Все приходят за советом. А как же! Самый старший, самый старый, и,
разумеется, самый мудрый!. . Словно тридцать лет в саркофаге я не спал, а
только и делал, что читал философские трактаты... Между тем, я не могу
до конца понять даже собственное тело. Вот этот зуд в кончиках когтей,
например, к чему он? Желание кого-то из зверей? Реакция чужеродной плоти
на внешние раздражители? Дженова его знает... Тут даже с научным
образованием турка не разберешься...
А они все приходят и приходят. Как и нашли только... Как узнали, что я
здесь... Живу, что ли... Ну да. Я прихожу сюда каждый или почти каждый
день, ночую, чищу ганблейд. Значит, живу. А что дыры в стенах и потолок
не везде присутствует или, вот скажем, ни света, ни воды — так это
мелочи. Это им такие вещи нужны. А мне зачем? Выпустил крылья — вот тебе
и крыша или та же постель. В темноте я вижу лучше, чем на свету. А дыры
в стенах не дают почувствовать себя в ловушке. А вот им приходящим,
неуютно. В принципе, я их понимаю — в свое время я бы тоже не пылал
восторгом от посещения развалин какого-то готического особняка. Это как
же прижать должно, чтобы все же прийти?. .
Иногда я все же снимаю перчатку. Надо же давать телу отдых. Конечно, не
самое красивое и не самое здоровое, но хоть такое есть, и на том
спасибо. Я хорошо помню крио-кубы и капсулы анабиоз-стазиса, и связанную
с ними бестелесную муть. И если одна рука фиолетовая и с когтями (да
что ж вы зудите-то, чего вам надо?. . ) — то и ладно. Никто кроме меня ее
не видел. Это я не хочу показывать. Не стесняюсь, просто не хочу. Или
жалеть начнут, или фальшиво улыбаться, не расстраивайся, мол... А то еще
напорешься на какую-нибудь экзальтированную девицу-готку, так до
второго пришествия Сефирота и не отстанет. Это, мол, круто и "вааще
гатишно". Зачем оно мне? Ну не такой я, как все остальные. Бывает. Это
не повод смотреть, как на зверя в зоопарке, и хвастаться, что видел...
Потолочные балки очень удобное место. Наверно, у меня измененный центр
тяжести — больше никто так сидеть не может, я, по крайней мере, не
видел. Так и сидим — я и летучие мыши, только они вниз головой, а я
вверх. Не потому, что неудобно, просто если повисну, то не буду видеть
неба. А я хочу видеть. Это, пожалуй, единственное, что не изменилось со
времен моего сна. Привет из прошлой жизни. А вот Лукреция не любила
ночного неба. Она любила полуденное, а еще ландыши и рисовый пудинг с
вишневым вареньем. И я всегда его приносил к ней в лабораторию во время
обеденного перерыва. А месяца через два у нее началась аллергия на
варенье — в Нибельхейме оно натуральное, без консервантов. Вот так —
остались воспоминания о дорогом человеке, который научил меня любить.
Сама Лукреция любила Ходжо. Ну что ж... Недолго, но счастлива была.
Странное, конечно, счастье, но ей, небось, лучше было знать.
Ангел-хранитель, перемазанный синтетическим вишневым вареньем не
тревожит моих снов, как раньше. Это просто доброе и светлое
воспоминание, как об умершей, но очень любимой матери, как о первом
ручном кролике. Как о первой любви.
Да что ж вам все неймется? Утром Клауд приезжал, его байк ни с чем не
спутаешь, ревел так, что я за три километра услыхал. Прощеный герой уже
не метался, как пару месяцев назад, словно бы перерос это. Но за советом
все же явился. Долго мялся, не зная, как сказать, а я не торопил.
Потому-то и ходит он ко мне — я никогда не тороплю, не предлагаю чаю, не
уговариваю просмотреть фотографии. А если гость голоден, я могу
поохотиться. Кое-кому почему-то жутко нравятся крысы, если их запечь на
открытом огне, разведенном посреди дома... Нет, не Клауду. Он голодным
не приезжает, у него Тифа есть.
-Винсент... Это вот... Я не хотел брать, но она сковородкой
пригрозила!. .
— и достает сверток с домашним печеньем. Тифа никак не
может привыкнуть, что мне есть не обязательно. Нет, я могу, конечно, но
вот так, чтоб каждый день — нет. И передает через Клауда всякие домашние
вкусности. Или сама привозит. Бывать ей здесь, правда, не часто
доводится — как она сама признается, ее сразу тянет взять в руки щетку и
запрячь меня в ремонт. Но она знает, что ремонт мне без надобности, что
и так нравится, и никогда не лезет в чужой выбор.
Клауд мялся минут десять, рассказывая что-то о текущих делах в Мидгаре, а
потом почему-то свернул на мое прошлое, и вскользь поинтересовался,
говорил ли я Лукреции о том, что я ее "ну, сам понимаешь...". Я только
вздохнул. Сначала долгие разговоры о воспоминаниях, своих и не своих,
прощения, терзания, а теперь еще и это.
-Ты же взрослый парень, скажи уж, — попытался возразить я, но был непочтительно перебит:
-А то она не знает!. .
— проворчал бывший солджер, усаживаясь на каменный
обломок, — но я хочу, чтобы ей понравилось и запомнилось навсегда.
—
Вот так вот. Я ему посоветовал. Он покрутил пальцем у виска и сказал,
что иногда я несноснее Рено. Ну-ну. Все равно ведь сделает, как я
сказал. Потому что хоть и делает "морду кирпичом", но доверяет. Тем
более — стал бы я просто так советовать выкинуть все свои стихи и цветы
подальше, и увезти Тифу "куда — это секрет", если бы она сама мне в
тайне не призналась, что с детства об этом мечтала... Ух, какой я
коварный!. .
За Клаудом явились сильверхеды. Вернее не так — Сильверхеды, потому что
это уже не прозвище, а вроде как фамилия, не Ходжами же называться. Лоз
опять провалил экзамены, у Язу творческая депрессия, а у Кададжа не
получаются запеченные крысы. Не иначе как в моей развалюхе я вывел особо
вкусных... Через час счастливый Лоз переделывает примеры, Язу строчит
как сумасшедший, посидев на моей любимой балке (вернее, у меня на руках,
чтоб не свалился), а Кададж умчался за силком. Дети-дети... Люблю
детей. Всегда хотел, чтобы они у меня были. Ну вот и сбылась мечта
идиота — целая тройня, хотя с их темпераментом и одного бы хватило.
Живут они где-то на окраине и жутко гордятся своей самостоятельностью.
Стукнуло в голову приехать Сиду. Он убедился, что я вполне немертв и
отдавать концы не собираюсь, пригласил в гости и смылся к Клауду чинить
байк, чтоб не сдох посреди "похищения" Тифы.
Приезжал Тсенг. По работе, правда. Да, я еще и работаю. Деньги не особо
были нужны, но скучно. А потом появились Сильверхеды, и стало возможным
покупать им игрушки — даже если под игрушками подразумеваются новый
пистолет или синхрофазотрон. Зачем он им, пока не знаю — все трое
подозрительно-знакомо щурятся и говорят, что "это — секрет". Ну-ну,
посмотрим.
Тсенг привез контейнер с разнообразной аппаратурой, которую его полевые
отряды раскопали в Нибельхейме. Мое дело — понять, что это такое.
Возможно, с ее помощью удастся что-то исправить. Я не о своей лапе, а о
Сефироте. Бедный парень безвылазно сидит где-то в бункерах Шин-Ры и
очень старается не уничтожать мир. Даже жалко его, хотя жалость — это
недостойно. Передает приветы, обещает наведаться. Судя по всему,
Сильверхедов будет четверо. Не сейчас, но когда-нибудь будет. А
контейнеры Тсенг привозит бессистемно, что самого его раздражает
невероятно — вутаец до мозга костей, он обожал порядок и все делал как
положено. Хотя Юффи тоже вутайка, но таких разгильдяек еще свет не
видывал. Она не наведывается только потому, что наследным принцессам,
живущим в другом государстве как-то не с руки приходить в гости на
свалку и есть крыс. Хотя она их тоже любит, неужели я так вкусно
готовлю?. .
Иногда, если партия большая, контейнеры привозит Руд. Он молчаливый и
спокойный, но не потому, что играет в человека-стену, а потому, что я и
так все знаю. Это, наверно, все-таки последствия долгой жизни — людей я
вижу за их масками и общаюсь именно с ними. Тифа до сих пор не может
забыть мой вопрос о телефонах на поле битвы.
Под старую аппаратуру я отвел целый угол куда никого не пускаю, даже
Марлин с Дензелом, которые приходят сюда играть. Тифа просто счастлива —
за детишками не уследишь, вечно суются туда, где опасно, а так вроде бы
и под присмотром. Говорю же, люблю детей, пусть даже и не своих.
...Оказывается, я люблю людей. Оказывается, это приятно — помогать им, и
наблюдать за результатом. Оказывается, вовсе не надо быть "самым крутым
турком", чтобы тебя уважали и... любили.
Нет, сегодня однозначно день визитов! Новый шум снаружи, невероятно
знакомый и в то же время непонятный. Почему-то сверху. Вряд ли это
Кададж послал бахамута с запиской... Крышу затрясло.
Вертолет. Надо же... Я видел его всего три раза. Не вертолет, конечно, а
пилота. Стесняется он что ли? Так кому сказать - не поверят. Ладно,
буду рассказывать как анекдот... Рено посадил свой транспорт метрах в
ста от дома, аккуратно и точно, я бы решил, что рисуется, если бы точно
не знал, что так рыжий ведет себя всегда, когда его никто не видит. Он
знал, что от меня прятаться бесполезно, вот и не принимал в расчет.
Наверно, и появлялся редко по этой же причине. Вон он идет — как всегда
лохматый, небрежный, правила не для него писаны. Знает, паршивец, что
Руфусу на это плевать с горы крутой, лишь бы работал — а работал Рено на
совесть.
-Привет, — помахал он для проформы, — Я свежак привез. Здоровый, в грузовик не влез, так шеф меня пнул.
-А как вытаскивать будем? — поинтересовался я, ни секунды не сомневаясь,
что шеф там ни при чем, потому как сразу сообразил бы относительно
этого пункта, и Рено просто не признается, что хотел повидаться. Небось,
еще и специально по складам шастал, выбирал ящик побольше...
-А я тебя сейчас достану, ты превратишься в Хаос и сам все вытащишь, я и
някнуть не успею, — на полном серьезе ответил он. Я покачал головой, и
мы пошли разгружать вертолет. Сорок минут и много-много ругательств
спустя мы задвинули герметично запаянную металлическую коробку в
заветный угол, и прямо на пол присели передохнуть, ударение на"у", а то
знаю я Рено. Мы молчали. Он не хотел ничего говорить, а я не
навязывался. Я любил молчать. Он — нет.
-Винсент, — позвал турк, вполоборота глядя на меня, — и откуда ты такой взялся?
-Это секрет — отозвался я, вовремя вспомнив своего младшенького. Рено
запустил пальцы в волосы, от чего прическа не очень пострадала из-за
отсутствия таковой, и вздохнул
-Я тебе табличку привезу, "Психдиспансер" называется. Повесишь над дверью.
-Да у меня и двери-то нет, — заметил я
-Тогда еще круче будет, табличка без двери, — заверил меня Рено и
положил голову мне на плечо. Я не возражал. Тем более, что он теплый в
отличии от меня.
-Винсент... А чего у тебя имя такое длиииииииинное? Давай его сократим?
-Обойдешься, лентяй! — я щелкнул его по очкам на лбу. Понятно теперь
зачем он их носит. А потом потрогал татуировки на лице, — Рено, зачем
тебе это?
— Надо, — он устроился поудобнее, что вы хотите, дощатый пол и костлявый
демон — не лучшее место, — все смотрят на них, и никто не смотрит в
глаза.
-Чем тебе не нравятся твои глаза? Я же на свои не жалуюсь.
-Честные они у меня.
Я обнял Рено. Мне хотелось его обнять. Такого сильного, хитрого, умелого
— защитить. От тех, от кого он прячет глаза и стесняется их честности.
Ощущения порадовали разнообразием — то, что весь день творилось с
когтями, стало твориться с языком. Что за психофизические эксцессы на
мою бедную демоническую за... долю.
-Я тоже хочу, — совершенно неожиданно заявил турк. Я почти вздрогнул.
-Чего ты там уже хочешь? Крысу тебе поймать?
-Вот буду я еще с крысой целоваться, скажешь тоже... Ну, давай, хочешь ведь.
-?. .
— сказать, что я был в шоке, значит сильно приуменьшить.
-Что, сам, что-ли, не понимаешь? — сообразил наконец Рено, — забыл?
Когда тебя в последний раз целовали? Да что ж ты дергаешься, я же ничего
не делаю... Неужели от слов?. .
— Теплые руки Рено коснулись плеч,
убрали волосы с лица, подергали за уши и легли на грудь. Турк безмятежно
улыбался, очевидно, отлично зная, что благодаря особенностям своего
демонического зрения я не различаю волосы и татуировки по цвету, и все
равно смотрю в глаза.
-Хороший мой... Ну что ты дрожишь, да, представь себе, вот такие у меня
извращенные представления о хорошем! А еще добрый, а погладишь — будешь
ласковый... — Рено дует мне в ухо и кусает за мочку, явно из озорства
или из любопытства — а как же, никогда демонических ушей не грыз, а тут
такой случай...
-Подожди, — я отстраняю его, и Рено фыркает
-Щаз, разбежался, так я тебя и оставил! Мне тоже хочется, я же сказал.
-Подожди, я сказал, — я поднимаю левую руку, и на его глазах снимаю
латную перчатку. Он смотрит со здоровым любопытством на лапу, а потом на
меня
-И что? Мне надо упасть в обморок или закаваиться? Ты говори, не
стесняйся, я ко всему привычный, нам в Шин-Ре еще и не то показывали, я,
между прочим, шефа каждый день вижу...
Я протягиваю ему лапу, Рено осторожно трогает крайний коготь и внезапно ласково накрывает своей ладонью.
-Мне все равно. Татуировки, лапы, маски от этого мира — это не нужно.
Поцелуешь ты меня сегодня или нет?! — Рено придвигается ближе, ныряя
под локоть так, что моя демоническая конечность оказывается у него на
плечах, - ах да, ты же не помнишь...
-Помню, — возражаю я, осторожно сжимая лапу на его плече и наклоняясь.
Он прав, мне все время этого хотелось — физически ощутить влажное тепло
его рта, его кошачий язык, терпеливые губы, внутренне открыться, и
принять его — и себя — такими, какие мы есть.
-Ви-и-инни-и!. .
— тянет этот рыжий мерзавец, прижимаясь, и честные глаза что-то уж больно подозрительно невинны.
-Да у меня и кровати-то нет, — смешался я, — неудобно же...
-Зато как романтично! — явно издеваясь, парирует Рено и опять целует.
Может, и впрямь на дверь табличку повесить, только не "психдиспансер", а
"осторожно — честный Рено"? А еще лучше — "не беспокоить!", а то
принесет кого-нибудь нелегкая... Когда мы тут... М-м-м-м-м... Тепло...
Хорошо... И правда, совсем забыл как это... И наконец-то прекратился зуд
в когтях...
-А у тебя только рука или и ноги тоже? — интимно шепчет Рено, забираясь
на колени и при этом ехидно улыбаясь, — Винни, поцелуй еще...
Ну вот как ему отказать?. .
Vova
