Тот не жил, кто никогда не шёл к тебе (с). 2 часть
"Чёртов счастливчик", "удачливый ублюдок" - он так часто слышал это на
разных языках, что мог бы подумать, что это его настоящее имя. Это было
бы хорошим именем, эльфа действительно преследовала удача, так же как
антиванских шлюх преследует запах духов и благовоний, и Создатель
улыбался ему чаще, чем прочим; хотя, следует признаться, его улыбки иной
раз принимали весьма странное обличье.
Зевран никогда не знал своей матери, но он и не видел, как она
обхаживает разных мужчин каждую ночь, и как поднимается с ними в комнаты
- чем не везенье? Он родился в борделе, где всегда была тёплая постель и
какая-никакая еда, и в этом его жизнь тоже выгодно отличалась от жизни
большинства его сородичей, родившихся в городе, в ветхих лачугах
эльфинажа. Женщины публичного дома любили его ровно настолько, чтобы
приласкать симпатичного эльфийского ребёнка перед сном, но не настолько,
чтобы контролировать каждый его шаг, - к 7 годам Зевран Аранай был
избавлен от иллюзий, свойственных детям, и заранее защищён от иллюзий,
свойственных взрослым.
Ещё большей удачей стало то, что его купили Вороны. Было немного грустно
расставаться с местом, где он прожил всю свою жизнь, но он знал, что не
хочет оставаться там до тех пор, пока не сможет работать сам, и
понимал, что за него дают хорошую цену - не всем так повезло.
Не всем так повезло - даже не пройдя подготовки к обучению, найти себе
покровителя. Пусть даже покровителем был мальчишка старше его лет на
пять. Тальесину было уже почти 13, он обучался вовсю - и был одним из
лучших. Он защищал Зеврана от нападок воронят постарше и учил его тому,
что умел сам. Впрочем, это не долго было односторонним – эльф быстро
учился и очень скоро оказалось, что в приготовлении ядов ему нет равных,
так же как и в бесшумной ходьбе и умении возникать за спиной из пустоты
– тут, наверное, сказывалась кровь матери-долийки. Это было не то чтобы
дружбой - скорее взаимовыгодным сотрудничеством; среди Воронов нужно
быть уверенным, что кто-то прикрывает тебе спину. Однако Тальесин всегда
оставался старшим - он дал Зеврану первый кувшин вина, а потом смотрел,
как эльфа выворачивает наизнанку прямо на брусчатку, оплатил его первый
поход в бордель, научил тонкостям подхода к каждому из наставников. .
Зевран был благодарен за всё это, делал для напарника яды, которые у
того получались гораздо менее действенными, помогал залечивать раны,
полученные во время заданий, на которые Тальесина, само собой, начали
отправлять гораздо раньше. Зеврану вобщем-то нравилось обучение,
нравилось даже место, где жили молодые, "неоперившиеся" - так называли
тех, кому ещё не доставалось заказов, - Вороны; остальные морщились и
кривились от въевшегося запаха кож, царившего в здании, но именно он
давал эльфу ощущение дома. . Может, потому, что так же пахли перчатки,
оставшиеся от матери? Долийские, с тонкой вышивкой, они были
единственным, что ему принадлежало; ночью, когда все засыпали, он
доставал их из тайника, утыкался в них лицом и представлял, какой она
могла быть, его мать, какой была её жизнь в клане, какой была бы его
жизнь, если бы она оттуда не ушла. .
Его первое задание было неожиданно лёгким - наследник знатного рода,
падкий на красивых эльфов. Зеврану было 14 и он был очень красив со
своими медовыми глазами и долийскими чертами. И знал, как обольщать
богатых наследников.
Ночь в публичном доме полна смешков, вздохов и стонов. Никто не
удивляется, когда человек в плаще с капюшоном, закрывающим половину
лица, расплачивается золотом за комнату и конфиденциальность. Никто не
удивляется, что он приводит с собой красавчика-эльфа, - многие
представители знати неравнодушны к другим расам, и все они скрывают свои
пристрастия. И тем более никто не удивляется, когда из их комнаты
доносится вскрик чуть громче предыдущих.
Зеврану всего 14, но он уже знает, что удовольствие - не
помеха работе, а скорее наоборот. Эльф одевается, вытирает маленький,
почти детский, кинжал от крови и яда, прячет его в складки одежды.
смотрит на обнажённое тело, удовлетворённо усмехается и уже встаёт на
подоконник, чтобы скрыться через окно. . но возвращается, бережно, почти
нежно, вынимает золотую серьгу из мочки уха жертвы, сам забавляясь своей
сентиментальности.
После выполнения первого заказа каждый Ворон проходит своеобразное
посвящение - ему на лопатке ставят "клеймо гильдии", татуировку, которую
невозможно свести. Зевран шутит и смеётся, пока ему накалывают рисунок,
а потом вдрызг напивается с Тальесином в дешёвой таверне.
Зеврану 16 и на его счету уже полтора десятка заказов, когда вернувшись в
свою комнату он обнаруживает, что его тайник раскрыт и долийских
перчаток там уже нет. Он возмущённо рассказывает это Тальесину, а тот
спокойно отвечает, что у Ворона не может быть ничего своего, кроме его
одежды, оружия и денег за выполненный заказ. Эльф обеспокоенно трогает
серьгу своей первой жертвы, которую всегда носит с собой, и переводит
тему. Он чувствует себя в клетке, хотя никогда не узнает, что именно
Тальесин раскрыл его тайник. И следующей ночью он бежит к ближайшему
лесу - он слышал там остановился долийский клан. Клан, который вполне
мог быть кланом его матери. Зеврану опять везёт - он находит долийцев, и
они действительно оказываются кланом, из которого ушла его мать. Но
выясняется, что эльф, выросший в городе, для них всё равно что человек,
что его присутствие не желанно. . Выясняется ещё много интересных вещей, и
убийца понимает, что клетка долийцев ещё прочнее, чем клетка,
приготовленная для него Воронами, - потому что они её не видят. Ещё до
заката следующего дня он возвращается в гильдию, где никто, кроме
Тальесина, и не заметил, что его не было. Возвращается и начинает
учиться и тренироваться с удвоенным рвением.
Зеврану 22 и он ощущает, что его клетка не так уж и тесна. Его ничего не
ограничивает, кроме заказов, - но выполнение заказов приносит
удовольствие. Он уже потерял счёт тем, кого убил, равно как и тем, с кем
делил постель. Солнце освещает его путь, Создатель улыбается ему, на
его теле множество шрамов, белых на бронзовой коже, но ни один из них не
был даже близок к смертельному. Он не боится смерти, он, пожалуй,
вообще ничего не боится, и в целом мире нет ничего, что он не мог бы
высмеять. И в целом мире нет никого, кто мог бы нарушить его бемятежное
спокойствие. Он думает, что уже не может быть счастливее, но тут же
ловит ещё одну улыбку Создателя: Тальесин знакомит его с Ринной. Она
эльфийка, она красива, а её стрелы летят гладко, как шёлк. Он сам не
замечает, как оказывается с ней в постели, как перестаёт оказываться в
постели с кем-либо ещё, как начинает скучать по ней, если не видит
больше суток. Для него не существует чувств и привязанностей, но
засыпать он предпочитает, утыкаясь ей в шею, а её руки приносят ему
покой. Проходит год и они всё чаще берут заказы для двоих, иногда для
троих - если Тальесин ничем не занят. На заданиях она спокойная и
жестокая, а с ним наедине превращается в текучий огонь, и эльф невольно
думает "вот то, что я искал", и невольно признаётся: "Ты лучше всех,
кого я знал". Ринна смеётся, кусает его за плечо, а потом связывает ему
руки шёлковым шарфом. Или придумывает что-нибудь поинтереснее, а у
Зеврана, выросшего в борделе(!), мурашки бегут по коже от неожиданности и
восхищения. Она напевает "твоя жестокость - это вид благословения", она
говорит ему, что он похож на долийца, она убивает чисто и быстро. А
как-то раз она завязывает ему глаза, берёт за руку и долго куда-то
ведёт. А потом они оказываются в комнате какого-то второсортного
постоялого двора, где их уже ждёт эльф, который оказывается мастером
татуировки. Ринна говорит, что у Зеврана, как у всякого долийца, должны
быть татуировки на лице, - и так у него появляются татуировки на лице. А
после они увлекаются, и на его спине и бёдрах появляется цельный
орнамент, скрывающий в себе клеймо, которое оставили на нём Вороны. Это
был единственный подарок, который он получал в своей жизни, и его
нежность к эльфийке становится воистину безграничной.
А потом случается то злополучное задание, которое они выполняли с Ринной
и Тальесином. Кто-то предаёт их, Тальесин без сомнений показывает на
Ринну. Тальесин никогда не подводил Зеврана раньше, наказание за
предательство - смерть. Эльф равнодушно смотрит как напарник убивает
предательницу. Она плачет (плачет! Ринна! это удивляет и смущает его),
говорит, что не предавала, говорит, что любит его (но ведь любви нет, а
значит, это ещё одна ложь), но Тальесина он знает настолько давно, что
привычка доверять ему практически неискоренима. Поэтому он смеётся над
её ложью. Он позволяет Тальесину убить предательницу и не позволяет себе
сомневаться в его правоте.
Когда оказывается, что она была верна им, что она не предавала, в нём
поселяется пустота. Мастер его ячейки смеётся над ним, Тальесин криво
ухмыляется. Зевран убил бы их всех, если бы это что-то изменило. Но он
чувствует, что она была. . ничем. И понимает, что и он - ничто. Никто.
Клетка вокруг него сжимается, он не может ничему радоваться, он только
не понимает - когда его удача от него отвернулась? Антива по большей
части становится невыносима - воспоминания разве что с потолка не лезут,
поэтому когда появляется заказ на двух Серых Стражей, убийца хватается
за него, как утопающий хватается за верёвку. Больше никто не решается за
это взяться, а Аранай является одним из лучших - и его утверждают. Он
знает, что в Ферелдене холодно, пахнет псиной и практически невозможно
достать нормальную еду. Но так же он знает и то, что там точно нет
ничего, что напоминало бы о той единственной, о чьей смерти он сожалел.
Перед отъездом он видит в витрине своей любимой лавки
сапоги, достойные самого Создателя. Пару минут раздумывает, потом
решает, что вернётся с задания и порадует себя, и проходит мимо. Он
спешит.
Всё, что ему рассказывали о Ферелдене, - правда. Здесь холодно, мокро,
грязно и совершенно невозможно нормально поесть. Даже в столице, где его
ждёт заказчик. Заказчиком оказывается хмурый неразговорчивый тэйрн,
оставляющий неприятное впечатление. У Зеврана даже проскальзывает мысль,
что лучше бы он убил самого тэйрна, а не по его приказу. Но Зевран -
профессионал, поэтому выслушивает информацию о примерном местонахождении
Серых Стражей и составе их отряда и отправляется.
Эльф устраивает самую идеальную засаду из всех, которые можно себе
представить. Заказчик настоял на численном перевесе убийц - других
Воронов Зевран, конечно, звать не стал, но нанял с десяток головорезов.
Он видит приближающуюся группу издали, отмечает для себя тех двоих, кого
ему заказали, мимоходом удивляется сочетанию храмовник-маг. Ему не
страшно, только чуть волнительно. Он уже убивал эльфиек и человеческих
мужчин, уже убивал храмовников и магов, но никогда не убивал Серых
Стражей. Интересно, как это?. .
Засада сработала, вокруг шум битвы, магичка из них двоих явно опаснее, а
потому Зевран спешит к ней. Взмахивает клинком, но она неожиданно
уворачивается и клинок, который должен был перерезать сонную артерию
лишь скользнул, оставив царапину под ключицей. Он не успевает удивиться
её ловкости - не проходит и мгновения как его ослепляет огненная
вспышка.
...Сморщенная старуха берёт его руку в свою, скользит
пальцем по линиям на ладони. Вдруг её глаза расширяются, она поднимает
глаза на его лицо и пристально вглядывается. Удивлённо говорит "Ты
проживёшь долгую жизнь, Воронёнок".
"Солгала, стерва, мне всего 24", - думает Ворон, проваливаясь в темноту.
Приходит в себя, обнаруживает, что руки связаны, осматривается из-под
опущенных ресниц. Ещё раз удивляется тому, в какой же компании
путешествуют Стражи - ведьма в каких-то лохмотьях, рыженькая лучница в
одежде послушницы, пёс-мабари, угрюмый кунари (хотя кунари всегда
угрюмы, не так ли?), седая женщина в мантии мага. Все они где-то рядом,
но занимаются своими делами - рыженькая вытаскивает стрелы из наёмников,
кунари обыскивает трупы, седая волшебница колдует над ранами
храмовника. Только магичка смотрит на него, ждёт, когда очнётся. Он
вдруг понимает, что хочет жить, а это значит – пришло время кинуть
кости.
Открывает глаза, широко улыбается: "Я думал открою глаза, а я уже мёртвый".
В лагере его кормят, магичка сама залечивает его раны, даёт ему поесть,
говорит "осваивайся" и уходит. Первую стражу она делит с рыженькой
послушницей. Эльф потирает ожог на груди и машинально начинает есть. Он в
растерянности. Предложить свои услуги было последним отчаянным
вариантом, и эльф даже не думал, что попытка удастся. Видит небо,
Создатель снова улыбнулся ему.
У Эш каштановые волосы с рыжиной, заплетённые в затейливые косички, а её
глаза глубже и безмятежнее горного озера - замечает убийца позже. Она
внимательна, спокойна и сосредоточена на своём долге. Она сказала ему
осваиваться - и он осваивается. Винн сначала едва удастаивает его
недоверчивым взглядом, но не проходит и недели, как она начинает
пытаться найти в нём раскаяние. Лелиана смешлива, разговорчива и слишком
интересна для послушницы, которой она, собственно, вряд ли является. У
неё сладкий голос и Зевран на пару мгновений задумывается, но потом
решает, что не готов связываться с девушкой, фанатично преданной Церкви.
Стэн суров и молчалив, как и другие кунари. Морриган остра на язык,
опасна, замкнута и всё время пытается задеть храмовника. Алистера. Он же
наивен, доверчив и, кажется, влюблён в Эш по уши. Да, точно влюблён.
Зеврану 25, он путешествует с Серым Стражем, помогая ей в борьбе с
Мором, - совершенно бесплатно (ну да, помощь была предложена взамен
того, что она сохранит ему жизнь, но теперь он знает, что она не убьет
его, даже если он захочет уйти) и бесконечно удивляется себе. Не потому,
что остаётся в этой компании сумасшедших, - с ними он в относительной
безопасности от Воронов; но потому, что внезапно понимает - ему это
нравится. Ему нравится сидеть с Лелианой, когда она подбирает рифмы для
новой песни (с невнятной болью он напел ей "твоя жестокость - это вид
благословения" и через пару дней она спела ему песню, которую сочинила
вокруг этой строчки), нравится смущать Алистера и доводить Винн до
бешенства своим бесстыдством. Но больше всего ему нравится, когда Эш
улыбается его байкам - тогда в её глазах начинают плясать искорки,
словно в лириумном зелье.
Когда они приходят в Убежище, эльф уже знает, что никогда не поднимет
клинок против Эш. И дело даже не в том, что он благоразумен и
жизнелюбив, а она в любом случае победит. Просто рядом с ней он
чувствует себя увереннее, чем чувствовал с Тальесином. Как будто между
ними не сотрудничество, а. . Дружба?
Он любуется ломкими снежинками в её волосах, когда они ставят лагерь.
Алистер вместе с Винн хлопочут над ужином, Эш выходит к костру,
мимоходом целует храмовника, находит взглядом Зеврана и зовёт его к
палатке. Он подходит немного удивлённый, она отворачивается, копается в
тюке, достаёт свёрток, улыбается:
- Я думаю, они тебе пригодятся.
В свёртке сапоги из лучшей антиванской кожи, прочные, лёгкие, удобные. .
Он не скрывает своего потрясения, эльфийка усмехается: "Такие ты хотел
купить на гонорар?".
Ночи в Бресилиане тихие и звёздные. Его стража первая. Он ворошит угли в
костре, мабари сидит у его ног. Даже он уже доверяет бывшему Ворону.
Все спят после тяжёлого дня: не каждый день приходится спасать оборотней
от проклятья; только из палатки Эш доносятся тихие стоны. Зев гладит
мабари по спине и между делом думает, что Алистер, может, не так уж и
безнадёжен. Всё затихает, спустя некоторое время Эш выходит из палатки.
Видит Зеврана, немного смущается, садится рядом.
- Неужели не спится? - эльф иронично приподнимает бровь.
Эш рассеянно кивает.
- Это твой темперамент настолько силен, моя дорогая, или темперамент Алистера настолько слаб? - усмехается убийца.
- Да брось, Зев, - Эш улыбается, шутливо пихает его в плечо, - наверное, я
просто перенервничала сегодня. . Я никак не могу понять, насколько нужно
свихнуться на мести, чтобы мстить нескольким поколениям? - уже не
улыбается, хмурится.
- Они лишили его семьи, - мягко напоминает Зевран.
- Будь у меня семья, я может и поняла бы, но. . - она встряхивает
волосами, словно отгоняя лишние мысли, просит, - Расскажи мне о своей
семье.
Эльф на мгновение замирает - они часто разговаривали, но это в основном
были байки или шутки, поэтому вопрос кажется чересчур интимным. Магичка
внимательно смотрит на него, ждёт, когда он заговорит. "А, к чёрту", -
проносится у эльфа в голове.
- Я же говорил тебе, что рос в борделе, неужели не запомнила?
Её взгляд неожиданно серьёзен.
- Я ведь спросила не про место, а про семью.
И он неожиданно - в первую очередь, для себя - рассказывает ей про то,
как его мать ушла из клана, про то, как она умерла, рожая его - жёстко
усмехается: "Моя первая жертва", - про бордель, в котором рос, про
Воронов. . Даже про перчатки.
Она слушает внимательно, не перебивает и Зевран вдруг снова чувствует себя. . Кем-то. Не никем.
Он многому мог её научить – и учил. Разбираться в ядах, создавать их
самой, отличать отравленное оружие от заколдованного, готовить
противоядия, находить болевые точки противника, если он подходит слишком
близко, вправлять суставы, разминать мыщцы, прятать оружие в складках
одежды, не позволять своему лицу и жестам выдавать истинные мысли. .
Эльфийке было интересно, она училась быстро и легко. Ей очень хотелось
вернуть услугу, но она не могла научить его ничему, хотя бы чуть-чуть
для него полезному. Поэтому Эш просто пыталась быть самой прилежной,
самой благодарной ученицей, а в перерывах творила для него смешные
иллюзии. А Зеврану неожиданно понравилось учить кого-то, открывать в
других то, чего они раньше не знали о себе. У магички, например,
оказались чудесные чуткие руки – самое то для карманника, и уникальная
память (типичная, впрочем, как он понял позже, для магов), способная
хранить в себе сотню ядов и противоядий со способами приготовления и
ингридиентами.
На привале по пути в Орзамарр Эш разбирает сумки, что-то откладывает на
продажу, что-то просто перекладывает, насчёт чего-то решает, что это
может пригодиться кому-нибудь из спутников. Зевран напевает песню,
сочинённую Лелианой, и откровенно любуется магичкой. Вдруг она поднимает
на него глаза, на мгновение замирает, поднимается и подходит к нему,
протягивает перчатки. Долийские, с тонкой вышивкой. Зевран не верит
своим глазам.
- Что это? Перчатки? Зачем мне перчатки?
- Они долийские, как у твоей матери, - объясняет ему Эш, словно ребёнку, - я хочу подарить их тебе.
Никогда ещё ему не дарили подарков. Он смущается, благодарит её.
А вечером, когда Алистер заходит в её палатку, ощущает что-то невнятное,
но очень неприятное. И только к утру понимает, что это зависть.
Зевран Аранай привык получать то, что хочет, - и к женщинам это
относилось больше, чем к чему-либо ещё. Обычно было достаточно пары слов
и улыбки, но в этот раз всё почему-то шло не так. Эш охотно
разговаривала с ним, доверяла ему прикрывать себя во время сражений,
смеялась его шуткам, но он почему-то не чувствовал, что опутывает её
своими чарами, скорее наоборот - она привязывала его к себе.
На Глубинные Тропы они отправились только вчетвером, оставив остальных в
таверне. Эш, Зевран, Стэн и вечно пьяный гном, который указывал им
путь. Алистер получил пару достаточно тяжёлых ранений и остался в
Орзамарре, на радость Зеврану, желавшему провести с магичкой вдвоём как
можно больше времени.
Чем глубже они спускались, тем становилось темнее, холоднее и. .
тревожнее. Зевран никогда в жизни ничего не боялся, но даже ему было
неспокойно и хотелось быстрее увидеть небо. Эш стала совсем молчаливой и
даже его шутки не вызывали ничего, кроме тени улыбки. На привале
отдыхали по двое - Стэн и Огрен на страже, Зев и Эш спят, и наоборот. На
деле же спать получалось только у Огрена, остальные дремали вполглаза.
Эльфийку даже в полудрёме мучили кошмары, она вскрикивала и прижималась к
нему. Зевран приобнимал её, пытаясь успокоить, не разбудив, гладил по
плечам. Он бы очень удивился, если бы увидел, сколько нежности в такие
моменты в его глазах.
Они несколько недель блуждали по Глубинным Тропам и заброшенным тейгам,
нашли Наковальню Пустоты и победили Каридина, но самым страшным
испытанием оказалась Матка. Эш была ошеломлена и испугана – Зевран
вообще впервые видел её ошеломлённой и испуганной. После той битвы она
подошла к нему и попросила пообещать. Что. Он. Никогда. Не позволит.
Этим. Тварям. Сделать. С ней. То же. Самое. Он пообещал. Себе ещё
раньше, чем ей.
В первую ночь, которую они провели под открытым небом, земля показалась
эльфу мягче перин всех весёлых домов, в которых он бывал.
Они спешили в Редклифф - эрл Эамон должен был знать, что союзники
найдены, что можно созывать Собрание Земель. Эш всё больше времени
проводила с Зевраном - они много разговаривали, но чаще молчали. Слова
не так уж и нужны тем, кто несколько недель провёл вместе на Глубинных
Тропах. Всё чаще эльф замечал ревнивые взгляды Алистера, и его это
неожиданно радовало.
В Редклиффе Серые Стражи долго разговаривали с Эамоном, а потом друг с другом.
Интуиция Зеврана ни к чёрту не годилась бы, если бы он не понял, что Стражи уже не вместе.
Дорога в Денерим была долгой, все вечера – одинаковыми. На привалах
Алистер всё больше был в палатке, или разговаривал с Лелианой, или
советовался с Винн, или играл с мабари. Эш сидела у костра, что-то
рисовала в пепле, смотрела в никуда. В один из таких вечеров эльф
решился.
- Т-ц-ц - поцокал языком, - у тебя усталый вид, моя дорогая. Знаешь, что могло бы тебе помочь?
Она даже не подняла на него взгляд.
- Лошадь?
- Тебе не кажется, что уже несколько поздно для лошади? У меня есть предложение получше.
Заинтересовалась, вопросительно улыбнулась.
- Какое же?
- Ты могла бы пройти в мою палатку и я бы сделал тебе антиванский массаж,
секреты которого известны лишь тому, кто вырос в борделе. Как тебе? -
интонации нужны бархатные, глаза из золотистых должны стать
действительно медовыми. Зевран знал толк в обольщении.
Магичка лукаво улыбается.
- Это, пожалуй, даже лучше, чем лошадь.
Прежде чем задёрнуть полог палатки, Зевран краем глаза замечает, как
Алистер подходит к костру, растерянно оглядывается. Эльф победно
улыбается.
Он уже делил постель с эльфийками, с магами тоже - с Серыми Стражами
никогда, и ему интересно: как это? И Эш его не разочаровывает. Она не
становится огнём под его руками - скорее талой водой. Но он даже не
успевает вволю насладиться нежностью, когда понимает, насколько ошибся.
Как он мог спутать талую воду с лириумом? Страсть сплетается с
мягкостью, она словно бы проникает к нему под кожу и взрывается в нём. И
это самое лучшее, что он когда-либо чувствовал.
После они остывают и молчат, не желая смазать послевкусие. Она снова
такая податливая в его руках, такая нежная. А потом она немного
рассеянно начинает поглаживать шрам от ожога, который оставило её
заклятие, и от её пальцев по телу словно разбегаются искры. И всё
повторяется снова. И теперь уже не он её учит – они учат друг друга.
Эльфы засыпают незадолго до рассвета, льняные волосы переплетаются с
каштановыми и в его голове проносится "лириум вызывает привыкание", а
когда Зевран просыпается, он сам про себя думает "вот удачливый ублюдок".
Разумеется, Винн не одобряет. Разумеется, Алистер подчёркнуто вежлив и
тактичен. Разумеется, Лелиана спрашивает, уверена ли Эш. Да только
Зеврану плевать на их мнение. Он знает: ей тоже.
Когда в переулках Денерима они встречают Тальесина, Зевран удивляется только тому, что этого так долго не происходило.
- Зев, все делают ошибки. Ты ещё можешь вернуться, мы что-нибудь
придумаем, - говорит человек, который был его напарником, а Зевран
слышит: "Я лгал тебе. Я предавал тебя"; и в его глазах вспыхивают
недобрые искры. Эш иронично спрашивает:
- Но для того, чтобы вернуться, нужно будет убить меня, не так ли?
Тальесин оценивающе смотрит, собирается ответить. Зевран внезапно вскидывается:
- Я не позволю этому случиться. Ты же знаешь.
Быстрый взгляд на неё, она чуть заметно кивает. Конечно, она знает, просто пытается поддразнить противника.
- Прости, старый друг, я выбрал свой путь. А тебе лучше было остаться в Антиве.
И это последнее, что эльф говорит ему перед тем, как отнять его жизнь. Бой утихает так же внезапно, как и начался.
В поместье он находит Эш в её комнатах. Сбивчиво благодарит её на
словах, потом долго и нежно - тем способом, к которому привык больше.
Они лежат на смятых простынях, её голова на его плече. Он любуется ей в
свете свечей, поглаживает шрам, который его клинок оставил ей под
ключицей, кажется, вечность назад, и неожиданно для себя говорит:
- Вороны мертвы, а значит я теперь и уйти смогу, если захочу.
- А ты захочешь? - он не знает, послышалось ли ему беспокойство в вопросе.
Мгновение он раздумывает и с ещё большим удивлением понимает, что нет. Не захочет.
- Всё зависит от тебя, мой Страж. - отвечает он спокойно. Может
показаться, что почти равнодушно. Но Эш лежит на его плече, а частота
ударов сердца наверняка его выдаёт, думает эльф.
Эш молчит. Долго. Потом говорит весело, даже насмешливо:
- Я очень расстроюсь, если ты уйдёшь.
". . тот не жил, кто никогда в твоих объятьях не был,
тот не жил, кто не был взят тобою в плен. . ", - невольно вспоминает эльф.
- Но мы ведь этого не допустим, верно? - усмехается он и целует её. Очень нежно.
Когда израненная Лелиана врывается в поместье и говорит, что Алистера и
Эш забрали люди Логейна, внутри Зеврана что-то обрывается. И он
понимает: всё.
Они с Винн идут освобождать Серых Стражей и по пути к Форту Драккон Винн
извиняется, что недооценила степень его преданности Эш. От этого эльфу
становится ещё хуже и он только огрызается на целительницу. Улыбка
возвращается на его лицо только тогда, когда он видит, что Эш жива,
цела. Со смехом бросает:
-Ты скучала, мой Страж?
Они возвращаются в поместье только к ночи. Она дрожит, когда ложится в
постель. Прильнув к нему, шепчет: "Я боялась", - запинается, - "боялась,
что ты не придёшь за мной". Он знает, что ей очень сложно было это
сказать. Он знает, что она говорит правду.
-За тобой я пойду даже к воротам Чёрного Града, - он целует её в лоб. Он говорит правду.
". . в твоих белёсых небесах - мое затмение,
мой приговор. . " - бьётся в его голове.
Прежде чем пуститься в погоню за работорговцами, магичка неожиданно
останавливает его, на мгновение прижимается всем телом – под
неодобряющими взглядами Винн и Алистера, - быстро шепчет:
- Береги себя.
Эльф удивлённо приподнимает брови. Она раздумывает пару секунд, потом спокойно и просто говорит:
- За мной идёт смерть. Она забирает всех, кто слишком близко. Поэтому будь осторожнее, я беспокоюсь за тебя.
Она говорит это спокойно, но Зевран Аранай был бы никудышным убийцей,
если бы не умел отличить истинные интонации от фальшивых. Он может
поставить сотню золотых, что она никому ещё не доверялась настолько. Он
может поставить две сотни золотых, что никто ещё настолько не доверялся
ему. Зевран смущённо кашлянул.
- Не волнуйся, сладкая, у наёмных убийц со смертью особые отношения. Она ещё долго меня не тронет.
Вернувшись из эльфинажа, Зевран понимает очень важную вещь. И идёт к Эш.
Протягивает ей золотую серьгу.
-Ты очень многое сделала для меня. . И я очень благодарен. И хочу
подарить тебе вот это. Это памятка с моего первого задания, я много лет
носил её с собой. . А теперь хочу, чтобы она была у тебя.
Эш поднимает брови:
-А в Антиве не решат, что мы поженились?
Чертовка. Зев улыбается:
-Надеюсь, что нет. Возьми её.
-Это знак симпатии?
Чёртова телепатка.
-Это. . в благодарность. Пожалуйста, возьми.
В её глазах безмятежное озеро.
-Я возьму, только если это будет что-нибудь значить.
Да чего она от него хочет, чёрт возьми?!
После этого разговора между ними появляется напряжение. Они больше не
спят вместе. Ему не хватает её рядом больше, чем он соглашается
признавать. И нежность, захлёстывающая его каждый раз, когда он просто
её видит, пугает его больше, чем он может себе представить.
Собрание Земель проходит, они отправляются в Редклифф, и в лагере она подходит к нему сама.
-Пойдем в палатку.
И он - он! - вдруг теряется, смущается, огрызается. Ему страшно.
Эта ведьма разрушает мир, который он строил для себя всю свою жизнь. Он
точно знает - любви нет. Но что он тогда чувствует, генлок побери?
Когда он уже совершенно запутывается и оказывается в окончательной панике, она подходит снова.
- Что с тобой происходит?
- Ты уверена, что хочешь об этом говорить? Я не хочу.
- А выглядишь так, как будто очень хочешь.
- Эш, это так сложно. Всё, что я знаю о мире, говорит мне, что я
ошибаюсь. Но я чувствую. . Что это уже не просто удовольствие. Что есть
что-то ещё.
Она закусывает губу, устремляет на него взгляд чертовски голубых глаз.
Тонуть бы в них - думает он, мимоходом вспоминая, что всегда считал этот
оборот до ужаса пошлым.
- Если тебе станет легче, мы можем это прекратить.
Она сказала это, не запнувшись, и голос не дрогнул. Какая сильная. Он хорошо её учил.
- Может, и станет. Но только если я точно буду уверен, что для нас нет ни одного, ни малейшего шанса, только тогда.
- Я не знаю, есть ли шанс. Но я знаю, что к тебе чувствую, Зев.
От неожиданности он пропускает вдох.
-Помнишь, я хотел подарить тебе серьгу? Я предлагаю тебе её ещё раз - как знак. . Симпатии.
Голубые глаза насмешливо щурятся:
- Ты что, делаешь мне предложение?
- Только если ты согласишься.
Она целует его - легко, едва прикоснувшись.
- Я возьму её.
- Прости, что я вёл себя как дурак. Теперь я справлюсь лучше, много
лучше, обещаю. - говорит он на выдохе, пока это ещё правда. И тут же
понимает, что поспешность ни к чему. Что всё, что он сказал, будет
правдой всегда.
Потом они всё-таки идут в палатку спать - но сначала он прокалывает ей
ухо, она шипит и ругается, не столько от боли, сколько для того, чтобы
он её пожалел, и он жалеет, а потом вдевает серьгу в ухо и смеётся:
- Ты красива, как никогда.
И палатка наполняется вздохами, и Эш снова превращается в лириум в его руках.
Позже, когда она уже спит, он обнимает её крепче, шепчет: Я твой.
И ему больше не страшно.
614 Прочтений • [Тот не жил, кто никогда не шёл к тебе (с). 2 часть] [10.05.2012] [Комментариев: 0]
Vova
