Среди искусствоведов и кинокритиков есть традиция или, если хотите, поветрие увязывать друг с другом совершенно несвязанные вещи, находить тенденцию в трёх случайных бросках костей, сводить в виртуальной реальности собственных рассуждений совершенно чуждых людей, да ещё и часто путать их друг с другом. Чаще всего такие тенденции оказываются на поверку не более чем досужим бредом. В таком случае зритель-читатель со смехом расходится по домам, довольный развенчанием очередного щелкопёра. Иногда эти самые опасные связи прорезаются там, где их чураются, как прокажённых, но что уж поделаешь. То, что висит в воздухе, опровергнуть не так просто, как бывает с написанным пером.
Вонг Кар-Вай потеснил обитателей мирового кинематографического пантеона не только благодаря феноменальному успеху обласканного кинокритиками «Любовного настроения», но для околокинематографического бомонда всегда нужен формальный повод, как это было со Звягинцевым, после которого доказательства не нужны — перед нами гений. «Настроение» было принято таким поводом. Это было в 2000 году, под закрытие двадцатого сезона нашей эры человечества. Тенденции же в этом никто не видел. Одиночество гениального творца самодостаточно. Хлопушка хлопнула, киноцирк уехал. Спасибо. Ждём других шедевров. Всё — в традиции высокого кино.
Возвращение мастера Вонга (многие забывают про китайскую традицию фамилию ставить первой, ошибочно запанибрата именуя режиссёра по имени — Кар-Вай) на старые рельсы в поезде, идущем сообщением наши дни — 2046 год, где навсегда застыло прошлое, и откуда никто ещё не возвращался, было воспринято общественностью однозначно — шутка такая. Гений шутит с простыми смертными. Слово «сиквел», оно же ругательное в этом закрытом клубе. Но гений не шутил.
Писатель пишет роман «2046» в своих шестидесятых. Крутит роман с обитательницей соседнего номера гостиницы. А потом возвращается на место преступления (своего и чужого), поселяется в номере 2047, чтобы всё начать сначала, возвратившись на футуристические рельсы бреда о 2046м годе. Героиню «Настроения» убивают, потому что ей не хочется сниматься в «продолжении», но уговорить её на эпизод-другой всё-таки удаётся. Находятся другие кандидатки на роль прошлого, настоящего и будущего любви и жизни мелочного игрока-писателя, выжимающего из себя очередной шедевр, целых три любови вместо одной. Роман, заполнивший паузы вокруг нереальной, но всё-таки жизни. Восхитительная музыка, заполнившая паузы между дублями.
В этой мешанине приятно искупаться осведомлённому зрителю, этот голливудский пассаж даёт богатую витаминами пищу для кинокритической массы. Но, увы, даже восторженно воспринимаемая картинка, запутанные концы с концами и музыкальные экзерциции «вроде как фантастического кино» не лишают нас возможностей сравнивать и сопоставлять.
Начнём с кинематографа вообще. Тут давно смешались в одну кучу коммерция и арт, восток и запад, спецэффекты и морщины усталых актёров. Почему бы мастеру не наваять к своей нетленке продолжение, почему бы не подыграть в шутку мировой тенденции? Нет, мастер Вонг не стал уповать лишь на своё реноме, поспешил объясниться, ещё более запутав общую картину бытия: у него новый фильм и заключал в себе прошлый, и становился для него параллельной реальностью. Все качали головой, но старались верить.
Есть такой — китайско-конконгиский кинематографический дискурс. Первым делом вспоминаешь «Героя» и «Дом летающих кинжалов», а не мастера Вонга. Но потом сразу вспоминаешь и его. Удивительно видеть столь много общего в китайском коммерческом кинематографе, покорившем Запад, и его же авторском. Актёры Чжан Дзыйти и Тони Лонг, перекочевавшие в 2046 год из 2004го, оператор Кристофер Дойл и композитор Шигеру Умибаяши, тоже живущие на два дома. Произведения, внешне не имеющие между собой ничего общего, оказываются в ближайшем родстве! Да и если копнуть глубже, творчество Чжана Имоу оказывается чуть не насильно вовлечённым Вонгом Кар-Ваем в затяжной культурологический спор.
Где один пишет руками своего непутёвого героя эротическую сагу о 2046 годе, когда Китай сможет окончательно вернуть себе Гонконг, второй снимает величественные полотна о расцвете и закате былой великой Поднебесной. Где один одевает персонажи в пиджаки и пускает их во все тяжкие, другой предпочитает твиду шёлк, а каморкам гостиниц с их мутными и пыльными трагедиями свежий ветер и пыль веков. Где один грустит о ненаступившем будущем из прошлого, второй смотрит в будущее, грустя о прошлом почти уже не выдуманном, хотя и куда более далёком. Где один рисует нам сложнейший паззл отсылок, кросс-цитат, повторяющихся вновь и вновь до бесконечности эпизодов, кадров, планов, реплик, второй преподносит их готовым цельным полотном.
В чём тут больше самобытности, авторства, Востока, наконец? И в том, и в другом. Только мастер Вонг как бы стесняется своей загадочной восточной души, предпочитая футуристические фантазмы с вовлечением героев своих шестидесятых в действо проносящихся мимо поезда чужих две тысячи сороковых. А Чжан Имоу действует просто, и потому — доступно.
Удалась ли Вонгу Кар-Ваю идея расширить и углубить историю «Любовного настроения»? Увы, тут, наверное, во многом зрителя ждёт разочарование. Удалось ли возвести своё творчество на новую ступень? Возможно, если речь идёт о ещё большем символизме, запутанности, бесконечном автоцитировании. Зажил ли старый герой новой жизнью? Как сказать, разве что ещё более циничной, беспросветной и потребительски-эскапистской. Лучше уж для таких вещей использовать запечатанное дупло, ей-богу.
А вот в ответ на вопрос, сумел ли режиссёр снять интересное, нетривиальное, красочное, звучащее и играющее всеми гранями кино, хочется ответить: да, сумел. Как и в прошлый раз, как удастся, надеюсь, ещё не раз.
Vova
