Есть фильмы, которые можно смотреть, не зная ни предыстории, ни подоплеки, ни первоисточника и не испытывая никакой в них особенной надобности — и так замечательно, а исследование контекстов и исторических параллелей можно оставить для следующих просмотров. А бывают другие — когда почти с самого начала начинаешь испытывать некую неловкость, как человек, которого пригласили на детский утренник, но забыли сообщить, по какому поводу намечены торжества или хотя бы — кто именинник. Примерно так произошло с «Колдуньей» — о поводе, конечно, предупредили, а вот с тем, чтобы разделить восторг, возникли некоторые проблемы.
«Колдунья» — ностальгическая отсылка к популярному в Америке в шестидесятые годы одноимённому комедийному сериалу-телешоу. В оригинальном сериале рассказывалось о девушке-ведьме, пытающейся отказаться от своих нечеловеческих способностей, чтобы всё было «как у людей», чтобы вот без этих вот штучек. Любить непутёвого земного мужчину, проповедовать семейные ценности (да-да, куда же без этого), дружить с соседями, вести прочий добропорядочный образ жизни. В начале двадцать первого века группа товарищей решила вернуться к концепту и выдать на-гора свежий лирическо-комедийный креатив с ностальгическим оттенком.
«Колдунью» двадцать первого века сделали фильмом в фильме — настоящая ведьма, желающая избавиться от вредных привычек, случайно попадает на съёмки сериала (ремейка того самого оригинала шестидесятых) о такой же ведьме, желающей быть ближе к людям. Сыграть главную роль вызвалась Николь Кидман, в детстве с восторгом смотревшая пресловутое телешоу. Участие Николь само по себе уже вдохновило продюсеров, а тут еще оказалось, что актриса великолепно и «именно так» умеет морщить нос (па-бам!), что для ее роли было жизненно необходимо. Кроме того, отмечалось заметное внешнее сходство Кидман с Элизабет Монтгомери, исполнявшей роль ведьмы в оригинальном телефильме.
«Эта героиня очень сильно отличается от тех сумасбродок и психопаток, которых Кидман играла ранее» — говорится в официальных материалах к фильму. И действительно, отличается. Но на деле отличия эти если и идут на пользу фильму, то в несколько странной плоскости. То, что позиционировалось как сказка, как романтическая комедия, на деле выходит эдаким уж очень внутривидовым машкерадом. Как будто взрослые дяди и тёти решили подурачиться, но как-то совсем по-детски и не в лучшем смысле этого слова — старательно выдавливая из себя разнообразные прыжки и ужимки.
Для сказки — происходящее слишком условно и неволшебно, тайны нет. С отказом ведьмы от колдовства сказка сразу переходит в романтическую плоскость, где чудеса уже положено творить самим людям. Но романтическая линия слишком схематична для сопереживания и недостаточно символична для сказки. Юмор, который много мог бы добавить такому замыслу, тоже как-то сбоку пришит. Некоторые персонажи, пытающиеся выдавать репризы и гэги, как, например, помощница сценаристов Нина, регулярно скучным голосом предлагающая учинить над кем-нибудь зверскую расправу, оказываются слишком полупрозрачными, чтобы как-то влиять на общую структуру диалогов, их вклад теряется.
Соответственно, как во всяком «фильме в фильме», много и упорно пытаются веселить зрителя на профессиональные кинопроизводственные темы, но забавно бывает разве что от актуальности шутки, понятной только тем, кто «в теме», а не от ее сути, как, например, с живописанием грандиозного провала фильма в прокате. Будь этот юмор острее, картине можно было бы приписать что-то от профессионального капустника, но этот юмор слишком нейтрален и неагрессивен, а потому и с капустником не складывается.
При всём вышесказанном, всё-таки, пренебрежительный тон по отношению к данному фильму недопустим — кино делала профессиональная команда, делала с любовью и качественно. Очень многое берёт на себя саундтрек — музыка здесь создаёт целое закадровое повествование, акцентированное и легко читаемое, именно она объясняет зрителю гораздо больше, чем другие стороны картины. Именно из музыкального оформления становится понятна степень отсылок к комедиям шестидесятых и отдаленность непосвященного зрителя от темы, ради которой, по-видимому, и создавалось это кино.
Честно пытались вытащить картину отечественные переводчики, по мере возможности привнося в перевод местного колориту, как фразеологического, так и фольклорного. Но кино остаётся фатально непонятым, и только музыкальная поддержка позволяет зрителю воздержаться от скоропалительных суждений, не спешить с предположениями зачем, к примеру, вполне драматической актрисе Кидман понадобилось играть такой, мягко говоря, неглубокий образ. А в музыке наличие слоя, недоступного зрителю, незнакомому с историческими отсылками, проявилось явственнее, чем в повествовании, и это хоть сколько-то спасает фильм. Он не становится нужнее отечественной аудитории, не видевшей первоисточника и не питающей к нему нежных чувств, но становится хотя бы ясно, что это где-то хорошая, но просто — слишком внутривидовая картина. К сожалению, малоценная для широкой аудитории.
Vova
