часть 1
Солнце светило все еще ярко, но в прозрачном, словно бы звенящем воздухе уже чувствовалась осенняя прохлада.
Стояло то чудесное время, когда цвели хризантемы, а склоны холмов и гор
окрасились в сотни оттенков янтарного, оранжевого и пурпурно красного.
Было время момидзи, красного клена. Что может сравниться по красоте с
потрясающим смешением осенних красок? Разве что весеннее цветение
вишневых и сливовых садов…. И в расцвете, и в увядании есть своя
неповторимая прелесть.
Странствующий монах долго стоял на дороге, меж золотых рисовых полей и
рассматривал виднеющиеся вдали вырубленные в скале лица хокаге.
«Коноха».
Монах вздохнул и свернул с дороги на едва приметную тропку. Она, петляя
по лесу, по ковру из пестрой листвы, вывела странника в небольшую
крестьянскую деревеньку —
дюжина маленьких домиков с соломенными крышами. Монах постучал в ворота первого из них и попросился на ночлег.
— Конечно, сэнсей, это большая честь для нас, — пожилая хозяйка, проводила его в дом, усадила около огня.
Пока она с дочерью готовила еду для гостя, хозяин дома представился и вежливо заговорил с ним.
— Меня зовут Нагао, – ответил монах сдержанно.
— Вот уже несколько лет я путешествую и давно не был в этих местах.
Старик кивнул, явно не обратив внимания на странно застывшее лицо
монаха. Он с удовольствием слушал рассказ Нагао о дальних странах,
поглаживая седую бороденку.
— Какая радость, что война и неурожаи не затронули деревню Листа!
— Да, сэнсэй. Деревня процветает… — старик тяжело вздохнул и покосился
на свою дочь. -Быть может, ты поможешь нам, святой человек?
Нагао осторожно кивнул, ожидая продолжения.
— Наша единственная дочь, Аояги, работает в доме уважаемого шиноби.
— Тогда это, несомненно, большая радость для вас.
— Сэнсэй прав: и радость, и честь…. Но с недавних пор в этом доме стали происходить странные вещи. Странные и пугающие.
Старик замолчал, а Нагао уже не сводил с него тяжелого взгляда.
— Несколько месяцев назад жена шиноби заболела и умерла. И вот после
похорон ее стали видеть в доме. Сначала она появлялась нечасто, но
теперь приходит каждую ночь, бродит по дому, пугает людей, — голос
хозяина дома звучал глухо и тревожно.
Нагао нахмурился, и некоторое время сидел в задумчивости. Огонь в очаге
шипел и потрескивал, старик замолчал, терпеливо дожидаясь ответа и
слышно было как за их спинами громко перешептываясь, гремят посудой
крестьянки.
— Иногда женщины бывают слишком привязаны к своим вещам, украшениям,
безделушкам… Возможно именно это не дает духу бедной женщины
успокоиться?
На следующий день рано утром Нагао попрощался с семьей крестьянина и пошел дальше.
Монах не спеша шел по хрустящей под ногами листве, слушал пение птиц.
Ночь он провел в размышлениях и молитвах, но все-таки одна мысль не
давала ему покоя…Она будоражила его бедное истерзанное сердце
настолько, что Нагао готов был уже, повернутся и бежать обратно в
деревню, к неприметному, покосившемуся домишку.
Солнечные лучи, запутавшись в желтой листве, напоминали ему золотые
переливы волос, а нежная синева неба — бездонную загадочность глаз…
Сколько бы времени не прошло, и как бы далеко он не забрел, но светлый,
мучительный образ всегда был с ним. Его счастье и его боль. А еще
надежда, что где-то она жива и счастлива…. Но жива ли? « Жена шиноби заболела и умерла»… — Сэнсей, сэнсей, подождите!!!!
Нагао помрачнев, медленно оглянулся. Высокая нескладная девушка бежала
за ним, время от времени выкрикивая его имя. Аояги, дочь крестьянина.
— Сэнсей, постойте, – она догнала его и остановилась, тяжело дыша.
— Что случилось?
— Я говорила с хозяином, рассказала ему ваш совет. Господину он очень
понравился. Он лично собрал все вещи госпожи и отнес их в храм….
—
Аояги замолчала, стараясь выровнять дыхание.
Слово «госпожа» отдалось в груди глухой болью. Не в силах больше сдерживаться Нагао напряженно спросил:
— Как зовут твоего господина?
— Господин Узумаки. Наруто Узумаки. И он очень хочет поговорить с вами, сэнсей.
— Это не возможно, – охрипшим голосом ответил монах и повернулся, что бы уйти, но девушка упала на колени и заплакала.
— Ах, сэнсей, помогите…. Господин, сам не свой. Бродит по дому, как тень…Помогите, сэнсей, поговорите с ним!!!!
Нагао качал головой, пытаясь оттолкнуть хватавшую его за руки девушку. Но в душе он понимал, что уже согласился.
— Благодарю вас, сэнсэй, за ваш добрый совет.
Нагао наклонил голову, пряча лицо под полями шляпы от любопытного взгляда хозяина дома.
— Я бы очень хотел, что бы дух моей любимой жены успокоился. Что бы
она, наконец, обрела покой и счастье, которого не имела при жизни, —
голубые глаза Наруто Узумаки смотрели спокойно и печально. Нагао помнил
еще, когда они лучились радостью. Помнил его широкую улыбку и
неисправимый оптимизм…. Но монах тут же пресек так не вовремя
нахлынувшие воспоминания.
— Проводите меня в комнату госпожи и не беспокойте. Я пробуду там до
следующего утра, — упорно рассматривая серые камни дорожки и склоняя
голову все ниже, проговорил монах.
Наруто пристально посмотрел на монаха, открыл рот, что бы что-то сказать, но промолчал.
Комната оказалась большой, светлой и почти пустой. Не осталось ничего,
кроме большой кровати, двух изящных ширм, тонсу, да нескольких гравюр
на стенах.
Нагао осмотрел комнату, удовлетворенно кивнул, и сев на пол принялся читать священные сутры.
Из окна до него доносились шум и веселые крики детей. И как бы ни
старался Нагао, а воспоминания нет-нет, да и переносили его в прошлое.
И он опять был маленьким мальчиком, из уважаемого клана. Он снова
тренировался во внутреннем дворике огромного, старинного особняка
одержимый мечтой стать самым сильным шиноби…. А где то, за толстыми
стенами забора, так же весело кричали и шумели его сверстники.
Нагао даже не заметил, как прошел день и в комнату вползли густые сиреневые сумерки.
Дверь осторожно открылась и, стараясь не шуметь, вошла Аояги. Она
поставила перед монахом поднос с едой и свечу, и так же тихо ушла.
Нагао не притронулся к еде, сидел не шевелясь, еле слышно повторяя слова молитвы.
Так прошло еще несколько часов.
Пламя свечи дрогнуло, словно от нежнейшего дуновения ветра, Нагао
поднял глаза и оцепенел. Пред ним, сотканная из серебряного лунного
света и тени стояла молодая женщина в красивом кимоно. Монах напряг
зрение всматриваясь в тонкие черты бледного лица. Оно показалось ему
знакомым и эти странные розовые волосы…
Нагао произнес священную формулу и спросил осторожно:
— Я здесь, что бы помочь тебе. Что тревожит тебя и не дает покоя?
Вновь повисла тишина, лишь изредка нарушаемая писком насекомых за
окном. Нагао засомневался в том, что призрак понял его. Только взгляд,
пристальный и одновременно рассеянный, завораживающий взгляд
бледно-зеленых глаз, устремленный поверх его головы, заставил монаха
обернуться. За его спиной находилась пустая стена с несколькими
гравюрами.
— Это находится там?
Легкий, едва приметный кивок головы. Нагао наблюдал с минуту, как
сквозь ее бледное лицо проходят блеклые лунные лучи. Странное и
чудесное зрелище.
Монах подошел к стене и тщательно простучал ее, надеясь обнаружить
тайник. Но ничего не нашел. В задумчивости он снял одну из гравюр и
повертел в руках. Призрачная госпожа дрогнула, точно от сильного ветра
рябь пошла по воде, красивые черты ее лица исказились, и в комнате
неожиданно стало холодно.
— Это находится здесь….
Монах снял каждую гравюру и внимательно осмотрел. В одной из них, между
рисунком и рамкой он увидел сложенный вдвое лист рисовой бумаги.
— Это то, что ты хотела?
Умершая в отчаянье заломила руки, взгляд полный мольбы устремился на тонкую бумагу.
Нагао осторожно раскрыл его, пробежал глазами. Это было письмо.
Написанное изящным женским почерком, размытое от слез во многих местах.
Сам не понимая, зачем, Нагао начал читать.
Vova
