КираНочь
была теплой, душной, напоенной оглушительными, глубокими ароматами
леса, земли и влаги – вдохнешь полной грудью, и голова закружится. Но
слаще всего пахнут ее волосы: холодной водой, цветочным мылом и дымом.
Кира сушит их у костра, придвинув пенек поближе к жаркому огню, и что-то
тихонько напевает себе под нос. Отсюда Зевран ничего не слышит, но
почти уверен, что так оно и есть. Она любит петь, его Кира.
На Кире
простые холщевые штаны по колено, и широкая мешковатая рубаха, и
выглядит Кира крайне соблазнительно. Рубаха слишком большая для нее
(«интересно, чья?» - острым уколом под дых отозвалась ревность), и
постоянно сползает, оголяя белое худое плечо. Зевран помнит, какая
нежная, бархатная кожа у Киры, и какие мягкие губы, и глаза, как небо в
ясный морозный день, и звонкий заразительный смех. Ее просто не
получается не любить, Зевран бы и рад был, да не выходит. Вся она
сделана, будто на заказ, а в заказчиках – он, Зевран Араннай. И сколько
бы он себя не убеждал, что убийцы и шлюхи раз и навсегда отучили его от
подобных сантиментов, стоит только посмотреть на Киру, на то, как свет
от костра пляшет на мокрых рыжих прядях, струящихся между тонких
пальцев, и… А, да что там. От нестерпимого желания прикоснуться к ней
дыхание перехватывает так, будто Зевран не бывалый Ворон, а юный
неопытный вороненок. Поцеловать голое плечо, вверх по шее, провести
рукой по волосам, легонько коснуться губ… Зевран вспоминает, как дрожали
губы Киры, когда он, чуть ли не срываясь на крик, просил оставить его в
покое и занять себя действительно полезным делом, и внутри все
замирает, как льдом сковывает. Ворон медленно поднимается, делает шаг,
другой – будто сквозь воду идет, так тяжело. Вдруг какая-то веточка
занялась в костре, пламя полыхнуло особенно ярко, и на его фоне профиль
Киры высвечивается до малейших деталей – прямой маленький нос, острый
подбородок, пушистые короткие ресницы, растрепанные волосы, плотно
сжатые губы. Кира… Зевран не отводит взгляд от этого родного лица, и на
этот раз идти много легче. Пусть он не знает, не умеет сказать о том,
что она значит для него, но, по крайней мере, он попытается. И
извинится. И задаст, наконец, этот проклятый вопрос.
А она поймет его, конечно. Выслушает, простит и поймет. Она такая – его Кира. РебенокОселок
легко и быстро ходит по лезвию меча, спокойно, размеренно. Стен косится
на Стража у костра, и в который раз удивляется. В охваченном Мором
мире, в стране, где за ее голову назначена награда, посреди темного
леса, она сидит совершенно безоружная, и, кажется, вот-вот потеряется в
его рубахе - такая маленькая. И совсем не опасная – точно птенец,
выпавший из гнезда. Распространенное заблуждение среди врагов Стража,
Стен же давно уже перестал обманываться на этот счет – кровавая ярость, в
которую впадает эта хрупкая пичуга на поле боя, поистине сокрушительна.
И все же, про себя кунари по привычке называет Стража imekari*, хотя на
ум все чаще приходит другое слово - hissra*. И это весьма озадачивает
Стена.
Imekari
часто приходит к нему, особенно в последние дни – помолчать обо всем,
как она эта называет. И, признаться, Стену нравятся эти посиделки, во
время которых произносится лишь несколько фраз, но каждое слово имеет
смысл. Ожидать такого от basra* кунари не может – но может и ждет от
kadanа*. То, что Страж – кадан, было очевидным. Но вот когда она успела
им стать? Стен не помнит.
В
последний раз глаза у Стража были уставшие, лицо – опухшее от слез. Тихо
спрашивает разрешения посидеть рядом, и Стен молча стелет рядом с собой
плащ – земля холодная и мокрая после недавнего дождя. Imekari
устраивается рядом, и даже так ее макушка еле достает кунари до плеча.
Так и сидят - Стен, как сейчас, с мечом на коленях, и Страж, завороженно
смотрящая на его руки. Через полчаса она встает, потягивается,
встряхивает рыжими волосами. Глаза сухие, на лице – блуждающая улыбка.
Благодарит. Стен кивает ей в ответ - им не нужно много слов, чтобы
прекрасно понять друг друга.
Стен
видит, как убийца садится рядом со Стражем. Пытается обнять ее – она
отшатывается, и Стен был бы рад это видеть, если бы не помнил ее опухшее
лицо и уставшие глаза накануне. Стен давно презирает этого
самодовольного наемника, и не хочет знать, о чем они говорят, но видит,
как вздрагивают уголки губ Стража, и ради этого готов терпеть.
Убийца
берет ее за руку, заглядывает в глаза, и imekari, наконец, улыбается –
грустно, но улыбается. Он обнимает ее, целует голое плечо, проводит
рукой по рыжим волосам, берет маленькое личико в ладони. В этот раз она
не отстраняется.
Оселок
ходит по лезвию: туда-сюда, туда-сюда, успокаивая этой монотонностью.
Стен сдувает сильверитовую пыль, и смотрит, как блестящее лезвие ловит
блики костра. Убийца или нет, но золотоволосый эльф умрет за Стража без
колебаний, Стен знает это наверняка. Но, что намного важнее, imekari
сама бросится на меч, чтобы сохранить этому убийце жизнь.
Ребячество, что тут сказать.
Но, пока это так, кунари сам будет прикрывать Зеврана в бою. Перевод слов с языка кунари:Basra - чужой КунKadan - друг, братImekari: ребенокHissra: используется для обозначения божестваПоследний секретКира
жмурится и сладко, от души потягивается. Кровать такая большая, что,
кажется, на ней уместилось бы и две Киры, и такая мягкая! Кире настолько
хорошо, что даже шевелиться лень – и она так и лежит, заведя руки за
голову и вытянув ноги в прямую струнку.
Теплые
мягкие пальцы касаются нежной кожи на внутренней стороне руки, еле-еле,
самыми кончиками, и Кира улыбается – ей приятно и немного щекотно. Она
не слышит дыхания Зеврана, но чувствует его тепло на щеке, чувствует еле
слышный запах его разгоряченного тела, а еще чувствует, как по телу
бегут сладкие мурашки.
Пальцы
легкими, дразнящими прикосновениями спускаются вниз по руке, к плечу,
прокладывают щекотную дорожку к шее… и исчезают, случайно коснувшись
тонкой цепочки с простым золотым колечком вместо кулона.
Кира
вздыхает, открывает глаза, тоскливо смотрит в потемневший от времени
деревянный потолок. Зевран молчит, но мало кто может молчать так
красноречиво, как Зевран. Невысказанный вопрос сгущает воздух, требует
ответа.
Этот
вопрос родился давно, и с тех пор только разрастается, как снежный ком:
мятое свадебное платье в заплечном мешке, обручальное кольцо на цепочке,
уклончивые ответы на шутливо-серьезные вопросы. И вот теперь – Шианни,
которая, конечно, и не помышляла ничего дурного. Но, наконец,
произнесенное, слово «свадьба» уже не уходит, назойливо маячит перед
глазами, вертится на языке.
В конце концов, это будет только честно. Кира ведь знает о Ринне.
Кира на
ощупь находит в темноте ладонь Зеврана, сжимает ее крепко-крепко, и
начинает говорить. Имена, места, даты. Неларос, лежащий на полу в луже
крови, в безжизненной ладони – обручальное кольцо. Воган, удивленно
ощупывающий торчащий из груди клинок. Бледная, дрожащая мелкой дрожью
Шианни. Дункан, настойчиво тянущий прочь, в никуда, в неизвестность…
Кира
говорит тихо, монотонно, и смотрит строго вверх, в темный потолок, но
слезы все равно текут по щекам, щекоча уши, холодя затылок.
Зевран
слушает Киру, молча, не перебивая, и только крепче сжимает маленькую
ладошку в своей руке. А когда она замолкает, он так же молча прижимает
Киру к себе, - заплаканную, шмыгающую носом, дрожащую то ли от слез, то
ли от нахлынувших воспоминаний, - и, укутав в одеяло, как маленькую,
успокаивает, шепчет что-то ласково, целует в рыжую макушку.
Зевран
почти ненавидит себя за то, что заставил ее рассказать – но теперь у них
нет друг от друга секретов. Теперь она действительно его, вся, без
остатка, и это, пожалуй, того стоит.
А еще, это последний раз, когда Кира плачет по его вине.
Vova
