Ассассины не плачут, это вам подтвердит любой человек. Малик же, не
имея возможности стереть предательские слезы окровавленным рукавом,
злился на себя из-за этого еще сильнее, и ярость упрямо искала выход,
чтобы тяжелым резким потоком вырваться наружу. И она нашла его. Крик. Грозный, дикий, по-звериному рычащий. Ассассин
кричал долго: толстые стены подземелий звонко отражали его крик в
пустоту коридоров, ловили и впитывали в себя звонкие цепи, изгибались,
будто уклоняясь, трепещущие огни факелов. А Малик изо всех сил
вжимался в холодный гранитный стол. Благовония, что должны были одурять
и давить ощущение боли не помогали, от них лишь сильнее кружилась
голова; сознание ныряло в полузабытье, на несколько мгновений, а потом
снова, вытянутое болью, возвращалось к реальности. Руку нельзя было спасти, он понял это по обрывкам фраз, что бросали Братья. Заражение. Ампутация. Крепкие руки прижимают к столу, прикосновение к руке - обжигает. Малик
вырывается: вокруг тамплиеры, снова пытка, рычание, смерть Кадара,
снова и снова холодное безжалостное лезвие острым языком режет кожу. Фантомы
воспоминаний нехотя сворачивают свои липкие цепкие щупальца и прячутся
в темноте углов, в последний момент уклоняясь от резкого удара тяжёлого
топора. Горячая кровь, хлещущая из обрубка, в момент орошает пол;
лекари ещё сильнее наваливаются на Малика. Мгновение: секундная
потеря сознания, тяжесть воспоминаний, крик – и тут же новая порция
резкой боли, вслед за которой едкий, вяжущий, слепящий глаза запах
палёной плоти наполняет комнату. Болевой шок. И вновь потеря сознания. Когда
Малик очнулся, то по-прежнему лежал на столе. Болело всё тело,
слезились глаза от затхлого воздуха, тошнило…Ассассин крепко, до
хруста, сжал зубы, когда сухие шершавые руки начали перебинтовывать то,
что осталось от левой руки. А потом – он шумно выдохнул. -Рафик,
когда очнётся, объяснишь ему, в чём будет заключаться его новая
работа,- низкий резкий голос мастера гулко отозвался в голове. Малик открыл рот, заходясь в беззвучном крике. Кадар, тамплиеры, пещера…