Сноп цветных искорок запутался в её пушистых ресницах, нежным румянцем
тронул лепестки щёк. Белый шёлк рубашки целомудренно покрывал тонкий
стан, золотистым нимбом светилось на подушке облачко волос. На высокой
резной кровати, словно храмовая статуя на алтаре, лежала девушка
неземной красоты. Всё пространство вокруг неё утопало в бесчисленных
розах, и солнечный свет, проникая сквозь яркие стёкла оконных витражей,
играл на тугих бутонах и отбрасывал радужные блики на расписной
потолок, придавая комнате ещё большее сходство с маленькой часовней.
А в стороне, в тени ажурного балдахина, благоговейно стоял
коленопреклонённый рыцарь, не смея даже взглядом потревожить невесомый
сон своей Мадонны.
***
Затхлый воздух подземного каземата был насквозь пропитан отчаянием, и
бежавшему по тёмным коридорам Такуме начинало казаться, что вся его
прежняя жизнь была таким же бессмысленным блужданием по мрачным
лабиринтам судьбы. Едва родившись, он тут же угодил в хитросплетёную
паутину интриг высокородных вампиров, которую ему теперь предстояло
укреплять и расширять наравне с другими аристократами. Много раз юноша
отчаянно пытался вырваться, но лишь прочнее увязал в её липких путах.
Всё туже стягивался на горле невидимый ошейник, всё короче становились
ниточки в руках кукловода. Сколько Итиджоу себя помнил, он всегда
слышал за спиной тихий вкрадчивый шёпот: «Ну же, потерпи ещё чуть-чуть,
осталось всего два шага по дороге подлости, и ты получишь долгожданную
свободу...» Но за новым кривым поворотом его не ждало ничего, кроме
непроглядной тьмы и терзаний совести. А самое страшное, что на
очередную низость его толкали именно те, кем он больше всего дорожил.
Они умело перебирали тонкие струны его души, беззастенчиво клялись в
притворной близости, обезоруживали поддельной искренностью, чтобы потом
использовать доверчивость юного вампира в извечной борьбе друг с
другом. И тот, как всегда, пытался придумать оправдание своим
мучителям, калеча хрупкие крылья о холодную сталь чужого безразличия.
Послушно закрывал глаза, повторяя за кем-то старую песенку о том, что
всё будет хорошо. Вновь и вновь пытался забыться в чтении, пустых
разговорах ни о чём, круговороте насущных проблем. Убегал от жестокой
реальности, прячась за маской беззаботного веселья и добродушной
наивности. О нет, Такума вовсе не был глуп, он отлично видел, что его
чувствами играют, словно тряпичной куклой. Но открытый и не по годам
чуткий юноша не мог не заметить и тех крупиц добра, что были скрыты в
окружающих. А чем крепче к кому-то привязывался, чем беззаветнее верил,
тем отчётливее осознавал, что его опять пытаются обратить в послушную
марионетку.
Липкая сырость подземелья пробирала вампира до костей, свободно
проникала под плащ, впитываясь в тонкую ткань рубашки. Ледяным пламенем
сверкал в руке обнажённый клинок, и Итиджоу бежал изо всех сил, словно
надеялся скрыться от навязчиво всплывающих в памяти образов:
презрительного взгляда Канаме, отчуждённых лиц одноклассников,
надменного голоса Шики: «Теперь со мной всё в порядке... Так что, разве
тебе не следует куда-нибудь уйти?» Ненависти и отвращения в глазах
деда, которого теперь предстояло убить... Не останавливаясь, на полном
ходу, юноша выскочил под холодные лучи зимнего солнца, подставляя лицо
безжалостным порывам ветра. Едва почувствовал режущую боль в груди... И
мрак поглотил его.
Когда он очнулся всё вокруг было залито светом, таким слепящим и
неистовым, что ему, сыну ночи, стало больно, словно грешнику, тайно
пробравшемуся в рай. В сияющем потоке лучей возник силуэт девушки,
величественной, подобно древней богине. Неземное пламя горело в её
взоре. В этот миг, в ореоле восходящего солнца, она показалась Такуме
божественным посланником, милосердно защитившим его от меча деда и
избавившим от убийства старого аристократа. Но всем, что молодой вампир
сумел потрясённо произнести, был одинокий вопрос:
— Кто вы?...
***
Тихо плавились восковые свечи, их горячие слёзы медленно стекали по
гладкому золоту подсвечников. Ширабуки Сара спала, и белое пёрышко из
подушки чуть заметно трепетало в нежном атласе её волос. Покой и
умиротворение озаряли изящные черты принцессы, идеально правильные,
будто на греческой иконе, и неподвижно стоящий у её постели юноша
ощущал благоговейный трепет. Только здесь, подле своей святыни, Такума
мог оставаться самим собой. Она спасла его, вырвала из когтей лжи и
лицемерия, и потому он навсегда поклялся любить лишь её одну. Чистая
кровь девы, струящаяся под прозрачной мягкой кожей, манила к себе
священным таинством причастия, но Итиджоу не желал вкусить её сладости.
Так же, как никогда не мечтал, что бы богиня откликнулась на его
чувства. Все, кто когда-либо обещали ему свою дружбу, в конце-концов
его предали. Но Сара была особенной. Она была последней и единственной,
кому он ещё мог безоговорочно верить. Лишь она одна не скрывала от
юного вамира ни своей истинной сущности, ни того, что беззастенчиво
использует его в своих коварных целях. Нельзя обмануть того, кому
никогда не обещала верности. И потому каждое утро, на рассвете, Такума
тихонько заходил в её спальню, неслышно становился на колени подле
кровати и горячо, словно молитву, шептал одни и те же слова:
— Обещай, что ты никогда не полюбишь меня... Обещай, что никогда меня не предашь...
Vova
