— А ты помнишь?. .
Шепчет она во тьме, прислонившись спиной к холодной тюремной решетке, и
чувствует его спину. Через грубую ткань дорожного плаща, через
кольчужные кольца, через шрамы на коже. Чувствует кровью. Здесь холодно,
так холодно, что сводит хрупкие кости, но дрожит Йован не из-за этого. Андерс снова сбежал…
Суллу убили…
Она слышит, как гулко и медленно бьётся его сердце: тук…тук…тук…Лили…Она
впитывает в себя это ровное биение, растворяясь в стенах подземной
тюрьмы эрла Эамона. Тук…тук…тук…Каллен…
— Нет. Напомни, пожалуйста...
— Какой же ты дурак, Йован.
Горькая усмешка никак не хочет превращаться в улыбку, да и губы
предательски дрожат. Они не справились. Она подбирает ноги, прижимая
колени к груди, обнимает их одной рукой. И хочется кричать, вопить,
лезть на скользкие стены, так или иначе, срываясь вниз. Девнет сошёл с ума…
А не это ли они делают всю свою жизнь? Рука шарит в темноте, пробирается
через железные прутья, чтобы поймать его пальцы. Сжать холодную, слабую
руку её Йована, не давая никаких обещаний. Чтобы вновь почувствовать
кровью, как тихо плачет душа, пойманная в клетку. Их покалеченная,
изнасилованная душа.
— А ты, как всегда, самая умная...
— Как…всегда…
Она должна была сделать это сама. Сколько их осталось, которые еще
помнят первые рисунки Андерса на страницах старых, как сама Башня,
фолиантах? Которые ещё помнят спятившего Баната, круглые сутки
дежурившего у склада, охраняя рваные чертежи от крыс? Чтобы жить вне
стен башни-тюрьмы, нужно иметь достаточно сил, умение жрать себе
подобных. Они просто оказались не готовы к свободе. Глупые, наивные дети
Круга…Взрослые дети, отказавшиеся взрослеть. Веррас стал малефикаром.
Брикам повесился перед Истязаниями
Эвду ищут до сих пор
Она медленно поворачивается, на миг, отпуская его руку, садится на
колени и крепко обнимает за плечи, обжигая холодным металлом грудь под
кольчугой и мантией. Она не плачет – нельзя плакать сейчас, не при нём.
Глупый Йован не должен думать, что она может из-за него плакать. Он
вообще не должен думать, что она может это делать. И она зарывается
носом в волосы малефикара, вдыхая едкий запах отчаянья и крови, яда,
которым он отравил Эамона.
— Беги… — шепчет она срывающимся голосом, грязными пальцами впиваясь в
складки его мантии, — Беги без оглядки, не останавливайся нигде надолго.
Я всё сделаю, Йован. Они – просто люди, они поверят и забудут тебя. А
потом…потом…Я сама найду тебя.
Она закрывает глаза и целует его в затылок. Её Йован. Маг. Отступник.
Малефикар. Брат. Они будут сильнее, друг для друга. Они всё переживут:
гражданскую войну, Мор, храмовников, церковь, Круг.
— Ты…видела море? Я всегда мечтал увидеть настоящее море. Думал, покажу его Лили, домик на берегу построим. Чем пахнет море?
— Не знаю. Я же никогда там не была. То есть…у моря.
И снова галдящая тишина. Тяжёлый топот рыцарских сапог над головами, крики прислуги и смех…Кто-то ещё умеет смеяться.
— Жаль. Побывай там, ладно, за меня. И, пожалуйста, найди Лили. Скажи ей…Скажи, что я не хотел, чтобы так получилось.
— Йован, пожалуйста…
— Когда-то у нас было время. Жаль, детство быстро проходит…Иногда я
думаю, что нам вообще не стоило рождаться. Что все мы – мертвецы от
рождения. А когда решаемся ожить, они убивают и наши тела. Убей меня,
Амелл. Сулла…Девнет…Веррас…Брикам…
Война уже началась. С первых каракуль Андерса, с первых криков Суллы, с экспериментов Верраса. А Йован не умеет быть воином. …Ульдред… — Мне жаль…
Шепот на грани немых движений губ. Мягкое, почти интимное, касание
мозолистых пальцев области сердца. Он не почувствует боли – убивать
оружием дело варваров, она сделает всё так, как надо. Как всегда. Ни
вскрика, ни шороха. Теперь можно плакать. Вцепиться в стальные прутья
пальцами и завыть, как подстреленная собака, причитать и трястись от
острого холода. Умереть вместе с ним, вместе со всеми. Их война
проиграна, потому что выигрывают только сильные. А сильные всегда хотят
жить. …Йован…
Vova
