Итак, свершилось. 6 июня 1944 г. передовые части американцев, англичан и канадцев вступили на землю Нормандии. Одновременно с выходом в море с баз в Великобритании армады боевых кораблей и "плавсредств" авиация союзников обрушила тысячи тонн бомб на позиции артиллерийских батарей, аэродромы, штабы, транспортные узлы противника, очертив район десантирования. Двумя часами ранее 2395 самолетов и 847 планеров забросили в немецкий тыл тысячи парашютистов. Французские силы сопротивления, координируя свои действия со штабом Эйзенхауэра, перерезали немцам проводную связь, расстроили энергоснабжение, прервали движение по железным и шоссейным дорогам. Немцы ожидали вторжения со дня на день. Но должных мер предосторожности командование не предпринимало. Хуже того, добыв сведения о времени и месте вторжения ("6 или 7 июня в районе Нормандия - Бретань"), разведка будто бы "упустила" доложить их по инстанции. Просто нерадивостью или расхлябанностью подобного не объяснить. Как следствие ни фельдмаршала Роммеля, ни большинства других военначальников не оказалось в критический момент на командных пунктах. Батальонным, полковым, дивизионным командирам оставалось заниматься самодеятельностью. Фельдмаршал Рундштедт раньше других узнал о воздушных десантах союзников в ночь с 5 на 6 июня и тотчас приказал двум танковым дивизиям резерва двинуться из района западнее Парижа к устью Сены. В шестом часу утра ставка верховного главнокомандования распорядилась остановить маневр, ибо, как говорилось в телеграмме, "пока трудно с уверенностью установить, где высадятся главные силы, и, кроме того, Гитлер еще не принял никакого решения", В 14. 20. того же дня последовало разрешение возобновить задуманную Рундштедтом переброску войск, но время для контрудара в момент наибольшей уязвимости десанта союзников было упущено. Американо-английская авиация безраздельно господствовала в воздухе, что крайне осложняло передислокацию днем крупных соединений вермахта. 6 июня союзные самолеты совершили 10535 вылетов, "Люфтваффе" - 319, из них лишь 12 в район десантирования. Немецкие ВМС полностью бездействовали. К исходу первого дня операции на французский берег было высажено 5 пехотных, 3 авиадесантных и одна бронетанковая дивизия США и Великобритании. Им в районе десантирования противостояли части одной танковой и трех пехотных дивизий немцев неполного состава и посредственной выучки. Для отражения морского десанта немецкая сторона располагала на участке побережья протяженностью в 75 км 2 батареями 150-мм орудий (всего 12 стволов), одной батареей полевой артиллерии (четыре 122-мм орудия) и одной батареей морской артиллерии (четыре 150-мм орудия). Инженерные работы по обустройству обороны были выполнены здесь на 18 % против плана. Районы, куда сбрасывались парашютисты и где садились планеры, были вне контроля немцев. Это позволило отчасти исправить изрядный брак, допущенный при выполнении боезаданий. В 101-й авиадесантной дивизии США лишь шестая часть приземлилась вблизи намеченных объектов захвата. Остальные 5400 человек - в 25-35 км поодаль. Примерно та же картина с 6-й британской воздушной дивизией и с планерами. При всех огрехах, в планировании и переводе планов на местность по количеству задействованных в операции военнослужащих, вооружений, транспортных и технических средств высадка союзников в Нормандии являлась крупнейшей из десантных операций, которые знала история. Лучше поздно, чем никогда. Военная фаза стратегической операции "Второй фронт", наконец, стартовала и... продолжилась - теперь уже в новом издании - ее долгоигравшая политическая составная. На нескольких страницах текста немыслимо спрессовать сценарии второго фронта, как они во множестве заходов препарировались политиками, военными и даже теоретиками по части стратегии. Одно, пожалуй, едва ли удастся оспорить. По рискованности ставок в ведшейся вокруг второго фронта игре, по, если угодно, коварству умыслов ряда ведущих актеров его, второго фронта, биография может быть отнесена к наиболее драматическим главам второй мировой войны. Сие документировала и высадка в Нормандии. Солдаты, матросы и офицеры шли в бой, не ведая того, что помимо схваток с открытым противником - германским нацизмом, их подрядили на конфронтацию с "потенциальным недругом", пока значившимся союзной державой, - с СССР. Это - не сгущение красок, не перехлест, не полемика. Это - констатация того непреложного факта, что 6 июня 1944 года пробил час операции с двойным дном. Парадная ипостась звалась "Оверлордом". А параллельно в глубокой тайне от Москвы пестовался план "Рэнкин", призванный увенчать многолетнюю интригу, что плели Черчилль и его единоверцы в администрации Рузвельта. С союзничеством она не имела ровным счетом ничего общего. Чтобы представить себе серьезность угроз, накликавшихся на мировое сообщество поборниками "высокой демократии", нам придется освежить в памяти некоторые обстоятельства и реалии. Только самые важные и при том сугубо тезисно. Без них было бы трудно понять слова-признание генерала Маршалла из его доклада 1945 г. "Победоносная война в Европе и на Тихом океане", а именно: "Ради справедливости следует сказать, что наша роль в предотвращении катастрофы в те дни не делает нам чести". Генерал имел в виду ситуацию 1942 года, когда "Германия и Япония, по его оценке, оказались настолько близки к завоеванию мирового господства, что мы до сих пор еще по-настоящему не осознали, сколь тонкой была нить, на которой висела судьба Объединенных Наций". Маршаллу вторил и в чем-то его конкретизировал Хэлл, госсекретарь правительства Рузвельта: "Мы всегда должны помнить, что своей героической борьбой против Германии русские, очевидно, спасли (западных) союзников от сепаратного мира. Такой мир унизил бы союзников и открыл двери для следующей тридцатилетней войны". Никому не придет в голову обвинять К. Хэлла и Дж. Маршалла в антиамериканизме или приписать им намерение принизить вклад США в победу антигитлеровской коалиции. С нашей стороны такого намерения тоже не было и нет. Тем весомее аргументы, приглашающие вникнуть в действия Лондона и Вашингтона на переломных этапах второй мировой войны, неадекватные императивам борьбы с агрессорами. Оставим без комментариев старания демократий столкнуть Германию и Японию с Советским Союзом, дабы таким образом разрядить экспансионистскую энергию Берлина и Токио, зарившихся на чужые богатства. Не станем вдаваться в детали "странной войны" 1939-1940 гг. , приглашавшей Гитлера оттачивать на примерах Дании и Норвегии, затем Бельгии, Голландии и Франции методику покорения поодиночке намеченных жертв. Заметим лишь, что ни Лондон, ни Вашингтон, ни Москва не спешили брать уроки у жизни. Возьмем за рога "развязывание Гитлером своей настоящей войны" (так характеризуется нападение Германии на СССР 22 июня 1941 г. в официозной немецкой монографии "Германский рейх и вторая мировая война"). Все ранее содеянное являлось прелюдией к "главному делу его, Гитлера, жизни" - завоеванию, колонизации и разграблению России, "сокращению на порядок численности славянского населения". "Восточный поход" мыслился нацистским предводителям как скоротечная одноактная драма с загодя прописанным финалом. Никаких альтернатив тотальному изничтожению Советского Союза гитлеровская программа не брала в расчет. Альтернативы, однако, предоставлялись демократиям - способствовать поражению СССР или по возможности затянуть во времени советско-германское противоборство? В том, что Советская Россия обречена, в Вашингтоне и Лондоне не сомневался почти никто. Расхождения в оценках касались в основном сроков схода нашей страны с мировой арены. По прогнозам одних , это должно было случиться в течение недели, "оптимисты" отводили на заклание "русского колосса" максимум три месяца. Вопрос о том, что могли бы сделать западные демократии для предотвращения подобной развязки, как-то не возникал. Демонстрации "морального эффекта товарищества" (Черчилль) не в счет. Деловой нагрузки они не несли - в июле 1941 г. в Лондон прибыла советская военная делегация во главе с генералом Ф. Голиковым. Форин Офис выдал начальникам британских штабов, принимавших гостей из России, рекомендацию - показывать "внешнее сердечное обхождение с русскими... Для создания атмосферы дружелюбия нам следует, не жалея себя, развлекать членов миссии-. . ". И от обмена мнениями по сути проблем уклоняться. В своем кругу английские правители откровенничали, что их стратегическим воззрениям отвечало бы, если бы немцы завязли в России как можно глубже, для чего им надо было бы забраться на восток как можно дальше, "Если Германия глубоко завязнет в России, - читаем мы в документе, подготовленном имперским генштабом в конце июля 1941 г. к англо-американскому совещанию у Ньюфаундленда, - то откроются благоприятные шансы для сохранения (британских) позиций на Среднем Востоке". Во истину, в исполнении Черчилля и его сподвижников вражда могла приобретать почти дружественные оттенки, а дружба - весьма враждебные. По сходной спирали вилась мысль в Вашингтоне. Чиновники госдепартамента, и не они одни, потели над головоломкой - как обеспечить продолжение Россией сопротивления нацистскому нашествию без советской власти. Снова вспомнили о А. Керенском - не подсобит ли он вместе с другими эмигрантами, осевшими после 1917-1920 гг. в Соединенных Штатах? Короче, политические, идейные, социальные театры разнились от театров военных действий. Здесь тоже имелись свои вторые, третьи и т. д. фронты и множество боев за линиями, прочерченными на картах или в сознании власть предержащих. Можно выразиться иначе - спутником официальной политики Запада выступала теневая политика, причем, одна подчас исключала другую. Это объясняет, почему вторая мировая война так и осталась в практике ее участников сводом национальных войн, сгруппированных в коалиции по признакам относительной близости актуальных интересов. Ни на одном этапе войны не существовало даже полнокровного американо-английского союза, не говоря уже о союзе советско-американском. Сетовать по поводу потребительского подхода англосаксов к чужим интересам и их исконной русофобии можно, сколько душа запросит. По трезвому расчету, однако, летом 1941 г. руководители США и Великобритании обязаны были спрашивать себя, как действовать на случай установления германского контроля над промышленными и природными ресурсами СССР. Ведь при таком обороте событий Германия сравнялась бы по потенциалу с демократиями. Худо другое - логика оппортунизма загоняла Лондон и Вашингтон в порочный круг двойных и тройных стандартов, и тогда война на два фронта отстояла на полшага от того, чтобы переродиться в переговоры на два фронта. Официально Сталин поставил вопрос об организации второго фронта в борьбе с германским агрессором в послании Черчиллю 18 июля 1941 года. Реакция Лондона и Вашингтона оказалась весьма прохладной. На встрече 9-12 августа 1941 г. Рузвельт и Черчилль темы второго фронта не касались. В Атлантической хартии, дифирамбы которой слышатся поныне, нет ни слова о нападении Германии на СССР, как и о войне Японии против Китая. Вопреки если не букве, то духу советско-британского соглашения от 12 июля 1941 г. , англичане не предлагали предварительно обговорить "принципы" хартии с Москвой. В этом, а также в заявке англосаксов на "управление миром до становления лучшего порядка" А. Кильгрубер и другие исследователи усматривают третирование советских интересов. Провозглашавшаяся цель - "окончательное уничтожение нацистской тирании" в сочетании с позывом урезонивания не единственно Японии (отказ от "дальнейшей агрессии", только не силовая экспансия) отдавала привкусом "умиротворения", в чем-то перекликалась с философией очищения обоих империалистических хищников от крайностей при сохранении их первозданной сущности. Атлантическая хартия была опубликована 12 августа 1941 г. , Советский Союз выразил "согласие с основными принципами декларации" 24 сентября, предпослав своему согласию оценку положения и задач, вытекающих из войны с гитлеровской Германией, в том числе при определении устройства послевоенного мира. Перед этим в послании Черчиллю Сталин вернулся к теме взаимодействия союзных держав в войне против третьего рейха. "Если создание второго фронта на Западе, - писал советский лидер, - в данный момент, по мнению английского правительства, представляется невозможным, то, может быть, можно было бы найти другое средство активной военной помощи Советскому Союзу против общего врага? Мне кажется, что Англия могла бы без риска высадить 25-30 дивизий в Архангельске или перевести их через Иран в южные районы СССР для военного сотрудничества с советскими войсками на территории СССР по примеру того, как это имело место в прошлую войну во Франции. Это была бы большая помощь. Мне кажется, что такая помощь была бы серьезным ударом по гитлеровской агрессии". Британский премьер с порога отверг это предложение как "абсурд" и "сущую бессмыслицу". С какой стати связывать свою судьбу или хотя бы престиж со страной, которую в мыслях своих демократы обрекли на погибель? Помогать Советскому Союзу исключительно и пока это помощь самим себе, причем, наименее обременительная. "Никто, - отмечали видные историки Дж. Батлер и Дж. Гуайер, - не хотел терять ценные военные материалы в хаосе рушившегося русского фронта, тогда как эти материалы могли быть тут же использованы в любом другом месте". А тут Сталин затребовал еще братства по оружию не на словах, а на поле брани. Нет, от сей напасти англичан увольте. Им импонировала "стратегия непрямых действий", позволявшая в ее совершенном исполнении достигать цели "без сражений". Даже предложения Москвы вывести из строя главный центр нефтеснабжения рейха - румынские промыслы в Плоешти (для этого в распоряжение британских бомбардировщиков отдавались аэродромы в Крыму) или никелевые рудники в районе Петсамо, примыкавшего к Кольскому полуострову, не возбудили у Черчилля интереса. Воображение премьера больше занимали политические маневры. К тому же затрагивался институт собственности - нефть. Плоешти принадлежала англичанам, а никель Петсамо -канадцам. О политических маневрах чуть подробней. В советско-британском соглашении от 12 июля 1941 г, о совместных действиях в войне против Германии стороны обязались (статья 2) "в продолжение этой войны... не вести переговоров, не заключать перемирия или мирного договора, кроме как с обоюдного согласия". Но вот, 21 августа 1941 г. президент Рузвельт, информируя конгресс об итогах Атлантической конференции, назвал Германию "главным агрессором современности" и отверг возможность компромиссного мира с нею. Такой мир, по словам Рузвельта, дал бы Германии преимущества, коими она не преминула бы воспользоваться для установления контроля над Европой, Азией и Америкой. С чего это президент заговорил о "компромиссном мире"? Он отвечал критикам у себя дома типа Гувера, Тафта, Дж. Даллеса, Фиша, громко требовавших отвернуться от России и пойти на мировую с Гитлером, Вместе с тем Рузвельт предостерегал "умиротворителей", оживившихся в Англии, чтобы те не вздумали интриговать за спиной Вашингтона. В сентябре-октябре 1941 г. Черчилль тоже не был свободен от крена к сделке с нацистской Германией. В любом случае, к сепаратной по отношению к СССР. Накануне визита А. Идена в Москву (декабрь 1941 г. ) он повел дело к тому, чтобы подразжижить обязательство не заключать с Германией сепаратного мира. Премьер аргументировал это так: "Мы сделали публичное заявление о том, что не будем вести переговоры с Гитлером или нацистским режимом, но... мы пошли бы слишком далеко, если бы заявили, что не будем вести переговоров с Германией, взятой под контроль ее армией. Невозможно предсказать, какое по форме правительство может оказаться в Германии тогда, когда ее сопротивление будет ослаблено и она захочет вести переговоры". Только ли тяжелейшее положение Советского Союза в октябре 1941 г. вызвало прилив в Лондоне панических настроений? Или сыграли свою роль ожидания открытия второго фронта - Японией против СССР? 15 октября 1941 г. Рузвельт писал Черчиллю; "Я думаю, что они (японцы) направляются на север, ввиду этого Вам и мне обеспечена двухмесячная передышка на Дальнем Востоке". 16 октября начальник штаба ВМС США адмирал Старк ориентировал командующего тихоокеанским флотом Киммела, что "наиболее вероятна война между Японией и Россией". Перл-Харбор был на носу. Или до слуха Черчилля дошли сведения о назревавшем крахе доктрины, с которой германский империализм ринулся в мировую (не европейскую) войну и с успешным претворением которой в сериал эскалирующих агрессий связывал все расчеты. Запасными вариантами войны на выигрыш рейх не располагал. Министр вооружений и боеприпасов Тодт доложил 29 ноября 1941 г. Гитлеру, что добиться окончания войны в пользу Германии можно только политическим путем. В 1945 г. генерал Йодль на допросах показал, что Гитлер "раньше любого человека на свете чувствовал и знал: война проиграна"; "после катастрофы, разразившейся зимой 1941/42 гг. , он отдавал себе отчет в том, что... с этого кульминационного момента... победы быть не может". Какие комбинации в данном контексте роились в голове британского премьера? Это узнают потомки. По косвенным сведениям, они перекликались с записью (декабрь 1941 г. ) в дневнике заместителя госсекретаря США А. Берле, координатора деятельности спецслужб: "... поражение Германии превратит Россию в единственную значимую силу на континенте, и этой позицией она в полной мере воспользуется". Близился час камни собирать и, среди прочего, форсировать проект "Георг" - утвержденный Рузвельтом 14 августа 1941 г. директиву Доновану, руководителю управления стратегических служб, готовить устранение Гитлера. Не будем упрощать - устранение Гитлера не отождествлялось с окончанием войны на условиях, согласованных с СССР. Фраза - "Германия, взятая под контроль ее армией", - не оговорка Черчилля. Премьер примеривал в кругу доверенных лиц программу, которую станет, насколько от него зависело, навязывать американцам, понятно, за нашей спиной, пока в Европе не смолкнут орудия. Да, по упрямству и бульдожьей хватке джентльмену из рода Мальборо сыщется мало равных. Раздражение Черчилля Сталиным (6 ноября 1941 г. он вынес тему второго фронта на суд общественности) и сходом развития с прочерченной в его наметках колеи дало себя знать в телеграмме премьера Идену. Министру иностранных дел категорически воспрещалось что-либо обещать Москве. Никаких посулов. Ливийская пустыня, - писал Черчилль, - "это наш второй фронт". Заглянем в статистические святцы. В пустыне утюжили друг друга 6 дивизий плюс 3 бригады резерва на британской стороне и 3 немецких и 7 условно боеготовых итальянских дивизий. Общим счетом около 100 тысяч солдат и офицеров. По крупному помогли советскому народу выстоять в роковом 1941 г. единственно партизаны Тито. Югославы сковывали до 20 немецких дивизий, которые в иных условиях могли бы тогда оказаться под Москвой и Ленинградом. Декабрь 1941 г. оказался до предела насыщен событиями всемирно-исторического масштаба. Япония не поддалась соблазну воспользоваться уязвимостью Советского Союза, 7 декабря ее предводители пошли ва-банк против избалованных милостями природы и судьбы Соединенных Штатов Америки, а заодно и пристегнутой к ним Великобритании. 11 декабря Германия и Италия объявили войну США. На следующий день военными противниками Вашингтона назовут себя Венгрия, Румыния и Болгария. Победа Красной Армии под Москвой подвела промежуточный итог всей мировой войне. Цепь блицкригов, коими нацисты вознамерились опутать глобус, оборвалась. Начиналась следующая - затяжная и изнурительная война. Она требовала как от агрессоров, так и их противников качественно новых решений. Противники Германии, Японии и Италии образовали "великую коалицию союзников", получившую с легкой руки Рузвельта наименование "Объединенные Нации". Понятие антигитлеровская коалиция означало, что европейский театр военных действий считался формально приоритетным, а Германия, по признанию Рузвельта и Черчилля, - "главной в фашистском блоке". Как и каким содержанием наполнялось декларированное руководителями США и Великобритании союзничество между собой и с СССР суть другой вопрос. Истеблишмент Соединенных Штатов и Соединенного Королевства, конечно же, не был единым миром мазан. Черчиллю оппонировали Идеи, Бивербрук, Ллойд Джордж, Криппс, обвинявшие премьера в стремлении "иметь от сотрудничества (с СССР) одни лишь выгоды, ничего не давая взамен". В Вашингтоне, очищенного от идеологической предвзятости по отношению к Советскому Союзу подхода, добивались, пусть не без оговорок, Гопкинс, бывший посол США в Москве Девис, военный министр Стимсон. На последнего, похоже, производили впечатление деловые выкладки военных экспертов, предпочитавших политическим химерам выверенные факты. Взглядам американцев на перипетии 1941-1943 гг. стоит уделить минуту-другую. Политики США еще стригли купоны со статуса нейтрала, а армейская разведка и группа планирования Пентагона привлекали летом 1941 г. внимание администрации к пользе открытия второго сухопутного фронта в Европе в момент, когда главные силы Германии были скованы на советском фронте. Судя по переписке Рузвельта, Маршалла и Макартура, ближе к весне 1942 г. взвешивалась возможность отправки на территории СССР американских боевых частей для участия в операциях против немцев. В конечном счете, однако, "было признано нецелесообразным оказывать Советскому Союзу достаточную непосредственную помощь". Где отгадка нескончаемых шатаний Вашингтона? Предоставим слово самим американцам. Начальник оперативного управления штаба армии генерал Джероу писал 5 августа 1941 г. : "Сначала мы должны разработать стратегический план разгрома наших потенциальных противников, а потом уже определить главные военные соединения - воздушные, морские, сухопутные, необходимые для выполнения стратегической операции". Нельзя победить, предупреждал генерал, "простым наращиванием выпуска промышленной продукции". Как можно убедиться, эта мысль - сначала четкая стратегическая концепция и вытекающая из нее программа военных и прочих действий присутствовала в американских штабных документах разного уровня вплоть до весны 1945 г. Курьез? Нет, печальная действительность, безмерно затянувшая трагедию второй мировой войны. Итак, с начала 1942 г. не одни военные, но и американские политики занимались прикидками - открывать ли второй фронт в Европе или позволять зреть гигантской битве на Востоке со стороны? 16 февраля 1942 г. управление планирования штаба армии возглавил генерал Д. Эйзенхауэр. Он считал недопустимым "разбрасывать наши (США) ресурсы по всему земному шару и, что еще хуже, непроизводительно тратить время". Генерал и другие видные военачальники полагали, что побережье Франции может быть успешно атаковано и что это необходимо делать без проволочек. 28 февраля 1942 Эйзенхауэр представил начальнику штаба армии Дж. Маршаллу, де-факто главному военному советнику президента Рузвельта, доклад, в котором рекомендовалось размежевать военную и политическую стратегию. В ключевом пункте "б" доклада подчеркивалась необходимость "немедленных и конкретных действий" в поддержку СССР, во-первых, в виде "прямой помощи по ленд-лизу" и, во-вторых, путем "скорейшего начала операций, которые отвлекут с русского фронта значительное количество наземных войск и воздушных сил германской армии". "План, - говорилось в докладе, - должен быть разработан немедленно и во всех деталях. Масштабы действий должны быть достаточно широкими, чтобы с середины мая мы могли сковывать все большее количество германской авиации, а к концу лета - все большее количество германских наземных войск". Вопреки стараниям "скептиков" пробудить у Рузвельта недоверие к соображениям Эйзенхауэра, президент "в основном" солидаризовался с аргументами поборников второго фронта. Ему импонировал, в частности, новый документ управления планирования, вошедший в летопись эволюции американского военного мышления под названием "меморандум Эйзенхауэра от 25 марта" (план высадки союзников между Кале и Гавром). Генерал акцентировал важность внесения ясности в вопрос, "на каком театре военных действий должно развернуться первое крупное наступление Соединенных Штатов". Без этого нельзя рационально планировать военное производство, обучать армию и развертывать ее. "Главной целью нашего первого большого наступления, - заключал Эйзенхауэр, - должна быть Германия, которую нужно атаковать на Западе". Для проведения этой операции имелись в наличии соответствующая структура, резервы и ресурсы, возможность мобилизовать нужное количество и десантных средств. Или нападение на Германию, когда вермахт застрял на советском фронте, или "повернуться спиной к Восточной Атлантике и как можно скорее направить все наши силы против Японии" - иного, по мнению Эйзенхауэра, не было дано. "Меморандум Эйзенхауэра" стал предметом совещания в Белом доме. Маршаллу и Стимсону было поручено срочно подготовить развернутые предложения. 1 апреля 1942 г. "схематический план вторжения" был доложен президенту и одобрен им. В документе отмечалось, что Северо-Западная Европа - "единственное место, где в ближайшем будущем союзные государства смогут подготовить и осуществить мощное наступление". Но в отличие от "меморандума Эйзенхауэра" начало операции откладывалось на год - "после 1 апреля 1943 г. " и при оговорках, что СССР будет продолжать сковывать основную массу германских вооруженных сил, а что общая численность войск Германии, Италии, Японии и их сателлитов останется примерно на уровне апреля 1942 г. Мистерии второго фронта только зачинались. Пока существенней другое. "Меморандум Эйзенхауэра" и "схематический план" Маршалла свидетельствуют, что в советских доводах в пользу организации второго фронта в 1942 г. не было ничего надуманного, замкнутого только на потребности СССР. Проведение широкого наступления против Германии с запада диктовалось логикой войны, а не одной ситуацией на Восточном фронте. Интенсивность военных действий на советско-германском фронте и обустроенность Британских островов в качестве базы накопления и развертывания сил позволяли решать боевые задачи вторжения с высокой степенью надежности. Технические трудности высадки морского десанта считались американскими экспертами вполне преодолимыми, а степень прикрытия с воздуха и моря - оптимальной. Наконец, Германия в 1942 г. еще не приступила к тотальной мобилизации, фортификационные работы вдоль Атлантического побережья находились в плачевном состоянии. Короче, не иссякающие потуги переиначить историю, изобразить дело так, будто искреннее желание союзников высадитъся на Севере Франции в 1942 или 1943 г. разбилось о некие объективные препятствия, не выдерживают элементарного сопоставления со штабными документами американского происхождения. Препятствия восседали в военном кабинете Великобритании. И ведущим в этой когорте саботажников второго фронта выступал У. Черчилль. Не по мотивам плохой погоды и неоправданного, с английского угла зрения, риска, но по убеждению, из принципа. Примем к сведению еще пару обстоятельств. Варианты высадки на континент, что прорабатывали в 1941-1942 гг. военные США, призваны были ослабить давление немцев на Советский Союз, осложнить переброску на Восток все новых дивизий и маршевого пополнения, если бы даже не удалось заставить Гитлера для отражения угроз с Запада снять несколько сухопутных соединений вермахта и ВВС с советского фронта. Об эффективном, разделении с Красной Армией усилий в борьбе с общим врагом не помышляли. Тем не менее определенный навар от такого взаимодействия, наряду с важными для СССР поставками по ленд-лизу, можно было бы ожидать. Когда же Рузвельт пошел под нажимом Черчилля на попятную и дезавуировал данное им советской стороне "твердое" обещание открыть в Европе второй фронт в 1942 г. ? Тема высадки на континент была закрыта также в 1943 г. , и, что принципиально важно, - списанной со счета оказалась сама идея вспомоществления союзному СССР, координирования с ним усилий на ТВД и политических планов на основе баланса законных интересов. Эксперты США знали и предупреждали своего президента, что операция "Торч" (взятие под контроль Северной Африки) "не побудит немцев перебросить с русского фронта ни одного немецкого солдата, танка или самолета". Эйзенхауэр назвал день принятия Рузвельтом решения высадиться в Сев. Африке "самым мрачным днем в истории". Реалии обстояли хуже некуда. Пока "Торч" ("факел" по-русски) тлел, немецкое командование перебросило на Восточный фронт 36 дивизий, в том числе 6 танковых. Вместе с тем под нужды "Торча" были на половину урезаны поставки материалов и вооружений СССР по ленд-лизу. Плохо быть просителем. Всегда плохо - в годину войны в особенности. Вспомним слова Маршалла о сверхтонкой нити, на которой висела в 1942 г. судьба Объединенных Наций. А Черчилль держал себя так, словно приберег для Альбиона запасной выход. По ходу битвы за Сталинград и Северный Кавказ он настраивался на худшее. Если в разгар наступления вермахта на Москву в 1941 г. британские службы вынашивали планы диверсий против советских военных и промышленных объектов, чтобы они не попали невредимыми к немцам, то осенью 1942 г. на готове были коммандос, имевшие заданием запалить Бакинские нефтяные промыслы. Плоешти жаль было тронуть, а Баку пусть горит ярким пламенем. А как прикажете толковать следующий сюжет? В секретном докладе Докована (УСС) указывалось на возможность нападения Японии на СССР "до конца лета" (1942 г. ). Управление рекомендовало дождаться этого поворота событий, прежде чем решать вопрос о военной помощи Москве. В донесении советской разведки (13 июля 1942 г. ) говорилось: "У американцев и англичан имеется полная уверенность, что японцы нападут на СССР этим летом или, в крайнем случае осенью. На этом предположении базируются все стратегические планы американцев и англичан на Дальнем Востоке". Не только на Дальнем. Так-то. Под Сталинградом война достигла распутья не для одних Японии и Турции, изготовившихся напасть на СССР, но также для США и Великобритании. Где-то с августа - начала сентября 1942 г. Вашингтон и Лондон настраивались на политическую и военную калькуляцию без Восточного фронта. Вновь советский солдат подвел, о котором Черчилль в меморандуме членам своего военного кабинета писал 21 октября 1942 г. , что тот угрожает независимости и культуре европейских народов "варварством". Премьер выступал против допуска СССР, а также Китая к послевоенному переустройству мира. И это за месяц до наступления Красной Армии под Сталинградом. План Маршалла - Стимсона, бравший прицел на открытие второго фронта "после 1 апреля 1943 года", допускал "досрочную", мини-высадку в 1942 г. , (а) если Восточный фронт будет полностью разваливаться, или (б) если Германия погрузится в кризис. После Сталинграда вы не обнаружите в союзнических документах ни намека на готовность перенять часть бремени, выпавшего на долю советского народа. Наших заклятых друзей донимали лишь заботы: как бы не проморгать момент истины, когда третий рейх пойдет ко дну, как "воспрепятствовать большевизации Европы", как деградировать подвиг советского народа в пиррову победу? Отталкиваясь именно от этих посылок, заявил Черчилль министру иностранных дел Турции в январе 1943 г. , он строит свои планы, а тем временем, приметил турок, натравливает другие страны на борьбу между собой до полного истощения каждого из них. С конца 1942 г. , не позже, вторжение союзников во Францию впало в зависимость от степени ослабления Германии, от размывания нацистского режима и его институтов изнутри. В администрации Рузвельта этой мысли настойчиво держался Донован, ему ассистировали Хэлл и сотоварищи (Ачесон, Боуман, Пазвольски и сотрудники военного министерства, назначенные заседать в правительственном комитете по послевоенной политике). Ограничимся парой выдержек из стенограммы заседаний этого комитета: "СССР станет главным конкурентом интересам США; его надо задержать как можно дальше на востоке; модели обращения с Германией должны подчиняться главной задаче -ограничению советского влияния в Европе; Германия может рассматриваться как естественный союзник США и Англии, ее чрезмерное ослабление не выгодно. Военные выражались без витийств: после войны придется "привести в движение небо и землю", чтобы превратить Германию в союзника Соединенных Штатов. Добавим - дискуссии велись не за стойкой в пивном баре. Каждый выступал в официальном качестве. На календаре значился январь 1943 г. Паулюс еще не сдался в Сталинграде. Донован всячески отговаривал Рузвельта от организации второго фронта в 1942 г. и способствовал появлению на свет "Торча". В ноябре 1942 г. в Берн был направлен резидент УСС А. Даллес. Ему вменялась задача, "используя связи с Канарисом и "черной капеллой", информировать Вашингтон о развитии дел в основных центрах германской власти и в столицах немецких союзников". Сбором сведений его миссия не ограничивалась. Надлежало воздействовать на стряхнувших в конце 1942 г. дрему оппонентов Гитлера, направляя их активность в нужное Вашингтону русло. Нельзя было допустить, чтобы под влиянием сталинградской катастрофы немцы впали в прострацию. Самое скверное, с точки зрения Запада, если бы они сникли перед СССР, и вермахт сдался на милость Красной Армии. Брожение среди военных надо было умерить. "До тех пор, пока англосаксы не стали континентальной силой, не следовало принимать никаких решений насчет Европы,- писал германский социал-демократ Хенк, не чуждый американскому разведывательному сообществу человек; он участвовал во встрече, рекомендовавшей повременить с покушением на главу нацистского рейха. - В военной обстановке конца 1942 г. свержение Гитлера было бы равнозначно продвижению Востока, Европа оказалась бы неподготовленной к внезапному миру, - на эту часть земного шара обрушились бы чудовищные неразрешенные проблемы. Это означало: о покушении на Гитлера можно будет говорить только после удавшегося вторжения американцев и англичан". Версия Хенка и доступные нам факты согласуются. США и Великобритания не спешили гасить военный пожар в Европе ни в 1942, ни в 1943 году, хотя победы Красной Армии создали для этого все предпосылки. Разумеется, конечной целью их доктрин был мир, но сотворенный отнюдь не социальными изгоями, а подогнанный под лекало жрецов от демократии. Ни Рузвельт, ни Черчилль не отрицали, что Германию можно было добить, раз упустили шанс в 1942 г. , то в 1943 г. - безусловно. Заглянем в совместное послание президента и премьера об итогах их конференции в Касабланке, направленное Сталину 26 января 1943 г. Москве давались заверения, что в ближайшие девять месяцев союзники будут готовы осуществить операции, которые "вместе с мощным (советским) наступлением могут наверное заставить Германию встать на колени". "Правильная стратегия для нас состоит в том, -вещали демократы, - чтобы сосредоточить свои силы на задаче поражения Германии с целью одержания скорой и решающей победы на Европейском театре" в 1943 г. "Наше основное желание состоит в том, чтобы отвлечь германские сухопутные и военно-воздушные силы с русского фронта и направить в Россию максимальный поток снабжения". Что ни тезис, что ни строка в послании - все неправда. В переписке глав трех держав, по ходу войны не встречалось другого подобного концентрата дезинформации на двух листах печатного текста. Первое. Форсирование Ла-Манша откладывалось на весну 1944 г. или "позже". Второе. Имелось в виду не отвлечение германских сил с Восточного фронта, а "превращение в успешные операции" "признаков слабости держав "оси" (заметьте - не обязательно Германии). Третье. Обещанный "максимальный поток снабжения" тут же измельчал до размеров ручейка. Под предлогом накапливания немецкого линейного флота в Нарвике прерывались с марта до сентября поставки по ленд-лизу через северные порты СССР. Опять вышла наружу некая закономерность; накануне и в момент наиболее крупноформатных операций Германии на Восточном фронте шли резко на убыль объемы военных грузов, направлявшихся из США и Англии в Советский Союз по самому эффективному маршруту на Мурманск и Архангельск. Простор для догадок, не укрепляющих веру в союзников. Накануне битвы на Курской дуге, невиданной по сосредоточению огневых средств, военной техники и людей в шинелях - на обеих сторонах в сражение было вовлечено более 4 млн. солдат и офицеров, до 13 тыс. танков и почти 12 тыс. самолетов, свыше 70 тыс. орудий и минометов - Гитлер мог с ухмылкой потирать руки. Да, нацистская стратегия блицкригов была бита Красной Армией. Но из-за отказа англичан, которым подыгрывали американцы, координировать действия с СССР, Гитлеру дозволялось и дальше извлекать капитал из возможности скапливать силы для нанесения ударов по своему выбору. В Вашингтоне и Лондоне знали о приготовлениях немцев как к захвату Северного Кавказа и выходу на Волгу в 1942 г. , так и к операции "Цитадель" в 1943 г. Знали и выжидали. Не удосужились даже поделиться информацией на сей счет с советским союзником. Руководству СССР регулярно докладывались разведсводки о тайных контактах немецкой оппозиции, эмиссаров Канариса, Риббентропа, Розенберга, Гиммлера и пр. с власть имущими в Альбионе и за океаном. Не кружева плели. Было над чем задуматься. Пока Сталин отозвал и затем сменил советских послов в Вашингтоне и Лондоне. УСС расценивало ситуацию в отношениях СССР с западными державами как "кризис". Ведомство Донована не далеко отстояло от истины, не сводя суть кризиса к дипломатическим заморозкам. С утратой стратегической инициативы под Сталинградом, откатившись с переломанным хребтом с Курской дуги, Германия была обречена. Кто вынесет и исполнит приговор? Советский Союз, доказавший способность без секундантов решать военные теоремы любой сложности? Или вершить суд станут три державы совместно? Или немцам удастся явиться с повинной к США и Великобритании, сдаться на их милость? Только как сдасться в отсутствие американо-британских войск на континенте? Эта тема затрагивалась в процессе визита Идена в Вашингтон (март 1943 г. ). Рузвельт заявил, что США будут "настаивать на полной капитуляции (немцев) без каких-либо обязательств в отношении того, что мы (американцы) должны или не должны делать после заключения перемирия". Из сказанного следовало, что Вашингтон не станет считать себя связанным никаким актом, который регулировал бы окончание войны, допустим, между Германией и СССР, без заранее данного на то добро американцев. Так раскрывался подтекст требования безоговорочной капитуляции, как его огласил президент США 25 января 1943 г. , за неделю до пленения Паулюса в Сталинграде. Ближайший пример обращения с Италией показал, что на себя подобное прочтение западные державы не распространяли. Похоже, возмущение советских руководителей поведением союзников не ограничилось бы отзывом советских послов из Вашингтона и Лондона, поступи тогда к Сталину информация о проработке летом 1943 г. спецслужбами и штабами США и Великобритании моделей сговора с нацистским генералитетом для совместных действий против "русских". О чем речь? Курская эпопея еще продолжалась, когда в Квебек съехались Рузвельт, Черчилль, их ближайшие советники, начальники штабов. В повестке дня, если без обиняков, - судьба антигитлеровской коалиции. Из параграфа 9 протокола "Военные соображения в отношениях с Россией", который велся на заседании объединенного американо-британского штаба 20 августа 1943 г. , мы узнаем, что адмиралы Леги и Кинг, генералы Маршалл и Арнольд обсуждали вместе с генералом Бруком, адмиралом Паундом и главным маршалом авиации Порталом вопрос - "не помогут ли немцы" вступлению войск западных держав на территорию Германии, "чтобы дать отпор русским". На чем сошлись? Архивы на замке. Но, заглянув в меморандум Донована от 20 августа 1943 г. (какое совпадение в датах!) и приложенное к нему экспозе УСС "Стратегия и политика: могут ли Америка и Россия сотрудничать?", нетрудно вычислить координаты намечавшегося нового курса. Во-первых, принималось как данность, что после провала "Цитадели" СССР может "преимущественно собственными усилиями победить Германию, а затем играть главную роль в переустройстве Германии и Европы". Тем не менее, у советской стороны не иссяк интерес к сотрудничеству с западными державами. Во-вторых, открытие второго фронта является "одним из неизбежных элементов всякой политики компромисса с Советским Союзом" и вместе с тем катализатором перегруппировки сил в выгодном Западу ракурсе внутри Германии. В-третьих, альтернатива - "поворот нацистской или юнкерской Германии против России", то есть "всей мощи все еще сильной Германии (а это значит: Германии, управляемой нацистами или генералами)", как "единственный способ победить Советский Союз только силой". Продолжение следует...
Vova
