— Я должен вас предупредить, что болезнь на достаточно запущенной стадии, — главврач говорил с родителями медленно и аккуратно. Мамины глаза блестели.
— Мы поздно заметили, — после паузы вздохнул отец.
— Что ж, — перебирая пальцы, ответил врач, — мы постараемся сделать все возможное. Лечение требует времени, но не все так страшно. В нашей клинике вылечивали даже самых безнадежных. * * * Я знала, что меня ведут в столовую. Спертый воздух коридоров пропитался подгоревшими котлетами и прогорклым маслом. Все помещения больницы – коридоры, комнаты, ванные – были выкрашены одним и тем же депрессивным холодным цветом.
— Цвет морской волны, — пробубнил санитар, заметив, что я пялюсь на стены. Бедняга, он море-то хоть видел? Сверху на штиль больничных волн напирала кривая побелка, будто бы снег шел. Зима на больничном взморье. А я море еще увижу? К моему удивлению столовая была выкрашена в персиковые тона, а за теплого цвета занавесками почти не были видны решетки. Народу было много. Нечесаные, заспанные парни кривой змейкой стояли возле низкого окошка в углу. Из окошка то и дело появлялся половник с бледной овсянкой. Очередь безропотно подставляла подносы. Дальше был железный лоток с вареными яйцами, корзинки с нарезным ржаным хлебом и маленький чайник. Он часто заканчивался, и когда нерасторопные работники столовой уходили за следующей порцией, очередь останавливались и, казалось, впадала в кому. Я шумно потянула носом. Подтверждались худшие опасения. Если в чайнике и было кофе, то жутко разбавленное. Оно не имело никакого запаха.
— Здесь мы завтракаем, — прогундосил возле уха санитар.
— Спасибо, кэп, — ответила я на автомате. Страж в белом халате покосился на меня.
— Ничего, — хмыкнул он. – Скоро твой сарказм как рукой снимет. Аппетит, который смог выжить после коридорных ароматов, исчез окончательно. Я знала, что санитар прав. Скоро я буду так же беззаботно улыбаться, как нуб первого левела, у которого впервые прогрузились яркие текстуры неизведанного мира. * * * Меня пытали. Щекоткой. И самое страшное — я не могла смеяться. Дьявольские пальчики скакали по моим ребрам и пяткам, мягкие перья лезли в уши. А я не могла даже увернуться от них или захохотать, наконец, в полный голос. Вместо меня лежала мумия. И, наверное, с таким выражением, как у почетного караула на Красной Площади. Мне потом объяснили, что так происходит первое отлучение. Вот такой странный побочный эффект у препаратов. Ты или хохочешь, что дурной, или рыдаешь. Когда пытка кончилась, чьи-то грубые холодные пальцы оголили мою правую руку по локоть. Резинка сжала предплечье. На белом пятне с холодными пальцами зрение фокусироваться не хотело. Видимо, ниточки моих тонких вен так и не проступили. Пятно обошло меня, и резинка стянула левую руку.
— Эй! – закричала я. – А правую-то не развязали! Но меня не слышали. В другой раз это казалось бы забавным, что изнутри я беснуюсь, а снаружи остаюсь спокойной. Но не сейчас. Интересно, сколько продлиться это раздвоение личности? И не страдала ли тем же коматозная очередь в столовой? Пятно склонилось над левым локтем, подуло и постучало.
— О! – изрекла снежинка, но мужской это был голос или женский определить не удалось.
— Что «О»?! – бесновалась я. – Руку-то мою развяжите!! Я переставала чувствовать пальцы на правой руке. Один за другим исчезали в никуда пальцы, к которым я в общем-то привыкла. Волна дистиллированного жара хлынула по вене левой руки.
— Ёшкин кот!! В сравнении с жаром дальнейшая жизнь без пяти пальцев казалась меньшим горем.
— Ой, — спохватилось пятно. Кровь с радостью хлынула в руку, и в пальцы впились миллиарды иголочек. Я была готова пожалеть о возвращении дееспособности правой руки. Огонь добрался до плеча. Я лишь успела сделать глубокий вздох. Плотным шарфом жар стянул горло и хлынул прямо в мозг. «Выжигают центр удовольствия». Река лавы несла меня по черным коридорам. Перед падением с огненного водопада я успела заметить летающего черного дракона и каменные изваяния. «Все не выжгут!», — удалось выкрикнуть мне перед падением в горящую темноту. * * * Очнувшись, я обнаружила себя в очереди за завтраком. Я покосилась в окно. Было темно и сыро, барабанил дождь. А значит, хоть один день, но прошел. Я пропустила обед и ужин? Или здесь, как на курорте, включен только завтрак? Кофе было действительно отвратительным. Несколько катышек растворимого на литр воды, но хотя бы горячим. Овсянка была до безобразия холодной. Съедобным был только хлеб, яиц сегодня не было. Завтрак явно не пользовался популярностью, а значит, повара с легкостью могли раздавать одну и ту же кашу неделями. Сомневаюсь, что кто-то заметил бы разницу. Парни рассаживались за длинные столы. Я одна топталась с подносом в проходе. Очередь позади меня стала нервничать. Если это можно было назвать нервами. Один за другим они шумно и глубоко вздыхали. Лишь один из них, демонстративно закатив глаза, прошел мимо. Я юркнула в угол, проклиная вызванную препаратами медлительность. Вокруг меня, отрешенно глядя в тарелки, сидели порядка тридцати парней. Я была единственной девушкой и, конечно, родители ни секунды не переживали за честь дочери. Отлучение действовало прекрасно, многие не то чтобы играть не хотели, им и жить уже надоело. К сожалению, и этот день для меня очень быстро кончился. После завтрака нам раздали пластиковые стаканчики с пилюлями. С большим трудом я все-таки дошла до своих апартаментов. Сквозь туман памяти всплыли слова санитара: «Здесь мы завтракаем». Хочу попасть на ужин, черт возьми!... * * * Недели тянулись от завтрака к завтраку. На заспанные физиономии смотреть не хотелось. Еще хуже становилось при мысли, что сама выгляжу так же. В этот день на завтрак была гречка, а к кофе нашлись даже пара пакетов молока. Подозрение стало закрадываться после того, как нам не выдали стаканчики с дозой. И действительно, после завтрака стали приезжать родители. Конечно, они не должны были видеть зомби вместо любимых чад. Плевать, что чада находились здесь не по собственной воле.
— Это тебе же во благо, — рыдала чья-то мать, повиснув на шее сына. Сын косился на залитое дождем окно, иногда кивал. Моих не было. Входные двери по случаю не были заперты, и, не смотря на слякоть, я решилась на прогулку. Оказалось, что не я одна бесцельно шаталась по лужам. Многие, не поднимая глаз, ходили кругами по узким дорожкам. Говорить не хотелось. На цветных лошадках с невообразимой для детской карусели скорости вокруг меня кружила моя же память. Я остановилась возле мокрой скамьи, пытаясь сдержать тошноту из-за головокружения. Заметила на скамье парня.
— На чем сидела? – хрипло спросил парень, не глядя в мою сторону.
— Варкрафт.
— Эльф 80-того уровня, — кивнул он.
— А сам? — Такой же задрот. Ох, извини… Он успел наклониться к кусту, и его вырвало. Я собрала все силы в кулак.
— На чем попался? – спросила я, когда он, бледный, отодвинулся от куста как можно дальше.
— Получил все достижения.
— Все? – изумилась я.
— Даже редких рыб выловил… Всем твинкам. А ты? — Тоже рыбалка, — вздохнув, ответила я. – Черт возьми, а где ты нашел тухлую блестящую рыбку? Я… Мой голос сорвался. Для получения достижения мне не хватало только этой рыбки. Целую неделю я просидела перед монитором, не отрывая взгляда от подрагивающего поплавка. Только еженедельное техническое обслуживание помогло маме уложить меня, неспособную сопротивляться, в постель. Медики из скорой поставили какую-то питательную капельницу и провели серьезную беседу. Все бы ничего, но скорую маме приходилось вызывать еженедельно. В дни техобслуживания. Тот день был последней каплей, и я оказалась в клинике, где лечили таких, как я, от зависимости к онлайн-играм.
— У меня был специальный ритуал перед тем, как я садился рыбачить. Но я не расскажу его тебе. Я очень суеверен, — скупо добавил парень.
— Что? – растерялась я. – Даже сейчас? Посмотри вокруг, если еще не понял. Ты к компьютеру близко не подойдешь. Если вообще выйдешь отсюда. Его лицо было непроницаемо.
— Да пошел ты… Он остался сидеть под дождем. Потом в столовой – а в день открытых дверей у нас все же был ужин, — я пыталась найти его лицо среди других, но так и не вспомнила, как он выглядел.
Vova
