- …Я просто представить не мог, что это будет так. Шон растерянно
умолк. Чем дальше, тем больше его выбивал из колеи этот разговор,
слишком похожий на допрос. Циник, остряк, находчивый и жизнерадостный
наглец Шон Гастингс впервые в жизни не мог подобрать слова – но всё,
что он хотел сказать, читалось в его взгляде. «Вы же меня понимаете? Ведь понимаете, да?»Пол Беллами – мастер Беллами
– нахмурился и смял в кулаке сигаретную пачку, стараясь унять растущее
раздражение. Конечно, он понимал, ведь уже видел это сотни раз. На его
глазах точно также ломались и британские рекруты под Багдадом, и
мальчишки и девчонки из лагерей Братства: «Я убил! Своими руками!
Живого человека…» – а дальше могло быть что угодно, от фальшивой
бравады до откровенной и безобразной истерики. Обычно он даже истерику
не осуждал. Первая жертва – всегда шок, даже для потомственных
ассасинов в хрен знает каком поколении. Даже для тех, у кого с рождения
отпечатано в подкорке мозга: «Ты должен убивать и ты будешь убивать,
потому что…»Вот теперь он понял, чем раздражён. Всё дело в этом
самом «потому что». Надо собраться с мыслями и понять, что он должен
сказать своему новому ученику. Вот этому хипстеру, примерному мальчику
из уважаемой семьи. Чужаку в Братстве. Тому, кто в жизни не видел
ничего страшнее потасовки в пабе, а теперь должен рвать людям глотки. Сорокапятилетний
сержант САС в отставке, ветеран первой иракской кампании Пол Беллами
всегда знал, ради чего воюет. При этом его цели даже близко не
совпадали с теми, ради которых брались за оружие однополчане. Беллами с
усмешкой вспомнил отбор в спецназ и обязательную проверку политической
благонадежности. Суровые парни с большими лычками промывали ему мозги
два часа подряд, говорили много серьёзных слов о своей серьезной
миссии, а потом по очереди спрашивали: «Зачем лично тебе это надо?» А
он спокойно врал им в глаза. Да, сэр, я люблю свою страну, я хочу за
неё воевать. Да, я хочу уничтожать врагов Британии, где бы они ни были.
Защищать демократию, сэр, и приносить родине пользу. Соврал он
вполне убедительно, хотя это было непросто. Для ассасина понятие
«патриотизм» – что-то слишком размытое, слишком второстепенное… слишком
человеческое. Впрочем, и по человеческим меркам война в Заливе не имела
никакого отношения к патриотизму. Нефть и деньги – вот и все вечные
ценности, за которые спецназовцам предстояло бороться. Беллами знал
политический расклад, понимал, что это чужая ненужная война – и в то же
время не сомневался, что сделал правильный выбор. Воспоминания об
Ираке, короткие и яркие, как моментальные фотографии, до сих пор его не
отпускали. Стоит закрыть глаза – и перед ним снова пустыня, тучи на
горизонте и факелы буровых вышек. Жирная копоть, размазанная по
лобовому стеклу хаммера. Тела на обочине, которые на жаре быстро пухли
и чернели. Две сотни рыжих армейских берцов, чеканящих в пыли походный
марш. Не сосчитать, сколько миль этих пыльных дорог прошла армия
вторжения, и боец Беллами – тогда ещё рядовой – идеально в неё
вписался. Он всему научился, решал боевые задачи с пугающей
эффективностью: многим не нравились его методы, но даже старшие по
званию не смели их оспаривать. Все знали, сколько для выживания их роты
сделал этот нелюдимый чернокожий парень. Потом его работу оценили в
верхах, рядовой быстро был повышен в звании, получил «Воинскую медаль»
– и принял её с почти оскорбительным равнодушием. Чины и награды его не
интересовали; он пошёл в армию не за этим. Зачем молодой ассасин
пошёл в армию, выяснилось, когда он окончательно сменил камуфляж на
белую куртку с капюшоном. Вернувшись в Братство, он принёс с собой
бесценный боевой опыт, который тут же разделил с братьями и сёстрами.
Шесть лет Беллами работал в тренировочных лагерях по всему миру. Не
будь ассасины атеистами – сказали бы, что он учитель от бога. Даже
мастера Азии и Дальнего Востока, недоверчивые ревнители традиций, с
уважением говорили об этом англичанине, который мог сделать воина из
любого новобранца... Точнее, почти из любого. Он терпеть не мог,
когда среди новичков попадались кадры вроде Ханны Мюллер –
чувствительные, как гимназистки, и мягкие, как дерьмо. Сначала
казалось, что и нынешний ученик из этой породы… но, к счастью, Беллами
быстро изменил мнение. Хотя события двухтысячного года показали, как он
мог ошибаться в людях, Пол почему-то был уверен: Гастингс будет другим.
Главное – у парня есть характер, есть надёжный внутренний стержень, а
всему прочему можно научиться. Особенно при таких задатках. Учитель
редко хвалил ученика, но молча восхищался его эрудицией, находчивостью,
цепкой памятью, умением анализировать. Совершенная комбинация:
природный талант плюс блестящее университетское образование. Последнему
Беллами по-настоящему завидовал. Четвёртый сын в семье нищего и
бестолкового суданского эмигранта, он окончил только муниципальную
школу и во всём, кроме военного дела, был самоучкой. Работе это не
мешало, но временами мастер чувствовал себя ущербным – особенно когда
углублялся в историю ассасинов. Для него примером для подражания были
не бойцы и диверсанты, а мыслители, духовные наставники Братства,
сочетанием силы воли и разума напоминавшие титанов Возрождения. Такие,
как Уильям Годвин и Николай Морозов, такие, как…Он не хотел об этом вспоминать, но память всё равно подсказала: «Такие, как Учитель». Лишь
один раз ему выпала честь увидеть Учителя. Беллами кропотливо готовился
к встрече, планировал, как будет себя вести, обдумывал вопросы… и разом
всё забыл, едва переступил порог штаб-квартиры. Он был потрясён и сбит
с толку. Этот таинственный и скромный Il Mentore – невысокий, пожилой,
хрупкий на вид – был живым воплощением власти. Не той простой и
понятной власти, которую давал высокий пост, а другой – необъяснимой,
нечеловеческой, растворённой в каждом его слове и жесте. Беллами жадно
слушал Учителя, не мог оторвать от него взгляд и не понимал, что
происходит. Спецназовец с безупречной выдержкой впервые почувствовал,
как теряет над собой контроль, а в сердце разгорается огонь дикой и
искренней веры. Он чувствовал себя тем самым средневековым
фанатиком-фидаином. Он хотел умереть за своего имама. А Учитель, само
спокойствие, отвечал ему взглядом: не волнуйся, ученик, я тебе доверяю.
Не стесняйся задавать вопросы – странные, неуместные вопросы, над
которыми ты никогда раньше не задумывался. «Учитель, скажи, я правильно
жил? Я столько лет воевал на чужой войне, убивал чужих врагов, соблюдал
букву Кредо, но забывал про его дух. У меня всегда было оправдание – я
приносил Братству пользу – но сколько стоит это оправдание, если судить
по совести? Учитель, прошу тебя, будь моей совестью. Скажи, что мне
делать дальше?» Да, он получил ответ. То, что запомнилось
навсегда: рука Учителя на его плече и странные русские слова, перевод
которых он узнал много позже. «Но если век скажет: «Солги», – солги. Но если век скажет: «Убей», – убей…»…А
потом они долго-долго говорили о насущных проблемах Братства: о
закупках оружия, банковских счетах, системе связи, проектах новых
убежищ. Многое было решено в тот день, но планы так и не стали
реальностью. Дальше был проклятый двухтысячный год и «дело Дэниела
Кросса». Глядя отстранённо, призывая на помощь логику, Беллами
понимал, что не мог предотвратить катастрофу. Кроссу поверили все и
сразу: казалось, в тот год всё Братство тихо сошло с ума. Если все
виноваты, значит, никто не виноват. Но мастер Беллами первым впустил
это чудовище в Братство – и должен был заплатить за ошибку. Он
всегда был энергичным человеком. Чтобы чувствовать себя живым, ему
постоянно нужно было что-то делать: путешествовать, учить других и
учиться самому, изобретать и строить. Теперь ему выпало самое страшное
наказание: видеть, как рушится всё, что он построил. После каждого
известия о потерянном лагере Беллами чувствовал глухую физическую боль;
ему казалось, что тамплиеры раз за разом убивают и его тоже. В прошлом
году, стоя на развалинах аризонской «Фермы», он хотел лишь одного –
пустить себе пулю в лоб. Остановила только простая мысль, что такой
поступок сродни дезертирству. Он не имел права бросать своих. В то
время, когда ассасины судорожно пытались восполнить потери и посвящали
в Братство подростков-недоучек, каждый мастер был на счету. В
глубине души Беллами понимал, что его усилия, скорее всего, бесполезны.
Время стремительно уходило – и для Братства, и для него самого. Всё
чаще сдавали нервы, упало зрение, в учебных поединках он слишком быстро
выбивался из сил. Но всё-таки продолжал драться и учить – сжав зубы,
повторяя про себя, как заклинание: «Сейчас мы все должны быть бойцами…»Все должны. Все. Даже этот нескладный очкастый парень, который сидит напротив. Пол
Беллами тяжело выдохнул: постепенно всё становилось на свои места.
Сейчас мастер воспитывал не просто солдата, а будущего стратега и
тактика. Этот ученик должен уметь драться; он должен знать, как его
братья убивают других и сами гибнут, но он не должен об этом
задумываться. Его дело – двигать значки на карте. Брат Шон быстро
учится, скоро он привыкнет к своей работе, и на смену его весёлому
подростковому цинизму придёт цинизм другой пробы. Он будет жить в мире,
где нет понятий «жестокость» и «милосердие», а есть «эффективность»,
«стратегически выгодные решения» и «допустимые потери». Но после
событий этого дня он всё-таки будет помнить – пусть даже неосознанно –
что за каждым значком на карте стоит кто-то живой. Возможно,
когда-нибудь это убережёт его от роковой ошибки в планах. А может,
наоборот, ослабит… Кто знает? Оглядываясь на свой боевой путь, мастер
Беллами не мог этого предугадать. Он всю жизнь боялся проявить
слабость, гнался только за эффективностью, пытался просчитать каждый
свой шаг – и всё равно непоправимо ошибался. Сейчас он расскажет
об этих ошибках. Прямо и честно. И может быть, тогда этот парень поймёт
его, и они вместе правильно ответят на проклятый вопрос: «Ради чего всё
это?»Стараясь казаться невозмутимым, мастер подвинулся ближе к ученику и осторожно тронул его за плечо. - Я всё понимаю, Шон. А теперь слушай внимательно…The end___________Примечания: САС – Special Air Service, подразделение спецназа Великобритании. «Воинская медаль» – британская награда для рядового и унтер-офицерского состава. Существовала до 1993 г. «Но если век скажет: «Солги»… – слегка изменённая цитата из стихотворения Э. Багрицкого «ТВС».
Vova
