Великий Создатель! Или кто там сегодня его замещает… Не знаю, чем я заслужил такое счастье, но, право, это стоило всего, что я когда-то проклинал и ненавидел. Пройти через такие приключения, о которых интересно потом рассказывать, особенно, если это случилось не с тобой, но вовсе не занятно в них участвовать. Цена не велика: когда подумаешь, что обретаешь за неё, готов платить и больше. Жизнь до сих пор дрессировала меня, как и многих, впрочем, такими методами, о которых лучше позабыть. Я хорошо учусь, и я усвоил эту дрессировку, мне предстояло жить в том мире, который я не выбирал, и жить по его правилам. Наверное, так нужно. Когда-то я безумно рвался на свободу, потом прочувствовал смысл укрощения. Так можно было выжить и осознавать себя лицом отнюдь не последней значимости в этой стране, в этом жестоком мире. Так жили все, кто хотел жить, а не напрашиваться на повторные уроки. Впервые я сравнил себя с пленным животным, когда увидел, как выводят жеребца на двух ремнях, как он роняет пену, скалится, косит белком с кровавой жилкой, как виснут на поводьях конюхи, боясь его природной мощи. И как он вдруг легко загарцевал под седоком, прекрасно понимая, что всем будет лучше, если он примет волю своего владыки. И это было так великолепно, зрелищно… Ему было не стыдно подчиняться сильнейшему, поскольку он не потерял ни толики своей силы и красоты, он вызывал не меньше восхищения под всадником, чем без него, а может, даже больше. Так было правильно, так было нужно. Но я не знал, что меня можно приручить совсем иначе и привязать так крепко без верёвок и цепей. Я не желаю быть свободным от тебя, мой Серый Страж. Точёный профиль, кожа белая, как мрамор. Долийские татуировки проступают вязью, отливающей металлом, и это придаёт твоему облику ещё больше загадочности. Длинные волосы, оттенка тёмной меди, разметались по подушке, дыхание сбивается, и веки чуть подрагивают. Сейчас проснёшься. Нет. Ты что-то шепчешь. Неужто, видишь дурной сон? Опять? Не надо, милый мой, я здесь. Ты чувствуешь, как я касаюсь твоего виска волшебным поцелуем, ограждающим от бед? Так, хорошо. Ты больше не кричишь во сне, когда мы спим с тобою вместе. Сегодня назначена встреча с одним из опаснейших моих противников. Не знаю, примет ли он новые условия, не знаю, будет ли кровавая разборка, но я готов к ней. Я должен быть теперь готов в любой момент к чему угодно: Гильдия не простит мне этой дерзости. Зевран Араннай бросил вызов, не пожелав больше терпеть шпоры и хлыст. Я ведь не собирался вмешиваться, но меня не отпустили на свободу. Заносчивые закосневшие глупцы. Ваш Ворон слетал за океан и столько навидался там, что вряд ли перед чем-нибудь теперь отступит. И у него теперь есть Страж, а значит, ваши шансы понижаются. И если мы с тобой, мой милый друг, хотим всё-таки взять своё, а не таиться до конца жизни в изгнании… Что говорю! Антива – моя родина, а не твоя. Хотя ты и сказал мне: «Мой дом отныне там, где ты». Эвлар, ты разделил мою судьбу, и ты всегда пойдёшь за мной туда, где опасность и смерть, чтоб уберечь меня. А здесь, с тобою – жизнь, любовь. И, если вообще вернёмся нынче, то мы вернёмся к жизни и любви. И что меня подбросило в такую рань? Спи. Дай мне ещё полюбоваться на тебя. * * * Твои глаза… Как будто вся чистая синь в них отразилась. Впервые я тебя увидел на фоне неба, поскольку сам валялся на земле, придавленный тяжёлым сапогом и с лезвием меча у горла. Когда ты встретился со мною взглядом, там, на лесной дороге, я вдруг подумал: «Ну, вот и твой последний шанс, Зевран». И я, уже готовый было умереть, начал выкручиваться, из лап своей костлявой безносой подружки не оттого, что боялся её холодных объятий. Просто я не мог не рассказать твоим глазам всей правды: что тебе по-прежнему грозит опасность от тех, кого ты героически спасал от Мора. Не я же тебя предал, а тот, кого вы все держали за своего союзника. Я был лишь исполнителем – ничего личного. Что я думал тогда на самом деле? Цеплялся за немилостивую к моим проблемам жизнь? Отдал её тебе, ведомый твоим честным взглядом и твёрдым словом эльфа-воина? Влюбился в тебя сразу наповал? На самом деле, я не помню, что и почему в тот день происходило – такой сумбур в воспоминаниях. Подозреваю, что основательно подправил их сам для себя, чтобы казалось чуточку поромантичнее. Наверное, тогда со мной просто произошёл счастливый случай.
«Алистер, отпусти его». И этот высококровный бык нехотя послушался,
будто не он лишь несколько минут назад едва ли не отталкивал тебя в
попытке лично отрубить мне голову. Тебя все слушались и даже я. Как
странно, правда? Я был обязан тебе жизнью, но не чувство долга, а новый
интерес внезапно изменившейся судьбы придал мне куража. Ты был мне
интересен. Сразу. Да, милый мой, и в этом смысле тоже. Хотя, не думаю,
что тебя посетила та же мысль до моих первых откровенных действий. Ты
был со мною сдержанно любезен и прост, когда дело не требовало долгих
разъяснений. Со своим неизменно строгим выражением, ты мог отправить
меня на тяжёлое задание, заставить выстоять дежурство за кого-нибудь
другого и крепко отчитать за склоки в лагере; так же как и похвалить при
всех за отличную работу, и я, признаюсь, чуть ли не мурлыкал, когда ты
ставил мой успех кому-нибудь в пример. Ещё ты баловал меня подарками –
во вкусах моих ты не ошибался, и мог порадоваться шутке. Тогда губы
твои, будто выточенные талантливым ваятелем, слегка оживляла улыбка, а в
глазах загоралось что-то доброе из той, забытой жизни. Мне так хотелось
это повторять снова и снова, я чувствовал, что радуюсь вместе с тобой.
Но ты не очень-то позволял к себе приблизиться и я никак не мог понять,
что значу для тебя. Один из многих? Или ты всё-таки сам вспоминаешь
иногда, хотя бы как меня зовут, не сверяясь со списком команды? Ты мог
быть холоден, и мог расположить к себе одновременно, наверное, потому,
что никогда не обижал своих соратников и зря не дёргал их больное
самолюбие. Ты даже в мыслях не держал ничего пикантного, в отношении
меня, даже когда узнал, что я из тех, кто в близких отношениях не делает
различий между полами. Но с тобой было так приятно находиться рядом,
хотелось тебя слушать и взамен рассказывать такое, чего я прежде никому
не доверял. Мне до сих пор не ясно, как тебе это удаётся.
* * *
Тогда я не тревожился по поводу твоей наивной простоты: на три с
хвостиком года старше меня, хотя с первого взгляда показался совсем
юным, ты умудрился сохранить невинность в своём диком лесу, наверное,
там вовсе не на кого было глаз положить. Нет, я не против воздержания,
всё в меру хорошо, но ты и туповатого храмовника – своего друга
переплюнул. Я же совсем немного опоздал со встречей! Ведьма тебя
перехватила. Всё-таки, думаю, она подсыпала тебе какой-то дряни, чтобы
влюбить в себя. Твоя безумная карусель с Морриган, однозначно, подходила
к концу. Нет, нет, я очень даже понимаю факт, что она тебя охмурила,
особенно если учесть, что у неё была занятная идея, но вы же почти
ненавидели друг друга и ты всё-таки осознал, что так больше не может
продолжаться. Ты её бросил, закрутил с рыжей бардессой, которая едва ли
не за уши затянула такое счастье в свою палатку. Винн отчего-то за неё
так беспокоилась, прямо как за свою племянницу. Вот о моих чувствах,
небось, и не подумала! А чем, собственно, мы с Лели такие разные? Как
раз слишком похожи, чтобы даже пытаться обманывать друг друга. Но её
любят все вокруг, а вот на меня вечно смотрят подозрительно. Хоть та же
Винн, хоть нудный и тупой кунари. Его-то, огры побери, какое дело?
Ничто не убавляло моего азарта, когда я понял, что хочу тебя. Не просто
так «не отказался бы с тобою переспать», а именно хочу, желаю и
стремлюсь это осуществить. Я замечал, что пялюсь на тебя даже в
неподходящие моменты и все вокруг тоже давно это заметили. Те
непристойности, которые я допускал в своих намёках и поступках, те мои
шутки, иногда до белого каления бесившие соратников, как я мог полагать,
что это привлечёт такого, как ты? Конечно, многое я делал для себя, но
всё, в конечном счёте, сводилось к полному захвату твоего внимания. Даже
если этим вниманием был выговор за очередную выходку. Каким же я
гадёнышем сейчас себе кажусь: ведь даже в голову тогда не приходило, что
ты пережил с этой скверной. Сколько прошёл суровых испытаний, что
чувствовал, вонзая меч в своего друга-эльфа, который стал чудовищем.
Тебя жалел храмовник, а не я, он даже приобнял тебя, перед походом
прерывая твою долгую молитву над могилой дорогого тебе существа; и ты
позволил себе маленькую слабость - припал к его плечу, наверное, изо
всех сил удерживая слёзы. Ты никогда не позволял страданию выплеснуться и
так же стойко выносил раны в душе своей, как раны от оружия врага.
Только по резкой складочке между бровей я догадался, насколько тебе
больно. Знаешь, что я почувствовал тогда впервые? Самое глупое, что
может быть на свете – ревность. Да, не сочувствие к тебе, а ревность к
этому… не к Морриган – с ней было кончено, не к Лелиане. Она ведь
никогда не значила для тебя больше, чем несколько ночей в тёплой
палатке, позволивших избавиться от бывшего, такого сумасшедшего романа.
Я видел: обе женщины по-своему страдали. А ты был где-то далеко.
Храмовник дулся на тебя, ведьма бесилась, гном радовался и покрякивал:
«Ух, молодец!», когда ты возвращался из борделя и лез в ближайший
водоём, чтоб смыть этот удушающий приторный запах и, главное, свои
последние воспоминания. * * *
Чистая синь в твоих глазах – она не была красивой подделкой. Ты был
настоящим, непонятым пока и необычным для того гнусного мира, в котором я
привык обитать. И это вдвойне привлекало. У меня не было таких друзей,
таких знакомых. С каждым днём я всё больше чувствовал, как ты мне нужен.
Правда, тогда я думал только… как я хочу тебя… испортить. Пожалуй, так –
в самую точку. Хочу победить эту твою холодную надменность и
показательную правильность. Почувствовать, какой ты в страсти. Власть
над тобой и над твоими чувствами, коли они у тебя есть, чего не скажешь
так, навскидку, особенно глядя, как ты крушишь врагов, бросаясь в самые
кровавые сражения. Кроме того, ты мне действительно понравился, ну…
внешность, голос... всё. Ох, сколько раз я представлял, как мы с тобою
будем предаваться плотским утехам! Мои фантазии отрезали меня от прочих
удовольствий и Антиванский Ворон Зевран Араннай не мог себя заставить
долго думать о чём-нибудь другом, кроме желания иметь тебя. А вот герой
Эвлар Махариэль как раз, не думал о таком. Только чуть-чуть догадываться
начал, но так старался этого не видеть. Меня это порядком позабавило.
А наши тренировки? Когда ты выразил согласие поучиться у меня приёмам
кинжального боя. Чего хотел? Усовершенствовать и без того почти что
безупречное владение оружием? Или тебе действительно стало приятно
проводить время со мной? Догадываешься, какие мысли преследовали меня
день и ночь после этих занятий? Вот это первое определённое воспоминание
о начале нашей близости. Тогда я с удивлением осознал, насколько ты
силён. Эльф не бывает таким сильным. Твои литые мускулы, играющие под
одеждой… Я млел от каждого прикосновения, а ты не замечал…
* * *
Мы напились тогда, как свиньи. Разделали дракона, стерегущего проклятый
древний Храм Андрасте. Мы жарили драконье мясо прямо в шатре,
сооружённом из палаток, и предвкушали отдых. О, вспомнил! Была однажды
польза от храмовника: он прихватил в разрушенной деревне бочонок крепкой
выпивки. Мы запивали мясо чем-то между бренди, коньяком и деревенским
самогоном, мы пели песни своей родины и те, которые все знают. Кажется,
даже кунари пел. Чего на свете не увидишь, как следует надравшись!
Костёр погас, мы так расслабились. Мне что-то стало сниться, потом
внезапно прервалось. Я поднялся, поворошил угли. Их света оказалось
достаточно, чтобы всё осмотреть вокруг. Все спали. И ты. Ты лежал на
спине, сжимая в руке узорчатый кубок, из которого пролились остатки
выпивки; не стянутый ремённой сбруей перевязи, незащищённый доспехами.
Эв, как ты думаешь, чего мне захотелось? Ну, наконец-то догадался,
умница. Ты догадался, но не сразу. Я многое успел украсть, я наконец-то
прикоснулся к твоей коже, вытянув из-за пояса твою рубашку и задрав её
до плеч; я целовал сначала твою грудь, потом твоё лицо и шею, мои ладони
тщательно изведали изгибы желанного тела, пока ты не очнулся. Ты сладко
потянулся, обнимая, и губы наши встретились. Стервозная колдунья Морри
снаружи караулила бивак, отказавшись принять участие в разгульной
пьянке, и не догадывалась, как я ей признателен за то, что научила моего
Эвлара так целоваться. Да, постаралась для меня, вредная сучка. Или…
Что ты сейчас сказал в полубреду? Кого ты целовал, Эвлар? «Это не
Морриган! – ответил я. – Но скоро ты о ней забудешь». И ты, хотя уже и
полностью проснулся, понял, кто придавил тебя к подстилке, но всё ещё
невольно продолжал нежиться под моими ласками, не в силах отказаться…
Или в силах? «Нет, Зевран!» Не слишком-то уверенно, мне показалось,
прозвучало, и я бы не послушал, если бы остаток разума, пропитанного
хмелем, не подсказал: он не готов. Даже если сейчас удастся его
заполучить всецело, что будет завтра? Сожаления? Как он посмотрит на
насильника?Не говорите, что насилие – это только когда заламывают руки и
приставляют к горлу нож. Ты бы ведь всё так и воспринял со своей
долийской вышки, взобраться на которую пока мне не позволил. Что ж,
Вороны терпеть умеют. Тем более, зараза, ты едва не сломал мне руки,
стиснув запястья мёртвой хваткой так больно, что я порядком протрезвел и
малость разозлился. «Моя красавица, как пожелаешь. Давай отложим». Я
наклонился, к твоей мраморной щеке, странно, что тёплой, чмокнул, едва
касаясь, на прощание, и отодвинулся, чувствуя, как железные пальцы
расслабляются, освобождая меня от захвата. Ты поднялся, одёргивая мятую
одежду, стыдясь, наверняка, того, что чувствовал, и вышел прочь, а я
втиснулся между храмовником и Лелианой, естественно, прижимаясь к
последней, и до тех пор не мог забыться сном, пока не выдумал, себе на
утешенье, шутку: я снял с пальца кольцо и запихал его между грудей
девчонки поглубже в вырез её платья. Ну, да, чуть-чуть её полапал, не
без этого. После тебя, правда, без удовольствия. Зато как она покраснела
утром, обнаружив… «Зевран, это… твоё?» Все на нас посмотрели. «А я-то
думаю: где же его потерял?» И, кажется, впервые я наблюдал, как твои
скулы окрасил румянец. Ты не из мрамора, Эвлар Махариэль – долийский
воин. Ты просто ещё не разобрался, чего хочешь, и добрый Ворон скоро
объяснит это тебе. Дождись.
* * *
Ты не дождался. Вновь не поверил линии судьбы, её намёкам и уже почти
признаниям. Вместо того чтобы терпеливо, как настоящий Ворон, оценивать
происходящее и попытаться разобраться в нём, ты вновь решил забыться.
Сейчас я понимаю, как твоё сознание было загружено страданиями и
тревогой. Ты чувствовал себя ответственным за целый Тедас, не говоря уже
о нашей своре вечно грызущихся собак, зовущихся твоей командой, в
которой только пёс мабари и выглядел приличным человеком. И ведь у тебя
получалось всё, за что бы ты ни брался! А мы только глядели тебе в рот,
как дрессированные моськи, ожидая следующей команды, потому что спорить с
тобой было невозможно. Каждое слово непреклонно, как разящий меч. Ты
знал, что прав во всём и заставлял нас в это верить. Только в одном ты
был неправ, и это тебя мучило сильнее всего пережитого за войну. И ты
неправильно с этим боролся. Когда, в каком-то жутком кабаке, ты подцепил
эльфийскую служанку и уволок её куда-то в комнаты, мне будто в печень
двинули. Какая глупость! Что со мной? Ревность опять? Пустое чувство.
Ведь, если нет взаимных обязательств, какие могут быть упрёки и
претензии? А если вдруг… любовь? Какая может быть любовь у Ворона? И
всё, же, если даже так – тогда доверие и ревности тут места нет. Но это
грызло. Обида, вот что это было. Мне было горько, Эв. Ну, почему ты это
сделал? Из-за меня? Из-за моей нетрезвой выходки? Неужто, я поторопился?
Ты возвратился, сел с нами за стол, и обе твои женщины, по сей день
почему-то считавшие тебя своим, как будто палки проглотили. И твой
храмовник на тебя, красавца, глаз поднять не мог, не понимая, как можно
так гадко поступать и числиться при том хорошим другом. Кунари было всё
равно, да, собственно, и мне плевать, что у него в душе, коли она там
даже есть, в этой огромной туше. Огрен один хихикал и пыхтел: он уже
здорово надрался и что-то про себя соображал, бормоча под нос на своём
гномьем языке. А я резко спросил: «Ну, как?» У тебя взгляд такой
стеклянный стал, тебе было противно всё на этом свете. И мне было ужасно
неприятно, вряд ли я сумел спрятать это за иронией: «Что, твоя первая
эльфийка? Ты ещё не был с представителями своей расы? Какое упущение,
командир!» Морри губы скривила, и так меня своими птичьими глазами
хотела проколоть насквозь, что я, пожалуй, тотчас смылся бы, если бы ты и
сам не окатил меня презрением столь холодным, что ведьма меня уже не
смущала. Я, чувствовал себя не слишком-то уютно, притёртый к стенке
толстым боком гнома, и наблюдал, как ты… питаешься. Как ты берёшь за
кость кусок варёной козлятины, кусаешь мясо, тянешь, и ловко отрезаешь
его острым ножиком почти у самых губ, которые я так недавно целовал без
позволения. Я видел это часто, но знаешь, от чего меня вдруг
передёрнуло в тот раз, будто магическим разрядом? Помнишь, на лавку
встал, перелез через гнома и выскочил на улицу. Подумал о тебе: а вдруг
Эвлар порежется? Чему-чему, а этому я не хотел бы стать свидетелем.
* * *
В чём я с тобой согласен, Эв, так это в том, что Денерим – огромная
помойка. И дело не в открытых сточных канавах вдоль центральных улиц и
грудах мусора чуть ли не в каждом тупике. Там ведь и люди, будто мусор.
Они и сами чувствуют себя такими, в сравнении с великолепием дворцов и
отголосками той пышной жизни, которую они поддерживают своей нищетой. И
каждая сопля притом считает себя неким образом причастной к столичной
роскоши и положению. А эти богачи ничем не лучше. На нас так свысока
смотрели. Только в борделе-то и приняли радушно, да? И то за деньги.
Эвлар, мой дорогой. Я не считаю, что изменил тебе тогда: я никогда тебе
не изменял. Слышишь? Ни разу. Ещё до нашей встречи у меня образовался
весьма внушительный период воздержания. Всё как-то не обламывалось
ничего. А ты… я уже говорил, ты зацепил меня, наверное, сразу. Хотя,
если в начале мне что-нибудь светило бы на стороне, я ещё мог подумать,
охотиться ли на тебя так усиленно. Во всяком случае, отвлечься мог бы.
Но я так быстро подсел на эту дикую идею – заполучить тебя, что больше
ни о чём таком не мог мечтать. Поэтому мне было тяжко думать, что ты за
стенкой отрываешься с какой-нибудь девицей, не спросив даже, как её
зовут, а я, как идиот… И тут возникла Изабелла. О, это были славные
воспоминания. Теперь ты знаешь. Помнишь, как наш разговор сам перетёк в
пикантные намёки? Как Морри на тебя уставилась, готовая сожрать, а ты на
неё глянул, да, глаз не отводя, и ляпнул Изабелле: «Быть может, стоит
познакомиться поближе?» Это моей пиратке! Ты? Ты сам? Она была, Эвлар,
из воспоминаний Ворона – не из твоих! Ну, впрочем, я был и не против
вспомнить молодость, тем более, пока тебя дождёшься… И Лелиана тут же
попыталась тебя от неё отлепить, весьма забавным способом. А я чем хуже?
Поэтому и навязался к вам в компанию. Ну, согласись, ведь я в тот день
уже почти решился было не смотреть в бутылку, пока ты будешь кувыркаться
в соседней комнате. Уже приглядывал себе эльфийского красавчика,
намереваясь погасить весь свет в платной каморке и представлять, что
подо мною ты. Так разве лучше было подцепить какую-нибудь неизвестную
болезнь от никому не нужной связи, чем подойти на шаг ближе к своей
мечте?Меня так развлекло, как Морри психанула: «Не заиграйтесь!» Хвостом
вильнула и ушла. И всё-таки, порядком удивила твоя выходка. Как же ты
безразлично заявил: «Пойдём», когда я предложил в компанию себя. Хотя, в
первый момент казалось, что всех нас к этому что-то свыше принуждает.
Ха, кроме Изабеллы, разумеется. Такие вещи ей по нраву. Нет, Эв, чего
было терять? Не надо этого стыдиться до сих пор. Да, мы с тобою
предались разврату, верней пока что, всё-таки не мы друг с другом. Я
тоже не могу об этом вспоминать спокойно, но по другой причине. Я думал,
что расплавлюсь, как свеча, когда увидел тебя без одежды полностью, и
как ты завалился, сразу с двумя девками, на этот подиум в полкомнаты,
так скромно именуемый кроватью, легко вместивший всю компанию. Что мы
там вытворяли! Ты с той, я с этой, потом наоборот… И способов-то сколько
перебрали! А как, огр подери, я оказался в самом низу этой пирамиды,
когда пиратка на меня залезла и отрывалась всласть, крича, что ей всё
мало? Нет, час назад, значит, ей было хорошо, а теперь мало? Я и позвал
вторую парочку на помощь. Ты - на неё, и рыжая бардесса затёрлась где-то
между вами. Тогда хозяюшка так завопила, что я немного даже испугался,
как бы матросы не примчались выручать свою осчастливленную капитаншу, да
нас бы заодно не… Не поколотили. Но, знать команда уже вся перебывала
здесь до нас, не знаю, скопом или же по очереди, тут все были привычные к
любовным воплям. Но ей-то было, отчего скулить: она ж сразу двоих таких
парней наверняка ещё не пробовала. Тем более, не думала, какой ты…
сильный. Да, собственно, и я с моими грязными фантазиями: ведь одно дело
представлять, другое – чувствовать. Я тебе даже, помниться, хриплю
оттуда, из-под этой красотки, ощутив тебя через неё: «Нежнее, командир!
Обоих нас задавишь!» А после сдуру выпалил: «Демоны Тени! И отчего не я
на месте Изабеллы?» Вот взял бы да ответил что-нибудь, хотя бы в шутку.
Но ты, конечно же, прикинулся глухим, поскольку был слишком занят, чтобы
обращать внимание на такую мелочь как Зевран. Только пиратка наша это
дело просекла, даже пыталась надо мною подтрунить, но её хохот разобрал,
да пополам со стонами и воплями, так что стёкла в иллюминаторах
трясутся – того и гляди вылетят, и на Лели истерика напала: как
принялась смеяться и рыдать одновременно. После мы её все втроём так
долго успокаивали. Да… самыми разными приёмами. И как мы только с ней не
забавлялись, а? Я столько вспомнил подзабытых форм общения. И почему
Лели потом смущалась, когда её об этом спрашивали? Та ещё оказалась
штучка – всё девочкой прикидывалась! По-моему, Винн так и не поверила,
что это всё не выдумки, про нашу оргию. К чему я это всё? Нахлынуло
внезапно. Вот, Эв… мы же тогда с тобою ещё не были вдвоём, а с девушками
отрывались вместе, поэтому ещё раз повторю: измены не было. Последние
мои две женщины: Лели и Изабелла. Бурное прощание с беспечным любовником
Зевраном Араннаем. Недурно было. А что они потом вдвоём творили – вот
шалуньи! И началось опять с пиратки: «Мальчики, что же вы не
поцелуетесь?» Ты и придумать ещё не успел, наверное, как отвертеться, а
Лелиана скорее давай тебя защищать. Ну, дело ясное, ко мне-то она
ревновала куда больше, и этому уже была причина. Что, скажешь, нет?
Женщины это чувствуют, друг мой. Она тебя вернуть очень хотела: «Нет,
Изабелла, Эвлар с мужчинами не спит». Та удивилась: «Да? Он многое
теряет». Ну, тут пошёл научный спор, в котором наша рыжая почти сумела
доказать пиратке, что можно обходиться вовсе без мужчин. В последний раз
я наблюдал такой отрыв, да ещё с другом, которого безумно вожделел и
всё ещё не мог его заполучить. Мы сели рядом, глядя, что они выделывают,
и пили белое ривейнское вино из одного бокала, который ты держал в
руке, другою же набросил простыню себе на бёдра. Я обнимал тебя, и ты
испытывал неведомую до сих пор приятность и, наконец-то, влечение ко
мне, чего я жаждал, ждал, алкал, но всё ещё не мог достичь. Не спорь, ты
этого хотел, но ты всё ещё не готов был мне отдаться. Ты не решался и
тогда, во время оргии, признаться сам себе, что тебе нравится мужчина.
Дело не в том, что именно Зевран. Зевран, уж согласись, не мог не
нравиться и я давно тебя притягивал. Тебя смущала только страсть к
мужчине, ведь в вашем диком мире так не принято. Ты разрешил себя
немного приласкать, но я почувствовал, момент, когда надо остановиться, и
принял твой отказ без споров, как и тогда, в шатре. Тем более… мне
самому бы не хотелось, чтобы нашу с тобой тайну кто-то видел.
* * *
Тёплые отблески костра приятно оживляют фарфоровую бледность твоего
лица. Ты так устал. Ты борешься с собой куда смелей и жёстче, чем с этим
злом, заполонившим Ферелден, оставившем шрамы в твоей душе, в твоём
сознании. Ты всё ещё пытаешься пропустить этот мир через понятные тебе
по древним сказкам мерки прекрасного и безобразного. Но габариты Мира
никак не лезут в них. Мой бедный Серый Страж. Охота кончится сегодня.
Жертва – ты. Но Ворон уже не вполне так об этом думает, как раньше. Он
думает, что воину-долийцу действительно пора принять непыльный дар
судьбы, который та суёт ему под нос весьма настойчиво. Ты заслужил
немного удовольствия, герой. Я подарю тебе, сколько смогу и не потребую
взамен ни толики, сверх того, что ты сам пожелаешь мне дать. Смотри на
меня. Да?
- Ты утомлён, командир. Эти пешие переходы тебя доконают.
- Да, мне бы пригодилась лошадь.
- Не поздновато ли искать лошадь в кустах по темноте? Тем более, если её там нет.
- А что ты предлагаешь?
Это вызов. Ты знаешь, что я предлагаю, что я ежесекундно жду этого
разговора и боюсь, что ты откажешь вновь. Нет, больше не откажешь. Ты и
сам ждёшь, когда я начну первым, чтобы хоть как-то снять ответственность
со своей требовательной долийской совести. Поскольку понимаешь, что
будет лицемерием и глупостью мне отказать после того, что было в той
каюте. После моих настойчивых намёков и верного, как твердь земная,
ожидания. После того, как сохранил мне жизнь, тогда ещё не зная, для
чего.
Чтобы луна и отсвет пламени красиво освещали наше ложе, я приоткрыл
полог вверху. Даже если кто-то заметил, что мы на всю ночь скрылись в
одной палатке – мне всё равно. Уж если всё равно тебе… Я был готов,
поскольку ждал этого очень долго, мечтал об этом, воображал сто раз, как
это будет. Но на сто первый будет по-другому, поскольку всё теперь
по-настоящему. Руки мои внезапно утратили привычную ловкость: когда я
стал расстёгивать пряжки на твоей одежде, чувствую, как они плохо
слушаются. Я что, волнуюсь? Ещё бы! Столько в засаде не сидел ни разу, и
даже в общей сложности. А ты спокоен по обыкновению. Это ты должен
волноваться. Да ты от счастья должен виснуть у меня на шее. Или я у
тебя. Ха! Вот уж такого я не ожидал. Куда нам ещё сдерживаться? Всё,
всё, ты слышишь, гордый воин? – можно всё! На сей раз, мы трезвы, как
стёклышки, и тем занятней чувствовать, как это подступает – опьянение
предвкушением. Я вижу, как желанный мой любовник несколько обречённо
раздевается, расправляет на полу одеяло и холщовую подстилку и, отводя
свой чистый взгляд от моей наготы, чуть приглушённо спрашивает: «И… что я
должен делать?»
Андрасте–потаскушка! Он же, по сути – девственник, в этом вопросе.
Мужчины-то у него не было ни разу. И, может быть, мой дорогой, ты ещё не
поверил до конца, что это всё-таки произойдёт. Браска! Я не могу себя
заставить не придавать значения тому, что это испытание и для меня: я
соблазнял не раз, но ведь не новичков. Тем более, ты держишься в своей
манере даже здесь и по тебе пока не ясно, что ты обо всём этом думаешь.
Позволь себе не думать ни о чём, я должен повести этот безумный танец,
просто доверься мне. И, для начала, я беру твоё лицо в ладони и
заставляю посмотреть глаза в глаза. Зачем я это сделал? Я сам так не
могу долго выдерживать. Такой взор проникает в душу и раскрывает
собственные тайные переживания. Целую тебя в губы, медленно, умело. Мне
нравится следить, как ты на это реагируешь. Ты глаз не закрываешь: тоже
стараешься постичь меня? Охотно отвечаешь на длительный глубокий
поцелуй, и дыхание твоё волнует меня куда больше, чем осторожные
прикосновенья. Я очень постарался это скрыть, предался чистой страсти,
лаская тебя, как только умел, от пальцев ног до кончиков волос. Потом
немного дав тебе опомниться от неизведанного ранее блаженства – нет,
согласись, никто не тратил на тебя так много времени и сил – я приступаю
к более бесстыдным действиям. И ты всё жарче дышишь, запуская трепетные
пальцы в мои волосы, поглаживая плечи, поскольку хочешь отблагодарить
меня за это удовольствие. Женщины делали это с тобой, однако, ощущения
новые. Не думаю, что Морриган могла бы, скажем, так… Да у неё бы не
хватило прилежания этому научиться. Верно, Эвлар? Мы заключаем друг
друга в объятия и снова отдыхаем, восстанавливая силы для следующей
волны страсти. Ты тоже хочешь продолжения.
- Мне сделать так же, Зев?
- Не отказался бы.
И ты меня туда целуешь, горячим языком касаешься готового к бою орудия,
весьма неумело, но так нежно и трогательно… Так аккуратно, будто
опасаешься мне навредить. Не бойся, милый, это - штука крепкая и тебе
ещё предстоит это сегодня испытать. Достаточно. Как раз – самое то. Ну,
поднимись, дай свои губки. Ты – просто умница, всё схватываешь на лету и
уже научился угадывать мои желания. Теперь ложись, вот так. Я
поворачиваю твоё тело поудобнее, чтобы мой дорогой любовник как можно
меньше раскаялся в своём грехопадении. И ты догадываешься, конечно, для
чего я наливаю себе в горсть ароматическое масло. Да, да, я всю
последнюю неделю таскал этот волшебный пузырёк в кармане, чтобы не
упустить момента. Пусть этого не видно в полумраке, но я уверен, что
сейчас румянец покрывает твои бледные скулы, лицо горит и тело
содрогается, требуя расстаться со стыдливостью. Такой запах тебя
заводит, верно? Не думаешь ли, что Ворон-соблазнитель возьмёт с лотка
торговца что попало, что я не изучил твой вкус? Секунды тянутся
невероятно долго, удары пульса отдаются во всех жилках.
Пот выступает на твоей спине и мышцы под атласной кожей вздрагивают. Что
же с тобой, мой славный командир? Уже жалеешь, что поддался чувствам?
Обратно пути нет, радость моя. Не бойся, я буду настолько деликатен,
насколько это… Чувствуешь непривычные прикосновенья? Это приятно, верно?
Просто сознайся себе в этом. Расслабься, тебе ничего не нужно делать.
Твои стальные мускулы, как воск, плавятся под моей невыносимо долгой
лаской. Сейчас… не жди так напряжённо. Спокойней, ты умеешь делать вид,
что всё в порядке. Ради ли этого момента я ждал тебя почти пять
месяцев? Ради того, чтобы услышать судорожный вздох, похожий на короткое
рыдание. Почувствовать, как под моей рукой трепещет разгорячённая
плоть. Я глажу твой живот:
- Не напрягайся.
Мышцы твои мелко дрожат. Это невольно. Ты ещё не привык к таким вещам.
- Немного больно, милый?
- Немного.
- Всё, мой хороший. Всё в порядке.
- Да.
И я целую твои плечи, вдыхаю запах длинных локонов, в которых
основательно запутался, придерживаю твои бёдра, помогая нам обоим, и ты
принимаешь меня. Я не был бы так осторожен, пытаясь высвободить бабочку
из паутины. Если бы мне вдруг довелось такое выдумать: я с детства
как-то не обращал внимания на бабочек. Так просто, в голову пришло. Или
не просто? Они часто садятся на тебя как будто невзначай. Пугливые и
хрупкие, эти создания как будто знают, что ты не причинишь им ничего
дурного, дикий долийский воин. И я тебе не причиню вреда. Тебе ведь уже
хорошо, не так ли? Я в этом убедился по ответу подвластного мне тела.
Нет, я не буду торопиться, как и прежде, ведь это только для тебя. И,
подарив желанному любовнику блаженство, мягко тебя освобождаю. Переведи
дыхание. Привыкни к мысли, что теперь ты – мой, это уже случилось. И в
этом нету ничего ужасного, но ты не до конца прочувствовал и понял, ты
хочешь сделать это снова, да?
Слегка передохнув, мы повторяем это. И на сей раз движенья моей поясницы
несколько резче и мощнее. Ты не пытаешься мне как-то отвечать, просто
покорно поддаёшься моим действиям и впитываешь ощущения, которые тебе
даёт наше соитие. А что же твой удачливый охотник Араннай? Я возбуждён
твоею долгожданной близостью достаточно, чтобы не дать тебе заснуть
сегодня. К тому же меня просто зашкаливает от сознания, что я заполучил в
свою постель героя, на которого, похоже, уповает весь Ферелден.
Воителя, которого боятся даже бесчувственные порождения Тьмы, который
оставляет за собой изрубленные трупы их, не зная жалости к бездушным
тварям; он прорывается в гущу сражения и рассекает монстров на своём
пути, как тухлую капусту. Он мог бы удавить меня одной рукой, как крысу.
Но он теперь желает от меня того, чего я так упорно добивался, и это
получил.
И я хочу взаимности – какого-то ответа от тебя. Поэтому, чтобы усилить
ощущение, я сжал тебя покрепче, приподнял, перекатился на спину, мои
ладони охватили твою грудь, твои же, чувствую, сползают мне на бёдра и
начинают жадно тискать их, довольно крепко. Впрочем, пока соразмеряешь
свои силы и вряд ли мне наставишь синяков. По крайней мере, ты не
безразличен к происходящему, и это дарит мне новый восторг и силы быть с
тобой, так долго, как ты выдержишь. Что тебе больше нравится, вот так
или… Пальцы твои сжимаются, притягивая, не желая отпускать. Я начинаю
забываться в страсти и стремлюсь удовлетворить свой пыл. Мой главный
боевой кинжал терзает твоё тело, приятно придавившее меня, и вряд ли ты
назавтра сумеешь позабыть об этом: денёк-другой ещё неслабо будет
напоминать… Всё-таки надо аккуратнее с тобой. Ну, всё, давай закончим,
отдохни.
Мы упиваемся истомой, расслабившей, изнежившей нас. Но вскоре, не давая
тебе погрузиться в сон, я вновь приподнимаюсь и, нависая над тобой,
таким покорным моей воле, целую твоё милое лицо и, с торжеством,
чувствую влагу на висках. Ты замираешь, понимая, что твоя слабость
обнаружена, когда я трепетно снимаю языком её следы, будто зализывая
раны, случайно нанесённые в любовной схватке; наверняка, ты ощущаешь
себя побеждённым, как я того хотел совсем недавно, но я шепчу тебе, что
так и надо, что это правильно, это лишь слёзы наслаждения. И ты тогда,
своим уверенным спокойным голосом вдруг заявляешь: «Здесь кто-то обещал
антиванский массаж?»
Это не менее приятно – доставлять тебе удовольствие, чем принимать его
от тебя. Не помню, чтобы прежде, с кем-то, я чувствовал это так сильно.
Твоя плоть поддаётся моим пальцам и то, что я тебе даю, внезапно
возвращается сторицей. Литая крепость мускулов упруго опадает под
руками, и действует не столько мастерство моё, сколько то чувство,
неведомое прежде, которое теперь переполняет нас, которое мы щедро
отдаём друг другу, а оно всё не убывает... Мне трудно завершить это, мне
трудно оторваться от тебя. Ты ведь сегодня не покинешь меня милый,
правда?
- Как ты?
- Прекрасно.
- Устал?
- Нет, отдохнул.
- Зевран ведь обещал, что ты не будешь разочарован.
- Хм… закажу тебе медаль за честность.
- Какая замечательная мысль! Её-то мне и не хватало! Но мы же не болтать
сюда пришли. Попробуем ещё что-нибудь новенькое? Не против?
Поскольку ты не отвечаешь, я понимаю это, как согласие и, не встретив
сопротивления, поворачиваю тебя на спину, как женщину, и развожу твои
колени. Хочу видеть тебя всего. Особенно, как выгнешься и запрокинешь
голову, достигнув высшей точки наслаждения. Опять звякает склянка,
наполняя раскалённый воздух пьянящей смесью ароматов. Зевран запомнит
навсегда, как вздрагивают твои ноздри от желания.
Когда я вновь беру тебя, ты сладко стонешь в такт моим движениям. Ты не
скрываешь удовольствия, пытаешься мне помогать, и вскоре, утомлённый до
полуобморока, наконец, принимаешься, как следует, меня ласкать в ответ
на все мои старания. У тебя силы на исходе, они растаяли в пожаре
страсти, и всё-таки, приятное скольжение ладоней по спине и ниже – знак
твоей благодарности за негу, подаренную мной тебе… Взятую мною у тебя,
о, демон побери! Я одолел твою загадочную неприступность, ты мой
сегодня. Одновременный слабый вскрик - ни на секунду раньше или позже.
Волшебно, восхитительно! И вдруг последняя мысль больно ударяет в тающее
сознание: «Сегодня? Всё? Ты только этого хотел, Зевран?»
* * *
Мы дремлем, сознавая присутствие друг друга. Не прикасаясь больше.
Кончилось? Счастье так мимолётно. И почему-то я больше не чувствую себя
удачливым охотником. Ты первым поднимаешься, ищешь свою одежду. Ещё
что-то. Конечно, полотенце. Сейчас пойдёшь купаться, верно? Ты ведь
всегда стараешься отмыться после борделя. И ты в палатку не вернёшься,
пока я не уйду отсюда. Наверное, уже жалеешь о случившемся? Может быть, я
перестарался, и нужно было себя вовремя сдержать? Для первого-то раза
многовато… Но нам было так хорошо. Эвлар, нет, правда, мне было очень
хорошо с тобой. Гораздо лучше, чем я мог себе представить. Не только то,
чего я от тебя добился, наконец. Мне с тобой так… спокойно. Будто я был
всегда не там, где нужно, и вдруг вернулся, туда, где должен быть; в
ладу с собой и со всем миром. Мне хорошо сейчас. Ты не уйдёшь?
- Эвлар.
- Что, Зев?
- Не хочешь сам попробовать сделать со мной такое же?
- Нет. Не сейчас.
Какое же из этих слов я должен слышать?Но мы не можем не поговорить об этом. Разве я ждал только момента с
тобою переспать? И разве ты отдался мне от скуки? Тебе ведь это было
трудно, правда?
- Эвлар!
Чего мне стоило вернуть беспечное насмешливое выражение своим чертам … И
как тебе далось невозмутимо обернуться на мой голос, как будто ничего…
- Позволь спросить тебя: что дальше?
И ты пытаешься мне что-то врать. У тебя плохо получается, но ты
прекрасно держишься, изображая, что тебе, в общем-то, порядком
безразлична эта связь, но, коль уж мы сошлись, и нам было совсем неплохо
вместе, так почему бы и не продолжать, пока нас это развлекает?
И ты не знаешь, что в своей палатке я, как дурак, валяюсь с блаженной
улыбкой: это не кончилось сегодня. Это будет. Эв, я схожу с ума,
возможно, только я не хочу тебя терять.
* * *
Четвёртый день подряд, в этом полуразрушенном поместье, отбитом у
соперника, среди опасностей, интриг, невиданного противостояния целой
Гильдии, я счастлив так, как не был никогда. Так ведь не может долго
продолжаться. Знаю по опыту: каких только жестоких испытаний не выдержал
наш изумительный роман за этот год… Ты слышишь? Скоро год, как мы с
тобою вместе, и я хочу чтобы у нас было их много-много – этих лет. Но
это как судьба… Судьба… пошла она, эта судьба! А я всё сделаю, Эвлар,
чтоб так и было. Для этого нам надо всего лишь победить в очередной
войне. Сегодня, мой любимый Серый Страж, нас ждёт весьма опасное
занятие, не очень-то похожее на то, чем мы с тобой тут тешились не
только по ночам, а, то и дело, и средь бела дня покидая моих Воронов,
уединяясь в этой комнате. Мы всё пытаемся и всё не можем наверстать
упущенное в длительной разлуке. Мы не насытимся никак своей внезапной
радостью, глуша воспоминания о пережитых бедах и вызывая только лучшие.
Я бросил тебя там, в далёком ныне Денериме, лишь ради твоего спасения.
Не стал тебя тянуть в свои кровавые разборки. Ты знаешь, ты простил.
Герой Эвлар Махариэль и с этим справился. Мы с тобой ещё столько
вспомним. После. Но главное – ты здесь. Ты разыскал меня в Антиве. О,
как я благодарен, что ты не покорился новому велению судьбы, не принял
почестей Героя Ферелдена, покинул Серых Стражей и забыл свой клан. Ради
меня? Я того стою, милый?
Не знаю, сколько времени прошло, пока я тут любуюсь на тебя, но вечность
отдал бы за каждое мгновение. Твои ресницы снова вздрагивают, и я
тихонько глажу тебя кончиками пальцев, едва касаясь щёк, очерчивая
брови, скулы, губы, я жду, что ты поймаешь мою руку и поцелуешь каждый
палец, даривший тебе негу этой ночью. Уже пора вставать, проснись.
Ты открываешь свои дивные глаза, и я тону в них.
- Зев, ты поднялся раньше? Никак, сегодня дождь пойдёт.
- Да я уж час, наверное, не сплю.
- Ну, точно. Погода испортится. Да ты уже одет, причёсан? Видно, я
крепко спал – не слышал ничего. Не помню даже, что мне снилось.
- Твои кошмары… Я знаю, как тебя от них лечить. Когда ты спишь со мной, наверное, ты счастлив, поэтому и не кричишь во сне.
- О, Эльгархан. Я вновь кричал?
- Нет, это я. И по другому поводу. Ха-ха! Знаешь, Эвлар, что мне вчера
на вид поставил один из моих верных боевиков? «Зев, ты чего в спальне
орёшь, как шлюха? На дворе слыхать. И что там твой долиец с тобой
делает?»
- Хм, это, верно, тот рыжий верзила, который думает, что он тут хагрен.
- Да, хочешь знать, что я ему ответил?
- Боюсь даже представить.
- «Фич, тебе всё в деталях рассказать или достаточно общего описания?»
Ты улыбаешься, качаешь головой чуть снисходительно и на твоём лице
написано: «Зев, ты неисправим». А я опять пленён каждым твоим движением,
самим твоим присутствием рядом со мной. Насколько ещё можно это
растянуть?
Уже слышится с улицы шум сборов: седлают лошадей, гремят оружием. С
минуты на минуту охранник постучит в дверь спальни: «Вставайте, атаман!
Мы все готовы».
Нет даже времени сопроводить тебя в соседнюю каморку. Только воображаю, под плеск воды, что ты там делаешь.
- Эвлар.
- Да, Зев?
- Если вернёмся нынче…
Ты появляешься из-за перегородки в своей естественной природной красоте,
ещё не успев скрыть её бельём, одеждой и доспехами. Создатель,
Эльгархан, Митал, древние боги, и кто там ещё с вами пьёт? Ведь это не в
последний раз? Но, даже если так, в эту жизнь стоило явиться, чтобы
познать вот это…
- Эвлар, если вернёмся, то за тобой должок.
- С чего это?
- С твоего проигрыша в карты. Не спорь заранее: когда начнём играть, я
всё равно тебя обставлю. Возможно, я сегодня, в придачу к этой мелочи,
ещё и жизнь тебе спасу, давай так и считать. Договорились?
- Ну, хорошо. Я выполню твоё желание. Чего ты хочешь? Зев? Ты… ты стесняешься сказать? Дай-ка пощупаю твой лоб.
- Отстань. И живо одевайся, а то пропустим дело, поскольку неизвестно,
кто что и у кого щупать начнёт. Эв? Ты… не против поиграть немного?
После.
- Только не в карты.
- Нет, потом, когда мы вновь сюда вернёмся. Мне бы хотелось…
Воспоминания нахлынули. Оказывается, Араннай жутко сентиментален. Не
знал? Я тоже как-то не догадывался.
Щёлкают пряжки перевязи, мечи, звеня, ложатся в ножны. И этого крутого
парня ты, умудрился соблазнить, Зевран? И он к тебе по-прежнему
привязан? Нет, видно тебе выпал редкий шанс выбрать свою судьбу.
Стук в дверь: «Босс Араннай! Вставайте, Вороны ждут Вашей команды».
Нет, как хотите, боги, а я отпраздную нашу очередную победу, уговорив
тебя, мой милый, сыграть первую нашу ночь в палатке. Какие-то во мне это
задело струны, и они всё звучат, как будоражащий мотив гитары. И ты,
прежде чем выйти прочь из нашей комнаты, вдруг крепко меня обнимаешь и
дышишь глубоко и жарко. Ритм сердца совпадает. Согретый теплом твоим
благородный металл касается моих губ – ривейнская серьга: ты теперь
носишь её, не снимая. Лишь несколько мгновений единения, а это дорогого
стоит. Спасибо, милый друг, это мне было нужно.
Когда я снова останавливаю тебя у самой двери…
- Эвлар.
Наверное, ты ждёшь очередной иронии, традиционной безобидной подковырки, но я нечасто так серьёзен:
- Хочу, чтобы ты знал. Эв, я люблю тебя.
Vova
