Клауд проснулся. Панели мореного
дуба, окружавшие его, устранили проблему с опозна-нием места. Особняк в
Косте. Три месяца непрекращающегося боя. Оно того стоило... Только вот
шрамы саднили перед дождем. Было тихо. Толстые стены не пропускали
звуков улицы. Вряд ли, впрочем, там было так уж шумно. Мертвый сезон.
Середина октября. Осень. Не золотая - серая... Раньше Клауд осень
не любил - сыро и уныло. После кратера Мако он возненавидел зиму. Снег
снаружи, лед поглубже, мороз в сердце. Кратер оставил весьма
однозначное впечат-ление - холод. Не огонь, не яд монстров, не свет
сердца планеты, не боль... Холод. Даже Поток Жизни отдавал прохладцей - приятной, как кружка пива в жаркий день, но все же прохладцей. Холодно
было в наполненном светом месте, где Сефирос, уже не похожий на
человека, вышел против их команды. Холодно было в туннелях, по которым
его тащило потом. Хо-лодно было во тьме, где они с Кровавым Ангелом
стояли лицом к лицу, подняв мечи. Ка-ким неуклюжим выглядел его Ультима
рядом с тростинкой Масамуна... Каким неуклю-жим выглядел он сам рядом с
беловолосым почти-богом, которого украшала даже собст-венная кровь...
Только вот когда где-то наверху заструился Поток Жизни, поднял голову
именно Клауд. Хотя... В жизни часто бывает, что уродливое
оказывается сильнее. Настроение падало. До абсолютного нуля. Душа
покрывалась привычной корочкой наста. С некоторых пор ее не
растапливала даже лошадиная доза коньяка. Зато помогала не думать об
этой самой ко-рочке. Единственная проблема была в том, что обо всем
остальном тоже не думалось. Скорее всего, вчера Клауду снова стало
холодно. Потребовалось топливо. Заправился с запасом. Не думал о душе.
Спал. Проснулся. Коста... А был Джунон... Скорее всего, Джунон был
даже не вчера. А когда? Календарь можно было найти в холле. Пойти? Нет.
Незачем. Он же не помнит, какое число было в Джуноне. А что помнит?
Дождь помнит. Холодный... Бар помнит. Отопление отключено... Виски
помнит. Со льдом, а он ведь просил... Потом... Была безобразная сцена,
он бил бармена, все били его. Не узнали... Хорошо... А потом
выкинули... На холод... Нет, это не жизнь! Он же спаситель мира, а не неудачник какой! А
одно другому не мешает... Что было в его жизни? Холодный свет
лабораторных ламп встретил его на этом свете. Холодная комната при
обители Ходжо была его жилищем. Холодные иглы протыкали его бледную
кожу, впрыскивая стимуляторы и другую гадость. Стол в аудитории, за
которым он писал экзамен, холодил локти. А когда ему сообщили, что
экзамен он провалил, в глазах каждого читалось холодное презрение. Продолжать? - спросила память. Не надо! - беззвучно завопил Страйф. Придется! - захи-хикали внутренние демоны. И
он вспомнил тысячелетней давности разговор с Барретом в лифте первого
реактора. Свое холодное "Мне не интересно...". Вспомнил холодные воды
Забытой Столицы, в ко-торые медленно погружалась Айрис. Вспомнил
пронизывающий ветер ледяной пустыни, по которой шел к Кольцову,
вспомнил обледенелые уступы, по которым взбирался к кра-теру. И
вспомнил нечто куда ужаснее - холодок алюминиевых подлокотников
инвалидно-го кресла. Как же он мучается каждый день! Он же все
помнит! Ничего не может забыть! Все воспо-минания застыли в мозгу, как
в глыбе льда... Каждую ночь они приходят к нему - Айрис и Сефирос.
Каждое утро он просыпается в холодном поту. Он чувствует, что ходит по
тон-кому льду, что вот-вот не выдержит. Лед не выдержит? Клауд Страйф
не выдержит? Не имеет значения. Айрис и Сефирос. Древние. Какая бы
кровь не текла в жилах Сефироса, он был истинным Древним. Они погибли.
Больше ни одного не осталось. Ушли в холод забвения. Дух Айрис до
сих пор прикован к той жалкой церквушке в Мидгаре. После кратера он
пришел туда. Сидел перед алтарем ровно сутки без сна. Айрис долго
уверяла, что ей хо-рошо там, где она сейчас. Он не уходил. На
восемнадцатом часу Айрис заплакала. "Тут темно и холодно..." - говорила
она. Клауд хотел ее обнять, но банально прошел сквозь нее. Шесть часов
говорил с ней, а слезы падали на пыльный пол. Больше он в церковь не
захо-дил. Никогда. Остальные посчитали его за это холоднокровной
сволочью. Он ведь никому не рассказал, а слезы высохли... Остальные... Он их все чаще так называет. Раньше они были - друзья, боевые товарищи. Были "мы", а теперь - "они" и "он". У
них-то - порядок. Кейт Сит и Баррет теперь важные шишки - чертов
Президент Рив и чертов Председатель Парламента Уоллес. Посмотрим, долго
ли честными проходят... Бар-рету Клауд вообще деревню заброшенную не
доверил бы, не то что бывшие угодья Шин-ры - весь мир, по сути... Яффи,
эта дура, клептоманией страдающая, теперь Наставница Какого-то Там
Пути. Смешно. А вот поди ж ты, учеников набрала, лживые мемуары
выпустила... Тьфу, Юная Революционерка выискалась... Годо, папаша ее,
на ладан дышит - скоро она весь Вутай к рукам приберет. И что там тогда
будет - науке не известно... Сид строит новую ракету. На земле
проблем хватает, а он - в космос. Мечтать не вредно, но не на
правительственные деньги. Кстати, думаете, женился он на Шере? Фиг. Но
это - не его, Клауда, дело. Просто он не понимал, как можно любить
космос, эту ледяную тем-ноту между звездами. Винсент излечился от
депрессии. Теперь роется в наследии Ходжо и Гаста. Он Клауду уж точно
не нравился. Вечное это выражение пофигизма, черный юморок и холодные
руки... Труп, так его... Только иногда он походил на человека - когда
встречался с Лукрецией. Она все так же жила в той пещере за водопадом.
Клауду она напоминала самого себя, но в другом ключе. Он пал жертвой
всеобъемлющей хандры. Она же была как будто просто оболочкой человека.
Как будто в ней выгорело все, что имело значение... Ред был
получше прочих - по крайней мере не лез в душу. Он сейчас был абсолютно
сча-стлив - нашел своих, женился, уже успел завести щенков... Такая
жизнь Клауду нравилась - простая, без замашек на величие. Наконец,
Тифа... Да, между ними кое-что было в ту последнюю ночь перед боем. И в
пер-вую ночь после боя - тоже. А утром следующего дня они поговорили и
решили, что это все равно никуда не приведет, что не следует идти на
поводу у фальшивых воспоминаний или чувства обреченности. Решили
остаться друзьями... Вот только когда же они послед-ний раз
разговаривали? Не помнит... Что теперь? Пойти в бар и тихо
напиться в дрова? Нет, кто-нибудь узнает, подсядет, при-мется задирать
или, того хуже, подлизываться... Он к этому не готов. Напиться дома? Перед зеркалом? Не выход... Ну и что? Просто не хочется... Или махнуть в Мидгар, на Пристенный рынок, поразвлечься у "пчелок"? Нет. Об этом да-же думать не хотелось... Почему
он не празднует? Он же вспомнил, какое сегодня число - 25 октября,
третья го-довщина их победы, так ее... Все будут говорить бравурные
речи, хвалить себя, за него тост поднимут... Может, еще курьера за ним
пошлют, как в прошлом году... Нет уж! Так или иначе, стоило хотя бы
пойти побриться. И причесаться. Свой "частокол" Клауд давно уже
забросил, и теперь волосы иногда спускались до плеч, а иногда
напоминали птичье гнездо. Клауд выбрался из постели, поежился,
почувствовав непрошеный сквоз-няк, накинул халат. Добрался до ванной.
Посмотрел в зеркало... И все понял. Как же он раньше не заметил? Как же никто раньше не заметил? Хотя кому придет в голо-ву разглядывать старину Клауда... Его глаза были серыми. Холодного серого цвета. Ни искорки Мако не было в них. Ушла... Вся ушла. Наверное, еще три года назад. Клауд
оделся. Вышел из дома. Перед воротами был привязан Боко, его золотой
чокобо. Клауд оседлал его и прямо через океан понесся на север. В
хижине странного старичка, что разводил чокобо, он оставил Боко. Дальше
на север он шел пешком. Когда хижина скрылась из виду, он стал на
колени, мечом вырыл продолговатую яму в снегу и лег в нее. Снег быстро
засыпал могилу, и ни одна живая душа не слышала его по-следних слов:
"Айрис! Сефирос! Я иду к вам! Примите меня...". После этого он
устроился поудобнее и заснул...
--------------------
Глас вопиющего в пустынеМне вышел боком. Я стал державой, стал святыней,Я стану богом. В смятенье сердце, разум стынет,Душа убога...Прощайте, милые:я - воск былых свечей!(с) Олег Ладыженский
Vova
