Козимо подул в ладони и
обхватил себя руками. Черт бы побрал эту службу, а капитана Ливио он
притащил бы к рогатому самолично, если бы представилась такая
возможность. Эти сукины дети наслаждаются вином и женщинами в приятном
тепле таверны, в то время как он вынужден торчать на посту и ежиться от
промозглой вечерней сырости. И это в первую ночь карнавала! Хорошо, что
его смена заканчивается сегодня утром – Козимо был полон решимости
наверстать упущенное. Он довольно ухмыльнулся, вспомнив мягкие и
проворные руки Идалии, когда плеск воды и какое-то движение привлекли
его внимание. В горле неожиданно пересохло, и Козимо вцепился в меч,
тут же вспомнив об ассасине, чья тень давно нависла над городом.
Говорили, что это демон в обличье человека, что он умеет становиться
невидимым или даже превращаться в птицу, и сам Сатана наградил его
сверхчеловеческой силой и ловкостью – как иначе объяснить то, что он
смог пробраться в самое охраняемое здание Венеции, убить двух самых
высокопоставленных ее людей, дожа и его советника, а потом раствориться
в тенях без единого следа? Некоторые считали, что он все еще где-то
здесь – и это мысль пугала Козимо больше всего. Если все, что говорили
о нем, правда… то вряд ли простое оружие стражника причинит демону
вред. Тем не менее, холодная тяжесть стали в руке придала ему
уверенности.
— Кто здесь? – крикнул он, вглядываясь в темноту. Ответом ему послужило молчание.
Спустя несколько минут он, наконец, разглядел силуэт человека и лодки,
которой тот правил. Козимо затопило облегчение: гондольер!
Всего-навсего гондольер! Его испуг сменился раздражением на этого
stronzo; кроме того, стражнику было скучно, и он сердито окликнул уже
удалявшегося лодочника:
— Эй, ты, постой! Какого дьявола тебя носит по каналам в это время?
Гондольер никак не ответил на реплику стражника, не удостоив того даже
взглядом. Козимо и сам понимал, что ведет себя глупо: что особенного
было в том, чтобы передвигаться по Венеции на лодке, тем более – в ночь
карнавала?
— Постой, messere! Я хочу только поговорить!
И снова – молчание. Козимо раздраженно выругался ему вслед:
— В следующий раз я засуну твое весло тебе в задницу, bastardo!
Посмотрим, как ты тогда будешь шляться там, куда порядочные горожане
даже нос бояться сунуть!
Он сплюнул в воду и вернулся на пост.
Стражник тратил свои силы совершенно напрасно – человек в лодке едва ли
вообще заметил его, глубоко погрузившись в собственные размышления.
Всю прошлую ночь он провел, согнувшись в три погибели между бочками с
солониной и тюками с товаром, в трюме торгового корабля, который вез в
Венецию кожу и меха. Корабль почти насквозь пропитался запахами плохо
выделанной кожи, сгнившей соломы и подпорченной солонины – и эти
отвратительные запахи сводили его с ума, он задыхался в спертом воздухе
душного, тесного трюма. Когда утром корабль прибыл в порт, его шатало
от слабости, и лишь с большим трудом ему удалось выбраться с корабля
незамеченным – чтобы тут же раствориться в толпе.
Такие предосторожности оказались отнюдь не лишними – порт буквально
кишел тяжеловооруженными стражниками, которые заходили на корабли,
перерывая все коробки и тюки, заглядывали в колодцы, проверяли лавки,
стога с сеном, и немедленно хватали любого, кому не повезло показаться
им подозрительным.
К счастью для него, это же был порт Венеции! Ее сердце билось здесь, а
не среди замощенных площадей и горделивых дворцов – и легче было найти
бусину от рассыпавшихся здесь вчера четок, чем разыскать какого-то
определенного человека среди пестрой, суетящейся, спешащей по делам
толпы. Дождавшись темноты, он угнал первую попавшуюся под руку лодку,
оставив в качестве компенсации мешочек с монетами – и сейчас медленно
приближался к намеченной цели.
Луна постепенно поднималась над горизонтом, ее свет плясал и отражался
в колышущихся волнах, и казалось, что лодка скользит по дороге, искусно
выкованной из серебра. Откуда-то издалека доносилась музыка и крики
празднующих, на главных улицах и площадях уже начиналось веселье, но
сюда оно еще не добралось. Пока что тишину нарушал лишь плеск воды,
скрип форколы и пьяные вопли завсегдатаев многочисленных притонов. От
каналов и выгребных ям поднималась удушливая вонь, которую слабый ветер
с моря не мог разогнать. Сколько раз он был тут, жил тут, но к запаху
так и не смог привыкнуть. La bella Venezia!
По собственной воле он ни за что бы не вернулся сюда так скоро – только
не сейчас, когда Венеция напоминала разворошенное осиное гнездо. Жизнь
свою он ценил мало, но все же достаточно, чтобы не лезть добровольно в
петлю – а именно это он и делал с того момента, как пробрался на
корабль, идущий в La Serenissima. Вся городская стража была на взводе,
разыскивая мерзавца, который убил дожа Мочениго и его советника, Карло
Гримальди, а на сумму, в которую городские власти оценили его голову,
пожалуй, можно было бы построить второй собор Сан-Марко.
Это не было чем-то непривычным – во Флоренции до сих пор разыскивали
преступника Аудиторе, скрывшегося от возмездия; Сан-Джиминьяно был
облеплен плакатами с призывом покарать убийцу, и даже в Форли, где его
спасало ощущение незримого покровительства могущественной графини
Сфорца, было кому точить на него зуб.
"Что ж, даже если меня схватят, возможно, я успею увидеть, как мои
враги передерутся между собой, решая – кто же в итоге меня вздернет?",
— подумал он с мрачным весельем. Через пару месяцев суматоха должна
была улечься в любом случае, но он не мог ждать так долго – долг
настойчиво и безжалостно влек его обратно в пекло. Сегодня ночью
начинался знаменитый венецианский Карнавал – и на целую неделю город
захлебнется в праздничном безумии, а вместо лиц будут только маски.
Идеальное время для удара!
Однако на этот раз к привычному ощущению долга примешивалось еще одно
чувство, властно побуждавшее его к действию. С некоторым удивлением
мужчина осознал, что его гложет простая мальчишеская обида: он,
человек, пытавшийся спасти дожа, объявлен убийцей, опаснейшим
преступником, и его именем матери пугают детей – а настоящий убийца,
один из заговорщиков, стал новым дожем, и от его лица вершилось
правосудие. Надо ли говорить, какое уродливое лицо теперь было у
правосудия, искаженное продажностью и несправедливостью?
Он всегда убивал быстро, следуя Кредо, облегчая переход в мир иной
своим жертвам, даже тем, кто вряд ли заслуживал такой легкой смерти — и
это называлось преступлением. Палач на долгие часы растягивал страдания
приговоренных, прежде чем, наконец, дать им испустить последний вздох –
и это называлось законностью. Кого заботило то, что он скорее бы умер
сам, чем пролил кровь невиновного? Глашатаи продолжали кричать о том,
что он безжалостно и жестоко убивает ради забавы любого, кто попадется
ему на глаза. Его враги плели заговоры, раскидывали сети интриг, душили
простых людей поборами и сгноили в своих подвалах сотни недовольных –
но кто сказал об этом хоть слово вслух?
Человек едва слышно вздохнул. Глупо и наивно с его стороны задаваться
такими вопросами – он должен был давно понять, что на них ему никто не
ответит. Да и был ли на них ответ? Но это не удовлетворяло его, и
подобные размышления посещали его все чаще и чаще – конечно, когда у
него было для этого время.
Впереди показалась небольшая деревянная пристань, которой мало кто
пользовался – только местные жители из нескольких ближайших домов,
иногда оставлявшие здесь свои sandoli. Сейчас пристань была пуста – лучшего нельзя было и желать.
Направился он, однако, не к пристани, а чуть дальше. Несколько гребков
– и лодка поравнялась с проходом между домами. В темноте он был почти
не различим, и тот, кто не знал о его существовании, легко мог проплыть
мимо. Человек бросил весло и одним прыжком перемахнул узкую полоску
темной воды, приземлившись на позеленевшую от сырости ступеньку.
Развернувшись, он оттолкнул гондолу так далеко, как только смог, и
удовлетворенно кивнул. В ночь, тем более, в сегодняшнюю, до нее точно
никому не будет дела, а к утру лодку успеет отнести достаточно далеко,
чтобы не выдать места его прибытия, если кто-то вдруг заинтересуется
пропажей.
Проход выводил к небольшой площади, и он уже видел знакомую дверь в
доме на ее противоположной стороне. На его лице мелькнула тень улыбки —
первый этап пройден, и несколько секунд спустя он войдет в сумрак
мастерской Леонардо да Винчи. Заметки:Сандоло — это такая маленькая лодочка, еще меньше, чем
гондола(на 1-2 человек), и раньше использовалась как личный транспорт,
особенно — в самых узких местах, где и гондоле сложно маневрировать.
http://en. wikipedia. org/wiki/File:Venice_-_Sandolo. jpg
Форкола — особый замок весла гондолы. Конструкция форколы имеет
сложную форму, позволяя реализовывать несколько положений весла для
медленного движения вперёд, мощной быстрой гребли, вращения и поворотов
лодки, замедления и гребли назад.
1035 Прочтений • [Моменты истины. Глава 1] [10.05.2012] [Комментариев: 0]
Vova
