Войдя, наконец, в главный корпус сквозь высокие двустворчатые
центральные двери, третий отряд оказался в громадном холле, в центре
которого в потолок упирались четыре толстые, украшенные лепниной
колонны. Прямо перед глазами, на противоположной от входа стороне была
широкая лестница, на второй и следующие этажи. Перила ее, тоже вычурно и
броско декорированные, сохранились в идеальном состоянии и, вместе с
колоннами, придавали всему первому этажу атмосферу величественности и
классицизма.
Короче, в представлении парней это выглядело, как перспектива поселиться
в мавзолее или склепе. Ну, или переночевать в одиночестве на пустой
станции московского метро.
Направо вел узкий темный коридор, как раз там и разместили по палатам
отряд Левы Гордеева. Всего палат было десять, по пять с каждой стороны, а
вожатская и общий на двоих рабочий кабинет Гришина и Бероева, сразу за
которым шла личная комната Левы – находились с того конца, который был
ближе к холлу. Палаты для парней располагались дальше, в глубине
коридора, так что, если бы кому-то вздумалось вдруг после отбоя
пошляться по территории лагеря, ему пришлось бы вначале пробираться мимо
спальни вожатого.
Возле левой стены остались неубранная при ремонте стойка ресепшена и
какие-то полуразвалившиеся деревянные стеллажи и шкафы. Влево также
уходил неожиданно тесный для таких величественных площадей коридор.
Туда их и повел вожатый, чтобы показать, где находятся медпункт и где
искать кастеляншу.
– Если вы не слепые и не тупые, конечно, то сами уже поняли - в плане
удобств тут далеко не пятизвездочный отель в Арабских Эмиратах.
Водозабор идет из горной речки, греется все это дело электричеством.
Поэтому горячая вода будет даваться утром и вечером только на полтора
часа, –вожатый говорил вроде бы спокойно, но в его голосе всем
почему-то отчетливо мерещилось ехидное злорадство. – Так что долго я вам
у кастелянши задерживаться не советую, воду дадут через час, не успеете
– ваши проблемы, будете тогда вечера ждать.
Вдоволь налюбовавшись на вытянувшиеся от возмущения лица, он продолжил.
– Расписание времени включения воды, завтраков-обедов-ужинов и прочей
поебени – висит в каждой палате, читать, надеюсь, все в детстве
научились. Остальное потом расскажу. Все равно у вас сегодня свободный
день – можете делать все, что в башку взбредет. А сейчас тогда
разбираетесь со своим шмотьем, а затем пиздячите на второй этаж,
понятно? Я надеюсь, маразм еще никого не настиг и номера своих палат
выучить вы в состоянии. Но все равно напомню – ваши все справа от
лестницы, с тринадцатой по десятую.
В голове у ребят, разумеется, тут же образовалась туча вопросов и
уточнений. Однако, им совершенно не хотелось задавать их этому
непонятному мутному чуваку, ну просто ОЧЕНЬ далекому от того образа
вожатого, который сложился у них у всех за время общения в поезде с
рыжим Левой (которого парни теперь называли исключительно Левой даже про
себя – язык не поворачивался назвать по имени-отчеству или по фамилии).
И каждый втихаря думал, что он либо сам прекрасно во всем разберется,
либо спросит у кого-нибудь из других отрядов. Из тех, в которых вожатые
не цепляют себе на пояс резиновые дубинки и пистолеты.
– Зовут меня – еще раз напомню для тех же склерозников – Денис
Алексеевич. Ну, и… В общем, с приездом вас, черти, и приятного всем вам
отдыха! – закончив на этой ненатурально бодрой и оптимистичной рекламной
ноте свою приветственную речь, вожатый спокойно развернулся и
отправился в сторону холла, так и не поинтересовавшись, нет ли все-таки у
кого-нибудь каких-нибудь вопросов.
Сразу за распахнутой дверью похожей на заваленную кладовку бельевой, где
распоряжалась низенькая и пухлая черноволосая женщина, находился
медпункт. Напротив были еще какие-то, в настоящий момент запертые,
каморки хозяйственного назначения. А чуть дальше по коридору на дверях
виднелись таблички «Директор лагеря» и «Бухгалтерия».
Полки прогибались под стопками бело-серых, проштампованных почему-то
словами «Челябинский сталевар», простыней, наволочек и полотенец.
Повсюду были разложены кучи разобранного по размерам и по росту
нательного хэбэ и камуфляжа, подозрительно сильно смахивающего на форму
рядовых солдат российской армии. Толстенькая абхазка суетилась и сновала
между полками с одеждой и бельем, как трудолюбивая пчела. Ей изо всех
сил помогала еще одна женщина, молчаливая и хмурая, по виду вроде бы
русская. Но поскольку после завтрака свои отряды сюда пригнали, кажется,
сразу трое вожатых, в коридоре образовалась огромная шумная толпа, и
ожидание грозило затянуться надолго.
Саша подумал, что действительно, меньше, чем за час вся эта толпа явно
не рассосется, и решил не тратить драгоценные минуты своей жизни на то,
чтобы потакать стадному инстинкту и толкаться в этой духоте. Он лучше
посидит где-нибудь в тенечке на улице, а через минут сорок – вернется.
Наверняка народу останется совсем немного, и он вполне себе успеет,
спокойно и не убиваясь в давке, получить белье. Ну, а если не успеет –
вот не похрен? Все равно вода будет целых полтора часа, и вымыться ему
удастся по-любому.
Однако, когда он развернулся и собирался, уже было уйти, дорогу ему
неожиданно перегородил какой-то парень. Чуть выше Сашки, светло-русые
волосы, худенький. Обычный такой, в общем, может быть, даже немного
постарше его самого. И у него было чрезвычайно, просто непозволительно
нахальное, выражение лица. Вместо того чтобы просто сдвинутся в сторону в
ответ на Сашин вопросительный взгляд, парень зачем-то посмотрел ему в
глаза, внимательно и чуть дольше, чем это следовало бы сделать, и вдруг,
не понятно с какого перепугу – неожиданно мило улыбнулся. «Это как понимать вообще?. . »
Однако изумление от такого непонятного поведения еще даже не успело
окончательно проявиться на Сашином лице, как он уже сообразил, в чем
дело. «Ах, ну да, они же все тут из-за чего-то лепят надо мной, как же мог забыть? – саркастически ответил он сам себе, хмуро и тяжело глядя на незнакомца в ответ. – И что, теперь мне каждый встречный придурок в лицо ухмыляться будет?!»
– Отойди. ПОЖАЛУЙСТА, – второе слово Сашка практически выплюнул сквозь
зубы, с такой давящей интонацией, что усмотреть в этом вежливую просьбу
смог бы только полный кретин.
– Да, пожалуйста! – обиженно фыркнул парень, сразу же потеряв свою
обаятельную улыбку, и отступил с прохода, пропуская Сашу, прижимаясь к
стене так, чтобы тот его даже рукавом футболки не смог задеть, проходя
мимо. «Да пошел ты, в самом деле, мудак психованный…»
Вообще-то, Сима и не думал над ним смеяться. Во-первых, он ехал совсем в
другом автобусе, и о том, что вытворял во сне этот дико красивый и дико
злой мальчик, знал только со слов своих соседей по палате и столику. А
во-вторых, жутко, просто ужасно досадовал, что не видел этого своими
глазами.
Однако яркая внешность мальчика и его просто сумасшедше притягательная
манера двигаться, превращавшая простой проход по долбанному узкому
коридору в шоу, достойное модельных подиумов, увы, не извиняла хамство и
неуживчивый сучий характер, которым, видимо, обладал этот маленький
засранец. А значит, разговаривать с ним и пытаться завести знакомство
было бессмысленно. Только нервы себе портить. «И, все-таки, интересно… Почему весь его отряд стоит в очереди в бельевую, а он один вдруг куда-то потащился?. . »
Стас с Володей проблему с очередью решили легко и непринужденно – тупо
распихав в стороны своих, а потом протиснувшись сквозь толпу парней из
других отрядов, пришедших сюда из столовой чуть раньше них. Внимания на
недовольные возгласы и попытки преградить дорогу они обращали не больше,
чем обращает дятел, разоряющий муравейник, на сопротивление муравьев. А
растаявшая от обаятельной улыбки Стаса кастелянша возмущаться даже не
подумала.
– Ебаный Герасим, вещички-то походу армейские, – едва прикоснувшись к
знакомому до судорог, ощущению ткани хб-шки Вова почувствовал, как его
буквально затапливают воспоминания. – Ты-то сам служил? –
поинтересовался он у Стаса.
Тот отрицательно покачал головой.
– А че так? Больной что ли? – Вова еще раз недоверчиво окинул взглядом
приятеля, который на замученного хроническими недугами хиляка был ну
совершенно не похож, и предположил, понимающе усмехнувшись: –
Какое-нибудь плоскостопие, по-любому?
«Ты даже не представляешь, насколько я больной и насколько ЭТО не похоже на плоскостопие», – с мрачной иронией подумал Стас.
– Да фигня, блин, не поверишь! Аллергия обычная, два раза в год на
пыльцу высыпает по коже, а в армию с ней не берут, прикинь? – сообщил он
вслух приятелю, старательно изображая на лице удрученность тем фактом,
что его готовностью выполнить священный долг каждого уважающего себя
мужчины неблагодарная Родина побрезговала.
– Да вообще, блядь, и не говори! – посочувствовал Вова. – Всяких дрищей
призывают, которые еще в учебке от нагрузок вешаются, а потом весь год
своими бабскими нервяками сержантам мозги ебут. Был у нас один такой в
роте… ладно, я тебе, короче, потом про него расскажу. Пойдем пока,
глянем что ли на палату?
Еще в тот самый момент, когда они только поднялись по лестнице и
повернули направо, Стас осознал, что выражение «задрожали ноги и
подогнулись колени» – это не литературное преувеличение, и не описание
только лишь нервных и привыкших истерить по пустякам леди. Он на
автопилоте дошагал за Вовой до двери своей палаты (их десятая была по
левую руку, в самом дальнем от лестницы конце коридора), и бессильно
привалился плечом стене рядом с косяком, зажмурив глаза и улыбаясь
сумасшедшей улыбкой камикадзе перед боевым вылетом.
Надежда выспаться, плотно закрыв на ночь дверь и подперев ее
какой-нибудь тумбочкой или стулом, не просто не оправдалась. Она
рухнула, сбитая больной фантазией организаторов этого ебаного судьбой
лагеря, как падали когда-то в ущелья сбитые абхазами грузинские
самолеты. Дверей в палатах не было СОВСЕМ. Вместо них в дверных проемах,
где на косяках еще сохранились проржавевшие старые петли, висели, чуть
колыхаясь из-за задувавшего в раскрытое окно ветерка, тонкие тканевые
белые занавески в издевательски-веселенький желтый цветочек.
Остаток дня обещал быть мучительным и длинным. А уж ночи Стас предпочел бы не дождаться вовсе…
***
К тому времени как Мудреный, Герман и Сашка дотащились, наконец, до
своей палаты, Вован уже заканчивал разбирать свои вещи. Вернее,
одежду-то он решил пока что вообще не вытаскивать, чтоб не мялась, да и
все равно развешивать было некуда. Оставил футболки, шорты и носки
лежать сложенными на дне сумки, а саму ее недолго думая затолкал под
кровать. В тумбочке же он аккуратно разложил по полкам миллион всяких
нужных в быту мелочей. А они у него были предусмотрены, казалось, на все
случаи жизни: от лекарств и ниток с иголками, до хозяйственного мыла и
небольшого пакета стирального порошка.
Собственно, поэтому предложение игнорировать общую форму, носить свое и
стирать самостоятельно он воспринял вполне серьезно. Все же армейские
длинные и плотные брюки пригодятся, только если им придется лазить по
горам и лесным зарослям. Постоянно ходить в них слишком жарко. Просто
так – лучше носить свои шорты и спортивки, а перспектива стирать Володю
не пугала совершенно. Кончится порошок – подумаешь! Вова сходит к той
улыбчивой тетке, завхозу лагеря, и попросит у нее.
Мудреный заходил в палату первым, но не стал пользоваться этим
преимуществом, чтобы успеть застолбить себе место поудобнее, из тех, что
остались. Он даже вообще, не стал разглядывать долго помещение – просто
кинул сумку на ближайшую от дверей кровать, и, проверив, в кармане ли
пачка и зажигалка, молча, вышел, отправившись на улицу курить. И,
кажется, даже совсем не заметил, что в палатах отсутствуют двери.
Ему просто-напросто было параллельно на всю эту суету, он давно уже
привык большую часть времени проводить в своих фантазиях и неизведанных
дивных мирах. А уж что там в это время творилось снаружи, вокруг его
бренного тела, пока он витал в своих собственных атмосферах – комфорт
ли дивана и тепло клетчатого шерстяного пледа или жесткое, холодное
сиденье маршрутки и заледеневшее окно, к которому он, сам того не
замечая, прислонился щекой - это уже были детали второстепенного
значения.
Сашка осмотрел комнату. Палате, как и всему зданию пансионата, был
совершенно точно не чужд дух советского классицизма, так как сама она
была просторной и светлой, потолок – высоким, а широкое окно занимало
чуть ли ни целую стену. При этом сразу же было понятно, что помещение
изначально рассчитано было на четырех человек, а пятую кровать сюда
втиснули уже позже.
Разноглазый почему-то выбрал себе именно эту, дополнительную и самую
неудобно расположенную кровать, почти около дверей, в узком проходе
между стеной и еще одной стеной, за которой была ванная. Ну, а сам Сашка
в таком случае из какой-то неведомой вредности и из принципа швырнул
свою сумку на ту, которая располагалась рядом с койкой, на которой
неподвижно, закрыв глаза, и как-то совсем нехорошо при этом улыбаясь,
сидел тот самый мажорчик, выбесивший его совсем недавно в столовой одним
своим только противным взглядом. «Да какая разница, вообще? Все равно уже живем в одной палате, и в столовой я напротив этого козла сижу…»
Герман же, войдя в палату с совершенно спокойным, даже слегка
нахмуренным, чем-то загруженным выражением на лице, вдруг остановился в
дверном проеме, вытаращив глаза и начиная как-то странно задушенно
хихикать. Рядом с входом в десятой палате (также как и во всех
остальных), как и обещал вожатый – на стене был повешен листок, с
напечатанными правилами внутреннего распорядка и расписание. А прямо под
ним на полу стояли шесть полуторалитровых бутылок минералки,
упакованные в целлофан, вот на них то, к удивлению всех окружающих,
Герман и уставился как абориген на стеклянные бусы.
Он, все также, вздрагивая от безуспешных попыток сдержать прорывающийся
смех, прошел через палату к единственному оставшемуся свободным месту и
сел на кровать, зажимая себе рот рукой. А потом, вообще, повалился на
спину, заходясь в откровенное ха-ха и собирая на себе недоумевающие
взгляды всех своих соседей по палате.
Стас покосился на Вову, подняв брови, и, молча, покрутил пальцем у виска.
– Слышь, выпендроид? – повернулся Володя к хохотавшему, как взбесившийся
мартовский заяц, Герману. – Я с того момента как тебя в автобусе видел,
теряюсь в догадках, что ты курил такое мощное?
Володя и не подозревал, что формулировкой своего вопроса он сейчас
просто попал в самую точку. Герман, только-только начавший
успокаиваться, тут же зашелся по новой.
– Я… – еле выговорил он, вытирая выступившие от смеха слезы. – Фак, я
просто не могу… Я пока что ничего не курил, но… - выговорил он, наконец,
перестав трястись, после чего выдержал еще одну, еще более эффектную
паузу.
И когда уже не только Вова, но и все остальные, уставились на него,
сгорая от любопытства, Герман не спеша встал с кровати и выпрямился,
поворачиваясь так, чтоб его было хорошо видно всем.
– Та-да-да-дам! – с выражением лица, какое обычно рисуют джокерам на
игральных картах, он рывком задрал вверх толстовку вместе с футболкой, и
все вытаращили глаза при виде прозрачного полиэтиленового пакета с
весьма недвусмысленным содержимым, примотанного скотчем к впалому
животу. – Как раз собираюсь этим заняться! – торжественно закончил он
свое предыдущее предложение, улыбаясь беззаботной и радостной улыбкой
абсолютно счастливого человека. - Кто со мной?
– Еба-ать... – протянул Володя, присмотревшись и поняв, что зрение его не обманывает.
– Мужик, ты больной, – сообщил Герману Киров. - Ты протащил пакет дерьма
через государственную границу, – констатировал он с сочувственным и
одновременно довольным выражением лица психиатра, которому
посчастливилось первым диагностировать никому доселе неизвестное, новое
заболевание. – Лично я теперь точно с тобой дружу!
– Сколько ее там у тебя? – поинтересовался Вова. Он, в отличие от
приятеля, в радостный ажиотаж впадать не спешил. Травку он, конечно,
курил пару раз, баловался, но особенно не впечатлился. Однако если сосед
его угощает – то почему бы и нет, можно, по приколу, и еще раз
попробовать.
– Поверь, слегка больше, чем полкоробка, – с сарказмом и нескрываемым
самовосхищением заверил его Герман, по-хулигански двинув бровями. –
Хватит, чтоб на какое-то время инсценировать в этой дыре шикарный
средиземноморский курорт. Ну а потом, я в любом случае придумаю, где
достать еще, – он неопределенно помахал рукой в воздухе, так, будто бы
уже сто раз покупал марихуану в незнакомом месте и, вообще – в другой
стране, и прекрасно представлял себе к кому за ней обращаться.
– Я, потому и ржал тут только что, как больная лошадь Пржевальского, –
пояснил он уже нормальным голосом, закончив паясничать, – я же всю
дорогу в автобусе грузился, где мне тут бутылку для бульбулятора(1)
доставать. Мозги свои, видимо, выключил, когда после поезда всю тару
из-под минералки повыбрасывал. Вот и с самого завтрака ходил и ломал
голову, где теперь в этой горной степи отыскать круглосуточный магазин
или ларек.
Удивление на лицах парней стало медленно переплавляться на понимание.
– Иду такой весь в тяжких раздумьях, и тут – на тебе, блин. Целая
упаковка с доставкой в палату – да хоть ты обкурись! Сервис, вашу мать,
чтоб мы тут все от жарищи не умерли… – он уже опять весело ухмылялся, он
вообще не способен был дольше минуты сохранять серьезное выражение
лица. – А вы кричали «хуевый лагерь», «хуевая организация» - ехидно
напомнил он Володе о том, как тот на весь двор крыл матом директора и
всех его родственников до десятого колена.
– Можно было и через косяк покурить, вообще-то, – рассудительно заметил Стас. – Слушай, а когда и где?
– Ну-у, через косяк я не люблю, как то это по-плебейски что ли... –
изобразил из себя капризную принцессу Герман, наморщив тонкий прямой
нос. – Да, сегодня ночью, наверное, после отбоя, – согласился он. –
Подождем, пока большинство дуриков с нашего этажа заснет, а вожатые
угомонятся и улягутся – и выберемся куда-нибудь на улицу. Там кустов
столько, что ночью в такой темноте можно, блин, все пять отрядов там
спрятать – никто не заметит. Только с нами еще один чудик пойдет, из
первого – дружище мой, в общем.
Парни молча кивнули, признавая справедливость и правильность этих рассуждений.
– Даже если двери на ночь закроют – а их по-любому обязаны закрыть,
иначе я просто разочаруюсь в наших воспитателях – на первом этаже, прямо
под лестницей, изнутри легко открывается большое окно, – обнадежил всех
Киров.
Сашка даже порадовался впервые тому обстоятельству, что в палатах
отсутствуют двери. А иначе бы эти долбоебы точно додумались бы
раскумаривать прямо здесь, запершись в ванной. Он терпеть не мог
наркоманов, которые гробят свое здоровье просто за компанию или от
скуки. И не уважал тех несчастных, но слабых людей, которые прячутся от
своих проблем в синтетических или растительного происхождения иллюзиях
или топят их в алкоголе. Сам он просто невыносимо мечтал все эти дни
тупо напиться. Нет, даже не напиться – нажраться. Выхлебать без
остановки и без закуски столько водки, сколько получится – и всю ночь
проваляться в грязи, на набережной под Соломбальским мостом.
Но допустить такое на самом деле, позволить себе проявить свою слабость,
он не мог, а значит, и у других этого не одобрял. Конечно же, Саша
понимал, что перегибает палку и это уже похоже на фанатизм. Но лучше уж,
в таком случае, быть фанатиком, чем безвольной слабохарактерной
тряпкой, зависимой от всяких посторонних веществ, так он считал.
– Пацаны, прикиньте! – крикнул из ванной Володя, забежавший туда уже,
наверное, раз в десятый, чтобы проверить, не течет ли еще горячая вода. -
Аллилуя, харе кришна, счастье и праздник на нашей улице. Воду включили!
– он попытался сказать это саркастичным тоном, но голос, не привыкший
тому, чтобы выражать остроты и тонкую иронию, подвел его, и получилось
так, будто бы Вова на самом деле готов забиться в припадке экстаза.
– Короче, пошел-ка я, помоюсь, – он с довольным лицом прошагал к своей
тумбочке, вытащил оттуда станок, мыльницу и дешевый шампунь в белом
пластиковом флаконе, повесил на шею полотенце. – Даже побреюсь, пожалуй,
ради такого события, – театрально закатил он глаза, перед тем, как
захлопнуть за собой дверь.
Мудреный только молча удивлялся про себя – неужели никому, кроме него, в
голову не приходит задаться вопросом, а с каких это щей именно этот
качок должен мыться первым?
Стас собирался идти в душ после него. Но когда Вова вышел - на удивление
всех его соседей, совершенно не задерживая очередь и уложившись всего в
пятнадцать минут - он все еще ковырялся в своей сумке, разыскивая
футляр с электробритвой и вспоминая в какой из боковых карманов запихнул
лосьон. В отличие от Володи, разбирать все свои вещи и раскладывать их в
тумбочке, Стас поленился. А теперь у него сейчас вообще все валилось из
рук. Руки эти самые – чуть ли не дрожали. А в голове в предвкушении
адовой ночки была полная хрень и непролазная каша. Хорошо хоть по
стенкам и углам пока что еще не забегали мерзкие тени. Но, вероятно, все
еще у него впереди…
Поэтому вместо него пошел Герман, заметив, что время действия билетов в
их «аквапарк» ограничено, и ждать он никого не собирается. На что Стас
только равнодушно пожал плечами и продолжил поисковые работы.
Киров вышел из душа, уступив место Саше, немного успокоившийся,
наконец-то свежий и полностью удовлетворенный собственной внешностью. Он
проплескался там гораздо дольше своих соседей по палате, однако, дабы
хоть как то компенсировать затраты драгоценного общественного времени на
свои, не обязательные в общем-то в лагере где нет женского пола
метросексуальные, а не просто гигиенические процедуры, он не стал
вытираться и одеваться. Просто вышел из ванной сырой и обмотанный
полотенцем.
– Ебаный Герасим, ты что, лобок бреешь что ли?!
Разумеется, все, кто находился в это время в палате, моментально
обернулись, даже не успев въехать в смысл сказанного, просто машинально
отреагировав на ноты шока и сенсации в Вовином голосе. Стас уже вытерся и
снял полотенце с бедер, но шорты надеть еще не успел, только как раз
начал просовывать в штанину правую ногу. И у него, действительно, в паху
не было не то, что привычного куста волос, а даже тени от щетины,
которая, между прочим, у таких темных брюнетов как он, бывает
практически всегда, даже если очень острым лезвием брить.
– Да не брею я ничего, – Киров с наигранным вздохом закатил глаза, и не
спеша натянул до конца шорты, затянув и завязав их на шнурок. – Это для
работы нужно, блин, ну помнишь, я тебе в поезде рассказывал? – ответил
он приятелю, понизив голос, так, чтоб хотя бы была надежда, что
остальные не расслышат и не заинтересуются.
Тот кивнул. До него начало доходить.
К счастью для Стаса, Мудреный и Герман не очень-то обратили внимание на
его довольно таки интригующий ответ. Оба в этот момент были заняты
сложной внутренней борьбой: Мудреный боролся со смущением, а Герман со
смехом.
Герман думал, что он, наверное, совсем укурился. Потому что его и так-то
по жизни прикалывало все, что только можно. Но сейчас его пробирало на
ха-ха даже не от того факта, что его новый знакомый, и в перспективе
сосед на два месяца, в причинных местах предпочитал изображать из себя
десятилетнего мальчика – мечту педофила, а тупо от самого звучания слова
«лобок». Почему-то это простое слово было смешным до невозможности. Он
сжал губы крепче, уговаривая себя ни в коем случае не заржать, потому
что догадывался – смех его сейчас, в данном контексте беседы, будет ну
очень НЕПРАВИЛЬНО понят.
На самом деле травка тут была совершенно не причем. Привычку смеяться
над всем, что не приколочено, или приколочено – но криво или вверх
ногами, Герман заполучил гораздо раньше, чем в первый раз попробовал
дунуть с друзьями на пустой даче Димкиных родителей. Просто до этого он
сам за собой такой особенности почему-то не замечал.
– Ну а как тогда, если не бреешь? – Вовино любопытство, как всегда, не
возможно было унять без подробнейших объяснений. – Не сами же выпали?
– Фотоэпиляция, – вздохнул Стас, признаваясь. – Лампой специальной такой
делают пару вспышек – и волосы больше вообще не растут. Короче так
надо… – Стасу ужасно не хотелось вдаваться в подробности своих
профессиональных секретов и делиться этим с совершенно левыми ему
людьми. Но, вообще, признавал, что выпады в сторону его внешности в
таком, сугубо суровом мужском коллективе, вполне обоснованы. – Так чисто
зрительно член больше смотрится, – раскололся он, наконец.
– Да ладно? Бля, а если я себе сбрею, у меня как тогда выглядеть будет? –
развеселился Вова. – Телки, вообще, что ли в обморок будут падать от
страха?
– А что у тебя он такой здоровый? – скептически поинтересовался Стас. – И сколько?
– Двадцать три.
– Ни хуя себе, кукурузина! – округлил глаза Стас.
– Да, блядь, уж лучше б нормальный был, как у всех, – проворчал Володя,
захлопывая несильным пинком дверцу своей тумбочки. В этой дыре даже
тумбочки выглядели так, будто их вытащили из помойки. И у половины,
кажется, нормально не закрывались дверцы. – А то, в самом деле, девки
иногда пугаются и зажиматься начинают, знаешь, как бесит?
Вообще-то, размер для него действительно был едва ли не проблемой.
Большинство телок, из тех, что за ним бегали и засматривались на его
высокую крепкую фигуру и широкие плечи, были малолетками и целками.
Таких Вова даже трогать боялся. Но и тем девчонкам, что были старше и
опытнее, тоже слишком часто оказывалось больно, так что приходилось
просто останавливаться или вообще прекращать весь процесс. Потому что
Володя скорее согласился бы дрочить весь остаток своей жизни, лишь бы не
причинять даже малейшую боль нежным и беззащитным существам женского
пола, пусть даже и не по своей вине и не специально. В общем, его личная
жизнь пока что отнюдь не искрилась яркими красками…
–Парни, я – курить, – предупредил Мудреный и, наскоро нашарив свои
сброшенные у входа в общую кучу шлепанцы, выскочил из палаты, не
дожидаясь ответа. Он терпеть не мог такие вот разговорчики. Вот еще
немного – и, по-любому, все начнут меряться. Как дети в песочнице, блин.
Собственно, обращался он к одному только Герману, хоть и во
множественном числе, ведь с Володей и Стасом он по-прежнему не
разговаривал. Но они и сами не обратили внимания на его уход. Герман
тоже, к слову сказать, промолчал…
Германа в данный момент вообще не волновали никто и ничто, и не
интересовали письки никакого, даже самого большого, размера. Он уже в
пятый раз, с усердием черного археолога, добравшегося до нетронутого еще
никем скифского могильника, перекапывал сумку, пытаясь сообразить, КУДА
он мог положить карту памяти для своего «htc», на которую перед самым
отъездом они с Юджином скидывали минуса(2) к новым песням. Вспоминалось
фигово, так как сборы у них с другом проходили в конкретном
марихуаново-алкогольном бреду. А минуса, на минуточку, были просто
обалденными, нереальными неземными шедеврами, а второй копии ни у него,
ни у Димаса с собой не было. Поэтому потеря карты означала конкретную
катастрофу для их совместного творчества.
Но удержаться, чтоб не вставить свои пять копеек в чужой разговор, Кожевников все равно не смог.
– Жаль только, что не двадцать четыре он у тебя.
– Это еще почему? – Вова тут же поймался на удочку.
– Был бы тогда у тебя хер как «Комет». Двадцать четыре на семь, – пояснил ухмыляющийся Герман в ответ на вопросительные взгляды.
– Да уж, бля, конечно! – заявил раздраженно Володя. – Мне и с этим-то
одни проблемы, – Однако, несмотря на интонации, с которыми это было
сказано, по лицу его было видно, что в глубине души он все равно этим
очень даже доволен и гордится.
– Тогда я тебя сейчас огорчу, – с ехидной улыбкой разочаровал Вову Стас,
тоже разгадав на раз это мужское кокетство, – у тебя еще есть все шансы
на «Комет». У мужиков член продолжает расти до тридцати пяти лет.
– Да ладно?! – притворно удивился Герман, округлив глаза. – Что, и мои
пять сантиметров когда-нибудь превратятся в шесть? – он талантливо
изображал на лице наивную и искреннюю надежду.
Секунду назад Герман все-таки нашел свою драгоценную карту, и теперь у
него быстро и неуклонно поднималось настроение. Ответа он, разумеется,
дожидаться не стал, а сразу же вышел из палаты, на ходу засовывая в уши
плеер и надежно сжимая двумя пальцами бесценную маленькую карточку. Его и
так там Юджин по-любому заждался. Наверняка опять, как обычно, уже весь
на кипеше и на выебоне от того, что Герман прособирался лишние
пятнадцать минут.
– Придурок, – фыркнул от смеха Стас. Он в душе не представлял, как можно
быть таким непрошибаемым клоуном, однако белобрысый все равно почему-то
вызывал у него уважение и приязнь. А затем он опять повернулся к Вове.
– Слушай, а двадцать три, это в стояке, да?
– Прикинь, нет?! – у того даже глаза на лоб полезли от такого дурацкого
вопроса. Если б это было просто так, то, что же тогда творилось бы
когда…
– Покажи, – Стас был сама серьезность на лице и само спокойствие.
– ЧЕГО-О?! – Вовин возмущенный рык разлетелся, наверное, на всю половину
второго этажа. – Пизданулся, да? С хуя ли я тебе должен что-то
показывать?!
От шока и удивления он позабыл даже выкрикнуть свое любимое «гомик, что
ли?». Однако Стас неожиданно невозмутимо свою дикую и эксцентричную
просьбу обосновал.
– А что ты стремаешься? Баб здесь нету у нас. Вдруг ты нагнал, вообще? А теперь боишься за базар свой ответить.
Нет, не то, чтобы Володя стеснялся... Да, хули, чего тут стесняться то? В
натуре, ведь здесь только одни мужики. А мужики друг от друга не
прячутся: в точке всегда вместе ссут, и в тех же бассейнах, например,
тоже душевая общая. Да и когда к Игорюхе они всей компахой на дачу
ездили, шашлыки жарить, тоже в бане мылись вначале все телки вместе, а
потом они, пацаны – тоже в один заход, все разом. В голову никому не
приходило прикрываться! Наверное, дело в том, что тогда то как раз таки
никто ни на кого не смотрел, не разглядывал - какое там природа кому
оборудование прикрутила. А тут, заебись вообще, Стасян сам с каких то
херов попросил!
Дверь ванной отворилась точно в тот самый момент, когда Володя, чувствуя
себя полным кретином и догадываясь краем сознания, что его только что
весьма талантливо развели на дебильное поведение и конкретную хуйню,
все-таки приспустил черные спортивные бриджи с надписью «Абибас» и
семейники, и задрал одной рукой край длинной майки. Член у него
действительно оказался далеко не средних размеров и выглядел охуенно
здоровым даже в расслабленном состоянии, однако Стас туда вовсе даже и
не смотрел. Он вообще-то и не собирался этого делать и спрашивал просто
так, чтобы подоставать своего глуповатого приятеля и поприкалываться.
Потому что-то, что было написано на лице вышедшего секунду назад из душа
мелкого шизика, являлось определенно в сто раз более захватывающим и
увлекательным зрелищем.
При виде этого совершенно невероятного, по его мнению, для палаты
мужского спортивного лагеря вида, Сашка вдруг запнулся на совершенно
гладком линолеуме. Он уронил полотенце, которым на ходу вытирал мокрые
волосы, и только наступив босой ногой на влажную и так приятно холодную
ткань, осознал, как же все-таки жарко на этом долбанном юге! Отвернулся
Саша, разумеется, в ту же секунду, как только сообразил, на ЧТО именно
он уставился. Однако мельком увиденная картина и не думала даже
стираться из сознания, проявляясь все в больших и больших подробностях,
деталях и красках, будто бы он все еще продолжал на это смотреть. Она
возникала перед мысленным взглядом каждый раз, когда Саша моргал,
появлялась автоматически, как картинка на рабочем столе, после того, как
закроешь все окна.
И он всерьез подозревал, что мерещиться теперь она ему будет до конца этого дня. Если вообще не всю эту неделю…
– Черт, как же я мог забыть вообще?! – Киров заржал как довольный конь. –
Баб, говорю, у нас в палате нету, ага. А про «девочек»-то и забыл
совсем!
Сашке безумно хотелось заорать в ответ: «Не смей называть меня девочкой,
тварь!», но он снова сумел удержаться, изобразив на морде лица лед и
безразличие, и проигнорировал дерзкие заявления и откровенно
провокационные намеки.
А Володя никак не мог понять, откуда же, блядь, взялось это долбанное
идиотское смущение, буквально захлестнувшее его в тот момент, когда он
случайно встретился глазами с этим мелким психованным долбоебом? И
спасаясь от этого совершенно неуместного в мужском коллективе чувства,
он быстро подхватил со своей тумбочки пачку сигарет и вылетел из палаты,
якобы тоже внезапно возжелав устроить внеплановый перекур.
Нет, все-таки им со Стасом стоит завязывать уже с этой шуткой про девочек и придумывать другие способы подъебывать молодежь…
1 – бульбулятор (он же парик) – самодельное устройство из одной или
парочки пластиковых бутылок, предназначенное для коллективного курения
марихуаны или гашиша.
2 – минус (минусовка) – запись музыкального сопровождения к песне,
соответственно в ней отсутствует еще (или изъят для репетиций и
выступления) вокал. В хип-хопе создается в основном путем компиляции из
нарезанных заранее сэмплов. Сэмплы – кусочки партий отдельных
инструментов, акапеллы – кусочки вокальных партий других песен. Песни
чаще всего берутся 50-60-70-х годов – чтобы не париться с авторскими
правами на чужие произведения.
549 Прочтений • [Абхазская бессонница. Глава 4. Часть 1] [10.05.2012] [Комментариев: 0]
Vova
