Гарри никогда не думал, что однажды начнет писать стихи. Но сейчас лежащий перед ним пергамент служил неоспоримым тому доказательством. Ровные слова, выведенные аккуратным почерком… Крик измученной души, вылившийся в четыре строчки.
Он мог сказать с точностью до секунды, когда именно все произошло. Ровно месяц назад они с Малфоем подрались в очередной раз. Но этот раз был особенным. Особенным во всем. Начиная с того, что рядом не было ни Крэбба и Гойла, вечной свиты Слизеринского принца, ни Рона и Гермионы. Поэтому Гарри и Драко сошлись в поединке один на один. Причем, что было самое интересное, они не дрались на палочках, а "решили выяснить отношения" обычным маггловским способом — на кулаках. Гарри не мог вспомнить, из-за чего же они так яростно набросились друг на друга. Обычная словесная перепалка быстро переросла в драку, и вот они уже катаются по земле, пытаясь ударить друг друга как можно больнее. У Гарри рассечена губа, из которой идет кровь, у Малфоя разливается синяк на скуле… Когда Хагрид растащил их в разные стороны, держа на вытянутых руках за воротники мантий, точно котят, их взгляды вдруг встретились. Время словно замерло, голос лесничего звучал где-то далеко, все вокруг исчезло, кроме двух мальчишек, которые смотрели друг на друга, не в силах отвести глаз. Серебро схлестнулось с изумрудом в немыслимом взрыве чувств. Гарри заметил, как расширились зрачки Драко, как его холодные серые глаза стали меняться, темнеть, словно их серебро плавилось от внутреннего жара. Именно в тот момент Гарри почувствовал, что ненависть к блондину испарилась без следа, а ее место заняло совсем другое чувство.
Гриффиндорец был напуган тем, что с ним произошло. С того самого дня он стал избегать слизеринца: он старался не сталкиваться с ним в коридорах, спускался в Большой зал как можно позднее, когда уже почти все ушли, а на сдвоенных уроках садился на первую парту, чтобы не поддаваться искушению разглядывать блондина.
Это была только его тайна, и он не хотел давать Малфою оружие против себя. Эта пытка продолжалась уже целый месяц, и с каждым днем выносить ее становилось все труднее.
В спальню вихрем влетел Рон.
— Гарри, Гарри, ты сегодня пойдешь на ужин? Времени-то уже много, скоро все уберут.
Поттер быстро спрятал пергамент в карман. Даже лучший друг не был в курсе его внутренних метаний.
— Да, Рон, пойдем, я жутко проголодался.
В Большом зале действительно уже почти никого не осталось. Ребята сели за стол и принялись в ускоренном темпе поглощать пищу. Видимо, они действительно были очень голодными, так как не обращали внимания ни на что вокруг.
Внезапно Гарри почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернувшись, он наткнулся на глаза цвета расплавленного жемчуга. Драко смотрел на него, не отрываясь.
Резко отодвинув стул, Гарри выскочил из-за стола и пулей помчался к выходу. Рон проводил его изумленным взглядом.
Он бежал по коридорам, сам не зная, куда направляется. Словно пытался убежать от самого себя и от пронзительных серебряных глаз, которые все равно стояли перед его внутренним взором.
Внезапно кто-то схватил его за руку, заставляя остановить безумную гонку.
— От себя не убежишь, — словно эхо его мыслей, произнес тихий голос прямо в ухо.
Гарри резко развернулся. Перед ним стояла причина его бегства, обладатель глаз цвета жидкого серебра, его проклятие — Драко Малфой.
— Тебя это не касается, — он дернул руку, пытаясь вырваться из железной хватки.
— Ты уверен? — все так же тихо спросил блондин. — Кажется, ты потерял кое-что.
Он вытащил из кармана свиток. Гарри хватило одного взгляда, чтобы понять: это именно тот пергамент, на котором полчаса назад были написаны стихи.
Малфой медленно развернул лист. Гриффиндорец почувствовал, что краска заливает его лицо: над стихами, вместо эпиграфа его собственной рукой были заботливо выведены всего две буквы — ДМ.
— Какой же ты все-таки глупышка, Гарри, — нежно прошептал Драко почти в самые губы брюнета, прижимая его к себе всем телом.
Сыгравший свою роль пергамент мягко упал на пол, к ногам двух молодых людей, чьи взгляды слились в один, проникая в сердца друг друга, ломая все преграды и оставляя лишь одно — вечную истину.