– Это страшно, ару! Не надо шутить с подобными вещами, ару! – Я говорю вам, я спец по этому делу! Нет никого в этом мире, кто знал бы о таком больше, чем я! – Успокойся, толстобровик! Он ведь дело говорит. Я не хочу вляпаться в какую-нибудь историю из-за твоих странных увлечений! – Что в них странного?! Вот, – англичанин указал на сидящего напротив русского, – вот у кого странные увлечения! Мои по сравнению с его – цветочки! – А что, может, и правда стоит попробовать? Я не против, – благодушно отозвался Иван, подтверждая тем самым свое пристрастие к «странным увлечениям». – Видал, виносос? Даже он согласен, чтобы я продемонстрировал вам свою мощь! – Продемонстрировал что? – француз фыркнул. – Да вы с Брагинским два сапога пара... Артур захлебнулся возмущением, но тут голос подал пятый участник спора: – Эй, Арти, я тоже пас! На американца удивленно уставились четыре пары глаз. Уж его отказа они не ожидали. – В-вы не подумайте, что я испугался или что-то в этом роде! – Альфред ослабил узел галстука. – Просто... э-э-э... Франц прав, это как-то ненормально! – М-м-м?. . – англичанин хитро сощурил глаза. – Что, наш герой наложил в штаны? – Вовсе нет! – Джонс порывисто поднялся со стула, но тут же понял, что возразить ему нечего. – Тогда соглашайся! Что тебе мешает? Ты ведь не испугался, верно? – ухмылялся Артур, предвкушая скорую победу. – К-конечно нет! Я же герой, я нечего не боюсь!. . – уверенности в голосе Альфреда поубавилось, он чувствовал, что загнал себя в ловушку. Оглядев еще раз собравшихся за столом друзей, он сел обратно и буркнул: – Ладно, я согласен. – Хе-хе... – Артур самодовольно улыбнулся. – Трое против двоих, у вас нет выбора, парни! – Давай, Яо, – Иван положил руку на плечо китайцу. – Будет весело! – С-сомнительное веселье, ару... – пробормотал Ван Яо, но тут же понял, что может извлечь из этого выгоду. – Я соглашусь, если ты прекратишь вламываться в мой дом без разрешения каждые выходные, ару! – А-а? Но мы же друзья! – непонимающе ответил Иван. – Просто перестань ходить ко мне, Брагинский, – убито сказал Яо. Русский, услышав, что друг называет его по фамилии, оскорбился и обиженно посмотрел в глаза китайцу. Тот старательно отвернулся. – Иван. – Но взгляд русского не менялся. – Ваня... Выражение лица Ивана мгновенно приняло довольный вид. – Ладно, по рукам. Он согласен, – сообщил русский Артуру и, откинувшись на спинку стула, промурлыкал сам себе: – А, кроме выходных, в неделе еще пять рабочих дней... И сквозь возмущения китайца Артур известил Франциска: – Ну что, лягушатник? Один остался? Теперь-то у тебя точно нет выбора! – Да пошел ты! Я не буду участвовать в таких сомнительных развлечениях! Только не с тобой! – Франциск от своего не отступался. – Эй, парни, одумайтесь, пока не поздно! Не ведитесь на этого чаефила! – француз отчаянно оглянул всех собравшихся за столиком студенческого кафетерия. Ответом ему послужили не до конца, но все же уверенные в правильности своих решений взгляды. У каждого были свои причины соглашаться. Только у Франциска успела промелькнуть пугающая мысль, как англичанин уже озвучил ее: – Подумаешь, велика потеря! Справимся и без вшивых французиков! – Эй! Эй, стойте, стойте! Не смейте игнорировать меня! – А? – Артур приставил ладонь к уху, словно пытаясь что-то расслышать. – Мне кажется, или ветер подул?. . – он изо всех сил старался сохранить невозмутимое выражение лица, но губы против желания исказились в циничной усмешке. – Вы не слышали, парни? «Парни» дружно пожали плечами. Француза затрясло от обиды. – Жестокие! Как вы можете так обращаться со мной?! Я... Я... Я тоже с вами! – А тебя уже никто не зовет! – Эй, ладно тебе, Арти! – подал голос Альфред. – Чем больше народу, тем лучше, верно? – Ну... Так-то оно так... Черт с тобой, виносос, ты в команде. – Франциск облегченно вздохнул и расслабился. Артур огляделся и, убедившись, что в зале, кроме них, почти никого нет, заговорщицки понизил голос: – С субботы на воскресенье собираемся у меня. Осталось только решить, кого будем звать... Последнее слово он выделил какой-то особенной, зловещей интонацией, но русский ее значения не понял: – Разве мы еще будем кого-то звать? – Идиот! – англичанин хлопнул себя ладонью по лбу. – Духов звать будем! Ду-хов! – А-а-а... – протянул Иван. – Бэ-э! – передразнил Артур. – Народ, давайте какого-то русского императора призовем, чтоб этому, – он кивнул на Ивана, – навсегда запомнилось, кого на спиритических сеансах зовут! А, Брагинский, что скажешь? – По-почему сразу русского? – заволновался Иван. – Слушай, Франциск, – шепнул Яо сидящему рядом французу, – почему он обижается только когда я зову его по фамилии, ару? – Ну-у, – глаза Бонфуа странно заблестели, – у вас с ним особые отношения... Китаец поперхнулся и забормотал самому себе: – Да уж, Ван Яо, нечего сказать: нашел у кого спрашивать, молодец, ару... А тем временем русский перестал возражать против того, чтобы призвать российского императора, и теперь шла дискуссия по поводу выбора конкретной личности. Но чем больше кандидатур выдвигал Иван, тем понятнее становилось: европейцы, не говоря уж об американце, вообще мало что знали о российских правителях. Наконец Брагинский удрученно замолкает: все, кого он предложил, отвергнуты. – А что мы зациклились на этих императорах? – попытался перевести тему Артур. – А о писателях или композиторах вы знаете больше? – без обиды, но и без особой надежды спросил Иван. – К-конечно! Но, в конечном итоге, больше пяти фамилий так и не прозвучало. – А, по-моему, за известными личностями далеко ходить не надо, ару, – решил высказаться Яо. – Давайте Сталина вызовем! Альфред в голос захохотал, но, как только англичанин пихнул его локтем в бок, притих и обиженно засопел. – Неплохая идейка, – одобрил Артур, тоже старательно сдерживая улыбку. Француз кивнул. Иван неясно дернулся, взгляд его застыл в одной точке и опустел. – Ты чего, Иван? – француза обеспокоило его состояние, как, впрочем, и всех остальных. Но русский словно выпал из этого мира и на оклик никак не отреагировал. Студенты тревожно переглянулись и негласно решили дать ему немного времени – сам очнется. В напряженном молчании прошла одна долгая минута, началась вторая... – Что случилось, ару?! – Яо не выдержал и дернул русского за рукав. – Иван! Очнись, ару, Ваня! Ваня!. . Иван вздрогнул; вместе с ним вздрогнули все остальные. Брагинский перевел отсутствующий взгляд на Яо , заставив того содрогнуться, но через мгновение в глазах вновь появился осмысленный блеск. – А-а... Да, я в порядке. – Иван посмотрел вниз, изучая свои лежащие на коленях руки, и чуть погодя тихо известил: – Мы не будем вызывать... его. Парни поначалу молчали, шокированные его реакцией, но потом все же любопытство взяло верх над приличием. – Но... почему? – спросили они почти хором. – Это... это не очень хороший дух, – он поднял глаза на друзей и кивнул, словно подтверждая собственные слова: – Очень... нехороший. – Откуда ты знаешь?! – с вызовом спросил англичанин. – Ты вызывал его уже? – Д-да... Было как-то раз... – уклончиво ответил русский, но Артур требовал подробностей. – Когда?! Я думал, ты ни разу... Ну, и что он сказал? – но Иван молчал, вид у него был несколько несчастный: он не привык к расспросам. – Что, черт возьми, произошло?! – Эй, Иван, – позвал француз. Русский вопросительно взглянул на него. – Не обращай внимания на этого бровастика. Если это что-то личное, не заставляй себя рассказывать, но... Нам всем интересно, что же такое случилось, что ты становишься таким подавленным, вспоминая об этом. – Англичанин заставил себя проглотить оскробления, видя, что слова Бонфуа возымели эффект – русский засомневался. – Если что-то тебя тревожит, расскажи! Мы ведь друзья, кому ты можешь излить душу, как не нам? Артур подозрительно косился на Франциска. Он предполагал, что французские речи пропитаны лестью, но вот Иван этого не чувствовал и, растрогавшись, решился: – Это... Это давняя история, – выдохнул он. – Все произошло, когда я еще учился в старших классах. В школе у меня была, само собой, своя компания. В ней помимо моих сестер, старшей и младшей (мы погодки), были еще трое парней. Один, эстонец, учился со мной в одном классе, Эдуард. Хотя я часто его просто Эдя звал. Второй – литовец, Торис. Он в девятом тогда учился. И самый младший был латыш, Райвис Галанте, восьмиклассник. Уж до чего запуганный был паренек... Может, это из-за того, что он приехал сюда без родителей. Они купили ему дом на окраине города и больше, насколько я знаю, не сильно-то интересовались его жизнью, довольствуясь высылкой денег пару раз в месяц. Так вот. Было начало января, близились святки... На Рождество мы собрались всей компанией у Ториса. Там был еще один парень, кажется, его друг детства. Имечко чудное – Феликс. Поляк, наверное. Уж и не помню, как так получилось, что мы заночевать там остались – говорили-говорили обо всем подряд, сидели, праздновали. Торис стол шикарный накрыл. Родители его, к слову, ушли на праздник к родителям Феликса, да тоже там остались до утра, а мы и воспользовались. И тут я вспомнил, что на святки принято гадать по ночам, ну, и предложил ребятам. Все согласились без вопросов, правда, мою старшую сестренку уговаривать пришлось... Очень волновалась она. Впрочем, Торис тоже. Но, тем не менее, к ночи уже никто не был против: все-таки интересно, редко когда вот так удавалось собраться. Стали вспоминать, какие гадания знаем, и там пошло по нарастающей – от безобидных зернышек в мешочке до заглядываний в зеркало в темной комнате. Хотя зеркала – это уже больше по женской части, девчонки на жениха гадали, но мы тоже с интересом наблюдали за ними. Наташка, младшая сестра моя, все божилась, что она меня в отражении видела... Ох. Ну, это не самое главное. Начали гадать мы еще вечером, часов в десять, зимой-то темнеет рано – солнце атмосферу не портит, зашторивать окна даже не нужно. Ну, повеселились часа два, дело к полночи идет, а нам надоело уже: всё самое интересное испробовали. И тут до меня доходит, что можно духа какого-нибудь вызвать, чтоб на вопросы поотвечал. Все «за», да никто, кроме меня, не знает, как это делается. Ну, меня сразу главным назначили – как это называется? «Медиум»? – вот, медиумом сделали. Спиритическую доску из подручных материалов смастерили, четыре листа скотчем скрепили и большой круг нарисовали, по кругу – буквы алфавита, цифры и парочку слов, типа «Да», «Нет». Торис блюдечко старое принес, и я, пока держал донышко над свечой, чтоб стрелка накоптилась, заодно рассказал всем, что делать надо. Суть в чем: все вокруг доски садятся, в центр блюдце кладут вверх дном и кончиками пальцев это дно слегка задевают, но так, чтобы не двигать блюдечко специально. Когда дух приходит и начинает отвечать на вопросы, тарелочка двигается и ползает по доске, поворачивается по-всякому, и выкопченная стрелка указывает на буквы, потом из них складываются слова. Если народу много, а у нас как раз так и получилось, можно кому-то поручить записывать буквы: бывает, дух дает большой ответ. Эдуард взял ручку с бумагой, девчонки убрали еду со стола, и мы разложили на нем импровизированную доску. Лампы выключили, свечи зажгли; крестики, часы, украшения всякие сняли с себя; иконы все убрали; форточку открыли, дверь, наоборот, закрыли, чтоб дух не улизнул; расселись... ну, и Сталина решили вызвать. Сидим, зовем: «Дух Сталина, приди! Дух Сталина, приди!», а он все не идет. Я уж что только не делал, и тарелочку нагревал над свечкой, и окно шире открывал, и бант с Наташи снял... И один звать пробовал, и все вместе – не двигается тарелочка, и все. Потом даже блюдце поменяли – мало ли, тяжелое? Нет, без разницы. Нет духа. А вокруг темень такая, только три свечи на столе горят. Ветер дует – огонек трепещет, и от этого тени на стенах пляшут, словно живые... Нервы уже у всех сдавали; латыш так трясся, что чуть стол ходуном не ходил. Потом говорит: «Если через пять минут не появится, давайте прекратим!». Я ему, мол, раз затеяли, надо дождаться прихода. Хотя битый час уже, наверно, вызываем. Пять минут проходит, а духа все нет. Райвис руки убрал, поднялся: «Я, – говорит, – ухожу, не могу больше, страшно!». И не успел я ему сказать, чтоб руки обратно положил на блюдце, как оно вдруг дернулось. Дернулось и поползло, поползло, завертелось... И давай на буквы показывать. «Т... Ы... У... Й... Д...» – эстонец сидит, записывает. А мы все так обрадовались, что даже не составляли слов, только и глазели, как тарелочка ползает. Торис, по-моему, даже чуть в обморок от счастья не упал – такой впечатлительный... А Райвис всё стоял, глаза по пять копеек, и дрожал, пока я его не окликнул. Букв пятнадцать блюдце показало, наверное. Я думал – абракадабра какая-нибудь, поначалу всегда так бывает, дух как бы разогревается. Как же я удивился, когда Эдик прочитал то, что получилось: «Ты уйдешь первым». Вот так, сразу, осмысленная фраза. И даже ведь вопрос никто не задал, он, видимо, на фразу Райвиса «Я ухожу» отреагировал... «Садись уж, – говорю латышу, – раз дух с тобой говорить хочет. Спрашивай». Он подумал-подумал и спросил (а сам заикается почему-то, голосок дрожит, боялся, что ли?): «Чем я буду заниматься через год?». Не знаю уж, что за вопрос такой, но он, вроде бы, девять классов планировал закончить и поступать потом в техникум какой-то... Всё независимым хотел казаться. Ну, ладно, спросил он, и тут... такое началось! Блюдце задергалось, как бешеное, пришлось руки подставлять, чтоб со стола не улетело! Никогда такого не видел, ни разу ни до, ни после... Тут уж тем более не до отслеживания букв. И, когда остановилось, Эдя прочитал ответ: «Лежать». Никто из нас, конечно, не понял ничего. Лежать? Где лежать, зачем лежать, почему лежать? «Где?» – спросил Райвис, и тарелка вновь поехала... Дергалась-дергалась, я только поначалу следил: «В... З... Е...», а Торис, видать, до конца смотрел, потому что, когда блюдце прекратило ерзать, выдохнул еще раньше Эдика: «В земле!. . » Что это значило, никто тогда не хотел задумываться. Мало ли, что духи всякие наболтают, да и не факт, что пришел именно тот, кого мы звали. Поэтому поспрашивали-поспрашивали еще немного, но дух уже не хотел разговаривать, так ничего толкового больше и не сказал... Так бы и забылась эта история, если б не случай один. На следующее лето, через полтора года, мне вдруг Торис позвонил и попросил подъехать вместе с Наташей как можно скорее к дому Галанте. Старшая моя уже к этому моменту школу закончила и на Украину уехала, и мы вдвоем сорвались и побежали... Когда дошли, там нас уже ждала вся наша компания. Только Райвиса не наблюдалось. Не успел я спросить, где он, как Эдик взорвался потоком слов; из всего, что он наговорил, я понял, что он с семьей уезжал куда-то там отдыхать на две недели, и Райвиса с собой позвал. Тот с радостью согласился, билеты на поезд уже купили, но в последний момент латыш почему-то не явился на вокзал, и – делать нечего – они уехали без него. И вот Эдя вернулся, звонит Райвису, а тот как не брал трубку, так и не берет. Ну, он забеспокоился, сразу к дому его пошел, в дверь позвонил, постучал – никто не открывает. Эдик даже родителям его успел набрать, но они сказали, Райвис на родину не приезжал. Тут даже сестренка моя встревожилась – где это видано? – и сказала, что нужно в окна заглянуть, потому что где, кроме как дома, он может быть? Ведь не сбежал же ни с того ни с сего? Хотя, как выяснилось, никто опровергнуть версию побега не мог: Райвис не давал о себе знать с тех пор, как уехал Эдик, и никто из нас его не видел. Тогда мы решили в окна позаглядывать, вдруг да увидим чего. Домик-то маленький по площади был, но двухэтажный. Первый этаж мы оббежали быстро, а на второй решили заглянуть с деревца, что росло как раз рядом с небольшим балконом. Эх, были бы у него дома родители – так удобно было бы сбегать из-под домашнего ареста, с балкона на дерево и – прыг! – на земле. Да, не суть, главное, что сейчас можно было по нему забраться и посмотреть, дома ли он. Полез, естественно, я, как самый высокий. Мне даже забираться далеко не пришлось, чтобы разглядеть комнату через окно, благо, балконная дверь тоже была со стеклом и ничего не заслоняла. Какова же была моя радость, когда я увидел спинку дивана и торчащую над ней макушку латыша! Я крикнул ребятам, что он здесь, и кто-то снова побежал стучать в дверь, кто-то взялся за телефон. Я с дерева наблюдал за реакцией Райвиса, но на стук в дверь он внимания не обратил... не пошевелился и тогда, когда зазвонил телефон. Звон я услышал даже с улицы, а он, в доме-то, должен был слышать и подавно. И почему он игнорирует нас, мы никто не понимали. Я попробовал докричаться Райвиса, потом присоединились и остальные, но он все так же на нас не реагировал. Мы уже не сомневались, что он слышит нас. Должен слышать... Вскоре мне это надоело, я полез дальше и добрался до его балкона. Было предсказуемо, что он не отозвался, даже когда я постучал в стекло. Я, собственно, и не ждал, но все равно стало как-то... не по себе. Я толкнул балконную дверь, но она не поддалась, и, переглянувшись с ребятами, я решил разбить стекло и открыть ее изнутри. О том, законно это или нет, в тот момент совершенно не думалось, я просто чувствовал, что должен поступить именно так... Боже... как же мне стало жутко, когда я открыл ее... В нос сразу же ударил такой тошнотворный, противно-сладковатый запах; меня замутило, но я зажал рукой нос и рот и зашел. Всё стало понятно еще до того, как я приблизился к нему. На столике у дивана лежал билет на поезд, рядом на полу стояли собранные сумки. А сидящий Райвис уже не выглядел так естественно, как с улицы: на таком маленьком расстоянии было хорошо видно, что его голова была запрокинута на спинку, как если бы он спал. Но он не спал, а был мертв уже как две недели. Я вышел из комнаты, спустился и открыл ребятам входную дверь. Предупредил их, что зрелище не для слабонервных, но всё равно пошли все. Тогда-то Торис и припомнил наш спиритический сеанс, сразу же, как только увидел Райвиса... Вот теперь мы и поняли, что имел в виду дух. Да только было слишком поздно. Поднялась суматоха, вызвали скорую, милицию... Мы вышли из дома и больше не заходили туда. А Ториса вообще чудом не стошнило. Он, наверное, стал сейчас еще более беспокойным, к тому же суеверным, но точно сказать не могу: в тот год я окончил школу, и больше мы с ним почти не пересекались. Его можно понять, немудрено после такого-то... Но самое загадочное в этой истории – причина смерти Райвиса. Вернее, ее отсутствие. Позже, когда я по просьбе его родителей забирал документы о результате вскрытия, я специально посмотрел заключение о смерти – любопытно стало. Так вот, там было: «Причина смерти не установлена ввиду...» чего-то там. Странно, правда? И ни я, ни кто-либо из моих ребят не догадывался, что могло послужить причиной... Ведь он собрал вещи, билеты на видное место положил, даже балкон закрыл несмотря на жару такую, от воров, наверно. Значит, чувствовал себя хорошо, ехать планировал. Словно на дорожку присел перед выходом, и... и не встал больше. Бог весть, почему. Теперь уже не узнаем. Как говорится, тайна, покрытая мраком... Вот такая вот странная, туманная история, – Брагинский вздохнул и промочил горло, отпив чая из стакана Яо, но тот был настолько подавлен, что даже не возмутился. Воцарилась скорбная, напряженная тишина. Парни были несколько напуганы атмосферой рассказа и вместе с тем шокированы и угнетены его чрезвычайно серьезной развязкой. Мысль, что игры с потусторонними силами могут быть так богаты на последствия, конечно, не приходила им раньше в головы... – Так его... убил... дух? – осипшим голосом спросил американец. – Кто знает, возможно, – ответил Иван, улыбнувшись. Но в улыбке этой былую беззаботность сменила мрачность и скорбь. – Думаю, всё же лучше будет отложить нашу затею... – подал голос Франциск. – На неопределенное время... – Пока не возникнет желания отдаться на съедение призраку, – с нотками истеричности добавил Альфред. – Вы двое хоть и придурки, но, пожалуй, на этот раз правы, – нехотя признал Артур, и «дружная» троица поднялась из-за стола и направилась к выходу. – Хм-м... Ну, как хотите, – пожал плечами Брагинский. – Эй, и вы там не засиживайтесь! – поторопил британец оставшихся сидеть Яо и Ивана. – Я не усну сегодня, ару... – дрожащим голосом признался китаец. – Поспать вместе с тобой? – с готовностью отозвался русский. – С тобой будет еще страшнее, ару! – Яо шарахнулся от него, и они побрели вслед за скрывшимися за дверью друзьями. Уже в дверях китаец вдруг остановился. – А если мы не вызвали духа, значит, и уговор наш не в силе, ару?. . – Иван просиял, мгновенно ощутив вседозволенность, а Яо потупил взгляд и пробормотал с сомнением: – Ладно, вдвоем спать, наверное, и правда не так страшно... Сам напугал, сам и успокаивать будешь, ару! Еще колыбельную заставлю петь, ару! Русский кивнул, довольно хихикнув, и парни покинули студенческий кафетерий.
Vova
