«У Фацио». Пожалуй, единственное место в Риме, не принадлежавшее никому,
а полностью независимое. Хозяина сего кабака как-то обходили проблемы
других: Борджиа никогда не драли с него огромные налоги и никогда не
заставляли шпионить, а ассасины не пытались склонить его к
сотрудничеству. В этом кабаке каждый вечер собирались толпы народу с
разных сторон Рима – несмотря на то, что преобладали простые крестьяне и
ремесленники, не брезговали этим кабаком ни купцы (здесь был весьма и
весьма симпатичный винный погребок), ни даже некоторые дворяне. Здесь
могли собираться и воры, и куртизанки, и убийцы… Однако здесь они не
были ни теми, ни другими, ни третьими – они были обычными людьми. Это и
было главное условие кабака. Переступив его порог, каждый должен был
забыть о своей профессии и социальной принадлежности – здесь
встречались, пили, разговаривали и наслаждались обществом друг друга
люди, а не ассасины, тамплиеры, воры, кузнецы, пастухи или торговцы. И
все старались поддержать этот хрупкий мирок, где никому нет дела до
того, кем ты являешься за его пределами. Даже в историях – непременном
атрибуте этого места – рассказчик не должен был касаться своих
профессиональных дел. Вот сей кабачок и славился на весь Рим – и каждый
знал, что может прийти сюда, дабы поделиться своими проблемами с такими
же, как он сам.
Той ночью кабак был почти пуст. Так, пара завсегдатаев в уголке,
воркующие в уголке вор с куртизанкой, какой-то старик за стойкой и
молодая девушка со светлыми волосами в симпатичной шляпке. У неё в руках
была большая кружка пива – не самый обычный выбор для девушки, — однако
она даже не прикоснулась к нему. Она невидяще смотрела, как медленно
понижается уровень пенки и тяжело вздыхала. Старик, уже пару минут с
любопытством поглядывающий на неё, наконец не выдержал:
— Мадам, Вас что-то гложет?
— А? – Фаустина встрепенулась. Она оказалась здесь случайно. Видимо, не
особо ясно соображая после того, что произошло, она решила, что немного
алкоголя не повредит, а единственным кабаком, ближе всего к её жилищу,
оказался этот. Безусловно, она знала об этом месте и раньше и понимала
его… значение (поэтому никогда и не работала здесь), однако,
естественно, считала себя выше его посещения – во всех смыслах. Она
может справиться со своими проблемами и сама. – Нет… Нет-нет, у меня всё
нормально.
— Я же вижу, что у Вас явно есть какая-то история… И Вы просто обязаны нам её поведать, это своеобразная традиция этого места.
— Поверьте, я знаю, — воровка грустно улыбнулась и поднесла кружку к
губам. – Но… у меня неинтересная история. Банальная. Если вкратце: я
думала, что между нами что-то есть, но на самом деле была для него всего
лишь очередной. Вам будет скучно.
— Такая красивая девушка? Очередной? – старик усмехнулся.
— Я слышал
много историй на своём веку, и вот что скажу Вам: Вы рассказываете
историю не для своих слушателей, а для себя. Рассказав её, Вы сумеете
лучше разобраться в себе и понять, чего Вы хотите на самом деле.
— Может быть… — Фаустина вздохнула. – Мне так грустно. Я чувствую, что… что теряю контроль над собой.
— Выговоритесь, и Вам будет легче.
— Да, какого чёрта! В общем, всё было просто.
Ни черта не было просто. Вот укусила же её какая-то муха стать членом
банды Ченто Окки. Была бы она просто обычной воровкой, не встревала бы в
эту войну между тамплиерами и ассасинами, не встретила бы Его. Но нет –
она захотела большего. А потом – ещё большего, не понимая, что в
неведении благо. И теперь она не какой-нибудь карманник, а настоящая
убийца, которую, мало того, покрывает само государство. У неё было
чувство, что она влипла по-крупному, и теперь из этой паутины ей никак
не выбраться. Но до недавнего времени всё это имело смысл. Она готова
была терпеть кровь на своих руках и муки совести, ибо там был Он. Ради
Него она была готова на всё, что угодно. Проблема была в том, что Ему-то
было как будто всё равно… Хотя, может быть, Он просто не замечал её.
Может быть, если она покажет Ему себя, Он почувствует то же самое. Как
же она ошибалась…
А ведь начиналось всё так хорошо. Им дали задание убрать одного
священника, продающего секреты, выданные на проповеди, ассасинам. И они
вместе выполнили его – более чем успешно. Она сама убила его –
элегантно, быстро и красиво, стремясь понравиться Ланцу. И тот заметил
это. Каким взглядом он смотрел на неё – сердце ухнуло в пятки, к щекам
прилила краска, и она смущённо опустила голову.
— Хорошая работа, — ради одобрения в его голосе она была готова на всё.
А затем они начали встречаться. Сначала – лёгкие, несмелые поцелуи с её
стороны, возможность любоваться им вблизи, его руки – на её талии. Затем
поцелуи углублялись, к возможности любоваться появилась возможность
трогать, а руки притягивали всё ближе и сжимали всё крепче. И времени
они стали проводить куда больше — он был куда выше её по рангу и мог
повлиять на распределение заданий, так что теперь они почти всегда
работали вместе.
Однажды после одного такого задания они вернулись в логово банды –
большое трёхэтажное здание на берегу Тибра уже за пределами Рима – дабы
отчитаться перед вышестоящими и отдохнуть. Ланц справился быстро, вышел
из комнаты и, приобняв Фаустину, повёл её за собой – в небольшую
комнатку почти под чердаком. Наконец-то! Они свободны от заданий и они
наедине. Как долго она этого ждала!
— Милый… Я… я хочу, чтобы это случилось сегодня. Чтобы ты… — она
припомнила выражение, то ли вычитанное, то ли услышанное где-то, —
сорвал мой цветок.
— Так ты девственница, — Ланц удивлённо воззрился на неё, а затем в его глазах мелькает… понимание.
— Да. Прости, что не говорила раньше…
— Ничего страшного, что ты. Просто… если ты хочешь этого, то я готов, но
знай, что будет больно, — на его лице была… тревога, ведь так, тревога?
— Я готова к любой боли, лишь бы с тобой… Я люблю тебя, — на секунду она прочитала в его взгляде удивление.
— Я тоже, — он ухмыльнулся и прижал к себе ещё плотнее. – А вот… и наша
комната, — он прижал её к неприметной двери и, вынимая ключ, мягко
прикоснулся своими губами к её. Пока он левой рукой пытался попасть
ключом в замочную скважину, правая переместилась чуть ниже и нежно сжала
ягодицу. Поцелуй всё углублялся – и как только воздуха стало не
хватать, замок щёлкнул и дверь раскрылась. Они ввалились внутрь.
Небольшая тёмная комната – маленькое окно, узкий стол у стены, небольшая кровать с грязными простынями. Но какая разница?
— Л-ланц, — она тяжело дышала.
Он подхватил её на руки и усадил на стол. Они продолжали целоваться,
пока он быстро раздевал её: в сторону полетела шляпка, рваный камзол и
нижняя рубашка. Его рука почти профессионально сжала её грудь, большой
палец лёг на сосок, и она, закрыв глаза, подалась вперёд с еле слышным
стоном. Он хмыкнул ей в губы и продолжил массировать грудь, пока вторая
его рука опускалась к тесёмкам на его штанах. Что-то упругое и немного
влажное коснулось её живота, и она широко раскрыла глаза. Её руки, до
этого лежащие на плечах Ланца, спустились вниз, задерживаясь почти на
каждом, даже самом небольшом шраме, и сомкнулись на его члене, увитом
венами.
— Ну, чего ты ждёшь? – подал он голос.
— Я. . ?
— Хочешь доставить мужчине настоящее удовольствие – возьми его в рот.
— В рот?
— Давай уже!
Она спустилась со стола на колени, поудобнее перехватила ствол одной
рукой, посмотрела Ланцу в глаза и медленно, несмело, коснулась языком
головки. Ланц вздрогнул от возбуждения, а она уже осторожно сомкнула
губы и, протянув левую руку к низу живота, несмело сделала несколько
сосательных движений. Хриплый стон показал, что она на верном пути.
Внезапно его руки легли на её затылок и начали буквально насаживать её
на головку члена – больше в рот не вмещалось. Через несколько минут она
закашлялась, но Ланцу, видимо, уже было достаточно – он поднял её и
снова бросил на стол, срывая с неё брюки. Одна его рука легла на её
грудь, пальцы другой – очутились в ней.
— Узкая… и влажная, — удовлетворенно заметил он и спустил свои штаны
пониже, чтобы проникать было удобнее. А затем её тело пронзила боль, и
всё удовольствие ушло. Она знала, что первый раз будет таким, но он мог
бы потерпеть, правильно? И не двигаться так резко, так сильно… Но в этот
момент на её щеку легла его рука и она открыла глаза. Его взгляд… Она
тонула в его голубых глазах, чувствовала, как боль уходит, как на смену
ей снова приходит бескрайнее обожание. Ради этого она была готова
терпеть всё, что угодно…
А он уже изливается в неё с глухим рыком и без сил валится на кровать.
Она утирает слёзы около глаз и, встав со стола, ложится рядом с ним. Он
удивлён, но старается не показать этого.
— Ничего, дорогой. Я знаю, ты не хотел причинять мне боль.
А потом, когда боль и жжение проходят, она снова ласкает его всем телом –
и он принимает эту игру. Его пальцы снова в ней, но на этот раз это
приятно. Она вспоминает, что приятно мужчине и снова спускается на
колени. Его член медленно поднимается, пока она ласкает его, и это
возбуждает ещё сильнее. А затем он приподнимает её, его руки – на её
плечах, затем талии, бёдрах… и он насаживает её на его стоящий колом
член, заполняет её до конца, и ощущение невыразимого удовольствия
захватывает её. Она подмахивает ему, двигается так быстро, как это
возможно, впивается ему в губы, потом в шею, ласкает его грудь. Он –
крепко держит её, каждый раз проникая всё глубже и глубже, пытается
поймать губами сосок, и она тонет в его глазах, наполненных похотью. Она
кончает, почти крича, чувствует, как волны удовольствия бегут по всему
телу, и валится без сил ему на грудь. Тогда он переворачивает её на
спину и снова входит в неё. На этот раз скорость больше, левая его рука
гладит её щёку, правая – ласкает сосок, и она снова возбуждается… но тут
его глаза затуманиваются и он, сделав несколько последних движений, со
стоном кончает и валится на кровать.
— Люблю тебя, — стонет она, теребя клитор и кончая за ним.
Он что-то неразборчиво мычит.
А затем она просыпается посреди ночи. Он покидает комнату, стараясь не
шуметь и она, ещё не проснувшись окончательно, спрашивает:
— Куда… куда ты?
Он замирает.
— Я… Эм… Извини, но… Прощай.
— Постой, постой! Я… я всё понимаю, но скажи – разве ты когда-либо чувствовал себя лучше?
Она жалобно смотрит на него, но он отворачивается, у неё нет возможности поймать его взгляд.
— Это ничего не меняет.
— Но ответь!. .
Он точно знает ответ…и потому выбегает из комнаты, поскольку осознает,
что она предназначена ему судьбой, он чувствует это, но это значит, им
будет хорошо вместе, а он столько всего наделал, что не хочет, чтобы ему
было хорошо. Ему жутко хочется смерти, избавления от мук, но… он не
может позволить себе уйти так просто. Он и не может раскаяться, не может
просить прощения, никак не может искупить грехи. Он знает, что теперь
она снова наденет свою маску безразличия и жестокости, и что эта ночь
никогда не повторится и, выбежав и здания, останавливается в каком-то
переулке и без сил опускается на землю. За что? Почему так? Они
прокляты. Они все… прокляты.
— Вот и вся история, — она смущённо улыбается, чувствуя, что ей стало куда легче. – Спасибо, что выслушали.
— Всегда пожалуйста. Твоя жизнь не закончена, ты ведь знаешь, да?
Она поправляет шляпку.
— Может быть… Но, честно говоря, мне и одной неплохо.
— В Любви – смысл жизни. Один из смыслов. И если ты нашла того, кто, как
ты считаешь, предназначен тебе судьбой, то не отпускай его. Борись! Без
борьбы любовь не будет настоящей.
Она хмыкнула.
— Наверное… Но… это не суть, — она мотает головой. – Извините, мне надо идти. Работа.
Она могла бы догнать этого купца за тридцать секунд и прервать его жизнь
одним точным ударом. Но она подгоняет его метательными ножами минут
десять, а затем, когда он, ослабевший от потери крови, падает на колени,
она сперва наносит ему несколько ударов в тело, заставляя его кричать
от боли, и лишь потом прерывает его жизнь. Хм. Пожалуй, теперь она
достаточно спокойна.
Vova
