Вальсирующие пары утомили Джона своим однообразием. Бал был дан бездарно, по его мнению. Одно только убранство поместья Булдстроут раздражало своей яркостью и пышностью. Одному Богу известно, зачем он подарил Грегори Булдстроут такую любовь к навязчивому барокко и асимметричному рококо. Впрочем, если бы завзятый приверженец готики научился уважать чужие вкусы, он бы по достоинству оценил старинное поместье. Зал был окружён массивными колонами, с каждой из которых спускались круглые лестницы с живыми балясинами в виде засохших ветвей, которые непрерывно росли и обхватывали перила. Звездчатый свод и огромные окна вычурной формы, откуда свет совершенно не проникал, добавляли залу ещё большей пышности. Конечную точку ставили многочисленные полотна с изображением греческих персонажей, выполненные в самом строгом барокко, а потому все невероятно друг на друга похожие.
Джон прикрыл глаза и тут же распахнул их, так как на своей шее почувствовал локон мягких волос. В это же мгновение он услышал шёпот и почувствовал лёгкое прикосновение губ у своего уха.
— Джон, почему ты не приглашаешь меня? Гойл отдавил мне уже все ноги, он совершенно не умеет вальсировать…Пойдём, милый, потанцуем…
— Паркинсон, у меня нет настроения, — устало вздохнул Джон, после чего без каких-либо извинений встал и вышел из зала.
— Надменный мерзавец никак не научится хорошим манерам, — зло прошипела разгневанная девушка вслед закрытой двери.
Оказавшись в знакомой анфиладе, Джон бросил взгляд на старинные часы. У него было ещё пятнадцать минут свободного времени.
Он устало встряхнул головой и направился к дубовому столу ручной работы, где стояло виски, и лежали какие-то бумаги. Налив себе выпивку, он утонул в глубоком кресле возле камина и схватил книгу с журнального столика. «Магические метаморфозы непознанного уровня» утомили и без того уставшее сознание сложными формулировками и новыми терминами. Глаза закрывались сами. Через минуту тяжёлая книга с грохотом рухнула на резной паркет, а вслед за ней выпал из аристократической кисти и хрустальный бокал с недопитым напитком, разбившись вдребезги.
Изо рта молодого человека текла алая кровь.
* * *
Судья не верит присягам. Он и сам присягал.
Альбер Юссон
Грегори Булдстроут устало потёр переносицу. Авроры, казалось, заполонили всё поместье. Гостей допрашивали в отдельных комнатах.
— Да говорю же я вам, всё было как обычно. Вы же знаете, званые обеды и балы — не редкость в наших кругах, — последние слова Грегори произнёс с особым высокомерием и надменностью. Пожилой сухонькой волшебник в потёртой мантии, заведовавший этим отрядом авроров, смотрел на хозяина живыми глазами и всё время хмурился.
— В свете последних событий, мистер Булдстроут, ВАШ круг находится под самым тщательным присмотром авроров, насколько вы понимаете, — начальник сделал паузу, как бы ожидая соглашения. Грегори кивнул, припоминая как в последнее время всё более сложно было добиться разрешения на проведение подобных мероприятий. Авроры следили за каждым их шагом. Встречи со всеми Пожирателями стали настолько редкими, насколько это было возможно. Хозяин был очень недоволен. — И подобное событие только ещё больше бросает на вас тень, — Грегори опять кивнул, — Вы должны понимать, что при всём моём уважении к ВАШЕМУ кругу, — аврор натянуто улыбнулся, — я не могу упустить из виду того факта, что мальчишка мёртв.
— Не считаете ли Вы, что кто-либо из нашей семьи убил его? Мои гости не могли быть в той части замка, они все были на балу…
— А в этом мы разберёмся…
— Разбирайтесь хоть до посинения! — воскликнул доселе сдерживавшийся Булдстроут, — Кого вы ищете здесь? Волан-де-Морта? — аврор не вздрогнул, только обратил свой живой взгляд на хозяина поместья.
— Убийцу. Кем бы он ни был.
— Признайтесь, мистер…
— Стифил.
— Мистер Стифил, признайтесь, вы хотите всех нас усадить в Азкабан…
— Хочу. И я это сделаю, когда вас поймают за горло, — холодно ответил начальник и поднялся с места. К нему подошёл парень лет двадцати пяти с растрепанными волосами.
— Ну что, Майкл, что нового?
— Мистер, причину смерти не могут установить даже эксперты, — парень смешно округлил глаза и почесал затылок, — говорят, что это похоже на древнюю магию Скифов, но чтобы её осуществить потребовалось бы не менее часа, а тут…доли секунды… К тому же, они утверждают, что палочка не использовалась…
— Есть что-нибудь кроме трупа?
— Да, надпись из его же крови, вот, взгляните, — парень достал фотографию, где была запечатлено одно лишь слово: «Equality»
— Ладно, Майкл, — аврор протёр глаза обеими ладонями, — скажи людям, чтоб отпускали всех, мы и так их продержали дольше положенного. Эти ж птицы высоко летают, могут и работы лишить за несанкционированную задержку…
— Но сэр… Ещё пару часов и мы обязательно что-нибудь найдём…ну не можем же мы их просто так отпустить! — начальник посмотрел на парня усталыми глазами.
— Нет, Майкл, можем, и всю жизнь отпускали… — Стифил отвернулся и зашагал к выходу, насвистывая какую-то песенку.
Грегори следил за ним очень внимательно. Если бы он сам знал, кто убил его двоюродного племянника, он бы саморучно отдал его в лапки аврорам. Но произошло что-то выходящее из меры ожидаемого. Ужасный страх прорвался в душу хозяина поместья. «А если заговор? Неужто Хозяин решил сократить наш список, выбирая самых достойных? Надо поговорить с Малфоем…» — и Грегори незаметно исчез из комнаты.
Глава 2.
* * *
Где начало того конца, которым оканчивается начало?
Козьма Прутков
Мужчина смотрел немигающим взглядом за первокурсником, который силился изо всех сил добежать до замка вовремя и не опоздать на урок. Мальчик два раза чуть было не упал, его волосы сильно взъерошились, шарф был готов сорваться с него в любую минуту, сумка была расстегнута и из неё падали какие-то пергаменты. Мужчина улыбнулся своим мыслям. Мальчик опоздает. Вот уже и звонок, а мальчик только подбегает ко входу в замок. Из Северной башни было видно всех опаздывающих.
— Профессор!
Мужчина обернулся. Перед ним стояли Гарри Поттер и Рон Уизли. На лице первого читалось красивое равнодушие ко всему, чтобы ему сейчас ни сказали. Рон явно нервничал. Впрочем, для него это было обычным состоянием в последнее время.
— Я вас жду уже более пяти минут. Мистер Поттер, вам, по-видимому, никто не рассказывал о пунктуальности в детстве?… А от вас, мистер Уизли, я просто не ожидал ничего другого…
— Профессор, очень сложно попасть за десять минут из одной части замка в другую. Урок уже начался. Мы бы не хотели терять время впустую… — Гарри спокойно и устало посмотрел на мужчину.
— Вы сильно изменились, мистер Поттер, — Снегг обошёл мальчиков и сел за стол, — впрочем, это к лучшему. Я думаю, что при такой здоровой рассудительности вы не станете возражать против отъезда из Хогвартса на период зимних каникул.
— Но сэр… Я не хочу уезжать… Я хочу остаться на Рождественский бал…
— Разве я употребил выражение «Хотите ли вы»? Это не моё распоряжение, мистер Поттер. Профессор Дамблдор вернётся не раньше конца января. Это он известил меня о своём желании.
— В таком случае, пусть он известит об этом МЕНЯ!
— Вы забываетесь, — повысил голос Снегг, — до конца января Я исполняю обязанности директора по желанию самого директора. Вам понятна моя мысль? Вас. Здесь. Не будет.
— А если я не уеду? — Гарри с вызовом в глазах посмотрел на директора.
— Вы уедете. — Профессор нагнулся вперёд.
— А если нет?
— Вы. Уедете.
— А если нет? — с каким-то садистским упорством повторил Гарри в желании убить Снегга прямо сейчас.
— Тогда я ЗАСТАВЛЮ вас это сделать, — зловеще прошипел профессор.
— Посмотрим, — бросил Гарри и, взяв за руку бледного Рона, пулей вылетел из комнаты, громко захлопнув дверь.
Профессор опять улыбнулся своим мыслям.
— Он уедет, — сказал он голой стене, — уедет…
* * *
Всё чаще я по городу брожу.
Всё чаще вижу смерть — и улыбаюсь…
А. Блок
— И что вы с ним сделаете?
— Сначала я покажу ему ад. Я начну медленно резать его живое тело. Он будет кричать, извиваясь от боли, его кровь попадёт мне на губы, и я заставлю его слизать её. Свою же кровь. И я заставлю его есть своё же мясо. И он будет кричать в диком ужасе. А потом я перестану резать, и он поймёт, как я гуманен, как я добр к нему. И он будет подчиняться только мне. И он никогда не уйдёт от меня, потому что только я смогу любить его изуродованное тело. О да… я его изуродую…
— Зачем?
* * *
Смерть превращает жизнь в судьбу.
Андре Моруа
Тонкс стучала каблуками по одной из немноголюдных, но очень милых улиц в центре волшебного Лондона. Миниатюрные балкончики жилых домов были заставлены живыми цветами, которые добавляли какую-то летнюю экзотичность в зимний пейзаж города. Падал мокрый снег, яркие волосы Тонкс намокли и завертелись в крупные локоны (неслучайно, разумеется). Настроение от всего этого было поднятое. Во-первых, Тонкс с детским восторгом относилась к снегу и к зиме в общем. Ей казалось, что вот-вот должно произойти что-то такое, отчего она станет самой счастливой на свете, отчего все люди обязательно засветятся, и уже будут светиться до глубокой старости, ходить друг к другу в гости и пить чай с ванильными ватрушками. И даже несмотря на то, что каждая зима не приносила ничего подобного, Тонкс верила, а если и не верила, то по привычке, может даже подсознательно, ждала этого чуда. А во-вторых, за вон тем домом с красной черепичной крышей, под узорной вывеской «Winter paradise» Тонкс ждал молодой человек, с которым она начала встречаться на прошлой неделе, который очень умело управлялся с маггловскими приборами и шутил на серьёзные темы, но совершенно не умел готовить и пить спиртное. Вот он, он ей улыбается.
— Майкл! — девушка обняла за шею лохматого паренька, который тут же поцеловал её в губы и увёл внутрь ресторана.
Они заняли столик возле окна. Вид из него был настоящей сказкой: живописные сугробы, дети со снеговиком в остроконечной шляпе и щербатой улыбкой, снег, снег, снег… В ресторане играло фортепиано, и кто-то пел, но его не было видно. Звёздная пыль падала с потолка, превращаясь у земли в маленькие белые лепестки полевых цветов, поэтому весь пол казался заснеженным. Майкл заказал каких-то блюд и бутылку шампанского: сегодня у них юбилей — неделя.
— Почему ты грустный? — спросила Тонкс обычно оживлённого Майкла.
— На работе…
— Опять ваш отряд ночью дежурил?
— Да дело не в ночи… Понимаешь, в поместье Булдстроут была очередная вечеринка, и там убили паренька…
— Неужели! — немного обрадовалась девушка, — Наконец-то Пожиратели дали нам повод…
— Нет, милая, — Тонкс осеклась, — убили ИХ парнишку… Он приехал недавно из престижной осетинской школы… Ему лет 18 было… Он чистокровный волшебник чуть ли не шестнадцатого поколения, понимаешь… И мы допрашивали, смотрели, искали… и ничего не нашли, не узнали, только нервы потратили. Эти аристократы кого угодно в могилу сведут… Их всех пришлось отпустить…
— Наверняка кто-то решил сдвинуть наследника, или Пожиратели наказали за невыполнение какого-нибудь задания…
— Шеф тоже так считает, но он очень обеспокоен…спасибо, — им принесли шампанское и разлили по бокалам, — ладно о работе… У нас сегодня праздник. Давай за то, чтобы мы всегда были вместе. Я тебя так люблю, что ты даже себе не представляешь! — они чокнулись бокалами.
Едва Тонкс успела подумать, что жизнь вроде в русле, и выпить искристого напитка, как у неё запищал навигатор, что означало, что её ищет начальство. Майкл, будучи знакомым с этой системой (в конце концов в одном месте работали), обречённо улыбнулся:
— Ты нужна не только мне…
— Прости меня, — девушка улыбнулась и поспешила в туалет.
В туалете никого не было. На экране волшебного навигатора исчезло лицо абонента в тот же самый момент, как только Тонкс достала его из сумки. Обычно начальник был готов ждать начала ледникового периода, но до девушки всё-таки достучаться. А сейчас… и был ли это начальник? Их пароли навигаторов висели по спискам в фойе, так что любой мог ими воспользоваться…
— Что за…?
Тонкс подошла к умывальнику и осмотрела себя в зеркале. Она всё ждала, когда же звонок повториться, но навигатор молчал.
Внезапная боль внутри живота заставила её согнуться пополам и упасть на пол. Изо рта хлынула кровь… итальянская плитка закружилась перед глазами — и всё исчезло.
Крашеная блондинка с пышными формами, зашедшая в туалет припудрить свой и без того запудренный нос, истошно закричала, увидев на полу скорчившуюся девушку в луже крови. Рядом, на дорогой итальянской плитке цвета африканского змеевика, была алой кровью выведена надпись: «Equality».
Девушка была мертва. Блондинку пришлось долго откачивать успокоительными зельями.
Глава 3.
* * *
*
Закройте дверь перед всеми ошибками,
и истина не сможет войти.
Рабиндранат Тагор
Некогда весёлый и постоянно жизнерадостный Майкл вот уже второй час смотрел в одну и ту же точку. Даже мистеру Стифилу, многое повидавшему на своём веку, было страшно смотреть ему в глаза: столько немого холода, столько холодной, почти садистской боли, что на глаза старику наворачивались слёзы. Но никто не плакал. Привыкшие к смерти привыкли не плакать…
— Майкл… Ты же знаешь порядок, мы должны… поговорить с тобой…
— Я подозреваемый? — шёпотом спросил парень у своей точки.
— Нет, конечно… Тонкс убил тот же человек, что и вчера у Булдстоутов. Он оставляет подпись. Это больше смахивает на маньяка, чем на последователя Волан-де-Морта.
— А если их много?
— Мы бы о них знали…
— Вот и узнали…
— В любом случае, у них должен быть вождь. Получается, этот человек должен бросить вызов не только министерству, но и Лорду… Поэтому я и склонен думать, что это одиночка…
— В таком случае, этот ваш одиночка — настоящий профи, — к ним подошёл толстый волшебник с красным лицом и добродушными глазами, — эксперты опять не могут определить причину смерти…
— Отравление, — твёрдо сказал Майкл. Двое авроров обернулись в его сторону.
— Отравление сильнейшим ядом, возможно неизвестным, или неизученным, раз эксперты не могут разобраться… — медленнее повторил молодой человек.
— Откуда ты знаешь, мальчик мой? — нахмурился ещё больше Стифил.
— Вспомните, Джон пил виски, мы с Тонкс — шампанское…
— Это мысль.…Значит, наш маньяк ещё и зельедел высокого уровня. Мастер своего дела. Но остаётся непонятным всё остальное: кто, как и зачем…
* * *
**
Все люди рождаются свободными
и равными в своем достоинстве и правах.
(Всеобщая декларация прав человека)
— Зачем?
— Я не могу по-другому. Я кажется родился с этим…
— Чтобы убивать?
— Нет…я не хочу их убивать…я их всего лишь спасаю…
— От чего?
— От смерти…
— Вы убиваете их сами…какое же это спасение?
— Я спасаю их от смерти, они не видят её лица. Они не успевают увидеть. Я не хочу их убивать, я просто хочу быть их спасителем…Гарри Поттер ведь никого, кроме себя, не спас, а я спасаю людей от смерти…
— Всех?
— Да. Все люди равны. Это только идиоты делят мир на чистую и грязную кровь — смерти всё равно. Перед ней все равноправны…
Глава 4.
Часть 2. Власть смерти.
И так ли велика твоя вина?
Шел не туда, хотелось слишком много.
А этот путь — то круто, то полого,
А ты всегда всему наперекор.
И ты впервые обратишься к Богу:
«Дай радости идущим на костер!»
……………………………
И снова кровью ночь обагрена,
И снова смерть у каждого порога,
И страшен бледный луч луны двурогой,
Тяжелый серп начищен и остер.
Одна надежда и одна подмога:
«Дай радости идущим на костер!»
Стихи, (с) А. Романов, «Феникс»
(*)
Настроение было испорчено. Предновогодние подготовки заняли у них добрую половину декабря. Гарри пригласил на бал Джинни. Он не знал почему. Просто проснулся ранним воскресным утром, и решил, что Джинни очень изменилась, она стала…раскрепощённее, свободнее в отношениях с людьми и с парнями в частности. Если бы Гарри лучше знал себя и попытался разобраться в сложившейся ситуации, он бы понял, что его просто задевал тот факт, что Джинни больше не испытывает к нему ни капли былой влюблённости. Она не была красавицей, не было идеальности ни в фигуре, ни в лице, но в ней было что-то неуловимо обаятельное. Её эта резкая дерзость, почти детская, была такая милая и гармоничная с ней самой, что к Джинни тянуло не только как к человеку, но и как к девушке во всех отношениях. Обо всём об этом Гарри не думал. Даже не пробовал задуматься, дабы не перегружать и без того загруженную голову. Его тянуло — и он шёл. И он её пригласил, и не переживал, как в своё время с Чжоу, и Джинни солнечно улыбнулась и задорно подмигнула: «Окей!» А сейчас всё летело к чертям. Весёлый вечер в дружной компании с девушкой, которая будет смеяться и задорить своей непринуждённостью, с друзьями — вечер, в который можно будет забыть о Волан-де-Морте и наконец-то расслабиться…всё к дьяволу.
Он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. «А что, если я действительно никуда не уеду? В конце концов, у меня есть на это право… Я никуда не поеду.… И что сделает Снегг? Ничего.… Потому что я ему об этом не скажу.…Ха.… Не думаю, что он появится на балу больше, чем на пятнадцать минут.… Но Дамблдор… Что-то случилось, раз он просил уехать. Мне угрожает опасность? Тогда я тем более никуда не поеду.…И главное — никакой возможности связаться, никакусенькой!!!!!!! Снегг, Снегг, Снегг… Ты заставишь меня? Заставь.…Заставь, будет интересно посмотреть.… А если и вправду заставит? Меня? Н-е-е-е-ет…. Быть того не может… или может? Не, может, конечно, эта тварь и мёртвого достать может… Господи, Сириус, ну почему ты оставил меня совсем одного?» — и не успел Гарри пожалеть себя как следует, как в комнату влетела почтовая сова.
Гарри отвязал конверт и обнаружил ровный каллиграфический почерк Дамблдора. Гарри нахмурился. Директор писал только в случае крайней необходимости…
« Дорогой Гарри!
Я знаю, как тебе трудно послушаться меня. Но прошу тебя, прими это как приказание. Ты обязан поехать к Дурслям. Обязан, понимаешь? Я потом всё объясню. Сейчас в Англии творится что-то странное и ужасное… Я не могу объяснить в письме…
Уезжай завтрашним поездом на 19:00. На вокзале тебя встретят.
А. Д.»
Гарри перечитал несколько раз. «Что такое творится в Англии? Мне кажется, я сделал достаточно, чтобы меня известили, если бы Волан-де-Морт начал действовать в открытую. Ладно, может, у вокзала меня встретят из Ордена и всё объяснят? Надо сказать Рону и Гермионе, что я уезжаю. А, да… И Джинни нужно предупредить»
Гарри поднялся и направился к выходу.
Жёлтая сипуха вылетела в окно и полетела к родной совятне.
Эта часть плана прошла на ура.
* * *
Не загадывай надолго,
будь в надеждах осторожен:
Колесо судьбы коварно,
поворот любой возможен.
Хусрави
Снегг смотрел, как Поттер тащит свои чемоданы по направлению к карете. Так усиленно… С ним шли Уизли и Грейнджер, и ещё кто-то, тоже гриффиндорец. Поттер сел в карету и уехал. Профессор дождался, пока экипаж не скроется из виду, а затем пулей побежал вниз, в подземелья. Миновав десять тысяч коридоров и лестниц, которые здорово заметали следы при любой слежке, Снегг оказался в тусклом коридоре, освещаемом лишь единственной свечой в бронзовом подсвечнике на выщербленной и сырой стене. Свечой, которая никогда не гасла. Что-то было не так. Мужчина чувствовал какое-то беспокойство. Он резко остановился и прислушался. Надеясь на свои идеальные обоняние и слух, он простоял так с минуту, но, ничего не услышав, пошёл дальше. Его шаги глухо отдавались в тёмном длинном коридоре с призрачными отблесками свечи, и эти шаги пугали его самого. Снегг много раз оборачивался в холодном поту, но сзади никого не было. И вот, наконец, эта дверь. Четыре заклинания — сложная комбинация паролей, — и дверь поддалась, впуская внутрь. Снегг зашёл в полупустой зал и как можно тише закрыл дверь. Всё чаще он работал без света, только иногда пользуясь палочкой, потому что чувствовал рядом ещё кого-то. «Паранойя, это паранойя». Но паранойя превратилась в настоящую фобию, и временный директор работал на ощупь. В зале не было окон, и поэтому воздух был пропитан гнилой сыростью. Это место находилось где-то под озером, по крайней мере, так думал Снегг. Он прислонился затылком к только что закрытой двери и прикрыл глаза. С каждым днём приходить сюда было всё более и более тяжело и страшно. Его бросало в пот при мысли, что кто-то узнает о том, чем он тут занимается.
Он отстранился от двери и сделал пару шагов по направлению к креслу.
Внезапно он услышал, как чиркнули спичкой. Прямо перед ним зажёгся маленький огонёк, и неровная струйка дыма поднялась к потолку. Снегг замер и шумно вдохнул воздух. У него перехватило дыхание: самые страшные кошмары сбывались прямо на глазах. В это время огонёк был поднесён выше и выхватил своим слабым светом лицо Драко Малфоя. Тот подался чуть вперёд и демонически улыбнулся:
— Добрый вечер, профессор!
Снегг пытался вдохнуть хоть ещё немного воздуха, но ужас перед происходящим давал о себе знать. Он смотрел на призрачный огонёк спички, на дьявольскую улыбку Малфоя, и не верил своим глазам. Малфой заговорил снова, не меняя выражения лица:
— Профессор, я не нашёл, как здесь включается свет…поэтому решил зажечь его самостоятельно, — тут он дунул на спичку и маленький огонёк погас, оставляя после себя лишь сизую дымовую дорожку, но через мгновение — зал освещали тысячи свечей, так ярко, что глаза, уже привыкшие к темноте, ослепли.
Профессор сделал пару шагов назад от неожиданного эффекта. Он натолкнулся спиной на железный столик с колбами и слышал, как пара из них разбилась. Он в отчаянии оглянулся: яркий свет беспощадно раскрывал всё содержимое комнаты. То там, то здесь стояли железные столики с разными колбами и препаратами; стеклянные шкафчики с запрещёнными ингредиентами располагались длинным рядом у одной из стен; под каждым из столиков стояли клетки или террариумы со змеями, ящерицами, черепахами и спящими крысами; на полу и на столах, на шатких табуретках стояли банки со слизями. В центре зала находился длинный стол, покрытый белой простынёй, на которой лежала мёртвая собака с распахнутыми глазами и разрезанной брюшной полостью.
Малфой, не отрывая взгляда от профессора, обвёл правой рукой всю эту картину:
— И смотрите, что я нашёл?! — он улыбнулся шире, — чья-то лаборатория, профессор. Не находите ли вы странным, что в Хогвартсе кто-то решил обзавестись подобным занятием? Мне вот кажется, что это даже более, чем странно… А главное, моя находка совпала с кое-какими событиями… Скажите, профессор, вам ничего не передавали о загадочных смертях в Лондоне? Это ещё не вывели в прессу…но мне почему-то кажется, что вы знаете об этом? — он вопросительно поднял брови.
— Мистер Малфой, — обрёл голос Снегг, правда, очень тихий и неуверенный, но всё же голос, — о каких смертях вы говорите? И вообще я не понимаю, что это за маскарад, зачем вы сюда это поставили? — Снегг кивнул на стол с мёртвой собакой.
Малфой неожиданно расхохотался, и точно также неожиданно прекратил. Он вскочил с кресла, подошёл к одному из железных столиков и взял маленькую баночку тёмно-коричневого цвета. Не взглянув на этикетку, он быстро отвинтил пробку и поднёс баночку ко рту. Как только он наклонил голову, собираясь вылить в себя всё содержимое, Снегг сорвался с места и выхватил у Малфоя банку, которая упала на пол, разбившись вдребезги. Вылившаяся жидкость зашипела и мгновенно прожгла деревянный паркет.
Малфой поднял голову на профессора, который смотрел в одну точку и тяжело дышал.
— Профессор, — наиграно серьёзно произнёс Малфой, — вы спасли мне жизнь! Вот только никак не возьму в голову, откуда вы знали, что я пью яд? Послушайте, а может вы знакомы с этими препаратами, — он обвёл рукой комнату, и сделал шаг навстречу Снеггу, сокращая расстояние между ними до минимума, — при чём знакомы настолько, что знаете наверняка их расположение и, не глядя на этикетку, можете определить степень ядовитости содержимого, — зловещим и тихим голосом сказал Малфой почти на ухо профессору.
— Что вы хотите сказать, мистер Малфой? — еле слышно спросил Снегг: где-то в глубине его существа пряталась глупая надежда, что всё ещё можно уладить, если всё отрицать. Это был испытанный приём, которому его долго учили…
Малфой отошел от него и снова уселся в кресло. На этот раз его голос прозвучал холодно и уверенно, как будто речь шла о денежной сделке:
— Я хочу сказать, профессор, что всё это принадлежит вам. Я наблюдал за вами несколько дней и вот, наконец, раскрыл ваше логово. Не смотрите на меня с такой ненавистью, вы должны понимать, что я теперь заинтересованное лицо, — он холодно улыбнулся.
— Чего вы хотите?
Малфой снова расхохотался.
— Интересное положение, да, профессор? Ученик ставит учителю условия, а учитель, как затравленный щенок, стоит, потупившись, и ждёт роковых слов семнадцатилетнего парня.
— Мистер Мал… — повысил голос Снегг, который никак не ожидал подобного обращения, но Драко его перебил, подняв указательный палец:
— Не горячитесь, профессор, помните, что теперь от меня зависит ваше будущее…
— Чего вы хотите? — повторил Снегг сдавленно.
— Для начала, расскажите мне всё…
— Что? — «Только не это, только не Малфою…»
— Вы слышали мою просьбу… Я должен знать, что, чёрт возьми, тут происходит. Зачем, для чего и так далее, — Малфой победоносно усмехнулся, — а дальше посмотрим…
— А вы не боитесь, что я сотру вам память? — Снегг поднял горящие глаза и крепко сжал палочку под мантией.
— Нет, профессор, не боюсь. Я защищён от этого заклинания: думаете, я такой дурак? Я приобрёл щит в Лютом переулке за огромную сумму. И он мне пригодился, насколько вы можете заметить… Рассказывайте. Всё сначала…
— Вам не надо это знать, мистер Малфой.
— Да? — усмехнулся парень, — почему?
— Это может плохо кончится. Эта игра не для слабонервных…
— Не жалуюсь…
— Вас могут убить.
— Кто?
— Я. Например, — Снегг посмотрел исподлобья.
— Вам меня не запугать, профессор. Вы в моих руках. А если вы меня убьёте — Азкабан вам обеспечен. Сами понимаете, мои связи против этого, — он кивнул на труп, — говорите.
Снегг опустил голову, но через минуту размышлений сел на противоположное кресло и потёр лицо руками. Он предупредил. Остальное — не его проблемы. Драко вперил жадный взгляд, но молчание продолжалось ещё минут десять. Наконец, Снегг заговорил:
— Всё началось после Хогвартса…
Глава 5.
* * *
Этих демонов страшных вспугнуть?
Нет! Глаза отвратить, и не сметь, и не сметь
В эту страшную пропасть глядеть!
А. Блок («Чёрная кровь»)
Малфой сидел нахмурившись и недоверчиво смотрел, не отрываясь, на опущенную голову профессора, который вот уже как минут десять назад окончил свой рассказ. В зале стояла мрачная тишина, неподвижная как воздух перед грозой. После такого рассказа Малфою было не по себе. Какое-то тяжёлое беспокойство закралось в душу, и поневоле в ушах стояли слова профессора: «Вас могут убить» — «Кто?» — «Я. Например.»
Он узнал то, что знать не должен был, и теперь его уверенность в безнаказанности испарилась, как дым. А впрочем…
Малфой приоткрыл рот и снова закрыл его. Надо всё взвесить… Он чувствовал, что впутался в слишком липкую паутину. Наконец Драко слегка сморщился и тихо спросил:
— А что теперь?
Снегг поднял глаза. Если бы Малфой не научился держать себя в руках в своё время, он бы вскрикнул от удивления: в глазах профессора блестело злое торжество.
— Интересное положение, да Малфой? Ученик, который был пол часа назад уверен в своей непревзойдённой хитрости и уме, как затравленный щенок ждёт роковых слов учителя…
Снегг расхохотался. Малфой молча наблюдал.
— Нет, профессор, вы ошиблись, мы теперь в одной лодке. Убейте меня, и вся правда выплывет наружу.
Снегг расхохотался пуще прежнего. Малфой понимал, что его утверждения не убедительны. Спасительное решение пришло скорее от отчаянья:
— Профессор, а ведь я могу помочь вам. Я могу быть вам полезным.
Снегг остановился и очень внимательно посмотрел в лицо Малфою.
— Вы правы, мистер Малфой, вы мне поможете. Вы мне поможете.… Поможете… — и он снова зло рассмеялся.
* * *
Больше всего люди интересуются тем,
что их совершенно не касается.
Бернард Шоу
Беспокойный сон ворвался в эту ночь непрошеным гостем. Ей снилась череда картин, набор кадров, кажется, совершенно не связанных между собой. Кленовый лист мучительно медленно отрывается от мокрой ветки — кричит женщина и внезапно замолкает, как будто её убили — длинные коридоры, петляющие из стороны в сторону, которые слишком быстро несутся вперёд, и страшно упасть на повороте, врезавшись в косяк мокрой стены — и снова лист — и снова крик — и снова коридоры — а потом она пробует ключи в замке, ей нужно спешить, она боится. Но ключи не подходят, и она кричит от бессилия — и снова лист — и снова крик — коридоры — ключи — лист — и виселица. Последний эпизод кошмара — длится дольше всего, как будто именно к нему она шла с таким упорством, ради него мучилась — виселица, чёткая и ясная, а на втором плане — размытой акварелью серый фон с красными, кровавыми пятнами…
Джинни вскочила на постели. Она очень тяжело дышала, постель была смята, на лбу выступал холодный пот. Она огляделась — всё как прежде.
За окном мерно барабанил дождь, соседки спали за пологами кроватей, её полог упал на пол — она, видно, сбила его во сне. Сон оставил страшный отпечаток, теперь всё казалось нереальным, и все вещи сами собой напоминали о нём. Она всё ещё тяжело дышала. Наконец, решив успокоится, закрыла глаза и рухнула на подушку.
Завтра ответственный день, надо выспаться, глаза слипались, но страх, пробравшийся в недра организма, не давал заснуть. Джинни поворочалась ещё с минут десять и снова поднялась на кровати.
— Бред какой-то, — прошептала она и потрясла головой в надежде избавиться от тупых мыслей. Ничего не помогало.
Внезапно она услышала лай собаки. Джинни повернула голову к окну, но с её ракурса было видно только ночное небо и беспорядочный дождь, стучащийся в стекло. Джинни сползла с кровати, нащупав ступнями мягкие тапочки, и прошуршала к окну, встав вплотную. Из-за дождя ничего было не разобрать. Лаяла собака — это было совершенно очевидно, но какие собаки могут быть в Хогвартсе?!
— Что за…? — сморщилась девушка в яростной попытке разглядеть хоть какие-то признаки животного. Надо признать, тщетной попытке.
Наконец, лай прекратился. Собака видно стала скулить, но Джинни не была в этом уверена до конца. Она взглянула на свою кровать и, решив, что всё равно спать она не хочет, вышла тихонько из спальни. «Должно быть, из гостиной будет всё видно», — и Джинни в одном халатике вышла в гостиную Гриффиндора. Но и отсюда был виден только дождь.
Как только девушка отошла от окна и направилась уже было в свою спальню, лай возобновился с новой силой.
Джинни остановилась на лестнице. Что-то было не так.… Как будто её куда-то заманивали. От этой мысли она поёжилась — Реддл запечатлел огромную метку в её душе. Она быстро побежала вверх по лестнице — второй раз она не попадётся!
Но лай как будто усилился. Собака уже истошно орала, если можно так выразится по отношению к четвероногим.
Джинни медленно обернулась в сторону окна и замерла. Затем перевела взгляд на входную дверь. «Всего только один разик, ну я просто должна посмотреть! Я даже дверь не закрою — я только выйду посмотреть в окно, убежусь, что у меня галлюцинации, и пойду спать.… Ну, пожалуйста, иди спать сразу! Ты же знаешь, чем это всё обычно заканчивается! Ну, один только взгляд.…Один!» — не дожидаясь собственного ответа, Джинни быстро направилась к входной двери в Гриффиндор. Глаза загорелись — не то страхом, не то любопытством, не то детским трепетом перед неизвестным и, возможно, опасным, но приключением.
Когда она выбежала в холодный коридор, лай стал слышен в десять раз лучше. И тут до Джинни дошло, что собака лаяла в здании, а не на улице. Её лай раздавался по стенам, но не так сильно и не так громко, чтобы можно было определить это сразу.
Джинни замерла вместе со своим дыханием. В этот момент входная дверь захлопнулась, предоставляя картину спящей дамы на обозрение.
— Ну да…молодец, оставила дверь открытой! — зло прошептала Джинни самой себе. Но не спешила будить сторожа. Любопытство взяло своё, и девушка медленно, прислушиваясь и задерживая дыхание, пошла вдоль по коридору.
Вскоре собака стала скулить. Джинни пошла быстрее. Так было не страшно: она бежала бесшумно по холодному полу, держа тапочки в руках, чтобы не производить ненужных звуков, а может ещё и опасных. Голые ноги заледенели, но на них обращать внимания не было времени.
Миновав несколько знакомых коридоров, она резко остановилась: кто-то шёл в её сторону. Очень близко… Паника пробралась в душу и девушка стала судорожно искать место, куда можно спрятаться. Выбрав какой-то проём в стене, который всё-таки прекрасно просматривался с левого фронтона, она поспешила туда, вжалась в стену и затихла, прислушиваясь к шагам и уже почти неслышным поскуливаниям.
На другом конце коридора появилась фигура, которая держала, по-видимому, за шкирку, очень большую собаку. Глаза последней блестели. Джинни перестала дышать, когда они проходили мимо неё. Если бы человек в чёрном плаще посмотрел направо, он бы заметил её мгновенно, но он, похоже, был слишком занят собакой, которая, несомненно, вырывалась и постоянно скулила. Мужчина — определила Джинни, — был видно очень сильный, потому что животное он держал железной схваткой.
Только они отошли от проёма на пару метров, как собака рванулась вперёд. Мужчина удержал её, но для этого ему пришлось дёрнуться всем корпусом, отчего слетел капюшон, надвинутый до этого на глаза.
Джинни подвинулась так, чтобы видеть эту парочку. Когда капюшон человека слетел, её глаза расширились от удивления: в неярком блике ночных свечей отразились сальным блеском чёрные волосы. По летящей походке и вышеуказанной примете Джинни узнала в мужчине профессора Снегга.
Оставшуюся часть ночи она провела в жуткой бессоннице и полубреде.
Ночь выдалась неудачной.
Глава 6.
* * *
...своеобразен гений.
И собственным величием велик.
Е.А. Баратынский
Малфой молча наблюдал за поведением профессора. Тот, насмеявшись вдоволь, принялся расхаживать по залу неестественно быстрой походкой, потирая руки. Его глаза перебегали от одного предмета на другой и ни на одном не фокусировались. Если бы Малфой не знал Снегга достаточно, он бы точно определил в нём все признаки сумасшедшего. На операционный стол парень старался не смотреть: слишком жуткая картина.
Внезапно профессор остановился посреди комнаты. Его глаза заблестели от какой-то, казалось бы, эйфории.
— Я придумал, — тихо сказал он. Малфой не повёл и бровью, но в сердце закрались не слишком приятные подозрения. Он сел в кресло глубже и продолжил свои наблюдения.
Снегг подлетел к одному из низеньких железных столиков и встал перед ним на колени. Внимательно изучив этикетки баночек, он выбрал одну и, встав, перенёс её на свободный стол. Затем он открыл один из стеклянных шкафчиков у стены и выудил маленькую колбу, запечатанную грязной деревянной пробкой. В колбе был какой-то тёмный порошок, всего несколько десятков грамм, не больше. Она тоже оказалась на столе рядом с баночкой. Снегг надел белые перчатки, которые лежали рядом с трупом. Они все были в крови, но профессора это, похоже, не особо волновало. Он зачем-то наложил на них отталкивающее заклятье и поднёс баночку к одной из свеч, затем сильно взболтал: в баночке образовалась жидкая пена. Он виртуозно откупорил крышку и вылил пену в пустой сосуд из толстого желтоватого стекла. Драко присмотрелся: пена подозрительно кипела, пузырилась, поднималась и опускалась с уровня на уровень. Его слегка передёрнуло: в комнату ворвался стойкий запах разложения. Снегг долго пытался открыть колбу, но та не поддавалась. Он зажёг спиртовку и нагрел колбу в верхней части огня, после чего крышка откупорилась. Профессор подошёл к сосуду и аккуратно стряхнул несколько миллиграмм порошка в пену. Та мгновенно вспыхнула, и также моментально погасла, кристаллизуясь и покрываясь тонким слоем льда, который растопился очень быстро — после всех метаморфоз жидкость стала однородной и приобрела общий оттенок ярко-голубого цвета. Профессор быстро перелил немного этой массы в красивую фигурную колбу, напоминающую по форме миниатюрный графинчик, и закрыл её плотно такой же фигурной стеклянной крышкой.
Снегг полюбовался на своё творение и сел напротив Малфоя.
— Этот яд лучше предыдущих, — пояснил он Драко, хотя тот не спросил ни слова, — он уничтожает сначала желудок, а потом уже въедается в сердечные мышцы…
— Откуда вы знаете, профессор, — нахмурился Малфой. Снегг вместо ответа кивнул на операционный стол.
— Много же она мне причинила неприятностей… Сука как будто предчувствовала смерть в мучениях, но ведь она должна была доверять мне! Я вырастил её своими руками! — воскликнул Снегг в сторону мёртвого тела, — она убежала отсюда и подняла такой лай, что я не знал, как её успокоить…
— Откуда вы её взяли? — Драко старался говорить как можно более осторожно. Снегг перевёл на него чёрный проницательный взгляд…безумца.
— Я принёс её сюда ещё щенком… Как вы понимаете, мистер Малфой, мои решения и действия не спонтанны…
— Вы хотите придумать такой яд, который будет причинять как можно больше боли?
— Я его уже придумал! — оскалился Снегг, — Я придумал феерию! Такого не видел и не знал ни один человек! Он мгновенен, безвкусен, он подлежит любым заклятиям, любым метаморфозам, он незаметен! Конкретно этот состав, — он потряс колбу, — причинит такую боль, какую не принесёт никакое Круцио!!!
— А вы не боитесь, что вас поймают? Ваши метки…
Снегг рассмеялся.
— Я? Я в отряде Дамблдора, я же не стану убивать «наших»! Тем более — Уизли чистокровный, — и он снова рассмеялся.
— Профессор! — воскликнул Драко, — авроры догадываются об отравлении!
— Молчи, щенок! — оледенел Снегг, — Никто не узнает. Причину смерти установить невозможно.
— Но в замке…
— Заткнись! — прорычал профессор, — это будет балл! Никто никогда не узнает, а если ты хоть что-нибудь сделаешь неправильно, — Снегг опять потряс голубой колбой, — ты умрёшь вслед за ним, — и он демонически оскалился, глядя чёрными углями исподлобья.
— Да профессор… — и Драко опустил глаза. Ему отрезали пути отступления. «Дурак, сам же впутался…Впутался, всё равно как жалкий Поттер! Сидел бы смирно! Нет, хочется ему власти! Смотри, вот она — власть…»
* * *
*
Так дети, в синеве простынь,
Всматриваются в память.
М. Цветаева
Джинни наблюдала за Снеггом исподлобья. Во всей этой ночной истории было слишком много неясных моментов, а с первого печального курса Джинни ненавидела, когда с ней происходило что-то неясное.
Снегг не удивил её ни чем. В нём не было беспокойства, взгляд был полон прежнего чёрного злого холода, под глазами — ни тени, как будто он спит целыми днями и ни капельки не устаёт. «Зелье, — скучно сказала себе Джинни, — эта задница заботиться о своей внешности, — она усмехнулась, — может, ещё брови по воскресеньям выщипывает?»
— Вас что-то, очевидно, смешит, мисс Уизли? — проницательный взгляд и загробный голос.
Джинни покачала головой и уставилась в конспект. «Очевидно, ещё и по средам и по четвергам… и ноги бреет» — стало ещё смешнее, но девушка спрятала улыбку, так как профессор продолжил диктовать лекцию об истории возникновения какого-то зелья. Джинни не слушала: так, записывала машинально и параллельно рисовала на полях злых человечков, под каждым подписывая красивые «S.S.» Она не испытывала к профессору этой глупой ненависти, о которой говорили брат и Гарри, просто неприязнь. Правда, после вчерашней ночи… Ей казалось, что она знает какую-то тайну, что она стала случайным свидетелем чего-то страшного, во что лучше не впутываться… Она убеждала себя, что это всего лишь больное воображение шестнадцатилетней девушки, глупые предрассудки, следствие бессонницы, но какое-то внутреннее беспокойство мучило её. И этот чёрный взгляд, который, казалось, знал всё, о чём она думала. Но он не мог знать, он не видел её этой ночью, этот факт был очевиден.
— … затем французский учёный Ришар де Карьен применил южно-американскую амброзию серебристую, относящуюся к классификации карантинных сорняков. Как известно, пыльца амброзии вызывает сенную лихорадку, а редкий вид амброзии серебристой вызывает мгновенный летальный исход, — Джинни исподлобья посмотрела на профессора при его последних словах: тот сидел с непроницаемым выражением лица, уставившись в свою тетрадь, с которой и читал, собственно, лекцию.
Последовала пауза. Ученики судорожно конспектировали. Джинни мысленно отправила себя в отпуск, искренне пообещав потом всё списать у Беты Миллер.
— …после длительного и весьма дорогостоящего эксперимента, зелье дало желаемый результат, и сразу же было объявлено секретным. В 1738 году Карьена арестовали и приговорили к поцелую дементора за изобретение «Le virus de la mort» — «вируса смерти», которому даже не дано было научного названия. Все, кто знал о нём и видел его, умерли в течение нескольких дней.
Джинни нахмурилась: профессор едва заметно ухмыльнулся. Она наблюдала за ним с такой непосредственностью, которая присуща только детям, которые знают, что им ничего никто не сделает дурного, так что можно садиться на шею кому угодно.
Он чувствовал на себе взгляд, но не мог понять, чей. Списав всё на нервное напряжение, он снова задумался над «Le virus de la mort». Его зелье мощнее, чем «вирус» Карьена? Безусловно! «Вирус» глуп: он действует сам, убивает, как саранча, всех на своём пути. ЕГО же зелье подвластно только ему. Оно может убить, может изувечить, покалечить — сделать так, как ОН ему прикажет. И он прикажет…
Джинни всё больше опускала брови: Снегг улыбался. Она могла поклясться, что Снегг улыбался! Демонически, и как-то…безумно… Джинни тряхнула головой — и видение испарилось. Снегг продолжил читать лекцию. «Надо больше спать!» — сделала вывод девушка и нарисовала рядом с человечком другого человечка с длинными кудрявыми волосами, пририсовав к нему реплику «Z-Z-Z»
Через несколько минут прозвенел звонок. Джинни, не удосужившись даже засунуть книги в сумку, вывалилась из кабинета с протяжным воем «Неужели!» и направилась к Большому Залу.
Возле дверей караулил Гарри. Джинни поспешила принять человеческое выражение лица. Гарри был взволнован, взъерошен и, похоже, расстроен. Джинни вздохнула — ей нравился этот парень! Давно? Да. Но она пережила влюблённость, пережила любовь, пережила вину — и что осталось? Какие-то неясные очертания, полутона чувств. Но всё-таки Чувств, и всё-таки остались. Да и кто осмелится по-другому назвать состояние, когда девушке «ну вот нравится этот парень, и хоть ты с дементором в засос целуйся»?
Гарри подошёл к Джинни очень близко.
— Джинни, мне нужно срочно уехать. Прости, но наш совместный поход на бал отменяется… Понимаешь, просто…
Глава 7.
* * *
**
И сквозь стекло протянется рука,
И рама не покажется преградой,
И слово вдруг сорвется с языка.
Чтоб оживить живого — много ль надо?
(с) А. Романов, «Феникс»
Сегодня снова выпал снег. Он падал, и падал, застилая крупными хлопьями холодную землю, выкрашивая мир в белый, девственно чистый цвет зимы.
Он смотрел за окно и хмурился. Настроения не было никакого. Он напевал песню «If I could fly, I would depart to horizon, where, maybe, you sleep now» и постукивал пальцами по деревянной раме, наблюдая за снегом и думая о чём-то своём.
Внезапно окно распахнулось настежь, сильно ударившись о косяк шкафа и вдребезги разбившись. Бумаги на столе тотчас разметались по комнате, снег и ветер взъерошили его волосы. Он не понимал что происходит; попытался восстановить стекло, но палочка отказывалась выполнять элементарные заклятия. Он поднял глаза на подоконник и застыл в ужасе: на белом снеге, успевшем замести площадку, сидел ворон, демонически контрастируя своим чёрным оперением. Окно также внезапно захлопнулось и выросло новое стекло, тотчас покрываясь ледяными узорами. Птица сверкала глазами и крутила головой, но с места не двигалась. В комнате воцарилась напряжённая тишина.
Он тяжело дышал, не веря в то, что сейчас происходит: этого ворона он видел во сне этой ночью.
Резкий холодный голос за спиной заставил его вздрогнуть и застыть повторно.
— Он голоден, Северус. Он очень голоден. Не покормишь его?
— Ровена…— выдохнул Снегг и медленно обернулся через плечо.
Женщина полусидела на столе и слегка улыбалась. На ней было закрытое платье с поднятым воротником, где ярко алый цвет выгодно читался на чёрном. Она была красива: волосы смолистого цвета, уложенные на затылке, изящная фигура, бледная, неестественно-бледная кожа, благодаря которой особенно проницательно выделялись опаловые глаза и ярко пунцовые губы.
Но её взгляд отправлял в преисподнюю. Это невозможно было объяснить, но её постоянная усмешка, её живой взгляд из-под прядей, её резкий холодный тон, всегда приглушённый, но отчётливый — всё внушало какой-то болезненный трепет…перед смертью.
— Я…мне…я…
— Ты, может, забыл, Северус? Ты, может, забыл мою птицу? — женщина выгнула бровь и поманила длинным пальцем ворона, который тут же сорвался с подоконника и приземлился к ней на руку. Снегг сглотнул и похолодел всем телом, — а может быть, — она сверкнула глазами, — ты уже забыл вкус крови и хочешь снова полакомиться ею, — она щёлкнула пальцами свободной руки — и мгновенно комната исчезла перед его глазами.
Он шёл по мокрому осеннему лесу. Чёрные стволы деревьев, вязкая грязь из гниющих листьев под ногами, стойкий запах сырости и ещё чего-то потустороннего. Он шёл вперёд по какой-то узкой тропинке, пока не увидел еле приметный земляной грот. Рядом со входом лежало тело.
Снегг подошёл ближе и подавил крик: голое тело женщины, мёртвое, быть может, уже второй день. Оно было синим, местами с чёрными впадинами, конечности неестественно выгнуты, голову и туловище скрепляли лишь несколько сантиметров кожи, как будто шея была выжрана клочьями каким-то диким животным. Глаза были распахнуты, и откровенный ужас внушали белки без зрачков и полуоткрытый рот без капли крови. Её волосы были потускневшего пепельного цвета, они, по-видимому, красиво вившиеся когда-то, были кое-где выдраны, но в большей степени смешаны с грязью на земле у головы. Всё тело было в надкусах, кое-где разъедено, рядом лежали куски мяса.
За спиной послышался вороний крик — Снегг резко обернулся на верхушки деревьев: стаи ворон наблюдали за ним. Мужчина стал очень часто дышать; одна птица слетела с ветки и приземлилась на грудь женщины, резко каркнув и сверкнув глазами. Снегг обернулся к гроту: назад не было отступлений — голодные вороны только и ждали его побега. Да, он боялся птиц, как бы не было это смешно. Но эти птицы были армией, силой, внушающий ужас, предвещающей смерть. Всё это Снегг знал, поэтому спустился в тёмный грот, где его ждала приоткрытая тяжёлая дверь, которая мгновенно захлопнулась, как только он оказался за порогом.
Тишина обрушилась как проклятье. В помещении было очень холодно и очень темно. Ни единого луча света — кромешная тьма. Мужчина превратился в слух. Он мог лишь догадываться о том, что его ожидает.
И тогда он услышал рваное дыхание — дыхание голодного зверя, который стоит всего лишь в паре метрах от него самого. Ошибки быть не могло.
Жуткий страх, паника, отчаяние и одновременно оцепенение. Вот она рядом — смерть. И ты — её еда.
Тогда он услышал голос Ровены. Она появилась ниоткуда, зажгла свечу так внезапно, что Снегг чуть не закричал от ужаса. Свеча добавляла её чертам лица, её взгляду ещё больше демонизма.
— Ты знаешь, кто она?
— Да, — на выдохе.
— Кто? — коротко, с внезапным перегибом головы на другое плечо, не моргая глазами — повадки хищных птиц.
— Стигийская собака, — полушёпотом.
— Что ты предпочитаешь, Северус? Быть едой или быть источником пищи для неё?
— Последнее, Ровена...
— Тогда ты ДОЛЖЕН убивать, понимаешь?
— Хорошо.
— Мы договорились, — она улыбнулась, — ты знаешь, как спастись от неё?
— Пить кровь.
Ледяной смех прорезал комнату. Ровена взмахом кисти затушила свечу, другой рукой кидая Снеггу литровую банку с тёмной жидкостью. Мужчина поймал её рефлекторно.
Ровена исчезла. Собака снова стала тяжело дышать. Снегг поднёс банку к губам, и еле подавил приступ тошноты — сырая кровь, возможно не первой свежести. После нескольких секунд колебаний он услышал, как по его ногам уже ходит смертельное щупальце адского чудовища — и сделал первый глоток…
Комната вернулась на своё место. Пережитое видение не давало ему прийти в себя. Он лежал на полу весь в поту и шумно вдыхал воздух через горло.
Ровена подошла к нему и кинула на грудь железный амулет с изображением пустоглазой птицы.
— Я была добра к тебе. Ты обещал убивать. И где же твои трупы? Сколько их? Два? Нужно больше!
— Скоро будет третий, хозяйка.
— Мне нужен двадцать третий, — прошипела она.
— Я потороплюсь.
— Смотри, Северус, если к Новому году ты не постараешься для меня — этот медальон сослужит своё дело! — и женщина исчезла.
— Я убью всех, хозяйка, я обожаю убивать их…
* * *
* * *
И такой уж у них обычай:
Что ни утро — кого-то съесть,
Что ни день — за новой добычей,
Что ни вечер — кто-то исчез.
И такие уж здесь порядки:
Если хочешь спастись — беги
Прямо в ночь, во тьму, без оглядки.
Всех забудь, себя сбереги.
Стихи, (с) А. Романов, «Феникс»
— А вы никогда не думали, что Бог решает, кому жить, а кому умереть?
— Думал. Он решает. Он судья. А я палач. Я спасаю людей от лика смерти, а он ужасен…
— Можно подумать, вы его видели…
— Видел.
— И какой же он?
— Вы когда-нибудь слышали о стигийских псах?
— Да. Сказки.
— Смерть — не сказка.
— Вы сказали, что вы его изуродуете, потом будете «любить», а потом убьёте…Но если спасение только в последнем, тогда зачем остальное извращение?
— Я должен подготовить его к адским мучениям. Пусть знает, что его ждёт…
— Вы называете это гуманностью?
— Да. Я щедр. Я — ваш спаситель.
— Спаситель?
— Да. Я буду кормить смерть вашими трупами, чтобы она не начала сама кормиться вами, потому что её голод — это ваш конец света…
— Вы безнадёжно больны…
— Вы считаете меня сумасшедшим… глупые люди…
Глава 5.
* * *
Этих демонов страшных вспугнуть?
Нет! Глаза отвратить, и не сметь, и не сметь
В эту страшную пропасть глядеть!
А. Блок («Чёрная кровь»)
Малфой сидел нахмурившись и недоверчиво смотрел, не отрываясь, на опущенную голову профессора, который вот уже как минут десять назад окончил свой рассказ. В зале стояла мрачная тишина, неподвижная как воздух перед грозой. После такого рассказа Малфою было не по себе. Какое-то тяжёлое беспокойство закралось в душу, и поневоле в ушах стояли слова профессора: «Вас могут убить» — «Кто?» — «Я. Например.»
Он узнал то, что знать не должен был, и теперь его уверенность в безнаказанности испарилась, как дым. А впрочем…
Малфой приоткрыл рот и снова закрыл его. Надо всё взвесить… Он чувствовал, что впутался в слишком липкую паутину. Наконец Драко слегка сморщился и тихо спросил:
— А что теперь?
Снегг поднял глаза. Если бы Малфой не научился держать себя в руках в своё время, он бы вскрикнул от удивления: в глазах профессора блестело злое торжество.
— Интересное положение, да Малфой? Ученик, который был пол часа назад уверен в своей непревзойдённой хитрости и уме, как затравленный щенок ждёт роковых слов учителя…
Снегг расхохотался. Малфой молча наблюдал.
— Нет, профессор, вы ошиблись, мы теперь в одной лодке. Убейте меня, и вся правда выплывет наружу.
Снегг расхохотался пуще прежнего. Малфой понимал, что его утверждения не убедительны. Спасительное решение пришло скорее от отчаянья:
— Профессор, а ведь я могу помочь вам. Я могу быть вам полезным.
Снегг остановился и очень внимательно посмотрел в лицо Малфою.
— Вы правы, мистер Малфой, вы мне поможете. Вы мне поможете.… Поможете… — и он снова зло рассмеялся.
* * *
Больше всего люди интересуются тем,
что их совершенно не касается.
Бернард Шоу
Беспокойный сон ворвался в эту ночь непрошеным гостем. Ей снилась череда картин, набор кадров, кажется, совершенно не связанных между собой. Кленовый лист мучительно медленно отрывается от мокрой ветки — кричит женщина и внезапно замолкает, как будто её убили — длинные коридоры, петляющие из стороны в сторону, которые слишком быстро несутся вперёд, и страшно упасть на повороте, врезавшись в косяк мокрой стены — и снова лист — и снова крик — и снова коридоры — а потом она пробует ключи в замке, ей нужно спешить, она боится. Но ключи не подходят, и она кричит от бессилия — и снова лист — и снова крик — коридоры — ключи — лист — и виселица. Последний эпизод кошмара — длится дольше всего, как будто именно к нему она шла с таким упорством, ради него мучилась — виселица, чёткая и ясная, а на втором плане — размытой акварелью серый фон с красными, кровавыми пятнами…
Джинни вскочила на постели. Она очень тяжело дышала, постель была смята, на лбу выступал холодный пот. Она огляделась — всё как прежде.
За окном мерно барабанил дождь, соседки спали за пологами кроватей, её полог упал на пол — она, видно, сбила его во сне. Сон оставил страшный отпечаток, теперь всё казалось нереальным, и все вещи сами собой напоминали о нём. Она всё ещё тяжело дышала. Наконец, решив успокоится, закрыла глаза и рухнула на подушку.
Завтра ответственный день, надо выспаться, глаза слипались, но страх, пробравшийся в недра организма, не давал заснуть. Джинни поворочалась ещё с минут десять и снова поднялась на кровати.
— Бред какой-то, — прошептала она и потрясла головой в надежде избавиться от тупых мыслей. Ничего не помогало.
Внезапно она услышала лай собаки. Джинни повернула голову к окну, но с её ракурса было видно только ночное небо и беспорядочный дождь, стучащийся в стекло. Джинни сползла с кровати, нащупав ступнями мягкие тапочки, и прошуршала к окну, встав вплотную. Из-за дождя ничего было не разобрать. Лаяла собака — это было совершенно очевидно, но какие собаки могут быть в Хогвартсе?!
— Что за…? — сморщилась девушка в яростной попытке разглядеть хоть какие-то признаки животного. Надо признать, тщетной попытке.
Наконец, лай прекратился. Собака видно стала скулить, но Джинни не была в этом уверена до конца. Она взглянула на свою кровать и, решив, что всё равно спать она не хочет, вышла тихонько из спальни. «Должно быть, из гостиной будет всё видно», — и Джинни в одном халатике вышла в гостиную Гриффиндора. Но и отсюда был виден только дождь.
Как только девушка отошла от окна и направилась уже было в свою спальню, лай возобновился с новой силой.
Джинни остановилась на лестнице. Что-то было не так.… Как будто её куда-то заманивали. От этой мысли она поёжилась — Реддл запечатлел огромную метку в её душе. Она быстро побежала вверх по лестнице — второй раз она не попадётся!
Но лай как будто усилился. Собака уже истошно орала, если можно так выразится по отношению к четвероногим.
Джинни медленно обернулась в сторону окна и замерла. Затем перевела взгляд на входную дверь. «Всего только один разик, ну я просто должна посмотреть! Я даже дверь не закрою — я только выйду посмотреть в окно, убежусь, что у меня галлюцинации, и пойду спать.… Ну, пожалуйста, иди спать сразу! Ты же знаешь, чем это всё обычно заканчивается! Ну, один только взгляд.…Один!» — не дожидаясь собственного ответа, Джинни быстро направилась к входной двери в Гриффиндор. Глаза загорелись — не то страхом, не то любопытством, не то детским трепетом перед неизвестным и, возможно, опасным, но приключением.
Когда она выбежала в холодный коридор, лай стал слышен в десять раз лучше. И тут до Джинни дошло, что собака лаяла в здании, а не на улице. Её лай раздавался по стенам, но не так сильно и не так громко, чтобы можно было определить это сразу.
Джинни замерла вместе со своим дыханием. В этот момент входная дверь захлопнулась, предоставляя картину спящей дамы на обозрение.
— Ну да…молодец, оставила дверь открытой! — зло прошептала Джинни самой себе. Но не спешила будить сторожа. Любопытство взяло своё, и девушка медленно, прислушиваясь и задерживая дыхание, пошла вдоль по коридору.
Вскоре собака стала скулить. Джинни пошла быстрее. Так было не страшно: она бежала бесшумно по холодному полу, держа тапочки в руках, чтобы не производить ненужных звуков, а может ещё и опасных. Голые ноги заледенели, но на них обращать внимания не было времени.
Миновав несколько знакомых коридоров, она резко остановилась: кто-то шёл в её сторону. Очень близко… Паника пробралась в душу и девушка стала судорожно искать место, куда можно спрятаться. Выбрав какой-то проём в стене, который всё-таки прекрасно просматривался с левого фронтона, она поспешила туда, вжалась в стену и затихла, прислушиваясь к шагам и уже почти неслышным поскуливаниям.
На другом конце коридора появилась фигура, которая держала, по-видимому, за шкирку, очень большую собаку. Глаза последней блестели. Джинни перестала дышать, когда они проходили мимо неё. Если бы человек в чёрном плаще посмотрел направо, он бы заметил её мгновенно, но он, похоже, был слишком занят собакой, которая, несомненно, вырывалась и постоянно скулила. Мужчина — определила Джинни, — был видно очень сильный, потому что животное он держал железной схваткой.
Только они отошли от проёма на пару метров, как собака рванулась вперёд. Мужчина удержал её, но для этого ему пришлось дёрнуться всем корпусом, отчего слетел капюшон, надвинутый до этого на глаза.
Джинни подвинулась так, чтобы видеть эту парочку. Когда капюшон человека слетел, её глаза расширились от удивления: в неярком блике ночных свечей отразились сальным блеском чёрные волосы. По летящей походке и вышеуказанной примете Джинни узнала в мужчине профессора Снегга.
Оставшуюся часть ночи она провела в жуткой бессоннице и полубреде.
Ночь выдалась неудачной.
Глава 6.
* * *
...своеобразен гений.
И собственным величием велик.
Е.А. Баратынский
Малфой молча наблюдал за поведением профессора. Тот, насмеявшись вдоволь, принялся расхаживать по залу неестественно быстрой походкой, потирая руки. Его глаза перебегали от одного предмета на другой и ни на одном не фокусировались. Если бы Малфой не знал Снегга достаточно, он бы точно определил в нём все признаки сумасшедшего. На операционный стол парень старался не смотреть: слишком жуткая картина.
Внезапно профессор остановился посреди комнаты. Его глаза заблестели от какой-то, казалось бы, эйфории.
— Я придумал, — тихо сказал он. Малфой не повёл и бровью, но в сердце закрались не слишком приятные подозрения. Он сел в кресло глубже и продолжил свои наблюдения.
Снегг подлетел к одному из низеньких железных столиков и встал перед ним на колени. Внимательно изучив этикетки баночек, он выбрал одну и, встав, перенёс её на свободный стол. Затем он открыл один из стеклянных шкафчиков у стены и выудил маленькую колбу, запечатанную грязной деревянной пробкой. В колбе был какой-то тёмный порошок, всего несколько десятков грамм, не больше. Она тоже оказалась на столе рядом с баночкой. Снегг надел белые перчатки, которые лежали рядом с трупом. Они все были в крови, но профессора это, похоже, не особо волновало. Он зачем-то наложил на них отталкивающее заклятье и поднёс баночку к одной из свеч, затем сильно взболтал: в баночке образовалась жидкая пена. Он виртуозно откупорил крышку и вылил пену в пустой сосуд из толстого желтоватого стекла. Драко присмотрелся: пена подозрительно кипела, пузырилась, поднималась и опускалась с уровня на уровень. Его слегка передёрнуло: в комнату ворвался стойкий запах разложения. Снегг долго пытался открыть колбу, но та не поддавалась. Он зажёг спиртовку и нагрел колбу в верхней части огня, после чего крышка откупорилась. Профессор подошёл к сосуду и аккуратно стряхнул несколько миллиграмм порошка в пену. Та мгновенно вспыхнула, и также моментально погасла, кристаллизуясь и покрываясь тонким слоем льда, который растопился очень быстро — после всех метаморфоз жидкость стала однородной и приобрела общий оттенок ярко-голубого цвета. Профессор быстро перелил немного этой массы в красивую фигурную колбу, напоминающую по форме миниатюрный графинчик, и закрыл её плотно такой же фигурной стеклянной крышкой.
Снегг полюбовался на своё творение и сел напротив Малфоя.
— Этот яд лучше предыдущих, — пояснил он Драко, хотя тот не спросил ни слова, — он уничтожает сначала желудок, а потом уже въедается в сердечные мышцы…
— Откуда вы знаете, профессор, — нахмурился Малфой. Снегг вместо ответа кивнул на операционный стол.
— Много же она мне причинила неприятностей… Сука как будто предчувствовала смерть в мучениях, но ведь она должна была доверять мне! Я вырастил её своими руками! — воскликнул Снегг в сторону мёртвого тела, — она убежала отсюда и подняла такой лай, что я не знал, как её успокоить…
— Откуда вы её взяли? — Драко старался говорить как можно более осторожно. Снегг перевёл на него чёрный проницательный взгляд…безумца.
— Я принёс её сюда ещё щенком… Как вы понимаете, мистер Малфой, мои решения и действия не спонтанны…
— Вы хотите придумать такой яд, который будет причинять как можно больше боли?
— Я его уже придумал! — оскалился Снегг, — Я придумал феерию! Такого не видел и не знал ни один человек! Он мгновенен, безвкусен, он подлежит любым заклятиям, любым метаморфозам, он незаметен! Конкретно этот состав, — он потряс колбу, — причинит такую боль, какую не принесёт никакое Круцио!!!
— А вы не боитесь, что вас поймают? Ваши метки…
Снегг рассмеялся.
— Я? Я в отряде Дамблдора, я же не стану убивать «наших»! Тем более — Уизли чистокровный, — и он снова рассмеялся.
— Профессор! — воскликнул Драко, — авроры догадываются об отравлении!
— Молчи, щенок! — оледенел Снегг, — Никто не узнает. Причину смерти установить невозможно.
— Но в замке…
— Заткнись! — прорычал профессор, — это будет балл! Никто никогда не узнает, а если ты хоть что-нибудь сделаешь неправильно, — Снегг опять потряс голубой колбой, — ты умрёшь вслед за ним, — и он демонически оскалился, глядя чёрными углями исподлобья.
— Да профессор… — и Драко опустил глаза. Ему отрезали пути отступления. «Дурак, сам же впутался…Впутался, всё равно как жалкий Поттер! Сидел бы смирно! Нет, хочется ему власти! Смотри, вот она — власть…»
* * *
*
Так дети, в синеве простынь,
Всматриваются в память.
М. Цветаева
Джинни наблюдала за Снеггом исподлобья. Во всей этой ночной истории было слишком много неясных моментов, а с первого печального курса Джинни ненавидела, когда с ней происходило что-то неясное.
Снегг не удивил её ни чем. В нём не было беспокойства, взгляд был полон прежнего чёрного злого холода, под глазами — ни тени, как будто он спит целыми днями и ни капельки не устаёт. «Зелье, — скучно сказала себе Джинни, — эта задница заботиться о своей внешности, — она усмехнулась, — может, ещё брови по воскресеньям выщипывает?»
— Вас что-то, очевидно, смешит, мисс Уизли? — проницательный взгляд и загробный голос.
Джинни покачала головой и уставилась в конспект. «Очевидно, ещё и по средам и по четвергам… и ноги бреет» — стало ещё смешнее, но девушка спрятала улыбку, так как профессор продолжил диктовать лекцию об истории возникновения какого-то зелья. Джинни не слушала: так, записывала машинально и параллельно рисовала на полях злых человечков, под каждым подписывая красивые «S.S.» Она не испытывала к профессору этой глупой ненависти, о которой говорили брат и Гарри, просто неприязнь. Правда, после вчерашней ночи… Ей казалось, что она знает какую-то тайну, что она стала случайным свидетелем чего-то страшного, во что лучше не впутываться… Она убеждала себя, что это всего лишь больное воображение шестнадцатилетней девушки, глупые предрассудки, следствие бессонницы, но какое-то внутреннее беспокойство мучило её. И этот чёрный взгляд, который, казалось, знал всё, о чём она думала. Но он не мог знать, он не видел её этой ночью, этот факт был очевиден.
— … затем французский учёный Ришар де Карьен применил южно-американскую амброзию серебристую, относящуюся к классификации карантинных сорняков. Как известно, пыльца амброзии вызывает сенную лихорадку, а редкий вид амброзии серебристой вызывает мгновенный летальный исход, — Джинни исподлобья посмотрела на профессора при его последних словах: тот сидел с непроницаемым выражением лица, уставившись в свою тетрадь, с которой и читал, собственно, лекцию.
Последовала пауза. Ученики судорожно конспектировали. Джинни мысленно отправила себя в отпуск, искренне пообещав потом всё списать у Беты Миллер.
— …после длительного и весьма дорогостоящего эксперимента, зелье дало желаемый результат, и сразу же было объявлено секретным. В 1738 году Карьена арестовали и приговорили к поцелую дементора за изобретение «Le virus de la mort» — «вируса смерти», которому даже не дано было научного названия. Все, кто знал о нём и видел его, умерли в течение нескольких дней.
Джинни нахмурилась: профессор едва заметно ухмыльнулся. Она наблюдала за ним с такой непосредственностью, которая присуща только детям, которые знают, что им ничего никто не сделает дурного, так что можно садиться на шею кому угодно.
Он чувствовал на себе взгляд, но не мог понять, чей. Списав всё на нервное напряжение, он снова задумался над «Le virus de la mort». Его зелье мощнее, чем «вирус» Карьена? Безусловно! «Вирус» глуп: он действует сам, убивает, как саранча, всех на своём пути. ЕГО же зелье подвластно только ему. Оно может убить, может изувечить, покалечить — сделать так, как ОН ему прикажет. И он прикажет…
Джинни всё больше опускала брови: Снегг улыбался. Она могла поклясться, что Снегг улыбался! Демонически, и как-то…безумно… Джинни тряхнула головой — и видение испарилось. Снегг продолжил читать лекцию. «Надо больше спать!» — сделала вывод девушка и нарисовала рядом с человечком другого человечка с длинными кудрявыми волосами, пририсовав к нему реплику «Z-Z-Z»
Через несколько минут прозвенел звонок. Джинни, не удосужившись даже засунуть книги в сумку, вывалилась из кабинета с протяжным воем «Неужели!» и направилась к Большому Залу.
Возле дверей караулил Гарри. Джинни поспешила принять человеческое выражение лица. Гарри был взволнован, взъерошен и, похоже, расстроен. Джинни вздохнула — ей нравился этот парень! Давно? Да. Но она пережила влюблённость, пережила любовь, пережила вину — и что осталось? Какие-то неясные очертания, полутона чувств. Но всё-таки Чувств, и всё-таки остались. Да и кто осмелится по-другому назвать состояние, когда девушке «ну вот нравится этот парень, и хоть ты с дементором в засос целуйся»?
Гарри подошёл к Джинни очень близко.
— Джинни, мне нужно срочно уехать. Прости, но наш совместный поход на бал отменяется… Понимаешь, просто…
Глава 7.
* * *
**
И сквозь стекло протянется рука,
И рама не покажется преградой,
И слово вдруг сорвется с языка.
Чтоб оживить живого — много ль надо?
(с) А. Романов, «Феникс»
Сегодня снова выпал снег. Он падал, и падал, застилая крупными хлопьями холодную землю, выкрашивая мир в белый, девственно чистый цвет зимы.
Он смотрел за окно и хмурился. Настроения не было никакого. Он напевал песню «If I could fly, I would depart to horizon, where, maybe, you sleep now» и постукивал пальцами по деревянной раме, наблюдая за снегом и думая о чём-то своём.
Внезапно окно распахнулось настежь, сильно ударившись о косяк шкафа и вдребезги разбившись. Бумаги на столе тотчас разметались по комнате, снег и ветер взъерошили его волосы. Он не понимал что происходит; попытался восстановить стекло, но палочка отказывалась выполнять элементарные заклятия. Он поднял глаза на подоконник и застыл в ужасе: на белом снеге, успевшем замести площадку, сидел ворон, демонически контрастируя своим чёрным оперением. Окно также внезапно захлопнулось и выросло новое стекло, тотчас покрываясь ледяными узорами. Птица сверкала глазами и крутила головой, но с места не двигалась. В комнате воцарилась напряжённая тишина.
Он тяжело дышал, не веря в то, что сейчас происходит: этого ворона он видел во сне этой ночью.
Резкий холодный голос за спиной заставил его вздрогнуть и застыть повторно.
— Он голоден, Северус. Он очень голоден. Не покормишь его?
— Ровена…— выдохнул Снегг и медленно обернулся через плечо.
Женщина полусидела на столе и слегка улыбалась. На ней было закрытое платье с поднятым воротником, где ярко алый цвет выгодно читался на чёрном. Она была красива: волосы смолистого цвета, уложенные на затылке, изящная фигура, бледная, неестественно-бледная кожа, благодаря которой особенно проницательно выделялись опаловые глаза и ярко пунцовые губы.
Но её взгляд отправлял в преисподнюю. Это невозможно было объяснить, но её постоянная усмешка, её живой взгляд из-под прядей, её резкий холодный тон, всегда приглушённый, но отчётливый — всё внушало какой-то болезненный трепет…перед смертью.
— Я…мне…я…
— Ты, может, забыл, Северус? Ты, может, забыл мою птицу? — женщина выгнула бровь и поманила длинным пальцем ворона, который тут же сорвался с подоконника и приземлился к ней на руку. Снегг сглотнул и похолодел всем телом, — а может быть, — она сверкнула глазами, — ты уже забыл вкус крови и хочешь снова полакомиться ею, — она щёлкнула пальцами свободной руки — и мгновенно комната исчезла перед его глазами.
Он шёл по мокрому осеннему лесу. Чёрные стволы деревьев, вязкая грязь из гниющих листьев под ногами, стойкий запах сырости и ещё чего-то потустороннего. Он шёл вперёд по какой-то узкой тропинке, пока не увидел еле приметный земляной грот. Рядом со входом лежало тело.
Снегг подошёл ближе и подавил крик: голое тело женщины, мёртвое, быть может, уже второй день. Оно было синим, местами с чёрными впадинами, конечности неестественно выгнуты, голову и туловище скрепляли лишь несколько сантиметров кожи, как будто шея была выжрана клочьями каким-то диким животным. Глаза были распахнуты, и откровенный ужас внушали белки без зрачков и полуоткрытый рот без капли крови. Её волосы были потускневшего пепельного цвета, они, по-видимому, красиво вившиеся когда-то, были кое-где выдраны, но в большей степени смешаны с грязью на земле у головы. Всё тело было в надкусах, кое-где разъедено, рядом лежали куски мяса.
За спиной послышался вороний крик — Снегг резко обернулся на верхушки деревьев: стаи ворон наблюдали за ним. Мужчина стал очень часто дышать; одна птица слетела с ветки и приземлилась на грудь женщины, резко каркнув и сверкнув глазами. Снегг обернулся к гроту: назад не было отступлений — голодные вороны только и ждали его побега. Да, он боялся птиц, как бы не было это смешно. Но эти птицы были армией, силой, внушающий ужас, предвещающей смерть. Всё это Снегг знал, поэтому спустился в тёмный грот, где его ждала приоткрытая тяжёлая дверь, которая мгновенно захлопнулась, как только он оказался за порогом.
Тишина обрушилась как проклятье. В помещении было очень холодно и очень темно. Ни единого луча света — кромешная тьма. Мужчина превратился в слух. Он мог лишь догадываться о том, что его ожидает.
И тогда он услышал рваное дыхание — дыхание голодного зверя, который стоит всего лишь в паре метрах от него самого. Ошибки быть не могло.
Жуткий страх, паника, отчаяние и одновременно оцепенение. Вот она рядом — смерть. И ты — её еда.
Тогда он услышал голос Ровены. Она появилась ниоткуда, зажгла свечу так внезапно, что Снегг чуть не закричал от ужаса. Свеча добавляла её чертам лица, её взгляду ещё больше демонизма.
— Ты знаешь, кто она?
— Да, — на выдохе.
— Кто? — коротко, с внезапным перегибом головы на другое плечо, не моргая глазами — повадки хищных птиц.
— Стигийская собака, — полушёпотом.
— Что ты предпочитаешь, Северус? Быть едой или быть источником пищи для неё?
— Последнее, Ровена...
— Тогда ты ДОЛЖЕН убивать, понимаешь?
— Хорошо.
— Мы договорились, — она улыбнулась, — ты знаешь, как спастись от неё?
— Пить кровь.
Ледяной смех прорезал комнату. Ровена взмахом кисти затушила свечу, другой рукой кидая Снеггу литровую банку с тёмной жидкостью. Мужчина поймал её рефлекторно.
Ровена исчезла. Собака снова стала тяжело дышать. Снегг поднёс банку к губам, и еле подавил приступ тошноты — сырая кровь, возможно не первой свежести. После нескольких секунд колебаний он услышал, как по его ногам уже ходит смертельное щупальце адского чудовища — и сделал первый глоток…
Комната вернулась на своё место. Пережитое видение не давало ему прийти в себя. Он лежал на полу весь в поту и шумно вдыхал воздух через горло.
Ровена подошла к нему и кинула на грудь железный амулет с изображением пустоглазой птицы.
— Я была добра к тебе. Ты обещал убивать. И где же твои трупы? Сколько их? Два? Нужно больше!
— Скоро будет третий, хозяйка.
— Мне нужен двадцать третий, — прошипела она.
— Я потороплюсь.
— Смотри, Северус, если к Новому году ты не постараешься для меня — этот медальон сослужит своё дело! — и женщина исчезла.
— Я убью всех, хозяйка, я обожаю убивать их…
* * *
* * *
И такой уж у них обычай:
Что ни утро — кого-то съесть,
Что ни день — за новой добычей,
Что ни вечер — кто-то исчез.
И такие уж здесь порядки:
Если хочешь спастись — беги
Прямо в ночь, во тьму, без оглядки.
Всех забудь, себя сбереги.
Стихи, (с) А. Романов, «Феникс»
— А вы никогда не думали, что Бог решает, кому жить, а кому умереть?
— Думал. Он решает. Он судья. А я палач. Я спасаю людей от лика смерти, а он ужасен…
— Можно подумать, вы его видели…
— Видел.
— И какой же он?
— Вы когда-нибудь слышали о стигийских псах?
— Да. Сказки.
— Смерть — не сказка.
— Вы сказали, что вы его изуродуете, потом будете «любить», а потом убьёте…Но если спасение только в последнем, тогда зачем остальное извращение?
— Я должен подготовить его к адским мучениям. Пусть знает, что его ждёт…
— Вы называете это гуманностью?
— Да. Я щедр. Я — ваш спаситель.
— Спаситель?
— Да. Я буду кормить смерть вашими трупами, чтобы она не начала сама кормиться вами, потому что её голод — это ваш конец света…
— Вы безнадёжно больны…
— Вы считаете меня сумасшедшим… глупые люди…
Глава 8.
Часть 3. Исполнение.
Завтра Новый год.
Сказочные мысли; природа, ждущая, дышащая, словно в предвкушении жгучего экстаза, высшего пика волшебства. И он наступит. Завтра.
Завтра все люди побегут дальше, слезая с тёплых насиженных мест, стремясь вдаль, дальше, отсюда — всё к нему, к высшему — к мечте, к праздничному волшебству Нового года.
Завтра.
Завтра люди будут улыбаться. Все люди. Незнакомые и знакомые будут поздравлять друг друга, радовать подарками или просто пожеланиями новых времён. Все люди всегда ждут новых времён. И все люди почему-то уверены, что эти времена будут лучше предыдущих. И — вот он, этот рубеж, за которым, может быть, и скрываются эти Новые Лучшие Времена, он наступит завтра, главное — дождаться. И все люди будут улыбаться в предвкушении наступления мечты и другого времени. И все будут уверены, что там, за этой чертой — избавление от всех страхов, от нищеты и одиночества, от ненависти и боли, от смерти, в конце концов. И никто не думает о том, что эту черту они придумали сами, и никогда не допустят, чтобы мечта ворвалась в их жизнь, потому что боятся этого. Подсознательно, но боятся…
Но — это всё потом, не завтра. Завтра — Новый год.
Завтра.
Завтра нам можно будет любить. Одну ночь. На одну ночь поверить в чувства, которых нет. О чувстве, которые придумали люди, чтобы улыбаться в Новый год.
Завтра.
* * *
В лоб целовать — заботу стереть.
В лоб целую.
А. Маринина
— Почему родители не пишут? — Джинни отошла от окна, сильно нахмурившись. Рон сидел в глубоком кресле и усиленно пялился в потолок.
— Вот уж не знаю, сестра… Обычно писали каждые две недели, если не раньше, а тут, праздники, а они не пишут… Хорошо хоть подарки прислали — значит, не забыли…
— Да дело не в подарках, Ронни, — Джинни обеспокоено уставилась опять в окно, где буйствовала вьюга, стучась в стекло своими снежными ветрами, — ни строчки, ни от мамы, ни от братьев, ни строчки… Тебе не кажется, что наши письма перехватывают?
Рон посмотрел на сестру. Это было возможно. Даже очень возможно. Но вот только не такие глупые Уизли, чтобы писать в письмах что-то секретное, а если информации нету, зачем письма перехватывать? В любом случае, сестре нельзя беспокоится. В последнее время Джинни нездоровилось. Она плохо спала, плохо ела, постоянно нервничала по поводу и без… Этого бы никто не заметил, но только Джинни всё рассказывала Гермионе, а Гермиона всё Рону, чтобы никому не ошибиться, как когда-то. Они так и жили, держа друг друга за руки, идя впотьмах дремучего леса — но вместе.
— Не говори глупости Джин, — немного с неправдоподобной небрежностью бросил Рон, — кому они нужны? Иди-ка лучше готовься к балу, с кем ты идёшь, кстати?
— Ты себе не представляешь, он так долго рассказывал мне о моих прекрасных глазах, что мне стало его жалко…
— А соску ты ему не предложила случаем?
— Ничего я ему не предлагала, — грубо отсекла она, а потом лукаво улыбнулась, — пока…
— Ах ты! — Рон изменился в лице и вскочил с кресла, впрочем, поздно, потому что Джинни уже была на лестнице, заливисто смеялась и даже показала ему язык: ей нравилось злить брата.
Рон сел обратно и опять прикрыл глаза. Ладно… Родители, письма, Гарри, Волан-де-Морт — не сегодня. На повестке дня бал и красавица Джулия из Пуффендуя с пятого курса…Глаза у неё красивые — чистый аквамарин…
**
Одним своим взглядом
Разреши мне убиться —
И я убьюсь,
но к чему равнодушье?
Оно же так лживо!
И я снова молюсь,
Чтоб остались мы живы…
Assenza
— Драко, тебе нравится моё платье?
— Нет.
— Ну, ты даже не посмотрел, — капризно надула губки Милисента.
Драко оторвался от книги и сдержанно перевел взгляд, немного приподнимая бровь, на девушку. Обвёл глазами фигуру. Слегка улыбнулся.
— Нет.
— Почему? Цвет? Фасон? Не моё? Бижутерии не хватает? ЧТО?
— Цвет. Не твой. И фасон — слишком откровенно, — Драко опять наклонился над книгой, раскрытой на столе. Парень стоял, упёршись руками на столешницу, и лишь изредка нагибался ниже, чтобы лучше рассмотреть рисунок.
— Да? А по-моему, — девушка приобняла рукой его шею и сделала пару медленных шагов навстречу, — этот вырез очень красиво подчёркивает мою грудь, а ярко-красный цвет возбуждает…воображение, — уже шептала она ему на ухо. Драко обернул голову к её лицу, ни капли не смутившись, и ответил самым спокойным баритоном:
— Твоя грудь не так красива, чтобы её подчёркивать, моя милая, а красный цвет возбуждает лишь озабоченных или пьяных. Меня он раздражает, — и отвернулся.
Булдстроут резко отстранилась, сузив глаза.
— Невоспитанный кретин!
Драко пожал плечами: вот новость!
Девушка ушла, громко хлопнув дверью.
Малфой мгновенно изменился в лице и сел за стул. Книга хранила свои секреты, которые нельзя было видеть посторонним. Драко потёр уголки страницы, прошептав нужное заклинание, и прежний текст исчез. Появилось сообщение из нескольких слов. Роковых слов, которые Драко должен был сегодня воплотить в жизнь. Сегодня. Через пару часов.
«За час до конца бала. Твоя ошибка — твоя смерть. S.»
Вальс утомил бы его, но все нервы были на пределе. Он пробовал сидеть, пробовал пить спиртное, пробовал общаться со своей партнёршей, пробовал её губы… Но легче всего было танцевать — хоть какое-то движение, напоминающее о том, что жизнь не кончилась… Слизеринцы с удивлением смотрели на Малфоя, который уже довёл свою партнёршу до невероятной истомы, но не отпускал её, вальсируя, вальсируя и вальсируя без устали уже второй час…
Он увидел краем глаза директора. Тот и виду не подавал. Впрочем, Малфой тоже казался просто неутомимым дьяволом, но никак не обеспокоенным молодым человеком. Он даже слегка улыбался, обвораживая девушек. Время от времени он поглядывал на стенные часы — ещё пятнадцать минут…
Девушка подняла на него глаза и еле молвила на выдохе:
— Драко…
Он проигнорировал, только закружил её сильнее, отчего та лишь ахнула. Бедняжка чуть держалась на ногах — Малфой чувствовал это. Он поддерживал хрупкую талию, красивую руку партнёрши, которая неровно дышала, которая зависела только от него в эту минуту…в ближайшие пятнадцать минут. И ему это нравилось. Она сбивалась, он улыбался ей и снова, снова вёл её, прекрасно зная, что сил возразить у неё нету… Власть? Может быть…
Он также мельком следил за Уизли. Тот неотрывно смотрел на Пуфендуйскую девушку… Драко был наслышан о красавице. Но она ему не нравилась. Кукла. Она смотрела на Драко постоянно. То жеманно, то грустно, то весело, как бы говоря: смотри, вот я! Правда, Малфой обычно в этот момент начинал разглядывать стены — подобного рода поклонницы его раздражали. Сейчас она тоже смотрела, а Уизли что-то шептал, краснел — и снова шептал. Внезапно Драко ударила по голове страшная мысль: этот человек без…десяти минут труп. Это его последние слова, последняя девушка…последний поцелуй? «Назло, — подумал Малфой равнодушно, — чтобы я заметил. Детский сад…»
Он вспомнил тот роковой вечер, когда Снейп изложил ход плана. Слова, врезавшиеся в память… « Ты уведёшь Уизли с бала — мне всё равно как, ты запутаешь его в коридорах — никаких Непростительных заклинаний! Мне не нужны улики! Ты приведёшь его ко мне, и будешь следить, чтобы ни одна тварь ничего не заметила. Остальное — моё дело. Понял?» Понял. Понял… Ещё пять минут…
Он заметил на другом конце зала, как Уизли младшая дала пощёчину этому назойливому Криви… «Огонь — не девушка. НЕ девушка — это факт» — Драко слегка улыбнулся. Быстрый взгляд на часы — время издевалось. Оно стало идти в пять раз медленнее. Четыре минуты.
От нервов Драко стал вести девушку по всему залу с лихорадочной, почти садисткой быстротой. Та умоляюще взглянула на него. Красивая. Приоткрытый алый ротик, тяжёлое дыхание, талия, грудь, быстро поднимающаяся и опускающаяся не в такт музыке, глаза, уже полные слёз, голубые просящие глаза… « Если я хочу, придётся потерпеть, дорогая. Быть может, сегодня, когда нервам можно будет отдохнуть, я утомлю тебя ещё больше…» Три минуты.
Снегга уже не было в зале. Он уже там. Он уже готов. Интересно, он тоже волнуется? Ходит по комнате и заламывает запястья? Нет, он не сидит в кресле со спокойным выражением лица — это маска. А когда он один, когда не перед кем играть, тогда он приобретает своё истинное обличие — искателя, гения, безумного убийцы… Колин Криви пытается загладить вину — он пьян, но Джинни только скалится, как кошка. Джулия оторвалась от заведённого Уизли и снова уставилась на Малфоя — какая реакция? Никакой. Но Драко не торжествует, он стал дышать в два раза быстрее, ему кажется, что сердце стало биться 100 ударов в секунду: две минуты.
Малфой наклоняется к девушке, которая ещё чуть-чуть — и упадёт в обморок, в эти сильные руки…
— Ты очень устала, — нежный шёпот заставил её открыть глаза и слегка содрогнуться.
— О Драко…
— Очень…Ещё минутку. Потерпи, — он целует её в шею, и девушка может потерпеть минутку, под его губами она готова терпеть вечность… Но он не подарит ей вечность. Только минуту. Одну, последнюю минуту долгого танца. И чьей-то жизни.
Драко быстро шёл по залу по направлению к Рону. Ни одной эмоции на лице. Он знал, что делать, он знал, как делать это, но была опасность: не успеть. Время всегда было не на его стороне…
Он давно мысленно спланировал свои действия, он мысленно всё отрепетировал, и сейчас был его выход, его главная роль… Оставалась какая-то пара метров…
Джулия сидела на коленях у Уизли, он что-то ей говорил, поглаживая её спину одной рукой. Джулия смотрела прямо на Драко, который пересекал зал в бешеном темпе, почти летел — это для эффекта. Декорации, так сказать. Когда он был почти возле них, она сделала жест, видимо, начиная играть в свою игру: он подняла на него глаза, хищно взмахнув ресницами — взгляд исподлобья, действует безотказно, но Драко знал всё это наизусть. Он резко остановился и поймал её глаза своими. Ни одного лишнего движения: только глаза. Девушка не ожидала этого. Она только заворожено смотрела и ждала, что же будет дальше. Пешка. Она всего лишь пешка. Шаг влево, шаг вправо — и тебя заменит другая фигура. Но пока ты в игре, и кое-кто этим активно пользуется.
Рон медленно повернул голову в сторону блондина и грубо осведомился:
— Что надо, Малфой?
Драко молчал. Он не отводил приковывающего взгляда от девушки, рот которой был раскрыт от удивления и восторга.
— Ты не понял, придурок, я спросил, чего хочет твоя наглая рожа?
— Её, — короткий кивок, и Драко резко перевёл глаза на багровеющего Уизли. Шах. Зрители в напряжении.
Рон медленно отодвинулся от девушки и встал со стула. Джулия виновато захлопала глазками, опомнившись, и только губами прошептала что-то типа «Не надо, милый, не трогай его»…
— Что ты сказал, ублюдок? — Уизли подошёл вплотную. Малфой приподнял бровь:
— Ты плохо слышишь? Я хочу её. Прямо сейчас. Вон с дороги, — тихо и сдержанно, отчеканивая каждую фразу.
Уизли слегка толкнул его двумя руками в грудь и Драко отступил на шаг. Всё идёт превосходно. А теперь — центральные спецэффекты.
Малфой фирменно ухмыльнулся, ловко увернулся от кулака Рона и схватил девушку за руку, подняв её со стула. Одно мгновение. Уизли по инерции подался вперёд, вслед за своим неудачным ударом, быстро обернулся назад, заметив движение Малфоя. Драко дождался его внимания и вцепился губами в ошарашенную девушку, которая, видимо, тоже по инерции ответила на поцелуй.
Уизли, долго не размышляя, со всей силы оторвал от Джулии Малфоя, который отлетел к стене, и, ударившись, опять ухмыльнулся.
— Что, Ронни, мамочка всех воспитала, а про тебя забыла? Нехорошо устраивать драки при девушках…выйдем? — он поднял бровь.
Вокруг уже собралась толпа студентов. Молчание было верным признаком того, что беспокойство проникло и туда: устраивать драку на глазах у преподавателей никто не будет. К собравшимся подошла профессор МакГонаггал.
— Что тут происходит?
Уизли явно взвешивал все «за» и «против». Ему нанесли оскорбление дважды. Отказаться — значит быть опозоренным. Но с другой стороны — тут что-то было нечисто… Впрочем, о загадках обычно думала Гермиона…
— Ничего, профессор, позвольте нам самим разобраться, — не отрывая взгляда от Малфоя.
— Вы уверены, что справитесь со всем СПОКОЙНО?
— Уверен, профессор.
МакГонаггал отошла, подозрительно оглядываясь в сторону студентов.
Уизли обратился к толпе:
— Разойдитесь, мы разберёмся сами.
Драко хмыкнул и едва заметно кивнул в сторону слизеринцев, которые тут же отошли в сторону. Он оторвался от стены и, повернувшись к Рону спиной вышел из зала: он не ударит в спину. Он же гриффиндорец…
Рон вышел следом, и закрыл дубовые двери.
Толпа рассеялась.
Первое действие окончено. Зрители аплодируют: блестящая игра. Браво!
Глава 10.
* * *
*
Муха, которая не желает быть прихлопнутой,
безопасней чувствует себя на самой хлопушке.
Георг Лихтенберг
Уизли поднял рукава тёмно-зелёной мантии до локтей и подошёл вплотную к Малфою, который облокотился о стену, спокойно ухмыляясь.
— Ты что себе позволяешь, удотище? — грозно прошипел Рон прямо в лицо парню, белые пряди чёлки Драко коснулись его носа, и он поморщился, — проститутка ты слизеринская, ты считаешь себя самым неотразимым?
— Да, — просто ответил Малфой, не меняя ни позы, ни выражения лица.
— Я тебя убью, — тихо и злобно прошептал Уизли, уже доставая палочку. Малфой даже не дёрнулся. Он только посмотрел на соперника исподлобья и как-то демонически улыбнулся.
— Попробуй…
Рон со всей силы ткнул палочкой в живот Драко, но палочка прошла сквозь его тело и, слишком сильно ударившись о стену, разломалась пополам. Уизли же сам ударился всем корпусом и упал на пол, после чего быстро вскочил. Произошло невероятное. Как будто напротив него стоял и улыбался…призрак. Вдруг очертания Малфоя полностью испарились.
— Что за…?
— Что, Уизли, с координацией проблемы? — насмешливый голос за спиной заставил Рона резко развернуться. Прямо перед ним стоял тот же слизеринец.
Рон снова попытался его толкнуть, но снова не рассчитал силу и упал на пол вслед за массой своего тела, не получившей должного сопротивления. Малфой снова исчез. По коридору раздался задорный смех.
— Придурок, будем в прятки играть? — проорал парень в пространство, — Давай разберёмся, мать твою, или ты боишься, хорёк-переросток?
— Так я же здесь, Уизли, чего ты ждёшь? — тихо и отчётливо произнёс Малфой, материализовавшийся на другом конце коридора. Уизли вскочил и подбежал к тому месту, но Драко как мираж отдалился на пару метров. Гриффиндорец уже был заведён до предела. Малфой открыл дверь в один из кабинетов и приподнял бровь:
— Уизли, как думаешь, со сколькими мужиками успела потрахаться твоя мамаша до того, как вышла за твоего бомжа-отца?
Рон сорвался с места и кинулся к двери, схватившись за ручку, чтобы остановить инерцию тела.
Внезапно земля исчезла под ногами, всё закружилось и полетело куда-то…
У Драко Малфоя были излюбленные темы на трансфигурации. Одной из них, несомненно, была установка порталов…
* * *
**
Мчатся всадники, дышат кони,
И хороших не жди вестей.
Черный город на алом фоне
Убивает своих детей.
(с) А. Романов, «Феникс»
Рон открыл глаза и ничего не увидел. Было очень темно. Казалось, эту темноту можно было ощутить рукой, но руки не двигались, только беспощадно ныли от боли. По-видимому, он упал откуда-то, только вот откуда? Голова тоже раскалывалась, не давая возможности сосредоточиться. Попытка подняться оказалась тщетной: тело не слушалось его совершенно.
Внезапно перед его лицом зажгли спичку. Маленький огонёк, с треском появившийся ниоткуда, выхватил тёмные глаза и едва приметные черты лица какого-то уж больно знакомого человека. Рон шумно вдохнул от неожиданности.
— Ну здравствуй, Уизли. Как самочувствие? — змеиным шелестом произнёс человек со спичкой. Рон не мог вымолвить и слова: ужас сковал всё его сознание.
— Молчишь? Зря… Говори сейчас, потому что в могиле твой рот не сможет открыться, а если и откроется — кто станет слушать мертвеца? — человек растянул немного губы и задул огонёк.
— Кто…ты? — слова дались Рону с огромным усердием, горло тотчас же перехватило, как будто клещами и, казалось, кислород уже не поступает в мозг.
— Я — твой спаситель, мальчик мой… Тебе плохо? Какая незадача! Но, ты знаешь, я пришёл спасти тебя, и я это сделаю… На вот, выпей, тебе…полегчает.
У пересохших губ парня оказался стеклянный край какой-то колбы. Рон не думал долго: ему не хватало воздуха, наверное, был сломан позвоночник, и любая мысль об избавлении от адской боли была ему приятна. Два глотка.
Сначала ничего не было. Рону даже показалось, что становится легче дышать. Но уже через пару минут ему стало слишком жарко. Он по-прежнему не мог шевелить конечностями, рубашка стала насквозь мокрой от пота. Резкая боль внизу живота была слишком внезапной. Рон выдохнул последний воздух с нечеловеческим стоном, и из горла хлынула кровь. Невозможность вдохнуть была последним ощущением, которое было суждено испытать Уизли. Он умер с открытыми глазами.
Глава 11.
Часть 4. Власть желаний.
Там откроется тайный ход,
Там могучие колдуны
Красят в чёрное белый свод
Чьей-то детской слепой страны;
Там нельзя, чтоб твои шаги
Вдруг услышал чернейший маг,
Силой грубой своей руки
Он подаст чёрной птице знак —
И тогда ты уже не беги:
Смысла нету в твоих бегах…
Assenza
Джинни вышла из Большого зала через кухонный проход.
Она тихо спускалась по узенькой винтовой лестнице, держась за холодные каменные стены, чтобы не упасть.
Главное — чтобы её не заметили. А особенно, чтобы её не заметил мерзкий Колин Криви. Они сильно поругались, и она сбежала от него. Незаметно и тихо, потому что по-другому никак не отвязаться от пьяного нахального придурка.
Дрожащий свет стенного факела выхватил очертания двери впереди. Джинни никогда раньше не пользовалась этим проходом: не было случая, но она знала о нём от братьев и Гарри.
Дверь легко поддалась, громко скрипнув, и перед Джинни открылся ещё один узкий коридор налево. Там было очень темно, но она точно знала, что ей туда. В конце этого прохода будет небольшая арка, а за аркой небольшая лестница, ведущая к Южной башне. А оттуда до гостиной Гриффиндора — пара шагов.
Но Джинни остановилась как вкопанная: там, справа, она услышала какой-то шум.
Справа была обычная стена, слегка выщербленная в некоторых местах. Но за ней отчётливо был слышен чей-то кашель, затем шёпот…
Джинни быстро подошла к стене и ощупала её рукой — ничего. Она достала из кармана палочку и закусила губу. «Джинни, солнышко, может не надо, а? Ты же знаешь, к чему приводит это глупое любопытство… ну и что, что шум? Мало ли, кто там ходит?! Но по карте там должна быть обычная стена…там не должно быть проходов и комнат… Дурочка ты, иди ложись спать! Мало тебе проблем? В конце концов, Карта Мародёров может и ошибаться — её же составляли ученики…но…ладно, будь что будет» И она взмахнула запястьем:
— Invisibility, — еле слышно произнесла она и стена стала прозрачной.
Глаза девушки удивлённо расширились, и она еле смогла сдержать вздох недоумения, когда увидела в мутном незнакомом коридоре Драко Малфоя.
Тот медленно шёл по направлению к ней и удовлетворённо улыбался своим мыслям. Он не мог заметить разницу в стенах — заклинание было односторонним.
Джинни отчаянно боролась с собой. Мудрая её часть просто бесилась в попытке отговорить другую часть, требующую продолжения опасного приключения и адреналина.
Малфой же завернул на какую-то лестницу, и его шаги перестали быть слышными.
Девушка закрыла глаза и выдохнула весь имеющийся в лёгких воздух: второе Я, известное своим любопытством, взяло верх.
Она произнесла нужную комбинацию, и стена исчезла на пять секунд. Время как раз для одного шага. Назад дороги нет. Этому фокусу Джинни научил однажды от скуки Грозный Глаз Грюм, когда они коротали время на штаб квартире.
Здесь пахло сыростью. И ещё чем-то… Странный запах.
Джинни осторожно подошла к лестнице, где скрылся Малфой. Его шаги глухо отдавались в узком стенном проходе. Винтовая лестница вела круто вниз и почти не освещалась, по крайней мере, та часть, которую видела Джинни.
Закусив губу, она стала медленно спускаться, стараясь делать как можно меньше шума.
Ступая, как кошка, с носка на пятку, отчаянно пытаясь не наступать в лужицы, натёкшие с влажных стен, она миновала достаточное расстояние, чтобы решить, что лестница увела её под озеро.
Шаги Малфоя становились всё менее отчётливыми: он явно знал дорогу и шёл быстро.
Наконец лестница закончилась и открыла перед девушкой длинный коридор, освещённый одинокой свечой, которая грозила вот-вот потухнуть. Малфоя здесь не было.
Внезапно в противоположном конце коридора с глухим скрипом отворилась дверь.
* * *
Поздоровавшись с греком,
не забудь пересчитать пальцы.
Албанская пословица
Девушка отчаянно вжалась в стену, впрочем, удачно, как раз для того, чтобы не отбрасывать тени — свет от свечи не попадал на неё.
Послышались голоса. Джинни не составило ни малейшего труда узнать их, но она просто не смела верить своим ушам.
— Завтра ты поможешь мне избавиться от тела, понял меня?
— Завтра и поговорим, — почти равнодушный и уверенный голос Малфоя резко контрастировал с немного взволнованным глухим басом Снегга.
Джинни слышала всё словно в кошмарном сне, от одной мысли, что её сейчас увидят, холод добирался до самых костей через лёгкое бальное платье. Она уловила движение профессора: он схватил парня за руку в районе локтя и сильно дёрнул на себя.
— Слушай меня, щенок, — зловеще и громко прошептал он над самым ухом у Малфоя, — в этой игре Я буду сдавать карты, понял меня? Отвечай!
— Понял, — лениво растянул Драко.
— И если ты думаешь, что на этом трупы закончатся, ты ошибаешься! Понял?
Малфой не ответил.
— Я буду убивать столько, сколько нужно будет мне. И если понадобится, убью и тебя, ублюдок. Мы с тобой не партнёры, запомни это хорошенько… Сегодня ты был мне полезен, но если завтра ты перестанешь выполнять свою роль, попробуешь сам на вкус мой фирменный коктейль, понял? Мы с тобой не в доле, и если хочешь жить — будь добр, лежи мне зад со всем усердием, понял меня?
Малфой выдернул руку и ничего не ответил, только быстро зашагал по коридору по направлению к вжавшейся в стену Джинни. Он не заметил её. Слабый блик свечи отчётливо выразил на его лице какое-то глухое беспокойство и злобу. Он пролетел мимо, а девушка закрыла глаза и выдохнула воздух.
Снегг, правда, не спешил уходить из тёмного коридора. Что-то было не так, а он всегда это чувствовал. Облегчение Малфоя после выполненной успешно работы было ему понятно, но воздух был другой, и его это пугало.
Снегг отчаянно пытался слиться с воздухом и понять в чём же дело, но ничего не выходило. Наконец он закрыл дверь с жёстким ударом и вгляделся в черноту.
Джинни услышала этот удар, такой долгожданный и нужный. Она убрала пряди с лица ледяными пальцами и, решив, что опасность миновала, сделала шаг к центру коридора. Тусклая свеча мгновенно нарисовала на полу её длинную тень. Девушка обернулась на ужасную дверь, оставляя эмоции и мысли по поводу услышанного на потом, и увидела профессора Снегга. Он не зашёл внутрь. Он ждал её.
Глава 12.
* * *
Мне этот зал напомнил страшный мир,
Где я бродил слепой, как в дикой сказке,
И где застиг меня последний пир.
Там — брошены зияющие маски;
Там — старцем соблазнённая жена,
И наглый свет застал их в мерзкой ласке…
А. Блок («Песнь ада»)
Девушка стояла, не двигаясь, но её уже бил крупный озноб. Она вся дрожала от холода и страха перед человеком, который ещё утром был её учителем, а пару минут назад говорил о каком-то убийстве. Снегг молчал.
Она не могла даже отвести взгляд в сторону: с постоянным внутренним напряжением она следила за каждым его движением. Наконец мужчина как-то странно улыбнулся, открыл дверь и сделал жест рукой, приглашающий войти внутрь.
Джинни боролась между желанием провалиться сквозь землю и убежать отсюда со всех ног. Первое было нереально, второе бесполезно. Скорее машинально она сделала несколько шагов к двери и подняла глаза на мужчину:
— Профессор, можно я уйду? — слабым голосом проговорила она, пряча какую-то глупую надежду на спасение глубоко в сердце. Но профессор лишь усмехнулся и повторил свой жест. В этом человеке всё было так же: злость, чернота и ядовитость, одно только было ново для Джинни: в этих глазах, и даже в чертах лица читалось какое-то безумие, необузданное безумие ликующего нечеловека.
Под странным гипнозом она вошла в комнату.
С ужасом обводя глазами стеклянные столики, террариумы и мёртвую собаку, от которой несло трупной гнилью, она пыталась понять, что перед ней находится. Одна за другой мысли роились в голове, но от них становилось только хуже. В исступлении она сделала пару шагов к центру.
Снегг, словно тень, двигался за ней вплотную, готовый к любой реакции.
Под столом с собакой она увидела чьё-то тело и вздрогнула.
— Вы испуганы? — шёпот над самым ухом. Джинни содрогнулась всем телом от такой неожиданности, но даже не обернулась: она боялась.
— Я чувствую Ваш страх, мисс… Вы не узнаёте его? — продолжал Снегг.
Джинни отрицательно покачала головой.
— А вы откиньте капюшон!..
Девушка стояла в нерешительности. Он легонько подтолкнул её в спину, и она шагнула к телу.
Снегг наблюдал за ней с таинственной ухмылкой на бледном, почти белом лице. Хрупкая девочка, известная своим задиристым нравом, сейчас дрожала как осиновый лист, теребя складки тоненького, довольно дешёвого и простого бального платьица. Растрепанные рыжие волосы, безвкусно сбрызнутые какими-то блёсточками, коротко остриженные, если не обгрызенные ногти и огромные испуганные глаза удивительно тёмно-коричневого цвета. Она медленно садится на корточки рядом с трупом, своей тонкой беленькой ручкой осторожно дотрагивается до чёрной ткани… Какая же будет сейчас реакция? Что? Слёзы, истерика, обморок, крик? Отсюда ничего не слышно, на комнату наложена звукоизоляция, чтобы не было слышно ни воя собаки, ни предсмертного стона этого парнишки. Пара секунд. А дальше… Завтра Ровена получит два трупа. Она будет благодарна…
Джинни медленно отодвинула капюшон с лица и вскрикнула. Снегг весь напрягся в ожидании. Затем она дотронулась розовыми пальчиками до окровавленного и изуродованного лица своего брата, как будто не веря, что он мёртв, и как-то завыла, истерически бросив свою голову на бездыханного Уизли. Её маленькое тело содрогалось в рыданиях, и этот жалобный вой заставил Снегга встряхнуть головой. Ему вдруг стало даже противно от этого нечеловеческого стона, и он быстро подошёл к ней, сильно дёрнул за волосы — и Джинни упала навзничь, закрыв рот рукой, в каком-то исступлённом страхе, почти уже неосознанном ужасе уставилась на профессора.
— Не ори, я не люблю этого, поняла? — жёстко сказал он, практически любуясь её испугом. Она не заметила даже, но при падении задралась до бёдер лёгкая светло-розовая юбка, обнажив худые крепкие ноги.
Она кивнула головой и только как-то судорожно продолжала скулить. Снегг опустился на колени, расставив ноги так, чтоб её колени были между ними. Она полулежала, придерживаясь лишь на локтях, и их лица были в незначительном расстоянии друг от друга.
Джинни тяжело дышала, смотря прямо в эти чёрные безумные глаза, так и блестевшие от какого-то возбуждения. Он откинул рукой прядь с её лица и хищно оскалился.
— ТВАРЬ! — заорала она прямо ему в лицо и стала судорожно вырываться, но ничего не выходило: он крепко держал ногами колени и нижнюю часть бёдер. Снегг оскалился ещё больше, опуская руки на эти самые бёдра, и начал поднимать юбку ещё дальше, так, что через пару мгновений его пальцы оказались на чувствительной внутренней стороне ног. Он сильно надавил на кожу, Джинни вскрикнула и стала вырываться ещё усерднее.
— ТВАРЬ! ЖИВОТНОЕ! ОТПУСТИ МЕНЯ, НИЧТОЖЕСТВО! — истошно орала до срыва голоса, чувствительно колотя руками мужчину, — ОТПУСТИ! ОТПУСТИ! ОТПУСТИ! ОТПУСТИ! — кричала без остановки, взахлёб, и очень однотонно, так что Снегг, не выдержав, ударил её по лицу и встал с колен:
— Заткнись!
Джинни быстро отползала спиной вперёд от него, рыдая в голос, схватила какой-то нож с низкого стеклянного столика и заорала ещё истошнее:
— И НЕ ПОДУМАЮ! ТОЛЬКО ТРОНЬ МЕНЯ!
Снегг подлетел к ней и схватил руками её запястья, приблизив лицо к самым её глазам. Нож выпал из руки.
— Я сказал, заткнись, — почти по слогам проговорил он.
— А ТЫ ЗАТКНИ МЕНЯ! ЗАТКНИ! НУ! ПОПРОБУЙ! ЗАТКНИ, ЗАТКНИ, ЗАТКНИ! — начала снова орать она ему в лицо. Он опять её ударил — и она потеряла сознание.
Глава 13.
* * *
Нет ничего более постоянного,
чем непредвиденное.
Поль Валери
Драко Малфой со злостью толкнул дверь в Большой зал и огляделся в поисках недавней партнёрши.
Мари стояла с каким-то молодым человеком, очевидно, тоже из приглашённых, невинно ему улыбаясь, но явно не слушая, что тот говорил ей. Драко направился к ним.
— Мари?
— О Драко, куда же ты пропал, я всё жду тебя…
Молодой человек остался за их спинами. Хотел было привлечь к себе внимание, но понял, что это бесполезно: Малфой не удостоил его даже взглядом.
— Ты сердит на что-то, — лепетала она. Драко на самом деле был сердит: он всерьёз был уверен, что это дело будет последним, но ему надо было снять напряжение, и он насилу улыбнулся спутнице:
— Не беспокойся. Пойдём лучше ко мне: здесь как-то…душно.
Мари легкомысленно рассмеялась и взяла его под руку…
Она тихо стонала под его прикосновениями, он почти машинально расстёгивал молнию на её спине. Нежный атлас её платья возбуждал воображение, идеальные формы и тепло её тела, запах духов, эти тихие стоны — забыть, забыть о том, что было, что будет — неважно. Сейчас только она.
И они упали на кровать…
Драко вошёл в ванну уже в брюках, не застегнутая чёрная шёлковая рубашка открыла ему в зеркале пару засосов на шее и чуть ниже. Он улыбнулся. Мари спала, завтра она уедет — и он её больше никогда не увидит, что не могло не радовать: Драко Малфой презирал до глубины души все продолжительные связи.
Он взял с полки мазь для удаления нежелательных пятен былого сладострастия. Но едва только зелье начало впитываться в кожу, как шею пронзила дикая боль. Малфой согнулся пополам и упал на холодный пол.
— Ты привёл девчонку, — послышался тихий голос откуда-то из угла.
— Нет, никого не было, — еле выдавил из себя Малфой, морщась и тщетно пытаясь устранить боль рукой.
— Ты привёл девчонку, и ты поплатишься. Я предупреждал тебя на счёт ошибок…
— Профессор, я всё улажу, я разберусь, с кем хотите, кто она, с кем мне поговорить? — на выдохе говорил парень, хотя в глазах уже просто темнело от боли.
— Считай, что она уже мертва. Ты допустил ошибку, которая обойдётся мне призовым бонусом, но ошибки…они всегда должны караться…
— Профессор, умоляю Вас, — только и смог прошептать Малфой.
— На этот раз я оставлю вас в живых, но только потому, что Ровена будет довольна, но ты понесёшь наказание…
— Какое? — становилось заметно легче.
— Ты убьёшь её.
— Но…
— Возражения? — и боль на шее рванула с прежней силой.
— Не-е-ет…нет, нет, что вы, никаких…
Глава 14.
* * *
Ты режешь под лопаткою кожу:
Там вместо крыльев два уродливых крючка —
Теперь я не могу летать…
Дельфин
Зал освещала только одна единственная свеча. Она отражалась бликами во всех колбочках и баночках, расставленных в зале. Трупный запах разъедал уже воздух донельзя, его сладковатый вкус уже даже ощущался на языке, настолько кислород был насыщен им. Ни одним окном помещение не проветривалось, так хотел Снегг. Снегг не хотел удалять запах элементарным заклятием: он почему-то начинал возбуждаться от этого запаха. Сидя в своём кресле и наблюдая за загадочными отсветами на стенах, он размышлял об этом: с каждым новым трупом ему становилось…интереснее? Собаку можно было бы давно уничтожить…закопать, или сжечь наконец… И Снегг даже собирался сделать это, собирался ведь, но всё откладывал… до тех пор, пока не понял, что ему нравится её разлагающийся вид. Да, это звучало даже для него жестоко и дерзко, но в последнее время его мозг находился постоянно в каком-то поиске, ему всё время не хватало чего-то, ему хотелось больше боли, больше смерти и ужаса, больше власти…И он это понимал, потому что очень много думал, потому что привык признаваться себе всегда в очевидном. С ним происходило какое-то превращение, он становился моральным чудовищем, потому что прежние нравственные принципы теряли ценность… Ему нравился её вид, потому что он чувствовал себя каким-то творцом. Он убивал исключительно своим, собственным методом. Он был убийцей с большой буквы… При чём титул убийцы он дал себе сам, с тем же почти неуловимым удовольствием. А теперь ещё и этот Уизли. Его труп нужно было убрать из зала уже час назад, но Снегг тянул… Тело лежало на полу, под хирургическим столом. Как следствие эксперимента с собакой.
Джинни сидела в дальнем углу и плакала. Бесшумно, уткнувшись в колени, рыдала, сотрясаясь всем телом, рыдала уже второй час, не в силах успокоиться. Такая беспомощная, маленькая… Снегг не торопился. Сначала — отнести Уизли к Гремучей Иве. Оставить там знак — пусть Дамблдор будет уверен, что парнишку убили не в замке, что убийца где-то в окрестностях. Может даже в Хогсмиде — ведь есть же сообщающийся ход. Чем не теория? Потом — младшая Уизли. Малфой придёт сюда в третьем часу ночи, сейчас два. Время развлечься — много… « Быть властелином! Быть им! Это ведь какая наглость, — усмехался про себя Снейп, — бросил вызов Тёмному Лорду: убил его парнишку, убил человека Дамблдора — и ему вызов брошен, теперь — лучший друг Поттера(которого, кстати сказать, так вовремя он удалил с дороги)…и поруганную, полуживую от страха и горя, и боли Уизли отдать в руки Малфоя — сына правой руки Лорда. И вот в чём парадокс — он ведь убьёт её. Убьёт, потому что Я заставлю его. И все будут дрожать, все бояться. Они не найдут логической цепочки, не найдут — и будут ждать, каждый будет ждать, что к ним придёт неуловимая тень, причинит невыносимую боль — а потом… Интересно, что происходит с их душами, когда они, мёртвые, попадают к стигийской собаке?» — он содрогнулся при последней мысли и перевёл глаза снова на девочку.
Она, видно, почувствовала взгляд — и подняла голову с дрожащих колен. Заплаканные глаза, опухшие красные губки, глотающие непрерываемый поток слёз, эти худые руки, оголённые ноги… Она тряслась всем телом, содрогалась от крупной дрожи. И вдруг дикое, почти животное желание пронзило всё его существо. Ему просто элементарно хотелось её. Сейчас, — и плевать на Уизли!
Снегг медленно встал с кресла и подошёл к углу, где сидела Джинни. Он стал спиной к единственному источнику света, так что угол покрыла кромешная тьма. Девушка тихонько застонала и опустила голову на колени.
— Встань, — прошептал он повелительно.
Джинни не шелохнулась. Только ещё более сильная дрожь стала колотить её.
— Встань, я приказываю, — уже громче проговорил Снегг.
— И что, ты трахнешь меня? — спросила Джинни сдавленно, не отрывая головы с колен.
— Встань!
Внезапно девушка подорвалась с места и встала во весь рост. Её лицо приходилось Снейпу в грудь, но он предусмотрительно наклонился, а она вскинула подбородок.
— Давай, трахай меня! — начала исступлённо шептать она, уже не помня себя, — давай, давай, разорви платье, делай мне больно, заставь меня плакать навзрыд от позора и стыда… Старый ты извращенец! УБЛЮДОК! — она толкнула его в грудь руками, но он воспользовался её движением и бесстыдно обнял её за талию одной рукой, за бедро — другой. Он едва сдерживался. Быстрыми движениями он оборвал нижнюю полу платья, чтобы руке было легче проникнуть на внутреннюю сторону бедра. Затем так же резко оборвал пуговицы ниже разреза, и ему открылась небольшая грудь.
— Ни…слова…ни…слова…
— ПОМОЧЬ? — заорала она в диком приступе страха, — ПОМОЧЬ ТЕБЕ? Раздеться? У тебя ж наверняка без помощи и не встанет даже… Сколько тебе лет? Пятьдесят? Шестьдесят? А мне пятнадцать! Пятнадцать, пойми ты это, конченая ты тварь! Ты думаешь, я ТЕБЯ хочу? Ты думаешь, я ТАК хотела? Нет, не думаешь, ты вообще не способен на это! Трахай! Трахай давай уже скорее! Повелитель ты хренов! Чем ты можешь повелевать? Ну чем? Ты даже свои животные желания удержать не можешь! — кричала она сквозь слёзы.
Последние слова подействовали на него как холодный душ — и он оттолкнул её в угол. Джинни ударилась и сползла по стенке, уже ничего не соображая от слёз.
«Она может читать мысли? Нет, нет, нет….это бред, бред…как она вообще тут оказалась? Как она сюда попала? Что она тут делает? Какое-то наваждение… Нет, успокоиться, успокоиться… Она девочка, девочка совсем, и боится, боится, но трезво, трезво оценивает всё… Нет, успокоится… Я не повелитель? Я не властелин? Я могу управлять эмоциями! МОГУ! Да, могу, вот только надо отойти от неё, — лихорадочно соображал он, быстро отходя в другую сторону комнаты.
Что-то новое внезапно начало его терзать. Странные мысли о том, что ей пятнадцать, что вот брата почти на глазах убили — а тут он со своей страстью, почти стыд от того, что не смог себя сдержать… СТЫД?! Эта девчонка как будто вернула его к реальности. Он, ещё окончательно ничего не додумав, повинуясь какому-то новому порыву, возможно, неведомому доселе, но ясному и сильному, подлетел к ней в угол, садясь на корточки перед ней. Он вдруг начал отодвигать руки с её лица, и шептать, шептать, не понимая окончательно цели своих слов:
— Прости, прости, ну прости, нет, нет, не буду, слышишь, всё, не бойся, ну не бойся, не трону, прости, не плачь, всё, всё, всё прошло, слышишь, всё прошло, не буду, больше не буду, успокойся, ну, успокоилась?
Она и не думала успокаиваться. Но его слова прозвучали так неожиданно, неожиданно заботливо, что она ему…поверила. И, может, сказались почти два часа беспрерывной истерики, может пережитый страх, может, и то и другое в совокупности, но она потянулась к нему руками — и обняла, продолжая дрожать, за шею. Не останавливая поток слёз, потянулась к какой-то защите, как будто этот человек, который только что хотел её изнасиловать, который убил её брата, мог защитить её от самого себя.
Её движение поразило Снегга до глубины души. Он почти в окаменении сидел минуты две, даже ни о чём не думая. Только потом заметил, что машинально прижимает её голову к своей шее, а второй рукой гладит по спине. Он ужаснулся — ЧТО ПРОИСХОДИТ? Как будто два разных человека вселились в него, как будто тот, полусумасшедший убийца существовал не один, развился не окончательно, и ещё можно спасти что— то светлое… Снегг вскочил на ноги и начал ходить по комнате, заламывая руки… Он решительно ничего не понимал, и он хотел какого-то объяснения происходящему хаосу…но не мог найти его.
Джинни немного успокоилась и перестала плакать, только дрожала по прежнему. Она подняла голову и тихонько спросила:
— Расскажи мне всё. Пожалуйста. Я хочу знать прежде, чем ты убьёшь меня…
Снегг резко остановился и посмотрел на неё.
— Я…я….я… — он не знал что говорить, его мысли расползались, как тараканы, в разные стороны, — я начинаю сходить с ума, наверное…
— Я ненавижу тебя.
Снегг тупо на неё уставился. «Ненавидит? За что? Почему? А, я ведь брата её убил… Но мне ведь простительно, я же Убийца, тем более не по собственному же я желанию, это Ровена, Ровена виновата…стоп! Я оправдываю себя…нет, нет, я хотел этого убийства, хотел, и чуть не изнасиловал Уизли только что…вот она меня и ненавидит…почему же так не хочется её ненависти? Почему я себя готов оправдывать…как же голова болит…»
— Я… я знаю, знаю… — шептал он, глядя на стены. Всё кружилось перед глазами, и он облокотился о стену, медленно сползая вниз.
— Расскажи мне. Я ведь имею право… — уже даже как-то равнодушно проговорила она. Снегг перевёл на неё воспалённый взгляд и тихонько кивнул. Он сам чувствовал потребность ВСЁ ей рассказать. Именно ей. ВСЁ до мельчайших подробностей… и он начал рассказ…
Глава 15.
* * *
*
Чёрный ангел печали,
Давай отдохнем,
Посидим на ветвях,
Помолчим в тишине…
Что на небе такого,
Что стоит того,
Что бы рухнуть на камни
Тебе или мне?
Бутусов
— Всё началось после Хогвартса. Я был жалким мальчишкой, озлобленным на весь мир. Да что озлобленность — во мне жило столько желания мести, что, даже не раздумывая особо, я присоединился к сторонникам Волан-де-Морта. Прошло не так много времени, как меня сделали Пожирателем: талантливый зельедел нужен был Тёмному Лорду. Когда пришло время «устранения», Пожиратели начали вырезать грязнокровок. За нами установилась чудовищная охота со стороны министерства, но мы были сначала в примерной безопасности — под чёрной рукой Хозяина. Но меня ни разу не отправляли в дома к грязнокровкам. Я сидел в лабораториях, составлял зелья по старым книгам и древним заветам, но никогда не убивал. Меня это всегда раздражало. Не то, что бы меня тянуло к убийству, просто мне всегда казалось, что мне…не доверяют такое дело, думают, что я лишь мальчишка, и ничего не могу. Вот тут-то впервые и появилась Ровена…
— Ровена Ривенкло? — удивлённо прошептала Джинни. Снегг говорил медленно, абсолютно не обращая внимания на девочку. Пустыми, как будто бездумными глазами блуждая по тёмным стенам, он был похож скорее на исповедующегося, чем на рассказчика. Он дёрнулся немного от неожиданного вопроса.
— А…да, да… Ривенкло…Ровена Ривенкло. Она появилась тогда в моей лаборатории, откуда-то из воздуха…Красивая донельзя, она поразила тогда молодое воображение. У неё… у неё глаза были какие-то странные: большие, чёрные, настолько чёрные, что не было видно зрачков в моей полуосвещённой лаборатории…я тогда поднёс свечу ближе к её лицу и увидел, что зрачки у неё неестественно большие, как у птицы… Она полусидела на моём столе и смотрела прямо в глаза, улыбалась как-то…дьявольски. Представилась. Красивая… Чёрные волосы, этот взгляд…кожа бледная, почти белая, алые губы — и платье, облегающее идеальную фигуру, тоже чёрное, с красным…Она начала говорить мне странные вещи: как будто мои собственные мысли, только тайные, глубокие, которые я тщательно прятал от моего Хозяина. Она говорила, что я гениален, что я могу создать новое зелье, от которого будет трепетать весь мир, но мной пользуются, просто пользуются. «Этот глупый мальчик, Том Риддл, пользуется твоим умом, мой хороший» — сказала она. Я тогда возмутился…
%%%%%
— Этот глупый мальчик, Том Риддл, пользуется твоим умом, мой хороший, — женщина улыбнулась чуть шире.
— Как Вы смеете говорить так о Тёмном Лорде! — возмутился Снегг. Но Ровена внезапно рассмеялась.
— Лорд! Тёмный Лорд! Как же это смешно… Да он просто мальчик, мальчик, маленький и наивный… Наследник Слизерина, просто последователь. Я открою тебе тайну, мой хороший, Слизерин был очень тщеславен, он был умён, бесспорно, обладал некоторой мощью, но его тщеславие погубило его. Однажды в постели он рассказал мне свой план про Наследника и тайную комнату, которую он оставит в Хогвартсе. Хотел, чтобы я им восхищалась… Но женщины так хитры…хитрее змей, хитрее, мой хороший…Я восхищалась, да, но я уже знала, знала ГДЕ находится мощь, и собирала, собирала силы… А потом я решила его убить… Он превратился в змею, прятался в Карпатах, но мои птицы нашли его, и заклевали… но он оставил всё же наследника, вашего мальчика. Увы, он так же тщеславен, также наивен… Поверь, милый, его теория на счёт грязной крови — это лишь дитё тщеславия Слизерина. А я знаю правду — смерть для всех одна. Пойдём за мной, пойдём, я покажу тебе, где мощь, покажу, где царит настоящая власть смерти, и я подарю тебе её часть, и ты сам станешь палачом! — она щёлкнула пальцами — и Снегг оказался возле тусклой пещеры в лесу.
Ровена подвела его к маленькому отверстию в скальном камне, и Снегг увидал там огромное страшное чудовище. Оно напоминало собаку телом, у него было три головы, лохматые и чёрные, с мутными жёлтыми глазами, размером с блюдечки. Пасти не закрывались из-за отвратительных массивных клыкастых челюстей, вокруг шеи каждой из голов вились змеи, в основном кобры, постоянно раздуваясь друг на друга. Чудовище тяжело дышало, не двигая глазами, как будто ничего не видя.
— Это Кербер. По преданию, это самый главный сторожевой пёс из подземного царства Аида. Да, мой мальчик, этот стигийский пёс прибыл из самой преисподней. Стигийских псов там было что крыс — целая армия. Они подчинялись великой Гекате — владычице всех чудовищ и привидений. Ходили за ней, как свита. Геката появлялась на земле только безлунной ночью, блуждая между могил, кормила смертью своих псов. А Кербер не подчинялся ей — он сторожил вход в подземное царство, и был подвластен только Аиду. То есть дьяволу. Падшего ангела по-разному называли люди… И однажды Геката захотела себе Кербера. Не получив его, натравила своих псов, а он разорвал всех, кто осмелился подлезть к нему. После этого стигийские псы загрызли Гекату за предательство над родом, и Аид выгнал их из царства, а они стали добывать себе пищу сами. Кербер остался один из их рода, и, не выдержав одиночества, вырвался из-под земли, и нашёл свою стаю, став её предводителем. Я не знаю дальнейшую судьбу собак, но я однажды нашла Кербера умирающим в пустыне: там мало кто живёт, ему нечем было питаться. Я приютила его у себя, и кормлю теперь чужими жизнями. Если я выпущу его к людям, умрут все, кто его увидит, или кто хоть на мгновение прикоснётся к нему. Кербер не ведает пресыщения, он готов питаться круглыми сутками… Так что моя мощь, как видишь, гораздо сильнее мощи Слизерина.
— Но…почему ты жива?
— Я заключила договор, с Аидом: пока я кормлю его любимого пса, я буду жить, и буду обладать красотой и силой волшебства. Раньше его кормили его собаки, но теперь они, видимо, мертвы. Теперь мои Убийцы приносят пищу моему псу, и я живу. И ты, мой мальчик, тоже станешь моим помощником, потому что ты способен на это — я вижу это в твоей тёмной, ненавидящей душе.
— Нет, — только и смог выговорить Снегг.
— Мой Кербер не трогает только тех, кто относится к его стае. Он почти слеп, потому что всегда жил в кромешной тьме, поэтому ориентируется по запаху. И чтобы он принял тебя за своего, тебе необходимо пить кровь…
— Пожалуйста, не говорите мне, я не хочу…
— Я хочу. А это главное, мой мальчик. Я рассказала тебе, а значит, ты уже посвящён в нашу стаю…Теперь ты обязан убивать, и ты станешь гениальным, и полюбишь своё ремесло со временем. Есть только одно НО: все мои Убийцы, к сожалению, со временем почему-то сходят с ума…
%%%%%%
— И убивал. Сначала это было легко: я работал и на Волан-де-Морта, и одновременно на Ровену. Но потом я решил выйти из игры. Моё сознание уже тогда начало раздваиваться. Я читал литературу. Ровена сковала меня древнегреческой магией Чёрной птицы, приложив тогда к моей спине свой кулон. Исследовав нужные описания, я понял, что она говорила про сумасшествие: в каждом человеке находятся два пласта подсознания — одно отвечает за добрые поступки и мысли, другой — за плохие. Обычно они крепко скреплены друг с другом. Какой-то работает больше, какой-то меньше, а иногда и оба одинаково — это индивидуально. Но у скреплённого этой магией со временем эти пласты начинают отъединяться друг от друга — и человек медленно сходит с ума. Узнав это, я решил срочно выйти из игры — и пошёл к Дамблдору. Я рассказал лишь одно: я под заклятием Чёрной птицы. Альбус допытывал откуда, но я соврал, сказав, что это Волан-де-Морт сковал меня. Мне никто не мог помочь, но тут мне было легче поддерживать свои светлые стороны. Я убивал по одному человеку раз в три месяца, потому что больше Ровена не требовала: Убийц тогда было много. Я убивал их далеко от Англии, телепартируясь обычно в Африку, где люди умирали часто, и где никто ничего не мог заподозрить. Время не трогало меня сначала, но в последние два года становилось всё тяжелее. Я чувствовал приливы силы, мне снились сны о моём величии, о том, как сам Лорд будет мне подчиняться. Где-то пол года назад Ровена явилась мне, и сказала, что её людей становится всё меньше: их ловят, тщеславие губит их, ибо они все стремятся к величию. Кого садят в тюрьмы, кого — в клиники. Я должен стараться, я должен убивать больше. Она угрожала мне… а я и не думал, я уже не думал сопротивляться, я придумывал зелья. Мне нравилось убивать уже. А потом я решился дать о себе знать — и убил сторонника Лорда. И оставил знак.Да-а... Я великий гений, Уизли, я великий гений. И Ровена всегда довольна мной, всегда. Она набирает новых последователей, но ни один из них не велик так, как я…
— Ты не можешь больше контролировать своё сознание? — спросила испуганно Джинни. От его рассказа ей стало ещё более жутко, но она уже обессилела.
Вдруг Снегг перевёл на неё блестящие от какого-то вдохновения глаза, и бросился к ней, схватив на горло одной рукой, и поднеся своё лицо близко к её.
— Я могу. Слышишь, могу, — прошипел он, — я не сойду с ума. Я на самом деле велик: моё зелье свидетельствует об этом! Я МОГУ СЕБЯ КОНТРОЛИРОВАТЬ! — проорал он ей в лицо и выпустил горло, быстро вставая. Джинни снова затряслась в беззвучном плаче.
Глава 16.
* * *
**
Чудовище — есть пристанище человека и зверя.
Утоли голод зверя и устрани человеческое одиночество —
И твоё чудовище станет твоим пристанищем…
Assenza
Малфой стоял, облокотившись о холодный каменный выступ стены замка, и хмурился. Погода подарила снег с дождём в эту ночь. Было омерзительно и гадко стоять тут, но Малфой стоял специально, назло чему-то, может даже себе. Но, в принципе, мысли его были далеки от этого. Он пытался понять, как и где он допустил эту роковую ошибку. Да, он был расслаблен по случаю выполненного задания, а потом он был зол и тоже невнимателен. Но КАК? КАК? Где? Узкие коридоры, низкие потолки, неясные отблески тусклых свечей на стенах…
Где-то возле леса его внимание привлекло какое-то странное движение. Стена дождя не давала всё увидеть в точном свете, но движение было очевидно. Малфой оторвался от каменного выступа и, движимый каким-то мистическим любопытством, направился к лесу. Чем ближе он подходил к месту, тем больше понимал, что движение перемещалось вместе с ним, теперь оно было на лесной тропинке. Дождь неумолимо хлестал по лицу, вся одежда уже промокла насквозь и стало очень холодно. На секунду Драко даже остановился, тут что-то явно было нечисто, но потом снова пошёл вперёд. Наконец он вышел на ту самую тропинку и услышал песню. Ошибки быть не могло, тонкий женский голос пел какую-то грустную песню…
— Что за чёрт… — прошептал Драко и начал осматриваться по сторонам, но ничего нельзя было разглядеть из-за дождя, снега и темени леса. Он пошёл вперёд на голос, но тропинка оборвалась где-то. Ступая по мокрому и вязкому мху, Малфой уже начал проклинать себя, прикидывая, как именно он будет отсюда выбираться, но тут раздался жуткий хриплый голос над самым его ухом:
— Сын ветра, дочь солнца, обручились на веки в могиле под снегом…
Малфой вскрикнул, обернулся — и ничего не увидел. Сзади никого не было. Сердце бешено заколотилось, он повернул голову обратно и увидел перед собой старушку. Маленькую и скрючившеюся, с кривой палочкой и маленькими чёрными глазками, которые смотрели куда-то в землю, как будто Малфоя и не существовало вовсе. Внезапно из-за туч выглянула круглая и отчётливая, яркая луна, осветив старуху бледным жутким светом.
— Что это значит? — только и смог вымолвить Малфой.
— Пророчества, сынок, ничего не значат. Они либо сбываются, либо нет.
— Кто ты?
— А ты дай бабушке пару галлионов — и узнаешь продолжение пророчества.
Малфой стоял как вкопанный. Это было слишком невероятно, всё что происходило сейчас перед ним.
— Но…
— На твоих руках ещё нет крови, но пророчество гласит, что она там появится и очень скоро. Ты должен убить рыжеволосую девушку.
— Откуда ты знаешь? Какое ещё пророчество?
Старушка перевела на него взгляд. Малфоя он буквально парализовал: в глазах как будто не было белков, одни зрачки, чёрные, как у птицы… Малфой автоматом вывернул одной рукой левый карман, и золото бесшумно упало на заснеженный мох. Старушка не отвела глаз.
— Сын ветра, дочь солнца, обручились навеки в могиле под снегом, на руке его кровью нацарапано имя убиенной девицы, и глаза распахнулись в желании счастья…
— Я не хочу убивать… — на выдохе сказал Малфой.
— Это всего лишь пророчество. Оно либо сбывается, либо нет. Вечно только одно.
— Что?
— Твоя душа. Она либо чёрная, либо светлая. И тут уже никакие пророчества не властны, ибо твоя душа в твоих руках. Потому что зверь не может быть человеком, а человек зверем, потому что зверь упустит свою душу, а человек удержит её в своих руках…
— Я ничего не понимаю!..
Но старушка исчезла. На месте где она стояла, что-то блестело. Малфой наклонился ниже и увидел медальон. Небольшой медальон с изображением пустоглазой птицы.
* * *
* * *
И остались — улыбкой сведённая бровь,
Сжатый рот и печальная власть
Бунтовать ненасытную женскую кровь,
Зажигая звериную страсть…
Не стучись же напрасно у плотных дверей,
Тщетным стоном себя не томи:
Ты не встретишь участья у бедных зверей,
Называвшихся прежде людьми.
А.Блок
Снегг пропускал между длинных пальцев её рыжие волосы, она плакала. Беззвучно, неподвижно… Она боялась его, ничего не говорила, всё время молчала, и ждала с каким-то ужасом, что будет дальше. Очень странное чувство не могло никак оставить её: ещё никого и никогда она не желала избавить от душевных мучений так сильно, как сейчас она хотела это сделать для него. Эта мысль, такая жуткая сама по себе, куда от неё было деваться? Он заговорил хриплым тихим голосом:
— А ты знаешь, меня ведь никто никогда не любил…
Она закрыла глаза, из которых тотчас же покатились новые горячие слёзы. Он не видел её лица, но знал, что она плачет.
— Никто, за всю жизнь, представляешь? — он взял в обе ладошки её голову сзади и приблизил своё лицо.
— За долгую никчёмную жизнь никого, кроме грязных шлюх… я никому не был дорог, никогда… может, поэтому мне сейчас так хочется убивать?
— Почему ты не убиваешь меня? — еле слышно всхлипнула Джинни.
— О, детка…ещё…рано!.. Я ведь не прошу твоей любви, хотя и могу заполучить её силой… К тому же, не я твой палач… Я захотел стать твоим покровителем, повелителем твоей жизни…
— Господи!… — простонала Джинни и снова зашлась в беззвучном плаче.
— Не плач, — шептал он ей в самое ухо, — ты умрёшь лучше, чем твой брат. Я так хочу. Он очень, очень сильно мучался…а ты станешь перед судебной скамьёй почти без боли… А ты смогла бы меня полюбить?
— Ты чудовище… — слабо проныла девушка.
— Я? А ну да…почему? Нееет…Ты не видела чудовищ…Ты такая красивая…маленькая, хрупкая, беззащитная, — он наклонился и поцеловал её в макушку, — от тебя так приятно пахнет…Я скоро вернусь…Надо похоронить твоего брата, покормить его смертью Кербера… А тебя похороним утром, часам к пяти…Отдыхай пока…
Снегг встал, подошёл у телу Рона и дотронулся палочкой до него. Труп поднялся в воздух и медленно вылетел из комнаты. Снегг шатающейся нетвёрдой походкой вышел вслед за ним. Дверь захлопнулась — и воцарилась гордая и скорбящая тишина...
Глава 17.
Часть 5. Рассвет.
Все души милых на высоких звездах.
Как хорошо, что некого терять
И можно плакать.
А. Ахматова
Дверь слабо скрипнула и закрылась снова, но никто не появился. Тусклый дребезжащий свет никого не вылавливал, как будто тень проникла в комнату и присоединилась к своим многочисленным сёстрам на стенах. Джинни отсутствующим взглядом смотрела на то место, где десять минут назад ещё лежало тело её брата. Она знала, что не тень, и не призрак пришёл сюда, что это пришёл её убийца, и здесь мысли заканчивались. Больше не о чем было думать, больше ничего не хотелось, всё теряло смысл. Сознание реальности давно покинуло воспалённое сознание, и теперь оставались только какие-то обрывочные, не связанные между собой мысли и воспоминания.
Послышался шорох, человек сделал шаг, чем выдвинул себя на свет. Джинни медленно перевела на него заплаканные глаза. Свеча выделила на тёмном фоне серьёзное и мрачное лицо Драко Малфоя. Он стоял неподвижно, оглядывая Джинни исподлобья как будто в нерешительности.
— Ты, — одними губами произнесла тихо девушка и отвела взгляд на стену, — дует там ветер?
Драко не сразу понял вопроса, ещё больше нахмурился, но потом вспомнил, что здесь нет окон, и девушка, наверное, имеет в виду погоду на улице. Ему стало жутко от её вида, как будто ополоумевшего дикого животного, которого сначала долго укрощали, а потом усмирили с помощью смертельного долго действующего яда.
— Там снег с дождём, — в тон ей ответил Драко.
— А ветер дует?
— Дует.
— Ну и славно…
Огромной тяжёлой тучей повисла гробовая тишина; было лишь слышно, как потрескивает свеча, и собственное дыхание. Драко стоял на месте, не смея даже двинуть рукой. Его как будто всего сковало невидимой силой, которой он не мог дать имя в этот момент. Ещё вчера он был готов поклясться, что убить человека, тем более Уизли, это легче простого, но сейчас… Внутри всё сжалось до предела, даже казалось, что трудно дышать, потому что лёгкие свернулись в один маленький комочек. В голове громко стучала кровь и резкая мысль о том, что времени нет абсолютно, что время опять играет против него…
Наконец он как-то совладал со своим телом и сделал ещё пару шагов, опёрся спиной о стену и сполз по ней, сев рядом с Джинни. Она посмотрела прямо ему в глаза так равнодушно, что Драко на мгновение засомневался в своём ли она уме. Потом глубоко вздохнул — и обвёл её глазами: надо было начинать с чего-то…только вот с чего… И только тут он заметил её разорванное платье, ссадины и синяки на худых коленках, почти обнажённую грудь. Бледное тело, ещё не сформировавшееся как следует… Обкусанные, почти бесцветные губы, мокрое лицо, эти растрепавшиеся волосы, безжизненно лежащие тонкие голые руки с такими длинными пальцами, эти ноги… В ней всё было настолько беспомощное, настолько хрупкое, практически детское… Драко провел указательным пальцем по голени, дошёл до чернеющего синяка и слегка надавив пальцем, поднял глаза:
— Это он?
— Он не виноват ни в чём, — не отрывая взгляда от стены, прошептала Джинни.
— Не виноват? А кто виноват? Не говори глупостей…
— Я знаю это…
Драко обхватил сколько мог ногу под коленом большим пальцем и провел всей ладонью ниже, и снова вверх… Джинни перевела на него взгляд и увидела перед собой чёрные зрачки, которые рассматривали её тело с явно надвигающейся страстью… Но Джинни ошиблась: эта страсть уже дикой волной охватила мозг парня, и он схватился за неё как за соломинку: чтобы оттянуть время, чтобы не делать это прямо сейчас, не уничтожать эту очаровательную невинность, а сначала сделать её грязной, развратной, может тогда…будет легче?!.. Он приблизился к ней, всё дальше и дальше запуская руку, другой рукой бережно обхватил девушку за талию и поднял глаза снова. На её лице читался нешуточный испуг, ужас, паника, но она до сих пор не сделала ни одного движения. Он попытался улыбнуться, но это плохо получилось, он заметил, что его руки уже дрожали, что он уже почти не может себя контролировать. Драко наклонил голову к полуобнажённой груди и вдохнул её запах, губами лишь слегка касаясь белой кожи. Он почувствовал как Джинни стала тяжело дышать, но сразу же развеял свои надежды мыслью о том, что она просто боится… И тут над самым ухом он услышал испуганный шёпот:
— Пожалуйста, не надо… Не надо, только не это!…
Он поднял голову, и её глаза оказались прямо перед ним. По веснушчатым щекам градом лились слёзы.
— Просто убей меня, но не надо этого…пожалуйста…
— Тихо, тихо… — Драко прижал её головку к своему плечу и попытался восстановить дыхание. Она разрыдалась, содрогаясь всем телом, и только сейчас Драко понял, как она, должно быть, много пережила за одну ночь, и что Снегг тоже пытался сделать то с ней, а может, и сделал, судя по платью. Он сейчас же придумал себе выговор за то, что только вытворял. Эта ночь покоробила и его нервными встрясками, а последние полтора часа он вообще пребывал в каком-то бреду, и ещё эта старушка… «Какие-то галлюцинации, невозможность себя контролировать, что со мной? Неужели это заклятие производит такой побочный эффект?»
— Зачем? Ну зачем? Ну почему? — рыдала Джинни в плечо Драко, — Неужели мы вам что-то сделали?
Драко не знал что отвечать. Он пытался сосредоточиться на своих чувствах и ощущениях, чтобы понять, что с ним происходит. Машинально поглаживая девушку по спине, он не думал уже о ней, мысли отказывались собираться в одном месте, хотелось тишины…
— Хватит! Перестань сейчас же, Уизли! — строго и зло почти выкрикнул он, — У меня голова раскалывается от твоего воя!
И Джинни затихла, как будто только этого крика и ждала, откинулась на спину, а Драко сел рядом с ней и закрыл глаза.
— Мне можно плакать: у меня брата убили, — просто сказала девушка.
— Я знаю, я знаю…
Глава 18.
* * *
Убей меня дважды — знай, что я умер,
Поцелуй меня дважды — стал ненавистен,
Сожги меня дважды — знай, что я пепел,
Замуруй меня глубже — стал стеною…
Психея
— Я, по правде говоря, не понимаю тебя… — сказал Драко, немного успокоив свои нервы.
— Почему?
— Почему ты его не винишь? Он рассказал тебе всё?
— Да.
— Да… как можно защищать такое чудовище?
— Он человек, прежде всего, а уж потом чудовище…
— Какой же из него человек? Который манипулирует чужими жизнями? Который превращает всё вокруг себя в ад? Который никого не любит?
— А ты многих любишь? — холодно спросила Джинни.
— Я…нет, не многих, — Драко не был уверен, любит ли он вообще кого-то, но без этого ответа все его слова были бы бессмыслицей.
— А тебя любят?
— Любят.
— А его нет.
— Ещё бы…Он же…, — но Джинни его перебила:
— Он ненавидит себя ещё больше, чем ты его. Ненависть к миру рождается из ненависти к себе.
— Ты заблуждаешься. Он считает себя настоящим мастером…
— ОН СХОДИТ С УМА! — почти прокричала Джинни, и снова успокоилась, — это способ защиты, он же совсем один…
— Ещё скажи, что в него влюбилась! — впустил сарказм в голос Малфой.
— А если и так, то что?
Драко замолчал. Это казалось ему невозможным и вообще глупым, просто девочка слишком перенервничала и вообще…
— Ты ещё ребёнок.
— Ещё? — Джинни медленно перевела на него глаза, — Ещё? Для меня больше нет этого слова, забыл? Ты же прикончить меня пришёл, Малфой! А теперь говоришь о любви и о том, что я ЕЩЁ ребёнок?
— Да ты права, прости, — с остервенением сказал Малфой, злясь на себя самого, — О какой любви ТУТ может быть речь? — Драко обвёл глазами комнату.
— Да! — с каким-то вдохновением начала говорить она, — да, люблю… Люблю, а что мне нельзя быть просто девушкой? Нет, уже нельзя: у меня брата убили, а я люблю! — она не замечала слёз и дрожащих губ, — нет, скажешь ты, быть этого не может, дикость это, зверство. А в этом мире, скажи мне, что НЕ зверство? Что, ну же? Здесь каждый волк — зверь, и каждый человек — волк. Гляди! Гляди! Вон оно — зверство! И всё, что у нас осталось, всё, чем ещё можно спасти наш человечий облик — это чувства и способность верить. Ты — не чувствуешь, ты — не веришь ни во что! Так ты не животное, скажешь? Ты не животное? Ты только тыкаешься носом бездумно, следуя слепым инстинктам, блуждая от постели до обеденного стола, а меня, меня называешь зверем! А у меня брата убили, убили, убили, а я люблю! Я не озверела, не стала потоком мести, я не желаю ЕМУ смерти, не желаю, потому что способна на чувства, и верить, а верить — значит прощать! — она ещё больше вдохновлялась, замечая, что Драко внимательно слушает и немного хмуриться — такой серьёзный, — Любви нет, говоришь? Нет? Хорошо, нет, ладно… не хочешь этого слова — не надо, но я плачу, видишь, мне больно, потому что только способное чувствовать сердце можно ранить, а твоё — нельзя! Что там ранить? Там всё мертво, там только голодный зверь хочет утолить свои потребности! И ЧТО мне на эту грязь? Ну ЧТО мне эта грязь? ТЫ грязнее, и ТЫ омерзительнее, потому что ты пришёл убить меня, и руки твои дрожали не от жалости, нет, от страсти, а страсть — это ли не зверство! Это ли не зверство — хотеть первую беззащитную, полураздетую, не способную ни на что!? НА! Пользуйся!
— А чего ты хотела? Я тоже рос в этом мире. Я тоже приспосабливался. Как изменить его, мир, как? Это глупо… — сквозь зубы говорил озадаченный Малфой, стараясь не смотреть на разорванное платье.
— Драко… если ты хочешь, чтобы всё изменилось — изменись, если ты хочешь жизни вокруг — живи и порождай жизнь, если ты хочешь добра себе — твори добро сам, но если твоё сердце гниёт под покровом мести, то не удивляйся, что весь мир вокруг озлоблен, ибо все мы в этом мире связаны одной, невидимой железной цепью, ибо весь наш мир — круговая порука! — она обессилено затихла и уставилась в точку. Малфой долго смотрел на неё, а потом взял нож со стола и разрезал верёвки.
— Уходи.
— Что?
— Уходи. Я не зверь.
— Он убьёт тебя.
— Пусть.
— Куда я пойду?
— Иди к МакГонагалл. Иди сразу к ней.
Джинни встала и с удивлением посмотрела в глаза Драко.
— Почему? Я не верю, что мои слова…
— Ты просто права. Уходи. Скорее, а то не успеешь, — тихо и обречённо.
— Пойдём со мной.
— Нет.
— Почему?
— Я не зверь. Нет. И любить я тоже могу. Просто в любовь не верю. Я прикрою тебя — иди. К тому же, я под заклятием, — он коснулся шеи.
Драко нагнулся и быстро поцеловал её солёные от слёз и опухшие губы. Джинни стояла, по-видимому, даже не обратив на это внимания, она не могла поверить, что он говорит это.
— УХОДИ! — закричал он, и она очнулась — вылетела из зала и побежала на нетвёрдых ногах по коридору, не разбирая из-за слёз дороги, падая, держась за мокрые стены — бежала не от смерти, а от его слов, и его губ, бежала вперёд…
Драко повернул голову к операционному столу. Там сидел чёрный ворон.
Глава 19
ГипперСПАСИБО всем, кто оставляет отзывы!)) Strannaja,Antares,мне очень приятно и отчасти даже удивительно, что мой фик вызывает такие эмоции!)) Спасибо читателям!))Евлампия, не волнуйся за Джинни, вспомни, что это фанфик не про тех людей, которые в состоянии что-то решать...самостоятельно:)Спасибо эа отзыв) Lester jr, вот спасибо, никогда бы не подумала, что появится такое лестное сравнение!)) Я просто польщена!)
**
Но если гибель предстоит?
Но если за моей спиною
Тот — необъятною рукою
Покрывший зеркало — стоит?..
Блеснёт в глаза зеркальный свет,
И в ужасе, зажмуря очи,
Я отступлю в ту область ночи,
Откуда возвращенья нет…
А. Блок
— Здравствуй, мальчик, — прошептал чей-то голос у Драко над ухом. Малфой подскочил от неожиданности, и ужас медленным ядом покорил весь его организм. Парень закрыл глаза, но не повернул головы — он уже знал, кто за его спиной.
— Ровена, — сказал он на выдохе.
— Я рада, что не надо представляться… — всё также в ухо шептала она каким-то ледяным холодом, — ты посвящён в Тайну, мой хороший. Знаешь ли какие у тебя дороги?
— Одна — на кладбище, — мрачно выдавил Драко, ещё сам не веря своим словам. Слишком рано было умирать, слишком не хотелось этого…
— Ну ты в общем-то прав, — Ровена прикоснулась рукой к его шее холодной рукой, — но я дала тебе выбор, Драко. Я решила, что так будет справедливо — не я же тебя посвящала, я не знала, захочешь ли ты быть в Стае. Для этого надо быть готовым, но готов ли ты? Это я являлась тебе в лесу.
Малфой пытался не выдать внутреннего напряжения и волнения. Волна страха как будто поглощала его мозг, не давая соображать полноценно.
— Зачем?
— Я дала тебе высшую свободу, милый, свободу выбора… — шелестела она в самое ухо.
— Интересно, какую же…
— Или ты убиваешь, превращаясь в Пса, или ты умираешь… Жестокость — наша сестра, ты же знаешь это, Драко…
Малфой нахмурился — не сходились концы с концами…
— Превращаясь в Пса?!
— О, мой хороший, Северус не знает, я не говорила ему, но тебе скажу. Стигийских собак нет. Я сама их создаю, я делаю из людей хищников, я выращиваю свирепую Стаю Стигии… а всё остальное — лишь иллюзия, лишь внушённый страх, который я, словно яд в вену, ввожу в человеческое сознание.
— А Кербер? — Ровена отошла на пару шагов и неожиданно расхохоталась.
— Кербер! Его тоже не существует, мой мальчик, если б ты пообщался с другими Псами, ты бы обнаружил огромную разницу в Его описании. Потому что Он — это воплощение всех страхов индивидуума, он сводит с ума, он снится ночами, он расслаивает мозг, он превращает жизнь в кошмар и заставляет делать тебя тоже самое. Жаль только, что старые Псы все заканчивают в психбольницах… — и тихий ледяной хохот разорвал тишину комнаты.
— Ты делаешь из них чудовищ…
— Нет, Драко… Я тебе уже говорила, в каждом из вас живёт это чудовище, с рождения, просто его надо разбудить, его надо выкормить, ему нужно помочь стать на ноги, но у человека всегда есть выбор — убить его в себе или оставить спящим до некоторых пор…
— Чего ты добиваешься? — повысил голос Драко, не в силах совладать с нервами, — власти над миром? Как ты получишь её ценой нескольких ничтожных жизней?!
— О…как же мало ты знаешь о жизни… Она не может быть ничтожной, моё солнышко, она всегда имеет вес. Она может стать самым страшным проклятьем или твоей путеводной звездой…всё зависит лишь от того, в какие руки она попадёт. Волан-де-Морт пренебрегает жизнями, действуя открыто и неосторожно, а я завоюю этот мир глухой ночью, я завладею им во сне, пока ваше сознание будет спать, пока ваш мозг ещё будет в состоянии это делать… Северус не спал уже третью неделю… Бессонницы, кошмары… А потом и вовсе без сна… Как же долго он боролся за свою жизнь! А ты говоришь, что она ничтожна… Глупый мальчик. Ну ничего, не бойся, в смерти нет ничего страшного, вот увидишь…
Малфой больше ничего не говорил. Он стоял, закрыв глаза, и думал о том, как, должно быть, хорошо, когда всё спокойно. Когда нервы не натягиваются в струны, и мысли лежат на своих полках, когда всё ясно и понятно, как в детстве. Он тотчас же вспомнил слова Джинни о ветре. Ветер… Как много он бы отдал сейчас за этот бешеный, ураганный ветер, рвущий волосы, предвещающий свободу, радующий, вселяющий уверенность и надежду… ветер для крыльев, ветер, чтобы дышать спокойно и счастливо…да, счастливо…
— Авада Кедавра.
Тело Драко Малфоя лежало посреди комнаты, рядом с какими-то осколками разбитого стекла и грязными тряпками.
Одинокая свеча догорала свою ночь. Дребезжащий поток света отражался в открытых остекленевших глазах молодого человека.
Над старинным замком загорался надеждой рассвет, вставало холодное зимнее солнце, и рассасывались дождливые и снежные тучи, и рассыпалась эта ночь искристой пылью тумана…
Глава 20.
* * *
А я иду — за мной беда,
Не прямо и не косо,
А в никуда и в никогда,
Как поезда с откоса.
А. Ахматова
Джинни была готова поклясться, что место, откуда она вошла в подземелье, было именно здесь. Здесь, и нигде больше. Или этажом выше? Нет, здесь. Но никаким заклинаниям, тем более без палочки, стена не поддавалась. Джинни была уже в таком состоянии паники, что просто бросалась на эту несчастную стену, словно раненая кошка , истошно вопя нечто нечленораздельное. Наконец, после очередного чувствительного удара о стену, девушка осела на пол, едва сдерживая рыдания. Надо было спешить. Она опять была во всём виноватой, снова вляпалась в чью-то смертельную игру, и снова по глупости. А теперь ей нужно бежать, скорее, чтобы успеть сообщить всё МакГонагалл и спасти Малфоя. Его нужно было обязательно спасти, потому что теперь она в долгу перед ним. Она должна лететь в буквальном смысле, должна сообщить о Снегге… Но здесь нить размышлений оборвалась. Сдать его? Сдать тайну сумасшедшего убийцы было понятно, но сдать в руки аврорам человека, которого пять минут назад она сама же и защищала перед Малфоем, обвиняя последнего в отсутствии моральных принципов? Нет, конечно, мысль о том, что она любила психа, убившего её брата, была абсурдна даже для Джинни, просто в тот момент, когда Малфой это сказал… И девушка снова осеклась: что на неё тогда нашло? Откуда мысли про какие-то чувства, что они вообще могут быть? «Не схожу ли я с ума? — с беспокойством попыталась сосредоточиться Джинни, — Что-то не так… Я не помню половины, что только что несла Малфою… какие-то пробелы, чёрные пятна…». Мысли опять начинали путаться, закручиваться в жутком беспорядке. Вдруг девушка поймала себя на мысли, что она уже десять минут сидит и пялится в одну точку, хотя нужно было бежать. Она встала, держась за стену, попыталась идти, но всё кружилось перед глазами — и вдруг она услышала звук шагов.
— Малфой? — спросила она у тёмного сырого коридора. Но ответа не последовало.
Прежняя паника задушила Джинни, и она бросилась бежать вверх по лестнице. Шаги приближались всё равно, как бы быстро она ни бежала, звук становился громче и отчётливей. Почти ничего не различая во тьме, она руками ощупывала узкий проход и бежала как могла по какой-то винтовой, как ей казалось, лестнице, куда-то вверх. На очередном каменном выступе в стене, за которые она хваталась ледяными пальцами, девушка оступилась. Руки соскользнули, корпус потянуло вниз — и она упала с нескольких ступеней на спину, ударившись головой о достаточно острый камень. В глазах потемнело, жуткая боль пронзила всё тело, особенно голову.
Спустя некоторое время, Джинни, придя в сознание, решила всё-таки открыть глаза. Сквозь узкие щёлочки приоткрытых век, он различила жёлтый блеск свечи. Ещё через пару мгновений, мгла перед глазами развеялась окончательно…
Невероятный ужас пронзил всё её существо с такой быстротой, что в лёгких не оказалось воздуха — прямо перед её лицом остекленевшими глазами смотрела морда той самой мёртвой собаки из лаборатории. Её тело лежало на Джинни, распоротым брюхом вниз, на морде в свалявшейся шерсти можно было различить запёкшуюся кровь. Резкий запах разложения не дал девушке вдохнуть — и она потеряла сознание.
Она очнулась довольно скоро, всё на той же лестнице, освещаемой лишь бликами свечей с других этажей. Собаки уже не было на ней. Джинни кое-как поднялась на локтях — и уловила какое-то движение впереди себя.
— Здравствуй, Джинни, — произнёс мамин голос.
— Мам…?
— Да, моя милая, с тобой всё хорошо?
— Мама, мне так плохо, — чуть шевелила языком Джинни, — Мама, Снегг убил Рона, а Драко внизу, — всё кружилось перед глазами, но Джинни постаралась поотчетливей указать рукой на лестницу, — там…внизу…скорей.
— Джинни, я не могу никуда идти.
— Почему?
— Я умерла, доченька.
— Что?
— Я — мертвец! — и на слабом свету показалась изуродованная женщина в изодранном белом платье, с рыжими спутавшимися волосами. Она была вся мокрая, белая как смерть, вместо глаз можно были различить лишь кровоподтёки, губ не было видно, только зубы… Женщина протянула руку — Джинни как могла закричала — и снова потеряла сознание.
Ей снился странный сон. Такой отчётливый, что его можно было принять за реальность, но Джинни точно знала, что это сон…
Она находилась в светлом кабинете. Здесь было очень холодно, потому что окно почему-то было распахнуто настежь, и лёгкие гардины летали как призраки от сильного зимнего ветра.
За столом сидел какой-то молодой человек в тёмно-синей мантии с гербом министерства на кармане. У него были рыжие волосы и очень сосредоточенный взгляд зеленовато-коричневых глаз. Джинни точно знала, что это её брат, Перси.
За ним стояла невероятно красивая женщина и массировала ему плечи. У неё были чёрные волосы, собранные в сложную причёску, неестественно-бледная кожа и алые губы правильной формы. Сомнений у Джинни не возникло и здесь — это была Ровена Ривенкло.
Девушку же никто не замечал. Джинни стояла спиной к окну и слушала разговор, а ветер, рвущий гардины, безжалостно дул ей в спину. Было очень холодно, и было какое-то навязчивое желание обернуться к этому ветру лицом, как будто от этого он станет теплее, как будто от этого станет легче дышать, думать и слышать.
Но ей надо было услышать, о чём говорили те двое. Точнее, говорила в основном Ровена.
— Пойдём со мной, мой мальчик. Пойдём, я дам тебе власть. Настоящую власть, а не её имитацию, которой тебя обманывают в министерстве. Это не власть.
— А что власть?
— Власть — это когда ты можешь управлять не человечеством в целом, а каждым человеком в отдельности. Когда в твоих руках всё: его чувства, его мысли, его смерть, понимаешь?
— Не очень…
— Это когда взрослый мужчина хочет убивать по одному твоему желанию, а потом не может удержать своей животной страсти к пятнадцатилетней девочке. Это когда по одному твоему слову девушка говорит о любви к человеку, который практически у неё на глазах убил её брата. Это когда парень хочет девушку, которую презирал всю свою жизнь. Это когда человек сходит с ума потому что ты так хочешь, его преследуют видения, его самые сокровенные страхи, приумноженные тобой в тысячу раз… Теперь понимаешь? Ты владеешь их сознанием. Ты можешь владеть их чувствами. Ты владеешь их жизнями. Это называется властью. Настоящей властью. И я ей в какой-то степени владею…
— И я смогу ей владеть? — загорелись глаза Перси.
— Почти, мой хороший, почти. Но для этого нужно кое-кого убить…
— Я согласен…
Больше Джинни ничего не слышала. Она пыталась прислушаться, но в уши как будто кто-то заложил вату. Тогда она наконец-то решилась и медленно развернулась лицом к окну. Ветер ударил ей в лицо. Сначала ледяной, но потом он всё теплел, теплел, теплел... И вот тучи за окном рассеялись, и было видно чистое голубое небо, бескрайнее и светлое, летающие белые гардины шёлком гладили щёки, окно стало больше — и Джинни улыбнулась, и пошла к нему. Она встала на подоконник и протянула руки вперёд. Ветер, сильный и тёплый, трепал её волосы, и ей казалось, что она сейчас взлетит. Так много свободы, и света, и счастья…да, счастья. И она шагнула вперёд…
Глава 21.
* * *
Как покорен был пес! Как хозяину предан! — но предал.
Ты был весел мой друг, только висельным стало веселье.
На развилке стоишь и не знаешь: беда иль победа?
И постель для живого ли мертвого тела постелят?
А. Романов, «Феникс»
Лёгкий рассвет на краю неба заставил его ускорить шаг.
Он точно знал, что надо куда-то спешить, как будто там, возле самой кромки леса, его кто-то ждёт. Голова потеряла ясность, стала тяжёлой и чужой.
Обрывки утреннего пейзажа мелькали перед глазами вперемешку с какими-то воспоминаниями, абсолютно не связанными между собой. Хотелось спросить у самого себя: «Куда ты идёшь? Что ты видишь? О чём ты думаешь?», потому что эти вопросы не имели ответов, мир находился вообще в полном хаосе, не имеющем логического начала и завершения.
Внезапно он услышал волчий вой.
Скорее, к лесу, на ту тропинку. Едва он успел дойти до цели, как вой повторился.
Снегг впал в состояние глухой паники, сознание как будто воспалилось, стало огромных размеров, и этот вой надавил ещё сильнее на больное место.
Снегг побежал вперёд, споткнулся о какой-то корень и чуть не упал, ухватившись за грязное дерево. Но рука скользнула по мокрому стволу, и равновесие всё же было потеряно.
Снегг упал лицом в месиво из прошлогодних листьев, грязи и снега — и его оглушила тишина.
Было так тихо, что он боялся пошевелиться. Так и лежал, пытаясь прийти в себя.
Потихоньку мир приобретал чёткость. Стало отчетливым, по крайней мере, воспоминание о том, как он дотащил тело и оставил метку, как потом поднялся ветер — и надо было идти к лесу. Зачем? Здесь всё обрывалось. Хотелось пить. Он словил себя на мысли, что ему холодно и мокро. Но тишина не давала подняться.
И тут он услышал шорох.
Шорох, как будто дикий хищник преследовал в траве добычу, пытаясь не шуметь. Сначала одиночный, потом такой же с другой стороны. Снегг весь превратился в слух, отдавшись ужасу. Медленно, готовясь к самому худшему, он приподнял голову от земли — и увидел перед собой пару горящих в темноте глаз, жёлтых, почти зеркальных, и жуткое тихое дыхание. Снегг перевёл глаза влево и вправо — эти глаза были повсюду, дыхание становилось громче, кое-где сверкнули бело-жёлтой эмалью огромные клыки. Снегг застыл в ужасе, парализовавшим всё его тело.
Яркое утреннее солнце показало свой первый луч из-за горизонта.
Он пробился сквозь лесные ветви и осветил чудовищную картину: Снегга окружала стая огромных волков, скалящихся, щетинившихся и медленно подбирающихся всё ближе и ближе. Глаза казались безжизненными, коричнево-бурая шерсть у многих была выдрана клочьями, мерзкий запах гнили стоял в воздухе.
При ближайшем рассмотрении у этих волков на спине имелись кожаные крылья, похожие на крылья драконов. Снегг поднял голову выше и увидел пару волков на деревьях сверху. Отовсюду слышалось грозное рычание, и блестели желтые стеклянные огоньки.
Снегг уже не мог совладать с дыханием: сомнений не было, ни одного — его телом и его смертью мечтала полакомиться свора стигийских собак.
— Ровена… — только и смог простонать он на выдохе.
— Как же беспомощен наш гений, — с сарказмом прошелестел голос внутри. Ровена не появилась, она разговаривала с ним в его собственном больном сознании.
— Это ты натравила их? — чуть дыша выговаривал он, наблюдая как у одного из псов прямо из шерсти начали выползать змеи и отвратительно шипеть.
— Конечно я, мой милый.
— Но…за что? Я был так предан тебе! — Снегг попытался отползти на локтях, но и сзади услышал приближающиеся звуки.
— Ты доставил мне много хлопот, мальчик мой. Ты же знаешь, мы не допускаем ошибок. А ты рассказал мою тайну двум людям… я не могу простить этого, уж извини, — и тихий пустой смех разрезал голову с такой силой, что в глазах на пару мгновений потемнело.
— Но я же твой слуга! Пощади меня, Ровена!… — жалобно простонал мужчина.
— Ну и что? Ты же сам говоришь о равноправии смерти, мой мальчик! Смерть равнодушна ко всем: будь ты жалкий кролик или хищник… Но я благородней, чем ты думаешь… Я оставлю одну часть твоего сознания здесь, на растерзание этим дьявольским собакам, а вторую оставлю докторам… Ты же умный мальчик, ты всё узнал про заклятие Чёрной Птицы. Ты так боялся этого сумасшествия… А ты взгляни — ты ведь говоришь сам с собой! Ты сумасшедший! — и снова смех заставил закрыть глаза. Но когда он открыл их, он увидел лишь ветви над головой — и никого больше, и услышал свой собственный голос, говорящий что-то…
И снова закрыл глаза в приступе паники, а, открыв их, увидел перед собой ужасную морду и отвратительные бело-жёлтые клыки, и запёкшуюся на шерсти кровь. Жуткая боль пронзила тело — они начали грызть его. Рвали на куски одежду, и потом принялись за мясо. Снегг орал, сорвал голос, но ничего не менялось… Сознание не покидало его, он чувствовал каждый укус, и каждый раз нечеловеческие стоны и хрипы вырывались наружу, куда-то, в глубины сознания, которого никто больше никогда не увидит, потому что для других оно не существует… Он так и не понял, умер он или нет в своём мире, отделившимся от нашего…
Тихо и медленно, раздвигая свои красно-жёлтые крылья, взлетел на небо рассвет, осветив жуткий лес, и мрачный, серый замок Хогвартса совершенно привычным зимним солнцем. Оно снова взошло, не смотря ни на горе, ни на страх, ни на смерть. Оно всегда встаёт по утрам…
Эпилог.
**
Приручили стигийских собак:
Хлеб и сахар полуночной своре
Носим каждую ночь. И покорен
Стал, и ласков свирепый вожак.
Псы ведь тоже хотят отдохнуть,
По болотам скитаться — что толку?
О руке, что ложится на холку,
По ночам они молят луну.
И когда мы закончим наш путь,
И расплатимся медной монетой
С перевозчиком, сумрак без света
Нас поглотит навек — не вздохнуть
На безрадостных землях пустых,
И надежды последние тают,
К нам примчится полночная стая,
Нос — в ладонь, завиляли хвосты.
Им нести караул не впервой;
Никого с той земли не пуская,
Только нас они сразу узнают,
И позволят вернуться домой.
А. Романов, «Феникс»
**
Смотрели на луну, смотрели, и никак не могли понять: то ли она глядит на нас с любопытством, то ли с грустью, то ли с жалостью. Спрашивали у неё, и не один раз, но она всё молчала, да и сейчас молчит. А что ей сказать? Она видит немногое со своей высоты, да и ночь — тёмное время суток, ничего не различишь особо. Никогда не чувствовала, не ждала, не пыталась покончить с собой, не сходила с ума… Что она может сказать? Разве нас волнуют эти мелочные вопросы жизни по ночам? Такие, которые она может видеть: кто плачет, кто любит, кто замышляет преступление… Что нам до этого? Мы всё это знаем, мы можем это объяснить, да мы живём в этом сами, нам скучно сплетничать о таких пустяках. А сможет ли луна рассказать, где та тонкая неощутимая грань, невидная взору человека: грань между сознанием и подсознанием? Между чувствами, в которых мы себе признаёмся, и эмоциях, которые предпочитаем не замечать. Откуда начнётся сумасшествие? Из подсознания: когда эмоций станет слишком много, и они уйдут на первый план? Или из сознания, когда реальность деформируется, станет не той, что была прежде, перемешает воспоминания с настоящей картинкой, прошлое с настоящим и будущим? Легко ли быть сумасшедшим? Не ждать от жизни невозможного, радуясь ей, пусть это и ненормально, или наоборот, бояться её, создать себе колоссальную фобию, от которой реальный мир становится сплошной и прочной цепью страха? Хотя о чём это мы, у кого же спрашивать? Не у луны, и не у солнца — оно слишком ослеплено собой, и не у ветра — он не задерживается с людьми, мы его не интересуем. Ответит ли небо? Вряд ли. Что толку ему удовлетворять пустое любопытство смертных!?
А мир никогда не менялся, и не изменится никогда. Потому что всегда, во все времена было одно и то же. Люди совершают одни и те же ошибки, чувствуют одно и тоже, говорят об одном и том же. Луна каждый год одинаково светит по ночам, освещая безлюдные аллеи и парки, где иногда так жутко, а иногда романтично. Листья каждый год одинаково падают, отрываясь от веток, кружатся на постоянном ветру и закрывают осеннюю землю собой. Ничем не жертвуя, ничего не спрашивая — они не люди: они смиренны. Такая судьба, куда от неё бежать? Да и зачем? Разве жизнь этого стоит? На тысячу слёз приходится одна улыбка счастья. Жить ради этого стоит, но стоит ли сама жизнь того, чтобы так отчаиваться, когда в её двери стучит старым посохом бродяга-смерть? И снова вопросы. Так много вопросов в никуда. Страшно. Но ночь пройдёт, настанет день, солнце снова встанет, как и всегда, впрочем. И все вопросы испарятся в жарком дне, как дождь.
Но кто-то, кого мы, скорей всего, назвали бы сумасшедшим, поверьте мне, весь день будет ходить сам не свой, и волноваться как перед свиданием, и ждать, когда же, наконец, зайдёт солнце, и снова посмотрит на мир луна. И тогда он подойдёт к окну, чтобы сказать ей: «Здравствуй!» И кто знает, быть может, она ему ответит?
* * *
Вырезки из газет.
«Страшные вещи творятся в Лондоне и его окрестностях. Маньяк-убийца, не принадлежащий руке Того-Кого-Не-Следует-Называть, действует прагматично, незаметно и смертоносно. За ним уже числятся три трупа, возле которых он оставил метки, а точнее надписи одинакового содержания: «Equality». Авроры подозревают, что убийца отравляет своих жертв с помошью сильнейшего неизученного яда…»
«Магический Вестник»
«В Хогвартсе произошли страшные происшествия! В замке найдены три мёртвых тела. Опознание длилось недолго. Все трое являлись студентами шестого курса. Авроры установили разные причины смерти, при этом абсолютно достоверно известно, что девушка, Джинни Уизли, сбросилась с Северной башни, Драко Малфоя убили непростительным заклятием, а причину смерти Рона Уизли авроры спихивают на отравление неизвестным ядом. Очень удобная позиция с их стороны…»
« Независимый еженедельник «Маховик Времени»
«В окрестностях Хогвартса был найден в абсолютно невменяемом состоянии, и сразу же доставлен в больницу Св. Мунго, профессор Северус Снегг. Ныне прибывающий в психиатрическом отделении, в бывшем заместитель директора Хогвартса время от времени впадает в состояние паники, утверждая, что какие-то собаки рвут его на части. Альбус Дамблдор публично отказался комментировать произошедшее в Хогвартсе. Студенты сегодня собираются на погребение, а завтра уезжают из школы до окончания дела о маньяке-убийце…»
«Ежедневный пророк»
...
Эпилог. Часть 2.
* * *
Некоторое время спустя
Морозная январская ночь сковала всё его тело невыносимым холодом. Чистый воздух разрезал лёгкие, ноги уже не чувствовались, а руки давно покраснели от обморожения. Только горячие слёзы продолжали щекотать ледяные щёки. Он стоял здесь неподвижно вот уже третий час. Луна грустно смотрела с безоблачного зимнего неба, на котором тысячи звезд в беспорядке рассыпались и тоже занялись наблюдением. А он всё стоял и стоял, изредка лишь вытирая слёзы. «Вот новость», — пожал бы плечами Драко Малфой, если бы был жив: Гарри Поттер приходил сюда каждую ночь, и ему было глубоко плевать на метели, вьюги, морозы, на Гермиону, которая каждый вечер, рыдая, умоляла его не ходить сюда больше. Ну как он мог не ходить? Это стало привычкой, необходимостью, его тянуло сюда, как в беспорядочном сне. И вся жизнь стала такой. Во что он превратил её! Кошмар наяву, в котором он находился, был только его собственным творением. Гарри болел, болел давно, при чём эта болезнь как-то странно перерастала из моральной в физическую и наоборот. С ней всё время происходили какие-то метаморфозы. Гарри почти не спал, болезненное учащённое сердцебиение стало следствием чрезмерного употребления кофе, он почти ничего не ел, и не с кем не общался. Только ругался с Гермионой по вечерам. Отсюда как будто не было никакого выхода. Мысли о том, что его друзей убили по его вине, что убийца не найден, что он, Гарри Поттер, абсолютно бессилен, что убивают всех людей, которые ему дороги — ну куда идти с такими мыслями? И он шёл сюда, каждую ночь, к трём могилам, недалеко от чёрной лесной кромки. Здесь ничего не менялось, здесь было холодно и жутко, но спокойно. На уроках он видел то и дело рыжую голову Рона, которая тотчас исчезала, за обедом он пил только кофе, как и за завтраком, впрочем, и за ужином. Он мог уставиться в одну точку и смотреть на неё часами. Он уже четыре раза лежал в больничном крыле из-за нервных приступов, где целыми днями спал и видел один и тот же сон. Такой яркий, такой страшный. Обрывки каких-то моментов, кадры, эпизоды из жизни. Вот чёрная фигура протягивает Рону стакан с блестящей жидкостью, вот чьи-то шаги приближаются из какого-то коридора — и слышится отчаянный крик. А большую часть сна Гарри видит ночной Хогвартс, Северную башню, откуда медленно падает чьё-то тело… и он точно знает чьё именно… Солнце встаёт, а Гарри Поттер его не видит — он пьёт кофе, чтобы не спать, его постоянно рвёт из-за недоедания — он очень болен. Психически и телесно. Но он молчит по большей части, что бы ему дали возможность приходить сюда каждую ночь…
Он скользнул взглядом по трём могилам напоследок, поднял глаза к небу, вытер лицо холодной рукой и медленно развернулся, собираясь уже уходить. Но резко остановился и шумно вдохнул воздух: перед ним стоял человек в капюшоне. Гарри сделал шаг назад от неожиданности, ощупав мгновенно палочку в кармане мантии, но человек быстрым движением откинул капюшон — и Гарри облегчённо выдохнул воздух.
— Перси… это ты…напугал…
— Прости Гарри, ко мне сегодня со слезами на глазах пришла Гермиона и попросила, чтобы я любой ценой тебя отсюда вытащил.
— Мм… достала она уже своими увещеваниями, — хрипло произнёс Гарри, оглядывая свои ноги, — Ладно, Перси, пошли, а то, наверное, представителям инспекции из министерства не понравится, что их сотрудник разгуливает по ночам с полусумасшедшим Гарри Поттером, — Гарри сделал пару шагов вперёд, обойдя Перси, и пошёл медленно вперёд. Узкая тропинка позволяла идти здесь только по одному. Но Перси не сдвинулся с места.
— Ты же знаешь, Гарри, я здесь только ради своей семьи, убийца ведь до сих пор не пойман, Хогвартс нуждается в защите, а ты тут бродишь ночами… Не боишься разве?
— Те, кто боялись, разъехались по домам, — Гарри остановился. Здесь что-то было не так, и он скорее почувствовал это. Он медленно обернулся назад и встретился глазами с бывшим другом. Тот всё ещё стоял на том же самом месте. Повисла напряжённая тишина, разрезающая воздух почти ощутимыми раскатами подозрения. Наконец Перси как-то виновато улыбнулся и кивнул головой:
— Я так спросил, ладно тебе, пошли.
Гарри развернулся и пошёл дальше по узкой тропке. Гористый склон густо занесло снегом, идти было трудновато, тем более в темноте.
Слишком глубокий сугроб заставил Гарри потерять равновесие, и он упал на руки и одно колено, собираясь тотчас же встать, но сильный толчок в спину кинул его в снег лицом. Поттер оторвал заснеженную голову и вдохнул морозный воздух: дыхание сильно участилось, нервы всё же были на пределе. Он попытался как-то успокоиться. Ни впереди, ни сзади ничего не происходило, как будто Перси так и застыл посреди холма в ожидании чего-то. Гарри отдышался более-менее и тихо заговорил:
— Странные несовпадения, Перси, знаешь ли? Гермиона тебя ненавидит, а тут решила попросить твоей помощи; о семье ты своей вспомнил, хотя даже не помог матери с похоронами, когда она так нуждалась в деньгах; пинаешь меня в снег, говоришь со мной об убийствах, хотя для инспекторов это запрещённая тема… Что происходит, Перси?
— Ты многого не знаешь, Гарри. Оглянись вокруг.
Гарри отёр лицо от мокрого снега и увидел на соседних деревьях и на земле какое-то чёрное беспорядочное движение.
— При чём здесь вороны?
Но в ответ раздался лишь холодный смешок.
— Ладно, Гарри, вставай, не время для посвящения в мрачные тайны. Доживём до утра — а там, всё узнаешь. Договорились? Вставай!.. — И Перси помог ему подняться на ноги.
Гарри тяжело дышал, медленно передвигая ноги, силы покидали каждую мышцу, и он это чувствовал. Хотелось сесть на снег и застонать, но он точно знал, что это бессмысленно.
Гарри только посмотрел на чистое звёздное небо, на эту бледную луну, и вдруг увидел там, наверху, расплывчатую, еле видную рыжую голову своего друга, и в профиль повёрнутое лицо Малфоя, который как-то насмешливо — грустно посмотрел на него...
Гарри зажмурил глаза — и видение исчезло.
Он снова попытался восстановить дыхание, ощущая новый поток слёз, разглядел, наконец, свою тропинку и подумал о том, что, наверное, если мир до сих пор существует, значит, в нём есть место и для него тоже. Что он ещё хуже Перси: Гермиона плачет каждый день, нуждаясь в его поддержке, и он может и должен ей помочь!.. И что он нужен ,наверное, он нужен этим людям, живым, оставшимся здесь, среди этой чёртовой зимы, под этой мёртвой бледной луной…
И только два последних слова, сказанные в спину, врезались в сознание:
Vova
