ЭпилогАстория натыкалась то на стул, то на кого-то из детей, часто
присаживалась куда попало, сгибалась пополам и пыталась усилием воли
загнать обратно очередную слезу размером с лесной орех. Ей не к лицу
черный цвет, а на ней было надето скучное шерстяное платье именно
черного цвета.
— Сильвия, не стягивай кофту, я тебя прошу, ну не стягивай! Ты
замерзнешь в одном пальто… — умоляла она мою непослушную кареглазую
дочку.
— Маме она не нравилась! — и обе замолкли.
Я не ушла сразу, да и можно ли сказать, что я уйду? Вон сколько моей
крови ходит по земле, сколько моих мыслей вложено в эти юные головки,
сколько воспоминаний я оставила Люциусу, Драко, Астории, Доминику,
Алекс, Сюзанне!
Мой дух витал рядом с ними, а тело моё только готовились захоронить, и
кто-то даровал мне возможность побыть еще немного с теми, кто мне
дорог. И я ощущала, что мне нужно здесь быть, удостовериться, что все
будет хорошо.
Внизу, в библиотеке, собрался весь ближний круг Лорда, и в гробовой
тиши муж провозгласил тост за упокой своей жены. Я слышала мысли
Пожирателей, среди них не было злорадствующих или равнодушных, все
понимали, что я защищала родную кровь, и восхищались мной. Эйвери
дрожащей рукой промокал глаза, Руквуд переминался с ноги на ногу и
бормотал слова утешения министру, Белла вообще не понимала, что
происходит, и озиралась, словно меня не досчитывалась. Она вернулась в
Англию только к утру, и черный от горя Габриэль повторил ей новость о
моей кончине раз десять, прежде чем она дергано кивнула и отвернулась
от него, чтобы мальчишка не увидел, как сморщилось её лицо. Ей было
жаль меня, она, уже давно пожилая ведьма, просто не ожидала, что
переживет Гермиону.
Вскоре все переместились к склепу. Люди все прибывали и прибывали, их
мысли смешивались в моей голове и превращались в зыбучие пески,
затягивающие моё сознание в свои пагубные глубины. Но мне не нужны были
все, мне нужны были лишь некоторые.
Вокруг все было белым, ледяным, чистым и радующим взгляд. Вот только
темный гроб из красного дерева, да люди в черных одеждах разрушали
такую идиллию морозного дня.
Я засмотрелась на свои белые холодные пальцы, на них ярко блестели два
дорогих мне кольца — рунное и обручальное. Драко не позволил отцу снять
печать Лилит и, пусть так необычно, но все же выполнил посмертное
желание матери, исправив свою давнишнюю ошибку.
— Но, сын, после нас будут поколения, оно ценное…
— Нет. И мама, и Гермиона со мной бы согласились, не спорь! — и он прав.
Доминик рыдал в голос, ни мать, ни сестра не могли его успокоить, и я
подошла к ребенку. Его замотали школьным зеленым шарфом, чем немного
заглушили всхлипывания, но горе его было неподдельным и бескрайним.
«Тетя Герми, тетя Герми…» — больше он не мог ни о чем мыслить.
Мысли Астории я уже слышала, она с самого утра пересчитывала детей в
уме, прощалась со светской жизнью и настраивалась на семейную. Она
взяла себя в руки и сразу же заняла освобожденное мной место. Может, и
вправду, оно её по праву, а я его слишком долго занимала? Ты уж
постарайся, милая, ты сможешь, обязательно сможешь…
Люциуса поддерживал Драко, оба были не бледными, как обычно, а просто серыми.
«Она ради сына, ради сына…» — убеждал себя муж и сам себе не верил. Его
подкосила моя смерть, и я не уверена, что он оправится. Маги живут
долго, конечно, но только если хотят.
Эйден прижимал к себе замерзшую Сильвию и тихо плакал, его мысли мне не
понравились, он во всем винил брата, и в его душе в ту самую минуту
зарождалась злоба. И уже не только черная лоснящаяся на солнце перчатка
была самым темным пятном в его личности, теперь нет.
Габриэль стоял особняком, но зато ближе всех к покойной матери. Его
лицо напоминало выжженную пустыню: ни морщинки, ни складочки, ни единой
эмоции, ни одной слезинки…
«Они поплатятся, они все поплатятся!» — огонь был не внешним, огонь
сжигал его изнутри, превращая в пепел те немногие чувства, что
когда-нибудь могли вытянуть его душу к свету. Он не оставил себе шанса,
сам.
Алексия не шевелилась, держала под руку подавленного мужа и не отрывала
от моего окаменевшего лица пристального взгляда синих родных глаз.
«Как ты посмела?! Ты всех бросила, ты меня бросила? Как ты могла…» —
была бы я живой, то задохнулась бы от её горечи и возмущения.
В гуще народа, между Амандой Руквуд и каким-то сослуживцем Драко, в
пальто из плотного твида и вязаной шапке стоял Том Марволо Риддл. Если
бы у меня была возможность плакать или смеяться, я бы так и сделала. Он
не знал, что я его вижу, ведь знай, ни за что не явился бы! Я подошла к
нему, пройдя сквозь Макнейра, отчего тот чихнул, и прислушалась, а
услышав, отшатнулась.
Он любил Габриэля! Мой сын никогда не сможет любить сильнее, чем это
зло во плоти, и вперемешку с пустотой его изможденной души там жила
жгучая благодарность и сожаление.
«Я был не прав, выбора между скукой и страданием не существует…» — ну,
может, в этом ты и ошибся, но в том, что твой мир мне чужой, ты прав.
Так что береги Габриэля и даже не думай погибать! Риддл резко
обернулся, словно услышал меня, но увидеть так и не смог, к сожалению.
Если посмотреть Лорду в лицо и убедиться, что мир не безнадежен, я была
даже рада, то вот Гарри и Рон не вызывали во мне таких чувств. Снова
оборотное зелье! Но меня уже не провести, я вижу, кто есть кто, и слышу
мысли мужчин. Рон не понимает, почему товарищ решил прийти и что-то там
сказать, он не верит в успех. А еще и мороз стоит жуткий, и домой ему
хочется, и Хьюго болеет…
Гарри засунул руки в карман джинсов, чтобы не выдать себя, начав
поправлять дужку несуществующих очков, и оглядывал всех присутствующих
грустными зелеными глазами. Он не мог поверить, что перед ним моя
семья, мои друзья и вся моя жизнь! Не мог! Он внимательно рассмотрел
сцепившего зубы и кулаки Драко, готового вторить Доминику и еле
сдерживающего такой свой порыв, залюбовался неяркой, а оттого
завораживающей красотой Сильвии, заскрежетал зубами от злости,
остановив взгляд на сгорбившемся лорде Люциусе Малфое, и чуть было не
упал, заметив в толпе Риддла, и не подозревающего, что Поттер мог
осмелиться прийти в Малфой-мэнор. Ну что же, все это уже не мои
проблемы, не моя жизнь, разберутся как-нибудь.
Но безразличие меня покинуло, как только я услышала его.
«Ну где же ты, Габриэль, где же ты…» — сын понял, что к нему
обращаются, и обернулся, выискивая собеседника в толпе, но еще до того,
как он его обнаружил, Рона кто-то толкнул. Тот грубо ответил на
вежливое извинение, и Поттер поспешил удалиться, а жаль, я бы хотела
услышать, что он так сильно хотел высказать моему сыну.
На последок Гарри успел прошептать:
— Прощай…
Прощай? Ты попрощался со мной пятнадцать лет назад, сделав свой выбор
не в мою пользу, и я не обижаюсь, просто не смей меня жалеть, Поттер. Я
знала тебя недолгих шесть лет и на протяжении этого времени все равно
страдала вместе с тобой, боролась вместе с тобой, любила вместе с
тобой. Чем ты мне отплатил тем страшным летом, ты подумал? Если на то
пошло, и Грэгори, и Драко, да даже Блейз — они роднее и ближе мне, чем
ты. Кстати, я чувствую сейчас тоску Забини, он будет сильно скучать по
мне, а ты, Гарри, скучал?! Нет, я сама знаю ответ, и тебе повезло, что
при жизни я не задала этот вопрос. Мой старший сын — наша общая вина.
Расплачивайся теперь сам!
Так что его прощание меня не заинтересовало и не тронуло, я
вслушивалась в слова, произносимые Габриэлем. Слова были древние и
темные, и я мучительно вспоминала, где могла их слышать или читать?
Сын хотел украсть мои воспоминания, мою память, оставив себе хоть
частичку любимой мамы! Глупый, я уже давно приготовила объемную
колбочку, её тебе вручат после оглашения завещания, что я, зря тут все
рассказывала? Нет, ты не все узнаешь, конечно, но тебе хватит, чтобы
понять и простить. И Эйдену покажешь, и повзрослевшим дочерям, и своим
детям, если тем будет еще интересно, так что не трать силы, милый, они
тебе понадобятся. В моих воспоминаниях тебе предстоит прожить всю жизнь
своей матери, найти себе новых врагов, понять моих старых друзей, и ты
сможешь! Малфои сильные, очень сильные…
На руках у Беллы угукнула Эйприл, ребенка женщине вручили впопыхах,
пока готовили цветы и дописывали прощальную речь, а забрать так и не
забрали. Курносая, живая, сероглазая, она перебирала хрустальные
подвески на массивных серьгах женщины и не понимала, что теперь сможет
говорить с матерью лишь на портрете. Ей будет труднее всех, но время не
вернуть, а если бы я и смогла его вернуть, по-другому все равно не
поступила бы. Малышка уткнулась в плечо Лестрейндж и решила заплакать,
успокаивая дитя, та крепко сжала её маленькую ладошку.
Держи её, Белла, держи крепко и не отпускай, не смей отпускать!
Искусная рука скульптора вырезала из белого мрамора с черными
прожилками мою фигуру в полный рост, её положили на крышку саркофага, и
мне на миг показалось, что я живая и вот-вот проснусь. Мастер сверялся
со свадебной фотографией, потому вышла я неприлично юной, одетой в то
«счастливое» платье с сапфирами, и смотреть на такую молодость и
невинность не мог не только Люциус, но и я сама. Вот и пришло
осознание, что больше не существую, нет меня…
Я понимаю, что не заслужила света по ту сторону, что все эти годы
тонула в крови, и мне наверняка предстоит застрять на одном круге с
Нарциссой, да и то, если повезет. О многом я сожалею, во многом
раскаиваюсь, но просить прощения не буду. Не дождетесь!
Мой облик почти растаял, что-то плохое и темное затягивало меня к себе,
но я из последних сил подплыла к мужу и нежно прошептала:
— До свидания, мой самый родной чужой человек…
* * *
— Сегодня, 6 января 2014 года, на 35 году жизни, в самом расцвете
жизненных сил, коварной рукой предателя интересов Британии и Великого
Темного Лорда, была убита леди Гермиона Малфой — почетный глава
Визенгамота и достойный представитель своей семьи, фамилия которой на
все века останется символом истинной преданности! Принести свои
соболезнования родным и близким почившей можно будет завтра, 7 января в
11. 00 на родовом погосте Малфой-мэнора. Редакция, в свою очередь,
скорбит вместе со всем народом и сообщает, что леди Малфой посмертно
удостоена ордена Мерлина I степени. Да пребудет с нами Темный Лорд! —
Артур закончил читать и отшвырнул газету, чуть не свалившись со скамьи.
— Дорогой, не нервничай! Андромеду это уже не вернет, проклятый мальчишка…
— Молли, когда же это закончится, когда?!
Гарри, рассматривающий причудливые узоры на стекле, прислонился лбом к
холодному стеклу, остужая свой разум, и пытаясь загнать воспоминания о
далеком детстве в еще более далекий угол. Но смешная умная девочка не
желала прятаться. Она была везде: и в уютной гостиной Грифиндора, и в
Выручай-комнате, и за партой рядом с ним и Роном, и в библиотеке,
помогая ему с домашним заданием, и в его душе, полной жгучей ненависти
к Гермионе Малфой и её сыну, но не способной избавиться от любви к
Гермионе Грейнджер, его лучшему другу…
— Когда похороны?
Артур сощурился и сверился с газетой.
— Завтра в одиннадцать, а что? Ты же не собираешься рисковать, там же будет этот, как его… Габриэль! Не глупи, мальчик мой!
— Я должен попрощаться, — он уже все решил и не позволит себе указывать.
— С ней?! — Рон подавился какао и закашлялся.
— И поздороваться! — Гарри вновь повернулся к окну, он увидел как по
снегу смешно и неуклюже шагает Лили, проваливаясь в сугробы. Джинни
ругала дочь за намоченный комбинезон с медвежонком на груди, в котором
дочка и сама выглядела как самый настоящий мишка. Отцовское сердце
таяло и, несмотря на холод в доме и за его стенами, именно любовь
подсказала ему верный ответ, путь и не такой, как все они когда-то
хотели…
— И что ты ему скажешь? — его друг бегал по комнате и размахивал
руками.
— Ему нельзя ничего сказать, он — зло, Гарри, настоящее зло! По
сравнению с ним Волдеморт просто душка!
— Ну, он еще этого не знает… — задумчиво протянул его собеседник,
прислушивающийся к скрипу входной двери. Жена уговорила малышку
вернуться домой, пообещав ей за то целую гору сладких пирожков с
клубникой.
— Так что сказать собираешься?
— Признаюсь, что мы проиграли.
— Ты с ума сошел?! — Рон упал в кресло и взъерошил свою шевелюру.
— Нет, не сошел, мы сдадим ему Майкла.
— Нет, Гарри, только не это! Я столько лет их всех за нос вожу, а тут — сдать? Ты болен, приятель, точно болен!
— Серьезно? — мужчина покачал головой и невесело усмехнулся.
— Гермиона
просто тебя пожалела, придурка неконтролируемого! С чего ты вообще на
неё напал средь бела дня?!
— Ну, я…
— Не отвечай, так умным кажешься.
— Гарри! — миссис Уизли возмутилась.
— Мы проиграли, Молли, как только он появился на свет! Не смотрите вы
на меня так! Возможно, мы сами виноваты, не прими мы того решения
Чарли… — миссис Уизли вышла, а Гарри пожалел о сказанном. Он не хотел
бередить не зажившие раны женщины, не хотел.
— Значит, всё, конец? — Да, Артур, конец, он сильнее, намного сильнее…
Vova
