В детстве я очень часто мечтал. Мечтал, когда дядя Вернон запирал меня в чулане из-за очередной проказы Дадли. Мечтал, когда было нечем заняться на уроках. Мечтал, прогуливаясь по улицам и пытаясь избежать встречи с компанией своего кузена.
Детские мечты… Они всегда такие наивные, чистые и невинные. Почему наивность я ставлю на первое место? Может, потому, что вспоминая свои первые 11 лет жизни, я понимаю, что мечты мои практически исполнились. Но ведь в детстве я не знал, что такое война…
Тогда я мечтал лишь о том, что где-то на другом конце света живет мой дальний родственник. И когда-нибудь он постучит в дверь дома №4 по Бирючинному проезду Литтл Вингинга и заберет меня. Заберет в какой-нибудь волшебный мир без всяких горестей. И я буду жить в уютном домике, ходить в обыкновенную школу, где никто не будет надо мной издеваться и пытаться разбить дурацкие круглые очки.
Мечты… Сладость нашей жизни. Мечтая, мы не обращаем внимания на окружающий нас мир. Мир, полный ненависти, войны и смертей.
А жаль… Иногда мне хотелось бы вернуться в то время. Тогда я был таким беззаботным и веселым. А сейчас… Сейчас у меня нет никакой мечты. Странно, да? Знаю… Но с собой поделать ничего не могу.
У меня только есть маленькое, сокровенное желание уехать из Англии в Австралию. Не видеть больше никаких смертей, не бояться, что завтра наступит решающая битва с Волдемортом, и я, возможно, проиграю, уничтожив этим весь магический мир.
Желание такое детское… Не соответствующее моему возрасту. Хотя, кто сказал, что 18 лет — это больше не детство? А никто… Хотя… Какая разница?
Попав в мир, о котором я мечтал с самих ранних лет, я сразу же повзрослел. Быть ребенком и знать, какая ответственность лежит на твоих плечах, — трудно. Очень трудно. А еще… Еще невыносимо больно. Нет, не физически. Я уже давно разучился обращать внимание на такую боль. Боль закрадывается в самый далекий уголок моего сердца. Туда, куда загнал я все свои чувства.
«Ты должен разучиться чувствовать — тогда ты победишь».
Дьявол, ненавижу Дамблдора! Ненавижу Волдеморта! Одного — за манипулирование мной и другими людьми, а второго — за все те смерти, которые он успел совершить... Два шахматиста, которые никогда не смогут выиграть друг у друга без жульничества… Ненавижу!
Я размахиваюсь и со всей силой ударяю кулаком по стене. Костяшки пальцев моментально окрашиваются в кровавый цвет. Но я ведь не чувствую боли. Мне не больно…
Хотя я все еще 18-летний подросток, сирота, которого окружает одна боль и страдания. Я…
Дьявол…
Люблю ходить по берегу озера. Рукой проводить по камышам и думать. Не мечтать, думать. Я больше не умею мечтать. У меня есть лишь невыполнимые желания и мысли. Знаю, смешно… Но что я могу поделать с собой?
Дамблдор снова вызывал меня к себе. Сказал что-то умное, поучающее? Нет… Лишь «ты победишь», «ты молодец», «ты сильнее». Но что значат его слова для человека, который разучился чувствовать? Точнее, нет. Которого разучили чувствовать.
До 15 лет я безоговорочно верил Дамблдору, помогал ему. Но потом… Потом произошла одна из самых ужасных потерь в моей жизни.
Сириус… Если бы не чертов маразматик Дамблдор, он мог бы выжить. И не пойти в то чертово Министерство. А я… Я ведь тоже виноват! Черт!
Хватаюсь за какой-то стебель и со злости пытаюсь рывком вырвать его из земли. А он не поддается, лишь режет мне руку. Снова боль? Нет, я ведь не чувствую… Не чувствую ничего! Я машина! Чертова машина, которой управляет этот треклятый Дамблдор!
Почему я не воплощаю свое заветное желание и не уеду куда-нибудь к черту на кулички? А потому, что Дамблдор меня не отпустит. А еще… Еще я хочу отомстить. За многих… За родителей, за Сириуса…
Отомстить за Рона, Луну, Джинни… Они ведь погибли из-за меня. Пошли вперед, чтобы проверить обстановку. А меня оставили. Ведь я же Чертов-Мальчик-Который-Выжил! Дьявол…
А там были Упивающиеся. Несколько заклинаний — и моих друзей больше нет в живых. Жалко… Но что моя жалость? Зачем она на войне? Я ведь не чувствую. Ведь… правда?
Меня окружает столько вопросов, большинство из них — постоянно в голове, когда я остаюсь один. Когда я могу выпустить всю свою злобу, снова начать крушить мебель и… чувствовать. Как живой человек! Не как машина!
Ведь меня никто не видит, а мебель на следующее утро уже будет как новехонькая. Зачем тогда нужны домовики в полуразрушенном Хогвартсе, в последнем оплоте сил Добра?
Я сажусь на кровать и откидываюсь назад, на мягкое покрывало, залитое моей кровью. Руки ужасно кровоточат, ноги болят… Но что мне до них? Через несколько часов останется лишь чувство, что мое тело покусали комары.
Вокруг валяются обломки моей мебели: стулья… тумбочка… стол… А мне на все наплевать! Чувствую, как губы расплываются в глупой улыбке. Мне не надо о чем-то беспокоиться. Я ведь Мальчик-Который-Выжил-Черт-Побери! А этим все сказано: мои «соратники» живут только ради меня. Только чтобы я смог наконец-то убить этого долбанного Волдеморта.
Думаю, Дамблдор знает, чем я занимаюсь перед тем, как отключиться, не заснуть, а именно отключиться, на несколько часов и снова отправиться в бой. Но он меня не останавливает, как и не останавливает домовиков заменять мне мебель. Я ведь Надежда всего волшебного мира, мантикраб его подери!!!
Я переворачиваюсь на живот и утыкаюсь носом в кровавое пятно на покрывале. У него такой странный запах… А на вкус кровь вообще терпкая… мне приходилось пробовать… И не только свою…
Я упрямо смотрю на красное пятно, а из глаз медленно начинают скатываться слезы. Вот таким был алый ореол вокруг головы Рона, когда он, уже мертвый, упал на камни. А глаза… Глаза широко распахнутые, без единой капельки страха в них… Только одно удивление… Как будто он никогда не ожидал смерти от Авады Кедавры. Упивающиеся еще их пощадили, убив таким банальным заклинанием.
Дьявол…
Через несколько часов начнется финальная битва. Какая другая причина того, что Волдеморт собрал вокруг Хогвартса и в Запретном лесу все свои силы? Финал… Интересно, какой он будет? Кровавым, грязным… Как помойная яма. Или быстрым, без кровопролития, а только со смертями "Авада Кедавра"? Таким же, который я видел несколькими часами раньше, на той чертовой поляне, где я встретил когда-то Квирелла и Фиренца…
Дамблдор говорит, что я не должен винить себя в смерти Рона… Ха, а кого тогда я должен в этом винить? Это ведь я позволил им пойти вперед, это меня они пытались защитить, это ведь я обещал Рону всегда быть рядом… Все я!
Я прикусываю губу до крови, но мне наплевать. Все ощущения реальности постепенно покидают мое тело. Зелье, которым меня постоянно поит Дамблдор и Снейп, снова начинает действовать и подавляет мою силу воли. Я снова ничего не буду чувствовать…
Обидно, почему-то я хотел бы чувствовать всю ту ненависть, злость и жажду мести во время финальной битвы. Но Дамблдор так не хочет. А я… Я обязан подчиняться этому долбанному манипулятору. И вообще, чем он лучше Волдеморта?
Эх, через несколько часов, когда я проснусь, нам выдадут дополнительное оружие в виде разных кольев, мечей — и мы пойдем в бой. Кто-то выживет… А кто-то нет…
Мои веки медленно закрываются, и я начинаю проваливаться в сон, как вдруг дверь в мою комнату резко распахивается и врезается в стену. Кто-то падает рядом со мной на кровать и судорожно всхлипывает.
Пытаясь пересилить себя (как никак, я не спал уже около двух дней), я поднимаю голову и встречаюсь взглядом с полными слез глазами Гермионы. Она закрывает их и, втягивая побольше воздуха в легкие, кидается мне на шею и утыкается носом в мое плечо. Я не пытаюсь ее отстранить. Думаю, для нее потеря Рона была намного страшнее, чем для меня. Человек я, ведь, лишь на два часа в неделю, когда я могу выпустить всю свою злость наружу… А так я машина!
Гермиона с Роном встречались уже год, после войны они мечтали обручиться… Но как говорят: «Если хочешь рассмешить Бога — расскажи ему о своих планах на будущее». Лучше никогда не загадывать наперед, а вдруг что-то произойдет?
Я шепчу какие-то бессмысленные обрывки фраз, пытаясь успокоить подругу, но она, не останавливаясь, плачет. Ее бьет мелкая дрожь, а моя футболка на плече вообще насквозь промокла…
Дьявол, о чем я думаю? Это ведь Гермиона! Моя лучшая подруга, которая потеряла своего любимого!
Я глажу ее по голове и крепче прижимаю к себе. Может, я и не умею успокаивать на словах, но я умею хотя бы быть девичьей подушкой для слез, которая сохраняет все сокровенные секреты и никому не может их выдать. Неблагодарная и мерзкая роль, когда ты сам бесчувственный ублюдок…
Не знаю, сколько мы так просидели. Шея уже затекла от одного положения. Но это меня особо не волнует…
Потихоньку Гермиона начинает успокаиваться и, отпустив меня, отсаживается к спинке кровати и, притянув ноги к груди, обхватывает их руками. Слез больше нет… Иссякли, только тихие всхлипы…
Я, как верная собачка, смотрю ей в глаза, показывая всем своим видом, что готов ее выслушать.
-А самое ужасное, что мы с ним в тот день поссорились… — еле различимо шепчет она и утыкается носом в изгиб локтя. Я молчу… А что мне сказать? «Мне жаль…», «Он попадет в рай» и тому подобную банальность? Бессмысленно… Такое можно говорить обыкновенным знакомым, но не Гермионе…
Поэтому я молчу, надеясь, что она продолжит изливать мне душу. А так и происходит…
-Я ему сказала правду… О том, что не люблю его…
-Что?
Сказать, что Я удивлен? Это значит вообще ничего не сказать. Я в полнейшем шоке! Кровь начинает бурлить у меня в венах, выталкивая зелье из своих «владений» и возвращая чувство реальности и ту нестерпимую боль во всем тело. Это происходит очень внезапно — и мое тело словно кидает в жар от этой боли. Я вздрагиваю всем телом, вбираю побольше воздуха в легкие и закушиваю до крови губу, чтобы не заорать от невыносимой боли. Чертово зелье! Чертов Дамблдор!
-Гарри, — Гермиона поднимает на меня свои заплаканные глаза и шмыгает носом. — Я… — она запинается, снова опускает голову и заводит рукой прядь волос за ухо, — я… Гарри, я не знаю, как тебе сказать. Но мне кажется, что я… отношусь к тебе совсем не как к другу.
Все мои слова застревают у меня где-то в горле. Но все же собравшись с духом и подобрав самые нейтральные слова, я открываю рот, чтобы уверить девушку, что это невозможно… Но она меня опережает, быстро перегнувшись через то расстояние кровати, что нас отделяет и приставив свой палец к моим губам.
-Не надо… Ты меня не выслушал до конца, — она быстро опускает голову и отсаживается обратно в конец кровати. Пальцем она медленно ведет по одеялу, вырисовывая на нем какие-то витиеватые узоры. Непослушная прядь волос все же выбилась из-за уха и упала обратно ей на глаза, скрывая от меня ее заплаканное лицо.
-Но… — пытаюсь я что-то сказать, но она меня останавливает, слегка покачав головой.
-Не надо, Гарри. Не надо. Я не в том состояние, чтобы выслушивать твои рассказы о твоей никчемной жизни и роли орудия в руках Дамблдора.
-Но, — снова пытаюсь я запротестовать.
-Гарри! — восклицает она и поднимает голову. И от той боли, что я вижу на ее лице и в ее глазах, мне становиться не по себе. Сердце сжимает чья-то металлическая рука, впиваясь острыми когтями-кинжалами в него. Глаза у нее прищуренные и пылают неестественно желто-карим светом. Губы стянуты в одну узкую полоску. — Не надо! Прекрати! — она снова опускает голову и закрывает уши руками. — Я устала. Хватит! Дай мне сказать, а потом… Потом ты можешь снова напоминать мне, что ты бесчуственный ублюдок. Но хотя бы сейчас не надо! А? Я знаю, что сейчас перестало действовать зелье, — она обводит рукой мою разрушенную комнату. — И вот именно сейчас, перед финальной битвой, я хочу тебе все сказать.
Я отвожу взгляд и только молча киваю. Не знаю, увидела ли она этот кивок, почувствовала… Но Гермиона, тяжело вздохнув, начала…
-Я знаю как тебе трудно. Какой тяжелый груз лежит на твоих плечах. Я не пытаюсь тебя подбодрить перед главной битвой. Я просто обязана все тебе сказать, — на секунду она замолкает, чтобы убрать прядь волос, — что я не жду от тебя никаких ответных чувств. Я не жду от тебя никаких заверений, что, возможно, когда-то ты меня полюбишь или тому подобную чушь. Я знаю, знаю точно, что этого никогда не произойдет. Знаю, что твоя жизнь совсем не будет связана с моей.
-Герм, — пытаюсь я что-то сказать, но она меня обрывает, как и прежде, немного повысив голос.
-Я просто хочу, чтобы ты разрешил мне себя любить. Больше я ничего не требую. Это для меня очень важно…
-Почему? — хотя я и знаю, что я кивком головы пообещал дать ей возможность договорить, слова сами по себе слетают с моего языка. Ведь в моей этой сложной жизни было так мало таких вот… разговоров. Не душевных, не приятных… Я не знаю, как их можно назвать… Просто не знаю.
Гермиона хмыкает и запрокидывает голову назад, наверное, чтобы я не мог разобрать ее
выражение лица.
-Знаешь, многие люди недооценивают друг друга …
-К чему ты это говоришь?
Хотя ее голова откинута назад, я могу увидеть тонкие полосочки слез на ее щеках.
-Не к чему, просто пришло в голову такое выражение — захотелось сказать, — пожимает она плечами.
-И все же?
-А еще я хочу, чтобы ты знал о моей любви перед финальной битвой, — она снова уклонилась от ответа. — Что я всегда буду с тобой, что бы не случилось. Ведь это конец, никто не знает, что с нами случиться там… на поле битвы.
-К чему ты все это говоришь?
Она судорожно всхлипывает.
-Наверное, меня бьет нервный тик перед битвой, — под конец слов ее голос совсем срывается и перерастает в протяжные всхлипы. Я подаюсь ей на встречу, чтобы обнять, но она вздрагивает и поднимает на меня взгляд. — Это ведь конец. Действительно, конец… Мы или умрем, или станем на самом деле счастливыми.
-Я знаю, — одними губами отвечаю я.
-Но я знаю то, чего не знает никто, — она улыбнулась, действительно, счастливо и радостно. Совсем не под стать этому моменту. — Я верю в тебя, — и она подалась ко мне. Сразу в голове промелькнула мысль, что она хочет меня поцеловать, как делали до этого некоторые девушки, с которыми я успел повстречаться. Но Гермиона сделала то, что я совсем не ожидал от нее.
Она обняла меня… Совсем как мать сына. Так нежно и ласково, как будто птица прикрывает крылом своего новорожденного птенца. Ее объятия напоминали легкое порхание бабочки.
-Ты победишь, — она отстраняется от меня и улыбается. На кончиках ее ресниц висят небольшие слезинки, как капельки росы, застрявшие в зеленых травинках. Я так хочу притянуть ее к себе, стереть эти горькие слезы с ее лица, но я понимаю, что такое проявление дружбы, может разбить в ней все надежды. Хотя я и машина на 162 часа в неделю. Но два часа, которые выделены мне на чувства, еще не истекли. Еще не упали вниз последние песчинки часов.
Гермиона снова улыбается, тяжело вздыхает, чтобы не разрыдаться с новой силой, и, поцеловав меня в лоб, спрыгивает на пол.
-Удачи…
Я еще долго сидел на кровати, смотря в пустоту. Песчинки уже давно все осыпались, боль уже давно начала исчезать, а в глазах до сих пор стояли слезы. Я не мог заплакать, но слезы… Они переполняли все мое естество.
Сколько времени прошло после ухода Гермионы, я не знал. И мне не нужно было это знать. Только вот жар, которым обдало меня от одного ее поцелуя, не проходил, переполнял всю мою душу, проникал во все уголки моего сердца. Это тепло Гермионы, ее любовь и надежда не давало моим чувствам пропасть так же внезапно, как и раньше…
Я не знал, что это была за магия. И не надо было мне знать. Сердцем я чувствовал всю ту любовь, которую ко мне чувствовала Гермиону. Жаль, но я не смогу ответить на нее тем же. Чем-то очень важным внутри себя я знаю это.
Почему-то, как только моя голова коснулась подушки, в воспоминаниях ярко вспыхнули образ слезинок в ее глазах…
Не знаю.. То ли на меня нашло озарение, то ли все же ад замерз … Но как только я проснулся, все кусочки мозаики выстроились в одно целое. Каждое вчерашнее слово Гермионы имело какой-то скрытый подтекст. И этот подтекст я смог расшифровать. А для этого потребовалось… всего несколько часов сна. И почему лоб до сих пор так пылает?
Я быстро слезаю с кровати с кровати и начинаю натягивать на себя первые попавшиеся джинсы и старую футболку Дадли с не совсем удачной надписью на груди «I love the war».
В мозгу стучит одна мысль: Гермиону нужно найти раньше, чем начнется битва. Если я опоздаю, то… Лучше не думать об этом.
Перепрыгивая через ступеньки, я спускаюсь в пустой главный зал. Вокруг валяются заржавевшие мечи, пики и щиты. Началось… Я все же не смог найти ее до начала битвы.
Я оглядываюсь по сторонам в поисках хоть кого-то из своих и натыкаюсь взглядом на Парвати, чья одинокая худенькая фигурка с мечом подпирает стену. Ее тело время от времени содрогается от всхлипов. Я подлетаю к ней и, хватая за плечи, встряхиваю.
-Парвати, где Гермиона?
Она поднимает на меня свой затуманенный взгляд и горько улыбается:
-Она пошла туда, где погибла моя сестренка.
И снова всхлипы… Я отпускаю ее, а она, обессилев, опускается на пол. У меня нет времени, чтобы успокаивать ее. У меня вообще уже давно нет времени. И я срываюсь с места к дверям, чтобы выйти навстречу своей главной битве. Чтобы вырваться из замка, который постоянно нависал надо мной, давил на душу и уничтожал все мои чувства.
Когда я опускаю руку на дверную ручку, позади раздается тихое «Гарри». Я не оборачиваюсь. Время… Его нет — и никогда не было.
-Удачи!
И я вздрагиваю от этого слова. Наверное, потому что это последнее, что я услышал от Гермионы и когда-нибудь услышу.
Я не отвечаю. Какой смысл, когда это лишь слова? И они не помогут там… В Аду. И я уже знаю точно, что Гермиону найти мне не суждено… И эта дверь ведет меня только к победе над Волдемортом или к своей собственной гибели. Третьего не дано. Там, за дверьми замка, произойдет со мной только одно. А что именно, выбор принадлежит уже не мне.
И вот… Наконец-то я оказываюсь лицом к лицу с Волдемортом. Он усмехается, склонив голову в сторону, и вертит палочку в руках, как будто раздумывая, какое именно заклинание запустить в меня. Может быть, несколько лет назад этот его вид казался бы мне устрашающим. Но не сейчас… Для разученного чувствовать эмоции и боль ублюдка. А кто я еще? Почему не ублюдок? Я так спокойно молча терпел все эти два года, пока Дамблдор издевался надо мной, делая из меня машину. Терпел, когда меня заставили разорвать любые отношения с девушками. Терпел, когда меня заперли на целое лето у ненавистного мне Снейпа. Терпел, когда в меня вливали вонючие и горькие зелья…
И вот сейчас, все решится. Была ли моя жертва напрасной или нет? И кто именно умрет из нас двоих…
А, к черту. Я поднимаю волшебную палочку и направляю ее на Волдеморта.
-Я тебя не боюсь, — твердо говорю я, высоко подняв подбородок.
-Да ну? — шипит он, прищурив глаза. — Дуэль?
Я слишком наивен? Бред. Возможно, обо мне можно было так сказать три-четыре года назад, когда особенно я попался на уловку с Министерством и Сириусом. Но сейчас… Машины ведь не имеют чувств. А наивность — жалкое подобие чувств. И поэтому этим я не страдаю.
Я горько усмехаюсь:
-Yes…
На лице Волдеморта (если так можно назвать кожу с двумя змеевидными глазами, двумя ноздрями-дырочками и бледным ртом) отображается гаденькая веселенькая улыбочка и он начинает постепенно произносить подготовленное заклинание.
-…seyn! — заканчиваю я — и с конца моей палочки срывается желтое пламя, постепенно превращающееся в небольшого летящего навстречу Темному Лорду дракона. Тот в ужасе отшатывается в сторону, но дракон, пролетевший мимо, все равно разворачивается и начинает надвигаться на него. Волдеморт кидает на меня полный злобы взгляд и отмахивается от летящего на него дракона, как от надоедливой мухи, — и долей секунды позже мой желтый дракон исчезает с небольшим свистом.
От удивления я открываю рот, не опуская палочки, хотя она уже давно указывает на пустое место, где раньше стоял Волдеморт. Тот усмехается и снова поднимает палочку.
-Даже если ты и попытаешься играть не по правилам, у меня все равно будет в рукаве несколько тузов.
Я перевожу взгляд на явно довольного собой Волдеморта и тяжело сглатываю. Черт! Как он сумел одной рукой уничтожить моего Ессенского дракона? Сам Дамблдор, научивший меня самому мощному сжигающему заклинанию, не смог окончательно уничтожить Ессена. Вспомнив тот момент, как Помфри пыталась залечить многочисленные ожоги Дамблдора, мое сердце затрепыхалось от злорадности и былого ликования. Черт! Мне только не хватает нового выплеска зелья в кровь, ибо я не смогу в полную силу бороться с Волдемортом. Ведь Снейп предупреждал, что во время увеличения адреналина в крови, зелье может перестать действовать — и снова у меня появятся все мои чувства.
Тем временем Темный Лорд вновь усмехается и прикасается своей палочкой к обесцвеченной губе.
-Чтобы стать Лордом Волдемортом, мне пришлось изучить очень многие магические культуры. И единственный живущий тогда еще наследник ацтеков посвятил меня в одну большую тайну. Но чтобы воспользоваться силой, которую мне обещали позже, нужно было убить моего учителя.
-И ты убил его, — заканчиваю я и опускаю голову. Я что-то начинаю вспоминать из курса Истории Магии о культуре ацтеков. Все эти возведенные ими сооружения, которые даже сейчас нельзя возвести с помощью магии… Их магия была поистине величественной и потрясающей.
-Да, — коротко отвечает Волдеморт, потом, выждав пару секунд для эффекта, он продолжает. — Убил. Но это ничего мне не дало.
Постепенно я начинаю осознавать всю безвыходность сложившейся ситуации. Я наедине со следующим «потомком» ацтеков, который владеет самой могущественной силой в этом мире, с ненужной, наверное, палочкой.
Волдеморт несколько секунд пристально смотрит на меня, а потом начинает смеяться, отчего все внутри меня холодеет. Если честно, не знай я, кому принадлежал этот смех, то подумал бы, что он выказывает настоящее веселья. Но Волдеморт… Это как в магловском фильме, который я подсмотрел несколько лет назад у Десли. Там был злой гений, который во время своего триумфа вот точно так же смеялся. Хотя чем отличается Волдеморт от этого злого гения? Как будто с него и писали портрет того доктора. Лысый, среднего роста, с горящими глазами мужчина, который хотел завоевать весь мир.
Только вот он был менее устрашающим. А это, еще считая то, что я необтесанный камень, который не должен ничего чувствовать, а значит и бояться. Но почему такой мерзкий холодок пробегает по моей спине?
Волдеморт потихоньку начинает успокаиваться, и когда смех превращается в легкое содрогание тела, он снова ухмыляется и заканчивает:
-Эту силу могло активизировать только самое мощное заклинание самого сильного мага современности.
-Нет… — одними губами произношу я.
-Поздравляю тебя, Поттер. Ты был самым могущественным волшебником последние два года. Но как все легко приходит, так оно и легко уходит. Зря ты использовал Ессена. Для тебя он был самым могущественным заклинанием…
И я начинаю пятиться назад. А он… Он медленно начинает надвигаться на меня легкой поступью. Губы кривятся в холодной усмешке. Вот, Поттер, это конец. Ты идиот. Ты не должен был пытаться сыграть роль плохого парня. Эта роль всегда была и навсегда останется стихией Волдеморта.
Но почему он медлит? Почему Риддл не убивает меня? Взмах палочки, а может даже и руки, — и на моем месте будет только горстка пепла. Мерлин, пускай он меня убьет. Я ведь проиграл. Я хочу…
И в тот же миг Волдеморт, как будто прочитав мои мысли, откидывает свою палочку в сторону и взмахивает рукой. И неведомая мне сила сдавливает мое горло и поднимает вверх. Ноги мои болтаются в воздухе, а руки вцепляются в невидимые пальцы на моей шее. Но я не настолько сильный — и я начинаю медленно задыхаться, глотая при этом ртом ? последние капли воздуха. И вдруг, так же внезапно, как и все началось, заклинание исчезает. А я падаю спиной на холодную землю. Мои легкие сжимаются — и весь воздух выходит наружу. Я как выброшенная на берег рыба начинаю то открывать, то закрывать рот, чтобы хотя бы чуть-чуть еще глотнуть воздуха. Но я не могу…
Надо мной возникает лицо Волдеморта, и он присаживается возле меня на корточки.
-Тебе нравиться?
И все же умудрившись наполнить легкие воздухом, я начинаю кашлять. Волдеморт снова усмехается и повторяет свой вопрос. А я… Я знаю, что уже проиграл. И что это только игра. И чтобы умереть поскорее, надо просто разозлить Волдеморта как можно сильнее. И я плюю ему в глаза.
Его лицо искажается от злости — и он ударяет меня по лицу. Почему-то я всегда считал, что он слишком слабый. Поэтому вокруг него всегда вьются мощные фигуры Упивающихся. Но я все же ошибался… Как и всегда.
И я чувствую металлический вкус крови во рту. Не знаю, что он мне разбил, ведь я не чувствую боли.
-Ах, и почему второй по силе волшебник после меня не пытается меня больше убить?
А я… Что я могу ответить? Я уже одной ногой на том свете. И еще… Еще я не смог найти Гермиону. Дьявол…
И тут моя голова вспыхивает ужасным жаром, увлекая в какой-то другой мир. Нестерпимая боль разрезает мои легкие — и я, широко открыв глаза и сжав зубы, чтобы не закричать, начинаю чувствовать…
Зелье медленно выделяется зеленоватыми капельками пота на моей коже. И боль… Ужаснейшая боль начинает разрывать мое тело на части. А еще эмоции. Они переполняют мою душу. Как будто все, что я проигнорировал в своей жизни из-за зелья, снова возвращается ко мне. Это невыносимо больно — и из моих глаз начинают течь реки слез.
А Риддл… Он снова усмехается и проводит тонким костлявым пальцем по моему шраму. И лоб снова разрезает невыносимая боль. Все мои нервные окончания накалены до предела. В глазах начинает меркнуть.
А потом… Потом собравшись с последними силами, я сгребаю песок, на котором лежу, в горсти и швыряю в лицо Волдеморту. Тот зажмуривается и взвывает от боли. Я знаю, что у меня есть несколько секунд, прежде чем он опомниться. И не обращая внимание на ужасную боль во всем теле и в душе, я вскакиваю на ноги и кидаюсь к первому дереву, чтобы укрыться от заклинаний Волдеморта. Перед глазами уже ничего не видно из-за застилающих их слез. А мне плевать…
Пять метров… Четыре… Три…
Я поворачиваю голову, чтобы удостовериться, что Риддл еще не опомнился. И как зря…. Яркая зеленая вспышка рассекает серые силуэты и образы, слезы моментально исчезают, а я… Я вижу, как Волдеморт с величественной осанкой поднимается на колено, а потом на ноги. Он поднимает правую руку, указывая ею на меня, и переворачивает ее ладонью вверх. И яркий зеленый шар начинает расти и разрастаться в его руке. А потом он срывается с его пальцев и летит мне на встречу, шлейф из салатовых искр вьется вслед за ним, а Риддл… Он усмехается… Зло и ужасно… Злой гений.
А я уже бегу к дереву, чтобы скрыться за ним, чтобы шар пролетел мимо. Но я не успеваю. Горящий зеленый комок врезается мне в спину и опрокидывает на землю. Самая ужасная боль, которую я когда-нибудь испытывал в своей жизни, растекается по моему телу, заполняя все уголки, уничтожая мою кожу и нервные окончания.
И я не выдерживаю. Эта боль и все то, что я начал чувствовать из-за отторжения зелья, ужасны… Я кричу. Кричу, как мать возле умирающего сына. Кричу, как парень, потерявший свою возлюбленную. Кричу, как не кричал никто до меня. Будет неудивительно, если те, кто находится невдалеке от меня, умрут оттого, что их барабанные перепонки не выдержат. Этот крик даже отдаленно не напоминает крик банши…
Ужаснейшая боль растекается по моему позвоночнику и разрывает плоть на части.
Тишина… Спокойствие… И я среди всей этой пустоты. Теплый воздух нежно и бережно обволакивает мое израненное тело. Легкий ветерок ласково проводит своими невидимыми руками по моим волосам. А вокруг так светло. И маленькие светлячки прыгают вокруг. Боль постепенно отступает на второй план, и единственное что мне остается чувствовать — это счастье этого мира, спокойствие и гармония. В этом новом мире, куда меня утаскивают ласковые руки ветра и маленькие светлячки, так уютно…
«Но как все легко приходит, так оно и легко уходит».
А потом вся боль возвращается, окуная меня с головой в вихорь нереальности. Волдеморт хватает меня за волосы и дергает вверх.
-Это конец, Поттер. Я не буду тебя убивать… Ты умрешь сам. Медленно и очень болезненно. Сейчас мышцы не удерживают твой позвоночник. Ты не сможешь даже подняться самостоятельно. И ты просто будешь лежать здесь, всеми забытый, и медленно умирать.
И он со всей своей злостью швыряет меня к дереву. Откуда только у него вся эта сила?
Но мне уже все равно. Все мое сознание сейчас заполняется единственным желанием собственной скорой смерти. Просто боль, которая горячими струями сползает по моему позвоночнику, не может сравняться с чем-нибудь более ужасным в этом мире.
Я уже давно перестал кричать. Из моего горла вырываются только тихие хрипы…
А он… Он стоит немного поодаль и смотрит с этой чертовой ухмылкой на меня… Как же я хочу стереть эту улыбку с его лица. Как я хочу убить его, а потом умереть сам…
А потом снова приходит все это спокойствие, тепло и уют. Боль снова улетучивается в какое-то другое измерение.. Или это я уже нахожусь не в реальном мире?
Я поднимаю голову и встречаюсь взглядом с двумя красными зрачками. И почему Волдеморт теперь стоит так близко ко мне? И что за зеленый ореол пылает вокруг него?
А потом я чувствую, как моя левая рука наливается свинцом, а какая-то неведомая мне сила поднимает мою руку, в которой до сих пор зажата волшебная палочка.
И я — тот, который уже не мог даже застонать от боли, переполнявшей все мое тело и сознание, — легко шепчу два слова, которые так сладко вертятся в мое голове.
-Авада Кедавра!
И почему-то черная вспышка срывается с конца моей палочки и смертельной молнией несется к Волдеморту. Миг… И уже он падает, но мертвый. Мертвый навсегда. Я знаю это наверняка.
А потом снова возвращается боль, но она уже не может сравниться с той, которая переполняла меня ранее.
-Господин!
Чей-то вопль. И я медленно поднимаю голову на приближающегося к месту боя Малфоя. А что ему тут надо?
Он не замечает меня, израненного и лежащего возле старого дуба. Он видит только своего Господина. Фанатик, такой же, как и его отец. Такой же, как и остальные Упивающиеся. Он бежит к уже остывающему телу того, кто был самым сильным магом мира.
А я в это время, цепляясь за кору дуба и царапая мягкую кожу на ладонях, поднимаюсь на ноги. Я уже не смотрю в сторону Малфоя. А что я могу увидеть нового? Наверное, он сидит на коленях возле своего Хозяина и оплакивает его смерть. Глупо, но как это сказать фанатику?
Я напоследок поворачиваю голову в сторону Волдеморта и Драко, чтобы запечатлеть эту картину своего триумфа. Но если это триумф, то почему я не чувствую всю ту радость, которая должна переполнять мою душу? Я ведь победил. Победил Дамблдор. Победила Светлая сторона. Это же праздник! Наверное, этот день назовут моим именем. И ведь зелье уже давно перестало действовать. Но почему я все равно не чувствую этого счастья?
И вдруг черная вспышка разрезает ночное светлое небо, вылетая из тела Волдеморта серебристой молнией. Я высоко задираю голову, чтобы увидеть, куда или в кого она попадет. Малфой поступает так же, но уже отползая от тела Темного Лорда, чтобы перебраться под укрытие ветвь ближайшего дерева.
Но, видимо, у этой молнии уже есть своя траектория. И есть свое задание. И она, делая в небе круг, слишком быстро и неумолимо мчится к Малфою. Тот не успевает отползти в сторону — и она попадает ему прямо в сердце.
И он падает… Я качаю головой и горько усмехаюсь. В который раз за день я наблюдаю за подобным мигом?
Наверное, Малфой мертв… После такого вряд ли кто может выжить. Но как назло светлая голова медленно поднимается от земли. И я понимаю, что слизеринец жив…
Не знаю, какой ужас я испытал в этот момент. Но я испугался слишком сильно. Эта молния могла быть чем угодно. Может быть даже душой Волдеморта.
И я, сжимая палочку в руке так, что костяшки мои пальцев белеют, ковыляю к Малфою. Он лежит подле моих ног, а я смотрю на него сверху. Он уже знает, чем все закончиться. И я тоже знаю.
Я поднимаю палочку, — и в тот же момент наши взгляды встречаются. И я отшатываюсь в сторону. У него серые-серые глаза. Сталь, ртуть… Я не знаю, какой металл в них растоплен. Но то, что я вижу в них, что-то возрождает во мне. Может быть чувства… Может быть душу… Хотя какая разница? Я должен убить его…
С моих губ начинают срываться первые слоги заклинания, когда неистовый вопль разрезает тишину, которая окутывает меня.
Гермиона…
И я, уже не смотря на слизеринца и, уже забыв про серебро, срываюсь с места. Только бы успеть. Одна и та же мысль колотиться у меня в голове. Я просто обязан успеть.
Зеленые и красные вспышки заклинаний проносятся над моей головой, но мне плевать. Я должен успеть.
Я уже могу ее видеть. Она и еще несколько Упивающихся стоят на одиноком холме. Но мне все равно так далеко до них... Я вижу, как ее окутывают черные цепи. Я вижу, как синие вспышки сыплются на нее, заставляя корчиться в агонии. Я должен успеть. Должен…
Но я не успеваю…
Зеленая вспышка проноситься надо мной — а долей секунды позже кто-то опрокидывает меня на землю и жарко шепчет в ухо:
-Идиот… Что ты здесь делаешь? Ты должен найти Волдеморта!
Я поворачиваю голову и встречаюсь с карими глазами Ремуса, полными боли и страдания.
-Он мертв… — горько усмехаюсь я… и маленькие слезинки срываются с моих ресниц и падают на истоптанную траву.
А потом крик… И боль… И режущая слух тишина.
Я не успел.
Никогда не любил больницы. Все эти фармацевтические препараты, спирты… Сказать, что я боялся докторов? Нет… К докторам я относился нормально, а вот на дух не переносил все этих запахи, белые стены, потолки, кушетки в коридорах. Все это у меня всегда ассоциировалась с детским домом. Да, ассоциация, как и много других, совсем глупая. Но как бы не относились ко мне мои родственники, я никогда не хотел, чтобы они отдали меня в детский дом. А этим они меня частенько запугивали, когда я начинал колдовать против своей воли.
Хотя в больнице Святого Мунго нет никаких этих запахов, нет металлических столбов-капельниц, но ощущение этой пустоты у меня всегда закрадывается в сердце, как только я переступаю порог.
В больнице для меня оборудовали целую палату. В кровати сделали магическую выемку с каким-то раствором, с помощью которого должны были заживать магловские швы у меня на позвоночнике. Ведь как выяснилось, эти раны с помощью магии заживить нельзя было. Ну, так, конечно, думали целители. Эти раны они даже назвали в мою честь ранами разряда Р, а описание им дали: «Повреждения, нанесенные мощнейшими заклинаниями, которые можно вылечить только с помощью магловских лекарств и терапии». Может быть, мне это было бы приятно, если бы не ноющая боль в спине каждый день. Хотя, на что я жалуюсь? Она даже в малой доле не может сравняться с тем Адом, что я почувствовал, когда разрывалась моя плоть на поле битвы.
Первые несколько дней в больнице я не мог даже шелохнуться, чтобы не вызвать новые вспышки боли. Но сейчас, по прошествии целого месяца, я могу с уверенностью сказать, что они снова мне не грозят…
Это произошло несколько дней назад. Я как всегда лежал и смотрел на белый потолок, изучая сетку трещин на нем. Перед глазами стояла та ужасная картина, когда в Гермиону попадает Смертельное заклинание. Оно, как и все, зеленое, но не такое, какое я послал в Волдеморта. И нет в нем более ничего особенного, как могло бы показаться на первый взгляд. Но для меня… Для меня оно одно из самых роковых в моей жизни. Возможно, потому что я знал о нем. Возможно, потому, что я мог его предотвратить.
«Многие люди недооценивают друг друга …»
Когда она сказала это, то я просто посчитал эти слова за мандраж перед финалом.
«Но я знаю то, чего не знает никто».
А еще, возможно, если бы не характер Гермионы, она бы смогла еще тогда, в кабинете Трелони, предсказать, что нас ждет… А еще… Еще Трелони могла бы ее оставить изучать прорицания…
Я горько усмехнулся и зажмурил глаза, чтобы не расплакаться от несправедливости. Гермиона Грейнджер. Дальний потомок Кассандры… Кто бы мог подумать? А самое обидное, что я не смог успеть… Она знала место и время своей смерти, но все равно пришла туда, на холм, и погибла. А я не успел…
Я сильнее зажмурил глаза и сжал руки в кулаки. Ну почему этот мир таков? Почему мы не можем изменить то, что оставлено нам судьбой?
Дверь тихонько скрипнула — и в мою палату вошла молодая целительница.
-Здравствуйте, мистер Поттер, — жизнерадостно поприветствовала она меня. — Посмотрим, как вы себя чувствуете. Думаю, швы скоро полностью рассосутся.
С этими словами она начала махать вокруг меня волшебной палочкой, рассматривая мои раны на специальном экране, возникшем надо мной. Они всегда так делают, потому что меня перевернуть на живот нельзя, иначе швы разойдутся. И вообще, целители начали ко мне приходить намного реже, чем раньше. Дамблдор, который приходит ко мне через день, убеждал меня в том, что это потому, что я стал лучше себя чувствовать. Но кого они пытаются обмануть?
Зелье, которое должно было подавливать у меня все чувства, наоборот обострило их. А может, это даже и не оно. Но я все равно стал лучше разбираться в собственных ощущениях. И я мог сказать с уверенностью, что лучше я себя чувствовать не стал. Специальные нити просто соединяли кожу, но моя плоть даже и не собиралась срастаться.
-Оу, знаете, мистер Поттер, пятый шов скоро отпадет. И вы очень скоро выздоровеете! — весело воскликнула целительница. Как ее зовут? Джанет? Или Дженни? Хотя какая разница? Она редко ко мне заходит. И то, когда выпадает ей такая возможность, она меня начинает доставать разными лестными словами в мой адрес. А я просто молчу. Я даже с Дамблдором не разговариваю. Ведь зачем?
Дженни или, может, Джанет продолжала щебетать про улучшения в моем здоровье — и это порядком начало надоедать. Голова медленно начала гудеть — и я поднял взгляд, чтобы посмотреть на целительницу.
Она радостно хлопнула в ладоши, совсем как маленький ребенок, и продолжила что-то восклицать. А я молча рассматривал ореол вокруг ее хрупкой фигуры. У каждого человека он разный. Вот у нее темно-синий с небольшими вкраплениями фиолетового и розового. Редко такую смесь встретишь. Жизнерадостный человек, который хочет помогать всему человечеству.
Я уже не помню, когда начал видеть ореолы вокруг людей. Или сразу после битвы, или когда я в первый раз очнулся в больнице. Откуда эта способность взялась — я также не знал.
Когда целительница ушла, я закрыл глаза и начал вспоминать свои первые года в Хогвартсе. С помощью этого я всегда успокаивался и забывал о боли в спине.
Но сейчас, почему-то в голове всплыло серое небо, на которое мы смотрели когда-то с Роном и Гермионой в начале 6-го курса. Серое-серое, но туч не было. Ни одного облачкоа. И солнца тоже. Просто одна серая мгла на небе.
Медленно я начал проваливаться в сон. Но когда я проснулся… Почему-то я чувствовал себя намного лучше. А на следующей день боль и вовсе перестала посещать меня. В эти дни целители приходили очень редко, только для того, чтобы сделать какие-то уколы и повосклицать, какой я хороший и милый, что победил Темного Лорда. Иногда мне так хотелось рассмеяться им в лицо, но какая-то сила удерживала меня от этого опрометчивого поступка.
И вот сегодня, когда я услышал шаги возле своей двери, я закрыл глаза, притворяясь спящим.
-Да-да, я думаю, его стоит отправить в Китай. Он слишком долго болеет, — послышался голос Дамблдор.
-Хорошо. Сейчас мы оформим все документы, в каком состоянии находился мистер Поттер на момент выписки из нашей больницы, — чей-то басовитый голос.
-Ой, -воскликнула какая-то целительница. — Потише! Он спит!
-О, — заговорил тот же мужчина, которому принадлежал басовитый голос. — Тогда хорошо… Я сейчас выведу в воздух образ его спины.
Послышался тихий шепот — и мою спину обволокло теплое облачко, как всегда происходило при использовании этого заклинания. Я собрал всю свою силу, чтобы не перевернуться на бок и не поджать ноги под себя. Кто-то нашептывал мне на ухо, что так лучше не поступать…
И тут же раздались восторженные возгласы целителей:
-Я не могу поверить…
-Как?
-Это невозможно.
-Альбус, понимаете ли… Но мистеру Поттеру не требуется никакая медицинская помощь. Как бы так сказать. За неделю, пока мы его не проверяли, все швы сами срослись. И я не могу с полной уверенностью сказать, что это совсем не наша заслуга…
-Да, — задумчиво протянул директор. — Я вижу… Но как же так это произошло?
И целители начали на перебой выдвигать версии того, как я смог выздороветь. Одна фантастичнее другой.
Под конец я не выдержал и открыл глаза. Но на меня никто не обратил внимание. Дамблдор и целители были слишком увлечены своим спором. Я снова посмотрел перед собой — одни черные полосочки на потолке. Этот «пейзаж» слишком уж надоел мне.
Заскрипела кровать — но на меня никто не обратил внимания. Прошлепали босые ноги по плиточному полу — но целители все продолжали спорить. Стукнул мой локоть об стекло, когда я усаживался на подоконник, — ноль внимания.
Я посмотрел на осенний сад, на который каким-то образом выходили мои окна. Опадающие листья… Черная земля с пожелтевшей травой. Одна смерть. Я взмахнул рукой, выводя окна на центр Лондона. Люди, снующие туда-сюда по своими делам. Машины, сигналящие друг на друга и старающиеся проехать как можно быстрее во время час пика. Мерцающие вывески магазинов. Красиво… И ореолы людей какие-то серые и смытые… Не способные помешать наслаждаться суетой обыденной жизни.
Я закрыл глаза, чтобы воспроизвести в памяти картину вечернего Лондона. И только тогда осознал, что в палате стало как-то уж тихо. Я взглянул на стекло, за которым виднелось черное небо города, и усмехнулся. Дамблдор и целители стояли за мной и с открытыми ртами смотрели на меня.
Естественно. Кто тут слышал о силе ацтеков, которая каким-то чудом передалась мне и вылечивает меня? Не знаю, как, но я знаю, что когда я полностью вылечусь, она исчезнет. А с ней исчезнет и эта меланхолия и спокойствие, ореолы душ вокруг людей. Жаль, но что я могу поделать? Я не тот, который может распоряжаться высшими силами… И Волдеморт был не тем человеком…
Я перевожу взгляд на людей, которые копошатся внизу небоскреба, из которого одно из окон сейчас соединено с моим. Все такие маленькие… Беззаботные… Спешащие домой, чтобы поскорее укрыться в своих убежищах, натянуть на уши подушки и заснуть… Заснуть такими же беззаботными снами.
Я блаженно закрыл глаза, наслаждаясь всей этой тишиной и спокойствием, которое воцарилось в палате. А когда я открываю их, все люди внизу вспыхивают красно-черными ореолами. И я в ужасе слетаю с подоконника и отхожу медленно от него. А за окном мелькают изнеможенные лица маглов. И все красно-черные… Я падаю на пол и обхватываю себя руками. Ад… Везде Ад…
374 Прочтений • [Осколки мира ] [17.10.2012] [Комментариев: 0]
Vova
