Проклятый дождь. Глава 4. Рондо-соната. Аllegro agitato.
Захлопнув дверь ударом каблука, Зевран, едва ли не с размаху, бросил
Шайру на середину кровати и снова очутился у окна. Распахнутые настежь
створки опять впустили дождь. Грудь Ворона вбирала влажный воздух, но
охладить все ещё бьющееся в диком ритме сердце должно было иное. Он
расстегнул рубаху на груди и подставил лицо под брызги, летящие от
ударов капель об навес над окном.
- Зевран?
- Шайра, зачем я это делаю?
- Не знаю. А я?
- Не знаю. Какая-то безумная игра. Я вляпался в неё и явно не выигрываю.
- И я, что парадоксально, - тоже. Ты знаешь, что вора губят эмоции? Сквозняк всегда так говорил.
Зеврану вспомнились собственные слова сказанные когда-то. Да что это?!
Наваждение какое-то! Она говорила почти его словами. На кровати лежал он
сам, просто в женском обличии, с лицом, напоминающим о Рине. И похожее
когда-то уже было. Перчатка. Да, именно Перчатка. Когда пришлось вонзить
кинжалы в собственное отражение, как в себя. Да, только вот там было
ясно, что нужно делать. А тут – нет. Он даже знал что она сейчас скажет…
Как это было? «Я вырос там, где …» Это надо было остановить.
- Не говори сейчас про доки. Ничего говорить не надо.
За окном громыхнуло. Зевран закрыл глаза и неожиданно произнес:
- Ты знаешь, говорят, что, если встретишь своего двойника, в смысле, живого двойника – это к скорой смерти.
- Глупое суеверие. Но какое отношение оно имеет к происходящему?
Она встала, подошла к Зеврану. Погладила его по руке.
- С тобой твориться что-то неладное. Прямо сейчас.
Он обернулся.
-Да, мне надо…
Договорить ему Шайра не дала. Она приподнялась на цыпочки и поцеловала
его – не в губы и не в щеку, а чуть ниже губ, почти в подбородок.
Молния сверкнула совсем рядом, предваряя новый, оглушительный раскат грома.
- Что это? На самом деле, что происходит сейчас в этом мире, кроме этого дождя?
Шайра поморщилась. Ей на мгновенье показалось, что на неё смотрит
кто-то, оттуда, из-за пелены ливня. Смотрит властно и настойчиво,
по-хозяйски, и от этого взгляда нельзя спрятаться. Так раньше смотрел на
нее Фабрицио, упокой Создатель его душу. И от этого почему-то стало не
по себе и вспомнилось…
« Когда-нибудь, деточка, воры платят за всё, что
совершили. Вот только некоторые – только за себя, а кто-то за себя и ещё
за кого-то, не важно, за кого. Наверное, так происходит потому что, мы
иногда можем украсть кусок чужой судьбы, сами того не желая. Это
издержки профессии. Ты можешь верить в это или нет. Но запомни. И всегда
думай – что и зачем ты берёшь. »
От происходящего стало неожиданно зябко. Шайра уткнулась лбом в плечо Ворона, пытаясь освободиться от всплывших воспоминаний.
- Что случилось?
- Ничего. Наверное, это гроза и…
- Не ври. Ведь что-то произошло?
- Не знаю. Голова закружилась.
Она сделала несколько шагов, опустилась на край кровати и вытянула из
волос гребень, разбросав локоны по плечам. Так было… свободней.
Зевран сел рядом с девушкой на покрывало встревожено заглянул ей в глаза и обнял за плечи.
- До сих пор кружится?
- Уже нет.
Ворон пропустил сквозь пальцы пряди тёмных волос.
Зачем я это делаю? Что со мной происходит? Рина давно мертва, и тогда
всё было совсем по-другому. Но девушка, пленившая моё внимание за эти
несколько часов, вполне живая и реальная. Она как будто моё собственное
отражение по духу. И, проклятье, похоже, она в меня влюбилась! И
влюбилась-то вовсе не так, как принято думать о девчонках. Это не блажь,
не глупость, не картинные вздохи под луной. Это куда больше и
значительней того, что называют флиртом. Для неё, по крайней мере. А
ты, Зевран?
Волшебная ночь накануне украдена проклятым дождём. Не
только ночь. Зевран так ждал милого друга, чтобы хотя бы знать: он
здесь, он точно здесь – это не сон. Так было много лет назад, когда
прославленный Герой, сразивший Архидемона, решился разыскать его в
Антиве. О, как это хотелось повторить! Им нужно было столько рассказать
друг другу, но это после. И все дела они решили бы потом. Там, внизу, в
зале таверны, они бы говорили сдержанно, быть может, бросая ничего не
значащие фразы и взгляды тайного значения. А здесь, едва щёлкнет засов,
они вцепились бы друг в друга, как безумцы, жадно требуя оплаты за
разлуку. Зевран опять воочию представил, как ласками уговорил бы Эва
вновь припомнить «первую ночь в палатке» и, осторожно подавляя
отступающую скромность, долго наслаждался бы его прекрасным непорочным
телом. Однако!
Зевран остановил себя на этой мысли, опять уставившись в безжалостный
квадрат окна с потоками дождя. Эв не был вовсе непорочен. Эта колдунья
Морриган – что она сделала с его душой! За год войны у Палача были
какие-то случайные романы, которыми он, видимо, надеялся заглушить так и
не понятую колдовскую страсть, ещё сходя с ума от Морриган, но ведь
мужчина был его единственным… и это трогало разбойника до глубины души.
Эвлар всегда казался Ворону слишком чистым, чего он не мог сказать о
себе, вспоминая бурную молодость.
После убийства Архидемона, ознаменованной ведьмовским ритуалом – тёмной
сделкой, изранившей два сердца, но оплатившей жизнь, долиец и Зевран
были верны друг другу, и только это оказалось настоящим.
Так что же тогда происходит сейчас? Что за наважденье?
Подхваченные резким порывом ветра, струи дождя полетели в комнату и забрызгали ковёр.
Шайра слегка повернулась, прижалась к груди Ворона, звеня бубенцами на
браслетах, и закрыла глаза. Ей почему-то очень захотелось, чтобы время
остановилось, здесь и сейчас. Он привлек её к себе и почувствовал как
бьётся её сердце – не часто, но настолько сильно, что это чувствовалось
через одежду.
Ворон положил руку в вырез ее блузы, ловя ладонью пульс, потом наклонил
голову и поцеловал бардессу в лоб. Её рука резко скользнула по его
талии, сминая складками растёгнутую рубаху и неожиданно он почувствовал
прикосновение маленькой ладошки к собственной коже. Рука застыла, не
решаясь продолжать движение. Шайра приподняла голову и заглянула ему в
глаза. Зевран встретился с ней взглядом, пытаясь понять - вправду ли он
хочет этого или…
- Мы поддаёмся обаянию друг друга и ливню, запершему нас в этой таверне. И ты. Ты такая хорошая.
- Тем, что похожа на Рину?
- Не знаю. Этот шум дождя совсем сбивает с толку. Ты чувствуешь, что мы одни на этом острове? Что больше ничего в мире нет?
- Я это уже сутки чувствую. И не понимаю что со мной.
Грозовая вспышка за окном сделала на мгновенье незаметным канделябр, с
парой ещё не погасших свечей. Два огонька судорожно дёрнулись, исчезнув в
блеске молнии, но в темноте ожили и заколыхались вновь – два маленьких
сияющих сердечка.
Твои фантазии уже не к месту. Какая уж теперь «первая ночь»! О чём ты,
Ворон? Тебе ещё неслабо предстоит подумать, как объяснить всё это
Палачу. Но что, если он не поверит?
Зевран отстранился, сел, опершись локтями о колени, встряхнул головой,
как мокрый пёс, пытаясь собрать мысли воедино. Нет, в этих ощущениях не
разобраться, пока не выльется с небес последняя капля. Какой-то бред!
Или любовь? Но как поймёшь… То, что он чувствовал к этой женщине-ребёнку
не было дружбой, это было чем-то большим. Но не безумием желания. Ему
просто нужно было, чтоб она была рядом и улыбалась, хотелось спрятать её
ото всей той пакости, которой полна жизнь. И этому чувству он не умел
подобрать названия.
Разбойник оставил свою спутницу и снова оказался у окна. Слегка прикрыл одну из створок, чтоб защититься от летящих капель.
- Ты выиграл Зевран.
- Почему именно я и именно выиграл?
- Ну, ты сам совсем недавно сказал, что это безумная игра. В игре должен
кто-то выиграть. Я знаю: ты ждал не меня. И если твоя женщина…
- Мой мужчина.
- Что?
- Ты знаешь бунтарского короля Антиванских Воронов, но ты не знаешь, кто владеет его сердцем?
- А твоим сердцем точно можно завладеть? Ты знаменит, конечно, только я
как-то не интересовалась подробностями твоей личной жизни. Итак, твой
мужчина…
- Я думаю, что разорвал бы эти тучи, пробился сквозь грозу, я сюда
мчался, ждал, как чуда… Мы с ним тысячу лет не виделись, а он не смог
добраться к месту встречи. А тут… вот, ты зачем-то...
- А тут зачем-то я.
Она склонила голову на бок и улыбнулась.
- Я здесь и счастлива. Алогично и без шансов. Такое ощущение, что дождь смыл меня и я где-то за гранями всяческой логики.
- Знаешь, какое главное счастье на свете? Это когда ты знаешь, что тебя не предадут и ты не предашь тех, кто тебе дорог.
- Я не предам тебя.
Она поднялась с кровати, чтобы постоять вместе с Зевраном у раскрытого
окна, так и не дав объяснений своей последней фразе, у которой было
одновременно слишком много значений.
За окном снова прогрохотало. Совсем рядом.
- В каком смысле?
- Да во всех.
Более подробно объяснить она не успела. Внезапный шквал ворвался в
комнату, задувая свечи. Полуприкрытая оконная створка под его дуновением
стремительно и с силой дернулась. Зевран инстинктивно вскинул руку,
закрывая себя и Шайру. Острые звенящие осколки с каплями дождя брызнули в
комнату.
– Зев. Все… в порядке? Погоди. Я зажгу свечи.
- В порядке.
Случившееся назвать «в порядке» можно было только обладая изрядной долей
оптимизма. Это «в порядке» стремительно растекалось кровавым пятном на
рукаве – алым на алом.
Сумбурная возня с разбитой рамой, заваливание её подушками, отвлекли
внимание. Когда дождь, наконец, остался там, где ему полагалось быть –
на улице, Ворон сообразил, что не заметить происшествие вряд ли
получится: кровь уже залила всю руку и тёмные капли запятнали пол.
Шайра ойкнула.
- Дыхание Создателя!
- Ничего страшного. Попало в мышцу, сухожилья не задеты. Срастётся как
миленькое, никуда не денется. Ну, рубаху порезало – повода для
переживаний, поверь мне…
- Ты сумасшедший! Ты просто на всю голову сумасшедший! Это же стекло!
- О! Если все россказни об осколке, попавшем в ладонь, дошедшем до
сердца и убившем – были правдой – моя работа была бы просто праздником.
- Молчи!
Хотя Зевран и не очень-то нуждался в подмоге: ему и не такие раны
доводилось получать и перевязывать, Шайра сейчас же бросилась на помощь,
прежде всего, аккуратно стянув с него рубашку. Ей приходилось видеть
кровь и даже смерть, но вынимать осколки из живой плоти было страшно и
больно. Больно для неё. Она сейчас бы предпочла сама изрезаться стеклом,
чем видеть, что несчастье произошло с Зевраном. Смыть кровь и подсушить
порезы полотенцем оказалось недостаточно. Зевран от умывальника услышал
треск ткани. Он выглянул из-за перегородки и увидел, как Шайра
разрывает на полосы свою батистовую блузку. Девушка была обнажена до
пояса, но это её не смущало. В подобной жертве не было необходимости: у
Воронов найдутся и бинты, и целебный бальзам, но Шайра не подумала об
этом. Какие могут быть вопросы, когда надо срочно действовать?
Зевран стоял, опершись на перегородку ванной и рассматривал изящный
силуэт эльфийки. Она всегда стояла там или внезапно появилась, как по
волшебству? Её не выкинешь теперь пинком с лестницы, как это можно было
сделать ещё вчера. Да и не хочется. Ну что за блажь была пускать её в
свою судьбу, а теперь и не управиться с этой судьбой!
«Пойди сюда, садись». Шайра перевязала ему раны и ещё некоторое время
они сидели молча, растягивая миг высокой близости. Он мог, казалось,
длиться вечно, но вдруг внезапно оборвался.
Разве подумаешь, что из мансарды так легко услышать стук у входа среди
шума грозы? Зеврана будто оглушило раскатом грома. Стук повторился в
дверь комнаты. «Босс, кое-кто только что поставил лошадь в конюшню и
сейчас ему отпирают входную дверь».
- Зевран, куда ты?
Гильдмастер вскочил, набрасывая на ходу камзол, выбежал из номера,
метнулся вниз по лестнице и только на середине её, сообразив, что надо
«держать марку» замедлил ход.
Истекающий водой плащ падает на пол. Блестящие доспехи отбрасывают блики
пламени на строгое, будто точёное из мрамора, лицо, покрытое узором
долийских татуировок, с длинных косичек на висках сбегают струйки, и
тёпло-золотистый взгляд Зеврана встречает отсвет холодного неба во взоре
эльфа-воина.
Внутренности обожгло, как если бы в животе разбилась бутылка крепкой
граппы. Тепло расходится по каждой жилке, вызывая покалывание в кончиках
пальцев.
Подчинённые прекрасно знают, что между ними. И даже знают, для чего их
босс остановился здесь, не в силах дожидаться прибытия в поместье. Но
при них не стоит проявлять сентиментальность. Сейчас оба поднимутся в
мансарду и лишь тогда сильные руки, привыкшие легко играть двумя
тяжёлыми мечами, крепко стиснут в объятиях атамана Воронов, перед
которым трепещут все разбойники Антивы.
- Зевран… - стройная фигурка выбежала на верхнюю ступеньку лестницы…
… он и забыл о ней… Он даже не мог подумать… В том числе о том, что она
появится на лестнице, точно так как и он – в наброшенной на голое тело
коротенькой курточке, в глубоком вырезе которой не виднелись, ну, разве
что, кончики сосков, в спешке подобрав юбку так, что… что могла бы быть
бы вообще без юбки. Braska!
Эвлар перевёл взгляд наверх. И невидимая стена льда, будто по мановению
магического посоха, вмиг отделила его от Зеврана. Голос, как выкованный
из металла: «Хозяин, моя кобыла выбилась из сил. Подай в конюшню
полотенца, чтобы обсушить её. И ужин тоже вели принести туда. Я заночую
там».
Хотелось закричать: «Эвлар, постой!» Вцепиться, удержать… а в мыслях –
просто рухнуть на колени, как баба, обнимая его ноги: «Только не
уходи!». Какая чушь! Вороны не простят ему сейчас даже невольного порыва
слабости. Да он и сам себе этого не позволит. Это не запертая комната,
Зевран, помни: ты должен выглядеть «Гильдмастером». Если Эвлар уйдёт…
Ушёл…
Сейчас надо произнести спокойно: «Пойду-ка, помогу ему. Что там с
лошадью?» и выскочить за ним под дождь, догнать, остановить и объяснить…
Что можно объяснить? Что он не знает больше, кого любит?
И окружающие с любопытством ловят каждый жест.
- Вы долго будете на меня пялиться? Все живо спать!
Из зала всех как ветром сдуло. Разбойники, прогнав последних, сами
ретировались. Им будет, о чём потолковать в своей каморке, а сюда лучше
не высовываться.
Зевран сел в баре, подперев руками голову. Что это было? Что будет теперь?
Шайра неслышно подошла и тронула плечо.
- Он…
- Мой возлюбленный.
- Которого ты ждал? И он подумал…
- А что ещё он мог подумать, когда ты явилась в зал полуголая? Зачем ты это сделала?
Она не ответила. Ей нечего было ответить. Разве что о том, что вора губят эмоции. И иногда – не только его.
Шайра увидела свою гитару на барной стойке. Она схватила инструмент и
вздрогнула, заметив возле стеллажа с напитками служанку-поломойку,
скорчившуюся от страха.
- Ты что? Тебе нехорошо?
- Они ушли? Палач уже ушёл?
- Палач? Ты не в тюрьме. Не бойся, вылезай.
- Как? Вы ничего не слышали о Долийском Палаче?
- Так этот эльф…
О Палаче ходили странные легенды: то он рискует жизнью, чтобы выхватить
щенка из-под колёс несущейся кареты, то мимоходом отсекает руку
погонщика, избивающего упавшего от натуги осла… Палач мог выйти в бой
против десятка опытных противников, и тогда утром на катафалк по частям
сваливали десять трупов.
Вот кому ты перешла дорогу, Шайра Кирена!
То, что происходило с ней в эти двадцать два часа, было лучшим, чем всё,
что происходило за все её неполных двадцать лет. Отдать свою мечту?
Пусть даже Архидемону? Пусть даже самому убийце Архидемона… Она
вспомнила и тихонько запела песню, которую во всей Антиве не слышал
разве что глухонемой:
«Если за тобой пришёл Палач -
Срок настал, прими судьбу спокойно.
На колени падать и молить -
Толку нет. Не бейся и не плачь.
Всё, что можешь - умереть достойно,
Если не сумел достойно жить»…
- Зевран! Твой спутник – тот самый Долийский Палач?
- А его популярность всё заметнее! Тот Самый Зевран! Тот Самый Палач! А
если оба вместе – дрожи, Антива! Что, если бы в мансарде оказался не я, а
он? Тебя бы так же поразила его слава? Ты так же постаралась бы
повиснуть у него на шее? С той разницей, что с ним бы это не прошло…
- А как с тобой? Прошло? Что ты со мною делаешь, Зевран?
- Иди, настрой свою гитару. Сыграешь на моих похоронах, если не будешь лежать рядом.
- Рядом? Слишком много чести для маленькой портовой крыски, Гильдмастер.
- Да уйди же наконец!
Шайра молча стояла, не осмеливаясь поверить услышанному. Что он сказал? Это был он? Он.
Он это сказал, развернулся и направился к выходу из таверны
В голове стало как-то неожиданно тихо. Девушке показалось, что со всех
сторон на неё смотрят, хотя зал, по идее, был пуст… Она оглянулась. На
нее презрительно смотрела высунувшаяся из своего укрытия поломойка. Из
двери в углу за стойкой появился хозяин таверны, видимо от этой самой
двери далеко и не отходивший, из переживаний о целостности собственного
заведения.
Закрыть глаза. Сейчас я закрою глаза все вы исчезнете.
До слуха донеся неторопливый стук женских шагов.
- Слышь, подруга?
Шайра открыла глаза. Проститутка. Та самая, что играла в карты… Она с живейшим интересом смотрела на эльфийку.
- Он что, тебе не заплатил?
Шайра сглотнула. Да нее медленно доходила картина произошедшего.
- Так что, не заплатил?
Девушка неопределенно качнула головой - или «да», или «нет», или "не
могу говорить"… и сделала несколько шагов. Остановилась, оглянулась.
Шлюха смотрела на нее с обидой во взгляде, явно не понимая, почему с ней
не хотят общаться
Шайра нервно поправила волосы, улыбнулась, пытаясь выдавить из себя масимум дружелюбия.
- Все хорошо…
Казалось, что от ударов сердца под ребрами раскатывается гулкое эхо и пульс отдаётся в затылке.
Еще несколько бесцельных шагов. Перед глазами - лицо хозяина таверны. Сосредоточиться…
Женщина приобняла её, заглядывая в лицо, очевидно, пытаясь отыскать доказательства своим догадкам.
- Он, что, тебя побил?
Шайра замотала головой и выдохнула:
- Нет, хуже. Он меня зарезал.
- Знаешь, девочка, пойдём-ка отсюда. Побудешь у меня. Не надо тебе
сейчас туда возвращаться. А у меня, я думаю, работы будет много – пойду
помогать почтенным постояльцам нервы в порядок привести. Можешь даже
запереться, но ключ пусть будет в замке я, если приду раньше, его
вытолкну и на половичке вытащу.
В ее голосе звучала лёгкая ирония по отношению к собственным клиентам.
От нее пахло так знакомо - резкая смесь благовоний. Все это было как в
детстве, когда портовые проститутки иногда подкармливали крохотную
эльфиечку, живущую в дырке в стене, ведомые так и не реализованным в
жизни материнским чувством.
Освещенный тусклым светом коридор первого этажа… Дверь с номером шесть
на ней. Крохотная комнатка, освещенная дрожащим светом трех наполовину
оплывших свечей в подсвечнике. По потолку бежит паутина едва заметных
трещин.
Зевран, схватил у выхода фонарь и чей-то плащ и вышел во владения дождя.
Проклятье! Гнев природы! Ты ещё не натешился нашими страданиями,
Создатель? Или, как восклицает иногда Эвлар: «О, Эльгархан!» Лучше бы
выругался крепко по-антивски. Тогда глядишь – хоть кто-нибудь услышит.
Только при вспышке следующей молнии, промокший Ворон разглядел конюшню.
Фонарь выхватывает во мраке конские силуэты. Застоявшиеся лошади
просыпаются, фыркают в ожидании внимания, мотают головами. Одна
приветливо заржала, узнав Зеврана. Возле её стойла свалены сумка и
перевязь с мечами.
- Эвлар, где ты?
Там что-то стукнуло. Палач вернулся, держа в горсти наколотый кусками
сахар, и принялся кормить свою кобылу. Сейчас, быть может, лишь это
преданное существо и держит эльфа от дурного искушения покончить с этим
гнусным миром.
- Хозяин говорит, ты ждёшь меня со вчерашнего дня. Верней, так понимаю, что не ждёшь… И она тоже с самого начала здесь?
- Нет, Эв, она… не было ничего такого…
- Зачем тогда оправдываться?
- Но всё равно надо поговорить. Пойдём ко мне.
- То есть к вам? Третьим? Или мне всё-таки не стоит туда подниматься? Что, моё место занято, Зевран? В постели, в сердце?
- Не надо, не говори так. Эв, я запутался. Этот проклятый дождь… Мне нужно разобраться, что происходит.
- Ну, так пойди и разберись.
Хозяин «Короля и Гонца» уже раз пять в кошмарных грёзах провернул, как
полыхает его бесценная таверна. И только дождь немного успокаивал: «Не
бойсь! Не разгорится». Тогда картины становились ещё хуже, напоминая
лавку мясника с той стороны, которую не видят покупатели… Да как уснёшь,
даже после двух рюмок настойки леонура, когда за стеною бесконечным
повтором звучат одни и те же четыре ноты – как шарманка? Не громко вроде
бы, но давит на мозги ужасно. И главное – не ясно как с девкой этой
поступить. Оно, конечно, можно послать коридорного, пускай заткнёт
шалаву. Если что – списать на его глупость. А ежели Аранай на то
осерчает? Он–то конечно, её выгнал, но шибко страстно они плясали вот
недавно – поди ж тут разберись.
Хозяин осторожно вышел в зал. Зевран опять сидел в тоскливом
одиночестве. Залитый водой фонарь брошен у двери. Неяркий свет идёт от
тлеющих углей в камине. Старик пошевелил золу и Ворон поднял голову.
- Мастер Араннай, пожалуйста, скажите певице вашей. Никто из моих постояльцев не в состоянии заснуть под эти звуки.
- С чего ты взял, что она – моя? Она - свободна. А та, особа, с которой я
хотел бы поговорить, нынче спит в конюшне. И струны, звон которых
услаждает её слух, весом в пять фунтов каждая. И их обычно смазывают
кровью. Ты предлагаешь мне снова сходить туда? Я чуть не утонул,
разыскивая чёртовы ворота!
У хозяина заметно отлегло с души. Ну, теперь хоть неопределенность-то пропала.
Он подошел к двери каморки, в которой ночевал коридорный, приоткрыл ее.
- Джанни! Вставай, шельмец, не делай вид что спишь. Поди, скажи этой
эльфийской шлюшке, как её… ну той, что сейчас в шестом, чтоб замолкла.
Дверь номера неподалеку от каморки распахнулась, и на пороге появился Ворон, по прозвищу Шатун.
- Эй, не буди малого – пусть отдыхает. Я сам схожу - все равно в уборную туда же собирался.
Смысл услышанного дошёл до Зеврана не сразу. Может потому, что в шестом
номере местная проститутка обитала уже не первый год и «комната номер
шесть» - здесь было именем почти собственным. И только потом до его
сознания дошло, что гитарный перебор доносится именно оттуда, где
находится именно упомянутая шестая комната.
Создатель! Да что это...
Он поднял взгляд на хозяина.
- Уйди. Сейчас. Пожалуйста.
В голосе атамана звучала настолько натянутая вежливость, что хозяин даже
не решился растерянно кивнуть и тут же скрылся с глаз.
Зевран оглянулся и увидел, как Шатун исчезает в коридоре, ведущем к той самой шестой комнате и мужской уборной.
Это какое-то безумие! В памяти пронеслись события, начиная от разбитого
окна и заканчивая его бестолковым разговором с Эвларом на конюшне. Все
выглядело как в дурном сне – в жизни не может быть всё настолько не к
месту и не так как надо. Зевран перебрал события еще раз – от окончания
танцев до нынешнего момента, уже подробно. Наваждение какое-то… Или?
Перчатка? Это слово всплывало в сознании уже второй раз за сегодняшний
вечер, а значит, в этом могло быть зерно истины.
Но, тем не менее, как происходящее не назови, суть от этого не
изменится. Эвлар в обиде, что ни в коей мере не удивительно. Шайра -
тоже, что не удивительно ровно настолько же, если учитывать то, что он
кричал ей в зале. Его единственная в жизни любовь под угрозой разлуки. А
ещё – он ухитрился ни за что обидеть девушку, которая могла бы быть
ему… Кем? Дыханье Создателя! Почему так сложно иногда находить название
тому, что элементарно. Название и место в себе самом!
- Есть в мире идиоты разные, среди них попадаются красивые и я – один из них!
И ведь было уже, было! Когда собственные действия, поступки и их оценка
располагались в неправильном порядке – случалось что-то нехорошее.
Например, погибла Рина. И вот опять! Но только теперь в происходящем
тяжело обвинить кого-то, кроме самого себя. И в этом, при всем желании,
трудно найти что-нибудь забавное… учитывая все обстоятельства.
Шатун открыл дверь.
Шайра сидела, на кровати, глядя в пустоту и перебирая струны гитары,
поджав босые ноги. Пальцы сжимали гриф до побеления суставов, намертво
удерживая один единственный аккорд, как будто отпустить инструмент –
значило сорваться и утонуть.
- Привет, красивая. Чего такая грустная?
Эльфийка подняла на него взгляд. Два больших и совершенно пустых серых
глаза, серых, как пепел, вокруг них – размазанные потеки чёрной туши.
- Слышу – ты как-то странно… играешь. Я подумал – дай зайду.
Шатун переступил через порог и оперся плечом о дверной косяк, легко закрывая за собой дверь.
- Ну, что, девуль… Там, кстати, хозяин бунтует, что ты шумишь. Оно и верно – постояльцам спать давно пора.
Пальцы, бегущие по струнам, остановились.
- Хорошо. Я не буду шуметь.
- Я что, собственно, хотел сказать. Ты, не думай, что я злюсь на тот
случай. Ты действительно стоишь того, чтоб не брать в голову такую
ерунду.
Шайра вопросительно посмотрела на собеседника... Ей показалось, что он
находится за пеленой или за тонкой плёнкой тени… и оттуда звучит чужой,
ненужный и неуместный голос.
- Так вот. Ты в моем в вкусе. А у меня в Антиве домик. Небольшой,
правда, и не в центре, но это не беда. Я так прикинул – ты на моем
диване будешь смотреться в самый раз. Пусть я плохой танцор, но в
постели это абсолютно не мешает, даже наоборот.
Он расплылся в ехидной улыбке.
Шайра опустила ноги с кровати и не торопясь подошла к нему, держа в опущенной руке гитару за гриф.
- Денег у меня достаточно – такого любовника на дороге в другой раз ты
вряд ли найдешь. Ты имеешь все шансы продержаться под моей крышей дольше
других, года четыре я тебе гарантирую, если тявкать не станешь... Да и с
боссом мы договорились – он сказал, что я могу забирать тебя себе.
Шайра внимательно посмотрела ему в глаза, улыбнулась, и, не меняя
выражения лица, резко, отработанным движением, изо всех сил ударила
разбойника головкой гитары в пах, так, что согнулся верхний колок.
Тот резко изменился в лице и стал с хрипом заваливаться назад. Девушка
сделала шаг и толкнула дверь, позволяя ему выпасть из комнаты. Потом, с
почти отрешенным спокойствием наблюдая, как он скрючивается на полу,
захлопнула дверь, закрыла замок и вынула ключ.
Услышав звук падающего тела, Зевран среагировал почти мгновенно - он
вскочил на ноги и вгляделся в полумрак. Именно сейчас, для полноты
картины, не хватало только одного – внезапного нападения. Разглядеть
что-либо было сложно – большинство из свечей в настенных подсвечниках
уже догорело и света было недостаточно. Атаман выхватил из-за голенища
нож, скользнул к стене, прокрался вдоль неё и заглянул вглубь коридора. У
дверей шестого номера валялся скрючившийся Шатун. Эльф, насторожено,
угловым зрением пытаясь отслеживать возможное движение по сторонам,
направился к нему.
Разбойник лежал на полу, держась руками за пах и ловя ртом воздух.
Атаман посмотрел на него, на закрытую дверь… Где-то здесь самообладание
грозило потеряться. Именно сегодня. Как говориться, по случайному
стечению обстоятельств.
- Шатун! Иди ты...
Зевран запнулся, не желая зазря оскорблять и без того пострадавшего охранника. На висках эльфа вздулись вены.
- Иди ты спать!
Шатун медленно поднялся и, на полусогнутых, не меняя положения рук, но, вместе с тем, проявляя неожиданную резвость, удалился.
Зевран подошёл двери и взялся за ручку. Дверь была заперта.
- Шайра…
Ответа не последовало.
Стоять под дверью – не было смысла. Подниматься в пустую комнату, с
разбитым окном и пятнами крови на полу не хотелось. На душе было
преотвратно. Зевран спрятал нож обратно за голенище и направился к
лестнице, ведущей на чердак.
Ночью на чердаке было не так романтично, и, даже можно сказать,
жутковато. Зевран вздрогнул от неожиданности, когда что-то пролетело
рядом. Он всегда спокойно относился к летучим мышам. Даже в детстве. Он
пробрался сквозь отсыревший лес свисающих полотен. Вспышка молнии на
секунду осветила этот странный мир, сквозь неплотно прикрытые рамы и
щели. Ворон покрепче затянул задвижки на ветровом окне, забрался в угол и
перестал быть Вороном. Даже вздохи гитары, долетавшие и сюда, были как
будто из другой жизни. Ему было семь лет, и он был никому не нужен. И он
ещё не знает, что в последний раз забрался на чердак, больше ему не
спрятаться от жизни. Утром за ним придут, бросят в повозку, как щенка, а
дальше, на много лет вперёд, кто-то большой распишет всё до мелочей –
попробуй, увернись.
Он не вернётся в комнату и будет долго размышлять под шум дождя над тем,
что происходит и происходило с ним, что будет дальше… О том, с чего
начиналась его собственная жизнь. Как бьёшься с этой стервой, называемой
судьбой, и думаешь, что можешь что-то изменить, и кажется, что вот, это
твоё… ты что-то значишь в этом мире… А в любой момент всё, что для тебя
важно, на самом деле, может оказаться не более чем пыль и паутина. Всё
это может быть внезапно исковеркано чьей-то неумной выходкой, капризом
самого Создателя, и ты не знаешь, что следует сделать, не знаешь даже,
что сказать на это.
Сначала ты слаб, потом слабее чем хотелось бы, потом ты становишься
сильней или просто ловишь волну, и она выносит тебя на берег. Туда, где
можно прочно стоять на ногах, идти дальше, пойти на риск и победить. Но
было это твоей заслугой или везением – не можешь сказать даже ты сам.
Ведь, может быть, весь твой успех зависел от единственного момента,
когда ты, вопреки логике, не остался валяться где-нибудь с перерезанным
горлом. Просто потому, что кто-то, наконец, отнёсся к тебе, как к
личности.
Когда ты находишь своё место под солнцем, это место теплей и светлей
большинства, и ты при этом оказываешься способным его удержать – всё
кардинально меняется. Те, кто взирали на тебя свысока – начинают перед
тобой заискивать. Гордые отцы, которые раньше не подпустили бы тебя на
три арбалетных выстрела к своим порядочным дочерям – смотрят тебе вслед
как голодный на ломоть ветчины, уже не принимая во внимание то, что ты
эльф, а в их зрачках крутятся золотые монетки. Неприступные красавицы,
вместо того чтоб фыркнуть что-то в духе: «Если бы ты был последним
мужчиной Тедаса, у тебя был бы шанс», - кокетливо приподнимают краешек
вуали и, с затаённой надеждой, выглядывают из-за занавесок...
Блистательные франты больше не говорят тебе: «Эй, парень. Как тебя там…
Поди сюда» – они готовы по единому твоему жесту выпрыгнуть из сапог,
теряя штаны на лету. Теперь то, что ты эльф, не имеет значения для
общества. И то что ты шлюхин сын - потерялось под атласными складками
твоей славы и утонуло в звоне золота… Но все это тебе уже, смею
заметить, совершенно не нужно – у тебя есть твой Страж, тот, кто
единственный спросил тебя, каким ты хочешь быть и не пытался ломать
тебя.
Но самое важное при этом – не забыть то, кем ты был вначале, не потерять
ни крупицы собственного прошлого. Чтобы, став сильным, не забыть о тех,
кто слаб, кто остаётся тем, чем ты был недавно, не зачерстветь душой.
Без этого всё теряет смысл. Без этого ты сам становишься Архидемоном,
которого только что убивал – небрежным и равнодушным, неспособным
умножать радость и сеющим чужую боль.
А радость – это тонкая материя. Это то, что так просто дать и почти
невозможно получить насильно. Радость не отнимается… она только
прибавляется и умножается, делясь на многих, тех, кто тебе близок. Вот
такой вот парадокс. Жизнь не начинается и не заканчивается на самом
себе.
Эвлар это поймёт, но надо сначала вернуть взаимопонимание и доверие, и
разобраться, почему так легко все это пошатнулось. Никакие
обстоятельства, даже самые дурацкие, даже реальные ошибки, если они
сделаны в поисках истины, не должны мешать любящим понять друг друга. И
если ты действительно любишь Эвлара – ты должен взять решение этой
проблемы на себя.
И ещё – надо извиниться перед Шайрой, За случайно оброненную грубость,
за то, что обидная глупость, некстати посетившая разум, была озвучена. И
если чувства говорят правду, если она действительно то, что ты ней
увидел - она тоже поймёт. Она поступит так, как поступил бы ты сам в
аналогичной ситуации. Ведь не зря же она такая… родная. Скажи ей, что ты
в действительности думаешь, что она значит для тебя. Эмоций хватит.
Просто объясни ей то, что объяснил сейчас себе. Потому что если ты этого
не сделаешь… Когда-то давно кто-то так же сказал твоей матери «шлюха» и
она не смогла возразить. Да?
Если бы Зевран сейчас очнулся от полузабытья и глянул на себя со
стороны, наверняка нашёл бы картину забавной: гильдмастер Антиванских
Воронов заснул, как в кресле, в сломанной корзине на старом чердаке.
Vova
