Память

Оплывают свечи в серебряном подсвечнике с гербом дома Блэков. Шелестят на столе бумаги — очередной отчет для Ордена Феникса. Тихо шепчутся на стенах картины.

Как же можно чувствовать себя таким одиноким, когда вокруг тебя ежедневно находится толпа народу — Тонкс, Аластор, Кингсли, Молли, Артур...?

Как можно ждать того, кто уже не вернется?

Как можно заботиться о завтрашнем дне, все еще живя в далеком прошлом?

Тогда, пятнадцать лет назад, было так же сложно. Не больше, не меньше. Просто так же.

Тогда было проще поверить в реальность всего произошедшего. Тогда были громкие заголовки в газетах, бесконечные сочувствия, от которых было тошно, и ОН — виновник трагедии.

Как же мог я так ошибиться в нем? Как я мог поверить в то, что этот человек — пусть своенравный, пусть иногда резкий, но всегда бесконечно преданный — мог предать нашу дружбу?

Тогда, когда у меня на руках лежали фотографии Лили и Джеймса, маленького Гарри и всей нашей дружной четверки, газетные заголовки и палец Питера, я чувствовал яростное непонимание, желание проснуться, увидеть, что это не так, услышать оправдания Блэка…

Тогда он даже не пытался доказать свою невиновность. Он лишь посмотрел на меня сквозь решетку в камере Министерства, перед тем, как отправиться в Азкабан.

Он смотрел и молчал, но во взгляде его не было отрешенности, а была смертельная скорбь, такой же слепой вой души, как и в моих глазах.

Как я мог тогда не заметить этого? Как я мог думать, что он лишь притворяется?

На самом деле, это я был предателем. Таким же, как и Питер.

Малыш Питер…

Тогда, еще во времена Хогвартса, когда мои друзья выбирали животных, в которых хотят превратиться, Сириус сказал: «А я буду собакой. Можно бы, конечно, и кем-нибудь другим, но собаке проще защитить».

Сириус таким и был всю свою жизнь — защитником, заступником. Он мог поднять гоблинское восстание лишь для того, чтобы восстановить справедливость.

Он мог бы умереть за друзей. За Джеймса, за меня, за Питера.

Малыш Питер…

Питер всегда был в тени, но мы все равно любили его. Он был словно младшим ребенком в семье. Все мы готовы были встать на его защиту. Всегда. Даже когда он не был прав.

И однажды он отплатил нам. Всем нам разом. Если бы тогда я знал, что это Питер виноват во всем, я лично облазил бы все крысиные ходы, чтобы найти его. Найти и заставить заплатить за все.

Тогда я топил печаль в виски, теперь же знаю — виски не поможет. Но все же вечер за вечером сижу за своим столом, смотря в огонь и держа в руках пустой бокал.

Тогда, когда у меня на руках лежали их фотографии, газетные заголовки и палец Питера, я чувствовал ужасную реальность всего произошедшего. Сейчас же я ощущаю лишь глухую тоску.

Разум просто отказывается говорить о нем «он мертв». В мыслях своих я все еще считаю его «укрывшимся до поры, до времени».

Я не видел, как он умер. Я видел, как он упал за Арку Смерти, но я не видел, как он умер!

Я не видел его тела. Я видел, как его глаза расширились за пару секунд до того, как Арка поглотила его, но я не видел его тела!

Я не верю, что он мертв. Пусть я сказал Гарри, что он никогда не вернется, но я не верю, что он мертв…