Все мысли, которые могут прийти в голову при чтении данного текста, являются объектом авторского права. Их нелицензированное обдумывание запрещается.
Виктор Пелевин
Творческий зуд — страшная штука. Особенно, когда он начинается в самый разгар кризиса среднего возраста. Находясь в таком состоянии, очень сложно определить, где заканчиваются подлинные желания и начинаются панические метания в попытках наполнить жизнь новым смыслом. Кто-то бежит от рутины в экстремальный спорт — начинает заниматься альпинизмом, прыжками с парашютом, преодолением бурных рек на байдарке... вариантов множество, и все как один опасны для жизни. Кто-то грезит о домике за городом — он просто необходим, чтобы вдали от повседневной суеты лениво размышлять о тщете всего сущего.
Я же захотел стать писателем.
Не буду кривить душой — такие мысли посещали меня и раньше. Почти каждый время от времени позволяет себе помечтать немного о славе, но потом трясёт головой, словно отгоняя наваждение — и снова погружается в дела насущные. Однако, как бы я ни дёргался и чем бы ни тряс, острое желание создать Эпохальный Роман не пропадало.
«Валерьянки выпить, что ли?» — с тоской подумал я, хотя уже понимал, что медицина тут бессильна.
Воображение ехидно хихикало и подсовывало один захватывающий сюжет за другим. Хотелось немедленно записать их и бежать за Букеровской премией.
Я мысленно взвыл и обозвал себя графоманом и бездарью. В то, что простой смертный может вдруг стать писателем, я не верил. В конце концов, даже дворник чему-то должен научиться, чтобы хорошо выполнять свою работу. И грузчик. И дровосек. В каждой профессии есть свои тонкости, без знания которых можно стать посмешищем. Но с другой стороны — часто ли приходится слышать, что автор какого-нибудь популярного произведения учился в литературном институте?
Раздираемый сомнениями, я плюхнулся на диван. Кот Ихтиандр — я назвал его так за не свойственную роду кошачьих любовь к воде — с подозрением посмотрел на меня, но тут же принялся вылизывать свою золотистую шкурку, справедливо полагая, что проблемы хозяина его волновать не должны.
В тяжких раздумьях прошло полчаса, и тут у меня появилась идея, казавшаяся гениальной и на первый, и на все последующие взгляды. Интернет! Там есть всё! Наверняка найдётся и место, где кучкуются начинающие литераторы. И никто из них не узнает моего настоящего имени, а вместо лица увидят лишь аватар. Не так страшно набивать шишки в погоне за мечтой, когда смеются не над твоими падениями, а над потешными кульбитами какого-нибудь Аццкого Колбасоида или Озабоченного Моллюска.
Воодушевившись, я тут же приступил к выполнению плана. Почти сразу нашёлся сайт, на котором любой желающий мог разместить свой текст — нужно было лишь зарегистрироваться. Но с этим я решил повременить до тех пор, пока не напишу хоть что-нибудь более-менее связное. А читатели оценят и скажут, где я напортачил. Вот и раздел «Критика», кстати...
Здешние критики оказались людьми жёсткими. Даже, скорее, жестокими. Их обзоры сочились концентрированным ядом, одной капли которого хватило бы, чтобы убить с десяток авторов-новичков. Но это меня не пугало. В конце концов, гением я себя не считал и был готов к тому, что наделаю немало ошибок. Смущало другое — незнакомые мне мужчины и женщины писали критические статьи явно не для того, чтобы указать на огрехи. Выместить чёрную злобу, самоутвердиться, морально раздавив кого-нибудь — такова была их истинная цель.
«Мыслишь с позиции жертвы, заранее готовишь путь для отступления, чтобы потом была возможность считать себя гнобимым талантом», — одёрнул я себя.
Тем не менее, подвергаться незаслуженным насмешкам чёрт знает от кого определённо не хотелось. Оставался только один выход. Обратиться к Писателю.
С Писателем мы дружим со школы. Он уже тогда всем говорил, что непременно сочинит что-нибудь эдакое, дайте только срок. Верилось слабо, потому что за сочинения мой друг регулярно получал «пары». Ему было неинтересно записывать проверенные десятилетиями благоглупости о трагической судьбе Печорина или символическом значении эпизода «небо над Аустерлицем». И двойной листочек, на котором следовало зафиксировать одобренные учительницей мысли, часто оставался девственно чистым.
До сегодняшнего дня я никогда не интересовался, как проходят трудовые будни Писателя. Да и он не спрашивал меня о работе. «Два умных человека найдут и другие темы для беседы», — говорил он, и с этим трудно было не согласиться. Всё же приятно чувствовать себя умным.
Но прямо сейчас я собирался нарушить наш уговор. Набрал номер мобильного телефона Писателя — вручную, очень медленно, чтобы было время собраться с духом. Втайне я надеялся, что не дозвонюсь или...
— Алло. Я слушаю.
— Привет. Ни от чего не отрываю? — спросил я беззаботным голосом.
— До пятницы я совершенно свободен, — Писатель иронично хмыкнул.
— Хотел попросить у тебя совета... — Никак, в литераторы решил податься? — С чего ты взял? — ошеломлённый прозорливостью друга, я пошёл на попятную.
— Просто предположение. У тебя тон был неестественный. Теперь я знаю, что попал в яблочко.
— Что ты имеешь в виду? — На прямой вопрос ты не ответил «нет».
— Ладно, сдаюсь. Я действительно хочу написать книгу, но не знаю, с чего начать.
— Тогда ты обратился к правильному человеку. Буду у тебя через час. Пиво брать? — Да нет, не стоит, наверное... — Значит, брать. Для пущей непринуждённости разговора, а то ты уже начал мямлить. Ладно, до встречи.
Не дожидаясь ответа, Писатель отключился. Избыток вежливости в списке его достоинств — довольно длинном, если начистоту — не значился. Зато он был безукоризненно пунктуален, в чём я ещё раз убедился ровно через пятьдесят восемь минут, когда дверной звонок начал выводить пронзительную трель. Внутренне содрогнувшись, я впрыгнул в тапок (второй куда-то угнал Ихтиандр) и поспешил в коридор.
— Значит, это всё-таки заразно, — произнёс Писатель вместо приветствия.
— Видимо, да, — ответил я, тут же смекнув, о чём речь.
— Только я не припомню, чтобы ты меня кусал.
— Это произошло ночью, когда ты безмятежно дрых после суточного дежурства. Держи пиво и закусь.
Первые несколько минут беседа не клеилась. Я упорно молчал и сумрачно глядел на сушёных кальмаров. Писатель, изображая живейший интерес, внимал диктору, который выдавал дневную норму новостей о падающих самолётах, военных действиях на Ближнем Востоке и прочих «радостях жизни».
— Итак, я графоман. Это лечится? — начал я наконец.
— Это будешь спрашивать у специалистов по душевным хворям. Если, конечно, ты и впрямь графоман. Меня ты интересуешь как будущий коллега.
— Даже так? Ты ведь даже не знаешь, что я напишу.
— Не знаю, но ты сейчас всё расскажешь.
И я рассказал. Идея, которая выглядела безупречно, пока оставалась у меня в голове, теперь казалась совершенно нелепой. Чем больше я распространялся, тем сильнее смущался и краснел — по крайней мере, щёки точно горели.
Писатель терпеливо и внимательно слушал. Когда я завершил выступление протяжным «во-о-о-от», друг, тщательно прожевав кусочек воблы, счёл нужным уточнить:
— Фэнтези, значит? — Ага. Мне кажется, что придумывать проще, чем описывать нашу реальность. Да и вообще... — Погоди. Я не требую от тебя объяснений, почему ты выбрал именно этот жанр. Считай, что это был риторический вопрос.
— А обычные будут? — осторожно осведомился я.
— Да. Я так понял, что ты вознамерился сочинить что-то из ряда вон выходящее, оригинальное. Ниспровергнуть штампы и наплевать на каноны. Верно? — Ну, не то чтобы наплевать, но как-то выделиться хочется. Не городить очередной сюжет про древний артефакт и остроухих эльфов.
— Кстати, насчёт них. Вот у тебя раса — мудрые, древние, в изящной архитектуре разбираются и вообще впереди планеты всей. Но не эльфы. А в чём отличие-то, кроме формы ушей и названия?
Подумав, я честно ответил:
— Пожалуй, принципиальных отличий нет.
— Вот именно, — Писатель назидательно устремил в потолок указательный палец.
Я моментально пожух.
— Стало быть, зря я это затеял? — Если желаешь непременно стать отцом-основателем нового направления в литературе — зря. Придумать что-то совсем новое почти невозможно, одни и те же сюжеты эксплуатируются писателями ещё с тех времён, когда Земля была плоской, а на кончике иглы помещалось... я уж не припомню точно, сколько чертей, но их там было до чёрта.
— Почти невозможно? — переспросил я.
— Допускаю, что ты можешь оказаться гением, который не подозревает о своём огромном потенциале, — Писатель улыбнулся.
— Но пока что просто запомни — хороший сюжет могут придумать тысячи, гениальный — единицы. Можешь рискнуть, но лучше делать ставку там, где шансы на выигрыш больше.
— Хорошо, с этим разобрались. Но я не могу представить себе процесс создания целого мира. Не складывается картинка. Только разрозненные кусочки получаются.
— А ты не представляй. Нарисуй свой мир. Раз уж взялся за фэнтези, начни с подробной карты земель, по которым будут странствовать твои герои.
— В последний раз я рисовал в седьмом классе, — признался я.
— И даже тогда не блистал талантом, а уж сейчас, после такого перерыва, даже домик с трубой не изображу.
— Да какая разница? Малюй любые каракули, главное — чтобы ты сам потом понял, где у тебя гора, а где лес.
Убедительных отговорок больше не было. Я вздохнул и поплёлся за карандашом и бумагой, по пути извлекая из глубоких недр памяти скудные познания в топографии.
Карту я, однако, рисовал с упоением. То, что рука моя то и дело срывалась, совсем не мешало — даже наоборот, придало моим материкам и островам естественный вид. Я щедро рассыпал по бескрайним просторам моего мира кривоватые ёлочки и дубки, обозначающие смешанные леса, парой росчерков воздвигал горные цепи. Линии дорог заканчивались жирными точками городов и поселений. Увлёкшись, я снабдил карту даже масштабной шкалой и эффектной восьмиконечной звездой, лучи которой были ориентированы по сторонам света. В довершение ко всему, я разместил посреди океана помесь заживо ощипанной курицы и смертельно больной летучей мыши. Жуткий мутант изрыгал — или выкашливал? — жиденькую струйку огня, намекая на свою принадлежность к драконьему племени.
— Замечательная карта, — одобрил друг.
— Дракон, правда, скоро крылья отбросит, если судить по его виду, но всё остальное выглядит очень даже ничего.
— Тебе бы всё хиханьки разводить. Я, между прочим, душу в этот рисунок вложил, — притворно возмутился я.
— Через три секунды я буду предельно серьёзен. Вот сейчас, да.
— Лучше бы объяснил, зачем я над листком корячился. Знаю же, что это «ж-ж-ж» — неспроста.
— Конечно. Ты только что изготовил наглядное пособие для обучения себя же писательскому ремеслу. Сейчас мы будем говорить о важности мелких на первый взгляд деталей. Любому человеку — неважно, автор он или читатель — известно, что главное в книжке — персонажи. То, что вокруг них — всего лишь декорации. Может показаться, что сделать упор на отношениях между героями, не особо заморачиваясь по поводу обстановки — правильное решение. Но это не совсем так.
— А причём тут моя карта? — Смотри, здесь у тебя жирная точка. Крупный город? — Крупный, — подтвердил я, чувствуя подвох.
— Можно сказать — процветающий.
— С чего бы ему процветать в стороне от главных транспортных артерий? Река вот где, дорога проходит южнее, а этот город на отшибе. Чтобы торговать с ним, купцам придётся делать порядочный крюк.
— Там же горы. И месторождения железной руды, надо думать, имеются, — сдавать позиции сразу не входило в мои планы.
— Достаточно небольшого шахтёрского поселения, нужды которого обеспечит один караван. Если добыча руды в твоём мире не сверхприбыльное дело, то городок, находящийся так далеко от прочей цивилизации, вряд ли разрастётся, — убеждал Писатель.
— Пусть так, — согласился я, решив всё же не спорить с профессионалом.
— Но вроде в остальном я не слишком накосорезил? — Ха! Это мы ещё посмотрим. Вот тут у тебя крепость какая-то, если ты не решил просто украсить карту изображением асимметричной шахматной ладьи... — Форт, — сказал я и, памятуя о предыдущей ошибке, добавил: — Небольшой.
— Он тут ничего не защищает.
— Как же, а столицу? — С этой стороны она прикрыта горным хребтом — естественным укреплением. Имеет смысл возвести крепостцу на перевале, а здесь гарнизон бесполезен — его можно обойти или блокировать. Не говоря уж о том, что лезть в горы, чтобы напасть с неожиданного направления, решится не всякий полководец.
— Предположим, что правитель этой страны не силён в стратегии, а военный советник у него — дебил... — начал я.
— А империя до сих пор существует исключительно по воле богов! — насмешливо дополнил друг.
— Да герои этот форт только один раз увидят! — Твой мир появился не одновременно с героями. Он существовал до них и будет существовать после них. Понятно, что в книге ты опишешь довольно небольшой по историческим меркам отрезок времени, но предполагается, что эта крепость простоит десятилетия. И всё это время имперская казна будет нести убытки, потому что на содержание даже этого бесполезного форта нужно тратить деньги.
Тут я осознал, что поставил перед собой слишком сложную задачу. Учесть все нюансы было нереально, а значит — я обречён постоянно ошибаться. Чудес не бывает, и не каждому дан талант...
Воцарившуюся тишину нарушал только Ихтиандр, чавкавший тошнотворным на вид кормом. Писатель же, приподняв бровь, наблюдал за мной.
— Ты так терзаешься, что я почти слышу звуки самобичевания. Знаю, о чём думаешь — «если уж я несу такую пургу, то ну его к дьяволу, это сочинительство». Успокойся — пургу несут все писатели без исключения. Написать книгу так, чтобы в ней совсем не нашлось преступлений против реализма, не способен даже гений.
— Гений-то сможет, — с горечью произнёс я.
— Не-а. В этом случае у него получится очень плохая и скучная книга, а какой смысл тратить талант на заведомо неудачную идею? Приведу конкретный пример — телефонный разговор. Как он звучит в реальности? Чаще всего — как монотонная последовательность из бесконечных «да», «ага», «хорошо», «понятно» и «а ты ему что?» С другого конца провода в это время несётся бурный поток словесного поноса, не имеющий никакой художественной ценности. Сделать из такого диалога что-то, стоящее внимания, удалось разве что Аркадию Райкину — помнишь, был у него номер?. .
— Помню, — ответил я, пытаясь понять, к чему же ведёт мой друг.
— Вот. А в книгу артистизм и обаяние Райкина не перетащишь. Поэтому в рассказе по телефону разговаривают те, кто способен составлять полные предложения, обладающие смыслом. Диалог получается более информативным, более интересным, более полезным для сюжета и — менее реалистичным. Автор всегда должен определять для себя, что он хочет сделать «как в жизни», а что — чуть исказить.
— И где же золотая середина? — Нигде. Слишком много ситуаций, в которых могут оказаться герои книги — если для каждой точный рецепт составлять, то можно до второго пришествия проковыряться.
— Значит, можно как-то повернуть сюжет, чтобы у этого города на отшибе... — я ткнул пальцем в карту, — ...появилась причина процветать? — Совершенно верно! Ты, главное, включи логику и всё как следует обмозгуй. Человеческий разум может вообразить и строго доказать для себя любую хренотень — даже то, что Ахиллес никогда не догонит черепаху. Нужно только представить себе условия, при которых эта хренотень становится возможной.
— Но кое-что представить просто не получится! Рано или поздно наскочишь на тему, которая не близка — и что? Совсем уж ерундовую чепуху придумывать неохота.
— Сдаётся мне, ты знаешь какой-то выход из этого тупика, — в глазах Писателя плясали озорные искорки.
— В Интернете начинающим всегда советуют писать о том, что они твёрдо знают.
— Резонно.
— А как же тогда быть с фэнтези и фантастикой? Ведь никто из современных людей ни настоящим мечом врага не рубил, ни космическим кораблём не управлял. Или взять детективные романы про маньяков — неужто их авторы на досуге убивают соседей при помощи газонокосилки? — Тоже резонно.
— Кажется, я совсем запутался.
— У тебя есть паззл из тыщи кусочков? Или ещё что-нибудь из множества частей? — неожиданно спросил друг.
— Конструктор подойдёт? Я его племяннику купил ко дню рождения, через неделю дарить буду.
— Во, конструктор — вообще идеальный вариант. Тащи его сюда.
— Снова наглядное пособие? Можешь так объяснить, я понятливый.
Писатель был непреклонен.
— Тащи, — повторил он.
— Это не столько для наглядности, сколько для соблюдения интересов моего горла. Оно быстро устаёт от трындежа, поэтому я буду часто использовать предметы вместо слов.
Слегка недоумевая («что ещё он задумал?»), я ушёл с кухни — и вернулся через минуту с увесистой коробкой. Конструктор был великолепный — в детстве я за такой согласился бы прилежно учиться и даже есть манную кашу с комочками.
— Итак, — начал Писатель, открывая коробку, — вернёмся к нашим баранам. Как ты думаешь, из чего состоит любая книга? Не в материальном смысле, разумеется.
— Из слов, — сказал я, чувствуя себя полным идиотом.
— Правильно. Слово — самая малая составная часть языка. Теперь представь, что каждая деталь в этой коробке — слово. Тебе нужно собрать из них книгу. С чего начнёшь? — Прочитаю инструкцию? — я в смятении смотрел на множество шестерёнок, моторчиков и прочего добра.
— Нет. Эквивалент инструкции в литературе — это книга именитого автора. Но если тебе приходится черпать вдохновение оттуда, то есть опасность стать подражателем. Поэтому — никаких инструкций! — Тогда нужно выбрать те детали, из которых я смогу построить что-то хоть и убогое, но своё.
— И вот тут мы возвращаемся к утверждению, что писать надо о том, что хорошо знаешь. Представь, что это твой жизненный опыт, — Писатель нагрёб пригоршню деталей и положил их передо мной.
— Он всё-таки чуть побогаче, — обиделся я.
— Не суть. Попробуй что-нибудь построить.
Стараясь не думать о том, что друг таким образом меня разыгрывает, и следующим пунктом «культурной программы» будет стояние на голове, я начал возиться с конструктором. Результатом моих усилий стало что-то непонятное, но симпатичное.
— Отлично. А теперь разбери это и попробуй сделать что-нибудь другое.
Писатель ещё трижды повторил эту фразу, прежде чем я взбунтовался и потребовал посвятить меня в глубинный смысл манипуляций.
— Ты, наверное, заметил, что с каждым разом становилось всё тяжелее соединять детали так, чтобы не повторить одну из предыдущих штуковин? То же самое произойдёт с автором, который всегда полагается только на собственный опыт. Единственное, что у него выйдет по-настоящему хорошо — мемуары! А кто ж их читает?
Я не нашёлся с ответом. Только уточнил, кивнув в сторону оглоблеобразного кусочка пластмассы:
— Эту фигню я не смог никуда присобачить. Так и было задумано? — Конечно, — друг хитро прищурился.
— Эта фигня символизирует те истории из жизни, которые ты никак не воткнёшь в свою книгу — например, то, что много лет назад ты переболел диатезом из-за витаминизированного детского питания.
— Короче, главное я усвоил — только на себя полагаться нельзя. А куда ж тогда податься начинающему? — В библиотеку. В Интернет. Даже телевизор и жёлтая пресса иногда помогают. Узнавай новое — постоянно. Записывай в блокнот всё, что может потом оказаться полезным. Например, для фэнтези пригодится знание того, как называется клинок меча с односторонней заточкой, закреплённый на длинном древке... — Алебарда? — Глефа. Теперь ты это знаешь. Всего лишь малая крупица информации, которую тебе придётся перелопатить, но я всё-таки избавил тебя от необходимости лишний раз лезть в словарь и от опасности спороть полную чепуху. Исполнил роль консультанта — человека, съевшего на чём-то собаку и достаточно терпеливого, чтобы ответить на вагон и маленькую тележку вопросов по теме.
— Намекаешь на то, что я тебя утомил? — Нет, совсем нет! Я могу ещё долго распространяться о принципах построения сюжета и прочих тонкостях, которые помогут создать интересных персонажей и мир, достойный Настоящего Героя. Но не думаю, что стоит прямо сейчас забивать тебе этим голову, а то неделю будешь страдать от мигрени и передоза сведений. Пока что нужно усвоить главное правило писателя, без выполнения которого ремесленник никогда не станет мастером.
— Какое? — В поисках материала можно задолбать тысячу человек, прочесть тысячу справочников и пройти тысячу километров. Но когда писатель берёт в руки потрёпанную тетрадь или ноутбук, должно исчезнуть всё, кроме него и книги. Демиург творит свою вселенную всегда в одиночку. Больше нет никого — ни критиков, ни советчиков, ни посредников. А теперь перестань слушать мои бредни и иди уже работать над романом! Или ты собираешься написать его силой мысли?
И я пошёл. Но это уже совсем другая история.
668 Прочтений • [Первое правило писателя] [10.05.2012] [Комментариев: 0]
Vova
