Глава 1. Рудольф Крюгге был в растерянности. Этим утром у него возникло стойкое желание, потребность, почти оформившаяся в необходимость, купить пистолет. Вот просто так, выйти на улицу, зайти в любой оружейный магазин и купить. Психоаналитик, которого Крюгге посещал вот уже третий месяц по причине остро выраженного нервного истощения, убеждал его, что он уже почти вылечился и скоро необходимость в визитах к нему отпадет вовсе. Всему виной, конечно, был стресс, который подкрался к нему незаметно, тихо, словно огромный серый хищник, и ударил своей мощной когтистой лапой как раз тогда, когда он меньше всего этого ожидал. Рудольф подозревал, что он, этот хищник выслеживал его уже достаточно долго, изучал его привычки, провожал на работу и встречал с нее, ходил вместе с ним на прогулки и поджидал у дверей бара, куда он заходил расслабиться с друзьями. Конечно, ничего не случается просто так, и у всего есть свои причины, но ведь так легко не заметить огромное метафизическое животное, которое с охотничьим азартом хлещет себя хвостом по бокам и только и ждет возможности прыгнуть. Стоит только позволить ей, жизнь будет использовать тебя по полному разряду, нисколько не задумываясь о том, сколько энергии и сил тратишь на то, чтобы сохранить в целостности свой хрупкий и ненадежный внутренний мир. От природы своей наивный и дружелюбный, Крюгге старался всю свою жизнь вести по правилам, четко расписанным и втолкованным ему, когда он еще находился в заточении (как ему казалось тогда) в спокойной и защищенной от жизненных ветров крепости родительского дома. Выйдя же на свободу и обретя некоторую финансовую и жилищную независимость от родителей, он попытался и дальше идти по пути наименьшего сопротивления и руководствоваться своим персональным сводом поведенческих правил. И как результат, ему было очень трудно смириться с тем, что взгляды на жизнь и его морально-этические принципы, воспитанные железной волей матери, безнадежно устарели. Довольно обычная история, не так ли? По идее, гибкость человеческой натуры и ее приспособляемость должны были помочь ему обойти этот подводный камень, принять тот факт, что очень многим людям вокруг абсолютно наплевать, что он считает верным и правильным, а что нет. Оказалось, что людям вообще все равно, есть он или нет. Проблемой Рудольфа было то, что в нем практически напрочь отсутствовала эта самая гибкость, способность понимать, что черное и белое вместе дают серый цвет и что черное — не всегда зло, а белое не такое уж добро, как принято считать. Он любил те розовые очки, что перед выходом в собственное плавание тайком стащил у своей матери, растившей его с завидно-постоянной линией воспитания при трех сменившихся отчимах. Именно нежелание расстаться с этими очками не давало ему понять, что мир полнится гораздо большим многообразием цветов, и некоторые из которых достаточно неприятны для глаз. Если бы целью данного повествования была история жизни Рудольфа Крюгге, можно было бы рассказать о том, как именно он выбрался из трясины уныния и депрессии на ровную и стойкую поверхность. Но это, поверьте, было бы довольно утомительно, поскольку жизненный путь этого молодого человека был усеян граблями, которые встречались с феноменальной частотой и регулярностью. Благодаря своему ослиному упрямству он сам усердно разбрасывал их перед собой и педантично наступал на каждые из них. Однако не будем уж слишком заострять внимание на оказиях первой трети жизни Крюгге. Стоит лишь отметить перед тем, как двинуться дальше, что этот молодой человек все-таки выгрыз себе нишу под солнцем. Небольшую, не очень удобную и без излишеств, но зато персональную. Она включала в себя свое собственное жилье в недорогом районе Лангвельда и работу, которой, правда, не особенно стоило бы хвастаться в кругу обеспеченных друзей. Тем не менее, денег хватало не только на основные нужды, но и на милое его сердцу еще с детства хобби — собирание марок. Рудольф никому не был интересен, сам толком никем не интересовался и даже не отдавал себе отчета, что стресс, этот самый таинственный и злой хищник, посещал его неоднократно, приходил по зову самого Крюгге, когда тот начинал себя жалеть и сетовать о том, что есть у других, и нет у него. Однако интересоваться им все же стали. Обнаружил он это не сразу, и даже когда обнаружил, не сразу придал этому значение. Ну, справлялся о нем джентльмен с легким британским акцентом, ну что тут страшного? Ну, почувствовал он несколько пристальных взглядов из толпы прохожих — померещилось, наверное, случается. А после ему стало и вовсе не до того — у него начались неприятности, как это всегда бывает, неожиданно. Провалявшись как-то все выходные с мигренью, он в скверном состоянии вышел на работу, практически не отдохнувший. Начав работу с головной болью, он уже к обеду совершил весьма серьезное нарушение, приравненное в своде правил компании к смертному греху — накричал на клиента, которому так не повезло забыть дома свой слуховой аппарат. Рудольфа не уволили, нет, шеф проявил снисхождение и отправил его в отпуск с единственным условием на возвращение — справка от психоаналитика о пройденном курсе реабилитации от стресса. Именно так он и познакомился со зверем, который многих людей довел до инфаркта, а многим стоил карьеры, семьи или просто больных нервов, мигреней и тому подобного. Курс лечения занял две недели и Рудольф уже был готов вернуться на работу, когда внезапно почувствовал, нет, как то сразу понял — за ним наблюдают... Сначала это было чувство, где-то на уровне лопаток, больше похожее на легкую щекотку, чем на повод для реального опасения. Однако это ощущение не проходило, и Крюгге стал старательно играть в детектива, присматриваясь к окружающим и путая следы. Со своим стрессом он уже смирился, но заработать паранойю было бы уже слишком. На какое-то время взгляды пропали, словно его оставили в покое. Рудольфу нравилась мысль, что это он сам, своей внушительностью и настороженностью отогнал таинственных недоброжелателей. Все было хорошо до одного вечера, когда он, вернувшись домой с ежедневной предписанной ему доктором прогулки, заметил одного крайне подозрительного субъекта, который истуканом торчал неподалеку от его дома. Невысокий поджарый человек с хмурым лицом, не по погоде одетый в легкую кожаную куртку с поднятым воротом, курил сигареты одну за другой и постоянно поглядывал по сторонам, явно кого-то ожидая. Еще один не менее подозрительный тип, обнаружился возле входа в парадный, он разговаривал с пожилым соседом Рудольфа и тот что-то ему втолковывал, активно жестикулируя, и тыкая пальцем на окна Крюгге. Рудольф не рискнул войти и торопливо ретировался. Он бродил по улицам еще несколько часов, пытаясь справиться с нервами, и лишь к полуночи достаточно осмелел, что смог заставить себя вернуться к своему дому. Убедившись, что вокруг никого нет, он подобно шпиону прокрался к своей квартире. А успокоиться он смог только после того, как забаррикадировал дверь и наглухо запер все ставни. А утром-то у него и появилось желание купить пистолет. Рудольф все еще надеялся, что всему виной был стресс, пустивший свои корни глубже, чем подозревал его доктор. Он допускал, что, скорее всего, никакого преследования не было, а был лишь плод его воображения. Но Рудольфа все еще передергивало каждый раз, когда он вспоминал, как пустые и прищуренные глаза человека на улице едва не заметили его, спрятавшегося подобно трусливому суслику за мусорным баком. Пускай, нет никакого таинственного сообщества людей, что охотятся за ним, но Крюгге убедил себя, что с револьвером он будет чувствовать себя спокойнее и увереннее. Это решение вдохновило его и, даже не позавтракав, он отправился в оружейную лавку, основательно подчистив свои сбережения. Видавший виды кольт с коробкой патронов может и не стоил тех денег, которые он за него отдал, но тот факт, что достался он ему с полным пакетом документов, которые только нужно было подписать в полицейском участке, оправдывал все растраты. В полицейском участке, правда, он провел практически весь оставшийся день, кому то из офицеров очень не хотелось выдавать разрешение человеку, только что прошедшему курс психологической реабилитации. Но Крюгге проявил выдержку и спокойствие и смог взвешенно, но, не вдаваясь в излишние подробности, объяснить цель покупки оружия превентивными опасениями за свою безопасность в этом жестоком мире. Вконец изможденный, но довольный своей победой над системой, он направился домой пешком, все еще соблюдая рекомендации доктора, к тому же, ему не терпелось насладиться чувством уверенности, которое, как ему казалось присуще всем вооруженным людям. До дома оставалась еще треть пути, когда окончательно стемнело, и Рудольф порадовался своему спокойствию. Он проходил мимо городского стадиона, тот зимой всегда был закрыт, и поле было покрыто толстой белой пеленой снега. Удивило Крюгге то, что все прожекторы закрытого стадиона работали на полную мощность, и он невольно остановился у решетчатых ворот, засмотревшись на ослепительно белую, идеально гладкую поверхность поля, укрытого снегом. Он не сразу услышал шаги за спиной. А когда услыхал, это было так неожиданно, что испуганно вздрогнув, он оглянулся и обмер. На полусогнутых ногах, двигаясь легкой трусцой, к нему приближались люди с такими же пустыми и колкими взглядами, как у вчерашнего преследователя. Одеты они были примерно также, одинаково и неброско и к ужасу Крюгге их было больше, чем патронов в барабане кольта и он понял, что никаким усилием воли он не сможет заставить себя даже достать оружие, не говоря о том, чтобы начать стрелять Страх придал ему силы, но отнял здравый смысл и вместо того, что побежать прочь по улице к освещенному проспекту или закричать, призывая охрану стадиона, он полез вверх через ограду. Плюхнувшись на снег (его кашемировое пальто не было предназначено для таких экзерсисов и упорно мешало передвигаться), он вскочил и, прихрамывая, побежал к другому выходу со стадиона вдоль беговой дорожки. На бегу, он не без труда, но все-таки извлек из кармана пальто револьвер. Так, судорожно сжимая оружие в руке, он вбежал в проход под трибунами и замер, тяжело дыша. Спокойно и расслабленно у него на пути стоял высокий мужчина лет шестидесяти, а может и старше, опершись на изящную резную трость с серебряной головой оскалившейся змеи на рукояти, окруженный ореолом кружащихся вокруг него снежинок. Дорогой плащ темно-серого цвета поблескивал круглыми серебряными пуговицами, а не менее дорогие кожаные туфли были начищены до зеркального блеска, казалось, что снег вовсе не падает на этого человека, пролетая через него, мимо него, куда угодно, лишьбы не коснуться. Мужчина был лысоват, если быть точным, волосы у него сохранились только на висках, топорщась комичными кустиками, и обладал довольно плотным телосложением. Но все остальное в этом человеке: крючковатый нос с хищным изгибом, тонкие плотно сжатые губы, пронзительные, прищуренные глаза, его прямая осанка и неподвижность, с которой он ожидал Крюгге, все это совершенно не соответствовало ни месту, ни времени, ни ситуации. Это уже по-настоящему его испугало. В висках закололо, а сердце стало колотиться быстрее, колени сделались ватными и Крюгге едва не упал. Если наличие громил у входа в закрытый стадион еще можно было как-то объяснить, то этот человек, стоящий между ним и спасением, как Китайская стена, не оставил сомнений в правильности мысли, которую Крюгге старательно гнал от себя — они пришли за ним. В отчаянии он рванулся вперед, стараясь обогнуть незнакомца по дуге. Мужчина просто шагнул в сторону, остановившись в точности у него на пути. Рудольф понял, что поздно было пытаться скрывать испуг.
— Что вам нужно? — выкрикнул он в лицо этому человеку, уставив туда же ствол. Незнакомец даже бровью не повел, даже не взглянул на черный зрачок ствола. Одним плавным движением, он словно всем телом, одновременно и нераздельно, перетек на шаг вперед, слегка отставив правую руку с тростью в сторону, и склонил голову набок, оценивающе оглядывая Рудольфа.
— Мне нужно, чтобы вы, мистер Крюгге, отправились со мной, — его немецкий был безупречен, лишь чуть-чуть отдавая британским акцентом, но и он был настолько гармоничен, что придавал более грубому арийскому языку немного английского очарования.
— Кое-кто хочет повидаться с вами. Кое-кто, чье общество вы найдете в крайней мере познавательным.
— Вот, как? — у Крюгге помимо его воли вырвался нервный смешок.
— А мое мнение об этом вам не нужно знать? — для убедительности своих слов, он взвел курок.
— Простите, но не интересно.
— отчеканил заледеневшим голосом мужчина, легонько кивнув головой. Рядом с Рудольфом раздался шорох, он тут же обернулся на звук всем корпусом. Точно такой же громила, а может быть и один из тех, кто загнали его на стадион, оказался на прицеле, но тут же, слишком быстро на неискушенный взгляд Крюгге, ушел в сторону от возможной траектории пули. Следующие секунды заполнились быстрой серией выверенных ударов: один по руке с оружием, отчего револьвер, протестующе звякнув, улетел куда-то в темноту, второй — отбойным молотом врезался Рудольфу под дых, заставив согнуться и едва не выплюнуть желудок себе под ноги, третий разукрасил ночь разноцветными звездочками, коленом прилетев ему в лицо снизу вверх. Крюгге почувствовал, что летит, немилосердно-жесткая земля, встретившись с его затылком, оказалась гораздо сильнее его сознания, вышибив его напрочь. Последнее, что он услыхал, отлетая в пустоту, был голос старика-незнакомца, произнесший уже на английском: — Easier, fool, I said. Maitre needs him safe and sound. Tie him and take to the airplane. I’ll be there soon.
— Don’t worry, Mr, Waters. He’ll be safe. Сан-Франциско, Америка, март, 2005 год Ночью большой город никогда не спит. Даже в самых отдаленных его уголках есть жизнь. По самым отдаленным и затерянным в каменном кружеве домов дорогам ездят машины, по извилистым взбирающимся на очередной холм или спускающимся с него улицам ходят люди. В теснящихся друг к другу узких домах довольно часто можно увидеть горящие ночным, рукотворным светом окна. Город живет своей жизнью даже тогда, когда наступают самые поздние часы и выдыхаются самые стойкие из людей, чье призвание работать по ночам. И это к лучшему, потому что в такие часы делаются дела, которые лучше не видеть посторонним. Тихо шурша шинами, с выключенными фарами большой черный джип проехал мимо Собора Святой Марии, свернул направо по Лагуна-стрит, снова свернул направо и припарковался на пересечении Лагуна-стрит и Октавия-стрит, возле небольшого двухместного форда спортивной модели. Женщина лет сорока стояла, опершись о капот форда, и курила, поглядывая на подъехавшую машину. Аккуратная короткая стрижка и правильные, слегка вытянутые черты лица с выделяющимся ястребиным носом, выдавали в женщине немку с некоторой примесью английской крови. Одета она была в темную замшевую куртку свободного покроя, обтягивающие кожаные брюки и высокие сапоги, за голенище одного из них был заткнут длинный кинжал. Другого оружия при ней видно не было. Из джипа выбралась молодая девушка, одетая в кожаную куртку, джинсы и армейские ботинки. Небрежно пройдясь рукой по топорщащимся коротким темным волосам, она аккуратно захлопнула дверь своей машины и подошла к женщине, которая поднялась ей навстречу. Сдержанно кивнув друг другу, они подошли к форду, из багажника которого, женщина извлекла массивный дробовик SPAS-12.
— Где они? — спросила девушка, вынув из-под куртки вороненый «глок» и щелкнула затвором. Вместо ответа женщина кивнула дальше по Октавия-стрит, указав на старый дом, примостившийся на дальнем конце квартала. Он был похож на бродягу в лохмотьях, прислонившегося к грязной стене. Обшарпанный фасад, выбитое окно на втором этаже и живописная куча мусора слева от входной двери создавали резкий диссонанс с соседними домами, а само строение едва не падало набок, настолько плотно они его подпирали.
— Они совсем рехнулись, — хмыкнула девушка, — устраивать берлогу на территории Гангрелов, да еще и в квартале от Лафайет-парка. Насколько я знаю, Шашин своим настрого запретил даже появляться на расстоянии двух кварталов от парка.
— Милая моя, — голос женщины с легкой хрипотцой был приятным и бархатистым, — как известно, лучше всего спрятано то, что лежит на виду. А еще лучше спрятано то, что лежит на виду в месте, в которое никто по собственной воле не сунется.
— Соседи? — молодая девушка скептически окинула взглядом близлежащие дома, находящиеся слишком близко от их цели.
— А что соседи? — пожала плечами ее спутница.
— Если мы поторопимся, даже стрелять не придется. А Гарри... — женщина улыбнулась.
— Гарри сменит гнев на милость, если мы вернемся со щитом.
— Главное, чтобы не на щите. Женщина отрывисто рассмеялась и хлопнула подругу по плечу.
— Откуда такое пораженческое настроение у моей девочки? Все будет хорошо, как обычно. Пойдем, покажем им, что с нами шутки плохи. С этими словами она легонько подтолкнула девушку в нужном направлении и мягкой походкой пошла следом, держа ружье наготове. Девушка шла рядом, крепко сжав рукоятку «глока», и время от времени поглядывала на свою спутницу, словно стараясь убедиться, что она все еще рядом. Смутное ощущение тревоги не оставляло ее на всем пути сюда, теперь же оно только окрепло и усилилось. Что-то произойдет, что-то плохое обязательно случится. Бросив настороженный взгляд в сторону видневшихся в отдалении деревьев Лафайет-парка, она вздрогнула и постаралась максимально сдвинуться с зоны прямой видимости. Договор, не договор, но тому, что обитает внутри парка совершенно не стоит видеть их тут, даже не смотря на то, что они пока на своей территории. На полпути к дому, женщина ускорила шаг, постепенно переходя на бег. К входным дверям она подлетела на всех парах, с легкостью затормозив на последних метрах. Бросив взгляд по сторонам, она нетерпеливо махнула рукой девушке, которая передвигалась с настороженной неторопливостью, держа рукоять пистолета обоими руками. Дождавшись пока она не приблизится, женщина кивнула на дверь, пальцами свободной руки показывая обратный отсчет. На цифре один, она резко ухватилась за ручку двери и распахнула ее, едва не сорвав с петель. Девушка метнулась внутрь, уходя вправо от дверей, присела и взяла на мушку длинный коридор, ведущий внутрь дома. В небольшой прихожей отсутствовала какая-либо мебель, потемневшие и потерявшие свой первоначальный цвет обои длинными полосами отслаивались от стен, подобно увядшим цветам, что тянутся к земле. Бурый, вздувшийся линолеум тихо чвакал под ногами, насквозь пропитанный какой-то влагой. Женщина величественно прошла внутрь, держа дробовик на сгибе левой руки и, брезгливо поморщившись, посмотрела на каблук.
— Свиньи, — с отвращением прошипела она и сплюнула на пол.
— Пошли. Держась по обе стороны коридора, подруги пошли вглубь дома, минуя двери с облупившейся краской. Возле каждой из них они останавливались на мгновение, прислушивались, и продолжали двигаться вперед. Внезапно дверь в конце коридора прямо перед поворотом направо, распахнулась и оттуда с ревом выметнулось нечто в бесформенном длинном плаще, одетом на голое тело, сжимая в грязных руках с длинными черными ногтями компактный «ингрем». На бегу, человек с гривой нечесаных волос передернул затвор и выбросил руку вперед, целясь в подруг. Женщина опередила его. Вскинув дробовик, она выстрелила от бедра. Грохот и облако порохового дыма наполнили коридор. Мужчину отбросило назад с развороченной грудной клеткой, с легким шипением его тело еще в полете рассыпалось мгновенно сгоревшим пеплом, который медленно осел и впитался в покоробившийся линолеум. Плащ грязной смятой тряпкой упал на пол.
— Какого черта? — закричала девушка.
— Мы не... В эту секунду от сильнейшего удара вынесло дверь, рядом с которой она находилась. Дверью ее отшвырнуло от стены, и в проеме показался невысокий коренастый человек в потрепанном камуфляже. Он был абсолютно лыс, два бугристых нароста начинались прямо над глазами, отливающими красным, и тянулись через лоб к макушке, где прорывали кожу двумя несимметричными рогами. Брызгая слюной, он отшвырнул в сторону сломанную дверь и, схватив девушку за грудки, легко поднял и с силой стукнул об стену. Женщина начала поворачиваться к подруге, но в этот момент в коридоре появился еще один человек, который спрыгнул из дыры в потолке в дальнем конце коридора. Полуголый, покрытый тошнотворного цвета разводами из крови, грязи и пыли. На его шее болтался массивный серебряный амулет, а в руках он сжимал обломок стекла, зажав его наподобие кинжала. Дополнительный рот на шее, полный острых как бритва зубов открывался и закрывался подобно жабрам. Завизжав, как резаный, в две глотки, он бросился к женщине рваными скачками, с одинаковой легкостью передвигаясь как по полу, так и по стенам. Женщина невозмутимо передернула затвор и дала еще один залп. Выстрел застал безумца в прыжке, но задел лишь частично. Его развернуло, сбросило на пол, но он тут же поднялся, припав к полу. Женщина снова передернула затвор, но мужчина опять завизжал и, запустив в нее осколком стекла, бросился наутек.
— Давай за ним, — прохрипела девушка, осекшись на окончании фразы, поскольку ее еще раз приложили спиной об стену, в которой образовалась уже внушительная вмятина в прогнившей штукатурке. Вдобавок она выронила пистолет, но ее рука уже тянулась за спину под куртку. Женщина кивнула и побежала вслед за полуголым человеком. Мужчина с наростами ударил девушку об стену еще раз и ощерился, обнажая нечеловечески длинные клыки. Его горло напряглось, словно пытаясь вытолкнуть застрявший в нем комок, и он буквально выплюнул ей в лицо тираду на непонятном ломаном языке.
— Пошел в жопу, ублюдок! — прокричала ему в ответ девушка, ее рука тем временем незаметно двигалась за спину. Резко выхватив из-под куртки короткий вакидзаси, она со всей силы вогнала его противнику в голову, как раз между рогов. Облако сгорающего пепла окутало ее, заставив закашляться. Приземлившись на ноги, она подняла свой пистолет и бросилась в направлении, куда убежала ее спутница. За несколько шагов до поворота, она услышала оглушительный выстрел и остановилась. Это не ружье ее подруги. Побледнев, она бросилась на звук, выкрикивая ее имя. Еще один выстрел. В комнате, в которую она выбежала светила только одна лампа, торшер без абажура с тусклой грязной лампой, валяющийся на полу посередине. С утробным ворчанием в темных углах комнаты двигались красные огоньки глаз, но все внимание застывшей в дверях девушки было приковано к телу с разнесенной в клочки головой и дырой в груди, которое медленно рассыпалось в прах прямо перед ней, внутри опустевшей одежды. На мгновение время вокруг нее замерло, клочки черно-серого пепла, обрамленные ярким кружевом пламенных языков, повисли в воздухе, подобно лепесткам диковинной розы. Несколько секунд вокруг безраздельно царило состояние полного стазиса, немая сцена, все участники которой замерли в самым разных позах. Потом время вернулось и понеслось вперед с удвоенной скоростью. Воздух стал тягучим, как патока, любое движение вызывало в пространстве целый шлейф, тени, двигавшиеся в углах комнаты, замерли словно негативы.
— Анабель... — прошептала девушка, не веря своим глазам. Алая волна ярости прокатилась по ее венам, на мгновение высветив перед ней четыре силуэта, сотканные из темно-бордовых ниточек кровотоков, вен, артерий и капилляров. Они прятались в тенях, понимая, что она делает, и что случится в следующую секунду. Они ничего не успеют противопоставить. Чувство невыносимой утраты появилось и тут же заледенело, сменяясь ослепительной белой ненавистью. Громко крича, она ворвалась в комнату, паля из пистолета во все стороны. Сан-Франциско, Америка, август, 2009 год Конец лета в Сан-Франциско поистине магическое время. Еще достаточно тепло, чтобы не задумываться о приближающейся осени, но природа (та, которая еще осталась в столь большом городе) уже постепенно готовится к смене сезона и приобретает своеобразное очарование. По утрам со стороны Рыбацкой бухты все чаще веет прохладой, разнося слабые ароматы моря и рыбы. По тротуарам Телеграфного холма, где располагается сейчас мой офис (до сих пор не могу привыкнуть к тому, как это звучит — «мой офис») тихо шурша и неторопливо перекатываясь, носятся опавшие листья. Им надоело висеть на деревьях, и они не смогли дождаться плавного перехода августа в сентябрь. Кое-где среди проходящих людей уже можно было заметить те или иные атрибуты теплой одежды — здесь, на Побережье, живет много выходцев из более южных штатов или людей, просто привыкших к климату потеплее. Я стоял на остановке и курил, дожидаясь автобуса. Последние звезды деловито убегали с небосвода, провожая меня в дорогу прощальными взглядами. Я зевнул, до сих пор было сложно привыкнуть к тому, что мой график зависел только от меня. Кто мы, как не рабы собственных привычек? Еще несколько лет тому назад, в этот ранний час я, скорее всего, был бы уже на смене, поглощая галлоны кофе в отчаянной попытке проснуться. И пожаловаться я мог только сам себе, поскольку работа офицером полиции, избравшего своим девизом «Служить и защищать», не оставляет практически никакой свободы выбора. Ты там, куда тебя пошлют, и никого не интересует, что ты по этому поводу думаешь. Забавно, но, не смотря на то, что никто кроме меня не был ответственен за столь крутой поворот в моей жизни, бросивший меня от службы в полиции к работе в сфере антиквариата, я все еще не мог решить для себя, как я отношусь к этому. Сразу проясню, чтобы не возникло никаких недоразумений — я не жалуюсь, никогда не имел такой скверной привычки. Просто любопытно. Наверное, я все же больше похож на своего отца, чем привык считать. Покойный Скотт Хаттон обожал удивлять окружающих своими выходками, порой больше играя на публику, чем на свое благо. Мне говорили, что я собственными руками гроблю свое будущее, но... как бы то ни было и как бы пафосно не звучало, я там, где я есть, и назад дороги нет. Сейчас, через много лет, я время от времени оглядывался на события тех дней, иногда задавая себе вопрос — а не допустил ли я где-нибудь ошибку, не поторопился ли, и не была бы моя жизнь... ну, не то чтобы лучше, а спокойнее, что ли, если бы я сказал тогда Карлу строгое «нет». Но каждый раз в такие моменты, когда лицо мое становилось задумчивым, а взгляд устремлялся куда-то вдаль, сквозь людей и предметы, я ловил на себе ее взгляд или чувствовал ее маленькую прохладную ладонь на моих плечах и говорил себе — нееет, одно уже это того стоило. Но... кажется, я ушел немного в сторону и начал свой рассказ немного не с того, с чего собирался. И уж если я, Джаред Хаттон, собрался выложить свою историю на бумагу, то нужно начинать именно с того, с чего начинается любая книга, а именно — с начала. Итак, вот она... моя история, которая началась 23 августа, 2009 года в Сан-Франциско на следующий день после того как мой помощник сообщил мне, что некий продавец с непривычным для моего слуха именем Слободан Звота, все-таки согласился встретиться со мной. Я давно искал что-нибудь, что помогло бы мне подбить клинья к Томасу Дейлу, владеющему практически самым крупным аукционным домом в Сан-Франциско, а имеющийся у Звоты медицинский набор придворного лейб-медика его Королевского Величества Людовика XIII, вполне мог бы его заинтересовать и поднять мой рейтинг в его глазах. И вот, ранним утром 23-го августа, я привычным жестом опустил жалюзи моего магазина, даже не закрывая их на замок (все равно Денни придет сюда через несколько часов), и отправился на автобусную остановку. Где была та черта, каким по счету был тот шаг, что навсегда отделил мою привычную жизнь от тех невероятных событий, что подобно снежному кому покатились на меня в Стоуквилле, я так и не узнал... Высокий мужчина крепкого телосложения, в пиджаке и брюках, с короткими черными, слегка растрепанными волосами, стоял, опершись плечом о столб с расписанием рейсовых автобусов, и курил. Его слегка ироничный взгляд скучающе скользил по пустынной улице, но даже в этом, казалось бы, бесцельном движении можно было заметить цепкий охват мелких, не всегда и не всем заметных деталей. Нарочитая расслабленность на самом деле была хорошо скрытой готовностью действовать при любых признаках опасности, от этой привычки он не мог себя отучить даже спустя уже почти три года, как его со всеми дежурными почестями проводили со службы в полиции. Джаред Хаттон обычно отшучивался, когда его пытались расспросить о причинах столь поспешного увольнения со службы, в двадцать шесть-то карьера только начиналась, тем более, что за неполные шесть лет он успел довольно-таки неплохо выслужиться, поднявшись до лейтенанта в отделе по расследованию убийств, а до должности капитана было и вовсе рукой подать. Он говорил, что после той перестрелки на Русском холме в его теле побывало достаточно свинца, чтобы перечеркнуть все прелести работы в полиции. Ну а перспектива провести долгие годы в кресле капитана пугала еще больше, чем доктор в госпитале, протянувший ему, еще слабому после наркоза, окровавленную пулю, извлеченную из его тела. Он крайне редко признавался даже себе в том, что истинная причина ухода со службы заключалась далеко не в ранении и не в страхе перед офисной работой. Страх был, но совершенно другой. Джаред больше всего на свете ценил самоконтроль, уверенность в себе, и в том, что он сам и только сам принимает все решения и ничто не способно повлиять на его взгляд на жизнь и его действия. Перестрелка на Русском холме, в ходе которой погибло два офицера, а еще трое, включая Хаттона были серьезно ранены, показала другое, совсем другое. Уже позже, лежа на больничной койке, он с ясностью осознал, что тот бой в пустующем складе захватил его много больше, чем следовало. Ему понравился сам факт своего участия в сражении, та власть, которую давало ему его табельное оружие и форма со значком. С содроганием он понял, что если бы не пуля, отбросившая его в стопку старых шин, багровая пелена ярости захватила его полностью, и он, внешне оставаясь самим собой, стал бы, тем не менее, кем-то другим. Едва только получив возможность покинуть больничную койку, он тут же написал заявления об уходе и оставался, тверд даже под дружный рев, не желавших в это поверить друзей и сослуживцев. Жалел ли он об этом поступке? Быть может. Изменил бы он что-нибудь, приведись ему возможность отмотать время и снова сделать выбор? Опять же, быть может. Но Хаттон не умел, да и не хотел учиться возвращаться куда-то, откуда ушел, что называется, в здравом уме и трезвой памяти. Собрав все свои сбережения, он совершил еще один поступок, который никто из бывших сослуживцев от него не ожидал — он открыл собственное антикварное дело. Маленький бизнес, разительно отличающийся от того, чем он занимался последние годы. Джаред усмехнулся, щелчком отправил почти докуренную сигарету в искрящийся короткий полет, вспоминая, как вытянулось и без того лошадиное лицо Джорджа Колмана, когда он рассказал им о своем решении, на мини вечеринке, в честь его ухода. Один из его сотрудников, недавно получивший повышение детектив из отдела по борьбе с наркотиками, авторитетно заявил: «У тебя все равно ничего не получится». Стивен Крампс вообще считал себя пророком в отношении всего, что только может не получиться и не заработать. С первых дней работы в департаменте Сан-Франциско за ним прочно закрепилась репутация «гребанного предсказателя». Но, тем не менее, назло всем причинам и обстоятельствам, дела пошли вполне нормально. Джаред справился и его маленький бизнес окупился довольно быстро. Помогли некоторые прежние связи и его умения налаживать новые контакты. Он, бизнес, даже стал приносить прибыль, не то чтобы очень серьезную, но, по крайней мере, денег хватало для дальнейшего развития. Всего-то меньше года спустя, Хаттон даже смог нанять себе помощника, молодого и талантливого чернокожего парня по имени Денни Браун, который довольно споро включился в дело, очень быстро став для Джареда просто незаменимым. И именно заслуга Денни была в том, что Джаред поднялся ни свет, ни заря и ждал автобуса, долженствующего отвезти его в город, находящийся в каких-то нескольких часах езды от Сан-Франциско. Городок был настолько маленький, что если бы Джаред лично не видел его на карте, он бы усомнился, что населённый пункт под названием Стоуквилль вообще существует. Согревало лишь то, что если виденные им фотографии набора на сайте «Антикварного дома Дейла» показывали действительно реальную вещь, и если в жизни он окажется именно таким, каким его видел наметанный глаз Джареда, можно будет перепродать его по довольно приличной цене. Это даст им с Денни возможность закрыть этот не очень урожайный месяц с некоторой прибылью для себя, конечно, если этот торговец со странным, непривычным американскому уху именем, согласится на сделку, Взглянув на часы, Джаред отвлекся от своих мыслей, услыхав сзади неторопливую поступь, и подобрался, повинуясь отточенным привычкам, которых он нахватался еще в полицейской академии. Кто-то сказал когда-то: «Можно вынуть полицейского из параноика, но вот наоборот... это уже вряд ли, сколько бы лет ты не намотал на свой пенсионный счет». Джаред не считал себя таким уж ярым параноиком, чтобы дергаться на каждый шорох, и вообще не очень понимал значение этого термина, но, во всяком случае, он уже обещал себе после ранения, что теперь он уж точно не даст поймать себя врасплох. Мысленно похвалив себя за выдержку, воспитанную в себе несколькими годами спокойной жизни, он с наслаждением потянулся, хрустнув суставами, и прошелся вдоль остановки, чтобы размять ноги. Незаметно отдернув полу пиджака, он слегка двинул плечом, перемещая поудобнее ремни наплечной кобуры. Вообще то, если следовать букве закона, он не должен был бы носить оружие. Чего опасаться простому антиквару? Даже не смотря на наличие еще с полицейских времен разрешения на ношение оружия, копы все равно смотрят крайне неодобрительно и с подозрением на гражданского с пистолетом. Но, как уже говорилось ранее, Джаред просто не мог переступить через вгрызшиеся в его мозг привычки обеспечить себя всем необходимым для сохранения собственной безопасности, даже в таком, казалось бы, спокойном бизнесе, как его. Звук от шагов прекратился ранее, чем из-за бетонного пузыря остановки вышла невысокая фигура. На секунду человек остановился, как будто не ожидал, что тут будет кто-то еще. Джаред неожиданно почувствовал на себе довольно тяжелый взгляд, оценивший и разложивший его по полочкам. Взгляд, который присущ только умудренным опытом людям. Фигура двинулась вперед, превратившись в крепко скроенного пожилого мужчину, с лицом, изборожденным морщинами, почти старика. На вид ему было около шестидесяти или более того, но его осанке позавидовал бы и спортсмен. Будто бы в радиусе полуметра от него кто-то взял и выключил силу притяжения, тянущую тело после определенного возраста к земле. Седые волосы были аккуратно зачесаны назад, кустистые и такие же седые брови слегка хмурились, когда человек встал рядом с Джаредом, осматривая своими неожиданно ясными и пронзительно голубыми глазами пустынную дорогу. Мазнув взглядом по Джареду и глянув на небо, мужчина сунул руку в карман своей простой белой ветровки, вынув мобильник и пройдя чуть дальше по тротуару, что-то тихо и отрывисто произнес. Хаттон хмыкнул, когда спустя всего несколько минут, откуда-то с соседней улицы вывернула и подъехала к старику простая и неброская, но дорогая машина с тонированными стеклами. Она была явно из тех, что легко затеряются в пробке, и ты просто можешь не обратить на нее внимания, даже если стоишь рядом. Но вот случись оказаться рядом с ней на свободном шоссе, она с легкостью оставит тебя позади, глотать пыль. Человек по-хозяйски открыл дверь и сел внутрь на место пассажира рядом с водителем, даже не взглянув на Джареда. Впрочем, когда еще через минут пятнадцать подъехал автобус, Джаред и думать забыл об этом старике. Мягкое шуршание рейсового «грейхаунда» заставило Джареда расслабиться, но как он не пытался хотя бы час подремать, сон не желал приходить, словно обидевшись на то, что он отогнал его несколькими чашками кофе прочь в такую рань. Полчаса назад рассвело. Улицы Сан-Франциско неторопливо убегали против движения автобуса, мелькая почти одинаковыми домами, тесно прижимаясь друг к другу вдоль серого полотна дороги, то поднимающегося на очередной холм, то спускающегося с него. Безуспешно пытаясь устроиться поудобнее на жестком сидении, Джаред неожиданно поймал себя на мысли, что вернулось его давно забытое, почти детское, благоговейное отношение к мистическому очарованию дороги. Чувство, о котором он практически не вспоминал с того самого времени, когда его покойный отец брал его с собой и колесил по городам США, работая коммивояжером, продающим целую кучу разных разностей, как правило, никому особо не нужных. Дорога, скорее не сама по себе, как факт, а как нечто метафизическое, всегда довлела над ним, маня, дразня и зазывая за собой, он чувствовал это сейчас как нельзя более четко и остро. И пусть он никогда не верил в такие вещи, как зуд в ногах, невозможность усидеть на одном месте просто потому, что ты не можешь усидеть на одном месте, чувство некоей сладкой боли нахлынуло из-за сероватого автобусного стекла. Оно растворилось в его венах, окрашивая мир вокруг в ностальгические тона желания быть сразу в нескольких местах, просто чтобы быть хоть где-то там, где быть просто не получается, быть там, где даже и не знал, что можешь побывать. «А вам не кажется, мистер Хаттон, — усмехнувшись, сказал он сам себе, — что вы слегка расклеились от постоянного сидения на заднице в одном месте? И „слегка“ — это еще достаточно слабо сказано, если вас потянуло на ностальгию просто от одного вида из окна. И позвольте заметить, разве не от этого вы бежали, когда решили уйти из полиции?» «Кажется, мистер Хаттон, — ответил он, опять же сам себе.
— «Конечно, кажется, вы как всегда правы, друг мой. Быть может, эта сделка и подвернулась нам как нельзя более вовремя, чтобы провентилировать мозги от городского смога, как вы считаете?» «Полностью с вами согласен, друг мой!» Глянув на часы, он потянулся за мобильником, с ухмылкой предвкушая, где сейчас застанет его звонок Денни. По своему помощнику, а точнее, по его привычкам, Джаред мог сверять часы. Утро у мистера Брауна начиналось всегда одинаково: чашка кофе с единственной за день сигаретой выпивалась стоя у открытой двери в их офис. После этого Денни где-то тридцать-сорок минут разбирал свои записи со вчера на этот день и сортировал почту, а вот потом он лез за толстой папкой с документами, которую с неистребимым упорством всегда закладывал на самую верхнюю полку большого антикварного шкафа-витрины для бумаг, который они по обоюдному согласию оставили в магазине для привлечения клиентов.
— Три, два, один, — пробормотал Джаред, глядя на часы и держа палец на кнопке вызова. Как он и предполагал, телефон издал целых пять гудков, прежде чем на той стороне ответил запыхавшийся голос помощника.
— Привет, Денни, — сказал он.
— Джаред.
— констатировал тот нарочито обиженным голосом. Хотя даже в таком состоянии, его произношение остается идеальным и совершенно не вяжущимся с его внешним видом. «Судя по звуку, потирает ушибленную коленку, — подумал Джаред, — наверное, или стукнулся об край прилавка или все-таки уронил на ногу эту папку».
— Ну, ты гад, все-таки, выбираешь же время, когда звонить! — Ну, если ты постоянно заставляешь меня, словно оленя, скакать туда-сюда за документами в моем же офисе, могу я получить хоть какую-то моральную компенсацию за это, как ты считаешь? — Ты позвонил мне только, чтобы позлорадствовать надо мной? — Сначала я думал этим и ограничиться, но потом подумал, что так легко ты не отделаешься, и тебе придется потерпеть меня еще некоторое время, пока ты не расскажешь мне поподробнее об этом Слободане Звота, дал же Бог имечко-то.
— Не удивительно, Господь раздает похожие имена тем, кому посчастливилось, или не очень, родиться в Сербии. Он именно оттуда. Не то, чтобы совсем редкая птица в наших краях, но заезжает время от времени и останавливается почему-то всегда в Стоуквилле, даже когда у него дела в Сан-Франциско.
— Это все что ты можешь мне сказать? — А больше-то почти и нечего говорить. Практически все свои дела, за исключением некоторых частных коллекционеров, из узкого круга допущенных к его закромам, он ведет лично с Дейлом.
— Вот как? — Ага, поэтому я и настоял, чтобы ты лично встретился с ним, и именно в Стоуквилле, пока он не приехал сюда и не попал под крылышко и опеку Дейла. Тогда с набором можно будет попрощаться. Ведь, насколько я слышал, Дейл готов даже в туалет ходить за Звотой, чтобы убедиться, что там ему не позвонит конкурент.
— Понял тебя, что по нашему счету? На какую сумму я могу рассчитывать в разговоре? — Сейчас гляну, — Денни застучал по клавишам.
— Джаред, ты тут? — А куда я денусь с едущего-то автобуса? У меня с детства не возникало желания поиграть в Супермена, с тех самых пор, когда я решил оспорить действие силы тяжести с кузова отцовского пикапа. Никак не могу оплатить свою медицинскую страховку. Денни хихикнул: — У нас в активе тридцать тысяч, желательно, конечно, не тратить все, потому что неизвестно, как быстро мы найдем покупателя, но если Звота заартачится... в общем, действуй на свое усмотрение, в крайнем случае, кредит никто еще не отменял, хотя и не хотелось бы залазить в эту кабалу. Я в тебя верю.
— Спасибо за доверие, мой дорогой, чтобы я без него делал, — усмехнулся Джаред, — ладно, отбой. Веди себя хорошо и не води к нам в магазин слишком много голых женщин.
— Водят обычно одетых женщин, а раздеваются они уже на месте. Но... так и быть, договорились, — тут же отпарировал Денни, — думаю, двоих мне хватит для полного счастья, чтобы скрасить свой унылый быт. Ладно, давай, до скорого. Выключив телефон, Джаред бросил его в карман и откинулся на спинку сидения, ожидая прибытия на место. Он не сомневался, что у него все получится. Врожденная наглость, напористость, выработанная за годы службы, ну и чего там скрывать, некоторое личное обаяние уже помогли ему заключить несколько достаточно выгодных сделок в прошлом. Ну а если чем-то, доставшимся в наследство от отца-коммивояжера, он и мог по праву гордиться, так это хорошо выработанным и развитым шестым чувством на любые подделки, которое еще ни разу его не подводило. Он не ожидал от предстоящей сделки чего-либо особенного, слегка смущало, правда, происхождение Звоты. До этого Джаред имел дело только с американцами, считая себя недостаточно сильным для покорения европейского рынка. Был, конечно, один канадец, с которым они славно погуляли в стрип-баре на Русском холме. Но, это скорее исключение из правил. Тот день окупил с лихвой месяцы предварительной работы. Обе стороны уже изрядно измотали себя ритуальными дипломатическими плясками вокруг комплекта хрустальных бокалов с клеймом немецкого стеклодува Ганса Штроделя и коллекции марок конца девятнадцатого века. Поэтому окончательное подписание соглашения, по взаимному согласию обоих, состоялось в компании трех девиц и целого ящика виски. Славная была вечеринка и удачная сделка. В Стоуквилле, думалось ему, не будет уж слишком большой разницы. Они все одинаковые, говорил он себе, главное подобрать правильный ключик к началу беседы, расположить к себе клиента и дать ему понять, что тебе не наплевать на него самого, убедить, что ты не ждешь с нетерпением окончания встречи, чтобы провести обмен ценностей физических, на ценности бумажные. Максимум обаяния, сначала улыбка, пара вопросов, порой достаточно нелепых, где-нибудь около получаса изображать китайского болванчика, крайне интересующегося иногда таким откровенным бредом, а потом... в конце концов, итоговую работу всегда делают деньги и не всегда к концу такого разговора имеет значение, сколько ты предлагаешь, главное — как. Стоуквилль, штат Калифорния, встретил Джареда своеобразным добродушным очарованием, присущим всем маленьким городкам, будто бы выпрыгнувшим со страниц романов Стивена Кинга. Городок был действительно небольшой, на это хватило одного взгляда. Несколько улиц с небольшими ухоженными домами, лишь некоторые из которых были больше чем один этаж. Участок шерифа всего с двумя машинами, отделение Вестерн Америкэн Банк, пара мотелей по разным краям города, мэрия, несколько кафе и магазинов, кинотеатр, аптека, автобусная остановка — вот и все достопримечательности. Стандартный комплект всего, что может понадобиться жителям пригорода. Все выставлено на показ, открыто и безопасно. Приветливые жители, живущие в своем персональном ритме, так отличающемся от постоянного движения мегаполиса. Выйдя из автобуса, Хаттон огляделся, прищурившись от яркого солнца. Легкий ветерок лениво трепал американский флаг, установленный на флагштоке здания федеральной почты, уютно примостившейся напротив остановки в компании из трех престарелых платанов. Из настежь распахнутых дверей автомастерской в конце квартала слева, доносились веселые ритмы какого-то старого рок-н-ролла. Низкорослый и крепко сбитый пацан на спортивном велосипеде пронесся по дороге, лихо завернув на боковую улицу. Проводив взглядом проехавшую следом машину шерифа и пересекшись глазами с ее водителем, крупным мужчиной лет пятидесяти, Джаред закинул на плечо небольшую сумку с вещами и неспешным шагом направился в сторону ближайшего мотеля, который уже выглядывал из-за станции пожарного управления всего метрах в ста от остановки. Небольшое одноэтажное здание с недавно положенной побелкой оказалось довольно милым и ухоженным. Со стоянки на дюжину машин можно было попасть к стоящим в ряд дюжине маленьких домиков, всего на одну комнату, кухню и ванную. Каждый из домиков стоял обособленно и был снабжен не только достаточно крепкими ставнями, но и своим отдельным телефоном. Вполне приемлемый комплекс услуг всего за пятьдесят долларов за ночь. Бочкообразный брелок на ключе звякнул, когда Джаред открыл дверь и прошел внутрь. Бросив сумку в угол, он плюхнулся в кресло у кровати, которое жалобно скрипнуло под его весом, и закрыл глаза. Приблизительная схема разговора со Звотой родилась у него еще в автобусе, и оставалось уточнить всего несколько деталей, которые привнесут в общение, так сказать, некоторую долю его личного персонального шарма. В общем, Хаттон не видел особенных препятствий для себя в этом деле и был уверен, что уже завтра вернется домой, естественно с набором в кармане. Вот только перед тем как идти к клиенту, Джареду предстояло кое-что сделать. Первый вопрос на повестке дня — как расположить к себе клиента из другой страны, если не знаешь его язык, и нет ни времени, ни желания учить его? Ответ — очень просто, дай себе труд хотя бы поприветствовать твоего клиента на его родном языке. Тебе мелочь, а ему будет приятно.
— Добрый день, мистер... э... — пожилая библиотекарша по-птичьи наклонила голову, поправив сползающие с сухого и костлявого носа очки.
— Хаттон, — Джаред улыбнулся своей самой дежурной улыбкой, слегка кивнув и положив обе руки на стойку, которая по какой-то неизвестной причине была практически ему по грудь. Наверное, подумал он, эта старая дева привыкла в основном к посетителям детской секции, и так и не смогла избавиться от привычки смотреть сверху вниз, даже когда пришлось работать со старшим контингентом.
— И так... — небольшая пауза и снова очки норовят убежать с ее носа, куда-то вниз, — мистер Хаттон, чем я могу вам помочь? Вы не похожи на постоянного посетителя нашей библиотеки, и я не думаю, что вас привела сюда потребность в какой-нибудь книге. А если это так, то чем же на самом деле я смогу вам помочь? — Вы абсолютно правы, мэм, — Джаред усмехнулся, и его дежурная улыбка потеплела на несколько градусов в сторону одобрительного дружелюбия, эта старушка потихоньку начинала ему нравиться, — я не часто хожу в библиотеки, хотя моя работа предполагает довольно частое общение с книгами. Мне нужен один маленький совет, и он не займет у вас слишком много времени, если вы, конечно, согласитесь мне помочь в этом.
— Да чего уж там, — хмыкнула библиотекарша, ее руки задвигались по стойке, приводя все предметы, лежащие на ней, в положение идеального, одной только ей известного порядка, — чего у меня вдоволь, так это времени. В Стоуквилль не очень много любителей посещения подобного заведения. Я всегда говорила, что привнесение сюда извне кабельного телевидения просто-напросто убьет в людях любовь к книгам. Приятно видеть, — она с королевской горделивостью смерила Джареда с головы до ног, даже слегка наклонившись вперед, — что это, — она обвела рукой полупустой темный зал, в котором горели лампы только на двух из девяти читальных столов, — еще может кому-то оказать помощь, хотя бы незначительную. Что вам нужно? Книга, журнал? Может быть газета? У нас есть все подшивки Салемз дайджест, начиная с 1968 года.
— Нет-нет, вы меня не так поняли, мэм, — замахал руками Джаред, отчетливо представляя небольшую комнатку, похожую на камеру, пропахшую пылью и лежалой бумагой, и огромные стопки газет, стоящие огромными горными хребтами вдоль стен и по малейшему толчку готовые низвергнуться вниз бело-желтой лавиной, — мне не нужна ни газета, ни журнал, и, увы, не книга. Быть может потом. Мой вопрос к вам лингвистического характера, если позволите. Библиотекарша поджала и без того тонкие губы и снова водрузила очки на нос: — Не уверена, что смогу вам помочь, я не особенно сильна в языках, вам лучше... — Моя просьба не займет у вас много времени и боюсь, я просто не знаю, куда с ней обратиться, кроме библиотеки. Мне нужно узнать, как будет «Добрый день» на сербском, и я буду вам крайне признателен, если вы мне поможете с этим. На этот раз старушка задумалась надолго, так пристально изучая Джареда, что тот уже стал предполагать, не обидел ли он ее этим вопросом. Черт его знает, какие тут порядки.
— Хм... — наконец, отозвалась она, и Джаред слегка вздрогнул, обнаружив, что она уже несколько минут как усердно листает массивный каталог, толстый, как две его бухгалтерские книги.
— Думаю, я действительно смогу вам помочь в этом, в... секундочку... в секции «С», на третьей полке сверху. Да, точно там... сербско-английский разговорник. Если вы минуту подождете, я принесу его. Джаред с улыбкой развел руками: — Конечно, подожду. Цокая каблуками, на высоте, граничащей с некоторой неприличностью для ее возраста, старушка исчезла среди стеллажей с уверенностью, которая может выработаться только с долгой тренировкой. Вздохнув, Джаред обернулся и оперся на стойку, оглядывая зал. Маленькие песчинки пыли танцевали в косых солнечных лучах, пробивающихся из окон под потолком. Настольные лампы с зелеными абажурами бросали слабый отсвет на лица сидящих за читальными столами людей, окрашивая их в мертвенные оттенки, и на мгновение Хаттону почудилось, что он видит ожившие картинки из прошлого века, невесть каким образом дошедшие до наших дней, и более того, он, неизвестно как, стал их частью.
— Кхм, — кашлянули за его спиной, и он вздрогнул, словно вынырнув из сна, обернулся и снова посмотрел с улыбкой на библиотекаршу, которая стояла на своем месте, листая небольшую потрепанную книгу в мягком переплете. «Год этак 47-49, — подумал Хаттон, — сразу видно, что вещь старая, интересно только в каком году открылась эта библиотека?» — Вот, — иссохший палец старушки ткнулся в пожелтевшую страницу, и Джаред рефлекторно скрипнул зубами, услыхав протестующий скрип бумаги, — это здесь. «Добрый день», вы сказали? — Ага.
— Это будет, — библиотекарша наклонилась, вглядываясь в напечатанное, — это будет «Dobr dan», и если вы обращается к мужчине — pan, а если к женщине... — К мужчине.
— Я так и думала, — кивнула библиотекарша с таким видом, который довольно красноречиво говорил, что она знает все и видит все совершенные и несовершенные преступления ее собеседника, но ее врожденное воспитание не позволяет ей говорить что-либо по этому поводу.
— Но в любом случае, я рада, что смогла вам помочь, мистер Хаттон.
— Премного вам благодарен, миссис, вы мне действительно очень помогли. С этими словами Джаред Хаттон дурашливо козырнул и, заработав еще один полный неодобрения взгляд, вышел наружу, неосознанно глубоко вздохнул, очищая легкие от затхлости храма знаний. Ред. Alex_Crow.
Vova
