Победители

"Jedem das Seine", что означает: "Каждому — свое"

Надпись на воротах Бухенвальда.

Гарри шел по Литтл Уингинг, сам не зная, зачем приехал сюда, в город, где никогда не был счастлив.

Сколько лет прошло, а Тисовая улица нисколько не изменилась — те же квадратные дома и их не менее квадратные владельцы, напоминающие родных братьев Вернона Дурсля. Все так спокойно, обыденно, будто и не было войны и Великой Битвы, Гарри, как обычно, должен провести здесь каникулы, а из-за поворота сейчас появятся надутый дядя и презрительно поджавшая губы тетя.

Может быть, поэтому он и приехал в этот город, чтобы хоть на несколько минут представить, что последние годы были просто страшным сном, а сейчас можно проснуться и снова с надеждой смотреть в будущее?

Мальчик-который-выжил-в-который-раз... Герой войны. Победитель Волдеморта. Кавалер ордена Мерлина I степени и множества других английских и иностранных орденов. Доблестный командир особого подразделения авроров. Вероятно, следующий Министр Магии. И это все в двадцать четыре года...

Простые волшебники считают, что он практически всесилен.

На самом деле, все эти громкие звания и титулы — пустой звук, а ордена — лишь глупые ненужные побрякушки. Зачем они вообще нужны, если не смогли помочь «герою» спасти ни одного из друзей?

Гарри привычно начал перебирать в памяти лица тех, кто больше никогда не вернется. Как их много...

Сириус... он умер уже восемь лет назад, а боль так и не утихла, да и как она может утихнуть, если ее только усиливают все новые и новые потери.

Дамблдор... он казался неуязвимым, был символом того, что Темному Лорду можно противостоять. Сколько раз его объявляли погибшим, но он возвращался назло всему. Он выжил в Великой Битве и сплотил вокруг себя всех, кто хотел бороться. Некоторые и сейчас не верят в его смерть...

Снейп... старый враг, ставший ближе многих друзей, Гарри уже и не пытался сосчитать, сколько раз обязан ему жизнью. Его страшная судьба потрясла многих...

Джинни... верная подруга, хороший товарищ и в бою и в работе, ее вспоминать было особенно тяжело. Когда-то Гарри надеялся, что они всегда будут вместе. Не судьба... Веселая неунывающая Джинни — она прошла всю войну, но так называемая «мирная жизнь» оказалась еще страшнее. И опять Гарри не было рядом в нужный момент...

Невилл... он оказался достоин своих родителей... Колин... ему было всего семнадцать... Луна... Чарли... Джастин... Эрни... Ханна... Чжоу... Кингсли... Алисия...

Как их много... Всех не перечислить, да он не всех и знал по именам.

От старших классов осталось не больше двадцати человек. Преподаватели Хогвартса, выпускники прошлых лет, откликнувшиеся на зов Дамблдора, авроры, вызвавшиеся помочь, — из них практически никто не выжил.

Великая Битва — Великая Бойня.

Но не всех же он потерял! Не всех?

Рон... Они со Сьюзан вроде бы счастливы, если вообще можно использовать это слово. Он еще держался после потери родителей и почти всех братьев, но случай с Джинни его доконал. Рон ушел из авроров и покинул Англию. Гарри не мог его винить.

Он вообще никого не винил, кроме себя.

Кто еще? Люпин... Он тоже уехал из Англии, здесь больше нет работы для оборотней, даже если они герои войны. Он иногда приглашал Гарри в гости, но тот всегда отказывался под благовидным предлогом. Не мог смотреть Ремусу в глаза. Впрочем, Люпин два раза приезжал — на судебные заседания, когда выносили приговор людям, которых он любил. У Гарри не хватило духу даже подойти к нему.

Почему он всегда проигрывает, когда пытается защитить друзей?

Герой...

Все друзья — кто в могиле, кто в Азкабане, кто... нет, об этом нельзя было даже думать. Но Гарри уже не мог справиться с собственными мыслями. И пусть Печать Молчания впивается в руку, напоминая о том, что ждет нарушителей тайны, он должен хотя бы раз подумать об этом, чтобы не сойти с ума.

Гермиона... Гарри никогда ее больше не увидит. Но она жива, жива, и это уже победа. Ведь казалось, что все уже кончено, но бывают же на свете чудеса... Ее спас человек, который сам почти мертв, человек, чье тело вот уже три с половиной года лежит в одной из тихих палат клиники св Лазаря. И Гарри знает, что это он должен был там лежать, знает, что ходит и разговаривает за счет чужой жизни.

Целители давно уговаривают отключить безумно дорогое магическое поле, не дающее телу, лишенному души, спокойно умереть. Но Гарри упрямо платит, хотя давно уже не надеется, что сознание может вернуться в эту пустую оболочку. И будет платить, пока на его счету есть хоть один галеон...

Гарри медленно повернулся и пошел прочь из города, где никогда не был счастлив.

Мальчик-который-всегда-выживает-теряя-друзей...

Ветер задувает свечу, но раздувает костер.

Франсуа де Ларошфуко

Жизнь — это заглядывание в разные зеркала в поисках собственного лица.

Войцех Бартошевский

Меня зовут Анна Смит. Не очень броское имя, правда? Я живу в маленьком домике в пригороде Сиднея и веду тихую, размеренную жизнь. Школа, в которой я работаю, находится всего в пяти минутах ходьбы от моего дома, не надо даже выводить из гаража машину. Я покупаю продукты в соседнем супермаркете, утром делаю пробежку по парку, а по вечерам люблю сидеть на берегу и смотреть на море.

Я ничем не отличаюсь от всех моих соседей.

Если бы не одна мелочь.

Я помню только последние три года и одиннадцать месяцев. Дальше — темнота.

Фактически, эти неполные четыре года и есть вся моя жизнь. Можно сказать, я появилась на свет уже взрослой. Сейчас мне двадцать пять лет или чуть-чуть меньше, а может, и больше, я не знаю.

Я ничего о себе не знаю.

Даже лицо в зеркале кажется мне чужим.

Три года и одиннадцать месяцев назад, в конце декабря меня нашли на берегу моря без сознания. И, как потом оказалось, без памяти. На мне была совершенно обычная, хоть и мокрая одежда, в карманах нашлись: билет на рейс Лондон-Сидней, ключ от камеры хранения и паспорт на имя Анны Смит.

Полиция провела расследование, в ходе которого было установлено, что я за день до этого прилетела из Лондона, взяла напрокат машину и сказала, что поеду с другом за город. Ни машину, ни друга так и не нашли, поэтому полиция пришла к выводу, что я не справилась с управлением и упала вместе с автомобилем в море.

С тех пор я — Анна Смит. У меня есть ее паспорт, ее свидетельство об окончании педагогического колледжа, ее кредитная карточка и даже ее лицо.

Теперь я преподаю математику в соседней школе, а в свободное время увлекаюсь мифологией различных стран и лекарственными травами.

Дерек надо мной смеется, говорит, я скоро все комнаты забью книгами. Он сторонник официальной медицины, к народным средствам относится без уважения, а читать предпочитает детективы. Мы иногда спорим с ним, но без особого энтузиазма.

Дерек — это мой психотерапевт. Он начал меня лечить еще три года и одиннадцать месяцев назад. За все это время он недалеко продвинулся в восстановлении моей памяти, зато стал моим лучшим... да и, пожалуй, единственным другом. Я не особо общительный человек, с соседями и коллегами у меня доброжелательные отношения, но не больше, а с Дереком... Мы ужинаем вместе, проводим выходные вместе, спим вместе. В общем, готовая супружеская пара. Наверно, я так и выйду за него замуж, он уже не раз намекал на то, что неплохо бы узаконить наши отношения. Почему бы и нет, жить с ним уютно и спокойно.

Вот только не люблю я его.

Раньше было проще, я убеждала себя, что на пылкие чувства я и так не способна, поэтому надо радоваться тому, что есть. Ну чем мне плохо с Дереком? Он умный, привлекательный, хорошо зарабатывает, да и в сексе у нас все в порядке. Мы похожи по темпераменту и оба не склонны к экспериментам. Чего еще желать?

Все изменилось в один день. Точнее — в одну ночь в конце ноября, когда Дерек впервые остался у меня до утра. Раньше я предпочитала, чтобы он вечером уходил домой, но тут вдруг решила, что нашим отношениям пора переходть в новую стадию.

Утром я проснулась в прекрасном настроении, я уже и забыла, как это прекрасно — просыпаться в обьятиях любимого. Первые солнечные лучики пробивались сквозь щели жалюзи и приятно грели мне щеку.

Я открыла глаза и при виде Дерека испытала такой шок, что вскочила и убежала в ванную. Там я рухнула прямо на кафельный пол и зарыдала, казалось, все мое тело было пронизано нестерпимой болью. Хватило всего одного воспоминания, и уютный мирок, придуманный мной, рухнул.

Нет, с Дереком было все в порядке. Просто я ожидала увидеть кого-то другого. Человека, которого я любила...

Я лежала на полу и выла от бессилия и разочарования. Я испытывала боль, отчаяние и страшную, безумную тоску по человку, которого даже не могла вспомнить. Но я помнила, что он есть и что я люблю его.

Или он был?

Почему меня гложет острое чувство потери? Почему...

За окном бушевала страшная буря.

Больше я не остаюсь с Дереком до утра. Его удивляет мой «пунктик», но он не возражает, считает, что это пройдет. О причинах я ему так и не рассказала, хоть и понимаю, что надо, ведь он мой психотерапевт и может помочь. Но я не хочу.

Для меня вообще наши отношения превратились в тоскливую обязанность, но я не могу их порвать, ведь кроме Дерека у меня никого нет. Боюсь остаться совсем одна.

С тех пор прошло чуть больше недели. С виду все осталось по-прежнему, тот же привычный круг — парк, работа, супермаркет, набережная, Дерек.

Но я точно знаю, что моя жизнь изменилась. Дело в том, что по ночам я стала видеть сны. Ужасные, мучительные сны.

Правда, просыпаясь, я почти ничего не помню, одни обрывки, но и их достаточно. Я больше не чувствую себя призраком, у меня появилось прошлое. Кому-то моя уверенность в этом может показаться смешной, на слишком уж зыбкой основе она строится. Но для меня нет ничего более важного и реального.

«...Обрывки фраз, топот ног... Знакомые голоса звучат словно издалека.... Люди расступаются, никто не решается поднять на меня глаза... Я смотрю на распростертое в луже крови тело и чувствую, как сердце разрывается на части. Хочется умереть, чтобы избавиться от страданий... И я слышу свой собственный вопль, в котором нет ничего человеческого...

...Целительница качает головой: «У него нет ни единого шанса, мисс...» Каменные стены расплываются, словно в тумане, огоньки свечей режут глаза... А я-то думала, что у меня не осталось больше слез...

...Две фигуры на полу, освещаемые только огнем в камине, корчатся от боли. Я смотрю на них и упиваюсь их мучениями, утоляя сжигающую меня ненависть... Больше нет надежды, а значит, в моем сердце не осталось ни жалости, ни доброты, в нем вообще ничего не осталось... Я даже не мщу, я просто пытаюсь ослабить мою собственную невыносимую боль... Но она только становится все сильнее и сильнее...

...Тяжелые ворота закрываются за мной, и холодный голос без эмоций произносит: «Добро пожаловать в ад», не запугивая, а просто сообщая, как делал уже это сотни раз...

...И пустота...»

От этих снов я просыпаюсь в холодном поту.

Кто я? Какие грехи на моей совести? Но не надо себя обманывать, не это меня интересует в первую очередь. На самом деле мне плевать, какие преступления я совершила. Я работаю, гуляю, разговариваю, словно автомат, все мои силы, все мои помыслы сосредоточены только на одном — вспомнить! Я пытаюсь восстановить в памяти хоть одно лицо или одно имя, но все без толку.

Но я сумею. Я никогда не сдаюсь.

Только одно лицо мне не хочется видеть — лицо человека, которого я любила. Я боюсь его вспоминать, боюсь, что снова вернутся боль и апатия.

Мне нельзя плакать, если я хочу найти своих врагов и отомстить. И никто меня не остановит.

Я не дам сломать себя второй раз.

Только бы найти в себе силы вспомнить...

То, что не убьет тебя, сделает тебя сильным.

Фридрих Ницше

В будущем люди будут жить долго и счастливо, даже в тюрьмах.

Кащей

Тяжелые ворота закрылись за девушкой, и усталый голос без эмоций произнес: «Добро пожаловать в ад», — не запугивая, а просто сообщая, как делал уже это сотни раз.

Девушка решительно вздернула подбородок и пошла за пожилым охранником, который явно спешил поскорее довести ее до камеры. Конечно, какой человек в здравом уме пожелает задержаться здесь хоть одну лишнюю минуту.

Пламя факелов терялось в непроглядной тьме коридора, казалось, что ему не хватает кислорода и оно вот-вот задохнется, оставив обоих людей в темноте. Тяжелая, гнетущая тишина нарушалась только звуком шагов да негромким шорохом, когда очередной узник шарахался в глубину своей камеры.

— Почему они все прячутся? — девушка старалась, чтобы ее голос звучал твердо.

Охранник хотел было огрызнуться, но сдержался и сухо ответил:

— От света отвыкли. Ты через пару недель тоже начнешь прятаться.

— Я тут не навсегда! — с вызовом заявила девушка. — Только на семь лет, и мне даже свидания разрешили.

— Семь лет — это все равно, что пожизненно, скоро сама поймешь. А насчет свиданий... редко кто приходит во второй раз.

Он остановился, позвенел ключами и распахнул толстую дверь с небольшим окошком, забранным решеткой.

— Заходи.

Девушка высоко подняла голову и вошла в камеру, словно в бальную залу. Охранник усмехнулся, скольких таких он уже повидал, и все храбрились поначалу. Он бросил взгляд на новую узницу перед тем, как запереть дверь. Хорошенькая, даже тюремная роба и стрижка почти наголо не могут этого скрыть. Молоденькая, лет восемнадцати-двадцати, не больше. Эх, девочка, что с тобой будет через семь лет, и представить страшно. Он грубовато произнес:

— Оставляю один факел, чтобы ты осмотрелась. Как погаснет, так все, света здесь не положено. Еда будет появляться на столе утром... да что там, тебе ведь уже все объяснили...

Девушка молча кивнула, ее храбрость таяла на глазах.

— Да, тебе еще особая привелегия — окно, — он указал на едва различимое темное пятно под самым потолком.

— Это окно? Такое крохотное... сюда солнце хоть когда-нибудь попадает?

— Не стоит особо надеяться, девочка. Но днем все же будет не кромешная темнота, а в июне, когда солнце стоит высоко, может, разок и лучик света мелькнет. Таких камер во всем Азкабане всего две — твоя и вот эта, слева.

— А кто в ней? — Похоже, она не столько хотела узнать ответ на этот вопрос, сколько пыталась задержать человека еще хоть на минутку.

— Никого. Прощай девочка. Свой номер помнишь?

— 261384, — прошептала та.

Дверь со скрежетом закрылась, охранник забрал второй факел и ушел. Его шаги уже давно затихли, а девушка все стояла у двери, словно не в силах была оглянуться и посмотреть на место, где ей предстояло провести столько лет.

Наконец она собрала волю в кулак и повернулась. Камера, как камера: откидная койка, стол, ширма, за которой туалет и умывальник. Интересно, ширма тоже всем положена, или это друзья постарались? По идее, зачем здесь ширма? Камера же на одного человека, да и темно тут... Нашлись еще: туалетная бумага, мыло, полотенце, зубная паста и щетка. В углу веник и совок. Метлу что, боятся давать? На столе — кувшин с водой, кружка, тарелка и ложка. Все. Ах да, еще расческа. Зачем? Волосы-то остригли...

Девушка присела на краешек кровати. Факел уже начал потихоньку гаснуть, вместе с темнотой наползал страх.

«Хорошо хоть дементоры не все время ходят, — мелькнула в голове мысль, — Рон говорил, что по новым правилам они должны патрулировать снаружи, а внутри делать обход раз в три дня... Хотелось бы знать, который сегодня день?»

Она вздрогнула, когда факел в последний раз вспыхнул и погас. Темнота обступала со всех сторон, душила и запугивала. Девушка постаралась отогнать панические мысли, не хватало только вдобавок к самим дементорам еще и умирать от страха перед их приходом. Она попыталась сосредоточиться на чем-нибудь хорошем, но мысли упорно возвращались к жуткой реальности.

«Номер 261384... Неужели здесь и правда уже сидело больше двухсот тысяч человек? Великий Мерлин, да во всей Европе не найдется столько волшебников... Хотя, чему удивляться, сколько сотен лет в Азкабан сажают преступников, причем не только английских... Да и нумерация ведется аж с XIII века до нашей эры, страшно представить — еще и Англии не было, а Азкабан уже существовал... Надо держаться. Сириус провел здесь двенадцать лет и вышел вполне нормальным... ну почти нормальным человеком. Он был невиновен и знал это, потому и не сошел с ума. Я тоже невиновна, что бы там не решили проклятые идиоты-присяжные. Им не удастся меня сломать, я сохраню рассудок, выйду отсюда и найду этого ублюдка, который меня подставил. Вот тогда он пожалеет, что не умер на самом деле, Азкабан для него покажется раем...».

— С такими мыслями Вы можете сразу готовиться ко второму сроку, причем уже пожизненному, — голос из темноты прозвучал мягко, но на удивление отчетливо, ехидные нотки только придавали ему выразительности.

Девушке он показался смутно знакомым, да и вообще, хозяин голоса что, мысли читает?

— Не пугайтесь, мысли я не читаю, — усмехнулся голос, — просто Вы последнюю фразу вслух сказали. Здесь все разговаривают сами с собой, вот только Вы как-то рановато начали.

— Кто Вы? — она на ощупь добралась до двери и попыталась что-нибудь разглядеть через окошечко.

— Номер 258635, к Вашим услугам, леди, — голос явно насмехался.

Девушка попыталась вспомнить, кого из ее знакомых посадили в Азкабан еще до Великой Битвы, ведь, судя по номеру, этот человек здесь уже давно. Раньше в Англии сажали не больше двадцати человек в год, ну, это не считая тех, у кого срок был меньше полугода, таким присваивался не номер, а буквенный код. Плюс из других стран присылали особо опасных преступников, это еще около тридцати человек в год... Правда, в Средние века и по несколько сотен набиралось, но это было давно. Удивительно, как много можно прочитать в камере предварительного заключения... Теперь суды только успевают отправлять сюда преступников. Условия содержания стали мягче, зато законы жестче, что же, война напугала не только Англию. После Великой Битвы в Азкабан посадили уже около двух с половиной тысяч человек, значит хозяин голоса здесь уже точно больше трех лет.

Девушка совсем запуталась. Если этот человек попал в тюрьму так давно, то откуда она может его знать? Три года и два месяца назад она еще мирно училась в Хогвартсе, с преступниками знакомств не водила. С другой стороны, голос, несомненно, знакомый...

— Кстати, Вы знаете, для кого предназначалась камера слева от Вас? — прервал ее размышления невидимый собеседник. — Та, что с окном.

— А Вы знаете? — удивилась девушка.

— Мы тут очень многое знаем. Вы даже не представляете, как много здесь хорошо осведомленных людей и как быстро распространяется информация. Тем более, что новые постояльцы прибывают не реже двух раз в неделю. Сейчас в Азкабане народа едва ли не больше, чем во всей Англии.

— Так для кого предназначается та камера? — девушка решила не мучиться и оставила попытки вспомнить, кому может принадлежать голос. Рано или поздно собеседник представится сам, она может и подождать, времени полно.

— Разве я сказал «предназначается»? Я сказал «предназначалась», это большая разница. Здесь должна была сидеть Ваша подруга. Та самая, для которой тюрьму заменили вечной ссылкой.

Девушка судорожно вцепилась в прутья решетки. Кто же это такой? Откуда он знает? И почему Печать Молчания не запылала, как обычно? В голову сами собой хлынули воспоминания, которые с таким трудом были задвинуты в самый дальний уголок памяти.

...Тело в луже крови... крик, больше напоминающий вой раненого зверя... и шепот Гарри: «Я... я виноват...».

...Он отводит взгляд, но все и так ясно... «Так будет лучше для тебя...», и самое смешное, что он действительно в это верит...

...Хрупкая женская фигурка на коленях... безразличный голос зачитывает приговор... хруст сломаной палочки...

«Нет, я не поддамся! Моя собственная палочка цела, и через семь лет я получу ее назад!»

— Что молчите? — нетепеливо спросил голос. — Думаете, почему ее отмазали от Азкабана, а Вас нет? Друзья-то у вас общие, — он ехидно рассмеялся.

— Да что Вы знаете? — в этот момент девушка испытывала к невидимому собеседнику почти ненависть. — Я через семь лет выйду, а она не вернется никогда. А ведь она столько сделала для победы, мы все у нее в долгу, весь мир у нее в долгу. Гарри за нее просил, мы все за нее просили, а сумели добиться только того, чтобы поцелуй дементора заменили на вечное заключение. Приравняли ее, героиню войны, к Упивающимся Смертью. Если бы не завещание... — она осеклась, снова вспомнив страшную алую лужу на дорогом паркете и тихий голос адвоката на суде. После прочтения завещания присяжные единодушно заменили Азкабан пожизненной ссылкой к маглам. Навсегда. Без магии. Со стертой памятью. Но это тоже жизнь.

— Завещание? Я не знал... Разве он все-таки умер?

— Нет, но шансов, что он придет в себя — никаких. Эта тварь здорово постаралась. Будь она проклята, и сестра ее тоже, и все их родственники...

— Мы уже прокляты... — на этот раз в голосе не было даже тени насмешки.

Девушка растерянно замолчала, а потом осторожно спросила, вглядываясь в темноту:

— Мистер Малфой?

То, что не убьет тебя, сделает тебя сильным.

Фридрих Ницше

Чтобы быть довольным своим положение, необходимо сравнить его с положением худшим.

Бенджамин Франклин

Из камеры напротив послышался тихий смех.

— Ну наконец-то, а я уж начал бояться, что Вы меня совсем забыли... мисс Уизли, — Люциус Малфой похоже находил ее удивление очень забавным.

Девушка вздрогнула, услышав свою фамилию.

— Как Вы меня узнали? Вы же видели меня всего два раза, да и то, когда я еще маленькой была. Только не говорите, что запомнили.

— Не обольщайтесь, мисс Уизли, подумайте лучше логически. Я ведь уже говорил Вам, что новые люди появляются здесь примерно два раза в неделю. Так что весь Азкабан в курсе Вашего громкого процесса, некоторые даже пари держали, на сколько лет Вас посадят, — он объяснял тоном терпеливого взрослого, разговаривающего с глупым ребенком.

— Тогда Вы знаете, и за что я здесь, — с вызовом заявила Джинни.

— Конечно. За убийство моего сына. Как Вы с ним справились, ума не приложу, мне лично без Круцио ни разу не удавалось его вразумить, а тут... — Непонятно было, шутит Люциус или говорит серьезно. — Это правда, что Вы не применяли магию?

— Мою палочку перепроверили сто раз, — раздраженно ответила девушка, — я не применила к Драко ни одного заклинания, даже самого простого. Поэтому мне и дали только семь лет.

— Да, блестящий конец для последнего потомка рода Малфоев — ревнивая девчонка треснула кочергой по голове, а потом испугалась и выбросила тело в море. Тут поневоле задумаешься.

— Не кочергой, а лампой, и вообще, я только защищалась.

— Не оправдывайтесь, мисс Уизли, я Вас ни в чем не обвиняю. Это просто философские размышления вслух. Здесь все становятся или философами, или сумасшедшими... Впрочем, одно другому не мешает, Вы это тоже скоро поймете.

Джинни поежилась, слишком уж глухой и безысходной тоской веяло от этих слов. Нет, ей не стало жалко Люциуса Малфоя, но сейчас они были товарищами по несчастью. Вот ведь как жизнь повернулась... Похоже, последние слова она опять произнесла вслух, во всяком случае, Малфой немедленно отозвался.

— Действительно, мисс Уизли, скажи нам кто-нибудь четыре года назад, что мы будем сидеть в соседних камерах, мы бы оба весело посмеялись. Не так ли?

— Вам, я вижу, и сейчас весело, — минутная симпатия уже прошла, и теперь Джинни хотелось, чтобы Люциус заткнулся.

— Конечно, мне весело. Сами подумайте, я сижу здесь уже почти два года...

— А почему у Вас тогда номер такой... ну, как будто Вы в Азкабане лет пять-шесть? — перебила его девушка.

— Мне присвоили мой старый номер, который был до побега. Но не отвлекайте меня, — нетерпеливо ответил Малфой. — Так вот, я сижу здесь и, конечно, проклинаю тех, кто меня сюда засадил, составляю списки врагов, в котором, кстати, есть и Вы, мисс Уизли. Где-то во втором десятке...

— А кто на первом месте?

— Мистер Поттер, разумеется. Ваш вечно выживающий герой — слишком значительная фигура, чтобы им можно было пренебрегать. Этакий ферзь... Вы играете в шахматы, мисс Уизли?

— Плохо.

— Не беда, я Вас научу, времени у нас с Вами достаточно. Но я опять отвлекся. Итак, сами понимаете, что я не очень-то доволен своим положением. Тем более, что мои враги живут припеваючи, как и положено победителям. И вдруг, о чудо, в соседнюю камеру сажают Вас — родную сестру человека, который меня сюда отправил. Кстати, мистер Рональд Уизли на втором месте в моем списке, как всегда позади мистера Поттера. Конечно, если бы вместо Вас здесь оказался кто-нибудь из них, я бы обрадовался еще больше...

— В отличие от Вас, я в Азкабане не навсегда, — язвительно заявила Джинни.

— Да, но я-то проигравший, а Вы вроде как победительница. И тоже здесь — не помогли Вам ни лавры героини, ни брат — заместитель Министра Магии, ни любовник — ваш великий Герой, спаситель волшебного мира...

— Да как Вы смеете! — Джинни пришла в такую ярость, что вода в кувшине забурлила.

— А что я такого сказал? — невинно поинтересовался Малфой.

— Перси мне не брат, а Гарри — не любовник, слышите!

— Ну с мистером Персивалем Уизли я давно знаком. Напоминает Барти Крауча, не младшего, разумеется, тот был чокнутый фанатик, а старшего... Рассчетливый и упертый, у таких действительно нет родственников. Значит, мистер Уизли пожертвовал Вами ради карьеры? Если это Вас утешит, почти все политики поступили бы так же.

— Знаете что...

— Ну а что касается Вас и мистера Поттера... Скажем, не любовница, а боевая подруга, так Вам больше нравится? Не стесняйтесь, мисс Уизли, об этом же все знают. И то, что Вы его на моего сына поменяли, тоже всем известно.

— Сволочь Вы, — грустно сказала Джинни, злость ушла, теперь ей хотелось плакать.

— Как Вы изысканно выражаетесь, мисс Уизли, даже ругаться умудряетесь вежливо, — в голосе Люциуса звучала не только насмешка, но проскользнули и уважительные нотки, — вот что значит воспитание в хорошей чистокровной семье.

— Какая честь! С каких это пор Вы мою семью за хорошую стали признавать, — вяло огрызнулась девушка.

— С тех пор, мисс Уизли, как Ваша семья оказалась на стороне победителей, значит, она достойна уважения.

— Вы уважаете только победивших?

— Я уважаю сильных и умных.

— Значит Вы слабый и глупый, раз сидите здесь? — ехидно усмехнулась Джинни.

— А Вы молодец. Не теряетесь, — Малфой говорил уже совершенно серьезным тоном, — так и нужно, насмешка разит сильнее многих заклинаний. Наверное, Вы правы, мисс Уизли, я был достаточно глуп, чтобы поставить все на проигравших, и достаточно слаб, чтобы попасться. Знаете, я уже столько раз думал о том, что бы я сделал, будь у меня возможность вернуться на несколько лет назад...

— Неужели Вы бы раскаялись и перешли на нашу сторону? — девушка вложила в эти слова весь имеющийся у нее в запасе сарказм.

— Вы мыслите слишком прямолинейно, моя дорогая. — Люциус ловко прощупывал ее слабые места. — Нет, раскаяние — это не для меня. Но я бы подготовил себе путь для отступления в стан победителей, как это сделал наш общий друг Северус...

— Не смейте так говорить! Да Вы и мизинца его не стоите, да Вы, Вы... — Джинни задыхалась от ярости. На этот раз закипела вода не только в ее кувшине, но и в том, что стоял на столе у Малфоя.

Люциус удовлетворенно кивнул головой. Он не ошибся... Эти кретины преподнесли ему прекрасный подарок. Только не надо пережимать.

— Успокойтесь, мисс Уизли, я постараюсь больше не затрагивать эту болезненную тему.

— С чего вдруг такая деликатность?

— Здесь не так уж много собеседников, — вздохнул Малфой. — Давайте не будем ссориться, мисс Уизли. Лучше отдохните, тем более, что силы Вам еще понадобятся, завтра придут дементоры.

Он замолчал. Джинни села на кровать и закрыла лицо руками.

«Дементоры, дементоры, — эхом отдавалось в ее голове, — завтра придут дементоры...»

Ветер задувает свечу, но раздувает костер.

Франсуа де Ларошфуко

В действительности человек хочет не знаний, а определенности.

Рассел Бертран

Сны посещают меня все реже и реже. Наверное, я должна этому радоваться, ведь среди них нет ни одного счастливого. Но для меня именно эти сны и есть настоящая жизнь, лишившись их, я потеряю себя и снова стану призраком. Четыре года я словно не жила, а просто существовала, ни к чему не стремясь и не испытывая никаких эмоций.

Но теперь-то я чувствую! Мир приобрел краски, запахи, вкус. И пусть пока я лучше ощущаю горечь полыни, чем сладость земляники, пусть я различаю только черный и красный цвета, но это лучше, чем жить все время в сером вязком тумане.

У меня было прошлое, и все чувства остались там. Я могу их вернуть только одним способом — вспомнить. За четыре года новые эмоции так и не появились, а в прошлом только две страсти оказались достаточно сильны, чтобы прорваться сквозь стену, окружающую мою память, — любовь и ненависть.

Любовь к человеку, которого я не помню.

И ненависть к тем, кто его убил.

Может, это глупо, но у меня наконец появилось, ради чего жить.

Вспомнить! Я должна вспомнить. И я не сдамся.

Кто же я? И кто такая Анна Смит?

Когда меня нашли, мне было около двадцати лет. По документам Анны Смит — двадцать один, конечно, я им не верю, но зеркало говорит мне то же самое. Правда, я и ему не верю...

Судя по речи, я — англичанка. Анна Смит тоже из Великобритании. Давно надо было туда съездить, но я ужасно боюсь летать на самолете. А морем — слишком долго, мой отпуск не так уж велик. Я понимаю, что это только отговорки, но до той ноябрьской ночи мне было как-то все равно.

У меня хорошее образование, обширные знания, но иногда и в них я словно наталкиваюсь на невидимую стену, как будто кто-то специально отгородил часть моей памяти. И об эту стену можно биться, пока не потеряешь сознание или пока не сойдешь с ума.

Что еще?

Я не девственница. Причем и в этой области мои знания достаточно велики. Одно время меня даже посещало ужасное предположение, что в прошлой жизни я была профессиональной... нет, даже мысленно не могу произнести. Но потом я несколько успокоилась, поскольку поняла, что тут я, скорее, теоретик, чем практик. Словно я специально изучала человеческое тело и теперь знаю все нужные точки, нажимая на которые можно доставить наслаждение... или боль. Но мысль о чужих прикосновениях, о том, что до меня могут дотрагиваться неизвестно чьи руки, причем неважно — мужские или женские... К горлу сразу подкатывает тошнота. Я и с Дереком-то сошлась не сразу, причем это была скорее потребность организма, чем удовольствие.

Кстати, о том, что у меня есть такие специфические знания, я узнала не так давно. Мы встречались с Дереком где-то около полугода, когда я попала в довольно неприятную ситуацию. Как-то вечером я решила немного сократить путь и пошла по темной пустынной улице. Знакомая история, не так ли? Сколько таких я читала в газетах, а все оказалось не впрок. Я и опомниться не успела, как из подворотни выскочил какой-то парень, и через несколько секунд я уже стояла, прижатая к стене, а этот придурок держал у моего горла нож. Пока я пыталась вспомнить, что телевизор советует делать в таких случаях, мои руки действовали словно независимо от рассудка. Они легко пробежались по телу мужчины, после чего тот выронил нож и с остекленевшим взглядом рухнул на землю.

Я хотела было убежать, но гражданская сознательность взяла верх, да и незадачливый насильник уже не выглядел опасным, так что я осталась и вызвала полицию. Патрульная машина появилась через пять минут и вскоре мы были в полицейском участке. Я так и не смогла толком объяснить, что произошло, впрочем, мне и не очень-то хотелось рассказывать о своих интуитивных действиях. Я сказала только, что этот парень напал на меня, но ничего не успел сделать, потому что у него вдруг случился припадок. Кажется, мне не очень-то поверили, так как у мужчины врач констатировал болевой шок и временный паралич. Но поскольку этого придурка уже давно разыскивали за подобные дела, то меня не стали слишком допрашивать, поблагодарили за содействие и отпустили, предупредив только, что мне, наверное, придется повторить свои показания на суде.

Я рассказала эту историю Дереку, в то время я ему еще все рассказывала. Он заинтересовался, причем интерес его оказался достаточно практического плана. Он предложил мне положиться на интуицию и попробовать настроиться на то, что человека надо не вырубить, а доставить ему удовольствие. А себя предложил в качестве подопытного.

Эффект превзошел все ожидания, во всяком случае, все мои ожидания — точно. Я закрыла глаза и даже не пыталась контролировать свои действия. Через пару минут Дерек уже дошел до оргазма.

А ведь я не использовала ничего, кроме рук, даже раздеваться, и то не понадобилось.

Дерек, когда пришел в себя, сказал, что я, должно быть, изучала какой-то редкий вид массажа, а может быть, борьбы, по его словам, это почти одно и то же, разница только в целях, которые нужно достичь.

Что еще я о себе знаю?

Я среднего роста, блондинка, такая... светло-русая. Внешность самая обыкновенная — не красавица, но и не уродина. Особых примет нет. Вот только не мое это лицо, и за четыре года я к нему так и не привыкла. Одно время я хотела длинные волосы отпустить, надеялась, что так будет лучше. Не получилось, не растут они, словно заколдованные.

Да, как это я пропустила, у меня же есть еще одна особенность, не знаю, как ее правильно назвать... но Дерек говорит, что я экстрасенс! Я могу подвинуть взглядом карандаш и угадать, какая карта лежит наверху колоды — черная или красная. Но не это главное.

Я чувствую опасность, угадываю настроения, легко просчитываю реакцию человека на то или иное (не очень значительное) событие. Я умею влиять на большие группы людей, что не раз помогало мне в преподавательской работе. Если я прислушиваюсь к интуиции, то всегда делаю правильный выбор, причем не важно, что мне надо выбирать: платье, учебник, дорогу. Ошибка была только один раз — в том случае с насильником, правда, теперь я думаю: ошибка ли это? Или это еще одна ступенька в той лесенке, которую я строю около стены в своем разуме, надеясь перелезть через нее, раз уж сломать невозможно.

Может быть…

Не так трудно умереть за друга, как найти друга, за которого стоит умереть.

Мигель де Сервантес

Время и деньги — самое тяжкое бремя в жизни, поэтому самые несчастные из смертных — это те, у кого и того, и другого в избытке….

Джонсон Сэмюэль

Маленькую квадратную комнатку заполняло голубоватое сияние, исходившее не только от потолка, но и от стен, и от пола, не давая появиться даже малейшей тени. В этом сиянии стеклянное ложе было почти незаметно, казалось, что накрытое тонкой белой тканью тело просто парит в воздухе. Дверь была незаперта, да и неудивительно, все равно магическое поле было, как всегда, настроено лишь на четверых: директора клиники, лечащего целителя, самого пациента и человека, который оплачивал лечение. Всех остальных ждала быстрая и неминуемая смерть, о чем любезно предупреждала надпись на каждой двери. Но и те, кто мог не бояться поля, входить имели право лишь в крайнем случае, каковых пока в клинике не случалось.

Двое мужчин смотрели в окошко, через которое можно было прекрасно разглядеть всю маленькую палату.

— Как он? — безнадежно спросил тот, что повыше, и запустил руку в свои и без того взъерошенные волосы.

— По-прежнему, мистер Поттер, — худощавый пожилой целитель в форменной одежде клиники св. Лазаря покачал головой, — никаких изменений.

Они снова замолчали. Было слышно, как потрескивают факелы, освещающие коридор. Из-за слишком сильного напряжения магического поля здесь не действовало даже заклинание «Люмос», к тому же волшебные палочки сдавались охраннику еще на входе в подземелье. Это правило распространялось даже на директора клиники и соблюдалось строже, чем в любом Министерстве Магии.

Здесь вообще было много правил, причем нарушение любого из них каралось изгнанием без права на возвращение.

В маленькой частной клинике имени св. Лазаря всегда царила тишина. И дело вовсе не в том, что там было мало народа, нет, несмотря на высокие цены пациентов хватало. Персонал отбирался с особой тщательностью и совершенно не рвался потерять такую высокооплачиваемую работу, и если учесть, что одним из критериев отбора было умение держать язык за зубами, не удивительно, что некоторые охранники и помощники целителей старались вообще не произносить ни слова в рабочее время. А клиенты, учитывая специфику лечения в клинике, даже если бы и хотели, шуметь просто не могли. Впрочем, они и не хотели, слишком хорошо было известно, что правила установлены для всех, так что никакие деньги не помогут нарушителю получить еще один курс лечения.

На территории клиники, защищенной всевозможными заклятьями, запрещалось аппарирование и применение любой магии, кроме бытовой. Метлы безжалостно конфисковывались сразу, как только их владельцы приземлялись. К тому же площадка для приземления была всего одна, да и той разрешалось пользоваться только в исключительных случаях, обычно клиенты прибывали на экспрессе «Эдинбург–клиника св. Лазаря». Здесь их встречали чистенькие расторопные эльфы, багаж исчезал в мгновение ока и оказывался в подготовленных номерах, где можно было отдохнуть и подготовиться к курсу лечения.

Клиника могла себе позволить окружать своих клиентов максимальным комфортом, один час лечения стоил как минимум галеон, и это только для постоянных клиентов, делающих заказ не меньше, чем на 2400 часов. При этом минимальный профилактический курс для поддержания здоровья составлял 240 часов. Нормальный курс, позволяющий пациенту излечиться от всех хронических (не острых) заболеваний, предполагал 1140 часов пребывания в палате. Те же клиенты, которые имели достаточно денег и могли себе позволить заказать полный 4320 часовой курс, излечивались от всего, включая аллергию, плоскостопие, сколиоз, близорукость, а также клаустрофобию и боязнь высоты. В клинике св. Лазаря лечили все болезни, даже те, от которых не существовало лекарств. Более того, человек выходил из палаты не только абсолютно здоровым, но и восстановившим силы и полным жизненной энергии.

Считалось, что после полного курса достаточно ежегодно ложиться на профилактический и можно продлить жизнь как минимум в два раза. Неудивительно, что ни одна палата не пустовала, а очередь была на год вперед.

Никто не знал природы магического поля, применяемого в клинике, даже ее владелец, который финансировал исследования. Изобретатель погиб во время атаки Упивающихся Смертью на его экспериментальную лабораторию, так никому и не раскрыв принцип работы поля. Осталась клиника, но там исследовать поле не удавалось, поскольку любая магия рядом с ним попросту переставала действовать.

Так и работает на юге Шотландии единственная в мире клиника св. Лазаря. И каждый волшебник мечтает накопить достаточно денег, чтобы пройти там курс лечения. А может, и не только волшебники. Но болтливость в клинике не приветствуется, и клиенты стараются не задавать лишних вопросов....

Поле не лечит только один вид болезней — психические. Оно, конечно, помогает избавиться от некоторых фобий и комплексов, но никогда не исцелит безумца. Можно полностью восстановить искалеченное тело, но невозможно вернуть утраченный разум.

Именно об этом и думал сейчас Гарри Поттер, с обреченным видом слушая целителя. Все, что тот мог сказать, Гарри уже знал наизусть.

— Мистер Поттер, Вы меня совсем не слушаете, — целитель Леонурус прервал свой монолог и укоризненно посмотрел на молодого человека.

— Я Вас слушаю, — Гарри устало вздохнул, — но, видите ли, все это не имеет никакого значения, я своего решения не изменю.

— Но это же бессмысленно, мистре Поттер, — Леонурус поднял глаза к потолку, — о, Мерлин, это же просто бесполезная трата Ваших денег. Ему нельзя помочь. Невозможно. Вы это понимаете? Невозможно! Он здесь уже почти четыре года, но может пролежать хоть сто, хоть тысячу лет — тело живое, а разум мертвый. Он не придет в себя никогда, это просто живой труп. Это так же бессмысленно, как пытаться вылечить человека от поцелуя дементора...

— Замолчите! — Гарри с ненавистью посмотрел на целителя. — Вы хоть представляете, о ком говорите? Вы знаете, чем ему обязан весь наш мир? Чем мы все ему обязаны? А чем ему обязан я? Все, что Вы можете сказать, я слышал уже тысячу раз. И от директора, и от Вашего предшественника — целителя Валериануса. Так вот, повторяю в тысячу первый раз: я своего решения не изменю.

Он кинул еще один взгляд в светящееся мертвенно-голубое окошко, развернулся и быстро зашагал к выходу. Злополучный целитель поспешил за ним, соображая, как теперь успокоить разъярившегося легендарного героя. Леонурусу вовсе не улыбалась мысль приобрести такого врага. А вдруг командир Особого Подразделения Авроров окажется злопамятным? Тут еще некстати вспомнилось неожиданное увольнение Валериануса....

Гарри раздраженно выдернул свою волшебную палочку из рук медлительного охранника и вышел на улицу. Целитель шел следом и бормотал какие-то извинения, но молодому магу было не до того, он вдруг остро почувствовал, что происходит что-то странное и очень важное. Интуиция его еще ни разу не подводила, ведь работа аврора требовала постоянной концентрации и жесточайшего самоконтроля.

Тут руку пронзила такая острая боль, что Гарри пошатнулся, чувствуя, как темнеет в глазах. Это было не просто ноющее болезненное покалывание, которое возникало, если он в словах или мыслях слишком приближался к засекреченной теме. Печать Молчания пылала. Казалось, что к руке приложили раскаленный прут.

— Что же такое происходит? — пробормотал молодой человек, чувствуя, что волна боли понемногу спадает. Не обращая внимания на изумленных охранников, он выкрикнул: — Акцио, Молния! — В конце концов, Особое Подразделение Авроров имеет и особые права. Даже здесь. — Срочный вызов, — не раздумывая, солгал он, — прошу прощения за то, что нарушаю ваши правила.

Молния-14 взмыла вверх, и через пару секунд за пределами защитного купола раздался хлопок.

— Это же надо, аппарировать на такой скорости, — Леонурус покачал головой.

Охранники кивнули дружно, но не очень искренне, судя по восхищенным взглядам, которыми они уставились в точку на небе, где только что был легендарный победитель Того-чье-имя-до-сих-пор-не-решались-произносить-вслух. Целитель снова покачал головой и медленно пошел к главному корпусу. Ему еще предстояло отчитаться перед директором клиники о результатах разговора с мистером Поттером.

— Ну ничего, в следующий раз он появится только через два месяца, — утешал себя Леонурус.

В клинике св. Лазаря все всегда происходило строго по расписанию.

Или не всегда?

Ветер задувает свечу, но раздувает костер.

Франсуа де Ларошфуко

В поисках ответа натолкнешься на вопросы.

Йозеф Чапек

Завтра Новый Год по восточному календарю. Дерек его любит и считает, что мы обязательно должны отпраздновать. Я соглашаюсь с ним скорее по привычке, а еще потому, что мне совсем не хочется спорить. Мне надоели эти новогодние праздники посреди лета, хочу нормальный Новый Год, со снегом... Впрочем, мне в последнее время ничего не нравится. Я устала от ожидания, от попыток что-нибудь вспомнить, от своего собственного бездействия. Однако я точно знаю, что время действовать еще не пришло, что надо дождаться... Чего? Не знаю, но покорно жду, даже не пытаясь возражать своей интуиции, все равно она всегда оказывается права. Но как это выматывает...

Сегодня мы с Дереком идем в парк развлечений. Это не местный, там мы уже сто раз бывали. Недавно по телевизору рассказывали про приехавший из Европы передвижной парк с аттракционами, где все стилизовано под Средневековье. Дерек сразу загорелся, заявил, что это должно меня развлечь, а то я в последнее время какая-то скучная стала. Заметил, не прошло и полгода. Надоел он мне. Все мне надоело...

* * *

Когда мы пришли, веселье было в самом разгаре — визг, смех, шум. Много разных аттракционов, комнаты страха и смеха, шатер гадалки, тир, клоуны, в общем, все как обычно. Да и стилизация под Средневековье была и правда сделана неплохо, хоть и схематично.

Через пару часов мы с Дереком разделились. Он захотел пойти в Комнату Страха, а я вспомнила свои сны и решила, что ужасов мне и так хватает. Так что, постояв пару минут в раздумьях, я направилась к шатру гадалки.

Вообще-то, я совсем не верю в предсказания, не читаю гороскопы и считаю всех прорицателей шарлатанами. Не знаю, откуда у меня такое предубеждение. Но здесь же гадают не на самом деле, это всего лишь развлечение, к тому же именно сейчас к шатру не было очереди.

Когда я вошла, мне навстречу выплыла колоритная старуха, похожая на средневековую ведьму, как их изображают в детских книжках — в островерхой шляпе и черной мантии. Она сняла покрывало с хрустального шара и заговорила вкрадчивым голосом:

— Ты хочешь узнать свое будущее, дитя мое?

Я почувствовала раздражение, терпеть не могу, когда ко мне так обращаются. Да и ее хрустальный шар вызвал у меня неожиданную злость.

— Нет, — ответила я довольно резко, — я бы предпочла узнать свое прошлое.

Гадалку не обескуражил такой ответ, видимо, она ко всяким нахалкам привыкла.

— Все, что пожелаешь, моя дорогая, — она загадочно улыбнулась и извлекла колоду потрепанных карт.

Я почувствовала некоторый интерес к происходящему. Конечно, это все просто маскарад, обычное надувательство, но впервые появился человек, который согласен поговорить про мое прошлое, а не предлагает вспоминать самой.

Тем временем женщина перетасовала карты и разложила их на куске странного шелка, серого с металлическим отблеском.

— А в прошлом у тебя, дитя мое, большая любовь и большая потеря...

Я вздрогнула от неожиданности. Сразу такое попадание, просто невероятно... я же никому об этом не рассказывала.

Гадалка продолжала уже другим, слегка встревоженным тоном:

— Смерть... много смертей... война... снова смерть... — Меня пробрал холод, нет, это не похоже на шутку. — Предательство... тюрьма... забвение... сон...

Она вдруг отшвырнула карты, словно они жгли ей руки, и с ужасом спросила:

— Кто ты?

— Ты же ясновидящая, вот и скажи, кто я, — слова вырвались у меня прежде, чем я успела их обдумать.

Она жестко сказала:

— Сядь! И открой свой разум, если действительно хочешь знать ответ.

Я подчинилась, впервые у меня появилась надежда, что у моих проблем вот-вот пояится решение. Сесть было нетрудно, но вот с разумом... Я попыталась расслабиться и позволить своим мыслям течь как можно свободнее... Кажется, получилось, я словно уплывала в неведомый мир... Из этого состояния меня вывел вопль гадалки.

Я вскочила и с ужасом уставилась на валяющуюся на полу женщину. Она тихо стонала, прижимая ладонь к правой руке чуть ниже локтя. Когда я попыталась помочь ей подняться, она отшатнулась с перекошенным от ужаса лицом и прошептала:

— Уходи, я ничем не могу тебе помочь. Ничем! Слышишь? И никому не говори, что была у меня.

Я почувствовала такую злость, что готова была разгромить все вокруг, только чтобы дать этой злости выход. Да что же это такое? Впервые появился человек, который меня узнал, а в том, что она действительно узнала меня, в этом я не сомневалась ни минуты. И что? Я должна просто развернуться и уйти?

— И не подумаю, — отчеканила я, — сейчас схожу за Дереком... — Почему я это сказала? На самом деле у меня и в мыслях не было посвящать его в свои дела. Но ход оказался настолько правильным...

— Это высокий мужчина в синей рубашке? — уточнила старуха, словно она видела Дерека, но не знала по имени.

— Да, — я даже не удивилась.

— Не надо, не зови его, — она практически взмолилась, — ты не знаешь, во что меня втягиваешь, я не должна привлекать внимания Надзора.

— Конечно, откуда мне знать, — резко ответила я, — никто же не хочет мне объяснить...

— Я не могу. Никто из нас не имеет права даже разговаривать с тобой. А если я произнесу хоть одно лишнее слово, то Печать попросту убъет меня.

— Из кого «из нас»? Что за печать? — Я чувствовала, что разгадка совсем близко. — Что означают мои сны?

Гадалка закрыла лицо руками. Теперь в ее облике не осталось и следа той спокойной уверенности, которую она излучала, когда я только пришла.

— Не дави на меня, — прошептала она жалобно, — у меня нет сил тебе противостоять, я всего лишь обычная ведьма и не могу дать отпор Истинной Колдунье. Если ты прочитаешь мои мысли, Печать Молчания уничтожит меня, а твою силу засекут. Твой Наблюдатель все поймет, и тебе снова сотрут память...

Я снова села, оглушенная этим заявлением. Слишком много и слишком мало... Истинная Колдунья... Это она обо мне? Наблюдатель... память. Так я вовсе не теряла память, ее специально стерли... И эта женщина меня боится. Так кто же я?

Она отняла руки от лица и уже немного спокойнее сказала:

— Предлагаю сделку. Я скажу тебе все, что смогу. Все, за что Печать меня не сожжет. И помогу, чем смогу. А ты дашь магическую клятву, что не забудешь о моей помощи.

— Хорошо, но и ты поклянись, что ничего не утаишь.

Она кивнула головой и твердо произнесла:

— Клянусь.

Я секунду помедлила. Такую клятву нельзя давать кому попало. Но... выбора у меня нет.

— Клянусь.

Ветер задувает свечу, но раздувает костер.

Франсуа де Ларошфуко

Тот, кто не помнит своего прошлого, осужден на то, чтобы пережить его вновь.

Сантаяна

— Итак, кто я?

— Не могу сказать.

— Кто и почему стер мне память?

— Это наказание.

— За что?

— Не могу сказать.

Я сжала зубы, чтобы снова не выйти из себя. Для чего я давала магическую клятву, раз эта старуха ничего не может сказать? Уж не продешевила ли я? Гадалка терпеливо ожидала следующего вопроса, не пытаясь меня поторопить.

— Почему я некоторые умения постепенно вспоминаю, а о себе не помню практически ничего?

— Нельзя стереть человеку всю память и при этом не сделать его идиотом. Поэтому блок накладывают на личные воспоминания, а также на то, чему учили в... школе. Подробностей я не знаю, это очень специфический вид магии. Все, что тебе удалось вспомнить, ты выучила сама или в мире магглов.

— Где? — Я не поняла последнее слово, но, в принципе, слова гадалки меня обрадовали. Хоть какая-то определенность. К тому же она не знает, что я помню и кое-что личное...

— Не важно... — она тяжело вздохнула и грустно посмотрела на меня. — Девочка моя, не стоит тебе возвращаться, ты и не представляешь, какие у тебя враги. И не ждет тебя никто, не вернуть тебе ни друзей, ни любимого... — она осеклась.

— Так это правда... — Я снова почувствовала прежнюю боль, скользящую по каждому нерву и скручивающуюся в животе в тугой ноющий узел. — Его убили... убили... Его убивали долго и мучительно, а я на это смотрела... — Воздух неожиданно сгустился, я сгибалась под лавиной жутких ощущений, прорвавшихся в мою память. Я помнила свои бессильные слезы, тщетные попытки освободить связанные руки, палочку, приставленную к своему горлу, и звонкий веселый голос, произносящий одно пыточное заклинание за другим. Погружаясь во тьму, я даже радовалась, что милосердный блок в моем разуме не позволяет всплыть ни одной картине и я не вижу того, чьи муки для меня страшнее своих собственных

Очнулась я на полу, гадалка тихо сидела рядом. Увидев, что я очнулась, она негромко сказала:

— Вот видишь... Ты все еще хочешь вернуться?

— Да! — почти выкрикнула я. Вернуться и расплатиться с долгами.

— Дороги назад не будет, девочка моя. Здесь и сейчас ты должна сделать окончательный выбор. Ты можешь просто уйти. Твой друг любит тебя, вы проживете длинную и спокойную жизнь...

— Нет. И меня ничто не остановит.

Она долго смотрела на меня своими странными янтарными глазами. Потом кивнула.

— Верю. Тогда — вперед. Ты в начале непростого пути.

Я ответила ей прямым взглядом.

— Тогда выполняй свою клятву — помоги мне. Анна Смит не сможет пройти этот путь.

Гадалка усмехнулась.

— Хочешь фальшивые документы? Это несложно. — Она вытащила из шкафа карту, что-то написала на ней и протянула мне. — Спросишь вот по этому адресу, покажешь карту, а потом сожжешь ее. Но платить тебе придется самой, я женщина бедная. — Она снова усмехнулась, но посмотрела на меня с уважением. — Твои таланты не преувеличены, ты попросила единственное, что я могу для тебя реально сделать. Но есть и мои собственные умения. Хочешь, предскажу твое будущее?

— Я не верю в предсказания, — машинально ответила я.

— Знаю, девочка моя, знаю... Я тебе все-таки погадаю, а ты уж поступай, как хочешь.

Она вновь раскинула карты. Двенадцать штук легло вокруг странной дамы без лица, остальные расположились запутанным узором.

— Здесь тебя ничего не держит... А там никто не ждет... Силы твоей никто не знает, да ты и сама ее не знаешь... Знания твои велики, он тебя многому успел научить... Твой дар не из тех, что приносят счастье, но если им правильно распорядиться... Ждет тебя долгий и запутанный путь... И новая война, если ты готова ее начать... Верь своей интуиции, ее никто не сможет обмануть... Твой враг скоро поймет, что ты вернулась, будь осторожна... Не пытайся ничего о себе узнать, это бесполезно, ты должна вспомнить сама...

— Почему? — прервала ее я.

Гадалка несколько секунд помолчала. В неверном пламени свечей ее лицо выглядело смертельно усталым, словно разговор со мной вытянул из женщины слишком много сил.

— Ты можешь найти о себе информацию, можешь выучить свою историю, но не вернешь чувства и эмоции. Так ты просто сойдешь с ума... Но я еще не закончила, — она посмотрела на две оставшиеся карты. — Сердце твое не умерло, не мешай ему любить... А решить твое дело может только Суд Великих... если ты поймешь, о чем его надо просить... И больше я ничего не могу сказать. — Она смешала карты.

Я закрыла глаза. Что еще? Сюда я больше не вернусь, я знала это совершенно точно. Значит, все надо закончить прямо сейчас.

— Дай мне совет.

— Что? — удивилась старуха.

— Совет. — Я открыла глаза и посмотрела на нее: — Ты не можешь сказать, что мне нужно делать, так скажи, что мне делать нельзя.

Она нахмурилась.

— Серьезная просьба... Ты действительно умна. Итак... Тебе нельзя рассказывать своему другу, он любит тебя, но приставлен за тобой наблюдать. Тебе нельзя носить это кольцо, оно засечет твою силу. Когда ты вызвала бурю, его же не было на пальце?

Я кивнула. Почему-то я совсем не удивилась. Дереку я давно не верила, а его кольцо никогда не любила носить и на ночь всегда снимала.

— Не пускай больше никого в свои мысли. Это несложно, твой уровень достаточно велик, чтобы ты могла закрыть свой разум простым усилием воли. Если тебя узнает враг, тебя схватят и снова сотрут память.

— А если друг?

— Друг... — она говорила все медленнее, — не так уж много их у тебя осталось... Видишь ли, тот, кто тебя узнает, получит Печать Молчания и не сможет тебе ничего рассказать и ничем помочь. Я теряю силы с каждой секундой, пытаясь бороться с ее властью. Это слишком сильное колдовство, я не знаю его сущности. А теперь уходи, прошу тебя...

Я кивнула и пошла к выходу. Но что-то продолжало меня беспокоить, словно я упустила какую-то важную деталь или... нет, просто кое-что показалось мне нелогичным... Я остановилась на пороге и снова посмотрела на гадалку. Мне показалось, что ее окружает блеклое свечение, похожее на бледный лунный свет.

— Почему ты работаешь здесь?

Она горько усмехнулась, вся ее величественность куда-то испарилась, теперь это была просто старая усталая женщина.

— Я — оборотень. В Англии мы стали изгоями, а работать на другие страны я не буду. Прощай, моя девочка, и помни свою клятву.

Интермедия. Ноябрь, 2004 г.

— Итак, он отказался...

— Как всегда. — Директор клиники св. Лазаря развел руками.

— Проклятый мальчишка. Ему что, деньги девать некуда?

— У меня сложилось впечатление, что для него это вопрос принципа.

Целитель Леонурус тоже пришел к такому выводу. На самом деле мистер Поттер не верит, что пациент когда-нибудь придет в себя, но таким способом успокаивает свою совесть. Откупается, так сказать. — Директор помялся, а потом робко спросил: — А может, оставим все как есть? Он ведь, и правда, безнадежен, такое не лечится. Да и чем он вообще может нам навредить?

— Не знаю. Что я тебе, прорицатель? Но он точно опасен, все расчеты на это указывают.

Директор клиники вздохнул и с тоской посмотрел на голову в камине. Этот разговор с незначительными вариациями повторялся после каждого визита Поттера и всегда заканчивался ничем — повздыхают и расходятся до следующего раза. Только головная боль остается. И почему хозяин так настаивает? Впрочем, ему лучше знать — как-никак Магистр Арифмантики. Но ситуация сложилась тупиковая. Он снова вздохнул и с надеждой спросил:

— Может, у него деньги закончатся?

— В ближайшие десять лет вряд ли, у него же все немалое состояние Поттеров плюс богатства Блеков. Чертов Визенгамот признал невиновность Сириуса Блека и законность его завещания. Так что теперь богаче Поттера только наследники Малфоев да Марчбэнксы будут. А ведь ему еще и Министерство платит военную пенсию и аврорскую зарплату.

Оба снова задумались. Директор тихо мечтал вернуться на пять лет назад и отказаться от должности в клинике св. Лазаря. Работал бы сейчас администратором в больнице св. Мунго, и никаких проблем...

— А можно его как-нибудь самим отключить? — нарушил молчание хозяин. — Целители же признали его безнадежным. С какой стати он занимает место, которое может понадобиться настоящим больным.

— Да вы что! — возмутился директор. — Мы не имеем права! Меня за такое в Азкабан отправят, а клинику закроют или переведут под контроль какой-нибудь комиссии. Сами знаете, сколько народу в Визенгамоте на нас зуб точат. Вам нужно, чтобы тут шныряли их люди и всюду совали свой нос?

— Верно, — вздохнул хозяин. — А что, если представить это как случайность?

— Такая случайность в нашей клинике? Клиенты и так недовольны, что вынуждены проводить столько времени без сознания и без собственной охраны...

— Опять верно. Репутация прежде всего...

Директор с ужасом ждал следующего предложения. Похоже, хозяин очень сильно обеспокоен, раз начал предлагать такое, видимо, нервы начали сдавать. О, Мерлин, что он еще придумает?

Небольшое зеркало в резной раме вдруг ярко засветилось. Одновременно забарабанили в дверь. Причем так громко и торопливо, что директор схватился за сердце. Только проблем в клинике ему сейчас не хватало! Он кинул торопливый взгляд на дверь, а потом умоляюще посмотрел на хозяина. Тот слегка скривился.

— Я вернусь через два часа, сам не пытайся со мной связаться, у меня будут посетители. — Голова в камине исчезла.

Директор с облегчением вздохнул и поспешно открыл дверь. На пороге стоял один из охранников, выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

— К вам посетитель, сэр, — с трудом выговорил он.

— Какой еще посетитель? — У директора явно не хватало фантазии, чтобы представить человека, который мог бы так напугать их тщательно подобранную охрану.

— Здравствуй, Найджел, — прошелестел знакомый голос, — не узнаешь?

Из тени шагнул высокий мужчина в белой мантии.

Директор попятился, охваченный самым настоящим паническим ужасом, и остановился только тогда, когда уперся в стол. А он-то наивно думал, что после разговора с хозяином его уже ничем не напугать.

То, что не убьет тебя, сделает тебя сильным.

Фридрих Ницше

Выпейте яда для сна без снов...

Пелегрин

Джинни шла по темному коридору, пробираясь почти на ощупь. Затхлый сырой воздух казался столь густым, что легкие с трудом выжимали из него хоть немного кислорода. Тишину нарушало лишь эхо ее собственных шагов. Девушка не помнила, сколько времени она уже брела по лабиринтам этих коридоров, но упорно двигалась вперед, заставляя непослушные ноги делать шаг за шагом. Вот и очередная развилка — два густо-черных пятна, значит, опять пришло время выбирать. Но как делать выбор, если не знаешь, где ты?

Джинни привычно свернула направо. Она всегда сворачивала направо, чтобы, по крайней мере, установить хоть какую-то систему в своих передвижениях. Босые ступни скользнули по мокрому полу, девушка не удержала равновесия и упала, перед глазами запрыгали цветные круги, а по разбитым коленкам заструилась кровь. Джинни не спешила подняться, лежать было так приятно и легко, гораздо проще, чем двигаться. Может, так и остаться здесь? Все равно идти некуда...

Девушка хрипло вздохнула и вдруг замерла. В тишине отчетливо слышался звук шагов, который она заметила уже давно и принимала за эхо. Но теперь-то она никуда не идет... Да и как она вообще могла подумать, что это эхо? Тихая, крадущаяся поступь принадлежит кому-то другому, но вот кому... никак не вспомнить... Ладони вдруг стали липкими от пота.

Джинни вскочила и помчалась вперед, не разбирая дороги, она забыла и про усталость, и про боль, все опасности, которые могли подстерегать ее впереди, казались ерундой по сравнению с тихими шагами за спиной. Но темнота — тоже враг, она подстроила западню... Девушка с разбегу врезалась в стену и снова упала. Однако теперь у нее не было желания лечь и забыться, ведь тот, кто шел за ней, все приближался. Джинни начала шарить вокруг, пытаясь найти дорогу, но всюду были только холодные склизские стены. Она в отчаянии стукнула кулаками по полу и резко поднялась. Кровь стучала в висках, воздуха не хватало, перед глазами плыли цветные круги... Но времени приходить в себя не было, девушка поняла, что есть только один путь — назад, где-то там есть ответвление в другой коридор, надо найти его, пока преследователь еще далеко.

Но не успела она сделать и пару шагов, как снова уперлась в стену, а ведь еще минуту назад здесь ничего не было... Джинни громко и зло расхохоталась. Это ловушка!

Но гриффиндорцы никогда не сдаются, а семья Уизли всегда училась на Гриффиндоре. Не бывает безвыходных ситуаций. И Гарри бы ни за что не сдался. Эта мысль придала ей сил, и девушка начала ощупывать каждый сантиметр стены, пытаясь найти хоть щелочку, которую можно расковырять и... Есть! Один камень слегка шатался. Джинни отчаянно начала его выдергивать, обламывая ногти и расцарапывая руки в кровь. Она не чувствовала боли, не замечала бегущего времени, не думала ни о чем, кроме этого камня. И ее усилия увенчались успехом, последний рывок — и в образовавшуюся дыру хлынул поток яркого света.

Девушка прильнула лицом к отверстию, с наслаждением вдыхая чистый воздух. Она слышала чьи-то голоса, но не могла разобрать слов, видела размытые фигуры, но привыкшие к темноте глаза слезились от света. Наконец резкость восстановилась, а вместе с ней пришел и звук, словно слух тоже не сразу смог отвыкнуть от тишины.

— Кого ты поймал? — кричала Нарцисса, ее красивое лицо исказилось и стало похоже на маску какой-то злобной восточной богини, которую Джинни видела в учебнике по Истории Магии. — Идиот!

— Она первая, кто пришел, — возражал Драко, бросая обеспокоенный взгляд в сторону девушки, — вот ловушка и захлопнулась.

Джинни замолотила кулаками по стене, будто и впрямь рассчитывала разбить гранит руками. И стена не выдержала. Со страшным грохотом, поднимая тучи пыли, тяжелые камни обрушились прямо на Драко...

— Убийца! — завопила Нарцисса, у которой вдруг выросло шесть рук.

— Черная Вдова, — мягко усмехнулся Люциус Малфой, — сожрет кого угодно.

Окровавленный Драко вдруг подмигнул.

— Ты жив! — возмутилась Джинни.

— Конечно, жив, — снисходительно улыбнулся Люциус, — Малфои так просто не умирают.

— Он жив, Гарри! — Девушка умоляюще посмотрела в глаза стоящему в дверях любимому.

Но Гарри Поттер только покачал головой и защелкнул наручники.

— Так будет лучше для тебя.

— Так будет лучше для нас всех, — виновато сказал Драко, — я не хочу тебя убивать.

Но Джинни даже не посмотрела на него.

— Гарри!

— Прости... — Молодой человек закусил губу так, что по подбородку потекла струйка крови, и отвернулся.

Откуда-то из тени вышла Гермиона.

— Помоги мне! — крикнула ей Джинни.

— Я не могу...

— Но почему?

— Еще не время...

Ослепительно яркая вспышка поглотила все вокруг, и Печать на руке Джинни взорвалась болью...

* * *

— Мисс Уизли, с вами все в порядке?

— Д... да... — пробормотала она, чуть ли не с облегчением сознавая, что по-прежнему находится в камере Азкабана.

— Опять кошмар? — сочуственно спросил Люциус Малфой.

— Не совсем... — Джинни не знала, как лучше объяснить свое впечатление от сна, — он был ужасно страшный, но это не главное... У меня такое чувство, как будто... как будто я пытаюсь собрать мозаику, знаете, есть такие детские... не важно... И некоторые кусочки уже на местах, я вижу, что получается какая-то картинка, но не понимаю ее смысла. Не вижу связи между фрагментами.

— Интересная у вас реакция на дементоров, мисс Уизли, — задумчиво пробормотал Люциус, — что-то она мне напоминает...

— Что именно? — девушка приподнялась на локте, стараясь не застонать: боль на месте Печати так и не прошла.

— Пока не могу сказать точно... а вы лучше не тратьте силы, ложитесь и постарайтесь расслабиться.

Джинни послушно легла, в очередной раз отметив, что Малфой то ли очень хорошо ее изучил, то ли видит сквозь стены. Неизвестно, что хуже.

Она каждый раз с трудом отходила от вызываемого дементорами стресса. Зато Люциусу хоть бы хны, все время свеженький, словно ночевал не в тюрьме, а в собственной комфортабельной спальне, куда с ним равняться. Джинни начала делать дыхательную гимнастику, с тоской мечтая о шоколадке. Хотя чего жаловаться? Ей и так повезло. Если бы не Малфой, она бы загнулась тут в первый же месяц. Теперь удается засыпать перед приходом дементоров, а кошмары — сущая ерунда по сравнению с тем, что чувствуешь, когда эти твари застают тебя бодрствующей. Она пережила это всего два раза и с тех пор стала слушаться своего опасного соседа беспрекословно... почти. Уж очень любил он отдавать приказы, ничего при этом не объясняя.

Но теперь они союзники, и Джинни не старалась скрыть от себя тот печальный факт, что хватило всего двух дней, чтобы гордая гриффиндорка переступила через свои принципы и заключила договор с дьяволом.

Девушка содрогнулась, вспоминая второй день в Азкабане. Память безжалостно возвращала ее к тем жутким моментам, заставляя вновь и вновь чувствовать, как медленно и неумолимо накатывает липкая густая волна страха... Холодно... И как ни бейся, только сильнее запутываешься в ледяной паутине. Кричишь, не слыша своего голоса, плачешь, а слез нет... Хочется отключиться, потерять сознание... умереть. Мир искажается, воспоминания меняют краски, образы становятся невыносимо яркими. И кажется, что никогда не выберешься из этого жуткого калейдоскопа... Она уж перестала сопротивляться, когда в крутившую ее воронку прорвался чей-то голос, оглушающий, словно раскаты грома, и ледяная паутина начала таять... Когда Джинни очнулась, то услышала, как Люциус Малфой нараспев тихо произносит какие-то заклинания. Она закашлялась.

— Слава Мерлину, — с облегчением сказал Малфой, — я уже думал, придется Патронуса создавать, чтобы вас в себя привести.

— Как вы смогли тут выжить столько времени? — прокашлявшись, спросила она. — Это же невозможно выносить.

— Ну что вы, — судя по голосу, Люциус улыбался, — большинство здешних обитателей — люди толстокожие. Такие чувствительные натуры, как вы, долго в Азкабане не задерживаются.

— Похоже, и я не задержусь, — пробормотала Джинни, от ее вчерашней бодрой надежды не осталось и следа.

— Не паникуйте. Я вам помогу, — серьезно сказал Малфой.

— Зачем?

— Хм... действительно, интересный вопрос. Зачем... А затем, мисс Уизли, что я хочу видеть вас живой, свободной и желательно в здравом рассудке.

— Но почему?

— Потому что сам я на такое рассчитывать не могу.

— Ясно. Не хотите отвечать, — тихо усмехнулась Джинни.

Последовала долгая пауза. Наконец Люциус заговорил снова.

— У нас с вами есть кое-что общее кроме этой тюрьмы, мисс Уизли.

— И что же?

— Враги.

Нет звука более захватывающего, чем стук в дверь…

— Итак, он отказался...

— Как всегда. — Директор клиники св. Лазаря развел руками.

— Проклятый мальчишка. Ему что, деньги девать некуда?

— У меня сложилось впечатление, что для него это вопрос принципа.

Целитель Леонурус тоже пришел к такому выводу. На самом деле мистер Поттер не верит, что пациент когда-нибудь придет в себя, но таким способом успокаивает свою совесть. Откупается, так сказать. — Директор помялся, а потом робко спросил: — А может, оставим все как есть? Он ведь, и правда, безнадежен, такое не лечится. Да и чем он вообще может нам навредить?

— Не знаю. Что я тебе, прорицатель? Но он точно опасен, все расчеты на это указывают.

Директор клиники вздохнул и с тоской посмотрел на голову в камине. Этот разговор с незначительными вариациями повторялся после каждого визита Поттера и всегда заканчивался ничем — повздыхают и расходятся до следующего раза. Только головная боль остается. И почему хозяин так настаивает? Впрочем, ему лучше знать — как-никак Магистр Арифмантики. Но ситуация сложилась тупиковая. Он снова вздохнул и с надеждой спросил:

— Может, у него деньги закончатся?

— В ближайшие десять лет вряд ли, у него же все немалое состояние Поттеров плюс богатства Блеков. Чертов Визенгамот признал невиновность Сириуса Блека и законность его завещания. Так что теперь богаче Поттера только наследники Малфоев да Марчбэнксы будут. А ведь ему еще и Министерство платит военную пенсию и аврорскую зарплату.

Оба снова задумались. Директор тихо мечтал вернуться на пять лет назад и отказаться от должности в клинике св. Лазаря. Работал бы сейчас администратором в больнице св. Мунго, и никаких проблем...

— А можно его как-нибудь самим отключить? — нарушил молчание хозяин. — Целители же признали его безнадежным. С какой стати он занимает место, которое может понадобиться настоящим больным.

— Да вы что! — возмутился директор. — Мы не имеем права! Меня за такое в Азкабан отправят, а клинику закроют или переведут под контроль какой-нибудь комиссии. Сами знаете, сколько народу в Визенгамоте на нас зуб точат. Вам нужно, чтобы тут шныряли их люди и всюду совали свой нос?

— Верно, — вздохнул хозяин. — А что, если представить это как случайность?

— Такая случайность в нашей клинике? Клиенты и так недовольны, что вынуждены проводить столько времени без сознания и без собственной охраны...

— Опять верно. Репутация прежде всего...

Директор с ужасом ждал следующего предложения. Похоже, хозяин очень сильно обеспокоен, раз начал предлагать такое, видимо, нервы начали сдавать. О, Мерлин, что он еще придумает?

Небольшое зеркало в резной раме вдруг ярко засветилось. Одновременно забарабанили в дверь. Причем так громко и торопливо, что директор схватился за сердце. Только проблем в клинике ему сейчас не хватало! Он кинул торопливый взгляд на дверь, а потом умоляюще посмотрел на хозяина. Тот слегка скривился.

— Я вернусь через два часа, сам не пытайся со мной связаться, у меня будут посетители. — Голова в камине исчезла.

Директор с облегчением вздохнул и поспешно открыл дверь. На пороге стоял один из охранников, выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

— К вам посетитель, сэр, — с трудом выговорил он.

— Какой еще посетитель? — У директора явно не хватало фантазии, чтобы представить человека, который мог бы так напугать их тщательно подобранную охрану.

— Здравствуй, Найджел, — прошелестел знакомый голос, — не узнаешь?

Из тени шагнул высокий мужчина в белой мантии.

Директор попятился, охваченный самым настоящим паническим ужасом, и остановился только тогда, когда уперся в стол. А он-то наивно думал, что после разговора с хозяином его уже ничем не напугать.

Возьмите мое сердце, а я возьму ваше, ибо я живу только им.

(Морис Дрюон «Французская волчица»)

Каждый раз, когда я видела их, мою душу охватывала печаль. Почему? Я не знаю ответа. Теперь, когда их трагическая история стала известна всему миру, я могла бы сказать, что это было предчувствие. Но разумом я прекрасно понимаю, что никогда во мне не было и толики прорицательского дара, той божественной искры, которая позволяет приоткрыть завесу будущего. Скорее всего, я просто слишком долго прожила в этом мире и научилась не только смотреть, но и видеть, не только видеть, но и понимать. А может быть, это моя собственная горькая утрата сделала сердце более чувствительным к чужой боли и научила замечать предвестия трагедии…

Они приехали рано утром, когда первые солнечные лучи только-только озарили левый флигель, единственный, который не был прикрыт с востока высокими соснами, давшими название поместью. Именно в это утро я почему-то проснулась еще до рассвета и решила составить компанию сэру Френсису за утренним чаепитием. Старый джентльмен изо всех сил старался, чтобы его манеры ни в малейшей степени не напоминали пирата, и рассказывал мне о тех прекрасных временах, когда великая Елизавета была настоящей королевой, как для волшебников, так и для маглов. Я не спорила с ним, сэр Френсис — единственный англичанин во всем поместье, поэтому даже такая полусоотечественница, как я, здесь, на чужбине, была для него настоящим подарком судьбы. Поэтому я доброжелательно слушала и даже старалась называть Ла-Манш Английским каналом. Когда открылась дверь и служащие отеля внесли вещи, мы одновременно посмотрели на вошедших…

Я увидела высокого темноволосого мужчину, статного и уверенного. Но не этим он сразу обращал на себя внимание. В его спокойствии виднелась железная воля, а от взгляда непроницаемых черных глаз мне стало не по себе. Что угодно может скрываться за таким взглядом — страсть, боль, ненависть, счастье…

Его невысокая хрупкая спутница особой красотой не блистала, но ее цветущая юность в сочетании с умом и немалой магической силой производили немалое впечатление.

— Узнаете их, мадам? — сэр Френсис смотрел на пару с огромным интересом, он даже толкнул меня локтем, на миг забыв о том, что он джентльмен, а не простой моряк. — Газетчики не врут, они и впрямь Неразделимая Пара, я давно не встречал таких.

Я молча кивнула. Конечно, я их узнала. Даже при полном равнодушии к современным событиям надо быть слепой и глухой, чтобы не знать этих людей. И теперь, спустя год после войны, они продолжали приковывать к себе всеобщее внимание. Но мне не хотелось ничего говорить. Я смотрела вслед уходящей паре, чувствуя, как сердце сдавливает ледяной обруч тоски…

Следующие несколько дней я видела их довольно часто. Мне стыдно признаться в этом даже себе самой, но я за ними немножко следила. Они притягивали меня, и я стремилась за ними, словно под воздействием Манящих Чар. Я жадно ловила их жесты, взгляды, обрывки фраз, и мне казалось, что только я понимаю их по-настоящему.

Для всех они были нормальной, счастливой и очень знаменитой парой. Ими восхищались и им завидовали, хотя большинство взглядов, которыми их провожали, были просто доброжелательно-любопытствующими. Впрочем, им было все равно. Они не замечали никого кроме друг друга.

Я наблюдала из окна флигеля, как они бродили по тенистым аллеям. Как сидели у костра, и она склоняла голову ему на плечо, а он накрывал ее руку своей. Как она перебирала струны гитары, а он смотрел на нее с грустной полуулыбкой. Как он делал карандашные наброски, а она клала голову ему на колени, что-то говорила и тихо смеялась…

Они были, и правда, счастливы. Но не тем чистым, неомраченным счастьем, которого можно было бы ожидать от героев-победителей, избранников судьбы и любимцев нации. Нет, это было так хорошо знакомое мне мучительное, жестокое и щемящее счастье. Так счастливы люди, которым жизнь дала всего несколько дней… а то и часов, от которых надо успеть взять все до последней капли. И никто не знает, сколько еще осталось…

Они оба чувствовали, что их счастью скоро придет конец, но, наверное, только я видела, как они пытаются скрыть друг от друга свою тревогу. Силы их были на исходе. Их пальцы сплетались так, что потом оставались синяки. Их взгляды стали мучительно внимательны, как бывает, когда люди изо всех сил стараются запечатлеть в памяти облик кого-то безумно дорогого, облик того, кого больше никогда не увидит в этой жизни…

В наш тихий отель многие едут в поисках покоя, персонал здесь неболтливый, а посторонние не допускаются на территорию поместья. Люди, даже самые умные, думают, что покоя можно достигнуть, всего-навсего спрятавшись от других людей. Наивные… от себя ведь не спрячешься…

Они уехали через неделю.

Я грустно наблюдала, как они спускались в холл, понимая, что вижу их в последний раз. Девушка поставила сумку на стол, при этом случайно столкнула папку с бумагами, и по полу рассыпались несколько рисунков. Я смотрела на них, чувствуя, как в горле встает ком. Сквозь каждый набросок со знакомыми видами Ла-Манша, соснового леса, дюн или утесов проглядывало одно и то же женское лицо, словно рука рисовала не то, что видят глаза, а то, что стоит перед мысленным взором. Каждый миг…

Через три дня я узнала о трагедии по ту сторону пролива. В Англии не так много мест, где висят мои портреты, но я посетила их все, пытаясь увидеть и услышать хоть что-то кроме официальной версии. Безуспешно. Но я понимала, что это не конец, и нисколько не удивилась, услышав о второй трагедии. Неделимая Пара…

Ученые маги утверждают, что мертвые не могут чувствовать. Наверное, им лучше знать. Кто я такая, чтобы с ними спорить? Мое тело превратилось в прах сотни лет назад, и я теперь лишь жалкая тень, отпечаток на холсте. Но слезы у меня настоящие — соленые и горькие…

Ветер задувает свечу, но раздувает костер.

Франсуа де Ларошфуко

Энтузиазм — это не что иное, как духовное опьянение.

Джордж Байрон

Как удивительно чувствовать себя свободной. Только сбросив с плеч тяжелое бремя, понимаешь, сколько сил оно из тебя тянуло.

Я свободна! Я ни от кого не завишу, никому ничего не должна, ни с кем не обязана считаться. Это ощущение прекрасно, словно обжигающая зимняя стужа, которая бодрит и гонит вперед… грозя превратить остановившегося в ледяную статую. Сколько времени я бессильно барахталась в вязком болоте тоскливых будней, чувствуя, что принадлежу другому миру, но не имея сил вырваться из тьмы, в которую меня погрузили. Я и сейчас ничего не вижу, но разве это важно? Главное, теперь я точно знаю — свет есть! А значит, я найду его.

Сегодня все кажется таким простым, словно мне даже не пришлось прикладывать никаких усилий. Если бы! Я целых две недели бесцельно бродила по городу, все надеясь, что судьба выведет меня на верный путь. И ничего не происходило. Я начала буквально сходить с ума от тоски и тревоги, даже Дерек заметил, что со мной не все в порядке. Когда он спросил, что со мной происходит, мне захотелось его убить. По-настоящему. Проклятый шпион! В тот момент я его ненавидела, но зато его вопрос заставил меня начать действовать. Не могла же я месяцами изображать прежнюю дружбу с ним, а мои отговорки насчет женских проблем, придуманные для того, чтобы объяснить отказ от секса, тем более не могли долго продержаться.

Единственное, на что у меня тогда хватило фантазии, так это пойти все-таки к человеку, адрес которого дала гадалка. К тому же Дерек неожиданно уехал на какой-то психологический семинар и я наконец смогла снять ненавистное кольцо. Видимо, и впрямь пришло время и судьба сама повела меня вперед…

К моему удивлению, человек, который делал фальшивые документы, жил в самом обычном доме на побережье. Ничего таинственного или зловещего, никаких бронированных дверей, решетчатых окон и камер наблюдения. Довольно милый, типичный для пригородов домик с бассейном и газоном. Никто не обратил внимания, когда я открыла калитку, даже собака не залаяла, впрочем, ее, кажется, вообще не было. Звонка на двери не оказалось, я несколько раз постучала, но ответа не получила. Как я разозлилась! В последнее время меня выводила из себя любая мелочь, а уж такая потеря времени просто приводила в бешенство. Я со злостью толкнула дверь, и та вдруг открылась, словно приглашая меня войти. Одновременно я почувствовала какую-то тревогу. Не страх, а именно тревогу, смутную дрожь, которая обычно возникает перед чем-то очень важным. И я, не колеблясь, шагнула вперед.

Ничего не произошло. Маленькая гостиная оказалась тем, чем и должна была быть — маленькой гостиной обычного сиднейского домика. Я осмелела, к тому же тревога не покинула меня, а только усилилась, показывая, что я на верном пути. Поднявшись по лестнице на второй этаж, я услышала голоса, раздававшиеся из-за неплотно прикрытой двери.

— Не понимаю, почему это должно меня волновать! — В голосе мужчины слышался страх, плохо маскируемый раздражением.

Второй, тоже мужской голос, за приятным тембром и мягкими нотками которого чувствовалась железная воля, произнес:

— Речь идет о жизни человека, это должно волновать любого.

— Он не человек, он — Надзиратель! — визгливо выкрикнул первый.

— Мы тоже не люди. Но это еще не значит, что мы должны быть нелюдями.

— Нечего тут каламбурить, — мужчина нервно зашагал по комнате, — они нас и вправду зверями считают. Тебе вон никакие ордена не помогли.

Второй человек вздохнул и устало сказал:

— Так ты предпочитаешь оправдывать свою репутацию?

— Я такого не говорил, — тут же пошел на попятный его собеседник, — я просто не понимаю, почему мы должны помогать Надзору.

— Мы не Надзору должны помочь, а постараться не допустить гибели человека… — Он вдруг замолчал, потом быстро подошел к двери и распахнул ее.

— Э… добрый день, — выдавила я, глядя на двух изумленно уставившихся на меня мужчин.

— Добрый день, мисс. — Тот, что открыл дверь, первым пришел в себя. — Тибериус, — обратился он к своему собеседнику, — ты не говорил, что у тебя гости.

— Я ее впервые вижу, — медленно ответил тот.

На несколько секунд воцарилось неловкое молчание. За это время я успела разглядеть обоих мужчин. Тот, которого звали Тибериусом, выглядел не старше тридцати лет, обладал достаточно яркой наружностью, а модный дорогой костюм сидел на нем как влитой. Однако бегающие глаза и нервные манеры молодого человека производили неприятное впечатление. Другой был намного старше, совсем некрасивый, со шрамами на лице, и гораздо беднее одет, но он почему-то понравился мне с первого взгляда. Возможно, дело было в его уверенной осанке или в искренней улыбке, а может, в приятном мягком голосе, не знаю. Но он сразу вызывал доверие несмотря на окружавшее его голубоватое сияние.

«Оборотень, — подумала я, удивляясь своему равнодушию, — и второй — тоже».

— Как вы вошли? — наконец нарушил молчание старший.

— Толкнула дверь и вошла, — с недоумением ответила я, — вы, наверное, запереть забыли. — И поспешно добавила: — Вы не слышали, как я стучала?

Они переглянулись и снова уставились на меня так, что я занервничала.

— Я к мистеру Т. Вольфу, — растерянно пробормотала я, показывая подписанную гадалкой карту.

Тибериус осторожно взял ее и с облегчением вздохнул.

— Ничего страшного, Медора не прислала бы случайного человека, — он заулыбался, — какие документы вам нужны, мисс?

— Полный набор, — я тоже улыбнулась, чтобы показать свое дружелюбие, — магловских и наших.

Тот кивнул и отошел в другой конец комнаты.

— Но как же вы вошли? — снова спросил мужчина, имени которого я не знала. — Дом защищен сильнейшими заклинаниями.

— Я просто толкнула дверь, — честно ответила я, — вы мне не верите?

— В том-то и дело, что верю, хоть это и противоречит здравому смыслу. — Он улыбнулся и покачал головой.

Я вдруг поняла, что он намного моложе, чем показался мне вначале. Видимо, тогда меня сбили с толку шрамы на лице, бледность и абсолютно седые волосы, теперь же я заметила, что у него гладкая кожа и ясный взгляд.

— На какое имя делать документы, мисс? — окликнул меня Вольф.

Я открыла рот и вдруг поняла, что имя так и не придумала. Я лихорадочно копалась в памяти, но никак не могла вспомнить ничего подходящего. И вдруг в голове промелькнуло воспоминание о том, как мы с Дереком в прошлом году ходили в любительский театр, смотреть трагедию Расина. Почему-то пьеса произвела на меня очень сильное впечатление, при воспоминании о ней меня и сейчас охватывало ощущение тревоги и надежды.

— Андромаха, — твердо ответила я.

— А фамилия?

Краем глаза я заметила, что понравившийся мне оборотень слегка нахмурился, словно пытаясь что-то вспомнить.

— Ну скажем… Блэк, — неожиданно для самой себя заявила я.

Вольф кивнул и снова отвернулся. Его товарищ странно вздрогнул, когда я назвала фамилию, и с усилием спросил:

— Почему именно Блэк?

— А почему бы и нет? — Мне страшно хотелось узнать, что его так удивило.

Но он уже совладал с собой и спокойно ответил:

— Это очень известная в Европе фамилия. Древний магический род. — И, помолчав, добавил: — У меня был друг с такой фамилией. Лучший друг…

Нас прервал Вольф, причем, судя по его перекошенному лицу, произошло что-то чрезвычайно важное.

— Ремус, там тебя вызывают.

— Кто? — удивился тот.

— Лучше сам посмотри. — На лице молодого оборотня отразился неподдельный страх.

Ремус быстро извинился и ушел. Через несколько секунд послышался его приглушенный возглас и затем негромкий хлопок.

— Аппарировал, — пробормотал Тибериус, — говорил же я ему… все не впрок. Он мне всю защиту разрушит. Хотя такое дело… ладно.

— Он вернется? — поинтересовалась я, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно.

— Слава Мерлину, нет, — оборотень нервно передернул плечами, — у него теперь своих проблем полно.

Я с сожалением вздохнула, понимая, что продолжить знакомство с Ремусом не удастся. А мне так хотелось расспросить его про Надзор, про чары, защищающие дом, про друга с фамилией Блэк…

Больше там ничего интересного не было. Я быстренько заплатила деньги, взяла документы и ушла. Все.

Нет, не все.

Дома я включила телевизор и села на диван, продолжая машинально щелкать по каналам. Дерек говорил, что это тоже психическое заболевание. Заппинг, кажется. Ну и ладно, мне оно всегда помогало думать.

… Я буду любить тебя вечно… Школа закрыта до… Объявлено чрезвычайное положение… В связи с празднованием Победы… Жестокое преступление… Обвинение предъявило доказательства… Завтра в Сиднее… Вспомни, ты же… До встречи в Париже…

Телевизор пискнул и отключился. Я вздрогнула и уставилась на пульт — мой палец продолжал давить на красную кнопку…

То, что не убьет тебя, сделает тебя сильным.

Фридрих Ницше

Двух вещей хочет мужчина: опасностей и игры. Именно поэтому ему нужна женщина — как самая опасная игрушка.

Фридрих Ницше

— Сконцентрируйся.

— Я сконцентрировалась.

— Ты должна быть предельно собрана и не отвлекаться ни на какие посторонние раздражители.

— Я и не отвлекаюсь.

— Ты отвечаешь слишком агрессивным тоном. Не можешь сосредоточиться — так и скажи, а будешь притворяться — любой пробьет твою защиту, дура.

— Я не притворяюсь.

— Ты даже врать не умеешь, глупая гусыня, неудивительно, что тебя Поттер бросил.

— Да пошел ты! — девушка развернулась и полыхнула злобным взглядом.

Люциус легко отбил направленную на него вспышку.

— Вот видишь, как легко вывести тебя из равновесия, — мягко сказал он, не обращая внимания на ругательства из соседней камеры, куда рикошетом ударил отбитый им сгусток отрицательной энергии, — теперь ты потратила много сил впустую. Разве это концентрация?

Джинни с раздражением посмотрела на невинно улыбающегося Малфоя. За эти месяцы она научилась видеть в слабом свете достаточно хорошо, чтобы разглядеть лицо собеседника в окошечке двери напротив.

— На сегодня хватит, — отрезала она.

— Точно?

— Да, — резко сказала девушка и отошла от двери.

Малфой не стал ничего говорить, только улыбнулся про себя. Эти уроки не только служили его новой великой Цели, но и доставляли огромное удовольствие. Даже в Азкабане можно находить свои радости. Люциус уже давно перестал сожалеть, что девчонка Грейнджер избежала тюрьмы, младшая Уизли больше подходила для его целей.

Да и нравилась она ему тоже гораздо больше.

* * *

Джинни снова заговорила с Малфоем только вечером. Нет, она не дулась на бывшего Упивающегося Смертью, это было бы слишком глупо. Она просто думала.

Гарри… Каждый раз, когда она произносила его имя, не важно — вслух или мысленно, на глаза наворачивались слезы. Джинни любила его, любила, и все тут. Несмотря на его предательство, на его бездействие, на то, что он, как обычно, пожертвовал ее любовью ради своих Высших Идеалов.

Один раз он приходил ее навестить, вместе с Роном. Рону разрешили свидания, так что он бывал здесь раз в три или четыре месяца, девушка не знала точно, да и не интересовалась. Три, четыре — какая разница, она не ждала его прихода и не заметила бы, если бы он пропустил очередное свидание. Здесь, в Азкабане, быстро приходило безразличие к окружающим, рассудок зацикливался на одной-двух вещах и отказывался адекватно воспринимать все остальное. Она старалась не показывать брату свое равнодушие, он, бедный, и так извелся, глядя на несчастья родственников. Поэтому Джинни старалась улыбаться ему, брала шоколад, выслушивала совершенно не интересующие ее новости о том, что происходит за стенами тюрьмы…

Малфой обычно скрывался в глубине своей камеры и не показывался, пока молодой человек не уходил. Рон даже не знал, кто там сидит, а Джинни не стремилась его просветить, мало ли что ему в голову взбредет — раз он сумел добиться свиданий в Азкабане, так может и настоять на переводе Люциуса в другую камеру, тем более, если Гарри ему поможет.

Гарри… Когда она увидела его рядом с Роном, то решила, что бредит. Но это и правда был он — не сон и не бред, а живой, настоящий Гарри.

— Джинни… — Он подошел совсем близко, и девушка даже смогла разглядеть морщинку между его бровей.

— Гарри… — прошептала она, чувствуя, что вот-вот задохнется от нахлынувших чувств.

— Прости меня, Джинни, — он говорил совсем тихо, — я не смог тебе помочь.

Девушка отшатнулась. Не таких слов она ждала.

— Уйди, — холодно сказала она.

— Джинни! — умоляюще воскликнул Рон.

— Ты можешь остаться. А он пусть уйдет.

— Зачем ты так? — грустно спросил Гарри.

— И если придет еще раз, я вообще откажусь от свиданий, — не слушая, продолжала Джинни, — это мое последнее слово.

Гарри повернулся и ушел не споря.

— Но почему? — безнадежно спросил Рон.

— Я его никогда не прощу, — Джинни не то чтобы отвечала ему, скорее просто размышляла вслух.

— За что?

— За все. И за это — тоже.

Рон ее не понял. А может, и понял, но не сказал. Да скорее всего — понял, во всяком случае, он ни разу больше не возвращался к этому. Он просто приходил, приносил шоколад и рассказывал совершенно не интересующие ее новости…

* * *

— Мисс Уизли? — Люциус говорил очень осторожно, проверяя, насколько Джинни готова поддерживать разговор.

— Что? — девушка отозвалась без энтузиазма, но вполне дружелюбно.

— Вы сердитесь? — Малфой был непривычно кроток.

— Нет, — Джинни пожала плечами, — с чего я буду на вас сердиться?

— Подразумевается: «вы мне настолько безразличны, мистер Малфой, что я не собираюсь тратить на вас нервы», — усмехнулся Люциус.

Девушка слегка улыбнулась.

— Примерно так. — Все-таки он обаятельный мерзавец.

— Вот я с вами и поссорился, — вздохнул тот, — какая жалость.

— Не могу себе представить, чтобы вы о чем-нибудь по-настоящему жалели, — Джинни понимала, что Малфой втягивает ее в разговор, но сознательно поддавалась на провокацию.

— Я о многом жалею, — неожиданно серьезно ответил Люциус, — я ведь всего лишь человек.

— Сожаление об упущенных возможностях? — поинтересовалась девушка.

— В основном, да. Видите ли, Джиневра…

— Меня зовут Джинни, а для вас — мисс Уизли, — перебила его та.

— Мне не нравится это плебейское сокращение, — поморщился Малфой, — а на фамилию Уизли у меня, извините, аллергия. Как ни пытался, так и не смог избавиться. К тому же, Джиневра подходит вам гораздо больше.

— Почему?

— Это имя прекрасной королевы, которую погубили двое любящих ее мужчин, — Люциус произносил слова напевно, словно читая балладу. — В юности я зачитывался романами про короля Артура.

— Вы? Слизеринец?

— Да, дорогая Джиневра. Это было именно в те времена, когда я учился на факультете Слизерин. Не путайте этот лучший в мире факультет с гадюшником, который вы видели. Прежний Слизерин был прекрасен и силен, загадочен и изысканен, все дети мечтали на него попасть. Мы все делали красиво — учились, играли в квиддиш, нарушали правила, читали романы, сражались на дуэлях… А потом мы сами его погубили, когда позволили Лорду-полукровке превратить нас — потомков славнейших родов — в заурядных мясников, — в голосе Малфоя звучала горечь. — Северус пытался возродить былую славу Слизерина — неудачно, но спасибо ему хоть за попытку.

— Вы странный… — тихо сказала Джинни. — И я вам не верю.

— А я не прошу, чтобы вы мне верили.

— Тогда зачем вы мне все это рассказываете?

— Знаете, дорогая Джиневра, — Люциус словно и не слышал ее вопроса, — о чем я действительно жалею? Когда-то, много лет назад, я очень сильно испугался. Наш Лорд тогда в первый раз показал свою истинную сущность — не яркую картинку, на которую мы все купились, а грязную изнанку… Но не буду останавливаться на подробностях. Суть в том, что я тогда был еще молод и довольно впечатлителен. И я действительно испугался. До такой степени, что помчался к Северусу, которого подозревал в работе на Орден Феникса. Но его не оказалось дома. А к тому времени, когда он вернулся, мой порыв уже прошел, я как следует напился и решил, что не все так плохо…

— Вы хотели перейти на сторону Дамблдора? — изумилась девушка.

— Да. И до сих пор жалею, что не получилось. Наш дорогой зельедел как всегда угадал — Лорд скоро канул в неизвестность, моих денег едва хватило, чтобы откупиться от Министерства, Дамблдор стал силен как никогда…

— А потом вы снова поддержали Волдеморта.

— Не произносите это имя, пожалуйста, — скривился Малфой, — у меня от него рука болит. Хозяев надо менять вовремя, дорогая Джиневра, а я упустил свой шанс.

— Я понимаю. Но странно как-то представлять вас нашим союзником… Вы стали уже в некотором роде легендой, символом Упивающегося Смертью.

Люциус вздохнул.

— Ах, Джиневра, я не раз представлял себе, что было бы, если бы я вовремя поддержал Дамблдора…

— Вы стали бы министром магии? — насмешливо спросила девушка.

— Вряд ли. Так мне все равно не доверяли бы, — серьезно ответил тот, — но вот главой департамента… Да и не в постах дело! Главное — я сейчас сидел бы не в Азкабане, а в своем замке, давал бы прием.

— Для кого? Все ваши друзья в могиле или в розыске.

— У меня были бы другие друзья! По-вашему, я добровольно общался с Крэббом или Гойлом? Ко мне на прием обязательно пришел бы Поттер, который непременно дружил бы с Драко еще со школы. Ваш брат со своей необыкновенно красивой женой-француженкой, которая украсит любое самое изысканное общество…

— Думаете, наши семьи бы сдружились? — Джинни понравилась эта игра в будущее, которого не было.

— Наши семьи бы породнились, — серьезным тоном ответил Люциус, — потому что вы сейчас были бы миссис Малфой.

— Никогда! — Девушка вскочила и подбежала к двери. — Никогда я не вышла бы замуж за Драко, слышите!

— А при чем тут Драко? — удивился Люциус. — Я говорил о себе.

Джинни засмеялась. Ее смех, немного истеричный и нервный, но, в общем-то, вполне нормальный, заставил многих узников поднять головы. Никто не прислушивался к разговорам, но смех… здесь обычно смеялись только безумцы…

— Это самое невероятное объяснение в любви, которое я когда-либо выслушивала. А ничего, что я убила вашего сына?

— Вы его не убивали, — спокойно ответил Малфой. — Он жив, и я это точно знаю.

Ветер задувает свечу, но раздувает костер.

Франсуа де Ларошфуко

Поиск истины способен изрядно позабавить.

Вернон Говард

Как быстро можно собраться, если нет ничего, что было бы жаль оставлять.

Я разорвала все путы, привязывающие меня к прежней жизни. Дом, работа, страна, друзья… все это было лишь фальшивкой. А Дерек… мне не жаль его, но и зла я ему не желаю, он был для меня хорошим тюремщиком. Я не стала оставлять ему записки, всегда ненавидела излишний мелодраматизм. Просто положила на стол кольцо и ушла. Не оглядываясь.

Я легко стряхнула с себя пыль ненастоящего прошлого. Хотя нет, не так уж легко, ведь самой тяжелой цепью, которая не давала мне двинуться с места, было это проклятое имя. Я ненавижу Анну Смит. Она — мой самый страшный враг, ведь она плоть от плоти этого фальшивого мира. Но я покончила с ней. Анна Смит исчезла так же, как и появилась. Перед своей гибелью она еще успела оказать мне услугу — я взяла билет в Лондон на ее имя. Пусть ищут. Кто? Не знаю. Мне уже все равно. Я никогда не забуду легкости, которая меня охватила, когда пожилой пограничник опустил глаза к паспорту и прочитал: «Андромаха Блэк»…

Париж... Особого восторга не было, похоже, я не первый раз приезжала в столицу Франции. Все какое-то знакомое, можно даже сказать — будничное. Или это взгляд на мир у меня такой… серый? Не знаю. За последнее время я уже привыкла к этому ответу. Да, я не знаю. Но буду знать.

Вопрос, который меня по-настоящему волновал — что делать дальше. И для него привычный ответ не годился. Я чувствовала, что приехала куда надо, но на этом моя уверенность и заканчивалась. Интуиция молчала. Оставалась моя любимая логика.

Поразмыслив немного, я пришла к выводу, что мне просто необходим человек, который знает мир волшебников и готов о нем рассказать. Легче не стало. Не ходить же и не спрашивать всех подряд. Да и с чего я взяла, что найденный волшебник со всех ног бросится рассказывать мне о своем мире, даже не поинтересовавшись, почему я сама ничего не знаю?

Ответ пришел снова сам собой. Портье, рассказывая мне о достоинствах отеля (я, не мудрствуя лукаво, поселилась в ближайшем к аэропорту Шарля де Голля отеле), упомянул о прекрасном баре на первом этаже. Я рассеянно поблагодарила и поскорее ушла в номер, боясь упустить такую замечательную мысль. И правда, где можно найти людей, которые готовы многое рассказать первому встречному, не задавая ответных вопросов? Правильно — в баре! И уж наверняка пьяниц среди магов не меньше, чем среди нормальных людей. Поэтому я наскоро приняла душ, переоделась и отправилась в тур по злачным местам Парижа. Спасибо Интернету, не пришлось позориться перед персоналом отеля и спрашивать адреса баров и ночных клубов. К счастью, еще в самолете выяснилось, что я довольно хорошо говорю и читаю по-французски…

И с чего я взяла, что отличу волшебника от обычного человека? Наверное, я об этом просто не подумала. А может, подсознание шепнуло, что раз оборотней я уже научилась узнавать, то смогу определить и всех остальных представителей магического мира.

Как бы то ни было, но уже в третьем баре один человек показался мне слегка подозрительным. Правда, скорее всего потому, что он, увидев меня, занервничал и быстро сбежал. Я успела заметить его сероватую ауру, поэтому не стала пытаться догнать или проследить — от вампиров лучше держаться подальше. Интересно, куда смотрит парижский аврорат? Вампиры в магловских барах… Я уже привыкла к слову «маглы», так удивившему меня поначалу, да и что такое «аврорат» я тоже откуда-то знала — это что-то вроде полиции, объединенной с армией и спецназом, — ужасно сложная и неудобная силовая структура.

Часам к двум ночи я начала уставать и слегка засомневалась в успехе своего предприятия. Не то чтобы я решила отступить, но… вдруг волшебники ходят только в свои специальные кафе и рестораны? Но Андромаха Блэк, или как меня там, никогда не сдается! И в очередном ночном клубе, в который я уже привычно сумела войти бесплатно, легко отведя глаза охране, я наконец увидела того, кто был мне нужен. Вроде бы.

Пожилого полнокровного мужчину, достаточно представительной внешности, окружала легкая золотистая дымка, разительно отличающаяся от блеклых аур остальных людей. Боясь упустить его, я чуть ли не на цыпочках подкралась к барной стойке и села так, чтобы не привлекать излишнего внимания, но в то же время не терять объект из виду. Впрочем, мужчина явно ничего не подозревал и не опасался. Возможно, он был уже не в том состоянии, чтобы интересоваться чем-нибудь кроме своего коньяка.

Понаблюдав минут пять, я решилась подойти поближе.

— Здесь свободно?

Волшебник с трудом сфокусировал на мне взгляд.

— Ммм…

— Спасибо, — я села и махнула официантке, — двойной мартини бьянка со льдом и тремя оливками.

Мужчина покивал головой и снова уставился на бутылку. Я подождала, пока принесут мой заказ, устроилась поудобнее и начала задавать наводящие вопросы…

Минут через десять я сделала три важных вывода: во-первых, это действительно волшебник, во-вторых, он мой соотечественник, и в-третьих, от него вряд ли удастся хоть что-то узнать. Как он ловко умел не отвечать ни на один вопрос, и это при том, что он даже не пытался чего-либо скрыть. У меня в голове забрезжило смутное подозрение.

— Вы случаем не политик? — спросила я и для правдоподобия добавила: — Я вас где-то видела.

Впервые в его взгляде блеснула какая-то искра. Он даже выпрямился слегка, насколько ему позволил выпитый коньяк.

— Я был Министром Магии.

Оно и видно. Только политики умеют долго говорить и ничего при этом не сказать. Но у мужчины это усилие, похоже, отняло последние силы, он пошатнулся и едва не плюхнулся лицом в блюдце с лимоном. Я с трудом поддержала его и предложила:

— Давайте я помогу вам добраться до дома. Вы — человек известный, будет лучше, если никто не увидит вас в таком состоянии.

Кто когда-нибудь доставлял до дома пьяного чужого мужика, тот поймет, как я намучилась. Он то чуть не падал, то долго не мог вспомнить свой адрес, то доставал из кармана волшебную палочку и пытался что-то наколдовать… Хорошо, что в Париже такие терпеливые таксисты.

Наконец мы добрались до его дома, к моему удивлению — в достаточно фешенебельном районе. Консьерж не только не скривился, а любезно помог мне довести пьяного жильца до квартиры, что ясно свидетельствовало об уровне цен. Я только мельком увидела табличку на двери «Г-н К. Фадж, советник посольства Великобритании». Вот уж никогда бы не подумала, что маглы могут доверить дипломатические вопросы магам.

— А посол — тоже волшебник? — Я довела Фаджа до кресла, в которое тот радостно свалился.

— Кто? Посол? — он пьяно хихикнул. — Нет, конечно. Он так кривится, когда меня видит. Но правила есть правила, — он кому-то погрозил пальцем, — в каждом посольстве и консульстве должен быть советник по вопросам магии.

Похоже, дома Фадж слегка расслабился и начал отвечать более конкретно. Фадж, Фадж, что-то знакомое в этом имени… Впрочем, это еще ни о чем не говорит, он же бывший министр, так что я вполне могла о нем слышать, но лично не встречаться.

— Как это замечательно — быть дипломатом и политиком! — с воодушевлением произнесла я и выжидающе посмотрела на советника по вопросам магии.

К счастью, он купился на эту старую как мир уловку.

— Это большая ответственность, — он приосанился, — но, видишь ли, дитя мое, — Фадж вдруг шмыгнул носом и заговорил взахлеб, путаясь в словах, — никакого выбора, никакой нормальной жизни, всегда на публике, а тут еще эти французы…

За следующие пять минут я узнала, как сильно он ненавидит эту чужую для него страну, здешнюю кухню, обычаи, язык. Фадж со слезами на глазах жаловался на безалаберность парижских авроров, на «опасную либеральность законов», на нежелание властей сотрудничать при поиске беглых преступников и т. д. Дело кончилось тем, что советник посольства Великобритании по вопросам магии просто уснул на полуслове.

Я несколько минут раздумывала — не разбудить ли его? Он только начал говорить. А с другой стороны — зачем? Ничего важного он так и не сказал и вряд ли скажет. Не лучше ли проверить его библиотеку, я всегда самые важные и нужные вещи предпочитала узнавать не от людей, а из книг. Как-то книгам я больше доверяю.

Оставив Фаджа мирно спать в кресле, я быстро осмотрела квартиру и, о радость, все-таки обнаружила шкафчик с книгами, касающимися магии и волшебного мира. Он был замаскирован несложными чарами под бельевой шкаф, видимо, от любопытной магловской прислуги, ведь ни одного мага это бы не остановило.

Я равнодушно пролистала несколько романов с движущимися картинками на обложке, с сожалением отложила сборник заклинаний, на изучение которого не было времени и, наконец, с трепетом взяла в руки толстый том с золотым тиснением — «Кто есть кто в Магической Англии»…

Поттер Гарри (род. 31 июля 1980 г. в Лондоне)

Поттер, Гарри Джеймс, кавалер орденов: Мерлина I степени, Гриффиндора I степени, Короля Артура I степени… Зигфрида I степени (Герм.), Харальда Великого I степени (Норв.)… [список из десяти английских и восемнадцати иностранных орденов]. Почетный гражданин Лондона, Парижа, Рима… [список из тридцати трех городов]. Почетный член Визенгамота, Академии Магии Парижа, Союза Колдунов Нью-Йорка, Волшебной Думы Москвы и прочих организаций. Мастер ЗОТС, Младший Мастер Трансфигурации.

Родители: Джеймс Поттер… Лили (Эванс) Поттер… [даются полные имена, годы рождения и смерти] (см.).

Родственники:…

Краткая биография:

[Рождение, пророчество, смерть родителей, детство, учеба в Хогвартсе, победа над Волдемортом, скромно именуемым «Темный Лорд В., известный в широких кругах как Тот-Кого-Нельзя-Называть»]… В 1996 г. получил наследство от своего крестного отца Сириуса Блэка (см.)…

Закончил Академию Аврората в 2001 году.

С 1998 по 2001 гг. — сотрудник Лондонского отделения Аврората.

С 2001 по 2003 гг. — заместитель главы Департамента по борьбе с организованной преступностью.

С 2003 г. — руководитель Особого Отдела Аврората.

В 1998 году выступил инициатором создания временной школы Магии для детей из малообеспеченных семей до восстановления Хогвартса.

Холост. С 1998 по 2000 гг. был помолвлен с Джиневрой Уизли (см.).

Владеет французским, немецким и парселтангом. Увлекается квиддишем.

Уизли Джиневра (род. 11.08.1981, Лондон)

Уизли, Джиневра Молли, кавалерственная дама орденов: Мерлина I степени, Гриффиндора I степени… [список из двенадцати английских и иностранных орденов]. Почетный член «Общества современных колдуний». Младший Мастер Травологии, младшая колдомедицинская сестра.

Родители: Артур Уизли… Молли Уизли [даются полные имена, годы рождения и смерти] (см.).

Родственники: Персиваль Уизли (см.), Уильям Уизли (см.), Чарльз Уизли (ум. в 1998 г., см.), Джордж Уизли (см.), Фред Уизли (см.), Рональд Уизли (см.).

Краткая биография: [Рождение, детство, учеба в Хогвартсе, участие в Великой Битве, войне и Последней Битве]…

В 1999–2001 гг. — студентка факультета колдомедицины Лондонского Колдовского Университета.

С 1999 по 2001 гг. — преподаватель Травологии и колдомедицинская сестра во временной школе Магии для детей из малообеспеченных семей.

С 1998 по 2000 гг. была помолвлена с Гарри Поттером (см.)

В июле 2001 г. осуждена на семилетнее заключение в Азкабане за убийство Драко Малфоя (см.).

Малфой Драко (05.06.1980, Лондон — 13.06.2001, Малфой-мэнор)

Малфой, Драко Люциус, кавалер ордена Сигизмунда II степени (Польша, за спасение двоих преподавателей и одной ученицы в 1998 г., во время атаки Упивающихся Смертью на Дурмстранг).

Родители: Люциус Малфой… Нарцисса (Блэк) Малфой… [даются полные имена, годы рождения и смерти] (см.).

Родственники: Беллатрикс (Блэк) Лестрендж (см.), Андромеда (Блэк) Тонкс (см.), Нимфадора (Тонкс) Люпин (см.).

Краткая биография: [Рождение, детство, учеба в Хогвартсе, переход на сторону Ордена Феникса в 1998 г. во время атаки Упивающихся Смертью на Дурмстранг, в войне не участвовал].

В 1999–2001 гг. после конфискации большей части имущества рода Малфоев проживал в поместье Малфой-мэнор вместе с матерью Нарциссой Малфой (см.), в политике и светской жизни участвовал мало.

В январе-июне 2001 гг. был помолвлен с Джиневрой Уизли (см.).

13 июня 2001 г. был убит в своем доме Джиневрой Уизли (см.).

Уизли Рональд (род. 01.03.1980, Лондон)

Уизли, Рональд Билиус, кавалер орденов: Мерлина II степени, Гриффиндора II степени… [список из семи английских и иностранных орденов]. Почетный член президиума Всемирной Лиги Квиддиша. Обладатель Кубка Испании по квиддишу среди юниоров (в качестве тренера юниорской сборной Севильской школы Магии) 2002 г.

Родители: Артур Уизли… Молли Уизли [даются полные имена, годы рождения и смерти] (см.).

Родственники: Персиваль Уизли (см.), Уильям Уизли (см.), Чарльз Уизли (ум. в 1998 г., см.), Джордж Уизли (см.), Фред Уизли (см.), Джиневра Уизли (см.).

С мая 2000 г. женат на Сьюзан (Боунс) Уизли (см.).

Дети: Гарри Уизли (род. в 2001 г.), Чарльз Уизли (род. в 2003 г.).

Краткая биография: [Рождение, детство, учеба в Хогвартсе, дружба с Гарри Поттером, участие в Великой Битве, войне и Последней Битве]…

Закончил Академию Аврората в 2001 году.

1998 по 2001 гг. — сотрудник Лондонского отделения Аврората.

С 2001 г. тренер юниорской сборной Севильской школы Магии.

Чего не лечат лекарства, излечивает железо;

чего не исцеляет огонь, то следует считать неизлечимым.

(Гиппократ)

Прошлое, хранящееся в памяти, есть часть настоящего.

(Тадеуш Котарбиньский)

Он открыл глаза и несколько минут просто смотрел в потолок, прислушиваясь к своим ощущениям. Боли не было, руки и ноги слушались прекрасно, только голова немного кружилась, словно после наркоза.

Странно… а почему он вообще подумал про боль?

Он осторожно сел и огляделся. Небольшая комнатка, наполненная голубоватым светом, казалась хорошо знакомой. Он слегка улыбнулся. Все понятно — это клиника св. Лазаря, куда его отправили лечиться после ранения при Дурмстранге. Он, конечно, посопротивлялся, но в основном для вида — все равно женщину не переспоришь. Да и не так уж ему хотелось победить в споре, на самом деле ему просто нравилось, какая она становилась в гневе — глаза сверкают, ноздри раздуваются — прямо-таки дикая кошка, которая вот-вот бросится и выцарапает глаза. И он уступал, с удовольствием глядя на ее победную улыбку. Люпин, как-то раз ставший свидетелем скандала из-за домовых эльфов, которых так и не удалось выдворить из родового замка, потом посмеивался и называл его подкаблучником. На себя бы посмотрел, оборотень несчастный... Стоп!

Он обхватил голову руками.

Спор по поводу эльфов был после Дурмстранга, более того, с тех пор прошел уже почти год… самый счастливый год в его жизни. Без Лорда, без войны и, слава Мерлину, почти без Поттера. И даже в отсутствии Хогвартса были свои прелести. Свобода! Безграничная и прекрасная свобода, возможность наслаждаться жизнью и любовью… А потом…

Он резко встал. Голова совсем перестала кружиться.

Нет людей без слабых мест. Он испытал это на себе. И теперь даже не знает, что случилось после того, как он не выдержал боли и потерял сознание… Но что-то произошло, раз его не привели в чувство для новых пыток, а доставили сюда, в клинику для богатых и очень богатых.

Сколько же он здесь пробыл? Вероятно, довольно долго — исчезли даже самые старые шрамы, кроме тех, что оставил лично любимый Лорд. Впрочем, эти не исчезнут никогда, как и ожог от Черной Метки… А почему он пришел в себя прямо в палате? Пациентов всегда привозят и увозят в бессознательном состоянии, исключений нет.

Привычка исследователя взяла верх — вряд ли будет еще один шанс проверить, что из себя представляет знаменитое поле. Итак, владельцы клиники утверждают, что оно блокирует любую магию… Он щелкнул пальцами.

— Вингардиум левиоса!

Стеклянное ложе неуклюже взмыло к потолку.

Он усмехнулся. Вот она — причина всех запугиваний со стороны дирекции. Пациентов привозят без сознания не потому, что поле так опасно, а потому, что никакую магию оно не блокирует. Он опустил ложе назад, снял с него простыню и трансфигурировал ее в мантию — не ходить же голым. Получилось коротковато, да и цвет не очень-то, но тратить драгоценное время на подобную ерунду не хотелось.

Следующие полчаса ушли на исследование природы поля. В принципе, он готов был к тому, что придется провозиться целый день, и постарался настроить себя на рабочий лад, то есть на то, чтобы не думать о личных делах… Хотя что об этом говорить, если настройка сбилась уже через десять минут. Напрасно он убеждал себя: дескать после нескольких месяцев в клинике, а он, судя по эффекту, провел тут не меньше полугода, несколько дополнительных часов не будут иметь никакого значения. В голову упорно лезли мысли, что никакое чудодейственное поле не стоит даже пяти минут разлуки и что он вовсе не обязан заботиться обо всем мире, долг которому давно уплатил сполна, а имеет право подумать о себе и своей семье.

К счастью, спор ума и сердца продлился недолго, принцип действия поля оказался настолько прост, что на его исследование хватило получаса. Разумеется, данные были очень приблизительные и требовали долгой и тщательной проверки, но, по сути дела, уже сейчас было ясно, что подобную клинику, при условии хороших капиталовложений, можно создать в каждой стране…

Однако, похоже, приходить никто не собирается, видимо, он очнулся слишком уж рано. Ну что же, он не гордый, найдет выход и сам.

В двери палаты даже не было замка, неудивительно — тут же все без сознания. Он вышел в коридор и с интересом огляделся. Где-то здесь должна стоять мощная установка блокировки волшебства, создающая иллюзию невозможности магического исследования поля. Предположительно, она находится в конце коридора и направлена вдоль, чтобы не задевать палаты. Впрочем, выяснять это не было ни времени, ни желания.

Он быстрым шагом прошел через весь коридор, поднялся по лестнице и толкнул входную дверь. Та была, конечно же, заперта. Но это не страшно — с другой стороны всегда стоит охрана.

Значит, будет им сюрприз. Он криво улыбнулся и постучал.

Раздался изумленный возглас, потом суета и наконец дверь осторожно приоткрыли…

Ветер задувает свечу, но раздувает костер.

Франсуа де Ларошфук

Возможность — благоприятный случай получить разочарование.

Бирс

Часы пробили шесть раз и радостно заиграли «Марсельезу». Единственное, на что меня хватило в такую рань, — это бросить на них негодующий взгляд и пробормотать несколько слов по поводу излишнего патриотизма французов. К моему ужасу, часы сразу замолчали и, кажется, даже идти перестали… нет, стрелки продолжали двигаться, но тиканья слышно не было.

И что же я такое сделала? Просто кошмар — слова нельзя сказать без оглядки на эти непонятные способности, которыми я неизвестно когда еще научусь управлять. Как вот теперь часы ремонтировать?

Я вытащила «Сборник стандартных заклинаний». Взяла я его, естественно, в квартире Фаджа. Взяла, а не украла, — я честно оставила в ящике стола деньги, примерно прикинув, сколько могут стоить две толстые книги. Второй была, разумеется, «Кто есть кто в Магической Англии», над которой я и сидела последние два часа.

Толку от обеих книжек оказалось гораздо меньше, чем я рассчитывала. Нет, составлен сборник был не так уж и плохо — все заклинания расположены в порядке усложнения, а в конце приведен их алфавитный список с указанием страниц. Вот только начинался каждый раздел словами «Возьмите волшебную палочку…». Знать бы еще, где ее взять! Хотя…

Я с трудом заставила себя встать, порылась в сумке и вынула рекламный проспект. Его я тоже прихватила из квартиры Фаджа, а точнее, просто вытащила из корзины для бумаг. Все равно ведь его выкинули. Я бы на эту стандартную кричаще-яркую бумажку и внимания не обратила, если бы фигурки не начали двигаться. Видно у них, волшебников, точнее у нас, волшебников, движущиеся фотографии в порядке вещей. Вот и тут — тощая, модельного вида девица прогуливается в очень короткой хламиде, а внизу — подпись: «Лучшие мантии из последней коллекции Пьера Кардена». На два мира работает знаменитый модельер, мне бы его энергию. На другой стороне упитанная девочка с перепуганными глазами висит на метле в полуметре над землей. Даже без подписи все ясно. Зато снизу… красивый футляр открывается, а там сверкает и переливается «волшебная палочка вашей мечты»!

Итак, следующий пункт — посетить магазин мадам Десизиф. Надеюсь, евро они принимают, представления не имею, где можно менять нормальные деньги на луидоры и су, указанные в рекламке («самая лучшая метла для вашего ребенка всего за девять луидоров девяносто пять су!»).

Я зевнула, села обратно на кровать и снова открыла «Кто есть кто в Магической Англии», все равно магазин мадам Десизиф открывается только через четыре часа.

Вот только я уже сомневалась — есть ли смысл читать эту книгу дальше? Столько биографий просмотрела, и лишь четыре из них вызвали хоть какие-то смутные воспоминания. Первое время я пыталась читать ее с начала. Пока не дошла до Гойла Грегори, кстати, моего ровесника, сразу за которым следовал Грейвс Мертон, какой-то волшебник-музыкант. А между ними была вырванная страница.

Я долго смотрела на обрывки бумаги, пытаясь предположить, кто и зачем ее вырвал. Сделал это сам бывший министр или кто из его гостей? Почему-то запал прошел, и мне не хотелось больше никого искать, ничего вспоминать, хотелось только спать.

Хорошо хоть у Фаджа на имени Гарри Поттера лежала закладка. Я равнодушно открыла книгу на заложенной странице и…

Мне так и не удалось вспомнить, что меня связывает с этим молодым человеком, но в первый миг его имя прозвучало как удар грома. Жаль, озарения не произошло. А с чего я вообще взяла, что нас связывают какие-то общие дела? Этот Поттер, судя по справочнику, является самым знаменитым человеком в Англии, а может, и во всем магическом мире.

Стоп. Не надо сразу списывать его со счетов. Во-первых, мы — ровесники, по крайней мере — примерно, значит, вполне могли где-то пересечься, тем более что он, в отличие от неволшебных знаменитостей, учился в общеобразовательной, хоть и магической школе. Во-вторых, многие имена, упоминающиеся в его биографии, тоже показались мне знакомыми. Правда, это тоже все люди известные в мире волшебников. Но уж бывшую невесту Поттера Джиневру Уизли я наверняка должна знать, в памяти даже всплыл какой-то смутный образ… правда, она в тюрьме, так что вряд ли я до нее доберусь. Опять тупик! Да и спать хочется ужасно.

Второй ее жених — в могиле. Малфой… что-то в этом имени есть знакомое и невероятно раздражающее. Ровесник Поттера, кстати, а может, и мой тоже.

Брат Джиневры где-то в Испании, а жаль. Жаль… жаль…

Унылые темные стены поднимаются так высоко, что не видно неба. От черных фигур стражей веет холодом и безысходной тоской. Я стою на коленях, даже не чувствуя, что подо мной — ледяные каменные плиты или мягкий ковер. Человек в мундире что-то говорит размеренно-официальным тоном, но я даже не вслушиваюсь в слова… Я и так знаю — он читает мой приговор, но только мне почему-то все равно. Мыслей нет, страха нет, боли нет, я словно уже умерла и равнодушно смотрю из еще живого, но уже чужого мне тела на всю эту ненужную возню.

Вот громко произнесена последняя фраза, человек в мундире закрыл папку и передал ее своему помощнику. Я почувствовала, как в волосах скрипнула сталь, и локоны стали мягко опадать на пол, словно рыжеватые осенние листья. И только раздавшийся над головой сухой треск ломающегося дерева заставил меня поднять голову…

Обломки палочки упали на мягкий ковер из волос и словно разорвали защищавшую меня пелену апатии. Боль, страх и безумная ярость накрыли разум ледяной волной, я дернулась вперед, чувствуя, как стальные цепи впиваются в тело и… рвутся, словно нитки, под испуганные вопли охраны. Но одна из черных фигур неторопливо отделилась от стены и поплыла в мою сторону… Проваливаясь в темную бездну беспамятства я все-таки успела послать проклятье, в которое вложила все оставшиеся силы…

Я вскочила так резко, что закружилась голова и пришлось сесть назад на кровать. Снова сон, и на этот раз гораздо более длинный и четкий, чем обычно. Но не менее страшный. Я подрагивающей рукой нашарила на столике расческу и провела ею по волосам. Надо успокоиться и подумать. Один, два, три… начинаем с кончиков волос, прядки-то спутанные после этих метаний по подушке… семь, восемь, девять… расчесываем медленно и осторожно… шестнадцать, семнадцать… Что-то не так… что-то…

Я вскочила с кровати и бросилась к зеркалу.

На меня глянула знакомая ненавистная физиономия Анны Смит. Я затрясла головой, пытаясь выкинуть из памяти проклятое имя. Недорасчесанные волосы защекотали по лицу, и я уставилась в зеркало, задыхаясь от изумления. Спутанные русые пряди обрамляли заспанное лицо, спускаясь почти до середины шеи.

— Они выросли, — пробормотала я вслух, а потом громко завопила: — Они выросли!

Чего не лечат лекарства, излечивает железо;

Гиппократ

Нет в жизни звука более захватывающего, чем стук в дверь.

(Чарльз Лэм)

Перепуганный охранник распахнул дверь и пролепетал:

— К вам посетитель, сэр.

— Какой еще посетитель? — поморщился директор клиники. Он ненавидел сюрпризы, но понимал, что с такими клиентами надо быть готовым ко всему, даже к визитам в неприемный день.

Из тени шагнул высокий мужчина в белой мантии.

— Здравствуй, Найджел, — прошелестел тихий голос, — не узнаешь?

Директор попятился, вытаращив глаза, и остановился только тогда, когда уперся в стол.

— С-северус, — заикаясь пробормотал он, — откуда ты взялся?

— Странный вопрос, — профессор Снейп удобно расположился в кресле, — а я думал, ты знаешь всех пациентов своей клиники.

— Но… но это невозможно! — Директор сел на край стола. Этого не может быть. Он крепко зажмурился и потряс головой. Не помогло. Может, розыгрыш? Ну конечно, это кто-то его разыгрывает. Или хочет напугать? Может, это — Поттер? Точно — он! Этот «спаситель мира» что-то заподозрил и решил его проверить.

Найджел осторожно сунул руку в карман.

— Accio, — скучающе протянул странный посетитель и легко поймал палочку. — А она у тебя не маленькая. Дуб, как я понимаю, хм, тогда ясно… У целителей обычно что-то более легкое, вроде остролиста, а вот дуб — типичное дерево политиков. Чешуя дракона или шерсть единорога?

— Чешуя… — пробормотал директор, пытаясь сообразить, как этому самозванцу удалось так легко его обезоружить. Или… невероятно! Неужели не самозванец? — Северус Снейп?

Мастер Зелий усмехнулся.

— Я так изменился?

— Но ты же… Нет, это невозможно! Тебя нельзя привести в чувство. Ты — живой труп!

— Найджел, может быть, ты перестанешь убеждать меня в том, что мне нужно вернуться в палату. Или лучше сразу в могилу? — Он говорил абсолютно ровно, словно о погоде.

— Не смей читать мои мысли! — взвизгнул директор, которого это спокойствие напугало больше, чем любые угрозы.

— Да их и читать не надо, у тебя на лице все написано, — равнодушно ответил Снейп и пожал плечами.

Директор жалобно пробормотал, слегка подвывая в конце каждой фразы:

— Но я же сам подписывал медицинское заключение. Тебя нельзя привести в чувство, любые попытки бессмысленны… — он нервно сглотнул и поспешно добавил: — были.

— И теперь ты готов загнать меня в гроб, чтобы подтвердить свое заключение. Репутация прежде всего? — Мастер Зелий даже слегка улыбнулся той улыбкой, которая очень пугала хорошо знавших его людей.

А Найджел знал своего бывшего пациента достаточно. Он даже подскочил, в голове заметались панические мысли: «Он все знает! Он слышал наш разговор!» Но директор тут же сообразил, что это невозможно. Кабинет защищен от прослушивания такими чарами, что даже Снейпу их не пробить, будь он хоть трижды Истинный.

— Кстати, позволь тебя поздравить, — Мастер Зелий с интересом наблюдал за метаниями старого приятеля, — ты достиг очень неплохих успехов в окклюменции. Или это кабинет глушит?

— Что тебе от меня нужно? — простонал директор, снова сел на стол, удивленно оглянулся и перебрался в свое кресло, заодно и подальше от Снейпа.

— Интересный вопрос. Ты его всем пациентам задаешь?

— Никто еще не приходил в себя так… Кстати, а как ты себя чувствуешь? Болей нет? — Найджел вдруг сообразил, какой это медицинский феномен.

— Чувствую я себя прекрасно, — лениво протянул пациент, поднял левую руку и плавно сжал и разжал пальцы, как бы проверяя, всё ли работает. — Болевых ощущений нет. Все шрамы сошли. Даже зрение снова стопроцентное. — На кончиках его пальцев вспыхнули зеленоватые искры.

— Потрясающе! И магические силы восстановились… А как…

— Найджел, давай сначала ты ответишь на мои вопросы, а свои исследования продолжишь потом. Итак, вопрос первый — сколько времени я провел в твоей клинике? — Он щелкнул пальцами, и искры затанцевали в воздухе.

— Она вовсе не моя, и вообще… — директор перехватил взгляд Мастера Зелий и быстро сказал: — Три года десять месяцев и шесть дней.

— Хм… — Похоже, цифра произвела на Снейпа сильное впечатление. — Ты у всех так хорошо помнишь сроки?

— Ну, ты ведь особый пациент, Северус.

— Живой труп? — нехорошо усмехнулся тот.

— Мм… — занервничал директор, — твое состояние было очень тяжелым, а поле приспособлено только для лечения обычных телесных болезней…

— Не читай мне лекцию, я входил в комиссию, дававшую разрешение на открытие клиники, и знаю о поле не меньше, чем ты, — оборвал его Мастер Зелий.

— Так чего же ты от меня хочешь? — в отчаянии выпалил Найджел.

— Мои вещи, нормальную одежду, и сообщи моей жене, что я в порядке.

Директор на секунду замялся.

— Твои вещи сейчас принесут.

В кабинете повисла мертвая тишина. Искры погасли, огонь в камине затрещал и потух. Найджел осторожно глянул на гостя, и ему ужасно захотелось спрятаться под стол. Лицо Снейпа окаменело, рука сжала подлокотник кресла так, что костяшки пальцев стали совершенно белыми.

— Где моя жена? — раздельно произнес он. — Говори, слизняк.

— Не буду! — взвизгнул директор, вжав голову в плечи. — Пусть тебе Поттер сам все рассказывает!

Мастер Зелий поднялся.

— При чем здесь Поттер? — От его холодного тихого голоса у Найджела волосы встали дыбом.

— Я тут не при чем, — пискнул он, — просто это Поттер за тебя платит. — И, не давая опасному гостю опомниться, директор метнулся к переговорному зеркалу: — Дежурный!

— Да, сэр? — раздался бодрый голос, и у Найджела немного отлегло от сердца, все-таки с охранником не так страшно.

— Принесите вещи пациента 124SP и скажите, чтобы подготовили документы на выписку.

— Хорошо, сэр, — охранник в зеркале кивнул, — а родственникам сообщать?

— Да, свяжитесь с мистером Поттером…

Но Снейп резко прервал его:

— Не надо.

— Не надо, — уныло повторил Найджел, — я сам сообщу мистеру Поттеру радостную новость.

Зеркало погасло. Директор тоскливо глянул на него и с опаской повернулся к Мастеру Зелий.

— Сядь, Найджел, у меня к тебе еще пара вопросов, — Снейп небрежно указал палочкой на кресло. Он уже вполне овладел собой и выглядел вполне расслабленным.

— Предупреждаю, — директор покосился на палочку, — у меня всего четвертый уровень! Ты из нее ничего серьезнее Stupefy не выжмешь.

— А ты думаешь, я собираюсь к тебе Crucio применять? — Мастер Зелий нехорошо усмехнулся. — Неужели это понадобится?

Ветер задувает свечу, но раздувает костер.

Франсуа де Ларошфуко

Vouloir c'est pouvoir

(фр.: Хотеть — значит мочь)

французская пословица

Дом № 9 на Рю де Монсо я нашла только со второго захода. Он так незаметно притаился между седьмым и одиннадцатым, что заметить его можно было, только если специально высматривать. Видимо, его замаскировали какими-то чарами, потому что, приглядевшись, я решила, что само здание не такое уж и маленькое. К тому же на дверях висела довольно большая надпись «Магазин мадам Десизиф», которую я с первого раза тоже умудрилась не заметить.

Я с трепетом открыла дверь и осторожно, почти на цыпочках вошла внутрь. Все мои чувства обострились и появилось странное тревожное ощущение, что вот-вот должно произойти нечто важное. Что-то подобное я испытывала, когда заходила в дом оборотня в Сиднее. И ведь было это всего несколько дней назад, а такое чувство, что прошли годы с тех пор, как я покинула Австралию…

Внутри магазина не оказалось ничего такого уж удивительного даже для человека, еще не совсем привыкшего к недавно открывшемуся ему волшебному миру. Всего лишь большое, но очень аккуратное помещение со множеством полок, на которых идеально ровными рядами выстроились стопки узких длинных футляров. Посетитель был всего один — невысокий спортивного сложения юноша в джинсовом костюме стоял ко мне спиной и внимательно разглядывал полуметровую коричневую палку.

Хорошенькая крашеная блондинка, сидевшая за механической кассой, не обратила на меня никакого внимания. Она вела очень важный разговор с зеркалом. Суть спора, как я поняла из доносившихся до меня обрывков фраз, состояла в том, что девушка никак не могла решить, что лучше сделать с веснушками — сводить каждую по отдельности сложным заклинанием или купить мгновенно действующее, но безумно дорогое зелье. Зеркало стояло за зелье и доказывало, что с заклинанием можно провозиться до следующей весны, когда уже новые веснушки появятся. Мне ужасно хотелось спросить, кто производит эти говорящие зеркала. Случаем не та же самая фирма, что и те дорогие зелья?

Я с трудом удержала язык за зубами, напомнила себе, что не стоит привлекать излишнее внимание, и начала читать надписи на полках. Они особой содержательностью не отличались — какие-то цифры от пятнадцати до сорока пяти и буквенные аббревиатуры наподобие Д-ШЕ, или И-ЧД. Хоть бы где-нибудь расшифровку повесили! Хотя, видимо, это одна из вещей, которые тут все знают с самого детства.

— Подбираете себе новую палочку, мадемуазель?

Я резко обернулась. Юноша в джинсовом костюме стоял возле меня и дружелюбно улыбался. Я прислушалась к своим ощущениям — нет, никакой тревоги этот молодой человек не вызывал, хоть и казался мне слегка неестественным. Я мысленно отругала себя за излишнюю склонность к истерии: пора успокоиться и перестать подозревать каждого встречного.

— Да, — я тоже улыбнулась, — только вот представления не имею, что именно мне нужно, — и добавила на всякий случай: — Прошлую палочку я покупала еще в детстве.

Стоит поддержать знакомство, может, от этого паренька я узнаю немного побольше, чем от Фаджа.

— О, вы англичанка! — воскликнул юноша, и мои подозрения вернулись вновь, слишком уж он проницательный для случайного знакомого.

— Британская канадка, — осторожно ответила я, — а что, у меня такой заметный акцент?

— Нет, что вы, — вежливо запротестовал молодой человек, — вы говорите очень чисто, просто в нашей команде много англичан, а я очень хорошо запоминаю разницу в произношении.

— Вы играете в квиддиш? — сообразила я. Спасибо уведенным у Фаджа книжкам, теперь я хоть что-то понимаю в этом мире.

Юноша слегка покраснел.

— Ну, я всего лишь в юношеской команде клуба, но меня уже дважды ставили в запас основной команды.

Судя по его виду, он жутко хотел чем-то похвалиться, но все не решался.

— А за какой клуб вы играете? — Наверное, он именно этого вопроса ждет.

— «Нормандские драконы».

В его голосе прозвучала такая гордость, что я поспешно сказала:

— О!

За следующие десять минут я узнала историю побед «Нормандских драконов» за последние двадцать лет, состав основной и юношеской команд и множество других малопонятных мне вещей. Но одно имя меня вдруг зацепило.

— Крам, Виктор Крам? — Я не знала, кто это, но какой-то внутренний сигнал вдруг взвыл, словно пожарная сирена. — Я его давняя поклонница. — Только бы не попасть впросак.

— Я могу вас познакомить, — юноша гордо улыбнулся, — Виктор, конечно, звезда и самый высокооплачиваемый игрок в мире, но он совсем не зазнается.

— Ой, спасибо! — благодарность в моем голосе была совершенно искренней. — Но я ведь даже не знаю, как вас зовут…

— Простите, я забыл представиться, — молодой человек слегка поклонился, — Николя де Торси, к вашим услугам.

Теперь стало понятно, что же мне все-таки казалось в нем неестественным. Манеры. Разорившийся аристократ, ставший профессиональным спортсменом, — это все-таки слегка искусственный персонаж, человек, находящийся как бы между классами.

— Андромаха Блэк.

— Вы из рода Блэков? — В глазах юноши мелькнуло какое-то странное выражение. — Тогда мы, должно быть, родственники. Моя прабабушка была из Блэков.

— Нет, я просто однофамилец. — Я вспомнила кучу ссылок на разных Блэков в справочнике «Кто есть кто», лучше не стоит причислять себя к такой известной семье, да и вообще, стоит сменить тему разговора. — Ой, какой красивый футляр!

— Это просто подарочный вариант, — небрежно махнул рукой де Торси, к счастью, не ставший далее интересоваться моей генеалогией, — а палочка там такая же ерундовая, как и остальные. Моя вот выдохлась всего через три года после покупки, и то мне все говорят, что она еще долго прослужила. А уж сколько их за школьные годы сменилось… Ну, ничего, вот войду в основной состав и смогу, наконец, купить себе настоящую палочку, а не этот ширпотреб. А с вашей что случилось?

— Сломалась, — прошептала я, чувствуя, как по лицу потекли слезы. В ушах снова зазвучал треск ломающегося дерева. Вот что это было — они сломали мою волшебную палочку. Мою палочку!

— Мадемаузель Блэк, с вами все в порядке? — испуганно забормотал де Торси. — Ну не плачьте! Что, это была настоящая, личная палочка, да?

— Да, — всхлипнула я.

— Я вас понимаю, — юноша сочувственно закивал, — то есть, я, конечно, ничего такого не переживал, но говорят, что это все равно, что потерять близкого человека. Ну не плачьте, пойдемте лучше вон туда, — он указал на бронированные шкафы за спиной продавщицы, — настоящие палочки все там, от сотни луидоров за штуку…

В это время дверь открылась, и в магазин вошли три человека: очень красивая элегантно одетая дама, невысокий полный мужчина и девочка лет десяти. Следом семенило странное маленькое существо, обернутое полотенцем с гербами. Судя по тому, что никто не обратил на него ни малейшего внимания, такие чудики здесь считались нормой, поэтому я тоже постаралась выглядеть совершенно равнодушной.

Дама огляделась и презрительно скривила губы.

— Ну и куда ты нас привел? Это же фабричный товар. Беренгардии нужна настоящая палочка, самого высшего качества, а не эти подделки. — Она ласково погладила дочь по голове.

Девочка согласно кивнула и постаралась принять такой же надменно-капризный вид, как у матери. Правда, это не так уж хорошо получилось, слишком уж радостно блестели ее глаза, когда она посматривала на полки с футлярами.

— Пенелопа, — устало сказал мужчина, — ты же сама отказалась идти в «Бутик Рояль», а других магазинов волшебных палочек в Париже нет. Давай посмотрим, что нам тут предложат, если ничего не подойдет, то поедем в Нормандию или вообще в Англию.

— Ну что вы, месье, разве палочки Олливандера могут сравниться с нашими! — Это продавщица наконец-то отвлеклась от зеркала и заспешила к перспективным клиентам. — Не беспокойтесь, мы подберем для юной мадемуазель волшебную палочку самого наилучшего качества. — Она распахнула ширму, за которой оказался уютный уголок с креслами и столиком. — Садитесь, пожалуйста, мадам… — девушка сделала вопросительную паузу, безошибочно определив, кто в этой троице будет платить деньги.

— Графиня де Тур-Бульон, — в голосе дамы звучало счастливое высокомерие выскочки.

— Эта красотка уже трех мужей в могилу свела, — шепнул мне де Торси, — лишь бы только они меня не заметили, а то начнут здороваться, задавать всякие дурацкие вопросы.

Ну да, понятно, они, аристократы, конечно же, все друг друга знают.

Продавщица сделала реверанс, как перед королевой.

— Сейчас я позову хозяйку, ваше сиятельство.

Графиня как-то слегка переменилась в лице и сделала движение, словно хотела помешать чересчур расторопной девушке, но та уже исчезла за дверью. Через несколько секунд раздался негромкий хлопок и в помещение вошла приятного вида женщина средних лет.

— Я счастлива снова видеть вас в одном из моих магазинов, мадам. Я оставила «Бутик Рояль» на помощника, чтобы обслужить вас лично. Как работает ваша новая палочка?

Дама покраснела и замялась, вся уверенность слетела с нее, и стало видно, что она отчего-то ужасно комплексует. Девочка, которой, по-видимому, надоело, что на нее перестали обращать внимание, захихикала и ответила хозяйке магазина вместо матери:

— Она не слушает маму и колдует сама! То «Вингардиум Лакримоза» вместо «Вингардиум Левиоса», то «Сонорус» вместо «Студиорум». А недавно к нам целый отряд Авроров ворвался, и дядя Меровей часа два объяснял им, что мама просто хотела применить «Аэтернум Репаро» к разбитой китайской вазе, а палочка вообразила себя грозным оружием…

Хохотали все дружно. Куда только девались их аристократическая важность и церемонность. Даже мадам Десизиф улыбнулась, а уж толстяк Меровей и мой новый приятель веселились вовсю. Я тоже сначала засмеялась. Это же надо, хотеть просто покрепче склеить вазу, а вместо этого Авадой по осколкам шарахнуть. Они, наверное, в пыль превратились, а графиню такая ошибка могла отправить в Азкабан на всю жизнь. Правда, кое-что меня удивило.

— А откуда авроры сразу узнали, что она Аваду применила?

Де Торси удивленно посмотрел на меня.

— У вас в Канаде Непростительные что, не фиксируются? Ах да, вы же с британской территории, у вас вроде бы как в Англии блокировка на волшебные палочки ставится. По-моему — глупо, так любой может паленую палочку купить и крушить всех непростительными, сколько пожелает. А у нас следят конкретно за заклинаниями — каждое запрещенное сразу фиксируется.

Странно… Нет, не все эти блокировки и тому подобное, а то, что я сразу поняла, кто такие Авроры и о каких заклинаниях идет речь, но зато про блокировки и фиксирование чар явно слышу впервые. Похоже, пока меня не было, волшебный мир несколько изменился.

Я посмотрела на графиню, и остатки веселья сразу испарились. Жалко ее почему-то. Несмотря на всю красоту и надменность, не похожа она на счастливую женщину. А теперь еще и родная дочь так подставила.

Хозяйка магазина тоже больше не улыбалась.

— Я же предупреждала вас, мадам, — тихо сказала она, — я же говорила, что вам не справиться с волосом сирены. Только Истинная может управлять такой палочкой. Может, вам лучше выбрать себе другую, более послушную?

Графиня закусила губы, со вздохом вытащила виновницу веселья и протянула ее мадам Десизиф. Но неожиданно Беренгардия шагнула вперед и перехватила палочку. Один взмах рукой, и вспыхнул розовый свет, а с потолка посыпались живые цветы, превращая обычный магазин в подобие сказочного дворца.

Все ахнули.

— Похоже, ты нашла себе палочку, Истинная, — с искренним уважением произнесла мадам Десизиф.

Де Торси и Меровей как по команде склонили головы.

— Беренгардия — Истинная! — прерывающимся голосом сказала графиня. — Я знала это, моя радость, я всегда это знала! — Она поцеловала дочь и расплакалась.

Девочка спокойно стояла, сжимая в руке послушную палочку. Было в ней что-то такое… не передать словами. Но трудно было поверить, что это она всего несколько минут назад, хихикая, рассказывала про злоключения матери.

— А вам, мадам, я могу предложить на выбор несколько прекрасных, спокойных моделей. — Хозяйка выложила перед графиней бархатные футляры.

— Как такая маленькая девочка может быть Истинной? — тихо спросила я у де Торси.

— Ну, она на самом деле еще не совсем Истинная, но точно станет, раз ее слушается такая палочка, — спокойно ответил тот. — Просто у нас об этом сообщают сразу, а у вас — в Англии и ее колониях — скрывают от самих людей, но передают информацию в Министерство Магии. Иногда человек только к старости узнает, что мог бы стать одним из величайших волшебников современности, а он не знал, вот и упустил свой шанс. Потому-то все больше англичан и приезжают покупать палочки у нас. Ну ничего, вот скоро Англия войдет под юрисдикцию Суда Великих, тогда там наведут порядок и… — Тут он посмотрел на часы и скороговоркой забормотал: — Простите, мадемуазель, мне надо на тренировку. Может быть, вы согласитесь сходить со мной завтра вечером на прием в честь нового тренера? Я вас с Виктором познакомлю.

— С удовольствием, — я протянула ему руку, — я живу в отеле Шератон, второй терминал аэропорта Шарля де Голля.

— Магловский? — слегка удивился юноша и поспешно добавил: — Вы, североамериканцы, такие демократичные. Я зайду за вами в шесть, хорошо?

— Конечно, — улыбнулась я и даже не очень удивилась, когда он с громким хлопком растворился в воздухе.

Тем временем графиня выбрала новую палочку, надо сказать, сделала она это очень быстро и практически без интереса. Видно было, что ее мысли полностью занимают открывающиеся перед дочерью блестящие перспективы. Когда они уходили, я проводила взглядом эту красивую даму и неожиданно вдруг почувствовала жалость и злость одновременно. Как же меня раздражают люди, которые строят наполеоновские планы, а потом просто растрачивают свой талант по мелочам. А особенно — люди, которые опускают руки. Такая красивая и, я почему-то абсолютно в этом уверена, талантливая женщина, а в себе полностью разочаровалась и теперь будет пытаться реализовать в дочери все, чего не смогла добиться сама. И девчонку замучает, и сама счастливее не станет. Жить надо своей жизнью, а не ставить на себе крест в тридцать лет!

Графиня вдруг остановилась и обернулась, словно услышала меня. В ее глазах мелькнула растерянность.

— Мам, ты идешь? — Беренгардия потянула ее за локоть. — Нам еще надо метлу купить. Можно мне Нимбус-3000?

— Посмотрим, — дама очнулась от оцепенения и вышла вслед за дочерью и толстяком Меровеем.

Дверь за ними захлопнулась.

Продавщица ушла в дальний конец магазина и начала методично убирать рассыпанные повсюду розовые лепестки, а мадам Десизиф подошла ко мне.

— Вам помочь, мадемуазель?

— Да, я хотела бы купить волшебную палочку. Только это должна быть настоящая палочка, а не эти подделки, — я небрежно махнула в сторону полок. Хорошо, что от Анны Смит мне осталась довольно приличная сумма денег и пока можно позволить себе поизображать миллионершу.

Хозяйка оценивающе посмотрела на меня и кивнула.

— Конечно, мадемуазель. — Она подошла к прилавку, мельком глянула на груду бархатных футляров, которые выносила для графини, и поинтересовалась: — Какой рукой предпочитаете колдовать?

— Правой, — несколько неуверенно сказала я. Раз я правша, то, наверное, и колдовать буду правой рукой? Лишь бы не ошибиться.

— Хорошо… А когда в последний раз выбирали палочку?

— Перед школой.

Хозяйка магазина сочувственно кивнула.

— Понимаю. Тогда измерения не имеют смысла, — она начала открывать футляры. — Вытяните правую руку и постарайтесь собрать в ней как можно больше магической энергии. Нужная палочка сама ляжет вам в ладонь.

Знать бы еще, как нужно концентрировать эту магическую энергию. Я глубоко вздохнула, закрыла глаза и постаралась полностью отключиться от окружающего мира. Вся моя воля, все способности, вся энергия должны быть собраны в правой руке.

И я почувствовала это! Сначала стало жарко и душно, в лицо словно ударил раскаленный ветер, так что я с трудом устояла на ногах. Потом огненные вихри улеглись и вокруг меня будто заструились потоки воздуха — горячие и ледяные, пахнущие то жаром пустыни, то холодом Арктики, то влагой тропиков. Они переплетались, изгибались и наконец послушно собрались в один тугой тяжелый шар. Моя правая рука задрожала, я уже с трудом удерживала этот шар и тут…

Весь магазин вдруг заходил ходуном. Я словно издалека слышала грохот, чьи-то испуганные крики и звенящее гудение, как от высоковольтных линий. Шар в моей руке становился все тяжелее и тяжелее, и наконец я сжала руку, не в силах больше удерживать его на открытой ладони…

Мои пальцы сжали прохладный узкий предмет. И все успокоилось.

Ветер задувает свечу, но раздувает костер.

Франсуа де Ларошфуко

Нет тумана, из которого не было бы выхода. Главное — держаться и идти вперед.

Ромен Роллан

Я так и стояла, закрыв глаза. Меня переполняло тихое, но от этого не менее сильное ликование.

Я нашла ее. Она нашла меня. Моя волшебная палочка.

Они не сломали ее. Она их всех обманула, сумела улизнуть и тихо пряталась здесь, терпеливо дожидаясь, когда я вернусь и мы снова будем вместе.

Я открыла глаза и засмеялась. В комнате творилось что-то невообразимое: стеллажи были перевернуты, на полу валялись груды футляров, штукатурка с потолка, какие-то неизвестно откуда взявшиеся предметы. И все это засыпал дождь из цветов, блесток, серпантина и разноцветных перьев — пестрый, яркий, глупый, но невероятно радостный — в точности соответствующий моим нынешним ощущениям.

Но палочке, видимо, этого было мало, я чувствовала, что ее переполняет бурная счастливая энергия. Ну не могла же я ей мешать, да еще в такой день…

Я подняла руку и… пестрый дождь хлынул с удвоенной силой, вокруг затрещали фейерверки, запели невесть откуда взявшиеся птицы, а вылетевшие из кончика палочки огненные кометы покрутились вокруг меня, как спутники, а потом начали вычерчивать восторженные лозунги.

— Ну, будет тебе, — ласково сказала я вслух и погладила полированную поверхность, — хватит с нас разрушений. Это ведь твоя работа? — Я указала на дыру в толстой металлической двери. Из угла раздался всхлип. Мне пришлось поднапрячь память, чтобы вспомнить. Ах да, хозяйка магазина... — Мадам Десизиф, полагаю, вы не будете спорить с моим выбором?

Женщина поднялась, продолжая всхлипывать, и я с ужасом увидела, что она держится за правую руку чуть ниже локтя. Дежа вю…

— Уходите, умоляю вас, — жалобно прошептала хозяйка. Куда только делась ее спокойная уверенность. — Я вас не видела и ничего не знаю. И палочки этой никогда не видела… А лучше… — она на секунду замялась, — сотрите мне память. Пожалуйста, я прошу вас, что вам стоит…

Перед моим мысленным взором промелькнула та ведьма-оборотень. Значит, вопросы задавать бессмысленно. Или все-таки стоит попытаться? Ведь запретны только темы, касающиеся моего прошлого.

— Откуда у вас моя палочка? — По-видимому, мой голос прозвучал слишком резко, потому что мадам побледнела и, кажется, даже задрожала.

— Мне ее привезли из Англии… эээ… друзья, — пролепетала она, — сказали, что хозяйка умерла. — И в отчаянии добавила: — Ну, вы же умерли, все это знали! Я не виновата!

— Зачем вам краденая палочка? — удивилась я. — Это ведь опасно и противозаконно.

— Мне хотелось научиться делать такие же, — виновато ответила мадам, — а Олливандер отказался открыть секрет, сказал, что не знает.

— И что в ней такого особенного?

Мадам Десизиф, видимо от страха, даже не удивилась моим странным вопросам.

— Ее же нельзя уничтожить! Она не горит, не ломается, не гниет да еще и защищается от тех, кто имеет дурные намерения...

Я засунула палочку в рукав. Как хорошо, что она у меня такая миниатюрная — всего восемь дюймов.

— Прощайте, мадам Десизиф, память я стирать вам не буду, думаю, вы и так не станете болтать.

— Постойте, — голос хозяйки остановил меня уже у самого выхода, — скажите, что в вашей палочке? Мне ведь так и не удалось ее изучить.

— Волос сфинкса, — спокойно ответила я, — причем отданный добровольно. Олливандеру было нечего вам открывать, ведь сфинксов больше нет. Как нет больше и таких палочек. Их нельзя уничтожить, но они просто рассыпаются в труху после гибели хозяина.

* * *

Следующие полдня у меня ушли на то, чтобы разобраться в возможностях волшебной палочки. И что я не спросила у де Торси адрес какого-нибудь книжного магазина? Впрочем, он так быстро исчез, а я была слишком занята графиней, чтобы подумать обо всех выгодах нового знакомства. Сама виновата, думала непонятно о чем. А теперь даже не знаю, что одеть на этот их банкет в честь тренера…

Ну ладно, это все мелочи. Главное — палочка снова со мной и я теперь полноценная колдунья. Вот только научусь заклинания правильно использовать… А то пока у меня даже простейшее Reparo, которое, судя по аннотации, должен знать каждый первоклассник, не очень-то получается. Я специально разбила стакан, а потом два часа потратила на то, чтобы его нормально склеить. То ли я неправильно произношу само заклинание, то ли как-то не так машу рукой, но вместо стакана у меня такое получалось — Пикассо и Дали умерли бы от зависти.

Заклинания для того, чтобы мгновенно растворяться в воздухе, как это сделал де Торси, в книжке вообще не нашлось, впрочем, я не особо и рассчитывала его там обнаружить — маловероятно, что оно относится к «стандартным».

Все это осложнялось еще и тем, что моя волшебная палочка так и рвалась в бой. А я в свою очередь, помня о печальном опыте графини де Тур-Бульон, не особо стремилась дать ей волю. Так мы и промаялись весь вечер — я, палочка и «Сборник стандартных заклинаний». Около часа ночи я, наконец, сдалась… ну не то чтобы сдалась, а скажем так, временно отступила, и, посмотревшись на всякий случай в зеркало (вдруг во внешности произошли еще какие-нибудь изменения), легла спать.

Зеркало меня ничем не порадовало, как вечером, так и утром оттуда смотрело одно и то же надоевшее лицо.

Снов тоже больше не было. С одной стороны, меня это огорчило и довольно сильно удивило — я вправе была ожидать очередной прорыв в памяти после таких событий. Но с другой… может, это что-то вроде передышки для моего измученного рассудка? Иногда мне кажется, что я уже давно сошла с ума. Я вроде бы спокойна — рассуждаю, делаю что-то, куда-то стремлюсь. И в то же время, мир вокруг так нелогичен и ненормален, что напрашивается подозрение — а может быть, с миром все в порядке, а просто я безумна?

Нет, лучше об этом даже не думать.

* * *

Ровно в шесть вечера я спустилась в холл, где уже ждал Николя де Торси, на этот раз одетый в джинсы и клубный пиджак. Я порадовалась, что все-таки предпочла вечернему платью хороший брючный костюм.

— Как вы пунктуальны, — я с улыбкой протянула ему руку.

— Что вы, мадемуазель Блек, — вежливо запротестовал юноша, — наоборот, это вы просто сверхпунктуальны. Ни одна из моих знакомых девушек еще не приходила вовремя, а вы, словно Золушка, появились с последним ударом часов.

«Какой милый паренек», — подумала я с высоты своих двадцати пяти (примерно) лет и снова улыбнулась еще доброжелательнее, чем раньше. Одного не понимаю до сих пор — что он только во мне нашел? Ладно Дерек, тот был шпионом…

Я резко оборвала саму себя. Никаких воспоминаний о жизни Анны Смит. Мало ли что.

К счастью, Николя не стал предлагать мне перемещаться каким-нибудь волшебным образом. Наоборот, он несколько смущенно предложил воспользоваться магловской машиной, мотивировав это тем, что прием будет проходить в замке Ланьи-ле-Сек, куда аппарировать запрещено.

— Закон об охране исторических памятников, мадемуазель, — пояснил он. — А каминной сетью я пользоваться не люблю, вечно потом от пепла приходится отчищаться.

Я радостно согласилась ехать на машине, заверила продолжавшего извиняться молодого человека, что ничего не имею против магловского транспорта, и с улыбкой напомнила:

— Я ведь маглорожденная.

Машина у него оказалась своя, и я не преминула сделать по поводу нее комплимент. На самом деле, я Вольво от Мерседеса не могу отличить, но это никому и не нужно. Достаточно сказать:

— О, какая у вас машина. — И дальше можно только слушать.

Впрочем, тема автомобилей меня интересовала гораздо меньше, чем предстоящий прием. Задав пару наводящих вопросов, я сумела направить мысли де Торси в нужную сторону. После чего он с удовольствием начал болтать о приеме, новом тренере, перспективах команды, а мне оставалось слушать с умным видом и время от времени вставлять восторженные междометия. Полезной информации в его рассказах было довольно мало, но я не теряла надежды услышать какое-нибудь знакомое имя.

Вдруг Николя как-то резко замолчал на полуслове.

— Что случилось? — встревожилась я. Ужасно не люблю, когда человек за рулем начинает вести себя неадекватно.

— Я совсем забыл вам сказать, мадемуазель Блэк… — медленно произнес он. — Вы лучше никому не говорите, что вчера у мадам Десизиф были.

— А что случилось? — теперь я уже по-настоящему напугалась. Неужели хозяйка магазина решила на меня в полицию пожаловаться?

— Ей вчера кто-то магазин разгромил, — сообщил де Торси, — а потом вообще Надзор нагрянул. Слухи теперь ходят всякие, поскольку Надзор был английский и у нашего правительства разрешения на расследование они не получали… Вполне серьезно говорят о дипломатическом скандале. Графа де Тур-Бульон вызвали на допрос, он теперь просто рвет и мечет. Вы его видели, он вместе с невесткой приходил племяннице палочку покупать. Я вообще делаю вид, будто знать ничего не знаю, слава Тевтату, никто не заметил, что я там был.

Значит, Надзор. А ко мне уже близко подобрались. Интересно, каким образом меня вычислили? Слишком большой выброс магии? Похоже, из Франции пора уезжать.

— А графиня? — поинтересовалась я, вспомнив нервную красавицу. — Она, наверное, тоже расстраивается, что так не вовремя там оказалась.

Де Торси неожиданно захихикал.

— Графине сейчас не до того будет. Из Англии улаживать дипломатический скандал и объясняться за действия британского Надзора приехал сэр Персиваль Уизли, а с того случая на министерском рождественском балу в Лондоне, когда они с мадам де Тур-Бульон мило уединились в одной из гостевых комнат, ходят слухи, что у графини скоро появится четвертый муж. Видимо, баронет наконец-то созрел, чтобы сделать официальное предложение, поскольку он не очень-то любит покидать пределы Альбиона. В общем-то, его можно понять — где он в своей стране найдет такую светскую львицу, да еще и унаследовавшую состояния трех мужей. К тому же у них в Англии ряды чистокровных магов сильно поредели после войны.

— А графине какой смысл выходить за него замуж? — Я лихорадочно вспоминала, что было написано про сэра Персиваля в справочнике.

— Ну… — неопределенно протянул Николя. — Учитывая ее репутацию во Франции… в общем, ей надежнее искать мужа за границей. К тому же она англичанка по происхождению, а эти снобы всегда рады вернуться в свою туманную страну. Конечно, новоиспеченный баронет — это не так престижно, как граф де Тур-Бульон, но вообще род Уизли очень древний, я точно знаю, моя прабабка по отцовской линии была из их немецкой ветви. Кроме того, сэр Персиваль — действительно выгодная партия, не зря он до сих пор не женат, видно, искал невесту поперспективнее. Он уже сейчас заместитель британского Министра Магии по каким-то там вопросам, притом, что ему всего лет тридцать. А теперь с деньгами графини он так раскрутится…

Де Торси продолжал еще говорить что-то в том же роде, но я уже практически не слушала. Персиваль Уизли… Это ведь брат Джиневры Уизли, той, что сидит в Азкабане за убийство своего любовника Драко Малфоя. А еще она бывшая подруга Гарри Поттера. Я словно хожу по кругу...

* * *

Видно, не судьба была мне побывать на приеме в честь нового тренера «Нормандских драконов». Правда, Виктора Крама я все-таки увидела. Впрочем…

Когда мы подрулили к замку, сбор гостей был в самом разгаре. Машины и конные экипажи прибывали один за другим. Плюс то и дело кто-нибудь с громким хлопком возникал из воздуха прямо на ковровой дорожке. Фотографы не переставая щелкали камерами, а по-старинному одетый господин провозглашал имя вновь прибывшего.

Нельзя сказать, чтобы меня все это сильно обрадовало. Мне вовсе не улыбалась мысль засветиться на фотографии в виде Анны Смит.

— Месье де Торси, — прошептала я, — а можно туда попасть каким-нибудь другим путем? Все эти вспышки, репортеры… А на мне даже не вечернее платье.

Николя снисходительно улыбнулся.

— Не беспокойтесь так, мадемуазель, вы замечательно выглядите.

— Но все-таки… — я пролепетала это просительным тоном и даже постаралась выжать слезинку. Ах, ну почему я никогда не умела манипулировать мужчинами?

К счастью, де Торси все-таки сжалился.

— Ну, хорошо, мадемуазель Блэк, — с сожалением произнес он, — давайте я подвезу вас к другому входу. Только вам придется минут десять меня подождать. Мне придется идти через главный, чтобы не нарушать условия контракта.

— Да, конечно! — с благодарностью воскликнула я.

Николя крутанул руль и через пару минут уже высадил меня у чего-то вроде флигеля. Я посмотрела вслед его удаляющемуся автомобилю и пошла было к указанному входу, но… Меня вдруг кинуло в жар. Возникло странное ощущение, что сейчас произойдет нечто безумно важное. Голова опять пошла кругом. Я огляделась и, повинуясь какому-то порыву, спряталась в сплетенной из кустов и лиан беседке. Сердце стучало так, что каждый удар отдавался в висках.

В воздухе росло напряжение, словно гроза надвигалась. Я подняла голову. И правда, пять минут назад совершенно чистый небосклон стремительно затягивался тучами, на фоне которых уже посверкивали небольшие молнии. Но это не была обычная гроза, я готова поклясться. Ее вызвали какие-то странные, необычные силы.

Я уже видела такую грозу — в Австралии, когда я плакала, лежа на полу в ванной. Тогда я не поняла всей ее необычности, но теперь в моей голове словно что-то щелкнуло, и я ощутила очередное небольшое просветление. Это я вызвала ту бурю. Она стала чем-то вроде выплеска моей злобы и разочарования. Все-таки не зря в древности считали, что ведьмы способны вызывать ветра и грозы.

Вот и сейчас тучи сгущались не от капризов погоды, а от чьей-то злой воли. Я точно знала, что не моей. Но чьей тогда?

А еще я хорошо понимала, что де Торси не придет. Тот, кто выбрал это место, не пустит сюда посторонних. Для чего выбрал? Тоже не знаю. Просто выбрал.

От черных туч стало темно, но ни одна капля дождя не смочила сухой воздух. Вспышки молний освещали по-прежнему пустую аллею. Меня уже трясло от напряжения, когда невдалеке наконец-то показался человек. Он шел как-то неохотно, словно подчиняясь чужой воле. Я смотрела на его высокую спортивную фигуру, загорелое горбоносое лицо и чувствовала, что знаю его. Более того — хорошо знаю. Я с изумлением поняла, что могу даже вспомнить его имя. Это…

— Виктор Крам!

Я дернулась, словно от удара током. Тихий холодный голос произнес это имя так, что у меня по спине мурашки побежали.

Новая, очень яркая вспышка молнии осветила стоящую всего в нескольких шагах от моего укрытия девушку. Красивую и… ужасную. Ни кровинки в прекрасном молодом лице, тонкая фигура словно ничего не весит, а в огромных глазах только тьма и смерть. Как в фильмах про вампиров. Однако девушка была кем угодно, только не вампиром. Я уже научилась немного ориентироваться в магическом мире, поэтому старательно пригляделась тем самым «другим» зрением, позволяющим видеть, кто передо мной. Вокруг жутковатой красавицы была не сероватая аура, как у вампиров, а ярко-золотая. Причем не такая, как у Фаджа или де Торси, а просто ослепительная, даже ярче, чем у той девочки — Беренгардии. Или я ничего не понимаю, или передо мной стояла самая настоящая Истинная, и не будущая, а в полном расцвете сил…

То, что не убьет тебя, сделает тебя сильным.

Фридрих Ницше

У всякого безумия есть своя логика.

Шекспир

— Ваша очередь играть белыми, начинайте. — Джинни села поудобнее, чтобы никакой жесткий угол не впивался в бок и не мешал сосредоточиться.

— С удовольствием, дорогая Джиневра, — по тону Люциуса Малфоя было несложно понять, что он улыбается, — только уберите доску. Наличие между нами двух стен еще не значит, что я ничего не замечу.

— Но почему? — Девушка неохотно махнула рукой, развеивая дымчатое изображение шахматной доски. — Мне так удобнее. Я ведь не запрещаю вам создать такую же.

Малфой издал приглушенный смешок.

— Типично для гриффиндорца — нарушать правила, а в ответ на замечания предлагать другим делать то же самое. Поймите, истинная ясность ума и концентрация приходят при игре вслепую и никак иначе.

Джинни осталось только порадоваться, что Люциус вообще снизошел до объяснения, обычно он отвечал что-нибудь в духе «потому что я так сказал», и все.

— Делайте ход, мистер Малфой.

— E2–e4. Главная проблема вашей подруги, дорогая Джиневра, была в том, что она так и не научилась играть в шахматы, — вдруг заявил Люциус, преспокойно продолжая разговор, прерванный пару недель назад. Была у него такая привычка — возвращаться к давно оставленной теме и продолжать ее с того же места, словно никакого перерыва и не было. Тогда они сильно поссорились, потому что Малфой заявил, что мол «подруга» (он никогда не называл имя, хоть Печать в Азкабане и сильно ослабила свою хватку, тем не менее имена все же не пропускала) сама виновата в своем приговоре: она даже не пыталась анализировать ситуацию и сопротивляться.

Джинни нахмурилась, но не стала обрывать собеседника. Если Люциус возвращался к оставленной теме, он обычно говорил что-нибудь очень интересное.

— Ни слишком ли большое значение вы им придаете? Это всего лишь игра. Пешка e7–e5.

— Епископ на c4, — не задумываясь, ответил Малфой. Судя по всему, разговор его интересовал больше, чем партия. — Это не просто игра, это — Игра. Любую интригу можно представить в виде шахматной партии. И тогда победителем станет тот, кто действительно умеет играть, а не просто знает правила.

— Остроумное сравнение. — Джинни пожала плечами, хоть и прекрасно понимала, что собеседник ее не видит. — Епископ f8–c5.

— Я совершенно серьезен, — Люциус сделал небольшую паузу. — Пешка d2–d3. Вот наш любимый Лорд шахматистом был никудышным. Он слишком полагался на удачу, да и блефовал по поводу и без, а шахматы — это не покер, у них совсем другая логика. Зато ваш безумный директор играл прекрасно, можно даже сказать — гениально. Хотя, конечно, и фигуры ему достались белые…

Джинни задумалась. Что-то в тоне Малфоя было такое… он явно не светлых и темных магов имел в виду.

— Разве цвет фигур имеет значение? Пешка b7–b6.

— А вы не знаете? — удивился Люциус. — Я был уверен, что вы в курсе, ведь ваш брат достаточно неплохой шахматист, даже недавно выиграл один из международных турниров. Неужели он вам не объяснял? Королева на h5.

— Нет, — спокойно ответила Джинни, про себя отметив, что Малфой по-прежнему в курсе всех событий за стенами Азкабана. — Королева d8–e7.

— Конь на f3. Видите ли, моя дорогая Джиневра, белые — настоящие солдаты, они послушны хорошему игроку, верят в его компетентность и по-настоящему ему преданы. Они желают победы своему хозяину. Тогда как черные — скорее наемники. Мсье Декарт утверждал, что началось все с появления шахмат для одного игрока. Вы, надеюсь, знаете, что первые волшебные шахматы были именно для одного человека, играющего белыми, тогда как черные двигались самостоятельно. До этого маги преспокойно играли обычными, магловскими фигурами.

— Да, Рон мне говорил, — девушка помолчала, проигрывая в уме последние ходы. — Конь b8–c6. Но теперь ведь волшебные шахматы делают для двух человек.

— Это уже не имеет значения. — Малфой отмахнулся от ее возражения, как от надоедливой мошки. — Епископ c1–g5. Все магические изобретения навсегда остаются такими же, какими их создали впервые. Черные по-прежнему самостоятельнее, умнее, умеют играть сами и могут даже подсказать человеку лучший выход из ситуации. Но они не доверяют игроку и слушаются его, только пока сами считают это разумным. Хороший шахматист должен знать их слабое место — у черных каждая фигура сама за себя. Проще говоря, белые — это армия, а черные — общество индивидуумов. Их можно поссорить, можно сыграть на их слабостях, можно перекупить и даже просто уговорить играть за другую сторону, как это мастерски делал Дамблдор. Зато если черные объединятся, они практически непобедимы, поскольку тогда против одного человека оказывается целая команда.

— И, тем не менее, ваши аналогии притянуты за уши, мистер Малфой, — уверенно сказала Джинни. — Королева e7–f8.

— Неужели? — насмешливо переспросил собеседник. — Рокировка.

— Конечно, — девушка чувствовала себя достаточно уверенно в этом споре. — Не все в мире развивается строго по правилам, есть и случайности. Именно жертвой такого трагического стечения обстоятельств и стала моя подруга, та самая, о которой вы говорили. Пешка a7–a5.

— И еще раз скажу — неужели? — в голосе Люциуса уже не было ни насмешки, ни назидания. Он вообще редко звучал до такой степени серьезно.

Повисла пауза. Наконец Джинни осторожно спросила:

— Что вы имеете в виду?

— Прежде всего — конь b1–c3, — спокойно ответил Малфой. — А теперь — смотрите. Итак, восстановим события в хронологическом порядке. Этакую цепь, как вы говорите, случайностей. Сначала с нашей шахматной доски исчезает такая сильная и быстрая фигура, как Епископ. Как потом оказывается, ее заманили в ловушку старые враги. Королева теряет способность хладнокровно мыслить и бросается мстить, причем способом отнюдь для нее не характерным. Когда ее хватают и отдают под суд, она вместо того, чтобы защищаться, требовать справедливости и наказания убийцам Епископа, молчит и не сопротивляясь идет на казнь. Ладья, несмотря на всю свою огромную мощь, слишком неповоротлива, чтобы сразу среагировать и прийти на помощь, да и не ее дело проявлять самодеятельность, она скорее охранник, чем нападающий. К тому же, она не умеет действовать самостоятельно, поскольку привыкла получать приказы от игрока или Королевы. Но на этом партия еще не закончилась, поскольку наступил ваш черед.

— Я слишком мелкая фигура, из тех, которыми всегда жертвуют. Пешка, — прошептала Джинни, чувствуя себя оглушенной этой жутковато-логичной теорией. Но уроки не прошли даром, поэтому после небольшой паузы она все-таки добавила: — Епископ c5–d6.

— Вы слишком суровы к себе, — снисходительным тоном заявил Малфой. — Конь c3–d5. Впрочем, вышли вы действительно из пешек, что для шахмат дело обычное. Кем становится пешка, когда достигает последней линии?

— Королевой? — растерялась девушка. — Конь g8–h6.

Люциус сердито фыркнул.

— Сразу видно дилетанта. Да будет вам известно, моя дорогая Джиневра, пешка становится любой фигурой. А чтобы ею стать, пешка должна сперва понять, кто она есть на самом деле. Я бы сказал, что на шахматной доске вы — Конь: фигура легкая, подвижная и непредсказуемая. Поэтому вас тоже быстренько убрали с поля и отправили сюда, где вы никому не можете доставить хлопот. Епископ g5–e7.

Джинни раздосадованно нахмурилась. Это же надо было ляпнуть такую глупость про королеву. Теперь Люциус ее совсем дурочкой считает.

— Но что может сделать Конь? Не такая уж это и сильная фигура. Епископ d6–e7, и вы теряете вашего епископа.

— Нельзя недооценивать кавалерию, — улыбнулся Малфой, — конь d5–c7, беру пешку, ну а вам шах.

— Король на d8, — отступила девушка. — И все равно… Вы уверены, что правильно расставили акценты? Кстати, не так давно вы давали Гарри королевские полномочия, а теперь понизили его до Ладьи.

Но Малфоя не так-то просто было сбить с толку.

— Речь шла о совершенно другой шахматной партии, моя дорогая. Конь с7–a8, и я беру вашу ладью. В то время ваш друг имел силу королевы и значимость короля. А игроком был Дамблдор. Ну а мы тогда проиграли оттого, что у нас все три должности совмещал плохо разбиравшийся в шахматах Лорд. А сейчас черные — это вы, победители. И видно, что против вас играет очень сильный шахматист, отлично знающий все слабости черных.

— Но почему вы уверены, что Епископа схватили, чтобы заманить Королеву? — Джинни уже пришла в себя и постаралась смотреть на теорию Малфоя лишь как на очередную игру. — Пешка g7–g6. Шах королеве.

— Заметьте, Джиневра, я этого не говорил, — усмехнулся Люциус, — королева h5–h3. Вы сами это поняли, посмотрев на ситуацию глазами шахматиста. А вы не обратили внимания, что и ее, и вас с доски убрала одна и та же фигура. Чем-то вы стали опасны, вот вас и запрятали сюда.

Джинни задумалась. Картина становилась все интереснее. Немного подождав, Малфой деликатно кашлянул, напоминая, что партия еще не закончена.

Девушка встрепенулась.

— Простите. Епископ e7–c5. Значит, Драко с Нарциссой тоже в игре…А вы?

— А я — здесь. В Азкабане не до игр… почти. Конь f3–g5.

— Нет, все-таки это слишком сложно. До Королевы можно было добраться гораздо проще, убить, наконец. Зачем такие странные интриги? Конь c6–e7.

— Королева h3–f3. — Люциус сделал небольшую паузу, и Джинни показалось, что он вообще не собирается отвечать. Однако, помолчав, он очень веско произнес: — На вашей руке Печать Молчания, Джиневра. За восемь лет, прошедших с ее изобретения, это всего лишь пятый случай использования. Какова цель применения такого сложного колдовства? Не слишком ли много чести для обычной убийцы — скрывать ее преступление и степень наказания при помощи столь сильной и опасной магии? Вы спрашиваете, зачем? Не знаю. Чтобы понять — зачем, надо узнать, кто ведет против вас игру. И наоборот — если мы узнаем «зачем», то поймем и кто игрок.

Его голос звучал так торжественно и печально, что Джинни почувствовала озноб. Эта печаль, временами проскальзывающая в тоне ее самоуверенного собеседника, пугала. Хотя, если подумать логически, то она для человека, который останется под этими сводами навсегда, более чем естественна. Но Малфой и здесь умудрялся казаться очень живым, что ли. Поэтому такие свидетельства упадка его духа нисколько не радовали. Жизнь начинала казаться совсем уж беспросветной.

— А какая разница? Мы ведь уже проиграли. Епископ уничтожен, Конь изолирован, Ладья стоит на месте, а Королевы, можно сказать, больше нет.

— Ваш ход, — Люциус проигнорировал ее тоскливый тон.

— Пешка f7–f6, — покорно ответила девушка.

— Пешка d3–d4, — тут же произнес Малфой. Его голос вновь обрел живость и яркость. — Поймите, Джиневра, епископа не так просто уничтожить, и эту его живучесть очень многие недооценивают. Вы обращали снимание, что это единственная фигура, которая ходит либо только по черным, либо только по белым клеткам. Знаете почему? Это не две фигуры, а одна. Один двуликий Епископ. Только он может ударить сразу с двух сторон, и только он может вести двойную игру. За черным Епископом всегда надо следить очень и очень внимательно, иногда он неожиданно для всех оказывается двойным агентом, а иногда одна его ипостась отвлекает врага, в то время как другая — наносит решающий удар. Но главное — если уничтожить одну его половину, вторая станет только сильнее.

— Вы… это уже слишком, — прошептала Джинни.

— Ваш ход.

— Пешка f6–g5. Беру коня.

— Пешка d4–c5. Беру епископа. Конь рано или поздно выйдет на свободу, — продолжил Малфой, — и с моей помощью он станет действительно сильной фигурой. Ладье нужно время, чтобы раскачаться, но когда она сдвинется с места, горе тому, кто окажется на ее пути. Прямолинейность может иногда быть и достоинством.

— А Королева?

— Ваш ход. Не отвлекайтесь, — жестко произнес Люциус.

— Пешка b6–c5... Беру пешку. — Девушка играла уже практически на автомате, отстраненно от сознания.

— Королева f3–b3. Королева не погибла, и вы это знаете не хуже меня. Она просто забыла, что она Королева, и чувствует себя пешкой. Теперь ей придется пройти через все поле, чтобы снова стать самой собой.

— А если она не пойдет? Не все же пешки рвутся стать фигурами, — зло произнесла Джинни и, почти не напрягаясь, воспроизвела в уме доску со всеми фигурами. Впервые это получилось у нее без заклинаний. — Пешка g5–g4. Беру вашу пешку.

— Королева b3–b6. Пойдет. Она же на самом деле Королева, которая только выглядит как пешка. Шах.

— Но она ведь об этом не помнит! — почти крикнула девушка. — И сил у нее не больше, чем у пешки!

— Какая вы упрямая, Джиневра, — рассердился Люциус. — Я же сказал, что пойдет. Не важно, помнит она или нет. Важно лишь то, что на самом деле она — Королева. Понимаете? И закончим этот разговор.

— Король d8–e8, — отступила Джинни, прекрасно понимая, что партия опять проиграна.

— Конь a8–c7. Шах. Сдавайтесь и признайте, что вы недооценили кавалерию. — Малфой вновь говорил почти добродушно.

— Король обратно на d8. Гриффиндорцы не сдаются, — мрачно ответила девушка.

— Ну как хотите. Конь c7–b5. Шах.

— Король на e8, — вздохнула Джинни.

— Конь b5–d6. Шах и мат.

Не так трудно умереть за друга, как найти друга, за которого стоит умереть.

Мигель де Сервантес

Опасайся полуправды.

Тебе может достаться не та половина.

— Я сегодня еще нужен вам, мистер Поттер? — В дверях стоял Деннис Криви, бывший гриффиндорец, а сейчас личный помощник директора Особого Отдела Аврората, руководящий всем немалым аппаратом Особого Отдела.

— Благодарю вас, мистер Криви, — Гарри вяло улыбнулся, — вы свободны. И скажите мисс Браун, что она тоже может идти. Я сам все закрою и наложу заклятия.

— Конечно, сэр, — энергично кивнул Деннис, — тогда я пока ограничусь стандартными ох-ранными чарами.

Когда помощник вышел, Гарри устало уткнулся лбом в столешницу. Видно, он уж очень расклеился, раз даже такой формалист, как Деннис, позволил себе обратить внимание на его состояние. Стандартные охранные чары работали только на то, чтобы не пускать непрошеных гостей внутрь, выйти они не препятствовали. Так что помощник деликатно намекнул, что ниче-го страшного не случится, если директор забудет наложить заклятья, о безопасности позаботят-ся и без него.

Что бы он делал без Денниса? Гарри заметил его еще после Великой Битвы, когда кто ры-дал, кто плясал от радости, а юный мистер Криви, едва отойдя от контузии, начал составлять для госпиталя списки раненых. Железный парень, один из немногих, кого не подкосила ни ги-бель родных, ни ужасы пережитого.

Хлопнула дверь, потом вспыхнули несколько разноцветных огоньков — активировались охранные чары. Гарри откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Он и не рассчитывал, что тот, кого он ожидает, позволит сигнализации сработать, поэтому, услышав совсем рядом ше-лест мантии, даже не вздрогнул.

Странное ощущение, когда происходит что-то, чего ты ждал… Может, прорицатели к этому и привыкают, но обычного мага, никогда прежде не обладавшего способностью видеть будущее, такое ощущение не просто удивляет, оно пугает и завораживает одновременно…

— Добрый вечер, Поттер, — произнес знакомый голос. Нет, не просто знакомый, а долго-жданный. Тот голос, который много лет снился в кошмарах, — голос ненавистного преподавате-ля, потом убийцы, а потом… потом так стал звучать голос совести.

— Добрый вечер, профессор, — сказал Гарри, открывая глаза, — рад видеть вас в добром здравии. Садитесь, пожалуйста.

— Смотрю, вы не удивлены, — спокойно сказал Снейп, пододвигая себе стул.

— Я вас ждал.

— Даже так?

Гарри закатал рукав и показал Мастеру Зелий Печать Молчания.

— Она иногда болит, когда я думаю о запрещенных вещах. Но сегодня ее словно каленым железом прижгли. Я сначала не понял, что произошло. А потом прилетел сюда, посидел немно-го, и вдруг меня словно осенило. Странное ощущение… просто откуда ни возьмись появилось точное знание — вы очнулись. И я стал ждать. Вас.

Снейп долго изучал Печать. Потом посмотрел молодому человеку в глаза и вдруг усмех-нулся.

— Вот и на вас теперь метка, Поттер. Забавно мы с вами поменялись местами. Теперь я свободен, а вы — раб этого клейма.

— Свободен? — Гарри вернул профессору усмешку.

Они посмотрели друг другу в глаза и разом перестали улыбаться.

— Где она? — просто спросил Снейп.

Директор Особого Отдела закусил губы.

— Там, откуда не возвращаются…

Мастер Зелий долго молчал, глядя куда-то в пустоту. Потом перевел взгляд на Гарри. Тот был готов к разговору, ведь уже не раз прокручивал его в уме, но все равно не выдержал и опустил глаза. Он хотел что-нибудь сказать, чтобы прервать эту мучительную паузу, однако не успел — Снейп вдруг задал совершенно неожиданный вопрос:

— А точнее?

Гарри не нашелся, что ответить. Напряжение росло, он чувствовал, что это — ключевой момент и надо сделать что-то, но главное — не ошибиться, ведь от его дальнейших действий бу-дет зависеть все. Повинуясь неосознанному порыву, он протянул руку с Печатью.

— Понятно… — вздохнул Мастер Зелий.

Напряжение спало. Вновь вернулась усталость.

— Я могу дать вам подшивки по этому делу, сэр, — тихо и виновато пробормотал молодой человек, — там, конечно, только официальная информация да домыслы журналистов, но все-таки… Сам-то я ничего не могу рассказать. Мне даже думать о ней запрещено.

— Спасибо, — Снейп тяжело поднялся и подошел к окну. — И не называйте меня «сэр», мы же не в школе, Поттер.

— Я так привык. — Гарри вытащил из ящика стола толстую подшивку, которую сам береж-но собирал, и которая больше трех лет лежала в ожидании этого дня.

— Отвыкайте, — не оглядываясь отрезал Мастер Зелий.

— Хорошо, эээ… мистер Снейп, — послушно промямлил молодой человек и осторожно по-додвинул подшивку к противоположному краю стола. — Вот. Тут, в общем-то, все, что есть.

— Спасибо, — еще раз сказал Снейп. И в этом тоже было что-то знаковое. Бывший слизе-ринский декан сказал «спасибо» дважды за пять минут, да еще кому — гриффиндорцу.

Следующие два часа стояла тишина, нарушаемая только шорохом бумаги. Мастер Зелий читал газетные вырезки молча, не комментируя и даже не вздыхая. Гарри тоже молчал, не отво-дя взгляда от старого друга-врага. Сам он знал все, что там написано, почти наизусть и мог не глядя в альбом определить, какую статью Снейп читает в данный момент.

Вот Мастер Зелий сжал руку так, что ногти вонзились в ладонь, — это описание, в каком состоянии нашли Беллатрикс и Нарциссу. Вот он слегка вздрогнул и нервно расстегнул ворот-ник мантии, как будто тот его душил, — это протокол допроса. А вот лицо стало таким, что Гар-ри захотелось спрятаться под стол, — понятно, это статья Риты о героях, ставших безумцами. Значит, уже скоро…

Молодой человек встал, стараясь двигаться как можно тише, левитировал к себе графин, налил в стакан воды и осторожно подвинул его к Снейпу. Лучше бы какое-нибудь успокои-тельное, но хорошего нет, а плохое неудобно подсовывать, это же Мастер Зелий как-никак.

Вовремя… Вот он и дошел до описания суда. Гарри стало еще больше не по себе, когда Снейп поднял на него глаза — пустые и страшные, еще ужаснее, чем в ту ночь на Астрономиче-ской башне, тогда в них хоть ярость горела, а теперь… К счастью, на этот раз ненависть была направлена не на него, Мастер Зелий почти сразу отвел взгляд, и молодой человек, внезапно решившись, снова взял стакан и поставил прямо перед ним. Снейп кивнул куда-то в пустоту, медленно выпил воду и снова взял в руки альбом. Подержал немного и положил обратно на стол.

И тут Гарри с ужасом понял, что Снейп боится перевернуть страницу.

И боится не зря.

Так они просидели еще несколько минут. Молодой директор Особого Отдела не двигался с места, но и не отводил больше взгляда. Странно видеть и понимать слабость того, которого ты всегда считал если не непоколебимым, то, во всяком случае, более сильным, чем дано обычным людям. А теперь перед ним сидел человек, почти сломленный горем, человек, оттягивающий страшный момент, человек, не осмеливающийся посмотреть в глаза правде.

Интересно, откуда у него эта мантия? Странная и глупая мысль, но все-таки… Неужели он уже побывал у себя дома? Нет, не может быть, оттуда бы он пришел в другом настроении. Тогда, значит, это та, что была на нем, когда его доставили в клинику. Нет, та была отправлена в суд как вещественное доказательство… Ах да… это же Джинни привезла вещи Снейпа в кли-нику святого Лазаря, чтобы все было готово, когда он очнется. Целитель еще тогда поправил ее — «не когда очнется, а если очнется», но Джинни упрямо повторила «когда очнется»…

— Поттер, у вас здесь есть спиртное?

— Что? — Гарри захлопал глазами. — Ну да, есть, конечно. Если вы не против магловского коньяка.

— Не против, — хрипло сказал Снейп. Он так и не перевернул страницу.

Гарри вытащил из шкафа бутылку. Деннис всегда сердито косился на его бар, но не пы-тался заставить все это убрать — повода не было, директор Особого Отдела никогда не напивал-ся на работе. Да и вне ее тоже уже давно не пил. Не пил, потому что понял — не помогает. Но в качестве разового успокоительного, может, и сойдет.

Он щедро плеснул коньяка в хрустальный стакан, подумал немного и налил себе тоже. Когда еще будет такой повод и такая компания?

— Я могу сказать вам… мистер Снейп.

— Сказать что? — Голос Мастера Зелий был черен, как его мантия.

— Что там в последней статье. И если понадобится, у меня в шкафу есть еще бутылка.

Снейп молча кивнул. Волосы упали на лицо, почти полностью скрывая его от взгляда Гарри. Длинные черные пряди, гораздо длиннее, чем Мастер Зелий носил после войны… В клинике стригли пациентов раз в полгода, вот волосы и отросли так сильно… Молодой человек потряс головой, отгоняя глупые ненужные мысли. Надо ему сказать, сам ведь напросился.

— Там некролог.

Вот слова и произнесены.

Гарри закрыл глаза. Не то чтобы он боялся, что Снейп его убьет за неимением никого дру-гого под рукой. Скорее, он просто не хотел видеть его лица. Никто не имеет права смотреть на людей в такой момент. Гарри нашарил на столе стакан и глотнул коньяка. Горло обожгло, зато кровь сразу быстрее побежала по жилам.

— Там написано, что осужденная на пожизненное заключение в Азкабане Гермиона Грейнджер-Снейп покончила с собой в камере. Похороны состоялись в тот же день.

То, что не убьет тебя, сделает тебя сильным.

Фридрих Ницше

Все приходит для того, кто умеет ждать.

Дизраэли

Шаги, раздавшиеся в тишине коридора, заставили многих заключенных поднять головы. В Азкабане все было подчинено жесткому распорядку. По расписанию приходили дементоры, по расписанию давали обед, даже новых узников приводили по расписанию — с девяти до двенадцати утра. Посетители тоже приходили в строго определенное время — в первый вторник месяца, с четырех до пяти вечера. По страсти к распорядку с Азкабаном могла бы поспорить разве что только клиника святого Лазаря, но там правила все-таки изредка нарушались слишком ретивыми гостями. В тюрьме же правила нарушать некому.

Поэтому никто не мог идти по коридору Азкабана в среду, да еще и в два часа дня.

Но кто-то шел. И это изменение привычного, не менявшегося долгие годы расписания многих заставило пробудиться от спячки и спросить у самих себя, что же такое происходит.

Когда неожиданные нарушители тюремного распорядка появились в коридоре, заключенные дружно попрятались по дальним уголкам камер. Свет от четырех факелов проникал сквозь окошечки и больно резал привыкшие к темноте глаза. Те же, кто сумел как-то защититься от раздражающего света, сумели разглядеть группу из шести человек. Четыре охранника сопровождали двух посетителей, направляющихся в самое дальнее крыло тюрьмы, предназначенное для пожизненных и посаженных на долгий срок заключенных.

Необычный визит всколыхнул всю тюрьму. Много пар глаз, щурясь и слезясь от пламени факелов, пытались все-таки разглядеть, кто же эти люди, ради которых был нарушен сложившийся веками распорядок Азкабана. Но это было нереально — двое высоких черноволосых мужчин были надежно скрыты от любопытных глаз пеленой света и казались узникам лишь двумя расплывчатыми черными тенями.

— Сюда, сэр, — почтительно сказал идущий впереди охранник старшему из посетителей. По его тону было понятно, что гость — не просто проверяющий, присланный слегка презираемым здесь Министерством, и уж тем более не обыватель, пришедший навестить несчастного родственника. В обычно монотонном голосе охранника звучала целая гамма эмоций — почтение, страх, любопытство и даже восхищение.

Посетитель, чье появление произвело такое сильное впечатление на ко всему привычных стражей Азкабана, молча кивнул и прошел в указанный дверной проем. Но его младший спутник, к которому охранники относились не менее почтительно, однако с меньшим страхом, вдруг остановился.

— Я не уверен, стоит ли мне идти… Она ясно сказала, что не желает меня видеть, — неуверенно прошептал он.

— Не говорите глупостей, Поттер. — Тихий голос старшего посетителя заставил многих заключенных вновь приникнуть к решеткам, невзирая на слишком яркий свет. — Я что, по-прежнему должен носиться с вашими капризами? Бросьте эти замашки примадонны и выполняйте свой долг, в конце концов.

— Долг… — пробормотал Гарри. — Да-да, именно долг, вы правы. Это мой долг. Я пойду.

Он глубоко вздохнул и с решительным видом прошел по узкому коридору до указанной камеры. За ним последовал один из охранников.

— Мисс Уизли, — позвал он, — к вам посетители.

Эти простые слова снова заставили всколыхнуться всех, кто сидел в ближайших камерах, и рябью пробежали по тюрьме. Никого за долгую память тех из узников, кто еще сохранил рассудок, не называли в Азкабане по имени.

— Мисс Уизли? — Джинни осторожно подошла к двери. — С каких пор я стала снова мисс Уизли? Разве я не номер 261384?

— Это не в моей компетенции, мисс, — охранник посторонился, — вот эти два джентльмена ответят на все ваши вопросы.

Девушка напряженно вгляделась в темные фигуры.

В неподвижном воздухе Азкабана не было ни малейшего сквозняка, ни одно дуновение не нарушало его мертвого спокойствия. Но пламя факелов плясало, словно под порывами сильного ветра.

— Привет, Джинни, — Гарри подошел к самой двери.

— Что случилось? — резко спросила девушка.

Молодой человек растерянно оглянулся. Охранник пожал плечами, отдал ему факел и благоразумно ретировался к своим товарищам.

— Я спрашиваю, что произошло, — терпеливо, словно разговаривая с ребенком, повторила Джинни. — Неделю назад Печать словно раскаленным железом приложили. А теперь ты пришел, да еще и в неприемный день.

— Твое дело будет пересмотрено, — Гарри взялся за прутья решетки, — мы добьемся, чтобы тебя выпустили.

— И каким это образом? — недоверчиво усмехнулась девушка. — Неужто Драко наконец-то нашли?

— Нет, — в глазах молодого человека мелькнул страх, видно, ему показалось, что Джинни потеряла рассудок. — Но показания Нарциссы Малфой больше не могут учитываться как свидетельские. Она и сама теперь в розыске.

— За что? — Джинни непроизвольно кинула взгляд на камеру напротив.

— За применение Непростительных заклятий, едва не повлекших гибель человека.

Девушка не по-доброму скривила губы. В неверном огне факела ее лицо показалось Гарри прекрасной злой маской.

— Так она кого-то запытала почти до смерти, наша невинная овечка, которая так убивалась из-за мнимой смерти своего дорогого сыночка. И кого же?

— Меня. — Старший посетитель наконец-то вышел из темного угла.

— Профессор! — В голосе Джинни смешались растерянность и недоверие. — Это вы?

— Не задавайте дурацких вопросов, мисс Уизли. Конечно, я.

— Вы ожили… Вы правда ожили! — Девушка всхлипнула, разом утратив всю свою надменную уверенность. — Я верила, я даже мантию новую в клинику отвезла. Теперь она, конечно, уже вышла из моды, но меня в тюрьму посадили и…

Пламя факела затрепетало так, что чуть не погасло.

— Мисс Уизли, — спокойно, но твердо прервал ее Снейп, — успокойтесь.

Джинни покачала головой.

— Вы не понимаете… — прошептала она. — Вы ничего не понимаете… Вы ничего не знаете. Я ведь поклялась Гермионе…

По коридору словно пронесся невесть откуда взявшийся горячий вихрь. Факелы погасли. Все трое — Гарри, Снейп и сама Джинни покачнулись и едва устояли на ногах. Кто-то из охранников громко выругался в темноте, потом сверкнули искры и один из факелов вновь загорелся.

Гарри достал из кармана обычную магловскую зажигалку, с сомнением посмотрел на нее, но все-таки щелкнул колесиком. Вспыхнул маленький огонек — механическая зажигалка прекрасно работала и в магическом поле Азкабана. Охранники явно обрадовались, что опасные посетители сами зажгли свой факел, и не стали приближаться к камере.

— Не надо так рисковать, мисс Уизли, — из-за двери напротив послышался насмешливый голос, — Азкабан, конечно, блокирует часть заклятий Печати Молчания, но может некоторые и провоцировать.

Гарри и Снейп как по команде развернулись и уставились на камеру, из которой слышался голос.

— Люциус Малфой! — недоверчиво воскликнул молодой человек.

— Добрый день, мистер Поттер, — весело-снисходительно ответил бывший Упивающийся Смертью. — И тебе привет, Северус. Не хочешь со мной поздороваться?

— Здравствуй, Люциус, — медленно проговорил Мастер Зелий, — извини, что не радуюсь встрече.

— Ничего, я не обижаюсь, — бодро ответил тот. — Вполне понимаю твои чувства. Но поверь, я не меньше, чем ты, был бы рад увидеть Нарциссу под этими сводами.

— Ей и поцелуя дементора мало, — резко сказала Джинни. — Это она во всем виновата. Она чуть не убила Снейпа, погубила Гермиону и засадила меня сюда.

В наступившей тишине факел с треском вспыхнул и снова погас.

Молоденький секретарь осторожно заглянул в кабинет.

— К вам директор Департамента Надзора, сэр, — дрожащим голосом произнес он.

Министр Магии скривился, что было совсем не удивительно — ни один волшебник в здравом уме не обрадуется встрече с каким-нибудь Надзирателем, а уж тем более с главным из них. Но политики не могут действовать только в соответствии со своими желаниями, поэтому он махнул рукой и безнадежным тоном произнес:

— Пусть войдет.

Секретарь, который вообще-то был даже не секретарем, а всего-навсего младшим помощником личного секретаря министра, немедленно исчез. А через пару минут в кабинет вошел худощавый бесцветный мужчина совершенно неприметной внешности.

— Добрый день, мистер Вэнс, — министр изо всех сил постарался изобразить радушие, но его старания пропали впустую.

— День вовсе не добрый, — отрезал директор Департамента Надзора.

— Что еще случилось? — обреченно спросил министр. Последние три месяца, с тех пор, как первый раз активизировалась Печать Молчания, а после этого неожиданно воскрес Снейп, принесли столько проблем, что он ничуть не удивился. Тенденция была налицо.

— Анна Смит сбежала, — коротко ответил Вэнс.

— То есть как это сбежала? — Новость оказалась настолько ужасной, что в такой чрезвычайной ситуации было уже не до вежливости или трепета перед могущественным Надзором. — А где ваш сотрудник?

— Убит, — сухо произнес директор и без приглашения сел в кресло.

— К-как убит? — прошептал министр, чувствуя, что события нарастают, как снежный ком, и катится этот ком прямехонько в пропасть. — Это… она его убила?

— Возможно, — уклончиво сказал Вэнс и в свою очередь поинтересовался: — А вы считаете, Анна Смит на такое способна?

— Она на все способна! — Министр лихорадочно заходил по комнате. — Вы разве не знаете, за что ее сослали?!

— Нет, — спокойно ответил руководитель Надзора. — Может быть, вы меня просветите?

Резкая боль в руке заставила министра Магии опомниться. Ну конечно, Вэнс же еще не был директором департамента, когда шел громкий процесс над… он побоялся даже мысленно произнести ее имя, хотя в кабинете стояли мощные блокираторы легиллименции… над этой девушкой. И его в то время просто не было в списке лиц, допущенных к информации.

— Не могу, — он доставил себе маленькое удовольствие полюбоваться на удивленно поднятые брови Надзирателя, — ее дело защищено Печатью Молчания.

Директор понимающе кивнул.

— А есть возможность включить меня в число людей, владеющих информацией? К примеру, показать мне судебные архивы?

Министр задумался. С одной стороны, очень не хотелось посвящать ищеек Надзора в такое деликатное дело, мало ли как повернется, но с другой — кто же тогда будет искать проклятую девчонку. А ее надо найти, и как можно скорее. Печать уже два раза активизировалась — один раз в ноябре, и второй — совсем недавно, в феврале, а это может означать, что блок на ее памяти ослабевает. Правда, этот Дерек клялся, что никаких перемен в поведении подопечной не заметил. Но разве можно верить Надзирателю, который вот так просто дал себя убить. Скорее всего, он либо плохо следил за… Анной Смит, либо просто влюбился в нее и боялся, что ее отдадут под надзор кого-нибудь другого. Ох уж эти личные чувства и эмоции. Они хороши, когда надо на этом сыграть, но потом так путаются под ногами, что никакой арифмантикой не просчитать стопроцентного результата.

— Хорошо, — ответил он наконец, — но учтите — вы тогда тоже получите Печать Молчания.

— Она появляется автоматически? — уточнил Вэнс. — Кодировка стоит на самой информации?

— Да, на настоящем имени этой… особы. Человек включается в сеть сразу, как только идентифицирует Анну Смит с ее прошлым и понимает, кто она такая. Кстати, у вашего провалившегося Надзирателя этой печати не было. В целях безопасности.

— Ясно, — директор встал, — жду номер дела и допуск в Архив. И не тяните, время поджимает.

— Конечно, — министр тоже встал и протянул на прощание руку, — всего доброго. — Однако все-таки не удержался и, когда за Вэнсом уже готова была захлопнуться дверь, спросил: — Но вы уверены, что сможете ее найти?

— Анну Смит? — директор Департамента Надзора нехорошо усмехнулся. — Разумеется. Надзор не прощает убийства своих сотрудников.

После ухода посетителя министр обессиленно упал назад в кресло и уткнулся лбом в крышку стола. Его кидало то в жар, то в холод.

То, что не убьет тебя, сделает тебя сильным.

Фридрих Ницше

— Джиневра…

Девушка подняла голову. Голос Малфоя опять звучал так, словно их не разделяют две каменные стены, а будто он стоит совсем рядом — руку протяни и коснешься. Иногда ей казалось, что этот голос звучит не из соседней камеры, а прямо у нее в голове.

— Да?

— Вас выпускают.

— Что? — Джинни вскочила.

— Министр подписал вам амнистию.

— Откуда вы… — девушка осеклась. Какой смысл спрашивать — Малфой всегда узнает все новости первым, словно он не в тюрьме сидит, а как минимум в редакции «Ежедневного пророка». Хотя, разве какая-нибудь газета сравнится по степени информированности с Люциусом?

— Поттер, Снейп и ваш брат уже у коменданта Азкабана, — спокойно объяснил Малфой, — они привезли бумаги, но их еще долго будут проверять, потом летать в Министерство за подтверждением, согласитесь, амнистия — слишком редкий случай и непременно вызовет подозрение. А нашему коменданту что спаситель мира, что глава Аврората — все едино, он никому не доверяет. Так что вам придется подождать еще около получаса.

Джинни заметила, что Люциус на редкость многословен, да еще и сам, добровольно ей все объясняет. Необычно для него. Хотя… это же, возможно, его последний шанс поговорить с ней.

— Мистер Малфой… — она подошла к двери. — Когда я все закончу, я навещу вас.

— Вы не отказались от своих намерений?

— Нет, — коротко сказала девушка. И по ее тону любой бы понял, что она действительно не отказалась. И не откажется.

Малфой словно колебался. Джинни чувствовала — он хочет ей что-то сказать, но почему-то не уверен. Колеблющийся Люциус… кто бы мог подумать, что такое может быть.

— Джиневра…

— Да?

— Вы знаете законы?

Странный вопрос. Вот уж чего она не ожидала. Впрочем, и голос у Малфоя был какой-то странный.

— Смотря какие. Но вообще, я не сильна в юриспруденции.

— А я — силен, — почему-то вздохнул ее собеседник. — Мы, Малфои, всегда получаем юридическое образование — семейная традиция, весьма полезная, кстати.

Джинни ждала продолжения. Насколько она успела изучить Люциуса, он никогда не болтал просто так, у него все было со смыслом.

— И?

— Вы знаете, что как в магловском, так и в волшебном мире человека не могут два раза судить за одно и то же преступление?

— То есть?

— То есть, если вас посадили за убийство, которого вы не совершали, вы можете потом найти свою так называемую жертву и убить ее. И вам за это ничего не будет.

— Вы предлагаете мне убить Драко? — спросила она прямо.

— А разве вы и так не собирались это сделать? — усмехнулся Люциус. — Только прошу вас, не применяйте при убийстве Непростительные, это совсем другая статья.

— Спасибо… — растерянно сказала Джинни. Дико было как-то — Люциус Малфой объясняет ей, как убить его сына. Они, конечно, теперь враги, но все равно страшно — в магическом мире кровные узы ведь значат очень много. — Теперь бы еще найти его как-нибудь.

Малфой молчал. Но молчал так, что Джинни поняла, нет — почувствовала, что он знает. Но почему-то не уверен, стоит ли ей говорить.

— Джиневра, — наконец произнес он, — вы слышали про Зеркало Гриндевальда?

Девушка попыталась вспомнить.

— На уроках что-то говорили… но я не помню точно. Кажется, это зеркало, противоположное Иеналежу — там можно увидеть то, что тебе ненавистно. Так?

— Почти, — уклончиво сказал Малфой, — там многое можно увидеть, но для нас главное, что через него можно выяснить местонахождение своих врагов. Поэтому его еще называют Зеркалом Возмездия.

— Но оно же утеряно.

— Было утеряно. Вы думаете, мы в Дурмштранге целый год безвылазно сидели, что ли? Я лично возглавлял группу, занятую поисками Зеркала Гриндевальда. И мы его нашли. Вы знаете, что Гриндевальд некоторое время был преподавателем в германской школе магии?

— Там есть школа магии? — удивилась Джинни. — А я думала, немцы учатся в Дурмштранге.

— Джиневра, — рассердился Малфой, — в Германии почти в полтора раза больше магов, чем в Англии. Ну как вы думаете, неужели они все могли учиться в одном Дурмштранге? А где бы тогда учились представители восточноевропейских стран? Мерлин, я всегда знал, что в Хогвартсе ни географию, ни политологию, ни социологию не преподают. Но уж такое невежество… Ладно, нет времени обсуждать. Главное — на острове Рюген есть германская школа магии Крайдефельзен, и Гриндевальд одно время преподавал там ЗОТС.

— Что?!

— Защиту от темных сил, что же еще. А как вы думаете, почему Лорд так хотел вести именно этот предмет? — назидательно заявил Люциус. Джинни даже слегка улыбнулась, вспомнив, как прежде бесил ее этот покровительственный тон. — Гриндевальд всегда был ему образцом для подражания. Но суть не в этом. Главное — Зеркало Возмездия спрятано именно там, недалеко от школы. Планы можно найти в Малфой-мэноре, сейчас там, кажется, музей войны открыли, так что вы попадете без проблем. В моей бывшей спальне правый цветок на паркете. Встать в середине и произнести Разоблачающее заклинание.

— Думаете, никто до сих пор не вскрыл этот сейф? — недоверчиво сказала девушка.

— Никто, он настроен на меня лично. Вам придется перед уходом взять меня за руку — я передам вам часть своей личной магии. Все, что есть в тайнике, — ваше, можете использовать по своему усмотрению.

— Мистер Малфой!

— Не прерывайте меня! — Люциус обеими руками взялся за решетки на дверном оконце. — У нас мало времени. Прежде всего запомните — Нарцисса в сотню раз опаснее, чем Драко. Каждый раз, как вам будет казаться, что она просто тепличный цветок, вспоминайте ее сестер. Нарцисса стоит их обеих, как по магической силе, так и по характеру. Она не игрушка судьбы, она сама управляет и своей жизнью, и жизнями других людей.

— Хорошо, — кивнула Джинни.

— Второе. Зеркало Возмездия опасно, — продолжал Малфой, — невероятно опасно. Ни в коем случае не касайтесь его поверхности.

— А что будет?

— Не знаю точно. Но это не просто зеркало, оно вроде тропических цветов, которые приманивают насекомых, а потом их съедают.

Джинни содрогнулась.

— И третье, — девушке показалось, или голос Люциуса действительно дрогнул, — мы с вами теперь связаны магией Учителя и Ученицы. Если вам будет нужна помощь или совет, то можете попытаться связаться со мной. Мне отсюда защиту Азкабана не пробить, но вам это, возможно, и удастся…

— Ученица? — Вот это новость.

— Да. В прежние времена, когда не было никаких школ магии, волшебники брали учеников. Тогда и заметили, что год такого обучения один на один — и между учителем и учеником устанавливается особая магическая связь. Она сильнее, чем узы крови, и разрывается только после смерти. Это было одной из причин, почему школы магии стали создаваться повсеместно — чтобы предотвратить клановость и создание личных армий.

Джинни усмехнулась. Люциус в своем репертуаре.

— А меня вы и не подумали предупредить.

— Разумеется, — почти спокойно ответил Малфой, — вы ведь могли отказаться. Я избавил вас от проблемы выбора.

— Спасибо.

— Я не шучу.

— Я тоже, — грустно сказала девушка. — И я вас никогда не забуду.

Люциус долго молчал, и только когда в конце коридора мелькнул отблеск факелов, тихо произнес:

— Я тоже.

Больше он не сказал ни слова. Молчала и Джинни, пока пожилой аврор зачитывал помилование, пока начальник тюрьмы поздравлял свою бывшую подопечную, пока едва не приплясывающий от радости Рон обнимал сестру и сбивчиво объяснял, что Гарри вынужден был сразу же улететь по делам в Аврорат. И только когда Снейп произнес:

— Пойдемте, мисс Уизли.

Джинни разомкнула губы и сказала:

— Подождите.

Она подошла к камере Люциуса и протянула руку. Тот по-прежнему молча сжал ее ладонь. Девушка чуть вздрогнула от прикосновения его холодных пальцев, хотела что-то сказать, но тут же едва не потеряла сознание от хлынувшей в нее чужой магии. Однако руку все-таки не выдернула. Наконец Малфой сам отпустил ее и отступил в глубину камеры.

— Прощайте, мисс Уизли, — прошелестел его голос, кажется снова не за дверью, а у нее в голове.

— Прощайте, — вслух ответила Джинни, взяла Рона под руку и не оглядываясь пошла по коридору.

Уже на выходе молча следовавший за ними Снейп вдруг прервал Рона, рассказывающего сестре о том, как они готовили семейный праздник по случаю ее освобождения.

— Только не наделайте глупостей.

— Вы о чем? — удивился Рон.

Снейп промолчал, только внимательно посмотрел на девушку.

Джинни тоже молчала, сжав в кулак руку, которая все еще горела от прикосновения Люциуса Малфоя.

Ветер задувает свечу, но раздувает костер.

Франсуа де Ларошфуко

В провалах памяти умещаются бездны знаний

Неизвестный автор

Молнии полыхали одна за другой, и гром гремел не переставая. Но дождя так и не было. Грохот заглушал слова, поэтому я не знала, о чем говорили между собой Виктор и Истинная, но в резких вспышках я словно покадрово смотрела странную пантомиму. И мне становилось все страшнее.

Да, я не слышала слов, но я видела и понимала — это не просто встреча двух старых знакомых и даже не разговор двух врагов. Кто бы ни была эта Истинная, она пришла сюда не беседовать, а выносить приговор, и не обвинять, а карать. Но каковы бы ни были ее претензии к Виктору Краму, он и не пытался их оспорить.

Наконец я увидела, как поднялась ее палочка. Истинная молчала, но в новой вспышке ее лицо показалось мне похожим на застывшую маску. Маску смерти.

— Нет! — Я и сама не сразу поняла, что это крикнула именно я.

Истинная и Виктор обернулись. Она — удивленно, он — безнадежно.

— Почему нет? — спокойно поинтересовалась она.

Почему… Я не ожидала этого вопроса, но… точно знала ответ.

— Потому, что ты пришла не судить его, а сразу казнить. Это несправедливо.

Истинная задумалась.

— Справедливость. Давно не слышала этого слова. Мне говорили о законе, праве, но не о справедливости. А если я права?

Я посмотрела в ее лихорадочно блестящие глаза и вдруг поняла, почему в ее лице нет ни кровинки. Она просто измученна.

— Тогда прояви милосердие.

Она дернулась, словно от удара током.

— Милосердие? Кто ты?

Я пожала плечами.

— Никто.

— Тогда как твое имя?

— У меня нет имени.

Она зябко поежилась. Незаметно хлынувший мелкий дождик намочил ее волосы, и она стала похожа на русалку — юная, бледная, несчастная…

В другом конце аллеи показались фигуры, послышались голоса, засверкали лучики фонарей.

— Это за тобой, — тихо сказала Истинная, неожиданно вдруг превратившаяся из грозной колдуньи в молодую, усталую девушку.

Я прислушалась к ощущениям. И правда, это за мной. Но я не могла так просто уйти — вступившись за Виктора Крама, я чувствовала себя в ответе за него.

— Что ты решила?

Она посмотрела на молодого человека, не проронившего за это время ни слова.

— Ты прощен. — И перевела взгляд на меня. — Беги. Я не знаю, что от тебя нужно Надзору, но чувствую, что они не правы.

Я кивнула.

— Прощай! — И аппарировала.

Мне показалось, или она действительно потерла правую руку чуть ниже локтя?

* * *

Я провела пальцем по запотевшему стеклу, и серебристая дорожка с налившейся на конце крупной каплей перечеркнула молочно-матовое окно. Получилось что-то вроде щели, сквозь которую можно было рассмотреть проносящийся мимо мир. Правда, обзор был невелик, и выглядело все через мокрую полоску каким-то иллюзорно-размытым, но такой способ смотреть в окно сейчас как нельзя лучше соответствовал моему настроению. Я ведь свою собственную жизнь так и вижу — словно сквозь узкую щель, да и то расплывчато…

Проклятье!

Может, это паранойя? Я вообще могу думать о чем-нибудь, не сводя это к размышлениям о своей «несчастной судьбе»? Я раздраженно схватила салфетку и старательно принялась размазывать влагу по стеклу. Вышло не очень эстетично — остались разводы, да и до верха я просто не дотянулась, но зато теперь сквозь окно можно было спокойно разглядеть красоты вечерней Франции.

Да, я покинула город влюбленных и теперь сидела в комфортабельном купе ночного поезда, следующего от вокзала Берси в Париже до римского Термини. Второе место было свободно, впрочем, я была уверена, что его никто и не займет. Почему? Просто уверена, и все. Теперь я уже полностью доверяла своей интуиции.

Ланьи-ле-Сек, откуда мне пришлось так срочно аппарировать, остался далеко позади, и я почти уже не вспоминала о сорванной вечеринке, рухнувших планах и неудавшемся разговоре с Виктором Крамом. Словно не сегодня это все было, а когда-то настолько давно, что стало уже неважным. Меня лишь расстраивало, что я не смогла поговорить с рыжеволосой Истинной, которую я совершенно точно знала в той, прошлой, жизни. Но попыток вернуться назад я не делала. Раз не удалось, значит не судьба. Тот путь, который я выбрала, вел только вперед, не предусматривая обратной дороги. Попробуй я вернуться или хоть на миг задержаться, меня тут же схватят и снова сделают Анной Смит.

Я сжала зубы. Никогда. Я скорее погибну, но ни за что не вернусь. Впрочем… о чем я думаю? Я не погибну! Я смогу всех победить! Только надо прекратить вспоминать прошлое и начать думать о чем-нибудь хорошем. Например о том, что я научилась аппарировать. Еще вчера я не могла склеить стакан, а сегодня уже сумела мгновенно переместиться из парка в свой номер в отеле. Плохо только, что я сама не знала, как это получилось. То есть я знала, что это называется аппарацией, вспомнила, какие именно чары для нее применяются, даже как действовать при этом волшебной палочкой… но я-то ни палочку не доставала, ни заклинаний не произносила. Просто переместилась с места на место, и все.

В голове, правда, крутилось что-то о беспалочковой магии, но это были лишь смутные обрывки, бестолковые и приносящие одно беспокойство. Неважно. У меня просто слишком много времени для раздумий. Как хорошо было в отеле — я так торопилась, что делала все на автомате — быстро собрала вещи, вызвала такси… но вдруг передумала. Неожиданно проявившееся шестое чувство помешало мне сесть в машину, дверцу которой услужливо распахнул передо мной швейцар. Я пробормотала какую-то ерунду, дескать я что-то забыла, подхватила свой чемодан и ринулась назад в отель. Не глядя заскочила в дамский туалет возле бара и пожелала оказаться подальше отсюда, там, где меня никто из врагов не подумает искать.

И чудо в очередной раз произошло. Не успела я опомниться, как ощущение тревоги прошло, а сама я обнаружила, что нахожусь в совершенно незнакомом месте. Точнее говоря, в незнакомом туалете, как ни глупо это звучит. Я осторожно приоткрыла дверь, выглянула и с облегчением вздохнула — на моем убежище была надпись «только для персонала».

После недолгих блужданий я выяснила, что нахожусь на железнодорожном вокзале славного города Дижона. Не знаю уж, один в Дижоне вокзал или их несколько, но на этом в скором времени ожидался поезд, следовавший из Парижа в Рим.

И тут мне вдруг невероятно захотелось в Рим. Я даже не удивилась этому странному желанию. Наверное, уже начала привыкать.

Знать бы еще, что ждет меня в городе цезарей и римских пап…

* * *

Как все-таки неудобно находиться в стране, языка которой ты почти не знаешь. Я с тоской вспомнила Париж, где не каждый даже догадывался о моем английском происхождении. В Риме же я с трудом могла объяснить, что мне нужно, да и то, как я подозревала, только благодаря тому, что когда-то учила латынь. Утешало только, что в Вечном городе туристов пруд пруди, поэтому почти все хоть немного, да знали английский. Джером К. Джером был прав — британские путешественники с толстыми кошельками сделали наш язык поистине международным.

Я немного побултыхала ложечкой в чае и положила ее на салфетку. Жарко… Хорошие у итальянцев кондиционеры, как они без них жили столько веков? Вроде бы еще только март, а на улице уже под тридцать градусов. Я и так не очень люблю жару, а после прохладного Парижа вообще тяжело.

Может, стоило все-таки взять холодный чай? А еще лучше — со льдом. Или сок. Нет, сок к пирожному брать как-то глупо. Лучше после чая возьму мороженое. Кто-то мне говорил — конечно же, не помню кто, — что в этом кафе подают лучшее в Риме мороженое. Странно только, что народу мало. Хотя… местные еще на работе, а туристический сезон далеко не в разгаре, весна только-только началась.

Две хорошенькие туристки, сидевшие за соседним столиком, вдруг зашушукались и с интересом уставились куда-то в сторону двери. Явно на мужчину, судя по тому, как одна из них сразу начала поправлять волосы, а вторая захлопала длиннющими ресницами. Конечно, до этого во всем кафе из особей мужского пола находились только двое — бармен, на котором, можно сказать, крупными буквами написано «гей», и еще один посетитель, на вид никак не моложе ста лет. Девушкам даже пококетничать было не с кем.

Я, разумеется, не флиртовать сюда приехала, но любопытством не обделена, поэтому тоже обернулась.

У барной стойки стоял высокий черноволосый мужчина в черных же брюках и рубашке. Я позавидовала — вот терморегуляция у человека! Мне в белом льняном костюме и то жарко, а этот ходит себе в черном, и ничего. Он тем временем расплатился и сел за столик в самом дальнем углу кафе, между прочим, тоже с чашкой горячего чая. Наверное, соотечественник, только англичане могут пить чай в такую жару.

Я посмотрела на двух туристок, которые тихо перешептывались по-французски, видимо решая, как лучше привлечь внимание нового посетителя. Да, их можно понять, такие мужчины всегда вызывают интерес. Конечно, красотой он не блистал — черты лица слишком уж резкие, нос великоват, волосы, правда, густые, но их не помешало бы получше расчесать, кожа слишком бледная, как после болезни, и все же… что-то в нем было. Какая-то особая стать, гордая посадка головы, изящество движений. А как красиво выглядела на фоне зеленого столика белая рука с длинными аристократическими пальцами. Жаль только, что он не поднимал глаз, мне очень хотелось увидеть, какого они цвета. Ну, посмотри же на меня!

И вдруг, едва мне стоило это подумать, как мужчина поднял голову и внимательно оглядел небольшой зал. Люди как-то сразу тушевались, когда на них падал взгляд его черных глаз, даже туристки перестали шептаться и уставились в пол, словно провинившиеся школьницы. Этот взгляд на секунду задержался на мне, и я физически ощутила, как он прожигает меня насквозь. Какое необыкновенное чувство — будто меня окунули в ледяное пламя, одновременно обжигающее и заставляющее цепенеть. Потом странный посетитель снова опустил глаза, и в зале вдруг все сразу успокоились, словно ничего и не произошло.

Но только не для меня. В голове странно шумело, как от алкоголя, я почувствовала, что мне не хватает воздуха, и только тогда поняла — все то время, пока незнакомец смотрел мне в глаза, я не дышала.

Я встала, словно подгоняемая какой-то силой, и направилась к его столику.

— Можно?

Мужчина поднял глаза, немного помедлил и произнес:

— Садитесь.

Всего одно словно, но мне вдруг снова стало не хватать воздуха, я попыталась вздохнуть, но легкие не слушались. Чашка выскользнула у меня из рук, перед глазами заплясали блики, и я погрузилась в глухую тьму…

Ветер задувает свечу, но раздувает костер.

Франсуа де Ларошфуко

То, что когда-то прошло через твое сердце, останется там навсегда.

Глен О’Шенон

Темнота.

И голос.

Он зовет меня откуда-то издалека. Этот голос…

Я знаю его.

Я не просто слышала его когда-то, нет! Я знаю каждую его нотку, каждую интонацию.

Знаю, как он дрожит от гнева и как опаляет страстью. Как отдает приказы и как шепчет слова любви.

Знаю, какой он бархатный при уговорах и какая в нем может звучать сталь. Знаю, как он может обволакивать, подавляя волю и затуманивая рассудок. Как он может произносить речи, понижаясь почти до шепота, но звуча при этом так, что целый стадион будет слушать, затаив дыхание.

Знаю, как он может хлестать, словно плеть, оставляя кровоточащие рубцы на сердце, и как он может лучше целебного бальзама залечивать любые раны.

Иногда мне кажется, что он может даже убить.

Я не знаю только одного: где и когда я его слышала.

Стена. Уже знакомая мне глухая стена стоит на пути к этому голосу.

Неужели мне суждено оставаться в этой темноте до самой смерти?

* * *

— Мисс, очнитесь!

Я вздрогнула и открыла глаза. Мир снова обрел четкость и краски.

Чуть повернув голову, я поняла, что полулежу на диванчике все в том же кафе, а надо мной склонился тот странный англичанин в чёрном.

Стоп. Почему странный? Если не считать того, что я упала в обморок, едва он со мной заговорил, ничего такого уж странного в нем не было. И рубашка на нем, кажется, от Готье; хорошая такая рубашка, отлично сидит. И пахнет от него приятно и знакомо: цитрусом, свежестью и какими-то пряностями. Что это за одеколон? Надо спросить…

Тут я сообразила, что по-прежнему лежу и бессмысленно таращусь на верхнюю пуговицу черной рубашки. А владелец этой рубашки меня о чем-то настойчиво спрашивает. Усилием воли я отогнала от себя мысли об одеколонах и рубашках и прислушалась.

— С вами все в порядке?

— Д-да… — неуверенно пробормотала я, пытаясь принять вертикальное положение.

Как ни странно, никто в кафе не обратил внимания на мой обморок, все как сидели на своих местах, так и остались сидеть. Даже бармен не смотрел в нашу сторону.

— Я отвел им глаза, — англичанин по собственной инициативе ответил на мой незаданный вопрос, — конечно, это нарушает правила использования магии, но все равно лучше, чем если бы они увидели ваш обморок.

— Почему? — я не нашла ничего умнее, чем задать такой дурацкий вопрос. Хотя разве такой уж дурацкий? Мне действительно было интересно, почему такое банальное событие, как обморок, надо было скрывать волшебными средствами.

— Потому что он вызван какими-то чарами, — спокойно пояснил маг. — Вмешательство маглов могло только ухудшить ваше состояние.

— Спасибо, — запоздало выдавила я.

— Не стоит. — Он сел рядом со мной и бесцеремонно пощупал пульс, причем не на руке, а на шее. Наверное, надо было возмутиться, но, во-первых, этот человек вроде как оказывал мне врачебную помощь, а, во-вторых, меня так бросило в жар от ощущения его пальцев на своей коже, что даже если бы он не пульс щупал, а душил, я бы этого просто не заметила и умерла бы счастливой.

Бред какой-то.

Мой новый знакомый наконец-то убрал руку с моей шеи, и я тут же отодвинулась. Наверное, это вышло не очень-то вежливо, потому что он слегка нахмурился и пересел на стул. Ну почему я все время делаю что-то не то?

— Простите, — полусердито-полусмущенно пробормотала я, осторожно поглядывая на его хмурое лицо, — я не хотела вас обидеть. Просто я не привыкла пускать посторонних в свое личное пространство.

Он чуть насмешливо, но, слава Богу, уже не сердито посмотрел на меня.

— Вы всегда так заумно выражаетесь?

На себя бы посмотрел. Когда он рассказывал про правила использования магии, мне показалось, что я снова в школе. К счастью, я удержалась от того, чтобы произнести это вслух. Вообще, что действительно странно, так это то, что мне то и дело хотелось съязвить. Обычно я веду себя гораздо сдержаннее, да и чувство юмора у меня не очень-то, можно сказать, его вообще нет. Хотя обычно я и не падаю в обморок посреди кафе. Подождите, а что он там говорил о чарах? И почему я только сейчас об этом подумала? Видимо, потому, что я наконец-то достаточно пришла в себя, чтобы начать соображать.

— А почему вы решили, что я потеряла сознание из-за каких-то чар?

Англичанин небрежно откинулся на спинку стула и провел рукой по лбу, откидывая с лица спутанные пряди. Спокойный и даже довольно элегантный жест, но мне показалось, что за ним скрывается сильное беспокойство. Мой собеседник, несомненно, нервничал.

— Видите ли, мисс… — он сделал выразительную паузу.

— Блэк. — К счастью, я уже достаточно привыкла к новому имени, чтобы не делать перед ним паузы. — Андромаха Блэк. Только не спрашивайте, не из тех ли я Блэков. Сразу отвечаю — не из тех. Я — маглорожденная.

Я выпалила всю эту чушь одним духом, стараясь не поднимать глаз. Уж очень неуверенно я начинала чувствовать себя под его взглядом. Словно меня пытаются насквозь рассмотреть.

— Я знаю, что не из тех, — спокойно ответил мой новый знакомый, — во всем многочисленном роду Блэков нет ни одной Андромахи.

— Вот и прекрасно, — я с облегчением вздохнула, потому что практически физически ощутила, что он больше не буравит меня взглядом. — А то знаете, как мне все надоели с этим глупым вопросом. Словно во всем мире только один род Блэков…

Маг вдруг резко сменил свою непринужденную позу и, опершись руками на стол, слегка наклонился ко мне.

— Андромаха… — он задумчиво и очень-очень внимательно смотрел на меня. — Интересное имя. Жена Гектора.

— Вдова Гектора, — машинально поправила я, думая одновременно о спектакле, из которого я взяла имя, и о том, какой же все-таки необыкновенный взгляд у моего нового знакомого — просто мурашки по коже бегут.

Мои слова произвели неожиданный эффект — мужчина дернулся, словно от удара. Не знаю, почему мне пришло в голову именно это сравнение, может быть, потому, что в его лице промелькнуло что-то такое… ну как будто ему стало больно.

Я хотела что-нибудь сказать, загладить свою вину, хоть и не понимала, в чем именно виновата. Но пока я придумывала, что именно сказать, мой странный новый знакомый уже овладел собой и поднялся.

— Всего хорошего, мисс Блэк, — отрывисто бросил он и быстрым шагом направился к выходу.

И только когда за ним закрылась дверь, я поняла, что так и не узнала его имени.

И теперь могу никогда не узнать.

Заплакать что ли?

Не так трудно умереть за друга,

как найти друга, за которого стоит умереть.

Мигель де Сервантес

Гарри, не глядя, швырнул в камин горсть пороху и шагнул в зеленое пламя, одновременно еще раз пробегая глазами сводки. Вроде бы ничего необычного сегодня не произошло.

А должно было.

В последнее время Печать ныла практически каждый день, и это не могло быть случайностью или обычной болью, вызванной какими-либо физическими причинами. Нет, это что-то извне, причем относящееся непосредственно к делу… к ее делу. Гарри так и не смел произносить имя своей школьной подруги даже мысленно. В любом случае, он знал о Печатях Молчания достаточно, чтобы быть абсолютно уверенным — происходит нечто очень важное. И ясно, что то же самое поняли или скоро поймут все, кто носит эту проклятую метку.

Гарри судорожно потер руку. Как он ненавидел Печать… Теперь он хорошо понимал, почему Снейп так нервно и зло сжимал пальцы при каждом упоминании Черной Метки даже после того, как Волдеморт наконец-то окончательно сгинул.

А зачем они вообще воевали? Стоило ли побеждать Темного Лорда, чтобы после этого самому подставить руку под клеймо? Новый режим не принес ни свободы, ни процветания…

К черту такие мысли!

Гарри устало рухнул на диван посреди своей гостиной и щелчком пальцев подозвал бутылку сладкого вермута. Произносить заклинания после целого дня тренинга для молодых Авроров сил уже не было, поэтому он выдернул пробку и налил полстакана прозрачной жидкости при помощи невербальной магии. Да, будет болеть голова, ну и что? Она и так болит каждый день, поэтому чуть слабее или чуть сильнее — уже не важно. Вообще, Гарри всегда раздражало то, что ни у кого из друзей и сослуживцев голова не болит от невербальной магии, а у него болит. Ну чем он хуже других? Ведь и не слабый маг, и столькими редкими волшебными умениями владеет, а вот с невербальной магией проблема, и все тут.

Гарри потянулся и взял стакан — все-таки до того, чтобы еще и ко рту его левитировать, он не докатился. А почему вообще левитируют чашки и стаканы, а не саму жидкость? Стереотипы? По идее, магия действует на жидкие предметы так же, как и на твердые. Гарри поставил стакан обратно на стол и сосредоточился на вермуте. Жидкость послушно сформировалась в одну огромную каплю и неуклюже поднялась в воздух, потом медленно подлетела к лицу Гарри и… и зависла, поскольку экспериментатор вдруг сообразил, что не подумал, как теперь эту крупногабаритную каплю запихнуть в рот, да еще и так, чтобы при этом не захлебнуться.

— Добрый вечер, Поттер, — прозвучал спокойный голос, — напиваетесь?

Гари вздрогнул и на мгновение потерял концентрацию. Капля сразу же воспользовалась этим — радостно рассыпалась на множество мелких капелек и рухнула вниз, орошая липким дождем его рубашку и брюки.

— Добрый вечер, с... — Гарри запнулся, — Снейп. — Ему по-прежнему было трудно называть бывшего слизеринского декана не профессором и не сэром, а просто по фамилии. — Я не пью, вы же знаете. Это всего лишь вермут. — Он брезгливо пощупал липкую рубашку. — Как вы думаете, стоит ее сушить или лучше сразу пойти переодеться?

— На ваше усмотрение, Поттер, — равнодушно ответил Мастер Зелий, небрежным движением пальцев зажег огонь в камине и сел в ближайшее кресло. Он умел садиться так, что его лицо всегда оставалось в тени. Гарри не знал — от него ли тот шифруется, или это старая шпионская привычка. Можно, конечно, было спросить, но…

— Вы хотели что-то сказать, Поттер? — так же спокойно поинтересовался вдруг Снейп.

Гарри чуть было не задал дурацкий вопрос про лигеллименцию, но усилием воли заставил себя вспомнить, что аврорскую защиту нельзя пробить незаметно. Скорее всего, у него просто на лице все написано, надо тоже взять за привычку садиться спиной к свету.

Он колебался… С одной стороны, заводить речь о тех действительно важных вопросах, которые его мучают, трудно, да и опасно на самом деле. Но с другой — Снейп сам вызывает его на разговор, наверное, в первый раз за те несколько недель, что он живет… гостит в бывшем доме Блэков. До сих пор единственной темой, о которой бывший слизеринский декан заговаривал сам, был вопрос о деньгах, заплаченных за его лечение. Снейп распорядился передать ему эту сумму, но Гарри скорее позволил бы себя заавадить, чем взял бы эти деньги. Так они и висели где-то на промежуточном счете в Гринготсе, на радость гоблинам, которым за услугу шли немалые проценты.

Снейп продолжал спокойно и внимательно смотреть на него, и в конце концов Гарри выбрал для разговора тоже сложную, но менее опасную, чем обсуждение Печати, тему.

— Рон вас приглашал на сегодняшний праздник?

— Да, — коротко ответил Снейп.

Гарри так и думал, Джинни ведь освободили благодаря Мастеру Зелий, а значит, клан Уизли не мог не пригласить ее спасителя на столь долго откладываемый торжественный обед в честь воссоединения семьи. Он подождал, может быть, Снейп еще что-нибудь добавит, но тот явно не собирался больше ничего говорить. Умеют же некоторые издеваться над собеседниками. Придется продолжать разговор самому.

— Меня тоже.

На сей раз Снейп изволил поинтересоваться:

— Пойдете?

Гарри покачал головой.

— Нет.

— Почему?

Странный вопрос. Странный и дурацкий. Или он только для него такой, а для других — совершенно естественный?

— Это семейный праздник, — Гарри старательно подбирал слова, чтобы не было заметно волнения, — будут только братья Уизли с женами и сама Джинни.

Снейп помешал угли в камине и довольно жестко произнес:

— Вы по-прежнему плохо лжете, Поттер. Вы не идете потому, что вас пригласила не сама мисс Уизли.

Гарри сжал кулаки, удерживаясь от резкого ответа, а главное — от желания запустить в бывшего профессора каким-нибудь заклинанием побольнее. Годы тренировок не прошли даром, так что уже через несколько секунд ему удалось разжать руки и ответить вполне ровным голосом:

— А вы по-прежнему безжалостны.

— Жалость — удел слабых, Поттер, — отрезал Снейп, — а вы кто угодно, но не слабак. — И прежде, чем Гарри успел как следует обдумать этот неожиданный комплимент, Мастер Зелий резко сменил тему: — Кто сейчас возглавляет Надзор?

Информация была секретная, но паролями и печатями не защищенная, поэтому Гарри особо не колебался.

— Вэйн.

Снейп едва заметно кивнул.

— Хорошо. Раньше он был вполне адекватен.

— Зачем он вам? — ясно было, что Мастер Зелий сам ничего не скажет, но, может, хоть на вопрос соблаговолит ответить.

— А вы не догадываетесь? — Снейп криво усмехнулся. — Неужели Печать не болит?

Гарри вскочил.

— Что вы знаете? — Теперь понятно, где он пропадал целыми днями.

И без того не слишком веселая улыбка Снейпа превратилась в гримасу.

— Не слишком много. Но мне очень помогла ваша подборка статей. Что вы думаете об Австралии, Поттер?

Австралии? Гарри чуть не взвыл от боли и схватился за руку. Печать словно каленым железом прижгли. Судя по довольному взгляду Снейпа, тот этого и ждал.

— Как вы узнали?

— Не важно, — отмахнулся Мастер Зелий. — Важно другое. Вы вроде бы руководите таким важным департаментом, Поттер. Особым Отделом Аврората, если не ошибаюсь, — в его голосе явственно звучала язвительная насмешка. — Неужели вы не знаете, что вот уже два дня, как весь Надзор поднят на ноги из-за женщины, которая находилась под их присмотром в Австралии.

— Находилась? — Снейп действительно использовал прошедшее время, или он ослышался?

— Именно. Но теперь агент Надзора убит, а его подопечная исчезла.

Гарри ошеломленно смотрел на бывшего профессора. Хотя, может, профессора и бывают бывшими, а вот шпионы, похоже, нет. Он, конечно, догадывался, что Снейп не станет сидеть сложа руки, а проведет собственное расследование, но и подумать не мог, что тот за два месяца сумеет столько узнать.

А еще Гарри интересовал вот какой вопрос — кто же это позаботился о том, чтобы скрыть от Особого Отдела такую важную информацию?

То, что не убьет тебя, сделает тебя сильным.

Фридрих Ницше

Не пришел.

Она знала, что Гарри не придет, но от этого было не легче. Он опять ее послушался. Конечно, он всегда ее слушался кроме того единственного случая, когда бросил ее. Для ее же блага, разумеется. Он всегда все делал для ее блага. Ах, Гарри, Гарри…

И вот он не пришел.

— Джинни, дорогая, ты меня слушаешь? — Сьюзан прервала свою речь и встревоженно нахмурилась.

— Да, Сьюзан, конечно, слушаю, — равнодушно ответила Джинни. — Ты говорила о том, что придут Флер и Парватти. Я буду очень рада с ними встретиться.

Жена Рона кивнула и продолжила говорить о предстоящем обеде, не сводя, однако, с золовки внимательного взгляда. Джинни понимала ее беспокойство, но объяснять не было ни малейшего желания. Все равно ведь не поймет.

Никто ее не поймет.

И не потому, что они глупые или бесчувственные. Просто они никогда не сидели в Азкабане. Там все по-другому. И после него все по-другому. Они думают — ее выпустили, какая радость, надо устроить по этому поводу обед. Смешно. Из Азкабана нельзя так легко выйти. Вот и она вроде бы здесь, в доме Рона, ходит, разговаривает, готовится к празднику в честь собственного освобождения. А на самом деле Джинни Уизли все еще там, в Азкабане, и неизвестно, выйдет ли когда-нибудь.

Но никому этого не объяснишь. Они скажут, что это глупости, ведь здесь дом, свобода, здесь нет дементоров. Как будто Азкабан — это только стены и дементоры. Один Снейп, может, и понял бы, но даже у нее не хватит духа нагружать его еще и своими проблемами. Ей плохо, но она жива и у нее есть цель в жизни. А какая цель теперь может быть у него? У нее есть шанс выйти из своей тюрьмы — отомстить и всем доказать, что она была права и невиновна, а они все ошибались, считая ее сумасшедшей и убийцей. А у Снейпа и такого утешения нет. Той Гермионы, которую он знал, больше не существует, есть две разные женщины — жестокая убийца и магла без прошлого. И до обеих ему никогда не добраться.

Джинни поежилась и потерла руку — Печать Молчания горела и чесалась, как крапивный ожог. В Азкабане метка отдавалась лишь легким зудом даже тогда, когда они с Люциусом обсуждали Гермиону вслух. А сейчас больно чешется, стоит лишь мысленно произнести это имя. Да, Азкабан — это особый мир, со своими законами…

— Джинни, все в порядке? — опять Сьюзан с ее излишней наблюдательностью.

— Да, Сьюзан, все хорошо. Можно, я пойду переодеваться к обеду?

— Конечно, дорогая, — жена Рона кинула взгляд на часы, — гости уже вот-вот начнут собираться.

Пока Джинни переодевалась, дверной колокольчик звенел два раза. Билл со своей женой Флер и безымянный братец со своей невестой Парватти Патил. На мгновение Джинни даже стало интересно — впервые за почти два месяца вне Азкабана. Вот еще один вечный узник своего прошлого: и не Фред, и не Джордж, а какой-то искусственный персонаж, собранный из того, что осталось от двух веселых близнецов.

Колокольчик звякнул в третий раз, и Джинни замерла с расческой в руке. Она знала, кто это пришел, догадаться было нетрудно. Она теперь вообще много о чем догадывалась — иногда ей даже казалось, что после Азкабана она стала видеть людей насквозь и предугадывать их поступки.

Внизу о чем-то спорили, и в голосе Рона звучала непривычная ненависть. Бедный Рон, он ведь младший, но только у него хватило сил взвалить на себя роль главы семьи. Джинни тихо открыла дверь и спустилась вниз. Перси стоял на пороге и обреченно смотрел на трех своих братьев, плечом к плечу загораживающих ему проход в комнату.

— Убирайся, пока мы не набили тебе морду!

Какие похожие у них голоса. Но зачем они так кричат? Перси пришел не к ним, а к ней, она с ним и поговорит.

— Не надо, — Джинни прошла через комнату и остановилась у двери. Братья расступились перед ней. Это хорошо, что у них хватило ума не мешать. — Тебе не надо было приходить, Перси.

— Джинни...

Все он понимает, но почему-то не уходит. Значит, пришел по делу, он всегда был деловым человеком. Только вот у Джинни не было ни сил, ни желания решать его дела. Но один шанс она должна ему дать, она помнит свой долг перед семьей.

— Чего ты хотел? — устало спросила она.

— Не знаю. Но я должен был прийти. Я же твой брат...

И почему никто никогда не говорит прямо? Всегда надо прикрываться какими-то дурацкими эмоциями. Но она не обязана тратить время на чужие ненастоящие эмоции.

— Ты уже давно мне не брат. И ты ничего мне не должен, — Джинни сказала это без злости и без обиды, она просто констатировала факт.

— Джинни... Прости меня.

Что ж, если он так хочет, ей не жалко.

— Я тебя прощаю, — она спокойно закрыла перед Перси дверь и даже улыбнулась ему на прощание.

Потом обернулась. Никто из братьев не посмел встретиться с ней взглядом. Одна только Парватти хоть и побледнела, но глаз не отвела. Сильная девушка. Может быть, она и сумеет сделать из обломков Фреда и Джорджа одну целую личность.

Обед прошел спокойно, все старательно делали вид, что всё в порядке. Джинни даже забавляли их потуги вести себя так, словно это нормальный обед нормальной семьи. Впрочем, ей было все равно, она свой долг перед родственниками выполнила — согласилась на этот обед. Теперь она освободится и сможет начать делать то, что по-настоящему важно.

— Джинни, чем ты собираешься теперь заняться? — Когда все перешли в гостиную, Сьюзан попыталась проявить внимание. — Ну, сначала, конечно, отдохнешь, а потом? Может, тебе стоит пойти в целители, как ты хотела после школы?

В целители? Надо же, а ведь она почти уже забыла, что и правда когда-то в прошлой жизни училась на целителя. Хотя, какая разница, что было в прошлой жизни.

— Сьюзан, смотри на вещи более трезво, — Джинни постаралась не демонстрировать, какой глупой и смешной показалась ей эта идея, Сьюзан ведь говорит из добрых побуждений, — ну кто же захочет, чтобы его лечила сумасшедшая убийца? Да и зачем мне работать? Министр платит нам большую пенсию, достаточную, чтобы мы сидели и помалкивали.

Кажется, она сказала что-то не то, слишком уж неловко все затихли.

— Может, ты приедешь к нам в гости? — на этот раз нарушить молчание рискнула Флер.

Это было так вовремя, что Джинни снова искренне улыбнулась.

— Спасибо, Флер, это очень мило с твоей стороны. Я как раз собиралась во Францию искать Малфоя.

Зря она это сказала. Прежняя тишина была просто неприятной, а теперь стала такой же густой и липкой, как в Азкабане, словно вот-вот дементоры появятся. Джинни оглядела родственников, встретила испуганный взгляд Парватти и грустно усмехнулась. Струсили. Одна лишь Парватти осмелилась смотреть в глаза «сумасшедшей». А ведь они все не простые обыватели, а герои войны, видевшие слезы, кровь и смерть.

— Джинни, Драко Малфой мертв, — вдруг заявил не Фред и не Джордж. — И ты это прекрасно знаешь. Мы верим, что ты не виновата, но...

— Я же не спрашиваю, как тебя зовут, — оборвала брата Джинни.

Тот замолчал, словно поперхнувшись словами. Ничего, ему это на пользу, пусть вспомнит, что не одна она здесь сумасшедшая.

Парватти встала, пробормотала какие-то извинения и вышла на веранду. Жених поспешно пошел вслед за ней. Джинни подумала, что за него беспокоиться нечего, он в надежных руках, и даже снова улыбнулась. Это хорошо, что за него не надо беспокоиться. Значит, ее здесь точно ничто больше не удерживает.

Оставшуюся часть вечера все снова говорили ни о чем и делали вид, что все в порядке. Одна Парватти не пыталась что-то изображать, а просто молча сидела в уголке, словно выполняя повинность. Джинни не раз и не два встречалась с ней взглядом. Странно, но из всех присутствующих она лишь с Парватти чувствовала какое-то родство.

Наверное, дело в том, что лишь они двое понимали, что она уже не прежняя Джинни.

И все они уже не прежние.

Ветер задувает свечу, но раздувает костер.

Франсуа де Ларошфуко

Рим — необычный город. Его не зря называют Вечным: по нему можно вечность бродить, и он все равно не надоест. Здесь такое синее небо, что если долго в него вглядываться, начинает казаться, будто ты летишь. Здесь можно ходить по дорогам, камни которых топтали сандалии легионеров и сапоги гарибальдийцев. Можно прикасаться к стенам, которые помнят гордую Республику, изнеженных патрициев, буйных варваров и жестоких испанских завоевателей. Развалины любого дома, любых бань или театров готовы рассказать тысячи историй, надо только уметь слушать.

Рим — загадочный город. Он живой и мертвый одновременно. Прошлое застыло в древних камнях, и пусть дожди смыли кровь с мостовых, но они не сумели смыть память о смерти, которой здесь всегда было раздолье. Прислонись к стене Колизея, и ты почувствуешь жизнь, которая его переполняет. Эта жизнь кипит здесь уже тысячи лет. Приложи к уху камень с римского форума, и он расскажет тебе о святых и безумцах, императорах и проповедниках, поэтах и убийцах — обо всех, кто сделал этот город таким, какой он есть.

Рим — город магии. В каждом его камне есть хотя бы малая частичка волшебства, иногда доброго, иногда злого, а чаще всего — просто равнодушного. Этот город слишком стар, чтобы любить или ненавидеть. Он повидал больше, чем все туристы, которые ходят по его улицам и щелкают фотоаппаратами. Он вечен, и сам это знает.

А я знаю, что мне не найти в этом городе ответов на свои вопросы. Ему не важны жалкие проблемы смертных. Но я все равно брожу по его улицам, касаюсь древних стен и вслушиваюсь в шептание ветра. Я могу долго стоять, облокотившись о перила, и смотреть на неспешное течение мутных вод Тибра. Мне кажется, что здесь, в Вечном Городе, время словно ненадолго притормозило свой бег. Исчезло чувство, что мне надо спешить, и я впервые за последний месяц смогла позволить себе остановиться и отдохнуть.

А еще мне кажется, что когда-то давно я была здесь счастлива. Город сохранил память об этом счастье просто так, как он сохраняет все, что видит. И когда я вернулась, он подарил мне эту память. Какой подарок может быть ценнее для человека без воспоминаний?

* * *

Бой часов вернул меня к реальности. Уже три, а в четыре ведь экскурсия в катакомбы. Вчера, когда я, ошеломленная и растерянная, сидела в кафе, какой-то мальчик положил передо мной рекламный буклет. Отправление экскурсии от вокзала Термини, а это в пяти минутах от моей гостиницы. В моей новой жизни было слишком много совпадений, чтобы упускать еще одно.

Но мысли о катакомбах почему-то упорно возвращали меня в то кафе и к тому человеку. А я не хотела о нем думать. То есть нет, я хотела о нем думать и, наверное, ничего на свете я сейчас не хотела с такой силой. Но стоило мне только дать свободу мыслям, стоило позволить себе думать об этом человеке, как мир начинал расплываться перед глазами, а земля — уходить из-под ног. А мне нельзя терять сознание, ни за что нельзя, ведь я могу пропустить что-нибудь важное, и главное — могу не увидеть, когда он снова окажется рядом.

Я ни секунды не сомневалась, что мы встретимся снова. Да и как я могу сомневаться, если знаю это так же хорошо, как и то, что… А что я хорошо знаю? Это странно и нелепо, но, пожалуй, в этой жизни я твёрдо уверена только в одном — мы с незнакомцем из кафе встретимся вновь. А больше мне ничего и не надо. Пока не надо.

Кто он? Не знаю. Встречала ли я его прежде? Понятия не имею! И это странно.

Смешно в моем случае говорить о странностях, ведь вся моя новая жизнь, все события последних месяцев только из странностей и состояли. Пора бы привыкнуть.

Нет. Тысячу, миллион раз нет.

Почему? Потому, что это противоречит логике. Может быть, кому-то показалось бы, что говорить о логике в моей жизни еще смешнее и глупее, чем о странностях. Но логика — это единственное, что у меня осталось. Меня можно было лишить воспоминаний, можно было отобрать знания, но никому никогда не удастся отучить меня думать, рассуждать и делать выводы.

Да, я не помню своего прошлого. Да, я не могу вспомнить имена людей из своего прошлого. Но стоит мне их встретить, и уж одно я вспоминаю точно — мы с ними были знакомы. Я была знакома с Фаджем, с Крамом и с рыжеволосой Истинной. Увидев их, я сразу понимала, что знаю их. Фаджа хуже, Крама и рыжую — лучше.

А человека из кафе я не помню. Не помню, не знаю и никогда не знала. Но это невозможно, потому что в то же время я абсолютно уверена, что как-то связана с ним и что он играл в моей жизни большую роль.

Как, как это возможно?! Почему моя память и моя интуиция так яростно возражают друг другу?

Вопросы, вопросы, вопросы. Их слишком много и с каждым днем становится все больше. А ответов по-прежнему слишком мало. Причем на каждый полученный ответ приходится десяток новых вопросов. Так и с ума недолго сойти.

И тут мне стало так весело, что я остановилась прямо посреди улицы и начала смеяться. Я боюсь сойти с ума? Это я, которая еще вчера старательно пряталась от мысли, что уже сумасшедшая. О, нет, спасибо, леди и джентльмены, кто бы вы там ни были, но ни стертая память, ни ужасные сны больше не заставят меня усомниться в своей нормальности. Я не сумасшедшая!

И мне все равно, что обо мне думают!

Или не все равно? Нет, наверное, все же не все равно. Я перестала смеяться и ушла с середины дороги, пока мною не заинтересовалась полиция. Хватит привлекать к себе лишнее внимание. К тому же, меня ждут катакомбы.

* * *

Пока я добралась до экскурсионного автобуса, успел пройти легкий дождик. Меня это не слишком расстроило — вчерашняя жара хоть и спала, но все равно было очень тепло, поэтому влажные волосы и чуть промокшее платье не доставляли особых неудобств.

В катакомбы я пошла с французской группой. Там очень удобно — то и дело приезжают туристы, и можно присоединиться к экскурсии, где будут рассказывать на английском, французском, немецком или итальянском. Я из любопытства поинтересовалась, есть ли у них гиды, говорящие на менее распространенных языках — датском, например, русском или арабском. Оказалось, есть, только таких надо заказывать заранее.

Впрочем, это все ерунда, на которую я просто убивала время в ожидании начала экскурсии, поскольку до французской группы надо было ждать минут десять. Можно, конечно, было пойти с английской, но моя паранойя настойчиво советовала прикинуться француженкой, чтобы сбить со следа.

Кого? Не знаю, но кто-то же охотился за мной в Париже.

Римские катакомбы меня не разочаровали. Я, кажется, говорила, что в Риме все пропитано магией? Глупости, только спустившись под землю, я увидела, как все может быть по-настоящему пропитано магией. Катакомбы настолько переполнены волшебством, что, если правильно настроить зрение, они кажутся пронизанными сотнями светящихся нитей. И каждая нить — это какое-то заклинание, или остатки древней защиты, или случайно оторвавшийся кусочек магической ауры. Одни нити тянулись ко мне, норовя зацепиться за одежду, запутаться в ногах, прикоснуться к волосам, другие, наоборот, изгибались и отодвигались как можно дальше, третьи не обращали внимания на посетителей и мирно колыхались, словно от порывов невидимого ветра.

Я шла по каменным коридорам, касаясь древних стен кончиками пальцев. Вспыхивали и гасли островки магической активности, нити сплетались в сложные узоры, разбегались словно волны, создавая одновременно впечатление хаоса и гармонии.

Здесь было на удивление спокойно. Теперь я поняла, как в этих неглубоких пещерах тысячи людей веками прятались от властей могущественной империи. Обрывки магии, стягивающиеся в катакомбы, защищали лучше самых сильных охранных заклинаний. Любой человек или волшебник может попытаться здесь укрыться, и если катакомбы примут его, то они его и спрячут, и защитят.

Меня катакомбы приняли, я чувствовала это. Словно кто-то, уже свой здесь, замолвил за меня словечко. Я вполуха слушала гида, вдохновенно рассказывающего о первых христианах, а сама наслаждалась таким непривычным ощущением покоя и безопасности. Жаль, что здесь нельзя поселиться…

Глупая мысль. Глупая и дурацкая. Разве покоя я искала, когда сбегала из Австралии? Разве мне не было спокойно там, в тихом пригороде Сиднея, рядом с Дереком?

Дерек. Надо же, я вспомнила о нем, кажется, впервые с тех пор, как ступила на европейскую землю. Странно и даже страшновато, как легко я вычеркнула его из памяти. Словно его больше нет.

Меня вдруг пробрал холод. Могильный.

Нет, глупости! Это просто катакомбы навевают такие мысли. Склеп он и есть склеп, какая бы древняя магия его ни наполняла. И платье не успело высохнуть, а под землей холодно даже самым жарким летом.

Как в могиле.

Меня затрясло так, что даже зубы начали стучать. Я с трудом удержалась от желания бросить экскурсию и побежать к выходу, поскорее наверх, к солнцу!

Нельзя! Зачем-то же я сюда пришла. И надо не о глупостях всяких думать, не древние захоронения рассматривать, а искать то, зачем я здесь. Или того, ведь нет смысла себя обманывать — не предмет мне нужен, а человек. А главное — я ведь знаю, точно знаю, куда мне идти.

Просто боюсь.

Трусиха! Злость помогла мне справиться со страхом, и, хотя холодно было по-прежнему, я решила не обращать на это внимания. Дело прежде всего.

Экскурсия остановилась в очередной круглой комнате, и гид начал показывать какие-то надписи под потолком. Все подняли головы и стали внимательно вглядываться в полуистлевшие буквы, словно и впрямь что-то могли разобрать. А я сделала шаг назад, потом еще один и оказалась в боковом коридорчике. Никто не заметил. Тогда я шагнула за угол и быстро пошла в глубь катакомб.

Чего не лечат лекарства, излечивает железо;

чего не исцеляет огонь, то следует считать неизлечимым.

Гиппократ

Особо дорогие гости приходят так тихо, что не раздается ни шороха. Охранные заклинания не срабатывают, воздух недвижим. Но Вэнс умел чувствовать их присутствие. Ему не надо было оборачиваться, чтобы знать, кто стоит за спиной.

— Снейп.

— Вэнс.

Короткое крепкое рукопожатие, и оба тут же разошлись на безопасное расстояние. Директор Департамента Надзора вежливо указал гостю на кресло и даже сухо улыбнулся.

— Рад видеть тебя в добром здравии.

— А я рад видеть тебя во главе Надзора. — Снейп вернул ему столь же сдержанную улыбку.

— Неужели? Ну, хоть кто-то этому рад.

— Звучит не слишком оптимистично.

— Оптимисты у нас долго не задерживаются. — Вэнс открыл мини-бар. — Коньяк, виски? Или ты по-прежнему предпочитаешь красное сухое?

— По-прежнему. И как же уходят от вас оптимисты? Вперед ногами?

Директор Надзора сел в кресло напротив и внимательно посмотрел на гостя.

— Бывает и так.

— Как в Австралии?

Вэнс усмехнулся и откупорил бутылку, не сводя, однако, глаз с собеседника.

— Теперь понятно.

— Понятно что?

— Понятно, почему ты появился только сегодня. Я ждал тебя еще на прошлой неделе. Значит, ты был в Австралии?

Снейп пригубил вино и одобрительно кивнул.

— Провел собственное небольшое расследование.

— И много интересного узнал?

— Достаточно. Но не об убийстве.

— Разумеется, — Вэнс прищурился. — Скажи еще, что ты летал туда убийство расследовать.

— И его тоже. Что твои люди успели выяснить?

— Немного.

— Не скажешь?

— Не имею права. И не пытайся проверить на мне свою легиллименцию, это бесполезно.

Снейп откинулся в кресле и небрежно сказал:

— Мне это и не нужно. Я знаю не меньше твоего.

— Был в доме Анны Смит?

— Да, — Снейп демонстративно добавил в голос еще больше небрежности. — Твои ребята неплохи.

— Но хуже тебя, ты хочешь сказать?

— Ты и сам это знаешь.

Вэнс встал и прошелся по кабинету, поигрывая бокалом, но при этом ни на секунду не выпуская гостя из поля зрения.

— По старой дружбе советую, Снейп, не иди против Надзора. Допустим, ты справишься со мной…

— Ты мне льстишь, — усмехнулся Мастер Зелий.

— Я сказал — допустим. Но ты не справишься со всем Надзором. Ты все же один.

Усмешка Снейпа стала жестче.

— Есть еще Поттер. А за ним Аврорат.

— Хочешь стравить Надзор с Авроратом?

— Это было бы несложно, вы сами прилагаете к этому максимум усилий.

— Разве? — Вэнс сел и счел своим долгом изобразить удивление.

Снейп поморщился.

— Не паясничай, тебе это не идет. Почему Поттеру не сообщили об Австралии? Убийствами занимаются авроры, а не надзиратели.

Директор Департамента Надзора скривился, словно попробовал какую-то гадость, и поспешно сделал глоток вина.

— Приказ Министерства Магии. Мистер Поттер — заинтересованное лицо и может помешать объективности расследования.

— А горящие жаждой мести Надзиратели, разумеется, будут абсолютно объективны?

— Мне это тоже не по вкусу, — хмуро ответил Вэнс, — но приказы Министерства не обсуждаются.

— Интересно.

— Полагаю, я должен спросить, что именно тебе интересно?

— А сам не догадываешься?

— Догадываюсь, — Вэнс помедлил, отпил еще вина и наконец неохотно сказал: — Но предпочитаю помалкивать.

— Собираешься стать политиком? Или у тебя здесь прослушка? — Снейп внимательно осмотрел кабинет.

Вэнс с явным интересом проследил за тем, как под взглядом Мастера Зелий вспыхивают и становятся видимыми все охранные, заглушающие и прочие чары. Разумеется, кабинет был идеально защищен как от нападения, так и от прослушивания. Но столь дорогому гостю вся эта защита была все равно, что детские игрушки.

— Впечатляющая демонстрация мастерства, прими мои бурные и продолжительные аплодисменты. Теперь веришь в мою искренность?

— Нет.

— И не надо. Учти просто, что я учусь держать язык за зубами. В моей работе это не лишнее. Но можно и прямо. Тебя интересует, кто стоит за этим приказом? Отвечаю — не знаю. Но тоже хотел бы знать, кто и почему навязывает свою волю Министерству.

— Главное — как? У кого столько власти и влияния?

— Ты меня спрашиваешь?

— Разве у Надзора не на всех есть досье?

Вэнс нахмурился.

— Есть, но не такие полные, как хотелось бы.

— Значит, ты уже искал, — Снейп не спрашивал, а констатировал факт.

— Разумеется.

— И?..

— И ничего.

— Совсем?

Директор Департамента Надзора сцепил пальцы в замок и жестко отчеканил:

— Я. Не. Лгу. И дело не в том, что ты мой старый друг. Просто я верю в закон. И очень не люблю, когда кто-то подминает его под себя.

Снейп задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику кресла.

— Верю. Поэтому и рискну обратиться к тебе с личной просьбой.

Вэнс без удивления или насмешки сказал:

— За тридцать пять лет знакомства это первая личная просьба. Даже интересно. Я слушаю.

— Проконтролируй это расследование. Чтобы все было по закону, без самосуда. Даже если она убийца…

— Есть основания не верить? — руководитель Надзора бросил на гостя пронизывающий взгляд.

— Да.

— Основания или эмоции? Ты знаешь, кем ей приходился убитый?

Но Снейп словно не заметил провоцирующей резкости его тона. Внимательный взгляд Вэнса не уловил ни изменений в лице, ни даже подрагивания пальцев.

— Знаю. Но я умею абстрагироваться от эмоций. Поэтому повторяю — даже если она убийца, то пусть тогда предстанет перед судом. Пусть доживет, — он выделил это слово, — до суда.

— Есть основания опасаться?..

— Да.

— Какие? — Вэнс решил настоять.

Снейп вдруг криво усмехнулся.

— Будто сам не понимаешь? Сколько у тебя Печатей Молчания? Три? Пять?

— Четыре.

— А сколько лет ты в Надзоре?

— Почти четверть века.

— И за столько лет не было более важных тайн?

Вэнс промолчал. Вопрос попал в самую цель — именно это его и беспокоило. Что настолько важное нужно было скрыть в этом достаточно банальном деле? И от кого это нужно было скрыть?

Снейп с той же кривой усмешкой следил за его колебаниями.

— Так ты мне поможешь?

— Нет, — Вэнс покачал головой. — Не имею права. Но и мешать не буду. И обещаю — закон будет соблюден. Я лично назначу людей для расследования дела Анны Смит.

Мастер Зелий поставил бокал и поднялся.

— Спасибо. — Но, не дойдя до двери, он вдруг остановился. — Еще один вопрос.

— Да?

— Почему ты меня называешь «дорогим гостем»?

Вэнс хмыкнул. Старый друг не меняется — прочитал все-таки мысли. И не мог не сообщить об этом. Ну что же, у каждого свои слабости.

— Просто визиты таких гостей всегда обходятся очень дорого.

Когда дверь бесшумно закрылась, Вэнс снова сел в кресло и устало потер ноющую руку. Печать горела, словно свежий ожог.

Вивиан остановила машину недалеко от ворот и вытащила зеркальце. Диего не тот мужчина, перед которым можно показаться с блестящим носом или размазавшейся косметикой. Самая большая удача в ее жизни — красивый, богатый, а главное — свободный. Никаких жен и детей, никаких стонов о том, что истинный католик не может разводиться, никакой финансовой зависимости от жены.

Дурой надо быть, чтобы упустить такого. Правда, его мама… Вивиан поежилась, вспомнив сеньору Монтана. Но с другой стороны, у кого из мужчин нет мамы?

Она решительно сунула зеркальце обратно в сумочку и подрулила к воротам. Камера наблюдения сразу же развернулась в ее сторону.

— Вивиан Хименез к сеньору Монтана.

Ворота открылись, и Вивиан осторожно въехала во двор. Не то чтобы она плохо водила или места было мало, просто машина у нее была не собственная и очень-очень дорогая. На своей она не рисковала представать пред светлые очи сеньоры Монтана. Хорошо, есть, у кого одолжить Бентли, по большой дружбе, разумеется. Не приведи Господи ее теперь поцарапать, одно крыло этой машины наверняка стоит больше, чем квартира Вивиан в Сан-Паулу.

— Виви! — Диего неторопливо спустился по широкой лестнице своего великолепного особняка. Высокий, в белом костюме, который так подходит к светлым волосам. Вивиан вздохнула — европейский аристократ, что и говорить. Как же трудно ему соответствовать.

Вышколенный слуга с поклоном открыл дверцу машины, и девушка грациозно вышла. Впрочем, ее старания пропали впустую, поскольку внимание Диего полностью сосредоточилось на автомобиле.

— Бентли? Continental GT! — Он по-мальчишески присвистнул, потеряв на мгновение свою аристократическую сдержанность. — У тебя прекрасный вкус. Я видел, как ее представляли на автосалоне в прошлом году, и даже подумывал приобрести. Но maman сказала, что она слишком женская.

— Наверное потому, что ее Ким Кэтралл рекламирует, — томно улыбнулась Вивиан. Ну что же, машина впечатление произвела, это хороший признак. Мужчины так серьезно относятся к автомобилям, даже смешно.

— Диего! — слуга поспешно распахнул дверь, и на крыльце появилась ослепительно элегантная сеньора Монтана. Вивиан посмотрела на нее с искренним восхищением и завистью. У таких эффектных женщин не бывает возраста. — Ты куда собрался? — спросила та по-английски.

По лицу молодого человека скользнула тень.

— Мама, я же просил тебя не вставать, ты больна, — произнес он тоже по-английски и поспешно взлетел по лестнице, перепрыгивая через две ступени. Вивиан даже глаза вытаращила. Вот уж не подумала бы, что он может так скакать. Всегда такой важный и сдержанный…

— Я прекрасно себя чувствую, — резко ответила сеньора Монтана. Ее красивые светлые глаза скользнули по машине, потом по Вивиан. Бледное лицо искривила злая гримаса. — Рыжая? Ты опять завел себе рыжую подружку? Вот почему ты пытаешься убедить меня, что я больна? И куда ты с ней собрался?

— В церковь, мама, в церковь, — терпеливо ответил Диего, делая знак слуге. — Мы в Бразилии, здесь все ходят в церковь на Рождество.

— Не заговаривай мне зубы! — взвизгнула сеньора Монтана. — Почему она рыжая?

Девушке вдруг стало страшно. Она уже видела мать Диего, и та неизменно окатывала ее ледяным презрением. В этом ничего особенного не было, Вивиан давно привыкла к снобизму аристократии. Но сейчас сеньора Монтана смотрела на нее с такой откровенной злобой, с такой бьющей через край ненавистью. Ее лицо дергалось в нервном тике, а тонкие пальцы с неожиданной силой рвали на куски кружевной шарф.

— Я могу покраситься, — неуверенно пискнула Вивиан, не зная, что тут можно сказать.

— Это неважно, — сеньора Монтана оттолкнула сына и стала быстро спускаться, придерживая одной рукой свое узкое белое платье, — ты все равно будешь рыжей! Я знаю, что ты рыжая. Рыжая!

Она как-то странно махнула рукой.

— Мама! — Диего попытался перехватить ее, но не успел.

Из пальцев дамы вырвались серебристые лучи, изогнулись, словно змеи, оплели остолбеневшую от ужаса Вивиан и швырнули ее на крышу Бентли. Она взвыла от боли, попыталась вырваться, но бесполезно — жгучие лучи врезались в кожу, оставляя кровавые рубцы. Один луч охватил ее горло. Вивиан захрипела, но, теряя сознание еще успела увидеть, как из ладоней Диего вылетел алый шар и сеньору Монтана закрыла мерцающая пелена.

* * *

— Жива?

— Жива, с такими ничего не делается. Память сотрете, и будет как новенькая. А насчет ушибов — скажете, что она в аварию попала.

— Может быть, лучше вы? Я бы предпочел не пользоваться магией без крайней нужды.

— Как вам будет угодно, сеньор Монтана.

Вивиан не шевелилась и не открывала глаза. Она вообще удивлялась, что жива. Безумное лицо сеньоры Монтана и жуткие лучи — это все так не укладывалось в привычный мир. А Диего, кажется, нисколько и не удивился. Для него это нормально? А может… В голову Вивиан пришла ужасная мысль — а может, она просто сошла с ума?

— Сеньор Монтана, — снова послышался тот же голос, который советовал стереть ей память, — вы не знаете, отчего произошло обострение? Я был уверен, что ваша матушка после курса терапии будет себя прекрасно чувствовать еще не меньше недели. Она принимает лекарства?

— Принимает она ваши наркотики, — с неприязнью ответил Диего. — Я сам за этим слежу.

— Так в чем же дело?

— Сегодня утром какой-то идиот дал ей газету. Вот, посмотрите.

Послышалось шуршание, а потом доктор (по крайней мере, Вивиан определила собеседника Диего как доктора) хмыкнул.

— Красотка, что и говорить! Значит, вышла из тюрьмы? По амнистии. Да, сеньор Монтана, я вам не завидую. Оскорбленная женщина опаснее, чем торнадо.

— Я больше опасаюсь не ее.

Доктор снова хмыкнул.

— Ах да, ваш знаменитый профессор, у него ведь тоже к вам большой счет. Точнее, к вашей матушке. Ну, тут уж ничего не поделаешь, он нам не по зубам. А вот от амнистированной барышни можно попробовать избавиться. Я могу найти подходящих людей и…

— Исключено, — отрезал Диего, — ее смерть активирует Метку и погубит всех нас.

— Не преувеличивайте, сеньор Монтана, — хихикнул доктор, — вы, как всегда, сумеете выплыть. А ваша матушка уже недееспособна, ей ничего особо страшного не грозит. А вот живой эта прелестная особа куда опаснее именно для вас.

— Я сказал — исключено, — в голосе Диего мелькнула ярость, почти такая же безумная, как у сеньоры Монтана.

Доктор помолчал, потом потрепал волосы по-прежнему притворяющейся, что она без сознания, Вивиан и сказал:

— Значит рыжая… мда, понятно… — и резко сменил тон на деловой: — Машину вашей подружки надо подправить. Думаю, собственные шрамы ее напугают гораздо меньше, чем вмятины на Бентли.