Олдбой: Старый корейский мальчик

Предыстория

«Олдбой» (показавшееся невероятно трудным отечественному переводчику название означает, всего лишь, «однокашник», или, в крайнем случае, «старый приятель») изначально стал поводом поудивляться. Режиссёр-фанат кино, снявший до того на собственные деньги несколько фильмов, которые с треском проваливались в прокате. Режиссёр-артхаузник в ключевом смысле этого слова, чьи фильмы, верно, должны были так и остаться уделом лишь избранных профессионалов да скромного количества любителей. Жестокость и месть как тема, неприятие капиталистических ценностей, крайний идеализм, всё это оказалось замешано на опыте работы (Тарантино, да!) в кинопрокатном бизнесе, воплощаясь в картинку непередаваемой, гремучей ударной силы.

Был ли предопределён триумф «Олдбоя»? Об этом можно спорить, но факт остаётся фактом, фильм скорее экспортный (загадочная корейская душа тож) по формату и далёкий от определения идеологической или стилевой целостности — сложный как по форме, так и по содержанию — вдруг многократно окупился в корейском прокате, заинтересовав и голливудскую братию (известно, что римейк «Олдбоя» будет сниматься в следующем году, а сам оригинал вошёл в топ популярности сайта IMDB — для неанглоязычного кино случай редчайший), и завоевав любовь европейских фестивальных мейджоров, не говоря уж о популярности дома. Знакомая ситуация? Знакомая. Растроганному Квентину не удалось присудить «Олдбою» Золотую пальмовую ветвь, хотя у него и было два голоса, как у председателя жюри Канн. Утешением режиссёру Пак Чхан-Уку послужил гран-при фестиваля и почётное звание корейского Тарантино. На таком историческом фоне начало проката фильма в нашей стране не могло не стать явлением значимым и громким. На таком историческом фоне мне лично оставаться непредвзятым практически невозможно.

Был ли мальчик

Чего ждёт от современного южнокорейского кино просвещённый (условно) зритель? Несомненно, кровищи. Не кетчупа поперёк плёнки, а именно что жёсткости, переходящей в жестокость. К зрителю, к самому себе, к актёрам, к персонажам (обязательно!), к целому миру. Немотивированное насилие как их ответ компьютерной революции, виртуализации жизни, коммерции и нежеланию злых властей и политиканов полюбить добрую и пушистую Северную Корею. Базаровщина и Достоевщина. В массе, в возможно большем количестве, близко на камеру.

Основано на сюжете «Графа Монте-Кристо»? Отлично, значит будем биться головой о бесчувственные стены, до крови. Фильм, традиционно, про «мистера Месть»? Значит, да здравствует месть, бессмысленная и беспощадная. Необоснованные истерики персонажей, вспышки агрессии, пожирание живых осьминогов, нетривиальный дальневосточный секс, далее везде. Интересующиеся в предвкушении рассаживаются по местам.

Вся проблема в том, что оно-то, конечно, имеется. И жестокость, внутренняя и внешняя, забавная в своей тарантинообразности сцена противостояния молотка и 88 бешеных, по-альмадоварски-нетрадиционные сексуально-любовные проблемы, и загадочная корейская душа, мятущаяся в самопрограммировании и сложносочинённых целях. Многие, очень многие далеко не новички в кино, которых в наивности и легковерности никак не обвинить, тут же поспешили объявить первые бросившиеся в глаза элементы сложной мозаики «Олдбоя» его основой — вдруг, разом заговорив в возвышенной патетике американских еженедельников. «Восхитительно! Прозрачность стиля и стабильность формы!»

Пока ваш покорный слуга смотрел фильм, не переставал удивляться. Граница между занудством и стабильностью стиля, между сложностью простоты и тривиальными пустотами там, где, действительно, можно поместить бездну смысла, эта граница, знаете ли, очень тонка. И незаметно для себя перешагнуть по ту сторону — ничего не стоит. Или убедить зрителя, что «на самом деле» эта граница была пересечена в обратную сторону — от кича к искусству.

Проблема, которую я называю «проблема Тарантино». Одним и тем же эпизодом можно восхищаться или ужасаться. Используя при этом одни и те же аргументы. И если в искренности ни Квентина-сан, ни Пак Чхан-Ука я не сомневаюсь, то вот в мастерстве последнего — позвольте усомниться. Не удалось мне увидеть в «Олдбое» (прорываясь сквозь очень нетрадиционный отечественный дубляж, которому стоило бы и порадоваться, да) ни чистоты, ни самоценности. А что увидеть удалось?

Молотобоец

Немотивированная жестокость действительно — главный художественный приём фильма. Тут дело даже не в пресловутом молотке и криках «знай, любимый, мне больно, но я потерплю». Мазохизм и садизм вообще давно и плотно вошли в культурный слой современного искусства. Подчиняясь неукротимым потокам контекста режиссёр щедрыми жестами разбрасывает вокруг фактики и пунктики, считающиеся завязками на Идею, он играет камерой, гипнозом, телевидением (которое хуже любого гипноза), повторами планов, сцен, сложнейшим пересечением эмоциональных, психологических, визуальных, монтажных, сценарных подходов. Не пренебрегает ругательным словом «постмодернизм». Заводит зрителя в чащу, заманивает смехом и пением, плясками и речитативами. Чтобы что? С какой целью?

Увы, вот на этот вопрос ответа нет. То есть, найти себе один, два, три, пять ответов на него — ничего не стоит даже простому зрителю, неискушённому в играх кинокритиков. Одна проблема — в фильме так много всего, что разобраться во всех противоречиях, похоже, не удалось даже самому автору. Фильм то возвращается к детективному жанру (с уликами и понятыми), то превращается в психологический этюд, то действо виртуально, то снова обретает черты реальности. Искать в этих метаниях какой-то смысла надоедает ближе к середине, однако и после этого получаешь от фильма некое эстетическое удовольствие — загадочная корейская душа, как-никак. Если бы фильм завершился сценой в лифте — у него ещё оставалась бы должная толика целостности. Но в финале — снова поворот. Забили и кулаки, и молоток, и все эти инцестуальные изыски, оказывается — «Олдбой», он об искусстве забывать. Замечательно. Снова истерика, снова жестокость. Другая. Только куда выбросить всё, что происходило на экране до сих пор?

В результате покидаешь зал со сложным ощущением опустошённости и раздражения. Нас снова надули. Заставили себе поверить, а потом подмигнули и сообщили — это мы всё к чему, к тому, что… любите друг друга. Вот так.

Корейский это кинематограф или бразильский — уважать зрителя всё-таки нужно. До встречи в кино.