Сон... Не в руку

Гарри внимательно изучал четвертинку грейпфрута, лежащую на его тарелке. Дадли опять сидел на диете, а это означало, что слова «десерт», «бифштекс» и «картошка» в доме даже произносить было нельзя. Еще бы: вдруг травмируешь психику «ребенка». Гарри вздохнул и отодвинул тарелку подальше, почему-то так и не притронувшись к «диетическому завтраку, очень полезному для растущего организма». Тетя Петунья, не поворачиваясь к племяннику, равнодушно бросила через плечо:

― Ты опять кричал сегодня ночью.

Гарри устало тряхнул головой, предпочитая просто промолчать. Весь его вид говорил: «Оставьте меня в покое». Дядя Вернон неодобрительно хмыкнул, развернул утреннюю газету и целиком погрузился в изучение последних новостей. Видимо, связываться с чокнутым родственником ему совсем не хотелось. Дадли под заботливым взглядом матери успешно расправился с Гариной порцией грейпфрута. По его подбородку стекал красновато-розовый сок, казалось, еще чуть-чуть и он захрюкает как заправский поросенок. Хотя нет, уже не поросенок ― самый настоящий боров. Гарри подавил острый приступ тошноты. Ему, в отличие от Дадли, есть абсолютно не хотелось. Хотелось только одного ― СПАТЬ. Но спать было нельзя...

― Ой, Гарри, тебя опять мучили кошмары, да? ― лицо Дадли прямо-таки лучилось от удовольствия. ― Бедненький, как же тебе плохо! Ну, хоть бы кто-нибудь пожалел, приласкал, по головке погладил. Ты, наверное, хочешь к мамочке?..

Гарри со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы. В ушах шумело, перед глазами плясали яркие точки, а пол начал предательски покачиваться. Юноша вскочил на ноги, неловким движением опрокинув стул, и, не произнося ни слова, вылетел из кухни. Чета Дурслей проводила его возмущенным взглядом: «Мало того, что по ночам спать своими криками не дает, так теперь еще и с утра характер показывает». Тетя Петунья презрительно поджала губы, Вернон снова закрылся газетой, а Дадли принялся канючить по поводу глупых докторов и идиотской диеты. О юном волшебнике все мгновенно забыли.

Гарри вихрем ворвался в свою комнату и стукнул дверью так, что штукатурка вдоль косяка покрылась мелкими трещинами. Ему было плохо, плохо до тошноты. Секундная вспышка гнева быстро угасала, и юношу начал бить озноб от постоянного недосыпа и нервного напряжения. Назойливый страх, оставшийся после бессонной ночи, напоминал о себе вязким холодком где-то в районе солнечного сплетения. Хотелось превратиться в невидимку и спрятаться подальше ото всего. От войны. От Волдеморта. От кошмаров...

Прав был Дамблдор: надо было учиться окклюменции, пока имелась возможность. Если бы Гарри владел этим искусством, то он смог бы сейчас противостоять ночным видениям, насылаемым Темным Лордом. То, что все эти ужасы ― дело рук Самого-Главного-Гада, не вызывало никаких сомнений.

Но шанс научиться блокировать сознание был упущен, и теперь оставалось только сидеть и терпеть, борясь с тяжелой сонливостью. Веки словно налились свинцом и нуждались в основательных подпорках. Гарри отчаянно зевнул и, наплевав на все и вся, завернулся в плед. Несмотря на яркое июльское солнце, проникавшее в комнату сквозь занавески, ему было очень холодно. Он знал, что этот холод нельзя прогнать ни грелкой, ни горячим чаем, ни физической работой. Кошмар, пугающий своей правдоподобностью, уже стоял за спиной и дышал в затылок ледяным холодом, вызывая отвратительную дрожь вдоль позвоночника. Нужно было срочно прогнать этот дремотный озноб, походить по дому, занять себя чем-нибудь ― чем угодно, лишь бы не уснуть. Не уснуть. Не ус... Голова юноши обессилено упала на сложенные руки.

...Боль, страдания, горечь. Чей-то сдавленный крик. Вспышки. Возгласы и каркающий смех. Чужая боль, бьющая по нервам с удвоенной силой...

Гарри знал, что надо делать во время таких видений. Нужно просто убедить себя, что все это ненастоящее и разорвать тягучий и темный, словно нефть, сон. Но как это сделать, если все так реально, так правдиво, так... по-настоящему? Протяни ладонь ― и коснешься пальцами холодной склизкой стены подземелья... Страх, вкрадчиво-пронырливый, перехватил горло, сковал мысли. Юноша сжался в тоскливом предчувствии: сейчас кто-то умрет. Такие сны всегда заканчивались смертью, неважно чьей...

Громкий стук и странное ощущение, что его кто-то тянет за руку, вплелись в темный узор кошмара, прогоняя боль и страх далеко в подсознание. Гарри окончательно пришел в себя и уставился на Хедвиг, которая сильно щипала его за палец и с абсолютно человеческой тревогой заглядывали в глаза.

― Спасибо, ― облегченный вздох и жадное движение руки. Сова послушно протянула лапу, позволяя отвязать посылку. От Гермионы...

Не читая письма, Гарри принялся лихорадочно рвать упаковку, раня пальцы о грубую бечеву и шипя от боли. Мысль о ножницах мелькнула и исчезла: их надо было еще искать, а до содержимого посылки хотелось добраться как можно быстрее. Громкий хруст ― и оберточная бумага упала на пол, за ней последовал кусок мягкой замшевой материи, предохранявшей драгоценный груз от ударов. Наконец, граненый флакон с зельем оказался в руках у Гарри. Дернув крышку и, кажется, сорвав резьбу, он в несколько глотков осушил емкость и крепко зажмурился, ожидая, когда зелье начнет действовать. Спустя полминуты мягкое тепло разбежалось волной по всему телу, прогоняя озноб, успокаивая и согревая.

Гарри расслабился и еще раз с чувством поблагодарил сову. Та только грустно ухнула в ответ. Действительно, что тут скажешь: зелье с мудреным латинским названием облегчало страдание, но не устраняло его причины. Через шесть часов все начнется сначала. А принимать лекарство слишком часто нельзя: возникает привыкание, сродни наркотической зависимости. Но пока впереди у него целых шесть часов. Без боли. Без страха. Целых шесть часов нормальной жизни...

Гарри потянулся, скидывая плед, и с удовольствием отметил, что озноб прекратился. Спускаться вниз к Дурслям не хотелось ― опять загрузят какой-нибудь работой, а тратить драгоценные шесть часов на прополку клумб и уборку дома было, по меньшей мере, глупо. Впереди маячила заманчивая перспектива хоть чуть-чуть отоспаться, но Гарри с глубоким вздохом заставил себя собрать в кучу остатки сил и стряхнуть дремотную негу. Несколько часов здорового сна принесли бы только кратковременное облегчение: ведь с наступлением вечера кошмары вернутся снова. Нужно было найти какое-нибудь средство, чтобы окончательно прекратить эти пытки, побороть страх и боль.

Несколько дней назад Гермиона прислала с Хедвиг тяжелый фолиант с почти нечитаемым названием на обложке. При ближайшем ознакомлении оказалось, что это научный труд по окклюменции. Правда, датировался он шестнадцатым веком, но Гермиону давность издания, по-видимому, совсем не смутила. Чего нельзя было сказать о Гарри: каждая страница книги давалась очень тяжело, он с огромным трудом улавливал суть длинных витиеватых фраз, которыми изъяснялся автор; староанглийский язык и путаная терминология тоже не облегчали задачи. В последний раз юноша остановился на двадцать третьей странице. А всего их было немногим больше тысячи...

Гарри с мстительным злорадством подумал, что он, в не столь отдаленном будущем, просто загнется над энной страницей книги от какого-нибудь особенно жестокого видения, и мир спасать будет уже некому. Волдеморт просто несказанно обрадуется.

Мысль о торжествующем Волдеморте заставила юношу окончательно выпутаться из уютного пледа и полезть в тайник за книгой. В конце концов, пока имелся хоть самый ничтожный шанс избавиться от наваждения, сдаваться было нельзя. Он и не из таких ситуаций выкручивался.

Гарри осторожно приподнял паркетную плитку, вытащил из тайника увесистый том и с громким «бумом» кинул фолиант на пол рядом с собой. Книга от удара раскрылась. На двадцать третьей странице. Юному волшебнику от такой издевки судьбы захотелось завыть в голос. Чтобы услышали не только Дурсли, но и все жители Тиссовой улицы. И чтобы хоть кто-нибудь проявил сочувствие: ведь есть же в человеческих сердцах милосердие. Или, во всяком случае, должно быть. Гарри несколько раз глубоко вздохнул, прогоняя закипающую в горле злобную истерику: что толку жаловаться, если все равно никто не обратит внимания. Спасение утопающих ― дело рук самих утопающих. Итак, страница номер двадцать три...

* * *

Ничего. Абсолютно. Двадцать страниц, освоенных с огромным трудом, четыре часа мучительно-напряженного чтения ― и абсолютно ни-че-го! Четыре драгоценных часа ― попусту. Самое время завыть от безнадеги.

Хлопнув со всей силы по обложке ни в чем неповинной книги, Гарри слез с кровати и принялся нарезать круги по комнате. Ноги слегка покалывало от долгого сидения в одной и той же позе, желудок громко напоминал о том, что утренняя порция грейпфрута досталась Дадли, глаза слипались. До конца действия зелья оставалось два часа. Два часа, только два часа!!!

Юноша пнул паркетную плитку, которую так и не поставил на место, и плюхнулся на пол рядом с тайником. Кажется, там оставалось немного печенья, присланного миссис Уизли на прошлой неделе. Гарри в напрасной надежде принялся обшаривать дальний угол тайника, но сверток с печеньем упрямо не желал находиться. Вместо него ладонь наткнулась на какой-то прямоугольный предмет, очень напоминавший книгу. Недоумевая, что бы это могло быть, Гарри вытащил предмет на свет божий...

Загадочная вещь оказалась старым фотоальбомом, подаренным Хагридом еще на первом курсе. Юноша криво усмехнулся: в последнее время ему было совсем не до фотографий. О чем может идти речь, если голова раскалывается от пульсирующей боли, а из всех эмоций остается только страх?..

На первой странице альбома улыбались его родители. Джеймс обнимал жену за плечи и что-то говорил Гарри-малышу, который со счастливым выражением лица прижимался к матери, даже не догадываясь о том, что его ждет через пятнадцать лет. Каждая черта лица Лили дышала заботой и безмерной любовью, она бережно прижимала к себе сына, словно стремясь защитить его от неведомой опасности. Во всех движениях четы Поттеров на колдографии было столько мирного счастья и безмятежности, столько светлой, ничем не замутненной радости жизни, что мысль о том, что они мертвы, казалась просто абсурдной. Гарри захлопнул фотоальбом и старательно заморгал, прогоняя непрошенные слезы. Начнешь жалеть себя ― расклеишься окончательно. Это правило он усвоил давно и поддаваться нахлынувшей тоске не собирался. Оставшиеся два... нет, один час и пятьдесят минут надо потратить на сон, а не на истерику. Ведь неизвестно, когда Гермиона пришлет очередную порцию лекарства.

Гарри встал с пола и на ватных ногах дошел до кровати. Едва добравшись до подушки, он отключился от реальности. Теперь его не могло разбудить даже стадо слонов, топочущих по лестнице ― сказались все бессонные ночи.

* * *

Ему снова снился сон. Только на этот раз боли и страха не было. Было солнце. Целое море солнца. Потоки теплого света были почти осязаемыми, они щекотали отвыкшую от загара кожу, шутливо гладили темные вихры на макушке, ослепляли яркими бликами глаза. Гарри засмеялся и протянул руку навстречу солнечному зайчику. Мохнатый луч послушно скользнул по пальцам, дразня живым теплом, словно чья-то маленькая ладошка. Солнце расплавленным золотом стекало по руке, оставляя на коже фосфоресцирующий след. Такой след бывает, если провести цветком одуванчика по голой коленке ― желтая невесомая пыльца, чуть пахнущая летом и беззаботностью. Юноша поднес руку к лицу, закрыл глаза и вдохнул: от солнечного зайчика едва ощутимо пахло ванилью. Тонкий, сладковатый, но не приторный аромат напомнил о чем-то светлом, добром, полузабытом: о лучистых зеленых глазах и заботливых прикосновениях, о тихом грудном смехе и мягком голосе... Запах ванили струился вместе с потоками света, манил за собой.

Гарри огляделся вокруг. Определенно, к тому месту, куда он попал, Волдеморт не имел никакого отношения. Заросший сад за забором дышал тишиной и летней полуденной дремой. Где-то в траве трещали невидимые глазу сумасшедшие кузнечики, деловые пчелы сновали над лохматыми макушками одуванчиков. Одуванчики росли повсюду: пробивались между плитами старого тротуара, пролезали сквозь щели в заборе, атаковали обочину. Зеленая пушистая гусеница целеустремленно ползла вверх по стеблю какого-то колючего и очень высокого сорняка.

Чтобы прийти в себя, понадобилось довольно много времени ― слишком уж разительный контраст был между обычными кошмарами и этим сном. Гарри с трудом оторвал взгляд от гусеницы и тряхнул головой, желая прогнать наваждение. Но наваждение не прогонялось, только солнечные лучи стали мягче и уже не ослепляли, а просто светили, как и полагается обычным лучам. Юноша осторожно дотронулся до забора, выкрашенного в зеленый цвет. Дерево было теплым, словно насквозь прогретым солнцем, и шершавым на ощупь; краска, наложенная в несколько слоев, покрылась сетью трещин, кое-где вздулась и отстала от поверхности. Ощущения были слишком реальными, казалось, что все это когда-то уже происходило. Гарри отдернул руку и с изумлением уставился на свои пальцы: несколько зеленых чешуек пристали к коже. Наверное, ему стало бы страшно, если бы во сне чувствовалась какая-то угроза. Но сон не нес в себе зла, он словно звал в какую-то неведомую сказку с хорошим концом. И Гарри не сопротивлялся этому зову ― он чему-то улыбнулся и зашагал вперед, туда, куда вел мощеный каменными плитами, потрескавшийся от времени и непогоды тротуар.

Шагалось хорошо. В ногах поселилась пружинистая легкость, хотелось громко хохотать без причины. Было бы здорово, если бы тротуар вообще не кончался... Но, увы, последний поворот ― и юноша очутился перед приоткрытой калиткой, тоже выкрашенной в зеленый цвет. Никаких щеколд и запоров. Гарри на секунду остановился, раздумывая над тем, стоит заходить или нет. Здравый смысл твердил, что ни к чему хорошему это не приведет, что в заброшенном саду может таиться какая-то опасность, что... Порыв теплого ветра принес из глубины сада аромат ванили, и здравый смысл пристыжено замолчал. Гарри толкнул калитку, задержав дыхание. Калитка с громким скрипом отворилась, но ничего не произошло. Кузнечики стрекотали по-прежнему весело, желтые глаза одуванчиков ободряюще улыбались в траве. В этом сне определенно не могло случиться ничего плохого.

Тропинка вела в глубину сада. Юноша пытался вспомнить, где он все это видел. Нора? Похоже, во всяком случае. Запущенный сад, деревянный забор, но... Нет, не Нора. У дома семьи Уизли всегда была какая-то своя веселая искристая атмосфера, а здесь все было иначе. Тишина, покой и запах ванили. Этот аромат всегда ассоциировался у Гарри с чем-то надежным и добрым. Семья. Уют. Дом. Мама...

Юный волшебник споткнулся на ровном месте и замер, изумленно глядя перед собой. Тропинка привела его к невысокому двухэтажному дому с обшарпанным крылечком. Полустертая надпись над дверью гласила: «№ ... Г..дрико..а л..щина».

Но не это было причиной изумления Гарри. Перед дверью стояла женщина. С глазами, зелеными-зелеными, как крыжовник. Женщина широко улыбнулась кому-то и быстро сбежала по ступенькам.

― Джеймс, я так волновалась...

Мимо Гарри вихрем промчался темноволосый мужчина в очках. Он сгреб жену в охапку и что-то горячо зашептал ей на ухо. Она в ответ только смеялась, встряхивая рыжими волосами. Гарри хотел подойти к родителям, что-то сказать, но солнечные лучи снова затопили все вокруг...

* * *

Греза медленно растворялась, оставляя после себя ощущение покоя и счастья. Часы на столе показывали 18.00. Срок действия целебного зелья давно истек.

Гарри перевернулся на другой бок и, не просыпаясь, выдохнул:

― Мама...

На полу, рядом с кроватью, лежал забытый альбом, и через открытое окно с улицы в комнату проникал едва ощутимый запах ванили…