Кому пришлось испытать в жизни тяжелейшее потрясение, тот знает, что осознать всю его горечь сразу, в один момент, невозможно. Понимание случившегося приходит по частям. Каждый день, может быть, даже каждый год проявляется что-то новое в свете произошедшего... Открывается самая страшная правда: все уже не может быть по-прежнему. Все уже никогда не будет, как раньше...
Но если это слово... Ни-ко-гда. Если оно придет раньше, в тот самый момент, ты умрешь, тебя раздавит тяжесть горя, ты потеряешь смысл всего.
— Авада Кедавра, — лишь трижды в своей жизни Гарри произносил эти слова, но, Мерлин Великий, как же часто он их слышал! Вспышка зеленого света перед глазами. Ни вскрика. Ни вздоха.
Когда это происходит, сознание всегда медлит на мгновение. И, пока ты поймешь, что только что произошло, за какую-то долю секунды в голове промелькнут тысячи мыслей, бредовых и странных, а может, к случившемуся совсем не относящихся. Гарри стоял и смотрел в одну точку, не в силах отвести глаз, а в сознании его мысли проносились со скоростью «Нимбуса». Когда Драко Малфой стал таким? Он, конечно, всегда был мразью, самым последним дерьмом, дрянью... Но он не был убийцей, нет. Он был слишком слаб для этого. Разве не видел Гарри его слез? Малфой плакал оттого, что неспособен на убийство. Когда же это стало приносить ему наслаждение?
«Твои странные глаза, Малфой. И эта эйфория, этот экстаз, откуда все это в них?»
На миг мысли покинули голову Гарри, и там воцарилась пустота. Полнейшая. Мрачная. Бессмысленная. А потом он закрыл глаза и упал на колени. Просто ноги его больше не держали. Просто смотреть вперед уже не было сил. И так случилось, что Гарри Поттер потерял веру в жизнь.
Громко хрустнула ветка, спугнув стайку птиц с ближайшего дерева. С криками они взмыли в затянутое тучами серое небо. Тихие аккуратные шаги уже совсем рядом. Драко опустился перед гриффиндорцем на одно колено и, приподняв его лицо за подбородок, негромко потребовал:
— Открой глаза, Поттер...
Не вздрогнув от прикосновения холодных пальцев, Гарри подчинился. Он открыл глаза и посмотрел на Малфоя. Ледяной блеск серых глаз не обжег его, Гарри не бросило в дрожь, как раньше, ему было все равно.
— Это был последний Уизли, чудно, правда? Рыжей семейки больше не существует. Что скажешь, Поттер?
Гарри молчал. Да и что он мог сказать? В нескольких метрах от них лежал Рон, холодный и мертвый. К чему слова, если друг их никогда больше не услышит?
Все смешалось перед глазами Гарри Поттера: серое утреннее небо, ветви деревьев, алые с желтым листья, кружившие на ветру в бесконечном танце... Краски мира подернулись бледной пеленой. Ах, эти глупые слезы, кому они теперь помогут?
Это был последний близкий человек Гарри. Кажется, Малфой вернул его к точке отсчета. Он снова один, он снова никому не нужен, и больше не было смысла бороться за что-то. Ради кого? Горе настигло его в один момент, и, как это часто бывает, он захотел прекратить страдания.
— Нет, — возразил блондин, с ухмылкой глядя в его потерянные глаза.
— Почему? — голос гриффиндорца, срывающийся и хриплый, казалось, вот-вот исчезнет, истончится... Трудно было разбирать слова. — Убей... Пожалуйста.
Драко склонился к самому лицу Гарри, так близко, что тот почувствовал на губах холодок его дыхания.
— Я уже это сделал, разве нет? — Сказал слизеринец. — О, я так долго ждал! Я представлял себе, как отберу у тебя всех, кем ты дорожил. Я мечтал увидеть твое лицо в тот момент, когда ты поймешь, что все кончено. Я уже убил тебя, Гарри Поттер...
Драко поднялся с земли и выпрямился во весь рост. И, если бы Гарри еще мог что-то чувствовать, он непременно удивился бы изменениям, произошедшим с Малфоем. Это был по-прежнему невероятно худой, бледный юноша с очень тонкими чертами лица, но он больше не казался слабым и хрупким, глаза его блистали какой-то внутренней силой, ледяной, пугающей. Никто бы не смог долго выносить его взгляда, потому что в глазах Драко была смерть.
Но Гарри не почувствовал ровно ничего. Даже когда Малфой поднял с земли его палочку, бесполезно валявшуюся в паре шагов. Даже когда Драко переломил ее пополам прямо у него на глазах. Гарри Поттер не почувствовал ничего.
* * *
— Здесь ничего нет... Но я уверен, что Снейп что-то знает о крестражах, — сказал Гарри, разочарованно пнув ногой обломок кресла в стиле ампир, когда-то очень красивого, но истлевшего и сгнившего за долгие годы. При свете костра лицо его имело загадочно-взбудораженное выражение; юноша был взволнован и до предела напряжен. — Нужно найти его!
— Как мы это сделаем? — спросила Гермиона, с опаской осматриваясь по сторонам. Внутри Дом Мраксов оказался еще более обшарпанным, чем снаружи. Девушке было очень не по себе.
— Нужно обыскать все еще раз, — предложил Рон. Гарри покачал головой.
— Нет, — возразил Гарри. — Мы зря сюда приехали, Волдеморт больше не появлялся в этом доме...
Им тогда пришлось заночевать в темном холодном зале, в пыли, среди кучи старинных вещей, мусора и крысиного помета. Гарри, Рон и Гермиона сидели тесно вокруг наколдованного прямо на каменном полу костерка и грели озябшие руки. Голову Гарри переполняли совсем не радостные мысли. Легко было заявить, что он никогда не вернется в школу. Очень легко было взять с собой только волшебную палочку и двух лучших друзей. Но куда же им идти? Как искать загадочного Р.А.Б и остальные крестражи? Ответов на эти вопросы Гарри не знал. Гермиона предложила съездить в дом Мраксов, надеясь, что тут они найдут какие-то зацепки, но нет... Их не было. Вместо этого друзья нашли только горы никому не нужного хлама. Гарри обхватил голову руками. Ну как? Как ему что-то придумать? Он чувствовал груз ответственности за друзей, которых втянул в это сомнительное предприятие. И иногда Гарри казалось, что у них ничего не выйдет, что они просто кучка глупых маленьких детей, ни на что не способных...
— Мы должны искать Снейпа, — заявил он.
Как они выдержали это, Гарри не понимал, как ни пытался. Когда мрак зловещего, пустынного дома накрыл их, каждого из троицы во тьме преследовали свои страхи и призраки. Гермиона пустыми глазами смотрела в огонь, перебирая пальцами полы мантии. Рон небрежно обнимал девушку за плечи. Гарри мог только предполагать, о чем она сейчас думала. Быть может, о том, что у них все равно ничего не выйдет. А быть может, тени, причудливыми узорами извивавшиеся на стенах, выраставшие, подобно чудовищам из сказок, говорили Гермионе о том, что пора признать поражение и вернуться домой. Гарри часто посещала подобная мысль, но он поклялся себе, что никогда не сделает этого. Пусть лучше Волдеморт его убьет, пусть убьет, но Гарри ни за что не вернется в свой прежний мир, в свою прежнюю жизнь.
Они нашли Снейпа. С большим трудом, но нашли. Для этого друзьям пришлось тайком через подвал Сладкого Королевства проникнуть в Хогвартс, в кабинет Дамблдора, и долго копаться в бумагах покойного директора, ища малейшие намеки на то, где мог находиться дом бывшего преподавателя Зельеварения.
Какая безумная тревога, какая безудержная ностальгия охватила Гарри, когда они втроем пробирались ночными коридорами школы! Он вдыхал пыльный воздух и все никак не мог им надышаться. Гарри и подумать не мог, что так больно будет возвращаться в эти стены, покинув их навсегда...
Нужные бумаги они нашли. Северус Снейп официально проживал в старом бедняцком квартале на самой окраине Лондона. Все здесь было сырым, грязным и промозглым. Вполне подходящее место для Снейпа, по мнению Гарри.
— Его не будет дома, — уверено сказала Гермиона.
И, конечно, она была права. С чего бы профессору возвращаться туда, где его уж точно будут поджидать толпы авроров, готовые без суда и следствия упечь его в Азкабан на неопределенный срок. Быть может, даже казнить, кто знает. Но Гарри, Рон и Гермиона предполагали, что рано или поздно Снейп появится по этому адресу. Они нашли его квартиру нетронутой, все Снейповы редкие ингредиенты для зелий, книги и трактаты по темным искусствам были на своих местах, на полках и комодах, в шкафах, старых и пыльных. Да неужели же квартиру ни разу не обыскивали?
— Он появится, — заявил Гарри. — И мы будем ждать.
* * *
В столовом зале было душно. Может быть, домовые эльфы слишком сильно растопили камин, испугавшись первых заморозков? Пот каплями выступал у Гарри на лбу. Его тошнило от запаха горячего супа с шампиньонами, стоявшего прямо перед ним. Душно и тошно... Гарри был голоден, но не видел смысла в том, чтобы есть.
— Разве тебе не хочется есть? — Малфой приподнял бровь, откусывая от маленькой сдобной булочки и делая глоток красного вина из тонкого изящного кубка. Все на этом столе было таким изысканным и красивым, приборы, еда, самое дорогое вино. Если бы Гарри еще что-то могло удивлять, он бы непременно подумал о том, что, наверное, Малфой приказал домовикам накрыть на стол наилучшим образом. Как будто он был для Драко дорогим и желанным гостем. Но Гарри было все равно. И он промолчал.
— Я спросил, — повторил блондин, слегка повысив голос, — разве тебе не хочется есть?
Поттер молчал, тогда Малфой наложил на него Империо.
— Отвечай, — снова спросил он. — Ты голоден?
— Да, — сказал Гарри. И даже не усмехнулся про себя, что, если бы он только захотел, ему не составило бы труда в любой момент сбросить с себя действие заклинания. Если бы он только захотел...
— Тогда ешь, — приказал Драко, и Гарри послушно взял в руки ложку, такую тонкую, серебряную, с ручкой в виде двух переплетенных змей — герба Малфоев. Горячий суп скользнул в горло, тошнота прошла, внутри стало даже как-то приятно, нет, не приятно, просто никак. Но он съел весь суп, до последней капельки, потом индейку, клубничное мороженое со взбитыми сливками.
После ужина они сидели у камина в гостиной и пили вино. Гарри пил, потому что так хотел Драко. Блондин развалился на мягком, обитом зеленым бархатом, диване. Ему было жарко. Совсем немного, но все же пришлось расстегнуть три верхних пуговицы тонкой шелковой рубашки. Малфой смотрел сквозь алую пелену вина в бокале на огонь, на Поттера, лежавшего на боку на шкуре белого медведя перед камином. Драко смотрел на врага и удивлялся самому себе — что заставило его притащить гриффиндорца в Имение? Ведь изначально он планировал убить Поттера.
Убить. Сладкая волнующая дрожь прокатилась по телу парня, губы его растянулись в предвкушающей улыбке. Убить Поттера. Разве не это — самая его заветная мечта с тех пор, как он нашел Нарциссу мертвой вот в этой самой гостиной? Она лежала у камина, там, где теперь Поттер, с растрепанными волосами, глаза ее были открыты, и в них запечатлелись гнев и удивление. Почему у мертвых всегда такие удивленные лица? Словно, они и не ждали этой смерти, а она пришла так неожиданно, подчиняясь чьей-то воле... О, да, Малфой хотел убить Поттера, лишить его жизни, забрать ее всю, до последней капли. Но когда сегодня Драко посмотрел в эти зеленые глаза, огонь которых он так ненавидел столько лет, они были пусты. У Поттера уже не было жизни, которую можно было бы отобрать. И тогда Драко понял, что если он убьет Гарри сейчас, то не получит того безумного наслаждения, о каком он мечтал каждый день, в предвкушении которого он жил каждую ночь. О, нет, он сознательно не лишит себя этого блаженства, сначала он должен оживить Поттера...
Сейчас Драко лежал и смотрел на Гарри, а Гарри смотрел на него. Что-то не так, что-то не так, и это не давало Малфою покоя. Что же случилось с этими глазами? Почему-то он не мог ненавидеть сейчас этого Гарри... Чтобы ненавидеть гриффиндорца, ему требовались ответные чувства. А в тот момент Поттер не чувствовал ничего. Он просто смотрел на Драко своими пустыми глазами. Пустота эта так угнетала, Малфоя, что тот предпочитал закрываться от взгляда гриффиндорца бокалом с вином. Пустота в глазах Поттера пугала его.
— Хочешь знать, как я убивал мелкую Уизли? — спросил Драко, отчаянно пытаясь вызвать у Гарри всплеск ненависти. Поттер молчал, во взгляде его не отразилось ничего. Ни одной маленькой искры не сверкнуло в них.
Да что же это с тобой, Поттер?
— Я пытал ее Круциатусом, — продолжал он тем не менее. — Она кричала на всю их деревню. Жирную мамашу твоего мертвого дружка я убил сразу. А папашу обездвижил, и он все видел. А потом и его убил. А хочешь еще подробностей, а, Потти?
Гарри молчал, все так же, не отрываясь, глядя в глаза Драко, а Малфой, не в силах отвести взгляда от его магнетических глаз, от этой притягивающей пустоты, говорил, говорил. Он рассказывал Поттеру о своих убийствах. Ему нравилось убивать. По его словам, он был даже благодарен Гарри в какой-то степени, ведь это именно он помог Драко стать истинным Упивающимся Смертью. Гарри слушал рассказы об этих ужасах без содрогания сердца, потому что, наверное, нечему было содрогаться. Драко вернул его к точке отсчета, да, вряд ли, что-то его могло тронуть. Даже, когда Малфой рассказывал, как убивал близнецов, Гарри не вскрикнул. Хотя, что-то в этой истории было настолько извращенным и зверским, что, будь он прежним, он бы заплакал, и, быть может, тихий шепот, сорвался бы с его губ: «Мерлин Великий!» Когда Фреда пытали на глазах у Джорджа, когда перед смертью он не успел даже кончиками пальцев дотянуться до руки близнеца... Все эти картины вставали на мгновение перед глазами Гарри, но неизменно проплывали мимо, не касаясь сознания.
— Черт возьми, Поттер, неужели тебе плевать на них? — не выдержал Драко, со стуком опустив бокал с вином на резной столик из слоновой кости, инкрустированный изумрудами и топазами. Напиток расплескался, окрасив алым длинные манжеты рубашки Малфоя. — Отвечай, мать твою, тебе плевать?
— Они мертвы, Малфой, — еле слышно произнес Гарри.
— И что? Тебе не хочется отомстить?
— Нет, — покачал головой гриффиндорец, — их уже не вернуть. Месть была моей ошибкой...
Черт возьми, как Поттер, тот, кто научил Драко наслаждаться убийствами, тот, кто показал ему всю прелесть, весь этот экстаз, наступавший, когда он лишал кого-то жизни... Как мог он говорить такое? Месть — его ошибка?! Месть стала смыслом жизни Драко, его сладким смыслом... О, как ему нравилось убивать дорогих Поттеру людей. Какое странное, почти эротическое, удовольствие Драко получал, слушая, как музыку, их предсмертные крики, когда он пытал их. Он представлял себе, как громко будет кричать Гарри, когда он убьет Рона у него на глазах. Но Поттер не кричал. Черт возьми, как он мог так быстро сломаться?! Драко уже казалось, что это Гарри лишил его смысла жизни.
Я тебя оживлю, Поттер... Оживлю, чего бы это ни стоило. Ты будешь любить эту жизнь. Ту, которая у тебя есть; ту, которую я тебе подарю для того, чтобы потом отнять. Я убью тебя, когда ты будешь смеяться. Смеяться от счастья, клянусь, Поттер, я это сделаю!
Драко удалось обуздать внутреннюю истерику. Он поднялся с дивана и подошел к каминной полке. Взяв оттуда маленький пузырек с густой бордовой жидкостью, накапал немного этой жидкости Поттеру в бокал.
— Пей, — сказал он, и Гарри подчинился. Он протянул к кубку руки, проглотил вино с неизвестным снадобьем и снова опустился на шкуру у камина. — Ты не хочешь узнать, что именно я тебе дал? — спросил Драко.
— Что ты мне дал? — равнодушно задал вопрос Поттер, глядя в огонь и ощущая, как внутри разливается какое-то странное незнакомое тепло, быть может, даже приятное, быть может, немного щекотное.
— Афродизиак. Очень сильное средство, пары капель достаточно, чтобы вызвать огромное, непреодолимое желание, — Драко зло усмехнулся. — Ты будешь умолять тебя трахнуть.
Поттер лишь раз удивленно моргнул, но не произнес ни слова. Он теперь только дышал тяжелее. Драко отшатнулся.
Да что же это такое с тобой, Поттер? Ты не можешь быть таким безразличным. Как ты можешь так спокойно переносить унижение? Я не понимаю, не понимаю. Это не тот Поттер, которого я знал...
Гриффиндорец издал громкий стон — он не пытался скрывать происходящее с ним, а просто извивался на полу от странных и незнакомых ощущений. Он чувствовал жгучий огонь, начинавшийся в низу живота и скользивший по всему телу, сдавливая грудь, заставляя соски набухать в ожидании прикосновений. Гарри обхватил себя руками и начал медленно стягивать с себя рубашку, он больше не в силах был терпеть этот хлопковый плен. Глядя на гриффиндорца, запрокинувшего голову в похотливом экстазе и кусавшего губы от возбуждения, Драко сам почувствовал легкое напряжение. Черные волосы, неаккуратными прядями прилипшие к мокрому от пота лбу... Красиво. Красная набухшая полоска шрама... Красиво... Нервно вздрагивающие ресницы... Так нежно, так трогательно... Вспыхнувшие алым румянцем щеки... Гриффиндорец был красив, черт возьми!
Внезапно Гарри открыл глаза, полные страсти, похоти и отчаянья и посмотрел на Драко. С мольбой, с искренним желанием. Рот его был приоткрыт, и оттуда вырывалось хриплое тяжелое дыхание. Но Поттер ничего не сказал, он просто смотрел на Драко, одним только взглядом умоляя прикоснуться к нему. Драко не выдержал отчаянного взгляда изумрудных глаз, искрящихся страстью, и аппарировал в свою комнату.
Нет, нет... Это ошибка. Я не этого хотел. Ты должен был злиться на меня. Ты должен был меня ненавидеть, осыпать проклятьями, а не смотреть с такой мольбой!
Драко лежал на кровати, пытаясь справиться с нахлынувшими на него такими ненужными и бесполезными чувствами, среди которых жалость к Поттеру занимала не последнее место. Такого Поттера у Драко решительно не получалось ненавидеть. Что-то надломилось в гриффиндорце, что-то ушло. Перед Драко был теперь не убийца его родителей, а сломавшийся, ничего не желающий человек.
Почему все пошло не по плану, а Поттер?
* * *
Они все-таки появились. Снейп и Драко. Гарри был прав, утверждая, что Снейпу рано или поздно понадобятся его ингредиенты для зелий и записи, среди которых, впрочем, не было ничего, касавшегося крестражей. Гарри покривил душой, когда сказал друзьям, что хочет поймать Снейпа только, чтобы выпытать у него правду о Волдеморте и крестражах. Нет, он задумал хладнокровно убить профессора, отомстить ему за Дамблдора и за своих родителей.
«Я это сделаю, — думал Гарри. — И никто меня не остановит».
Драко успел аппарировать прежде, чем они его обездвижили. Снейп, как Гарри и предполагал, ничего не стал говорить о крестражах. Тогда они с Роном и Гермионой нашли среди его запасов Веритасерум и допросили снова. Профессор ничего не знал. Гарри убил его. Направил на Снейпа палочку и сказал: «Авада Кедавра». Впервые в жизни. Гермиона громко взвизгнула, Рон широко раскрыл глаза, глядя на мертвого Снейпа, который еще секунду назад грозил, что Волдеморт убьет их всех. Два слова — и Гарри стал преступником.
Должно быть, Драко Малфой потом возвращался в дом Северуса Снейпа. Должно быть, он нашел его мертвым. Должно быть, профессор Снейп был Малфою дорог. Потому что через несколько дней все родные Рона были мертвы. Убиты с особой жестокостью. Глядя в лицо мертвой Джинни, искаженное болью, Гарри понял, что больше не хочет убивать Волдеморта — гораздо сильнее было в нем желание отомстить Драко.
«Я не просто убью его, — сказал он Джинни, вытерев с ее лица еще не высохшие слезы, — я уничтожу все, что с ним связано. Будь ты проклят, Драко Малфой!»
Гермиона уговаривала его не делать этого, но он не послушал.
— Вы, кажется, говорили, что пойдете со мной до конца? — спросил Поттер холодно.
Друзьям было нечего ответить, и они помогли ему проникнуть в Азкабан, чтобы убить Люциуса Малфоя.
А на следующий день Драко убил Гермиону на глазах у Гарри. И снова ускользнул. Поттеру удалось поймать лишь один взгляд холодных глаз. И это были уже не глаза испуганного мальчишки, нет, это были глаза убийцы. Хладнокровного, искусного. Упивающегося смертью.
Он знал, что потеряет Рона, но все равно пошел на эту жертву. Не убить Нарциссу он просто не мог, зная трепетное отношение Драко к матери. Гарри взломал защиту имения Малфоев, застав женщину в гостиной. Она сопротивлялась, конечно, но что такое волшебница среднего возраста против Гарри Поттера, одержимого гневом? Гарри третий раз в жизни произнес заветные слова — женщина упала навзничь прямо на пол у камина. Она лежала там, как живая, такая красивая и яркая... За исключением, конечно, того, что была уже мертва...
* * *
Гарри лежал на шкуре, тело его по-прежнему сводило сладкой судорогой. Он был возбужден до предела, он задыхался, он истекал слюной. Не в силах больше противиться этому, он исступленно ласкал себя руками, грудь, член; гладил себя по бедрам, запрокидывая голову и почему-то представляя, что это делают не его руки, что это... это... Драко? Почему Драко? Он не знал, просто почему-то хотел рук блондина, хотел его губ на своей шее, хотел, чтобы он дразнил его член, резкими движениями вверх-вниз...
Стон.
В этот момент его настигли воспоминания о прошлом, так милостиво не приходившие к нему днем.
Гарри напряженно прижал руку сильнее, ускоряя темп.
Мертвая Джинни...
Вверх, быстрее, еще быстрее, пусть не хватает дыхания, что же?
Мертвые близнецы...
Вниз, скорее, скорее, нет сил сдерживаться...
Мертвая Гермиона...
Вверх, левая рука больно сдавливает сосок...
Мертвый Рон...
Нетнетнет...
Гарри исступленно выгнул спину. Уголки губ дернулись, предчувствуя близкую разрядку. Он сделал несколько вдохов, залпом, не выдыхая, и кончил, почувствовав на руке горячую липкую жидкость...
«О, если бы я только я мог повернуть время вспять!.. Если бы я мог, я бы не убил ее... Драко, я бы ее не убил. Я бы не сделал убийцу из тебя. Это я виноват в смерти Рона и Гермионы! Я убил их всех!»
Горячие слезы текли по щекам гриффиндорца, у Гарри наступила настоящая истерика. Задыхаясь и вздрагивая от исступленных рыданий, он кусал себя самого за кисти рук, он пытался спрятать эти свои страдания, запихнуть их подальше в самого себя. Самое страшное — ему было жаль Драко. Искренне жаль. Какое-то странное очищение снизошло на Гарри, когда мутными от слез глазами, он глядел на отблески огня, сплетавшиеся на потолке в причудливые, мрачные, порой безобразные образы. И ему было одиноко. Ему было холодно, несмотря на покрывавшую его тело испарину, он замерзал. Где-то в глубине души, в самом сердце Гарри была огромная глыба льда, острая, колючая и такая холодная, что он физически ощущал бегущие по венам ледяные осколки.
Его преследовали странные видения. Тьма и свет, собственные грехи, руки Драко, его губы. Все это сливалось в один страшные пряный коктейль, который тек сквозь Гарри, вымывая из него все эмоции, все былые чувства, делая его душу пустой, но вместе с тем свободной. И, Мерлин знает, какие еще ангелы мерещились Гарри в ту ночь, но только Драко был самым прекрасным из них...
Утром слизеринец нашел полуголого Поттера спящим, свернувшись калачиком на шкуре у остывшего камина. Гарри спал таким безмятежным сном, лицо его выражало такую чистоту и такую светлую грусть, что Малфой снова не смог не пожалеть гриффиндорца. Сам не зная зачем, он поднял его на руки и отнес в свою спальню. Аккуратно уложив Гарри в кровать, Драко накрыл его теплым одеялом и долго еще не мог оторваться от его лица.
Чистота, безмятежность, прощение.
Малфой завтракал в одиночестве, только пара домашних эльфов в полнейшем молчании прислуживали ему. За чашкой кофе Драко задумался. В голову приходили такие разные мысли. Как долго сможет он еще оставаться в этом доме? Скоро ли его найдут авроры, если вообще найдут. Что он будет делать, когда убьет Поттера? И правда, разве в жизни Драко останется еще что-то, настолько важное? Волдеморт со своими идеями может катиться в тартарары, пока у него, у Малфоя, есть Поттер, пока им овладевает такое сладостное чувство предвкушения. Когда он убьет Поттера, когда он убьет... Убьет? Конечно...
— Ты смотри-ка, мистер Поттер, собственной персоной! — Драко поднял голову, услышав шаги на лестнице. Гарри, растрепанный, с мокрыми волосами, должно быть, принявший душ, уселся за стол и сразу придвинул к себе тарелку с хлопьями.
— О, да ты и ешь сегодня сам, — удивленно заметил Малфой, глядя, как Поттер с аппетитом поглощал хлопья с молоком и медом.
— Зачем я тебе? — спросил Гарри, подняв голову, и решившись посмотреть Драко в глаза.
— Я хочу убить тебя, — спокойно сказал Малфой.
— Отчего ты не сделаешь это сейчас же?
— Это не будет иметь смысла.
— А если ты это сделаешь позже, то смысл будет? Ты уверен? — Поттер смотрел на Малфоя так пристально, так испытующе, что тот не выдержал и отвел взгляд.
— Мне кажется, да, — тихо ответил он.
Шли дни, недели, а Драко все не убивал Гарри.
Нет смысла, нет смысла, нет смысла.
Они каждый день, от рассвета до заката проводили вместе, о чем-то говорили, но больше молчали. Малфой больше не давал Поттеру зелье.
— Что, Поттер, любуешься природой? — Драко подошел сзади так неслышно, незаметно встал рядом, положив руки на перила. Они стояли рядом на балконе его спальни и смотрели, как над темной полосой леса вдали загоралось алым небо. — Что ты видишь, Поттер?
— Небо, лес, рассвет, — равнодушно отозвался Гарри, который вот уже несколько часов стоял на этом балконе и смотрел на небо, сначала темное, потом чуть посветлевшее... а сейчас пронизанное тысячей алых лучей из-за горизонта.
— Красиво, правда? — вздохнул Малфой и, повернувшись к перилам спиной, сел на них, свесив ноги, и слегка отклонился назад.
— Если ты так считаешь, — ответил Поттер.
— А я, Потти, мечтаю увидеть море. Океан, — сказал Малфой мечтательно. — Убью тебя и поеду куда-нибудь путешествовать. Представь себе, буду ночью лежать на пляже, перебирая пальцами мягкий песок, и смотреть на звездное небо... И буду думать: “А вот Поттер никогда этого не увидит! Всей этой красоты...” Какое счастье, правда?
— Если ты так считаешь...
— Да, Поттер, мать твою! Я так считаю! И я так и сделаю, черт бы тебя побрал!
Хоть бы огрызнулся, ублюдок!
Драко соскочил с перил. Отшатнувшись от Поттера, он сделал пару нерешительных шагов назад — ему показалось, что за спиной гриффиндорца он видит пару крыльев, разноцветных, сияющих, как у бабочки. Драко моргнул пару раз. Нет, нет... это всего лишь утреннее солнце играет радужными цветами на голубом небе.
Нет у тебя никаких крыльев, Поттер! Так что нечего строить такое святое лицо!
Когда они гуляли в парке имения, Гарри казалось, что он переносился в самое сердце природы. Казалось, время остановилось там, среди столетних дубов, вязов и акаций; там, где тянули к холодной поверхности пруда свои озябшие ветви плакучие ивы, вот где пахло жизнью, замершей, замерзшей, но все-таки живой. Они шли рядом. Почти рука об руку. Зачем Малфою взбрело в голову каждый день выводить его на прогулку, Гарри не знал, но он искренне наслаждался природой вокруг, и сердце его грустно щемило оттого, что больше не с кем делить эту красоту.
«Ведь они все умерли, а этот пруд все еще здесь. По нему все еще можно пускать камешки, слушая всплески и бульканье воды...»
Поттер опустился на землю прямо у пруда, Малфой сел рядом с ним, они оба смотрели на воду и о чем-то, конечно, думали и, наверное, пытались угадать мысли друг друга.
— Зачем ты здесь, со мной? — спросил Гарри тихо.
— Чтобы ты никуда не убежал, — Малфой не смотрел на него, пряча глаза за густой челкой.
— Враки, Малфой... Тебе просто нравится все это...
— Быть может, тебе-то какое дело?
— Зачем ты меня привел?
Драко неуверенно запустил по воде гладкий камешек. Он подпрыгнул пару раз и утонул. Еще один, и еще один. Несколько камешков утонули в воде, прежде чем Драко ответил.
— Хочу, чтобы ты полюбил природу, — сказал он. — Хочу, чтобы ты влюбился в этот пруд, в эти деревья. Чтобы ты вдыхал этот свежий прохладный воздух и не мог надышаться...
— А потом?
— А потом я отниму это у тебя...
Зеркальная поверхность воды чуть подрагивала на ветру. Гарри смотрел на пруд и думал, тяжело ли будет с ним расставаться? В самом деле, потеряв все, можно ли найти какой-то другой смысл? Если не природа, то что еще может стать этим смыслом?
— Убей меня уже, — попросил Гарри. — Если тебе от этого станет легче, я готов умереть прямо сейчас.
Драко смотрел на него широко раскрытыми глазами, и Гарри не мог понять, чего было больше в этом взгляде: испуга или удивления?
— С чего ты говоришь мне такие вещи?
— Мне не станет легче, если я тебя убью...
— Как будто ты можешь, — презрительно бросил Малфой.
— Если бы я мог... — согласился Гарри. — Мне бы не стало легче. Но если тебе станет — вот он я, можешь меня убить.
С этими словами, раскинув руки, Поттер упал на спину, прямо на колкий ковер из пожелтевшей травы. Драко склонился над ним, так низко, что кончики его светлых волос щекотали лицо гриффиндорца. Малфой, не отводя взгляда, смотрел на Гарри, пронзая его холодом своих серых глаз. Но какими бы холодными они ни были — где-то на самом дне глаз слизеринца Гарри увидел испуг, нет, не просто испуг, а настоящую панику, пока еще тихо снедавшую его изнутри, но готовую вырваться наружу, едва только Драко даст малейшую слабину.
— Но вот в чем дело, Поттер, — холодно произнес Малфой, — мне не станет легче. Пока не станет. Поэтому я тебя не убью. И, черт возьми, — прибавил он, — не строй из себя святого! Не смей вести себя так, словно простил меня! Ты должен меня ненавидеть.
— Ненависть, слишком сильное для меня чувство, — Гарри покачал головой, его волосы разметались по земле, открывая чистый взгляд зеленых глаз. — Я уже не способен его испытывать...
Не можешь меня ненавидеть, Поттер? Не можешь?! Ну, это мы еще посмотрим!
Как же он его бесил, бесил, бесил... Самое ужасное — Драко не ненавидел Поттера, нет, он его презирал, жалел, испытывал что угодно, только не ненависть. Разве можно ненавидеть своего врага, если он тебя простил? Драко раньше думал, что ненавидеть можно всегда и всех. Но не теперь. Теперь он не мог заставить себя возненавидеть Поттера, выдавить из себя всю жалость, все слезы, весь этот бред, скопившийся внутри. Он хотел все это выплюнуть, вырвать из себя и снова стать таким, каким был какое-то время назад. Он был счастлив, черт возьми, счастлив, предвкушая то, как убьет Поттера... А теперь Драко был сам себе противен. Почему? Почему?
Он толкнул Поттера на кровать, притянул его голову за волосы и насильно влил тому в горло огромную дозу снадобья.
Простил? Ну да, ты только теперь так думаешь, посмотрим, что ты теперь скажешь?!
Драко сорвал с пылающего гриффиндорца одежду и принялся ласкать его горячее тело, так грубо, как только мог. Гарри молча принимал его ласки, его удары и укусы, он не вскрикнул ни разу, даже когда Малфой резко вошел в него, закинув ноги Поттера себе на плечи... Драко хотел унизить гриффиндорца, смешать его с грязью, а что может быть более уничижающим, чем быть изнасилованным злейшим врагом?! Но в какой-то момент Драко заметил, что сам получает наслаждение от того, что делает. Он хотел Поттера. О, ему так нравилось прикасаться к этой смуглой коже, сжимать пальцами темные набухшие соски, скользить по плоскому животу Гарри, касаться губами ямочек над ключицами, чувствуя нервные вздрагивания тела гриффиндорца, сотрясаемого мощными конвульсиями. Он чуть не кончил, когда Гарри простонал его имя... Почему это было так эротично? Так чудесно, что, пожалуй, Малфой еще не знал в жизни ничего более прекрасного...
— Драко... — беззвучно шептали губы Гарри, и слизеринец спешил накрыть их поцелуями, истерическими и беспощадными, он кусал губы Поттера, терзал их, ласкал языком и все не мог насытиться. Казалось, это он принял афродизиак, а не Гарри. Малфой кончил, излившись внутрь Поттера, с громким стоном. Тяжело дыша, он снова припал губами к коже гриффиндоца, спускаясь ниже, оставляя влажные следы. Одной рукой блондин ласкал грудь гриффиндорца, другой, нежно гладил его губы...
Глаза Гарри закрыты. О, Мерлин, как он был красив, как идеален... Тонким бледным пальцем Драко очертил губы гриффиндорца, тронул подбородок, задел кадык... С открытым ртом, обуреваемый желанием Поттер был так красив, что Драко не мог просто смотреть, он хотел касаться его, хотел владеть им, не только физически, но, вообще, всеми возможными способами.
Мне нужна твоя душа, Гарри...
И как это еще сердце не вырвалось из его груди? Гарри не понимал. Это безумие владело им бесконечно, целиком... Губы Драко, о, даже, когда в своих фантазиях он представлял себе эти губы, все было не так прекрасно. Наяву губы Драко были еще более горячими, волшебными и страстными... Чувствуя скольжение влажного языка по коже, Гарри не смог сдерживать стонов. О, пусть, пусть он делает это... Пусть еще ласкает... Вдруг на лицо его легла прохладная рука, тонкая рука... Гарри не выдержал и слегка коснулся ее губами. Палец очертил их и спустился вниз...
Сладкая судорога свела все его тело, он громко вскрикнул. Губы Драко, и его влажный язык, ласкали член Гарри. Так горячо, так сладко... Так нежно... Малфой может быть нежен? Поттер сам себя не контролировал и двигался навстречу Драко, глубже проникая ему в рот. Он не знал, куда деть руки, поэтому безжалостно кусал их, стараясь сжать зубы еще сильнее, только чтобы не кричать ТАК ГРОМКО!
— Драко! Драко! Драко!
Должно быть, слизеринец хотел поскорее забыть о своем безумии — так быстро он провалился в сон, обхватив руками подушку... Гарри, напротив, лежал и старался не закрывать глаза, чтобы не уснуть невзначай. Он еще не совсем отошел от случившегося, и ему все еще мерещились руки Драко, скользящие по груди, животу... Теперь, когда действие зелья прошло, Гарри понимал смысл этой ночи. Блондин хотел его унизить. И снова просчитался. Потому что, с тех пор, как что-то надломилось в Гарри, он уже не мог чувствовать ни стыда, ни унижения. А потому ему нравились ласки Драко... Где-то в глубине души Гарри признался себе, что чувствовал себя живым, пока занимался сексом с Малфоем, что каждый вздох, каждый глоток воздуха, восторженный, исступленный, приносил ему небывалое наслаждение.
Слизеринец был красив, когда спал. Во сне все люди настоящие, думал Гарри. Сейчас радом с ним спал настоящий Драко, прекрасный юноша с ангельскими чертами лица, с нежной улыбкой, застывшей на бледных губах, с легким удивлением, изогнувшим тонкие аккуратные брови. Без этой своей маски он был прекрасен. Гарри не удержался и поцеловал Драко, легко коснулся губами его тонких бледных губ и отпрянул. И тихонько прошептал на ухо слизеринцу:
— Я тебя простил. Такого, как ты сейчас есть, настоящего. Простил. Может, и ты простишь меня?
С этими словами Гарри опустил голову на подушку и позволил себе закрыть глаза.
Будь ты проклят, Поттер, будь ты трижды проклят! Зачем я это сделал?
Драко целый день сидел, запершись в комнате, предоставив Поттера самому себе. Он не боялся, что Гарри сбежит, охранные заклинания по периметру имения ему не преодолеть без волшебной палочки, да и вряд ли гриффиндорец вообще подумывал о бегстве.
Малфой себя ненавидел. Себя, не Поттера. Как это он сорвался? Он хотел унизить Гарри... ИЗНАСИЛОВАТЬ! И уж никак не доставлять ему удовольствие, и уж никак не наслаждаться его телом... Он хотел трахнуть его и выкинуть из комнаты, как тряпку, чтобы тот дрых на холодном полу. Но Драко этого не сделал. Почему? Он еще не знал, но ответ уже теплился в его душе, ждал подходящего момента, чтобы вырваться наружу.
Нет, разве можно выносить это одиночество? Не просто выносить, а делить пополам с Поттером, который с каждым днем становится все чище и светлее. Чертов святой гриффиндорец, чтобы ты провалился!
Я намерен тебе мстить, Поттер... Мстить! И я не буду отклоняться от первоначального плана. Ты, кажется, уже начал оживать, вот и хорошо... Осталось совсем немного, еще чуть-чуть, и я тебя убью!
— Малфой, я хочу летать... Дай мне метлу, — голос Поттера прозвучал так взволнованно, так искренне, о, как же долго Малфой ждал, что это произойдет! Поттер ХОТЕЛ чего-то... Сам!
— Ты же понимаешь, что я не могу тебе ее дать, — усмехнулся Малфой. — Впрочем, ты сказал «хочу», меня это радует... Чтобы эта мысль не ушла от тебя, чтобы ты не смирился, я кое-что тебе покажу...
Драко отвел Гарри в конюшню и разрешил выбрать любого коня. Гриффиндорец взял вороного. Это был дикий, почти необъезженный жеребец. Он стоял, беспокойно роя землю копытом и фыркая.
— Не сомневаюсь, вы с этой зверюгой поладите, — сказал Малфой, седлая свою белоснежную кобылу.
Поттер никогда еще не ездил верхом, но довольно быстро научился. Это было невообразимо прекрасно — скакать галопом по бескрайнему полю на резвом коне, раскинув руки в стороны, держась одними коленями. Ветер свистел в ушах, неистово трепал волосы, скорость ошеломляла... Гарри повернул голову — рядом с ним скакал Драко, на белоснежной лошади, во всем белом. Чуть привстав в седле, он казался таким тонким, казалось, будто порывы ветра захватывают его, уносят, растворяют в себе.
Но не было в этой скачке чего-то еще. Что-то не позволяло истинному наслаждению захватить Гарри с головой. Не было высоты, кружащей голову, опьяняющей, увлекающей в воздух... Высота, его стихия... Гарри рвался в небо всем сердцем, с горечью мечтал подняться ввысь и, налетавшись вволю, упасть с метлы и разбиться. Да, вот так было бы очень хорошо умереть. Может быть, попросить Драко именно о такой смерти?
Спешившись, они отпустили коней и улеглись на землю, позволяя сухим травинкам щекотать шею и щеки, забираться за пазуху, колоть ребра.
— Я вижу по твоим глазам, — улыбнулся Драко, склонившись над гриффиндорцем, — ты хочешь летать. Так вот, обещаю тебе: летать ты больше не будешь. Я никогда не удовлетворю этой жажды. Ни-ко-гда.
Сердце Гарри забилось часто-часто, о, Мерлин, он чувствовал не только боль, но и жгучее негодование, какой-то оттенок прежних чувств, которые он испытывал по отношению к Малфою, неужели он снова превращался в самого себя? И он прошептал, пристально глядя в серые глаза Малфоя:
— Никогда — это слишком вечно. Ты можешь и ошибиться, Драко.
— Я не буду это пить! — глаза Поттера сверкают страстью и желанием.
Пощечина.
— Империо!
— Я не буду это пить! — гриффиндорец, улыбаясь, слизывает с губ капельки крови, припадает этими самыми губами к груди Драко и шепчет: — Я хочу тебя так... Без этого тумана...
Мерлин Великий, прежний Поттер вернулся! Вернулся! Я смог, я сделал это, я его оживил!
Драко медленно запускает руки в густые темные волосы, нежно массирует голову Гарри, и тот со стоном откидывает его назад, позволяя Малфою ласкать губами его шею. Отчаянный стон вырывается у слизеринца, он вдыхает запах Гарри, он пробует его на вкус, кожа гриффиндорца солоноватая, пряная... Это все происходит по воле каждого из них. Почему-то пальцы слизеринца дрожат, скользя по груди Поттера... Гарри чувствует эту его нерешительность и легонько тянет к себе голову Малфоя за волосы. Губы Драко на миг замирают над его губами, дрожа, потом касаются их нежно, нерешительно...
А потом слизеринец срывается и отталкивает Гарри от себя. И, вцепившись зубами в край подушки, бьется в дикой истерике. Слезы без остановки бегут по его бледным щекам, он отталкивает руку Гарри, когда тот пытается убрать с его лица спутавшиеся пряди волос.
— Оставь меня, Поттер! Сгинь! Уйди прочь!!!
— Тише, Драко! Тише... Что происходит? — теплые губы гриффиндорца касаются плеча, и Малфой просто не может сопротивляться. Он находит руку Гарри и крепко сжимает ее своей. А Поттер ласково гладит его по волосам, целует ресницы, слизывает соленые слезы со щек... Он купает его в своей нежности, в этой треклятой святости...
“Послушай, Поттер, — шепчет Драко в бреду, — кем ты станешь после смерти, как думаешь?”
Он стискивает пальцы гриффиндорца, с силой, до хруста.
“О, Мерлин, я не знаю”, — Гарри громко стонет, когда Малфой кусает его губы. До крови. И, слизывая алые капли, стекающие по подбородку гриффиндорца, Драко улыбается.
“Я стану демоном, — усмехается он. — А ты — ангелом. Все маги приобретают новую силу после смерти... И я хочу стать демоном...”
“А как же рай и ад?”
“Только магглы верят в эти сказочки. Рай и ад — здесь, и мы сами их себе создаем...”
Даже если я не убью тебя сейчас, это сделает Волдеморт... Черт возьми, я же сам, сам хотел тебя убить! Я же для этого и хотел вернуть тебя прежнего?! Я ненавидел тебя! Почему, черт возьми, я люблю тебя теперь?
— Ты все еще дрожишь, — теплое дыхание щекочет ухо Драко. Гарри касается губами края уха, слегка прикусывает его, и Малфой издает тихий истерический стон.
— Я не знаю, не знаю, что делать...
— Убить меня, разве ты не хотел? — зеленые глаза смотрят с любопытством, кажется, Поттер не понимает... Просто не понимает.
— Я не могу, — шепчет Драко, целуя горячие губы гриффиндорца, наслаждаясь ими, словно в последний раз... Словно можно выпить их до дна. — Я тебя люблю.
Гарри смотрит в широко раскрытые глаза Драко, полные отчаянья, полные доверия и любви. Малфой сам себя столкнул в пропасть и теперь летит вниз... с самой высокой вершины прямо в омут. А Гарри смеется. Хохочет, заливаясь в истерике. Он не может остановиться, дикий смех вырывается у него из груди, и он ничего не может с этим сделать. Он смеется, глядя прямо в глаза Драко.
— А я ненавижу, — говорит он слизеринцу. — Я тебя ненавижу, слышишь? Сказка разбилась, Малфой! Я ожил, вот он я, не пора ли меня наконец-то убить?
Это был удар прямо в сердце. Драко глотает воздух, не желающий проходить в легкие, встающий комом в горле. Хочется кричать, но голос пропадает, как в самом страшном кошмаре, и Малфой не может произнести ни звука. Банг! Осколки его сердца со звоном падают на пол. Что-то горячее струится по щекам. Слезы... или что-то другое... а может быть, сама жизнь вытекает сейчас из него мощными потоками. Благословение, благословение снизошло на Драко вместе со слезами, как это было прекрасно — плакать перед Гарри, глядя в его яркие изумрудные глаза... Живые, ненавидящие...
Как же Драко был наивен в своем порыве, как прекрасен, как юн... И чист, чист.
— Я ошибался, Поттер. Я хочу стать ангелом. Как ты. Я искуплю, я все искуплю, и, когда мы встретимся там, все будет по-другому... все будет лучше...
Гарри смотрел на слизеринца, державшего палочку наготове, и думал о смерти. Да, сейчас Драко убьет его, как и обещал. Это же Малфой, вряд ли его остановит такая мелочь, как любовь. Сейчас Гарри умрет.
«Ну и пусть. По крайней мере, он меня не получит! Не получит того удовлетворения, о котором мечтал! Пусть убьет, так лучше... пусть так и будет...»
— Последний грех, — прошептал Драко дрожащими губами. — Только один. Последний... Авада Кедавра !
Зеленая вспышка на мгновение озарила комнату, а, когда все стихло, луна тронула серебряным светом растрепанные волосы Драко, а кожа слизеринца была молочно-белой в этом сиянии. Гарри безумными глазами смотрел на Малфоя, который казался спящим... Он робко приблизился, аккуратно освободил волшебную палочку из его теплых еще рук. Потом он поднял тело Драко на руки и аппарировал...
Звук прибоя заглушал его голос, но Гарри все равно говорил, говорил, словно знал, что Драко его услышит и поймет. Гриффиндорец лежал на молочно-белом песке, казавшемся в лунном свете серебряным, и чертил на нем пальцами какие-то замысловатые узоры. А море неспешно катило свои волны, лизало пенными языками голые ступни Драко.
— Вот как все странно вышло, — тихо сказал гриффиндорец, проводя рукой по шелковым волосам слизеринца. — О чем ты думал, когда направлял палочку на самого себя? Почему не вспомнил про океан? “А Поттер этого никогда не увидит”, помнишь? А вот как получилось....
Он замолчал, глядя в темное небо, усыпанное мерцающими огоньками звезд, такими близкими, такими реальными. И Гарри был рад, что жив и что может видеть это.
— Ты ведь просто заснул, верно? — спросил он Малфоя, но, конечно, не дождался его ответа. Должно быть, слизеринец спал слишком крепко.
— Ну конечно, я говорил правду, я никогда не лгу, — сказал Гарри, будто отвечая на немой вопрос, адресованный ему.
Одинокая слезинка сорвалась с ресниц Драко, блеснула на миг и тут же впиталась в рыхлый песок.
— Ну, прости, разве это не то, что ты хотел? Надо было меня убить, вот так, Драко!
А влажные дорожки на щеках слизеринца светились в лунном сиянии так призрачно и так красиво.
— Ты станешь ангелом, я верю, — ласково прошептал Драко гриффиндорец, касаясь губами холодного лба. — Ну спи, спи, я побуду с тобой до рассвета...
В одном Драко Малфой был неправ: Гарри все же летел. Летел на «Нимбусе 2001» прямо в небо, высоко-высоко, выше самых высоких деревьев, выше шпилей на башнях, выше звезд, казалось. А ветер так резко бил в лицо, купал его в холодном воздухе, и Гарри вдыхал, вдыхал и никак не мог надышаться. Он был жив, как странно и как прекрасно — чувствовать себя живым, и за это Гарри был благодарен Драко. Пусть тот и лишил его смысла жизни когда-то, это он слизеринцу уже простил, а за то, что Малфой нашел способ вернуть его к жизни, он был благодарен.
Раскинув руки в свободном полете, Гарри вальсировал в воздухе и, казалось, летел сам по себе. Он был так одинок, так свободен, но счастлив. И готов к новой жизни и новой борьбе.
Vova
