Эти каменные своды были Еве прекрасно знакомы. Её шаги
гулко отдавались в пустынных, извилистых коридорах, освещенных то
трепещущими, коптящими факелами, то призрачными магическими огнями. С
каждым шагом чародейка опускалась всё глубже под землю и знала
совершенно точно, что времени у неё нет. Магесса почти физически
ощущала, как просыпаются песчинками драгоценные мгновения. Время вдруг
стало столь же осязаемым, как окружающие Еву каменные стены. И как не
могла она ухватить и удержать в тонких и слабых пальцах гранитные глыбы,
так не удавалось чародейке остановить стремительно ускользающее время.
За ближайшим поворотом коридора вдруг раздался звон оружия и такое
знакомое ворчание — порождения тьмы. Замедлить свои шаги чародейка уже
не могла, да и не хотела. Если у безмозглых тварей хватило наглости
преградить ей дорогу — пусть пеняют на себя. Привычным движением Ева
вытащила из-за спины посох и тут увидела их. Порождений тьмы было около
десятка: вожак, эмиссар и рядовые генлоки — отвратительные, вонючие
уродцы.
Не теряя лишних мгновений, магесса произнесла такое привычное
заклинание, и по коридору пронесся огненный шар, сметая и поджигая
тварей, посчитавших её легкой добычей. Те, кто остался жив, пожалели об
этом — раскаленные магическим пламенем тела тут же сковал холод, они
застывали ледяными скульптурами и валились на камни уже мертвыми. Из
последнего уцелевшего вожака она безжалостно вытянула ману и саму жизнь,
восстанавливая собственные силы. Сама схватка была мгновенной, но и...
слишком долгой, ведь Ева катастрофически опаздывала.
Следующий отряд порождений тьмы сгинул в ледяной круговерти вьюги, а
выпущенные тварями стрелы рикошетили от её магического щита, невидимого,
но непробиваемого для столь жалкого оружия. Чародейка была слишком
сильным противником, и порождения тьмы это понимали. Шансов остановить
её у них не было, но, повинуясь жестокому и неоднозначному приказу, они
бросались в атаку и погибали: замерзали, обугливались, плавились.
Но свою задачу они выполнили, сумели похитить у Евы те драгоценные
мгновения, которых хватило Архитектору, чтобы опустить руку и вонзить
нож в сердце распростертого на черном алтаре Летоса...
Её крик эхом отразился от каменных стен и... наполнил своим
леденящим холодом каюту корабля. «Создатель, — прошептала Ева, садясь на
постели и вытирая струящийся по лицу пот, — когда в последний раз я
видела кошмары? Сколько лет назад? Неужели я действительно опоздала? —
слезы сами показались на глазах и горячими ручьями потекли по щекам.
—
Неужели Летос... Нет! Нет! Нет! — громко выкрикнула чародейка, прикрыла
на секунду глаза, глубоко вздохнула раз, другой и третий, а потом
сильно, не жалея, хлестнула сама себя по щеке.
— Возьми себя в руки,
Ева. Это был всего лишь сон. До жути реальный, но сон, как и все те
кошмары об Архидемоне, которые ты видела в походе, как насылаемые малефикарами видения. Летос жив, и ты
обязательно его найдешь, ты ведь Серый Страж! Пора уже об этом
вспомнить. Слишком долго ты жила в уютном, шелковом коконе, сотканном
для тебя Зевраном. Ты разучилась думать и принимать решения, стала
обычной, домашней клушей, которых когда-то презирала.
Могла ли ты подумать, вонзая меч в Архидемона, что превратишься в
довесок, в приложение к Грандмастеру Араннаю? Зевран позвал тебя в
Антиву, и ты безропотно последовала за ним, и была безмерно счастлива,
что наконец-то окажешься рядом с любимым. Будешь вместе с ним в горе и в
радости... Вместе. К сожалению, этого не случилось».
Зевран продолжал уделять Гильдии практически всё своё время. Под его
рукой теперь находились Антива-сити, Салле, Риалто, потом к ним
присоединился Тревизо. Главы Дома Воронов были вынуждены считаться с
грозной силой, которую представлял собой новый Грандмастер. Мальчишка из
борделя, купленный за три золотых, стал фактически равен им, он прогрыз
себе дорогу наверх, безжалостно устраняя одного соперника за другим. И в
какой-то момент принцы Дома поняли, что с Араннаем проще придерживаться
вооруженного нейтралитета, признать его равным себе. Слишком много
крови уже пролилось, и Гильдия больше не могла позволить себе
междоусобицу.
В ячейках, подчиненных Араннаю, многое переменилось и не всем это
пришлось по вкусу. Зевран запретил мастерам принуждать новичков к
физической близости и применять насилие во всех его проявлениях, ведь
так и не смог забыть, как надломило это его самого — двенадцатилетнего,
белокурого эльфёнка...
Но среди всей этой борьбы, где было её место? В особняке, рядом с сыном,
под неусыпным контролем телохранителей, приставленных к ним Зевраном.
Она даже не могла пройтись по городу, без следующих по пятам Воронов. Но тогда ее это устроило. Пусть он делает свое дело, а она - свое, все равно она совершенно не разбирается во всем этом, и ничем не может быть полезна Зервану, кроме одного - магической помощи. Ева создавала по его заказу зелья, исцеляла больных, зачаровывала амулеты и оружие. Словом, делала то, что умела. А еще занималась сыном, ведь это черноволосое,
медовоглазое чудо поработило её совершенно. Ева покорно исполняла все
прихоти Летоса, прощала ему грубость и хамство, защищала от Зеврана.
Она чувствовала себя виновной в том, что невольно передала сыну скверну,
уже заранее обрекая его на короткую жизнь и мучительную смерть. Чувство
вины пожирало магессу изнутри и мешало трезво смотреть на ребенка.
Пусть же у Летоса будет всё самое лучшее, его жизнь должна быть
прекрасной и полной радости, хоть и... недолгой... А в итоге она сама
выстроила стену между отцом и сыном, сама их разделила, руководствуясь
исключительно благими намерениями. У Зеврана была Гильдия, у неё —
Летос. В какой-то момент Ева просто напросто забыла, что эльф тоже имеет
такое право воспитывать сына... Что же она натворила! Толкнула мужа в
постель к Лиану, а сына превратила в высокомерного наглеца.
Годы, которые они с Зевраном прожили в разлуке, даром не прошли. Они
успевали почти забыть друг друга, привыкали заново и опять расставались.
Магесса научилась контролировать свои желания, да так и не смогла
избавиться от этого жесткого самоконтроля, даже когда приехала в Антиву.
Зевран обожал заниматься любовью, он делал это виртуозно, не зная
каких-либо преград и запретов, не ведая ложного стыда. Он мог часами
ласкать её, наслаждаться сам и дарить наслаждение ей. Это было
прекрасно, когда они виделись несколько раз в год. И магесса даже
подумать не могла, что занятия любовью станут так тяготить её, когда
будут повторяться почти каждую ночь. Отказать мужу Ева не могла, но ей
постоянно казалось, что за ними наблюдает сын, что он может войти в
спальню в любую минуту и увидеть отца с матерью в полном неглиже, да еще
и... К тому же, к некоторым вещам чародейка так и не смогла привыкнуть,
не сумела побороть природную брезгливость и смущение.
Боясь обидеть или оттолкнуть Зеврана, она позволяла ему делать с ней то,
чего эльф, обожавший изысканные, совершенно бесстыдные, по её мнению,
ласки, так желал, но не испытывала от этого такого же удовольствия. Не
желая видеть в его жизни мужчин, Ева старалась сама дарить мужу такую же
любовь, но... Эльф прекрасно видел, что она делает это не потому, что хочет сама, потому, что так желает он,
и это остужало его пыл, Зевран просто постепенно отдалился, оставил ее
наедине с полностью поглотившим Еву материнством. Уже потом чародейка
узнала, что её с успехом заменяет на ложе этот зеленоглазый парень Лиан.
И вот теперь она пожинает плоды собственных поступков. Летос сбежал в
Ферелден. Зевран отказался сопровождать её, а рядом, за соседней стенкой
спит Лиан — фаворит и любовник её мужа, навязанный ей в спутники.
Когда-то Ева думала, что самое страшное — это Архидемон, не станет дракона, и все её беды разом кончатся. Как же она ошиблась!
Чародейка закрыла глаза, снова легла и прошептала одно из заклинаний —
ей обязательно нужно выспаться, а без магии о сне нечего и думать.
***
Теплая кровь стекала по руке, почти обжигая Лиана. Он
специально снял перчатки перед тем, как перерезать горло этой женщине.
Эльф хотел ощутить жар её крови, насладиться своим триумфом. Ворон
поднес окровавленные пальцы к губам и осторожно слизал с них
солоноватую, липкую жидкость. На губах невольно появилась улыбка, а по
телу пробежал огонь — как же давно он этого ждал! Как долго шёл к своей
цели, как страдал, зная, что эта женщина ворует у него то единственное,
ради чего эльф жил последние десять лет.
Но теперь всё кончено, тело магессы лежит у его ног, а её кровь пьянит
Лиана сильнее любого вина... Кроме, пожалуй, одного-единственного кубка
антиванского бренди, который он выпил тогда, в походной палатке Зеврана.
Вкус и запах этого напитка Лиан запомнил на всю жизнь, как и каждую
мельчайшую деталь той ночи: первое прикосновение, осторожный поцелуй и
тихий стон, сорвавшийся с губ того, кто стал для юного эльфа всем. В ту
ночь Лиан впервые понял, что значит разделить ложе с тем, кого желаешь
всем телом и всей душой. Такого юноша еще никогда не испытывал, но ради
этого стоило столько ждать: трепещущие огоньки свечей, потрескивание
сучьев за стеной палатки, всхрапывание стреноженных лошадей и страсть,
шалой птицей вырвавшаяся на свободу...
Эта женщина слишком долго отнимала у него любимого, стояла на пути
Лиана, раздражала одним своим существованием, она была недостойна
касаться его божества и наконец-то заплатила за это.
— У твоей матери сладкая кровь,- усмехнувшись, бросил он испуганно вжавшемуся в угол спальни Летосу.
— Интересно, твоя такая же?
— Не убивай меня, Лиан, — шепчут побледневшие губы юноши, а с перепуганного насмерть лица взирают такие родные его глаза. Мальчишка не смеет так смотреть!
— Назови мне хоть одну причину, по которой я должен тебя послушать, —
скользящий шаг и окровавленный клинок касается горла Аранная-младшего.
— Но я тебе ничего не сделал! — совсем по-детски восклицает тот.
— За что ты хочешь меня убить?
— У тебя его глаза, — эльф наклоняется к своей дрожащей жертве.
— Но ты лишь жалкое подобие его. Ты не имеешь права жить, ты ничтожество! Ошибка природы, которую я сейчас исправлю.
— Лиан, прошу тебя, пожалей меня, — мальчишка рыдает взахлеб, давится собственными слезами и вызывает сейчас только отвращение.
— И что ты можешь мне предложить в обмен на свою никчемную жизнь? —
цедит сквозь зубы Ворон и проводит испачканными кровью пальцами по
мокрой от слез щеке юноши.
— Я сделаю для тебя всё, что ты захочешь, — Летос пытается улыбнуться,
но губы слишком сильно дрожат, и улыбка больше похожа на гримасу.
— Я хочу, чтобы ты сдох, — неуловимое движение, и в сердце юноши
вонзается кинжал Лиана, входит в грудь Летоса по рукоять. Почти
болезненное удовольствие захлестывает эльфа, туманя разум...
— Что здесь происходит? — любимый голос раздается внезапно, но не пугает.
Эльф вытаскивает клинок, поворачивается к стоящему в дверном проеме Зеврану и улыбается.
— Уже ничего. Я сделал то, что ты просил, Зев. Они мертвы, — оружие
отправляется в ножны, а сам Лиан оказывается рядом с мастером, — у неё
была сладкая кровь.
— Ты оставил мне немного? — спрашивает Зевран, привлекая к себе ученика.
— Она вся твоя, как и я... — улыбается Ворон, обвивая руками шею
мастера, прижимаясь всем телом и не отрывая взгляда от любимых, медовых
глаз.
— Почему ты тянул с этим так долго, Зев?
— Так было нужно, Ли, — пальцы запутываются в белокурых волосах
фаворита, — но теперь всё позади. Гильдия принадлежит нам, и больше
никто и ничто между нами не встанет... Иди ко мне, preferito, — слово,
которого он так долго ждал, наконец-то звучит, заставляя Лиана
окончательно потерять голову...
Полу-стон, полу-вздох срывается с губ крепко спящего эльфа, которому
Тень подарила воплощение давней мечты. И какое счастье, что ночь такая
долгая...
***
Летос открыл дверь особняка и удивился тому, что мать не
бросилась ему навстречу. Непорядок! Он так долго не был дома, почему же
его не встречают? Он наконец-то соизволил вернуться, так где
приветственные восклицания, объятия, слезы радости?
Юноша легко поднялся по лестнице и без стука распахнул дверь в
материнскую спальню. Чародейка была там, одетая в черное, бархатное
платье, она сидела в кресле у камина и даже не повернула головы, услышав
шаги и легкий скрип дверных петель.
— Мама! Это я! — Летос бросился к матери, схватил ее за руки и заглянул в
странно холодные и пустые глаза.
— Я вернулся, и как же я рад тебя
видеть! — он попытался обнять мать, но та осталась странно безучастной,
казалось, она даже не видит своего единственного сына.
— Да что с тобой,
мама? — он слегка тряхнул чародейку за плечи.
— И почему на тебе это
кошмарное платье? Черный тебе не идет!
— Но это цвет траура, Летос, — этот безжизненный и холодный голос юноше незнаком, он не может принадлежать его матери!
— Какой траур? О чем ты говоришь? — он снова стряхнул ее, требуя ответа.
— Твоего отца больше нет, — так же равнодушно и спокойно ответила она, не глядя на сына.
— Его убили.
— Кто? — ахнул Летос, невольно отпуская плечи матери и отступая назад.
— Кто посмел?
— Лиан, — на побледневших губах магессы появилась горькая улыбка, — а ты
зря вернулся, Летос. Скоро здесь будет новый Грандмастер, не в его
правилах оставлять в живых своих врагов, — Ева тяжело вздохнула.
—
Уезжай, пока не поздно, сынок.
— А ты? Где была ты, когда это случилось? — заорал Араннай-младший в
лицо матери.
— Чем занималась ты? Книжки свои в сотый раз читала?
— А я искала тебя, а когда вернулась, Зевран был уже... мертв, —
чародейка медленно разжала пальцы, и юноша увидел на материнской ладони
ту самую золотую серьгу, которую когда-то, очень давно, отец подарил
магессе, как знак своей любви.
— Это всё, что у меня осталось...
— А я? Мама, я ведь вернулся! — он снова положил руки на плечи чародейки, но она вдруг резко высвободилась.
— Не трогай меня, Летос, и уходи, не теряй времени даром. Возможно, ты
еще успеешь покинуть Антиву, до того, как Лиан явится сюда. К тому же, у
меня для него есть кое-что, — она нехорошо усмехнулась.
— Я собираюсь
подарить Лиану поцелуй перед тем, как он меня убьёт.
Услышав эти слова, Летос похолодел и внимательно присмотрелся к матери —
так и есть, на её губах поблескивала тонкая пленка, источающая
горьковато-сладкий запах. «Поцелуй аспида» — так назывался этот яд, о
страшной силе которого юноше было прекрасно известно. Араннай-младший
невольно отшатнулся от чародейки и попятился к двери, лихорадочно
вспоминая, не касался ли он случайно материнских губ.
— Уходи, Летос, — впервые взглянув на сына, сказала магесса, — ты ведь
всегда хотел жить без нашей опеки, верно? Теперь ты свободен...
Юноша не успел ничего ответить — за дверью послышались шаги и звон
оружия — это мог быть только новый Грандмастер. Летос метнулся вперед,
успел выбраться на балкон, с которого столько раз любовался ночной
Антивой, и замер, тесно прижавшись к стене, надеясь, что его не заметят.
А между тем, дверь распахнулась, и в комнату вошел Лиан, сопровождаемый
своими телохранителями, которые еще вчера так же охраняли отца. Летос
видел, как мать что-то сказала эльфу, но слов не разобрал, а тот
усмехнулся и смерил чародейку презрительным взглядом. В следующее
мгновение его клинок описал изящную дугу и вонзился в тело матери, а
второй кинжал, пущенный сильной и твердой рукой лучшего из лучших,
ударил в грудь самого Летоса, сбрасывая его вниз...
— Эй, ты чего верещишь? — над распахнувшим глаза, но еще толком не
понимающим, где он, Летосом склонилась долийка.
— Тебя режут, что ли?
— Нет, — буркнул в ответ юноша, отворачиваясь от эльфийки, — просто приснился кошмар. Спи.
Элайя пожала плечами, зевнула и вернулась на свое место — полный ужаса
вопль Аранная разбудил девушку так некстати, ей снился такой
замечательный сон.
А Летос так и не смог больше уснуть в эту ночь, хоть кошмар и отступил,
нехотя отпуская из своих холодных, костлявых лап его душу. Однако следом
сбежал и сон, и юноша лежал с открытыми глазами, снова и снова
прокручивая в уме свое жуткое видение.
Мать не раз говорила ему, что во время сна душа человека или эльфа
попадает в Тень, и частенько Духи говорят через видения, пытаясь
предостеречь от ошибки, уберечь от опасности и направить на верный путь.
Но если это так, то выходит, отец может погибнуть из-за того, что он,
Летос, сбежал?
Араннай-младший прекрасно разбирался в нравах и традициях Гильдии,
невольно проникнешься, если тебе постоянно будут об этом твердить! И
какой дорогой идут к власти Вороны, Летос тоже знал слишком хорошо. Те,
кто стоял на пути отца, уже давно мертвы, так что помешает Лиану
поступить так же? Отец доверяет ублюдку, как самому себе, и возжелай
Лиан смерти своего покровителя, кто помешает ему осуществить свой план?
Ведь это так просто - вонзить кинжал в спину тому, кто тебе верит, кто
делит с тобой стол, кров и ... ложе. А если умрет отец, за их с матерью
жизни никто не даст и ломаного медяка.
Diavolo! Почему раньше эта мысль не приходила ему в голову? Почему он
считал магию матери той силой, которая всегда защитит его от всего и
вся... А ведь стоит только использовать «Погибель магов», и мать станет
совершенно беспомощной... ненадолго, но Лиану этого времени хватит с
лихвой, он ведь лучший отцовский ученик!
Разве сможет он, Летос, защитить мать и себя, если возникнет такая
необходимость? Сейчас бахвалиться было не перед кем, а потому юноша с
горечью признал, что Лиан легко сделает его в бою и даже не вспотеет,
даже волосы свои гадкие не растреплет. Араннай не раз видел, как дерется
отцовский фаворит, и черная зависть застилала глаза — ему так никогда
не суметь! Если Лиан захочет убить мать и самого Летоса, им останется
только одно — умереть. Braska! А ведь убийца легко может нейтрализовать
магию матери даже без помощи ядов, и заставить чародейку поступить так,
как ему угодно. Для этого ему достаточно просто сделать Летоса
заложником. И всё. Мать сделает всё, что только от неё потребуется.
О том, чтобы самому сразиться с Лианом не может быть и речи — это самоубийство! «А
ведь отец пытался научить тебя, Летос, — укоризненно прошептал
внутренний голос, — а ты предпочел валять дурака! Вот и расплачивайся
теперь за собственный идиотизм. Сколько раз отец повторял, что Ворон
обязан владеть оружием? А что отвечал ты? И кому ты сделал хуже, а?»
Крыть было нечем. Летос чувствовал, как пылают от стыда щеки, как
хочется просто провалиться сквозь землю или... вернуть назад эти
бесцельно потраченные годы. Как же неприятно и больно осознавать, что
сам вырыл себе могилу! Сам оттолкнул протянутую отцовскую руку!
«И вот что еще странно и непонятно, если ты ненавидишь и
презираешь отца, — снова вернулся голос совести, — почему это
сновидение так тебя испугало? Почему ты нисколько не обрадовался, узнав
об отцовской смерти? А ведь должен был, если рассуждать логически... Так
где улыбка, господин Араннай? Только представь, что Грандмастера больше
нет, некому действовать тебе на нервы, некому требовать от тебя
повиновения — свобода, о которой ты столько мечтал! Твоя жизнь будет
принадлежать только тебе... недолго. Ровно до тех пор, пока Лиан не
явится за твоей головой. Или ты намереваешься умолять его о пощаде, а
что предложишь взамен? Станешь его шлюхой, Летос?»
Ответ на этот вопрос юноша знал. Нет. У всего есть своя цена, и может он
неидеальный сын и вообще полное дерьмо, но есть вещи, которые выше его
сил. Создатель милосердный, почему же ему так страшно? Ведь это был
всего лишь сон, иллюзия, фантом, который уже давно должен был
развеяться, вот только почему никуда не уходит этот непроглядно-черный
ужас, так похожий на тучи, часто собирающиеся над Антивой. Почему каждая
деталь сновидения отпечаталась в мозгу так четко, словно была туда
кем-то вплавлена? Такого с юношей еще не случалось никогда.
Отец и мать всегда казались ему чем-то вечным. Он уже были на свете,
когда о нем, Летосе Араннае, еще никто не слышал. Они просто не могут
исчезнуть так вот в одночасье. Нет! Он не согласен!
Вот так, в невеселых и тягостных раздумьях Летос и провел весь следующий
день, совершенно не обращая внимания на продолжавшую обижаться на него
долийку. Пусть дуется сколько угодно! Он мужчина, и ему нужно подумать.
Нужно попытаться вычеркнуть из памяти этот проклятый сон и продолжать
наслаждаться жизнью! Что может быть проще — просто напросто забыть этот
кошмар, как забывал он все свои сновидения. Но тревога, поселившаяся в
душе юноши, никуда не исчезала, продолжая тихонько грызть его душу.
***
Летос ворвался в кабинет без стука, и Зевран досадливо
поморщился. Грандмастер не любил, когда его отрывали от дел столь
бесцеремонным образом, и сын прекрасно об этом знал. Однако почему-то
пренебрег едиными для всех правилами, а на лице Летоса было написано
такое странное выражение испуга, брезгливости и гнева, что
Араннай-старший сдержал готовое сорваться с губ порицание и улыбнулся.
— Buongiorno, figlio mio, рад тебя видеть, хоть ты и забыл постучаться!
— A fuori! — воскликнул в ответ Летос.
— Сейчас не время для реверансов!
— юноша рухнул в кресло и закрыл лицо руками.
— Налей мне, пожалуйста, —
попросил жалобно и глухо.
— Ты начинаешь меня пугать, mio sole, что стряслось-то? — в голосе
Зеврана послышались тревожные нотки, сын никогда так себя не вел!
— Налей мне, отец, — повторил свою просьбу Летос, поднимая на
Грандмастера полный смятения взгляд, — и себе заодно, пригодится. Когда я
расскажу тебе, в чем дело — пить мы будем вдвоем.
— Слушай, перестань тень на плетень наводить, а? — Зевран нахмурился, но
просьбу сына выполнил — щедро плеснул в стоящий на столе кубок бренди и
протянул Летосу. Юноша почти вырвал напиток из отцовских рук, опустошил
кубок одним духом и с размаху швырнул серебряную емкость в стену.
— И что это было? — ошарашено спросил Араннай-старший.
— Тебя кто укусил? Бешеный ферелденский пес?
— Отец, скажи, где, по-твоему, сейчас находится Лиан? — вместо ответа спросил Летос.
— Сегодня утром я отправил его в Тревизо, нужно срочно передать кое-что
Рикардо Ферено, ты его знаешь, он возглавляет местную ячейку, — Зевран
улыбнулся, — я хотел отправить тебя, но ты в ту пору еще не вернулся ил
Салле, так ведь? Но с какой стати тебя так интересует местонахождение
Лиана? Он уже давно оседлал свою лошадь и умчался.
— А потому, отец, что с недавних пор Тревизо расположено в нашем
особняке, а если точнее — в «башне». И если Лиан кого-то и седлает, то
кобыла здорово смахивает на....
— Он опустил голову, собираясь с силами,
и продолжил, прямо глядя в отцовские глаза, — героиню Ферелдена, твою
жену и мою мать.
— Ты что сейчас сказал? — чуть ли не по слогам выдавил Зевран, пытаясь
до конца осознать только что услышанное.
— Ты что, пьян, Летос?
— Хотелось бы, — криво усмехнулся сын, — я вернулся раньше, чем
предполагал, и мне срочно понадобилась одна вещь из «башни»... Вот
только нашел я кое-что иное... Они оба были там, отец, Лиан и мать. И
то, чем они занимались, никак нельзя назвать светской беседой! Впрочем,
если мы поторопимся, ты увидишь все сам. Я слышал, что он собирался
пробыть с ней еще пару часов.
— Пошли, — коротко бросил Зевран, — нечего терять время.
Сын не солгал. Араннай-старший вскоре в этом убедился, увидев всё
собственными глазами. Своего фаворита и Еву, занимающихся любовью в её
персональной «башне». Миновать магический барьер чародейки могли только
они трое, а потому любовники совершенно не стеснялись. Так громко и
сладко чародейка не стонала под Зевраном уже не один год... выходит,
молодой любовник оказался лучше? Вот Ева опустилась перед Лианом на
колени и принялась ласкать того так, как нечасто перепадало и самому
Зеврану... Так почему он замер на пороге с обнаженными клинками в руках?
Почему продолжает смотреть на это двойное предательство, если так
просто это всё прекратить.
Кинжал Грандмастера просвистел, рассекая воздух, а в следующее мгновение
уже торчал из горла Лиана. Чародейка с визгом отскочила от осевшего на
пол, уже мертвого любовника и уставилась на невесть откуда взявшегося
мужа, шагающего к ней с зажатым в руке клинком. И с этой женщиной он
делил ложе почти двадцать лет? И она смела упрекать его в неверности?
Bonivi! Грязная, лицемерная сука!
— Зев, это не... — начала было женщина, но эльф оборвал её на полуслове.
— Молчи, creatura! — кинжал вонзается в тело чародейки и пробивает
сердце.
— Прощай, Серый Страж... — клинок резко выдернут, тело оседает
на пол, а Зевран разворачивается к застывшему на пороге сыну.
— Идем
отсюда, Летос. И прикажи слугам убрать падаль, — Грандмастер резко
захлопывает дверь, оставляя за спиной кошмар увиденного и содеянного.
—
Ничего этого не было. Всё это нам с тобой просто....
«Приснилось, — облегченно выдохнул Зевран, садясь на постели и слыша, как
колотится собственное сердце.
— Braska! Такого кошмара не пожелаешь даже
злейшему врагу! Ева и Лиан? Бред! Это невозможно! Да они же терпеть
друг друга не могут!»
«А ты уверен? — съехидничал внутренний голос.
— От
ненависти до любви дорога короткая, знаешь ли... А вот в Ферелден как
раз долгая... А на корабле они будут вдвоем, ты ведь сам так захотел?»
— И что? — возразил сам себе Араннай, зажигая свечу и отыскивая на столе
бутылку бренди.
— Ева старше Лиана почти на двадцать лет!
«Ну, тебя-то это не остановило, мастер, — продолжало
изощряться в остроумии его второе «я», — скорее наоборот! Тебе
польстило, что молодой и красивый парень предложил тебе себя. А ведь
кто-то запретил подобное. Не помнишь, кто?»
— Я запретил насилие! — выдохнул Зевран, наполняя кубок, — а его-то как
раз и не было! Я ни к чему не принуждал Лиана, так я никогда бы не
поступил!
«Но ты и не отказался! — почти физически слышимые слова
сочились ядом.
— А ведь мог бы! Что тебе стоило перевести всё в шутку и
выставить паренька за полог палатки? Но нет, ты решил ему подарок
сделать... На день рождения... Как великодушно, Грандмастер!»
— Я был пьян, — пробормотал Араннай, делая большой глоток. Что-то в
последнее время он стал слишком увлекаться спиртным. Пора это
прекратить, а то недолго стать эльфийской копией Огрена !
«Мощное оправдание! — хихикнул внутренний голос.
— Ты
был постоянно пьян? Все восемь лет? Не лги сам себе, Зевран. Ты сделал
это с Лианом просто потому, что не меньше, чем сам ученик, этого желал!
Вот и вся правда!»
— А если и так? — еще один глоток, кубок пустеет и летит в дальний угол -
хватит пить.
— Я никогда не видел в этом ничего дурного, и не вижу
сейчас. Мы оба хотели одного и того же, нам было чертовски хорошо вместе
все эти восемь лет, так чего ты от меня хочешь? С какой радости я
должен был отказываться от любви ученика, особенно если учесть, что мой
собственный сын терпеть меня не может, а жена видит и слышит только его
капризы? А её «постельные одолжения» — это самая отвратительная
милостыня, которую только можно себе представить!
«Ну, конечно! — поддакнул похабный голосишко.
— Куда уж
ей до твоего любимца! Meglio si tipo, да? Во всем. Мальчишка буквально
таял под твоими ласками, его тело отзывалось на каждый поцелуй, на
легчайшее прикосновение, он был бесстыден и жаден — именно то, чего тебе
так хотелось... Всё было настолько хорошо, что ты в какую-то минуту
засомневался — а не играет ли он? Уж больно громкими и страстными были
стоны Лиана в ту вашу самую первую ночь.... Но колебался и раздумывал ты
недолго, молодость не помешала ученику ласкать тебя так умело и
нежно... Слишком умело... И кстати, из-за чего, собственно весь сыр-бор?
Чего это ты разнервничался, Зевран? Из-за того, что жена изменила тебе с
Лианом или потому, что Лиан предпочел тебе твою супругу? Что тебя на
самом деле задело?»
Араннай замер, услышав этот последний вопрос, заданный самому себе. Чья измена ударила тебя сильнее, Грандмастер? А случись такое в реальности, кому из них ты оставишь жизнь? Никому.
Предательство нельзя простить. Если разлюбила, остыла или устала быть
рядом, найди в себе силы признаться. Скажи Ева, что больше не любит его —
отпустил бы, не стал бы злиться и удерживать. Это её право, магесса
ведь не его рабыня.
Пожелай свободы Лиан — ты точно так же бы не возражал, жизнь юноши
принадлежит ему самому, а честность достойна награды. Но если вот так,
за спиной, прикрываясь ложью, лестью и улыбками. Это разве можно
простить? Нет. Ты никогда не поступал так сам, не нарушал данную клятву,
а потому имеешь полное право требовать этого же и от остальных.
Предательство нельзя оправдать. Двойное — тем более... Но...
«Ну, а сам ты разве был до конца честен по отношению к ним обоим?» — жестко припечатал внутренний голос.
Зевран сжал голову руками и обессилено опустился на кровать. Восемь лет
двойной жизни и мучительной неопределенности. И Ева, и Лиан оказались
пленниками его нерешительности. Ему было хорошо и удобно так: иметь
жену, знаменитого во всем Тедасе Серого Стража — хозяйку его особняка и
мать его сына, и молодого любовника, услаждающего тебя и такого
близкого абсолютно во всем. А каково было им? Почему-то он никогда
раньше об этом не задумывался, считая, что их всё точно так же
устраивает, ведь недовольства не высказывали ни Лиан, ни Ева... Хотя...
Вот ты собираешься возвращаться домой, а Лиан неотрывно
следит взглядом за каждым твоим движением. И столько тоски в этих
зеленых глазах, столько боли. И ты почти слышишь, как они кричат:
«Останься, не уходи. Я ведь люблю тебя, Зев»... Он столько раз повторял
тебе это, задыхаясь от страсти, отдавая тебе всего себя, шептал, что
любит... А ты?
Вот ты покидаешь супружеское ложе, потому что мгновение назад в дверь
бесцеремонно постучали, и голос Лиана сообщил, что ты срочно нужен в
резиденции, что без тебя невозможно обойтись. А ведь мгновение назад ты
почти сказал жене то, что давно собирался, что рвалось с языка уже не
один день... Ева поднимает на тебя полный печали взгляд, тяжело
вздыхает, уступая в который раз — Гильдия снова вас разделила.
«Я скоро!» — коротко бросаешь ты, целуя магессу в щеку, и выходишь. Но
«скоро» не получается... Дела наваливаются, как снежный ком, и немного
разгрести все удается только к полуночи. Мышцы затекают от долгого
сидения за столом и болят немилосердно. Ты невольно зашипел от боли,
неловко повернувшись, и уже через миг руки Лиана ложатся на твои плечи:
разминая, массируя, утоляя боль... А еще через несколько мгновений вы
оба оказываетесь на постели в комнате отдыха, и умелые ласки ученика
заставляют тебя забыть об усталости и боли. Но разве вы этого не
заслужили?
Вы давно перестали скрывать свои отношения. К чему это делать, если о
вашей близости и так знали все, да и кого в Антиве можно подобным
удивить? Пожалуй, никого, кроме.... Летоса. Который так и остался
ферелденцем, хоть провел а Антиве большую часть своей жизни. И не
сыграла ли ваша связь свою роль в столь неприязненном отношении сына?
Летос так и не научился воспринимать все это с антиванской легкостью,
принимать любовь такой, как она есть, без ограничений и запретов...
Здесь влияние Евы угадывалось четко и неоднозначно. Чародейка была
вынуждена смириться с этой стороной твоей натуры , принять тебя таким,
но понять так и не смогла. И вольно или невольно, но передала сыну свое
брезгливое, презрительное отношение к антиванскому образу жизни.
И кто знает, возможно, позволив себе сблизиться с Лианом, ты
собственноручно сделал еще толще стену, разделявшую вас с Летосом? Вот
только как её разрушить? Где взять стенобитную машину, способную тебе
помочь?
Впрочем, скоро всё это должно закончиться. Так или иначе, но ты
разрубишь этот узел, потому что дальше так продолжаться не может.
Примечания (перевод с антиванского) :
preferito - любимый
Diavolo! - Чёрт!
Buongiorno, figlio mio - Добрый день, сынок
A fuori! - К чёрту!
mio sole - солнце моё
Bonivi! - скотина!
creatura! - тварь!
Meglio si tipo - лучший из лучших
1245 Прочтений • [Ложка дёгтя. Часть 2. Глава 11. Сновидения] [10.05.2012] [Комментариев: 0]
Vova
