ММКФ-XXVII: "Вера Дрейк", "Скрытое" и печальная музыка

Это филигранная техническая, эстетическая, жанровая стилизация кино тридцатых годов. От чёрно-белых немых импрессионистских экзерсисов до первых цветных мюзиклов. Это кино снято восторженным фанатиком старого кино, который готов до бесконечности наполнять картину монтажными склейками, добиваясь идеального сходства, восстанавливать аутентичную зернистость, малоконстрастность, живую рябь старой плёнки. Аплодисменты за техническое решение, право. И художнику-постановщику тоже.

Это грандиозный политический памфлет (куда там Паркеру со Стоуном), в котором мировая война и Великая депрессия, пир во время чумы и американская экспансия, а также Канада как мирок упадка и пивных королей, которые сажают безногую звездульку судить конкурс на самую печальную музыку на свете. Аплодисменты за достоинство и патриотизм.

Это музыкальная феерия, где вопль ревуна прерывает стук кастаньет, а ярость виолончели разбивает стеклянно-пивные ноги королевы бала. Это латиноамериканские семейные страсти, хичкоковский транс и трагедия одиночества скромного гения, хранящего на память в банке сердце своего сына. Аплодисменты композитору за музыкальный катарсис, а сценаристу за фрейдистское полотно повествования.

Удивительно, почему такое кино не может похвастаться десятком фестивальных железяк. Нет справедливости на свете.

Неявное становится скрытым

«Скрытое» (“Cache”), Франция, Австрия, Германия, Италия, 2005
Режиссёр и сценарист: Михаэль Ханеке
Оператор: Кристиан Бергер
В ролях: Даниэль Отой, Морис Бенишу, Жюльетт Бинош, Анни Жирардо
Номинация на «Золотую пальмовую ветвь» Каннского кинофестиваля
«Серебряная пальмовая ветвь» Каннского кинофестиваля за лучшую режиссуру
Приз ФИПРЕССИ Каннского кинофестиваля
Приз экуменического жюри Каннского кинофестиваля
Программа «Гала-премьеры»

Вообще, слухи об окончательном грехопадении Каннского кинофестиваля ходят в кулуарах давно. Мол, отборочный комитет и само жюри из года в год работает не ради искусства, а в пику Голливуду. Назло маме отморожу уши, это называется. Отбор по принципу «кто нарушит больше стандартов коммерческого кинематографа» он, конечно, замечателен и забавен, но, вкупе с принципом награждения «этому дала, этому дала, а Золотую пальмовую ветвь — самому гадкому утёнку», итоговое покручивание у виска по поводу результатов очередного каннского дефиле мне уже не кажется таким уж нелогичным.

Фильм Михаэля Ханеке «Скрытое» в этом отношении очень показателен. Можно сколько угодно ценить юмор автора, заполнившего хронометраж ленты недвижимыми планами этого злосчастного дома, мимо которого раз в пять минут проезжает машина, которой радуешься, как ребёнок. Смешно, нечего сказать. Если бы эта шутка встречалась раз-другой, то это было бы даже забавно и поэтично. Но «шутка, повторённая трижды, становится в три раза смешнее». Если каннская публика полагает, что прежних заслуг Ханеке достаточно для того, чтобы ценить любые режиссёрские выходки, то увы, я с ними не могу согласиться.

Обман, он и есть обман. Фильм, который показывает фильм, который показывает фильм, который третий раз подряд через перемотку показывает фильм, состоящий из статичной картинки фасада дома. Некоторые полагают, что это гротеск. Я полагаю, что это уже маразм. Ладно, хорошо, положим, в фильме сие умственное упражнение — вовсе не главное. Просто художественный приём, долженствующий вызывать напряжение, ощущение подглядывания и ощущение себя подглядываемым одновременно. Но должен же этот приём чему-то служить, каким-то сюжетным ходам, какому-то сценарию. Взглянем.

Когда герою было шесть лет, его родители хотели усыновить арабского мальчика, сына их пропавших без вести работников. Мальчик совершил нечто, в результате пришлого увозят в приют, а сынок спокойно себе живёт, вот он уже взрослый и серьёзный, работает на телевидении, и вообще. Но тут появляются откуда ни возьмись эти кассеты, и прошлое всплывает сначала в умах, а потом и в поступках. Результат — один труп и неприятный осадок на душе. Никаких других итогов двухчасового времяпровождения. Зачем это самоубийство? Кто посылал кассеты? К чему эта история с сынулей, бассейном и пропажей из дома? К чему этот бэквокал из французских гест-стар, которые исчерпываются тремя долгими планами? Клубок верёвок с торчащими во все стороны концами. Да, это жизнь. Но это — не кино. Городил, городил… какая-то полиция, какие-то арабы, какие-то негры (политкорректность, Франция, ага), дебильно-стерильное болтливое французское телевидение, и эти злосчастные куры во дворе. А также вялая, отстраненная и нелогичная сцена с увозом (чего он так брыкался и орал? всей душой полюбил новых родителей? да ну?) и столь же безумный финальный план двора школы.

Мда. У них для нас других кинематографистов нет?

Старая добрая Англия

«Вера Дрейк», (“Vera Drake”), Великобритания, Франция, Новая Зеландия, 2004
Режиссер и автор сценария: Майк Ли
Композитор: Эндрю Диксон
Оператор: Дик Поуп
В ролях: Имельда Стонтон, Ричард Грэхем, Эдди Мэрсен Eddie Marsan, Алекс Келли, Дэниел Мэйз и другие
Номинация на премию «Оскар» в категориях: «лучшая режиссура», «лучшая женская роль», «лучший сценарий»
Премия Британской киноакадемии (BAFTA) за лучшую женскую роль, лучший дизайн костюмов, премия Дэвида Лина за режиссуру
«Золотой лев» Венецианского фестиваля
Программа «Восемь с половиной фильмов»

Пятидесятые годы двадцатого века. Чопорная викторианская Англия. Вера Дрейк, мать двоих взрослых детей, скромнейшее и безобиднейшее существо, вечно всех опекающее и всем помогающее, занимается нелегальными абортами с единственным побуждением — помочь оказавшимся в беде девушкам. Неожиданно одна из пациенток попадает в больницу в тяжелом состоянии, и Веру Дрейк заключают под стражу.

Тема нелегальных абортов отнюдь не нова. Об этом снимали кино и философское, и гуманистическое, и феминистское. И трагедии, и мелодрамы, и чуть ли не детективы. История Майка Ли о другом — о человеке, о личности, об этой вот уникальной, участливой, нелепой и несуразной Вере. О ее тихом и скромном, незаметном существовании, растворившемся в суетливой, повседневной заботе о чужих судьбах.

В этом фильме нет ни грамма пафоса, ни героического, ни обличительного. К рассказанной истории не подходит ни одно из громких слов. Образ жизни Веры Дрейк не назовешь ни самоотверженностью, ни самоотречением — ведь для этого должно существовать то, от чего отрекаются и чем жертвуют. Вера же как будто и не мыслила никогда ни о чем для себя, и одновременно забота о ближнем, которой она живёт, для нее тоже не девиз и не чужая боль, принятая как своя, а некая простая сирая повседневность. Обыкновенный, естественный закон существования.

Эту сложную историю маленькой женщины, оказавшейся в немыслимой ситуации, когда всё перевернулось вверх дном, когда её участливость к чужим трактуется её предательством к близким, Майк Ли рассказывает зрителю в жанре классической драматической, почти театральной постановки. Главнейший инструмент режиссёра в этом фильме — актёрская игра, тонкая, построенная на мельчайших нюансах, со сдержанным эмоциональным фоном при большой философской нагрузке. На этой игре построен весь диалог со зрителем, вся неоднозначность сюжета.

На фоне засилья экспериментального кино на нынешнем ММКФ, фильм кажется подчёркнуто, до старомодности, каноническим и эталонным по художественной и исполнительской манере. В высшей степени тактичный и выдержанный, не использующий никаких резких тонов (включая невероятную мягкость приговора), он сам как изображенная в нём викторианская Англия — констебли-джентльмены, накрахмаленные воротнички, безупречные манеры. И маленькая, скромная житейская трагедия.

Любите кино.