«Зимой в Британии не так уж и часто идёт снег, погода предпочитает радовать жителей Альбиона моросящими дождями, промозглыми туманами и ледяными ветрами. Но в этом году снег залил Хогвартс стерильно-белой глазурью, оставив замок высится чёрной громадой, ворвался в Запретный лес пронырливым горностаем, заметая тропинки сугробами, и прочно сковал льдом тёмное озеро. Приближалось Рождество, звеня всеми своими золочёными колокольчиками, но школа не спешила пустеть — слишком многим ученикам больше некуда было возвращаться на каникулы после летнего кровавого ада.
Густая, запрелая и скисшая атмосфера межфакультетской вражды проникла даже в кристально-чистый морозный воздух, и злые насмешки всё чаще становились жестокими.
Я справился со своей ответственной миссией, в таком исходе ни у кого не возникало сомнений. Все праздновали, чествовали жизнь, веселились, не забывая изредка поминать ушедших родственников и пинать растерзанную тушку поверженного врага в лице слизеринских выродков.
Победителям сложно понять проигравших. Проигравшим сложно смириться с потерями. Иногда добру приходится выбирать звериную маску, чтобы окончательно искоренить притихшее зло.
Но мне осточертели войны, верите? И даже эта вражда мало меня интересовала.
А уж если быть до конца откровенным, я просто впал в некое подобие транса, когда всё вокруг плывёт своим чередом, и плоские картинки, как плёнка старого диафильма, сменяют друг друга. Чёрный фон с белым пятном луны — ночь. Овал, на нём — две тёмные точки, линия и красный полукруг — чьё-то лицо. Прямоугольник с жёлтым кругляшом — дверь и медная ручка. Всё это стройными рядами проходит мимо, не вызывая никаких эмоций, кроме лёгкого раздражения.
Единственным человеком, по-прежнему заставляющим меня выходить из себя, оставался Драко Малфой. Он, чей отец каким-то непостижимым образом не только в очередной раз выкрутился, но и остался в Министерстве, просто кипел от злобы. На все выпады гриффиндорцев в адрес Слизерина только он реагировал ответными едкостями.
И я поддавался на его провокации, хоть и был не вполне уверен, что слышу, о чём он говорит. Меня бесил один звук его надменного голоса. Бесило, что он не успел ничего сделать для Волдеморта и Упивающихся и потому остался безнаказанным. Бесило, что он остался всё тем же, словно ему не грозил арест, что он не терпел выпады моих друзей, как другие слизеринцы, а наносил ответные удары. Я одновременно уважал и ненавидел его за это.
И я кидался в драку, подстёгиваемый одобрительными возгласами сокурсников, но эти выкрики лишь сводили на нет моё желание ударить. Эти выкрики и боль в чужих глазах.
Но терпение любого человека не безгранично. Иногда наступает момент, когда нужно выместить на ком-то злобу.
Я сидел в гриффиндорской гостиной в уютном кресле возле камина, как часто бывало в последние недели. Здесь очень шумно и душно, но когда жизнь превращается в альбом детских рисунков, на это не обращаешь внимания.
Гермиона с Роном играли в шахматы на полу. Им уже давно пора прекратить эти шахматные турниры и уединиться где-нибудь на верхней площадке Астрономической башни, но они упрямо сидели на пушистом ковре, командуя крохотным волшебным войском, и краснели от случайных соприкосновений рук. Нет, мне абсолютно наплевать, сколько ещё времени они просидят вот так, на ковре, не смея глянуть друг другу в глаза. В самом деле; в конце концов, это касается только их двоих. Но со стороны, без лишней эмоциональности и предвзятости, это всё растущее напряжение между Роном и Гермионой слишком очевидно.
А огонь кромсал брёвна желтушными пальцами. Этот треск ломающейся древесины, отдающейся пламени, перекрывал в моей голове даже гам гостиной, и хотелось задушить этот огонь, вылить в камин ведро воды и насладиться тишиной, разбавленной болтовнёй кучи учеников. Такой пустой, а потому столь незаметной. И забыть про надменный голос, постоянно пульсирующий в голове.
Вообще, надо сказать, было бы чудно избавиться от такого мощного раздражающего фактора, как Драко Малфой. Быть может, тогда, наконец, я бы окончательно потерял связь с действительностью и смог отправиться на заслуженный покой в госпиталь св. Мунго. Ведь я, кажется, уже давно сошёл с ума от окружающей меня пёстрой кутерьмы.
— Эти слизеринцы совсем зарвались, — буркнул Рон, нарушая молчание. — Сегодня Малфой опять обозвал Герм… ну, ты знаешь как, Гарри, — он многозначительно глянул на меня, ожидая увидеть что-то в моих глазах. Наверняка увидел. Оказывается, при упоминании имени «Малфой» этот несносный голос начинает звучать ещё громче. Кажется, эта сволочь хотела учиться в Дурмштранге? Так почему бы ему наконец не осуществить свою мечту? — Тебе ещё не надоел этот их произвол? Пора бы их проучить, вот что я думаю.
— Я, конечно, против рукоприкладства, — заметила Гермиона, — но даже я не могу вечно терпеть их выходки! И всё Малфой! Если остальные хоть как-то держат себя в руках, то Малфой никак не может смириться с тем, что Сам-зна… Волдеморт больше не вернётся на этот свет. А ведь это твоя заслуга, а, Гарри? Мог бы и показать Малфою, как следует себя вести, — поджав губы совсем как МакГоннагалл, закончила она.
Моя заслуга? Как вы говорите, Волдеморт? Да, действительно. Было. Помним, как же. Выдал ему Avada Cedavra и ещё что-то очень непристойное, с кем не бывает. Что? Умер, говорите? Ах, неловко-то как вышло. Ну что ж. C’est la vie.
А вот Малфоя действительно можно было бы проучить. Я ведь заслужил хоть какое-то развлечение в своей жизни, не правда ли?
— Я знаю. Я знаю, что мы сделаем! — я позволил себе улыбнуться.
Обед проходил в удивительной тишине. Гриффиндорцы загадочно переглядывались и украдкой бросали взгляды на слизеринский стол, но учащиеся серебряно-зелёного факультета и не думали этого замечать. Мерный стук ложек о тарелки вдруг нарушился хлопаньем крыльев. Пёстрая школьная сова влетела в Большой зал, приковав к себе взгляды всех учеников: почту уже доставили утром. Сова развернулась в воздухе и тяжело опустилась перед Драко Малфоем, протянув лапку с привязанной к ней запиской.
* * *
Драко подвинул сове стакан с молоком и нетерпеливо развернул свиток пергамента, перетянутый атласной лентой. Он предполагал, что это письмо от отца, и очень переживал, что дома могут быть неприятности. Но, вопреки его опасениям, на листке аккуратным угловатым почерком было написано:
«Не пора ли прекратить воевать, Малфой? Война окончена.
Запретный лес, сегодня, 18.00. Один».
Драко свернул записку и спрятал её в карман. Встав из-за стола, он вышел из Большого зала. На душе было мерзко и серо, а ещё — слишком холодно. Сейчас должен был быть урок у профессора Флитвика, но заклинания меньше всего волновали Малфоя в данный момент. Он петлял по коридорам Хогвартса, надеясь всё же забрести в какой-нибудь зачарованный лабиринт, из которого невозможно найти выход. В котором можно блуждать вечно и не заметить своей смерти. Стать бесплотным призраком.
Вам известно, что самое ужасное в жизни? Когда человек, которого ты ненавидишь, перестаёт вызывать отвращение. Что может быть хуже? И что может быть прекраснее?
Удача явно была не на стороне Драко в этот день. Ноги привели его в кабинет Заклинаний.
* * *
За пять минут до назначенного времени я уже переминался с ноги на ногу в холодном сугробе на опушке Запретного леса. Щёки нещадно саднило от жёстких касаний мороза, а дышать было больно.
Ровно в шесть часов появился Малфой. Он ступал по оставленным мной в сугробах следам, недовольно хмурясь и пряча озябшие руки в карманы дорогой мантии. Я мысленно взмолился, чтобы он ничего не говорил. Он и так был единственным, лишним трёхмерным пятном в этом привычном рисованном мирке, а уж его голоса я, боюсь, просто не пережил бы.
Поэтому я нарочито громко прочистил горло, подавая условный сигнал сокурсникам. Они заранее спрятались за снежными горками у края леса, прилетев туда на мётлах, чтобы не оставить следов. Теперь они выскакивали из своей засады и с весёлым гиканьем кидались вперёд, выстреливая заготовленными снежками в Малфоя. Он изумлённо и испуганно смотрел на меня, впав в какой-то ступор, а я лишь развёл руками.
C’est la vie.
Снежные шарики один за одним достигали цели. Малфой, опомнившись, бросился было бежать, но его очень скоро сбили с ног и стали закидывать с удвоенной энергией. Гриффиндорцам было не только радостно от возможности отыграться на заклятом враге, но и просто весело.
* * *
Снег был везде. Драко уже не мог ориентироваться, рассыпчатая белая крупа окутала его едким облаком, залепляя глаза и забивая нос. Чьи-то руки толкали его и цеплялись за рукава. Он споткнулся, увязнув в сугробе, и упал навзничь. За воротник и полы тёплой зимней мантии забрался снег, вымочив шерстяную жилетку, рубашку под ней и брюки; крепко сбитые снежные комки больно ранили даже через слои ткани, и Драко почти чувствовал, как расцветают на теле синяки. Шапка уже давно слетела, волосы рассыпались слипшимися ледяными прядями. Драко притянул колени к животу, а руками хотел обхватить голову, когда чей-то снежок угодил ему в затылок.
— Хватит! Да остановитесь же! Мы же договаривались… Ну что же вы… да что вы делаете! Хва…
Глупый, глупый голос. Куда же ты лезешь? Темнота оборвала этот крик, забрав белобрысого худенького парня под своё крыло.
* * *
— Хватит! Да остановитесь же! Мы же договаривались… Ну что же вы… да что вы делаете! Хватит, я сказал! — я достал палочку и наколдовал сноп искр. За шаром снежной пыли, окутавшей Малфоя, и толпой однокурсников я уже не мог различить его фигуру и по-настоящему испугался. Слишком сильным было желание гриффиндорцев досадить Малфою. Знаете, чем могут обернуться безобидные комочки снега, попавшие в руки озлобленной толпы?
Я почувствовал, что до боли сжал палочку в руке и стиснул зубы, до крови прикусив губу. Все с интересом и покорностью смотрели на меня, ожидая дальнейших распоряжений. Куча раскрасневшихся овалов с чёрными точками и красными полукругами.
— Хватит с него.
Толпа в унисон пожала плечами и в унисон развернулась. Толпа, в унисон перебирая ногами, двинулась к лесу. Через минуту из-за заметённых кустов дружно взлетела толпа, оседлавшая мётлы.
— Ты просто молодчина, Гарри! Как мы его, а? Будет знать, хорёк проклятый! — Рон, неуклюже взмахивая руками, подбежал ко мне.
— Гарри, ты идёшь?
Ну, конечно. Только не в школу.
— Я немного прогуляюсь. А вы идите. Я догоню.
— Эй, с тобой всё в порядке? — тебе действительно интересно, Гермиона? Тогда оглянись. Здесь есть человек, которому срочно нужна помощь.
— Да, в полном.
— Хорошо. Рон, идём!
Плоские фигурки удаляются по намалёванному снегу к нагромождению чёрных прямоугольников с рыжими овалами и трапециями, символизирующему школу.
Мне страшно. С каких-то пор мне стало невыносимо страшно, что этот мир навсегда утратит объём! Я медленно, словно в воде, двинулся к сжавшейся на снегу фигурке, всё ещё хранившей остатки старой, реальной жизни, хотя мне хотелось лететь быстрее «Всполоха». Драко лежал, как-то по-детски раскинув руки, в расстёгнутой мантии, на которой теперь не хватало нескольких пуговиц. На затылке алым цветком застыла кровь, смешанная со снегом. Я почувствовал приступ тошноты и одновременно — животного ужаса, бесконтрольного страха, что этот человек может быть мёртв! И что в его смерти виноват лишь я!..
Ноги, словно ватные, подкосились, опуская меня на колени перед Малфоем. В голове вертелось множество совершенно ненужных мыслей, стаями атакующих отчаянно сопротивляющееся сознание, старающееся найти решение. Я схватил Малфоя за грудки, встряхивая его безвольное тело, крича в исступлении, умоляя его очнуться и бросить свои тупые шутки.
Но надо было взять себя в руки. Я аккуратно опустил его голову себе на колени и нащупал пульс. В мою руку, лёгшую на тонкую шею Драко, вяло стучала кровь. Пусть вяло, но это значило, что сердце всё же билось! Однако радость моя не была долгой — Малфой не дышал, а толчки становились всё слабей и слабей.
Мир перестал притворяться каруселью, увешанной снежной мишурой, и в память отчётливо впивались мельчайшие детали. Маленькая царапинка на переносице и багровый кровоподтёк на левой скуле. Вышитая шёлковой нитью монограмма на испачканном кровью воротничке рубашки. Ссадина на шее, чуть правее слегка выступающего кадыка. Лёгкие тени под глазами. Разбитая губа. Блеснувшее кольцо из какого-то белого металла на левой руке. Чудом не порвавшаяся тонкая цепочка с медальоном. Светлые длинные ресницы…
Эти штрихи его портрета можно перечислять очень долго, и все они столь ярки, что почти до боли слепили меня. Я закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться.
В бытность свою маглом у меня было довольно много, как я их называю, скучных приключений. Например, Дурсли как-то раз собрались на пляж. Меня собирались запереть в чулане, но по какой-то одному богу известной причине тётя Петуния в последнюю минуту распахнула дверь моей «темницы» и за руку отволокла меня в машину. Как выяснилось позже, на пляже кому-то необходимо присматривать за вещами, а Дурсли хотели приятно и беззаботно провести время. Никого лучше своего ненормального племянничка, одним своим видом пугающего людей, на роль сторожа им, конечно, было не найти. Поэтому, пока семейство полоскало свои тела в мутной речке, я сидел на скамейке, следя за толстой сумкой с полотенцами и корзинкой с едой. Когда ко мне подошёл какой-то огромных форматов накачанный мужчина в красных плавках, я был несказанно рад хоть чьему-то обществу. Он заговорил со мной, что было ещё приятнее. Оказалось, что он спасатель и следит за порядком на пляже. Он рассказал мне, как правильно вытаскивать из воды утопающих, откачивать из лёгких воду, делать искусственное дыхание и непрямой массаж сердца. Я решил, что, когда вырасту, обязательно стану Спасателем.
Что ж, в какой-то мере, так оно и вышло.
Потом пришли Дурсли и долго в три голоса орали на меня и Спасателя. Но это уже не важно.
Я склонился над Драко, укладывая его на снег. Торопливо расстегнул непослушными от холода пальцами ворот рубашки, натыкаясь на всё новые синяки и ссадины, и запрокинул голову Малфоя чуть назад. Найдя нужную точку, я упёрся руками в его грудь, сильно продавливая рёбра. Десять толчков. Два выдоха в рот. Прислушаться к дыханию. Ещё десять и два выдоха. Прислушаться…
Он начал кашлять прямо мне в ухо, и я, не помня себя от радости, подхватил его на руки и кинулся к мадам Помфри. Всё это время Малфой хрипло кашлял, почти задыхаясь, но это было гораздо лучше тихого умирания. Теперь на мне не будет ответственности за ещё одну жизнь… я его не убил.
Мадам Помфри — истинный мастер своего дела. Без лишних разговоров, вопросов и причитаний она уложила Малфоя на кушетку и, отправив меня за флаконом спиртовой растирки с птичьим молоком, принялась стаскивать с него мокрые вещи. К тому времени, как я вернулся, он лежал на животе, до пояса укрытый простынёй, а на бледной коже не было живого места от кровоподтёков. Более жуткого зрелища мне ещё не доводилось видеть: убитая, истерзанная красота молочно-белого, благородно-стройного тела, из-за которой хотелось плакать…
Я протянул врачу бутыль растирки, и мадам Помфри выпроводила меня за дверь, так ничего и не сказав. Почувствовав дикую усталость, я прислонился к стене. Не смотря на довольно хрупкую фигуру, нести Малфоя было тяжело из-за налипшего снега и вымокших вещей, и руки устали. Бег по сугробам не пришёлся по нраву моим ногам, и они второй раз за вечер подвели меня — я съехал по шершавой стене на стылый пол.
А пламя лизало факел. Всё с той же страстью огонь впивался поцелуями в дерево, и оно отдавалось на его милость, сжигая себя дотла. Сухое потрескивание горящей древесины, единственный настоящий звук в каменной тишине Хогвартса, спас меня той ночью. Я нашёл силы подняться и добраться до спальни, хотя больше всего хотелось остаться под дверью больничного крыла и умереть от воспаления лёгких и чувства вины.
Всю ночь мне снился ушедший вечер, залитый отражённым от снега лунным светом. Всплывали обрывки фраз, жестов, движений. Вспомнилось случайное прикосновение замёрзших, окоченевших пальцев к холодной коже, усыпанной фиолетовыми синяками. Вспомнилось, как странно было прижиматься губами к разбитым, обветрившимся на морозе губам. Как страшно было слишком сильно надавить на хрупкую грудную клетку, ломая рёбра, или слишком слабо, не давая сердцу достаточного импульса, чтобы начать биться. Как важно было донести содрогающегося в приступах кашля юношу до больничного крыла, крепко держа его тело, чувствуя ответственность за его жизнь.
Потом случайные касания превращались в ласки, а живительный выдох — в поцелуй. И кашель исчезал, уступая место хриплым от страсти стонам, и синяки были оставлены губами и языком. Снежное покрывало было пушистым и тёплым, и в целом нарисованном мире не было ничего более реального, чем две слившиеся фигурки, две изломанные линии судьбы, переплётшиеся друг с другом по чьей-то прихоти.
Вы удивляетесь, что заклятый враг так скоро оказался любовником в моих снах? Мне, если честно, тоже было странно. Я ведь никогда не думал, что влюблюсь в парня. И, тем более, что этим парнем окажется Драко Малфой. Но я ничего не смыслю в психологии, а потому не могу объяснить природу своих чувств даже сейчас.
Но вот вы — вы разве задумываетесь о причинах своей любви, когда думаете о близких?
Этот странный сон из перемешанных картинок был мне ясен, как на детском рисунке понятно, что синее расплывшееся пятно — это облако, жёлтый круг — солнце, а зелёный треугольник — ёлка. И любовь была столь же естественным состоянием, как дыхание или биение сердца. Мне оставалось лишь принять её и постараться быть аккуратным.
C’est la vie.
Я проснулся задолго до рассвета и понял, что уже не засну. Но, как ни странно, я чувствовал себя вполне отдохнувшим. Осторожно поднявшись с кровати, тихо, стараясь не разбудить друзей, я нащупал под подушкой мантию-невидимку, выскользнул из комнаты и спустился в пустую гостиную. Шлёпанье тапочек по каменным ступеням было таким уютным, и серебристый лунный свет, заглядывающий в стрельчатые окна башни, был так свеж, что я невольно улыбнулся. Пустую гостиную наполняли звуки. Неуловимые ночные шорохи и тиканье часов, слабое посвистывание ветра в незаметных щелях окон… в трепещущем лунном сиянии каждый предмет был виден так отчётливо, будто был подсвечен прожектором. Точёные тени падали на стены, и, казалось, стоит прислушаться, и различишь звук их соприкосновения с камнем.
Я накинул мантию и вышел в коридор, потревожив портрет Толстой Дамы. Здесь, за пределами гостиной, в узких сводчатых переходах, горели факелы, и я был благодарен их живым бликам и перешёптыванию.
* * *
В больничном крыле была занята лишь одна кровать. Доведись Драко попасть сюда на летних каникулах, он поразился бы обилию раненных и умирающих, но отец забрал его в Россию. Драко читал, что в этой полудикой северной стране царит полное беззаконие, а потому понимал, что спрятаться там будет легче всего. После этой поездки парень понял, что не всем книгам можно доверять. Хотя уйти от преследования Упивающихся в России действительно оказалось парой пустяков.
Сейчас же Малфой лежал в полном одиночестве на жёсткой кушетке и рассматривал идеально-белый потолок. В комнате было слишком светло, чтобы спать — луна отражалась от светлых стен, потолка, пола, постельного белья и заполняла собой всё пространство. Но даже если можно было бы снять с неба ночное светило, как ёлочную игрушку, саднящие ушибы не дали бы Драко сомкнуть глаз — действие исцеляющего зелья было болезненным.
Внезапно в стерильной тишине палаты он услышал тихий скрип дверей. Створки слегка приоткрылись и закрылись вновь, никого не впустив и не впустив. «Должно быть, сквозняк», — лениво проползла догадка в голове Малфоя. И действительно, через пару мгновений он почувствовал невесомое касание воздушного потока на лице.
Вздохнув, Драко повернулся на бок… и увидел, как на соседней койке прямо из воздуха появился Гарри Поттер.
* * *
Я склонился над его лицом, заглядывая в серые глаза. Он почему-то не спал и глядел в потолок, лишь на миг удостоив взглядом открывшуюся дверь. Хотелось пригнуться ещё чуть ниже, уничтожая расстояние между нами, но я понимал, что для него это будет худшим унижением.
Поэтому я сел на кушетку напротив него и скинул мантию.
Сказать, что он был удивлён моим внезапным появлением из воздуха — не сказать ничего! Такое выражение на его лице стоит любых трудов. Но почему-то мне показалось, что, помимо изумления, в его глазах появилась радость… и боль.
Я почувствовал себя настоящим чудовищем.
* * *
Гарри сидел, сосредоточенно глядя в глаза Драко и чего-то ожидая. А Драко не знал, злиться ему или плакать. Вот только злиться он был не в настроении, а плакать хотелось ещё меньше. Слёзы — привилегия женщин. Парням достаются хмурые брови. А ведь всего-то и надо было, что произнести три слова… самых сложных. Ещё сложнее говорить их тому, кто хотел тебя убить.
* * *
Молчание между нами натянулось упругой струной, и каждая секунда могла порвать её, сломать меня и Драко. Белые стены, лунный свет, простыни — всё кругом ожидало услышать три слова, грозясь в противном случае обернуться снегом и засыпать нас обоих с головой.
Три слова, слишком много пафоса. Я же всегда был человеком действия. Может быть, это и есть моя главная заслуга? Кто знает, что было бы, если бы я стал слушать болтовню Волдеморта, вместо того, чтобы просто угостить его порцией магии? Поэтому я не нашёл ничего лучшего, кроме как подняться со своего места и претворить свой сон в жизнь.
* * *
Ощущения были совершенно новыми и ни с чем не сравнимыми. Губы Гарри оставляли пылающие воспоминания о поцелуях везде, леча стонущие ушибы и ссадины. Тёплые ладони ласкали бёдра, сливаясь с ними, неся удовольствие и покой. Драко растворялся в эмоциях, упиваясь бегущими секундами, переполненными любовью. Соприкосновение тел было непередаваемым таинством, величайшим секретом и незабываемым блаженством.
А слова были потом. Много слов, заполняющих минуты, часы, недели, годы. Много касаний и взглядов.
И мирок, созданный лишь двоими и лишь для двоих, оторвался от бумаги, обретая объём, запах и вкус».
Драко потянулся и отложил книгу в сторону.
— А теперь скажи, кто всё это писал.
Гарри привычным жестом поправил очки и взглянул на супруга.
— Ну, ты же видел. На корешке указан автор. Г. П. Блэк. Помнишь, он приходил брать у тебя интервью?..
— Это в тот день, когда ты на сутки улетел в Румынию усмирять драконов? О боже, Гарри! — Драко закатил глаза и расплылся в ухмылке. — Ведь даже маглу понятно, что ты совершенно не умеешь ни врать, ни скрываться! Ну у кого, скажи мне, не хватит сообразительности, чтобы понять, кто прячется за этим псевдонимом? Ты настолько предсказуем, насколько это вообще возможно! — Драко ухмылялся всё шире, игриво взъерошив чёрные волосы.
— Ну и зачем ты тогда спрашивал? — спросил покрасневший Поттер, уткнувшись носом в тёплый шерстяной шарф.
— Просто мне стало интересно, готов ли ты отвечать на горы писем от сентиментальных поклонниц, прочитавших твою автобиографию, — лениво протянул блондин. — Ну и, собственно, хотелось узнать, действительно ли ты обладаешь таким незаурядным литературным талантом. Обычно ты куда более косноязычен. А здесь прямо разошёлся… в постели бы от тебя таких красивостей, Поттер… ну, что ж. C’est la vie…
Но Драко не успел договорить, потому что Гарри вскочил с парковой скамейки и зарядил в него свежеслепленным снежком.
— Я, между прочим, хотел рассказать… всему миру!.. историю зарождения нашей с тобой любви! А от тебя требовалось внести свои дополнения… — уворачиваясь от посылаемых Драко шариков, тараторил брюнет. — И писал не я, а мыслезаписывающее перо! Ох… — снежок всё-таки угодил в цель. — Ну, ладно! Сам напросился! Ещё не поздно всё исправить, Малфой! Я жестоко закидаю тебя снежками, а потом буду неделю держать тебя в постели!
— Ммм. Заманчивая перспектива. Только, думаю, теперь моя очередь закапывать тебя в снег.
Драко накинулся на Гарри, и парни повалились в сугроб, натирая лица друг друга пушистым снегом. Но скоро зимние забавы были забыты, всухую проиграв горячим поцелуям.
Vova
