его головой. Отчаянно работая руками и ногами, Оливер вынырнул, судорожно хватая ртом воздух.

— К берегу, Мерлин тебя побери! Плыви к берегу! — Орал ему Флинт.

К счастью, Оливер нырнул недалеко от спасительной суши. На темном, в подступающих сумерках берегу, стоял Флинт, и протягивал Оливеру длинный сук дерева. Это была своевременная и необходимая помощь. Во-первых, тело Оливера уже сводили судороги, а во-вторых, без посторонней помощи он все ровно не смог бы вскарабкаться на берег. А затем возникла рука в черном свитере, и Флинт выдернул его из воды, как редис из грядки. Пока Оливер хрипел, отплевывался и ползал по холодной траве, Флинт сидел напротив и смотрел на своего давнего врага. Это созерцание разозлило Оливера больше, чем все злоключения этого дня, вместе взятые.

— Хорошо сидим? — Прохрипел он, с ненавистью глядя на Флинта. — А если бы я не вынырнул?

— Тогда ты бы утонул. — Спокойно ответил Флинт.

— А ты бы сидел и смотрел. — Выплюнул сквозь зубы Вуд. — Стоило тогда лезть за мной, а?

— Идиот. — Вновь, безо всякого выражения, произнес Флинт. — Я все ровно не умею плавать.

Оливеру потребовалось около минуты, чтобы прогнать удивление, а потом густая темнота облепила его со всех сторон, и он перестал что-либо видеть и чувствовать.

Вуд не знал, сколько времени он провел в этом состоянии. Когда он очнулся, обстановка вокруг существенно изменилась. Первым, что бросилось в глаза Оливеру, был деревянный настил, как что-то среднее, между широкой лавкой и узкой кроватью. Вторыми были стены из дикого камня, а третьим, бледное лицо Флинта, и его, блестящие в полутьме, карие глаза.

— Как я здесь очутился? — Эта фраза была единственной, что Оливер смог произнести.

— Догадайся с трех раз. — Невесело бросил Флинт, и голос у него был усталым.

— Что это за дом?

— Я откуда знаю! Ты свалился на берегу, я потащил тебя через лес, и наткнулся на эту конуру. Здесь тесно, но хотя бы есть крыша над головой, и можно сообразить, что делать с тобой дальше. Пока ты снова в обморок не свалился, любитель подлёдного плавания!

Оливер ничего не сказал. Флинт стоял слишком близко, и теплота его тела грела сильнее любого камина. Почти в полубреду, Оливер отдался на милость сильных и неловких рук Флинта, стаскивающих с него мокрую одежду.

— Не надо! — Скорее по привычке забормотал Оливер, когда увидел, как Флит снимает с себя свитер и рубашку, чтобы натянуть все это на Оливера.

— Хватит Вуд! Прекрати дергаться! Если бы тебя не угораздило свалиться в воду, мы были бы уже далеко отсюда!

— Извини. — Сам себе, удивляясь, прошептал Оливер.

— Ладно. — Отмахнулся Флинт.

Оливер покорно засунул руки в теплую, а главное, сухую рубашку, и даже попытался помочь Марку застегнуть пуговицы, но дрожащие пальцы не слушались. Флинт проигнорировал эту жалкую попытку, и в порыве энтузиазма, схватился за ремень мокрых джинсов Оливера. Вуд вполне ощутимо ойкнул и схватил Марка за руки. На мгновение оба замерли. Оливер почувствовал, как краска бросилась ему в лицо, но он не мог заставить себя отпустить широкие ладони Флинта, невольно прижимая их к своим бедрам. Боясь даже дышать от подступивших странных, и доселе неведомых ему чувств, Оливер смотрел на Флинта, на мускулы его сильного, полуобнаженного тела, слушая, как дыхание срывается с его губ. Марк тоже не двигался. Пальцы словно приросли к рукам Вуда, в светло-карих глазах Марк увидел свое отражение.

— Я… я отвернусь. Переодевайся.

Оливер еле слышно вздохнул. Странное наваждение отпустило его в тот момент, когда руки Флинта выскользнули из-под его ладоней. Но временный приют был слишком тесен, чтобы отделить их друг от друга на безопасное расстояние. Оливера лихорадило, но он подозревал, что куда больше дрожь объясняется не подступающей болезнью, а близостью Флинта. Он еще не мог понять, что стояло за этими ощущениями, — он столько раз сталкивался с ним, но сейчас все словно навалилось разом.

Головоломка, что состояла из случайных прикосновений в раздевалке, из рукопожатия перед матчами, тесноты коридоров Хогвартса, вдруг сложилась в одну ясную картину, такую пугающую, что Оливеру стало дурно. Но он никогда не лгал себе, и теперь вынужден был признать, что железные мускулы Флинта, его руки, уголок крепкой шеи, четкий разлет широких плеч, притягивали его. Когда-то Флинт казался ему уродливым, как горный тролль. Когда-то его пугал оскал крупных зубов под короткой верхней губой, необузданная сила и ненависть, что сочились из каждой поры его мощного тела, пудовые кулаки, что могли вбить в пол по уши одним ударом. Пока не случилось то, что случилось, и он не увидел своего заклятого врага Маркуса Флинта совсем другими глазами.

Это осознание стоило Оливеру слишком дорого, — его, как железо к магниту, потянуло к слизеринскому капитану.

— Ладно, я признаю, что это не лучшая ситуация, — голос Флинта был спокоен, но что-то подсказывало Оливеру, что это ложное спокойствие. — Но лучше я ничего не придумаю. Здесь есть на чем спать. Ляжем рядом и попробуем уснуть. Камина нет, здесь холодно, на улице начался ливень. А у тебя лихорадка. Так будет теплее.

Окончание фразы он уже бормотал себе под нос, но Оливер не стал спорить. Он лег рядом с Марком и подвинулся к нему так близко, что ничего не осталось воображению.

Даже сквозь рубашку и свитер, напяленные на Вуда, Флинт почувствовал, что Оливер горячий, как печка.

— Готово, Вуд. Лихорадка. — Проворчал Марк, накрывая Вуда чем-то похожим на попону, которую он подобрал здесь, чтобы компенсировать отсутствие рубашки и свитера.

Вуд не ответил. Приподнявшись на локте, Марк увидел, что глаза гриффиндорца полуоткрыты, а на лбу выступили крупные капли пота. Через пару минут он уже метался в бреду. Внезапно, приступ отпустил Вуда, и он замер, уткнувшись щекой в плечо Флинта. У Марка не было ни какого опыта по части врачевания и он не нашел ничего лучшего, как протянуть руку и вытереть его лицо.

А потом началась эта безумная история.

Чуткие пальцы гриффиндорца поймали его руку на пол пути. Плен горячих пальцев, а потом губы, прижавшиеся к ладони Марка с жадной поспешностью.

— Ты что де….. — Едва не крикнул Марк, но, посмотрев на лицо Оливера, подавил этот вскрик.

Вуд не контролировал свои действия, — он сделал это бессознательно, во власти болезненных иллюзий. Марк попытался осторожно высвободить пальцы, но это оказалось не так просто. Как натянутая струна выгнулось гибкое тело. Боясь шевельнуться и проклиная свою нерешительность, Марк оказался в плену невесомых прикосновений Вуда, что теплыми лодочками плыли по его плечам, спускались к порогам груди, туда, вниз, к мускулистому животу. И нервный озноб полз вслед за этими лодочками.

Марк лежал, мучительно соображая, как поступить. Привести Вуда в чувство, и прекратить этот озноб, или не двигаться с места, отдавшись на волю случая. Ему было чертовски приятно, и расслабляющее-сладко, как давно уже не было, но он понимал, что, скорее всего, Вуду привиделся совсем не он. И когда Оливер откроет глаза и поймет, кого он только что так нежно ласкал…. Эти мысли окатили Марка жаркой волной стыда и разочарования, словно Оливер натолкнул его на неоспоримый факт, — в здравом уме и твердой памяти, кто бы стал его так нежно поглаживать? И этот стыд сделал свое дело. Марк приподнялся, стряхивая с себя настойчивые руки Вуда. На худой конец, он был согласен просидеть до утра на полу, мучаясь от холода, и ударившего в голову желания любви. Но Оливер не отпустил его. Он со стоном потянулся вслед за Марком, не открывая глаза, и с силой, взявшейся неизвестно откуда, уложил его обратно.

«Черт! — промелькнуло в голове Марка, когда губы Оливера скользнули к его лицу. Всё ближе, ближе… — Сейчас он очнется, сейчас….»

Губы Оливера были в дюйме от него, и Флинт видел, как рождалось на этих губах чье-то имя.

«Сейчас… — Молотками выбивала в висках кровь, — это Белл или Джонсон. Сейчас он скажет…»

Флинт еще попытался отстраниться, но губы Оливера огнем прижались к его губам, выдыхая в лицо мучительно-сладкое:

— Маааарк…

На секунду Флинт перестал что-либо понимать и чувствовать. Голова превратилась в пустую сферу, где не было ни одной мысли и слова, только кровь бешено колотилась в висках. А потом чувства вернулись, вместе с обжигающими поцелуями на губах, у виска, к ключицам, а потом ниже, ещё ниже…. Бесконечно медленно текли минуты, и в них можно было уложить все, что угодно, кроме сопротивления этим губам, горячим рукам, расстегивающим тяжелую пряжку ремня…

Мерлин Великий! Действительность вернулась, а вместе с ней сила остановить эти губы, и легко, как куклу, уложить Вуда на спину, чувствуя, как его руки путаются в смоляных волосах Марка, тянут его голову к себе, заставляя терять голову от желания сделать ЭТО, сделать здесь и сейчас. И плевать что будет потом, когда наступит утро. Одна мольба, — пусть Вуд сделает хотя бы одно движение, жест, слово, чтобы остановить, помешать этому. Этого жеста, слова, сопротивления, пусть мимолетного, будет достаточно. Но…. Были жадные поцелуи припухших губ, стоны, что проникали прямо в сердце, стройное тело, прижимающееся к нему.

Угасающим сознанием Марк помнил, как его руки развели колени Оливера, а потом мир пропал. Сузился до касаний и шепота. Безумный вихрь из влажной тесноты тела, восхитительного трения о гладкую кожу, пальцев Оливера, что скользили по спине так, словно перебирали струны. И движение в нем, быстрыми и сильными ударами, толкая свое тело вперед, и закрыв глаза, чтобы не видеть Оливера, словно происходило это не с ним. Как можно скорее подойти к финалу, вздрогнуть от судороги наслаждения, и забыть обо всем. Потому что было это неправильно, не должно было случиться, но случилось так, как всякий ненужный секс, — в темноте, где горячие тела действуют животными инстинктами. А потом острое наслаждение пронзило его, как огненная пика, и Марк со стоном скатился с «кровати», так и не найдя в себе силы открыть глаза.

Он больше не мог смотреть на Оливера. Спрятал в ладони пылающее лицо, сидел на холодном полу, пока нервный озноб не сменился дрожью от холода. Но, даже тогда он не посмел подняться на ноги.

Утро застало его скорчившимся на полу. Марк слышал, как очнулся Оливер, как он молча переодевался в свои вещи. Так же, не сказав ни слова, и пряча глаза в пол, Марк оделся. Молчание, тяжелое, как свинец, повисло между ними, заставляя отводить глаза друг от друга, в приступах жгучего стыда. Этот стыд и это молчание скрипели на зубах, как песок, причиняя невыносимую боль.

Марк плохо помнил, как они добрались до остальных, как попали в Запретный лес, явившись к месту сбора последними. Слишком настойчиво билась в голове одна только мысль:

«Зачем он это сделал? Зачем Вуду это было нужно? Совершенно очевидно, что он помнил, что произошло между ними. Зачем? Зачем!? Чтобы теперь на душе было так стыдно и паршиво? Хотелось поскорее добраться до душа, смыть с себя то, что произошло между ними. Во всем был виноват этот приступ чертовой лихорадки. Или все-таки нет? »

Тогда Марк был уверен, что теперь ни какая сила не заставит его посмотреть на Оливера.

И, похоже, сам Вуд считал также.

Две последующие недели Оливер Вуд прожил, как в тумане. Это казалось пыткой, — медленной и изощренной. Вуд побледнел и осунулся, еще и оттого, что ни с кем не мог поделиться своими мучениями. Страшно было даже предположить, если бы хоть кто-то из друзей Оливера прознал о том, что случилось между ним и слизеринским капитаном в маленькой хижине неизвестно где расположенной. Когда Оливер думал об этом, его тошнило. Переспать со своим злейшим врагом, со слизеринцем, да еще по собственной инициативе, — ничего ужаснее и вообразить было нельзя. В качестве самоуспокоения, Оливер еще пытался убедить себя, что не отвечал за свои действия, и это было умопомрачением от лихорадки. Этакий временный и клинический сдвиг по фазе. Но это было ложью, и в глубине души Оливер это понимал. Умопомрачение или нет, но там, в тесном, темном закутке, он хотел Флинта. Если он тогда и спятил, то только от желания ощутить его сильные руки на своем теле. Желать его грубых и неумелых ласк, властного и болезненного проникновения. Хотел так сильно, что потерял всякий стыд и домогался своего врага, ловко притворяясь невменяемым. Он получил что хотел, — так, что, закрывая глаза по ночам, все ещё мог ощутить сильные руки на своих бедрах. В такие минуты Оливер вскакивал с постели, бежал в душ, скреб свое тело ногтями, давясь от желания вновь почувствовать все это наяву.

Вопреки устоявшемуся даже среди его близких друзей мнению, Оливер Вуд вовсе не был простодушным простачком, наглухо повернутом на квиддиче. Да, он был создан для этой игры. Да, часть его души навсегда осталась запертой среди спортивных моделей мётел, среди квофлов и бладжеров, в дебрях хитроумных схем нападения и защиты, отравлена запахами раздевалки и оглушена криками трибун. Но ничто человеческое не было ему чуждо. Это «человеческое» пробудилось в нем довольно рано, под воздействием братьев Уизли, перепробовавших на курсе и прилегающих окрестностях всё, что двигалось и хорошо выглядело, невзирая на пол. Под их чутким руководством, Оливер быстро понял, что его «отстраненность» манит интересом, что его светло-карие глаза строго — красивы, да и тела, стройного и гибкого, как лоза, явно не приходилось стесняться. При желании, он смог бы составить достойную конкуренцию рыжим мачо Гриффиндора, но не делал этого по многих соображениям. Он не был скромником, эротические фантазии часто и обильно посещали Оливера, но в них не было места слизеринцам. До недавнего времени.

Ночи превращались в пытку, а день, — в каторгу.

Каждое утро Оливер выходил из спальни, с твердой верой в то, что он все забыл. И не позволит Флинту даже взглядом напомнить ему о том, что было. И каждый день этой уверенности хватало только до завтрака. Потому что стоило ему только поднять голову от тарелки, как глаза сами упирались в стол под зелеными флагами, и, как следствие, в широкоплечую фигуру с мрачным взглядом глубоких карих глаз. Их взгляды, как разноименные полюса притягивались друг к другу, резко отталкивались, а затем снова тянулись, как привороженные. Вуд видел, что Марку их встречи тоже даются с трудом, — Марк мрачнел, от чего его лицо теряло всякие намеки на привлекательность, с которыми и так было не густо. Можно было объявить бойкот Общего Зала, но смысла в этом не было ни какого. Тогда пришлось бы бойкотировать все занятия. Конечно, еще оставался вариант, — сходить к декану, и попроситься о переводе в другую учебную группу, но это было, по меньшей мере, глупо. Оливер надеялся только на то, что наваждение пройдет само собой, но оно не проходило.

В тот день дело пошло особенно скверно. Они торчали на Трансфигурации, под чутким руководством профессора Макгонагалл, и, пытаясь совершить последовательную, десятиступенчатую трансфигурацию неживого предмета в живой. В этот день, Макгонагалл вызвала Флинта проделать трансфигурацию перед всей группой.

— Мистер Флинт. — Строго произнесла декан Гриффиндора, которая НИКОГДА не делала поблажек змеиному факультету. — Я немедленно изменю, свое мнение о ваших способностях, если вы перед всеми проявите ту активность, что проявляли сейчас с Дерриком и Монтегю. Прошу выйти сюда, и поделиться с группой своими достижениями.

Гриффиндорцы ответили на её слова сдавленным смехом. Когда Марк проходил мимо, Оливер, сам не зная почему, втянул голову в плечи. Мантия слизеринца прошелестела в дюйме от него, и Оливер почувствовал, как тело пронзила долгая, мучительная судорога.

Он низко наклонился над пергаментом, и решил, во что бы то ни стало, не поднимать головы, — чтобы не случилось.

— Ну, мистер Флинт, начинайте. — Зазвучал голос Макгонагалл, — для начала повторите то, что я вам только что рассказывала, и желательно моими словами.

Оливер почувствовал непреодолимое желание заткнуть уши. Но он не сделал этого, и глухой голос слизеринского капитана достиг его слуха.

— Ну, вы сказали, что…. Этот самый механизм…. Ну…

— Вы что, погоняете кобылу, мистер Флинт? — Безжалостно произнесла Макгонагалл. — Тогда поведайте хотя бы, что следует понимать под словами «этот самый» механизм. Этот самый, это какой?

— Ну,… который поможет трансформировать одно в другое.

— Что одно, и во что другое? — Резко спросила Макгонагалл. Со стороны гриффиндорских столов послышался зловредный смешок, но тут же умолк под взглядом своего декана. — Мистер Флинт, я знаю, что вы страдаете некоторым косноязычием, и все-таки настаиваю, чтобы вы выражались яснее.

— Одно, это живое, а другое…

— Дохлое, — довольно громко прошептал Фред Уизли, отчего гриффиндорцы не смогли сдержать хохота.

— Мистер Уизли, вы сейчас пойдете сюда, составите мистеру Флинту компанию.

— Простите профессор, — произнес Фред, с притворным смирением в голосе. — Можно я здесь останусь, и наберусь мудрости?

— Это вам последнее предупреждение, мистер Уизли. — Ответила Макгонагалл. — Итак, мистер Флинт, на чем мы остановились?

— На дохлом, — прошептал Джордж, ткнул Оливера локтем в бок.

Вуд отмахнулся от близнеца, и поднял голову. Казалось, не было ничего проще, чем снова уткнуться в пергамент, но он не смог этого сделать. Их глаза снова встретились. Словно кто-то произнес заклинание склеивания, и притянул их взгляды друг к другу. Флинт замер на своем месте, словно жертва «петрификус тоталус», и слова, готовые сорваться с его губ, так и остались внутри. Окружающие недоуменно посматривали по сторонам, словно пытались угадать, что именно заставило Флинта впасть в ступор.

— Мистер Флинт, что происходит, наконец? — Потеряла терпение Макгонагалл. — Прекратите устраивать здесь цирк!

Звук её голоса заставил Флинта отвести взгляд. Он выронил свою волшебную палочку, и быстро наклонился за ней. Оливер успел заметить, что при этом Флинт мучительно покраснел, закусив нижнюю губу, и взгляд его при этом был растерянный и жалкий. Такого выражения лица Оливер никогда у него не видел, и мог побиться об заклад, что окружающие тоже не видели.

— Да, мистер Флинт, — совершенно по-своему интерпретировала происходящее Макгонагалл. — Мне тоже было бы стыдно за себя, если бы я не могла запоминать простейшие вещи! Это просто возмутительно! Сядьте на место, и прекратите гипнотизировать Вуда. Вы слишком много думаете об играх, и слишком мало об учебе.

Флинт прошелестел на свое место, как ураган, и Вуд почувствовал спиной его взгляд. Он оглянулся, — Флинт смотрел на него в упор, — этот взгляд, полный испепеляющей ненависти был знаком Оливеру.

Остаток урока прошел, как в тумане. Вуд практически не слушал ничего из того, что говорила Макгонагалл, но к счастью она больше никого не вызывала. Оставшееся время группа старательно скрипела перьями, пытаясь поспеть за деканом Гриффиндора. Оливеру удалось выскочить из кабинета первым, к тому же его прикрывали братья Уизли, — все игроки Гриффиндора прекрасно знали, что Флинт не относился к великодушным людям, способные прощать пару минут позора на глазах у всех, и пять снятых баллов за невнимательность. Оливер понимал, что, еще до наступления вечера, Флинт найдет способ загнать его в угол, и поймал себя на мысли, что бессознательно ждет этого момента.

На истории магии тоже не произошло ничего интересного. Джордж Уизли пустил по группе очередную карикатуру, с подписью «Ученик Бинкса, помни! Не всхрапни на лекции, чтобы не разбудить соседа своего». Гриффиндорцы дорисовали к картинке свои дополнения, после чего спящий студент и профессор-приведение перестали выглядеть прилично, и Джордж заявил, что повесит это внизу, на доске объявлений.

До окончания обеда они так и не столкнулись со слизеринцами, но Оливер прекрасно понимал, что это временная отсрочка. И поэтому, когда в переходе между башнями, дорогу им преградили три высокие фигуры, он не слишком удивился.

— Чего надо? — Первым бросился в атаку Фред, едва они остановились напротив слизеринцев

— Сам знаешь, Уизли. — Усмехнулся Флинт.

— Хочешь попросить у меня помощи с трансфигурацией, Флинт? — Не унимался Фред. — Тогда вынужден тебя разочаровать. Я не даю бесплатных консультаций.

— Я тебе заплачу, Уизли, — Ответил Флинт.

— Да? И чем же?

— Трансфигурацией.

— Ого, Флинт, какой прогресс! Ты выговорил длинное слово! И что же ты собрался трансфигурировать?

— Живое в дохлое. — Скривил губы Флинт.

— Ну, попробуй.

— Не здесь.

— Назначаешь мне свидание?

— Ага. Тебе, твоей копирке, и Вуду. У меня к нему отдельный разговор.

— Без проблем, слизнячок. Где и когда?

— В час ночи. У Гремучей.

— Вообще-то на час ночи у меня были другие планы…— Напустил задумчивый вид Фред.

— Ничего, Уизли. Трахнешь пятикурсниц в другое время. — Презрительно отпустил Флинт.

— Знаешь, Флинт, а ведь зависть это страшный грех. — Насмешливо произнес Фред. — Я же не виноват, что трахнуться с тобой может только жертва «Империо».

Флинт скрипнул зубами, но пропустил оскорбление мимо ушей. До поры, до времени.

— Стычка или дуэль? — Уточнил Джордж.

— Стычка.

— Как скажешь, Флинт. Только не проспите.

Флинт не ответил. О главном было договорено, и слизеринцы наконец-то дали им дорогу.

Для профессора Спраут, Гремучая Ива была редким экземпляром плакучей ивы, к которой она относилась с большим пиететом. Профессору Снейпу навивала не самые приятные воспоминания, а Хагриду казалась прекрасным украшением пейзажа. Для студентов же, огромная, с толстыми, голыми ветвями ива, исполняла еще одну функцию, — служила местом маггловского способа урегулировать запутанные взаимоотношения. А именно, — боя, без применения волшебных палочек. Место это было тихое, от посторонних глаз удаленное, и поэтому для боев весьма подходящее.

Надо сказать, что подобное выяснение отношений применялось только в случае крайней нужды, когда все другие аргументы, — дуэли на волшебных палочках, мелкие и крупные пакости, — были исчерпаны.

… Тем временем условленный час неумолимо приближался. Фред, Джордж, и Вуд выскользнули из своей гостиной и крадучись направились к выходу. Как и рассчитывали гриффиндорцы, к условленному месту они пришли первыми. Их противники явились минутой позже.

Увидев приближающихся слизеринцев, Вуд вздохнул с облегчением, — противников было трое, ровно столько же, сколько и гриффиндорцев. Это давало слабую надежду на то, что бой будет честным.

— Что-то ты кисло выглядишь, Вуд. — С ходу бросил Флинт. — Надеялся, что мы не придем?

— Что ты, Флинт. — Презрительно сморщился капитан гриффиндорцев. — Ты, наверное, всю дорогу бежал.

— Да уж, не мог отказать себе в таком удовольствии!

— Эй, Уоррингтон, а как же Монтегю? Боишься, что кто-то разукрасит его смазливую мордашку?

— Себя пожалей, Уизли. — Нехорошо усмехнулся Девил.

— Правила не забыли? — Перешел сразу к делу Фред. — Ни каких волшебных палочек!

— Я правила знаю. — Ответил Марк. — Так что, выворачивай карманы, Уизли. Что-то я не верю в вашу хваленую честность!

— Мы взяли палочки, чтобы освещать путь. — Насупился Вуд.

— Ну, что я вам говорил? — Бросил Деррик своим друзьям.

— Хватит, Деррик! — Одернул его Джордж.— Мы сложим их в сторону и все дела.

— Так складывайте, чего ж вы ждете?

— Ждем, когда вы выложите свои.

— У нас нет волшебных палочек. Мы оставили их в своей спальне.

— Охотно в это поверю!

— Знаешь что, Уизли…

— Не надо, Джей. Пусть посмотрят.

С этими словами Флинт скинул мантию и вывернул карманы своей формы.

— Убедился? Если хочешь, можешь обшарить мои ботинки.

Деррик и Уоррингтон последовали примеру своего капитана. Гриффиндорцам не осталось ничего другого, как признать, что противники действительно выполнили все условия.

— Разобьемся на пары. — Командовал Фред.

— Кинем жребий или так договоримся? — Уточнил Деррик.

— Кинем жребий. — Настаивал Фред.— Нам с братом так хочется повыбивать тебе зубы, Флинт, что боюсь, нам не договориться.

Флинт усмехнулся, — он и без этих слов знал, что больше других слизеринцев, гриффиндорцы ненавидели именно его.

— Давайте быстрей! — торопил их Уоррингтон.— Мне не терпится согреться.

— Правда, чего тянем-то?

Оба Уизли страстно желали оказаться соперниками Флинта, но им обоим не повезло, — Фреду достался Уоррингтон, а Джорджу, — Деррик. Флинт же, попал в пару с Вудом.

— До первой крови. — Попытался смягчить положение Фред, сильно опасаясь за Оливера.

— Еще чего! — Хмыкнул Деррик. — До пощады!

— До пощады! — Поддержал друга Флинт, мстительно поглядывая на Вуда.

— Будь, по-вашему. — Пришлось согласиться гриффиндорцам.

Условие «до пощады» предусматривало продолжение боя до тех пор, пока противник не запросит пощадить его. После этих слов бой сразу же прекращался, но давал победившему, ни с чем не сравнимое, моральное удовлетворение.

Гремучая Ива угрожающе скрипела ветвями над их головами, но была молчаливым свидетелем, и не могла рассказать преподавателям о вопиющем безобразии.

Оливер, по примеру остальных, скинул мантию и встал напротив Флинта.

— Ну, чего ты ждешь, Вуд? Чтобы я напал на тебя первым? Давай, не тяни, мне еще нужно помочь своим.

Флинт открыто насмехался над ним, и Вуда это взбесило. Он собрал всю волю в кулак и судорожно припоминал все обиды и гадости, которые ему доставил Марк Флинт за все семь лет их совместного обучения. Вспомнилось совсем другое, и это разозлило Оливера еще больше. Неизвестно почему, но метил он Флинту в нос. Слизеринец легко увернулся, и Вуд его даже не задел. Кулак проехал по касательной, по плечу в зеленом свитере, а в следующий момент Оливер уже лежал на земле. Самого удара он даже не почувствовал, — наверное, Флинт не ударил его, а просто подставил подножку и свалил. Вуд тут же вскочил на ноги, и повторил свою попытку. На этот раз он не промазал, — удар пришелся прямо по губам Флинта. Разозленный Флинт ударил его снизу, Вуд задохнулся, согнувшись пополам, и опять покатился по земле. Флинт бросился за ним, догнал в два широких прыжка и притиснул к земле коленом. Вуд из последних сил пытался скинуть с себя Флинта.

— Проси пощады, Вуд! — процедил Флинт.

— Не дождешься, — хрипел Вуд, перед глазами которого уже выплясывали огненные круги.

— Посмотрим! — Заверил его Флинт и надавил сильнее.

Вуд из последних сил вцепился в колено Флинта, сжимая пальцы.

— А!!!— Заорал Флинт, а потом надавил еще сильнее.

— Хватит! — Не выдержал Вуд. — Хватит, Флинт!

— Черта с два ты так отделаешься! — Воскликнул капитан Слизерина. — Какого черта ты таращился на меня на Трансфигурации? Какого черта ты затеял это в лесу? Какого черта ты пялился на меня в столовой? На занятиях? Отвечай, или, Салазаром клянусь…

Договорить он не успел. Оливер собрал все свои силы, и отпихнул его от себя, вполне ощутимо заехав коленом в живот. Марк не выпустил свитер Оливера, и они, сцепившись, покатились по земле. Ни тот, ни другой, не заметили, как земля пошла под уклон, а когда заметили, было уже поздно. Оба капитана, на полной скорости полетели под откос. Приземление нельзя было назвать мягким, но Оливеру удалось вскочить на ноги. Флинт последовал за ним секундой спустя. Следующий удар был в плечо, — злой и точный.

— Чего ж ты замолчал, ублюдок! Весёлая шутка, да? Я не подходящий объект для шуток, Вуд! Забыл?!

— А если я не шутил?

Оливер не назвал бы это удивлением. Рука Флинта замерла на полпути, и удара не последовало. Обычно, гриффиндорцам удавалось наблюдать на лице Флинта три выражения, — ненависти, холодного отчуждения, и презрения. Со времени полевых испытаний, Оливеру досталось еще одно, — мучительного недоверия. Мучительного оттого, что Оливер видел, — Флинту хотелось ему поверить. И он смертельно боялся обмануться.

Замешательство Флинта, и эта растерянность на его лице, породило в голове Оливера бурю воспоминаний. Драка отошла куда-то в дальний угол, чтобы уступить место памяти об этом сильном теле, неумелых ласках, и утреннем желании повторить это еще раз. Один шаг навстречу. Другой. Шаг Флинта назад, от него. Они танцевали странный и нелепый танец, — шаг вперед, шаг назад.

— Вуууддд…

Ещё шаг. До тебя. К тебе. В голове ни одной мысли. Только тело живет своими собственными желаниями. «Что ты сделаешь, если я тебя поцелую? Оттолкнешь меня? Ударишь? Почему я знаю, что ты этого не сделаешь»?

— Ву… у… д…

«Я поймал своё имя губами. Я застигнул тебя врасплох. Теперь ты тоже не думаешь. Стискиваешь меня в объятиях, так крепко, что хрустят кости. Твои руки скользят по моему телу, жадно и быстро. И я прижимаюсь к тебе так сильно, что полностью ощущаю тебя, каждый твой изгиб. Мы словно переходим друг в друга вместе с этими поцелуями. И мне это нравится. Сколько прошло времени? Они ещё дерутся, там, наверху»?

Флинт отпустил его первым. Просто в какую-то минуту разжались руки, давая почувствовать ночной холод голой спиной. Оливер вздохнул, одергивая свитер.

— Марк.

— Я не понимаю…

«Я знаю это. Ощущаю по твоему голосу».

— Марк, ты мне нужен.

— Я?

«Зачем слова? Вот мы стоим с тобой. Полшага друг до друга, а мне до смерти хочется снова прижаться к тебе. Рядом с тобой надежно. Я защищен и уверен, что мир может перевернуться с ног на голову, но если ты меня полюбишь, то никогда не отвернешься от меня».

— Марк. Ты хочешь быть со мной?

Минутное молчание. Краски борются на твоем лице.

— Хочешь? Мы могли бы встречаться….

«Мерлин! Я сам предлагаю это тебе»!

— Могли бы?

— Наверное. Черт, Вуд, если кто-то узнает…

— Мы будем очень осторожны…

… Так начался этот месяц. Месяц до того безумный, что на Оливера, время от времени, накатывало ощущение нереальности происходящего. В ночь стычки, никто из однокурсников не догадался, что произошло под обрывом между Оливером и его вечным соперником. Оба были достаточно растерзаны дракой, чтобы не возбудить подозрения. Тайна их связи закрутила Оливера, как калейдоскоп. В тот месяц, Оливер получил массу новых знаний и ощущений. Его мантия впитала в себя все возможные виды пыли, — бурую и пушистую, серую, не убранную нерадивыми эльфами, в таких местах, куда не ступала нога уборщика. Оливеру принадлежало обнаружение «хламовой комнаты», — холодного и темного помещения, куда неизвестно кто, и неизвестно зачем, стащил ненужную мебель. В первый раз, когда они с Марком занимались там любовью, на собственных мантиях, Оливер пожалел, что этот кто-то не выбросил, за ненадобностью, диван. В комнате было холодно, как в склепе, но Оливер не замечал этого холода. Хватало других ощущений.

Жар обнаженного тела под своей рукой.

Радость отдаваться и брать.

Глухой голос, выдыхающий его имя.

Нет стыда. В той темной комнате, когда трудно различить лицо напротив, и как слепой, ищешь на ощупь, по голосу. По стону, что рождается около уха, а потом опускается ниже, заставляет чувствовать кожей горячее дыхание. Сильные пальцы ласкают бедра, скользят между разведенных ног. И ты знаешь, что вслед за рукой спустится дыхание, чтобы бросить тебя в бездну ни с чем не сравнимого удовольствия. И эти откровенные ласки, что возможны пока только в темноте. Твои пальцы сжимают жесткие смоляные пряди волос, не отпускают голову Марка, чтобы упиваться ощущением горячего языка, пока мир не начнет кружиться перед глазами огненными искрами.

Оливер даже не предполагал, что так легко сможет отбросить все преграды пристойности. Что будет так естественна ответная ласка. Что он так отчаянно будет желать ощутить в себе горячую, твердую плоть, постанывая от изматывающего нетерпения.

-Ну, же, Марк! Ну же! Ещё, умоляю! Мерлин, ещё!

Лежать потом, сжимая друг друга в объятиях. Слушать дыхание в темноте. Одно на двоих. А потом начать всё сначала.

Безумие. Оно продолжалось месяц, а потом закончилось, так же неожиданно, как и началось.

Это случилось в тот день, когда они в первый раз заказали себе комнату в «Кабаньей голове», чтобы любить друг друга на нормальной постели. За окном только зарождался вечер, и Флинт опустил тяжелые шторы на окнах, чтобы скрыться от света. Они провели два сумасшедших часа, словно это была последняя возможность остаться вдвоем.

Марк ушел первым. Некоторое время, Оливер еще лежал на постели, улыбаясь своим мыслям. Теперь следовало подождать хотя бы 10 минут, потом встать, одеться, спокойно добраться до Хогвартса, сделать вид, что все это время занимался подготовкой уроков. Они договорились встретиться послезавтра, на старом месте, в «хламовой комнате». Всё ещё улыбаясь, Оливер привел себя в порядок, придирчиво оглядывая в зеркало. Удовлетворившись увиденным, он наклеил на лицо самое благопристойное выражение, и вышел из комнаты.

Он успел сделать только пару шагов по лестнице. Прямо навстречу ему, по той же лестнице, поднимались братья Уизли. Вуд остановился, как вкопанный. Наверное, на его лице отобразилось такое состояние паники, что умники тоже замерли на месте, и переглянулись между собой.

— Вуд? — Первым нарушил молчание Джордж. — Что ты здесь делаешь?

Оливер судорожно попытался придумать хоть что-нибудь, но в голове было девственно чисто.

— Я? — Брякнул он первое, что пришло на ум.

— Ну, мы то знаем, что здесь делаем. — Ответил ему Фред.

— Были кое-какие дела.

— С Флинтом?

— Почему с Флинтом? — мучительно покраснел Оливер.

— Да потому что, он только что расплатился за комнату. — Безжалостно констатировал факт Фред. — А ты только что оттуда вышел.

Крыть было нечем. Земля горела под ногами Оливера. Он так вцепился в перила лестницы, что побелели пальцы.

— Я же говорю, кое-какие дела.

— Интересные дела! — Подозрительно усмехнулся Джордж, обходя Оливера и внимательно его оглядывая.

— Что ты меня рассматриваешь? — Разозлился Оливер.

— Да, так. Интересные дела, говорю. Какой-то ты подозрительно чистенький и довольненький.

— О чём это ты? — Снова покраснел Оливер.

— Заметь, братец, — Джордж пропустил слова Оливера мимо ушей, и обратился к Фреду. — Никто нашего Вуди не бил, не возил физиономией по полу. Ни одной пылинки, и не одного синяка. Ты же знаешь, там, в комнате, всегда такая пылища на полу.

— Ну и что! — Завелся Оливер. Он чувствовал, что его просто загоняют в угол. — Вас послушаешь, вы бы были рады, если бы меня били.

— А, пожалуй, что и так. — Нахмурился Фред. — Иначе, это наводит на очень нехорошие мысли.

— Какие ещё мысли?! Да, я разговаривал с Флинтом, но это не касается, ни факультета, ни команды! И что с того? Это мое дело!

— Это наше дело, пока ты гриффиндорец, и наш капитан! — Не выдержал Фред.

— Что значит, пока?

— А то, Вуди, что ты предал Гриффиндор!

Если бы Фред не сказал ему этих слов, возможно, все, что произошло потом, пошло бы по-другому, или не случилось вовсе. Но тогда, глядя на злое лицо Фреда, Оливер ощутил такой непередаваемый страх, что он вытеснил из головы все мысли, кроме одной. Этого не может быть! Они не могут меня в этом обвинять! Что угодно, только не это! Думай, Оли, думай, ты должен что-нибудь придумать, как-то это объяснить…

— Я не предавал Гриффиндор! — Отчаянно выкрикнул он.

— Да? А шушукаться с врагом за нашими спинами, это как теперь называется? Дипломатия? — Добивал его Фред.

— Хватит, Фред, — осадил брата Джордж. — Уверен, что у Вуда есть на все объяснение.

— Представь себе! — Выпалил Оливер.

— Да? Интересно послушать! И какое же? Не трахался же ты с этим слизняком-переростком!

«Только не краснеть! Мерлин, как глупо все получилось! Почему?! Почему мне теперь нужно врать, оправдываться, выкручиваться?! Глупо! Глупо»!

И тут Оливера осенило.

— Оставь свои пошлые намеки! — Вскипел он. — Дело касалось полевых испытаний.

— Это-то тут при чем? — Подозрительно произнес Фред.

— А при том, что это Флинт вытащил меня из Дома Заблудших. И приволок меня к месту сбора, когда я свалился в лихорадке. Я должен был ему хотя бы спасибо сказать!

— Долго ж ты его там благодарил. — Не сдавался Фред.

— Перестань! — Примирительно произнес Джордж. — Я знал, что всему найдется разумное объяснение. Ты только так больше не делай, хорошо, Вуд? Потому что, если мы еще раз увидим тебя с Флинтом, это будет означать, что ты на самом деле предатель.

Оливер всем своим видом попытался показать себя оскорбленным, и, скорее всего, у него это получилось. Потому что близнецы больше ничего ему не сказали, и отправились наверх. А Оливер почти бегом добежал до башни Гриффиндора, и без сил рухнул на кровать.

«Что же делать? Что?! Я семь лет гордился тем, что я гриффиндорец, я своими заслугами стал капитаном! И что теперь? Я не могу быть предателем! Что будет, если все узнают? Если Уизли расскажут, что их капитан, как последняя шлюха, спал со слизеринцем! По собственной воле! Никто мне не подаст руки. Презрение. Бойкот. Я должен выбирать! Прямо здесь и сейчас. Что для меня важнее? Мои друзья или Марк? Честь или любовник?

А если узнают слизеринцы? Что Марк будет делать? Глупости, чушь, что мне теперь, в порядочность слизеринца поверить? Да он первый скажет, что все это, — плод моего больного воображения! Что ничего не было! Годрик Великий, я уже ему не верю! Я уже в нем сомневаюсь! Я не могу стать изгоем! Просто не могу»!

С пылающим лицом, Оливер вскочил с кровати, и наскоро набросал записку на обрывке пергамента.

«Приходи в раздевалку завтра, а 8 вечера».

Оставалось только передать её Марку. Это не составило большого труда. Весь следующий день, он ловил на себе удивленные взгляды Флинта, и все больше укреплялся в уверенности разорвать этот узел одним махом. Так было нужно. Так будет лучше им обоим.

Он пришел в раздевалку раньше Марка, специально, чтобы окончательно собраться с мыслями. Он прибывал в панике, — сел на скамью, сжал голову руками, вперив взгляд в одну точку. На улице снова громыхнуло, — дождь начался нешуточный, злой, хлесткий и холодный. Время от времени, небо полосовало разрядами молний, разрывая темный небосвод яркими вспышками. Оливер мучительно пытался заранее подобрать слова, но не находил их. И когда в проеме двери возник темный силуэт, он так и не смог придумать, с чего начать разговор.

— Привет.

Голос Марка заставил Оливера вздрогнуть, и встать. Он видел, как Марк сдергивает с головы капюшон, — дождь промочил его насквозь, и теперь к запаху раздевалки прибавился запах мокрой одежды.

— Мы же на завтра договаривались? — Снова прервал молчание Марк, и в карих глазах отразилось недоумение.

— На завтра. — Механически повторил Оливер, ловя себя на мысли, что ему невыносимо трудно поднять на Марка глаза. — Марк, понимаешь, я хотел…

Он не договорил. Флинт улыбнулся, быстро, уголком рта, по-своему истолковав это «я хотел». Он сделал шаг, и Оливер почувствовал на своих плечах его сильные руки.

— Марк…

Флинт, казалось, не слушал его. Холодные, и мокрые от дождя пальцы, коснулись губ Оливера. Оливер дернулся, отступая на шаг назад. Он не мог понять, как это получилось, но внезапно, он словно увидел Марка совсем другими глазами. Словно спала пелена. В глаза снова бросилось то, что он чудесным образом перестал замечать за этот месяц их тайных встреч. Что крупные зубы Флинта, под короткой верхней губой, действительно выглядят устрашающе, что карие глаза слишком глубоко посажены, и от того взгляд Марка, — как взгляд зверя со дна колодца. «Мерлин Великий! Ведь я с ним, еще вчера…».

В эту секунду ему вдруг стали отталкивающе неприятны прикосновения этих рук, глуховатый тембр голоса, огромная фигура, что, казалось, мешала Оливеру дышать.

— Марк, не надо.

— Что не надо?

— Ничего этого не надо.

— Что происходит, черт побери?

Флинт тоже отстранился, сделав шаг назад. Этот шаг разъединил их, словно пропасть.

— Марк…

Оливер почувствовал, что давится этим именем. Все, что происходило сейчас, было похоже на действие отворотного зелья. То, что еще вчера казалось притягательным и нужным, оказалось пустым и чужим. Даже имя.

— Я хотел сказать,… что мы не должны больше встречаться. Это неправильно, и…

— Что неправильно?

— Наши встречи, и то, что мы с тобой…

Оливер не мог заставить себя произнести эти слова. Даже просто произнести. Он почувствовал, что краснеет. Но не от стыда, а он злости. От того, что ему приходится объяснять то, что и так ясно. Зачем вообще объяснять?!

«Может затем, — зудел внутри дрянной голосок, — что ты мямлишь? Не можешь сказать ему прямо»?

— Что произошло со вчерашнего дня, черт тебя дери? — Глухой голос Флита теперь звучал с надрывом. — Это из-за Уизли? Они нас видели?

— При чем здесь Уизли! Я просто понял, что так не должно быть.

«Ты понял?! — Насмехался дрянной голосок внутри головы Оливера. — Ты, оказывается, понял?! А мне думается, что если бы умники не застукали тебя, ты бы так и бегал по темным уголкам»!

— И что же ты понял? — Прямая темная бровь Флинта вопросительно изогнулась. Даже при скудном освещении, Оливер увидел, как побелело лицо Флинта. — Давай, договаривай.

— Марк! Это все ровно бессмысленно! Ты слизеринец, а я…. У нас не может быть ничего общего! То, что между нами было, это просто как временное помешательство. Нас никто бы не понял, ни твои друзья, ни мои.

— Стоп, стоп, Вуд! Это тут при чем?

Это короткое «Вуд». Лицо Флинта изменилось. Усмешка, холодная и презрительная. Такая знакомая. Как яд, выплеснутый наружу.

— Ты долен понять! — Оливеру показалось, что его слова прозвучали фальшиво и неуверенно.

— Что я должен понять? Значит это всё чушь, — то, что ты говорил мне раньше? Что я тебе нужен! Что тебе все ровно, что подумают! Что ты хочешь быть со мной! Всё враньё, да, Вуд? Тогда ответь мне, зачем тебе все это было нужно?! Не припомню, чтобы я первым потащил тебя в постель!

Иногда слова бьют наотмашь. Оливер почувствовал, как Флинт ударил его по лицу, не поднимая руки.

— Ты! — Выкрикнул он, заливаясь краской. — Ты!

— Я не умею плести все эти словесные трели, Вуд! — Резко выкрикнул Марк. — Не нравится правда?! Ты затащил меня к себе, ты заставил меня поверить! А теперь ты вспомнил, что подумают об этом твои приятели?

— Представь себе! И мне не наплевать на моих друзей! И я не хочу из-за тебя стать предателем!

Оливер выпалил эти слова на одном дыхании. Он не знал, чего теперь ожидать. Крика? Удара? Но Флинт стоял напротив него, так же судорожно сжав руки на груди, и в карих глазах плескалась боль.

— Я не знаю, что изменилось, Вуд. — Наконец тихо произнес он. — Мне казалось, что тебе нравилось, что ты…

Вуд посмотрел на него так, что Флинт поперхнулся этими словами.

— Я не умею всего этого говорить, — голос Флинта стал еще тише. — Но, не поступай так со мной.

Что-то раздерганное и несчастное вдруг прозвучало в этом голосе. Что-то, что звало Оливера сделать шаг вперед, обнять эти сильные плечи, и сказать, что всё это бред, кто и что подумает. «Если мы еще раз увидим тебя с Флинтом, Вуди…».

— Прости, Марк.

Это были единственные слова, которые Оливер смог из себя выдавить. Только проскочить мимо, не дотронуться до слизеринца, не прикасаться, чтобы не спугнуть свою решимость. Потому что Оливер понимал, что теперь одного прикосновения будет достаточно, чтобы плюнуть на всё, и остаться с ним.

— Марк, я не могу по-другому.

Несколько минут они молчали. Невысказанные слова рвались с сомкнутых губ, как узники на свободу.

— Вуд.

— Что?

— Скажи, что ты не предал меня только потому, что испугался своих дружков.

— Я не предавал тебя. Я просто понял, что больше не хочу быть с тобой. Прости.

Презрительная ухмылка скривила некрасивые губы Флинта. Он больше не стал задерживать Оливера, и Вуд рванулся на улицу, к глотку свежего воздуха. Марк не собирался его прощать, — Оливер понял это по усмешке. Но в данный момент, Оливеру была безразлична даже месть.

Потому что тогда он считал, что поступает правильно.

Оливер волновался совершенно напрасно, — у Марка не было больше сил на месть. После разговора в раздевалке, им овладело состояние апатии. Он думал, что не сможет больше видеть Оливера, что их неизбежные встречи будут мучить его, что любое столкновение на матче, или в Общем зале, или на занятиях, отзовутся глухой болью, заставят возненавидеть Вуда за то, что он сделал с ним. Но этого не произошло.

Не то, чтобы он научился не замечать Вуда. Нет, он видел его даже слишком часто. Видел, как Оливер прятал глаза всякий раз, когда им приходилось оказываться в зоне видимости друг друга. Как сжимались его плечи, словно Вуд хотел уменьшиться в размере, спрятаться за спины однокурсников. Пару раз он замечал полный сожаления, жалостливый взгляд, и чувствовал глухое раздражение от этого взгляда.

Вуд сожалел. Ну конечно!

Постепенно душевная рана начала затягиваться, как это бывает с обычными ранами. Никто из друзей Марка не догадывались о том безумном месяце, что закончился так же неожиданно, как и начался. А если кто и догадывался, то не подавал виду.

Жизнь покатилась своим чередом. Затем наступила зима, и Хогвартс укутали снежные шапки, наметенные холодным северным ветром. Снег, как это бывало всегда, выпал ночью, завывал в каминных трубах, убаюкивая постояльцев волшебной школы, дабы никто из них раньше времени не увидел результатов ночной работы слуг Царства льда и Холода. Марк не первый год пытался просидеть эту ночь без сна, но ему ни разу это не удавалось.

Утром, он проснулся от страшного, обдирающего холода, словно чья-то дурная шутка перенесла его на улицу и голого бросила в сугроб. Марк распахнул глаза, ожидая увидеть над собой сизое небо, с ватными, тяжелыми облаками снежных туч, но вместо этого увидел довольную физиономию Деррика.

— Девил, как тебе кажется, нашему капитану идет белый цвет?

— Не знаю, что и сказать, Джей. Но мне так кажется, что мы с собой захватили маловато.

Марк вскочил с постели. В углу хихикал Монтегю, забравшись с ногами на постель Уоррингтона, и кутаясь в одеяло. Это уже было слишком, — пока Марк спал, они умудрились притащить в подземелье целое ведро снега, и высыпать его на Марка, предварительно сорвав одеяло. В теплом помещении снег быстро таял, и теперь постель была безнадежно мокрой.

— Вы оба, покойники! — Заорал на них Флинт и бросился в атаку.

Дев и Джей отпрыгнули в стороны, и Марк поскользнулся на мокром полу.

— Ну, кто первый? — Крикнул он, поворачиваясь, то к одному, то к другому.

— Он слишком много на себя взял. — Хохотнул Деррик и бросился к Марку, тяжестью своего тела опрокидывая на мокрую кровать.

— Команда подняла бунт. — Сказал он, оседлав Марка так, чтобы он не смог его скинуть. — Кайся, капитан, а то мы пришлем тебе черную метку.

— Да я тебе сейчас… — Марк попробовал пошевелиться, поворачиваясь, то на один бок, то на другой, чтобы найти слабое место в обороне Деррика, и стряхнуть его на пол.

— Дев, где у нас ближайший сугроб? Нашему капитану не мешало бы еще остудиться!

— Мне кажется, что на улице. — Произнес Уоррингтон. — Там сегодня очень большой выбор.

— Отлично, значит, подождем до улицы. — Ответил Деррик. — Марк, перестань брыкаться. Я все ровно не слезу.

— Посмотрим. — Процедил сквозь зубы Марк.

Деррик засмеялся, и Марк сумел воспользоваться этой заминкой, чтобы вывернуться, и навалиться на Деррика сверху. Тот все еще продолжал смеяться, и Марк увидел прямо перед собой его серые, стальные глаза.

— Нравится? — Спросил Марк, сжимая руки Деррика со всей силы, на которую был способен.

— А как же. — Засмеялся Джей, отвечая ему с той же силой. — Я просто обожаю, когда ты злишься!

Марк недоуменно посмотрел на него, не зная, как расценить эту фразу. Пока он пытался собраться с мыслями, Деррик выскользнул из-под него, ловко, как змея, и кинул Марку его свитер.

В коридоре уже стихала обычная, утренняя возня. Прекратили шаркать по полу тапки, и это могло означать только одно, — население подземелья Слизерина уже закончило приводить себя в порядок, и устремилось на поверхность.

— Давай, поторапливайся. — Окликнул Марка Уоррингтон. — Мы с Джеем конечно ничего не имеем против, если ты отправишься на завтрак в пижаме, но остальные невесть что могут подумать.

Марк усмехнулся. Совершенно неожиданно, на него навалилось легкое, приятное ощущение чего-то нового, что непременно произойдет в самое ближайшее время. Это ощущение не покидало его и во время завтрака, и он заметил, что ни разу не посмотрел сегодня на стол Гриффиндора, так, словно их не существовало.

Два первых занятия прошли быстро и привычно. Деррик был прав, — на улице глаза слепли от белизны сугробов, и сводило скулы от морозного, свежего воздуха. Марк уже и думать забыл про предупреждение Деррика, когда Джей столкнул его в самый большой сугроб. Они затеяли возню, Деррик норовил засунуть под мантию Марка как можно больше снега, и скоро Флинт превратился в снежную статую. Отплевываясь, он с трудом выбрался на дорожку.

— Дев, я его упустил! — Заорал Деррик, призывая на помощь Уоррингтона.

Девил на минуту оставил Монтегю барахтаться в сугробе, тряся кудрявой черноволосой головой, и бросился к Деррику. Вдвоем с Джеем, они подхватили Марка за ноги и свалили в разметанный сугроб.

— Буду тебе должен! — Засмеялся Джей, помогая Марку встать на ноги. — И я согласен отдать долг вечером.

— Марк, мне это не нравится. — Подал голос Мон. — Они всю ночь не спали, и о чем-то договаривались. И мне кажется, что эти два типа что-то против нас затеяли.

— Мони, маленький, ну как тебе не стыдно? — С притворным укором в голосе, произнес Уоррингтон. — Ну, что я могу против тебя замышлять?

— Как скорее уложить его, да, Уоррингтон? — Раздался за спинами слизеринцев знакомый голос, заставивший их обернуться.

— А, рыжие крысы Годрика. — Ухмыльнулся Деррик, стряхивая снег с мантии.

— Ну, ты то не переживай, Деррик. — В тон ему ухмыльнулся Фред Уизли. — Тебя в таких извращениях никто не подозревает.

Уизли довольно недвусмысленно указал головой на Марка. Намек был прозрачен, и Марк уже сделал шаг вперед, когда Деррик обнял его за шею, оттесняя от гриффиндорских близнецов.

— Оставь, Марк. Уизли не стоит твоего внимания, даже гипотетически.

— Ой, Деррик, да ты, правда, извращенец! Интерес к монстрам это у тебя врожденное или приобретенное?

Это было уже слишком. Марк рванулся из рук Деррика, но Джей, крепко держал его.

— Ох, Деррик, как мы тебе благодарны! — Поддержал брата Джордж. — Ты спасаешь нас от разъяренного Флинта. Век твоей доброты не забудем!

Деррик ухмыльнулся, — так гадко и паскудно, как умел.

— Уизли, я сегодня не настроен, не слушать тебя, ни оценивать твои жалкие потуги на остроумие. Поэтому если ты думаешь, что, из-за пары гриффиндорских придурков, мы пропустим сегодняшний Хогсмит, то ты жестоко просчитался.

— «Кабанья голова» сегодня наша, Деррик! Только попробуйте сунуть туда свои рожи.

— Ответил ему Уизли, но Джей не снизошел до ответа.

Вместо этого, он продемонстрировал врагам довольно красноречивый жест средним пальцем, и отвернулся, увлекая Марка за собой. Фред бросился было за ним, но Джордж поймал брата за мантию, и красноречиво указал головой на крыльцо. Он только что заметил то, что уже давно увидел Деррик. Декан Гриффиндора, профессор Макгонагалл, стояла в окружении девиц Ровенкло, и внимательно наблюдала за происходящим. Затеяв свару при декане, можно было действительно распрощаться с Хогсмитом, поэтому злейшие враги на этот раз разошлись, оставив местных сплетников без хлеба с маслом.

— Так мы идем сегодня? — Спросил Мон, когда они удалились от Уизли на некоторое расстояние.

— А ты не хочешь? — По привычке поддел его Дев.

— Ну почему, почему ты никогда не можешь ответить нормально! — Взвился Монтегю, выдергивая руку и устремляясь вперед. — Ты невыносим, понимаешь? Не-вы-но-сим!

— Мерлин Великий! Мон, ну, почему я так тебя люблю? — Крикнул Уоррингтон, и побежал догонять Монтегю.

Джей и Марк обменялись понимающими взглядами. Уоррингтон всегда говорил об этом, вгоняя Монтегю в краску, и при этом, стараясь делать вид, что его признания не более, чем шутка.

Упоминание о Хогсмите сгладило для Марка воспоминания о намеках Уизли. Он любил походы в «Кабанью голову», куда до недавнего времени могли придти только выпускники, пока вседозволенность Поттера не сломала эту славную традицию. Но если вовремя занять стол в углу общего зала, или заказать кабинет, то можно было спокойно пережить присутствие гриффиндорцев, и их подпевал с других факультетов. В этих походах на Марка нападало блаженное состояние «всё пофиг», щедро даруемое огневиски. Укутанный в ароматный дым сигары, мир размывался, теряя остроту очертаний. В такие минуты, в обществе друзей, что принимали его таким, какой он есть, Марк испытывал состояние экстаза, заставляющее розоветь его бледное от природы лицо. А если удавалось довести дело до драки, жизнь начинала играть всеми своими красками.

— Кого возьмем с собой? — Допытывался Джей, поднимаясь по лестнице, ведущей к кабинету Прорицаний.

— А ты кого хочешь? — Лениво поинтересовался Марк.

— Ну, мне достаточно нас четверых, — Усмехнулся Джей. — А вот Малфой не переживет, если мы опять его прокатим. Помнишь, какую истерику он закатил в прошлый раз?

— Помню. — Ухмыльнулся Марк. — Он вопил, как зарезанный. Какой позор и унижение, — Поттер уже был в «Кабаньей голове», а он нет!

— Интересно, Марк, наш ловец когда-нибудь повзрослеет?

— На что ты намекаешь? Что ему пока пройти посвящение?

— Не от меня, Марк! — Поднял руки вверх Деррик.

— Что так?

— У меня другие планы. А ты сам как?

— Деррик, я не хочу всю жизнь оправдываться перед Люциусом Малфоем. Пусть кто-нибудь инициирует Малфоя по большой и чистой любви.

— Это интересно кто, а? У него не слишком большой выбор.

— Ну, как сказать… — Ответил Деррик. — Клянусь, Салазаром, через год по нашему малышу будет сохнуть половина Хогвартса.

— Мы этого не увидим. — Пожал плечами Марк, и открыл дверь кабинета.

Ему не хотелось думать ни о чем, кроме вечернего похода, — Марк совершенно не слушал очередных бредней профессора Трелони. Время от времени он замечал на себе пристальные взгляды Деррика, но не давал хода ни каким мыслям на этот счет. Деррик был его друг. И думать, что Джей хочет что-то поменять в их отношениях, было глупо, даже гипотетически.

Как бы то ни было, но едва на Хогвартс опустились первые сливочные сумерки, окрашивающие стены и башни в легкий, фиолетовый оттенок, старший курс Слизерина уже приводил себя в порядок в душевой, попутно соревнуясь в знании скабрезных анекдотов. Мон, малиновый от игривых намеков Уоррингтона, уже завернулся в полотенце, и терпеливо дожидался, пока его друзьям надоест обсуждать сравнительные достоинства девиц с различных факультетов, включая собственный, и гоняться друг за другом по душевой.

— Кого ты отправил в Хогсмит? — Спросил Джей у Марка, когда они одевались.

— О, там целая ударная группа. — Марк не испытывал потребности крутиться перед зеркалом, быстро натянул на себя джинсы и черный свитер, и теперь восседал верхом на стуле, дожидаясь Уоррингтона и Деррика.

— Наши слоны? — Поднял бровь Джей, имея в виду Кребба и Гойла.

— Слоны это кавалерия. Кроме того, там Мунн и Даггер с 6 курса, и Боул. Так что если Уизли не отправятся штурмовать «Голову» со всеми своими затраханными львами, то место нам обеспечено.

— А если отправятся?

— Тогда Боул и ребята продержаться до нашего прихода, а уж когда мы придем…. — Марк не докончил фразу, — все и так было очевидно.

— Ну, честно говоря, я сегодня не настроен на драку, — Ответил Деррик.

— Все-таки инициация Малфоя, да, Джей?

— Это сюрприз, Марк. — Загадочно усмехнулся Деррик.

Марк не стал настаивать,— в любом случае, его это не касалось.

Спустя непродолжительное время слизеринцы выскользнули из подземелий и присоединились к толпе у выхода, жаждущей свободы так же, как они. Марк быстро пробежал глазами по знакомым лицам, и не обнаружил среди них ни Вуда, ни Уизли. Это говорило только об одном, — вражеская команда уже непонятным образом просочилась мимо Макгонагалл. Поттера среди них тоже не было, отчего очень расстроился Малфой, по каким-то своим, неизвестным Марку причинам.

Они уже подошли к вожделенному выходу, когда за спиной раздался голос, который ни с каким другим перепутать было нельзя.

— Мистер Флинт, задержитесь на минуту.

Марк кивнул, выходя из потока. Декан Слизерина, Северус Снейп, в черном своеобычном одеянии, поманил его рукой в сторону.

— Увидимся в «Голове». — Деррик ободряюще похлопал Марка по плечу, и слился с толпой.

«Замечательно!» — Нахмурился Марк, но спорить с деканом в его планы не входило.

— Да профессор.

Снейп, скрестив руки на груди, несколько минут мерил своего капитана сверлящим взглядом, словно Флинт скрывал от него жизненно важную тайну.

— Вы приглашали мистера Малфоя присоединиться к вам в Хогсмите, мистер Флинт? — Наконец произнес профессор.

— Да, господин декан. — Ответил Марк, мгновенно понимая, в чем тут было дело.

— Вы один, или вместе с вашими друзьями?

— Вся команда.

— И никто конкретно?

— Нет, профессор.

Взгляд Снейпа оставался недоверчивым. Марк понял, что его ждет допрос с пристрастием, и долгожданная «Кабанья голова» отдаляется от него на неопределенное время.

— Мистер Флинт, я прекрасно осведомлен о традициях нашего факультета, и вам это известно. Мистер Малфой имеет права просить инициацию, и я хочу, чтобы вы немедленно и правдиво ответили мне на этот вопрос.

— Мне нечего отвечать, профессор. Он ни о чем таком не просил не меня, ни моих друзей. Так что мы просто собрались развлечься, вот и всё.

— Мистер Флинт, я хочу напомнить вам, что я крёстный мистера Малфоя, и запрещаю вам или кому-то еще…

Марк вперил в Снейпа тяжелый взгляд карих глаз, и декан решил не продолжать свою мысль.

— Вам больше не о чем мне рассказать, мистер Флинт?

— Нет, профессор. Драко хотел пойти с нами, и я думаю, что у него есть такое право, как у каждого члена команды.

— Надеюсь, вы не собираетесь ему наливать ничего крепче сливочного пива? — Скривился Снейп.

— Разумеется, профессор.

— Мистер Флинт, я знаю, что сегодня днем, мистер Деррик снял в «Кабаньей голове» отдельный кабинет. Я уважаю традиции Слизерина, но хочу вас предупредить, что за мистера Малфоя вы отвечаете лично передо мной и его отцом. Как капитан команды. Вам ясно, мистер Флинт?

— Да, профессор.

— Тогда ступайте.

Этот разговор здорово разозлил Марка. Теперь еще декан! Все носятся с невинностью Малфоя, как со списанной торбой! Нужно было вообще не брать его с собой. Что-то декан не слишком волновался, когда две недели назад Деррик инициировал Нотта! Салазар Великий, факультету Слизерин тысяча лет, и почти все это время он, — закрытая каста. Да Снейп сам наверняка через это проходил! Уж отец Малфоя точно. И очень сомнительно, чтобы их деканы трясли старшекурсников, дабы этого дела не допустить. Да еще и задерживали ради этого капитана квиддичной команды перед посещением Хогсмита.

Из-за досадного допроса Снейпа он опоздал в «Кабанью голову» почти на час. Но когда Марк наконец-то переступил порог заведения, Снейп был немедленно предан забвению, вместе с неприятным разговором.

«Кабанья голова» плавала в клубах табачного дыма. Разнообразие запаха точно передавало, где именно и кто сидел, так что найти своих можно было даже в этом тумане. Запах маггловских сигарет выдавал присутствие гриффиндорцев, могучий корабельный табак красноречиво указывал на присутствие Хагрида и Флитвика, сладкий сигарный дым, вьющийся из дальнего угла позволил безошибочно добраться до двух сдвоенных столов, за которыми расположилась компания Слизерина.

— Ну, наконец-то! — Приветствовал Марка Деррик, двигаясь поближе к Боулу и Нотту, и освобождая для капитана надлежащее место. — О чем пытал тебя Снейп?

— Читал лекцию о неприкосновенности ловца. — Кисло улыбнулся Марк.

— Обо мне? — Малфой разогнал рукой дым, и удивленно посмотрел на Марка.

— Так, а ну как выбросил сигарету! И что это у тебя тут налито? — Марк подозрительно покосился на стакан, стоящий перед Драко. — Кто, вашу мать, налил ему огневиски?

— Эй, Марк, полегче. — Осадил его Деррик. — Что это на тебя нашло?

— Я уже сам могу за себя отвечать! — Выступил Малфой.

— Да неужели?!

— Марк, оставь его в покое. — Ответил Деррик, на которого Малфой уже бросал умоляющие взгляды. — Тебе надо догнаться. Кребб, давай, притащи еще бутылку, и закажи мяса на ребрах. На, успокой нервы.

Деррик протянул Марку свою сигару, и Флинт тут же уловил едва различимый горьковатый запах.

— «Зеленый гоблин»?

— Высшего качества, заметь.

— Где ты его взял?

— Достал по случаю. Ой, не надо так на меня смотреть! Я не пользуюсь услугами Уизли.

За столом засмеялись. Марк оглядел компанию, и понял, что действительно здорово отстал от общего настроя. За слизеринским столом царила любовь и взаимопонимание. Уоррингтон, сидя напротив, уже нежно обнимал Мона, нашептывая ему на ухо нечто такое, от чего Монтегю менялся в лице, и малиневел под цвет гриффиндорских мантий. Паркинсон, единственная девчонка, которая пользовалась доверием команды, и неотлучно присутствовала на всех мальчишниках, с участием Малфоя, сложила голову на плечо Драко, и улыбалась блаженной улыбкой. Боул поглаживал по плечу Нотта, Мунн и Даггер о чем-то беседовали между собой, а Гойл зорко следил, чтобы никто не покушался на интересы Драко. Одним словом теперь было самое время догнаться огневиски, и влиться в коллектив.

Неожиданно у стойки раздался грохот, и по всему пабу разнесся сильный запах сбежавшего молока. Кребб от неожиданности (взрыв раздался прямо у него под ухом), выронил стакан, который нес для Марка, и растянулся на полу. Со стороны гриффиндорского стола донесся взрыв громкого хохота.

— Ну, конечно! — Нахмурился Флинт. — Если в воздухе запахло вонючками, значит где-то поблизости Уизли.

— Плюнь на них, Марк. — Остановил капитана Деррик. — Пусть воняют, если придумать что-нибудь поумнее они не могут. Давай лучше выпьем, и забудем об этом.

— У меня другое предложение. Если эти уроды думают, что присутствие тупого верзилы Хагрида послужит им защитой, то… — Начал, было, Марк, но Деррик остановил его, обняв за плечо:

— Не сейчас, ладно, Марк. — Прошептал он на ухо Флинта. — А то испортишь весь сюрприз.

— Тогда давай напьемся в хлам, и сделаем это прямо сейчас. — Процедил сквозь зубы Марк, принимая сигару из рук Деррика.

После первой же затяжки «зеленым гоблином», у него пропало всякое желание драться. Он почувствовал сладкое, расслабленное состояние, овладевшее его телом, и больше не стал настаивать.

— Ну, за что выпьем? — Не унимался Деррик, наполняя бокалы.

— За касту. — Ответил Марк. — За Слизерин.

— За Слизерин это святое. — Встрял Драко, потянувшись к своему стакану. Марк хотел остановить его, но передумал. В конце концов, Гойл дотащит Малфоя на себе, если будет нужно.

— За Слизерин! Чистота крови навечно! — Дружно прокричали девиз своего факультета,

все, сидящие за столом.

Они, должно быть, сделали это слишком громко, потому что в баре тут же установилась неодобрительная тишина, но на это слизеринцы не обратили внимания.

Огневиски потекло рекой. После пятого стакана, Марк обнаружил, что полулежит на груди Деррика, и этот факт не слишком его удивил. Рука Джея плавно кочевала с его головы на плечо и обратно, но в этом уже не было ничего странного, только приятные судороги во всем теле. Отдавшись расслабленно-блаженному состоянию, Марк сосредоточенно пускал в потолок колечки горьковатого дыма. Он думал как это здорово, — лежать, в нежном полуобъятии друга, и плевать на весь белый свет. И на то, что будет завтра, когда эта ночь закончится, и они снова вернуться в утробу своего подземелья. Он даже не заметил, что за столом стало просторнее, — Мон и Уоррингтон отбыли в неизвестном направлении.

— Ну, ты готов? — Неожиданно поинтересовался Деррик, поворачивая к себе лицо Марка.

— К чему?

— К сюрпризу, мой дорогой капитан.

— А где Мон и Девил?

— Вот сейчас мы с ними и встретимся. Если ты конечно, согласен.

— Я согласен, причем на всё. — Лениво бросил Марк.

— Вот и славно, — улыбнулся Джей. — Тогда поднимайся, и пошли.

— Куда?

— Увидишь.

— Тогда надо еще выпить. — Произнес Марк, приподнимаясь со скамьи за полупустой бутылкой, но Джей опередил его, ласково уводя руки Марка от заманчивого предмета.

— Чуть позже, ладно? — Усмехнулся он. — Я не хочу, чтобы ты напился до бесчувствия, и ничего не запомнил. Если хочешь, я возьму бутылку с собой.

Марк кивнул, и сделал попытку встать на ноги. Оказалось, что это не так просто, — ноги стали ватными, и отказывались его держать. Марк прислонился к Деррику, чтобы не упасть, бессмысленно улыбаясь Джею.

— Вы куда? — На минуту оторвался от Нотта Боул.

— Не далеко, Стив. — Загадочно улыбнулся Деррик.

— Не-да-ле-ко. — Врастяжку повторил за ним Марк. — Если что, — кричите громче, и мы придем вам на помощь.

— Дорогой мой, все обстоит несколько запущеннее, чем я думал. — С укором в голосе произнес Деррик. — Я должен был остановить тебя полчаса назад.

— Я в норме, — хохотнул Марк, отделяясь от Деррика, и пытаясь выбраться из-за стола.

Он снова едва не упал, — Деррик вовремя обнял его за пояс, ловко лавируя между столами, и отнюдь не к выходу. После пары шагов, Марк обрел, наконец, некоторую твердость в ногах.

— Лестница, Джей. — Констатировал он, делая попытку подняться по ступеням.

— Лестница. — Все с той же загадочной улыбкой ответил Деррик.

— Наверх.

— Наверх.

— А я знаю, что находится наверху.

— Конечно, знаешь, мой дорогой капитан. — Ласково шепнул ему на ухо, Деррик, разворачивая к себе. — Наверху находится кабинет, который я заказал сегодня утром. Вернее, если быть точным, я и Уоррингтон.

— За них надо выпить. — С бестолковой настойчивостью произнес Марк, пытаясь отобрать у Джея бутылку. — За Уорри и за Мона, и за то, чтобы им все удалось.

— Конечно. — Не стал спорить Джей, но бутылку убрал на недосягаемое для Марка расстояние. — Но сначала, все-таки давай поднимемся наверх, и все обсудим наедине.

— Зря стараешься, Деррик.

Им все ровно бы пришлось пройти мимо гриффиндорского стола, — львы расположились как раз у лестницы, ведущей на второй этаж. Но пока гриффы не подали голос, Марк их не заметил.

— Он так наширялся, что все ровно не сможет ничего путного. — С издевкой в голосе, окликнул их Фред Уизли.

— А беспутного тем более. — Вторил брату Джордж.

Марк оттолкнул Деррика с такой силой, что Джей едва удержался на ногах. Хотя голоса у братьев отличались друг от друга, сейчас оба лица слились для Марка в одну веснушчатую кляксу. Первой мыслью было, как сильно он ненавидит этот цвет, а потом с головой накрыла оглушающая, белая ярость.

— Вы, уроды, что-то имеете против?

— Мы тебе прощаем уродов, Флинт. — С брезгливой гримасой произнес Фред. — Ты сейчас по слону не попадешь. Но только сегодня. Потому как если в Хогвартсе и есть самый большой урод, то это ты.

— Я бы на месте Дамблдора пускал тебя в Запретный Лес для распугивания нарушителей. — Подлил масла в огонь Джордж.

Второй раз остановить Марка, Деррику удалось с куда большим трудом. Он лучше, чем кто бы то ни было, знал, что в гневе их капитан был страшен, и за последствия не отвечал. Уизли надеялись на близость Хагрида и многочисленность за столом. Ну и на то, что сегодня Флинт был явно не в форме. Джей обхватил своего капитана сзади, и с огромным трудом попытался оттащить от перилл лестницы.

— Марк, да что с тобой?!

— Мне на вас плевать, поняли! — Заорал Флинт. — На всех вас, кому я не по нраву. На всех!

Его палец описал круг, указывая на всех, кто присутствовал в зале, и теперь смотрел на него. Описав круг, палец остановился на Вуде.

— И на тебя особенно, Вуд! Ты трус, ты об этом знаешь? Трус и предатель! Мне наплевать на вас всех, поганые ублюдки! — Кричал он, так, что слышали его, наверное, в Хогвартсе.

Деррик заметил вытаращенные глаза профессора Флитвика, и сделал последнюю попытку утащить Флинта вверх по лестнице.

— Марк! Что ты делаешь, черт дери! Эти идиоты достают тебя, а ты ведешься! Да пошли они все к такой-то матери!

Марк махнул головой, и внезапно обмяк в сильных руках своего охотника.

— Тебе это тоже важно, да, Джей? Как я выгляжу?

— Вот придурок! — Обескуражено воскликнул Деррик.

Щека Джея прижалась к лицу Марка, и рука снова скользнула в дебри его жестких, иссиня-черных волос.

— Что за бред ты несешь?! Да ты лучше их всех, вместе взятых! Они мизинца твоего не стоят. Ну, пошли, хватит нервы тратить на всякий сброд!

Марк не ответил. Деррику все-таки удалось дотащить его до кабинета, и оглушительно хлопнуть дверью.

— Да я даже не догадывался, что Деррик такой мудила. — Проводил их глазами Фред. — На него половина школы пялится, а он на Флинта запал! Это сколько ж надо выпить, чтоб с ним в постель лечь? Эй, Оливер, ты чего?

К счастью, ни Деррик, ни Марк их не слышали. И выражения лица Вуда тоже не наблюдали.

В комнате стоял полумрак, потому как слабо горевшие свечи почти не давали ни какого освещения. Кабинет был разделен на две части матерчатой перегородкой. Горевшая с той стороны свеча, позволяла видеть на ткани темную тень фигуры, склоненную над другой, распростертой на столе. Скрип стола, под аккомпанемент хриплого стона, и сдавленного горького рыдания, заставил Деррика на минуту оторваться от Марка.

— Поздно, Мони. — Услышал он срывающийся голос Девила. — Ты же знаешь, что я не отступлюсь. Я все ровно тебя возьму.

Джей криво усмехнулся, и решительно кашлянул в кулак.

— Дев, ты там с ним поаккуратнее, ладно? — Осторожно произнес он. — Я знаю, как ты давно этого хотел, но насколько я помню, ты собирался любить Мони, а не грубо трахать на столе, верно?

— Джей! — Донесся до него отчаянный вскрик Монтегю, словно просьба о помощи.

— Тише, маленький. — Ответил Деррик, совершенно игнорируя услышанную мольбу в голосе. — Расслабься. Уорри никогда не сделает тебе плохо, поверь мне. Он слишком тебя любит.

За перегородкой наступило молчание. Воздев напоследок язычки огня к закопченному потолку, свеча на той половине потухла, превратив холст в черный, едва различимый квадрат. Деррик быстрым взмахом палочки зажег две длинные, оплавленные свечи на низком столике у широкой, не первой свежести кровати, и повернулся лицом к Марку.

Несколько минут они просто стояли и смотрели друг на друга. Отблески света плясали на лице Марка сумасшедшую джигу, и он чувствовал, как по спине ползет долгая, обжигающая волна. Деррик стоял в паре шагов от него, — высокий, стройный и гибкий, с какой-то кошачьей пластикой позы. Стоял, меряя Марка взглядом стальных, прекрасно оттушеванных глаз. Он по праву считался одним из красивейших парней школы, и знал об этом. Марк усмехнулся, — более нелепой ситуации и представить было трудно. Здесь, в полумраке, где пахнет пылью и застарелой копотью. Джей вдруг перестал усмехаться, и теперь разглядывал Марка с такой жадностью во взгляде, что Флинт просто своим глазам не верил.

«Это всё огневиски» — Подумал Марк. — «По-другому просто не может быть. Мы слишком перебрали, вот и все. Ну и черт с ним! Утром он об этом даже не вспомнит».

— Что ты на меня так смотришь, Деррик? — С какой-то усталой злостью в голосе произнес Марк, прислонившись спиной к стене, и отхлебнув из бутылки, которую он все-таки сумел отобрать у Джей, когда они только вошли сюда. Взгляд Джея оставался пристальным и очень внимательным, а пухлые, красивого рисунка губы произнесли:

— Я тобой любуюсь, друг мой.

Он сказал это просто и как-то даже буднично, но Марк едва не подавился.

Он искал в лице Деррика спрятанную насмешку, иронию, он бы понял это. Но Джей взирал на него с клинической серьезностью человека, который уже все для себя решил. Забегая вперед, Марк мог признаться себе, что если бы он не был так пьян в ту ночь, он никогда бы не решился сказать того, что он сказал. Но тогда…. Этот полумрак, скрывающий неловкость, эти стальные глаза напротив. В конце концов, они пришли сюда не для того, чтобы пялиться друг на друга. Марк криво усмехнулся, вытер след от выпивки со своего подбородка, и хрипло произнес:

— Хочешь меня, Деррик?

В ушах стоял глухой звон. Если бы Деррик помедлил с ответом, или отказался, или замешкался, Марк, наверное, бросился бы бежать отсюда, куда угодно, чтобы никогда больше не видеть ни Хогвартса, ни Деррика. До тех пор, пока не свалился бы где-нибудь от изнеможения, и не умер бы. Но лицо Джея осталось серьезным и жадным, и он просто сделал шаг вперед, и сократил расстояние между ними до пары дюймов.

— Ты же знаешь, что хочу.

— Но…

Джей не дал ему договорить. Отобрал у Марка бутылку и отшвырнул её в угол. Стекло ударилось о дощатый, давно не мытый пол, и в воздух ударил сильный запах содержимого. Деррик не обратил на это внимание. Марк почувствовал, как пальцы Джея накрепко вплелись в его короткие волосы, нежно поглаживая затылок. Прямо перед собой он увидел стальной блеск глаз Деррика, и сильно зажмурился.

— Марк… — Слова рождались так близко от губ, что Марк ощущал их прикосновение. — Посмотри на меня.

Флинт нехотя открыл глаза. «Он не станет меня целовать». — Подумал про себя Марк, и похоже, что Джей прочел его мысли. Потому что он улыбнулся, а потом…

Нежное прикосновение губ, рожденное вслед за словами, осторожное, пробующее, каким бывает первый поцелуй. Та нежность, от которой можно задохнуться. Губы к губам, одно только желание, — ответить на прикосновение, позволить проникнуть глубже, в самое сердце. В голове огненный ураган, и нет больше власти над телом, и если бы Джей не прижимал его к стене так сильно и тесно, то можно было бы упасть. Руки, скользнувшие вдоль тела. У него теплые ладони. Теплые, сухие и сильные, сдергивающие через голову Марка черный свитер, а потом обнимающие его ладони. Как оковы. Свитер Деррика, цвета изумрудной зелени, щекочет обнаженную кожу, а потом приходят губы, скользящие вдоль ключиц к затвердевшим соскам груди. В голове туман, а в ногах слабость.

— Пойдем. — Хрипло шепчет Джей, толкая Марка на постель, сырую от вечной влажности под медленно сгнивающим потолком.

Тяжесть тела, — Джей сел на него сверху, как утром, когда они дрались в спальне, и ничего не предвещало происходящего сейчас. Свобода от оков, на те быстрые полминуты, что понадобились рукам для того, чтобы скинуть с себя зеленый свитер. Темно-русые волосы, — волной вдоль красивого лица.

— Черт, — Губы Деррика, скользившие по его телу, это сладкая пытка и экстаз одновременно.

— Что такое, мой славный капитан? — Не усмешка, нет. Улыбка, и озорные искорки в серых глазах. — Что-то не так?

Пряжка тяжелого ремня отпускает, с тихим металлическим скрежетом.

— Никогда не думал, что лягу на спину.

— Вот как? Тогда встань на колени.

Время течет медленно. От прикосновения к прикосновению. От слова к слову. От освобожденного уголка кожи к такому же, — для губ и касаний.

— Я никогда не встаю на колени, Деррик. Даже ради секса.

— Тогда лежи смирно, и не выступай. Вот так, мой славный….

— Дееееееее…риииииии…

— Так, да?

— Даааааааааа…

— А так?

Хмель исчез из головы уже давно, — Джей совершенно напрасно опасался, что Марк ничего не запомнит. Марк не о чем больше не думал, ничего не хотел, — только этих губ, жадно исследующих его тело, этих умелых ласк, заставляющих его голову бессильно биться из стороны в сторону по жесткому тюфяку кровати. Только один вопрос, одно недоумение, так и не высказанное им, — «Почему я? Почему меня? Мне?»

— Сейчас мой дорогой… Минуту…

— Отпусти мне руки, Джей.

— Зачем, мой хороший?

— Отпусти…. Я же не убегу…

— Не сегодня, Марк. Не сегодня.

— Черт, тогда убери свет! Погаси эти долбаные свечи!

— Почему?

— Я так хочу, понял. Сделай это, и… бери меня.

— Я хочу тебя видеть, Марк.

— Нет. Я сказал, погаси.

Ни какого волшебства. Приподняться на вытянутых руках, на долю секунды, чтобы сказать «ф». И заметить мучительный, малиновый румянец на щеках капитана. Салазар Великий, я это видел?!

— Деррик, что ты делаешь?

— Марк, только этого мне не запрещай, ладно? Я не хочу делать тебе больно.

— Нет! Не смей! Ни какого масла!

— Ты с ума сошел! Это очень больно!

— Бери так, или проваливай Деррик, клянусь!

— Ну, хорошо, хорошо. Марк, но обещай, что в следующий раз будет так, как я хочу!

«В следующий раз? Да ты половину утра блевать будешь, когда вспомнишь, что мы сейчас с тобой сделаем! Думаешь, я поверю в этот следующий раз?»

— Тогда терпи, мой хороший. Ты сам напросился на эту боль.

«Напросился. Но в твою постель я не напрашивался. Разве это боль? За свои 18 лет, я изведал все виды боли. Тебе и не снилось такое, Джей. Эту боль можно преодолеть. Стиснуть зубы, закусить до крови нижнюю губу, и вытерпеть. Это странная боль, — когда сжимается тело, первую секунду стараясь исторгнуть из себя чужое проникновение, но только первую секунду. Когда я рвусь из твоих рук, но ты крепко меня держишь. Твоя сладкая тяжесть. Прикосновение твоей кожи. Твои глаза, в которых нет больше нежности, а есть решимость, и… жестокость? Должно быть так. Я сам хотел этой жестокости. Заставить тебя сделать мне больно. Вколачивать свое тело в мое. Хрипеть мне в лицо:

— О, да, мой славный капитан. Я так давно этого хотел! Эй, эй, тише, не вздумай вырываться, я все ровно тебя не отпущу. Ты теперь мой, понял, мой,… сколько я смотрел на тебя, а ты этого даже не замечал.… Мечтал, что ты со мной ляжешь. Нравится? Хочешь еще? Еще сильнее?

Твое хриплое дыхание, и поцелуй, уже не такой нежный, а с просчитанной долей грубости. Что ж ты прав. Я сам напросился».

«Не так, не так. Я сам себе противен, когда говорю тебе все это. Я мечтал называть тебя самыми ласковыми словами. Я мечтал ласкать твое сильное, упругое тело, долго и нежно. Но теперь я понимаю, что сделай я это, Марк, ты не поверил бы мне. Принял бы за насмешку. Я совсем забыл об этом, когда планировал эту ночь. О том, что ты слишком привык к ежедневной боли, к насмешкам из-за угла, к тому, что ты один против целого мира, чтобы я так быстро заставил тебя отдаться нежности. Я держусь изо всех сил. Тебе ближе эта боль. Понятнее. Я вижу это по каплям крови на твоих искусанных губах, по сжатым скулам, своему долгому, глухому стону. Твое тело извивается в моих руках, чтобы испытать болезненный экстаз мрачно-грубого типа, и замереть подо мной, в ожидании моей скорой развязки. Есть здесь свет или нет, но ведь я все ровно вижу твое лицо».

Долгий стон, — без слов, на одной ноте. Руки, державшие Марка, разжались, и Деррик, наклонившись, прижался мокрым лбом к его лицу, стараясь выровнять дыхание.

— Прости меня. — Горячий шепот касается виска. — Марк, прости. Видит Мерлин, я хочу тебя любить. Любить, понимаешь?

Марк не ответил. Наверное, впервые в жизни, он не чувствовал контроля над своим телом, — оно болело, как одна открытая рана, разламывая на части. Он с трудом отодвинулся, замер на самом краю постели, обхватив колени руками. Глядя на его спину, Джей почувствовал дикое бессилие.

— Марк.

Флинт отстранился, бросив взгляд через плечо. Джей увидел отблеск на его лице, быстрый, раздерганный хрусталь по щеке, одной каплей на искусанные губы.

— Если ты кому-нибудь скажешь об этом, Деррик, клянусь, я тебя убью.

«Ну, нет, хватит! Я сегодня достаточно шел на поводу твоих глупых бредней!»

— О чем, Марк?

— Об этом. — Быстрый взмах руки по щекам.

— Ах, об этом?! — Деррик рванулся к нему, обнял, прикасаясь губами к обнаженным плечам, вдыхая запах его кожи. — Нет, дорогой мой. Пусть все знают, что я тебя люблю, понял? Я не собираюсь этого скрывать.

— Ты спятил!

— Конечно, я спятил два года назад, и не собираюсь лечиться.

— Пусти меня, чокнутый придурок!

Джей засмеялся, — дикое напряжение оставило его, смялось, как ненужный лист бумаги. Он вдруг откинулся назад, на постель, увлекая Марка за собой, и изо всех сил стиснул руки, прижимая его к своей груди.

— Я отпущу тебя, только когда я умру. Кстати. Кто-нибудь, кроме меня, видел, что ты умеешь краснеть?

Джей ожидал, что на этот подкол Марк отреагирует гневно и бурно, но тот лишь сжал его руки и ничего не сказал. Деррик был бы очень удивлен, если бы узнал, что в эту минуту, несгибаемый капитан сборной Слизерина, Маркус Флинт, больше всего на свете боялся открыть глаза, — и проснуться. Иначе бы Деррик подумал, что, оказывается, совсем не знает этого человека….

«О любви мы знаем немногое. Любовь, — это груша. Она сладкая, и имеет определенную форму. Но попробуйте дать определение формы груши».

После того памятного посещения Хогсмита, жизнь Оливера Вуда в очередной раз совершила замысловатый кульбит. Можно было в очередной раз, до гневных слез доказывать себе и окружающим, что ему нет до Флинта ни какого дела. Можно было снова вдрызг разругаться с Фредом и Джорджем, как в ту памятную ночь. Но единственным способом избавиться сразу и от всего, было оторвать себе голову.

Раньше он не мог видеть Флинта потому, что широкоплечая фигура слизеринца напоминала ему о собственном непристойном поведении. Потом потому, что он боялся выдать себя, и их законспирированные встречи. Позже, потому, что перед глазами еще стояло лицо Марка, и то презрение, которое читалось в каждой черте его некрасивой физиономии. Теперь бы самое время успокоиться, и забыть о существовании слизеринца.

Но не тут то было.

Их встречи снова стали пыткой, на этот раз потому, что из карих глаз исчез укор. Более того, — исчезло всякое выражение, относящееся к гриффиндорцу. Оливер действительно перестал для него существовать, и это равнодушие было вызвано не усилием воли, и не заколачиванием обиды в гроб памяти. А тем, что именно Флинт, а не красавец Оливер, нашел замену любовнику. И это обстоятельство било по самолюбию Оливера, как плеть садомазохиста.

Отныне рядом с Марком был Деррик. Нет, он и раньше был рядом, но НЕ ТАК. Это НЕ ТАК, Оливер понял еще в Хогсмите, когда наблюдал, как Деррик обнимал его, как руки сероглазого красавчика ласкали знакомые, жесткие смоляные пряди. И как Деррик на него смотрел.

Никогда, ни при каких обстоятельствах, Оливер не думал, что будет так ревновать. До бешенства, до трясущихся рук. Он пытался сам себя успокоить, как на приеме у колдомедика в больнице св. Мунго. «Лягте на кушетку, батенька, и расскажите доброму дяде, что это с вами приключилось». И он рассказывал, что Флинт полное ничтожество, просто уродливый сукин сын. Припоминал бладжер, пущенный в живот сильной рукой вражеского капитана, знаменитый жуткий оскал, косноязычие слизеринца, ставшее давно предметом анекдотов. Воспоминания о 33 прегрешениях Флинта успокаивали, и позволяли Оливеру взять себя в руки. До того момента, пока перед глазами не появлялся Деррик. И тогда все начиналось сначала.

Вскоре, Оливер поймал себя на мыслях, что Деррика он ненавидит куда больше Флинта. Воспоминания о Марке были похожи на застарелую, ноющую боль, спрятанную где-то очень далеко. Флинт был «скалой» для всего Слизерина, за которой любой, носящий бело-зеленый шарф мог укрыться от житейских невзгод и недружелюбия остальных факультетов. Но, с приходом Деррика, эта «скала» дала трещину. Сквозь голый базальт пробились робкие побеги чего-то сугубо человеческого. Это было неожиданно и дико, как танцы на похоронах. Ответственный за все это безобразие Деррик, будил в душе Оливера ураган эмоций.

Отныне Оливер ненавидел:

1. Завтраки, обеды, ужины и само посещение Общего Зала.

Потому что видел Деррика, заботливо суетящегося с тарелкой Флинта, шепчущего ему что-то на ухо, наклоняясь при этом преступно близко. В серых глазах плясали маленькие, весёлые черти, сочные губы шевелились, произнося неслышимые фразы, от которых Флинт опускал голову, чтобы скрыть алые предательские пятна на щеках. Оливер припомнить не мог более отвратительного зрелища, — Флинту смущение девочки-недотроги, шло как корове седло.

2. Занятия, все, какие были.

Потому что эти двое кретинов постоянно обменивались долгими взглядами, так активно, что это стало доставать даже Снейпа.

3. Тренировки на поле, особенно, если командам приходилось дожидаться очереди друг за другом.

Потому что большую часть времени, кое-кто носился кое за кем по полю, совершенно наплевав на мнение окружающих.

4. Узкие коридоры Хогвартса.

Потому что невозможно было пройти мимо, и не заметить, как рука Деррика скользит по плечу Флинта, или обнимает его за шею.

5 . Ночи.

Потому что Оливер не мог выбросить из головы дикие картины, чем эти двое сейчас занимаются в своем подземелье. И эти игры воображения начисто лишили Оливера спокойного сна.

6. Походы в «Кабанью голову».

Потому что даже табачный дым не мог скрыть от глаз эти отвратительно-страстные поцелуи.

7. Преподавателей, которые словно сговорились ничего не замечать.

8. Друзей, за то, что не прекращали обсуждать эту тему.

9. Деррика, за то, что занял место Вуда, и нашел в себе силы наплевать на окружающих.

10. Флинта, за то, что это место в своем сердце так легко отдал.

Эти десять причин для ненависти испортили Оливеру аппетит и сон, и превратили его жизнь в кромешный ад. Уроки ушли куда-то по боку, все былые интересы растворились лишь в одной мысли: «Этого не будет! Идет последний год в Хогвартсе, а потом 90% тех, кто осудит сейчас, даже не вспомнят о том, что было. Я должен его вернуть. Не знаю, как, и не знаю зачем, но я должен это сделать! Иначе я просто сойду с ума!»

Утро. Буйство гриффиндорских спален, где за полчаса до подъема начинают хлопать двери, комнаты обмениваются посетителями, возвращая загулявших львов и львиц к родным кроватям. Стойкий аромат антипохмельного зелья из спален старших курсов. Давка в умывальне, перемежающаяся взрывами хохота. Здесь толкались, слушали последние сплетни, перемывали кости, жаловались на жизнь, строили стратегические планы, и обсуждали преподавателей. Умывальня была Меккой сплетен и задушевных бесед, хотя Оливер так и не смог понять, почему к этому делу так располагает звук льющейся воды и созерцание белых унитазов.

— Вуд, ты, почему не пришел вчера?

-А кое-кто про него спрашивал….

— Знаешь, дружище, это свинство с твоей стороны! Ни себе, не людям!

— Ой, да что ты с ним разговариваешь?!

— А что мне делать? Эта дура ни как не может выбросить из головы нашего зануду! Вуд, а Вуд, ты с ней поговори, что ли?

— Как вы вчера удрали от Филча, а?

— Ловкость рук, придурок!

— Слышали про патруль?

— Какой?

— Дамблдор обязал призраков патрулировать гостиные по ночам!

— Брехня, как и в прошлый раз!

— А вот и нет! Девчонки из Ровенкло видели!

— Нашего Ника? Так все знают, что он обожает подсматривать!

— Может, скажем, об этом Дамблдору?

— А на фига? Мне лично они не мешают. Пусть зырят, если охота.

— Жестокий ты тип, Фред!

— А ты как думал?!

Утро. Завтра будет то же самое. Ничего не изменится. Общий Зал, скрип лавок, звон посуды, чавканье набитых ртов. Смех. Утренние совы. На головы летит мелкий мусор и птичьи перья.

— Ух, ты, ну опять двадцать пять! Им еще не надоело?

Поворот голов в сторону выхода. Две высокие фигуры в мантиях с зелеными обшлагами. Дружеские толчки в спину, ряд жующих слизеринцев раскалывается, пропуская опоздавших. Это уже становится привычкой.

— Как он вообще еще ходит, а? — Голос Фреда над ухом, быстрый взгляд в сторону Флинта.

У слизеринца осунувшееся лицо, и блеск в глазах.

— А тебе то что? — Ответная реплика Джорджа.

— Будем надеяться, что Деррик затрахает его до полной неспособности сесть на метлу. — Бурчит под нос Ли, и все смеются.

Ежедневная шутка. За столом слизеринцев, — аристократическая благопристойность. Этакое немое обращение: «дела Слизерина никого не касаются». Деррик, Флинт, Уоррингтон, Монтегю, Боул. Команда голубков. Может им цвет пора сменить? И герб тоже. Большой серебряный член на небесно-голубом фоне. Очень эффектно получится!

Мерлин Великий! Как же я их ненавижу!

Оливер понял, что его мысль в очередной раз сбилась с курса «я спокоен».

Две пары зельеварения. Добро пожаловать, в четырехчасовой ад! Непроницаемая каменная маска Снейпа. В его глазах ехидная радость встречи с чужой тупостью.

— Ваша самостоятельная работа не преподнесла мне сюрпризов, — Сухо заметил Снейп, тыча тонким пальцем в свитки пергамента, сваленные грудой на его столе.

Группа молчала, со стойкой обреченностью приговоренных к смертной казни, когда в помиловании отказано. Все ждали, когда профессор начнет кидаться свитками и ехидными замечаниями. При этом часто оказывалось, что комментарии к оценкам воспринимались куда болезненнее, чем сами оценки. Гриффиндорцы считали, что Снейп ведет грязную игру с запрещенными приемами, а для родного факультета декана, зельеварение было единственным предметом, где они чувствовали свою защищенность и превосходство. На это были свои причины. Часто Снейпу казалось, что Хогвартс, с его полярным делением на Слизерин и Гриффиндор, похож на старомодную маггловскую сказку, исполненную морали. Сказку с участием коварных личностей в мантиях с серебряной змеей и героев в малиновом, настолько отважных и честных, что от этого откровенно тошнило. Зельевар остро чувствовал эту градацию, и им тут же овладевало чувство попранной справедливости.

— Больше всех, как и следовало ожидать, — кивок длинноносого лица в середину класса, — меня порадовали господа Уизли. И не надо меня уверять, что господа На Одно Лицо сочинили эти перлы порознь. Я в жизни не слышал более безумного бреда! И полагаю, что будет нелишним заставить вас выпить все те зелья, что вы так красочно описали. Так мы быстро избавим школу от множества проблем!

— Мистер Макфейн, а мне говорили, что вы собираетесь стать колдомедиком. Я бы посоветовал властям поставить рядом с вашей аптекой указатель на ближайшее кладбище, и при этом очень большой. Все ровно несчастные, опрометчиво позволившие вам себя пользовать, очень скоро лягут на два фута под землю.

— Ваше сочинение, мисс Белл привело меня в полный восторг! Какая бездна фантазии! А вот если бы вы не посвящали все свое свободное время чтению дешевых бульварных газетенок, вам не было бы нужды изобретать то, что уже давно изобрели до вас! Откуда вы вообще выудили эту рецептуру? Улучшенная формула знахарских снадобий Левор де Монтарасси? «Три капли нашего средства, добавленного в утренний чай вашего возлюбленного, заставят его воспылать к вам неземной страстью!» Выбросьте весь это бред из головы, и не смешите людей!

— Мистер Джордан, что именно вы хотели сказать фразой, цитирую: «тереть до тех пор, пока он не позеленеет, и не отвалится»? А изречение «откинет серообразный дым»? Или ваш длинный язык хорошо себя чувствует только когда верещит гадости а микрофон?

— И, наконец, король нашего шоу! Мистер Вуд! Это была шутка, да? Вы решили сыграть со мной в интересную игру? Что происходило в ваших мозгах, размером с горошину, когда вы вознамерились сдать мне вот это?

Оливер почувствовал, как кровь ударила ему в виски. Понятное дело, что все тут же на него вытаращились, дабы узнать, чего ради Снейп к нему прицепился. Оливер сам бы дорого отдал, чтобы об этом узнать. До тех пор, пока Снейп не швырнул в него злополучный пергамент. Оливер развернул свиток и обомлел, — на листе ничего не было, кроме его фамилии и названия работы.

— Не слышу ответа, мистер Вуд! Начинаете оправдывать свою фамилию? Или считаете, что написать её вполне достаточно, чтобы я об остальном догадался сам? Или мне стоит поставить вам отлично, за изобретение нового вида невидимых чернил?

— Я не знаю, профессор….

— Что вы там бормочете? Может, это вас разыграли ваши друзья? Господа Уизли так любят невинные шалости!

— Я не знаю, профессор.

— Чего вы не знаете?

— Как это получилось.

— Вот как? Тогда может быть стоит пригласить мракоборцев? Налицо заговор! Коварные враги Гриффиндора похитили гениальные откровения мистера Вуда!

— Но…

— Но? — Бровь предводителя Слизерина поползла вверх, в притворном удивлении. — НО следует понимать, что работу вы все-таки писали?

— Я писал, профессор.

— Вот даже как? Ну, если вы последовательно отвергли все логичные объяснения, в виде шуток ваших дружков, мне остается только посоветовать вам, обратиться в клинику святого Мунго. Пусть там разбираются с вашими болезненными фантазиями. Вы даже «тролля» у меня не заслужили! Попрошу старосту зафиксировать, что я снимаю 20 баллов с факультета Гриффиндор за ложь вашего капитана.

Гриффиндорцы недовольно завозились.

— Кто-то желает со мной поспорить?

Желающих, ясное дело, не нашлось. О результатах слизеринцев, само собой не было сказано ни слова. Оливер от досады едва не выл. Он честно потратил на эту работу два дня! Может ему правда пора лечиться? Ну не могли Фред с Джорджем так с ним поступить! По другим предметам возможно, но не по зельеварению!

— Ты надеюсь, на нас не думаешь? — Толкнул его в спину Фред.

— Отвяжись! — Зарычал Оливер. — Только дурацких вопросов мне сейчас не хватало!

— Мистер Уизли сядьте на место! — Прокаркал со своего места Снейп. — Ваша возня действует мне на нервы.

— Итак, сегодня вы порадуете меня практикой. — Продолжил Снейп, и Оливер, в который раз поразился, как Снейп умудряется возбуждать всеобщую ненависть, даже не повышая голоса. — Я не особенно рассчитываю на то, что дело пойдет лучше, чем с теорией, но не перестаю надеяться. Господа Уизли, вашего тандема я больше не потерплю. Мистер Уизли «справа», возьмет свои вещи и отправится на первый стол к мистеру Уоррингтону.

Мистер Уизли «слева» останется сидеть там, где сидел, закроет рот, и подождет, когда к нему пересядет мисс Торхем. Джордан, я уже видел все ваши пируэты на месте комментатора, и не куплюсь. Итак, котел второго размера, весы, ступка 34. Джордан, вы угомонитесь, наконец? Перед вами задания, — одно на двоих. Кто не знает, где взять ингредиенты, и ошибочно поворачивается к соседней паре, пусть воспользуется указателем!

— А я все думаю, почему мы это терпим? — Пробормотал Макфейн, но Оливер не ответил.

Про себя он в очередной раз проклял Снейпа, но у того к проклятиям был стойкий иммунитет. Зелье им с Макфейном досталось то еще. «Эликсир Тайны», Мерлин его побери! Эффективно снимает с предмета магические эффекты на довольно непродолжительное время. Иногда его еще называют «зельем Скольжения», и пару-тройку ингредиентов для этой штуки нужно готовить больше месяца. Конечно, если не использовать кладовку Снейпа.

— Ну, есть какие идеи? — Зудел над ухом Макфейн. — Вуд, ты что, правда, сдал Снейпу пустой лист?

— Заткнись! — Тут же дошел до точки кипения Вуд. — Или я тебе этот котел на уши надену, клянусь!

— Ладно, ладно, чего ты завелся? — Макфейн опасливо покосился на Снейпа.

Ближайшие десять минут, за столом Оливера не было слышно ни слова. Только сопение и глухие звуки трения пестика о ступку. Оливер постарался сосредоточиться на процессе растирания одной драхмы серы с одной драхмой толченых клыков дракона и добиться нужной консистенции бледно-перламутровой пыли.

— Мистер Умник, вы и здесь не успокоитесь, да? — Витал под сводами кабинета голос вездесущего Снейпа. — Вы хотя бы отдаленно представляете, что будет, если волос мисс Торхем попадет в котел? Мисс Торхем, я разрешаю вам вырвать часть его шевелюры и заставить потом это зелье выпить!

Оливер даже подумал, что было бы неплохо наложить на себя заклятие временной глухоты, но потом устыдился собственного малодушия.

— Вы это заслужили, Джордан!

Оливер оглянулся. От стола Джордана валил густой дым, и Ли отчаянно пытался убрать с лица нечто, напоминающее остывшую манную кашу.

— Эффект осветления, Джордан продлится около суток, так что в этой полосатой раскраске вы будете очень оригинальны. С вами все в порядке, Монтегю? Всплеск был достаточно сильным

— Все в порядке, профессор. Только на мантию попало.

— Предъявите Джордану счет.

Оливер увидел, как Уоррингтон резко провел ладонью по горлу, и бросил на Джордана взгляд, не предвещающий ничего хорошего. Этот красноречивый жест говорил только об одном, — после уроков гриффиндорцам лучше держаться поближе к Джордану.

Макфейн наконец-то заткнулся, и занялся делом. Оливеру удалось на непродолжительное время сосредоточиться на бурлении своего котла, и даже верно выдержать время по светящимся часам.

— Если я еще раз увижу, Уизли, что вы толкаете под руку Уоррингтона, я вычту 50 баллов с вашего факультета. Я вам это обещаю. Мистер Деррик, я очень терпелив, но любому терпению приходит конец! Если еще раз ваши глаза оторвутся от котла, и рука потянется в том направлении, я выставлю вас обоих из класса. Что на вас нашло?! Мистер Флинт накормил вас «ангельской пылью»? Или вы немедленно…

Что должен был немедленно сделать Деррик, никто так и не узнал. Со стороны стола Фреда Уизли раздалось энергичное «чпок», и первая красавица Слизерина, Марго Торхем, в истерике вылетела из класса. Снейп, хищной птицей спикировал на место скандала, и взмахнул волшебной палочкой. Над котлом Фреда грязно-белым облаком, поднимался образ Марго. Вернее, этаким гротеском пленительного образа, с тройным подбородком и лишними фунтами. В общем-то, было от чего расстроиться. Снейпу удалось развеять полученное безобразие довольно быстро, но не так, чтобы его никто не заметил.

— Минус 20 очков Гриффиндору! — Рявкнул Снейп. — Вам, Уизли, неуд и 10 отработок под руководством мистера Филча! Вон из моего кабинета! Поступите к магглам, шутом в балаган, вам там самое место! Будете развлекать их дешевыми фокусами.

Одним словом урок скверно начался и не мог закончиться добром. Пока Вуд и Макфейн глазели на скандал с Фредом, их собственное зелье вспенилось, и нагло полезло прочь из котла. Снейп был тут как тут, и оба полетели на отработку.

Оливер внутренне похолодел. За все 7 лет обучения, он ни разу не попадал на отработку к Снейпу. Слухи об этом «мероприятии», ходили неутешительные.

— Великий Годрик! Ну и повезло же тебе, Вуд!

Фред и Джордж напали на него вечером, когда он с обреченным видом собирался на каторгу к декану Слизерина.

— Слушай, давай махнемся?! Все ровно никто не узнает!

— Чем махнемся? — Не сразу понял Оливер.

— Отработками. Вы с Макфейном пойдете к Филчу, а мы потрем котлы Снейпа.

— Опять за своё, да? — Рассвирепел Оливер.

— Дурак! — Обиделся Фред. — Снейп нас к своим складам на пушечный выстрел не подпустит. Особенно после прошлого раза.

— А нам по зарез нужны кое-какие компоненты.

— Я в этом деле не участвую. — Заныл Макфейн.

— Да тебя никто и не просит! — Огрызнулся Джордж. — Оливер, ну будь другом, а! Мы только пощупаем Снейпову кладовочку на предмет пары пузырьков. Ну, может ещё что до кучи попадется.

— Идите к черту!

Фред тут же обиделся:

— Вот знаешь, Вуд, ты, конечно, наш друг и всё такое, но иногда ты просто бесишь своей осторожностью. Нет в тебе какого-то огонька! Так и будешь всю жизнь поступать правильно? Оглядываться, что другие подумают! Тебе что, никогда не хотелось плюнуть на все условности, и сделать что-то, чего тебе хочется?!

— Хватит меня стыдить! — Рявкнул Оливер. — Я не вижу ни какого кайфа, чтобы на меня показывали пальцем, как на стихийное бедствие.

— Да ты ни в чем кайфа не видишь! — Насел с другой стороны Джордж. — Праведник-эротоман! Так и проживешь всю жизнь нудно и правильно?

— Ладно, Вуд, не хочешь меняться не надо. — Неожиданно пошел на попятную Фред. — Но ты можешь хотя бы не уходить из кабинета, пока мы кое-что не сделаем?

— Смотря что. — Оливер не собирался так быстро сдаваться.

— Да не дрейфь! Просто не слишком усердствуй с котлами, вот и всё, что от тебя требуется. Ты их помедленнее, помедленнее…

— Вам то это зачем?

— Вуд, ну зануда же ты! — Закатил глаза Джордж. — А то, что мы успеем отмотаться от Филча, кое-что взять у Гарри, и нанесем тебе визит. Ты же знаешь, что Снейп всегда запирает кабинет, и просто так к нему не проберешься. Поэтому нам нужно, чтобы дверь была открыта. Тогда мы тихонечко, как мышки…

— Снейп что, по-вашему, слепой? — Подал голос Макфейн.

— Не твоя забота! — Отбрил однокурсника Фред. — Можешь сбегать, и всё ему рассказать.

— Хватит, Фред!

— Что хватит?! Вы оба здесь стоите и нудите, готовые грудью защищать слизеринское добро!

— А ну возьми свои слова обратно! — Побагровел Вуд.

— А то что? — Сощурился Фред. — Что ты собрался сделать, Вуди?

— Тогда узнаешь!

— Хватит вам! — Первым опомнился Макфейн. — Как ты вообще можешь такое говорить?! Что мы, по-вашему, со слизеринцами водимся?

— Да кто вас знает! — Перегнул палку Фред. — Мы вот Вуда видели с Флинтом в темном уголке, может и ты…

Договорить он не успел. Дисциплинированный мальчик Оливер Вуд, резко размахнулся, и засветил Фреду кулаком в нос. Фред вскрикнул, прижал руку к лицу, и сквозь пальцы очень быстро закапала кровь.

— Ну, Вуди…

Оливер приготовился к обороне, но этого не потребовалось. Джордж вклинился между ними, и оттащил брата в сторону. Просто Джордж, как более благоразумный из братьев Уизли, помнил, что в гневе спокойный и положительный Оливер Вуд совершенно слетал с катушек, и мог быть способен на что угодно. Недаром на Гриффиндоре бытовала поговорка по этому поводу: «Хагрида остерегайся спереди, слизеринца сзади, а Вуда в гневе, — с любой стороны». К тому же Фреда просто понесло, — иначе он бы не напомнил про Флинта.

— Всё! Прекратили! Не хочешь светиться перед Снейпом — не надо! Мы что-нибудь еще придумаем.

С минуту раздавалось энергичное, обиженное сопение, а потом Оливер сказал:

— Я задержусь у Снейпа, так и быть. Я вот только спустя 6 лет узнал, что некоторые не могут держать своё слово! Так что не хочу, чтобы ты, Фредди, завтра пустил сплетню, что я предал Гриффиндор!

— Я не занимаюсь сплетнями, Вуд! — Проворчал Фред, но уже не так воинственно. — У меня просто сорвалось, сам знаешь о чём.

— Оно и видно!

— Оба хороши! — Фыркнул Джордж. — Вуд, ты не обижайся, но ведь классно будет, если мы пошуруем прямо под носом Снейпа. Он давно это заслужил. А за нас ты не волнуйся, — тут есть одно верное средство, — Снейп носу не подточит, что мы у него были. Представь только, как он взбесится!

Оливер угрюмо кивнул. Он знал, что если близнецы что-то задумали, то они не остановятся. Поэтому, куда проще было согласиться.

Ровно в 8 вечера, Вуд и Макфейн проследовали в кабинет зельеварения. Снейп встретил их злорадной ухмылкой, и горой грязных котлов, кои предстояло привести в сверкающий вид без помощи волшебных палочек. Снейп повелительно ткнул пальцем в ворох тряпок и кучку кирпичной пыли, видимо считая, что слова здесь не нужны. Гриффиндорцы огласили кабинет тяжкими вздохами и принялись за дело. Снейп больше не обращал на них ни какого внимания, — уселся за свой стол, и уткнулся носом в какие-то бумаги.

Время ползло ужасно медленно. Мантия Оливера уже была покрыта кирпичной пылью, он обломал ногти и измазался в копоти по самые уши. Рядом пыхтел Макфейн, — как и предполагал Вуд, у однокурсника было так же мало опыта в бытовых делах, как и у него самого. Больше всего на свете, Оливер хотел теперь оказаться в ванне, и отскоблить с себя жирную сажу. Теперь проблема сбежавшего варева в этих самых котлах, обернулась для Оливера совсем другой стороной. Ему даже пришла в голову безумная мысль, что он начинает понимать ненависть Снейпа к нарушенным рецептурам. Впрочем, ему то что, — наверняка сам Снейп котлы не чистил!

Гора ни как не хотела уменьшаться, и Оливер попробовал отвлечься. Некоторое время он считал, сколько котлов и какого размера они уже успели почистить, потом высчитал, какое количество кирпичной пыли приблизительно пошло на чистку одного котла. Затем мысли его перескочили на предстоящий сезон игр, последних для него в Хогвартсе. Здесь Вуд ступил на сколькую почву. Думать об играх, значило вспомнить о своих главных соперниках, а вспомнить Слизерин, значило…. Им ведь еще предстоит пожимать друг другу руки перед матчем. Снова дотронуться до этой руки, со следами вечных мозолей, почувствовать силу его ладони и вспомнить…. Хватит! Оливер тряхнул головой, чтобы отогнать надоедливое видение, и принялся, остервенело полировать бок котла. Макфейн бросил на него удивленный взгляд, но промолчал. И на том спасибо! Нужно было немедленно переключиться на иные мысли, вспомнить уроки, представить сдачу экзаменов, — одним словом забить мысли чем угодно, только не слизеринцами. Но чем больше Оливер прилагал усилий, тем хуже у него это получалось. К тому же под исход второго часа у него заныла спина, и он украдкой потянулся.

— И вы считаете себя спортсменом, Вуд? — Тут же послышался голос Снейпа. Оливер в сердцах сплюнул, — и Фред с Джорджем еще собирались прокрасться мимо зельевара незамеченными!

Он уже вознамерился гордо расправить плечи, и всем своим видом дать понять, что чертовы котлы не заставят его просить декана о снисхождении, как тут прямо над их головами раздался совершенно посторонний звук. Наверху что-то безостановочно звякало и грохало, словно целая толпа неуправляемых нарушителей порядка кидалась тарелками, и не всегда их ловила. Даже не видя, что происходит этажом выше, можно было догадаться, что это Пивз в очередной раз испытывает терпение Филча. По доносящимся голосам и звукам, Оливер понял, что Филч гоняется за Пивзом по коридору, используя вместо оружия швабру на длинной ручке. Судя по всему, в этом малоприятном занятии завхозу помогали все факультетные приведения. Оливер ясно различил пыхтение Проповедника, выкрики Почти Безголового Ника «Ату его!» и грохот рыцарских доспехов.

— Попался, мерзавец! — Долетел до кабинета зельеварения вопль Филча. — Держи его! Отведем прямо к ректору! Посмотрим, что ты запоешь, когда господин Дамблдор наложит на тебя заклятие Неподвижности!

— Предлагаю вам, господин Филч, упрятать негодяя к профессору Снейпу! Живо станет шелковым! — Вторил ему глухой бас Кровавого Барона.

— Только не к Снейпу! — Заверещал Пивз. — Это нарушение пункта 2.1 Закона о приведениях! Я буду жаловаться!

— Испугался, мерзкий гад! — Взвыл Филч.

В ответ что-то снова грохнуло. Этот звук переполнил чашу терпения Снейпа. Он отбросил в сторону перо, и поднялся со своего места.

— Занимайтесь делом! — Отрывисто бросил он Вуду и Макфейну, и устремился на звук скандала.

Едва зельевар выскочил из кабинета, Вуд бросил проклятую тряпку, и потянулся, разминая затекшие плечи и спину.

— Надоело, Мерлин бы его побрал! Мы что тут до утра будем сидеть?

— Палочку забрал, — жалобно вторил ему Макфейн. — Оливер, как думаешь, может кинем пару грязных в чистые? Не будет же он их потом пересматривать.

— С него станется.

— Да брось ты, спать то Снейп должен? Сколько времени уже? 10? Нам между прочим уже пара в спальнях быть!

— Что ты мне это говоришь? — Отмахнулся Оливер. — Снейпу скажи!

— Да уж, скажи… — Засопел Макфейн. — Я, между прочим, еще ни одного предмета не приготовил.

— Твои проблемы.

— Ну, спасибо, Вуд!

— За что?

— За твои проблемы!

— А ты чего от меня хотел? Чтобы я тебе их сделал?

Макфейн открыл, было, рот, чтобы ответить Оливеру сторицей, но тут дверь в хранилища зельевара скрипнула, и оба замолчали.

— Сквозняк. — Не совсем уверенно прошептал Макфейн.

На их глазах дверь распахнулась, достаточно, чтобы туда протиснулся человек. Оливер часто заморгал, не понимая, что происходит. В хранилище слышалась какая-то возня, несколько раз что-то звякнуло, будто невидимый посетитель переставлял с одного на другое место склянки с ингредиентами.

— Уизли? — Снова шепотом произнес Макфейн, таращась на дверь.

— Ты что видел, как они прошли? — Так же тихо ответил Оливер.

— Не видел. — Признался Макфейн. — А кто там тогда?

— А я откуда знаю?

— Может, сходим, посмотрим?

Оливеру совершенно не улыбалось лезть к хранилищу Снейпа во внеурочное время, но любопытство победило. Он поднялся с места, и на пару с Макфейном, осторожно подкрался к низкой двери. Со стороны они наверняка представляли собой самое идиотское зрелище, — два взрослых парня заглядывают за приоткрытую дверь, словно малые дети. В тот самый момент, когда Оливер уже собрался с духом, чтобы войти за порог, дверь хлопнула прямо перед их носом, и перед глазами, прямо из воздуха появилась физиономия Фреда Уизли.

— На место, идиоты! — Сдавленно зашипел он. — Снейп сейчас вернется!

Макфейн от неожиданности вскрикнул, и отпрыгнул от двери на добрый фут.

— Что за… — Окончательно разозлился Оливер, но тут за дверью послышались тяжелые шаги профессора, и он помчался на свое место наперегонки с Макфейном. Физиономия Фреда исчезла так же быстро, как и появилась, заставляя Оливера сильно подозревать у себя зрительные галлюцинации. Оливер едва успел приземлиться на свое место и схватить очередной котел, когда Снейп появился за их спинами в самом дурном расположении духа.

— Вон! — Прорычал зельевар, красноречиво указывая обоим за дверь.

— Но профессор, мы ещё не закончили. — Протянул Макфейн.

— Да неужели? — Сощурился Снейп, глядя на обоих таким взглядом, что хотелось залезть под стол. — Тогда минус 10 баллов с Гриффиндора за вашу нерасторопность, господа. Или предпочитаете продолжить завтра?

Вуд дернул Макфейна за рукав, и поспешил к двери. Макфейн заковылял за ним, но споткнулся неизвестно обо что, и растянулся на полу. Снейп, судя по всему, уже достиг того состояния, когда банальным снятием баллов дело не закончится, и Оливер очень хорошо это понял. Он едва ли не за шкирку вытащил однокурсника в коридор, и дверь за ними оглушительно захлопнулась.

Надо сказать, что Оливер побил все рекорды скорости, добираясь до своей спальни, и Макфейну ничего не оставалось, как последовать за ним, потирая ушибленное колено. Вуд хлопнул дверью в свою спальню с такой силой, что потолок едва не рухнул ему на голову, и плюхнулся на кровать, кипя праведным гневом. Поэтому когда Фред и Джордж зашли в спальню, он вперил в них злобный взгляд, и сразу рванул с места в карьер:

— Хорошо развлеклись, да?

— Нервный ты все-таки, Вуди. — Ухмыльнулся Фред, заваливаясь на свою постель, и сладко потянувшись. — И чего ты так суетишься? Ну, свалился Макфейн, горе-то, какое! А нечего было, как полоумным лететь из кабинета!

— Нам просто было нужно время, чтобы выбраться первыми. — Довольно спокойно ответил Джордж, перегружая в объемную коробку содержимое карманов. — Ну, Фред и подставил ему ногу. Но ты не волнуйся, — дело прошло в лучшем виде.

— Оно и видно.— Оливер несколько успокоился, и красноречиво кивнул на коробку. — Хороший улов?

— А ты как думал! — Похвастался Джордж. — Прикинь, мы все-таки достали «Золотую чашу»! Ну и так всего поднабрали. Я всегда говорил, что с таким набором, как у Снейпа, при желании можно было наготовить столько зелий, что отравишь весь Хогвартс, и еще останется. Кровь золотого дракона, истолченный рог единорога, яд василиска,— интересно было бы узнать, где Снейп все это раздобыл?

— Жалко времени мало было. — Вздохнул Фред.

— Да, а то бы вы там развернулись. — Хмыкнул Оливер.

— Само собой. Но кое-что редкое мы все ж таки добыли. Правда практического применения пока никакого, но кто знает, вдруг пригодится?

— Не яд, надеюсь? — Недоверчиво пробурчал Оливер.

— Ну, в каком-то смысле…

— Вы что, ополоумели вконец?!

— Не кипятись, Вуд. — «Успокоил» Оливера Фред, извлекая из кармана склянку с белым порошком непонятного происхождения. — Ты знаешь, сколько стоит эта штука у знающих людей?

— Что это еще за дрянь такая?

— Это, дорогой ты наш, «Ангельская пыль». Слышал про такую?

« Что на вас нашло?! Мистер Флинт накормил вас «ангельской пылью»?» — Всплыли в голове Оливера слова Снейпа. Он сам не понимал, к чему вспомнил эту фразу, но по спине пробежала нервная судорога.

— Так, краем уха.

— Краем уха! — Снисходительно хмыкнул Джордж. — Это, между прочим, очень полезная вещь. Зелье Подвластия. Может, кого угодно заставить плясать под твою дудку. Правда, там побочный эффект есть, — ну если попадет не на того человека.

— Как это?

— Например, решил ты подчинить себе одного человека, а зелье принял на себя другой. Там какая-то сложная штука с заклинанием на вещь и всё такое. Мы с Фредом пока конкретно не разбирались.

— Яд все-таки! — С видом «я так и знал», произнес Оливер.

— Ну, как сказать. — Почесал голову Джордж. — Помереть не помрет, но временный конкретный сдвиг по фазе обеспечен. Неконтролируемые действия и все такое. Судя по тому, что мы с Фредом нарыли, так спятить может, что очень захочет наложить на себя руки. Причем без причин. Так что, если это дело использовать, то нужно быть очень осторожным.

— Ну и что вы собрались с ним делать? — Недоверчиво произнес Вуд.

— Да оставим на всякий случай. Может когда нужно будет на кого воздействовать. Если все верно сделать, — сто процентная гарантия. Можешь считать, что это «Империо» в порошке. С одним исключением, — «Ангельская пыль» не поддается магическому обнаружению. Это так. На всякий случай. Интересно только зачем оно Снейпу нужно, вот в чем вопрос.

— Воздействует! — Проворчал Оливер. — А вас, если он заметит пропажу, ждут очень большие неприятности!

— Вуди, если ты никому об этом не скажешь, то никто и не догадается. — Не удержался от подкола Фред, но Оливер ничего ему не ответил.

День был бурным, и Оливер почти сразу провалился в глубокий и беспокойный сон. В ту ночь ему снилась коробка под кроватью Джорджа. Но тогда это был только сон.

«Оставь хоть что-нибудь на память о себе,

Оставь хоть что-нибудь на память о себе….»

«Cо всех сторон ревели трибуны. Марк узнавал в этом реве крики ненависти, возмущение, радость, — всю ту какофонию звуков, что сопровождала удачно забитый мяч своей команды. Он никогда не мог привыкнуть к этим звукам, они наполняли его яростью или экстатическим восторгом, в зависимости от того, был ли он сам источником этих звуков, или его соперники. Сейчас он стоял посредине поля, капканы колец были где-то бесконечно далеко. Башни разом выросли, упирались в небо шапками, украшенными флагами, и он сам себе казался маленьким, как муравей. Рев трибун все нарастал и нарастал, пока не перешел в бешенный, набатный гул, от которого заложило уши. Марк выронил метлу, и сжал голову руками, чтобы не оглохнуть. Внезапно стало тихо, как в склепе. Марк недоуменно озирался по сторонам, стараясь понять, что произошло. Мир замер. Зрители на трибунах, всплеск знамен на ветру, — всё, что создавало иллюзию жизни, вдруг замерло, увязло в тишине, как муха в янтаре. Казалось, кто-то невидимый произнес

« Импедимента», и мир замер, замерз, остановился. Не веря глазам, Марк смотрел на смазанные отпечатки предметов и людей, долгим мазком безумного художника оставленные, как дубликаты мгновений, поворотов, движения. Он ощутил себя единственным живым в мертвом мире. На другом конце поля стоял Джей. Расстояние между ними было не малым, но Марк видел его так отчетливо, будто находился от него в двух шагах. Бледное лицо, разорванная на плече спортивная мантия, и серые глаза, — стеклянные и безжизненные. На секунду судорога прошла по красивому лицу Деррика, и Марк услышал его голос, — ясно и отчетливо:

— Я любил тебя всем сердцем, когда был жив, и так же сильно люблю тебя сейчас, мой славный капитан.

И Марк рванулся к нему, чтобы узнать, вытрясти, что значат эти странные слова. Но земля под ногами в одно мгновение превратилась в липкую, чавкающую грязь, в которой он увяз по колено. Но он всё ровно шел, туда, вперед, к знакомой фигуре, криком прогоняя ледяную хватку отчаяния».

— АААААААААААААА!!!!!!!

Темнота вокруг. Прикосновение рук, вспышка света прямо перед глазами, от которой можно ослепнуть.

— Марк! Проснись! Проснись! Что с тобой?!!!!

Он вскочил на постели, безумными глазами озираясь по сторонам, словно ожидал увидеть это странное, смазанное поле и остановившееся время. Пока взгляд не остановился на серых глазах, в которых плескалось беспокойство.

— Да успокойся же! Что случилось? — Деррик схватил Марка за руки, и почувствовал, как бешено колотится сердце.

Марк вывернулся, быстрым движением коснулся его волос, плеча, руки; выражение его лица по-прежнему было диким, настороженным и недоверчивым. Но через пару секунд оно сменилось таким облегчением, какое Джею еще не приходилось видеть. Он настойчиво притянул Марка к себе, и почувствовал вес рук и учащенное биение сердца прямо напротив собственного. У Джея возникло чувство, что он держит в объятиях теплое тело щенка, с сияющими глазами и трепещущего от переполнявшего его счастья.

— Сон. — Коротко бросил Марк, постепенно успокаиваясь.

— Я это понял. — Деррик сделал попытку улыбнуться ободряюще. Этот крик посреди ночи надо признаться здорово его напугал.

Он уложил Марка на кровать, стискивая двумя руками, прижимая к себе с такой силой, что казалось, хрустнули кости.

— Чушь все, забудь. — Услышал Деррик свой голос, и поразился, как отстраненно и хрипло он прозвучал. — Спи. Ещё два часа до утра. Боюсь, мы с тобой опять всех перебудили.

Марк кивнул, повернулся на бок, свесив руку с кровати. Джей подвинулся ближе, обнял его, прижимаясь всем телом к его спине. Это тесное прикосновение казалось теперь совершенно естественным, как дыхание. Марк не двигался, слушал дыхание Джея у своего плеча, и, не отрываясь, смотрел на ровное пламя зажженной свечи. Он больше не боялся света, — Джей приучил его к этому. Внезапно ему вспомнился тот первый «следующий раз», обещанный Джеем в памятную ночь в «Кабаньей голове». Вспомнился так отчетливо, словно это произошло вчера:

«— Ты обещал, Марк. Сегодня, как я захочу.

— Джей…. Зачем?

— Затем, что мне не нравится, что я тебя не вижу. Затем, что мне очень не нравится причинять тебе боль, понял? Очень не нравится.

Руки, обморочный запах ветхости от простыни, — интересно, этот скряга, владелец «Головы», когда-нибудь их меняет? И очень много света. Так много, что Марк чувствовал себя вытолкнутым голым на всеобщее обозрение. Хотелось закричать, выдернуть из-под себя эту ветхую простыню, и завернуться в неё. Или хотя бы закрыть глаза.

— Опять? — Тихий, властный голос прямо перед лицом. — Открой глаза, я сказал. Посмотри на меня!

Это очень трудно, — сердце колотится, как яйцо в кипятке. Джей не спешил, — терпеливо ждал, пока болезненные краски сползут с лица капитана, и карие глаза посмотрят на него со смешанным выражением неловкости и стыда.

— Не отводи глаз! — Это приказ, приказ, рожденный его обещанием. — Смотри на меня!

Марк помнил, как старался сосредоточить взгляд на лице Джея. Глаза в глаза, не давать себе перевести взгляд на руки. Длинный палец Деррика скользнул по скуле Марка, по вздрагивающим губам, вкладывая в это касание всю нежность, на которую только был способен. Повинуясь ласке, губы раскрылись, и Джею осталось только прильнуть к ним в нетерпеливом поцелуе. Он не спешил. Прикоснулся к нижней губе, осторожно обводя языком изгиб, пробуя его на вкус. Время замедлилось, — вкус, проникающее прикосновение языка, наполнило Марка. Он чуть успокоился. Впитывал в себя эти поцелуи. Отстраненно следил за прикосновениями Деррика к своим плечам. За скользящими движениями пальцев по груди.

— Хорошо, хорошо, родной…

Мысли неслись в голове, как галопирующие кони. Сердце Марка билось под рукой Джея, так что это биение стало болезненным. Пальцы Деррика скользнули ниже, — Марк вздрогнул всем телом, и Джей погасил его стон в новом поцелуе.

— Видишь, так гораздо лучше, правда? — Прошептал Джей, на мгновение, отрываясь от его губ. — Не дергайся. Я только поласкаю тебя, как я хочу, хорошо?

— А… — По телу Марка прошла сильная судорога. Потому что Джей владел его телом, и тем животным, бессознательным удовольствием, когда тело перестает слушать голос стыда. И Джей знал об этом, когда ласкал его долгими, плавными движениями руки, подчиняясь точному расчету эмоций, пока стоны не сошлись в один долгий бесконечный звук, сливаясь с дыханием.

— Я знал, что тебе, в конце концов, это понравится…. Я никуда тебя не отпущу, мой дорогой. Никогда. Разведи ноги, вот так, хорошо…. Еще немного. Хорошо, вот так будет хорошо… — Шептал Джей, с трудом проталкивая в легкие воздух, и чувствуя, как расслабляются сведенные мышцы под его рукой. Марк уступал, доведенный его ласками до полной неспособности к сопротивлению.

— Почему ты так этого боялся? Тебе же хорошо? Приятно?

Марк кивнул, с трудом, заливаясь новой волной краски.

— Нет… — Голос Джея блуждал в его ухе, в темных волосах, как инкуб-искуситель. — Скажи словами. Скажи…

— а… — Джей давно заметил, что когда Марк сильно волновался, он глотал начала слов, так что это «а» можно было смело принять за «да».

— Скажи, «мне хорошо с тобой, Джей».

— …е … ошо… бой… ееей….

— Вот видишь…. Всё хорошо, родной…

Этот шепот в ухо сводил Марка с ума. Теперь Джей знал, что Марк принадлежал к породе людей, что любят ушами, и его можно было довести до развязки одним только горячим шепотом в ухо. Ещё мгновение, ещё… до внезапной сладкой судороги, как волна, хлынувшая на берег. Мучительно вздрагивающее тело, глубокие, взахлёб, стоны… Тело все еще беспомощное, во власти не прошедшего экстаза…

Серые глаза Джея, жадно смотрящие в карие глаза. Несколько быстрых движений руки.

— Совсем немного, мой славный капитан. Я же сказал, что ты больше не заставишь меня причинять тебе боль. Не сегодня…. Смотри на меня, не отводи глаз…. Я хочу видеть твое лицо. Хочу, чтобы ты смотрел на меня, когда я войду в тебя, смотрел на меня, когда я кончу… ты ведь позволишь мне? Вот так, хорошо… Я люблю… я так тебя люблю….

Серые глаза напротив. Взмокшие русые волосы, и губы закушены до крови. Вторжение сильное, резкое, жесткими ударами, но это уже не больно. Руки жадно ловят изголовье кровати, но не успевают коснуться ветхого дерева, — ладони Джея, переплетение горячих пальцев.

— О, да! Да… да… да….».

— Ты не спишь?

Голос над ухом, вырывающий реальностью из воспоминаний.

— Нет.

— О чем ты думаешь?

Молчание. Тихое потрескивание пламени, — единственный звук в тишине спальни. Уже такие знакомые пальцы нежно поглаживают изгиб талии, перемещаясь под резинку пижамы.

— Марк, я тебя когда-нибудь приучу не натягивать на себя одежду?

— Не все сразу. Ты и так уже приучил меня к свечкам и твоему идиотскому сдерживанию одеяла.

Где-то над ухом рождается усмешка.

— А тебе со мной холодно?

Усмешка в ответ, — одними губами. В последнее время в подземелье и укромных окрестных уголках осталось не так много мест, где бы страсть ни бросала их в объятия друг друга.

— Джей, ты так и не ответил на мой вопрос.

— Который?

— Почему я.

— Глупый вопрос, мой дорогой капитан. Как я тебе могу на него ответить? Я тебя люблю вот и всё. Разве можно объяснить, почему влюбляешь? Любовь она или есть, или нет. Не знаю, как это сказать. Почему ты? Потому что так получилось. Потому что я вдруг увидел тебя, ну как бы другими глазами. Как ни кого другого. И мне не важно кто и что обо мне подумает. Потому что я знаю о тебе то, что больше никто не знает. И как бы ты себя не ругал, я не могу оторвать от тебя глаз. Иди, спроси у Уорри, почему он с третьего курса умирал по Мону! Что он тебе ответит?

— Мон красивый…

— Марк…, у тебя что, бзик на этом?

— Тебе легко говорить!

— А, ну да. Черт, неужели ты на самом деле думаешь, что всех это волнует? Я тебя люблю, и мне плевать, как ты выглядишь, потому что я люблю тебя не за это. А ты меня допрашиваешь, зачем и почему! Зачем тебе вообще это знать?

Марк пожал плечами, — он не знал зачем. Раньше ему казалось, что это очень важно. Понять, по какой причине красавец Деррик выбрал именно его. Сейчас, когда подступало утро, а они лежали, обнявшись, в одной постели, в этом знании не было ни какой ценности. В конце концов, они все ровно никогда не смогут быть вместе, несмотря на всю свою любовь. Все это понимают. Окончат школу, им всем придется пережениться на каких-то девицах, подысканных родителями, для продолжения рода. Встречаться украдкой раз в полгода. И по-другому не будет, как бы ему, или Деррику этого не хотелось. Они не будут вольны в своих желаниях и поступках, — только здесь. Так что Джей был прав, — куда лучше использовать до конца то, что посылает Мерлин. А дальше будет что будет. Во всяком случае, Марк теперь знал, что не уйдет из жизни не испытав на себе, что значит быть любимым.

Деррик истолковал его молчание по-своему, — прижал к кровати тяжестью своего тела.

— Здесь? Или пойдем в душ? Пока никто не проснулся….

— А ты как хочешь?

— Шутка, да? Я хочу здесь, в душе, и на преподавательском столе в Общем зале.

Марк фыркнул, — на минуту ему представилось такое зрелище, и его разобрал смех. Джей захохотал следом, на минуту разрывая объятие. И когда в дверь осторожно поскреблись, они все ещё смеялись. В проеме показалась голова Уоррингтона.

— Проснулись?

— А вы? — Ответил Джей, по-турецки усаживаясь на кровати.

— Я бы еще спал и спал. Иди, разберись с Боулом. Он вытурил нас из своей спальни не свет, ни заря, потому что попался Снейпу.

— Утренний обход?

— А ты как думал! Хорошо еще, что не посреди самого интересного.

Джей хмыкнул, — следом за Уорри, в спальню просочился Монтегю, кутаясь в мантию поверх пижамы.

— Деррик, ты надел бы, штаны, а? — Укоризненно пробурчал Девил, заметив, как Мон покраснел и поспешил отвернуться.

— Не надо вот только ханжеского смущения, ладно? Ты меня первый раз голым видишь?

— Слушай, говорят, у магглов такая болезнь есть, — когда кто-то все время стремиться ходить перед другими голым. — Сощурился Уоррингтон. — Правда, я думал, что этим делом только магглы болеют.

— Видишь, как много ты обо мне не знаешь! — Хохотнул Джей, потянувшись за пижамой. — Ну вас, к Мерлину, блюстители нравственности! Нашлись святые на мою голову!

Уоррингтон не ответил, — сидел и смотрел, как Джей подхватил полотенце, и направился к выходу.

Школа бурлила, — наступил день решающего матча по квиддичу. За завтраком Марка посетила мысль, что он почти совсем забыл об этом. Такого с ним еще никогда не случалось, но факт был налицо. Оказалось, что кроме Малфоя, испытывающего в этот день нервное волнение, все остальные игроки команды Слизерина были абсолютно спокойны. Такое отношение не могло остаться незамеченным деканом, и сразу после завтрака, Флинт выслушал суровое нравоучение профессора Снейпа. Он стоял напротив профессора, и пытался изобразить на лице раскаяние. Получалось не слишком хорошо. Марк слушал про свое безобразное поведение, про преступное попустительство и равнодушие к тренировкам, неутешительный прогноз, что с таким настроем он ни за что не сдаст экзамены, и много чего ещё. Марк кивал головой, и благоразумно отмалчивался. Головомойка от Снейпа не испортила его настроение. Он отправился в раздевалку, думая о том, как бы скорее отыграть этот матч, и больше ни о чем.

Команда уже переоделась. Деррик восседал на лавке, напялив на себя мантию Флинта, и ни за что не хотел её отдавать. Они затеяли возню, под дикий взгляд Малфоя.

— Джей, отдай мантию!

— Она мне больше нравится! — Увернулся Деррик. — А потом я же не могу допустить, чтобы ты вышел на поле, весь в пыли!

— У меня чистая мантия! — Протянул руку Марк.

— Это потому, что я отряхнул её. Она была вся в белом!

— Хватит придумывать!

— Да? — Джей поднес распахнутую ладонь прямо к лицу Марка. — А это что?

— Ну, вы даете, парни! — Не выдержал Драко. — На вас посмотришь, вам по фигу, выиграем мы сегодня или нет!

— А нам и по фигу. — Засмеялся Джей. — Правда, Марк?

— Вам что, кубок получить не хочется?

— Хочется, конечно. — Философски заметил Уоррингтон, поправляя Мону завязку мантии.

— Да, — поддержал его Деррик. — Но, по сравнению с некоторыми вещами, это такая чушь!

— И потом, — усмехнулся Уорри, — ты вспомни позапрошлый год! Ну, выиграли мы почти все матчи, ну набрали больше всех очков. И кому достался кубок? И почему?

— Так что расслабься, малыш. — Джей потрепал Драко по плечу.

Он, наконец, распутал завязки капитанской мантии, и протянул её Марку. Внезапно, Джей

покачнулся, и чтобы не упасть, ухватился рукой за шкаф.

— Джей? — Марк сделал шаг к нему, но Деррик остановил его движением руки.

— Всё нормально. — С трудом произнес он, делая судорожный, глубокий вздох.

— Кой черт нормально! Ты белый весь!

Это было правдой. Джей побелел так, словно кто-то одним движением, стер с его лица все краски. Он не видел себя, но ощущал какую-то внезапную слабость.

— Может к Помфри? — Участливо спросил Монтегю.

— Только Помфри мне не хватало для полного счастья. — Джей стиснул зубы и попытался взять себя в руки. — Не смотрите на меня так, словно я собрался помирать!

— Джей, к черту этот матч. — Марк обнял Деррика за шею, прижавшись щекой к его щеке.

— Не говори глупостей. — Джей, отер испарину со лба, и выпрямился. — Просто накатило что-то.

Слабость отпустила его так же внезапно, как и началась. И когда они подошли к выпускающим воротам, он чувствовал себя совершенно обычно.

Так начался этот бешеный, отвратительный матч, который когда-либо происходил в Хогвартсе за последние пятьдесят лет.

— На поле выходит команда Слизерина. — Кисло промямлил Джордан. — Флинт, Монтегю, Уоррингтон, Пьюси, Боул, Деррик, и Малфой.

— Седлайте метлы! — распорядилась мадам Хуч. — Раз, два, три!

Ее свисток потонул в вопле, пронесшемся по стадиону.

— Началось! — Надрывался Джордан. — Мяч у Гриффиндора! Давай, Алисия! О нет! Квофл перехватил Уоррингтон! БАМ! Его останавливает, Фред Уизли! Уоррингтон роняет квофл. Мяч снова у наших! Гони, Анжелина! Анжелина обходит Монтегю…. Обходит Уоррингтона! Десять — ноль в нашу пользу! Кетти, сзади!

Марк врезался в гриффиндорку на полной скорости, — Белл выпустила мяч, и едва не упала с метлы. Мадам Хуч засвистела.

Белл полетела к воротам слизеринцев, чтобы пробить пенальти.

— Они специально засуживают нас.— Прохрипел Марк.

— Брось ты! — Встрял Джордж Уизли, пролетая мимо.

— Заткнись Уизли! — Сжал кулаки Деррик. — Проваливай к черту от нашей команды, если не хочешь, чтобы мы накатили тебе после матча!

— Это вам сейчас накатят! — Хохотнул Джордж.

— Давай, Кетти! — Вопил, тем временем, Джордан. — Да! Она переиграла вратаря! Двадцать — ноль в пользу Гриффиндора!

Однако Флинт не дал гриффиндорцам времени насладиться счетом. Фред Уизли послал вслед ему бладжер, но Марк, не обращая на него внимания, стал подниматься все выше и выше, камнем слетел вниз, выписывая повороты. Обойдя полкруга, и увернувшись от преследователей, он вошел в штопор, и помчался к кольцам гриффиндорцев, прямо на

Вуда. Со стороны, его маневр был похож на таран. Вуд приготовился дать Флинту достойный отпор, но и он не ожидал такого натиска. Квофл чирикнул в дюйме от лица Оливера и влетел в кольцо. Трибуна слизеринцев восторженно закричала.

— Двадцать — десять. — Уныло протянул Джордан. — Но наши все ровно впереди!

— Не надолго! — Выкрикнул Флинт.

Через мгновение к нему присоединились Уоррингтон и Деррик. Втроем они вытянулись в линию и со скоростью реактивных снарядов пошли наперерез Джорджу Уизли и Джонсон, с квофлом в руке. Обойдя гриффиндорцев снизу, они резко взмыли вверх и рассекли противников. Уоррингтон одним сильным ударом выбил у Джонсон квофл и перебросил его Марку. Быстро перегруппировавшись, слизеринцы рванулись к кольцам соперников. Фред Уизли попробовал им помешать, но Джей и Девил прижали его с двух сторон. Марк в последний момент переиграл Вуда у ворот, и снова забил гол.

— Двадцать — двадцать. — Вынужден был признать Джордан. — О! Флинт отбирает у Алисии квофл, разворачивается в сторону наших колец. Давай, Оливер, останови этого зубастого придурка!

Флинт забросил квофл в кольцо. Команды, разъяренные почти равным счетом, пытались овладеть квофлом. Уоррингтон ударил Джонсон битой, в отместку Джордж Уизли ударил Монтегю локтем в лицо.

Мадам Хуч назначила два пенальти. Вуд, в зрелищном броске, спас свои кольца, и счет сравнялся тридцать — тридцать.

Спинет забросила еще один мяч слизеринцам, Деррик не остался в долгу, и забросил гриффиндорцам шикарный гол концом своей метлы. Счет опять сравнялся. Фред и Джордж, подняв биты, бросились за Монтегю, оставив свои кольца без присмотра. Воспользовавшись их отсутствием, Джей направил бладжер в Вуда. Он сам не знал, по какой причине, но стоило ему только посмотреть на вражеского капитана, как Джей почувствовал приступ ярости. Тяжелый мяч сразили капитана гриффиндорцев, Вуд задохнулся, и едва не соскочил с метлы. Мадам Хуч яростно заорала:

— Пенальти!

Джонсон пробила штрафной удар.

— Джей, ты что делаешь?!

Марк подлетел к Деррику, и положил руку ему на плечо. От этого прикосновения, Джей почувствовал болезненную судорогу во всем теле.

— А что я делаю?! Тебе что, Вуда жалко?!

— Плевал я на Вуда! — В глазах Марка плескалось удивление. Джей никогда не говорил с ним так резко. — Хуч разоралась!

— Ну и что?!

— Да что с тобой такое? Ты опять побелел!

Джей не ответил, — новый приступ слабости заставил его покачнуться на метле.

— Со мной все нормально.

— Джей, спускайся! Ты меня пугаешь, черт! — Голос Марка дрожал, и Джея это разозлило.

— Я же сказал, что все нормально!

— К черту, я беру тайм-аут!

— Только попробуй, Флинт!

— Флинт?

«Да что я такого говорю»! Лицо Марка болезненно скривилось. Джей сжал его руку, и попытался смягчить голос.

— Марк, прости, родной. Я сам не знаю, что со мной. Слабость какая-то, кажется, я сейчас с метлы свалюсь. А потом отпускает.

— Джей, спускайся, я тебя прошу.

— Не надо. Мерлином клянусь, если еще раз случится, я спущусь, но не сейчас, ладно? Львам только этого и надо, ты же знаешь.

— Лучше поклянись, что если еще раз случится, ты без слов выходишь.

— Хорошо, хорошо. Обещаю.

Джей нашел в себе силы улыбнуться, и сделать вид, что он может вернуться к игре. Тем временем, Фред Уизли направил бладжер в Уоррингтона и выбил у него квофл. Джонсон снова подхватила мяч и забросила в кольца Слизерина, увеличив разрыв «пятьдесят — сорок». В следующий момент, Монтегю перехватил квофл и понесся к воротам гриффиндорцев, сшибая всех, кто хотел его остановить. Джордж Уизли, которого Монтегю сшиб в своем безумном полете, с огромным трудом удержался на конце своей метлы. Создавалось впечатление, что слизеринец решил проскочить в кольцо вместе с мячом. Вуд бросился ему наперерез. Глаза обычно сонного и флегматичного Монтегю, теперь сверкали злостью. А потом Вуд завертелся волчком, входя в хвостовое пике. Монтегю слетел со своей метлы вместе с квофлом (так сильно он его держал), и пулей полетел вниз. Удар о землю был невероятно силен, но он того стоял, — счет снова стал ровным. Монтегю взвыл от боли в сломанной ноге, и из глаз его брызнули слезы.

— Носилки! — Закричал профессор Снейп, но мадам Помфри, как всегда была слишком занята матчем и не слышала его.

Снейп послал Кребба и Гойла, — вдвоем они были в состоянии донести Монтегю до больничного крыла.

Зрители орали так громко, что охрипли. Обстановка накалилась до предела. Все решал снитч. Анжелина Джонсон пыталась выполнить пенальти, но промахнулась. Более того, Боул с такой силой отбросил квофл от своих ворот, что мяч со всего размаху ударил Джонсон в лоб. Гриффиндорка едва успела удержаться за свою метлу, но все ровно получила на лоб огромный малиновый синяк. Это происшествие вывело гриффиндорцев из себя.

— Мяч у Слизерина, Слизерин атакует, Флинт забрасывает мяч. — Простонал Джордан.

Игра вдруг застопорилась: противники выстроились на метлах друг напротив друга и забрасывали врагов словесными бладжерами.

— Еще один такой трюк, Флинт, и я тебе башку отверну! — Кричал Фред Уизли.

— Рискни здоровьем, рыжая крыса!! — Орал на него Флинт. — Вы, гады, пользуетесь, что Хуч на вашей стороне!

— Мы честно играем, Флинт! — Врезался в перепалку Вуд.

— Вы? Честно?!

— Нечего ждать от слизеринца, кроме грязных приёмчиков! — Закричала Спиннет, бросаясь на Флинта.

Джей тут же преградил ей путь к своему капитану, и заорал в ответ:

— Зато никто из нас не подлизывается к ректору и преподавателям!

— Хочешь стакнуться, Флинт? — Вопил Фред Уизли. — Только скажи!

— Без магии! На кулаках! — Рявкнул Флинт. — Если не струсите!

— Не дождешься! Я тебя и без волшебной палочки уделаю, слизеринская образина!

— Ну, держись, гад!

Флинт рванулся в атаку, перевернулся в воздухе, и заехал кулаком в лицо Фреда. Уизли ответил ему сторицей, Спиннет вцепилась Флинту в короткие черные волосы. Уоррингтон в отместку ударил ее по затылку, Джордж огрел его по спине. Вуд хотел прийти Джорджу на помощь, но был атакован Дерриком, — одним словом, через мгновение в воздухе уже висел красно-зеленый клубок, из которого показывались то рука, то нога, то хвост метлы.

— Давай, бей! — Не своим голосом завывал Джордан, с обезьяньей проворностью скача по скамье.

Мадам Хуч оглушительно засвистела, ринулась в самую гущу свары, и принялась растаскивать дерущихся в разные стороны. Стадион ревел, как римский Колизей, во время боя гладиаторов, сожалея, что нельзя схватить метлы, и ринуться на помощь своему факультету. Ловцы и снитч были забыты, — не до того было. Матч, и без того безумный, грозился перерасти в потасовку между факультетами, самую банальную и жуткую драку.

— Я ПРЕКРАЩУ МАТЧ! ПРЕКРАЩУ МАТЧ! — Заорала мадам Хуч. — Если сию минуту вы не прекратите драку!

Её угроза возымела свое действие, хотя и не охладила соперников. Они разлетелись на некоторое расстояние, тяжело дыша. У Флинта были разбиты губы и вырван клок волос, у братьев Уизли и Джонсон сияли синяки, Уоррингтон потирал скулу, а Вуд, — разбитый нос. Спортивные мантии команд теперь напоминали лохмотья, и были годны только на костюмы к Хеллоуину. Метлам тоже досталось. Мадам Хуч бросала негодующие взгляды на слизеринцев, и укоризненные на гриффиндорцев. Преподаватели возмущались, болельщики неистовствовали, — одним словом разразился ад.

— Снитч! — Заорал Джордан во всю силу легких, пытаясь оторвать внимание игроков от продолжения потасовки. Малфой и Поттер рванулись за ускользающим золотым призом, и на какое-то мгновение напряжение на поле смялось, возвращая игру. Теперь не было ни какого смысла забивать квофлы в кольца соперников, — сто пятьдесят очков за поимку крылатой бестии никто переиграть не мог. Команды разлетелись по своим половинам, готовясь отразить любую попытку соперников прорваться к своим кольцам.

Ловцы, закручивая финты, неслись, почти касаясь друг друга, без видимого преимущества.

Джей прижал руку ко рту, чтобы остановить рвущуюся тошноту. Что-то изменилось на поле за какую-то долю секунды, когда он занял свое место в обороне. Что-то, отчего совершенно бессмысленным казалось продолжать игру, дышать, спорить с гриффами и… жить. Джей ощутил, как волной накатывает на него ужас, липкий и холодный, как прикосновение мертвеца. Его затрясло: тошнота забила горло, так, что он не смог издать ни звука. Джей попытался выровнять дыхание через нос, но холодный воздух вдруг стал сырым, как мокрая вата. Все стало пустым и зыбким. Бесцельно вращалась земля, безнадежно и ненужно неслись друг за другом ловцы. Хотелось закричать, но он не мог пошевельнуться. Он бросил взгляд на Марка, полный надежды и отчаяния, но Марк не видел его. Со странной отчетливостью, Джей заметил, что внимание Флинта и его взгляд прикованы к половине гриффиндорцев. Джей видел его профиль, тело, что он обнимал еще этим утром. Теперь Марк стал далеким и чужим. Больше не было тепла, — только холод и равнодушие, что веяли от капитана. Джей покачнулся, хватаясь за метлу ватными руками. Джей сразу, со всей отчетливостью увидел на кого смотрит Марк. Так внимательно, что казалось, даже ловцы перестали его интересовать. Всё оборвалось в его душе. «Скажи ещё, Деррик, что он лёг под тебя от большой любви! Да ему все ровно с кем спать, только ты один на него позарился». Любви, — слово, хлесткой пощечиной по лицу. Джей попытался вспомнить любое признание Марка, и не вспомнил ничего. Марк никогда не говорил ему о любви. Ни единого раза. Почему он раньше не задумывался над этим? Почему считал, что дрожи тела под своей рукой достаточно, чтобы уверовать в то, что Марк тоже его любил? Почему полагал, что капитан просто не умеет произносить эти слова? Как он мог быть таким слепым? Всё рухнуло, разбилось о взгляд карих глаз любимого, устремленный не на него. Марк ничего не забыл. И если он любил, то не Джея Деррика. Почему раньше он этого не понимал?!

Джей почувствовал, как его сердце вдруг сжалось, как птица, сжатая безжалостной рукой. Всё бессмысленно. Странное, не испытанное доселе отчаяние, накрыло его с головой. Он вдруг словно уменьшился, стал маленьким и слабым в этом огромном, равнодушном мире. В этом небе, слишком большом для него. Мир замер в своем последнем движении, а потом распался на фрагменты, оставляя за каждым мгновением смазанный отпечаток уходящего. Этот мир душил его. Словно сосуд, что медленно наполняется холодным, равнодушным вакуумом. И для Джей Деррика осталось лишь одно спасение, — взмыть вертикально вверх, как можно дальше от этой пустоты и безысходности. Выше. Ещё выше. К границе неба, туда, к воздуху. К дыханию. Вырваться! Здесь никому не было до него дела! Пока не исчезла с глаз земля, оставшись под облаками, невероятно далеко внизу.

Позже, в тысячный раз, прокручивая события, Марк не мог припомнить ничего тревожного, что дало бы ему хоть какой-то сигнал, — стой, забудь о ловцах, просто поверни голову. Это была игра, последняя для него в Хогвартсе, и он, как обычно, погрузился в неё. Ему даже в голову не приходило, что что-то может быть не так. Может поэтому в тот миг, когда Джей взмыл в небо, он, так же как и все, следил за полетом ловцов. Малфой отставал. Совсем немного, но для поимки снитча, даже эти дюймы были решающими. Еще пара дюймов, резкий разворот, когда снитч одним росчерком в воздухе, ухнул вниз, проскочив под соперниками. На какую-то долю секунды, Драко потерял равновесие, но этой секунды вполне хватило Поттеру.

Еще следя за гонкой, Марк понял, что они проиграли. И когда воздух стадиона взорвался радостными воплями, Флинт почувствовал быстрый укол разочарования, но больше ничего. Кубок перестал быть для него целью, куда важнее было, чтобы Джей…

Вот тогда он в первый раз повернул голову в сторону Деррика и не увидел его. Недоумение, легкий укол беспокойства. Внимание Марка еще отвлекал восторженный рев гриффиндорцев, болельщиков, окруживших Поттера уже там, на земле. Марк спустился последним, в сторону от колышущейся толпы, среди которой торчал верзила Хагрид и остроконечная шляпа Дамблдора. Когда-то, это возмущало Марка до глубины души, — три четверти школы, что болели против Слизерина, внимание преподавателей, направленное только на гриффиндорцев, клуша Помфри, разом забывающая свои обязанности. Теперь Марку было на это наплевать. Он спустился вниз, хлопнул по плечу Малфоя…. Паркинсон уже обрушила на Драко лавину сочувствия, способную излечить драконий сифилис, черную язву и проказу, вместе взятые. Джей сказал бы, что…

Джей.

Марк закрутился на месте, взгляд его пробежал по рядам слизеринцев, один раз, другой, третий.

Джей.

Снейп что-то говорил ему. Марк не слышал, только рука на плече говорила о том, что профессор обращается к нему.

— Флинт, вы меня слышите?

— Вы не видели Джей, профессор?

Он не успел услышать ответ. И не понял, кто так дико и страшно закричал, взмахнув рукой куда-то за их спины. Он развернулся, ещё в повороте, краем глаза увидел, как что-то темное упало вниз, на холодную землю стадиона.

Звук удара. Глухой и мгновенный, но Марк оглох от него, как от взрыва.

« Я любил тебя при жизни, мой славный капитан….»

НЕ… ЕЕЕЕЕ… ТТТТТТ!!!!!!!!!!!!!!

Он хотел броситься вслед за Снейпом, туда, где на одной ноте кто-то визжал в истерике. Густой звон в ушах, волна жара по спине и эта горячая, осязаемая слабость. А потом чья-то невидимая рука встряхнула его, толкнула вперед, в гущу столпившихся фигур с бело-зелеными шарфами.

— Помфри! — Рев декана мог перекричать лавину, но не вопящих победителей. Лица, обрывки крика, слов, пронеслись перед лицом Марка, когда он врезался в фигуры сокурсников, расталкивая ряды, и они отступали перед ним, раскалывались, давая дорогу.

Я не верю! Не верю!

— Уоррингтон, держите его! Не давайте….

Руки, хватают сзади, тянут в сторону.

— Марк, ты уже ничего не сделаешь!

Последней судороги сил оказалось достаточно, чтобы ударить по этим рукам, вырваться, упасть на колени, и ползти вперед, чтобы потом рухнуть лицом на землю.

«Сон. Чушь, все забудь! Это просто сон!»

— Джеееееееей!!!

Он не узнал своего голоса в этом хриплом, зверином вопле, что заглушил даже восторженные крики. Это не его глаза видели сломанную фигуру, распростертую на земле. Это не Джей. У него такая же одежда, но это не Джей. Джей где-то рядом, здесь! Сейчас он подойдет, обнимет, крепко прижимая к себе.

«Я любил тебя всем сердцем, когда был жив, мой славный капитан…»

Марк подполз к нему на коленях, подвывая тоненько и тоскливо, как умирающее животное.

— Джей…

Он лежал так тихо, что Марк вдруг испугался своего крика, как боятся разбудить спящего. Ни стонов, ни криков боли. Только белые пальцы дрожат мелкой, судорожной дрожью. Марк поймал эти пальцы в капкан своей руки, и лёг рядом, впитывая губами эту непрекращающуюся дрожь. Что-то мокрое и липкое расползалось под его щекой, но он не поднимал головы.

Его сознание располовинилась, как расколотая скорлупа ореха. Одна часть, рассудочная и настойчивая видела то, что отказывались видеть глаза. Удар о землю был настолько силен, что тело Джея разбилось, ломая кости, как фарфоровая статуэтка, упавшая с каминной полки. Эта часть видела страшную алую маску, что еще несколько минут назад была лицом самого красивого парня Слизерина. Сгустки крови на волосах и фарфоровые осколки в бордовой луже. Эта часть сознания, видела его самого, лежавшего рядом в луже крови его лучшего друга, единственного, кто смог его полюбить. Эта часть понимала, что жизнь покинула Джея в момент удара, и дрожь пальцев всего лишь рефлекторная судорога.

Другая половина Марка жила на его губах. Умещалась в прикосновении к знакомым пальцам, гладила холодеющую кожу. Другая половина владела голосом, слезами, что безудержно катились по щекам, и взглядом, остановившимся на зеленом пятне свитера.

— Джей…. Будь со мной…. Только будь со мной…. Ты всё, что у меня есть! Не бросай меня, Джей…. Только будь со мной….

— Великий Мерлин! Как же это?!

— Где вы были, черт вас дери?!

— Он упал…

— Альбус, сделайте что-нибудь! Вы не можете просто так стоять!

«Будь со мной, Джей! Только будь со мной!!!!!!!»

— Мне так жаль, Северус…

— Сделайте же…

«Будь со мной!»

— Он умер, Северус, я ничего не могу…

« Будь со мной!!!!!!»

— Принесите носилки…

— ДЖЕЕЕЕЕЕЕЕЙ!

Мокро и липко, и во рту вкус меди. Но я ещё могу обнять тебя, дотронуться до тебя …. Почему ты не отвечаешь мне? Почему я больше не чувствую твоего тепла?!

« Я любил тебя всем сердцем, когда был….»

— Он не мог! Слышите! Не мог! Почему??? Почему…у…у….

Чьи-то руки легли на плечи, пытаясь разжать пальцы, сведенные судорогой. Оторвать от тела, что стало таким холодным. И Марк рвался из этих рук из последних сил, в слепом, удушающем безумии. Полз на коленях вслед за носилками, на которых уносили Джея, накрыв его голову полами спортивной мантии, что уже пропиталась кровью. Он еще мог видеть, последний раз…. Последний миг….

Пока тяжесть не придавила его к земле, и сознание не погасло, — в холодной бездне беспамятства.

«Я отдал бы все, что бы быть с тобою…»

Фигура на постели, — только тень. Глаза пустые и стеклянные, — в одну точку на белом потолке. Таким я видел тебя последний раз, в тот памятный год, когда мы оба должны были окончить Хогвартс.

Ты пролежал в лазарете Помфри около месяца. За это время Снейп, Помфри, и даже Дамблдор, пытались вернуть твое сознание. Я был у тебя дважды. Дважды, чтобы увидеть тебя, я крался в лазарет в тайне от всех, как вор. В первый раз я застал у твоей постели Уоррингтона и Монтегю. Монтегю плакал, и слёзы капали на твою руку, которую он держал в своей. Уоррингтон стоял за его спиной, и, глядя на тебя, скрипел зубами.

На похоронах Деррика тебя не было. И тем, кто расследовал его смерть, ты тоже помочь ни чем не мог. Я слышал это собственными ушами от колдомедика из клиники Святого Мунго. «Психическое состояние мистера Флинта не позволяет ему отвечать на вопросы. Ровно, как и продолжать дальнейшее обучение». Расследование ничего не дало. Налицо был факт, что на том проклятом матче, Деррик спятил и наложил на себя руки, а ты сошел с ума несколько минут спустя. Авроры облазили всю округу, выпотрошили ауру поля и всех свидетелей, но не нашли ни какого намека на запретные заклинания. Безо всяких причин он умер, а ты сошел с ума. По слухам, расследование принесло немало неприятных минут Снейпу, по поводу наличия в его запасниках «ангельской пыли». Но это был ложный след. Даже идиоту было бы понятно, что Снейп не собирался убивать своего студента, и всё, в чем его можно было обвинить, так это в небрежности при охране своих запасов от рук злоумышленников. В расследовании не было ни какого смысла, — оно все ровно не вернуло бы Деррику жизнь, а тебе разум.

Второй раз я едва успел спрятаться за ширму, и был свидетелем безобразной ссоры ваших с Дерриком родителей. Кажется, это было уже после похорон.

Но ни в первый, не во второй раз я не сделал того, чего хотел, — я так и не дотронулся до твоей руки.

Потом тебя отправили в клинику. А я всё ещё просыпался по ночам, сжимая рот ладонью, когда мне снился мой самый большой кошмар, — поле и ты, лежащий рядом с Дерриком, в луже его крови. Кошмар, в котором я видел смерть первый раз в жизни. Не было красиво распростертого тела, и последних слов умирающего, как на иллюстрациях к трагическим романам. Не так умирают. Умирают жутко и грязно, в кровавой луже и осколках костей. В этом кошмаре я всё ещё слышал твой вой, и твое отчаянное «будь со мной». И просыпался.

Ты был в клинике в те дни, когда я сдавал экзамены, когда приглашал Спиннет на Выпускной Бал, когда делал вид, что мне хорошо и весело. Когда я получал Кубок Школы и медаль отличника. Когда Общий Зал светился огнями, и на сцене, по полной программе зажигали «Ведуньи». А ты в это время всё так же смотрел в потолок. Я знаю, что в этот день с тобой рядом были Уоррингтон и Монтегю. Я понял это, когда не увидел их на Выпускном балу. У тебя было мало друзей, но те, что были, остались с тобой.

Не знаю, кому удалось достучаться до твоего сознания, но на следующий год ты вернулся в Хогвартс, чтобы закончить учёбу.

Я часто думал, сколько силы воли было в тебе, чтобы заставить себя вернуться. Снова ходить по этим коридорам, сидеть за столом под зелёными флагами. О чем ты думал, ложась в свою постель, ту самую, в которой узнал любовь к себе, такую безудержную и отчаянную, что она смела бы все преграды на вашем пути. О чем ты думал в ваших подземельях, где каждый камень НАПОМИНАЛ тебе о нём? Я знаю, что ты даже играл в квиддич в этом году. Что ты выходил на это поле, и взлетал в это небо. Ты мог не делать этого, — Снейп, твои однокурсники, всё бы поняли. Но ты был Флинтом. Ты всегда перешагивал через себя. Давил всё слабое и человеческое, что было в твоей душе. Что когда-то, на несколько месяцев, разбудил в тебе Деррик.

Кремень. Искра, из которой рождалось яростное пламя.

То пламя, в котором я сгорел.

Поверь, Марк, я сумел бы излечиться. Я был болен тобой так долго, но я сумел бы избавиться от памяти о тебе, от чувства, что ты мне внушал. Это случилось бы постепенно, ведь я больше не видел ни тебя, не Деррика. В те неполные два года, я на собственной шкуре убедился, что значит поговорка «с глаз долой, из сердца вон». Но Мерлину, судьбе, всем тем силам, что управляют нашими жизнями, не было угодно, чтобы я излечился.

На следующий год, после окончания Хогвартса, осуществилась моя мечта. Меня приняли в сборную Англии по квиддичу. Я стал вратарем второго состава, с твердой надеждой скорого перевода в первый. Я намеревался сделать спортивную карьеру. Я приказал себе, что отныне в моей жизни будет только квиддич, друзья и близкие. Постепенно я успокоился. Я встречался с друзьями, крутил роман с Алисией, и все говорили, что мы отлично смотримся вместе. Так прошел год, и память о тебе почти оставила меня, как оставили ночные кошмары.

Пока однажды ты не возник на тренировочной базе.

Знаешь, Марк, мне было достаточно одного взгляда на тебя, чтобы понять, что всё это самообман, — я ни на минуту не забывал тебя. Достаточно было увидеть твое бледное лицо, стиснутые зубы, и мрачный, тяжелый взгляд карих глаз. Ты сильно похудел, твои черты стали резче. Ты никогда не улыбался, ни с кем не сходился, закованный в каменную броню отчужденности. Но капитан сборной прощал тебе это за тот яростный, неукротимый натиск на поле, потому что тобой двигала ненависть к этому миру, сжигающая тебя изнутри.

Помнишь, как мы встретились снова? Помнишь, как я протянул тебе руку? Не знаю, заметил ли ты, как дрогнул мой голос, когда я назвал тебя по имени. Заметил ли ты, какими бесконечными показались мне секунды, пока ты медлил, не отводя глаз, перед тем, как пожать мою руку?

Я был очень терпелив. Раз за разом я успокаивал себя, когда всё, что мне доставалось, это односложные ответы сквозь зубы. Ты больше ни кого не хотел впускать в свою жизнь. Но я был единственным, кто общался с тобой в сборной, кого не отпугнула твоя холодность и твоё молчание. Постепенно вокруг тебя образовалась пустота. Они отыгрывали с тобой матчи, и отходили, чтобы не лезть в душу. Ты словно воздвиг вокруг себя невидимую, но непреодолимую стену, за которую ни кого не пускал. А я, сжав зубы, бился в эту преграду, слепо веря, что однажды ты пустишь меня в свой мир. Ребята смотрели на меня, как на помешанного. Два бывших капитана враждующих факультетов, — что у нас могло быть общего? Но общее у нас было, — наша память. И мой долг по отношению к тебе. Я знал, что больше ничто на свете не заставит меня отказаться от тебя.

Мне потребовалось почти год, чтобы пробиться к тебе. Почти год моего неотвязного внимания, моих жалких попыток поговорить с тобой. Хотя бы просто поговорить. Почти год я терпел недоумение, вопрос «зачем тебе это надо, Вуд?», на который я не мог ответить.

Я пересилил твое отчуждение. Должно быть, ты привык, что я всегда нахожусь где-то рядом. Утренняя тренировка, дежурные фразы, полёты, пара пинт пива в баре. Разговоры по лезвию ножа. Перечень запретных тем широк, как центральный стадион. Хогвартс, преподаватели, друзья по факультету. Всё, что прятало в себе одно только имя, как бомбу замедленного действия. Джейсон Десмонд Деррик. Твой Джей.

Иногда я ощущал беспросветное отчаяние. Я понимал, что напрасно думаю, что ты хоть что-то помнишь о тех днях, когда мы были вместе. Потому что твое сердце заковано в кремневый панцирь, подстать твоей фамилии. И я никогда не смогу расколоть этот кремень.

Но бросить свои попытки я не мог. Я слишком задолжал тебе, хотя ты даже не догадывался об этом.

Я уже говорил, что на мои попытки ушел год? А под исход этого года, должно быть Мерлин сжалился надо мной.

Мы выиграли Мировой кубок по квиддичу, и по этому поводу закатили грандиозную вечеринку. Ты не собирался приходить, но капитан сборной был очень настойчив. За финальную игру ты забросил в кольца противников 12 мячей, и все понимали, что этой победой мы были, прежде всего, обязаны тебе. Это была первая вечеринка, на которую ты явился. Один, в толпу смеющихся и веселящихся людей. Даже я не предполагал, что будет так многолюдно. Больше половины людей мне были абсолютно незнакомы, но все они пришли разделить нашу радость и нашу победу. Алисия навязалась со мной, и пригрозила грандиозным скандалом, если я откажусь. Мне было безразлично. Я шел туда только потому, что там был ты. Как всегда, на подобных сборищах, было очень шумно, и бестолково весело. И только ты, одетый в черное, с каменной маской, застывшей на лице, слишком резко выделялся в этой толпе. Пару раз ты даже пытался изобразить на лице улыбку, но она получилась настолько вымученной и ужасной, что больше к тебе никто не приставал. Алисия тащила меня танцевать, — я упирался, как мог, и, в конце концов, она на меня разозлилась. Когда кто-то из гостей пригласил её танцевать, она посмотрела на меня с таким победным выражением, что я едва не рассмеялся. Забегая вперед, я скажу, что это был крах наших отношений, и мой последний вечер с Алисией.

Пока я разбирался с ней, я потерял тебя из виду. Алисия танцевала в паре шагов от меня, но я воспользовался тем, как близко она льнет к своему партнеру, дабы вызвать у меня шквал ревности. Я тщетно скользил глазами по толпе, — тебя нигде не было. Я протискивался среди танцующих, отвечал на случайные фразы, и мне было совершенно наплевать, что подумает по этому поводу Алисия.

В зале тебя не было. Я подумал, что ты ушел совсем, потому что на этом празднике жизни тебе не было места. Вытряхнув из пачки сигарету, я вышел на улицу, благополучно обошел целующиеся парочки, и закурил.

Ноги несли меня вперед, совершенно бездумно. Я просто шел, оставляя за спиной шум музыки и голосов, в тишину ночи и накрапывающего дождя. Не помню, о чем я думал тогда. Я остановился, только когда сигарета догорела до фильтра, и обожгла мне пальцы.

Сюда не долетала музыка, и я понял, что, сам того не ожидая, забрел на пустой стадион. В ночной тишине здесь все было по-другому. Он простирался передо мной, нависал громадой трибун, похожий без криков болельщиков, и летящих игроков, на заброшенные развалины древнего города. Я отбросил сигарету, и собрался возвращаться, когда увидел, далеко впереди себя, замершую черную фигуру.

Ты стоял под дождем, один, среди пустоты, неподвижно, как статуя. Дождь усилился, но ты не замечал этого дождя. Я подошел к тебе тихо, как мог, и остановился в трех шагах за твоей спиной. Ты не заметил меня. Стоял, глядя прямо перед собой, сжав руки в кулаки, прямой и напряженный, как натянутая струна. Я хотел окликнуть тебя, но не посмел. Так и стоял за твоей спиной, не в силах дотронуться до тебя, протянуть к тебе руку.

Ты что-то шептал, но я не мог разобрать слов. А потом я увидел, как задрожали твои плечи. Ты плакал тихо, с редкими, горькими всхлипами, словно давил в себе рыдания, но они все ровно рвались наружу. Ты плакал так, как плачут гордые и одинокие люди, которым редко случается плакать, и которые стыдятся своих слез. Очень гордые и очень одинокие.

А я, затаив дыхание, чтобы ненароком не выдать себя, стоял за твоей спиной, и смотрел на тебя. Я не смог сделать шаг, даже когда ты упал на колени, в грязь стадиона, обхватив себя руками, и раскачиваясь из стороны в сторону. И я понимал, что ты пришел сюда, на этот пустой стадион, потому что твоя боль стала невыносима. Ты больше не мог держать её в себе.

— Джеееееееей! Джееееей!

Ты закричал, и этот крик вывел меня из оцепенения. И я сделал единственное, что мог тогда для тебя сделать, — опустился на колени за твоей спиной, и обнял тебя, стиснув твои плечи так сильно, как только мог.

И ты не оттолкнул меня.

Сейчас мне кажется, что так должно было случиться. Я шел к тебе так долго! Через свои сомнения и свою трусость. И то, что я совершил потом, чтобы быть с тобой вместе.

«Он меня любил…Никто, никогда, там меня не любил….».

Я ничего не отвечал тебе. Прижимал тебя к себе, целуя твои волосы, уголок твоей щеки, и собирал слезы своими губами.

А потом я понял, что больше не могу молчать.

«Я люблю тебя, Марк. Мерлин свидетель, как сильно я тебя люблю. Только поверь мне. Прости меня, и поверь, самый последний раз. Я заслужу тебя, только дай мне шанс быть с тобой рядом. Самый последний шанс».

Ты не прерывал меня. Сидел на коленях, сжимая мои руки, и только редко всхлипывал, прогоняя слезы. И больше всего на свете я боялся, что ты ничего не ответишь мне. Что сейчас, успокоившись, ты встанешь и пойдешь прочь. Но ты не сделал этого.

И тогда, осмелев от твоего молчания, я развернул к себе твое лицо, и прижался к твоим губам. Даже если это была моя последняя возможность поцеловать тебя, я не хотел лишиться этой возможности.

А ты смотрел на меня. И в твоих глазах было новое выражение, как у человека, прощавшегося с прошлым. Чуть помедлив, словно отгоняя последние сомнения, ты ответил мне. И твой поцелуй был лучшим, что случилось со мной в жизни за последние три года. Кажется, все это время я ждал только этой минуты.

Дождь усилился, и нещадно поливал нас, но будь я проклят, если бы он остановил то, что снова зарождалось между нами. И мне было безразлично, что спиной я чувствовал грязь размокшего поля. Мои руки путались в пуговицах твоей рубашки. Постанывая от нетерпения, я рванул черную, мокрую ткань с твоих плеч, и чуть приподнявшись, прильнул губами к твоему телу, жадно слизывая дождь, и наслаждаясь каждым мигом, каждым твоим прикосновением, каждым вздохом, каждым стуком твоего сердца.

Мы не говорили друг другу ни слова. Только шум дождя. Только капли по лицу.

Только мои стоны, нетерпеливые, жадные, только моё тело судорожно пытается освободиться от одежды, сейчас, сию минуту, чтобы почувствовать тебя в себе, чтобы быть с тобой. Я раскрываюсь для тебя, так полно, как только могу, мое тело рвется навстречу тебе. Я хочу чувствовать тебя всем своим существом, и мне мало, мало, мало! Я умоляю тебя, — войди, возьми меня, всего, навсегда! Видишь, я открыт для тебя, я хочу быть с тобой, каждым своим вздохом, каждым движением, каждой мыслью!

И ты понимаешь это. Я слушаю твои стоны, как самую сладкую музыку. Мои руки скользят по твоей спине, пальцы впиваются в кожу. И в голове бьется только одна мысль: «Я твой! Теперь навсегда, на сколько хватит моей жизни!»

Ты приподнимаешься на руках, и смотришь на меня. Я хочу прочитать в твоих глазах, что ты простил меня. Что я растопил твое сердце. Что в тот миг, когда ты любил меня, ты думал обо мне, а не о Деррике. Я боюсь говорить тебе об этом. Я надеюсь, что мои глаза скажут тебе больше, чем все слова, придуманные людьми. О том, как я люблю тебя, и о том, что теперь все будет по-другому.

Только поверь мне. Я сумею заменить тебе его…

… Мои воспоминания подошли к концу. Я не буду рассказывать вам, как мы вернулись в зал в тот вечер, и как я держал тебя за руку, чтобы никогда больше не отпустить. Мне нет нужды вспоминать, как все вытаращились на нас, и что потом говорили обо мне, за моей спиной. И как я разбирался с Алисией. Со всеми теми, кого когда-то называл своими друзьями. И что делали твои и мои родители, чтобы мы никогда не смогли быть вместе. Все это не важно. Все, кроме одного. Теперь ты со мной.

Я доказал тебе, что мне можно верить. Не словами, а своими поступками. Я поклялся, что никогда тебя не оставлю, а я никогда не бросаю клятв на ветер. Ни сейчас, ни когда-либо в жизни.

Я не скажу, что все у нас идет, как по маслу. С тобой сложно быть, и тебя тяжело любить, потому что, никто и не говорил, что у тебя легкий и приятный характер. Ты бываешь резким и грубым. Иногда ты днями со мной не разговариваешь, мрачно отмалчиваясь в ответ на мои слова. Но я могу это пересилить. В волшебном мире сейчас неспокойно, и многие говорят, что мы стоим на пороге новой войны. И как бы я не любил тебя, я помню, что ты из семьи чистокровных черных магов. И может быть, если, не дай Мерлин, темные силы поднимут голову, ты покинешь меня.

Но я стараюсь не думать об этом.

Я дышу тобой. Я живу ради нас. Каждым днем, каждой секундой, каждой лаской я искупаю свою вину перед тобой.

Потому что это я, Оливер Джеймс Вуд, несколько лет назад, бросил «ангельскую пыль» на твою капитанскую мантию. Это я привел в движение механизм заклятия, чтобы вернуть тебя. А вместо тебя, его принял на себя Деррик.

Но, клянусь Мерлином, ты никогда не узнаешь об этом.