Его игрушки, потерявшие весь лоск, с облупившейся краской, раньше принадлежали Биллу или Чарли. Застиранная мантия досталась ему от Фреда, поношенные джинсы — от Джорджа, рваный свитер — от Перси; и он провел много вечеров, приводя их в порядок, и пальцы его исколоты иголкой. Поначалу одежда ощущается странно; она хранит форму чужих плеч, локтей и запястий, и чужой запах, и от чужих пальцев пятна на дешевой ткани. Даже его лицо — коллаж из заимствованных кусочков: волосы отца, глаза мамы, подбородок тети Вирджинии, скулы дяди Томаса.
У Рона рыжие волосы, и он любит укромные местечки, прячется от назойливых взглядов в комнатушке под самой крышей, между помпезностью Перси и вульгарностью близнецов. Иногда он боится, что его жизнь всегда будет секонд-хэнд, каждый день — как жмущий узкий ботинок. Его злость похожа на Нору — темная, пыльная, в плесени, ощетинившаяся углами столов и стульев. Его горизонт сужается каждый раз, как он смотрит в окно.
Но наступает четвертый год учебы в Хогвартсе, и однажды Рон просыпается — и прозрачные языки воды лижут его нёбо, а морской народ горланит нестройную песню прямо ему в уши. Гарри покачивается в воде, бледный, испуганный, пытаясь справиться с веревками, держащими Рона у столба. И в этот момент он понимает, что Гарри — единственное на всем белом свете, что принадлежит только ему.
А потом — пятый год, и все меняется прежде, чем он успевает хотя бы поцеловать Гарри. Поднимаясь из библиотеки в спальню, Рон сворачивает за угол — и останавливается как вкопанный. Его руки немеют, стопка книг бухается на пол, а он делает шаг назад и бросается бежать, без оглядки, дальше, быстрее. Его руки слепо шарят в поисках чего угодно, стены или стула, чего-то, обо что можно опереться, пока не перестанут литься слезы — но не находят ничего.
Ночью мороз просачивается в окна Гриффиндорской башни. Рон весь покрыт мурашками; а постель Гарри пуста. Но вместо него здесь — виденная Роном картина: колено Гарри между ног Малфоя, и руки Малфоя сомкнуты на его талии — образ вбит в его память, как гвоздь, не избавиться. И ему ничего не остается, только ждать, ждать и ждать, как всегда.
Шестой год. Все думают, что у Рона есть шансы попасть на этот раз в квиддичную команду. В раздевалке после тренировки он с трудом отводит взгляд от Гарри, который сбрасывает грязные ботинки.
— Как дела у вас с Малфоем? — спрашивает он.
— Никак, Рон. Я не хочу об этом говорить.
У Гарри в голосе — напряжение, но движения плавны и легки, как у танцора. Он сдергивает с себя квиддичную мантию, переступает через штаны и трусы и поворачивается к Рону. Его тело словно светится; губы медленно двигаются, произнося беззвучную фразу. Может, «Теперь я люблю тебя». А может — «И ты пока сойдешь».
— Ты уже принял душ?
Рон качает головой; он не знает, почему так трудно стало дышать.
— Рон?
— Да?
— Давай, раздевайся.
Они в душе, и Рон задыхается. Воздуха нет, только вода — повсюду; вода катится по скользкой коже, вода капает с их ресниц, вода заливается в глаза, и только язык Гарри у Рона во рту сухой и шершавый, как у кошки. Он гладит тело Рона, руки скользят вниз по бедрам, пока не оказываются под коленями. Ладони Рона падают Гарри на плечи, он цепляется за пряди черных волос и забывает о том, что надо дышать.
Кто ждет терпеливо, тот дождется. Рон ждал достаточно долго, и Гарри пришел к нему наконец. Он ощущается немного странно — хранящий форму чужих плеч, локтей и запястий. Немного поношенный, немного рваный — Рону придется провести много вечеров, приводя его в порядок, и пальцы его будут исколоты иголкой. В нем не осталось былого лоска, и краска облупилась, а кожа еще хранит чужой запах; б/у, как и все в жизни Рона.
Vova
