О любви: О любви и жизни

И смысл тут имеет не вопрос о том, насколько САС близок к Чехову, а совсем другое — как режиссёру удалось передать богатство чеховских образов, где любовь неотделима от жизни, она не только поэзия и счастье, но трагедия, и ложь, и стыд, и смерть. Чеховские герои ищут ту чистую и поэтическую любовь, о которой мечтали. «Но где она? О ней никогда не говорили Володе ни maman, ни все те люди, которые окружали его».

Рефреном в фильме звучит фраза Антона Павловича: «Через двести лет жизнь на Земле станет невообразимо прекрасной». Режиссер построил игру — перекличку чеховского мира с будущим, в котором живем мы, современные зрители. Взаимосвязь эта и в самом содержании полотна (фраза — лишь способ подтолкнуть зрителя к этой мысли), и в явном озорстве режиссера, забросившего героя на съемочную площадку собственного фильма, придумавшего поместить в кадр сначала древний звукозаписывающий аппарат Эдисона, а потом современный, сияющий технологиями, плэйер. «Это не любовь. Это просто маленькая интрижка… Да, интрижка…» — доносится голос Володи из хриплой машины, а в наушниках звучат Биттлз. Стала ли жизнь прекраснее?

Соловьев не был бы самим собой без таких вот постмодернистских шалостей, которыми он наполняет и расцвечивает фильм, искусно создает многослойную символику и артистический антураж. Здесь он (под стоны поборников чистой классики), уходит от канонов, вводит какую-то собственную музыкальность в происходящее на экране, и что самое удивительное — ему удается сохранять при этом чеховскую классичность. У соловьевского постмодернизма поразительное чувство меры — он никогда не занимает доминирующую позицию, где количество интерпретаций становится бесконечным и от этого теряется ценность сказанного — у Соловьёва, напротив, образы остаются столь чистыми, что, при всей своей глубине, они требуют точного понимания, ибо в противном случае приходится признать, что не понято ничего.

Соловьёву удается одновременно снимать и подробную экранизацию и фильм, что называется, «по мотивам». Оставляя и подчеркивая чеховскую смысловую основу и даже в точности сохраняя фразы диалогов, он создает отдельное, собственное произведение искусства — иногда перестраивая композицию, иногда добавляя артистизма и декораций, иногда смещая сопровождающие акценты. Так маленький штрих — придуманная режиссером игра в паровозики, в которую играли с Володей в детстве, и о которой он рассказывает позже Нюте, позволяет очень прочно и очень тонко связать две чеховских истории в одну — о тот самом маленьком мальчике, непонятно чьем сыне, ставшем юношей и впервые познавшем любовь.

Очень красиво обыграна и чеховская шутка «Медведь». САС сместил комедийность несколько в иную плоскость. Если у Чехова комедийность скорее в развязке, где вернувшийся с подмогой, с вилами, граблями и топорами лакей, собиравшийся спасать свою барыню от разбушевавшегося гостя, застает вместо чуть не разразившегося поединка на пистолетах целующуюся парочку, то САС не стал так выделять концовку, тем более что у него по сценарию она финалом-то и не является, а скорее добавил шутки к сопровождающим деталям.

Замечательно колоритным вышел у него лакей Лука — у Чехова не более чем обязательная фигура жанра, «кушать подано», — в фильме это такое интеллигентнейшее создание, постоянно теряющее дар речи от вида того, что вытворяют его барыня и ее бесцеремонный гость. Еще одна находка — фотография покойного мужа, на которую постоянно смотрит чеховская героиня, у Соловьёва превратилась в огромное художественное полотно, стоящее в саду и полускрытое ветвями, с эскизами обнаженного мужчины-культуриста. «Что это?!» — восклицает гость помещицы, отводя руками ветки и изумленно глядя на изображение. «Это портрет!» — отвечает скорбеющая вдовушка и возмущенно возвращает мужнин портрет под сень ветвей.

Однако шутка в фильме соседствует с настоящей болью, как и в жизни. И главная история — о мальчике, который впервые полюбил, но любовь, только что бывшая чистой и поэтической, вдруг обернулась гадкой и невыносимо стыдной. И только истинное мастерство авторов способно показать жизнь на невыразимом контрасте гибели молодой и нежной души и подчеркнутой обыденности этого финала.

При всём этом Соловьёв остаётся для зрителя неутомимым оптимистом. Стоит признать — жизнь будет прекрасной, пока на Земле будут снимать такие фильмы.

Ходите в кино!