Dead Girl’s Poem

Карандаш оставил тонкий чёрный след на коже под усталым карим глазом. Гермионе казалось, что её веки наливаются свинцом, глаза сейчас закроются, и она упадёт. И заснёт. Дрожащие пальцы выронили карандаш, и он закатился под кровать. Гермиона не стала поднимать его, потому что она знала, что у неё уже не хватит сил встать.

За окном ярко светило июльское солнце. Она ненавидела выходить на улицу в такую погоду: солнечный свет был слишком ярким для привыкших к слабому искусственному освещению глаз. Она теперь читала только ночью — а днём гуляла с Гарри и Роном.

Гермиона одела тёмные очки и вышла из дома на оживлённую, залитую солнцем улицу. Ни один прохожий и не подумал бы, что эта девушка несколько секунд до этого едва могла передвигаться от усталости: Гермиона радостно улыбалась и выглядела очень бодро. Она быстро пошла по улице прыгающей походкой, пиная попадавшиеся под ноги камешки. Она старалась быть для всех жизнерадостной и весёлой, но сил не хватало. Ноги подкосились и она рухнула на горячий асфальт.

«Что случилось, мисс?» — спросил мужской голос откуда-то сверху. Гермиона с трудом открыла глаза: над ней стоял высокий шатен и протягивал ей руку. Она стиснула его запястье и поднялась. «Я просто оступилась» — ответила она и улыбнулась. Мужчина хотел было улыбнулся в ответ, но его взгляд упал на глаза Гермионы — покрасневшие глаза за стёклами очков, не выражающие абсолютно ничего, кроме бесконечной усталости, — и отшатнулся, вырвав своё запястье из рук девушки. Он уходил, а она ещё долго смотрела вслед. «Почему Гарри и Рон так слепы, что не замечают того, что заметил простой прохожий, чужой человек?» — сказала она вслух.

Налетел ветер, разметав густые волосы Гермионы. Это вывело её из состояния оцепенения. И девушка пошла по залитой солнцем улице вперёд, туда, где она договорилась о встрече с друзьями. Они обычно мотались по городу без дела, шутили и смеялись. Гермионе было легко с Гарри и Роном. Было… Сейчас же каждый раз, возвращаясь поздно вечером с очередной прогулки, она ощущала себя неискренней. Девушке не нравилось веселиться вместе с ними, она хотела уединиться в своей комнате и углубиться в книги, но ощущала себя…обязанной быть рядом с этими людьми вопреки своим желаниям. Безусловно, она всё так же любила их, но её интересы никогда не совпадали с интересами Гарри и Рона, и теперь Гермиону тяготили эти беспечные прогулки, когда враг не дремлет. Ей казался неуместным смех в такие тёмные времена, пусть вы всего лишь подростки, и величайшие светлые волшебники обеспечивают денно и нощно вашу защиту. Им подарили это беззаботное лето, потому что Гарри, возможно, осталось совсем недолго: он либо победит Волдеморта, либо погибнет. А Гермиона с Роном были друзьями Гарри, и они должны были за это лето дать ему всё, чего он был лишён много лет. Они должны были всё восполнить, чтобы у Гарри стало…чуть больше надежды. Но получилось так, что Гарри надеялся за двоих: Гермиона потеряла надежду, потеряла веру в Свет, потому что вдруг поняла, что идёт борьба за власть, и оба противника правы или неправы в равной степени, и движут ими одинаковые цели. И она возненавидела и тьму, и свет.

Показалось яркое здание кафе, где они договорились встретиться. Гарри и Рон уже пришли — их было слышно за квартал. Гермиона знала, что будет дальше. Она незаметно подойдёт к друзьям сзади и засмеётся очередной их шутке, первым обернётся Гарри и посмотрит на неё своими изумрудно-зелёными глазами, в которых есть обречённость, незаметная, но такая понятная, что Гермионе покажется, что им осталось жить всего один день; потом обернётся Рон и спросит о том, куда им идти на этот раз. Так происходит каждый раз, и каждый раз Гермионе хочется, чтобы что-то изменилось. Но ничего не меняется, и порой ей начинает казаться, что она просто много раз проживает один и тот же день. Только вот усталость всё растёт, и каждую ночь она успевает прочесть всё меньше страниц, и каждое утро она всё раньше роняет карандаш для глаз, и всё чаще падает по дороге к этому кафе. И завтра она, быть может, просто умрёт от усталости.

И она звонко смеётся, и улыбается обернувшимся Гарри и Рону, и перед ними она снимает тёмные очки, делает неимоверное усилие, но свой взгляд изменить не может. Но парни не замечают её мёртвого взгляда. Они, кажется, вообще не верят в то, что у девушки-энциклопедии могут быть чувства. «Пусть лучше я завтра умру…пусть только закончится это притворство» — думает Гермиона и тяжело вздыхает, когда парни чуть обгоняют её. Ещё один день, и она действительно не выдержит. Определённо, ей нужно что-то изменить в своей жизни. И она изменит, был бы предлог. Потому что она никого не хочет ранить.

Белое солнце сияло в бледно-голубом летнем небе нестерпимо ярко. Гарри, Рон и Гермиона сидели в парке на скамеечке и ели мороженое. Гермиона не любила мороженое, но все почему-то считали, что просто нельзя не любить мороженое, и поэтому ей приходилось есть его за компанию. Сейчас она глотала его огромными кусками, надеясь, что заболеет от этого ангиной. Тогда Гарри и Рон оставили бы её ненадолго в покое. Хотя, нет: они обязательно пришли бы навестить её, сидели бы у кровати и докучали бы своими успевшими надоесть шутками. Порой ей хотелось накричать на друзей, сказать им в лицо, что она их всего лишь терпит и совсем их не понимает. Но Гермиона не хотела никого ранить. И она шла рядом с Гарри и Роном и молчала, веря, что так будет лучше для всех.

Когда, наконец, наступил вечер, и друзья попрощались, Гермиона осталась в одиночестве. Парк казался очень красивым под покровом темноты, и девушке захотелось остаться здесь. Она закрыла глаза и сошла с чисто подметённой дорожки на газон. Трава была желтоватой: так её иссушило яркое летнее солнце. И Гермионе показалось, что в парке царит осень. Да, ей очень хотелось, чтобы наступила осень. Задумавшись, она не заметила, как дошла до ограды. Перед ней была пустынная улица, залитая светом фонарей. Прямо напротив был её дом, а рядом — дом её знакомой Джейн, которая, гордо тыкая пальцем в грудь, называла себя готом.

Когда Гермиона уже почти подошла к двери собственного дома, она услышала, как её кто-то зовёт. Оглядевшись, она увидела Джейн, выглядывающую из окна соседнего дома. «Герм, иди сюда!» — крикнула она так громко, что кто-то даже выглянул на улицу, чтобы проверить, всё ли в порядке. «Не называй меня «Герм»! Моё имя — Гермиона!» — донёсся ответ. Девушки бы, наверное, ещё долго перекрикивались, если бы Джейн не вылезла из окна и не подошла к соседке. «Слушай, Гермиона, окажи мне услугу. У меня встреча с друзьями, а родители меня одну так поздно не отпускают. Ты не могла бы…проводить меня?» — спросила она, пытаясь улыбнуться своими крашеными чёрной помадой губами. Гермиона неоднократно убеждалась на собственном опыте, что Джейн не отстанет, если уж о чём-то попросит. Поэтому ей не оставалось ничего другого, кроме как согласиться.

Они пошли по улице по направлению к окраинам города. Джейн почему-то не хотела сообщать, куда же они идут, но скоро Гермионе удалось вытянуть это из неё. «На кладбище у меня встреча. А где, как ты думала, тусуются готы?!» — возмущённо ответила Джейн. Гермионе сразу расхотелось провожать соседку. Она предпочла бы целую неделю оскорблений со стороны обиженной Джейн, чем подобную прогулку. Гермиона представила, кого они могут встретить на кладбище, помимо готов, и убедилась в правоте родителей своей спутницы. Но возвращаться было поздно, потому что они подошли уже к массивным чугунным воротам, за которыми начиналось кладбище.

Девушки минули ворота, и перед ними расстлалось огромное поле надгробий, между которыми изредка попадались деревья. Небо было ещё розоватым на горизонте, но луна уже была почти такой же яркой, как и глубокой ночью. Её бледный свет падал на листья деревьев так, что они казались серебряными. Надгробные плиты, статуи и кресты тоже были залиты этим светом, что придавало кладбищу поистине жуткое зрелище. Гермионе казалось, что они сейчас сдвинутся с места и из-под земли вылезут мертвецы. Но она отмахнулась от этих мыслей: хоть ей и пришлось в одиннадцать лет поверить в чудеса, но мир магов и мир магглов она разграничивала слишком уж чётко. Девушки прошли ещё немного и остановились. Гермиона огляделась. Неподалёку стояло несколько человек, судя по росту, не старше 16 лет; это и были друзья Джейн. Гермиона уже хотела было уйти, так как просьба соседки, по сути дела, была выполнена, но Джейн схватила её за рукав и потащила вперёд. «Привет! Мы уж думали, ты не придёшь…А кто это с тобой?» — раздались громкие голоса, которые, казалось, оскверняли тишину кладбища. Девушки подошли ещё ближе, и Гермиона смогла разглядеть лица собравшихся. Покрытые слоями косметики, они все показались ей одинаковыми, и женские, и мужские. От всей компании несло пивом и дешёвыми сигаретами. Гермиона невольно поморщилась: готы в её представлении были вовсе не такими; собравшиеся здесь были ничем не лучше обычной компании не совсем трезвых подростков, хоть их внешний вид и был несколько…странным. «Это моя знакомая, её зовут Герм. Я попросила её проводить меня, но раз уж мы все тут, то, как мне кажется, её стоит приобщить к нашей культуре. А то она общается с какими-то двумя придурками!» — начала говорить Джейн, указывая пальцем правой руки на Гермиону, а левой усиленно жестикулируя. «Готы» равнодушно смотрели на «Герм», а стоящее дальше всех существо неопределённого пола даже закурило. «Гарри и Рон не придурки!» — машинально ответила Гермиона, хотя она действительно считала их придурками и даже хуже. Но они — друзья, а друзья — это святое. Она скажет о них хоть что-то плохое другим людям только после того, как она скажет это им в лицо, а тогда они уже перестанут быть её друзьями. «Пойдём с нами, мы поведём тебя на экскурсию по могилкам самоубийц!» — с жизнерадостным видом предложила Джейн и снова дёрнула соседку за рукав. Но Гермионе на этот раз удалось вырваться, и она, не зная, что ещё можно сделать, просто пустилась бежать. Вслед доносился злобный смех «готов».

Она остановилась только тогда, когда потеряла новых знакомых из виду. Стало вдруг очень темно: луну закрыли тучи. Надгробья стали ещё страшнее, нежели при лунном свете, но Гермионе стало вдруг плевать на окружающий пейзаж. Её голову занимали совсем другие мысли. Девушка изо всех сил ударила кулаком по стволу дерева, возле которого она и остановилась. «Неужели в мире нет ни одного интеллектуального человека, с которым мне было интересно?» — воскликнула она, ударяя по сухой и тёплой коре ещё раз. Но дерево не могло ей ответить. Гермиона сползла по стволу, сев на ещё не остывшую землю, и заплакала. Просто заплакала. Она не всхлипывала и не стонала, не размазывала слёзы рукой: они просто стекали вниз по щекам, по шее, попадали под одежду. Гермиона смотрела наверх: на колышимые ветром ветви деревьев, на спешно плывущие по небу и открывающие луну облака, и ей захотелось вдруг надеть солнечные очки. Она вытащила их из сумочки, надела, и ночной мир погрузился в ещё большую тьму.

Из забытья Гермиону вырвал хриплый мужской голос. «Ты что тут делаешь?» — спросил присевший рядом незнакомец и выдохнул девушке в лицо облачко сигаретного дыма. Этот запах не был неприятным, скорее каким-то знакомым. Гермиона подумала, что, возможно, такие курил её отец или кто-то из родственников. Хотя, ей на миг показалось, что маггловские сигареты не пахнут так… Совершенно неуместные мысли в такой ситуации.

— Я тут сижу. — ответила она — А ты кто?

— Я гот. А кто ты, я знаю: ты одна из этих детишек, которые оскверняют это место своим поведением. Что, твои тупые дружки тебя послали, раз ты сидишь тут и ревёшь? Как там тебя…Герм?..

— Гермиона Грейнджер. И вообще, не говори того, чего не знаешь. Я сама сбежала от них, и они не мои дружки.

— А что ты тогда ревела?

— Нервишки шалят… — Гермиона хотела было продолжить фразу, но тут луна снова вышла из-за туч и осветила её собеседника. Девушка порывисто вздохнула и буквально смахнула с лица тёмные очки, чтобы лучше разглядеть этого человека. Лицо перед ней казалось выточенным из белого мрамора, столь же совершенным, как камень, и столь же безэмоциональным. Черты парня (или мужчины?) были немного резкими, как были резки линии ниспадавших на лоб, плечи и спину длинных чёрных прядей, гладких, блестящих и похожих на шёлк. Он был очень красив, но его серые как осеннее небо глаза были мертвее камня. Мертвее могил вокруг. Мертвее болезненно-бледной луны в небе. И они казались страшными на этом лице, у которого слова Гермионы вызвали улыбку. Она казалась искренней, но девушка знала, что это не так, потому что когда ты улыбаешься по-настоящему, твои глаза улыбаются тоже. Она знала это по себе и могла точно сказать, что ни разу не улыбнулась этим летом. А этот парень рядом — такой же хороший актёр, как и она, если не лучший. Луну вновь скрыли облака и Гермиона решилась продолжить. — Как тебя зовут?

— А как бы ты хотела называть меня?

— Не знаю. Но мне кажется, ты похож на змею…

— Тогда персонально для тебя моё имя — Снейк. Пусть так будет, пока когда-нибудь ты не придумаешь что-нибудь получше.

— А будет ли это когда-нибудь? — спросила Гермиона, пытаясь разглядеть черты белевшего в темноте лица своего нового знакомого, но её собственные глаза были уже слишком уставшими.

— Если ты не одна из этих бэйби-готов, то, думаю, оно однажды может наступить. Только не говори, что не хочешь со мной знакомиться.

— Я боюсь, что ты окажешься не лучше их… — ответила Гермиона, и сама удивилась тому, как легко ей говорить с этим человеком. Наверное, она не боялась ранить его или быть с ним неискренней, потому что он сам был таким же, как и она. И Гермиона говорила всё, что приходило в голову, не обдумывая каждое слово. Только вот сейчас она видела, как в глубине серых глаз зарождался интерес к ней, далеко не красавице, и девушка была уверена, что темнота совсем не мешает Снейку разглядеть это. Может, это было притяжение душ?

— Это зависит от того, с какой стороны ты на меня посмотришь. — он игриво улыбнулся, встал и подал Гермионе руку — для начала нам нужно присесть где-нибудь.

— Чем тебя не устраивает земля?

— Становится холодно. Тем более, своими разговорами мы тревожим покой мертвецов. Уйдём. Кладбище — не место для разговоров.

Гермиона поднялась, отряхнулась и последовала за Снейком, который уже успел пройти несколько шагов по направлению к огромным чугунным воротам.

Снейк открыл перед Гермионой белую застеклённую дверь дешёвого кафе на окраине города. Девушка никогда не была здесь, всегда выбирая более приличные места для времяпровождения, чем это серое помещение с обшарпанными стенами и парой лампочек на потолке. Это кафе очень напоминало ей хогсмидовскую «Кабанью голову», только вот здесь не подавали сливочное пиво. Они сели за самый крайний столик, который, казалось, вообще никогда не протирали. Но здесь их никто не мог заметить. Снейк подошёл к жалкому подобию прилавка и заказал два кофе, а потом присел напротив Гермионы. Их глаза на миг встретились, отчего по телу девушки пробежала волна дрожи, и она отвела глаза, вновь принявшись изучать лицо своего нового знакомого.

Освещение очень преобразило Снейка: теперь было видно, что он не аристократически белокожий, а просто болезненно бледный, под серыми глазами залегли глубокие тени, бледные губы растрескались. Если бы он был магом, можно было бы подумать, что Снейк сидел в Азкабане. Он выглядел очень больным и каким-то хлипким; в Гермионе внезапно проснулась жалость к этому человеку. Но в чертах лица угадывалось благородное происхождение, он казался очень гордым, этот загадочный парень. «Всё-таки парень, а не мужчина, ему лет двадцать пять…» — решила Гермиона, ещё раз взглянув на Снейка. Если бы он был магом, девушка бы подумала, что он принадлежит какому-нибудь древнему магическому роду, такому, как Малфои. При вспоминании о Малфоях её передёрнуло: именно Драко Малфой был её главным врагом, потому что он, в отличие от Волдеморта, был очень реальным. Его можно было ударить, втоптать в грязь…о, как она об этом мечтала! Но сейчас напротив неё сидел совершенно незнакомый человек, и она не хотела бы тратить то время, которое она могла бы потратить на общение с ним, на Драко Малфоя.

Единственный на всё кафе официант принёс кофе, чёрный кофе без сахара, который Гермиона всегда пила по утрам, перед тем, как пойти на прогулку с Гарри и Роном. Сидящий напротив Снейк отхлебнул из чашки, а потом совершенно бесшумно поставил её на блюдце.

— Сколько тебе лет? — спросила девушка, любуясь на длинные окольцованные пальцы собеседника, скользящие по ободку чашки

— Двадцать два. — ответил он и сделал ещё один глоток. Он определённо выглядел старше своих лет: появились морщины у глаз и между бровей, словно он очень часто хмурился. Однако Гермиона не видела ни одной морщинки от смеха, как будто этот человек никогда не улыбался

— Мне шестнадцать.

— Я дал бы тебе больше.

— Сколько?

— Наверное, двадцать два… — тихо сказал Снейк и ухмыльнулся — у тебя слишком серьёзные глаза для шестнадцатилетней девушки. Я вообще ни разу таких, как ты не видел.

— Я тоже. В смысле, я ни разу не видела таких, как ты. Мои друзья такие дети…

— А кто твои друзья? И кто ты сама? — спросил парень с выражением участия на лице. Будь это кто-то другой, Гермиона не задумываясь отказалась бы отвечать на подобный вопрос. Но человеку сидящему напротив она не могла не довериться. Просто не могла.

— Я зубрила, думаю только об учёбе и мои настоящие друзья — только книги. А из людей мне ближе всего мои одноклассники Гарри и Рон, но не потому, что они мне очень нравятся, а потому, что я просто очень к ним привыкла. Я, кажется, не знаю в школе кроме них абсолютно никого. Наверное, я что-то упустила в жизни, без общения с одноклассниками, без веселья и детской беззаботности. Но мне хорошо и так. Напротив, я бы хотела ещё больше углубиться в книги. Но я чувствую себя обязанной своим друзьям, и я не хочу причинять им боль. А им будет очень больно, если я скажу им, как от них устала.

— Зря. Ты будешь винить себя всю жизнь за то, что пошла на поводу у чувства долга. Ты окончишь школу и никогда больше не увидишь своих друзей. Друзья уйдут, а знания останутся. Подумай о себе, Гермиона. В этом нет ничего эгоистичного, ты просто не обязана принуждать себя к общению с теми, с кем ты не хочешь иметь ничего общего. Попробуй сказать своим друзьям, и, возможно, они всё поймут.

— Они не поймут. Мы вместе шесть лет, и я для них — неотъемлемая часть. Они никто без меня.

— Тогда тем более оставь их, потому что они — как груз на твоих плечах. Ты сломаешься под ним.

— Как и под любым другим грузом.

— Нет, Гермиона, ты очень сильный человек, я вижу это…

— Чем ты занимаешься? Учишься или работаешь? — девушка сменила тему разговора

— Я…вообще-то, я художник, но мне приходится работать. Я занимаюсь научной деятельностью и уже многого добился. Хотя, на мой взгляд, художник из меня гораздо лучший, чем учёный… — Снейк горько усмехнулся

— А ты можешь нарисовать меня?

— Конечно. Хочешь, я нарисую тебя прямо сейчас? — и он попросил у официанта карандаш и лист бумаги

— Ты рисуешь в карандаше?

— Да. Краски портят рисунок. Давай, позируй! — шутливо приказал он, и девушка улыбнулась, как обычно улыбаются в объектив фотоаппарата

— Нет, так не пойдёт. Ты должна быть искренней. Не думай о том, как ты будешь лучше выглядеть. Просто покажи своё истинное лицо, без всяких масок.

Гермиона села поудобнее, подперев голову рукой, и постаралась избавиться ото всех мыслей. Лицо приобрело отсутствующее выражение, уголки губ опустились, а взгляд из-под наполовину прикрытых карих глаз стал тяжёлым. Казалось, что-то давит девушке на плечи, заставляя её выглядеть так устало.

Первые штрихи появились на девственно белом листе, и скоро родился чуть скрытый растрёпанными каштановыми волосами овал лица. Снейк пристально посмотрел на Гермиону, и затем вновь вернулся к листу. Рука его плавно скользила, и сжатый в пальцах карандаш оставлял на бумаге тёмные следы. Девушка не могла разглядеть, что сейчас представлял собой рисунок, но ей уже представлялись возможные его варианты. Но когда Снейк протянул Гермионе лист, она была поражена.

С листа на неё смотрела женщина лет сорока с проседью в собранных в тугой пучок волосах. Глаза выражали бесконечную скорбь и страх неизбежности, словно женщина доживала свой последний день, но не могла с этим смириться. Она была очень худой, казалось, что лицо — это обтянутый кожей череп. Гермиона сначала подумала, что Снейк просто пошутил, но потом она начала находить в рисунке всё больше общих с собой черт.

«Это я?!» — удивлённо спросила Гермиона, обретя вновь дар речи. Снейк кивнул в ответ. «Очень похоже. Могу я оставить его себе?» — добавила девушка, ответом ей снова был кивок. Они сидели и молчали ещё несколько минут, после чего Снейк поднялся и сказал: «Я провожу тебя, ты не против?» Гермиона согласилась, и они покинули кафе. Пока они шли, парень уговаривал её поговорить с друзьями. И девушка подумала, что время сделать это действительно пришло, и она наконец станет счастлива, когда рядом не будет Гарри и Рона, зато будет Снейк, который так хорошо понимает её. Они условились встретиться на кладбище следующим вечером а потом пройтись по городу, где Снейк хотел показать Гермионе парочку готических местечек.

Когда они уже подходили к самому гермиониному дому, Снейк вдруг резко обернулся и заметил, как два силуэта поспешно скрываются за углом дома. «Кто здесь?» — спросил он. Гермиона тоже обернулась, и каково же было её удивление, когда из-за угла вышли, потупив глаза, Гарри и Рон. «Вы?!» — воскликнула девушка, подходя к друзьям. Снейк подошёл вместе с ней.

— Что вы тут делаете?! — воскликнула Гермиона, в её голосе было раздражение и нечто столь незнакомое и чужое, что Гарри и Рон удивлённо переглянулись

— Сначала скажи, кто это? — ответил Рон, показывая пальцем на Снейка, пристально разглядывавшего Гарри, его лицо менялось на глазах, но понять, что именно означает то или иное выражение, понять было невозможно

— Это Снейк, мой знакомый. Теперь отвечай на мой вопрос, Рон Уизли! — в повелительном тоне произнесла Гермиона

— Мы…решили немного последить за тобой. Потому что ты была какой-то странной всё лето, и мы подумали, что случилось что-то очень плохое. А оказалось, что наша подруга просто завела себе парня! — ответил Гарри, и, увидев, каким гневом горят глаза девушки, добавил — Прости нас, Гермиона!

— Простить?! — выплюнула Гермиона — Я что, уже не имею права на личную жизнь? Думаю, я могу справиться со всеми проблемами без вас. Между прочим, всё то время, когда мы были друзьями, вы втягивали меня в ваши чёртовы приключения, и я вас спасала. Если бы не я, вы бы давно сдохли. И вы сдохнете, потому что я больше не хочу с вами общаться и нянчиться, вправлять вам мозги! Прочь, идиоты! Я больше не хочу видеть вас и говорить с вами! — Гермиона в последний раз взглянула на бывших друзей и, взяв под руку Снейка, побрела к своему дому.

Гермиона ни разу не оглянулась на Гарри и Рона, она шла вперёд, радуясь оттого, что рядом с ней идёт человек, который понимает её, а те люди, от которых она устала, остались стоять на тротуаре, разинув рты, поражённые и шокированные. Девушка попрощалась со Снейком у порога своего дома, тихо, чтобы не разбудить родителей, прошла в свою комнату и легла на кровать. Впервые в жизни ей не хотелось читать, и Гермиона задремала, думая о том, что её жизнь наконец-то изменится…

Гермиона проснулась в полдень. Солнечный свет проникал в открытое окно, от чего в комнате становилось невыносимо светло. Девушка сладко потянулась, встала с кровати и подошла к зеркалу. На неё смотрел совершенно иной человек, нежели вчера. Нет, она не стала красивой оттого, что накричала на Гарри и Рона. Девушка в зеркале выглядела очень уставшей, но свободной. Она никогда больше не заговорит с бывшими друзьями, никогда больше ей не нужно будет их спасать и читать им мораль. Всё закончилось, она теперь одна, и ей так будут лучше. Хотя, нет, она не одна; есть Снейк, который утешит и поймёт; он такой человек, что ему нельзя не довериться, ему нельзя солгать. И ты начинаешь доверять ему с первого взгляда…

Гермиона легла на пол и нашарила под кроватью карандаш, уроненный вчера. Обычно она всегда находила его на столе, но сегодня, наверное, мать забыла его подобрать. Или ей просто это надоело…и Гермиона надеялась, что матери никогда больше не придётся делать это, потому что карандаш просто никогда больше не будет уронен. Такой странный, символический карандаш…

А ещё она с нетерпением ждала вечера, ждала встречи со Снейком. За такое короткое время этот человек стал большой частью её жизни; Гермиона даже не подозревала о том, что такое возможно. Она не испытывала симпатии к самому Снейку, скорее ей было просто необходимо чьё-то одобрение, чьё-то понимание, слова утешения, дружеское похлопывание по плечу…

Гермиона не делала абсолютно ничего весь день; пару раз она пыталась сесть за книгу, но сосредоточиться на чтении просто не могла. День казался ей бесконечным, но он всё же кончился. Солнце зашло, последние светлые краски исчезли с небосвода, и на город опустился тёмно-синий саван ночи. Гермиона поспешила на кладбище. Она чуть-чуть опаздывала, поэтому шла очень быстро; сердце бешено колотилось, словно перед свиданием, и во всём её существе было предвкушение чего-то радостного, важного, прекрасного. «Два одиночества обрели друг друга» — подумала она, минуя чугунные ворота. Но всё вдруг оборвалось, когда Гермиона подошла к месту встречи и обнаружила, что там никого нет.

Сначала она думала, что Снейк просто опаздывает, но по прошествии часа эта надежда угасла. Девушка побрела домой, думая о том, почему Снейк не пришёл. Он мог забыть, перепутать время, заболеть, умереть, в конце концов…но в то, что он просто не захотел приходить, Гермиона отказывалась верить… Но на следующий день он не пришёл, и всю ту неделю, что девушка приходила в условленное время на кладбище, Снейк не появлялся.

Первым, что почувствовала Гермиона, поняв, что никогда больше не увидит этого человека, был гнев. А потом пришла ещё большая усталость, чем когда-либо раньше. Теперь у неё не было никого: ни Гарри с Роном, ни Снейка. Никого в этом мире, на кого она могла бы положиться. Хотя, она могла положиться только на Гарри и Рона, а Снейк не оправдал её доверия.

С другой стороны, Снейк ничего ей не был должен. Они познакомились, поговорили, попрощались…почему у него должно было возникнуть желание и дальше общаться с Гермионой? Зачем ему шестнадцатилетняя девчонка, помешанная на книгах, которая всё время говорит о том, как друзья её достали? Но он ведь…так её понимал, Гермиона могла подписаться под каждым его словом, настолько точно он передавал её собственные ощущения. Он нарисовал её, такой, какой она сама себя видела. Он помог ей, вдохновил её на изменение чего-то очень важного. От его слов Гермиона готова была не только поссориться с Гарри и Роном, она была готова абсолютно на всё: уйти из дома и ползти за Снейком на коленях, куда бы он ни пошёл…да, она чувствовала именно так, когда он говорил, когда он пристально смотрел на неё. А потом, когда девушка уже начала забывать его взгляд, это ощущение тоже исчезло, и она вдруг поняла, что не знает сама, что нашла в Снейке. Парень как парень, таких миллионы. Но Гермиона надеялась увидеть его ещё раз, и найти наконец в нём изюминку…понять, кто он такой…он ведь совсем ничего не сказал о себе, а только слушал её.

К концу июля она находилась в отчаянии: поговорить было совсем не с кем. С Гарри и Роном она больше не разговаривала, Снейк исчез, а со всеми друзьями детства она поссорилась давно, когда уезжала в Хогвартс пять лет назад… Мириться с кем бы то ни было Гермионе не позволяла гордость: девушке казалось большим унижением подойти к человеку и сказать «прости», когда ты на самом деле ни в чём не раскаиваешься. «В ванной лежат лезвия от отцовской бритвы…» — подумала она, но тут же посмеялась над собой. Гермиона не хотела стать самоубийцей, но ей почему-то всегда казалось, что в таком состоянии принято думать о самоубийстве. «Джейн бы точно наложила на себя руки!» — сказала она вслух и опять засмеялась. Её было приятно сознавать, что она сильнее своей соседки…

От раздумий Гермиону отвлёк лёгкий шум: школьная сова стучала клювом в окно. Девушка открыла его, впустила птицу в комнату и взяла письмо. Сова села на подоконник, а Гермиона открыла конверт и начала читать:

«Мисс Грейнджер!

Администрация школы сочла нужным сообщить вам, как лучшей ученице школы, о вакансии на место научного сотрудника в экспедиции в Румынию. Вакансия только одна, поэтому среди шестых и седьмых курсов будет проведён конкурс на место. Вам обеспечено участие в конкурсе. Руководители экспедиции гарантируют прошедшему конкурс научную карьеру, и, зная, что вы заинтересованы в этом виде деятельности, мы решили сообщить вам о проведении конкурса, чтобы вы потратили свободное время на подготовку. Для победы в конкурсе вам будет необходимо знать трансфигурацию, зельеварение и историю магии на уровне седьмого курса. Мы верим в вас.

Также хотим предупредить, что научная деятельность делает для вас невозможным обучение в школе, и в случае победы в конкурсе вам придётся уйти из школы.

Напишите, пожалуйста, о вашем решении.

Директор Хогвартса Альбус Дамблдор и заместитель директора Минерва МакГонагалл.»

Гермиона села на кровать и тяжело вздохнула. Письмо было столь заманчивым, что она непременно подумала бы, что оно послано Волдемортом, если бы не была уверена в том, что находится под защитой Дамблдора. Когда девушка в последний раз задумывалась о будущей профессии, держа в руках разноцветные брошюрки, повествующие о прелестях различных видов деятельности, она так ничего и не выбрала. Конечно, она говорила о своих планах на собеседовании, выбрав наиболее приемлемую из предложенных профессий, но в глубине души Гермиона чувствовала — среди брошюрок не было той, которая действительно была ей нужна. Девушка тянулась к знаниям, ей было интересно заниматься исследованиями, и научная карьера казалась ей идеальной, особенно после этого письма. Предложение участвовать в конкурсе выбило из её головы мысли и Гарри, Роне и Снейке. Гермиона читала в газетах о том, что в Румынии нашли что-то очень интересное: в одних источниках писали, что это был скелет первого дракона, в других — что нашли настоящую могилу Дракулы, в третьих сообщали об оружии против тьмы, а четвёртые упоминали о портале в другое измерение. Очевидно, правду всё же удалось сохранить втайне от репортёров, и она будет объявлена непосредственно победителю конкурса. Для Гермионы не имело значения то, чем она будет заниматься в Румынии, над чем ей придётся работать. Главное — победить в конкурсе, потому что Дамблдор и МакГонагалл возлагают на неё надежды. И она должна их оправдать, во что бы то ни стало.

Гермиона примерила на себя докторскую степень и улыбнулась, а затем, отправив письмо с утвердительным ответом, впервые за последние несколько недель села за учебник…

За книгами прошли остатки каникул. Гермиона практически не выходила из дома и не видела больше ни Снейка, ни Гарри с Роном. Её режим дня снова стал нормальным: днём она читала, а ночью спала. Усталость исчезла сама собой; хотя, она всё же осталась, но стала приятной, как и любая усталость от тяжёлой, но плодотворной и любимой работы. Определённо, Гермиона чувствовала себя в своей тарелке на диване, с книгой и чашкой чая, а не в экстремальной ситуации рядом с Гарри и Роном, когда от твоего ума зависит твоя жизнь и жизнь твоих друзей. Девушка понимала, как истрёпаны её нервы из-за этих приключений. Она сорвалась на Гарри и Рона не потому, что действительно ненавидела их, а потому, что терпение кончилось. Усталость от них потихоньку накапливалась: сначала она просто пыталась отговорить их от участия в очередном приключении, злясь, когда её не слушались. Потом она пыталась их заставить, но всё было тщетно — мальчиков неудержимо тянуло к риску. В первый раз она не выдержала на пятом курсе, когда сказала Гарри, что его вечно тянет кого-то спасать. Она боялась сказать что-нибудь слишком уж оскорбительное, потому что она уже знала, что Гарри собирается делать, и не могла оставить его. Гермиона чувствовала себя ответственной за ищущих приключений на свою голову друзей, а сейчас они уже не были её друзьями, и все их будущие выходки её не касались. Поэтому она высказала всё, что хотела. На самом деле, девушке нужно было освободиться от чувства ответственности, которое мешало ей заниматься тем, что ей действительно нравилось. Ей всегда приходилось кроме своей домашней работы делать домашние работы друзей или проверять их, и времени на дополнительное чтение уже не хватало. Но теперь она свободна…

Проходили последние дни каникул: ученики Хогвартса метались по магазинам, покупали мантии, перья и чернила, учебники…В Косом переулке в этом году людей было необычно много, словно раньше они, опасаясь Тёмного Лорда, боялись выйти из дому. Казалось, яблоку было негде упасть, но, тем не менее, Гермиона Грейнджер медленно, но верно, продвигалась к книжному магазину. На мгновение ей показалось, что у самой двери маячит рыжая макушка Рона, но, стоило ей остановиться и приготовиться повернуть назад, огненная шевелюра исчезла, и девушка вновь двинулась к двери.

В книжной лавке было, как не странно, почти пусто, только у прилавка с журналами стояли три второкурсницы, да продавец, усатый старик, сидел и курил трубку. На самой дальней полке лежали, покрытые пылью, книги Локхарта. Их уже несколько лет никто не покупал. Гермиона подошла к одной из книг и стёрла ладонью пыль с обложки. Перед ней была фотография обаятельного, улыбающегося златоволосого мужчины. Его на удивление быстро забыли, он уже никому не был нужен, но фотография не могла этого знать и Гилдерой всё так же безмятежно, как и четыре года назад, улыбался. «Гарри тоже забудут, и только Уизли будут рассказывать сказки о Мальчике-Который-Выжил своим многочисленным рыжим детям. А потом и они перестанут…» — сказала вслух Гермиона, бережно проводя по рамке фотографии. «Здравствуйте, мистер Малфой!» — раздался голос продавца. Девушке показалось, что она взорвётся от ненависти при упоминании фамилии «Малфой», и сейчас её кулак врезался в полку. Книги Локхарта полетели на пол. «Тааак…что за книжечки читает грязнокровка? Неужели она всё ещё влюблена в этого идиота?! Ах, она же грязнокровка, чего ещё от неё можно ожидать?» — сказал Драко, растягивая слова в своей обычной манере. Гермиона обернулась и увидела, что Малфой был в магазине один, а Кребб и Гойл, кажется, так и не смогли протиснуться к двери — они стояли в толпе и выглядели очень виновато.

Малфой подошёл ближе и пнул ногой одну из упавших книг. Гермиона не терпела такого обращения с книгами, но посчитала, что сейчас лучше промолчать. Перспектива быть убитой Малфоем в книжной лавке её не прельщала, а по внешнему виду парня она поняла, что сейчас с ним лучше не связываться: заключение Люциуса в Азкабан сильно повлияло на него, и теперь в глазах Драко полыхало пламя безумия.

Гермиона попыталась пройти мимо Малфоя, но он преградил ей путь рукой. «Я знаю, Грейнджер, что ты собираешься участвовать в конкурсе. Ты не победишь, так что лучше не создавай мне проблем и остановись. Если ты бросишь мне вызов, это закончится для тебя очень плохо!» — прошипел он и отошёл. Гермиона выбежала из магазина, так и не купив книг. Ей стало страшно от слов Драко, потому что он, пользуясь своим влиянием, мог подкупить тех, кто будет оценивать конкурсные работы. И даже если работа Гермионы будет лучшей, победит всё равно Малфой, и потом он убьёт её за то, что она заставила его потратить деньги. Нет…он не убьёт. Он сделает так, что ей самой не захочется жить…

Но девушка, надеясь на то, что в мире всё же осталась справедливость, решила не сдаваться. Мужество вернулось к Гермионе, и она распахнула дверь книжного магазина, готовясь произнести назидательную речь. Но Малфоя там уже не было…

* * *

Раздался громкий гудок, и Хогвартс-экспресс тронулся. Гермиона Грейнджер сидела в купе одна и задумчиво смотрела в окно. Мимо пролетали деревья, кроны которых уже были чуть жёлтыми, речушки и поля. Ветер гнал по небу бледно-серые облака, которые казались сединой в лазури. Птицы радостно чирикали, но Гермиона не слышала этого: она думала о том, как победить в конкурсе, как победить Малфоя, и она решила идти к своей цели напролом. Но Гермиона Грейнджер никогда не будет уподобляться Малфою — она добьётся всего своими силами, своим умом. И девушка прекрасно понимала, что сейчас её знаний недостаточно для того, чтобы быть первой: тренироваться в трансфигурации и зельеварении на каникулах у неё возможности не было, а знание заклинаний и состава зелий без умения применить их на практике ничего не стоит.

Профессор МакГонагалл с радостью согласится давать своей любимой ученице дополнительные уроки, но как быть с зельеварением?.. Профессор Снейп наверняка хочет, чтобы победил Малфой, тем более, Гермиона гриффиндорка, да ещё и бывшая подруга Поттера и Уизли. Так что на помощь Снейпа и рассчитывать не приходится. Хотя, он член Ордена Феникса, он на стороне Дамблдора, и если Гермиона попросит Дамблдора, он может заставить Снейпа давать ей дополнительные уроки. Но какой толк будет от этих уроков, если учитель ненавидит ученицу всеми фибрами своей души?!

Хогвартс-экспресс остановился, послышался знакомый голос Хагрида. В коридоре поезда послышался топот, ученики выходили их поезда и садились в запряжённые фестралами кареты. Гермиона вышла последней, её ждала последняя пустая карета, в которую девушка и села. «Вот оно какое — одиночество…» — подумала она, входя в Большой Зал. Здесь ничего не изменилось: всё то же волшебное небо, всё те же столы, учительский состав такой же, и Дамблдор улыбается как всегда. Только она одна здесь чужая, в самом конце Гриффиндорского стола, рядом с теми, кого она даже не знала…отсюда ей не видно Гарри и Рона, и остальных однокурсников. Но она слышит их, потому что смех Гарри нельзя перепутать ни с чьим другим…

Воспоминания нахлынули на Гермиону, как волна цунами: она была так же одинока на первом курсе, до того, как подружилась с Гарри и Роном, тогда она плакала от одиночества, тогда она была маленькой девочкой, и ей необходимы были друзья. Но сейчас она выдержит. Надеется, что выдержит…

Церемония распределения и ужин прошли, настало время выполнять обязанности старосты и вести первокурсников в гостиную вместе с Роном. Гермиона справилась с этим: по пути к Гриффиндорской башне она ни разу не взглянула на бывшего друга, и, едва разъяснив первокурсникам, где находятся спальни, выскочила в коридор. Её ждал путь в подземелья, в кабинет профессора Снейпа…

Там, снаружи, сгущались сумерки. Садилось медленно солнце, заливая облака и лес на горизонте пламенем заката. Всё смолкало, и Хогвартс погружался в тишину.

Но Северус Снейп не видел этого: он удалился в свои подземелья ещё до окончания обеда, чтобы избавить себя от человеческого общества хотя бы до утра. Он ненавидел людей, но порой завидовал тому, какими радостными они могут быть. Он ненавидел гриффиндорцев за то, что они улыбались так часто. Снейп не выносил человеческой улыбки — ему становилось тяжело на сердце. Он был лишён этого и пытался заставить себя думать, что это прекрасно. Но зависть сжигала, и в итоге привела его в это мрачное подземелье, в этот сырой кабинет, в котором воняло плесенью. Это только на первый взгляд замшелые стены казались красивыми, а при ближайшем рассмотрении на них можно было обнаружить всяких тварей, вплоть до больших зеленоватых слизняков и улиток. Северус чувствовал себя в этом месте прогнившим до самой сердцевины. И яд, которым он, бывало, плевался в молодости уже давно, казалось, превратился в гной.

Снейп склонился над ветхой книгой, сальные волосы закрывали его лицо, и из-за их завесы торчал только самый кончик орлиного носа. Тонкие губы профессора кривила лёгкая усмешка, которая заменяла ему улыбку: ему наконец-то удалось найти рецепт, который он искал уже неделю. Сейчас у него было время на собственный разработки, так как он месяц назад отказался быть шпионом и ушёл из ордена Феникса. Всё, что происходило сейчас в мире, больше не касалось его напрямую. Северусу казалось, что уже ничего его не потревожит, когда он услышал стук в дверь…

«Войдите!» — машинально произнёс Снейп, ожидая, что сейчас войдёт кто-либо из профессоров или же директор: главный зельевар Хогвартса не позволял слизеринцам нарушать свой покой. Но каково же было его удивление, когда в дверном проёме показалось лицо Гермионы Грейнджер, его самой нелюбимой ученицы. Да, именно к Грейнджер, а не к Поттеру он испытывал наибольшую несимпатию, потому что Поттера можно было унизить, заткнуть ему рот, довести до такого состояния, что он сможет говорить только «да, сэр» и «нет, сэр», боясь сказать лишнее. Но заставить опуститься руку Гермионы Грейнджер Снейп не мог, да и придраться в её ответах было не к чему. Но тяжелее всего Северусу было признавать, что он зауважал гриффиндорскую всезнайку. И за то, что она вызвала в нём такое чувство, он её терпеть не мог.

«Профессор, можно с вами поговорить?» — робко спросила Гермиона, и по её лицу можно было понять, что она готова в случае опасности убежать от Снейпа со всех ног. «Проходите, мисс Грейнджер, надеюсь, вы будете раздражать меня своим обществом недолго» — ответил Северус. Девушка прошла в комнату и огляделась в поисках стула. «Груз ваших знаний, мисс Грейнджер, столь тяжёл, что вы не можете удержать его стоя?» — с мерзкой улыбкой произнёс профессор. Гермиона встала у профессорского стола и начала говорить, голос её дрожал:

«Профессор Снейп, думаю, вы знаете о проведении конкурса на место научного сотрудника в экспедиции в Румынию. Мне очень важна победа в этом конкурсе, и ради этого я готова пожертвовать всем. Но не меньшим желанием победить обладает мистер Малфой, он угрожал мне. Но это лишь ещё больше раззадорило меня, и теперь я намерена победить во что бы то ни стало. Для этого мне необходимы безукоризненные знания, особенно по части зелий. В общем, профессор, я хотела бы попросить вас давать мне частные уроки…»

Северус Снейп подозрительно покосился на Грейнджер и ответил: «Я не даю частных уроков, и если вы так горите желанием участвовать в конкурсе, то мне следует напомнить вам о том что, во-первых, я не единственный зельевар на свете, и, во-вторых, с Малфоем не стоит связываться». Он вновь склонился над книгой, всем своим видом показывая, что его разговор с Гермионой окончен. Но она не сдавалась: «Сэр, но вы — лучший профессор зельеварения во всей Англии! В знаниях, полученных от вас, я смогу быть уверенна! Пожалуйста, профессор!» Казалось, Грейнджер будет продолжать бесконечно, и Снейп точно знал, что не выдержит, если она начнёт плакать. А попасть в Азкабан за избиение ученицы он не хотел. «Я поговорю с Директором, мисс Грейнджер, по поводу частных уроков. А теперь убирайтесь! Живо!» — гневно сказал он, и через секунду никакой Гермионы Грейнджер в комнате не было.

На кабинет опустилась блаженная тишина, только крысы шуршали старыми бумагами в углу комнаты. Профессор Северус Снейп спал…

* * *

Гермиона сползла по стене на холодный каменный пол и вздохнула с облегчением. Полдела сделано, а уж Дамблдор Снейпу мозги вправит…во всяком случае, она на это надеялась. Где-то мерно капала вода, и этот звук напоминал Гермионе тиканье секундной стрелки часов. В остальном же звуков в подземелье не было совсем, разве что такие тихие, которые человеческой ухо расслышать не могло, например то, как похрапывает в своей паутине паучок, или как мышь глубоко в своей норе грызёт зачерствелый кусочек сыра, который ещё в конце прошлого учебного года выпал из бутерброда проходившего мимо слизеринца.

Послышались шаги: кто-то торопливо шаркал по направлению к кабинету профессора зелий, но Гермиона не обратила на это внимания, увлечённая мечтами о том, как Дамблдор будет вправлять ненавистному Снейпу мозги. Из-за угла вышел Драко Малфой собственной персоной и, увидев сидящую на полу и в блаженстве прикрывшую глаза Грейнджер, остановился. Его белёсые брови моментально взлетели вверх, а вытянутое узкое лицо приобрело крайне удивлённое выражение. Да, не каждый день встретишь в подземельях гриффиндорку, тем более грязнокровку, а уж Всезнайка Грейнджер и подавно была здесь настоящей редкостью. Во всяком случае, Драко видел её здесь в первый раз. В связи с тем, что подобный случай мог больше никогда не представиться, Малфой решил не упускать его и не проходить мимо.

Он нашарил в кармане мантии свою палочку и медленно подошёл к Гермионе, которая по-прежнему не замечала его присутствия. Драко подошёл к девушке вплотную и постарался как можно эффектней облокотиться на стену, затем он пригладил волосы, поправил воротник рубашки, и медленно, растягивая слова, произнёс: «Чего ты забыла в моих подземельях, Грейнджер?!»

Гермиона вскочила с пола с такой скоростью, что Драко, не будь он Малфоем, присвистнул бы от удивления. Грейнджер торопливо отряхнулась и ответила: «Покажи мне бумаги, подтверждающие твоё право собственности на эти подземелья и ты меня никогда больше здесь не увидишь, а пока, будь добр, отвали!»

— Грейнджер, ты думаешь, со мной можно говорить вот так абсолютно безнаказанно?!

— Да, я так думаю!

— Зря думаешь! — зашипел Драко, резко подавшись вперёд, и Гермиона почувствовала, как в её горло упёрлась палочка.

— Убери её, Малфой, иначе мне придётся достать свою

— Доставай, если успеешь. Авада… — и губы Драко исказила нездоровая усмешка

— Ты не посмеешь!

— Ты так думаешь, Грейнджер?! Мне ничего не стоит убить грязнокровку, и, будь уверена, никто ничего мне за это не сделает! Кеда… — он продолжил произносить заклинание

Серые глаза Драко горели безумием, хищническая усмешка исказила его лицо до неузнаваемости, рука, которой он прижимал к горлу Гермионы палочку, дрожала. Он походил на сумасшедшего, который сорвал с себя смирительную рубашку и теперь был опасен. И Гермиона поняла, что он собирается произнести заклятие полностью. Возможно, оно и не убьёт её, но сам факт того, что оно будет произнесено…недолго думая, девушка со всей силы пнула Драко, чтобы не дать ему договорить, но было уже поздно, и губительный зелёный луч сорвался с кончика палочки в тот момент, когда Малфой попытался схватиться за ногу. Заклятие попало в каменный пол и, так и не найдя жертвы, исчезло.

Ещё через секунду в подземельях завыло что-то похожее на маггловскую сирену.

С едва слышным звоном чашка опустилась на блюдце; Дамблдор, поглядывая на Гермиону из-за стёкол очков-половинок своими ярко-голубыми глазами, громко глотнул чай. И снова наступила тишина. Драко Малфой, сидевший на стуле совсем близко от директора, закрыл лицо ладонями и тяжело вздохнул. Казалось, он был в два раза бледнее, чем раньше; его руки дрожали. Очевидно, он прикидывал, сколько месяцев в Азкабане дают несовершеннолетним за попытку убийства, ну, или сколько лет лечат психов в больнице святого Мунго…Гермионе, вопреки всей её Гриффиндорской натуре, хотелось злобно засмеяться и сказать, что она сделает всё возможное для того, чтобы Драко постигла самая суровая кара и его посадили в камеру, соседнюю с камерой его отца, чтобы он мог наблюдать, как Люциус медленно сходит с ума. Но девушка уже поняла, что Драко выйдет сухим из воды, так как взгляд Дамблдора был извиняющимся, и он даже не предложил ей ничего сладкого к чаю. В принципе, она никогда не хотела посадить Малфоя в Азкабан, Гермиона Грейнджер предпочла бы просто никогда не знать Драко, который теперь уже не был прежним Драко, который так часто конфликтовал с Гриффиндорской троицей: в серых глазах поселилось безумие, а самоконтроль, который раньше не позволял ему даже думать о применении непростительных заклятий в Хогвартсе, улетучился. И всё потому, что Люциус Малфой из Азкабана не выйдет никогда, Нарцисса Малфой получила развод и забрала половину малфоевского имущества, а Драко остался один в огромном пустом доме с парой-тройкой счетов в Гринготтсе и испорченной репутацией. Чёрная метка, появившаяся на его предплечье весной, не давала ему ни малейшего шанса сделать карьеру или вернуться к нормальной жизни. Ему было абсолютно нечего терять, он потерял всё всего за несколько месяцев, из-за Поттера, чёртова Гарри Поттера, и теперь Драко Малфой был уверен, что, если ему доведётся встретиться в подземельях один на один с Поттером, то от смерти Мальчика-который-выжил не спасёт ничто. Но свои абсолютно серьёзные намерения он обнаружил слишком рано. Грейнджер даже не села рядом с Поттером; он видел это, и всё равно не смог преодолеть свой гнев. «Всё кончено, Драко Малфой, тебя как минимум посадят на пожизненный домашний арест, и ты проведёшь остаток жизни в пыльном и пустом доме, из которого мать забрала домовых эльфов, ты сгниёшь, как Северус Снейп в своих подземельях, и когда-нибудь потомки Поттера и Уизли обнаружат твой скелет под толстым слоем пыли, и с десяток маленьких Грейнджер посмеются над твоими останками» — подумал он, поднимая голову. Сзади раздался вежливый кашель профессора МакГонагалл, которая стояла тут уже давно, но тишину решилась нарушить только сейчас. «Говорите, Альбус, и отпустим студентов спать» — сказала она, поправляя очки. И директор начал говорить.

— Мистер Малфой, мисс Грейнджер, причин для вражды между вами больше нет, так как Гермиона больше не лучшая подруга Гарри Поттера, а Драко больше не сторонник Тёмного Лорда…

— Что?! Вы хотите сказать, что он теперь на нашей стороне?! — перебила Дамблдора Гермиона

— Да, именно это я и хочу сказать…мистер Малфой — наш новый шпион, Волдеморт ему доверяет, так как он уверен в том, что Драко ненавидит тех, кто посадил в Азкабан его отца, но мало кто знает, что сам Драко избежал наказания только потому, что согласился помогать нам. Гермиона, думаю, ты понимаешь, что если ты предъявишь ему обвинения, у нас не будет шпиона.

— А как же профессор Снейп? Он может снова вернуться к Упивающимся Смертью.

— Гермиона, девочка, мы и так очень обязаны профессору Снейпу. Я не думаю, что у меня есть право просить его ещё об одном одолжении. Он игнорирует призывы Тёмного Лорда и больше не является членом Ордена Феникса, он вышел из игры. Если я попрошу его, он вернётся, но я не буду его просить. Он страдал всю жизнь, и теперь для Северуса Снейпа настало время покоя; в конце концов, он всего лишь человек, а людям свойственна усталость. Тем более, Волдеморт никогда не доверял тем, кому нечего терять, потому что удержать их невозможно, а профессор Снейп — именно такой человек.

— Директор, а почему он помогал вам? — тихо спросил Драко Малфой

— Тайн его души я никогда не узнаю, поэтому могу только догадываться. Драко, ты ведь знаешь, что не бывает абсолютно плохих или хороших людей, даже в Волдеморте осталось, несмотря на все его преобразования, много всего человеческого. Так и Северус: снаружи он кажется злобным и чёрствым, но внутри он сохранил много добрых качеств. Но если он будет показывать их, ему не выжить. Ты, Драко, совершенно другой человек; несмотря ни на что ты остался ранимым, мстительным, подверженным минутным порывам. Однажды это тебя погубит, но пока это даже хорошо: своей открытостью ты вызываешь доверие. Но ты не можешь контролировать себя, совсем не можешь, в чём я сегодня убедился, и это также очень плохо, потому что ты можешь выдать врагу что-нибудь очень важное, даже не желая этого.

— Я понимаю, директор, но я буду стараться быть вам полезным…

— Вы верите ему, профессор Дамблдор? — спросила Гермиона

— Да, мисс Грейнджер, я ему верю. Надеюсь, после того, что я сказал, ты решишь сохранить случившееся сегодня в тайне; этим ты окажешь услугу Ордену Феникса, это будет твой вклад в победу. А в победу мы все верим.

— Я согласна молчать. Но вы постарайтесь сделать так, чтобы Драко Малфой больше не угрожал мне.

— Я сейчас поговорю с Драко по этому поводу. А ты можешь идти, спокойной ночи, Гермиона. — сказал Дамблдор и улыбнулся

— Спокойной ночи, профессор Дамблдор… — ответила Гермиона и вышла из кабинета.

На пути к Гриффиндорской гостиной ей никто не встретился: вся школа спала, а те, кто всё-таки решил прогуляться, прятались так, что отыскать их было проблемой даже для миссис Норрис, не то, что для старосты. Но когда Гермиона подошла к портрету, открывавшему вход в гостиную, её поджидал новый сюрприз — Полной Дамы на месте не было. Выход был один — ждать, и, чтобы хоть чем-то занять себя, Гермиона попробовала обдумать разговор с Директором. И она пришла к ужасающему выводу: Гермиона Грейнджер доверяет Драко Малфою…

* * *

Прошла неделя: Гриффиндор лидировал, опережая Рейвенкло на двадцать очков, Защиту от тёмных искусств вёл Дамблдор, Трелони разошлась не на шутку, и вскоре почти каждый был уведомлён о своей скорой смерти, Министр Магии частенько появлялся в Хогвартсе, а Снейп не ужинал в Большом Зале. Зелий у Гриффиндора ещё не было, потому Гермионе спросить у профессора о том, согласен ли он давать ей дополнительные уроки, не удавалось. Да и Снейп, казалось, избегал встречи с ней — он уходил с обедов и завтраков раньше всех и спускался в подземелья, а искать слизеринца в подземельях так же бесполезно, как и иголку в стоге сена. Поэтому Гермиона терпеливо ждала, когда же, наконец, у них будет зельеварение. Наверное, она впервые в жизни хотела увидеть профессора Снейпа…

В понедельник у гриффиндорцев и слизеринцев были сдвоенные зелья. Гермиона теперь везде ходила одна, и без шумных Гарри и Рона рядом передвигаться было очень непривычно. Она зашла в класс первой и, бросив свою сумку на самый дальний стол, села и стала ждать, когда же придёт профессор Снейп. Пока остальные медленно располагались в классе и спорили о том, кто же с кем сядет, Гермиона оглядывала кабинет: что-то в нём изменилось, но девушка никак не могла понять, что. Наконец, она поняла, что же так её смутило: в правом углу появилась дверь с табличкой «лаборантская». Оттуда через пару секунд и появился Снейп. Он вёл себя как обычно, выглядел он тоже как обычно, и, как Гермиона ни пыталась найти в нём хоть какие-то изменения, которые подарили бы ей надежду на то, что профессор согласится давать ей дополнительные уроки, всё было тщетно.

Снейп задал им приготовить довольно сложное зелье, с которым Гермиона справилась с лёгкостью за первые двадцать минут, так как добавила в него ингредиенты, ускоряющие реакцию. О существовании таких ингредиентов она узнала, читая летом дополнительную литературу. Она как раз наливала готовое зелье, похожее по цвету на ртуть, в колбочку, когда Снейп подошёл к ней и внимательно пригляделся к колбочке, затем он поднял её, чтобы зелье было лучше освещено тусклым светом небольшой люстры. «Мисс Грейнджер, разве в написанном на доске рецепте написано, что вы должны ускорять время приготовления зелья?» — спросил он, с презрением на лице покачивая колбу.

— Нет, профессор, но я хотела…

— Как вы думаете, мисс Грейнджер, почему этого не написано на доске?

— Нам ещё рано это знать, профессор, информация о катализаторах содержится только в дополнительной литературе.

— Нет, не поэтому, мисс Грейнджер. Вы невнимательно прочли вашу дополнительную литературу. Катализаторы не расходуются сами, катализаторы — это изобретение магглов, которые никогда не смогут понять, чем отличается зелье с примесями от чистого зелья. Катализаторы используют в медицине, когда ваш больной умирает, а зелье для его исцеления будет вариться пять лет. Никогда не используйте катализаторы, мисс Грейнджер.

— Хорошо, сэр.

— Как с такими знаниями, как у вас, можно мечтать о победе в конкурсе?!

— Я для того и прошу вас давать мне дополнительные уроки, чтобы увеличить свои знания и больше никогда не совершать таких опрометчивых поступков, как использование компонентов, о которых я знаю недостаточно… — сказала Гермиона, но Снейп не ответил.

Он подошёл к Нэвиллу, зелье которого было морковного цвета и, покачав головой сказал: «Лонгботтом, если я сейчас напою этим зельем вашу жабу, она сдохнет». Нэвилл вздрогнул и обернулся назад, посмотрев умоляющим взглядом на Гермиону. Профессор заметил это и сказал: «Вы можете идти, мисс Грейнджер, я поставил вам «Удовлетворительно» за ваше зелье. Идите, иначе мне придётся выгнать Лонгботтома. Я уверен, вы с удовольствием посидите лишний часок в библиотеке». Гермиона кивнула головой, собрала вещи и вышла из класса. Поговорить со Снейпом снова не удалось.

Гермиона провела оставшуюся часть урока в библиотеке. Время пролетело быстро, и, едва она прочла вторую главу толстенной книги «Зелья. Как их профессионально варить», как уже пора было идти на следующий урок. Этим уроком была трансфигурация.

Профессор МакГонагалл уже начала тренировать Гермиону, и то, что шестой курс проходил на этом уроке, Гермиона прошла пять дней назад. Профессор даже освободила её от трансфигурации, но девушка решила, что уроки посещать всё же нужно. Мисс Грейнджер скучала — однокурсники махали палочками и произносили заклинания, тогда как она выполнила задание ещё до того, как МакГонагалл успела его задать. И теперь лучшая ученица Хогвартса уныло теребила кончик пера своими перемазанными в чернилах пальцами.

Вдруг раздался стук в дверь, и в кабинет кто-то вошёл. Гермиона лениво обернулась и увидела человека, которого она не видела раньше никогда. Это был парень, похоже, четверокурсник, но выглядел он никак не младше Гарри или Рона, которые, кстати, даже не удостоили его своим вниманием, так как были увлечены обсуждением вчерашнего свидания Рона с Лавандой Браун. Но Гермиону дела этих двух больше не касались, и она с интересом разглядывала вошедшего.

У него были тёмно-рыжие волосы, молочно-белая кожа, веснушки на носу и большие серо-зелёные глаза. Он стоял совсем близко от сидящей на задней парте Гермионы, поэтому она могла разглядеть его очень хорошо — до самой маленькой веснушки на прямом и аккуратном носике.

«Профессор Снейп просит Гермиону Грейнджер спуститься в лаборантскую» — сказал парень. Гермиона вздрогнула, когда он произнёс её имя. По интонациям его голоса девушка могла предположить, что он из богатой и влиятельной чистокровной семьи. Но, к счастью, на его мантии была нашивка не слизерина, а рейвенкло.

МакГонагалл кивнула Гермионе, чтобы показать, что она её отпускает. Девушка торопливо собрала вещи и последовала за парнем. Они молча шли до самого кабинета, и лишь перед дверью Гермиона решилась спросить, как же его зовут. «Леандр Тэвернер» — ответил парень, открывая дверь и пропуская свою спутницу вперёд.

Она вошла в кабинет, в котором сидели четверокурсники Рейвенкло и Хаффлпафа и что-то усердно варили в своих котлах, но, как Гермиона поняла по запаху, варили плохо. Очевидно, профессор Снейп дал ученикам самостоятельную работу, а сам ушёл в лаборантскую, дверь которой Гермиона осторожно приоткрыла. Профессор был там, он что-то писал, склонившись над пергаментом так, что кончик его крючковатого носа почти задевал стол. «Плохо видит…» — подумала девушка и, глубоко вздохнув, решилась обнаружить своё присутствие. «Профессор Снейп, вы меня звали?» — спросила она, переступая порог комнаты.

— Да, я звал вас, мисс Грейнджер. — ответил Северус, переводя взгляд от пергамента на девушку

— Почему вы не могли поговорить со мной на своём уроке, профессор? Если бы сейчас была не трансфигурация, меня бы не отпустили.

— Нас не должны были услышать. Вы и не подозреваете, мисс Грейнджер, куда ввязались…как вы думаете, зачем Драко Малфою этот конкурс?

— Ну…он учится хорошо, и, наверное, хочет сделать карьеру…

— Карьеру, мисс Грейнджер?! Вы думаете, Малфои работают?!

— А разве нет?.. — Гермиона была удивлена, хотя и представляла себе примерно жизнь богача: кладёшь деньги в банк и живёшь на проценты.

— Я считаю, что там, в Трансильвании, нашли что-то, что Тёмному Лорду очень интересно. Поэтому ему там нужен шпион.

— Профессор, но разве вы не знаете, что Драко Малфой на нашей стороне?

— Я не склонен доверять Малфоям, мисс Грейнджер, ибо я слишком хорошо их знаю. И я знаю ещё кое-что: Малфои никогда не сходят с ума.

— Но я доверяю Драко, профессор! Дамблдор ему доверяет! Как вы можете так говорить, когда сами были в положении Драко?! — Гермиона подумала, что её слова немного похожи на обвинения, и действительно: профессора они очень задели

— В положении Драко я никогда не был. Закроем эту тему, мисс Грейнджер. Я не намерен в чём-либо вас переубеждать. Я согласен давать вам уроки, но нас не должны заметить. Вам лучше бы попросить у вашего Поттера мантию-невидимку или карту.

— Я не могу попросить ничего у Гарри, потому что мы с ним поссорились. Но я постараюсь быть очень осторожной… Во сколько и куда мне приходить?

— Приходите в мой кабинет завтра, в полночь. Я надеюсь, что остальные ученики в это время уже спят. А сейчас уходите, и запомните: никто не должен знать, что я согласился давать вам уроки, даже ваши друзья.

— До свидания, профессор! Спасибо вам! — сказала Гермиона и, улыбаясь, вышла из лаборантской.

Прямо перед ней сидели четверокурсники, склонившиеся над своими котлами. Запах в кабинете зелий был ещё хуже, чем раньше, и где-то над задними партами даже стоял лёгкий туман. «Леандр, оно должно быть густым…» — послышался голос с первой парты, где сидели возле наполненного светлой жидкостью котла два мальчика: один из них был темноволосым и коренастым, а со вторым Гермиона уже была знакома — это был тот самый парень, который проводил её до кабинета. «Я не знаю, как сделать его густым! Эта злобная тварь сказала, что чтобы найти последний ингредиент, нужно хорошо знать маггловедение, а ведь я на него не хожу!» — зашипел в ответ своему напарнику Леандр. Гермиона усмехнулась и впервые почувствовала гордость за то, что её родители — магглы. Она подошла к столу Леандра и, посмотрев на разложенные на столе ингредиенты, насыпала в котёл пару столовых ложек самого обыкновенного крахмала. Через несколько секунд зелье в котле стало густеть, и в результате стало в точности таким, каким нужно. Потом Гермиона улыбнулась мальчикам и вышла из кабинета зельеварения. Леандр Тэвернер долго смотрел ей вслед.

* * *

В тот вечер Гермиона провела в библиотеке. Ей очень хотелось поразить профессора Снейпа своими знаниями, поэтому она взяла сразу две толстенные энциклопедии, в которых подробно описывалось то зелье, которое она должна будет сварить на своём первом дополнительном уроке, и записывала самое важное в обычную маггловскую тетрадь. Вокруг не было ни души — никто не рвался в библиотеку в начале учебного года, так как даже Снейп не был таким извергом, чтобы задать длиннющее эссе на первом же уроке. И Гермиона наслаждалась тишиной.

Но долго её одиночество не продлилось: скрипнула дверь, послышались шаги, и между полками мелькнули короткие рыжие волосы. «Рон!» — пронеслось в голове у Гермионы; она захлопнула энциклопедию, собрала вещи и направилась в дальнюю часть библиотеки. Шаги приближались, и девушка прибавила скорость. Но это не помогло: кто-то свернул на тот ряд, по которому шла Гермиона, и теперь она слышала сзади тяжёлое дыхание. Сделав крутой поворот и чуть не повалившись на полки, она побежала направо, потом снова повернула и побежала назад, к двери: в огромном Хогвартсе скрыться было гораздо легче, чем в библиотеке. Видеть Рона или Гарри ей не хотелось. Нет, она не злилась на них больше, и именно по этому боялась заговорить с ними. Гермиона знала: если они попросят прощения, то она к ним вернётся. А потом она будет жалеть.

На соседнем ряду снова послышались шаги. Преследователь явно был очень быстр, поэтому покинуть библиотеку, миновав его, не представлялось возможным. «Отстань, Уизли! Мне не о чем с тобой разговаривать!» — крикнула Гермиона, когда до конца ряда осталось всего несколько шагов. «Вот, сейчас он выйдет из-за полок…сейчас…книгой его ударить, что ли?!» — подумала девушка, делая последний шаг вперёд…

Но вылетевший из-за полок человек не был Роном Уизли: волосы, показавшиеся Гермионе ярко-рыжими на свету, оказались на самом деле куда темней, чем у Рона, они имели благородный оттенок и были ухоженными, в отличие от львиной гривы Уизли. На щеках парня играл румянец, он запыхался и тяжело дышал, но в его глазах мерцали искорки озорства, такие же, как у Рона во время игры в снежки. А потом преследователь улыбнулся, и Гермиона подумала, что такая улыбка — искренняя, излучающая доброжелательность — бывает только у Гарри. А потом она попыталась вспомнить его имя: она ведь слышала его утром, но забыла.

«Тэвернер?!» — воскликнула Гермиона. Она вспомнила только фамилию, да и то только потому, что видела её в книге о чистокровных семьях Англии. Парень кивнул и продолжил улыбаться.

— Зачем ты меня преследуешь?! — гневно спросила Гермиона

— Я хотел поблагодарить вас за то, что вы помогли мне на зельях, мисс Грейнджер!

— Просто Гермиона. И лучше давай на ты.

— Разве я могу говорить «ты» лучшей ученице школы?!

— Надеюсь, скоро я уже не буду учиться в этой школе…ну так тебе больше ничего не нужно? Ты меня уже поблагодарил…

— Больше ничего.

— Ну тогда я пойду. — улыбнулась ему Гермиона

— Хорошо.

— Как, ещё раз, твоё имя? — вспомнила она, уже подходя к двери

— Леандр.

— До свидания, Леандр.

— До свидания, мисс Грейнджер… — сказал Леандр, а потом, когда за девушкой закрылась дверь, добавил — Гермиона…

А потом хрупкий рыжий парень долго слушал, прильнув к двери библиотеки, как затихают вдали шаги лучшей ученицы школы…

Тёмный, весь в пятнах от разъедающих зелий, деревянный стол был завален бумагами. На него падала тень от единственного источника света в крошечной комнате — свечи. При этом тусклом свете на другом, стеклянном столе работали двое — мужчина лет сорока и девушка. Перед ними на огне стоял маленький котёл, и девушка помешивала кипящую в нём серую жидкость. Мужчина же, сильно сутулясь, резал точными, уверенными движениями какой-то тонкий, перепачканный в земле корешок. Они молчали — девушка боялась заговорить, нарушив тишину, а мужчине это просто не было нужно. Его руки резали корень, а он думал о чём-то своём; в его усталых чёрных глазах отражалось слабенькое пламя свечи, на чёрных сальных волосах играли рыжие блики. Он думал о том, что впервые за много лет он наконец-то занялся чем-то полезным…и он молчал.

«Мисс Грейнджер, мешайте медленнее!» — воскликнул он, когда увидел, что, если девушка будет продолжать такими темпами, зелье скоро выплеснется на стол. «Простите, профессор Снейп» — ответила она, сбавляя скорость.

Часы пробили два ночи.

* * *

Так проходил каждый их урок — в полутьме, в тишине. Они словно делали вид, что оказались в одном кабинете поздно ночью совершенно случайно.

Сначала Снейп помогал Гермионе варить зелье, потом она варила его сама, а он молча смотрел, делая изредка записи в её собственной тетрадке. В третий же раз он варил сам — Гермиона смотрела, и её задачей было заучить всё: как профессор двигается, с какой скоростью он режет каждый ингредиент, как, что, и в какой последовательности он насыпает в котёл, в какой позе он ждёт, пока зелье будет готово, в какой именно сосуд и под каким углом он будет наливать готовое зелье. Как объяснял профессор на одном из первых своих уроков, чтобы не только правильно, но и профессионально и красиво сварить зелье, нужно чувствовать свою работу, а иначе успехов в зельеварении не добьёшься. И главной задачей Северуса было развить это чувство в Гермионе.

Она была прилежной ученицей, он — терпеливым учителем. И скоро они научились друг друга понимать.

* * *

В жизни Гермионы абсолютно ничего не происходило: одинаковые, совершенно одинаковые дни и ночи, серые будни на пути к мечте, на пути к цели…так пролетел учебный год. Девушке казалось, что она стала учиться хуже. Разумеется, она исправно выполняла домашние задания, но желание сделать что-то сверх нормы исчезло: она слишком уставала на своих дополнительных занятиях. Ничего кроме зелий, трансфигурации и истории магии, которые ей предстояло сдать блестяще для победы в конкурсе. Сам конкурс приближался, и вот, до него осталась неделя. Гермиона была уверена, что по истории магии и трансфигурации её не превзойдёт никто, а вот зелья…ей предстоял последний урок со Снейпом.

Когда она вошла, Северус практически отшвырнул от себя какое-то письмо. Подобная резкость выдавала его волнение. Чёрные глаза уставились на Гермиону, пристально, словно пытаясь заметить что-нибудь необычное. А потом профессор зажмурился и, тяжело вздохнув, уронил голову на руки. «Я должен завалить вас на зельях, мисс Грейнджер… — сказал он тихо. Казалось, что он боялся собственных слов. — Я незаметно подложу в ваше зелье лишний ингредиент, и вместо жизни вы сварите смерть. А теперь думайте над моими словами, пока не догадаетесь, что это за зелье, и как нейтрализовать действие лишнего ингредиента. Моя библиотека в вашем распоряжении. А сейчас мне нужно уйти» — произнёс он и вылетел из кабинета.

Гермиона, оставшись одна, осмотрелась. Перед ней был кабинет, в котором она часто работала с профессором, но никогда — одна. Справа была дверь в спальню, где, наверное, и лежали все книги Снейпа. Возможно, она была первым человеком, которому довелось заглянуть в святая святых — спальню профессора зельеварения. Гермиона отворила тихонько дверь и увидела незастеленную кровать-полуторку, на которой лежало скомканное одеяло. Постельное бельё профессора было из серого шёлка, как и брошенный на подушку халат. А пол был просто завален книгами, так что было почти незаметно, что на полу лежит старый серый ковёр с длинным ворсом. Это были в основном школьные учебники, научные журналы и прочие, не имеющие особой ценности книги. Разумеется, Гермиону они сейчас не интересовали. Её взгляд был устремлён на огромный книжный шкаф, где на полках аккуратно лежали дорогие и редкие фолианты. Девушка начала читать названия. К её удивлению, многие книги были написаны не на английском языке, но и тех, названия которых она могла прочитать, было больше сотни. В каждой из них могла содержаться нужная ей информация, и это смущало её. Снейп прекрасно понимал, что столько книг ей не пересмотреть. Поэтому нужную книгу он должен бы был как-нибудь выделить, например положить куда-нибудь, где никогда не хранят книги.

Гермиона заглянула под кровать: ничего. Книга, на которой стоял кубок, оказалась Историей Хогвартса; в шкафу для одежды тоже ничего не было, и на книжном шкафу ничего не лежало. Гермиона совсем отчаялась и плюхнулась на кровать, которая, к её удивлению, издала хруст похожий на тот, который слышится, когда листаешь страницы книги. Кажется, кровать на самом даже не была кроватью. Трансфигурированные предметы зачастую не теряют своих первоначальных свойств, особенно если эти свойства были очень уж явными. Гермиона взмахнула палочкой, как её учила на одном из последних уроков МакГонагалл, и произнесла длинное и сложное заклинание. Кровать подпрыгнула, перевернулась и начала стремительно уменьшаться в размерах, и скоро на пол упала небольшая, но очень ветхая книга под названием «Самые непредсказуемые зелья». Девушка уселась прямо на пол и начала листать оглавление. Нужное ей зелье значилось в списке последним, и его описание занимало добрую четверть всей книги.

Гермиона читала около четырёх часов. Скоро должно было светать, но здесь, в подземельях, не было окон, а девушка, зачитавшись, совсем забыла о времени. Она записала в тетрадку всё, что ей было нужно знать для правильного приготовления зелья и тот ингредиент, которым можно было бы всё исправить. Но самым удивительным было то, что об ингредиенте таком девушка никогда не слышала. Лепесток серой розы. О существовании такой розы Гермиона не знала.

* * *

Как только кончился завтрак, Гермиона кинулась к профессору Спраут.

— Профессор, постойте!

— Что, мисс Грейнджер?

— Профессор, что такое серая роза?

— Зачем вам это, мисс?

— Мне нужно достать её к концу недели. Для приготовления зелья.

— Вы не сможете достать эту розу. Это уникальный сорт магической розы, который был полностью уничтожен две тысячи лет назад, а потом с большим трудом восстановлен несколькими английскими аристократами. Их семьи хранят в секрете то, как им удалось вырастить эти розы. Сейчас серые розы ценятся как ингридиенты для зелий и как украшения. Я помню, на выпускном вечере серая роза была в волосах Нарциссы Малфой, в девичестве Блэк. Ещё такие розы есть у Забини, сын которого, Блез, учится на Слизерине, у матери Пэнси Паркинсон и у Нэмейн Тэвернер, в девичестве Эйвери. Её сын, Леандр, унаследовал эту розу после смерти матери, но Тэвернерам не известно, как эти розы выращивать. Так что тебе, Гермиона, никто не даст такую розу. Хотя, может, кто-нибудь и продаст…

— Большое вам спасибо, профессор! — воскликнула Гермиона и помчалась в кабинет Трелони, туда, где должен был проходить урок у четвёртого курса Рейвенкло.

Она вспомнила большие серо-зелёные глаза и мягкую улыбку, растрёпанные тёмно-рыжие волосы и трогательные веснушки на аккуратном носике, лёгкий румянец на обычно белых щеках…и тот взгляд, который она почувствовала спиной — влюблённый взгляд…и от этого она почувствовала себя так гадко… «Леандр, могу я с тобой поговорить?» — она догнала Тэвернера на лестнице. Он обернулся и очаровательно улыбнулся. На щеках у него появились ямочки. Он вызывал у Гермионы умиление. Не более.

Она привыкла, чтобы ради неё были готовы на всё. Гарри и Рон были готовы отдать её всё, да и сейчас они были готовы…только вот Гермионе от них ничего не было нужно. И сейчас она ждала того же от Леандра, хотя понимала, что поступает жестоко. Девушка чувствовала себя лгуньей, она чувствовала себя низкой…коварной. Как Малфой. «Люциус Малфой, — поправила она себя, — а Люциус гниёт в Азкабане».

«Ты не прогуляешься со мной в Хогсмид сегодня после уроков?» — спросила Гермиона Грейнджер и улыбнулась.

* * *

В серо-зелёных глазах отражалось весеннее солнце, Леандр смеялся, и на его щеках появлялись ямочки. Гермиона шла рядом, лучезарно улыбаясь. Её волосами играл лёгкий ветер, и они мягко мерцали, как шёлковый шлейф. По Хогсмиду гулял аромат весны. Набухли почки, а кое-где уже появились первые нежно-зелёные листочки. Гермиона долго упрашивала профессора МакГонагалл отпустить её в Хогсмид в будний день, да ещё и с четверокурсником. Хотя, Леандр сейчас совсем не выглядел на свой возраст — он казался много младше со своими прелестными веснушками и лучистыми светлыми глазами, а яркий солнечный свет делал его ещё тоньше. «Какой он всё-таки милый…и как я могу так с ним поступить?!» — подумала Гермиона и тяжело вздохнула. Порыв ветра разметал её волосы, и они на мгновение сплелись с волосами её спутника, похожими в лучах солнца на пламя. «Пойдём, сядем» — предложила девушка, и они направились в небольшую рощицу, где присели на длинную белую скамейку. Солнце скрылось за облаками, и лицо Гермионы показалось на удивление мрачным.

— Что случилось? — спросил Леандр. Прямо над ними тряхнуло зябко голыми ветвями старое дерево. Тишина

— Ничего. — ответила Гермиона, закутываясь в лёгкую куртку. Пришло ощущение чего-то мрачного.

— Я же знаю, что ты пригласила меня прогуляться не из большой симпатии…говори. Я всё могу понять… — сказал её собеседник и опустил голову

— Что ж, хорошо. Я расскажу всё как есть. — Гермиона запнулась и осмотрелась, почувствовав внезапное беспокойство. Ветви деревьев были бездвижны. Всё вокруг стало странно серым. — Я собираюсь участвовать в конкурсе на место научного сотрудника в экспедиции в Румынию. И я хочу победить. Это — моя мечта…моя мечта — поехать туда, стать учёным… Вчера я узнала, что меня попытаются завалить на зельях, добавив в моё зелье лишний ингредиент, действие которого можно нейтрализовать только одним способом. Добавив лепесток серой розы. Я знаю, она у тебя есть. — Гермиона судорожно сглотнула и стала ждать ответа. Леандр молчал долго.

— Да, есть. Я… — он молчал с минуту. Всё вокруг тоже молчало. — Я готов отдать её тебе… — он снял с шеи маленький стеклянный кулончик на серебряной цепочке. В стекле был заточён маленький, хрупкий цветок. Серая роза. Белёсые потрепанные листья. Тоненький, бледно-зелёный, неровно отрезанный стебелёк. Она пахла даже сквозь стекло. Пахла тёплой, солнечной весной.

— Как я могу отблагодарить тебя? — спросила Гермиона, когда Леандр вложил в её руку украшение. Она была шокирована этой неслыханной щедростью.

— Эта роза должна была передаваться в нашей семье из поколения в поколение по женской линии. То есть, моей жене, а потом — дочери или жене сына, и так далее. Но она тебе нужнее. Возьми, я не требую ничего взамен. Лучшей наградой для меня будет твоё счастье. Я надеюсь, победа в конкурсе принесёт тебе счастье…

— Спасибо — прошептала девушка.

Она была готова плакать, умолять на коленях, лгать, притворяться, чтобы заполучить эту чёртову розу. А оказывается, всё так просто… Какой замечательный человек этот Леандр Тэвернер, и какая непримечательная эта роза… Какой прекрасный весенний день… И как не хватает слов, чтобы выразить благодарность. Кто бы смог вот так — подарить практически бесценную вещь едва знакомому человеку, просто так, от чистого сердца…

Тишина достигла апогея.

Внезапно повеяло холодом.

Шелестнула молодая трава, стало вдруг темно, налетел ветер и тряхнул ветвями. Гермиона видела как словно в замедленной съёмке поворачивается назад Леандр, как взлетают тёмно-рыжие волосы, как тихонько двигаются плечи. А потом — немой крик, от которого захотелось закрыть руками уши и рухнуть на землю. Всё остановилось, и на девушку нахлынули воспоминания.

«Дементор!» — шёпот Леандра привёл её в себя. Он тряхнул Гермиону за плечи, но та даже не среагировала, потому что увидела — на них надвигались три дементора. С трёх сторон. Бежать было некуда.

Она помнила заклинание патронуса, но прекрасно знала, что не сможет создать патронуса, у неё не получится даже облачка. Потому что у неё нет достаточно счастливых воспоминаний. Просто нет.

«Сосредоточься на своём самом счастливом воспоминании и скажи: «Экспекто Патронум», понял? Это единственное средство против дементоров» — сказала она тихо. Леандр кивнул и достал палочку. «Я верю в тебя!» — добавила Гермиона.

«Экспекто паторнум!» — воскликнул Леандр. Ничего.

«Экспекто патронум!» — струйка серого дыма

«Экспекто патронум!» — маленькое, тут же растаявшее облачко. Нужно другое воспоминание. Гермиона знала, что такое у Леандра есть.

«Экспекто патронум!» — облачко чуть больше. Дементоры уже на расстоянии всего нескольких метров. Можно услышать их дыхание. Можно разглядеть их отвратительные руки… Гермиона хватает Леандра за руку.

«Экспекто патронум!» — из палочки вырывается полупрозрачный огонь, языки пламени лижут покрытые струпьями руки дементоров, и они отступают. Вскоре в рощице уже бушует пожар. Деревья не горят, зато для дементоров это пламя опасно. И вот последний Дементор исчезает из виду. Леандр устало откидывается назад, на спинку скамьи, а пожар в мгновение ока затухает.

Отовсюду сбежался народ. «Откуда здесь дементоры?!» — воскликнул кто-то. Раздавались и другие гневные возгласы, но Гермиона и Леандр не слышали их.

— Что это было за воспоминание? — спросила девушка

— Я представил себе, как ты будешь счастлива… — прошептал Леандр и из последних сил улыбнулся…

Вышло из-за туч тёплое весеннее солнце, и Гермиона тоже улыбнулась. Она сделала всё, что должна была сделать, и у её недоброжелателя ничего не получилось с дементорами, не получится и с конкурсом. Она готова и она победит.

Гермиона Грейнджер поднялась со скамейки, сжимая в руке стекляшку с розой, и пошла по направлению к Хогвартсу.

Пройдёт много лет, прежде чем она увидит Леандра Тэвернера снова.

Она проснулась рано утром, когда вся школа ещё спала, и домовые эльфы ещё и не принимались готовить завтрак. Небо на горизонте было алым, как кровь, и из-за деревьев высовывалось, купаясь в облаках, щербатое солнце. Дул лёгкий ветерок, и в волосы Гермионы, стоящей на астрономической башне, залетел бледно-зелёный молодой листок. Она смахнула его и хотела было продолжить наслаждаться восходом солнца, когда услышала за спиной шаги. Ей не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, кто стоял позади. За почти шесть лет вражды Гермиона Грейнджер успела запомнить, как ходит Драко Малфой, — медленно, вальяжно; как дышит Драко Малфой, — тихо, но часто; и как он пахнет, — дорогим одеколоном, который словно бы выливали на парня литрами. Этот приторный, душащий запах и донёс до неё ветер. Сомнений не осталось.

— Чего тебе?

— Разговор есть, грязнокровка, — противный, растягивающий слова голос раздался над самым ухом, да так неожиданно, что Гермиона вздрогнула и вжалась в перила

— Говори.

— Повернись ко мне лицом, Грейнджер. Неужели твои родители-магглы не научили тебя даже правилам этикета?

— Говори, — Гермиона повернулась и посмотрела прямо в полубезумные серые глаза собеседника

— Не вздумай, Грейнджер, что-нибудь выкинуть, ты поняла? Я не позволю тебе победить в этом конкурсе!

— Как?! Как ты можешь не позволить чего-то мне?! Столкнёшь? Отравишь? Задушишь ночью? Хотя нет, уже не успеешь: этой ночью я уеду в Трансильванию, сразу же после победы в конкурсе!

— Ты ещё не победила на зельях, грязнокровка. Ты даже не знаешь результатов трансфигурации и истории магии!

— Их вывесили ночью в гостиных. У нас с тобой равное количество баллов, Малфой. А на зельях я буду первой. Будь уверен! — Гермиона презрительно фыркнула, развернулась и ушла с балкона, оставив Малфоя скалиться и сжимать кулаки в одиночестве.

* * *

Они вошли в просторный светлый кабинет. Кроме Гермионы и Драко было ещё восемь участников конкурса, у которых уже практически не было шансов догнать их по количеству баллов. У девушки был только один настоящий соперник. Соперник, который был готов на всё, как и сама Гермиона.

На учительском столе стояли десять котлов и десять подставок с пробирками и колбочками, в которых лежали необходимые ингредиенты. За всем этим была видна чья-то лысая макушка. «Это мистер Суот*, доктор алхимических наук, — раздался голос только что вошедшего в кабинет Дамблдора, — Он будет оценивать вашу работу. Также будут следить за вашей работой профессор Снейп, который сейчас придёт, и ещё несколько человек, которые придут ещё позже. Думаю, вам не стоит отвлекаться на них. Ах да! Ещё, конечно, рядом с вами буду я! А сейчас слушаем нашего уважаемого гостя» — Дамблдор сел на стул в углу кабинета, ученики расселись за столы, и доктор Суот наконец встал из-за стола. Это был маленький, но далеко не худой человечек с седеющими мышиного цвета волосами и огромной блестящей лысиной. Он напоминал Гермионе Питера Петтигрю, только вот глаза у доктора были маленькие, хитрые и ярко-зелёные, даже ярче, чем у Гарри. Он был очень подвижен, судя по тому, как легко он пробежался по классу, с каким добродушием осмотрел каждого конкурсанта со всех сторон. «Кто у нас там вырвался вперёд?» — спросил он. Голос у Суота был достаточно высоким и чрезвычайно неприятным. Такими голосами разговаривают старушки на скамейках, а вот с доктором алхимических наук голос этот ну никак не сочетался.

Драко и Гермиона молча поднялись, и доктор снова оглядел их с головы до ног. «Ваши имена и имена тех, кто вас готовил», — приказал Суот. Гермиона подумала, что первой говорить должна всё-таки девушка, и только было начала произносить своё имя, как Драко перебил её: «Драко Малфой, сэр. Меня готовил мой отец, Люциус Малфой. Вы, несомненно, слышали о таком…» Суот нахмурился, почесал подбородок и ответил: «Нет, не слышал…мистер…как-вас-там…Мафлой?» «Малфой! Драко Малфой!» — воскликнул гневно главный соперник Гермионы Грейнджер. Это был его первый шаг к провалу.

«А вы, юная мисс?» — елейным голоском спросил Суот. «Гермиона Грейнджер, сэр. Мне давал дополнительные уроки профессор Снейп» — ответила Гермиона, дрожа всем телом. Доктор алхимических наук запросто мог придраться к тому, что она занималась у бывшего упивающегося смертью. Но, очевидно, Суот был со Снейпом не знаком.

«Замечательно!» — воскликнул он, — «А теперь каждый пусть возьмёт по котлу, и я расскажу вам о зелье, которое вы должны будете сварить…»

* * *

Гермиона наклонилась над котлом, в котором тихонько кипело изумрудного цвета зелье. Суот ходил по классу и заглядывал выборочно в котлы. Особенно много крутился он около Малфоя, изрядно отвлекая слизеринца. Какие-то люди, на которых Гермиона даже не обернулась, уже пришли и тихо сели на кресла у задней стенки. Снейпа же всё не было. Зелья были уже почти готовы, и Гермиона недоумевала по поводу того, как профессор успеет подложить ей что-то.

Но за пару минут до того, как зелья нужно было перелить в колбы и сдать, дверь распахнулась и Снейп ворвался в кабинет. «Простите за опоздание», — сказал он тихо. Но Гермиона услышала и поняла — это не Снейп. Профессор никогда не говорил таким спокойным, безразличным голосом. Обычно в каждом его слове были сарказм и презрение, которые наполняли всю его душу, и без которых он не был собой. Он прошёл мимо Гермионы, пожал руку Суоту и встал рядом с Дамблдором. «Чёрт, неужели он просто поиздевался?!» — подумала Гермиона и решила в последний раз проверить своё зелье. И каков же был её ужас, когда вместо изумрудно-зелёной жидкости, которая кипела в её котле ещё несколько секунд назад, её взгляду предстал котёл обычной воды…а точнее, самый совершенный из ядов, не имеющий ни цвета, ни вкуса, ни запаха…

Когда доктор Суот объявил, что пора сдавать получившиеся зелья, Гермиона всё ещё была в ступоре, хотя рука уже давно нашарила в кармане мантии стекляшку с серой розой. «Мисс Грейнджер, вам пора начать переливать своё зелье!» — раздался голос Снейпа за спиной. Гермиона обернулась и посмотрела ему в глаза. Чёрные пропасти…они всегда были пустыми, и потому он каждый раз отводил взгляд. Но сейчас Снейп смотрел прямо на Гермиону. «Мисс Грейнджер, вы оглохли?!» — прикрикнул он на девушку, и она, вытащив стекляшку из кармана, ударила ей об угол своего стола. Осколки рассыпались по полу, и Гермиона ощутила в руке тепло и странную тяжесть розы. Пока Суот и Снейп отвернулись, чтобы посмотреть, начали ли разливать свои зелья другие конкурсанты, Гермиона оторвала тонкий, почти прозрачный лепесток, и кинула его в свой котёл. Помешивая, она не видела, как в самом углу кабинета улыбнулся Альбус Дамблдор.

Зелье забурлило и начало приобретать свой первоначальный цвет, изумрудно-зелёный. Хотя, он был всё-таки светлей, чем нужно. Идеальный же оттенок был у зелья Драко Малфоя, за которым Гермиона старалась время от времени наблюдать. Хуже всех дела были у Чжоу, которая работала за соседним столом и никак не могла понять, что она сделала не так, и почему у её зелья такой странный болотный цвет. Гермиона тяжело вздохнула, закупорила колбочку с зельем, подписала её и поставила на стол.

За конкурсантами медленно закрылись двери кабинета…

* Суот (Swot — зубрить, зубрёжка)

Чух-чуух-чух…Чух-чуух-чух…Гермиона дремала, укачанная мерным ходом поезда, разлёгшись на сиденье. Напротив неё сидел доктор Суот и смотрел в окно, на пролетающие мимо деревья и кусты, реки, здания и высокое, яркое весеннее небо. Глядя на то, как дремлет эта красивая юная девушка, он убедился в том, что они с профессором Дамблдором поступили правильно, не позволив занять это место Драко Малфою. Если бы не эти синяки под глазами, испачканные в чернилах руки, густые и неподдающиеся расчёсыванию волосы, то мистер Суот без раздумий отправил бы Гермиону на конкурс красоты.

Когда девушка проснулась, её пожилой спутник увлечённо рассматривал её. Под этим пристальным взглядом маленьких и удивительно живых зелёных глаз она даже покраснела и поспешила сесть, руками пытаясь прикрыть голые коленки. «Я пойду, напомню, что пассажиров поезда ещё и кормить надо. А ты посиди здесь» — сказал доктор Суот и вышел из купе. Гермиона вздохнула с облегчением: этот человек не понравился ей с первого взгляда; при совершенно безобидном виде было в нём что-то очень опасное, но опасность эту вовсе не хотелось попробовать, как новое изобретение близнецов Уизли, а наоборот, хотелось спрятаться, исчезнуть, испариться. Поэтому Гермиона очень обрадовалась тому, что осталась в купе одна.

Она с трудом могла вспомнить вчерашний вечер: десять человек, в том числе она и Драко, сидели в коридоре и ждали, когда будет решено, у кого из них лучшее зелье, и кто же победил в конкурсе. Драко сидел, развалившись в кресле, одном из тех, что поставили специально для того, чтобы скрасить им ожидание. Спокойное лицо Малфоя выражало уверенность в победе. Чжоу сидела, уронив лицо в ладони — непонятно было, плачет она или просто убита тем, какое ужасное зелье у неё получилось. Хотя, ученица рейвенкло и не могла рассчитывать на победу: у неё было самое меньшее количество очков. Вот кто действительно нервничал — так это Гермиона. Она сидела, не двигаясь, и дрожала от каждого доносившегося из-за двери звука. Её зелье было хуже зелья Драко, но не верить в то, что ей повезёт, Гермиона не могла. Надежда, как известно, умирает последней.

Наконец дверь тихонько приоткрылась, и ученики сразу же кинулись к ней. Сидеть остались только Драко и Гермиона. Малфой был уверен в своей победе, поэтому нисколько не волновался. А Гермиона просто не чувствовала в себе сил встать. Доктор Суот нёс поднос с колбочками с зельем, которые он должен был раздать их обладателям. Дамблдор же держал в руках свиток, где были записаны баллы за последний конкурс. «Лучшее зелье у мисс Чанг, вы получаете высший балл, но ваши предыдущие результаты слишком незначительны для победы в конкурсе. Возьмите ваше зелье, мисс Чанг», — сказал Дамблдор и подал Чжоу колбочку с ярко-изумрудного цвета зельем. Гермиона была уверена, что у Чжоу было отвратительное зелье…она ведь специально обратила внимание на зелье Чанг…кто-то поменял её зелье…С ЧЬИМ?!

Гермиона дёрнулась, словно бы пытаясь прогнать мысль о том, что ей подсунули зелье Чжоу. Или же его подсунули Малфою. Такой чистый цвет был только у их зелий, поэтому у кого-то из них окажется зелье Чанг…У кого-то из них… У Гермионы закружилась голова, всё поплыло перед глазами, всё смешалось: светлые волосы вскакивающего с кресла Малфоя и седина бороды Дамблдора, сияющие зелёные глаза мистера Суота и колба со светло-изумрудным зельем в его руке, потому что Дамблдор произнёс: «Второй результат у мисс Гермионы Грейнджер». Что было дальше, девушка практически не помнила. Ей пожимали руку, её втащили куда-то, кажется, в Большой Зал, и кто-то торжественно сказал: «Гермиона Грейнджер победила…», и гриффиндорский стол взорвался аплодисментами, и мистер Суот повёл её куда-то, по пути она чуть не сшибла кричащего что-то Малфоя. Её сознание прояснилось уже в поезде, который уже готов был тронуться. Была глубокая ночь, и на перроне было видно лишь одну тёмную фигуру. И фигура эта приближалась. Гермиона открыла окно и высунулась оттуда, чтобы разглядеть, кто же это. Но узнать это ей удалось лишь тогда, когда человек подошёл совсем близко и снял с головы капюшон.

Северус Снейп.

— Как вам это удалось? — тихо спросила Гермиона

— Что?! — недоуменно ответил Снейп

— Подсунуть мне в котёл лишний ингредиент?

— Я…не помню. Я был под Империо.

— Как?! — воскликнула Гермиона, — Кто…— она хотела задать вопрос, но Снейп оборвал её

— Вам не положено это знать, мисс Грейнджер

— А кто поменял зелья на конкурсе?

— Никто не менял. Перелить зелье из такой колбы невозможно, и снять надпись с именем участника конкурса тоже, — Снейп вдруг заговорил шёпотом, — Просто Дамблдор трансфигурировал колбу Драко в Колбу мисс Чанг, а колбу мисс Чанг в колбу Драко ещё до того, как они их взяли. Потом директор просто снял чары. Вот и всё.

— Профессор Снейп, а…почему вы не помогли Малфою и позволили мне победить?

— Вам не положено знать этого, равно как и многих других вещей. Уезжайте к своей мечте и будьте счастливы, мисс Грейнджер.

Поезд тронулся.

— До свидания, профессор! — крикнула Гермиона

Снейп посмотрел ей прямо в глаза. Карие, лучистые глаза девушки встретились с двумя чёрными омутами, кишащими чертями. А потом она поняла: эти глаза вовсе не похожи на омуты; это просто глаза усталого, утомлённого несправедливой жизнью человека, и в то же время виноватые, извиняющиеся глаза. И в этот момент Гермиона почувствовала, что что-то не так в этом конкурсе, что во всей этой затее есть что-то чрезвычайно опасное. Она ведь едет совершенно одна непонятно куда, непонятно с какой целью. Пусть Снейп, с которым она работала, и был упивающимся Смертью, но она знала его. А там, куда она приедет, у неё не будет знакомых. Она осталась абсолютно одна…она никому не может довериться, ей не кому рассказать о своих тревогах. И её никто, совсем никто не защитит…

* * *

Поезд остановился, и Гермиона вместе со своим спутником вышли на небольшой перрон. Гермиона сначала хотела спросить у мистера Суота, как им удалось добраться с острова Великобритании в Европу, не сходя с поезда, менее чем за сутки, но потом вспомнила, что в магическом мире возможно и не такое. Они вышли, и поезд отправился дальше.

Невдалеке Гермиону ждала машина, которая должна была отвезти её на место раскопок. Суот не поехал с ней, ему нужно было доложить кому-то о том, кто победил в конкурсе. Гермиона ехала одна по пустынным улицам какого-то маленького городишки. Водителя, казалось, не было — он молчал и практически не двигался. Только руки в чёрных перчатках вертели руль. Гермионе же казалось, что следующий поворот водитель пропустит, окончательно замерев. Когда машина остановилась у небольшого деревянного дома и девушка наконец-то вышла из машины, водитель впервые показал, что является живым человеком. «Мисс, в этом доме вы будете жить» — сказал он низким, грубым голосом, завёл машину и уехал. Гермиона осталась у старого домишки одна-одинёшенька.

Тук-тук. Тук-тук.

Никто не открывал; из-за двери слышалась музыка, которая играла, очевидно, слишком громко для того, чтобы хозяин дома мог услышать стук. Лишь минут через десять дверь открылась.

На пороге стояла девушка. Гермиона сначала перепутала её с огородным пугалом, а лишь потом до неё дошло, что подобие блондинистых ежиных колючек на голове — это какая-то модная причёска, а немыслимо-ярких цветов топик без бретелек и рваные джинсы, обтягивающие довольно пышные формы, — это человеческая одежда. «Матильда Антонеску, я тоже победительница конкурса, я из Дурмстранга» — девушка протянула Гермионе руку с длинными, покрытыми красным лаком ногтями, и улыбнулась. «Гермиона Грейнджер, я из Хогвартса» — Гермиона пожала руку новой знакомой и с трудом увернулась от приветственного поцелуя в щёку. Матильда пожала плечами и закрыла дверь за вошедшей в дом гостьей.

«Что ж, не всё так плохо… — подумала Гермиона, пообщавшись за ужином со своей новой знакомой, — Хотя бы есть с кем поговорить…»

* * *

Тоненький солнечный лучик ласкал болезненно-бледную щёку. Каштановые волосы в этом неярком свете заблестели так, что, казалось, на каждую волосинку нанизаны бриллианты. Гермиона проснулась поздно, когда с кухни уже доносились приятные запахи. Матильда была непохожа на человека, умеющего готовить, поэтому, встав с постели, Гермиона первым делом пошла на кухню. «С добрым утром, Герм!» — пискнула Матильда, уплетая за обе щёки ароматную пиццу и пирожки. На столе валялась коробка из-под пиццы, и Гермиона поняла, что Матильда, скорей всего, заказала где-нибудь еду. «Не называй меня Герм, пожалуйста. Меня зовут Гермиона. Гер-ми-о-на, — повторила по слогам девушка, но Матильда не добилась в произнесении её имени больших успехов, чем Крам, — А где ты достала пиццу в такую рань?» Блондинка, вытирая жирные руки о свой ярко-розовый халат, ответила: «Нам развозят еду за счёт работы, и если ты будешь продолжать вставать так поздно, я не удержусь и начну есть твою порцию. Тем более, пицца уже почти остыла…»

Девушки пообедали и направились в гостиную. Матильда села за телевизор и принялась за просмотр очередного сериала, которые, по мнению Гермионы, ничем не отличались один от другого и были вещью чрезвычайно бесполезной. Сама Гермиона хотела было почитать книгу, но возгласы героев сериала, выяснявших своё родство, не давали ей сосредоточиться. Через час приехала машина, которая должна была доставить их на место раскопок. Румынские утра были прохладными, поэтому Гермиона одела широкие, свободные брюки и бежевую курточку, в кармане которой лежали перчатки. Матильду же, кажется, температура совсем не волновала, и она, провертевшись перед зеркалом минут пятнадцать, остановилась на ярко-голубом платьице на тонюсеньких бретельках, подходящем скорее для тридцатиградусной жары. Из-за потраченного на выбор этого платьица времени девушки чуть было не опоздали.

— Ты не замёрзнешь? — спросила у новой знакомой Гермиона, когда они уже ехали по пустынным улочкам небольшого городка.

— А ты думаешь, мы будем работать на улице? Мы ведь не археологи, а будущие учёные, мы будем работать с тем, что они тут откопают…копают, кстати, магглы. Это что-то сверхсекретное, какой-то могущественный волшебный артефакт…всего несколько людей знают, что это. Только где-то через годик, когда это найдут, для нас найдётся работа. Пока же мы будем копаться в бумагах в тёплом кабинете Суота. Так что, куртка тебе не понадобится… — Матильда усмехнулась

— А зачем нас привезли сюда так рано, раз работа будет только через год? — Гермионе всё это казалось подозрительным

— Мы должны завоевать их доверие, потому что тем, то они там нашли, интересуется Сама Знаешь Кто…и среди тех, кто работает здесь, не должна быть его шпионов.

— Ааа…ясно… — тихо сказала Гермиона, — А почему нет никого из Шармбатона?

— Говорят, Суот не любит французов…Здесь он всем заправляет, хотя его должность и невелика.

Машина остановилась у небольшого коттеджа. Девушки вышли из неё и остановились посреди двора в изумлении: поднимающееся солнце окрасило кирпичный дом в приятный бледно-оранжевый цвет, осветило цветущие яблони в саду, придав листьям цвет только-только распустившейся листвы — бледно-бледно зелёный. Недавно вымытые, а потому блестящие асфальтовые дорожки сверкали, как и крыша, и оконные стёкла. Само солнце, нежное, чуть тёплое весеннее солнце, спрятало один свой ярко-белый бок в безобидное белое облако. Ветер порой резким порывом срывал с яблонь розоватые и лилейно-белые лепестки, уносил их и ронял поодаль — на асфальт, на крыльцо дома и на волосы Матильды и Гермионы. Последняя была настолько поражена этой красотой весенней природы, что не заметила, как мистер Суот открыл дверь и пригласил гостей войти. «О, вижу, мисс Грейнджер понравился мой садик? Вы можете работать там, если хотите. Вы бледны, и солнце пойдёт вам на пользу. А пока проходите, я объясню сам, что вы должны делать. Потом же я вынужден буду покинуть вас…» — прокричал он, жестом приглашая Гермиону войти. На Суоте был смокинг, остатки его жиденьких волос были прилизаны. Почему-то он вызывал у Гермионы не уважение, какое она обычно испытывала к пожилым людям, особенно если они были докторами наук, а отвращение и страх. Она на все сто процентов была уверена, что Суот — опасный человек, как и большинство находящихся здесь людей, хранящих какую-то страшную тайну. Казалось, даже примитивная и глупенькая с виду Матильда чего-то не договаривала.

Доктор Суот привёл девушек в кабинет, где стоял компьютер с огромным количеством антенн и каких-то неизвестных Гермионе магических приборов. «Вы обе магглорожденые и, думаю, знаете, как пользоваться компьютером и что такое интернет. Так вот, вы прочешете его на предмет информации о том, чем мы все тут занимаемся. Этот компьютер позволяет удалить из интернета любую информацию, этим вы и займётесь. Магглы ничего не должны знать. Затем вы переберёте эти газеты, — Суот указал пальцем на стопку газет на столе, — Названия тех, где есть какая-либо информация о том, чем мы все тут занимаемся, вы выпишете и передадите молодому человеку, который зайдёт сюда в шесть вечера. Я вернусь к восьми. До свидания, девочки!» — мистер Суот махнул им рукой на прощание. Матильда и Гермиона остались одни. Работу они решили распределить: Матильда села за компьютер, а Гермиона разместилась в саду с газетами. Она закончила работу пораньше и почти полтора часа помогала Матильде разобраться в иероглифах на каком-то японском сайте. Потом, ровно в шесть, позвонили в дверь. Пришёл тринадцатилетний парнишка, из-за мятой и неопрятной одежды, похожий на бомжа, и попросил список газет. Получив список, он ушёл, и девушки остались совсем без дела.

Погода тем временем изменилась кардинально: небо заволокло свинцовыми дождевыми тучами, ветер стих и на небольшой коттедж и цветущие яблони опустилась тень. К восьми часам начал накрапывать дождь. К дому подъехала машина мистера Суота, которая и привезла сюда девушек, и он сам, прячась от дождя под большим чёрным зонтом, взошёл на порог дома. Матильда открыла дверь и, улыбаясь, похвалилась тем, что они закончили работу на несколько часов раньше.

По пути обратно девушки молчали, а Гермиона думала о том, что она ввязалась туда, куда ей ввязываться не следовало…она не понимала, что происходило вокруг…

* * *

Так продолжалось несколько недель. Такая жизнь и такая работа Гермионе совсем не нравилась. Почему она вообще согласилась участвовать в конкурсе, зачем ей понадобилось ехать в Румынию? Разве не было других способов сделать карьеру? На её победу надеялись МакГонагалл и Дамблдор, именно они прислали ей письмо. Но могла ли Гермиона доверять им, особенно после того, как поссорилась с их любимцем — Гарри Поттером. У них не было причин помогать Гермионе Грейнджер — она не должна была спасти мир, и теперь, отдалившись от Поттера, ей не светило даже принять участие в спасении мира. Может, она просто стала не нужна, и её отправили в Трансильванию только для того, чтобы туда не поехал тот, кто им нужен?

Подобные мысли привели Гермиону к осознанию того, что ей предпочли Малфоя…Малфой был их шпионом, они готовы были носить его на руках, им нужна была его помощь. И Малфой остался в Хогвартсе. А Гермиону Грейнджер сослали подальше, чтобы она не мозолила глаза.

* * *

Матильда стала задерживаться у Суота, и Гермиона большую часть времени проводила в одиночестве: с Матильдой, которая возвращалась за полночь, когда Гермиона уже спала, они виделись только утром за завтраком. А примерно через месяц пребывания Гермионы здесь, Матильда получила повышение: её отправили непосредственно на место раскопок, где она находилась с восьми утра до полуночи, и о которых не говорила Гермионе ни слова. Теперь девушки совсем не виделись. Вскоре Матильде выделили отдельный дом, а вместо неё подселили того мальчика, который забирал списки газет.

Вся работа, которую раньше выполняла Матильда, теперь свалилась на плечи Гермионы. Чтобы успевать, ей приходилось забирать газеты домой и работать до поздней ночи. Девушка выматывалась и становилась всё бледнее, синяки у неё под глазами приобрели желтушный оттенок, как бывает, когда человек не высыпается много ночей подряд. К ней начало возвращаться то состояние, в котором она пребывала летом. Ей было уже всё равно, чем она занимается, всё потеряло для неё интерес. Гермиона всё чаще вспоминала Снейка и задумывалась над тем, почему он всё-таки не пришёл тогда, и даже не сказал, почему больше не хочет с ней общаться. Он просто исчез… Гермиона, каждый раз вспоминая, как он понимал её состояние, тяжело вздыхала. Ей казалось, что только он мог помочь ей сейчас. Тем не менее, её удивляло то, что она практически не вспоминала о нём в течение учебного года, а сейчас вдруг начала скучать. Доктор Суот, каждое утро замечая, насколько плохо она выглядит, качал головой и даже однажды предложил ей отправиться на небольшую экскурсию, но Гермиона отказалась.

Однажды, когда Гермиона перебирала газеты, сидя в саду, к Суоту зашла Матильда. Хоть она и не сменила своего стиля, весь её вид говорил о том, что она теперь деловая женщина и очень большая шишка. Её недавно опять повысили и она была удивлена тем, что Гермиона до сих пор выполняет ту же работу.

— Я усердно работаю, со всем справляюсь, а меня не повышают… — пожаловалась Гермиона, когда девушки сели поговорить на скамейку в саду

— Думаешь, этого достаточно? — Матильда засмеялась, закрывая рот ладошкой с длинными, холёными ногтями, крашеными на этот раз в ярко-жёлтый цвет.

— А что тогда нужно делать?

— Давай я тебе на ушко скажу.

— Ну давай, говори… — Гермиона подставила Матильде ухо

Тихо прошелестел её высокий голосок, и Гермиона, дёрнувшись и чуть не ударив Матильду локтём, воскликнула: «Что?!»

Была глубокая ночь. Гермиона сидела на своей кровати, массируя виски. Её растрёпанные волосы закрывали лицо подобно шторам. Рядом, на полу, валялась собранная сумка. Девушка всё ещё не могла решиться уехать; ей не хотелось ни остаться в Румынии, ни покинуть страну. Она предпочла бы сидеть вот так вот, не двигаясь, и бесконечно обдумывать слова, сказанные Матильдой. Оказалось, что для Гермионы Грейнджер есть непреодолимые препятствия…а она-то думала, что уже выстрадала себе спокойную жизнь и хорошую работу. А оказывается, этот отвратительный толстый коротышка собирался использовать её для удовлетворения своих потребностей!

Гермиона разозлилась и ударила кулаком по кровати. Кровать была мягкой, поэтому девушка не ощутила облегчения. Почему Суот не оценил её ум, её трудолюбие и работоспособность? Почему он обратил внимание не на её старания, не на её готовность посвятить жизнь науке, а на её тело? Очевидно, только поэтому сюда попала именно она, а не Драко Малфой. Малфой был нужен Дамблдору, а она — нет, поэтому он договорился со старым педофилом и отдал победу ей… Значит, Дамблдор знал и обрёк её на работу под началом этого человека… Почему-то такие размышления заставляли Гермиону возненавидеть больше, чем когда-либо прежде, Драко Малфоя. За то, что он сумел оказаться нужнее её. На самом деле выиграл он, а не Гермиона…отвратительная, горькая правда…

Из больших карих глаз покатились слёзы. Гермиона жалобно всхлипнула, утёрла слёзы и вызвала такси по телефону. Когда такси приехало, девушка быстро написала записку на клочке бумаги, схватила сумку с вещами и вышла во двор. Таксист уже открыл перед ней приятного жёлтого цвета дверь, когда раздался визг тормозов и из-за поворота вынесся чёрный автомобиль. Он резко затормозил, чудь не врезавшись в такси, и оттуда вылез, кряхтя, доктор Суот.

— Мисс Грейнджер, куда вы вздумали ехать посреди ночи?! — воскликнул он. Потом он заметил в руках девушки сумку и лицо его сделалось удивительно серьёзным, — Решили сбежать? — Суот подошёл к Гермионе и схватил её за локоть.

— Я должна уехать…по личным обстоятельствам. Я хотела вас предупредить, но подумала, что уже поздно, и вы, наверное, спите…

— Я прослушиваю все звонки из этого города, вы и не могли бы уехать без моего ведома. Вы правильно заметили, что уже поздно, поэтому такой молодой и очаровательной девушке как вы… — вдруг в чёрной машине громко хлопнула дверь и кто-то закопошился на переднем сидении. Суот резко обернулся, нахмурившись, но, решив, что водитель что-то проверяет, успокоился и продолжил говорить, — опасно ездить с незнакомыми людьми. Если вы не против, я сам довезу вас до аэропорта…

— Но…

Суот не дал Гермионе возразить, потащив её за локоть в свою машину. «В аэропорт. Самой короткой дорогой», — сказал он водителю, как только они сели. Машина тронулась.

На заднем сидении, где сидели Суот и Гермиона, повисла напряжённая атмосфера. Водителю Суота, в чём Гермиона уже давно убедилась, было всё равно, что происходит. Хотя, приглядевшись к нему, девушка поняла, что это какой-то другой водитель, куда меньших размеров, нежели тот, которого она видела раньше. Наверное, он работал в ночную смену. Присутствие незнакомого человека в машине ещё больше испугало Гермиону. Она сжала в руках свою сумку и иногда косилась на спутника, который сидел молча, сосредоточенно изучая какую-то царапину на спинке водительского сиденья.

Вроде бы, причин для беспокойства не было, но именно повисшее в салоне молчание так пугало Гермиону. Словно бы доктор Суот вовсе не собирался с ней прощаться. Он просто сидел, смотря в никуда и что-то обдумывая. Казалось, в нём боролись разные чувства, и он никак не мог на что-то решиться.

Тем временем автомобиль въехал в лес. Дорога не была заасфальтирована, поэтому началась тряска. Когда они проехали метров пятьсот, Суот вдруг крикнул водителю: «Останавливайся!». Машина съехала к обочине и остановилась. Гермиона уже тысячу раз успела пожалеть о том, что положила палочку в сумку. Её подозрения собирались оправдаться с минуты на минуту, и, что было самым ужасным, Гермиона не знала, что делать. Она была в панике, и, если бы не приковавший её к месту панический ужас, она начала бы биться в закрытое окно. Хлопнула дверь. Водитель оставил её наедине с Суотом.

Пухлая потная ладонь закрыла Гермионе рот и прижала её к стеклу, другой рукой Суот отшвырнул её сумку, чтобы девушка не смогла добраться до палочки. «А теперь слушай меня, маленькая тварь! У тебя есть выбор: ты отдаёшься мне по доброй воле и едешь туда, куда тебе надо или же ты остаёшься здесь навсегда, и я буду брать тебя силой. Я никого не беру на работу зазря. Видимо, я ошибся в тебе: ты показалась мне умной, а эта шлюшка Антонеску оказалась умнее. Неужели ты не поняла, зачем ты здесь? Думаешь, ты могла попасть на такую важную работу только из-за своих знаний, которых у тебя куда меньше, чем нужно для того, чтобы защищать то, что мы здесь нашли, от Волдеморта?! Раздевайся, я трахну тебя и отпущу» — уродливое лицо Суота исказила гримаса, отражающая похоть и безумие. Такое же безумие, как и в серых глазах Малфоя тогда, в слизеринских подземельях. Только изуродованная яростным, неуправляемым и диким пламенем яркая зелень глаз Суота была действительно страшна. Он словно бы…совершенно забыл о том, кто он. Гримаса делала его и так некрасивое, старческое лицо ещё отвратительнее. От ощущения потной, горячей ладони у рта Гермиона почувствовала тошноту. Ей нужно было что-то делать…но что? Тогда, ещё в Хогвартсе, она пнула Драко Малфоя и смертельное заклинание в неё не попало. Но у Суота были совершенно иные цели…куда более отвратительные, чем желание победить в конкурсе…Гермиона ловко подняла ногу и с силой оттолкнула своего бывшего босса.

Суот врезался затылком в стекло, но это не остановило его. Он был хоть и низкорослым, но полным и сильным, а Гермиона была всего лишь хрупкой, хотя и умной девушкой. Но её ум сейчас вряд ли мог помочь. Звать на помощь было тоже бесполезно. Оставалось полагаться лишь на собственные физические силы. Разговаривать с безумным Суотом было невозможно.

Тем временем он навалился на Гермиону всем телом. Ей казалось, он сейчас её раздавит. Она впервые в жизни ощутила себя такой маленькой, никчёмной и бессильной. Всё, что у неё было — знания, почерпнутые из книг, — сейчас не могло помочь. И сильный друзей Гарри и Рона, которые вдвоём вполне бы управились с насильником, рядом тоже не было. Только она, Суот и незнакомый, но настроенный враждебно водитель.

Суот вжимал девушку в сиденье, прямо перед её глазами было его покрасневшее, совершенно безумное лицо. Он пытался поцеловать её в губы, но Гермиона вертелась. Теперь почти всё её лицо было липким от слюней этого противного ей человека. «Значит, ты выбираешь последнее! Что ж, это твоя воля!» — засопел он прямо у уха Гермионы. И тут она сорвалась. Ей было всё равно, что она делает, помогает она себе своими действиями или нет…Гермиона просто металась под лежащим на ней телом и кричала. «Помогите! Водитель! Кто-нибудь! Пожалуйста!!!» — она сорвала голос, и теперь даже водителю трудно было бы её услышать. Совершенно случайно девушка попала рукой, которую удалось освободить, в глаз Суоту. Он взвыл от боли, но это лишь прибавило ему гнева. Его толстая противная рука дёрнула блузку девушки, оторвав все пуговицы. Он собирался уже обслюнявить её ключицы, когда раздался странный, громкий звук, голова Суота на миг замерла, а потом упала Гермионе на грудь. Она почувствовала, как из этой головы течёт что-то горячее…течёт медленно, тёмным, густым потоком. Запах ночи и запах потных ладоней Суота перебил другой запах. Терпкий запах с привкусом ржавчины.

Кровь.

Гермиона подняла глаза.

У самой двери стоял высокий темноволосый мужчина, сжимающий в правой руке револьвер. Его серые, безжизненные глаза удовлетворённо блестели.

Из-за туч выплыла белая, круглая луна. Тонкие, белые лучи её осветили лицо мужчины. Оно было знакомо Гермионе, слишком знакомо, чтобы не кинуться к нему с рыданиями, прямо через валявшееся подле неё тело Суота. Снейк принял её в свои объятия, и Гермиона уткнулась ему в плечо, в тёмно-лиловую бархатную ткань. Если бы он не держал девушку, она бы упала, потому что у неё не было сил стоять…не физических, а духовных сил. Гермиона просто плакала, плакала так, как никогда в жизни. Ей было всё равно, как Снейк оказался здесь. Главное — он просто был, и она ему доверяла, как никому другому на этом свете. Потому, что он один пришёл спасти её…он один…

С ним было так прохладно, так приятно прохладно, особенно после ощущения горячего, пыхтящего и отвратительного тела рядом. Пальцы Снейка в её волосах — прохладные, успокаивающие пальцы. От его прикосновений Гермионе становилось лучше. Девушка посмотрела на его освещённое луной лицо: оно было таким красивым, таким властным, и на нём было такое торжественное, самодовольное выражение, и тонкие губы так мягко ей улыбались…а глаза были пусты. Пусты, как бездонные пропасти, заполненные туманом. Гермиона могла бы заметить в этих глазах недобрый огонёк, но она была слишком рада, и её разум был слишком слаб сейчас. Снейк опустил её на щебень, покрывавший лесную дорогу и опустился рядом. Он был так прекрасен в лунном свете, особенно в заполненных слезами глазах Гермионы, что она, забыв обо всём, что с ней только что произошло, приподнялась на локте и поцеловала его в прохладные, оказавшиеся такими податливыми губы. В её карих глазах было восхищение, когда во время поцелуя их глаза оказались очень-очень близко. Гермиона не могла хорошо разглядеть их, но этот мёртвый серый цвет заполнил всё перед ней, и она ничего не видела кроме бесконечного пространства этого серого цвета.

Ей было холодно, так приятно холодно…она не чувствовала своего тела, не чувствовала вообще ничего. Гермионе было необыкновенно легко, словно её тело испарилось. Единственное, что она чувствовала, было восхищение вперемешку с ощущением того, что она принадлежит Снейку и желанием ему принадлежать. Никогда в жизни ей не было так хорошо и так спокойно, как сейчас. Она просто тонула в этом бесконечно-сером цвете, забывая о том, кто она, что она, забывая обо всём.

Тишина.

Тишина.

«Ты радуешь меня, как никто другой…ты многого добьёшься, мой мальчик…» — высокий, режущий уши голос ниоткуда. Гермиона открыла глаза. Рядом уже никого не было. Луны не было тоже: светало. Небо было ядовито-синим, как неоновая вывеска, только чуть темнее. Девушка лежала на дороге, её блузка была застёгнута на оставшиеся пару пуговиц, кровь на белой ткани успела высохнуть. «Сколько же я тут лежала? — тихо спросила Гермиона саму себя, — И где Снейк? Может, всё это мне приснилось?» Но это был не сон: позади стояла чёрная машина, вокруг которой кружили мухи. Девушка подошла ближе.

Из раскрытой двери свисала облепленная мухами, окровавленная голова Суота. Его толстое тело валялось на сидении в какой-то жуткой, неестественной позе. На полу, в луже крови, лежала сумка Гермионы. На переднем сидении тоже был труп. Это был тот самый водитель, который возил Суота днём…не тот, которого Гермиона видела этой ночью. У него было прострелено горло, но крови рядом не было, словно кто-то выкачал её из раны. Глаза водителя были открыты, и в них застыл ужас, такой, какой бывает у героев маггловских триллеров, которым довелось встретиться с какой-нибудь ужасной нечистью или гигантским насекомым. Но никого живого рядом не было.

Хлопок.

И ещё один.

На дороге один за другим появлялись люди. Они с воинственным выражением лица поднимали палочки, ожидая атаки, и разочарованно опускали их, не увидев противника. Около машины стояла одна лишь Гермиона, с ужасом взиравшая на трупы в автомобиле. «Хватай её!» — вдруг воскликнул кто-то, и здоровый мужик сбил Гермиону с ног, повалил её на щебень, и начал скручивать ей руки за спиной. Девушка попыталась замотать головой и крикнуть, что она невиновна, что убийца скрылся, но, когда её поставили на ноги, поняла, что всё бесполезно: пожилой человек, проверявший её палочку, почему-то оказавшуюся у неё за поясом, на последнее выпущенное заклинание, увидел миниатюрную Чёрную Метку. Эту самую Чёрную Метку он увидел над лесом десять минут назад. Он сделал знак рукой, и Гермиону оглушили.

* * *

Темно и сыро.

Это было первое ощущение Гермионы, когда она пришла в себя. Она приподняла отяжелевшие веки, но ничего не увидела. «Я ослепла?» — ответом ей было лишь эхо, да ещё кто-то засмеялся. «Тут просто очень темно» — ответил этот кто-то через пару минут. Гермиона протянула вперёд руку и нашарила металлический прут. А рядом — второй. Она сидела в клетке и переговаривалась с сокамерником. И они не видели друг друга.

«Вы где?» — спросила она кого-то, и тут же услышала его шаги. Значит, этот человек только что встал с койки. Здесь есть койки…и, наверное, здесь есть унитаз. Только их, чёрт возьми, невидно. Лежащую на полу ладонь Гермионы накрыла чья-то ледяная рука. «Я Прикл*. Просто Прикл. Я вор. Сижу уже два месяца. А ты?» — тихо сказал мужской голос совсем-совсем рядом. Гермионе казалось, что если она сейчас подастся вперёд, то столкнётся с сокамерником лоб в лоб.

— Я Гермиона. И я здесь ни за что. А почему, мистер Прикл, у вас такие холодные руки?

— У тебя просто жар. Ещё через недельку наверняка подцепишь мышиную лихорадку. Если выживешь, тебе больше ничего не грозит, — Прикл по-отечески похлопал напуганную девушку по плечу, — Ну, предположим, ты действительно не сделала ничего плохого. Тогда в чём тебя обвиняют?

— Меня… — Гермиона вдруг вспомнила, почему она здесь. И она вдруг поняла, что она в камере наедине с незнакомым мужчиной, и их никто-никто не услышит. Но её интуиция подсказала, что от Прикла не исходит никакой опасности, и Гермиона успокоилась, — меня обвиняют в двойном убийстве

— Вот как?! — сокамерник невольно отшатнулся

— Но я…но я не виновата! — Гермиона сложила руки в умоляющем жесте, хотя Прикл и не мог увидеть её, — Поверьте мне!

— Верю. — ответил мужчина, тяжело вздыхая, — Тебе надо лечь, ты больна.

Вместе они доползли до соседней койки, и Прикл помог Гермионе лечь, а потом он улёгся на свою койку и начал говорить. Наверное, ему надо было кому-то рассказать свою историю, которая, по его мнению, была чуть ли не героической, хотя и закончилась так бесславно.

Прикл, которого в детстве называли Джоном, и у которого когда-то была фамилия, был беден, и с самого раннего детства занимался воровством, чтобы его маменьке (он говорил о ней с особенной нежностью) было чем кормить его трёх маленьких сестёр. И в семнадцать лет Джон, которого уже называли Приклом, достиг в своей «профессии» совершенства. Тогда он уехал от маменьки и стал путешествовать, сначала по США, в которых он родился, а потом и по свету, и часть наворованного всегда отсылал маменьке. Она не написала ему в ответ ни одного письма, и Прикл даже боялся, что она переехала, но отсылать деньги продолжал. Он очень сильно любил её и своих трёх сестрёнок. Сейчас ему тридцать четыре года, и он больше всего переживает за то, что уже второй месяц ничего не шлёт домой, и маменька может подумать, что он помер.

Прикл был полукровка, и магические способности у него были, но денег на образование не нашлось. Поэтому у него не было разрешения на ношение палочки. Но он украл одну и немного научился магии. Именно палочка помогала ему пережить голодные и холодные ночи где-нибудь под мостом, зимой. Промышлял же он только в мире магглов, палочкой для воровства не пользовался, и до поры до времени жил неплохо, даже снимал квартиру и мог позволить себе есть раз в неделю мороженое, которое очень любил. А потом человек, которого он решил ограбить, оказался магом. Так Прикл попал в магическую тюрьму.

Гермиона слушала его внимательно, а потом рассказала свою историю. Тем временем вокруг начал зажигаться свет, и Гермиона смогла различить стены камеры и коридор, в котором зажигались, один за другим, факелы. Но всё это было как-то мутно. У неё, видимо, был очень сильный жар. И как она не смотрела на сокамерника, ничего кроме нечётких русых волос и усов разглядеть не могла.

«Почему зажгли свет?» — спросила она тихо. «Они всегда зажигают факелы ночью. Хотя днём здесь темно…наверное, им жалко факелов» — донёсся ответ. Голос сокамерника показался ей вдруг таким далёким…

«Я хотел сказать тебе, Гермиона, что тебе не стоит сдаваться сейчас. Не сдавайся никогда! Тебя не ждут дома голодные дети и пьяный муж, ты молода и свободна! Да, свободна от каких-либо обязанностей. Ты можешь прожить здесь всю жизнь, никого этим не убив! Мужайся, Гермиона! Ты выйдешь отсюда, я знаю, я чувствую. И ты обретёшь ещё свой счастье. Я верю в тебя!» — от этих слов Прикла Гермиона почувствовала воодушевление. Они успокоили её, эти слова совершенно незнакомого, но такого простого, приятного человека, который, несмотря на то, что зарабатывал на жизнь воровством, был нежнейшим сыном и братом.

Не успев ему ответить, Гермиона потеряла сознание.

* * *

«Мисс Грейнджер, мисс Грейнджер!» — незнакомый голос откуда-то издалека. Кто-то хлопал ей по щекам. Девушка с трудом открыла глаза и увидела над собой человеческое лицо, расплывчатое, нечёткое. Ей было жарко, очень жарко. Казалось, сейчас её кожа загорится, и сама она взорвётся и растрескается, как холодный стеклянный графин, в который налили кипятку. «К вам посетитель, мисс Грейнджер!» — крикнул ей кто-то прямо в ухо.

«Проходите, мистер Малфой!» — сказал этот кто-то, и Гермиона услышала приближающийся звук шагов. Над ней нависла светлая фигура, и девушка вдруг порывисто села, от чего в голове ярким, тропическим цветком вспыхнула боль. Она почувствовала прохладную кожу на своём лбу: рука Драко в белой перчатке лёгким, презрительным движением погладила покрасневший лоб и каштановые волосы Гермионы. Боль и жар на секунду спали, и девушка ясно увидела бледное, узкое лицо с сузившимися в презрении серыми глазами и ниспадающие на лоб растрёпанные белёсые волосы. Такое знакомое и одновременно незнакомое лицо…её злейший враг, её достойнейший соперник…Драко Малфой.

— Зачем ты здесь? — Гермиона не слышала, как слаб был её голос. Она вообще себя не слышала, но она заметила, как вместо гримасы отвращения лицо Драко приняло жалостное выражение.

— Есть предложение, грязнокровка. — его голос тоже казался далёким и глухим, но в нём угадывались прежние интонации

— Выкладывай, Малфой.

— Я могу вытащить тебя отсюда.

— Я знаю, что можешь. Но в обмен я должна… — Гермиона сделала паузу

— Стать моей любовницей, Грейнджер. Ты должна стать моей любовницей.

Прикл (Prickle) — колючка

Вмиг всё поплыло перед глазами, а потом приобрело удивительную отчётливость.

На Гермиону исподлобья, сквозь завесу белёсых ресниц, каким-то отвратительно-порочным взглядом смотрели серые глаза Драко Малфоя.

«Повтори!» — потребовала девушка. Её сухая, горячая рука сжала простынь. Рядом, как она чувствовала, лежала одетая в белую перчатку рука Малфоя. Драко шевельнулся и убрал руку. «Я вытащу тебя отсюда, если ты станешь моей любовницей. У тебя есть выбор: уйти сейчас со мной или гнить здесь до самой смерти. За двойное убийство дадут не меньше десяти лет, и ты умрёшь прежде, чем отсидишь срок. Дементоров тут нет, зато есть кое-что похуже…а я ведь вовсе не противный. Выбирай, Грейнджер»

Время тянулось мучительно медленно. Гермиона думала. Думала о том, сможет ли она убежать от Малфоя…или ей удастся обмануть его: согласиться сейчас на его условие, а потом сказать, что она наговорила глупостей в бреду и совершенно не согласна быть его любовницей…и сказать, что если она ему так нужна, то он может жениться на ней. А уж на нечистокровной Малфой не женится никогда…а изнасиловать её он сможет навряд ли — Малфой казался Гермионе слишком уж субтильным и изнеженным, чтобы справиться с ней. Девушка была уверена, что Драко даже ударить её не сможет…к сожалению, она не учла того, что Драко Малфой маг.

— Соображай скорее, Грейнджер! Скоро солнце взойдёт! — раздражённо прикрикнул Малфой

— А чего тебе далось это солнце?! Ты разве не представляешь, парень, как-там-тебя, что ты её предлагаешь?! Это ж сколько думать нужно, чтоб решиться!!! — воскликнул вдруг с соседней койки Прикл, который всё это время внимательно их слушал

— Да как ты смеешь! — выплюнул Малфой, — Ты хоть знаешь, с кем говоришь?! И да будет тебе известно, оборванец, что рано утром начнётся судебный процесс, и на то, чтобы замять дело, у нас осталось меньше часа!

— Да как ты можешь его замять, если убит такой большой начальник? — продолжил придираться вор

— Есть люди…— парень запнулся, — которым позволено убивать больших начальников. И, мой тебе совет, оборванец, лучше молчи, пока я здесь!

— А мне терять нечего, я и так в тюрьме си…

Но Драко не дал ему закончить. Молниеносным движением он выхватил палочку и воскликнул: «Crucio!» Заклинание было такой силы, что Прикла швырнуло об стену, у которой он бился в конвульсиях, и, наконец, сполз на пол, когда Малфой опустил палочку. Гермиона молчала, удивляясь, как и когда юноша успел так измениться. Исчезла та трусость, с которой он делал выпады в сторону Гарри — только при Снейпе, чтобы остаться безнаказанным. Применить непростительное заклятие в тюрьме, под носом у охраны…это было даже более чем безрассудно. Молодое лицо стало вдруг таким властным и решительным в неярком свете факелов, что Драко стал больше походить на своего отца, чем на себя.

«Ах да, он же псих!» — вспомнила Гермиона. Ей снова становилось хуже, перед глазами всё мутнело. На то, чтобы решиться, ей оставалось меньше часа. Это было так много, и в то же время так мало…Девушке было страшно, потому что если ей не удастся убежать…Драко мог просто запытать её до смерти. Глупая и бесславная смерть, смерть зазря. Но если не согласиться, то придётся умереть здесь, на жёсткой койке тюремной камеры. Значит, есть два пути, каждый из которых ведёт к смерти. Но на одном из них есть маленькая тропка, уводящая в сторону — путь к спасению. И Гермиона выбрала свою дорогу.

* * *

Всё утонуло в безжизненном сером цвете, ощущения угасли. Теперь Гермиона понимала только то, что её несут на руках, и света вокруг почти нет. Порой среди серости возникали алые всполохи — значит, девушку проносили мимо факелов. Было тепло и приятно, словно они были не в холодном подземелье, а на пляже, освещённом нежным, майским солнцем. Да…ей хотелось на пляж.

Когда Гермиона была совсем маленькой, родители часто водили её на пляж. Она никогда не купалась, а просто сидела на берегу в лёгком белом платьице и читала. Девушка так и не научилась плавать.

Последние яркие картинки побережья угасли перед её усталым взором, и всё исчезло, растворилось.

* * *

Море…тихий, нежный шум спокойных волн…утро.

Гермиона открыла глаза и попыталась повернуть голову, но шея затекла. Было темновато; значит, помещение освещалось каким-нибудь огарком свечи. Рядом кто-то был. Этот кто-то сидел рядом на стуле и тихо чем-то шуршал. Когда Гермионе удалось, наконец, повернуть голову, то она увидела полную, крупную, смуглую и темноволосую женщину в грязном, некогда белом халате. Она вязала, её толстенькие, короткие пальцы двигались быстро и уверенно. Женщина не видела, что Гермиона пришла в себя. Она с головой ушла в работу.

«Гд…е…я?» — тихо спросила Гермиона, но из её рта вырвался лишь чуть слышный шёпот. Женщина быстро бросила своё вязание и уставилась на девушку, поднеся к её лицу подсвечник с уже почти сгоревшей свечкой. «Я Сара, судовой врач. Не говорите ничего, если вам тяжело, юная мисс. Я сама всё вам расскажу. Вы были без сознания трое суток, двое из которых провели на борту этого корабля. Вас привёз молодой и очень богатый господин, и, хотя билеты уже были проданы, мы нашли для вас место в трюме. Сейчас утро, первое июня» — голос женщины был низкий, грудной и приятный, исполненный благоговения перед «молодым и очень богатым господином» и материнской заботы по отношению к Гермионе.

«О…к…ок…н» — Гермиона хотела попросить открыть окно, чтобы увидеть хоть немного солнечного света, но Сара не поняла её.

«Молодой господин спит, юная мисс, он ночью сидит с вами, а днём спит. И днём сижу с вами я» — Сара гордо показала на себя пальцем, но, увидев, что Гермиона качает головой, разочарованно опустила руку. «Ок…но» — прохрипела девушка. Теперь врач поняла её и ответила, что окна в трюме не предусматриваются, поэтому в этой каюте и каюте молодого господина всегда темно. А лампочки перегорели уже давно. Хорошо, что у молодого господина были с собой свечи.

Сара измерила девушке температуру, которая хоть и немного спала, но всё ещё была высокой, и накормила какой-то кашей-размазнёй. После еды Гермиона заснула, а проснулась только поздно вечером, когда скрипнула дверь и шаги Сары стихли. В каюту вошёл кто-то другой.

«Мне сказали, что ты пришла в себя. Это хорошо» — голос Малфоя был равнодушен, и Гермиона не могла поверить, что он мог сидеть около неё ночь напролёт. Девушка всё ещё была слаба, но ей было уже лучше, и голос её теперь слушался. «Солнце…я хочу увидеть солнце…мне холодно» — сказала она тихо.

«Я могу вынести тебя на палубу прямо сейчас, но там нет солнца. Почти полночь. А днём с тобой сидит Сара, и она не сможет отнести тебя. Тем более, днём там шумно и много народу» — Драко тупо уставился на свечу и словно бы говорил с пламенем. Гермиона согласилась подняться наверх прямо сейчас, хотя ей казалось, что Сара, которая была крупнее и выше Драко, могла бы с лёгкостью поднять их обоих. Малфой помог ей сесть на кровати, накинул ей на плечи тёплую шаль и поднял на руки. Он шёл медленно и тихо, поднимался по лестницам, и, наконец, вышел на свежий воздух.

Было ветрено и прохладно. Вокруг была одна вода и ни единого намёка на берег. Небо было чистое и звёздное; и сияла, как большой щербатый блин, убывающая луна. Драко положил девушку на жёсткую деревянную скамейку, и каждая её косточка отозвалась болью. Но Гермиона ничего не сказала. Слабыми, дрожащими руками она накрылась шалью и свернулась калачиком. И почти всю ночь, вместе с Драко Малфоем, она смотрела на тёмно-синее звёздное небо.

* * *

Гермиона постепенно выздоравливала, а пароход тем временем подплывал к берегам Великобритании. К середине июня они сошли на берег. Девушка уже могла ходить сама, но для пущей уверенности предпочитала держать под руку Драко. Он оказался не таким уж противным, как ей всегда казалось. Малфой даже нравился ей, когда молчал. А молчать он умел. А иногда они молчали вместе, и обоим было хорошо.

В последние дни их путешествия Гермиона целыми сутками сидела на палубе, и даже дремала там же. Драко же выходил только тогда, когда стихал шум, и люди ложились спать. Казалось, он боялся внимания с их стороны. Гермиону же, напротив, обходили стороной. Даже в самые тёплые дни она сидела на одном месте, закутавшись в плед или шаль, и смотрела в бледное, спокойное небо, и на лице девушки также отражались эти спокойствие и безмятежность. Она много думала, и постепенно пришла к осознанию того, что ей всё равно, будет она любовницей Драко Малфоя или нет. В принципе, физически он не был ей противен, но вот его характер, точнее, то, что она долгие годы считала его характером, вызывала в ней острейшую неприязнь. Но Малфой стал как-то тише, спокойней, словно бы, отдалившись от своих знакомых, он выпускал на волю всё хорошее, что было в нём.

Гермиона же, сидя часами на палубе и смотря на резвящихся детей и веселящуюся молодёжь, ощущала себя старой и немощной. Действительно, после болезни она ещё не оправилась, и лицо её выглядело куда старше, чем раньше. Она была удивительно бледна, несмотря на то, что часто бывала на солнце. Девушке казалось, что нужно начать вязать носки, чтобы превратиться в старуху окончательно. Порой веселящиеся, беззаботные люди вызывали в ней сильнейшее раздражение, чего никогда не бывало раньше, и она до того возненавидела их, что с трудом удерживала себя от того, чтобы не свернуть какому-нибудь пробегавшему мимо ребёнку шею. Она сама себя не узнавала. Но ей было всё равно.

Она почти совсем ничего не вспоминала. Поминутно к ней приходили мысли о Снейке, но она гнала их. Он стал её навязчивой идеей, и за это она возненавидела мысли о нём, но не его самого. Наконец, она порешила, что тогда, когда произошло убийство, он ей привиделся, или же это было какое-то существо наподобие боггарта, которое приняло вид Снейка, или это были козни Упивающихся Смертью. В любом случае, Гермиона слишком обожала Снейка, а точнее своё представление о нём, чтобы в чём-то его подозревать или в чём-то обвинять. Когда она утвердилась в этом своём решении, мысли о Снейке вдруг перестали ей преследовать, и в её душе наступил покой, который не в состоянии было нарушить ничто…

Гермиона постоянно пребывала в состоянии апатии. Её не волновало совершенно ничего, а её судьба в особенности. Единственным чувством осталось раздражение: её раздражали шумные дети, несолёная каша и чрезмерно услужливая Сара. И много чего ещё.

Но путешествие закончилось, и Гермиона, держа под руку Драко, ступила, наконец, на твёрдую, тёплую землю.

Прохладное летнее утро приняло Гермиону в свои объятья. Она ступила на дощатый пол здания порта и ощутила поднимающееся от тёплой земли спокойствие. Она была дома. Казалось, с тех пор, как она покинула родную страну, прошла вечность. И всё, что произошло с ней, казалось уже почти забытым, плохим сном.

Драко занимался какими-то документами, а Гермиона сидела у окна, на каком-то старом, драном кресле и смотрела через мутное стекло на холодное, серое море, равнодушное и вечное, как круговорот жизни и смерти. Ей совсем не хотелось не только бежать, но и уходить отсюда. В самом процессе созерцания моря было что-то вечное и прекрасное. И Гермионе вспомнился Снейк, такой же прекрасный и спокойный, как море.

«Пойдём!» — окликнул её Драко, и Гермиона нехотя поднялась с кресла и села в машину, ожидавшую их снаружи. И они поехали к тому дому, в котором Гермиона должна была прожить всю свою жизнь, или же пока Малфой не позволит ей уйти, не выходя на улицу, не навещая родных и близких, совершенно одна. Драко собирался приходить к ней только ночью, потому что у него была семья, которая не должна была узнать, что он связался с грязнокровкой. Люциуса, и так уже сходящего с ума в Азкабане, это убьёт. Тем более, Драко был шпионом, и дел у него было по горло. Тогда, на корабле, Малфой говорил об этих её совершенно не радужных перспективах совершенно равнодушно, как говорят о погоде. Это равнодушие передалось и Гермионе. Ей даже хотелось отгородиться от всех людей, чтобы они не смогли причинить ей боль, воспользоваться ей, унизить её. Драко мог защитить её от всего этого, и она верила ему. Она верила ему ещё с того дня, когда узнала, что он на стороне света; верила и ненавидела его.

Дом, у которого остановилась машина, можно было бы назвать приятным и уютным. Он был из светлого кирпича, двухэтажный, с просторными комнатами. За белой деревянной оградой был небольшой садик, где круглый год цвели белые и чайные розы. Да, здесь действительно можно было прожить целую жизнь…но это был какой-то старушечий дом, и для общего впечатления старухи-старой девы с вязанием носков и десятью кошками очень не хватало. «Значит, этой старухой однажды стану я…» — подумала Гермиона и вспомнила, как год назад, в кафе, её нарисовал Снейк. Куда то время так безвозвратно ушло?.. Где сейчас ОН?..

* * *

Домовой эльф устроил Гермионе экскурсию по дому. Драко даже не проводил девушку до двери — он уехал сразу и надолго. Целую неделю Гермиона мучалась от одиночества, не зная, чем занять себя. В доме не было ни одной книги, а в комнате, которая должна была служить библиотекой, ещё даже не было мебели. Кажется, над дизайном комнат нужно было ещё работать и работать. Полноценными были только туалет, гостиная, кухня, столовая и спальня, по остальным же комнатах гулко гуляло лишь эхо. Гермиона никогда туда не заходила. Необжитость дома удручала её, и она с нетерпением ждала, когда вернётся Драко, чтобы попросить у него разрешения лично заняться мебелью и книгами. О своих обязанностях любовницы же она забыла напрочь.

Драко вернулся заполночь, когда Гермиона спала. Её разбудил шум на кухне, и она, накинув белый махровый халат, спустилась вниз. Малфой сидел на диване с бокалом красного вина в руке. Он отхлёбывал маленькими глотками холодную, но согревающую горло жидкость. В камине потрескивали горящие дрова, и на бледном лице и светлых, блестящих волосах Драко играли блики пламени, а в глубине бокала, в тёмном, сладком вине мерцали огненные всполохи. Гермиона молча стояла у двери, боясь нарушить эту идиллию — тишина, огонь, вино и Драко Малфой, и ночь вокруг.

«Проходи. Как тебе этот дом?» — тихо сказал Драко. Гермиона села рядом с ним и высказала своё мнение о доме. Малфой одобрил её идею насчёт покупки мебели и книг и пообещал перевезти сюда библиотеку из своего замка и принести журналы с ассортиментом лучшей мебели магического мира. Также он сообщил, что на днях должны прийти люди из ателье, чтобы снять мерки и обновить гардероб Гермионы. «Я хочу, чтобы ты одевалась так, как положено одеваться любовнице богатого человека» — сказал Драко, поднимаясь с дивана и опуская пустой бокал на журнальный столик.

Любовнице…Гермиона поняла, что упустила свой шанс. Бежать было поздно. Хотя, смогла бы она убежать, да и куда бы она побежала? У неё не было денег даже на то, чтобы доехать до родительского дома, где Драко с лёгкостью нашёл бы её. Ни единого шанса, ни единого пути…кроме этого. Гермиона закрыла лицо руками и рухнула на диван. Её охватили одновременно паника и безразличие. Один, тоненький и высокий, внутренний голосок ныл: «Я не хочу потерять девственность в объятьях человека, которого ненавижу!», а второй голосок, погромче и пониже, с хамскими интонациями говорил: «Лучше было бы, если бы это был Суот? А Малфой не так плох: он молод и совсем мне не противен. Я доверяю ему!»

Когда голоса стихли, оставив Гермиону в замешательстве, Драко в комнате уже не было. Сверху слышался шум воды. Значит, он принимал душ. Гермиона, обнимая себя руками, поднялась в спальню, где находилось единственное в доме зеркало. Девушка вгляделась в своё отражение: в ней не было ничего необычного, ничего, что могло бы сделать её объектом страстного желания. Все достоинства, по мнению Гермионы, заключались в её душе, в её уме, в её стремлении к знаниям, а не в её лице или теле. Она провела рукой по своим непослушным, собранным заколкой-крабиком волосам. Вдруг девушка ощутила рывок — пояс халата резко дёрнулся вниз, узел развязался, и белая, мягкая ткань соскользнула с плеч и упала на пол. На испуганно сжавшемся теле осталась только лёгкая, почти прозрачная сорочка. Гермиона оглянулась — на кровати, положив ногу на ногу, в таком же белом махровом халате сидел Драко Малфой, покручивая пальцами волшебную палочку. Его глаза встретились с глазами Гермионы, он бессловно приказал — и она послушно села рядом. Драко легонько толкнул её плечо, и девушка упала на постель, как кукла. Ещё одно движение палочкой — и сорочка отлетела куда-то в угол, оставив Гермиону в одних трусиках, лежащую неподвижно. Её карие, широко раскрытые глаза смотрели вверх безучастно и печально.

Малфой провёл пальцем по ключице девушки. Она не реагировала, и даже не взглянула на парня. Казалось, она умерла.

Гермиона смотрела в потолок, стараясь не дрожать всем телом. Ей стало вдруг очень холодно и очень страшно. Она чувствовала прикосновения Малфоя, но они не вызывали у неё ни удовольствия, ни отвращения…это были просто какие-то прикосновения, которые должным образом не воспринимало её тело, но от которых душа Гермионы сжималась от ужаса. «Бревно!» — усмехнулся Малфой, развязывая, кажется, пояс своего халата. Гермиона почувствовала подкативший к горлу ком и тошноту, и что-то тёплое, размывшее в её глазах окружающую её комнату, — слёзы.

А потом Драко наклонился над ней, и Гермиона увидела сквозь пелену слёз его серые глаза, почти такого же цвета, как и у Снейка. И, повинуясь бессловному зову, она подалась навстречу этим глазам, и сквозь поцелуй опять провалилась в бесконечную серость, где в невидимых, но ощутимых тёплых волнах энергии стоял ОН, раскинув руки в готовности принять Гермиону в свои объятья. И она бросилась вперёд, прижавшись к чёрному шёлку ЕГО рубашки, тело под которой было удивительно холодно, но, прильнув к НЕМУ, Гермиона согрелась. Она плакала на его плече, рыдания сотрясали её тело, такое хрупкое в ЕГО сильных и таких желанных объятьях. ОН отстранился на миг и, повернув лицо Гермионы к себе, коснулся губами её щеки, пробуя на вкус слёзы.

«Снейк…» — прошептала Гермиона перед тем, как их губы встретились. Не помня себя, она принялась сдирать с него рубашку, не потрудившись расстегнуть пуговицы. А потом они вдвоём просто упали вниз, на тёплые волны энергии, которые были мягче любой постели. «Я принадлежу тебе, я люблю тебя…» — едва слышный женский шёпот в болезненной тишине и серости. Было тепло и хорошо. И Гермиона, почувствовав лёгкое, ненавязчивое прикосновение приятно прохладной руки, послушно развела ноги.

* * *

Тик-Так…Тик-Так…Гермиона лениво приоткрыла один глаз, а потом второй. Перед ней была та спальня, в которой она спала уже неделю. На стене тикали большие деревянные часы с кукушкой. Они показывали почти два часа дня. Гермиона подумала, что, возможно, Драко вовсе не приходил, и ей всё приснилось…

Прорвавшийся сквозь жалюзи тоненький солнечный луч ласкал белые окровавленные простыни. «Значит, это был не сон…» — подумала Гермиона, рассматривая сорочку, которая снова была на ней надета. Её волосы были влажными, как если бы они вместе с Драко принимали ванну… «Чёрт, у меня же галлюцинации! — подумала Гермиона, садясь на кровати, — Это был Драко или Снейк? Или Малфой заколдовал меня?» В последний вариант ей верилось больше всего…

Так прошло ещё несколько недель. Драко приходил каждую ночь и уходил, пока Гермиона ещё спала. И каждый раз она занималась любовью не с Драко, а со Снейком — где-то в глубине её души он жил и приобретал всё большие силы. И она отдавалась ему безраздельно и искренне. И ей было плевать, что есть на самом деле, потому что это была прекрасная галлюцинация.

Но последние два дня Малфой не приходил, и Гермиона догадывалась, что он на задании. Она не ждала его. У девушки теперь было занятие: Драко выполнил обещание и привёз книги. Мебель уже была заказана, и со дня на день Гермиона ожидала её доставки. Драко не появился и на третий день. Домовые эльфы не знали абсолютно ничего, равно как и работники ателье, которые пришли снимать мерки для того, чтобы сшить наряды для Гермионы.

На четвёртый день Гермиона легла спать рано, будучи уверенной в том, что Малфой не придёт. Но он пришёл. Было не меньше трёх ночи, когда он, взмыленный и усталый, ворвался в спальню и включил свет. Гермиона лениво приоткрыла глаза и почувствовала, как что-то лёгкое упало на кровать. «Проверься!» — крикнул Драко, исчезая за дверью в душ. На одеяле лежала неприметная белая коробочка. Тест на беременность. Гермиона, стиснув в руке коробочку, полными ужаса глазами посмотрела на захлопнувшуюся за Малфоем дверь.

* * *

Драко сидел в столовой и похлёбывал из крохотной чашки чёрный несладкий кофе. Тускло горела лампочка, одна из пяти на люстре. В комнате царили полумрак и тишина, изредка прерываемые хлебками и звоном ударяющейся о блюдце чашки. Гермионы не было полтора часа.

Наконец, послышались шаги. Девушка спускалась медленно, аккуратно, словно не желая быть услышанной. Но Драко слышал, потому что было слишком уж тихо. «Ты был на задании ордена?» — тихий голос. Она плакала. Плакала полтора часа.

«Да» — тихий ответ издалека и его это, отразившееся от стен.

«Он…положительный…» — Гермиона подошла ближе и положила на стол мятую белую коробочку. Она запаковала всё обратно…кроме инструкции, которую она положила рядом. Мятый, перечитанный не один десяток раз клочок бумаги.

Воздух, казалось, накалился, и тишина, приближаясь к своему апогею, зазвенела. А потом, как тонкая струна, всё оборвалось. Раздался тихий всхлип, вспыхнули ярким светом все пять лампочек люстры, и с Гермионой случилась истерика.

«Ты сделал мне ребёнка, тварь! Ты…ты!!! Я не прощу тебе, никогда! Лучше убей меня сразу, жалкий прихвостень Волдеморта! Я ненавижу тебя, ненавижу!!! Давай, убей меня, чтобы я не мучалась. Чего тебе стоит — всего-то сказать два слова! Ты же убийца, ты загубил мою жизнь! Я тебя ненавижу!!!» — она ревела, схватив Драко за ворот рубашки и кричала ему в лицо. Он, сохраняя спокойное выражение лица, слушал её. Что творилось у него в душе, понять было невозможно. Гермиона ничего не видела за малфоевской маской, и, возможно, там ничего и не было.

Когда девушка успокоилась и села на стул, заламывая руки, Драко, фыркнув, воскликнул: «Неблагодарная!» и вышел из столовой. Но через минуту он вернулся. «Тебе, кажется, скучно. Вот и появилось неплохое развлечение!» — добавил он и, резко развернувшись, пошёл прочь. Через минуту хлопнула, впуская в дом прохладный ночной ветер и запах цветов, входная дверь.

Тишина опустилась на комнату, словно тяжёлое ватное одеяло. Ребёнок затих, прикрыв серые глазищи, успокоился и провалился в дрёму. Скоро он будет спать, крепко-прекрепко, иногда дёргая слабыми пальчиками во сне только-только начавшие пробиваться каштановые волосики.

Гермиона, тихо вздохнув, на цыпочках подошла к кровати и, присев на краешек, приложила пальцы к вискам. Голова, казалось, вот-вот расколется на части. Ребёнок все два месяца, прошедшие со дня его рождения, не давал девушке спокойно выспаться. Порой ей даже казалось, что она начнёт ненавидеть это маленькое, хлипкое существо.

Больше всего Гермиону бесило то, что Драко не появлялся с сентября, с того самого дня, как начался учебный год. Он ни разу не навестил её на каникулах и ни разу не написал. Он ничего не спросил о ребёнке, как будто бы это вовсе не он уговорил Гермиону рожать, как будто это не он простоял у двери спальни целую ночь, когда Гермиона забаррикадировала дверь, не желая впускать его. Характер Драко Малфоя казался Гермионе непостижимой загадкой. Казалось, он хаотично меняется, будучи то спокойным, то вспыльчивым, то раздражительным, то строгим, то язвительным. А сейчас к нему, похоже, вернулась прежняя сущность Драко Малфоя, которого Гермиона знала пять лет своей учёбы в Хогвартсе. «Ах да, он же псих!» — вспоминала она всякий раз, когда начинала задумываться над тем, что является причиной таких кардинальных изменений поведения её любовника. С ролью любовницы Малфоя Гермиона уже успела свыкнуться. Тем более, он уже более полугода не затруднял её своим присутствием. Всё это время, как ни странно, Гермиона ни разу не вспомнила о Снейке.

Каждый раз, думая о Малфое, Гермиона вспоминала дикий, яростный взгляд серых глаз, казавшихся тёмными в полумраке подземелья. Это было больше года назад… Она была уверена, что у того Драко, который ехал с ней на корабле, у того Драко, который движением волшебной палочки сорвал с неё халатик, другие глаза.

* * *

Её сын, Эридан* Грейнджер, родился в марте, в доме, который Драко Малфой, отец ребёнка, купил для своей любовницы. В доме, который ещё не был обжит полностью. С самого своего зачатия мальчик был лишь раздражением для своей молодой матери и недостойным внимания объектом мебели в глазах отца, которого мальчик впервые увидел только на пятый месяц своей жизни. В конце июня Драко Малфой закончил Хогвартс с отличием. Его смогла бы превзойти только Гермиона Грейнджер, исчезнувшая в Трансильвании год назад. В Хогвартсе о ней никто ничего не знал, а Драко не счёл нужным раскрывать свои секреты. Гарри и Рон считали свою бывшую подругу пропавшей без вести и, незаметно для себя, тосковали по ней. Замену Гермионе они так и не нашли. Хотя, после школы они бы всё равно расстались: закончив школу, Гарри и Рон первым делом поступили в аврорскую академию. Гермиона же никогда бы не выбрала такой путь, хотя её собственная дорога и завела её в непроходимые дебри жизни.

Драко соизволил навестить девушку только в конце июля, через месяц после того, как у него появилось свободное время. Он снова стал тем спокойным парнем, который молча сидел рядом с Гермионой на палубе корабля, созерцая беснующиеся под ночным небом волны. Малфой не стал будить её, войдя посреди ночи в спальню, но ребёнок, над которым он, разглядывая маленькое личико, склонился, проснулся и заплакал.

Гермиона сначала испугалась, увидев над кроваткой тёмную, страшную тень, и лишь потом признала в госте Драко. Лунный свет проник в комнату, осветив высокого блондина и ребёнка, затихшего у него на руках. «Теперь я вернулся навсегда…» — тихо сказал Драко, теребя маленькую розовую ручку. Он положил ребёнка обратно в кроватку и резким шагом подошёл к кровати. Гермиона порывисто села, глядя Малфою в глаза. Его одежда полетела на пол, а девушка медленно провалилась в серый туман, где для Драко Малфоя не было места, а был только ОН — бледный мужчина с мёртвыми серыми глазами. Такой, каким он был при свете луны — властным, сильным и пугающе прекрасным. Снейк. Загадочный, одинокий, стоящий, устало сгорбившись и гордо подняв голову, за завесой тайны. Гермионе казалось, что она знает его, и в то же время не знает. Она была уверена что он есть, но и сомневалась в том, что когда-либо видела его. Он был словно сном, каким-то образом попавшим в реальность. Он был словно бы из какого-то другого мира, где нет ни добра, ни зла. Во всяком случае, Гермиона не почувствовала в нём ни того, ни другого, как будто бы все чувства в нём были выжжены, так, как сжигают ведьму — с позором.

* * *

Время лечит все раны, и, как бы ни было тяжело, Гермиона Грейнджер смирилась со своей ролью. Нет, не ролью любовницы, не отягощённой ничем кроме необходимости бодрствовать часть ночи (а бодрствовала ли Гермиона? Порой ей казалось, что она бредила…), — ролью матери маленького, надоедливого, но прелестного существа.

Эридан был замечательным примером того, какими милыми мальчиками-одуванчиками могут быть дети, когда в холодильнике есть торт или карамельки, и какими чертенятами они могут становиться, когда мама пошла принимать душ и забыла закрыть дверь на кухню. Эридан был хитёр, что было странно — ведь у него было не с кого брать пример. Единственными людьми, которых он знал, были его родители. В свои три с половиной года он был необычайно способным ребёнком, очень мало играя и развлекаясь из-за отсутствия друзей и много читая и рисуя. Гермиона не без гордости считала, что у сына есть способности к рисованию, и из него может вырасти прекрасный художник.

Отца он практически не видел, потому что тот приходил домой ночью, частенько апаррируя прямо в спальню Гермионы. На ребёнка, даже когда тот не спал, и они случайно встречались в коридоре или в столовой, Драко не обращал внимания. Но Эридана, казалось, это не волновало — он не требовал ни от кого нежности и заботы, погружаясь глубоко в свой мир, где, в мечтах, у него было то, что заставило бы папу любить его — магические способности. Эридан Грейнджер был сквибом.

Гермиону это мало волновало — её с детства окружали люди без какого-либо магического дара, и она, узнав свою особенность, не перестала любить их. Её больше беспокоило поведение сына, от которого она требовала идеального послушания и взрослости, не желая понять, что ВСЕ маленькие мальчики любят воровать конфеты из вазочки на столе и лазать по деревьям, даже если прошёл дождь и стволы стали скользкими.

Так как же чувствовал себя ребёнок? Да, он был глубоко несчастен, он был одинок, ему было не с кем поговорить. Но его мать в глубине мертвецки-серых, огромных глаз этого разглядеть не могла. И она не могла чувствовать своей вины. Даже если она была неправа, наказывая или ругая Эридана, у неё на всё находилась одно оправдание: «Я ещё слишком молода, чтобы растить ребёнка!» Тем не менее, ей было уже двадцать, а в этом возрасте мало ведьм остаются незамужними.

Три года, как ей показалось, пролетели слишком быстро, слишком стремительно. Каждый следующий день был похож на предыдущий, и бесконечная череда этих дней стирала ощущение времени. Казалось, Гермиона просто переживала многократно один-единственный день, раз за разом, пытаясь с каждой попыткой найти всё больше ошибок, накопить всё больше вины — вины не перед Эриданом и Драко, а перед теми, кто считал её погибшей и перед теми, кто ждал её. Те, далёкие и почти забытые люди стали ей вдруг дороже того, что было близко. Так часто случается — мы не ценим того, что имеем.

* * *

Была осень. Трава в саду пожелтела и высохла, и всё стало вокруг скорбно-жёлтого цвета, кроме цветущих круглый год белых роз. Эти розы очень нравились Эридану, но Гермиона запрещала рвать их. Они сладко пахли, и нежные, девственно-белые лепестки напоминали Гермионе кожу Снейка. Крошечный прожилки казались ей человеческими венами, по которым почему-то не течёт кровь. Роза…нежный цветок и покрытый безжалостными шипами стебель…растение-загадка. Если бы только розы умели понимать её, как Снейк…

Высоко в тёмном небе завис крошечный, узкий серп месяца. Во всё ещё густой, но жёлтой кроне дерева ухала сова, и в кустах роз что-то стрекотало. Наверное, это были цикады или кузнечики…Гермиона не разбиралась в насекомых. Она просто сидела у пестрящих белыми и чайными розочками кустов и любовалась каплями росы на нежных лепестках. Ей не спалось.

В доме включился свет. Послышался хлопок двери, словно кто-то в ярости ворвался в одну из комнат. Потом — высокий всхлип, тишина и крики. Кто-то что-то отчаянно кричал, переходя вдруг на спокойный тон и начиная кричать снова. Это был один и тот же голос.

Гермиона вошла в дом и приникла к двери столовой. Драко, казалось, разговаривал сам с собой:

«Зачем тебе это? Что ты натворил? Какой смысл?! — вдруг крик сменился спокойным, хриплым голосом, — Это моё право. Зачем нужны выродки? Она ведь тебе его припишет… — Драко снова сорвался на крик, — Но это твоя плоть и кровь, пусть у него нет дара. Разве он виноват, что ты положил глаз на грязнокровку?! У тебя напрочь отсутствует вкус! — Драко вдруг как-то неестественно перебил самого себя, — Как ты смеешь давать мне советы, жалкое, слабое существо? Мне больше не нужна её покорность, она выросла достаточно, чтобы присоединиться к нам. Убирайся, крыса. Мне больше не о чем с тобой говорить!» — Драко замолчал, и Гермиона вдруг отчётливо услышала шаги, у самой двери и подальше, возле стола. Значит, в комнате было два человека. Но почему Драко говорил сам с собой?!

Она вежливо постучала в дверь и вошла.

Её глаза округлились от ужаса и наполнились слезами. Девушка перестала ощущать свои ноги и медленно осела на пол.

Она любила его, всё-таки любила…может, она и не знала, как с ним общаться, может, она была с ним слишком строга, но он стоил ей стольких страданий…Только благодаря ему она не чувствовала себя одинокой…

На полу, прямо перед ней, лежал, без кровинки в лице, её сын. Он был мёртв. Над ним стояли, смотря то друг на друга, то на Гермиону, два Драко Малфоя…

* Эридан (Eridanus) — созвездие, схожее по площади и числу доступных невооружённому глазу звёзд с созвездием Дракона (Draco). Название происходит от арабской фразы «конец реки»

Гермиона долго не могла прийти в себя. Она сидела и молча смотрела то на тело сына, то на двух абсолютно одинаковых Драко, стоящих над ней, то на свои руки. Девушка бездумно сжимала и разжимала кулаки, пытаясь осознать, что же произошло. Малфои также молчали и не двигались. Наконец, Гермиона, в очередной раз подняв на них глаза, спросила: «Д-драко? К-который из вас?» Голос её дрожал и практически не слушался. Она хотела сказать больше, но не могла сформировать мысль. Ответа на вопрос не последовало. Вместо этого один из Малфоев, стоявший справа достал палочку и, направив на другого, прошептал заклинание. Вмиг внешность того Малфоя, который стоял слева, преобразилась: он стал выше и шире в плечах, вместо прилизанных блондинистых волос на плечи упали тяжёлые угольно-чёрные пряди, на которых поблёскивал гель. Черты лица тоже изменились, и прежними остались только глаза. Серые, бездонные глаза. И они не были серыми, как облака, глазами Драко, который стоял рядом. В них мерцал мёртвый, призрачно-серый свет. Взгляд этих глаз не был взглядом Драко — безумным, беспокойным и презрительным. Они смотрели совершенно по-другому: спокойно, меланхолично и беспристрастно. Пугающе.

Перед Гермионой стоял Снейк, неприятно скалясь и сложив на груди руки. Мантия была ему коротка, и из-под рукавов торчали тонкие костлявые запястья со шрамами на внутренней стороне. Драко, самый настоящий, привычный Драко Малфой стоял рядом, щурясь в неярком свете свеч. Все молчали. Слышно было только сбивчивое дыхание Гермионы.

— Как видишь, Драко Малфой — это я… — тихо сказал Драко, делая шаг вперёд

— Да, теперь вижу… — Гермиона кивнула и опустила голову. Снова наступило молчание

— И я встречаю тебя в первый раз после того, как ты сошла с корабля.

— Значит, это был он? — Гермиона кивнула в сторону Снейка, — Он всё время притворялся тобой…зачем?

— Это ведь он подставил тебя. Он выпустил в небо метку, тебя обвинили в убийстве, посадили в тюрьму. А тут появляется Драко Малфой со спасительным предложением! Дура ты, Грейнджер! И ты ещё была лучшей ученицей Хогвартса! — Драко мерзко захихикал

— Ну…если бы я вздумал очаровать тебя, мой юный брат по оружию, то ты бы тоже не избежал глупых поступков… — Снейк повернулся к Малфою и одарил его пронизывающим, мрачным взглядом. Драко дёрнулся и закрыл глаза ладонями, — Боишься? Да, бойся…мне не трудно подчинить себе твою слабую волю.

— Ты…ты заколдовал меня? Ещё тогда, на кладбище? — Гермиона с трудом поднялась с пола

— Да. Но разве тебе это не нравилось? Разве тебе было со мной плохо?

— Зачем? Почему я?! Что ты хочешь со мной сделать?! А Эридан? Он-то уж точно ни в чём не был виноват!

— Ты думаешь, Грейнджер, такие как он убивают за что-то?.. Поднять руку на ребёнка — самое подлое, что только можно сделать! — Драко посмотрел на Снейка с вызовом

— Да, это подло — отнять жизнь у существа, которое только-только начало жить, лишить его будущего. Вы, смертные, слишком высоко цените жизнь. Но она — не дар, а проклятие. Смерть — вот истинный божественный дар! Я дарю людям смерть. А уж на своего собственного ребёнка у меня куда больше прав, нежели на любого другого смертного. Он не оправдал моих ожиданий. Плод скрещивания человека и вампира не обладает необходимыми качествами… — в глазах Снейка загорелся недобрый огонёк. Он принялся жестикулировать, но Гермиона, пройдя вперёд и схватив его за запястье, прервала вдохновенный монолог

— Так ты — вампир?! — в её голосе был гнев. Она почти ненавидела себя за то, что не догадалась раньше.

В знак согласия Снейк кивнул, и его тонкие губы расплылись в хищной улыбке. Вдруг Драко резким движением схватил со стола два кухонных ножа и, перекрестив их, повернул к Снейку. «Сгинь, нечисть!» — воскликнул он, приближаясь к вампиру. Тот только лишь усмехнулся и, легко перепрыгнув через стол, схватил ещё один нож. «Ты не веруешь, поэтому не пытайся победить меня крестом» — прошипел он, взмахивая ножом перед носом Малфоя. Снейк сделал движение рукой, и все три ножа — один в его руке, и два в руках Драко — начали удлиняться, меняя форму и превращаясь во вполне полноценные мечи. Сражение началось.

Первым атаковал Драко. Он был физически слабее вампира, ему было очень сложно управляться с двумя мечами, и поэтому движения Малфоя были резкими. Он пытался рубить сплеча, часто останавливаясь и постепенно выдыхаясь. Снейк играючи уходил от атак и наносил в основном колющие удары, ни один из которых пока не достиг цели. Навряд ли хоть кто-то из соперников был профессионалом: оба махали оружием как хотели, презрев всякие правила. Меч исполнял то функции секиры, то функции шпаги. Металл звенел о металл, и на почти что матовой, неполированной поверхности играли блики пламени. Гермиона стояла в стороне и с трудом подавляла в себе желание разнять Снейка и Драко. Она не понимала, что послужило причиной схватки. Принципы? Неосторожно сказанные слова? Произошедший до её прихода разговор? Старые счёты?

Неосторожное движение — и Снейк резким ударом выбил меч из левой руки Драко, и оружие упало на пол с тихим звоном. Поединок продолжался. Теперь Снейк захватил преимущество. Малфой, отступая, уже несколько раз обошёл вокруг стола, продолжая, однако, отбиваться. Его руке было всё сложнее держать тяжёлый меч, и он ухватился за рукоять двумя руками.

Устав сражаться, Драко пошёл на хитрость: он схватил левой рукой со стола рюмку коньяка и плеснул Снейку в лицо. «Сволочь!» — воскликнул тот и принялся вытирать глаза. В этот момент, воспользовавшись ослабившимся вниманием противника, Малфой нанёс удар. Меч вонзился в самое сердце вампира. Драко провернул его, чтобы нанести большие повреждения, и бросил на пол. Снейк, истекая кровью, упал рядом.

Гермиона не смогла сдержать стона. Она медленно опустилась на стул, держась за сердце. «Ты убил его?» — прошептала она, заламывая руки. Драко не ответил, а лишь покачал головой. Вампира нельзя убить ударом меча. Сунув руку в карман, Малфой дал Гермионе несколько галлеонов. «Тебе нужно вернуться домой. Садись на Ночной Рыцарь. Тебе хватит этих денег, чтобы к утру уже быть дома. Не бери вещей, беги сейчас же. Он придёт в себя не позже, чем через полчаса» — Драко попрощался кивком головы и аппарировал.

Гермиона не стала медлить, бегом бросилась из дому, и, встав у обочины, вытянула руку. Ночной Рыцарь не заставил себя ждать, и Гермиона, сказав, куда направляется и заплатив за проезд, села на самое заднее сиденье и погрузилась в раздумья.

Как она могла так ужасно обмануться?! Ведь ей всё время казалось, что что-то не так, её не покидало ощущение нависшей над неё опасности… Неужели это были чары Снейка, не позволявшие Гермионе мыслить здраво? Куда подевалась вся её рассудительность? Неужели это Гермиона, ни о чём не подумав, уехала в Румынию? Неужели это она согласилась стать любовницей Драко Малфоя, которого она ненавидела с тех пор, как впервые познакомилась с ним? Может ли Снейк, такой хрупкий и болезненный на вид, обладать такой огромной силой, которая заставляет путаться человеческие мысли?

Значит, может, раз она здесь, в Ночном Рыцаре, и бежит без оглядки от связавших её пут. Но, Гермиона знала, они вернутся и снова запутают её, когда Снейк придёт в себя. Но пока она ощущала полную свободу, и она ехала туда, где её всегда примут — в родной дом. Где-то в сердце зарождалась надежда, как зелёный стебелёк, поднимающийся к солнцу посреди мёртвой земли.

Автобус остановился, Гермиона вышла прямо напротив своего дома. Было странно темно — не горел ни один фонарь, и даже лучи восходящего солнца, казалось, не освещали. Гермиона вдруг охнула и упала на колени. Посреди мрака, над окутанным туманом домом, её родным домом, завис ядовито-зелёный Знак Мрака.

Я встретил вас — и всё былое

В отжившем сердце ожило;

Я вспомнил время золотое –

И сердцу стало так тепло…

Как поздней осени порою

Бывают дни, бывает час,

Когда повеет вдруг весною

И что-то встрепенётся в нас, -

Так, весь обвеян дуновеньем

Тех лет душевной полноты,

С давно забытым упоеньем

Смотрю на милые черты…

Как после вековой разлуки

Гляжу на вас, как при весне, -

И вот — слышнее стали звуки,

Не умолкавшие во мне…

Тютчев

Гермиона не верила своим глазам — перед ней был её родной дом, а над ним парил отвратительный череп с вылезающей изо рта змеёй. Ужас сковал её конечности, и она не находила в себе сил пошевелиться. Послышались голоса: рядом с домом аппарировали авроры и врачи. Из входной двери уже выносили на носилках трупы. Родители Гермионы. Её любимая сестра. Даже Живоглот, которого она на этот раз не взяла в Хогвартс. Перед глазами девушки замерцали малиновые всполохи, и сознание ушло, оставив лишь приятную и совершенно не причиняющую боли пустоту.

Она очнулась в невзрачной светлой комнатке, очень похожей на больничную палату. Так оно и оказалось: у двери, читая историю болезни, стоял невысокого роста врач. «Мисс Грейнджер, вы пришли в себя!» — спокойный голос, сквозь который скользит тщательно скрываемая радость. Знакомый голос. Врач подошёл ближе, и Гермиона узнала его. Откуда-то из глубин памяти всплыло раскрасневшееся от бега лицо мальчика. Почему-то она помнила его имя. «Леандр Тэвернер?» — тихо спросила она, с удивлением обнаружив, что у неё почти нет голоса, словно она долго кричала. Кивок головы был ей ответом, и на благородно-белый лоб старого знакомого упала всё такая же длинная тёмно-рыжая чёлка. Его глаза, серо-зелёные и большие, казалось, улыбались. От этого взгляда по телу Гермионы разлилось приятное тепло.

— Ты врач?! — спросила она, когда Леандр садился на край её постели

— Нет, я пока ещё практикант…но поскольку сейчас война, и доктора просто необходимы, я работаю как самый настоящий врач. Как ты? — Леандр сочувственно улыбнулся

— Я… — Гермиона вдруг поняла, что осталась совсем одна. Почему-то совсем не хотелось плакать. В груди была тупая, хроническая и уже привычная боль. Девушка приложила руку к солнечному сплетению и тяжело вздохнула. В её жизни, определённо, наступила чёрная полоса. Столько несчастий подряд, одно за другим…сколько ещё бед ждёт впереди? — Я в порядке, Леандр. За прошедшие годы я научилась терпеть. Стерплю и это.

— А что случилось за прошедшие годы? Ты так изменилась…ты выглядишь измученной и такой несчастной. Я могу тебе чем-нибудь помочь?

— Помочь…нет, это уже никому не под силу. Но, если хочешь, я расскажу тебе всё.

И она рассказала. Леандр сидел рядом, не двигаясь, и теребил пальцами чью-то историю болезни. Прошло больше часа, и рассказ Гермионы подошёл к концу. Последние слова, севший голос…Юноша видел, как ей тяжело. Несбывшиеся мечты, ворох обманутых ожиданий и нестерпимая усталость. «Спи…» — он накрыл её одеялом и ушёл в больничный буфет, обдумывать услышанное.

С тех пор, как они с Гермионой в последний раз виделись, прошло несколько лет, за которые детская влюблённость Леандра переросла в нечто большее. Бывшую лучшую ученицу Хогвартса он знал очень плохо, в основном из рассказов Гарри и Рона, с которыми он сдружился после того, как Гермиона уехала в Румынию. Когда сообщили, что девушка пропала, Леандр, в отличие от её бывших друзей, свято верил в то, что она жива. Ему порой казалось, он слышит её голос, молящий о помощи и сбивчивый стук её сердца. Отец говорил юноше, что время лечит всё, что любовь всегда кончается, и поэтому не стоит придавать ей большого значения…но когда Леандр увидел Гермиону, стоящую на коленях у собственного дома, все его чувства, которые только-только начали затухать и забываться, вспыхнули с новой силой. Они пылали, как пламя ада, сжигали душу, не давали думать ни о чём другом, кроме Гермионы. Когда она была рядом, он не мог заставить себя не смотреть на неё. Он был готов не просто отдать за неё жизнь, он был готов умирать за неё вечно. И он чувствовал, что Гермиона в опасности.

Когда он вернулся в палату, девушка уже проснулась и сказала, что чувствует себя вполне здоровой. Она попросила отпустить её, сказав, что её родственники живут совсем недалеко от больницы, и уже через полчаса Гермиона вышла на улицу. Она шла куда глаза глядят по усыпанному жёлтыми и багровыми листьями асфальту. У неё не было родственников в Англии. У неё не было ни гроша в кармане. Родительский дом оцепили авроры, и ей было негде жить. Она была совсем одна.

Гермиона вытащила из мусорного ведра свежую газету и открыла на странице объявлений. Работы для двадцатилетней девушки без образования там не было. Хотя, конечно, была, но Гермиона предпочла бы умереть от голода и холода на местной свалке, чем работать проституткой или стриптизёршей. Она почувствовала, как на неё волнами накатывает знакомая апатия, такая сильная, что сопротивляться ей было невозможно. «Какая разница, что со мной будет?» — тихо сказала она, вернувшись к изучению газеты. Запомнив адрес, значившийся под замаскированный под предложением вполне пристойной работы объявление о наборе девушек в публичный дом, Гермиона вернула газету обратно в мусорное ведро и пошла вперёд, чтобы встретить свою судьбу.

Это было двухэтажное обшарпанное здание в самом неблагополучном квартале города, скрытое за высокой увитой плющом оградой. Гермиона подошла ближе, не решаясь, однако, войти. Её сердце бешено колотилось, и где-то в глубине души, увязшей в безразличии, горел маленький, но яркий огонёк ненависти к самой себе за то, что она хочет сделать. Вдруг дверь открылась и из борделя вышел нетрезвый полный мужчина в полосатой майке и грязных штанах. От него за несколько метров несло потом и дешёвыми сигаретами, и Гермиона остановилась в нерешительности. Из дверного проёма высунулась тоненькая фигурка женщины лет тридцати пяти. Она была в короткой красной сорочке, и под накрашенным глазом темнел синяк; нижняя губа была разбита. «Какого чёрта ты опять припёрся, Сэм, раз у тебя нет денег?! Я больше не желаю видеть тебя в моём заведении!» — крикнула она вслед пьяному мужику и захлопнула дверь. Тот даже не обернулся, потому что увидел перед собой молодую испуганную девушку. Он подошёл близко слишком быстро. «Крошка, не хочешь развлечься?..» — спросил он, пытаясь придать своему толстому красному лицу сексуальное выражение. Гермиона отпрянула, и в памяти всплыл яркой красочной картинкой Суот, его потные руки и слюнявый рот, и витающий в тесном автомобиле запах страха. Гермиона вдруг рванулась с места и побежала, не разбирая дороги.

Она вышла к реке. Уже вечерело, и на шумной набережной горели фонари, отражаясь в воде бледно-жёлтыми светлячками. Гермиона почувствовала вдруг сонливость и зашла в подъезд ближайшего дома. Там, расстелив на полу лестничной клетки свой лёгкий плащ, в котором она убежала от Снейка, девушка свернулась калачиком, обняла себя руками и погрузилась в глубокий сон.

Так она прожила четыре дня. Какая-то женщина, каждый день поднимавшаяся на свой второй этаж по лестнице, жалела Гермиону и приносила ей еды. Эти четыре дня девушка много думала, осмысливая всё то, что с ней произошло. Поссорившись с Гарри и Роном, она надеялась, что приключения обойдут её стороной, а на самом деле получилось наоборот. Учитывая то, что с пятого курса Гарри и Рон ни разу не сталкивались с Тёмным Лордом лицом к лицу, на долю Гермионы за прошедшие годы выпало даже больше приключений. Значит, всё, что она делала, было бесполезно. Может, она навлекает на себя беды, как Гарри? Если бы только можно было вернуться в прошлое, Гермиона, не раздумывая, согласилась бы. Зачем ей нужен был этот сомнительный конкурс? Зачем она заговорила тогда, на кладбище, с незнакомым парнем, который оказался вампиром? Девушка до сих пор не чувствовала Снейка…может, он и вправду умер, или пожалел её и снял свои чары? Она прокручивала в своей голове всевозможные «если», представляя, как иначе могла бы сложиться её судьба.

Ранним утром пятого дня она пошла к реке, чтобы умыться. Солнце только-только показалось над горизонтом, и над гладью воды распростёрло свои объятья бледное, розовато-голубое небо. Гермиона опустила руки в ледяную реку и смотрела на восход. Дул ветер, и его шум заглушал чьи-то шаги. «Простите, вы не могли бы пересесть куда-нибудь подальше? Я привык встречать здесь каждый рассвет, и я был бы вам благодарен… — знакомый голос сзади. Девушка резко встала и обернулась, — Гермиона?!» Позади неё в светлом плаще, засунув руки в карманы, стоял Леандр Тэвернер. С минуту они молчали, пока в душе Леандра противоборствовали желание рассказать Гермионе о своих чувствах и здравый смысл, а потом он подошёл к девушке ближе и просто обнял её. Слова были не нужны.

Её руки были мокрыми; от неё, наверное, пахло потом, а каштановые запылённые волосы совсем растрепались и напоминали колючую проволоку. Она никогда в жизни не выглядела так ужасно и никогда раньше не чувствовала себя такой грязной, как в этих тёплых и нежных объятиях. Казалось, через эти тонкие руки, обхватившие девушку так сильно, что она не могла пошевелиться, перетекали в неё сила, вера, надежда и…любовь. Леандр смотрел в глаза Гермионы, тогда как она ничего не видела перед собой. Было темно и тепло, и в то же время так сильно мёрзли руки, влагу на которых сушил беспощадный ветер. А ещё было странно тихо.

Гермиона вдруг поняла, что сейчас, в этот самый момент, ей не нужна никакая карьера, её не волнуют судьбы мира, добро и зло. Всё, что только есть важного и нерушимого, вечного — это тёплые руки вокруг её замершего в ожидании удара судьбы тела и искренняя, такая необходимая её бесконечной усталости нежность. Ощущение распахнувшихся за спиной крыльев. Пробежавшая по телу сладкая дрожь. Совершенно перестали ощущаться замёрзшие пальцы и затёкшие руки: Гермиона и Леандр просто стояли, глядя друг другу в глаза. Казалось, время остановилось и залюбовалось на них. Между ними родилось что-то незыблемое и вечное; не та страстная смертная любовь, а что-то больше и глубже, как сочащаяся тёплой кровью рана. Гермиона вдруг удивилась тому, что не чувствовала этого раньше. Он был рядом, он был искренен, он дарил ей свои тепло и нежность, ничего не требуя взамен. И оттого, что он просто был, Гермиона была счастлива.

Послышался знакомый аромат: Леандр достал из кармана плаща серую розу в обрамлении стекла. Она пахла гермиониным чувством — запах весны посреди вечной осени; цветок, проросший сквозь снега. «Ты забыла его в кабинете после конкурса. Возьми, он твой…» — прошептал юноша, вешая розу на цепочке девушке на шею. Для этого он наклонился ближе к лицу Гермионы. Когда его ладони, сжимающие тонкую серебряную цепочку, сомкнулись у девушки на затылке, она вдруг подалась вперёд. Их губы встретились в мимолётном и трепетном прикосновении, похожем на осколок какого-то бесконечно давнего сна. Дыхание и биение сердца показались какими-то тихими по сравнению с легчайшим шорохом этого прикосновения. Бархат его кожи…молоко и мёд — запах его мыла.

Где-то позади, притаившаяся, словно дитя у двери родительской спальни в ночи, шумела холодная речная вода.

* * *

В начале декабря Гермиона и Леандр были помолвлены. Гарри и Рон, недавно закончившие аврорскую школу, наладили с девушкой прежние отношения, и им казалось, что того досадного инцидента, произошедшего чуть более пяти лет назад, вовсе не было. Всё было бы прекрасно, если бы не война. Гермионе казалось, что череда трагедий в её жизни наконец-то закончилась, и всё наконец-то наладится. Она собиралась замуж за человека, которого любила, и это было вовсе не так, как со Снейком; это был не гулкий шёпот завораживающего голоса в пустоте, а что-то близкое и земное…нежный шёпот, шорох листьев и доносящиеся из открытого окна голоса людей. Казалось, это была сама жизнь, воплощённая в этом прекрасном невинном существе с тёмно-рыжими волосами и серо-зелёными глазами. Не любить его было невозможно.

Гермиона быстро наверстала упущенное и в конце декабря сдала выпускные хогвартсовские экзамены экстерном. Но устраиваться на работу девушка не торопилась: Леандр был достаточно богат, чтобы не работать вообще, а вкус свободы и безмятежности Гермиона уже успела позабыть. В доме Снейка она постоянно чувствовала на себе тяжёлый груз обязанностей: она должна была делить с нелюбимым человеком свою постель, воспитывать ребёнка, вспоминать периодически об оставленных в неведении друзьях и родственниках и сидеть взаперти. Сейчас она была действительно свободна. Но это продлилось недолго…

Январь был на редкость снежным и бессолнечным. Снежинки кружили в воздухе, как сказочные феи, день за днём, день за днём, то взлетая вверх, то опускаясь вниз, то направляясь на юг в потоках северного ветра. Казалось, они вовсе не опускались на землю. Тем не менее, дворики и улочки были занесены, и Гермиона должна была каждый раз отряхивать свои волосы, возвращаясь домой. А потом она вместе с Леандром грелась у камина, смотря на играющие в чехарду язычки пламени. В тот день огненно-рыжую шевелюру Рона в камине они разглядели не сразу.

«Они здесь! Гермиона, помоги!» — отчаянный крик, судорожно вцепившиеся в решётку камина пальцы. Рон рвался через камин к своей старой подруге, но кто-то резко дёрнул его назад, и рука Рона вместе с сорванной решёткой исчезла в пламени. «Рон! Гарри! Где Гарри?» — Гермиона подскочила к камину, но с другой стороны уже никого не было. «О, Рон!» — выдохнула она, садясь обратно на диван. Леандр обнял её сзади за плечи.

— Нам нужно срочно связаться с мистером и миссис Уизли и рассказать им обо всём… — тихо сказал Леандр, поглаживая плечи Гермионы

— Нет. Он ведь…связался именно с нами, а не с родителями. Может, всё не так уж серьёзно, и он не хотел их волновать?

— Ты хочешь сказать, что мы должны отправиться одни непонятно куда? Мы ведь даже не знаем, где находится Рон…

— Не одни. Нужно связаться с Джинни и…Биллом, например. Или Чарли.

— Чарли и Билл наверняка заняты в Ордене…

— Ты знаешь об Ордене Феникса?! — прервала Леандра Гермиона

— Да…мой отец спонсирует Орден, и поэтому посвящён в некоторые его дела. Вот и я знаю… — он заметно смутился, — А Джинни зачем беспокоить? Уж она-то, наверное, будет волноваться больше всех.

— Джинни связана с Волдемортом. Гарри и Рон наверняка рассказывали тебе историю, произошедшую, когда я училась на втором курсе. Поэтому именно Джинни может нам помочь, ведь она до сих пор не освободилась от частички Тома Риддла в своей душе. Возможно, она приведёт нас к Рону.

— Хорошо. Тогда я попробую связаться с кем-нибудь из братьев Уизли, а ты поговори с Джинни.

Леандр встал с дивана и аппарировал. Гермиона открыла записную книжку и хотела было начать искать адрес Джинни, когда рыжая девушка сама ворвалась в дом. «Где Гарри?!» — воскликнула она, на ходу снимая заснеженное пальто и хватая Гермиону за руку. «А где Рон?» — спросила Гермиона в ответ. Обе молча сели на диван и рассказали друг другу события последних нескольких минут.

Гермиона узнала, что Джинни только-только пришла домой, когда зазвонил телефон, и не брала трубку слишком долго. Мистер Уизли поставил телефоны у себя дома и в рабочих кабинетах своих сыновей, чтобы иметь возможность связаться с ними даже при полной блокировке магии. От Рона, который был аврором и работал в здании Министерства Магии, звонил Гарри. «Они напали на нас!» — крикнул он исступлённо, а потом раздались короткие гудки. Если бы девушка не промедлила, она наверняка смогла бы узнать больше.

«Мы собирались пожениться после того, как закончится война. Но теперь…я боюсь, она никогда не закончится. Во всяком случае, при нас…» — скорбно добавила Джинни. Раздался хлопок и посреди комнаты возник Леандр. В его руках была свеженькая газета, от которой несло едва подсохшей типографской краской. «Это экстренный выпуск. Тот-кого-нельзя-называть захватил здание Министерства. Министр и все высокопоставленные чиновники убиты, авроров собираются казнить на рассвете. Теперь Тот-кого-нельзя-называть выпускает «Ежедневный пророк», все печатные издания у него под контролем…Гермиона, это конец…» — юноша буквально рухнул на диван, скомкав газету. Гермиона села рядом и легонько погладила Леандра по голове. «А как же братья Уизли? Ты нашёл хоть кого-то?» — спросила она, и получила отрицательный ответ. «Зачем они нам теперь? Известно, что Гарри и Рон в министерстве, где собрались все Упивающиеся Смертью. Мы бессильны…» — Леандр уронил лицо в ладони и тяжело вздохнул. Казалось, он совсем отчаялся, чего нельзя было сказать о Джинни и Гермионе.

Рыжеволосая девушка встала посреди комнаты, сжала кулаки и начала торжественно и вдохновенно говорить: «Разве мы вместе с Гарри и Роном не рисковали жизнью, спасая тех, кто нам дорог; защищая то, что не должно было попасть в руки Волдеморту?! Разве мы не сражались с Упивающимися Смертью, которых было куда больше, чем нас, когда были детьми? Разве мы не доказали, что можно сражаться в одиночку, вдвоём, втроём, против всех прихвостней Тёмного Лорда? Гарри не раз встречался к ним лицом к лицу и всегда выходил победителем. Гарри рисковал жизнью, спасая меня. Я не могу оставаться здесь, когда он в опасности. Жизнь без моих друзей мне не нужна! Ты со мной, Гермиона?» Старшая девушка на мгновение задумалась, приводя в порядок мысли. Да, не зря Джинни стала журналистом. Она вела репортажи с мест стычек авроров с Упивающимися Смертью, когда над ней сверкали зелёные вспышки заклинаний. Она была бесстрашна, она не боялась умереть ради кого-то или чего-то. Она, не сомневаясь, положила бы свою жизнь на алтарь победы. Гермиона позавидовала бы ей, если бы умела…

«Я с тобой, Джинни. Леандр?» — Гермиона взглянула на своего возлюбленного, и он, пробормотав что-то, кивнул головой. Его волосы сверкнули пламенем в лучах заходящего солнца, и печаль и безнадёжность в его глазах от этого стали ещё заметней. Казалось, он сейчас заплачет, но серо-зелёные глаза были сухи.

Гермиона, Джинни и Леандр вышли из дома в царящий за окнами снегопад. Часы пробили девять вечера.

Теперь их было трое. И Гермиона была уверена, что для кого-то из них эта ночь станет последней.

Здание Министерства Магии было тускло освещено уцелевшими фонарями. Тела на улице ещё не были убраны, и Гермиона, порой спотыкаясь о них, с трудом подавляла желание сказать: «Простите», такими живыми выглядели трупы. Они проникли в здание примерно так же, как на пятом курсе, и, как и тогда, никто не остановил их. Джинни предположила, что враг укрепил позиции на нескольких нижних этажах, а верхние оставил. Леандр, который неплохо помнил внутреннее строение здания, провёл их к запасной лестнице. Они начали спускаться, ожидая нападения с минуты на минуту и не рискуя использовать даже «люмос» для освещения тёмных лестничных пролётов. Но, как ни странно, кругом царила мёртвая тишина, да такая, что собственное дыхание казалось Гермионе способным привлечь внимание кого-нибудь, находящегося этажом ниже.

Леандр вдруг остановился и, приложив ухо к стене, прислушался.

— И что нам теперь делать? Поставить палатки и ложиться спать? О чём Господин думал, когда вёл всех нас сюда?! Чем мы будем питаться? Мясом авроров?! — недовольный девичий голос. Пэнси Паркинсон.

— Идиотка! Как ты можешь сомневаться в Нём?! Ты ведь ничегошеньки не знаешь, а возмущаешься. Как бы Господин не услышал тебя с нижнего этажа…хотя, крики Поттера и Уизли, возможно, заглушат твоё нытьё… — какой-то незнакомый парень со странно высоким голосом.

Леандр отодвинулся от стенки и тихо прошептал: «Они в самом низу, с Тем-кого-нельзя-называть…похоже, он пытает их». Джинни тихо охнула, Гермиона сжала кулаки. Леандр посмотрел на них так, словно хотел сказать: «Ну я же вам говорил!», и медленно двинулся вниз. Девушки пошли за ним.

Лестница была всё так же пуста, но Гермиону не покидало тревожное предчувствие: она пугливо озиралась по сторонам, и ей мерещились чьи-то тихие, почти совсем неслышные шаги. Лестница кончилась внезапно, и все трое чуть не врезались в приоткрытую металлическую дверь. Леандр, поджав губы и кивнув, потянул на себя дверную ручку. Когда щель стала достаточно большой, Гермиона и Джинни неслышно пролезли в неё и вошли в большой пустой зал, погружённый в приятный полумрак. Посреди его стояло кресло, за которым располагалось три двери. За какой-то из них сейчас, возможно, доживали свои последние часы Гарри и Рон. Гермиона снова была их подругой и снова была ответственна за них.

Вдруг вспыхнул яркий свет, и не один десяток прожекторов осветил две фигурки у двери, которая резко захлопнулась, взметнув облачко пыли. Леандр остался на лестнице, один на один с тишиной. Последним, что ему удалось услышать, был высокий, пронзительный голос: «Гермиона Грейнджер, ты-то мне и нужна…»

* * *

«Гермиона, как ты?» — этот голос она уже так давно знает…Веки не разлипались, да ей и не хотелось открывать глаза. Если бы всё это оказалось страшным сном…если бы она могла проснуться шестнадцатилетней Гермионой…если бы она могла начать всё сначала, её жизнь сложилась бы иначе. Теперь девушка понимала, что кроме друзей у неё ничего нет. Конечно, общество Гарри и Рона ей не было особенно приятно, но на них она могла положиться. Она знала, что они не предадут, и, если однажды она окажется в беде, они придут на помощь. И если они погибнут, то она снова останется одна…совершенно одна, как Леандр сейчас.

«Я в порядке, Рон…» — ответила Гермиона, с трудом открывая глаза и приподнимаясь. Она сидела в самом центре зала, где её настигло оглушающее заклинание. Над ней склонился Рон, а Гарри лежал неподалёку, усталый и израненный. Тем не менее, видя, что подруга жива, он улыбался краешком губ, и это была такая горькая улыбка, что Гермионе захотелось плакать. Она опять попала в переплёт. По своей собственной глупости.

«Ну что, вы закончили со своими телячьими нежностями?» — спросил Тёмный Лорд, восседающий на потрепанном кресле, как на троне, сделанном из чистого золота. Лицом он стал больше походить на человека, но противный голос остался, и это лишний раз напоминало Гарри ту змееподобную морду, которая была у Волдеморта раньше. Гермиона резко обернулась к нему, пытаясь перебороть свой ужас, и на выдохе открыла рот от изумления. Справа от Лорда стояли Снейк и Драко Малфой, а слева — Пэнси Паркинсон и…Джинни Уизли.

На Джинни теперь была другая одежда: чёрная с пурпурным мантия, левый рукав которой был закатан, обнажая Тёмную Метку; кожаные сапоги на каблуках; стягивающая густые кудри красная шёлковая лента. Она казалась взрослой и властной, но глаза, мутные от слёз, выдавали. Джинни Уизли не хотела стоять сейчас рядом с Тёмным Лордом, но это не имело значения: она была там, где, как ей казалось, она должна быть.

«Итак, вас, уважаемые пленники, наверное, терзает вопрос: почему вы здесь? Я отвечу вам, — Снейк сделал шаг вперёд и начал говорить. Его слова, презрительно-вежливые, бесили куда больше, чем если бы он кричал или злился, — Нашего Господина интересует Пророчество, которое разбил Гарри Поттер. Вы все или кто-то из вас знает содержание этого пророчества, и вы расскажете нам всё, что вы знаете. Я могу предложить вам условия договора. Но если вступать в сделку со злом не в ваших правилах, то я вас даже не побеспокою. Вы согласны меня выслушать?» Повисло мёртвое молчание. Упивающиеся ждали, Гермиона думала. Гарри лежал с открытыми глазами, а Рон беззвучно смеялся. «Можешь не утруждать себя произнесением длинной пафосной речи, которую ты наверняка долго учил перед тем, как припереться сюда. Ты ничего от нас не добьёшься!» — Рон посмотрел на Снейка грозно, с нескрываемой злобой, но тот остался стоять неподвижно, бесстрастно поглаживая указательным пальцем подбородок. Гарри взглянул на Рона и кивнул в знак согласия.

«Почему, Гарри? — прошептала, наклоняясь к самому уху старого друга, Гермиона, — нам необходимо их выслушать. Вдруг то, что они предложат, будет важней твоей тайны?» Поттер собрал все свои силы и сел на полу, тяжело опираясь на Гермиону. «Если они узнают, то мы никогда не выйдем отсюда…» — ответил он. И снова наступила тишина.

«Тогда мы будем пытать вас по очереди, и в конечном итоге кто-то из вас не сможет больше и расскажет всё, что знает. Начните экзекуцию!» — приказал Тёмный Лорд, подзывая жестом нескольких Упивающихся. Несколько человек в капюшонах достали палочки и двинулись было на пленников, когда раздалось: «Вы же обещали, Мой Господин!». Снейк и Джинни прокричали это синхронно, а потом уставились друг на друга. «Помните, что я — Тёмный Лорд, и потому я не собираюсь выполнять обещаний, которые мне невыгодны» — он взглянул на двух своих подчинённых и засмеялся.

«Джинни, что он тебе обещал? Как ты могла предать нас?!» — воскликнул Рон, бросаясь к сестре, не зная даже, хочет он обнять или ударить её. Ответ остановил его на полпути: «Он обещал, что если я соберу вас всех вместе и… — её голос надломился и она зарыдала, — то он отпустит вас, как только узнает ответ на интересующий его вопрос. Он обещал, что не причинит вам вреда…» Она пала на колени и закрыла лицо руками, судорожно всхлипывая, но слёзы не могли разжалобить Тёмного Лорда. Самый высокий из вышедших вперёд Упивающихся Смертью направил палочку на Гарри Поттера. Первые звуки заклинания сорвались с его губ, когда Джинни с криком «Нет!» метнулась в сторону, встав между палочкой Упивающегося и Гарри. «Что ж, это твой выбор — быть на той стороне…» — прошипел Волдеморт, отдавая приказ атаковать Джинни, но Упивающийся не успел исполнить его. Его вытянувшее вперёд руку тело вдруг засветилось и разорвалось; в волосы Гермионе плюхнулись обрывки кишков, а лицо её забрызгала тёплая кровь. Снейк стоял в той же позе; его левая ладонь была направлена туда, где только что находился Упивающийся, а от кончиков пальцев шёл лёгкий дымок. «Не смей играть со мной, Томас. Мы всё ещё союзники, но если ты не выполнишь того, что обещал, я тебя уничтожу!» — бесстрастный голос, столь знакомый Гермионе. Она вновь начала ощущать воздействие его чар, засмотревшись на его высокую фигуру. Всполох — и он уже в другом месте; стоит, склонившись, у кресла Тёмного Лорда и сжимает своими тонкими пальцами землистого цвета горло своего пока ещё союзника. Взгляд Снейка мрачен, а томный изгиб его напряжённой спины так неестественно идеален, что Гермиону пробивает дрожь. Кажется, что сейчас он намного сильнее Волдеморта, и ему ничего не стоит придушить сильнейшего тёмного мага. Но как обманчиво было бездействие Тёмного Лорда! Контакт глаза в глаза, и вот уже рука вампира, дрожа, медленно движется обратно. На лице его было такое многообразие эмоций, что Гермиона не могла понять, что же он чувствует: гнев, разочарование, страх, ненависть или же всё это вместе.

«Ты вырос, вампир, за последние годы, но до меня всё ещё не дорос. Уймись, ты же знаешь, что я не убью её…» — хрипотца в голосе Волдеморта свидетельствовала о том, что молчаливое сражение со Снейком стоило ему немало сил. Её. Он не убьёт Её. Гермиона Грейнджер поняла вдруг, что речь идёт о ней. Она зачем-то нужна Тёмному Лорду.

* * *

Гермиона не успела узнать, зачем она понадобилась Волдеморту, потому что в зал, с трудом сдвинув тяжёлую дверь, ворвался какой-то мужчина, который, отчаянно жестикулируя, кричал: «Кто-то вызвал сюда Орден Феникса и рассказал, где мы держим пленников! Мы сможем держать оборону только до утра, так что поторопитесь!» Упивающиеся сориентировались мгновенно, расставив охрану у входа в здание и сделав невозможным аппарирование в радиусе пары сотен метров вокруг него. В зале не осталось почти никого, и Гермиона удивилась наступившей тишине. Эхо тихих шагов на лестнице разносилась по помещению, словно там топал великан. Наверное, здесь бы прекрасно звучал орган.

«Ладно, я буду краток. Поттер, ты уже ничего не потеряешь; никто из вас, кроме грязнокровки, не выйдет отсюда живым. У тебя больше нет причин молчать. Ты согласен, Поттер, рассказать мне пророчество?» — риторический вопрос Волдеморта. Утвердительный ответ…кивок головы, ни слова, ни звука. Сожаление и обречённость в чуть дёрнувшихся угольно-чёрных прядях, которые легонько щекотнули бардовый синяк на щеке Гарри. «Это конец. — пронеслось в голове у Гермионы. Это была не её мысль, — Я скажу ему, а ты атакуешь. Я добью. Он сейчас почти беззащитен. Он один.» Рубленые, вязкие фразы достучавшегося до неё каким-то образом Гарри. Она кивнула ему, вдруг поняв, что у неё не отобрали палочку, так же как у Джинни и Леандра. Леандр…наверное, это он сообщил Ордену. Теперь у них есть шанс. Маленький, крошечный, но шанс. Им грех не воспользоваться.

Но они не успели.

«Гермиона Грейнджер, ты пойдёшь со мной. Для тебя есть миссия поважнее, чем пророчество… ты одна из немногих смертных женщин, способных рожать детей от бессмертных. Я убедился в этом с помощью любезно согласившихся мне помочь Снейка и Драко. Мне нужен наследник, и для этих целей я избрал тебя. Пусть твои друзья даже не пытаются найти тебя…мой замок нельзя найти, и сбежать из него тоже нельзя. Снейк отведёт тебя туда», — Волдеморт замолчал и Гермиона тихо чертыхнулась. Снова приключения на её голову. Нет, лучше умереть, чем породить Тёмного Лорда-младшего. Лучше умереть. Яростный призыв Гарри откуда-то сзади и его голос: «Послушай сначала пророчество: Кто-то из нас…обязательно…погибнет…»

Гермиона и Джинни одновременно выхватили палочки и атаковали Тёмного Лорда оглушающими заклинаниями. Откуда-то сзади, в спину Тёмному Лорду понеслись Авада Кедавра и Конъюнктивус. Яркий свет на мгновение заполнил залу, а когда Гермиона смогла открыть глаза, то увидела Гарри и Волдеморта, стоящих по разные стороны кресла. Между палочками в их руках тянулась тоненькая золотая нить, причём Гарри держал палочку Тёмного Лорда, которую тот обронил от неожиданности а Поттер подобрал; у Тёмного Лорда же была палочка Гарри, которую он успел выхватить. Теперь между двумя палочками трепетала и вибрировала Авада Кедавра. Вот оно — сбывающееся пророчество. Тот, кто окажется слабей, погибнет сразу от двух смертельных заклятий. Навсегда. Без шанса возродиться. Всё затихло, и Гермиона, повернув голову, увидела стоящих далеко за креслом Леандра и Снейпа. Драко и Снейк, оказавшиеся в меньшинстве, отступили в угол залы, а Пэнси, стоявшая с противоположной стороны, попыталась скрыться за одной из колонн.

Золотая нить звенела так, как умеет звенеть только тишина — гулко и как бы издалека, не издавая при этом ни звука. Гермионе казалось, что от этого звона у неё из ушей хлынет кровь. Снейк материализовал меч для себя и нунчаку для Драко. Северус поспешил покинуть потенциальное поле битвы и вместе с Роном стал пытаться открыть дверь пошире, чтобы прибывшим членам Ордена не нужно было тратить время. Снейк осмотрелся, и взгляд его пал на Леандра, теребящего кончик палочки. «Сразимся?» — спросил вампир, подавая Тэвернеру ещё один, только что материализованный, меч. Какие-то глупые джентльменские правила, что-то бесконечно устаревшее в этом предложении честного поединка. Леандр обхватил пальцами тёплую рукоять предлагаемого ему меча. Поединок начался.

Драко, поигрывая нунчаку, двинулся к Джинни, которая испуганно пятилась, сжимая палочку. Все посылаемые ей заклинания, попадая в мелькающие с бешеной скоростью нунчаку, испарялись. Бежать на высоких каблуках было неудобно, и Джинни, споткнувшись, упала и подвернула ногу. Драко быстро приблизился, и вот уже конец металлической палки с огромной силой заехал ей по щеке, выбив, кажется, несколько зубов. Джинни, смотря на Малфоя затравленным взглядом, сплюнула на пол кровь. Кожа на щеке была разодрана, и Джинни, зажав рану, отползла к стене, помогая себе здоровой ногой. «Accio палки!» — крикнула она, направив на Драко волшебную палочку, и одна из нунчаку вырвалась из руки Драко и влетела в руку девушки. Она понятия не имела о том, как управляться с этим оружием, но, тем не менее, следующий удар разгневанного Драко ей удалось отбить. В глазах блондина загорелось так знакомое Гермионе пламя безумия.

Теперь Снейк двигался как профессионал, и Гермиона поняла, что тогда, в его доме, они с Драко просто хорошо разыграли сцену сражения. Наверняка, за свою довольно долгую по человеческим и ничтожно краткую по вампирским меркам жизнь Снейк изучил не один вид боевых искусств и научился в совершенстве владеть не одним видом оружия. Леандр же, наверняка, держал меч в руках в первый раз в жизни, и теперь отступал, изредка пытаясь отбивать удары. Мечи с режущим слух скрежетом скрестились, и вампир отбросил человека на несколько метров. Блеснувшая на фоне белоснежного мрамора тёмная медь, тихий стон, звук падающего тела. Леандр, будучи уже без сознания после удара о стену, повалился на пол. Сияющая сталь меча нависла над ним, и её хищный блеск в свете прожекторов отразился в глазах Гермионы Грейнджер. «Снейк!» — крикнула она и бросилась вперёд. Сейчас ей хотелось только одного — чтобы никто из них не умер.

Адреналин в крови. Жажда крови, желание убивать. Месть. Просто месть кому угодно и за что угодно. Это стыдно, когда хрупкая девушка выбивает из ваших рук оружие. Она не должна жить после этого. Драко замахнулся ещё раз, но Джинни, собрав остаток сил, бросилась ему под ноги, и Малфой упал на пол, больно ударив себя собственным оружием. Джинни упала рядом, и Драко, улучив момент, когда она только-только собиралась подняться, взмахнул нунчаку, обернув их вокруг шеи Джинни. Он дёрнул их на себя и затянул. Джинни, хрипя, попыталась обхватить металлические палки пальцами и сдвинуть их, но Драко был сильнее, и нунчаку сдавили шею девушки ещё сильнее. Малфой поднялся, что пришлось сделать и Джинни, но у неё не было сил даже вскрикнуть, когда она наступила на больную ногу. В глазах помутилось, и она не могла издать ни звука — так сильно было удушье. Превозмогая боль и слабость, девушка резко рванула назад, ударившись вместе с Малфоем о колонну. Они упали на пол, хватка Драко ослабла и Джинни освободилась от душащего её оружия. Противники покатились по полу, пытаясь причинить друг другу наибольшие увечья, но никому из них не суждено было победить — колонна, о которую они ударились, накренилась и рухнула вниз, прямо на вцепившихся друг в друга Джинни и Драко. Раздался жуткий грохот, и двое боровшихся оказались похоронены под тяжеленными обломками мрамора.

«Джинни, нет!!!» — Гарри, не опуская палочки, обернулся на шум. Он увидел только некогда огненно-рыжую, а теперь белёсую от мраморной крошки прядь, торчащую из-под обломков. «О, Джинни…» — прошептал он. Золотистые сгустки энергии, ещё недавно находившиеся в самой середине золотой нити, протянувшейся между двумя палочками, резко двинулись в сторону Гарри. Он сделал над собой усилие и снова повернулся к Тёмному Лорду, посмотрев в его узкие, всё ещё нечеловеческие глаза. Гарри чувствовал сильнейшую ненависть и скорбь. Он любил Джинни Уизли. Они собирались пожениться, когда закончится война. Теперь ему не смысла ждать, когда эта чёртова война закончится. Он может позволить себе погибнуть; но Гарри точно знал, что Волдеморт умрёт прежде. Чувства заклокотали в юноше и вырвались наружу: нить между двумя палочками стала толще, и золотистые сгустки стремительно двинулись к Тёмному Лорду.

Гермиона не успела добежать до Снейка: колонна, рухнувшая прямо перед ней прямо на Драко и Джинни, заслонила от неё сражающихся. Рон подбежал к девушке, и они начали исступлённо разбирать обломки колонны в поисках Джинни, надеясь, что она ещё жива. Рон первым заметил торчащие из-под камня волосы сестры. Гермиона сдвинула заклинанием огромную каменную глыбу, под которой лежало белое от мраморной крошки мёртвое тело. «Джин!!!» — взвыл Рон, прижимая к себе сестру. За рухнувшей колонной снова лязгнули мечи.

Леандр пришёл в себя, и, увидев, что Снейк отвлёкся на колонну, с силой ударил мечом по мечу вампира, выбив его. Оружие, печально звякнув, упало на пол и закатилось под один из обломков. Леандр встал, опираясь спиной о стену, и направил меч острием в сердце своего противника. Снейк, сдаваясь, приподнял руки. «Нужно ли мне убивать тебя?» — спросил рыжеволосый юноша, легонько ткнув мечом вперёд, тем самым заставляя Снейка отойти подальше. Получить ответ он не успел.

Гермиона, вся засыпанная чем-то белым, подбежала к ним и встала между мечом Леандра и Снейком. «Не нужно, Леандр. Пусть он уходит. Не убивай его…» — тихо сказала она, и её возлюбленный, повинуясь, опустил меч. В его взгляде, обращённом на Гермиону, было недоверие. Неужели она всё ещё не свободна от чар этого коварного вампира? Неужели она снова позволит ему обмануть себя? Под согнутой в локте правой рукой Гермионы что-то скользнуло вперёд. Она наклонила голову, и в тот же момент Леандр перед ней дёрнулся. Его глаза наполнились слезами.

«Это больно, когда тебя предаёт любимый человек…» — хриплый, едва слышный шёпот. Кровь, тёплая и густая, стекающая вниз по белому от мраморной крошки клинку. Исчезнувшее в человеческом теле острие. Душащие, но почему-то не выходящие наружу слёзы.

Меч, который Снейк призвал из-под обломков, пройдя под локтём Гермионы, вонзился Леандру прямо в сердце. Девушка молча смотрела на рыжеволосого юношу, стоявшего перед ней. Он был всё ещё жив, но упал бы, если бы не меч, пригвоздивший его к стене. «Прости меня, прости…Я люблю тебя, Леандр. Просто, я не хотела, чтобы кто-то умер…я не хотела…и ты…не умирай…» — прошептала она, обняв возлюбленного. Меч мешал ей придвинуться ближе, она, кажется, даже обрезалась, но не чувствовала боли. Кровь, стекавшая по клинку, пропитала её блузку. Умирающее тело рядом было слишком горячим, тогда как Снейк позади неё источал могильный хлад.

Вампир вытащил меч, отерев его о свою мантию, и отошёл, отвернувшись. Леандр медленно сполз по стене, на которой остался кровавый след. Гермиона села рядом положила его голову себе на колени. Его последний взгляд был обращён к ней, его последнее, недосказанное до конца «я люблю т…» тоже. Он думал о ней, делая свой последний вздох. Гермионе казалось, она умрёт сейчас рядом с ним, просто от того, что ей так плохо и горько. Ей было всё равно, что все неотрывно смотрели на неё, её не волновали снова двинувшиеся к Гарри золотистые сгустки энергии. Только капельки слёз на уже прикрытых ею глазах человека, которого она любила. Она была виновна в его смерти.

А потом Снейк схватил её за руку и они побежали куда-то. Сил сопротивляться у Гермионы не было, и поэтому она бездумно следовала за вампиром. Его чары полностью подавили волю девушки. Снейк ударил Северуса, попытавшегося встать у них на пути, мечом в плечо, и одним ударом ноги вышиб металлическую дверь. Вампир тащил Гермиону вверх по лестнице, пока они не выбрались в Атриум, где держали оборону Упивающиеся Смертью. «Мы подождём здесь, пока они не закончат», — сказал он Гермионе.

До рассвета оставалось два часа.

Darkness calling, come to reap me from my love

I desire you, for all my heart I’ve come to this.

Burn slow my heart, I won’t weep you now

And it makes me want

want to die

Charon, “Desire you”

Они сидели там долго…Гермиона потеряла счёт времени и порой ей начинало казаться, что прошли тысячелетия. Тем не менее, она знала, что утро ещё не наступило: Упивающиеся Смертью всё ещё держались. Но судьба мира решалась не в Атриуме, а многими этажами ниже, там, где уже не один час сражались Тёмный Лорд и Гарри Поттер. Гермиона не знала, к кому сейчас движутся по ниточке энергии золотистые сгустки, но чувствовала, что маги всё ещё сражаются.

Она вдруг поняла, что внизу что-то произошло. Раздался взрыв, огромный кусок пола взлетел на воздух, сильнейшим взрывом вынесло в Атриум камень с нижних этажей и несколько человек, которые упали, как куклы, поверх обломков. Среди них был и Гарри. Он был жив и даже попытался подняться. Значит, Волдеморт повержен. Навсегда.

Гермиона подползла к краю образовавшейся дыры и увидела, что такая же участь постигла и все остальные этажи, а на месте сражения образовалась воронка. Очевидно, сила Тёмного Лорда была так велика, что, вырвавшись наружу после его смерти, вызвала поистине ужасающие разрушения. Двери не выдержали; заклинания, удерживавшие их, тоже. Члены Ордена ворвались в Атриум, сметая своих противников, которые, казалось, потеряли вместе с Господином всю свою силу. Вместе с ними в помещение проник солнечный свет.

Гермиона почувствовала щит, окруживший её. Рука Снейка легла ей на плечо, призывая девушку обернуться и подвинуться ближе к вампиру. Его лицо скорчилось от боли: на бледную кожу падал солнечный свет. Правая щека Снейка задымилась.

— Гермиона, я хочу, чтобы ты знала…чтобы ты выслушала меня перед смертью…мне ведь всё равно не убежать… Я хочу сказать… — он вдруг взвыл и закрыл лицо тлеющими руками. Гермиона пересела, закрыв его от попадания прямых солнечных лучей, — Спасибо…ты должна знать, что я никогда не служил Волдеморту; скорее, я был его соперником. И он обещал мне, что после того, как ты родишь ему наследника, ты будешь полностью в моём распоряжении. Я восхищался тобой с того самого момента, как в первый раз увидел. Ты не похожа на других девушек, Гермиона. Я хотел обратить тебя и сделать своей спутницей. Мы прожили бы вечность вместе.

— Ты хочешь сказать, что любил меня?

— Я не знаю, что такое любовь…я не умею её чувствовать, я не знаю, что называют любовью. Меня всю жизнь учили только ненавидеть, но, встретив тебя, я научился желать, ревновать и быть нежным. Но что такое любовь, я не знаю.

— Ты убил Леандра из-за ревности?! — Гермиона сжала кулаки

— Да. Прости меня…Я…мог обойтись и без этого. Просто…я был в ярости. Ярость я тоже научился чувствовать благодаря тебе. Только благодаря тебе я родился заново, родился для новой жизни. Только я уже не успею прожить её. Теперь, после всего, что случилось, я не могу остаться с тобой. Но…ты не была бы счастлива с этим рыжим пареньком. Он совсем ребёнок, а в тебе есть мудрость. Мне было так сложно бороться с этой твоей мудростью. Я заставлял тебя делать глупые поступки. Прости и за это тоже. Я поломал твою жизнь. Ты просто не представляешь, Гермиона, — тяжёлый вздох, Снейк приник к её плечу, пряча лицо в спасительной тени, — ты просто не представляешь, как я раскаиваюсь…

— Я…

— Нет, молчи. Не говори ничего. Я не хочу слышать от тебя ни слова. Но частичка меня, даже когда я умру, останется с тобой…

Он прокусил губу клыками, оставив на бледной коже две глубокие ранки и, робко потянувшись вперёд, поцеловал Гермиону. Она чувствовала во рту вкус его чуть тёплой крови, напоминавший её скорбь и её боль. И её отчаяние. И её страх. И её жалость. Это был вкус её бессмысленной жизни. Вкус обманутых надежд. Вкус иллюзий и сладких чар вампира.

«Теперь они больше не нужны… — Снейк отстранился и провёл ладонью перед лицом Гермионы, — Ты свободна. Теперь навсегда»

Ей показалось, что всё вокруг изменилось и стало реалистичным, что исчезла из глаз какая-то странная пелена, не дававшая ей увидеть истинную суть вещей. Гермиона, повинуясь внезапному порыву, притянула Снейка к себе, прижала его голову к груди — по-матерински нежно — и замерла. Когда она привыкла к своему новому мироощущению, и мир перестал вдруг казаться странным и новым, в её руках был только пепел…

* * *

Вместе со Снейком исчез и щит, созданный им. Гарри и Рон, которым уже оказали медицинскую помощь, подошли к Гермионе. Она взглянула на них снизу вверх, но как-то странно свысока. Гарри, буркнув: «Предательница!» развернулся и пошёл прочь. Рон остался стоять рядом; с жалостью в глазах он протянул Гермионе руку.

Вдруг с диким визгом из-за обломков выскочила усыпанная мраморной крошкой девушка, — кажется, Пэнси, — и помчалась к Гарри. Она молниеносно запрыгнула ему а спину и сделала какое-то резкое движение рукой. Поттер закричал от боли и резким движением сбросил Пэнси на пол, где её тут же схватили подоспевшие члены Ордена. А потом Гарри просто упал на пол. Гермиона, сощурив глаза, увидела торчащий из его спины нож.

Так нелепо погиб мальчик-который-выжил.

Нелепо…

Наверное, так и должно было быть. Он любил Джинни Уизли. Они собирались пожениться, когда закончится война. Но Джинни умерла. Возможно, они будут вместе где-то в другом мире, и там не будет никакой войны. И Гарри, надеясь на это, не хотел жить один в этом мире.

Гермиона и Леандр тоже собирались пожениться. Стоит ли ей жить теперь?

Невольно в памяти всплыл отрывок прошлого. Тюремная камера и совершенно незнакомый человек. Вор. «Я хотел сказать тебе, Гермиона, что тебе не стоит сдаваться сейчас. Не сдавайся никогда! Ты обретёшь ещё свой счастье. Я верю в тебя!» — кажется, его когда-то звали Джон, и когда-то у него была фамилия. Кажется, он когда-то именно так говорил. Кажется, он говорил именно о таких моментах в жизни, когда хочется умереть только для того, чтобы не быть одинокой и заброшенной всеми. Чтобы не помнить, чтобы не знать и не хоронить себя заживо. Чтобы не любить мёртвых.

Гермиона вдруг поняла, что все её чувства к Снейку растаяли, как дым. В память о нём остался лишь пепел на её испачканной кровью Леандра блузке.

Вот и всё.

Ладонь Гермионы послушно легла в ладонь Рона Уизли. Только потому, что ей не подали другой.

* * *

As far as my eyes can see

There are shadows surrounding me

And to those I leave behind

I want you all to know

You’ve always shared my darkest hours

I’ll miss you when I go

And oh, when I’m old and wise

Heavy words that tossed and blew me

Like autumn winds will blow right through me

And someday in the mist of time

When they ask you if you knew me

Remember that you were a friend of mine

As the final curtain falls before my eyes

Oh when I’m old and wise

Alan Parsons Project “Old and wise”

Гермиона Грейнджер и Рональд Уизли поженились ровно через год после победы над Тёмным Лордом. Бывшая девушка-заучка совсем увязла в семейных проблемах, в заботе о детях, которых у неё было семь, потеряла интерес к получению новых знаний и располнела. Её любимой стала кулинарная книга, а все заклинания, кроме тех, которые были нужны в хозяйстве, были ею забыты. Всё, что она теперь умела в совершенстве — это готовить и воспитывать детей и внуков.

Гермиона прожила долгую и спокойную жизнь и умерла в своей постели, в кругу детей, внуков и правнуков, в возрасте ста пятнадцати лет. Её супруг Рон Уизли, с которым она жила душа в душу, умер ещё двадцать лет назад. Эти двадцать лет Гермиона провела практически в полном одиночестве, не выходя из своей комнаты, и допуская к себе только своего самого любимого внука, Леандра. Из-за склероза и маразма она мало что помнила, и, как маленькие правнуки не просили её рассказать о своей жизни, которая в своё время была полна приключений, старая женщина ничего вспомнить не могла. Гермиона постоянно повторяла только одно: «Мне стоило умереть вместе с ним» и ещё «Я именно сдалась, когда решила жить дальше», и особенно часто «Я — предательница».

Только на смертном одре, когда вокруг собрались все те люди, которые любили и уважали её, и которых она сама любила, Гермиона почувствовала страшное жжение в своих венах; так бурлила в ней чужая кровь. И она поняла, что её час пришёл. Рядом с ней были дорогие ей люди, но почему-то, когда сознание прояснилось, она вспомнила, что были те, кого она любила больше. И она их увидела. Никто ничего не понял, когда седая дряхлая старуха приподняла костлявую руку и, словно бы гладя чьи-то лица, начала перечислять: «Рон, Гарри, Джинни, Северус, Снейк, Леандр…». Её голос стих, и старческая рука, в которой не было больше жизни, упала на белоснежную простыню.

Леандр Уизли, утирая слёзы, прикрыл морщинистые веки старой и мудрой женщины. Почему-то на его губах играла горькая улыбка. Ему было жалко свою бабку за её зря прожитую жизнь, за её безжалостную память и за её бурное прошлое. Ему казалось, что она хотела бы умереть как-то по-другому; возможно, в бою, или от собственной руки. Наверное, узнай Гермиона в молодости о том, как умрёт, она бы посмеялась и не поверила. Она хотела что-то совершить, но ничего не достигла. В своих попытках найти своё счастье она только теряла друзей. Судьба наказала её за честолюбивые помыслы слишком жестоко. Она даже не возненавидела того, кто поломал ей жизнь. Возможно, она вспоминала кровавый поцелуй и чувствовала, что он был искренним. Леандр Уизли был уверен, что она предпочла бы уйти с этим нереально прекрасным и нереально жестоким вампиром в вечность, чем прожить ту жизнь, которую она прожила. Наверняка её семейному очагу лучше было гореть в другом доме, где жили бы рыжеволосый врач, доверчивый, как ребёнок, и знаменитая женщина-учёный, на плечо которой он всегда мог бы опереться, на мудрость которой он всегда мог бы положиться. Но…не сложилось.

Только Леандр Уизли знал историю жизни своей бабки. Каждый день, двадцать лет подряд, она звала его к себе и рассказывала одну и ту же, вызубренную наизусть историю своей жизни. Она плакала и улыбалась, вспоминая милые лица и дорогих её сердцу людей, которых давно уже нет. Казалось, она каждый день своей жизни ПОСЛЕ вспоминала всё, что произошло с ней ДО. Поэтому она всё выучила наизусть, словно тщательно продумывала мемуары, но боялась их написать. Потому что никто не понял бы откровения её сердца, ведь все считали её счастливой женщиной, для которой не было ничего дороже семьи. Ах, если бы они знали, что она продала бы всех их за один-единственный день, на который она могла бы вернуться в прошлое и отговорить себя шестнадцатилетнюю от нескольких поступков, изменивших целую жизнь. Чтобы всё сложилось по-другому. Чтобы у неё никогда не было семерых детей с фамилией Уизли, чтобы никогда не умереть вот так…позорно для неё. Чтобы не играть роль любящей жены, матери и бабушки просто ради того, чтобы больше ничего не потерять. Но она потеряла себя, измучив своё сердце этой игрой и щемящей, невысказанной печалью. Потому что она прожила жизнь зря.

Леандр Уизли сложил свой зонт. Умытая дождём кладбищенская земля ещё долго будет хранить следы людей возле этой свежей могилы. Его рыжая племянница сажала во влажную землю цветы. Он не знал, почему выбрал именно это место…хотя, конечно, он знал, что это за место, но не знал, почему так сильно хочет, чтобы его бабка нашла своё последнее пристанище именно здесь.

Полустёртые буквы на воротах гласили: «Участники войны». Справа налево могилы в самом дальнем углу: Джинни Уизли, Драко Малфой, Пэнси Паркинсон, Леандр Тэвернер, Северус Снейп, Рональд Уизли, Гермиона Грейнджер. Могила Гарри Поттера в самом центре этого мини-кладбища, расположенного внутри кладбища большого. Вампир, которого Гермиона называла Снейком, никогда не был похоронен. Его тела вообще не нашли. Поэтому на этом кладбище не было плиты с его именем, но Леандр Уизли знал точно: они здесь все, и Гермиона наконец-то с ними…