Ангедония

Задумавшись, тюремный смотритель не замечал, что уже добрых десять минут таращится на одну строчку в своей ведомости:

С. Блэк. Приговорен к двенадцати годам лишения свободы.

…Этот заключенный, Сириус, был обречен с самого начала. Почему? Он был болен. Недуг, поразивший его, встречался крайне редко. И в самом деле, попробуйте найти человека, который был бы не способен радоваться. Ангедония, односторонний паралич чувств.

Это была не просто легкая депрессия, которую можно было снять парой колдомедицинских заклинаний. Нет, все было гораздо хуже. Ненависть к себе, глубочайшее отчаяние, фиксация на какой-то тяжелой психической травме. Смертельно опасное сочетание, если ты находишься вблизи Дементоров. Такие обычно не выживают.

Он еще помнил того старого аврора, обвиненного в шпионаже. От него отвернулась и семья, и близкие друзья. Заключенного не навещал никто, и к концу второй недели он нашел в камере его пустую оболочку. Глаза уже подернулись бессмысленной голубой пленкой…

К Блэку приходил один… Весь в черном с ног до головы, и нос крючком. Неприятный тип. Тряс у него перед носом какими-то письмами, хохотал, как дьявол. Вскоре после его ухода все и случилось…

Да, он был высосан. Вон в той графе, правее, стоит галочка и внутренняя печать Азкабана. Вроде бы, заурядный случай. Но ни в одной из бумаг не значилось, что Сириус Блэк поцеловал Дементора сам.

* * *

Я знаю, мне осталось совсем немного. Скоро я умру. Сначала я не мог поверить в это — кричал, рвался из их рук, умолял меня выпустить. Потом было отчаяние, многотонной плитой придавившее меня к земле. А сейчас я смирился, веришь?

Для них я — лакомый кусочек. Вон там стоят двое, а за углом — еще один. Лица скрыты под рваными краями капюшонов. Я чувствую, как жизненные силы постепенно покидают меня. Они упиваются моим горем, виной и стыдом.

Джеймс, знаешь, а это прекрасно. Это как умирать от потери крови. Жизнь тоненькой струйкой вытекает из меня.

Люди рядом со мной что-то бормочут, из дальней камеры доносится истеричный визг…

Они посадили меня сюда по обвинению в предательстве. Но, так или иначе, они правы. Я и в самом деле убийца и предатель.

* * *

Джейми, а ведь ты был самым привлекательным парнем на курсе. Впрочем, ты и сам это знаешь. Женщины провожали тебя голодными взглядами, но ты выбрал Лили — долговязую, с узкими бедрами и совсем плоской грудью.

«Я не из тех» — так ты мне говорил. Тебе просто нравилось смотреть на красивых юношей… И я не мог быть с тобой откровенным. Ведь ты не был откровенен даже с самим собой.

Когда ты спрашивал, отчего я такой грустный, я обычно отмалчивался. Прикуси язык, Сириус… Он не должен знать. Что каждое его касание для тебя — как ожог. Что по ночам ты сидишь на его кровати, любуясь им, спящим. Что сегодня ты снова зажал Рема в ванной и трахнул, развернув к стене, чтобы не видеть его лица…

А помнишь тот случай с Хижиной? Мне не стыдно, нет. Зачем ты спас этого ублюдка? Что он тебе? Мне хотелось порвать его — за один только похотливый взгляд, что он бросил на тебя, Джейми.

* * *

На твоей свадьбе я почти не пил, зато ты набрался — будь здоров. Помнишь, что ты мне тогда сказал? «Если ее раком поставить, то она будет совсем как ты!» И пьяно заржал. Конечно, ты был не в себе.

Ты предложил мне пожить у вас, — как я сейчас уже понимаю, под каким-то нелепым предлогом. Кажется, нужно было залатать протекающую крышу на веранде… Возня с крышей заняла неделю, но потом ты сказал, что Лили требуется помощь по дому… После этого она уже не спрашивала, когда я уеду.

Я носил очень свободную одежду, чтобы скрыть от тебя то, что ты не должен был видеть. А вот ты — напротив, расхаживал целыми днями чуть ли не нагишом, в одних коротких шортах и бейсболке.

Помнишь, как ты усадил меня к себе на колени и, повернув ее козырьком назад, медленно наклонился и поцеловал меня? Когда мы оторвались друг от друга, твой взгляд был совсем безумным.

— Так вот какой ты на вкус… Погоди-ка… я еще не распробовал…

Я старался держать себя в руках, но это было так сложно… Когда мы мыли посуду на кухне , ты, подавая чистую тарелку, намеренно касался меня бедрами. Для тебя это было лишь игрой. Для меня это было мукой.

Днем были эти касания, и мимолетные ласки, и все, что я мог украдкой стащить с супружеского стола. Но наступала ночь, и дверь спальни захлопывалась, как ловушка. Твоя жена лежала на хрустящих простынях, раздвинув колени. И я слышал твои стоны — ты всегда был очень шумным, Джейми… Мне хотелось плакать и петь, и я уходил далеко в поля, бродя там до рассвета. Наутро под глазами у меня были тени, и ты говорил, пряча усмешку:

— Мне тебя не хватало.

Скоро у Лили обозначился животик. Она стала ленивой и рассеянной, и теперь ей и в самом деле требовалась помощь по дому. Почти все время она проводила в саду, в шезлонге, вышивая крохотные чепчики и сорочки.

Врачи запретили ей спать с мужем. У Лили был узкий таз — в таких случаях роды бывают довольно сложными, да и сама беременность протекает не гладко. Ей сказали не наклоняться резко, не поднимать тяжелого и беречь себя. А главное — полное воздержание. Теперь она спала на втором этаже, в комнате для гостей.

Ты стал резким и грубым, — то и дело придирался к жене, кричал на нее. А она только смотрела на тебя своими огромными глазами и молча плакала, обхватив руками живот. А однажды ты замахнулся на нее. Нет, не ударил, но она тоненьким голоском своим закричала:

— Не надо!

Я прибежал на крик. Ты стоял, беспомощно опустив руки, и криво улыбался.

* * *

Я не хотел этого, клянусь, не хотел! Но мне почудилось, что ты звал меня. Я мигом взбежал по ступенькам крыльца и распахнул дверь в твою комнату. И тут я увидел…

Джейми, ты лежал на кровати в одной короткой рубашке, которая даже не прикрывала твоих бедер. На столе оплывала свеча, и в твоих глазах отражались два маленьких язычка пламени. Я застыл в дверях, не смея шевельнуться.

— Джеймс? Ты меня… звал?

Глупо. Зачем ему было звать меня к себе в спальню в такой час? Но ты прошептал:

— Иди ко мне.

Я подошел и встал рядом, стараясь не смотреть на твою эрекцию.

— Ложись…

— Что ты…

— Я знаю, ты спал с мужчинами. Я так хочу тебя, Сириус… Посмотри на меня. Мое тело не лжет.

— Джейми…? — я все еще не верил.

— Я мечтал об этом с пятого курса…

* * *

А он почти забыл, каково это — обладать мужчиной… Ночи с Лили — лишь бледная тень, неясный отзвук того торжествующего многоголосья, что звучало сейчас в его ушах… Сириус был невыносимо тугим и тесным, и он с ума сходил от силы этих ощущений. А какой страстный… когда Джеймс сосал его, как он стонал и метался, и вскрикивал, и умолял… Тот, другой, был просто ледышкой в сравнении с ним. А Сириус… он всегда будил в нем самые низменные чувства. Хоть он и не смел себе в этом признаться.

Блэк выгнул спину, стоя перед ним на четвереньках, и тихо подвывал, с каждым толчком все сильнее насаживаясь на него.

За спиной раздался шорох…

Обернись, обернись, пока не поздно…

Но оба они уже были на самом краю, и не остановились, не замедлили движений…

Лили на цыпочках вошла в комнату. Она искала мужа. Ей снова приснился тот кошмар…

Дверь растворилась, и во тьме четко проступили контуры белого тела… Оно двигалось со странным механическим очарованием, а затем распалось надвое. Расширенные глаза Сириуса… сузившиеся зрачки Джеймса… Тьма.

* * *

Ее выписали из больницы через два месяца. Лили долго не могла оправиться от своей «болезни». К счастью, им удалось все скрыть от родни. Выкидыш случился на пятом месяце; по сути, это были преждевременные роды. Никто не думал, что она выживет. Но Лили выкарабкалась, цепляясь за жизнь с невиданным упорством.

Ее высокий и красивый муж навещал миссис П. ежедневно. Врачи улыбались ему, а акушерки сочувственно кивали. Вот не повезло бедняге…

И только она знала, каково это — быть с ним.

Джеймс Поттер исполнил свой супружеский долг в пятницу, после вечернего обхода, привязав жену за руки к спинке кровати. Чтобы она не кричала, он затолкал ей в рот кляп из простыней.

Их сын родился на исходе лета.

Сияла начищенная до блеска купель, надрывно кричали младенцы… Сириус держал малютку на руках, бережно прислонив к плечу. Из пены ажурных кружев выглядывало маленькое сморщенное личико. И он думал: а каким был тот, первый?

Лили стояла напротив, зябко кутаясь в шаль с кистями. Она была еще бледнее, чем обычно. Глаза ее неотрывно следили за личиком Гарри. И в них была такая исступленная нежность, что у него леденели руки.

* * *

И как он раньше не догадался?

Шагнув к решетке, мужчина прижался лбом к железным прутьям. Они не заставили себя долго ждать. Черный провал лица надвинулся на него, и ужасающий холод впился в тело ледяными иглами. Подавив в себе инстинкт самосохранения, он рванулся навстречу и приник губами к разверстому рту Дементора. И в этот последний миг перед его глазами промелькнуло видение:

Пухлый малыш протягивал ему ручку, зовя на темное небо…