Малик с ночи на ногах. Когда ты живешь в крохотной комнатке,
единственный вход в которую - через крышу, у тебя появляются свои
собственные представления о времени. Снаружи, может быть, бушует день в
самом расцвете, а Малик думает, что только-только собирается
распуститься рассвет. Время - самая относительная из всех вещей,
открытых человеком, Малик это понял с тех самых пор, как лишился руки. Это
был День Потерь, и вряд ли Малик может представить себе день хуже.
Многие из его братьев теряли друзей и остатки родственников. Малик
подходил к ним, разбитым вдребезги, как шлюпка, сходу налетевшая на
подводные скалы, вместе со всеми, клал ладонь на плечо и старался
смотреть не сочувственно, а ободряюще - потому что эти ребята наверняка
и без чужой жалости чувствовали себя паршиво. Кто-то произносил
несколько более-менее нейтральных слов, кто-то молчал, но все
чувствовали чужую проблему так же остро, как свою собственную. А
потом Малик сам понес потери. Сам ощутил себя сбитым с ног,
поверженным, развалившимся на кусочки; он и подумать не мог о том, что
несчастье может иметь такую глубину. Потеря руки означала то, что он
уже не ассасин, а всего лишь рафик - иными словами, крот, сидящий в
вечной темноте, будто бы пришитый к одному и тому же месту. Но смерть
Кадара была финальным ударом по Малику - этот удар перебил ему ноги,
опрокинул на спину и словно бы отколол от него кусок души вместе с
чувствами и мыслями. Тот, кто никогда не терял, не в состоянии понять,
насколько эта потеря горчит и просто-напросто лишает уверенности в
завтрашнем дне. Один, совсем один. Еще хуже было то, что виновником
оказался Альтаир. И Малик искренне верил в то, что этот человек, по
силе почти что равный Аль-Муалиму, а по величию и вовсе превосходящий
его, никогда не допустит ошибки, которая будет стоить другому жизни.
Малик надеялся на то, что Альтаир со всеми его недостатками вроде
гордости, спесивости, высокомерия и колкой агрессии будет верен если не
Кредо, то хотя бы себе - ведь сколько раз он презрительно проговаривал,
обращаясь к другим: "Я не буду забирать жизнь невинного человека". .
Малик верил. И в тот же день, когда он потерял руку и брата, разбилась
и его вера, и это было последним возможным ударом по его миру - ибо
больше бить было некуда. Ничто не залечивало раны лучше, чем время.
И хотя время от времени он ощущал острую необходимость почесать
несуществующую левую кисть, а всякий раз, когда в бюро входил Альтаир,
у Малика брови автоматически сходились на переносице, все-таки душа
потихоньку заживала. Более того: Малик даже смог в конце концов
потопить в себе эту ужасную обиду на Альтаира, чего он никак от себя не
ожидал. И, конечно, Малика грели теплые чувства. К примеру, он любил
карты. . очень любил водить пальцами по гладкой бумаге, слегка смазывая
очертания земель - иногда Малик мечтал о том, чтобы посмотреть на эти
земли, но рафик одергивал себя всякий раз, когда снова думал об этом.
Карты были удивительно разговорчивы; размеченные тонкими серыми
стрелками, с нанесенными алыми чернилами пунктирными границами, они
охотно рассказывали Малику о самых невероятных походах и завоеваниях.
Карты были полностью пропитаны историей - годы, нет, столетия,
заключенные в линиях рисунков, видели все - и смелость, и трусость, и
отчаяние, и жестокость. Весь спектр чувств - в картах, за это Малик и
любил их. Но была одна вещь, которую он любил больше карт. Это был
небольшой измерительный циркуль, уже не блестящий, но по-прежнему
великолепно работающий. Малик трепетно брал его в руку и с максимальной
осторожностью раздвигал ножки циркуля в стороны, словно боясь что-то
повредить. Металл под его подрагивающими пальцами быстро нагревался, и
Малик практически чувствовал, насколько восхитительна эта вещь. . они
были как меч и ножны - циркуль идеально ложился в его руку. Изгиб
ладони Малика словно был создан для изящного корпуса. Наверное, глупо
было говорить и даже думать о чем-то подобном, но. . Малик чувствовал
настоящую связь с этим предметом. Все в нем было идеально - матовый
металл с небольшой цилиндрической головкой, которую так удобно было
держать в пальцах, крохотные шурупы, намертво закреплявшие ножки
циркуля, тончайшие иглы, который так четко вышагивали по нарисованным
странам и морям. Малик смотрит на измерительный циркуль, понемногу
выныривая из своих мыслей. По его расчетам сейчас - утро, пора наносить
новые отметины на карту. Рафик задумчиво улыбается и берет с края стола
футляр для размешивания краски. - Разве мог бы я полюбить кого-то так же сильно? - бормочет Малик, ни к кому конкретно не обращаясь. Стройная ножка циркуля отвечает ему смущенным бликом.
Vova
